– Лара, у нас хорошие новости! – прозвучал веселый голос в трубке, и Котова в очередной раз за последние дни почувствовала, как устала от общения со стилистом Эвелиной Горской.

– В чем они выражаются? – поинтересовалась Лариса.

– А в том, что Павел Гриценко нашелся, он никуда не уезжал – из Харькова, я имею в виду. И сам пришел домой, муж только что Татьяне позвонил.

– И ей теперь нет необходимости уезжать, – высказала предположение Котова.

– Отчего же, она возвращается домой, – возразила Эвелина. – Просто я тебе позвонила, чтобы сказать, что он здесь ни при чем, зря на мальчишку напраслину наводили. Он у товарища какого-то был, про которого родители не знают, поэтому и не нашли, когда искали.

Версия, чуть было наметившаяся, почти тут же и улетучилась. Павел Гриценко оказался ни при чем, а у Ларисы по-прежнему не появилось определенных подозрений в адрес кого бы то ни было. Кроме разве что Коли Гулькина, который исчез неизвестно куда как раз после вспыхнувшего к нему интереса со стороны правоохранительных органов.

«Что ж, видно, Коля и есть главный злодей в этом деле», – думала Лариса с грустью.

Такой поворот казался ей совсем неинтересным, хотя она понимала, что далеко не всегда развязка преступления выглядит захватывающе. Собственно, можно было уже ничего и не делать, переложив ответственность за дальнейшее на милицию. Дожидаться, пока возьмут Колю, пока его расколют, найдут деньги… И Лариса практически примирилась с таким ходом событий. Тем более что вечером ей позвонил Белов и обрадованно сообщил, что Коля наконец-то взят, причем с поличным. Последнее сообщение особенно заинтересовало Ларису.

– Хотите подъехать? Милости просим, – пригласил следователь.

Лариса приехала в РОВД, когда Николая уже вовсю допрашивали. Вид у него был помятый и даже побитый. Не то во время задержания ему насажали ссадин, не то он сам заработал их во время пьяных драк, частых среди людей его двора.

– Так, ну давай опять все по порядку, – говорил Белов. – Сначала, значит, Амирова подослал. А потом и сам решил залезть. Вообще, я смотрю, у тебя это дело хорошо поставлено. Алкашей привечаешь со всего района, они тебе докладывают, где чего плохо лежит, а ты потом вроде диспетчера. Так я понимаю, Гулькин?

Коля мрачно молчал.

– Ну хватит уже играть в молчанку! Смешно, Гулькин! С поличным взяли тебя, когда в дом залезал. Чего полез-то туда? Ты же уж сделал все, что мог. Или на место преступления потянуло, как говорят психологи?

– Да какие психологи? – пробормотал Коля. – Деньги я искал. У бабки припрятано было, я знаю. А это мои деньги, она мне должна была.

– Ну ты артист, Гулькин, – хохотнул следователь. – Ну и артист! Ты что, думаешь, всей этой туфте я поверю? Да если и поверю, то проникновение в опечатанное жилище знаешь чем карается? Но и это неважно, Гулькин! А вот за убийство тебе отвечать придется уже по всей строгости.

– Убийство не вешай, начальник, – буркнул Гулькин. – Не было меня там.

– Как это не было? А соседи утверждают, что сожительница твоя к Карамановой ходила в день убийства.

– Как ходила? – встрепенулся Гулькин. – Не было такого. Она никогда туда не ходила. Врут они все. Не любят просто нас и врут.

– Так, давай сначала, – перебил его Белов. – Какие там деньги ты искал? Не надо только мне про долг этот смешной говорить! Тысячу восемьсот евро ты там искал, которые Амиров не нашел? И ты не успел, когда убивал, да? Потому что гражданка, – Белов заглянул в протокол, – гражданка Климова подоспела. Так было дело?

– Евро искал, – кивнул Гулькин. – Вернее, зачем мне евро, мне рубли нужны. Покойный муж ее затарил, в тайник, я знал, где он, а Афанасьевна не знала. Они там и сгинули, эти деньги… А чего пропадать-то будут?

