Наверное, это падение и спасло мне жизнь.

Первый его выстрел разбил мой фонарь, а когда он выстрелил второй раз, я почувствовала резкий толчок в руку, державшую ракетницу. От боли, резанувшей меня по предплечью, я конвульсивно нажала на спуск.

Ракетница выстрелила.

В то же самое мгновение я ослепла и ничего больше не видела.

Я прижалась лицом к камням, на которые упала, и закрыла голову правой рукой, все еще сжимая остатки разбитого фонаря.

По пещере метался огненный смерч!

Я слышала оглушительный треск, шипение огромной огненной змеи, глухие удары по стенам пещеры. И все это перекрывали истошные вопли.

Шипение резко удалилось, и я сразу почувствовала, что стало темно, хотя, когда я подняла голову, в пещере было все видно. Но каким слабым и тусклым казался теперь мне свет от валявшегося на камнях невыключенного фонаря!

Из входа в одну из боковых галерей, озаренного ярко-красными полосами, доносилось постепенно удаляющееся шипение ракеты, которая, пометавшись в тесном пространстве небольшого зала, нашла себе выход и устремилась куда-то в глубь пещеры догорать.

В зале было полно дыма, и я не сразу различила стоящего посреди зала, как раз перед стеной со щитом, Сергея Ивановича с двустволкой в руках. Он держал на мушке лежащего на каменном полу мужчину. Кожаная жилетка и одна штанина его джинсов дымились.

Ромка уже бежал к нему из боковой галереи с веревкой в руках.

— Вот и веревочка пригодилась! — воскликнул Кряжимский, увидев, что я поднимаюсь. — Без веревки в пещеру никак нельзя! Мало ли что может случиться.

Ромка неумело путал руки за спиной лежащему перед Кряжимским человеку.

— Дай-ка я, — сказала я, отбирая у него веревку. — Мне очень не хочется, чтобы он устроил нам еще какой-нибудь сюрприз.

— У тебя кровь, — испуганно сказал Ромка, дотрагиваясь до моей левой руки.

Морщась от боли в руке, я крепко стянула запястья, критически посмотрела на свою работу и связала еще и локти. Так будет надежней, рассудила я. Не слишком я большой мастер вязать узлы.

Только после этого я осмотрела свою руку. Рана была небольшая, хотя и отчаянно болела. Кровь из раненой руки шла сильно, но пуля задела только мягкие ткани, и то неглубоко.

— Перетяни мне руку повыше раны, — приказала я Ромке. — Да не бойся ты! Это всего лишь кровь.

Ромка неумело принялся за дело. Жгут у него получился слабенький.

— Дайте-ка мне, молодой человек, — решительно отстранил его от меня Сергей Иванович. — А вы присмотрите пока за нашим трофеем. Как бы он прыть не проявил.

Пока Кряжимский перетягивал мне руку, я разглядывала лежащего на камнях мужчину.

Спортивное, тренированное тело. Сильные, мускулистые руки. Крепкий стриженый затылок.

Такому не составило бы труда расправиться с нами, если бы не мой случайный выстрел из ракетницы, который заставил его уворачиваться от пляшущего по пещере огненного смерча. А наши первоначальные планы были, пожалуй, слишком наивны, судя по тому, как быстро и метко он стреляет. Не иначе — профессионал.

Я заметила, как ритмично напрягаются и расслабляются мускулы на его руках, и сказала:

— Рома, поищи-ка в аптечке лейкопластырь.

— Зачем, Оля? — не понял меня Кряжимский. — Здесь нужна повязка, а не заплатка из пластыря. Сейчас я тебе рану обработаю и повязочку сооружу. По всем правилам — с косыночкой, чтобы руку поддерживала.

— Подождите, Сергей Иванович, — сказала я. — Сначала ему руки пластырем забинтуйте, а заодно и ноги, чтобы он не питал никаких глупых иллюзий на скорое освобождение.

— Ах вот в чем дело! — воскликнул Кряжимский. — Скажите, какая свободолюбивая натура. Ну, это сейчас мигом пройдет.

Он взял у Ромки пластырь и туго стянул им сначала руки мужчины, потом — ноги. После этого обработал мне рану, кровь из которой перестала уже идти, и наложил на рану тугую повязку.

— Спасибо, Сергей Иванович, — сказала я. — Откуда вы все это умеете?

— А, Оленька! — отмахнулся он. — Жизнь всему научит. А живу я уже — до-олго!

— Давайте знакомиться с нашим незваным гостем, — предложила я. — Что же мы его так держим — носом в камни?

