Мне было что сказать. Но еще больше было что сказать Виктору с Ромкой. После того, как они все это выложили в милиции, задержанные скисли. Инженер Уфимцев окончательно замкнулся в себе, перестал отвечать даже на самые невинные вопросы и только обильно потел. Я даже начала опасаться за его психику.
Зато его приятель в сером плаще, которого, оказывается, действительно звали Анатолием, предпочел во всем сознаться. Окончательно добили его фотоснимки, которые сделал Виктор в момент похищения. В таких случаях Виктор всегда имел при себе портативный фотоаппарат.
Поскольку на снимках был зафиксирован также и Тимур, Толян с легким сердцем сдал и его. Насколько мне известно, на квартиру Тимура была направлена группа задержания, но хозяин дома так и не появился.
Правда, Толян оказался бывалым человеком и избрал твердую линию поведения. Он признавал факт кражи «Филипса» из «БМВ», но напрочь отрицал все прочие подобные кражи. По его словам выходило, что данный эксцесс был единственным и спонтанным.
Черпакова это не обескуражило — он был уверен, что сумеет найти способ развязать языки обоим задержанным. Инженер Уфимцев не имел криминального прошлого, а на таких людей очень сильно действует тюремная камера. Кроме того, он надеялся получить какую-то информацию от соседей Уфимцева и Толяна. Кто-то из них, возможно, даже покупал краденый телевизор.
Одним словом, я могла испытывать удовлетворение от проделанной работы. Немного портило торжество осознание того факта, что с телевизором Петяйкина я все-таки сплоховала. Связанная словом, я теперь не могла потребовать от Блоха, чтобы он опознал Толяна — а ведь он мог бы это сделать! Ничего не поделаешь — надо было думать раньше. Но тогда я торопилась вернуть телевизор хозяину, а поимка преступников казалась делом весьма далеким и туманным. Кто мог знать, что нам так повезет?
Зато я постепенно нашла общий язык со следователем Черпаковым. Пообщавшись со мной, он словно бы немного оттаял и даже стал отвечать на мои вопросы, а не только задавать свои. В принципе, он оказался вполне симпатичным человеком, только сильно задерганным, да еще, как я поняла, обремененным многочисленным потомством.
Многие в милиции относятся к нашей газете с предубеждением, потому что порой читают в ней о себе нелицеприятные вещи. Но Черпаков оказался не из их числа — во-первых, он вообще редко раскрывал газеты, а во-вторых, относился к критическим замечаниям с присущей ему флегматичностью.
Когда мы разговаривали, мне наконец удалось кое-что выяснить по поводу нападения на магазин Блоха. Пока никто не был задержан, кроме первого грабителя с нестреляющим пистолетом. Его личность удалось установить достаточно быстро.
Им оказался некий Горохов Борис Семенович, по кличке Боб — неоднократно судимый. За ним уже числились грабежи, но до сих пор он не применял огнестрельного оружия. Правда, пистолет, с которым он отправился на дело, оказался со спиленным бойком. Это вызывало у Черпакова недоумение — похоже, Горохов этот пистолет взял в руки непосредственно перед ограблением. То есть, попросту говоря, кто-то его ему подсунул.
Но ничего выяснить пока не удавалось. Все это время Горохов или молчал как рыба, или устраивал безобразные истерики.
— Натуральный психопат, — характеризовал его Черпаков. — Склонный к немотивированной агрессии, злобный и мстительный тип. Я думаю, он молчит потому, что мечтает сам разобраться со своим сообщником. Не хочет отдавать нам пальму первенства.
— А вы уверены, что был сообщник? — спросила я.
— Убежден, что был, — ответил Черпаков. — Более того, этот сообщник был организатором нападения. Именно он снабдил Горохова оружием, и он же в последний момент почему-то раздумал участвовать в ограблении. Отсюда вся нелепость случившегося. Но рано или поздно Горохов заговорит — вот увидите!
Все остальные случаи нападений Черпаков относил на счет банального хулиганства.
— Просто так совпало, — говорил он. — Такие случаи бывают. Разобьют какие-то подонки витрину, сойдет безнаказанно — они на следующий день опять туда! Своеобразный кураж. Вы стекло заменили — а мы его опять разобьем! Вообще в нашем деле совпадений гораздо больше, чем кажется. Вот, например, известный вам Тимур Закреев — тоже имеет, оказывается, отношение к магазину «Страз». Но я не склонен думать, что это он бьет витрины. Ему это совсем невыгодно, верно?
