Я читала Фрейда и хорошо помню все его толкования символов сна. И про лестницы, и вообще про ритмические движения тоже помню. Но я с ним категорически не согласна! У меня всегда возникают совсем другие ассоциации, когда я думаю о лестнице. Это просто путь к какой-то цели. Или высокой, или низкой. Я уверена, что мое толкование образа лестницы более точное, чем у Фрейда. Я себе уже не раз доказала это. Дело в том, что, когда я спускаюсь по лестнице или поднимаюсь, не имеет значения, голова моя всегда работает четко, мысли сами складываются в логические схемы и приводят меня к выводам, которые я не могла бы так быстро сделать, идя по ровной поверхности.

Пока я спускалась с пятого этажа, я успела уложить в голове всю полученную мной только что информацию и определила для себя несколько главных направлений дальнейшего расследования.

Во-первых, я хотела убедиться, не врет ли мне Вика. Теоретически у нее мог существовать мотив для убийства Гели Серебровой. Причем мотив комплексный, в котором сочетаются психологические причины с чисто меркантильными. Ей нужно было расплатиться с Рустамом за наркотики. Если она живет у него постоянно, значит, должна много. Или очень много. Иначе давно бы уже расплатилась. А Геля показывала ей толстую пачку денег… Кстати, куда они делись, эти деньги? Ксения Давыдовна ни словом мне не обмолвилась, что при Геле были найдены деньги. Могла, конечно, и милиция позариться на такую сумму. А могло их при ней уже и не быть. Да, вопрос пока повисает без ответа.

Впрочем, я отвлеклась. Если денег у Гели найдено не было, это может означать, что их у нее отняла Вика и помогла своей подруге расстаться с жизнью. Это решило бы ее проблему с Рустамом, а кроме того, избавило бы от насмешек со стороны Гели. Правда, я в ее голосе особой ненависти не услышала, когда она рассказывала о подруге, но на «тупую дуру» она, по-моему, очень болезненно отреагировала. Могло бы это стать для нее поводом к убийству? Вряд ли. Но в сочетании с материальным мотивом — вполне могло бы.

Остановившись на четвертом этаже, я достала сотовый телефон и набрала номер редакции.

Трубку сняла моя секретарша Марина.

— Мариночка, радость моя, найди мне срочно Ромку! — воскликнула я, едва услышав ее голос. — Очень нужен!

— Простите, кто это? — опешила Маринка. — Ольга, ты, что ли? Что с тобой…

«Нет, туго все-таки Маринка иногда соображает, — подумала я. — Да ничего со мной не случилось. Вылечилась я от скуки и апатии, только и всего. Незачем мне напоминать о них!»

— Ольга! Прости, не узнала! — словно в ответ на мои мысли воскликнула Маринка. — Сейчас найду! Он здесь, рядом. Сейчас трубочку ему передам.

«Зря я так про нее, — тут же раскаялась я. — Все сообразила, молодец!»

— Алло! Оля, это Рома, — услышала я голос моего воспитанника, которого я с большим трудом отучилась наконец бессознательно принимать за своего сына. — Ты где?

— Где я, это совершенно неважно, — ответила я. — Важно то, что мне нужна твоя помощь.

— Какая? — обрадованно спросил Ромка. Он хороший мальчишка и дышит ко мне неровно, но я, конечно, не подпускаю его на короткую дистанцию. Ни мне, да и ни ему это не нужно, по-моему.

— Записывай! — приказала я, заглядывая в Викин паспорт. — Оксана Викторовна Комарова, приехала год назад из Камышина, окончила первый курс физического факультета нашего университета. Все знают ее под именем Вики, Виктории. В конкурсе «Мисс Тарасов» прошлого года пятое место. Сейчас находится по адресу…

Я продиктовала адрес квартиры Рустама.

— Откроет она тебе вряд ли, поскольку я с ней уже пообщалась и у нее скорее всего охота к общению пропала. Впрочем, не знаю, ты все-таки парень, а она девушка симпатичная, может быть, и уговоришь.

— Записал, — вставил Ромка. — Дальше что?

