Деревня Михайловка, расположенная на берегу небольшой речушки, с разбросанными домами, стоящими довольно далеко друг от друга и практически вразнобой, имела одну дорогу, центральную, асфальтированную, идущую через деревню куда-то дальше. Что же касается улиц, то их как будто и не было здесь, по крайней мере, я бы точно заблудилась, потому что между домами, огороженными высокими заборами, петляли неширокие тропы, а как таковых улиц здесь и не было, ну, как мне показалось.

– Оля, – спросила я, когда наша машина остановилась у одного такого переулка и, рискуя не пройти между заборами, свернула направо, – это какая улица?

– Международная, – усмехнулась Ольга, ловко проезжая между деревянными заборами.

– А вы откуда это узнали? Разве тут есть указатели?

– Конечно, вон там. – Ольга кивнула на угол одного из домов, где, спрятавшись под самым козырьком, виднелась выгоревшая от времени табличка с названием улицы.

– Ну, надо же, – удивилась я и еще больше удивилась, когда машина, снова повернув направо, выехала на довольно сносную и широкую колею. По ней мы проехали еще метров триста и притормозили у славного, выкрашенного в зеленый цвет домика с резными наличниками на многочисленных окнах, спрятавшегося за невысоким забором, как видно, еще новым, светлым, не в пример остальным.

– А здесь дома выглядят приличнее, – заметила я, оглядываясь по сторонам. – И даже таблички новые висят. Теперь и я вижу, что это улица Докучаева.

– Да, почему-то тут так, – согласилась Ольга, – может, просто здесь дома поновее. Нам сюда. – Она показала на зеленый дом.

Мы вышли из машины, и, по тому, как Ольга вздохнула, как сжала руками сумочку, как долго смотрела на дом, я поняла, что она сильно волнуется. Я качнула головой и подошла к калитке. Едва я повернула ручку, как со двора донесся озлобленный собачий лай. Странно, но пес и звука не подал, когда мы остановились. Я помедлила, не зная, привязан ли он и какого нрава, в надежде на то, что хозяева сообразят и выйдут из дома. Ольга подошла ко мне, побледнев, и прятала глаза.

– Как же войти? – спросила я.

– Может, собака привязана? – откликнулась она.

– А если нет? – но я все же осторожно приоткрыла калитку, заглядывая в щелочку.

Мне удалось увидеть уголок двора, как раз тот, на котором стояла собачья конура, и я даже увидела тяжелую железную цепь, натянутую до предела.

– Она привязана, – сообщила я Ольге. – Что, рискнем?

– Наверное, – не совсем уверенно ответила она.

Я еще шире приоткрыла калитку и осторожно шагнула вперед. Собака, сидящая на цепи, а это был огромный пес, чем-то похожий и на овчарку, и на волкодава, скорее вообще неопределенной породы, лаяла на меня, брызгая слюной и задыхаясь, но не могла достать. Цепь была недлинной и заканчивалась метрах в трех от меня, поэтому я поняла, что мы сможем даже беспрепятственно пробраться к дому.

– Пойдем, Оля, он не сможет нас достать, – сказала я Ольге.

Мы, все еще осторожничая, вошли во двор. Псина буквально захлебывалась лаем, но из дома так никто и не вышел.

– Наверное, никого нет, – проговорила Ольга, пробираясь к крыльцу.

– Возможно, – ответила я. – Но на дверях не висит замок, смотрите. – Я показала на входную дверь, которая неожиданно распахнулась и нашему изумленному взгляду предстал заспанный мужик в старых спортивных штанах, с отвисшим пузом и всклокоченной темно-пегой шевелюрой.

Наверное, он хотел рявкнуть на собаку, но, увидев нас, двух городских барышень, так и застыл с разинутым ртом.

– Здравствуйте! – постаралась как можно вежливее крикнуть я, пытаясь заглушить собачий лай.

