Пристань осталась далеко позади. В открытый иллюминатор двухместной каюты врывался волжский ветерок с запахом цветущей воды. Робко вздрагивали задернутые занавески.
Чижовы молча сидели на койках. Петр Алексеевич все еще находился в напряжении, которое охватило его при посадке, и он никак не мог от него избавиться, хотя и понимал, что выглядит глупо. Ему все время хотелось сказать жене что-то веселое, ободряющее, но слова не шли на ум.
Татьяна несколько раз пыталась поймать его взгляд, но Петр Алексеевич все время сконфуженно отворачивался. Наконец она не выдержала.
— Ну что, так и будем дальше сидеть как на похоронах? — голос ее звучал с едва уловимой насмешкой. Петр Алексеевич через силу улыбнулся.
— Почему же как на похоронах? — пробормотал он. — Отдыхаем. А ты хотела бы выйти на палубу?
— Ну, хотя бы на палубу, — недовольно ответила жена. — А ты не хотел?
— Нет, отчего же? — Петр Алексеевич поспешно поднялся. — На палубу — так на палубу…
Татьяна посмотрела на него и тоже встала.
Выходя из каюты, Чижов запел вполголоса, неимоверно фальшивя: «На палубу вышел, сознанья уж нет…», но застеснялся и умолк.
Они остановились у борта и, облокотившись о поручень, стали смотреть в убегающую покрытую золотистой рябью воду. Иногда Чижов украдкой бросал взгляд на жену. Ее настроение беспокоило его. Татьяна явно была не в духе. Между бровей ее залегла упрямая складка, выдававшая высшую степень раздражения. Петр Алексеевич понимал, что жена недовольна им, но вины за собой не чувствовал. Не может же быть он весел, когда на теплоходе такая публика!
Стройную фигурку жены обтягивало белое узкое платье, сквозь которое просвечивал купальник. В другое время Петр Алексеевич испытал бы гордость оттого, что у него такая молодая соблазнительная жена, но сейчас ему почему-то хотелось, чтобы наряд на ней был не очень откровенный и чтобы она вообще не так бы бросалась в глаза.
Несколько раз он осматривался по сторонам, пытаясь убедиться, что вокруг все спокойно. Двое солидных мужчин курили у борта в некотором отдалении. С верхней палубы сбежал по лестнице матрос. Парней с бритыми затылками и наглыми физиономиями нигде не было.
— Что ты озираешься? — спросила неожиданно Татьяна.
— А? Нет, ничего! — поспешно сказал Чижов. — Просто смотрю. Что-то мало народу на палубе…
— Тебя это беспокоит? — отчужденно спросила жена.
Петр Алексеевич посмотрел на нее с упреком.
— И что ты злишься? — досадливо пробормотал он. — Все было нормально…
— Все было нормально — до тех пор, пока ты не увидел этих мордоворотов на пристани, — отрезала жена. — После этого ты сам не свой. Весь сжался и смотришь по сторонам, как загнанный заяц…
— Ничего я не смотрю! — обиделся Чижов. — Скажи, тебе самой испортили настроение эти подонки…
— Да я не желаю их даже замечать! — презрительно сказала Татьяна. — Мне тошно, что они на тебя произвели такое впечатление!
— Они произвели на меня именно такое впечатление, какое произвели бы на любого порядочного человека! И больше ничего! — произнес Петр Алексеевич.
— Ладно, не будем больше об этом, — устало сказала Татьяна. — Разговоры ничего не изменят.
— Может быть, выпьем немного вина? — нерешительно спросил Чижов. — Надо просто отвлечься.
— Ты, как всегда, знаешь самый лучший способ, — язвительно заметила Татьяна, но после некоторого колебания все же согласилась пойти в ресторан.
В том, что он совершил ошибку, Петр Алексеевич убедился очень скоро. Кажется, вся бритая компания собралась именно в ресторане. Они даже сдвинули вместе несколько столиков, чтобы подчеркнуть свою монолитность. На столах в изобилии топорщились горлышки бутылок. Пир, оказывается шел уже давно, поэтому физиономии, разом обернувшиеся в сторону Чижовых, были красны и беспокойны.
