Глава 1

На меня вдруг дохнуло странной сыростью, померещился теплый туманный день, без единого дуновения ветерка. Призрачные очертания деревьев парка, скрывающегося в белом молочном сумраке, лениво моросящий осенний дождь. Все это было, по меньшей мере, странно: на дворе и правда была осень, но день сегодня выдался ослепительно яркий, солнечный, бодрящий свежестью, высоченная полосатая труба крекинг-завода, по территории которого мы шли, упиралась в изумительной красоты безоблачное голубое небо. Тут на меня снова пахнуло, и я вдруг сообразила, что пахнет вовсе не туманной сыростью, а попросту бензином. Мне вспомнилось, как саркастически все это объяснял мой муж Володька. Дело в том, что крекинг-завод в нашем городе расположен на южной окраине, и как только дует юго-западный ветер, приносящий осенью и весной теплую и сырую погоду, смог от нефтепродуктов накрывает его до самых северных окраин. Вот почему в теплую и сырую погоду у нас всюду пахнет бензоколонкой, и в сознании каждого жителя туман прочно всю жизнь ассоциируется с запахом бензина.

– Так, давайте-ка сначала, – сказал с усмешкой, оглядываясь на меня, мой спутник. – А то мы по телефону разговаривали, и я толком ничего не понял.

Этот человек встретил меня на проходной, провел на крекинг-завод и теперь, похоже, вел по нему с экскурсией. Он мне представился Денисом Федоровичем Щегловым, заместителем главного инженера завода по эксплуатационной части – если бы я еще понимала, что означает все это наукообразное нагромождение слов! На вид ему было лет тридцать семь или сорок. Небольшого роста, коренастый, весьма мускулистый и хорошо сложенный, лицо загорелое, гладко выбритое, а вокруг губ какие-то странные неприятные морщины. Когда он говорил, я не могла оторвать глаз от этих складок вокруг губ, меня они просто шокировали, впрочем, я прекрасно знала почему. Был среди моих знакомых один человек с точно такими же неприятными складками вокруг губ, потом этот человек оказался отъявленным мерзавцем. Из чего, однако, не следовало, что мерзавцем окажется и мой собеседник, поэтому я изо всех сил гнала прочь от себя это неприятное впечатление.

– В принципе, если вы с телевидения, – продолжал он, оглядывая меня, – я думал, вы с телекамерами приедете, снимать нашу работу будете…

– Снимать передачу мы будем в студии, – терпеливо пояснила я. – Сейчас я только подбираю кандидатуру для участия в передаче, потом мы ее утверждаем и выпускаем в прямой эфир.

– И когда же передача?

– В пятницу…

– А сегодня понедельник, – сказал Щеглов. – Ну что ж, время у вас еще есть.

Мы шли по разбитой асфальтовой дороге мимо каких-то непонятных сооружений, похожих на огромные отстойники, в которых что-то бурлило, кипело, разбрасывая грязные брызги. Какая-то грязно-водянистая бурда источала запахи бензина, и над всем этим клубился, мгновенно рассеиваясь, пар, казавшийся воплощенным нефтяным зловонием. Я невольно морщила нос при виде всего этого.

– Да, специфических запахов у нас хватает, – сказал мой спутник, искоса смотревший на меня со стороны.

– Боже мой, что это? – проговорила я, кивая на одну из ванн, клубящихся паром и зловонием около нас.

– Нефтяные отстойники, – пояснил с невозмутимым видом Щеглов. – Перед каждым технологическим процессом реакторы промываются горячим паром. Водно-углеводородная эмульсия поступает сюда, в эти отстойники, где нефть частично осаждается, а частично… – Он, выразительно усмехнувшись, умолк. И до меня дошло.

– А частично смывается в Волгу? – переспросила я его.

– Именно! – подтвердил мой собеседник. – Экологический ущерб, впрочем, невелик. На берегу есть другой отстойник, там вода становится еще чище. Основная же грязь и, соответственно, самая большая вонь остаются здесь…

– И как же вы тут работаете? – спросила я, невольно содрогаясь от ужаса при мысли, что кто-то ходит сюда каждый день и проводит здесь по восемь часов рабочего времени.

– Вот так и работаем, – отозвался Щеглов. – На пенсию, как положено, в 60 и в 55 лет, никаких льгот за вредность.

– И женщины тоже?

– Именно, – подтвердил мой спутник. – Между прочим, женщин-то у нас около двух третей от всего персонала, в том числе главный инженер, Валерия Дмитриевна Рогачева, мой непосредственный начальник. Так что вы правильно сделали, что к нам приехали передачу о нелегкой женской доле снимать.

– Вообще-то наша программа называется «Женское счастье», – робко заметила я.

– Да? – Он от души расхохотался, покачав головой. – Ну, тогда вы ее переименуйте в «Женское несчастье», во всяком случае, несчастья вы здесь найдете больше. Вон, смотрите!

И он показал на дальний конец благоухающего бензином отстойника. На хрупких деревянных мостках я заметила двух женщин, одетых в какие-то темно-зеленого цвета балахоны, с оранжевыми касками на головах. Вдвоем они, напрягаясь изо всех сил, крутили рукоятки какого-то огромного вентиля, поддававшегося медленно и с трудом. Вдруг струя белого пара поднялась откуда-то снизу, окутала обеих работниц на манер заградительной дымовой завесы, сквозь которую я едва различала, как они, пытаясь уберечься от горячего пара в складках своего балахона, продолжают возиться около злосчастного вентиля, крутить его тугие рычаги.

– Вон, видели? – сказал, саркастически хмыкнув, мой спутник. – Мужиков на такую работу надо, тут мужская сила нужна. Да разве мужиков заставишь? – Он безнадежно махнул рукой. – Низкоквалифицированная работа, оплата мизерная… Кто на такое согласится? Только женщины!

– А можно я с ними побеседую?

Мой спутник резко обернулся и пристально посмотрел на меня.

– Успеете, еще побеседуете, – сказал он несколько отчужденно. – Здесь таких, знаете, целый завод. Сначала зайдем к главному инженеру.

В это время мимо нас прогрохотал, обдав бензиновой вонью и пылью, бензовоз. Отважно подскакивая на ухабах, он свернул куда-то за угол и скрылся из виду.

– Так! – хихикнув, сказал Щеглов. – Уже средь бела дня авиационный керосин воруют!

Я с изумлением оглянулась на него:

– А почему вы так решили? Может, это вовсе не керосин…

– А запах? Вы не чувствовали запах?

– Запах как запах, – я пожала плечами. – Бензиновый, как и все они…

– Ну, нет! – Он расхохотался. – Запах керосина совершенно особенный. Лично мне этот запах до сих пор мой старый сарай напоминает. У нас там керосиновая лампа была, мы с ее помощью в погреб лазили. У вас никогда не было старого сарая с керосиновой лампой?

Я отрицательно покачала головой.

– Вон, глядите! – Он показал мне на тот самый бензовоз, остановившийся неподалеку за углом. – Еще тепленьким берут!

Люк у цистерны бензовоза был теперь открыт, и в него свисал толстый пожарный шланг, по которому, наверное, уже лилось внутрь топливо. Шланг был прикреплен к какой-то толстенной трубе, уходившей одним концом внутрь большого производственного корпуса, другой конец этой трубы скрывался где-то вдали, в лабиринте таких же толстых труб. На нас, внезапно появившихся из-за угла, водитель бензовоза не обращал ни малейшего внимания.

– А почему вы решили, что керосин именно воруют? – недоумевающе спросила я Щеглова. – Вид у рабочего, знаете ли, очень в себе уверенный и спокойный.

– Значит, просто очень в себе уверенный вор, – заметил Щеглов. – Понимаете, для аэродромов мы отправляем керосин по железной дороге или в больших пятнадцатитонных автоцистернах-полуприцепах. Видели, наверное, на аэродромах такие цистерны-полуприцепы к пассажирским самолетам всегда подгоняют для заправки?

Я подтвердила, что, конечно, видела.

– Ну, вот, – продолжал Щеглов. – А иначе просто нерентабельно, самолеты керосина столько жрут. А у этого трехтонная цистерна! Этим керосином, что он теперь налил, разве что «кукурузник» заправить можно, да и то только на два часа полета. Для чего ему тогда, спрашивается, этот керосин?

Я неопределенно пожала плечами. Вся эта производственная история была мне совершенно неинтересна, а от обилия изрыгающих пар и разного рода химические запахи технических монстров вокруг меня начинала болеть голова. Для подростков, наверное, все это устройство крекинг-завода было бы безумно интересным, но мне, Ирине Лебедевой, двадцати семи лет от роду, замужней, тележурналистке областного ГТРК, – какое мне до всего этого было дело?

– Здорово, Денис! – вдруг раздался позади нас мужской голос. – Кого это ты по заводу водишь?

Обернувшись, я увидела молодого, крепкого на вид мужчину, немногим старше тридцати лет, высокого роста и с приятными, правильными чертами лица, понравившимися мне много больше, чем физиономия моего спутника. На пальце левой руки у подошедшего к нам тускло и завораживающе блестел большой мужской золотой перстень с печаткой.

– Слышишь, все нормально, Ген, – поспешил заявить Щеглов. – Это Ирина Лебедева, журналистка с областного телевидения. Начальство выписало ей пропуск, все как положено. А это начальник охраны завода, – пояснил Щеглов, поворачиваясь ко мне.

Я понимающе кивнула, посмотрела на красивого мужчину с любопытством.

– Значит, вы Ирина Лебедева, – повторил тот задумчиво. – Знаю я ваше имя, смотрел и вашу программу, хотя и не так часто, как моя жена. Ей уж очень ваша программа нравится.

Я поблагодарила его за добрые слова.

– А вы что, передачу про наш завод хотите делать? – снова спросил меня начальник охраны. – Хорошее дело, тут есть чего людям показать. Кстати, Денис, – повернулся он к Щеглову, – там Валерия Дмитриевна тебя спрашивала.

– Да? Так я сам ее ищу! – отозвался мой провожатый. – Где она? Мне сказали, что в конторе ее нет!

– Она в пятый цех пошла, – ответил начальник охраны крекинг-завода. – Вон! – Он кивнул в сторону высоченной серой бетонной стены, откуда выходила труба, по которой тек керосин. Водитель грузовика успел уже наполнить свою цистерну, закрыть ее крышку и теперь спускался на землю, готовясь сесть за руль бензовоза и уехать прочь. – Здесь она, с Сергеем Викторовичем какие-то дела у нее…

– А, ну вот и отлично, – сказал Щеглов. – Мы как раз сюда и пришли. Пойдемте, Ирина Анатольевна, в пятый цех.