Здесь можно было с ним согласиться. Наш знакомец Тимур оказался серьезным человеком. За его плечами тоже было несколько лет тюрьмы, которые он получил за грабеж.
Вскрывать машины он научился уже давно. И не одни машины, как выяснилось. За ним числились и квартирные кражи. Руки у Тимура были действительно золотые — он запросто вскрывал любые замки. Правда, последние три года он в поле зрения милиции не попадал. Черпаков считал, что он стал осторожнее. Я придерживалась мнения, что хуже стала работать милиция — однако следователю говорить об этом не стала.
Из некоторых намеков я поняла, что на квартире Тимура устроена засада. Черпаков был уверен — поимка Закреева дело самого ближайшего будущего.
Расстались мы почти друзьями. Следователь был настолько любезен, что даже пообещал держать меня в курсе дальнейших событий — в разумных пределах, конечно — и обещал позвонить, как только Тимур будет задержан. Строго говоря, он был обязан это сделать, потому что пока наша дружная команда являлась главными свидетелями обвинения, но для меня был важен сам факт — в кои веки между следствием и газетой воцарилось нечто похожее на взаимопонимание.
Однако Тимур оказался более крепким орешком, чем ожидал Черпаков. Прошло четыре дня после инцидента на Колхозной площади, а Тимур не давал о себе знать. Где он скрывается, никто не знал. Зато Черпакову удалось найти в Астраханском тупике семью, которой инженер Уфимцев продал за полцены телевизор — по-соседски. После очной ставки с этой парой инженер с сердечным приступом попал в больницу. Новая профессия давалась ему нелегко.
Произошли еще кое-какие события. В магазин Блоха снова ломились — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я узнала об этом окольными путями, но получить комментарии от самого Адама Станиславовича не удалось — кажется, он отключил телефоны, а магазин теперь был постоянно закрыт.
Я уже начала подумывать, не напомнить ли мне о себе своей новой подруге, как вдруг она позвонила сама и попросила о встрече. Голос ее звучал растерянно и умоляюще.
Мы договорились встретиться на набережной — стояли на редкость теплые, солнечные деньки, снег на улицах исчез без следа, и тротуары высохли. На Волге начинал ломаться лед, а в высоченных кронах деревьев, росших вдоль набережной, кричали грачи.
Эдиту Станиславовну я сначала даже не узнала — простоволосая, с ненакрашенным лицом, в каком-то затрапезном пальтишке, она выглядела постаревшей и какой-то потухшей. Но мне она от души обрадовалась и едва удержалась от искушения броситься мне на грудь. Понимая, что с Каваловой что-то неладно, я решила быть с ней повнимательнее.
Мы поздоровались, и Эдита Станиславовна тут же стиснула мою руку.
— Милочка, я погибаю! — трагическим голосом поведала она. — И никто, ни одна душа не может мне помочь. Последняя надежда на вас!
— А что с вами стряслось? — осторожно спросила я. — Надеюсь, со здоровьем все в порядке?
— Вы ничего не знаете! — печально воскликнула Кавалова. — Здоровье? Здоровьем я не могу похвастаться, но сейчас не до этого. Кто-то хочет извести Адама, поверьте мне! Это — заговор! В милиции все валят на хулиганов, но, сами посудите, это же целенаправленная травля! Кто-то травит Адама. Теперь ни одна ночь не проходит без того, чтобы не сработала сигнализация. Кто-то пытается проникнуть в магазин или в квартиру. Или делает вид, что пытается… Ведь никого так и не поймали! А мой брат уже на пределе. Он ведь не мальчик. У него — сердце, давление… Он переругался с вневедомственной охраной — им надоело ездить к Адаму. Представляете, они называют эти вызовы ложными!
Теперь они даже сразу не выезжают — отделываются разговорами по телефону…
— Вообще не выезжают? — насторожилась я.
— Нет, в конце концов они выезжают, — поправилась Эдита Станиславовна. — Но представляете, с какой задержкой? К этому времени злоумышленников и след простыл! Адам похудел на десять кило, на него страшно смотреть! Надо что-то делать, милочка!