У Петра Алексеевича пересохло во рту. Он инстинктивно прикоснулся к плечу Татьяны, избегая смотреть в сторону гуляющих. Повернуть обратно означало проявить совсем уж покорное малодушие, поэтому Чижов мечтал только об одном: побыстрее миновать теплую компанию и забиться куда-нибудь подальше в угол.
Гомон за столиками стих. Пьяные мордовороты бесцеремонно разглядывали вошедшую парочку. Татьяна шла, будто не замечая эти взгляды, надменно подняв голову. Чижов машинально передвигал ноги, ставшие вдруг ватными, и панически высматривал место поукромнее. Неожиданно он поймал взгляд официанта — тот был хмур и неодобрителен.
Сзади хлопнула дверь. Обостренный слух Петра Алексеевича уловил этот звук, и он быстро обернулся через плечо. В ресторан вошла еще одна пара — смуглая черноволосая девушка в красном платье с глубоким вырезом и ее спутник, старший лейтенант, в парадном мундире с эмблемами ВВС в петлицах.
— Ну ни хрена себе! — вдруг выкрикнул кто-то из-за стола. — Народ с телками вовсю развлекается, а мы что — не люди? Слышь, Лось? Я тоже телку хочу!
— Хотеть не вредно, Чифир! — ответил спокойный рассудительный голос. — А эти тебе чем не телки? Какая тебе нравится?
Кричавший даже привстал со стула — это был совсем молодой парень с изуродованным лицом, — видимо, когда-то у него была тяжелая травма глазницы, и теперь левый глаз постоянно косил в одну сторону и казался неживым.
— Мне вот эта, в белом! — захлебываясь, объявил он, тыча пальцем в сторону Татьяны. — Станок у нее в самый раз!
— А мне лучше, когда у бабы буфера покрупнее! — вдруг веско объявил грязный седоватый мужчина, сидевший спиной к Чижовым. — Люблю подержаться!
— Тогда тебе надо к литеру обратиться! У его телки впереди много чего есть… Эй, литер, уступишь нам свою бабу?
Летчик изменился в лице — на бледных щеках заиграли желваки. Прищуренными глазами он впился в багровые рожи, которые, ухмыляясь, маячили над столом. Видимо, он был человек не робкого десятка.
Его спутница схватила его за рукав и прошептала еле слышно:
— Не надо, Леша! Давай лучше уйдем отсюда!
Я тебя очень прошу!
Петр Алексеевич сам не заметил, как остановился. Он смотрел на разворачивающуюся сцену с болезненным любопытством и ужасом.
— Смелые, подонки, когда стаей, да? — задыхаясь от ненависти, сказал лейтенант. — Да я вас по одному…
— Ты, летун, фильтруй базар! — сурово сказал седоватый. — Ты кого тут подонками назвал? Тут приличные люди отдыхают…
— Да порвать ему пасть, козлу! — рявкнул кто-то на дальнем конце стола.
«Крутые» зашумели, задвигались. Зазвенела опрокидываемая посуда. Подруга старлея потянула его за собой к выходу.
— Леша! Немедленно уведи меня отсюда, слышишь?! — она уже по-настоящему сердилась.
Летчик крепко сжал ее локоть и, хищно раздувая ноздри, повел к дверям. Вслед им полетел отборный мат, а, едва они вышли, кто-то швырнул бутылку.
Вдребезги разлетелось стекло в двери. Чижову показалось, что снаружи донесся крик боли. В этот же момент к гуляющим подскочили два взволнованных официанта и принялись что-то объяснять могучему типу в белой тенниске, который, видимо, был тут за главного — кажется, это его назвали Лосем.
Развалясь на стуле, Лось вполуха слушал официантов, и с его сытого равнодушного лица не сходила презрительная усмешка.
— Ладно, не дергайся! — бросил он официанту, поводя борцовским плечом. — За все уплочено. Не путайся под ногами! — Он отпихнул его и встал.
— Эй, рыжий, а ты куда? Ты куда, рыжий, свою сучку уводишь? Ах, падла!
«Почему они зовут меня рыжим? — подумал Чижов. — Ведь я вовсе не рыжий!» Разумеется, он не отозвался, хотя каждую секунду ожидал удара сзади.