И он жестом предложил мне следовать за собой. Начальник охраны с усмешкой посмотрел нам вслед.

Мы вошли внутрь огромного цеха и буквально нос к носу столкнулись с другой парой. Это была женщина лет сорока пяти, одетая вовсе не в защитный комбинезон, а в нормальный бизнес-костюм, из чего я заключила, что это наверняка и есть главный инженер крекинг-завода Валерия Дмитриевна, о которой шла речь в разговоре мужчин. Рядом с ней стоял высокий полноватый мужчина преклонного возраста, о чем можно было догадаться, глядя на его седые волосы, лицо же он имел гладкое и весьма моложавое, и определить по нему возраст я бы не рискнула. На меня они оба уставились подозрительно, но на стоявшего рядом со мной Щеглова даже не посмотрели.

– Ты что это, Сергей Викторович? – начал мой спутник, ехидно посмеиваясь и пристально глядя на седого мужчину. – Опять керосин налево продаешь? Хоть бы делился с людьми, что ли, доходами от своего левого бизнеса…

– Ты, Щеглов, соображаешь, что говоришь? – Названный Сергеем Викторовичем смотрел на моего спутника откровенно неприязненно. – Вообще, как я погляжу, ты чокнулся из-за своих баб! Последних мозгов лишился…

Мой спутник продолжал посмеиваться, впрочем, уже не так уверенно.

– Щеглов, а что вы за человека с собой по заводу водите? – строго спросила женщина в бизнес-костюме. – Своих знакомых вам совершенно необязательно сюда приводить, устраивать им здесь экскурсии.

Щеглов нахально улыбнулся, смерил небольшого роста, изящную женщину взглядом обольстителя.

– Видели? – сказал он мне, ничуть не смутившись. – Наша Валерия Дмитриевна во всей своей строгости!

Я кивнула: значит, это и правда была главный инженер завода.

– Валерия Дмитриевна, – снова заговорил Щеглов, – вот, позвольте вам представить: тележурналистка Ирина Лебедева, ведущая программы «Женское счастье». Помните, мы с вами говорили насчет участия в телепрограмме?

– Ах, ну, разумеется, помню! – воскликнула Рогачева, немного смутившись и с улыбкой беря меня за руку. – Как хорошо, что вы приехали. Пойдемте, мы покажем вам завод!

Сергей Викторович немилосердно оттер Щеглова прочь, тот только ехидно поморщился, и дальше по крекинг-заводу меня повела главный инженер.

Мы вошли в производственное помещение цеха. Это был огромный ангар с забетонированным вровень с землей полом. Посреди этого сооружения на равном удалении друг от друга высились три стальные громадины, в основании которых виднелся бетонный пьедестал. Какие-то бесчисленные трубы разного размера и цвета тянулись к каждому из этих сооружений, они глухо и очень солидно гудели, что-то там у них внутри клокотало, бурлило и бушевало, шла невидимая химическая реакция. Позади каждой стальной установки, отделенная от нее широким бетонным экраном, также на небольшом бетонном возвышении находилась аппаратная, что-то вроде стальной будки с толстыми стенами и двумя узкими, как бойницы, окнами, выходившими на две стороны. Когда мы вошли, только в одной аппаратной горел свет, и там виднелась фигура работницы в широком, как принято тут, брезентовом балахоне, видимо, являющемся предписанной правилами техники безопасности спецодеждой. Глядя на аппаратную снизу вверх, мы видели, как аппаратчица, на мгновение выглянув в окно, чтобы посмотреть на нас, тут же снова сосредоточилась на своей работе, внимательно следя за какими-то приборами, расположенными на невидимом отсюда пульте.

– Вот это наш цех № 5 вакуумного гидроформинга нефти, – заговорила Рогачева тоном экскурсовода, ведущего группу школьников по музею краеведения. – Кстати, познакомьтесь, его начальник Сергей Викторович Венглер. – Пожилой мужчина рядом с нами довольно церемонно поклонился. – В этих трех реакторах, что вы видите, происходит разделение природной углеводородной смеси, которую, как вы знаете, обычно и называют нефтью, на легкие и тяжелые. Тяжелые углеводороды, это смесь низкооктановых бензинов, дизельного топлива, мазута, вплоть до битума, остаются в нижней части реактора и впоследствии удаляются, перекачиваются для дальнейшего разделения и переработки. Легкие углеводороды испаряются, затем конденсируются в специальном конденсаторе, таким образом, получается высококачественный авиационный керосин, на котором летают и пассажирские самолеты, и вертолеты, и военные истребители…

Наверное, было в выражении моего лица что-то такое, из-за чего мой гид вдруг запнулась.

– Слушайте, вам это все, наверное, неинтересно, – сказала она. – Вы ведь, наверное, в первую очередь интересуетесь людьми?

– Мне нужно выбрать кандидатуру для программы, которая должна выйти в эфир в ближайшую пятницу, – сказала я со вздохом.

– Ну, так считайте, что уже нашли! – оптимистично заявил Сергей Викторович за моей спиной. – Лучшего, более знающего, более добросовестного работника, чем Валерия Дмитриевна, вы здесь все равно не найдете!

– Сергей Викторович отлично знает, что грубая лесть – самая действенная, – сказала с доброй усмешкой главный инженер завода. – Однако мне кажется, что лучше пригласить на вашу передачу кого-нибудь из рядовых работниц завода. Одну из этих вот аппаратчиц, например…

Она не договорила, потому что вдруг зазвонил ее мобильный телефон. Валерия Дмитриевна сказала в трубку «да», потом через некоторое время «хорошо» и сунула телефон обратно в карман.

– Вы меня простите, – заговорила она торопливо, – но мне сейчас срочно нужно в заводоуправление, там новая партия нефти прибыла… Сергей Викторович вам и без меня прекрасно все покажет!

И она поспешила прочь из цеха. Сергей Викторович некоторое время смущенно таращил на меня глаза, затем открыл было рот, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, как из-под земли появился Щеглов.

– Ты, Сергей Викторович, иди отдохни, – сказал он нахально. – Я сам корреспонденткой займусь…

Тот в изумлении взглянул на него, но ничего не сказал, и Щеглов занял его место.

– Вот, – продолжал он, ухмыляясь, – как уже объяснила вам наш главный инженер, в этом цеху производят авиационный керосин, часть которого вон тот тип, – он кивнул на топтавшегося сзади Сергея Викторовича, – нагло разворовывает…

– Да, ты, хорош трепаться! – проворчал сердито Сергей Викторович. – Ничего я не разворовываю, ты понял?

Но Щеглов сделал вид, что не слышал его.

– Пойдемте, – продолжал он, – я познакомлю вас с персоналом цеха.

Мы направились к одной из пыхтевших паром и керосиновыми запахами громадин, поднялись по узкой и грязной, напоминавшей корабельную лестнице, зашли в единственную аппаратную, где горел свет, через похожее на бойницу смотровое окно виднелся весь реактор и даже кое-что из остального пространства цеха.

– А что, работает только один из трех реакторов? – поинтересовалась я у Щеглова.

– Нефти для переработки мало, – отозвался он, – поэтому два реактора пока простаивают. Слышали, Валерия Дмитриевна убежала, потому что новая партия нефти прибыла? Я заказывал восемь цистерн, вот, если они все прибыли, значит, скоро еще один реактор включим, чтобы поскорее железнодорожные цистерны освободить.

Я огляделась вокруг. Внутри аппаратной находилась панель управления реактором, на которой мигали разноцветными огнями лампочки, дрожали стрелки приборов. Какие-то малые и большие рычажки находились на пульте, обилие которых приводило меня в ужас: неужели же во всем этом можно разобраться, запомнить, когда и что нажимать и поворачивать? Но самым большим и внушительным в кабине управления реактором, как я про себя окрестила это помещение, были два вентиля средних размеров, какие можно видеть на трубах магистрального водопровода. Они помещались с разных сторон от пульта, один из них был выкрашен нежно-голубой, другой – ярко-красной краской, что едва ли было случайно. На противоположной от окна стене аппаратной я заметила большое полотнище белого ватмана. «Сначала – СИНЕЕ, потом – КРАСНОЕ», – аршинными буквами было написано на нем, причем слова «синее» и «красное» были нарисованы более крупно гуашью соответствующего цвета.

Хозяйка всего этого, та, что мы видели в окне, женщина средних лет в бесформенном, безобразном комбинезоне и оранжевой каске, снова на мгновение оглянулась и улыбнулась нам, когда мы вошли, но тут же отвернулась и опять стала смотреть на приборы. Вид у нее был сосредоточенный, но спокойный, работа казалась привычной.

– Ну, ты, Сергей Викторович, – сказал Щеглов, ткнув локтем в бок начальника пятого цеха, – давай раскрой свое хайло, представь работницу корреспондентке с телевидения!

– Шутова Наталья Сергеевна, – послушно заговорил тот, – аппаратчица пятого разряда, работает на заводе с 1981 года…

– Блин, ты еще все ее наградные и премии перечисли! – Щеглов снова ткнул в бок начальника пятого цеха. – До седых волос дожил, а не научился с женщиной разговаривать!

– Да ну тебя на хрен! – вдруг вспылил Сергей Викторович. – Вот сам с ней и разговаривай, если ты такой умный. Только не слишком долго, сейчас новая заправка реактора начнется, Наташе не до вас, обормотов, будет.

И рассерженный начальник пятого цеха вышел из аппаратной. К моему удивлению, Щеглов, кивнув мне на прощание, последовал за ним. Оставшись одна рядом с погруженной в наблюдение за приборами аппаратчицей, я немного растерялась: ловко они все меня бросили! А кто мне расскажет обо всем, что здесь происходит? Как мне вообще поговорить с этой аппаратчицей, когда она даже глаз оторвать от приборов не может?

В этот момент аппаратчица снова на мгновение обернулась и приветливо улыбнулась мне.

– А вас Ирина Лебедева зовут, да? – спросила она неожиданно певучим, мелодичным голосом. – Сразу вас узнала. Столько раз по телевизору видела – я вашу программу часто смотрю…

Я вздохнула несколько облегченно: кажется, все-таки контакт налаживается.