– Трезор! – все-таки рявкнул мужик. – Замолкни! – Глотка у него оказалась прямо-таки луженой, да и крикнул он так грозно, что пес, недовольно заурчав, послушался. – Вам кого? – обратился мужик к нам с недовольной физиономией.

– Нам бы с Викой Терещенко поговорить, – произнесла Ольга.

– Нет здесь никаких Вик, – ответил мужчина и уже собрался было вернуться в дом, но я подала голос:

– Извините, вы хотите сказать, что Вика Терещенко здесь не живет?

– Нет, – бросил мужик.

– А давно? – настаивала я.

– Лет пять, – хмуро ответил он, буравя нас своими глазенками.

– А вы не подскажете… – хотела было поинтересоваться я, но он меня перебил:

– Нет, не подскажу! Вон, идите к соседям, может, они что про нее и знают!

– Спасибо, – убийственно вежливо поблагодарила я и развернулась, чтобы идти обратно.

Ольга последовала за мной. Мы вышли со двора на улицу, и я спросила у нее:

– Ну, что, в какой дом пойдем?

– Все равно, – расстроенно ответила она. – Вики здесь нет, – добавила задумчиво.

– Может быть, она просто переехала в другой дом, – предположила я, – а этот бугай не знает или просто не хочет ничего говорить.

– Не знаю, – с сомнением проговорила Ольга. – В деревне ведь все друг про друга все знают, мог бы и сказать…

– Может, он не деревенский, а так же, как мы, из города приехал, – попробовала найти я объяснение.

– Ну, да, – хмыкнула Ольга. – Вы лицо-то его видели? А собака как послушалась… Нет, зря мы приехали, ее здесь нет.

– Ладно, пойдемте к соседям, убедимся, что это так.

Я направилась к соседнему, выкрашенному теперь уже синей краской дому и снова тронула ручку калитки. На этот раз собаки во дворе не оказалось, зато снова забрехал за соседним забором неугомонный Трезор. Мы вошли в небольшой аккуратненький дворик, по которому деловито сновали куры и утки, и направились к дому. Постучавшись в дверь, подождали, но, не дождавшись ответа, я открыла дверь и, заглянув в прохладные полутемные сени, видя, что дверь в комнату открыта, крикнула:

– Есть кто дома?!

– Есть, – откликнулся, но только не из дома, а со двора, довольно бодрый женский голос.

Мы обернулись и увидели стоящую посреди двора женщину примерно сорока лет, в хлопчатобумажном выгоревшем халате, с короткой, но не слишком аккуратной стрижкой, загорелую и полную.

– А вы кто такие будете? – спросила она.

– Мы из города, – ответила я. – Разыскиваем Вику Терещенко.

– Вижу, что из города, – подозрительно прищурилась соседка. – А зачем это вам Вика понадобилась?

Мы спустились с крыльца, было все-таки неудобно разговаривать с хозяйкой, которая сама не поднималась и не приглашала пройти в дом.

– Я ее подруга, – сказала Ольга. – Мы очень давно не виделись, но сейчас дело особенное, умер один наш общий знакомый…

– Понятно, – протянула женщина. – А я Катерина, соседка. Вы небось были уже у Вики?

– Были, – ответила Ольга.

– Стало быть, кто-то помер, – покачала головой Катерина. – А Вика-то уже лет пять как уехала. Да, продала свой дом да и уехала, мы о ней ничего и не слышали больше.

– Скажите, – вмешалась я, – а как она жила до этого? Ну, с тех пор, как вернулась из города?

– Да как жила, – Катерина вздохнула, – плохо жила. – Ладно, смотрю, у вас интерес имеется, так пойдемте. – Она пошла куда-то за дом, мы, переглянувшись, последовали за ней.

Обогнув дом, мы прошли мимо огороженного сеткой-рабицей огорода и, войдя в сад, оказались на небольшой площадке, посреди которой стоял стол, окруженный яблонями и грушами.

– Идите сюда, – позвала Катерина, – и сама присела за стол, затянутый клеенкой.

Мы подошли ближе и, невольно оглядев лавки вдоль длинного стола, сели.