– Что значит сгинули? – снова хохотнул Белов. – Ты мне мозги не пудри. Тогда деньги-то другими были, Гулькин! И потом, милиция обыск проводила…

– Обыск… – Гулькин покачал головой и усмехнулся. – Там тайник был – не подкопаешься. Только вот что, начальник, я ничего не украл. При мне денег не нашли, евро этих ваших не нашли!

Коля с вызовом посмотрел на Белова.

– Потому что не было там никаких ни евро, ни рублей, ничего не было. Тайник пуст был, вот так! А за разбитое стекло и хулиганство я отсижу. А я не крал ничего и не убивал, вот так.

– Ну, на суде тебе трудно оправдаться будет, Гулькин, с такими аргументами. Любой прокурор вмиг докажет, что ты виноват. Адвоката-то у тебя, наверное, крутого нет.

– Нет, потому что денег нет! – огрызнулся Гулькин. – А мне и не надо никакого адвоката, я человек честный.

– Ты про это своим алкашам говори, они, может, поверят, и то через одного. Давай уже рассказывай, как старушку убил, надоел ты мне! Раскольников, мать твою… Чем убивал-то? Что за тупой предмет использовал, Гулькин?

– Никакой предмет я не использовал, – стоял на своем Коля.

– Ну, вы поглядите на него, – Белов бросил взгляд на Ларису, как бы призывая ее в свидетели.

– Слушай, начальник, зачем бы я стал бабку убивать? – хрипло заголосил Коля. – Я бы мог и ночью к ней залезть, когда она дрыхла! И рыться сколько угодно, со страху она бы описалась… Да еще с палкой своей. Чего я, Афанасьевну, что ли, не знаю? Она бы как мышь в своей комнате лежала. А ее, между прочим, вечером убили. Милиция говорила, я сам слышал. Чего я, дурной, что ли, не дожидаясь ночи, лезть?

Так продолжалось час с лишним. У Белова и оперативников была своя четкая версия: Коля хотел разжиться евро, для этого подослал Амирова, а когда тот облажался по обкурке – а это было доказано экспертизой, что он именно обкурился в тот день, чем и объясняется его абсурдное поведение, – решил сам залезть и порыться в тайнике. А тут на беду встряла Мария Афанасьевна. Потом Коля просто перетрухнул и сбежал. А уже через несколько дней, зная, что квартира опечатана и никого там, естественно, нет, полез снова и попал прямо в лапы стажера Тренихина.

Коля стоял на своем: да, Амирова посылал, да, сегодня полез сам, но в день убийства ноги его там не было, и Афанасьевну он пальцем не тронул. В конце концов обе стороны не пришли к консенсусу, и Гулькин был отправлен утомившимся следователем Беловым в камеру.

– Ничего, будем ждать, – вытирая пот со лба, оптимистично заявил Белов.

– Будем ждать, – поддакнули оперативники.

– Ничего, ничего, – продолжал следователь. – У нас и не такие кололись.

И уже возвращаясь домой, Лариса подумала о том, что так и не узнала, а где, собственно, находился у старушки тот самый тайник. Может, их вообще было два – один, как утверждал Коля, мужнин, о котором якобы знает только он, другой – собственно Марии Афанасьевны, где она, по-видимому, и заныкала те самые евро. А может быть, там же хранила и другие деньги, на текущие расходы. Ведь денег у нее при обыске не нашли, а это может означать как то, что их взял убийца, так и то, что они до сих пор лежат в каком-нибудь очень укромном месте.

«Вот пенсионеры-старички! – думала Лариса. – Запрячут так, что и не найдешь! И главное, непонятно – для чего хранят?! Себе при жизни во всем отказывают, прибедняются, чуть ли не побираются, похороны потом бывают очень скромные… Все равно им эти деньги в конечном итоге не достаются. Уж лучше бы на себя тратили при жизни».

Вероятность – правда, довольно зыбкая, – что хоть кто-то может знать о возможном тайнике, все же существовала. И этим кем-то была не кто иная, как Люба Климова, работница собеса.

«Хотя она скорее всего уже рассказала бы все, – без особой надежды подумала Лариса. – Ее же допрашивала милиция как свидетеля, обнаружившего труп».