— Не перебивай! Выяснишь всего одну вещь, — продолжила я. — Где она была вчера с двенадцати до часу ночи. Мне это очень важно. Сделаешь?

— Конечно, сделаю! — воскликнул Ромка. — Если она, как ты говоришь, симпатичная…

— Гораздо симпатичнее, чем ты себе представляешь, Рома, — сказала я, подавив едва заметный укол ревности. — Но ты сделаешь это, даже если она на самом деле окажется страшной уродиной. Ты понял меня? Позвонишь сразу, как только выяснишь.

— Понял, — успел буркнуть Ромка, прежде чем я отключила телефон.

«Об этом можно пока не думать, — тут же решила я. — Подожду, пока Ромка выяснит, где она той ночью была. У меня и других интересных вопросов полно».

Больше всего меня, конечно, интересовал теперь этот самый американец — «бой». А также — что он делал в офисе отца убитой девушки на следующий день после ее убийства. Я уже без всякого колебания произносила про себя слово — «убийство». Я была уверена, что Гелю Сереброву убили. Осталось только выяснить — кто и за что?

Я хмыкнула. Да! Как говорится, начать и кончить. Только и всего.

И с отцом Гели, Олегом Георгиевичем, мне хотелось бы обсудить вопрос о том, какие суммы он давал дочери на расходы, как часто и почему накануне убийства при ней оказалась крупная сумма денег?

А еще у меня был психоаналитик Косович, который наверняка знает очень много об этой семье, но выжать из него что-то будет очень трудно. Это не наивная дурочка Вика, которую без особого напряжения можно обвести вокруг пальца. С Косовичем придется повозиться, я это чувствую.

«Что у меня есть еще? — думала я спускаясь. — Еще у меня есть два паренька, разыскивающие для меня возможных свидетелей трагедии. Если бы они кого-нибудь нашли, они бы уже давно позвонили. Раз телефон молчит, значит — пусто».

Прислушавшись к себе и четко определив, что американец и Олег Георгиевич Серебров интересуют меня гораздо больше, чем врач-психоаналитик Косович, я вновь направилась в «Терцию».

Честно признаюсь, что терпеть не могу выражение: «Куй железо, пока горячо!» Какое-то оно… торопливое, что ли? Словно призывает «пороть горячку», когда нужно «семь раз отмерить» и «поспешать медленно». Да многие русские поговорки опровергают смысл этой фразы — «Не зная броду, не суйся в воду», например, или «Тише едешь — дальше будешь». А это «Куй железо…» — агрессивное оно какое-то, как голодный самец! Терпеть его не могу!

Но столь же честно признаюсь, что сама никогда не упускаю шанс, если он предоставляется. Не в моих привычках оттягивать что-то, откладывать на потом, на завтра. Если уж дело пошло, то надо его доводить до конца. А сегодня мне информация сама идет в руки. Прошло всего несколько часов с того момента, как Ксения Давыдовна позвонила мне в редакцию, а я уже узнала столько о Геле Серебровой, сколько не смогла узнать о ней ее мать за все годы, которые они прожили вместе. Это было удачное начало расследования, и я готова была продолжить полосу удач. Мне немедленно нужно было поговорить с Серебровым.

Однако дойти я смогла лишь до охранника, который остановил меня, когда я пришла сюда первый раз. Я рассчитывала проскочить мимо него, улыбнувшись ему издали, как старому знакомому, но он успел загородить мне дорогу и, отвечая мне улыбками на мои улыбки, вежливо объяснил, что мне придется подождать, пока он осведомится, сможет ли Олег Георгиевич принять меня сегодня еще раз.

Мне оставалось только скрипнуть зубами. Охранник позвонил секретарше Сереброва и долго, очень долго ждал ответа. Наконец она ему что-то ответила, но он наверх меня не пустил, а объявил, что нужно подождать, поскольку Олег Георгиевич еще не закончил переговоры с торговым представителем из Монголии.

Чтобы не терять времени даром, я вытащила из своей сумочки фотографию, которую конфисковала у Вики, и показала ее охраннику.