– Послушайте, я ведь вам мешаю, да? – проговорила я. – У вас, я так поняла, сейчас какой-то ответственный момент…

– Ну, не сейчас, а скоро, – сказала она, снова на мгновение оборачиваясь. – Сейчас технологический процесс закончился, и идет выгрузка реактора. Керосин уже ушел по трубам. Теперь отводятся тяжелые углеводороды…

От сочетания этих слов «тяжелые углеводороды» я опять почувствовала, как у меня начинается головная боль.

– А ваша работа очень ответственная, правда? – спросила я, чувствуя, что вопрос звучит глупо.

– Да ну, я бы так не сказала, реактор сам все делает, – проговорила аппаратчица, не отрываясь, однако, от приборов. – Самый ответственный момент, – продолжала она, – наступает во время подачи воды и создания вакуума. Тут главное – не перепутать, сначала подать воду, а потом включить вакуумные насосы. Если сделать наоборот, произойдет взрыв. Вон, смотрите, – добавила она беспечно, кивая на разноцветные вентили.

Я еще раз оглядела внушительные краны, потом плакат на стене и почувствовала, что в голове моей что-то проясняется.

– Синий кран подает воду? – спросила я. – А красный включает насосы, так?

– Ну, почти, – с доброй усмешкой подтвердила аппаратчица. – Насосы включает вот этот рычаг, – она показала рукой. – Но в момент их включения вакуумные трубы должны быть открыты, и в реакторе, кроме нефти, должна быть вода. Если ее там не будет, произойдет взрыв…

Мне снова стало чуточку не по себе от этого, самым обыденным тоном сказанного уточнения.

– По-моему, нетрудно запомнить, – заметила я.

– В принципе, да, – согласилась аппаратчица. – Тем более, смотрите: вон плакат, краны разного цвета, разной формы… Они, кстати сказать, и открываются в разные стороны. Но до сих пор время от времени допускаются ошибки, путаница, подают вакуум к одной чистой нефти, и происходит взрыв…

– И у вас у самой бывало такое? – спросила я.

– Нет, слава богу! – весело воскликнула аппаратчица. – Тех, кто допустит взрыв, как минимум с работы увольняют, а то и под суд отдадут. Если, конечно, им удается в живых остаться! – добавила она с лукавой улыбкой.

– Ну, как тут у вас дела? – спросил Щеглов, вдруг появившись в дверном проеме. – Беседуем? Отлично, беседуйте на здоровье! – Он усмехнулся. – Слушайте, сейчас правда будет новая загрузка реактора, – сказал он чуть более серьезным тоном, – по инструкции, посторонним присутствовать в этот момент в цехе запрещено…

– Да ладно, Денис, пусть журналистка посмотрит! – возразила аппаратчица неожиданно фамильярным тоном. – Что ей сделается-то…

– Ничего, да? – Щеглов довольно ухмыльнулся. – Ну, смотри, Наташка, под твою ответственность…

Он хотел уже выйти из аппаратной, как вдруг на пороге ее появился Сергей Викторович, начальник пятого цеха.

– Так, вы что? Ну-ка, марш отсюда! – заговорил он сердитым тоном. – Сейчас ответственное начало технологического цикла, вы не имеете права здесь находиться!

– Ладно, ладно, Сергей… Викторович! – воскликнул Щеглов, бесцеремонно выталкивая начальника цеха из аппаратной. – Пусть посмотрит, ничего не случится.

– Да ну тебя на хрен! – снова вспылил тот. – Ты что, нас всех под суд хочешь отдать? Пусти, обормот проклятый!

Но Щеглов, схватив сопротивляющегося начальника цеха в охапку, уже тащил его прочь из аппаратной.

Я оглянулась на аппаратчицу, казалось, она не замечала произошедшей сцены. На ее пульте мигало теперь зеленое табло: «Реактор к новой загрузке готов». Шутова переключила какой-то рычаг, и тут же зеленое табло погасло. Зажглось желтое с надписью: «Идет загрузка нефти». Стрелка одного из приборов быстро и плавно отклонялась, показывая растущее количество нефти в реакторе, аппаратчица не сводила глаз с нее, сжимая в руке еще один какой-то рычаг. Внезапно, когда стрелка прибора достигла красной черты, аппаратчица быстро переключила рычаг, и желтое табло погасло.

– Все, реактор полон, – объявила она вполголоса. – Теперь самый ответственный момент. Главное – не перепутать вентили…

Аппаратчица потянулась к синему вентилю, но увидеть, как она откроет его, мне не было суждено: снаружи аппаратной меня окликнул Щеглов:

– Ирина Анатольевна! Смотрите сюда! Здесь самое интересное!

Я послушно высунулась в смотровое окно, увидела Щеглова и Сергея Викторовича, стоявших вместе посреди цеха.

– Вон, вон туда смотрите! – крикнул мне Щеглов, показывая куда-то в сторону.

Я послушно посмотрела туда, но не увидела ничего особенно интересного. Клубы пара поднимались из какой-то трубы, как от прорванной линии теплотрассы – зрелище вовсе не оригинальное и совсем не радостное. Реактор тем временем задрожал, зарокотал, и я восторженно приветствовала его рокот, свидетельствующий о начавшейся внутри его реакции.

Вдруг позади меня в аппаратной раздался истошный женский вопль. Краем глаза я успела заметить, как огромный реактор медленно приподнимается над полом, и снизу его, точно ракету, окутывают клубы пара. И в этих клубах тонут стоящие посреди цеха Щеглов и Сергей Викторович. Волна грохота нарастает, огромный стальной реактор раскалывается надвое, обнажая светящееся огнем свое нутро. В этот момент чьи-то руки оторвали меня от бокового смотрового окна и бросили на холодный, грязный стальной пол. Кто-то, скорее всего аппаратчица, упала на меня сверху и закрыла меня всю своим огромным бесформенным, как балахон, комбинезоном. И в этот момент громыхнуло страшно, оглушительно, казалось, сотрясся и закачался весь мир, и я на некоторое время оглохла и онемела. Страшный удар обрушился на нас, да такой силы, что мне показалось, еще мгновение, и я его не выдержу, и поток тяжелой, огненно-горячей жидкости хлынул на нас сверху, просочился, обжигая, под защитный балахон, укрывавший нас. Мы обе, не помня себя от ужаса, закричали, но наши крики в стоявшем вокруг грохоте едва ли были слышны.

– Прижимайтесь к земле! – вдруг разобрала я нечеловеческий вопль аппаратчицы прямо над моим ухом. – Как можно крепче прижимайтесь к земле! Сейчас будет…

Я послушно прижалась к полу, залитому вытекшей из реактора нефтью, ожидая того, что сейчас будет. И оно пришло. Волна огня обрушилась на нас сверху, на мгновение мне стало невыносимо горячо, ужас охватил меня. В узкой щели между тканью комбинезона и полом я видела, как пляшут вокруг нас ослепительные желтые языки пламени, пожирающие вылившуюся из реактора нефть. Вскоре они стали гаснуть и вовсе исчезли, оставив невыносимый запах керосиновой гари, подействовавший на меня удушающе. Невыносимый жар также стал спадать, оглушительный грохот стихал, и вскоре вокруг стало неожиданно тихо и спокойно, будто ничего особенного не произошло. Некоторое время я лежала в растерянности, не зная, что теперь делать. Аппаратчица лежала поверх меня неподвижно, и я терялась в догадках, ожидает ли она нового взрыва, или, может быть, она без сознания.

Вдруг отчетливо послышались чьи-то торопливые шаги, кто-то на бегу заскочил в аппаратную. Этот кто-то приподнял лежащее на мне тело аппаратчицы, и, подняв голову, я узнала Щеглова. Вид у него был ужасный: волосы на голове обгорели, на лице багровел сильный ожог и множество ссадин. Элегантный зеленый пиджак был перемазан нефтью и тлел в нескольких местах.

– Быстрее, Ирина Анатольевна, бежим! – закричал он во всю глотку, глядя на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. – Сейчас остальная нефть полыхнет, здесь такой факел зажжется, всему городу видно будет!

И, подхватив бесчувственное тело аппаратчицы, он потащил его куда-то к выходу. Я, совсем потеряв голову от страха, как могла быстро последовала за ним.

Оказавшись снаружи помещения, мы оба еще продолжали некоторое время бежать прочь от страшного цеха. Изнутри валили клубы черного дыма пополам с паром, а нам навстречу бежали люди с перекошенными от ужаса лицами. Завыла где-то сирена, показалась красная пожарная машина, отчаянно переваливаясь на ухабах, она мчалась к аварийному корпусу крекинг-завода. Наконец мы без сил повалились на узкий клочок старой пожухлой травы возле какой-то широченной стальной трубы, внутри которой что-то напряженно клокотало и журчало. Щеглов бережно опустил на землю бесчувственное тело аппаратчицы, ее лицо было бледно, но спокойно. Наклонившись над ней, Щеглов вскоре с удовлетворением констатировал:

– Дышит… Наверное, взрывной волной ее оглушило. Ничего, оклемается.

– А Сергей Викторович? – спросила я нетерпеливо. – Он спасся?

– Не знаю, – сказал Щеглов торопливо.

Я видела, что руки его отчаянно дрожали.

– Как из реактора пар пошел, я сразу тикать, а он стоит посреди цеха и смотрит как дурак… – продолжал Щеглов.

И он снова умолк, рассеянно глядя на громаду цеха ь5, из которого продолжали валить клубы дыма.

– Эх, ядрена-матрена, вот это фейерверк! – проговорил зам главного инженера, нервно потирая перемазанными в нефти руками свое закопченное лицо. – Убытку-то теперь на несколько миллионов рублей… Как же это ты, Наташка, а? Столько лет проработала на этом проклятом заводе… Неужели вентили перепутала?

И он вопросительно посмотрел на лежащую аппаратчицу. Лицо ее было по-прежнему бледно, и глаза закрыты. Она была без сознания.

* * *

Аппаратчицей вскоре занялись врачи «Скорой помощи», подъехавшей на аварийный завод удивительно быстро. Щеглову врач «Скорой помощи» мазнул пару раз зеленкой по особо страшным ссадинам и посоветовал непременно пойти к дерматологу: ожоги кожи на лице очень серьезные. Щеглов только досадливо отмахнулся. Мне врач порекомендовал умыться бензином. На его настойчивые расспросы я отвечала, что ничего у меня не болит, и это была чистая правда. Отделавшись от врачей «Скорой помощи», мы вместе со Щегловым направились к продолжавшему дымиться цеху, где теперь кипела работа, возились люди в оранжево-желтой спецодежде, а рядом выстроились машины с оранжево-черной полосой на борту – оперативные МЧС. Мы со Щегловым направились к небольшой группе солидных мужчин, стоящих чуть в стороне от всеобщей суеты и наблюдавших за работой других. Среди них я заметила и знакомую фигуру Валерии Дмитриевны, главного инженера завода, и поняла, что все они не иначе как руководство предприятия.