Однако не привыкшая оставлять непроверенными свои предположения, Лариса решила назавтра с утра отправиться в собес. Сегодня это делать было, естественно, уже поздно.

– Лара! – Восторженный голос Котова на сей раз прозвучал в относительно приличное время, в половине двенадцатого ночи. – Я поймал рыбу, сам, сам поймал на удочку!

– Поздравляю, – усмехнулась Лариса. – И большая рыба-то? И кстати, что за рыба?

– Ну не то чтобы большая, – несколько смутился Котов. – Но это и не важно. Как говорит Асташевский, главное – не результат, а процесс, – он передразнил Стаса высоким козлиным тенорком. – А насчет того, какая – я сейчас узнаю у Вадика. Вадик, что за рыбу я поймал?

– Ерша, – внятно послышался ответ Макарова.

– Ерша, Лара, – гордо сообщил Евгений.

– С ума сойти! – отозвалась Лариса. – Единственная просьба – не вздумай его тащить домой!

– Нет, нет, – заверил Евгений. – Я его собственноручно приготовлю прямо сегодня. А завтра мы возвращаемся.

– Ерш очень колючий, – предупредила Лариса.

– Я это заметил, – отозвался Котов. – Ну ладно, пока, до завтра.

Он действительно больше не звонил Ларисе, и та спокойно уснула, благодаря чему поднялась довольно рано. Зная, что в собесе сотрудники обычно бывают до двенадцати дня, а затем их застать весьма проблематично, она, не теряя времени, отправилась к Сенному рынку.

* * *

Собес располагался в большом бетонно-стеклянном здании, в окружении домов частного сектора и безликих коробок, в которых раньше были заводы, а теперь – куча торговых и других фирм плюс автомастерские.

Лариса поднялась на второй этаж, прочитала вывеску с надписью «Отдел социальной защиты» и вошла. Там находилось несколько кабинетов, и она слегка растерялась, не зная, в какой обратиться. Вокруг шумели посетители. Около одной двери собралась публика, являвшая собой живой музей социалистической эпохи. Это были древние и полудревние старухи, разбавленные в пропорции три к одному такого же вида старичками. На улице они были малозаметны в толпе людей. Здесь же, в своих старых по сегодняшнему времени нарядах, обуви, с древними сумками в руках, они неожиданно собрались вместе, галдели, возмущались, переговаривались. Немного поодаль собрались другие – это были мамаши, молодые и не очень, они пришли сюда по поводу детских пособий, о чем гласила надпись на кабинете, возле которого они толпились. Мимо них то и дело проходили сотрудники собеса, в основном женщины средних лет, с усталыми и вместе с тем высокомерными лицами.

Лариса решила заглянуть в один из кабинетов, возле которого почти совсем не было народу. Однако и здесь на Ларису посмотрели косо – трое старух пытались заявить о своих правах, о том, что они в этот кабинет стоят. Лариса сказала, что ей вообще по другому вопросу, но старухи не поверили и начали между собой переговариваться, что, мол, все по другому вопросу, и они здесь стоят, и если все будут проходить, то что ж это получится. Ворчание плавно перетекало в разговор о болезнях, которыми страдают пожилые люди и которые мешали им здесь спокойно стоять в очереди. Наконец из кабинета вышла женщина с папкой документов в руках, и Лариса поспешила обратиться к ней.

– Климова Любовь Николаевна здесь работает? – спросила она.

Женщина пожала плечами.

– Не знаю такую. А из какого она отдела?

– Извините, я не в курсе. Знаю только, что она к пенсионерам ходит, помогает.

– Не знаю такую, – подумав, повторила женщина и, недовольно глянув на Ларису, спросила: – А у вас какой вопрос-то?

– Можно сказать, личный.

– Тогда обратитесь вот туда, – показала женщина на кабинет, возле которого стояла толпа народа. – Это они помощью пенсионерам занимаются.

Лариса решительно направилась к толпе. Ее решительность сыграла свою роль: видимо, люди приняли ее за работницу собеса и даже расступилась, чтобы дать ей пройти.

Котова зашла в кабинет, где за столиками сидели несколько женщин с такими же типичными, видимо, для собеса высокомерными и недовольными собой, жизнью и посетителями лицами.