Парня он вспомнил. По его утверждению, парень пришел впервые. Сказал, что он тарасовский представитель газеты «Московский комсомолец» Богдан Козырев и хочет видеть Олега Георгиевича на предмет интервью.

— Я позвонил шефу, — рассказывал охранник, — доложил. Тот сказал, что примет его только после того, как закончит с монголами. Я предложил парню прийти часа через два, но он сказал, что предпочитает подождать. А мне-то что? Пусть ждет. Ленка его все равно к Сереброву не пустит, а если что — меня вызовет. Он часа полтора просидел на втором этаже, я иногда заглядывал туда, интересовался, что он там делает. Ничего, сидит, в пол смотрит. Посидел так полтора часа и ушел. Мне ни слова не сказал. Наверное, ждать запарился.

Охранник взял у меня из рук фотографию и присмотрелся к стоящей рядом с парнем Геле.

— А вот эту девицу я тоже раза три видел, — заявил он. — Ходит к шефу, но редко. Что там у них за дела, я не знаю, и догадываться об этом мне по должности не положено. Я только Ленке сообщаю — пришла, мол, такая-то, имени ее не помню, странное какое-то, а та, не спрашивая Олега, говорит — пропусти. А позавчера она обратно вприпрыжку скакала, через две ступеньки.

— А вы знаете, кто это? — спросила я, удивленная его неосведомленностью.

— Как это кто? — переспросил он. — Известно кто. Только, видно, дорогая. Красивая потому что. Да она одна, что ли, к шефу ходит? К нему и другие наведываются. Шеф у нас человек любвеобильный…

Он вдруг посмотрел на меня с некоторым даже испугом. Видно, понял, что сказал что-то лишнее, за что может лишиться работы, если я передам наш разговор шефу. Я сделала вид, что меня не заинтересовало его сообщение, что шефа посещают проститутки, за одну из которых он принял его приемную дочь. Меня оно, однако, очень заинтересовало.

Охраннику вдруг захотелось поскорее избавиться от моего общества, и он вновь принялся названивать секретарше. Получив от нее наконец разрешение, он улыбнулся и, не успев закончить с нею разговор, показал мне рукой на лестницу, можешь, мол, подниматься.

Признаюсь, чем больше я погружалась в подробности жизни семьи Серебровых, тем больше эти подробности меня удивляли. Вот опять я только что узнала факт, можно сказать, сногсшибательный. Дочь посещает офис отца, и никто, похоже, кроме секретарши, не знает, что она его дочь. Ее все принимают за проститутку! Да и что это за привычка такая у Сереброва — принимать проституток на своем рабочем месте. На меня он совершенно не произвел впечатление человека, способного на такое безрассудство. Может быть, охранник что-нибудь напутал?

Секретарша, глядя на меня уже далеко не так приветливо, молча показала мне на стул возле двери серебровского кабинета — садись, мол, жди. Что мне оставалось? Я вздохнула и уселась ждать, хотя терпеть не могу этого занятия.

К счастью, ждать пришлось недолго. Минут через пять дверь открылась, и Серебров лично проводил какого-то господина до самого холла. На меня он при этом даже не взглянул.

Зато, когда возвращался в кабинет, он не только взглянул на меня, а прямо-таки уставился, остановившись передо мной. Потом неожиданно вздохнул устало и показал рукой на дверь кабинета. Я поняла, что меня приглашают на аудиенцию.

Я прошла и уселась на том диванчике, на котором сидел он при первом моем визите. Серебров вошел следом за мной, посмотрел, где я расположилась, усмехнулся и уселся в свое кресло во главе длинного и широкого полированного стола. Мне совершенно не видно было его лица, а я не люблю разговаривать, не видя лица собеседника. Лицо почти всегда гораздо красноречивее языка и говорит иной раз больше, чем человек хочет мне сказать. Но я не двинулась с места, полагая, что Сереброву тоже не видно моего лица, а ему скорее всего тоже важно видеть мою реакцию на каждое свое слово.

Он помолчал немного, потом опять вздохнул и произнес с нескрываемой усталостью в голосе:

— Что на этот раз? Узнали обо мне еще что-нибудь интересное?