Однако пронесло. Они покинули ресторан и опрометью вернулись в свою каюту. Первой прервала молчание Татьяна.
— Боже, какая мерзость! — пробормотала она, прижимая пальцы к вискам. — Десяток подонков… Неужели нельзя принять никаких мер? — Вдруг она подняла голову и с уверенностью заявила:
— Нужно идти к капитану! Представляешь, что может случиться, когда эти перепьются вконец? Надо обязательно поговорить с кем-то из команды! — Она решительно шагнула к двери.
Петр Алексеевич удержал ее за плечи и усадил на кровать.
— Полежи немного, успокойся! — ласково сказал он. — Я сам схожу.
Татьяна посмотрела на него совсем иначе — с надеждой — и ободряюще сжала его ладонь. Петр Алексеевич молодецки расправил плечи и вышел из каюты.
Он поднялся на палубу, и здесь его решимость как-то сразу угасла. Ему показалось, что он отчетливо слышит глумливые хриплые голоса, доносящиеся из ресторана. Петру Алексеевичу стало тоскливо и одиноко, и захотелось немедленно вернуться в каюту. Но он заставил себя подняться наверх и, наткнувшись на какого-то человека в тельняшке, сбивчиво попросил проводить его к капитану. Матрос объяснил, что капитан в рубке, и рассказал, как туда пройти.
Чижов разыскал рубку и, потея от неловкости, вошел, несмотря на предостерегающую табличку на двери. В рубке находились трое: сосредоточенный матрос в обнимку с колесом и двое худощавых мужчин в фуражках с гербами и форменных белых рубашках. По обилию галунов на погончиках Чижов угадал капитана и сказал, что хочет поговорить.
Капитан покосился на него с неприязнью и сделал вид, что не слышит. У него было волевое угловатое лицо и стальные холодные глаза. С такой внешностью ему следовало бы бороздить океаны, но приходилось довольствоваться почему-то прогулочными рейсами по волжскому фарватеру. Петру Алексеевичу показалось, что этот факт оскорбляет капитана до глубины души.
— Вы что — не видели, что написано на двери? — вдруг резко спросил капитан, не глядя на Чижова.
— Извините, — сказал Петр Алексеевич. — Дело в том, что положение очень неприятное. Хорошо принять какие-то меры… Может быть, сообщить на берег…
— В чем дело? — отрывисто спросил капитан. Чижов неопределенно махнул рукой и торопливо проговорил:
— Здесь на теплоходе пьяная компания… С виду настоящие бандиты. Пристают к пассажирам, мешают отдыхать…
— Что? Какая компания? — раздраженно произнес капитан, по-прежнему не поворачиваясь к Чижову. — Кто мешает вам отдыхать? Какие бандиты? У меня нет таких сведений!
«Экий дундук», — с тоской подумал Петр Алексеевич. Но капитан был не столько опасен, как бритоголовые из ресторана, и Чижов тоже позволил себе возвысить голос.
— Так вот вам сведения! — сердито сказал он. — Они уже разбили дверь в ресторане! Хотите, чтобы они разбили кому-нибудь голову?
Капитан и на этот раз проигнорировал его. Обернувшись к помощнику, у которого на плечах галунов было поменьше, он сказал небрежно:
— Сходи, Никитич, посмотри, чего там!
— Ага, — коротко ответил помощник и тут же шагнул к двери, дружески взяв Чижова за плечо.
Уловив в этом жесте сочувствие и поддержку, Петр Алексеевич на ходу попытался растолковать свои претензии подробнее. Помощник слушал, не перебивая, машинально кивая после каждого слова. Чижова это почему-то нервировало, и наконец он умолк, вдруг сообразив, что идут они в ресторан, куда ему совсем не хотелось. Помощника нисколько не удивило его молчание, и на его лице ровным счетом ничего не изменилось.
В одном из коридоров они увидели покачивающегося Чифиря с изуродованным глазом. Чижову показалось, что тот как-то особенно пристально посмотрел им вслед. Петр Алексеевич хотел что-то сказать помощнику, но тот, предостерегающе подняв руку, пошел дальше.