– Молока с дорожки не хотите? – спросила она, показывая взглядом на крынку.

– Спасибо, не откажусь, – проговорила я.

Ольга тоже молча кивнула. Катерина, откинув полотенце, которым были прикрыты перевернутые вверх дном эмалированные кружки, стоящие на деревянном подносе, взяла две и налила нам из крынки молока. Оно оказалось прохладным и каким-то непривычно вкусным, с богатым вкусом, я бы так сказала.

– Что же вас интересует по правде? – прищурилась Катерина. – Как Вика жила после того, как ее из института выгнали? Ну, а как выгнали-то, знаете? – Мы кивнули. – Вот-вот, подруга помогла…

При этих словах Ольга покраснела, а Катерина, внимательно посмотрев на нее, спросила:

– Ты, что ли?.. Подруга-то эта?

– Я, – тихо ответила Ольга, отодвигая чашку с молоком.

– Мириться, значит, приехала? – Ольга кивнула, не поднимая глаз. – Да ты ж была здесь, так ли?

– Так, – пробормотала Ольга.

– Ну, ну, – многозначительно проговорила Катерина и вздохнула. – Вот, значит, что… А кто, говорите, умер-то?

– Один наш знакомый, – еще тише ответила Ольга.

– Нет тот ли, – спросила Катерина, проявляя чудеса прозорливости, – от кого она ребеночка носила?

– Тот, – подтвердила Ольга.

– Вон, значит, что… Ясно теперь, чего ты приехала-то. А что с ним-то случилось?

– Сердце, – поспешно проговорила я, не желая ей объяснять всю подоплеку.

– Вон, значит, сердце… Молодой был?

– Тридцать лет, – сказала я.

– Вон что… Да, бог все видит. Вот ему за Викушку-то и досталось. И за ребеночка ее, и за мамку…

– Но что же все-таки случилось? – вежливо и осторожно спросила я.

– Да что? Обрюхатил девку-то, – недовольно начала Катерина, – опозорил, да и признавать не пожелал! Ни ее, ни ребенка своего! Это ж где такое видано? Только в городе вашем такое и может быть! У нас-то вон разве такое может быть? У нас вон все друг друга знают, до такого позора никто не допустит! А Вика-то, ой, какая же хорошая девчонка была! – Катерина покачала головой. – Какая же красавица да умница, ой, прямо заглядение! У меня вон брат, Сережка, все хотел на ней жениться. Если бы она в город не укатила, то все бы было у ней по-другому в жизни. Сережка-то за ней прямо хвостиком ходил… – Катерина снова покачала головой и подперла подбородок кулаком.

Выражение ее открытого, простодушного лица стало задумчиво-грустным, глаза, прежде небольшие и невыразительные, показались теперь глубже и прозрачнее, линия рта смягчилась, так же как и морщины и складки вокруг носа, и вся она как-то помолодела и посвежела в этот момент и даже показалась едва ли не красавицей.

– Вот уж кто убивался-то больше всего, так это мой Сережка, – продолжала она. – А потом… – Катерина махнула рукой, – уехал. Теперь вон в Магнитогорске живет, слава богу, все у него хорошо, и жена, и дети, и работа хорошая. А все равно, нет-нет да и спросит в письме, не слышно ли чего о Вике. Он ведь ей жениться предлагал, когда она из города вернулась, так любил, значит, если и чужим ребенком не побрезговал. Но Вика не пошла, может, и надо было ей пойти-то за него, вы как думаете? – спросила она у нас.

Мы промолчали, не зная, что ответить.

– А я вот все думаю, может, надо было ей все ж таки пойти за него, горе-то оно только поначалу страшное, а потом притерпишься, позабудешь, время пройдет, так и следа, может, никакого не останется. А она… – Катерина опять качнула головой, но только теперь уже недовольно. – Она ведь, знаете, чего удумала? Она ведь руки на себя наложить хотела.

Ольга подняла глаза на соседку.