«Что это его так волнует, узнала ли я именно про него что-нибудь? — подумала я. — Как-то это немного странно».

Я неопределенно покачала головой, стараясь, чтобы он не видел моего лица. Для этого мне пришлось смотреть в пол и вести себя как последней дурочке. Я молчала, пытаясь вывести его из равновесия, на котором он держался, как на спасательном круге держится человек, не умеющий плавать.

Конечно, он не выдержал первый. Он нервно встал из-за своего стола и, подойдя к моему дивану, уселся на тот самый стул у стены, на котором сидела раньше я. Мизансцена сложилась противоположная той, что была во время первого нашего разговора.

— Ну, — сказал он довольно грубо. — Выкладывайте, что вы там еще раскопали?

— А ведь вы меня ввели в заблуждение, Олег Георгиевич, — сказала я укоризненно. — А я-то надеялась на вашу искренность.

— В самом деле? — спросил он с иронией. — А с виду вы не похожи на наивную простушку. Какого черта мне нужно было быть с вами искренним.

— А вы не заинтересованы в том, чтобы убийца вашей дочери был найден? — спросила я.

— От того, что вы его найдете, что-нибудь изменится? — спросил он меня совершенно спокойно, и я поразилась его равнодушию. — Геля умерла, и это уже окончательно, ее не воскресишь. Так зачем мне искать ее убийцу?

Мне показалось, что слова о смерти приемной дочери он произнес с каким-то даже облегчением, а то и с затаенной радостью. Но это были только мои домыслы, а я могла и ошибиться.

— Помнится, вы говорили, что Геля не брала денег, которые вы ей предлагали? — сказала я. — Не так ли?

Он хотел что-то сказать, но я подняла руку, не давая ему произнести ни слова, и заговорила вновь сама.

— Не надо усугублять прежнего вранья новой ложью. — Я улыбалась, но вряд ли он мог найти в моей улыбке расположение к себе. — Много денег вы истратили на нее в последнее время?

Конечно, я предпочла бы, чтобы он не уточнял, кого я имею в виду, а начал сразу отвечать. Кто знает, о ком он подумал, выслушав этот мой вопрос. Но Серебров был опытным коммерсантом, привыкшим ежедневно обходить сотни ловушек, которые ему ставили в ловко сконструированных фразах его деловые партнеры.

— На кого? — спросил он. — Кого вы имеете в виду?

Пришлось уточнять и конкретизировать вопрос.

— Я спрашиваю вас, много ли денег вы истратили в последнее время на свою приемную дочь?

Он усмехнулся.

— Не больше, чем она просила. Это имеет какое-то значение?

— Но вы утверждали, что она денег у вас не брала… — Я чувствовала, что он ускользает из моих рук, но ничего не могла сделать. Он был скользкий и осторожный.

— Да, и могу подтвердить это сейчас, — заявил он. — Раньше не брала, но в последнее время, действительно, несколько раз обращалась ко мне с просьбой дать ей немного денег на мороженое, на кофе.

«По-моему, он передо мной дурака валяет! — подумала я. — Ей восемнадцать лет было! Какие кофе и мороженое!»

— Вы считаете, что такие суммы она тратила на мороженое? — спросила я, пытаясь заставить его хотя бы намеком обозначить размеры тех сумм, которые он давал дочери. Но Серебров был настороже.

— Какие суммы? — спросил он, улыбаясь. — О чем вы?

— Пятьсот долларов на мороженое, по-моему, многовато, — сказала я, поняв, что так и не сумею заставить его оговориться.

— Ах вот вы о чем! — воскликнул он и заулыбался еще шире. — Геля сказала, что хочет сделать подарок матери, и я предложил ей сказать мне, что она хочет ей купить. Но она заупрямилась и попросила меня давать ей по пятьсот долларов время от времени, чтобы у нее оставались деньги от кофе и мороженого. А подарок выберет позже и купит сама. Я, признаться, был только рад, что у нас с ней налаживается хоть какой-то контакт.