– Климову Любовь Николаевну где можно найти? – громко спросила Лариса.

Одна из женщин, которая была постарше, подняла голову.

– Она у нас давно не работает, – равнодушно отозвалась она.

– Как не работает? – удивилась Лариса. – А где же она работает?

– Не знаю. Она уволилась уже три года назад. Так, забегает иногда по старой памяти. А вам она что, сюда сказала приходить? – нахмурилась сотрудница.

– Да нет, я просто не знала, что она уволилась, – ответила Лариса. – А не подскажете, в связи с чем?

– Надоело ей, и уволилась, – еще больше нахмурилась кабинетная работница собеса. – А какой вопрос-то у вас?

– Нет, мне просто нужна была сама Любовь Николаевна, – уклонилась от ответа Лариса. – Если ее нет, то извините за беспокойство.

– Пожалуйста, – бесцветным голосом отозвалась другая женщина, углубляясь в свои бумаги.

Лариса развернулась и вышла из кабинета. Она была несколько озадачена заявлением сотрудницы собеса. Если Климова давно здесь не работает, то что она делала у Марии Афанасьевны? Зачем ходила к ней?

Сев в машину, Котова подумала, что, может быть, в этом нет ничего предосудительного: переведясь, скажем, в другой район, кого-то из пенсионеров она по-прежнему опекала. Но тогда Мария Афанасьевна должна была что-то платить ей за работу. А зачем это нужно самой Марии Афанасьевне? Не проще ли удовольствоваться помощью другой сотрудницы, которую бы собес наверняка прислал. Лариса вышла из машины и опять пошла в собес. На сей раз она направилась к начальнику отдела социальной защиты.

На ее счастье, это оказался мужчина, потому что вряд ли хоть одна из этих напыщенных и усталых от рутинной работы со старухами и молодыми мамами собесовских особ благосклонно отнеслась к вопросам Ларисы – ведь она была лицом, не обладающим официальным статусом.

А высокий седоватый человек лет сорока пяти, которого звали, судя по табличке на двери, Чигвинцев Александр Васильевич, отнесся к Ларисе довольно благожелательно.

– Скажите, пожалуйста, – присев на стул, обратилась она к нему. – Климова Любовь Николаевна действительно уволилась из вашего учреждения?

– Совершенно верно, она теперь работает где-то на почте. Но я точно не знаю.

– И она не выполняет прежних функций у вас, скажем, по контракту или еще как?

– У нас нет такой системы, – ответил несколько удивленно Чигвинцев.

– А она может помогать пенсионерам как бы по собственной инициативе, не работая в собесе?

Чигвинцев пожал плечами, потом недоумевающе помолчал.

– В принципе, может, почему бы и нет, если пенсионеры согласны и готовы платить. Или если она готова делать это бесплатно. А что, такие факты имеются? – заинтересованно поглядел он на Ларису.

– Вообще-то да. До недавнего времени она ухаживала за одной пенсионеркой, Марией Афанасьевной Карамановой.

– Караманова, – поднял палец вверх Чигвинцев. – Фамилия знакомая, но надо посмотреть в документы. Сейчас…

Он достал папку и стал листать дело.

– Да, Караманова… Вспомнил, она всего один раз пришла сюда к нам и застряла на полдня. Помню, от нее взвыл весь отдел, мне пришлось приходить и разъяснять ей самому один какой-то частный вопрос. Поэтому, когда она отказалась от того, чтобы к ней приходил наш сотрудник, отдел вздохнул с облегчением. Да, я вспомнил, – уже увереннее кивнул головой Чигвинцев.

– Она отказалась? – удивилась Лариса.

– Да, как раз тогда, когда Климова от нас уволилась.

– А почему?

– Ну, этого я не знаю. В документах это не обозначено, – улыбнулся Александр Васильевич. – Отказалась – нам лучше, проблем меньше. Значит, обнаружились родственники или еще кто-то. Та же Климова, говорите, ходила, помогала по собственной инициативе. Договорились – хорошо, мы препятствовать не станем. Хотя, по-моему, эта Караманова здесь по поводу каких-то копеек спорила… Не знаю, – пожал он плечами. – А собственно, вы сказали, что до недавнего времени ходила. Что-то случилось, почему вы интересуетесь?