– Да-да, – подтвердила та. – Мать-то ей, понятное дело, поначалу устроила головомойку, как же, дочка главного бухгалтера, и такой позорище! Конечно, поругала ее, проучить хотела, а у той выкидыш. На четвертом месяце, вон что… – Катерина вздохнула. – Вот, после того, как ребеночка-то потеряла, так в поликлинике еще и вены себе порезала, – доверчиво и как-то по-бабьи чувствительно говорила Катерина. – Вон что. Хорошо, врачи откачали. Да только все равно после этого случилось с ней что-то, как неживая стала. Все, бывало, сядет во дворе, да и сидит, в одну точку смотрит. Похудела, почернела лицом, куда только вся красота девалась. Сережка-то мой все ходил, ходил, а потом как-то возвращается и говорит: все, мол, не могу больше, уезжаю, может, смогу ее забыть. И уехал, а она осталась. Все вроде по дому делала, что мать скажет, но смотреть на нее страшно было. Будто это не ребеночек ее, а она сама умерла. И мать-то после этого болеть стала, все себя винила, что не уследила, не уберегла. Так года через два и умерла. Отчего, почему, врачи так толком и не сказали. Я Вику в наш клуб устроила, она там и библиотекарем, и завхозом была. Так вот и жила, тихая стала, незаметная, все людей пряталась, лишнее слово сказать боялась. Э-э-х, – вздохнула Катерина, – была девка, да какая! А что стало… А потом пришла ко мне как-то и говорит: «Катя, не могу я тут больше, уехать хочу». Я ей, куда ж ты, мол, поедешь-то? А она говорит, все равно куда, только подальше отсюда. Не могу, мол, все здесь в меня пальцем тычут, я для всех вас всегда буду дурочкой, не забудете мне того, что было, не простите. Я ее, конечно, уговаривать пыталась, а сама даже и обрадовалась про себя. Может, думаю, и лучше будет, если она уедет, ведь если начала людей стыдиться, значит, не все в ней умерло. А кто знает, может, и правда на новом-то месте, среди чужих людей, она и поправится-то быстрее. Это здесь ей трудно, здесь она все время помнит о том, что случилось, а где-нибудь там, – неопределенно махнула Катерина рукой, – так, может, и забывать станет? В общем, помогла я ей дом продать, собрала ее, отправила. Просила, чтоб писала она мне, да она и писала поначалу, что жизнь у ней в городе ничего складывается, что купила она себе комнату, поступила на заочное учиться, что работает тоже, как здесь, в библиотеке, в общем, все вроде складывается потихоньку. А потом писать перестала, так вот я и не знаю уже пятый год, что с ней и как она.

– Значит, – подала я голос, – она вам недолго писала?

– Нет, всего-то пару писем пришло, – произнесла Катерина.

– А ее прежний адрес вы не подскажете?

– Да зачем она вам нужна-то? – снова прищурилась Катерина.

– Она мне нужна, – сказала Ольга. – Я ведь все эти годы виноватой себя чувствовала, писала ей, даже, вот вы сами помните, приезжала. Если бы знала, что она уехала в город, я бы ее обязательно разыскала.

– А ты думаешь, она бы тебя приняла? – спросила Катерина.

– Не знаю, – качнула головой Ольга. – Пусть бы и не приняла, но я бы хоть увидела, что с ней все в порядке.

– А может, она тебя и видеть не хочет? – сказала наша хозяйка. – Может, она вспоминать о том времени не желает? Нужно ли ей это?

– Мне это нужно, – тихо произнесла Ольга и посмотрела на Катерину.

Та некоторое время помолчала, покачала головой, вздохнула, потом проговорила:

– Ладно, дам я тебе ее адрес, только он старый, сама понимаешь. Может, и правда простит она тебя, тебе ведь тоже, поди, несладко, хоть и живешь в достатке, как я погляжу. Сидите, сейчас я.

