Как выяснилось наутро из доклада Виктора, Алевтина Ивановна вернулась домой довольно поздно и, по утверждению нашего фотографа, немного навеселе. Впрочем, из его слов явствовало, что это «навеселе» нельзя было понимать в прямом смысле. Просто, как он выразился, Алевтина Ивановна выглядела какой-то квелой и у нее слегка заплетались ноги. Попав домой, она больше никуда не выходила, и, судя по тому, что вскоре в квартире Кормильцевых погас свет, супруги рано улеглись спать.

Утром к цветочному магазину отправился Ромка, который должен был следить за возможными перемещениями Алевтины Ивановны, а мы занялись очередным номером газеты, на время выбросив из головы заботы супругов Кормильцевых. Загадки загадками, а газета должна выходить в срок.

До полудня все было спокойно. От Ромки никаких сообщений не поступало, и я предложила Виктору съездить подменить его, чтобы наш курьер мог пообедать. Виктор уехал, а Маринка заметила, что нам всем тоже не помешает перекусить. Начались приготовления к обеду, но тут позвонил Александр.

– Привет! – сказал он. – Как жизнь? Ты еще не остыла к проблеме электронного гипноза?

– Ну что ты! – возразила я. – Просто жажду познакомиться с ней поближе.

– Ну, слава богу. А то я уж подумал, что теперь ты увлеклась магнитофонами, миниатюрными камерами и прочими штучками, – засмеялся Александр.

– Я занимаюсь всем понемногу, – откликнулась я ему в тон. – Но ты, похоже, что-то узнал. Тогда выкладывай, не мучь меня!

Александр удовлетворенно хихикнул и уже серьезным голосом продолжал:

– Значит, слушай внимательно. На Трубной улице есть НИИ промышленной гигиены. Такое массивное здание с мраморной облицовкой. Собственно институт занимает теперь только один этаж, все остальные помещения сдаются в аренду. Найди в институте Георгия Савельевича Тишинского. Он раньше заведовал отделом, который занимался психологической и медицинской реабилитацией. В этом отделе среди всего прочего разрабатывались методы физиотерапевтической реабилитации работников вредных и тяжелых производств. И как будто кто-то из сотрудников параллельно занимался чем-то таким, что тебя интересует. Тишинский тебе все подробно расскажет, я с ним договорился. Только сразу предупреждаю – будь с ним построже. Он ужасный бабник. Увидев тебя, начнет говорить о чем угодно, только не о деле. Запудрит мозги так, что забудешь, зачем пришла. Поэтому сразу бери инициативу в свои руки. В принципе он хороший, толковый парень, но когда видит красивую бабу, у него едет крыша.

– Интересно, куда при этом смотрят психиатры? – с шутливым гневом произнесла я. – Город полон опасных психов, а никто даже не чешется! Куда писать жалобу?

– В Москву, в министерство, – с готовностью откликнулся Александр. – Там есть такая большая корзина, куда попадают жалобы со всех концов света. Когда она переполняется, назначают нового министра и ставят новую корзину… Кстати, о психах. Твоя пышечка в голубом плаще… Помнишь такую?

– Ну-ну, – в нетерпении выкрикнула я, – конечно, помню!

– Так вот, примерно через полчаса после того, как ты ушла, она появилась снова. Я случайно увидел в окно, как она мчится сломя голову в корпус к Еманову. Мне стало любопытно данное явление, и я решил разузнать, что оно значит. Видишь, твоя порочная склонность следить за людьми оказалась очень заразной. Даже я не устоял.

– И что же дальше? – завопила я. – Что было дальше?

– Она ворвалась в кабинет к Еманову и закатила настоящую истерику. В чем суть, я не понял, потому что находился в коридоре. В чем-то она его упрекала, но все было так невразумительно… Кончилось дело тем, что Еманов вкатил ей лошадиную дозу транквилизатора и временно поместил в свободную палату. Мне он смущенно объяснил, что это жена его приятеля и у них не ладится семейная жизнь. В конце рабочего дня он увез женщину на своем автомобиле. Она уже не шумела и двигалась, как манекен. Думаю, он накачал ее успокаивающим на двое суток вперед. Вот такая история.