Я выпятила нижнюю губу, не скрывая от него своей досады. Досадовала я на него по одной простой причине. Я же в любом случае раскручу эту историю и выясню все, как оно было на самом деле. И эти его игры со мной в прятки выглядят, по крайней мере, глупо. Но ему, видимо, так не казалось, и он испытывал явное удовольствие от того, что заставил меня признать свое поражение в разговоре с ним.

— Ладно, оставим это! — сказала я решительно. — Есть еще один вопрос, который я хотела бы с вами обсудить.

— Надеюсь, не ваш гонорар? — спросил он высокомерно. — Так вынужден напомнить вам, что я вас не нанимал и не смогу ничего вам сказать по этому поводу.

— Речь пойдет не о гонораре, — ответила я, не обращая внимания на его колкость. — Известно ли было вам, что в последнее время вашу дочь видели в обществе одного и того же парня. Говорила она вам когда-нибудь о нем?

— Парня? — переспросил он. — Вы говорите, у нее был парень? Никогда об этом не слышал.

Я поверила, что он говорит правду. Слишком непосредственно он произнес эти фразы.

— Кто этот парень? — спросил Серебров. — Он не мог убить Гелю?

Я усмехнулась.

— Я не люблю торопиться с выводами и обвинять невинного человека, — сказала я. — Конечно, ее мог бы убить и этот парень. С такой же долей вероятности, как мог это сделать и ее приемный отец.

Серебров промолчал, поняв, что поспешил высказать свое предположение и оно прозвучало ненатурально, словно он подсовывал мне первую попавшуюся под руку версию, лишь бы отвлечь от чего-то.

— Я, конечно, проверю и такую возможность, — сказала я, специально опять допустив во фразе неопределенность, чтобы он не мог понять, о какой возможности я говорю, кого имею в виду — парня его дочери или его самого. — У меня к вам только один вопрос.

Я вновь достала снимок.

— Вы знаете этого молодого человека?

Он смотрел на снимок из моих рук и не делал попытки взять его у меня. Я следила за его лицом. Готова поклясться, что на лицо дочери он смотрел гораздо меньше, чем на стоящего рядом с ней американца. Ни малейшего удивления тем, что его дочь выглядит совсем по-другому, чем на снимке, который стоит на столе в его гостиной, он не выказал, ничего похожего не промелькнуло в его лице, сколько я ни вглядывалась в него.

Наконец он посмотрел на меня и сказал спокойно:

— Я впервые вижу этого молодого человека. Мне никогда не приходилось с ним встречаться.

«Зато с дочерью, совершенно не похожей на «тихого ангелочка», какой ее считала ее мать, тебе наверняка приходилось встречаться! — подумала я. — Перед тобой она почему-то была откровенна…»

— Ну, если так… — сказала я и встала с дивана.

Я собралась уходить. Практически ничего от Сереброва мне добиться не удалось, несколько интересных наблюдений и все. Маловато. Я направилась к двери.

— Подождите! — встрепенулся вдруг Серебров. — Я вдруг подумал…

Он не договорил и замолчал. Я вынуждена была остановиться и повернуться к нему.

— Что вы подумали? — спросила я, поскольку пауза затянулась.

— Я подумал, — сказал он, — не связано ли убийство моей дочери с моими коммерческими делами?

Я удивленно на него посмотрела.

— Каким образом?

— Мне кажется, можно нащупать тут некоторую связь, — сказал он задумчиво. — Но, чтобы вам было понятно, мне придется объяснить кое-какие тонкости своего бизнеса. Дело в том, что наша фирма является эксклюзивным дистрибьютором самой дешевой продукции нашей тарасовской табачной фабрики — сигарет «Прима» и «Астра». Сигареты, если можно так выразиться, самые демократические, их курит подавляющее большинство населения не только нашей области, но и всей России, наверное. Последнее время мы размещаем заказы на них и за границей, причем не только в ближнем зарубежье, но и в дальнем. Не в Европе, конечно, в других регионах. Да вот только что от меня вышел торговый представитель Монгольской Народной Республики. У нас с ними подписан договор на пять лет вперед. Нам, как единственной фирме, которая занимается размещением этих сигарет на рынке сбыта, фабрика отпускает их по очень низкой цене, а мы продаем их, естественно, дороже. Иногда очень дорого, как, например, в Монголию или Эфиопию. Отсюда и складывается наша прибыль.