– Марию Афанасьевну убили, – ответила Лариса.

– Убили? – ахнул Чигвинцев. – Как, за что?

– Пока неизвестно. Я, собственно, этим и занимаюсь.

– Ага, вы родственница, – смекнул Чигвинцев.

– Да, очень дальняя, – не стала возражать Лариса.

– Ну ничем вам помочь не могу. Вот все, что в документах отражено, я вам сказал. А что, думаете, Климова каким-то боком… что-то где-то… – Чигвинцев слегка усмехнулся.

– Не знаю, до сегодняшнего дня у меня таких мыслей не было, – призналась Лариса.

– Я здесь работаю пять лет. Климову застал на рабочем месте, знаю ее как работника. Ничего плохого вроде бы сказать не могу, – развел руками Чигвинцев.

– Да может быть, и действительно нет ничего. Просто хотелось все проверить, – объяснила Лариса.

И уже покинув здание собеса, снова подумала, что в этих Любиных делах, вероятно, нет ничего особенного. Ну, перевелась на почту, где, может быть, зарплата выше, а с Марией Афанасьевной договорилась продолжать ухаживать за деньги. И соседям – зачем лишний раз объяснять, что уволилась, договорилась? Из собеса – и из собеса. Все это вполне объяснимо и понятно, за исключением одного момента: все, кто знал Марию Афанасьевну, уверяют, что она была невероятная скряга. Что же ее заставило платить Любе деньги? А может быть, наоборот, это Люба согласилась ей бесплатно помогать? С какой стати? Что за благотворительность?

Лариса вспомнила рассказ Галины Федоровны. Та говорила, что Мария Афанасьевна в силу своего вредного характера была недовольна и Любой и даже частенько кричала на нее по всяким пустякам. Неужели та терпела такое отношение просто так, от любви к старушке? Вряд ли, вряд ли…

Не в силах пока логически завершить свои размышления, Лариса набрала номер телефона следователя Белова.

– Алло, Сергей Васильевич, добрый день.

– Здравствуйте, Лариса Викторовна, – поздоровался тот без особого энтузиазма, и Лариса поняла, что прогресса в деле Гулькина нет.

Так оно и было.

– Партизаном держится, – прокомментировал его поведение Белов. – Говорит, бить будете, все подпишу, на суде откажусь, скажу, что насилие применяли. Он хоть и алкаш, а тоже грамотный. Сейчас вообще многие такие…

– Значит, он категорически отрицает убийство?

– Да. Сожительница его, конечно, подтвердила, что они в тот день пили и из дома не выходили. Сами понимаете, что показания эти – так, ерунда. Гулькин говорит, что еще каких-то собутыльников может привести. Тоже, в общем, алиби такое хлипкое… Не знаю, что делать. Надавить на него – подпишет, конечно.

– Знаете, у меня есть тут на примете одна версия, – перебила его Лариса. – И боюсь, что без милицейской силовой поддержки мне обойтись будет сложно.

– Подъезжайте, обсудим, – несколько удивленно отозвался Белов.

Спустя полчаса они уже сидели с Ларисой и обсуждали план совместных действий. Потом Белов вызвал оперативников и объяснил им суть задачи.

– По коням, – после краткого обмена мнениями сказал следователь, и они вместе с Ларисой и оперативниками вышли из кабинета, спустились вниз и вскоре разместились в салоне «Ауди».

* * *

Лариса ехала по адресу, где жила Любовь Николаевна Климова, не будучи уверенной в том, что она и есть убийца, а также не зная еще до конца ее мотивов. Рассчитывала она только на уверенное свое поведение, хитро построенные милицейские вопросы, которые вынудят Климову признаться.

Котову по-прежнему не покидала мысль о том, что Люба могла знать о тайнике, где Мария Афанасьевна хранила деньги. Правда, так и не было доказано, что именно старушка присвоила тысячу восемьсот евро своей квартирантки. Но большинство из тех, кто ее знал, были в этом уверены, и Лариса невольно следовала их примеру. Тем более что они опирались на предыдущие прецеденты, а известно, что старые люди не склонны особо менять свои привычки.