– Ты становишься наблюдательным, – похвалила я. – Если прибавишь инициативы, я, пожалуй, смогу взять тебя к себе в штат. Сейчас весь мир сошел с ума, и нелишне иметь под рукой собственного психиатра.

– Спасибо, я подумаю над твоим предложением, – сказал Александр. – Боюсь только, что, приняв его, я перейду из психиатров в разряд пациентов…

– Трудно с тобой разговаривать, – вздохнула я. – Надеюсь, этот твой Тишинский окажется гораздо любезнее… Так ты уверен, что я застану его сейчас на работе?

– Почти на сто процентов. Я предупредил, что ты не сегодня-завтра зайдешь.

– Тогда до встречи! – попрощалась я и, не удержавшись, хихикнула:. – Продолжай наблюдения!

Наскоро сообщив Кряжимскому и Маринке последние новости, я поехала на улицу Трубную. Это было довольно далеко от редакции, так что времени обдумать поступившую информацию хватило.

Итак, Алевтина Ивановна действительно вернулась к Еманову. В чем она упрекала его? В том, что я продолжаю следить за ней? Но от него это явно не зависит. Он вообще должен разыгрывать роль постороннего.

Однако Алевтина Ивановна вела себя настолько агрессивно, что Еманов был вынужден нейтрализовать ее с помощью транквилизаторов. Значит, дело принимало серьезный оборот. Может быть, она пригрозила, что во всем признается? В таком случае имеет смысл встретиться с ней еще раз. Нервы ее на пределе, и она может сдаться.

Но не сегодня, поскольку Кормильцева находится пока под воздействием медикаментов, а вот завтра – обязательно. Кто знает, не возникнет ли у Еманова мысль нейтрализовать свою нестойкую сообщницу каким-нибудь другим, более действенным способом?

Я решила утром же нагрянуть в цветочный магазин и снова попытаться объясниться с Алевтиной Ивановной. Если ничего не получится – куплю букет астр и украшу ими кабинет.

Однако совсем скоро выяснилось, что этим планам не суждено сбыться. Все изменилось после встречи с Георгием Савельичем Тишинским, так неоднозначно отрекомендованным мне Александром.

Я нашла ученого на шестом этаже здания, большая часть которого теперь отдана на откуп коммерческим структурам. Не знаю, какой доход имеет с этого ужавшийся НИИ, но, видимо, жизнь здесь протекает без особых проблем. Например, Тишинский был занят тем, что, сидя на столе, игриво болтал с молоденькой лаборанткой, которая в то же самое время увлеченно играла в какую-то компьютерную «стрелялку».

К моему удивлению, Георгий Савельевич оказался довольно пожилым человеком, хотя, безусловно, еще весьма бодрым. Он был хорошо, даже щеголевато одет, красиво подстрижен, а в глазах его присутствовал тот особенный масленый блеск, который за версту выдает закоренелых бабников.

При моем появлении Тишинский настолько разволновался, что даже слез со стола. С ходу отпустив мне несколько незамысловатых комплиментов, он поинтересовался, что привело такую божественную женщину в его убогую келью.

– В эту убогую келью меня привело любопытство, – сказала я. – Мой приятель уверял, что договорился с вами о моем визите. Меня зовут Ольга Юрьевна Бойкова.

Глаза старого ловеласа загорелись от восторга.

– Так вы та самая Ольга! – вскричал он. – Да, Александр мне звонил. Но он, негодяй, не предупредил, что вы – красавица! Мы бы совсем по-другому приготовились к встрече. Такая женщина достойна шампанского! – Он тут же обернулся к лаборантке и озабоченно спросил: – Лина, мы сумеем наскрести на бутылочку шампанского?

Юная Лина скептически оглядела меня с ног до головы, обиженно надула нижнюю губку и неохотно буркнула:

– Нам зарплату когда давали, Георгий Савельевич? Я лично уже забыла…

– Так, значит, скоро дадут! – с надеждой произнес Тишинский.

– А что толку? – безжалостно возразила Лина. – Долги раздашь – как раз на бутылку шампанского останется…

– Значит, не наскребем, – упавшим голосом констатировал Тишинский. – Тогда, знаешь, будь добра, сваргань кофейку! Надо же чем-нибудь угостить гостью!