Катерина встала и пошла в дом. Мы остались сидеть, думая о рассказанной нам истории. Я, конечно, могла предположить все, что угодно, но такое… Нет, сейчас я не думала и не прикидывала, может ли быть Вика причастна к смерти Игоря, сейчас я просто думала о ее судьбе, о том, что ей пришлось пережить, что выпало на ее долю, что ее сломало… Такого не пожелаешь ни одной женщине, и сейчас строить какие-то гипотезы по поводу ее причастности к отравлению мне казалось едва ли не кощунством. Я смотрела на свои руки и просто вспоминала этот разговор, а Ольга, она, кажется, плакала. Я искоса глянула на нее: уронив голову на руки, она тихонечко всхлипывала. Я вздохнула, подумав о том, что вот как бывает, мы кажемся себе сильнее и мудрее, уверены в том, что у нас есть свои способы защиты от других людей, от ударов судьбы, но у каждого из нас есть свое маленькое и незащищенное розовое брюшко, наша ахиллесова пята, даже слабое прикосновение к которой болью отдается по нашим нервам. И воспоминание об этом, о том, что мы что-то когда-то сделали не так, хотя могли бы иначе, мучит нас всю жизнь. С этим каждый борется по-своему, но иногда мы просто понимаем, что борьба бессмысленна, что это наш крест и он всегда с нами. Я осторожно приобняла Ольгу и снова вздохнула.

Вернулась Катерина с конвертом в руке, покосилась на Ольгу, но ничего не сказала, вместо этого обратилась ко мне:

– Записать-то есть где? – спросила она.

– Да, конечно, – поспешно ответила я, доставая из сумки блокнот и ручку.

Я наскоро переписала адрес в Фабричном районе Тарасова, вернула конверт Катерине и поблагодарила.

– Не за что, – ответила та.

– Мы, наверное, пойдем, – произнесла я.

– Да, идите, – согласилась Катерина. – Найдете ее, скажите, что я волнуюсь, пусть хоть напишет, что ли. – Глаза у Катерины тоже заблестели.

– Обязательно, – пообещала я.

– Вот так, девка, – сказала Катерина Ольге, на минуту встретившись с ней глазами. – Вот так…

– Я же ничего не знала, – пробормотала Ольга.

– Да кто ж наперед-то знает? – невесело усмехнулась бывшая Викина соседка. – Ладно, идите, идите уже, пока до города доберетесь, темно станет.

Мы еще раз поблагодарили Катерину и вернулись к машине.

– Ира, водить умеешь? – спросила Ольга, незаметно переходя на «ты».

– Да, умею, – улыбнулась я. – Не волнуйся, садись.

Мы сели в машину и поехали обратно. Всю дорогу мы молчали. Каждой из нас было о чем подумать. Нетрудно догадаться, о чем думала Ольга, а я стала думать немного о другом. О мотиве…

Больше всего мне не хотелось бы допустить такую же роковую ошибку, как Ольга. Но я не могла позволить, чтобы Марина пострадала из-за того, что я могла каким-то образом ей помочь, и не помогла. Сейчас я думала только об этом, соответственно я думала и о том, кто же все-таки подставил Марину. Вика… Могла ли это быть она? Если мотивом послужили не деньги, не завещание Игоря, что тоже могло бы быть, поскольку еще ничего не было известно о том, не была ли тем таинственным человеком, с которым Игорь завтракал накануне своей смерти, ее тетя, или его двоюродная сестра, Наташа, то, вполне может быть, что это все же была месть. И у Вики, как бы мне ни хотелось думать о ней только хорошее, такой мотив был. Но почему она ждала столько времени? Почему не отомстила за собственную поломанную судьбу раньше? И почему, отомстив Игорю, не тронула Ольгу? Ведь Вика, насколько я поняла, ее тоже считала виновной? Нет, несмотря на то, что я уже многое узнала о Вике, на самом деле я узнала меньше, чем мне бы того хотелось. Я понимала, что у нее был мотив. Был, и серьезный, на мой частный женский взгляд, но вот почему она так долго ждала?