— Пока не вижу, при чем тут ваша дочь? — сказала я.

— Не торопитесь! — возразил он. — Дело в том, что под нашу монополию на самые дешевые сигареты давно подбивают клинья наши конкуренты, еще одна тарасовская фирма, которая распространяет сигареты более дорогие — типа «Космоса» и «Золотой Явы». Но у них, конечно, и объемы поставок не те, и прибыль соответственно на несколько порядков меньше. Они давно меня обхаживают, поскольку у нас в «Терции» курирую сигареты именно я. Не раз предлагали подписать договор о регулировании цен на табачную продукцию, и через губернатора его нам пытались навязать, и через областную думу, но нас спасает то, что фабрика принадлежит фактически иностранной фирме, которая не реагирует на истерики губернатора и ультиматумы думы. И мы чувствуем себя сравнительно спокойно. Но в последнее время в мой адрес участились прямые угрозы с требованием подписать этот самый договор. Чтобы не объяснять вам всех тонкостей, скажу кратко, что речь в нем идет об установлении единой продажной цены, что лишит нас возможности играть на разнице цен на сигареты в различных регионах России и других странах и фактически лишит нас семидесяти процентов нашей прибыли. Я, конечно, принял необходимые меры безопасности, и через некоторое время все вроде бы успокоилось.

Он вздохнул и посмотрел на меня задумчиво.

— Признаюсь, что вчера, узнав о смерти Гели, я не подумал о том, что это могло быть средством оказать на меня давление, — сказал он. — А сегодня такая мысль пришла мне в голову, и, мне кажется, она не лишена оснований. Меня натолкнул на нее этот парень, фотографию которого вы мне показали. Мне доложили, что меня ждал в холле какой-то журналист. Долго ждал. Я специально не принял его, поскольку никогда не принимаю журналистов, не проверив, те ли они, за кого себя выдают. Так вот, он назвал мне вымышленное имя. Я попросил Леночку проверить, есть ли в редакции «Московского комсомольца» в Тарасове корреспондент по имени Богдан Козырев. Так вот, такого там не оказалось. Когда я это выяснил, он уже из холла исчез. Я уверен, что это была еще одна попытка меня запугать или, что тоже вероятно, устроить на меня покушение. Я вполне допускаю, что это тот самый парень, который изображен на снимке вместе с моей погибшей дочерью.

Признаюсь, он меня поразил. Что это? Интуиция? Логика? Или… Или он видел того парня, который сидел в холле, а теперь разыгрывает передо мной комедию! Скорее всего так и есть. Но зачем это ему нужно? Только для того, чтобы меня отвлечь. Хорошо, раз он к этому стремится, сделаю вид, что ему это удалось, но переигрывать тоже не нужно, а то не поверит.

— Вы ответите на несколько моих вопросов? — спросила я Сереброва, глядя на него очень заинтересованно. — Название фирмы, которая предлагала вам подписать договор? И еще. На вас уже были покушения прежде? И если они были, нашли ли вы организаторов или заказчиков?

Серебров усмехнулся.

— Меня пытались убить семь раз, — сказал он. — И это только за последние три года. Вы спрашиваете о заказчиках? Возьмите эту папку.

Он протянул мне тонкую пластмассовую папку для бумаг. В ней было всего несколько листов бумаги обычного машинописного формата.

— Посмотрите ее, — улыбнулся он невесело, — там вы найдете ответы на все ваши вопросы.

Аудиенция окончена, поняла я. Мне пора уходить.

— Я обещаю вам, Олег Георгиевич, — сказала я ему, уже взявшись за ручку двери. — Убийцу вашей дочери я найду.

Не знаю, что он ожидал от меня услышать на прощание, но я отчетливо видела, как Олег Георгиевич Серебров в ответ на мои слова досадливо сморщился.