Павлов овраг — место в нашем городе легендарное. Говорят, в давние времена у него было более конкретное название — Воровской. Сейчас его так не называют, но когда речь заходит об этом районе города, в интонациях невольно появляется опасливая нотка. Слава за этим местом осталась прежняя.

В общем-то, на первый взгляд ничего особенного здесь нет. При свете дня этот район выглядит на редкость даже мирно и патриархально. Правда, немного странно видеть в современном городе это хаотическое скопление покосившихся деревянных домиков, лепящихся по склонам большого оврага, устье которого выходит к самому берегу Волги. Кажется, что попал в какую-то временную дыру, проскочив прямиком в век XIX, когда еще не было ни автомобилей, ни мощеных тротуаров, ни электрических фонарей. Одни только дощатые заборы и дикие кусты бузины в палисадниках.

Не хочу сказать, будто в этом районе живут одни воры. Живут здесь, конечно, нормальные люди, которым не очень повезло в жизни. Но и воры тоже есть. Только, если вы чужак, вряд ли вам скажут их адреса. Здесь с этим строго.

Закреев чувствовал себя тут своим. Но и он не испытывал большого энтузиазма, когда вел нас с Виктором по кривым, покрытым чавкающей грязью улочкам туда, где скрывался Горохов. О нас и говорить нечего. Виктор-то, конечно, держался молодцом, а у меня на душе отчаянно скребли кошки. Обстановка была жутковатая.

Шел десятый час ночи. Темные закоулки были пусты — только иногда вдоль заборов шарахались какие-то тени — должно быть, собаки, роющиеся в отбросах. Кое-где тускло светились маленькие окна. Издалека доносился визгливый, запинающийся звук гармошки. Автомобили здесь не ездили.

Закреев уверенно шел впереди, не обращая внимания на месиво под ногами. С того момента, когда окончательно стало ясно, что мы с Виктором намерены лично встретиться с Гороховым, Закреев замкнулся, сделался угрюмым и решительным и не задавал больше никаких вопросов. Только попросил купить в ближайшем ларьке литр водки.

Водку теперь нес Виктор, а при мне была только фотография, на которой были запечатлены Блох, Кавалов и Пашков. Мне стоило немалых трудов выкрасть ее из альбома Эдиты Станиславовны, но в конце концов я этого добилась.

К ней я отправилась сразу после звонка Закреева. Формально — чтобы выразить сочувствие. Но основная цель была немного циничной — та самая фотография.

Эдита Станиславовна встретила меня с радостью, обильно оросила грудь слезами и наполнила мою душу леденящими подробностями убийства. Кстати, она с гордостью вскользь заметила, что заставила прокуратуру сделать подробнейшую опись ценностей, находящихся в квартире.

— Знаю я их! — заявила она с неожиданно злой интонацией. — Только дай волю — потом половины недосчитаешься! Нынче доверять никому не следует, голубушка, — без штанов останешься!

После этих слов до меня вдруг дошло, что теперь у Эдиты Станиславовны все шансы стать богатой наследницей, если, конечно, ее брат не начудил чего-нибудь с завещанием. Но, глядя на зареванную, подурневшую Эдиту, я тут же устыдилась своих мыслей, тем более что нужно было как-то провернуть свое дело, не вызвав при этом подозрений.

Под каким-то предлогом мне удалось заполучить в руки альбом, а когда Эдита Станиславовна вышла на кухню, чтобы налить нам чаю, я быстро вытащила вожделенную фотографию и положила в свою сумочку.

Чай я допивала уже впопыхах и, сославшись на неотложные дела, покинула Эдиту Станиславовну, призвав ее держаться. Провожая меня до порога, Кавалова опять плакала и просила ее не забывать. Это было нетрудно — я не смогла бы ее теперь забыть, даже если бы очень этого захотела.

Мы плутали по грязным улочкам уже минут двадцать. Я теперь совершенно не представляла, где мы находимся. Случись мне выбираться отсюда самостоятельно — у меня бы возникли серьезные проблемы.