Так и оказалось. Один из мужчин глянул пристально на подошедшего Щеглова, переспросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Этот тоже, что ль, там был? – И, не дожидаясь ответа, отвернулся, добавив вполголоса: – Вот черт, ничего его не берет. Другие гибнут, а ему хоть бы хны…

В этот момент взоры всех обратились к выходу из аварийного цеха. В дверях показались четверо спасателей МЧС, тащивших нечто большое и тяжелое, завернутое в черный полиэтилен. Вытащили, донесли до противоположного края асфальтовой площадки перед аварийным цехом, где они никому не мешали, бережно положили черный сверток на асфальт. После чего один из спасателей направился к группе руководства крекинг-завода.

– Все обыскали, нашли только одно тело, – проговорил он будничным тоном. – Смотреть будете? Хотя там так все изуродовано, просто куски мяса… Вряд ли лицо можно узнать…

При этих словах стоящие переглянулись, даже несколько побледнели, никто из них не двинулся с места. Царило напряженное, скованное молчание. Спасатель МЧС, видимо, прекрасно понимавший страхи присутствующих, молча, терпеливо ждал.

– Кто был в цеху-то? – спросил наконец один из мужчин, по виду самый главный. – Кто успел выбежать перед взрывом, а кто остался?

– Ясно, кто, – сказал сердито Щеглов. – Венглер остался. Я ему кричал: «Тикай, Сергей Викторович, сейчас эта штука взорвется, сгоришь на хрен». А он стоит, смотрит словно завороженный, как пар из реактора идет.

– Откуда вы ему кричали? – поинтересовался спасатель МЧС.

– Из-за бетонного экрана, – отвечал Щеглов.

– Ты был за бетонным экраном возле реактора? – удивился солидный мужчина. – И уцелел при взрыве?

Щеглов смущенно замялся, за него ответил спасатель МЧС: – Вполне может такое быть, товарищ директор завода, – заявил он уверенно. – Экран как бы создает мертвое пространство, взрывная волна проходит мимо, как бы огибает его, и находящегося за ней только огнем немного опалило, и все. Этот экран очень умные люди строили.

Названный директором крекинг-завода сначала пристально посмотрел на Щеглова, потом кивнул и спросил спасателя МЧС:

– Ну, если точно известно, что в цеху был только один Венглер, зачем же нам тогда смотреть на труп? Ясно, что это он…

– Так положено, – пожал плечами спасатель.

– Вы говорите, он сильно изуродован? – переспросил директор. – Он что, обгорел, что ли?

– Ну, обгорел он не сильно, – отвечал тот преспокойно. – На него какая-то деталь арматуры свалилась, кости переломала. Посмотрите. Может быть, можно узнать. В любом случае опознавать придется. Для милиции акт составлять и все такое…

Тяжко вздохнув, мужчины направились к лежащему на асфальте черному полиэтиленовому свертку. Недолго думая, мы с Валерией Дмитриевной последовали за ними. Один из спасателей стал осторожно разворачивать черный полиэтилен, и я почувствовала, как меня охватывает дикий ужас и ноги делаются ватными.

– Не смотрите, – сказала главный инженер, осторожно беря меня за руку, отводя в сторону и поворачивая спиной к страшному свертку. – А то потом ночью уснуть не сможете.

Мы обе стали послушно глядеть в сторону. Слышали, как перестал шуршать полиэтилен, на минуту воцарилось молчание.

– Да, это он, – сказал Щеглов. – Вон и рубашка его, часы на руке…

– Эх, бляха муха, – проговорил директор крекинг-завода. – Щеглов, ты ж рядом был. Не мог, что ли, утащить его из опасной зоны взрыва?

– Я что, помню, что делал? – отозвался хмуро Щеглов. – Я как увидел, что реактор вот-вот взорвется, одна только мысль – бежать. В таких ситуациях, сами знаете, каждый думает только о себе.

– Правильно, – вторил ему кто-то. – Стал бы он нашего Сергея Викторовича спасать, и его бы вытащить не успел, и сам бы погиб.

Мы опять услышали, как шуршит полиэтилен, видимо, тело снова заворачивали. Когда мы обе решились обернуться, обычный черный сверток лежал на асфальте. Группа руководства завода стояла рядом, покачивая головами.

– А чей реактор, собственно, взорвался? – вдруг резко обернувшись, спросил директор завода.

– Шутовой, – отозвался Щеглов. – Сегодня только один ее и работал, для остальных нагрузки не хватает. Вы же сами распорядились второй и третий реакторы временно остановить.

– Да, помню, – отозвался директор хмуро. – Как же это она, а? Неужели вентили перепутала? Столько лет проработала, все было нормально.

В этот момент мы заметили приближающуюся к нам фигуру в белом халате, наверное, одного из врачей «Скорой помощи».

– Послушайте, там пострадавшая пришла в себя, – сказал он, подходя к нам. – Она очень просит, прежде чем ее увезут, сказать вам несколько слов.

Директор удивленно посмотрел, но последовал за врачом, что-то недовольно ворча себе под нос. Мы все двинулись за ними.

Аппаратчица лежала уже на медицинских носилках возле машины «Скорой помощи», готовая к отправке, группа врачей стояла кружком возле нее, и они о чем-то переговаривались между собой. Шутова была по-прежнему бледной, но на этот раз ее глаза были широко открыты и лихорадочно блестели. Увидев нас, приближающихся к ней, она задрожала.

– Михаил Евгеньевич, послушайте! – Она заговорила горячо, быстро, но очень тихо, на большее, очевидно, не хватало сил. – Михаил Евгеньевич, я ничего не перепутала, клянусь вам!

– Да? – вдруг вспылил директор. – А почему же тогда реактор взорвался, можете вы мне это объяснить? Само собой это ведь не взорвется, правильно?

Я видела, как губы лежащей на носилках отчаянно кривятся, а глаза налились слезами. Один из врачей «Скорой помощи» осторожно тронул директора за рукав.

– Слушайте, не надо так! – тихо проговорил он. – Ее состояние достаточно тяжелое.

Директор смутился, потупился с выражением досады на лице, стал в растерянности потирать себе лоб. Мы стояли вокруг, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.

– Я клянусь вам! – продолжала сквозь слезы аппаратчица. – Всякий раз, прежде чем эти проклятые вентили крутить, я сосредотачиваюсь, думаю, что именно и в каком порядке нужно сделать, смотрю на этот плакат. И в этот раз все было так же. И я отлично помню, что сначала открыла синий вентиль, а потом красный. Не знаю, почему произошел взрыв.

– Да, – вдруг неожиданно для самой себя заговорила я. – Я отлично помню, Шутова сначала потянулась к синему вентилю. Вот только как она его открывала, я не видела, меня отвлекли.

Несколько мгновений руководящая компания молча и изумленно смотрела на меня.

– Слушайте, вы кто, собственно, такая? – в изумлении спросил директор завода. И до меня вдруг дошло, что, перемазанная нефтью, я, вероятно, имею очень даже экстравагантный вид, но ведь это может навести на какие угодно мысли. Я и не подумала об этом, когда рухнула на пол под тяжестью навалившейся на меня аппаратчицы, между прочим, спасшей мне жизнь.

– Это Ирина Лебедева с телевидения, – поспешила объяснить Валерия Дмитриевна, главный инженер. – Мы ее сюда пригласили…

– Пригласили? Кто? Зачем? – возмутился директор.

– Сейчас трудно вспомнить, от кого именно исходила инициатива, – произнесла Валерия Дмитриевна не совсем уверенно.

– И она что, находилась в аппаратной во время технологического процесса? – спросил директор прокурорским тоном.

– Конечно, была, – подтвердил Щеглов. – И во время взрыва тоже.

Тут директор и все остальные уставились на меня во все глаза.

– Как вы в таком случае уцелели? – спросил он ошарашенно. – Я вас поздравляю, из всех пострадавших вы отделались легче всего!

– А ее Наташка своим телом накрыла! – пояснил Щеглов. – Я когда вбежал, она аккуратненько так поверх тележурналистки лежала… Сама без сознания, а ее спасла.

Все снова и снова переводили взгляд с меня на лежащую на носилках Шутову, которой, видно, снова стало нехорошо, и она в изнеможении закрыла глаза.

– Это она и виновата, сбила Наташку с панталыку, – вдруг с непонятной мне ненавистью сказал Щеглов. – Пристала к ней с вопросами, что да как. А та голову и потеряла: как же, к ней с телевидения приехали! Наверное, уже телезвездой себя вообразила.

– Ты все врешь, Щеглов! – вдруг тихо и отчетливо сказала лежащая на носилках. – Ирина Лебедева мне ничуть не мешала и с расспросами ко мне не приставала. Как ты можешь все это утверждать? Тебя же в это время не было в аппаратной!

– В аппаратной не было, – согласился Щеглов. – Я внизу стоял и через окно все видел.

– Ничего ты не видел, ты с Венглером трепался, – с видимым усилием проговорила аппаратчица. – И теперь тебе ответственность полагается за то, что ты во время технологического процесса в аппаратную постороннего человека привел.

– Ты сама разрешила ей там находиться!

– Все равно, правилами техники безопасности это запрещено, – проговорила как-то безжизненно аппаратчица. – Это ты недоглядел, а теперь хочешь на меня всю вину свалить.

– А на кого еще я должен ее валить? – вдруг вспылил Щеглов. – Кто вентили перепутал – я? Кто не в той последовательности их открыл?

– Я не перепутала! – вдруг изо всех сил крикнула Шутова. – Я все сделала правильно!

Ее тело на носилках вдруг обмякло, глаза закатились, лицо посерело, рот скривился. Врачи «Скорой помощи» засуетились, стали надевать на лицо потерявшей сознание кислородную маску. Один из врачей, повернувшись к нам, строго сказал:

– Так, господа, все: производственное совещание окончено! А то мы ее не довезем, по дороге помрет!

И так выразительно посмотрел на нас, что директор, а вслед за ним и все остальные отступили в сторону, молча и хмуро наблюдая, как носилки с бесчувственной аппаратчицей задвигают в машину «Скорой помощи».