В ресторане, к удивлению Чижова, компании уже не было. Были даже выметены осколки стекла, и официанты споро убирали остатки пиршества. За другими столиками Петр Алексеевич увидел человек пятнадцать вполне мирных посетителей, намеревающихся пообедать.
Помощник оставил его и заговорил со старшим официантом вполголоса, рассеянно оглядывая углы. Тот ответил тоже тихо, пожимая плечами, сохраняя на лице профессионально-непроницаемое выражение.
Неожиданно оба куда-то ушли. Петр Алексеевич еще немного постоял посреди ресторана, чувствуя себя удивительно глупо, и, так ничего не дождавшись, пошел к себе.
Внезапно откуда-то донесся знакомый хриплый мат. Чижов слегка похолодел и, втянув голову в плечи, поспешил в свою каюту. На немой вопрос жены он ответил, что капитан теперь в курсе, а хулиганы убрались из ресторана.
Но настроение у обоих теперь было испорчено окончательно. Петр Алексеевич постоянно ловил себя на мысли, что прислушивается к тому, что происходит в коридоре и на палубе. Скверные предчувствия терзали душу.
Повторить вылазку в ресторан Татьяна отказалась наотрез. Петр Алексеевич, которого, несмотря ни на что, начинал мучить голод, растерянно смотрел в окно и украдкой вздыхал. Теперь ему хотелось, чтобы это нелепое путешествие как можно скорее закончилось, но он понимал, что у капитана имеется расписание, которого он будет придерживаться «от» и «до».
Так, не выходя из каюты, они доплыли до островов, расположенных как раз посередине между двух берегов. Теплоход пришвартовался к причалу и бросил трап. Здесь к услугам отдыхающих имелись пляжи, укромные уголки среди зарослей и тихие заводи. Раньше тут располагалась турбаза, но сейчас она то ли была на ремонте, то ли вообще не функционировала, и островные берега были обжиты лишь немногочисленными «дикарями», занимавшимися рыбной ловлей. По шуму, доносившемуся снаружи, Чижовы поняли, что пассажиры выходят на берег. Петр Алексеевич выбрался на палубу, чтобы узнать обстановку, оставив жену в каюте.
К сожалению, ничего утешительного он не обнаружил. Часть пассажиров успела сойти на берег, но никто не спешил окунуться в прибрежную волну или покидать мяч на солнечном пляже. Чижов заметил, что все находящиеся на берегу, а также вышедшие на палубу напряженно смотрят в одну точку, а именно в сторону трапа, где происходило что-то непонятное.
Там у борта столпилась возбужденная толпа. В основном это были все те же возмутители спокойствия, предводительствуемые Лосем. Вели они себя крайне агрессивно, выкрикивали что-то и размахивали руками. Было заметно, что все они пьяны почти до беспамятства. Чуть в стороне, удерживаемый какими-то незнакомыми мужчинами, стоял летчик. По лицу его обильно текла кровь. Девушка с большой грудью была рядом. Она уговаривала летчика уйти. Чижов не узнал ее голоса.
Кто-то из хулиганов порывался продолжить драку, но этому воспрепятствовали два человека — Лось, оттеснивший забияк ударом могучего плеча, и капитан, находившийся, оказывается, тут же. Его волевое лицо было слегка бледным, но не растеряло своей твердости.
Он стоял напротив Лося, высоко подняв голову, и что-то тихо, но веско ему говорил. Лось снисходительно выслушал и похлопал капитана по плечу широкой ладонью.
— Все путем, шеф! — сказал он с неясным оттенком угрозы. — Все путем!
Лейтенанта все-таки увели с палубы. Хулиганы бессмысленно и яростно шарили по сторонам глазами, то ли ища его, то ли выбирая новый объект. Капитан сказал что-то резкое и, повернувшись кругом, отправился на мостик.
Пьяная ватага ссыпалась по трапу на берег. Никто из находящихся на палубе не торопился последовать за ними. Всех охватила растерянность.
Петр Алексеевич вернулся в каюту, присел на койку. С берега доносились пьяные крики и женский визг.