Неожиданно Тимур остановился и обернулся к нам. Мы стояли возле глухого забора, упиравшегося в стену дома, окна которого были закрыты ставнями. Оттуда не проникало ни одного лучика света. Из-за этого строение было похоже на саркофаг.

— Короче, пришли, — негромко сказал Тимур. — Вы там, это… помалкивайте пока… Базарить я буду. А если чего — когти сразу рвите, понятно?

Мы с Виктором промолчали. Тимур воспринял это как знак согласия и решительно шагнул к забору. Оказывается, там была не замеченная мной калитка, через которую мы попали во двор, совершенно темный и неуютный. Тимур велел нам остановиться, а сам поднялся по скрипучему крыльцу и особым образом постучал в дверь.

Через некоторое время внутри дома послышался шум, и женский голос спросил из-за двери: «Чего нужно?» Тимур что-то произнес негромко. Звякнула щеколда, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Закреев шагнул через порог, и до нас донеслось приглушенное бормотание. Мне стало как-то не по себе.

Наконец дверь опять скрипнула, и Тимур, окликнув нас, предложил заходить. Мы поднялись по расшатанным ступеням и проникли в чернильную темноту прихожей, где остро пахло мышами, рыбой, какой-то гнилью и спиртным перегаром. У меня перехватило дыхание.

Женщина, с которой вел переговоры Тимур, повела нас куда-то, и вдруг за следующей дверью обнаружилось ярко освещенное помещение, наполненное гулом голосов и табачным дымом. Едва мы вошли, разговоры стихли, и все уставились на нас.

Осмотревшись, я поняла, что мы находимся на кухне. Здесь половину площади занимала русская печь — настоящий музейный экспонат. Она была растоплена, и потому в помещении было невыносимо жарко. Трое мужчин за непокрытым столом пили самогон. В качестве закуски перед ними стояла банка с солеными огурцами, но, кажется, они предпочитали обходиться крепкими вонючими сигаретами и дымили не переставая. В щербатой почерневшей тарелке громоздилась уже гора окурков. Атмосфера была такая, что у меня начала кружиться голова.

Она закружилась бы и без того — стоило только поглядеть на эти рожи — зловещие, почерневшие от водки, с бессмысленными нечеловеческими глазами. Женщина, кое-как причесанная, безвкусно накрашенная, в каком-то немыслимом цветастом платье, выглядела на их фоне сказочной красавицей.

Разглядывание продолжалось довольно долго, а потом один из этих типов зашевелился и сказал, с трудом ворочая языком:

— Фу-ты, ну-ты… Что за шмара? Кого, вообще?.. Марго! Ты кого в дом пустила?!

Хозяйка в ответ пустила матом и посоветовала пьяному заткнуться. Его глаза изумленно округлились, и он попытался подняться из-за стола, угрожающе бормоча при этом:

— Я, бляха-муха, щас заткнусь!.. Я щас…

Его сосед, более молодой и, видимо, более трезвый, удержал его, ухватив за плечо.

— Засохни! Это — Шах, я его знаю.

— Какой такой?.. — упрямо гнул свое скандалист. — Пусть скажет! Хочу на него посмотреть! Не знаю никакого…

— Да все нормально! — урезонивал его более рассудительный товарищ.

Неожиданно вмешалась Марго, которая сердито на нас прикрикнула:

— Ну, чего встали? Пьяных не видели, что ли? Идите, раз пришли!

Мы понятия не имели, куда надо идти. Лично мне казалось, что идти дальше уже некуда — я всерьез полагала, что Горохов — один из этой троицы. Но Тимур повелительно кивнул нам головой и шагнул куда-то за русскую печь. Мы последовали за ним. Из-за стола все тот же буян выкрикнул что-то угрожающее, но Марго посоветовала не оборачиваться.

За печкой оказалась еще одна дверь — такая низкая, что входить в нее надо было наклонив голову. А за дверью — темный коридорчик и еще одна дверь. Именно ее открыла перед нами Марго, предупредив кого-то, что идут гости.