Ромка с Сергеем Ивановичем вдвоем перевернули мужчину на спину. Лицо его было все в известняковой крошке и пыли, очки он потерял и щурился на нас близорукими злыми глазами.

— Вы об этом пожалеете! — заявил он хрипло, едва его только перевернули, потом откашлялся и добавил уже приятным, но очень раздраженным баритоном: — Очень пожалеете. И не думайте, что вам удастся скрыться от правосудия! На острове вас уже ждут мои люди! Немедленно меня освободите! Это нападение на работника милиции при исполнении служебных обязанностей!

— Закрой рот, милок! — сказал ему Сергей Иванович. — Пока я тебе его пластырем не заклеил. Мы сейчас сами посмотрим, кто ты такой.

Он быстро обыскал лежащего и с ненавистью глядящего на него мужчину и вытащил из внутреннего кармана жилетки темно-красное удостоверение.

— Смотри-ка, — сказал Сергей Иванович. — И впрямь — милиционер! И что же ты тут, милиционер, делаешь? В пещере-то? Бандитов ловишь? А, Виктор Владимирович? Удостоверение-то вам выдано в Питере. Это что же у вас — особое задание? А люди ваши, которые, как вы говорите, ждут нас на острове, они тоже из Питера или местные, может быть, дольские?

— Он что, в самом деле из милиции? — удивленно спросила я.

— А как же! — воскликнул Сергей Иванович, но в его голосе было что-то слишком много иронии. — Капитан милиции Штапов Виктор Владимирович. Питерское горуправление МВД. Собственной персоной. Прошу любить и жаловать.

— Послушайте! — сказал вдруг Штапов, обращаясь ко мне очень спокойным и рассудительным голосом. — Из всей вашей компании, я вижу, вы наиболее трезво мыслите. Это видно даже по вашим поступкам. Подумайте, зачем вам неприятности? Мы сможем договориться.

— О чем? — спросила я.

— Вы меня прежде всего развязываете, — сказал капитан милиции из Питера. — Мы делим все найденное на четверых и расходимся как друзья. Я обещаю, что не предприму против вас никаких враждебных действий. Ни сейчас, ни в будущем, никогда! Я гарантирую вам безопасность! Я могу вам это обещать абсолютно твердо. Слово мужчины!

— Вот, значит, что вас больше всего интересует, — сказала я, — разделим, значит, говорите? На четверых? Хорошо, я подумаю. А пока я буду думать, у меня есть следующее предложение. Мы — втроем — посмотрим, что мы там такое нашли. А вы — один — пока полежите, отдохнете. Согласны, товарищ капитан?

Он скрипнул зубами и промолчал.

Сергей Иванович уже торчал перед стеной, на которой висел щит, и внимательно его разглядывал.

— А знаешь, Оля! — сказал он. — Этот щит вряд ли из персидской добычи Разина. Он ведь — русский… У персов совершенно другие щиты были, круглые, а этот овальный. Очень ценный, кстати, щит, по всему видно. Одних камней на нем я насчитал пятьдесят четыре штуки. У большого, наверное, воеводы его отняли.

— А здесь что, в этих сундуках? — Я толкнула носком своей кроссовки один из них. — Пробовали уже их открывать?

— А они и не закрыты, похоже, — сказал Кряжимский и откинул крышку одного из сундуков.

В ноздри нам ударил щекочущий запах перца и гвоздики. Сундук, разделенный на множество отсеков перегородками, был доверху заполнен различными специями.

— Персией пахнет! — воскликнул Кряжимский. — Божественный запах.

Мы принялись рыться в тюках, сваленных под щитом. Там мы обнаружили смотанные тугими рулонами ткани.

Когда я попробовала развернуть один из рулонов, ткань начала расползаться прямо у меня на глазах и в руках у меня остались лишь обрывки и нитки.

Сергей Иванович обнаружил в одном из сундуков богато вышитую и убранную золотом и драгоценными камнями одежду.

Ромке повезло больше, он разыскал сундук с металлическими изделиями, украшенными удивительно тонкой чеканкой.

Но ни золота, ни изделий из золота не было. Драгоценные камни мы видели только на щите и на одежде. Клад производил странное впечатление. Не совсем понятно было, в чем же его особая ценность, ради чего стоило его с таким трудом прятать и убивать из-за него людей.

— Но там русским языком написано —»золотишко без дувану схоронил»! — горячился Сергей Иванович. — Так где же, спрашивается, золотишко?