И потом, ведь здесь была еще одна непонятная деталь, которая не давала мне покоя. Лариса Яблочкина. Кто она? Почему ни Василий, ни Ольга ничего о ней не знают, но встреча с ней произвела не самое приятное впечатление на Игоря? Кто она и имеет ли отношение к истории Вики? Еще одна Викина подруга, о которой ничего не известно Ольге? Благородная мстительница за сломанную судьбу близкого ей человека? Но при чем тогда здесь Марина? Зачем ее подставлять? Ведь все можно было бы сделать иначе, так, чтобы никто ничего не заподозрил, например, несчастный случай… Но нет, убийца хотел не только отомстить Игорю, но и подставить Марину. А может, я просто не там ищу? Может, тут вообще дело в Марине? Может, Игорь оказался только жертвой, а на самом деле месть, от кого бы она ни исходила, была нацелена на Марину? Я покачала головой.

Но что же все-таки знала эта самая Лариса? И сама встреча накануне смерти… Нет, я не могла так просто откинуть все это. Мне что-то мешало. Женская интуиция? Возможно, что и так. Я просто понимала, что должна встретиться с Ларисой. Возможно, тогда я успокоюсь и примусь за какие-то другие версии. Да и, потом, нужно найти Вику.

Зазвонил мой телефон, это произошло сразу же, как только мы въехали в город.

– Оля, я приторможу?

– Конечно, – откликнулась она.

Я остановилась у обочины, полагая, что это может быть только Гурьев или, например, мой муж, что как-то маловероятно в свете последних дней и наших отношений. На город уже спустились сумерки, было начало девятого, я взяла телефон и вышла из машины.

– Да? – сказала я.

– Ты где пропадаешь? – спросил меня, конечно же, Гурьев.

– Потом расскажу, – пообещала я. – У тебя что-то срочное?

– Да нет, просто хотел отчитаться о проделанной работе, – ответил он.

– Тогда давай, – предложила я.

– Мы с одним моим приятелем установили доподлинно, что Евгения Александровна и ее дочь Наталья были неделю назад в интересующее нас время в совершенно других местах. Они были на выставке одного известного художника, ну, знаешь, весь город его афишами заклеен.

– Знаю, – ответила я. – Сколько они там пробыли?

– С десяти до двенадцати, – сообщил Валерий. – Их видела масса народу, в том числе и мой приятель. Так что вряд ли это кто-то из них.

– Понятно, – проговорила я. – Спасибо, что помог.

– Ерунда, как у тебя-то?

– У меня? – Я усмехнулась. – Это длинная история. Расскажу, если ты приедешь ко мне завтра, скажем, часов в десять утра.

– Согласен, – усмехнулся Валерка.

– Возможно, нам придется заехать в пару мест, поэтому прошу тебя, приведи свою машину в порядок.

– Ты так говоришь, будто она постоянно не в порядке, – хмыкнул он.

– Извини, я просто устала, – ответила я. – У меня был тяжелый день, да еще и с Володькой мы в контрах.

– Из-за того, что ты влезла в это дело?

– Ты, как всегда, догадлив, – произнесла я. – Ладно, извини, мне пора. Завтра жду тебя.

– Договорились, – произнес Валерка, я отключила телефон и вернулась в машину.

– Где ты живешь? – спросила Ольга.

Я сказала свой адрес, и она, глянув на меня полувопросительно-полуумоляюще, сказала:

– Может, заедем по адресу?

Я просто кивнула в ответ, понимая, что уж если назвался груздем, то полезай в кузов. Мы добрались до Фабричного, проехав через весь город за час с лишним, и это еще учитывая, что на дороге не было пробок. Нашли нужную улицу, потом дом, въехали во двор и, выйдя из машины в уже основательно сгустившихся сумерках, направились к подъездам, не зная, в каком из них может находиться интересующая нас квартира. Осветив зажигалкой номера на почтовых ящиках, мы прошли три подъезда и только в четвертом обнаружили нужный номер. Честно говоря, я даже не рассчитывала на то, что мы найдем Вику. Пожалуй, Ольга тоже не рассчитывала, и мы обе это делали для, так сказать, очистки совести. Но мы все же поднялись на четвертый этаж кирпичной пятиэтажки, не удивляясь мусору на лестничных клетках и расписанным нецензурными словами стенам. Лампочек, конечно, тоже не было, мы пробирались, освещая себе путь огнем зажигалки.