Теперь мы оказались в маленькой комнате с низким потолком и слепым окошком, прикрытым снаружи ставнями. Под потолком горела лампочка без абажура, освещавшая незастеленную постель и круглый деревянный стол с расставленными на нем бутылками и закусками. Здесь тоже было накурено и нечем было дышать.

За столом сидели двое — в дым пьяная девица, одетая в кожаный комбинезон, и лет сорока мужчина с резко очерченным, неприятным лицом — на нем, как принято говорить, лежала отчетливая печать порока. Мужчина тоже был пьян, но изо всех сил старался не показать этого. Когда мы ввалились в комнату, он неторопливо обернулся в нашу сторону и с превосходством оглядел нас мутными глазками.

— Здорово, Боб! — негромко сказал Тимур, выдвигаясь на первый план и по-свойски присаживаясь на свободный стул.

Горохов нахмурился и с некоторым усилием перевел взгляд на Закреева. Кажется, он его узнал, потому что через минуту спросил невнятно:

— А тебе чего здесь надо, Шах? Я вроде тебя не звал?

Пьяная девица подняла голову и сказала отчетливо и громко:

— Все козлы! — после чего вдруг разрыдалась, уронив лицо в ладони.

Горохов неодобрительно посмотрел на нее и потерял нить разговора. Когда он опять обернулся к Закрееву, мысль его приобрела новое направление.

— Выпить есть? — спросил он.

Тимур кивнул Виктору, а тот выставил на стол бутылки с водкой. Взор Горохова смягчился, он откинулся на спинку стула и приглашающе махнул нам рукой.

— Что как неродные? — покровительственно бросил он. — Гребите сюда!

Пока мы рассаживались вокруг стола, он уже разлил водку в грязные стаканы. Перед моим носом оказался один из них. Пахло от него чудовищно. Душа моя наполнилась ужасом — только не хватало мне еще этого суррогата! Тогда можно будет смело поставить крест не только на нашем деле, но и на моей молодой жизни. Я уже была готова ретироваться, но вовремя вспомнила про пьяную троицу на кухне. Без Виктора мне ее не пройти. Я беспомощно оглянулась, пытаясь поймать взгляд нашего фотографа, но Виктор на меня не смотрел. Он пристально наблюдал за Гороховым, скромно притулившись за столом по соседству с уголовником.

— Давай выпьем! — предложил Тимур, поднимая стакан. — За все хорошее! За всех хороших людей — чтобы земля им была пухом! — Он одним махом опрокинул в рот водку и аккуратно занюхал корочкой хлеба.

Горохов с некоторой задержкой последовал его примеру, должно быть, пытался уразуметь смысл сказанного. Свою порцию он проглотил как воду, даже не поморщившись, и тут же поинтересовался у Тимура:

— Не понял! Ты кого имеешь в виду, Шах?

Тот ответил не сразу — сначала с толком, с расстановочкой закурил, а потом, глядя в глаза Горохову, сказал веско:

— Сосед у меня помер прошлой ночью. Хороший человек! Он мне как отец был. Я от него, кроме добра, ничего не видел.

Горохов презрительно скривился и заметил философски:

— Все там будем, Шах! Днем раньше, днем позже — какая разница? Не скули! Кого е… чужое горе?

— Меня! — резко возразил Тимур. — Сосед мой не сам помер. Замочили его. Так что для меня это большая разница!

Горохов пожал плечами, опять потянулся за бутылкой.

— Бывает! — лениво заметил он. — Значит, срок его пришел. Ты на это проще смотри, Шах!

Водка опять полилась по стаканам. Я сидела ни жива ни мертва, ожидая, что мой саботаж по части спиртного получит самую нелицеприятную оценку. Но пока ни на меня, ни на мой стакан никто не обращал внимания. Может быть, Горохова отвлекла девица, которая вдруг совершенно естественно сползла со стула на пол, да так там и осталась. А может быть, меня спас своим замечанием Тимур, который сказал:

— Проще? А проще уже некуда, Боб! — Он вдруг придвинулся к Горохову почти вплотную и вцепился в его плечо. — Прокурор эту мокруху на меня повесит, понял? А я и так в розыске, понял?