Что же касается основного мотива Климовой, если, конечно, это вообще она, то Лариса была склонна считать, что он заключается не в этих пресловутых евро, а в чем-то другом, более для нее ценном. Все это она надеялась выяснить теперь, в квартире Любови Николаевны.

Открывшая дверь хозяйка квартиры, увидев Ларису, сначала улыбнулась, затем, при виде стоявших за ее спиной милиционеров, полное, добродушное лицо Любы начало вытягиваться.

– Добрый день, Кировский РОВД, следователь Белов, – казенным голосом проговорил он, решительно проходя в квартиру и предъявляя официальное удостоверение.

– Здрассьте, – растерянно проговорила в ответ женщина, глядя преимущественно на Котову и, видимо, ожидая от нее хоть какого-то объяснения.

– Мне очень жаль, – произнесла Лариса, тоже направляясь за Беловым в квартиру.

За ней вошли и остальные оперативники.

– Ну что, – расхаживая по комнате, заговорил Белов. – Любовь Николаевна, сами признаваться будете или вам помочь? Чистосердечное признание, сами понимаете…

– А в чем? – разлепила наконец губы Климова.

– А в том, как старушку убили и денежки старушкины присвоили, – ответил Белов.

– У старушки и денег-то не было, – усмехнулась Люба.

– Значит, просто убили, а деньги не взяли, – тут же подхватил Белов.

– Просто не убивают, молодой человек, – начиная волноваться, проговорила Люба.

– Значит, не просто убили, а имея мотив… Какие мотивы были у вас, Любовь Николаевна?

Люба молчала.

– У старушки, может быть, и не было, а вот у квартирантки ее были, – заметила Лариса, в упор глядя на женщину. – И перекочевали деньги к Марии Афанасьевне, страдавшей мелкой клептоманией. Все об этом знали, и вы не могли об этом не знать. Знали и о тайнике в доме, из которого Мария Афанасьевна доставала деньги.

Люба порывалась что-то сказать, несколько раз открывала рот, но, видимо, от волнения так и не могла найти слов.

– Я так полагаю, что эти деньги теперь хранятся у вас, во всяком случае, тысяча восемьсот евро, если вы не успели их потратить.

– Приступайте к обыску, – махнул рукой Белов.

Люба оторопело опустилась на диван, видимо, не ожидая такого поворота событий. Лариса пока молчала, ни о чем не спрашивая ее, хотя уверенность в том, что Люба и есть преступница, росла в ней с каждой минутой. Она укрепилась еще более, когда в гардеробе Любы Котова заметила цветастое платье очень яркой расцветки. Поднявшись, она стала ходить за оперативниками, проводившими обыск, и остановилась возле того, который осматривал сервант и тумбочку. Среди множества мелочей, хранившихся там, были замечены старомодные очки в крупной круглой оправе, и Лариса вспомнила слова программиста Середкина о неизвестной женщине в «цыганистом» платье и круглых очках, которая заскочила в их двор в день убийства Марии Афанасьевны. Это все, конечно, были улики косвенные, но для того, чтобы вынудить Климову начать признаваться, этого было достаточно. Если бы только еще найти и деньги…

И они были найдены. Вскоре один из оперативников среди немногочисленных в доме книг обнаружил тысячу семьсот евро.

«Почти в точку, без одной бумажки, – отметила Лариса. – Сто евро, наверное, уже разменены у уличных менял».

– Вот, Сергей Васильевич, – продемонстрировал оперативник деньги.

Белов посмотрел на деньги и резко развернулся к Любе.

– Откуда у вас эти купюры?

– Заработала! Это мое дело, откуда они, – в сторону сказала Климова.

– Допустим, – вздохнула Лариса. – Есть одно «но», Любовь Николаевна. Видите это платье? – она кивнула в сторону распахнутых створок шифоньера. – И эти очки? – она продемонстрировала уродливые оптические приборы в круглой оправе.

Климова молчала.

– Есть показания некоего Алексея Середкина, незаметного, на первый взгляд, жителя того самого двора, куда вы по своей инициативе, уже не работая в собесе, ходили и ухаживали за Марией Афанасьевной. Если вас нарядить в это платье и нацепить очки, то он опознает вас и скажет, что видел вас как раз в тот день, когда была убита Караманова.