Добравшись до четвертого этажа, увидели то, чего точно не ожидали, – две металлические двери друг против друга, причем ни на одной из них не было номеров, и даже рядом, на косяках, как это обычно бывает в коммуналках, не было многочисленных кнопочек с номерами квартир и указанием кому и сколько раз звонить. А ведь, как мы поняли, Вика жила в коммуналке. Мы переглянулись, и Ольга все-таки постучала.

За дверью залаяла собака, и сердитый голос, окликнув пса, спросил, не открывая:

– Кто там?!

– Нам нужна Вика Терещенко! – крикнула Ольга.

– Нет здесь таких! – ответили нам.

– А давно здесь не коммунальная квартира? – поинтересовалась я.

– Два года! – рявкнули в ответ, и снова залаяла псина.

– Что скажешь? – спросила я у Ольги.

– Ничего, – уныло ответила она, пожав плечами. – Я и не надеялась.

– И я, если честно, – откликнулась я, начиная спускаться по лестнице.

– В таком случае спасибо, что поехала со мной, – проговорила она, идя следом.

– Не за что, – отмахнулась я. – Я правильно сделала, представь, если бы ты приехала сюда одна в такое время!

– Да уж, – согласилась Ольга, – райончик еще тот.

– Но и тут живут люди, – заметила я, услышав из-за двери, мимо которой мы проходили, чье-то довольно активное переругивание.

– Да уж, – хмыкнула Ольга.

Наконец мы выбрались на улицу, рискуя поломать каблуки, и Ольга села за руль.

– Я отвезу тебя, – сказала она. – Уже поздно. Постараюсь завтра что-нибудь предпринять, чтобы ее найти. Должна же она где-то быть. – Ольга помолчала, а потом добавила приглушенно: – Главное, чтобы она была жива.

– Это точно, – откликнулась я.

Мы добрались до моего дома, довольно тепло попрощались, и Ольга поехала домой, а я посмотрела на окна, свои и Маринины. Ни в тех, ни в других свет не горел. Я поднялась к себе. Мужа дома не было, несмотря на то, что шел уже одиннадцатый час. Я обиделась смертельно, разделась и пошла под душ. Когда я вышла из ванной, то Володька все еще не появился. Тут уж даже я про обиду забыла, стала звонить в бюро несчастных случаев, потом, когда услышала, что к ним такие не поступали, я уже подумывала о том, что, наверное, надо позвонить в милицию и куда там еще звонят в таких случаях. Но тут мой телефон зазвонил сам, пока я раздумывала, я схватила трубку и с волнением спросила:

– Володя?

– Нет, – услышала я в трубке голос Виталия Белоусова, Володиного приятеля, можно сказать, даже друга. – Узнала?

– Да, – ответила я. – Это ты, Виталя?

– Я, я, – хмыкнул он. – Не волнуйся, он у меня. Спит. Выпил. Переживал. Сама виновата.

– Он пьян? – удивилась я.

– А что? Тебе что, можно, а ему нет?

– И ты тоже пьян? – Я не стала препираться по поводу того, чего мне можно, а чего нет. Виталя был просто не в том состоянии. Да и я тоже, признаться.

– И что? – недовольно спросил он.

– А ничего, – сказала я, разозлившись и обрадовавшись одновременно. – Спасибо, что позвонил. А где твои?

– На даче, – снова хмыкнул Виталя.

– Тогда спокойной ночи. – Я положила трубку, облегченно вздохнула и пошла в спальню.

У меня не было сил ни о чем думать, я просто упала в свою постель, закрыла глаза и, кажется, сразу же заснула.