Горохов отреагировал на удивление хладнокровно. Отвернувшись от Тимура, он спокойно выпил водку, отрыгнул и только тогда спросил:

— От меня-то ты чего хочешь? Я сам в бегах — не знаешь, что ли? Чего тебе надо?

Тимур еще крепче сжал его плечо и сказал зло:

— Ты его должен знать! Того, за кого мне париться!

Горохов обвел всех нас по очереди туманным взглядом и уже с угрозой произнес:

— Ты что — опух? Откуда мне его знать? Что за базар?

— Ты его знаешь! — настаивал Тимур. — Ты с ним магазин Блоха брал! Так вот, этого самого Блоха и кончили — Адама Станиславовича!

Горохов быстро взглянул на него и вдруг обеими руками пихнул в грудь. Тимур отшатнулся, выпустив его плечо. Горохов, бледнея, сунул руку за пазуху и прошипел:

— Ты, сука, ко мне с мусорами пришел! Да я всех вас… — Он неожиданно выхватил из-под пиджака пистолет с глушителем и направил его на Тимура.

У меня потемнело в глазах. Я помнила, что в магазине у Горохова был пистолет со спиленным бойком, но сильно сомневалась, что эта история может повториться. Я уже слышала, как пуля с глухим стуком впивается в человеческую плоть, но не могла даже пошевелиться.

Тимур тоже оцепенел. Вытаращив глаза, он, не отрываясь смотрел на вороненый ствол, направленный ему в грудь. Это продолжалось ровно одну секунду.

А потом в дело вступил Виктор. Внезапным сильным пинком он опрокинул стул вместе с сидящим на нем Бобом. Тот с шумом рухнул на пол, не успев даже сгруппироваться, он впечатался лицом в грязные половицы и на мгновение застыл, оглушенный. Пистолет выпал из его руки и отлетел в сторону.

Тимур, опомнившись, проворно наклонился и подобрал оружие. Боб дернулся, пытаясь опередить его, но рядом уже был Виктор. Навалившись сверху на Горохова, он сдавил ему горло коленом и на излом вывернул руку. Боб беспомощно засипел, выкатывая незрячий багровый глаз.

Виктор слегка наклонился к его уху и внушительно сказал:

— Я не мент! Но ты сейчас все расскажешь! Или никогда отсюда не выйдешь. — Он, не глядя, протянул назад правую руку.

Тимур сообразил, чего он хочет, и вложил в ладонь Виктора пистолет. Тот невозмутимо приставил пистолет к виску Боба и сказал:

— До трех! Раз…

Горохов замычал и задергался, из последних сил кивая неповоротливой головой. Виктор отпустил его и выпрямился. Когда Горохов, растерзанный и посиневший, тоже сумел встать, Виктор указал ему пистолетом на стул. Горохов уселся как раз напротив меня, а Виктор пристроился у него за спиной, недвусмысленно щекоча концом глушителя его шею. Боясь пошевелиться, Горохов со страхом уставился на меня. Мне показалось даже, что он почти протрезвел.

— Кто вы такие? — через силу пробормотал он.

— Это хорошие люди, — успокоил его Тимур. — Они меня от вышки спасают. Только ты должен нам помочь, Боб! Извини, но шансов у тебя нет! Я за твоих корешей отдуваться не собираюсь!

— За каких корешей? Что ты гонишь, Шах? — Горохов невольно обернулся, и в лицо ему сразу уткнулся холодный цилиндр глушителя.

— Ты вон с ней разговаривай! — почти ласково посоветовал Тимур, указывая в мою сторону.

Горохов осекся и с бессильной яростью уставился на меня. Но, вероятно, я сама выглядела в этот момент не слишком убедительно, поэтому он вскоре успокоился и хмуро спросил:

— Чего от меня хотите, дамочка?