– Я же говорил, – продолжал вполголоса оправдываться Щеглов. – На время технологического процесса надо посторонним покинуть цех. А Наташка мне возразила: «Нет, пусть останется. Под мою ответственность». Ну, скажите, разве не так это было? – повернулся он вдруг ко мне.

Мне ничего не оставалось, как подтвердить его слова. Директор с сумрачным видом наблюдал за нами, потом кивнул.

– Ладно, ситуация ясна, – сказал он наконец. – Вы отвлекли аппаратчицу от ее обязанностей, в результате та допустила ошибку в управлении технологическим процессом, что привело к аварии. Винить вас в этом никто не винит, вы про все эти тонкости знать не могли, а вот самой Шутовой достанется, это я вам обещаю… Если бы при этом человек не погиб, тогда ладно, может быть, без лишнего шума замяли бы дело, но теперь! – Директор тяжело вздохнул. – Эх, Серега, Серега! Столько лет на нашем заводе проработал, производство от первого до последнего звена наизусть знал! И вот, на тебе…

Тут до нас донеслись звуки чьих-то отчаянных рыданий и воплей, которые не мог заглушить даже шум работавших возле цеха пожарных машин. Оглянувшись, мы все увидели, как около свертка из черного полиэтилена рыдает какая-то женщина, рухнув на колени прямо на асфальт, а один из спасателей стоит рядом и сумрачно смотрит на нее.

– Жена, – пояснил вполголоса директор. – Вот для кого горе-то. Эх, Серега, Серега, как же это тебя угораздило-то?!

Тем временем к черному полиэтилену подъехал еще один «уазик» с надписью «Дежурная УВД» на лобовом стекле. Один из спасателей бережно поднял за плечи жену погибшего Венглера и повел ее прочь от мертвого тела. Два санитара в белых халатах с бесстрастным выражением лица взяли сверток с двух сторон и стали весьма небрежно запихивать его в салон автомобиля «УАЗ». Вдова Венглера, увидев это, зашлась истерическими рыданиями.

– У него, наверное, дети остались, – предположила я, чувствуя, что фраза моя совсем не к месту и звучит довольно глупо.

– Да, двое, – отозвался директор. – Сын и дочь. Сын Юрка, девятнадцать лет, в политехе учится… Хороший парень!

В это время к директору подошел мужчина с золотым перстнем на пальце. Я не сразу сообразила, что уже видела его сегодня, это был начальник охраны крекинг-завода.

– Михаил Евгеньевич, там на проходной еще какой-то корреспондент пройти хочет, – сказал начальник охраны. – Говорит, криминальный репортер. Говорит, ему нужна Ирина Лебедева… – продолжал начальник.

Некоторое время директор смотрел на него сумрачно, потом безнадежно махнул рукой.

– А, хрен с ним, пусть проходит, – сказал он со вздохом. – Криминальный так криминальный. Вот она, Ирина Лебедева, пусть берет ее.

Директор крекинг-завода махнул на нас рукой и, снова вздохнув, направился к исходившей рыданиями вдове погибшего начальника пятого цеха. Его свита следовала за ним. Тем временем я видела, как начальник охраны отдает какой-то короткий приказ по небольшой компактной рации, после чего, сунув ее обратно в карман, с любопытством и наглой усмешкой рассматривает меня. Я чувствовала, как против воли голова моя начинает кружиться и в груди тесниться от восторга, впрочем, это было не удивительно, ведь начальник охраны был красивым мужчиной.

– Вон, идет ваш знакомый, – сказал он, кивая куда-то в сторону проходной, после чего, повернувшись, направился прочь.

Обернувшись, я и в самом деле увидела приближающегося Валерия Гурьева, нашего криминального репортера.

Не доходя нескольких метров, он вдруг узнал меня, на мгновение остолбенев, потом вдруг покраснел и стал как-то странно кривляться. Я поняла: его душит приступ еле сдерживаемого смеха. Молча и довольно равнодушно наблюдала я, как некоторое время Валера пытается взять себя в руки. Когда он все-таки справился с собой и подошел ко мне, непроизвольные ухмылки то и дело проскальзывали у него по лицу. Такой уж он был ехидный, наш криминальный репортер Гурьев.

– Везет тебе, Ирина, прямо-таки притягиваешь к себе несчастья, – сказал он. Потом его лицо снова растянулось в ухмылке: – Хорошо выглядишь! Говорят, нефть никакие шампуни не берут, только бензин…

– Значит, буду мыться бензином, – преспокойно констатировала я.

И, вытащив из сумочки зеркальце, взглянула в него: так и есть, я вся чумазая. В нефти перемазана не только одежда, но и лицо.

– Меня тут чуть не убило этим проклятым взрывом, – сказала я. – Не до внешнего вида. А ты что, собственно, приехал? Здесь никакого криминала, просто несчастный случай…

– Как знать. – Валера Гурьев, продолжая ухмыляться, неопределенно пожал плечами. – Совпадений уж больно много: взрыв реактора, человеческие жертвы, и это все в то время, когда Ирина Лебедева как раз готовит там свою новую программу… – Оглядывая меня, он опять ехидно захихикал: – Между прочим, пошли скорее, а то твой Костя Шилов с ума сойдет.

– Где он? – Я и в самом деле встревожилась. – Он что, здесь? А почему сюда не прошел? – Валера Гурьев с усмешкой наблюдал мою тревогу.

Отношения с Костей были у меня исключительно дружеские, без всяких даже намеков на интим. Но я знала, что Костя отчаянно и безнадежно влюблен в меня и в случае, если решит, что мне угрожает какая-то опасность, может сорваться и начать совершать глупости. От этого его нужно было тщательно оберегать.

– Не пугайся, все нормально, – сказал наконец Валера, вдоволь насладившись моим смятением. – У ворот проходной дожидается. У него же нет журналистского удостоверения, его сюда не пропустили. Потом, он же с машиной, ее он в этом сомнительном районе тоже одну оставлять не хочет.

– А с какой стати он вообще сюда приехал? – недоумевала я.

– А с такой! – Валера довольно ухмыльнулся. – Он как узнал, что на крекинг-заводе ЧП и ты как раз там должна быть, все бросил, Кошелева в глаза на хрен послал, сел в машину и сюда помчался. Я едва его уговорил меня с собой взять.

Я кивнула, торопливым шагом направляясь к проходной завода. Оставлять в таком состоянии Костю и вправду было нельзя.

Костя Шилов изумился при виде моей «закопченной» внешности и перепачканной нефтью одежды. Но в отличие от Валеры не зашелся смехом, а страшно встревожился. Впрочем, быстро успокоился, поняв, что я никак более не пострадала. Однако потребовал подробного и тщательного рассказа о том, что именно произошло со мной на крекинг-заводе. Валера Гурьев тоже смотрел на меня с жадным любопытством, и я поняла, что мне не отвертеться.

Рассказывала я, стоя возле машины рядом с заводом. Шилов время от времени хмурился и приходил в ужас от мысли, какой опасности я подвергалась в его отсутствие, но в общем и целом был совершенно спокоен и даже как будто бы счастлив, что все так хорошо обошлось. Валера, напротив, вскоре потерял интерес к моему рассказу: по-настоящему его интересовал только криминал, здесь же криминалом, по-видимому, и не пахло, стало быть, вся эта история его мало касалась.

Потом Костя предложил довезти нас домой на телевизионной «Волге», от чего никто из нас не решился отказаться: крекинг-завод был черт знает как далеко от центра города. По пути мы все трое молчали, каждый отдался своим мыслям. Мне, несмотря ни на что, не давало покоя сегодняшнее происшествие. Перед глазами все стояло бледное лицо аппаратчицы Наташи Шутовой, из последних сил клявшейся, что она все сделала правильно и вентили открыла в нужном порядке. Вообще-то, утверждать такое было в ее интересах, ведь за халатность, приведшую к гибели человека, ей полагалась немалая ответственность. А с другой стороны, если она и вправду повернула вентили в правильной последовательности? Я ведь своими глазами видела, как она потянулась к синему вентилю, а не к красному! Жаль, конечно, что Щеглов меня отвлек и я не увидела, какой она на самом деле открыла… Но трудно поверить, чтобы человек, столько проработавший на производстве, знающий его на сто процентов, мог перепутать, когда и почему должна сначала потечь вода, а потом создаваться вакуум, причем плакат на эту тему висит на стене перед глазами… А что я ее могла отвлечь разговором, как утверждают директор и этот Щеглов, так это полнейший вздор: вовсе я с ней не разговаривала, а просто стояла и смотрела. Что-то в этой истории мне решительно не нравилось, и я не совсем понимала что. Можно, конечно, плюнуть и сказать, да какое мне дело до всего этого! Радуйся, что осталась жива и здорова, только в мазуте немного перемазалась, ну, так это отмоется, не шампунем, так бензином. Но тут мне вспомнилось, как в момент взрыва меня сзади отчаянно схватила Наташа Шутова, как повалила на пол и накрыла собой и своим таким неуклюжим, бесформенным комбинезоном. Эта бесформенность, однако, спасла нам обеим жизнь. Вот именно – спасла жизнь! Я вспомнила, как плясали вокруг нас языки пламени, как навалилась на меня страшная, невероятная тяжесть, наверное, взрывной волны. Если бы не Наташа, я погибла бы в этом аду, как бедный Сергей Викторович, и теперь бы точно так же, как он, лежала завернутая в черный полиэтилен. Наташе Шутовой я обязана жизнью, вот что! А раз так, разве не мой долг помочь ей? Хотя бы тем, чтобы попытаться разобраться в этом деле, тем более что есть веские сомнения в том, что Наташа и правда допустила ошибку. И пусть администрации крекинг-завода это не понравится, пусть ко мне это не имеет прямого касательства…

– О чем задумалась, Ирина? – Валерий прикоснулся к моей руке. – Смотри, уже приехали…

Наша машина остановилась, припарковавшись неподалеку от моего дома. Гурьев и Костя недоумевающе смотрели на меня.

– Что-нибудь случилось, Ирина Анатольевна? – обеспокоенно спросил Шилов. – Вы что-нибудь забыли там, на заводе?

– Нет-нет, Костя, пока все в порядке, – поспешила я заверить его. – Кстати, какие у вас планы на завтра?