— Но я-то что могу сделать? На это есть милиция. Наконец, вы говорили, у вашего брата имеются влиятельные друзья…
— Ах, дорогая! — безнадежно вздохнула Кавалова. — Все друзья, когда им чего-то нужно. А когда обращаешься к ним за помощью, у всех находится тысяча причин, чтобы тебе отказать. В лучшем случае что-то пообещают, а потом постараются сделать так, чтобы тебя подольше не видеть. Вот такие дела.
— Мне, конечно, хотелось бы помочь, — заметила я. — Но, боюсь, возможности мои ограниченны. Ну что я могу сделать — поговорить со следователем?
— Ах, не знаю! — сказала Эдита Станиславовна. — Но вы — женщина умная. У вас огромный опыт. Вы наверняка что-то придумаете.
— Не уверена в этом, — сказала я. — История, конечно, странная. Мне самой любопытно в ней разобраться. Но для этого мне нужно хотя бы поговорить с Адамом Станиславовичем, а он, по-моему, избегает сейчас любых контактов.
— Это верно, — вздохнула Кавалова. — Он не хочет никого видеть, закрыл магазин. Даже со мной разговаривает — только «да» и «нет»… Но я попробую его убедить, чтобы он пошел вам навстречу. В таком диком напряжении Адам долго не продержится. Кто-то должен протянуть ему руку помощи…
— Но, согласитесь, — заметила я, — помочь можно только тому человеку, который сам хочет этой помощи. Но мне кажется, что ваш брат слишком скрытный человек. Сдается мне, он даже от вас что-то скрывает.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась Эдита Станиславовна. — Со мной он абсолютно откровенен, потому что знает — я совершенно бескорыстный человек. Не забывайте — ведь мы брат и сестра. И практически всегда были вместе. Почему вы решили, что Адам от меня что-то скрывает?
— Мне кажется, он должен знать причину того, что происходит, — заявила я. — Следователь уверен, что это обыкновенное хулиганство. Но я не могу с ним согласиться. Если это и хулиганство, то далеко не обыкновенное. За всем этим что-то наверняка кроется.
— Вот это и есть самое ужасное! — с надрывом произнесла Кавалова. — Но поверьте, Адаму не известна причина. Он не знает, кого подозревать. Он в полной растерянности!
— Понимаю его, — сказала я. — И все-таки, если речь о нашем участии ведется серьезно, нам хотелось бы рассчитывать на полную откровенность. Бывают такие вещи, о которых никогда не расскажешь следователю, но нам придется рассказать и о них. Иначе я просто сразу отказываюсь, говорю об этом прямо!
Эдита Станиславовна слабо улыбнулась и прошептала:
— Да, я понимаю. Но Адаму нечего скрывать. Совесть его чиста.
— Он даже не уклоняется от уплаты налогов? — поинтересовалась я.
На лице Эдиты Станиславовны отразилась неуверенность. Она жалобно посмотрела на меня, оглянулась, точно ожидая увидеть кого-то за спиной, и наконец нерешительно сказала:
— Я не могу поклясться… Всю бухгалтерию ведет Адам. Он никому не доверяет это. Но… я думаю, что некоторую часть доходов Адам все-таки скрывает. Это очень плохо, да?
— Если бы служила в налоговой полиции, — заметила я, — то дала бы вам на это однозначный ответ. Но, поскольку я там не служу, то позиция моя будет нейтральной. Есть мнение, что, если в нашей стране исправно платить все налоги, то проще сразу поставить крест на любом бизнесе. Мне это положение кажется достаточно правдоподобным, поэтому не стану торопиться обличать вашего брата. Однако здесь есть много нюансов… например, величина утаенной суммы… Вам знакома формула «в особо крупных размерах»?
Эдита Станиславовна заметно побледнела, голос ее задрожал.
— Вы думаете… Вы хотите сказать… — пролепетала она. — Вы полагаете, что Адам прячет от государства очень серьезные суммы?
— Да ничего я не полагаю! — ответила я. — Просто хочу понять, возможна ли между нами полная откровенность?
— Ах, я готова быть предельно откровенной! — сообщила Эдита Станиславовна. — Я готова вам доверить любую тайну! Вы же не скажете никому ни одного слова? — с надеждой выдохнула она.
Весьма странная оговорка для человека, который готов на все, но я не стала придираться к мелочам. К странностям Эдиты Станиславовны я уже привыкла. Конечно, с моей стороны тоже было опрометчиво давать такие клятвы, но я почему-то была уверена, что ничего сногсшибательного Эдита Станиславовна не сообщит.