– Кофе тоже кончился, – отрезала Лина, с остервенением расстреливая на экране каких-то рогатых чудовищ.

Я сочла своим долгом вмешаться в этот безнадежный диалог.

– Кофе меня не интересует, – отчеканила я. – Шампанское – тем более. Если возможно, я предпочла бы поговорить о деле.

Тишинский смущенно почесал в затылке и предложил пройти в его кабинет, при этом совершенно по-свойски поименовав меня Оленькой.

– Предпочитаю, чтобы меня называли Ольгой Юрьевной, – холодно заявила я. – Полагаю, что мое имя не слишком сложно для произношения?

На лице Тишинского впервые промелькнуло разочарование, но старый ловелас быстро с ним справился.

– Желание дамы – закон! – послушно произнес он. – Прошу в эту дверь, Ольга Юрьевна! Линочка, если будут спрашивать – меня пока нет!

– Кто это будет вас спрашивать? – презрительно и как-то обиженно процедила Лина, которой, наверное, показалось скучным в одиночку сражаться с чудовищами. – Если только Малыкин, которому вы должны двадцатку…

Тишинский вздрогнул.

– А для него меня вообще нет! – поспешно сказал он и увлек меня в кабинет, как бы невзначай – все-таки улучил момент! – обнимая за плечи.

Стремление к контакту присутствовало в нем на подсознательном уровне – в этом отношении он был похож на растение, которое постоянно тянется к солнцу. Тишинский прикоснулся ко мне еще дважды – когда усаживал в кресло и потом, когда сам сел напротив меня так близко, что мы невольно стукнулись коленками.

Кабинетик был настолько мал, что у меня даже не было возможности отодвинуться. Пришлось смириться с некоторым неудобством, хотя я и не удержалась от ехидного замечания, что Тишинскому чертовски повезло родиться именно в нашей стране.

– Что вы имеете в виду? – с живейшим любопытством спросил он.

– В Соединенных Штатах, например, вас уже давно приговорили бы к пожизненному за сексуальные домогательства, – пояснила я.

Георгий Савельевич от души расхохотался.

– Взгляните на данную проблему с другой стороны! – нимало не смутившись, предложил он. – Мне повезло, что я родился в этой стране, но лишь потому, что именно здесь живут самые очаровательные и сексуальные женщины. За таких женщин и жизни не жалко! А холодные сельдеобразные американки ни с какого боку меня не интересуют, дорогая Ольга Юрьевна. По моему разумению, влюбиться в американку так же невозможно, как влюбиться в пузырек с шампунем.

У него были очень хорошая, располагающая улыбка и ровные белые зубы. Все-таки, несмотря на возраст и репутацию, этот человек обладал определенным шармом, и в душе я вынужденно это признала. Однако, вспомнив предостережение Александра, постаралась побыстрее направить разговор в нужное русло.

– Наверное, насчет американок вы правы, Георгий Савельевич! – заметила я. – Мне наши женщины тоже как-то ближе и понятнее. Но давайте сменим тему – у меня слишком мало времени. И прошу учесть, мной движет не праздное любопытство. Я расследую преступление.

Тишинский потрясенно уставился на меня.

– Так вы следователь! – воскликнул он. – Очаровательно! Должен вам признаться, никогда не был знаком с женщиной-следователем. Между прочим, меня всегда привлекали женщины с сильным характером. Наверное, это что-то фрейдистское, как вы думаете? Нет, вы меня положительно заинтриговали! А что, если мы с вами вечерком встретимся и поужинаем где-нибудь в приличном месте? Вы расскажете о своей профессии… Я, между прочим, тоже неплохой собеседник…

– Георгий Савельевич, – предостерегающе сказала я, – мне кажется, вы уже давно не получали зарплату, так что ужин хотя бы по этой причине проблематичен. И мы опять уклонились от темы, вы не замечаете? Я с удовольствием вас послушаю, но лучше прямо сейчас. И, пожалуйста, без фрейдизма, ладно?

Тишинский взъерошил волосы и с отчаянием посмотрел на меня.