Мужчины смущенно переглянулись. Наконец заговорил Валера:

– У него планы заглаживать перед начальством свой несвоевременный посыл на хрен, – сказал он, с ухмылкой кивая на Костю. – Так что, Ирина, завтра на его машину лучше не рассчитывай. Если, конечно, не хочешь, чтобы Шилова с работы уволили.

Нет, я не хотела, чтобы Костю уволили, Валера был прав.

– А ты сам-то завтра очень занят? – спросила я.

– Может, и не очень. – Валера усмехнулся: – А скажи, ты что, собственно, задумала?

– Еще не знаю, – вздохнула я. – Завтра в девять встретимся на работе, может, к тому времени что-то и решу. Не нравится мне вся эта история на заводе, понимаешь? Не нравится!

С этими словами я вылезла из серой телевизионной «Волги» и направилась домой, где меня ждал мой муж Володька, должно быть, уже вернувшийся со своих лекций в университете.

 

Глава 2

– Ну вот, сразу видно, что ты побывала на крекинг-заводе! – сказал Володька, встретив меня в прихожей и критически рассматривая мой внешний вид. – Вот и Виталька Белоусов тоже постоянно жалуется, что каждый раз, когда его сын приходит с улицы, сразу видно, где именно он побывал и куда слазил…

– Ты замечательно остроумный мужчина, – сказала я, – для жениха это очень важное качество. Но для супруга много любезнее было бы с твоей стороны, если бы ты придумал, как мне отмыть лицо от мазута…

– А это мазут? – В его вопросе чувствовался профессиональный интерес. – Мазут я очень люблю, в свое время диссертацию по нему защитил очень успешно.

– Ах, ну да, ты ведь у нас нефтехимик! – сказала я саркастически, сбрасывая туфли и направляясь в ванную. – Но готова поспорить, что в твоей диссертации не было ни слова о том, как отмыть от мазута лицо и руки.

– Да я это и так знаю. – Володька пожал плечами. – Мазут, как и гудрон, как и битум, хорошо растворяется в бензине. У нас в доме где-то был бензин специально на такой случай…

Конечно, я знала, что у нас в доме хранится бензин, и в отличие от Володьки даже знала, где он спрятан. Взяв с полки бутылку с прозрачной маслянистой жидкостью, я открыла ее, стала тереть ею лицо и руки, черные маслянистые пятна растворялись в ней мгновенно, и их после этого легко было стирать тряпочкой. Ободренная было успехом, я попробовала сделать то же самое и с блузкой. Но к ней бензин отнесся менее доброжелательно, чем к моей коже, и я решила, что, пожалуй, блузку и юбку, в которые я в тот день была одета, придется выкинуть. Пока же, аккуратно сняв вещи, я положила их в бельевой таз – сразу сунуть в помойное ведро у меня не хватило духу.

– Если не секрет, как это тебя угораздило, а? – спросил Володька, с вялым любопытством наблюдая за моими манипуляциями. – Цистерну с нефтью на тебя опрокинули, что ли?

– Да нет, все гораздо проще, – сказала я как можно легкомысленней. – Там, на крекинг-заводе, реактор с нефтью взорвался, а я была поблизости. Вот меня всю и окатило.

– Реактор взорвался? – С затаенной радостью я отметила, что лицо Володьки вытянулось. – На крекинг-заводе? Ни фига себе! То-то я смотрю, в той стороне столб черного дыма к небу тянется. Я так и подумал, уж не случилось ли что на крекинге, в то время как ты там ошивалась.

– Случилось, как видишь, – сказала я сухо, заканчивая водные процедуры и надевая домашний халат вместо испорченной нефтью одежды. – Я, кстати сказать, хотела с тобой посоветоваться! – заявила я, проходя в нашу гостиную и усаживаясь на диван. Володька тотчас пристроился рядом со мной.

– А скажи, – начал он, – что именно там, собственно, взорвалось?

Я озадаченно уставилась на него. Конечно, название этого реактора мне говорили, даже не один раз, но вспомнить его при всем желании теперь я не могла.

– Там что-то с вакуумом было связано, – сказала я, напряженно потирая лоб. – И еще с водой…

– Может быть, ректификационная колонна? – предположил Володька.

– Нет, нет! – я решительно замотала головой. – Они не называли это колонной, отлично это помню. Там один кран синий, другой красный, и сначала нужно повернуть синий, а только потом красный, иначе произойдет взрыв. Они там авиационный керосин на этой установке получают, – вспомнила наконец я.

– Ах, вот это что! – воскликнул радостно Володька. – Это установка по вакуумному гидроформингу нефти.

– Вот-вот! – подтвердила я. – Именно так они и говорили. Я же помню: гидро-, что-то с водой связано.

– Ну, тогда понятно, почему она взорвалась, – продолжал уверенно Володька, – Ты, наверное, пристала к аппаратчице со своими вопросам, та отвлеклась, забылась и вот перепутала краны: вместо воды сначала открыла вакуумный кран. Там, видишь ли, в таком случае происходит дикий перепад давления, такого стенки реактора при всем желании не выдержат. Да, Иринка, везет тебе на несчастья! – добавил муж, сочувственно глядя на меня.

А я продолжала смотреть на него озадаченно. Уверенность, с какой мой супруг повторил версию руководства завода, меня сильно смущала.

– Понимаешь, Вовик, – осторожно заговорила я. – Аппаратчица клянется, что она в правильной последовательности повернула вентили.

– Конечно, она в этом клянется! – заявил Володька самоуверенно. – И будет со слезами на глазах клясться перед государственной комиссией. А что еще ей остается делать? Это же подсудное дело, то, что она там учинила! Надеюсь, никто не погиб?

– Погиб, – ответила я. – Начальник цеха…

– Ну, вот видишь! – заключил Володька торжествующе. – Боюсь, ей круто за это отвечать придется. Комиссию теперь никакими доказательствами не убедишь, если она даже будет плакать и утверждать, что все сделала правильно.

Муж умолк, видно было, что он исключительно доволен собой, своей проницательностью и тонким знанием женской психологии. А я, задумчиво глядя в лицо моему супругу, все пыталась вспомнить, воскресить перед внутренним взором эти мгновения, последние секунды перед взрывом, сосредоточенное лицо аппаратчицы Наташи Шутовой… Вот ее руки тянутся к вентилю – синему, а вовсе не красному, который к тому же находится совсем в другой стороне от пульта, довольно далеко от синего…

– Вовик, а ты уверен, что этот реактор не мог взорваться сам по себе? – спросила я. – Из-за какой-нибудь внутренней неисправности, например. Не по вине аппаратчицы.

– Ну, чего захотела… – раздумчиво протянул мой супруг. – Химия – это тебе не математика, не точная наука, здесь на сто процентов ни в чем нельзя быть уверенным.

Я снова задумалась, внимательно глядя в лицо супругу.

– А ты не помнишь, – сказала я, – такие реакторы… по вакуумному гидроформингу нефти… Были прежде случаи, чтобы они взрывались?

Володька смотрел на меня озадаченно, потирая лоб, честно пытался припомнить.

– Знаешь, – сказал наконец он, – мне сейчас кажется, что бывали, что-то я такое слышал, очень даже любопытное. Но где, что… Самое главное, из-за чего происходил взрыв, сам механизм процесса – вот этого я сейчас ни за что не вспомню… Стой-ка! – вдруг вскочил он. – Знаешь, кто по вакуумному гидроформингу нефти диссертацию писал? Лешка Самосадный! Помнишь, был у нас такой, небольшого роста, сутулый?

Я кивнула. Конечно, я помнила Самосадного уже из-за одной его необычной фамилии. Пару раз он приходил к нам в гости потрепаться на химические темы. Самосадный был из тех чудаков, которые, кроме своей отрасли знаний, ничего более не знают и ни о чем другом говорить не умеют. Зато в химии, которой он, похоже, жил, его эрудиция была бесспорна, он запросто мог рассуждать практически обо всем, что касается этой науки, – во всяком случае, так утверждал мой муж.

– Сейчас мы ему позвоним, он должен знать, – сказал Володька, направляясь к телефону. – Кстати, – он вдруг остановился на полпути, – ты что, есть сегодня вообще не собираешься? Или тебя на крекинг-заводе покормили?

Володька вспомнил о еде, как всегда, вовремя: из-за всех этих печальных происшествий я совсем забыла о ней. И теперь голод проснулся во мне с дикой силой. Оставив Володьку разговаривать с Самосадным по телефону, я направилась на кухню, где, к радости своей, обнаружила даже кое-что съедобное. Со стороны Володьки было очень любезно съесть не все от приготовленного мною сегодня утром обеда.

Впрочем, долго жевать мне на этот раз не пришлось. На пороге кухни возник сияющий супруг и радостно объявил:

– Послушай, Ирин, Самосадный приглашает нас к себе домой на ужин!

Я чуть не подавилась.

– Что, прямо сейчас? – кое-как выдавила я из себя. – У меня сейчас нет сил даже до постели дотащиться, не то что куда-то еще в гости ехать!

При виде выражения моего лица муж смутился. – Но… Я так понял, тебя все это очень интересует… – проговорил он. – Разве нет? Мне кажется, ради науки можно пренебречь любой усталостью!

Я кивнула. Ради науки… Не ради науки, а ради спасения аппаратчицы Наташи должна была я теперь пренебречь своей усталостью. Что ж, это было справедливо: если я хочу в этом деле разобраться, я должна ковать железо, пока горячо. Как говаривал тот же Валера Гурьев, сыщика ноги кормят!

– Понимаешь, – продолжал между тем Володька извиняющимся тоном. – Самосадный как узнал, что на крекинг-заводе авария и что ты оказалась ее свидетельницей, сказал, что мы должны немедленно ехать к нему и все рассказать. Иначе он сам к нам приедет!

– Вот и пусть едет к нам! – сказала я сердито. – А я за сегодняшний день уже достаточно наездилась, больше не хочу.

– Ну нет, Ирина! – расстроился Володька. – Он уже попросил свою мать приготовить лечо с грибами, мы как раз к тому времени успеем.

Вид у моего мужа в предвкушении приятного ужина был такой довольный, что я не посмела отказаться, встала из-за стола, на котором остался недоеденный ужин, и отправилась переодеваться. Я надеялась, что запах бензина, которым я отмывала лицо и руки, улетучился и он не помешает нашему застолью.