– Ну и что тут такого? Ведь это я обнаружила ее, в пять часов пополудни, – отозвалась Люба.

– Он видел вас не в пять, а перед обедом, где-то в два часа. Как раз в то время, когда Ольга Андреевна отдыхает, и вам об этом известно… Господин Середкин сидит за компьютером и вообще мало интересуется, что происходит во дворе. Галина Федоровна усердно трудится на рынке, армянин Юра, как правило, отсутствует по своим делам. Самый удобный момент. А вы должны прийти в свое время, то есть в пять… Вы и пришли, уже в привычном для обитателей двора наряде. Собственно, если бы вас кто-то узнал и в том одеянии, то не было бы ничего страшного – вы могли запросто сказать, что купили новое платье, а очки надели, потому что глаза болят. И в этом случае от своего намерения отказались бы, перенеся замысел на другое время. Так что вы ничем практически не рисковали. Мария Афанасьевна, естественно, открыла вам сама и легко впустила, ни о чем не подозревая, может, чуть удивившись и спросив, чего вы так рано…

* * *

Любовь Николаевна не стала дальше отпираться. Приведенных Ларисой косвенных улик и примерного восстановления хода событий оказалось вполне достаточно, чтобы она начала говорить, и вот что в итоге выяснилось.

Три года назад Любови Николаевне предложили перейти работать на почту. Предложение было довольно выгодное, поскольку зарплата хоть и несильно отличалась от собесовской, но несла дополнительный приработок: разнося пенсии и детские пособия, Люба всегда получала от благодарных жильцов небольшие проценты. А так как обслуживала она несколько домов, то общая сумма накапливалась приличная. Когда же об этом узнала Мария Афанасьевна Караманова, она вцепилась в Любу и принялась с причитаниями умолять не бросать ее. Озадаченная Люба пыталась объяснить, что ей уже никто не будет за это платить. Мария Афанасьевна тоже платить не хотела и предложила Любе очень выгодный вариант: мол, пусть Люба продолжает ходить к ней якобы по поручительству все того же собеса и ухаживать, а официально старушка от помощи откажется и передаст соответствующие бумаги через Любу ее начальству.

За это она обещала, как говорится, отписать дом. То есть, как полагается, составить завещание в пользу Любы. Такой вариант последнюю вполне устроил, тем более что ходили упорные слухи насчет скорого сноса дома. Получить благоустроенную квартиру за помощь старушке было весьма выгодно. Женщины ударили по рукам, и в подтверждение своих слов Мария Афанасьевна через неделю торжественно представила заверенное нотариусом завещание. Естественно, во дворе об этом никто не знал, поскольку и Мария Афанасьевна и Люба договорились молчать – пойдут ненужные слухи… Как выяснилось – к сожалению, впоследствии, – у Марии Афанасьевны была еще одна, более веская причина хранить все в секрете: из-за ее болтовни Люба могла узнать, что у старушки уже есть наследники, прописанные в свое время в ее доме и отказавшиеся, естественно, от затеи за ней ухаживать.

– Как же так получилось? – удивленно спросила Лариса. – Старушка сначала составила завещание, а нотариус его принял, учитывая наличие прописанных у нее людей?

– А сейчас это легко, – усмехнулся слушавший эту историю Белов. – Им деньги принесли, они подмахнули, а там дальше пускай суд разбирается. Да надо еще посмотреть, как там завещание составлено.

Люба полезла в шкаф и достала бумагу.

– Ну вот, все правильно. «Все принадлежащее мне имущество», без уточнений, – прочитал Белов. – А ей принадлежит, по сути дела, уже только часть дома. Значит, вы должны были получить часть, – обернулся он к Климовой. – Что, мало показалось, что ли?

– Ничего я уже не должна была получить, – махнула рукой Люба. – Вы просто Марию Афанасьевну не знали. Связалась я с маразматичкой старой! Она уже и новое завещание состряпала, все в пользу этих… Старшиновых.

– Вот как? – удивился Белов. – И это что, выяснилось недавно?