– Вы думаете, я не понимаю? – со вздохом сказал он. – Конечно, нам время тлеть, а вам цвести. Что поделаешь! Как сказал поэт, отговорила роща золотая… Просто, глядя на вас, напрочь забываешь про груз прожитых лет… Но я, кажется, снова отвлекся, простите… Итак, что же вас интересует?

– Александр сказал, что некогда вы заведовали в институте отделом? – деловито поинтересовалась я.

– Я и сейчас заведую, – улыбнулся Тишинский. – Просто от недостатка финансирования отдел съежился до неприличных размеров, его даже отделом назвать язык не поворачивается…

– И будто бы в вашем отделе один из сотрудников занимался опытами, как-то связанными с электроникой? Я имею в виду нечто вроде гипноза с помощью телеэкрана. Я не специалист, выражаюсь несколько коряво…

– Я вас понял, – кивнул сказал Тишинский. – Знаете, вообще-то этой чепухой отдел не занимался. Конечно, мы разрабатывали специальную аппаратуру медицинского назначения, только она не имела никакого отношения к гипнозу. Но Александр вас не обманул. Был у меня один сотрудник, помешанный на этой идее. Кажется, суть ее он называл резонансными влияниями на биоритмы мозга. Утверждал, что его работа изменит мир. Честно говоря, я смотрел на его занятия сквозь пальцы – разрешил пользоваться лабораторией в свободное время, делал вид, что не замечаю пропажи дефицитных деталей, – работник он был толковый и заслуживал поощрения. Теперь мир изменился, но мой Буханкин тут, кажется, ни при чем.

– Его фамилия Буханкин? – спросила я. – А как его звали?

– Миша, – ответил Тишинский. – Михаил Сергеевич. Как и того человека, который действительно изменил наш мир. Все кончилось тем, что институт едва не прекратил свое существование. Со многими сотрудниками пришлось расстаться. Буханкин попал в их число. Кроме всего прочего, он никогда не умел ладить с людьми и, к сожалению, частенько ударялся в запой. Пару раз даже лежал в психбольнице.

– Простите, а вы не знаете, кто был его лечащим врачом? – озадачила я Тишинского вопросом.

– Н-нет, этого я не знаю, – удивленно произнес он. – А это важно?

– Возможно, – задумчиво протянула я. – Но, однако, что же стало с работой Буханкина? Он добился каких-то результатов?

– Тоже не могу ничего сказать, – ответил Тишинский, – боюсь соврать. Кажется, последнее время у него ничего не получалось – он ходил злой на весь свет, а потом сорвался в запой. Когда он из него вышел, его должность уже сократили. Я его видел тогда два или три раза – мимоходом. Буханкин казался притихшим и совершенно раздавленным, не знал, как жить дальше. Честно говоря, мне тогда было не до него – грубо говоря, я спасал собственную шкуру. Потому даже не знаю, забрал ли он из института свои аппараты и записи. Полагаю, что все-таки забрал, – тогда все тащили что кому не лень. А вот продолжил ли Буханкин свои опыты? Я ничего об этом не слышал. По-моему, он просто тихо сгинул. Но, наверное, я ошибаюсь, раз вы проявляете такой интерес к этой проблеме? Неужели Буханкин где-то всплыл?

– Пока ничего не могу сказать, – ответила я. – Сама не знаю. А вы не могли бы рассказать о Буханкине подробнее?

– Нет ничего легче, – ответил Тишинский. – Вообще-то Миша удивительный человек. С виду полный заморыш, застенчивый и закомплексованный. Но какая голова! У него ведь, знаете, два высших образования – биофак и медицинский. И оба – с отличием. А пьет как сапожник! В нетрезвом виде абсолютно невыносим. Жена от него ушла, не выдержав и двух лет. Больше он никогда не женился. Потому-то я и боюсь, что, лишившись привычной среды обитания, Буханкин мог погибнуть. В принципе он был совершенно неспособен бороться за место под солнцем. Он может сделать открытие, но весь навар с него снимут другие.

– А ваш Буханкин носил бороду? – поинтересовалась я.

– Да-а… У него была реденькая рыжеватая бородка, – произнес Тишинский. – Откровенно говоря, с ней он выглядел полным идиотом. Но, позвольте… Выходит, вы встречались с Мишей? Он совершил преступление? Это ужасно! Неужели ему грозит тюрьма?