— Да, Адам, наверное, не самый образцовый предприниматель! — печально сказала она. — Наверное, он заслуживает осуждения. Но это мой брат! И знаете, ему нелегко пришлось в жизни. Теперь, когда он уже в возрасте, потерял здоровье — он мог бы рассчитывать на снисхождение, как вы думаете?
— Но мы как раз и думаем, чем помочь вашему брату, — напомнила я.
— Да, верно! — благодарно произнесла Эдита Станиславовна и продолжила: — У брата есть один секрет. Вы видели, чем мы торгуем. Адам — творческий человек. Но он должен заботиться и о материальной базе. Поэтому он занимается не только пластмассовыми украшениями. Он работает с золотом и бриллиантами! По частным заказам. Изготавливает буквально коллекционные вещи. За очень большую плату, — тут она жалобно покосилась на меня и добавила: — Но такие заказы поступают не слишком часто! Как говорится, то густо, то пусто. Вы не думайте!
— Да я и не думаю. Повторяю, я не из налоговой службы, — сказала я. — Однако, если я правильно поняла, в сейфе Адама Станиславовича можно найти много интересного?
— Да, много… — не очень уверенно согласилась Эдита Станиславовна. — Золото, камни… Готовые вещи…
У меня создалось впечатление, что она уже пожалела о своей откровенности. Я начинала понимать ее брата, который с особым раздражением говорил о словоохотливости Эдиты Станиславовны. С точки зрения здравого смысла рассказывать мне о секрете Адама было действительно не слишком-то осторожно. Наверняка он берег его особенно тщательно. Но какая-то утечка информации наверняка происходила и раньше — вряд ли Эдита Станиславовна могла утерпеть и не рассказать что-то мужу. А тот еще кому-то.
— А скажите, — попросила я. — Вот тот случай — в прошлый Новый год… Вы говорили о конфликте, который возник между вашим братом и Пашковым. Он случайно возник не на почве этого самого золота? Может, Пашков сунул нос куда не следует?
Эдита Станиславовна смущенно потупилась.
— Вы догадались! — краснея, сказала она. — Верно, так оно и было. Я тогда попала между двух огней, поэтому стараюсь не вспоминать про тот случай… дело в том, что Адам всегда убеждал меня — никто не должен знать про его работы по золоту. Но согласитесь, нельзя же жить с мужем и считать его сторонним человеком! Разумеется, я что-то ему говорила — вскользь, без каких-либо подробностей… Я не думаю, что он как-то сосредоточил на этом внимание. Он все воспринимал так индифферентно…
— Мне показалось, что все наоборот, — заметила я. — Все, что касается вашего брата, вызывает у Виктора Алексеевича очень бурную реакцию.
— Ах, это больше игра! — пухлые губы Эдиты Станиславовны сложились в снисходительную гримаску. — Вы же слышали — Виктор просто ревнует меня к моему делу. Все время твердит, будто Адам не ценит мой труд. Это неправда — Адам мне очень прилично платит. И Виктор знает об этом. Просто он настолько высоко меня ценит…
«Что-то не очень это похоже на игру, — подумала я. — И только такая жизнерадостная женщина, как Эдита Станиславовна, может утверждать, что муж ее высоко ценит. Со стороны это как-то не очень просматривается».
— Но, судя по всему, ваш муж не оставил ваши слова без внимания, — продолжила я. — Наверное, в тот новогодний вечер речь зашла о золоте, не так ли?
— Вообще-то, нет, — сказала Эдита Станиславовна. — Говорили о каких-то пустяках… Не помню. А потом Игорь Николаевич отлучился и, как оказалось, что-то там трогал в кабинете у Адама. Брат относится к этому очень болезненно. Возник очень неприятный скандал. Вечер был испорчен, и с тех пор Адам Игоря Николаевича даже на порог не пускает. Он и на Виктора до сих пор сердит. Хотя ничего особенного не случилось. — Она простодушно посмотрела на меня. — Вот и весь конфликт. Адам, конечно, тяжелый человек, что там говорить! Но ведь его уже не переделаешь, правда?
— Думаю, что нет, — согласилась я и добавила: — Кстати, если бы у меня без спросу рылись в кабинете, я бы наверняка тоже психанула… А вот скажите, Эдита Станиславовна, как дела у вас в семье? Помнится, мы расстались в тот момент, когда…
— Ах, ерунда! — сказала Кавалова. — Все уже забыто. Мы в тот вечер были все так взволнованы…
— Как поживает Пашков? — спросила я не без тайного любопытства.