– Да вот, буквально с месяц назад. Я случайно с Галиной Федоровной разговорилась во дворе, она мне про этих Старшиновых и сказала. У ней же домовая книга, она все знает. Я сразу к Марии Афанасьевне – мол, что ж это такое? А она подбоченилась да как начала кричать: «Мой дом, кому хочу, тому и завещаю, вот у меня уже новое завещание есть, его менять хоть каждый день можно. А ты, если не нравится, можешь уходить, мне твоя помощь больше не нужна. Я вообще скоро квартирантов пущу постоянных, они за мной и ухаживать будут».

– Ушлая старушонка, – прокомментировал Белов. – И что же, вы лишились и той части, которая была на вас записана?

– Конечно, – с горечью сказала Люба. – Если бы эти Старшиновы, вернее, мамаша их, узнала о том, что им уже не все, а только часть причитается, она бы такой скандал закатила! Еще бы в суд подала и выиграла. Видела я ее, мегера-мегерой, и связи у нее есть. Вот Афанасьевна ее и боялась. Связалась по глупости через мужа-то, потом локти и кусала… Поэтому и изворачиваться начала, вот меня и облапошила.

– А бояться-то ей нужно было не Старшинову, а вас, как выясняется, – заметил Белов. – Поскольку решились вы на методы радикальные.

– От злости решилась, – призналась Люба. – Она на меня так смотрела, так ручонками своими махала, словно была уверена, что я губы надую, развернусь и уйду. Так мне обидно стало, что я три года ни за что к ней ходила, все ее капризы терпела, сколько времени потратила, сколько нервов.

– То есть вы ей просто отомстили, – уточнил Белов.

– Да нет, еще и компенсацию получить хотела, неадекватную, конечно, но все же, – заметила Лариса, кивнув в сторону разложенных на столе европейских денежных купюр. – Кстати, откуда вы о них узнали?

– О них весь двор знал, – усмехнулась Люба. – Афанасьевна-то хай подняла себе во вред. Будто никто не понял, что это она их и стибрила. Один Юра, может, и верил в ее непогрешимость, а остальным все понятно было, и мне в том числе. Она и у меня мелочь из кошелька вынимать пыталась, а когда деньги на продукты давала, обсчитать норовила.

– И вы знали, где она их хранит?

– У нее для денег одно только место было, знала я про него. Она оттуда их и доставала. Я сперва вспылила и действительно ушла. А дома обдумала все и решила: ну нет, старая ведьма, это тебе так не пройдет! Пошла к ней на следующий день, говорю, давай не будем с тобой, Мария Афанасьевна, ругаться, все-таки мы почти родные. Я буду к тебе ходить по-прежнему: хотела момент подходящий выбрать, чтобы отомстить ей. Убивать я ее поначалу не собиралась, даже мыслей таких не было. Хотела как-то по-другому насолить, только не знала как. А тут вскоре как раз канитель с этими евро-то и случилась. Я хотела просто у нее их вытащить, да при ней это невозможно – она по пятам за мной ходила, при посторонних из дома и в туалет даже не отлучалась. А тут она меня еще достала тем, что истерику закатила – видите ли, не в такой банке я ей майонез принесла. Ну, меня совсем это взбесило, и я решила – на следующий день приду с молотком и пришибу ее.

– Потом вы надели весь этот маскарад, где-то в час дня пришли, огрели ее по голове, забрали деньги и ушли, так я понял? – спросил Белов.

Люба молча кивнула.

– Потом пришли уже в обычной одежде около пяти и «обнаружили труп», – продолжил следователь.

Люба снова кивнула.

– Ну что, все ясно, надо изымать, – Белов показал на деньги. – Протокол составлять, понятых приглашать, все как положено.

Лариса, понимая, что сейчас последует соблюдение кучи формальностей и уже удовлетворившая свое любопытство насчет того, как все случилось на самом деле, решила, что финал этой истории пройдет без ее участия. Она попрощалась, оставив Любу на попечение Белова и его команды.

Сама же поспешила в ресторан, поскольку дело было закончено, а время суток еще не слишком позднее для того, чтобы завершить все дела в «Чайке» и ехать домой.