— Самое лучшее, что мог бы сделать капитан, — ровным голосом сказал Чижов, — это оставить эту компанию здесь. Но он, конечно, этого не сделает. Тем более что на берегу есть другие люди. Ты знаешь, они все-таки избили того летчика!
— Удивительно! — бесцветным голосом откликнулась Татьяна. — Как измельчали мужчины! Среди всех, кто отправился в эту поездку, один только лейтенант ведет себя как подобает…
— Но позволь! — прервал ее уязвленный Петр Алексеевич. — Связываться с этой публикой элементарно опасно! Для них нет никаких правил. Здесь должны вмешаться компетентные органы, но они почему-то умывают руки…
— Пока вы будете ждать вмешательства органов, — сказала Татьяна, — ваших жен изнасилуют, а вас перетопят, как котят, — поодиночке.
Петра Алексеевича неприятно покоробили ее слова. В душе он признавал правоту жены. Его самого мучили подобные предчувствия, но связываться с пьяной бандой он считал полным безумием. У него еще оставалась надежда, что капитан что-то предпримет.
Прошел час. По некоторым признакам стало ясно, что бражка опять вернулась на борт. Откуда-то доносился неясный тревожный шум то ли драки, то ли пьяного разгула. Татьяна опять замкнулась в себе. Возможно, она винила мужа в неудачной поездке, возможно, в том, что он не предпринимает никаких шагов. Но Петр Алексеевич вовсе не считал себя виноватым и поэтому тоже начинал злиться.
— Какое счастье, что мы не взяли с собой Игоря, — все-таки вырвалось у него.
Татьяна взглянула на него уничтожающе, но не стала комментировать это высказывание.
Неожиданно в коридоре забухали тяжелые шаги. Мимо двери пронеслась группа людей. Было слышно даже их надсадное дыхание. Татьяна тревожно повернула голову. Петр Алексеевич невольно тоже напрягся и прислушался.
Сначала было тихо. А потом тишина вдруг взорвалась криками, грохотом и треском выламываемой двери. Чижовы поднялись на ноги одновременно и, одновременно побледнев, с ужасом посмотрели друг на друга.
Шум в коридоре нарастал. Теперь в нем явно различались звуки ударов и падения человеческого тела. Из неясных вскриков и стонов невозможно было понять, кого бьют. Татьяна, зажав рот рукой, широко открытыми глазами уставилась на мужа.
Неожиданно все стихло. Петр Алексеевич приник к двери и недоверчиво прислушался. Казалось, все происходящее просто почудилось. Испытывая страшную слабость во всем теле, Петр Алексеевич шагнул от двери.
И в этот момент снаружи снова загрохотал нарастающий стук каблуков, оборвавшийся возле самой каюты. Послышались какие-то гнусавые сдавленные голоса, а потом раздался страшный стук в дверь.
— Не открывай! — беззвучно шепнула Татьяна.
В это время у Чижова случился провал в памяти. Он абсолютно ничего не мог вспомнить, что произошло потом. Способность соображать вернулась к нему тогда, когда в каюту уже ввалились четверо разгоряченных, потных и почти безумных «братков». Чижов узнал кривоглазого Чифиря. Тот молча оттеснил Петра Алексеевича и схватил за руку Татьяну. Чижов не успел ничего предпринять — плотный круглолицый парень коротким резким движением ударил его в зубы.
Пытаясь подняться с пола, Петр Алексеевич увидел, как Чифир ломает Татьяну, бросает ее на кровать. Он хотел что-то крикнуть, но разбитые губы не повиновались ему. Все-таки он встал на ноги и сразу попал в кольцо мускулистых, безжалостных парней.
Для проформы Чижов попытался вырваться, но все тот же круглолицый больно сжал пальцами его щеку и угрожающе прошептал, дыша в лицо вонючим перегаром:
— Ни-ни-ни! Сиди тихо, фраер, не рыпайся!
— Тебя как зовут? — спросил кто-то из-за плеча с фальшивой дружелюбностью, одновременно до боли выворачивая Чижову руку.
— П-петр! — простонал Чижов, ненавидя себя в эту минуту.