— Он пока не появлялся, — равнодушно сказала Эдита Станиславовна. — Наверное, зайдет попрощаться. Он же через неделю уезжает.
— Вот как? Далеко? — полюбопытствовала я.
— В очередное плавание, — махнула рукой Кавалова. — Ну, то есть сначала он поедет, конечно, в Москву, а там… Он почти всегда в море.
— Они достаточно близки? — спросила я. — Ну, Пашков с вашим мужем? Или это была эпизодическая встреча?
— Игорь Николаевич всегда бывает у нас, когда приезжает в Тарасов, — сообщила Эдита Станиславовна. — Он нас не забывает… Насколько я понимаю, — интимно добавила она, — в молодости Игорь Николаевич имел на Виктора большое влияние! Ну, вы же помните, что я вам про него рассказывала? С тех пор все изменилось, но мой муж по-прежнему уважает Игоря Николаевича. И есть за что — Игорь Николаевич такой решительный, такой мужественный…
— Привык добиваться поставленной цели, — подсказала я.
— Да, он очень настойчив! — с энтузиазмом подтвердила Эдита Станиславовна.
— Мне тоже так показалось, — заметила я. — А как у вас в гостях оказался Бертольдов?
— Макс? — улыбнулась Кавалова. — Это все муж. Он всегда старается пригласить на наши семейные вечеринки какого-нибудь интересного человека. У него, знаете ли, артистическая натура, когда-то он даже поступал в театральное училище, но не прошел по конкурсу. Вообще, скажу вам по секрету, Виктор недоволен тем, как сложилась его жизнь. Он уверен, что заслуживает большего…
— Все мы в этом уверены, — откликнулась я. — Люди, которые удовлетворены судьбой, большая редкость. Им можно позавидовать. Вот вам я, например, завидую! Вы умеете удовлетвориться малым.
Эдита Станиславовна широко улыбнулась.
— Да что вы, милочка! — удивилась она. — Стоит ли мне завидовать? Я самая обыкновенная женщина. Хотя, наверное, я не так уж мало и имею — семья, муж, любимое дело… Не стоит гневить судьбу, правда?
— Совершенно с вами согласна, — сказала я. — Наверное, все дело в том, что мы не умеем отличать главное от несущественного… Но мне пора! Итак, буду ждать вашего звонка. Постарайтесь уговорить брата.
— Приложу все силы, — серьезно сказала Эдита Станиславовна.
Мы расстались. По пути в редакцию я пыталась осмыслить то, что услышала от Каваловой. Итак, она оказалась первой, кто всерьез обеспокоился той бессмысленной осадой, которой подвергся Адам Станиславович. Интуиция подсказала ей, что это не может быть простым хулиганством. К анализу эта простодушная женщина не имела ни способностей, ни склонности и, в силу этого, никаких подозрений не высказывала. Однако женская интуиция сработала и здесь — в словах Эдиты Станиславовны выплеснулось то, что бурлило в ее подсознании и вызывало неосознанную тревогу.
Оптимистка и миротворец от рождения, Кавалова даже в мыслях не держала, что ее могут окружать плохие люди. Все были замечательными — и скряга Адам, и педант муж, и приблатненный Пашков. У всех была куча достоинств и ни одной задней мысли. Но зачем бы Эдита Станиславовна стала так подробно рассказывать про инцидент в новогоднюю ночь, если бы он подспудно ее не тревожил. За этим рассказом как бы слышалась немая просьба присмотреться к Пашкову повнимательнее.
Приехав в редакцию, я первым делом попыталась дозвониться до Черпакова. Мне повезло — он оказался на месте. Правда, тон его мне сразу не понравился — он был раздраженным и нетерпеливым. Тем не менее я поинтересовалась у него, как идет дело Горохова.
— А никак не идет! — с досадой ответил он. — Простите меня, Ольга Юрьевна, но у меня нет ни времени, ни желания обсуждать с вами эти вопросы. Я слишком занят!
— Понимаете, — настойчиво продолжала я. — Возможно, я могу вам чем-то помочь. Дело в том, что ваш Горохов…
— Наш Горохов, — устало сказал Черпаков, — совершил побег, — и повесил трубку.