У меня язык все еще присох к гортани, поэтому я проговорила довольно невнятно:

— Ты должен рассказать, кто подбил тебя ограбить Блоха. Ты ведь не один это задумал?

Мой тон сбивал Горохова с толку. Он никак не мог сообразить, кто я такая и стоит ли воспринимать меня всерьез. Но в этот момент в тишине отчетливо щелкнул курок пистолета. Горохов вздрогнул и втянул голову в плечи.

— Он подсел ко мне в пивнухе. Здесь неподалеку. Я был на мели. Он угостил меня водкой и предложил дело. Сказал, что все продумал.

— Он тебя знал? — спросила я. — Почему он обратился к тебе?

— Может, ему кто дал наколку, — неохотно сказал Горохов. — Он не объяснял. Зато я его узнал.

— Узнал? — удивилась я. — Что ты имеешь в виду?

— Я еще был пацаном, — пояснил Горохов, — когда они с моим братом шустрили. По тем временам крутые были ребята. Я им страшно завидовал. Только мой братан на зоне подох, от тубика. А этот Жора в люди вышел. Хотя ему прямая дорога была — на нары. Только он, видать, похитрее брата моего оказался. На механика выучился…

— Его Жорой звали? — перебила я. — Случайно, не Игорем Николаевичем?

Горохов пристально уставился мне в глаза.

— Знакомый, что ли? — осторожно спросил он. — У вас, это самое, не отношения, случайно?

Он вложил в это «отношения» всю доступную ему деликатность.

— Отношения у нас с ним самые напряженные, — заявила я. — Если ты имеешь в виду вот этого человека… — и сунула ему под нос фотографию.

Горохов всмотрелся и хищно оскалился. Потом перевел взгляд на меня и кивнул. В его глазах, как ни странно, появился какой-то веселый огонек.

— Его самого и имею, — развязно ответил он. — Сначала, значит, он меня поимел, а теперь я его имею… И в хвост, и в гриву…

Мы с Виктором переглянулись. Объяснения Горохова звучали как-то туманно.

— Не поняла, — сказала я. — Ты был прошлой ночью у Блоха?

Горохов повернулся в сторону Тимура — в голосе его звучала истерическая нотка:

— Шах, я тебе пасть порву, падла! Не был я у Блоха! Не вешай на меня это фуфло!

— А я и не говорю, что ты там был! — окрысился Тимур. — Кореш твой был! Значит, кореш и ответит! Жора твой долбаный!

— Прекратите орать! — сказала я. — Так мы никогда не закончим. У меня вопрос к Горохову. Я слышала, ты сбежал из-под стражи, чтобы отомстить сообщнику, который тебя подставил. Игорь Николаевич действительно тебя подставил? Зачем? Почему он не участвовал в ограблении?

— А я знаю — почему? Может, он просто на нервах хотел у этого Блоха поиграть. Я его не спрашивал. Мне это по хрену. Только я такие подставы никому не прощаю!.. Он мне пушку, сука, дал — сказал, надежная… С пушкой-то я и погорел. Хрен бы меня взяли!

— Ну, и что дальше? — поинтересовалась я. — Нашел ты его? Жору этого?

Горохов взглянул на меня исподлобья.

— Ну, допустим, нашел. А почему вы интересуетесь?

— Понимаешь, — сказала я. — Есть подозрение, что этой ночью он убил Блоха. А Тимур вот был свидетелем — он у Блоха ночевал. Так теперь что получается — убийца сбежал, а все улики против Тимура.

— Этой ночью? — каким-то странным голосом спросил Горохов. — Жора убил Блоха? Это вы, дамочка, туфту гоните, извините!

— Почему? — настороженно проговорила я. — Почему это туфту?

— Потому что ваш Жора, — с мрачным удовлетворением объявил Горохов, — давно на небесах. Я его завалил — прямо на хате. Аккурат двадцать третьего числа…