* * *

Самосадный жил довольно далеко, но до его дома ходил прямой автобус, который домчал нас довольно быстро. Мы успели как раз к столу и уселись за него сразу же, как вошли. Как ни хотелось Самосадному узнать подробности происшествия на крекинг-заводе, он вынужден был последовать настоянию своей матери, полной и совершенно простонародной на вид пожилой женщины, и дать нам поесть. Что было далеко не лишне. Есть мне по-прежнему очень хотелось, а приготовленное матерью Самосадного лечо с грибами было и впрямь замечательно вкусно. Сам хозяин почти не ел. Но, умилительно глядя на нас с Володькой, непрерывно трепался о каких-то химических делах и в конце концов перескочил и на вакуумный гидроформинг нефти.

– Вот, вот, – приободрил его Володька с набитым ртом. – Об этом расскажи! Мы ради этого к тебе и приехали.

– Ну, что тут рассказывать, – Самосадный немного помялся. – Вакуумный гидроформинг нефти – это процесс получения высокооктановых легких углеводородов из первичной углеводородной смеси методом барботирования водяным паром при пониженном давлении…

– Стой, стой, Леха! – Володька в негодовании даже отложил в сторону ложку. – Здесь тебе не научная конференция, нечего людей-то пугать…

Самосадный заметно обиделся.

– Что ж тогда вам рассказывать-то? – спросил он, глядя почему-то на меня. – Химия – это вам не бульварный роман, это наука, она всегда такими выражениями оперирует.

– Вот что нам лучше расскажите, – начала я. – Сегодня на крекинг-заводе взорвался реактор вакуумного гидроформинга нефти…

– Да, я знаю, – бесцеремонно перебил меня Самосадный. – Мне ваш муж по телефону это уже сообщил. Вот я и хотел бы узнать от вас подробности, почему это произошло. Самое простое объяснение, конечно, это то, что аппаратчица попросту перепутала вентили, подала сначала вакуум в реактор, где была одна только нефть. Это, конечно, непременно должно было привести к взрыву…

– Володька мне это уже рассказал, – несколько резковато возразила я. – И, между прочим, на заводе то же самое думают. Для них, знаете ли, проще всего обвинить во всем простую аппаратчицу, чем копаться всерьез в этом происшествии, из которого еще неизвестно, что можно выкопать.

– Ну а вы, собственно, что хотите? – спросил несколько недоумевающе Самосадный.

– Меня же интересует, возможно ли чисто теоретически, чтобы при правильной подаче сначала воды, затем вакуума реактор так внезапно взорвался… При том, что аппаратчица выполнила все правильно, реактор все-таки взорвался.

Тут Самосадный серьезно задумался, и я почувствовала досаду на своего драгоценного супруга. Бог знает, о чем они там болтали по телефону, но самого главного, из-за чего мы к нему приехали, Володька, похоже, ему не сообщил. А между тем наш ученый друг мог бы тем временем основательно продумать проблему, вместо того чтобы теперь сидеть молча и рассеянно пялиться в потолок.

– Вы знаете, – сказал наконец Самосадный, – теоретически при определенном стечении обстоятельств такой взрыв вполне возможен. И я даже теперь вспомнил, что был один такой случай, по счастью, не на нашем заводе…

– Да, и я тоже помню, что-то такое было, – сказал Володька. – Только что именно? Из-за чего тогда этот взрыв произошел?

– Из-за сернистого ангидрида, – сказал Самосадный веско и с расстановкой.

– Вот как? – удивился Володька. – Так в нефти же всегда есть сернистый ангидрид, и ее всегда гонят на керосин, все идет нормально.

– Тут дело в концентрации, – пояснил задумчиво Самосадный. – Да, я теперь точно вспомнил: для вакуумного гидроформинга нефти существует ПДК по сернистому ангидриду, как раз после того случая его и ввели.

– ПДК по сернистому ангидриду? – таращил глаза Володька. – Впервые слышу!

– Не веришь? – пожал плечами Самосадный. – На, смотри!..

И Самосадный встал из-за стола, подошел к одной из многочисленных полок с книгами, простиравшихся вдоль стен этой комнаты, снял с нее одну, очень толстую, по виду какой-то химический справочник, и протянул его Володьке. Тот послушно взял справочник и стал его листать, положив к себе на колени и согнувшись над ним на манер вопросительного знака.

– Слушайте, ребята, а что такое ПДК? – осторожно спросила я.

– Предельно допустимая концентрация, – отозвался Самосадный. – Для каждого без исключения процесса существует перечень веществ, наличие которых в концентрациях, превышающих допустимые, оказывается вредным и даже гибельным для здоровья человека.

Наверное, Самосадный искренне думал, что он мне все нормально объяснил. Я же, беспомощно хлопая глазами, сидела и покорно ждала, что мой супруг оторвется наконец от своей книги и объяснит мне все это в более популярных выражениях.

– Про эту ПДК мало кто помнит, – продолжал меж тем Самосадный задумчиво, – потому что он значительно выше средней концентрации сернистого ангидрида, встречающейся в нефти.

– Да, действительно, – вполголоса пробормотал Володька, глядя в книгу. – Вот она, ПДК, и действительно очень высокая, 5,4 %. Столько в нефти и не встречается никогда! – заявил он самоуверенно.

– Встречается, – спокойно возразил Самосадный. – Редко, но встречается. И когда такая нефть попадает в установку вакуумного гидроформинга, происходит взрыв.

Я вопросительно переводила взгляд со своего супруга на Самосадного, пытаясь понять, что скрывается за их мудрыми рассуждениями.

– Послушайте, – сказала я, – а есть какая-нибудь возможность доказать, что в реактор попала нефть с повышенным содержанием… этого?..

– Сернистого ангидрида? – подсказал Володька. – Можно, конечно. Надо делать анализ партии нефти, которая поступила в реактор.

– А разве обычно такой анализ не делается? – спросила я. – Я хочу сказать, перед подачей в реактор?

– А черт их там знает, что у них делается! – отозвался Самосадный. – Как бы то ни было, вас они делать этот анализ не допустят, вы человек для этой организации совершенно посторонний. Вам они вообще ничего не должны ни показывать, ни объяснять.

Пессимистическое заключение Самосадного отозвалось внутри меня тоской, только сдаваться мне пока еще не хотелось.

– Может быть, подключить адвоката? – предположила я. – Ведь если не был сделан обязательный анализ на сернистый ангидрид, а его концентрация случайно превысила ПДК, значит, вина за взрыв лежит на администрации крекинг-завода, а не на аппаратчице.

– Да, но только попробуйте это доказать! – с печальной усмешкой сказал Самосадный. – Содействия со стороны администрации завода вы точно не дождетесь. Кстати, почему у вас такая уверенность в невиновности аппаратчицы? – спросил он небрежным тоном. – Вы что, видели, как она открывала вентили?

– Ну… – я немного замялась. – Почти что видела.

– То есть как это – почти? – изумился Самосадный. – Вы что, были в аппаратной во время взрыва?

Мне ничего не оставалось, как признаться, что я там была. И мой Володька, и Самосадный ошалело вытаращили на меня глаза.

– Ну, ничего себе! – воскликнул Володька в изумлении. – Как же это ты тогда уцелела? Ведь там же взрывная волна, и полыхнуть должно было как следует. А ты даже не поцарапалась!

– А аппаратчица меня своим телом накрыла, – преспокойно сообщила я. – Сама она в больницу попала, а я, вот видишь, жива и здорова.

– Вот это да! Прямо роман! – Самосадный и не скрывал своего изумления. – Только если вы были в аппаратной и точно видели, что аппаратчица сначала открыла вентиль с водой, а потом вакуумный…

– В том-то и дело, что я не видела. – объяснила я. – Меня окликнули снаружи, из цеха, где стояли реакторы.

– Это тот, что погиб, тебя окликнул? – спросил Володька.

– Нет, другой. Их там было двое.

– И что, этот первый не погиб? – снова изумились оба моих собеседника. – Как же это ему удалось?

– Говорит, вовремя за железобетонным экраном спрятался, – пояснила я. – Спасатель МЧС сказал, что такое вполне возможно.

Мои собеседники удивленно переглянулись, словно сомневаясь, стоит ли доверять моим словам или нет.

– И зачем же этот, который выжил… Зачем он тебя окликнул? – спросил у меня Володька.

– Зачем, зачем… – Я чувствовала немалую досаду: с каких это пор муж начал меня ревновать к людям, с которыми я встречаюсь по работе? – Говорит: «Выгляните, посмотрите, здесь сейчас самое интересное будет», – сказала наконец я.

– Так, и вы выглянули? – Самосадный смотрел на меня заинтересованно.

– Разумеется!

– И что вы увидели?

– Да ничего особенного, – я пожала плечами. – Увидела, как пар идет, словно из прорванной трубы теплотрассы.

– Пар идет? – Вид Самосадного становился все заинтересованней. – А откуда шел пар?

– Не знаю, – я пожала плечами. – Сначала вроде бы из какой-то трубы. А затем, как реактор стал дрожать, он откуда-то из-под реактора повалил.

– Из-под реактора? – Самосадный и мой муж удивленно переглянулись. – Но если из-под реактора шел пар, значит, аппаратчица первым открыла вентиль с водой. Тогда взрыва быть не могло!

– Но он был, – заметил Володька. – Значит, все-таки халатность дирекции завода… Пустили партию нефти в переработку, не сделав полный количественный анализ, а как взорвалось, стали все валить на простую аппаратчицу. Ирина права, это намного удобнее.

– Черт их там разберет, – заметил печально Самосадный. – Ведь, по правилам, химический состав нефти определяют несколько раз, прежде чем она в реактор попадет. Сначала при добыче, непосредственно на месторождении, затем при оформлении документов на транспортировку, если она осуществляется по железной дороге или водным транспортом. Потом по прибытии на нефтеперерабатывающий завод. И про эту ПДК ты не знаешь, потому что работаешь совсем в другой сфере. А химики на заводе, которые отвечают за анализ поступающей на переработку нефти, отлично про него помнят и знают. Они не могли пропустить неликвидную нефть, понимаешь? Я на сто процентов уверен!

– Однако ж пропустили, – заметил Володька. – И произошел взрыв.

Некоторое время оба мужчины растерянно молчали. Я сидела, затаив дыхание, ждала, что они еще скажут.