– Постойте, Георгий Савельевич, – перебила я его. – Как у вас фантазия, однако, разыгралась. Я ни разу в жизни не видела Буханкина, впервые слышу о нем от вас, а вы уже готовы его в тюрьму посадить…

– А вот это ни в коем случае! – с неожиданным пылом заявил Тишинский. – Такой талантливый человек, как Миша, ни при каких обстоятельствах не должен сидеть в тюрьме. Это все равно… все равно что посадить в тюрьму… ну, скажем, Эйнштейна! Абсурд, понимаете? Кафка, понимаете? Буханкин – настоящий ученый.

– Вы сами говорили, что у Буханкина сложный характер, – напомнила я. – А если он совершил преступление? Что же ему – Нобелевскую премию давать?

Тишинский оторопело посмотрел на меня.

– Ну-у, не знаю, – недоверчиво проговорил он. – Преступление преступлению рознь. Вы вон и меня не прочь к пожизненному приговорить. А в чем я, в сущности, виноват? В том, что не могу устоять перед обаянием женщины? Между прочим, эту программу заложила в нас мать-природа!

– Мать-природа много чего в нас заложила, – возразила я. – На этот случай и придуманы законы.

Тишинский покрутил головой.

– Миша Буханкин – преступник… Нет, это выше моего понимания! Что же он такого натворил? Ограбил банк, угнал «Мерседес»? Да он же с кошкой не справится!

– Напрасно вы так разволновались, – заметила я. – Возможно, Буханкин невинен, как овечка. Просто я должна проверить все обстоятельства. Кстати, а у вас не осталось координат Буханкина? Мне хотелось бы навестить его.

Тишинский наморщил лоб, потом растерянно оглянулся по сторонам и наконец, произнеся облегченно: «А!», полез куда-то под стол, кряхтя и чертыхаясь. Некоторое время он рылся там в бумагах, затем чихнул и вынырнул наружу с конторской книгой в руках.

– Нашел! – сообщил он. – Здесь адреса всех старых сотрудников.

Он бросил книгу на стол, подняв облачко пыли, и принялся листать пожелтевшие страницы.

– Странно, что ее не выбросили. Видно, шестое чувство удержало. Сейчас посмотрим… Та-ак… – бормотал он, проглядывая строчку за строчкой. – Сейчас… Ага, вот! Буханкин Михаил Сергеевич, проспект Строителей, дом шестьдесят четыре, квартира восемнадцать. Когда Миша с женой развелись, они разменяли квартиру, и он переселился к черту на кулички. Ему досталась однокомнатная на шестом этаже. Помню, он еще жаловался, что у него ужасно текут потолки… Но это было так давно! Не гарантирую, что он по-прежнему там живет.

Я записала адрес и строго посмотрела на Тишинского.

– Это все? Может быть, еще что-нибудь вспомните?

Георгий Савельевич пожал плечами.

– Право, не знаю… Я бы мог многое порассказать о Мише, но, думаю, эти воспоминания для вас несущественны… Вам ведь главное – его поймать.

– Еще раз повторяю, – сказала я, – никого ловить я пока не собираюсь. Мне нужно встретиться с вашим Буханкиным. Согласитесь, это не одно и то же!

– Хотелось бы надеяться, – вздохнул Тишинский. – Ну, тогда главное я вам сказал. Думаю, если он сменил адрес, вам не составит труда его выяснить…

Тишинский, несомненно, был со мной искренен, но все-таки что-то не давало мне покоя.

– Да, чуть не забыла! – сказала я. – Вот вы все время говорили о Буханкине как о некоем чудаке-одиночке. Неужели у него не было ни одного друга, единомышленника, наконец? Кстати, вам ничего не говорит фамилия Трауберг?

Тишинский на секунду задумался.