— Может быть, мы не первые, кто нашел этот клад? — высказала я предположение. — Может быть, золото, о котором говорится в записке, уже кто-то унес?

— Ну да, — иронично хмыкнул в ответ Сергей Иванович. — А щит с такими крупными бриллиантами — оставил! Так, что ли?

— А может быть, они собирались вернуться за всем остальным позже? — сказала я. — Но что-нибудь им помешало, убили их например?

— Может, конечно, быть и такое, — почесал Кряжимский свою макушку. — Но что-то не верится. Нет, здесь обязательно должно быть еще и золото! Не стал бы Разин прятать пряности да материю! Не такая уж это и ценность. Раздуванил бы все это и отправился на Дон. Перцем и железными тарелками не соблазнишь никого. А за ним много народу поднялось персидскую добычу разыскивать. Значит, было ради чего подниматься! Надо искать! Смотрите внимательно, золото должно быть где-то здесь!

Связанный капитан питерской милиции, приподняв голову, следил за нами с выражением ненавистной зависти. Когда мы выяснили, что золота нет среди наваленных под щитом товаров, он откинулся назад и злорадно засмеялся.

Ромка подошел к самому щиту, который возвышался над его головой, и принялся вблизи рассматривать камни. Он попробовал, крепко ли держится на стене щит, и вдруг щит легко отделился от стены и начал падать прямо на него. Ромке ничего не оставалось делать, как подхватить его и вместе со щитом упасть на тюки с материей. Сергей Иванович бросился ему помогать. Щит был, видимо, очень тяжелым, потому что они вдвоем еле-еле смогли оттащить его в сторону, к стене.

Я посмотрела на капитана Штапова и увидела, что он напряженно смотрит на стену, с которой Ромка так неосторожно снял щит. Я невольно взглянула туда же и сразу поняла, откуда взялось напряжение в его взгляде.

На том месте, где висел щит, отчетливо видны были следы кирпичной кладки. Я бросилась к стене, забыв о боли в раненой руке. Сергей Иванович и Ромка тут же оказались рядом со мной.

— Эту стенку придется разобрать, — сказал Кряжимский. — Мы с собой хоть один топор взяли?

— Один — взяли, — сказал Ромка и побежал к своей сумке.

Через секунду он вернулся с топором и начал ковырять в швах между известняковыми кирпичами.

— Дайте-ка мне, молодой человек, — сказал ему Сергей Иванович, пытаясь отнять топор.

Но Ромка упрямо дернул плечом и ответил:

— Сам!

Долго он вытаскивал только первый кирпич. Ровно обтесанные глыбы мягкого известняка не были скреплены раствором, а просто сложены друг на друга.

Минут за десять Кряжимский с Ромкой вытащили из стены почти все, и перед нами открылся проход в галерею. Не сговариваясь, мы устремились в нее, освещая путь фонарями.

Мы прошли метров двадцать по извилистому коридору, и вдруг наши фонари осветили груду золота, заблестевшего в их свете матовым желтым блеском. Это было то самое «золотишко», о котором говорилось в зашифрованном письме на картине.

Признаюсь, что только в эту минуту я поверила в реальность клада. Это было настоящее золото, которое можно было потрогать руками, попробовать на вес, глаза меня не обманывали. Золотые сосуды и чаши с чеканными, литыми и гравированными изображениями царских охот и пиров, диких животных и птиц, боевых схваток в неведомых нам войнах.

Грудой на камнях были насыпаны золотые монеты неизвестной чеканки.

Теперь я понимаю, что мы все трое немножко сошли с ума, когда все это увидели. Мы брали вещи в руки, рассматривали, ставили обратно на пол и переходили к другим. Представление о времени я потеряла, так много интересного было перед нашими глазами.

Первым очнулся Ромка. Он посмотрел на нас с Кряжимским серьезным взглядом и сказал встревоженно:

— А этот… капитан… один там остался.

— Вот черт! — воскликнул Кряжимский и бросился обратно по коридору.

Мы с Ромкой побежали за ним. Когда мы выскочили в зал, где оставили питерского капитана, он, извиваясь всем телом, корчился на камнях, стараясь подползти к лежащему на полу ножу, одному из тех, что Ромка вытряхнул из окованного железными полосами сундука. До ножа ему оставалось каких-нибудь полметра.