— Петя, значит… Петушок! — заключил пьяный голос, и вокруг издевательски захохотали. — Ты вот что, Петя! Будешь себя хорошо вести — все будет нормально! А будешь залупаться — петушком сделаем! — И под тот же обидный гогот Чижова почти без усилий выбросили в коридор.
Он вдруг остался один. Дверь захлопнули перед его носом. Он пытался вернуться в каюту, но дверь не поддавалась, словно придавленная камнем. Петру Алексеевичу казалось, что он сходит с ума. Из каюты доносились сдавленные стоны Татьяны и какая-то возня. Чижову было страшно идти за помощью и было страшно слушать эти звуки. Он опять ткнулся в дверь, и опять безрезультатно.
А потом из каюты вышел кривоглазый Чифир, закурил сигарету и с любопытством посмотрел на бледное лицо Чижова. Интимно кивнув на дверь, он спросил заплетающимся языком:
— Жена? Или так.., любовь крутите? — И, не получив ответа, внезапно взбеленился и заорал прямо в лицо Чижову, брызгая липкой слюной:
— На вопрос отвечай, падла!
Затем его кулак врезался Петру Алексеевичу в челюсть, и тот упал. Чифир несколько раз пнул его ногами, стараясь попасть в живот и в голову. Перед глазами у Чижова все помертвело.
Когда он очухался, из каюты вышел круглолицый. Озабоченно держась за щеку, он пожаловался Чифирю:
— Царапается, сволочь! Всю харю изодрала, сучка позорная!
У Чижова не укладывалось в голове, что это говорится о его жене, о его Татьяне. Мучительное ощущение абсурда, бреда охватило его. Он не очень отреагировал, даже когда круглолицый тоже несколько раз ударил его ногой. Сознание опять покинуло его — и это было почти блаженством.
Когда Петр Алексеевич опять пришел в себя, рядом никого не было. Откуда-то доносились истошные женские крики, топот. Потом с противоположного борта хлестко шарахнул пистолетный выстрел.
Чижов с трудом поднялся и толкнул дверь своей каюты — она не открылась. Он прислушался к тишине, царящей в каюте, и осторожно позвал: «Таня!» Почему-то он был уверен, что жена ему не откроет. Никаких чувств по этому поводу он сейчас не испытывал — слишком болела разбитая голова.
Хромая и пошатываясь, Петр Алексеевич выбрался на палубу. От свежего речного воздуха голова у него закружилась. Ничего не соображая, он побрел вдоль борта, пока не дошел до кормы. Здесь его ждало новое потрясение.
Сначала он просто увидел толпу. Потом взгляд его сконцентрировался, и Чижов узнал старшего лейтенанта. Мундир на нем был изорван в клочья, лицо покрыто кровоподтеками. В руках летчик держал топор, взятый, видимо, с пожарного щита. Он был в исступлении. Подняв топор над головой, он собирался нанести смертельный удар кому-то из бандитов. Ему поставили подножку, повалили, вырвали топор из рук. И вдруг Петр Алексеевич увидел, как давешний круглолицый наклонился над лейтенантом и несколько раз выстрелил в него из пистолета.
Потом как-то сразу толпа отпрянула, и неподвижное тело лейтенанта осталось лежать в одиночестве на внезапно опустевшей корме. Рядом с омертвевшим Петром Алексеевичем вдруг оказались Лось и круглолицый, все еще сжимающий в руке пистолет.
— Ты на хрена шмалял? — с упреком спросил Лось. — Из-за летуна теперь военная прокуратура засуетится! Дурак ты, Тарантас!
— Да ладно! — мрачно ответил круглолицый, — Сам напросился!
— Рви теперь когти, — сочувственно сказал Лось. Тут они увидели Чижова, и лица у них вытянулись.
— Это харя откуда? — удивился Лось.
— Это Петя-петушок! — сказал Тарантас и злобно усмехнулся. — Я его бабу драл… Ты, Петя, ничего не видел и не слышал, понял? Жить-то хочется? — и ткнул ствол пистолета прямо в разбитые губы Чижова.
Тот вдохнул специфический запах масла, сгоревшего пороха и стали и, осторожно отстранившись, покорно кивнул. Теперь это уже не имело принципиального значения.