– Трауберг, Трауберг… – озадаченно пробормотал он. – Нет, эта фамилия мне ничего не говорит…

Потом вдруг он застывшим взглядом уставился на меня и спросил:

– Постойте, а может, не Трауберг, а Крамер? Вы спросили насчет друга, и я вспомнил! Нет, друзьями их назвать было трудно, но в общем они были довольно близки. Видите ли, Крамер тоже работал у нас – простым лаборантом, у него не было высшего образования. Но в электронике он соображал – дай бог! Буханкин руками делать не мог ни черта, а Крамер как раз и помогал воплощать его идеи в реальность. Вся техническая сторона была на нем. Не знаю, чем уж Буханкин его соблазнил, может, будущей славой… Вообще-то Крамер был довольно замкнутым и, по-моему, равнодушным ко всему человеком. Ко всему, кроме денег, пожалуй…

– Помилуйте, – заметила я. – Какие же деньги у лаборанта?

– В том-то и дело! Крамер жил частными заказами – ремонтировал любую электронику. У нас он работал только ради трудовой книжки. Ну и потом, он ведь тоже имел возможность брать на работе какие-то детали, инструменты…

– Ну, ясно, – сказала я. – Насколько я понимаю, Крамер тоже здесь больше не работает.

– Да, он задержался у нас немного дольше Буханкина, – кивнул Георгий Савельевич. – Ушел на вольные хлеба. С тех пор мы с ним не встречались.

– Он высокий, красивый, черноволосый, обходительный в обращении? – уточнила я.

– Пожалуй, это исчерпывающий портрет, – усмехнулся Тишинский. – Прибавьте еще, что он всегда прекрасно одевался. Видя их вместе, Крамера и Буханкина, нипочем нельзя было угадать, кто есть кто. Крамер смотрелся куда солиднее.

– Хорошо было бы узнать и его адрес, – сказала я.

Тишинский снова принялся листать конторскую книгу.

– Та-ак, этот жил на Университетской улице, в доме номер десять, – сообщил он. – Наверняка это старый жилой фонд – квартира не указана. По-моему, на том месте построили многоэтажный дом. Не знаю, удалось ли Крамеру там зацепиться. Вообще-то вполне возможно – деловая хватка у него была.

Ученый закрыл книгу и посмотрел на меня с любопытством.

– И все-таки вы от меня что-то скрываете, Ольга Юрьевна! Говорите, что никогда не встречали Буханкина, а сами даже внешность Крамера описали. Неужели у них так плохи дела?

– Георгий Савельевич, – серьезно сказала я. – У меня к вам настоятельная просьба – о нашем разговоре никому ни слова!

– Да я понимаю! – с досадой отозвался Тишинский. – Не маленький. Жалко мне Мишу. Такой талант был!

– Разделяю ваше сожаление, – заметила я. – Но хочу обратить внимание на то, что за столько лет вы ни разу не попытались талантливого Мишу разыскать и хотя бы спросить, как у него дела. Вы предпочли его забыть, не так ли? Поэтому не стоит сейчас проливать крокодиловы слезы, что с Мишей могут поступить несправедливо. Вы с ним поступили ничуть не лучше!

Лицо Тишинского на мгновение сделалось жалким. Он отвернулся и глухо сказал в сторону:

– Ну что ж, это чистая правда. И возразить нечего. Вы произнесли вслух то, о чем я старался не думать. Комфортнее ощущать себя человеком с чистой совестью, вот и придумываешь себе всякие оправдания…

В этот момент Тишинский был, по-видимому, совершенно искренен. Он даже позабыл о своем имидже – сгорбился и как бы погас, и в его поникшей фигуре не осталось и намека на образ того записного ловеласа, который встретил меня буквально с час назад.

– Ладно, пойду, – сказала я. – Желаю вам поскорее получить зарплату. А вообще-то большое спасибо – вы сообщили бесценные сведения.

– Да уж, – вяло пробормотал Тишинский.

Он проводил меня до дверей и попрощался – сдержанно, без привычных комплиментов и намеков. Наверное, я уже не казалась ему такой обаятельной, как вначале.

Когда я вернулась в редакцию, Маринка с ходу огорошила меня сообщением:

– Звонил Ромка. Алевтина Ивановна была в турагентстве и, кажется, приобрела путевку. Теперь туда отправился Сергей Иванович – он хочет попытаться все уточнить.

– Ого! – заметила я. – Значит, актеры начинают покидать сцену? Нам надо торопиться!