Сергей Иванович отбросил нож ногой в сторону и сказал капитану:

— Неудачное время вы выбрали для поисков клада, Виктор Владимирович! Злодеям клады вообще не даются. А вы же злодей по натуре? Я вам секрет один открою. В народе он, правда, известен широко, но для вас, вероятно, это секрет. Вам для того, чтобы клад найти, нужно было разыскать цветок папоротника. Тогда бы вы без всяких препятствий пришли бы сюда и завладели всей этой красотой. И ценностями тоже. Ошиблись вы, Виктор Владимирович. Вам надо было цветущий папоротник искать…

Но капитан не слушал, что говорил Кряжимский. Он во все горящие алчным огнем глаза смотрел на меня. Я держала в руках золотой кубок, который рассматривала только что, да так с ним и прибежала.

— Мое! — прохрипел он. — Это все мое! Это должно принадлежать мне! Мне отец завещал найти все это! И я нашел! Отдайте! Это все мое! Мое!

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Сергей Иванович. — Какой еще такой отец? Уж не Разин ли ваша фамилия? Уж не приходитесь ли вы потомком знаменитому атаману? Нет? Ваша фамилия…

Кряжимский достал из кармана удостоверение капитана и заглянул в него.

— Вот. Ваша фамилия — Штапов. Всего лишь Штапов, а не какой ни Разин!

— Мое! Это мое! — продолжал хрипеть капитан. — Отдайте!

Вдруг Сергей Иванович посмотрел на него очень внимательно и как бы заново его увидев.

— Позвольте, так ваша фамилия Штапов? — спросил он и снова взглянул в удостоверение. — Ну, точно — Штапов. Так это ваш отец… Нет, простите, ваш дедушка, наверное, был убит в тридцать втором году голодными крестьянами? Так это у вашего дедушки над обеденным столом висела картина, которую вы столь грубым образом отняли у нашего юного друга и едва не лишили его жизни при этом? Ну конечно — Штапов! Потомок того самого комиссара, который притащил к себе домой картину из коллекции арестованного им же, возможно, самим профессора Мордовцева! Так отец, говорите, завещал? Отцу-то вашему как про клад стало известно, позвольте полюбопытствовать?

— Дед дневник оставил, — выдавил из себя Штапов. — Там про картину было написано. А откуда дед узнал — я не знаю.

— Ну, дед-то понятно откуда, — возразил Кряжимский. — Он у вас в таком ведомстве работал, которое все слухи и сплетни собирало. Вот и зацепили его уши историю об умирающей женщине в тифозном бараке, которая в бреду про клад и картину говорила. А там и картину ему добыть удалось. То ли случай удачный, то ли сам подсуетился, разве ж теперь узнаешь!

— То, что вы, Штапов, убили художника Фомина, — сказала я, решив поблефовать немного и взять его на пушку, — принесшего вам копию картины из музея, мы можем доказать. На ноже и на бутылке милиция обнаружила отпечатки пальцев, которые обязательно совпадут с вашими, когда их будут сличать. Ответьте мне только на один вопрос. Я знаю, что вы представились Фомину тарасовским краеведом, который разыскивает эту картину. Но кто тогда был водопроводчиком, приходившим в художественный музей сразу после аварии и пытавшимся сначала украсть, а потом купить у Фомина картину?

— Я приходил, — сказал Штапов. — Жаль, что я тогда же и не придушил этого гада. Если бы он мне картину взять не помешал, я был бы здесь раньше вас и нашел бы все это! И краеведом был я! Надел парик и опять к нему пошел. Мне нужна была эта картина!

— Зачем вы его убили? — спросила я. — Чем он-то вам помешал?

— Он меня узнал, — сказал Штапов. — И начал интересоваться, зачем мне картина. Я боялся, что он что-то узнал про клад. Я не мог допустить, чтобы его нашел кто-нибудь другой.

— Но допустили же, — усмехнулась я. — Уплыл от вас ваш клад. Впрочем, он не ваш. Этот клад оставил другой злодей. Не вам чета. Совсем другого уровня. Вы так, мелкий пакостник. Жаль только, человека хорошего убили…

…Рассказывать о том, как мы выбирались обратно из пещеры, как несли тяжелые сумки, нагруженные золотыми вазами и чашами, как спускали со скалы на веревке капитана Штапова, не рискнув развязать ему руки, я не буду. Это займет слишком много времени.

Скажу только, что, когда мы вылезли из подземелья на верхушку скалы, была темная волжская ночь и небо было усыпано яркими крупными звездами. Вы наверняка догадались, какие ассоциации вызвали у меня эти звезды. Не знаю, как мои спутники, а я тотчас вспомнила висящий на стене пещеры щит и переливающиеся в свете фонарей камни на нем.

С удивлением мы поняли, что, пока мы путешествовали по пещере в поисках клада, прошло уже два дня. Над Волгой стояла ночь с субботы на воскресенье. Только когда мы сдали Штапова дольской милиции и сразу же, из райотдела, связались сначала с дежурным тарасовского горуправления, а потом и с капитаном Барулиным, я почувствовала, как я устала. Гостиничная кровать показалась мне самым прекрасным местом на земле.

Впрочем, долго отдыхать мы себе не позволили. Утром мы снова заявились в райотдел и потребовали у дежурного, чтобы тот срочно вызвал начальника. Он сначала и слушать об этом не хотел, но, когда я достала из сумки и продемонстрировала ему огромную золотую чашу персидской работы, дежурный поднял на ноги всех. Он вызвал и начальника, и директора местного музея, и даже мэра Дольска.

Взглянув на лоснящееся самодовольством лицо мэра, я что-то заволновалась за судьбу клада и, позвонив в Тарасов, объяснила ситуацию Барулину и попросила его сообщить о нашей сенсационной находке директору тарасовского краеведческого музея.

Барулин обещал все устроить и попросил не показывать клад никому в Дольске до тех пор, пока он не прилетит в Дольск.

В Дольске Барулин появился ровно через час. Он прилетел на вертолете губернатора, и не один, а с сопровождающими, из милиции и из музея краеведения.

На скалу Барулин доставил нас на вертолетах. Всех прибывших мы повели по пещере к месту, где обнаружили клад. Начались ахи и восторги, на лицах милиционеров появилась озабоченность, а на лицах музейщиков — выражение, которое я могу назвать только словом «эйфория». Еще бы, Тарасовский краеведческий музей после этой находки становился на долгое время самым известным в России.

Когда восторги поутихли, началась обычная работа — подсчет, обмер, расчистка, взвешивание и прочее, и прочее. Нам троим, собственно говоря, делать в пещере было больше нечего.

Воспользовавшись приглашением Барулина, который хотел доставить Штапова побыстрее в Тарасов, мы погрузились в вертолет и часа через два уже сидели с Кряжимским в редакции и пили крепкий чай. Ромка сразу же помчался к матери в больницу.

Сергей Иванович хитро на меня посматривал и явно что-то хотел сказать, но не решался.

— Ну, ладно, Сергей Иванович, — не выдержала я. — Хватит со мной в кошки-мышки играть. Выкладывайте, что там у вас на уме?

— Да у меня не на уме, Оля, — сказал Кряжимский, — у меня в кармане.

И, сказав это, он извлек из кармана своих широких брюк золотую статуэтку древнего персидского воина. Сергей Иванович поставил ее на стол и вздохнул.

— Не удержался, как видишь, — сказал он. — Все думал, что несправедливо это, клад нашли мы, а весь он попадет в музей. А мне дома хотелось что-то иметь, на стол свой письменный, думаю, поставлю и вспоминать буду, как мы по пещере путешествовали.

— Нам заплатят за эту находку, — сказала я, — и очень прилично заплатят. Стоимость клада еще не определена, но я не сомневаюсь, что она достаточно высока, чтобы мы не были разочарованы.

— Ах, Оля, — сказал Кряжимский, — что мне, старику, деньги? Куда мне их тратить? Всю жизнь холостяком прожил, некому и оставить. А вот такая штучка меня долго бы радовала… Но потом я подумал, а я ведь тоже несправедливо поступаю. Нашли клад мы втроем, а фигурку эту я себе хочу забрать. Поэтому и решил ее здесь оставить, в редакции. Для общего, так сказать, пользования.

Я хитро улыбнулась ему в ответ, пододвинула ближе свою сумку и достала из нее высокий золотой кубок, края которого были украшены ажурной резьбой.

— Я о редакции сама позаботилась, — сказала я. — Оставьте этого воина у себя. Пусть охраняет вашу спокойную старость.

Кряжимский покрутил головой, разглядывая кубок.

— Красивая вещь, — сказал он. — В хороших руках долго радовать глаз будет.

Его фраза напомнила мне его разговор со Штаповым в пещере.

— Сергей Иванович, — спросила я. — А что это вы советовали Штапову папоротник искать? Говорили, будто дурным людям без папоротника клады не даются. Это поверье такое, как я понимаю. А если бы он нашел цветок папоротника, он, выходит, тогда и клад смог бы найти?

— Да бог с тобой, Оленька! — ответил Сергей Иванович и засмеялся. — Папоротник вообще никогда не цветет…