– Может быть, это была левая партия нефти? – предположил Самосадный. – Кто-то тайком пригнал нефть на переработку, хотел втихую сделать на этом бизнес. Так, чтобы не то что налоговая полиция, но даже администрация завода про это ничего не знала. Поэтому он не стал делать этой партии полный химический анализ. Сразу направил ее в реактор, а там оказалась превышена ПДК по сернистому ангидриду, и произошел взрыв…

– А на чем он доставил эту левую нефть? – веско возразил Володька. – На собственных «Жигулях» в канистре? На нашем крекинг-заводе емкость одного реактора что-то около половины железнодорожной цистерны. И наименьший объем нефти, ради которого стоит процесс запускать, – соответственно…

– Может быть, он привез нефть на бензовозе? – предположила я. – На таком большом, пятнадцатитонном… – добавила я, вспомнив сегодняшние объяснения Щеглова.

– А вы знаете, сколько горючего жрет такой бензовоз? – поинтересовался Самосадный саркастически. – Если таким способом везти нефть издалека, из Баку, например, то за время пути грузовик потратит солярки столько, сколько можно будет получить из нефти, что он привезет с собой в своей цистерне!

Тут мы все трое снова умолкли, растерянно глядя друг на друга и по сторонам, в том числе и на уставленный тарелками с лечо стол, про который мы уже все позабыли. Замечание Самосадного казалось очень резонным, значит, надо было искать другое объяснение происшедшему. И тогда я снова решилась высказать свое предположение.

– Может быть, это злой умысел? – робко предположила я.

Оба мужчины посмотрели на меня недоумевающе.

– Если злой умысел, – заговорил задумчиво Самосадный, – тогда кто мог это сделать, зачем? Какой смысл взрывать реактор на крекинг-заводе?

– А вот в этом и надо постараться разобраться! – решительно заявила я.

– Ах, ну да! – сказал с заметной иронией Володька. – Ты же у нас сыщик-любитель, новая мисс Марпл, видите ли…

Я изо всех сил постаралась на него обидеться, подумала, как он несправедлив ко мне в своей иронии. Я, между прочим, не одно по-настоящему трудное дело распутала, и один раз даже его самого из тюрьмы вытащила, куда он, впрочем, попал тоже из-за моего расследования, так что… Нет, я решительно не в состоянии была на него обижаться!

– Понимаете, – сказала я, – меня интересует чисто теоретическая возможность злого умысла. Кто-то мог бы, если б захотел, устроить взрыв этого реактора? Предположим, что он имеет к реактору неограниченный доступ и знает обо всех процессах столько же, сколько и мы с вами.

– Разумеется, смог бы! – ответил, немного подумав, Володька, и Самосадный кивнул в знак согласия с ним.

– Но если так, надо попробовать найти того, кто мог это все устроить! – продолжала я.

– Ну и зачем тебе это? – Володька смотрел на меня непонимающе. – У тебя что, других проблем больше нет?

– Видишь ли, Вовик, – терпеливо стала объяснять я, – эта аппаратчица, кстати сказать, ее зовут Наташа Шутова, закрыла меня своим телом во время взрыва.

– Да, ты мне об этом уже говорила!

– Если бы не она, я бы сейчас перед тобой не сидела живая и здоровая…

– Только немного пахнущая керосином, – добавил Володька.

Я не удержалась, машинально поднесла к носу пальцы: Володька был прав, запах керосина от них шел совершенно отчетливый.

– Неважно, – сказала я торопливо. – Лучше быть пахнущей керосином, но живой, чем лежать в виде кусков обугленного мяса завернутой в черный полиэтилен, как Сергей Викторович. Я этой аппаратчице жизнью обязана, понимаешь ты это? И эта аппаратчица теперь в беде. Значит, я должна попытаться помочь ей, снять с нее это обвинение. Тем более если вы оба так уверены, что простая случайность здесь маловероятна.

– Да, уверен на сто процентов, – сказал с определенностью Самосадный. – А если вы мне достанете образец нефти, которая была в реакторе в момент взрыва, то свою уверенность я смогу доказать научными методами.

– Конечно, – сказал Володька. – Если мы определим точную концентрацию сернистого ангидрида в этой нефти, многое станет понятнее. Только вот где взять эту нефть, что несомненно была в реакторе в момент взрыва?

Я задумалась: в самом деле, где? Мне вспомнилось, как плясали вокруг меня языки пламени, когда мы с Наташей Шутовой лежали в аппаратной.

– Знаете что, ребята, – сказала я. – Я боюсь, что этой нефти в природе больше не существует.

– Почему? – Оба моих собеседника уставились на меня во все глаза.

– Потому что она вся сгорела во время взрыва.

– Ты в этом уверена?

– Конечно! – сказала я. – Там такой огненный шквал прошел над нами, в то время как мы обе лежали на этом противном, залитом нефтью полу… Залитом нефтью… – пробормотала я рассеянно.

– Черт возьми! А разве эта нефть попала в аппаратную не из разорвавшегося реактора?

– Стойте-ка! – воскликнула я радостно. – Я знаю, где легко и просто взять нефть, которая на сто процентов была в реакторе в момент взрыва.

– Ну же? – Оба во все глаза смотрели на меня.

– На моей одежде! – торжественно провозгласила я. – Когда этот реактор разорвало, нефть брызнула во все стороны, и в аппаратную в том числе. Это уж в следующее мгновение огненный шквал прошел, и все полыхнуло. Но тогда мы обе уже лежали носом к земле! И в этой нефти как свиньи вымазались!

– Молодец, Ирина, ты гений! – воскликнул мой Володька восторженно, глаза Самосадного тоже заблестели. – Так что я все устрою! – заявил муж уверенно. – Завтра я отправляюсь с утра в университет, захвачу с собой Иринины шмотки, которые сильнее всего в нефти испачканы. И вместе с тобой мы попробуем сделать количественный анализ. Ты ведь мне поможешь, правда, Леха? – спросил он, обращаясь к Самосадному.

– Конечно, о чем разговор! – Тот с готовностью кивнул, поднимаясь из-за стола.

Мы поняли, что, пожалуй, пора прощаться. Было уже поздно, автобусы же не ходят всю ночь, и, посидев еще немного, мы рисковали: пришлось бы добираться до дома пешком, что нам было совершенно ни к чему – и мне, и Володьке рано с утра надо было на работу. Вообще, судя по всему, как раз завтра меня ждал особенно трудный, полный беготни и нервотрепки день. Мне предстояло расследование. Но с какой стороны приниматься за него, я пока что представляла лишь в самых общих чертах.

 

Глава 3

Иногда мне хочется просто на весь мир прокричать: ну до чего ж мне повезло с начальством! Мой шеф, заместитель главного редактора нашего областного ГТРК Евгений Васильевич Кошелев – добрейшей души человек. Он всегда идет мне навстречу в небольших просьбах и пожеланиях. Сегодня, например, он не только дал мне всю мою съемочную группу для поездки на крекинг-завод, не только позвонил на этот завод и попросил, чтобы нас всех приняли там хорошо и ни в коем случае не выставили за дверь – а я всерьез опасалась такого поворота событий после вчерашнего несчастья, – но он даже подписал наряд и выделил нам машину Кости Шилова вместе с ним самим, разумеется, хотя накануне тот же самый Костя Шилов и в самом деле послал Кошелева, важного телевизионного начальника, на хрен, причем не когда-нибудь, а в тот момент, когда Евгений Иванович жестким начальственным тоном потребовал от Шилова отвезти его жену в супермаркет: ей, видите ли, непременно нужно было прикупить кое-каких продуктов по мелочи для застолья. У Кошелева прошлым вечером отмечали день рождения дочери – боюсь, дело кончится тем, что со временем эту историю будут пересказывать как некий веселейший, хотя и неправдоподобный анекдот. И вот теперь мы все, включая оператора Павлика и мою помощницу Лерочку Казаринову, втиснувшись кое-как в серую «Волгу» Кости Шилова, едем по направлению к крекинг-заводу, и я машинально вглядываюсь в ветровое стекло, ища вздымающийся к небу столб черного дыма из аварийного цеха. Нет, все это глупости, конечно, пожар давно уже потушили, и никакого дыма больше нет.

Впрочем, въехать вместе с машиной на территорию предприятия нам все равно не позволили. И Костю Шилова, несмотря на все мои просьбы, вместе с нами на территорию завода не пустили, оставили ждать за воротами, потому что в отличие от нас у него не было журналистского удостоверения. Я Косте сказала, что ему необязательно стоять здесь, у ворот, и ждать нас. Мы, скорее всего, пробудем здесь долго, так что он может смело отправляться по своим делам. Я была уверена, что советы мои будут Костей проигнорированы и он все равно останется сидеть в своей «Волге» здесь, у проходной крекинг-завода, честно дожидаясь нас. Я знала, что протестовать в таких случаях бесполезно, временами наш водитель отличается редким упрямством и все делает по-своему.

Пройдя через проходную, мы втроем направились было по знакомой разбитой асфальтовой дороге к злополучному пятому цеху. Павлик, тащивший телекамеру и прочие необходимые для ее работы телевизионные аксессуары, злился, что Костя Шилов теперь отдыхает в своей машине, тогда как он, Павлик, должен надрываться один. Он, впрочем, не стесняясь, разделил часть своего груза между нами, мной и Лерой, однако самое ценное, телекамеру, тащил сам, не доверяя ее никому.

Вдруг впереди мы заметили спешащего нам навстречу Щеглова. Уже издали, заметив нас, он широко заулыбался, картинно раскрыл объятия, выражая тем самым свой восторг от того, что обнаружил нас всех здесь.

– Ну, обалдеть! – воскликнул он весело. – Вчера только одна с телевидения пришла, так реактор на хрен взорвался. Теперь целая телевизионная шайка приперлась, и даже с телекамерами. Значит, теперь весь завод ко всем чертям разнесет!

Лера Казаринова рядом со мной хихикнула, я почувствовала, как они со Щегловым обменялись небезразличными друг к другу взглядами.

– Чем обязан? – обратился он ко мне, галантно целуя руку – украдкой я вытерла о штанину оставшееся на руке слюнявое пятно. – Вчерашний осмотр завода вас не удовлетворил?

– Напротив, – ничуть не смущаясь, ответила я. – Я нашла здесь так много интересного, что вот решила на сей раз захватить с собой всю съемочную группу.

Он снова окинул стоящую рядом со мной Леру понимающим взглядом. Та снова хихикнула.

– Ну что ж, прошу! – сказал Щеглов, показывая широким жестом завод. – Снимайте, если вам так хочется. От начальства получено строжайшее указание не скрывать от вас ничего!

Мы продолжили свой путь по разбитой и пыльной асфальтовой дороге мимо дымящихся паром и нефтепродуктами очистных сооружений. Не без иронии я незаметно наблюдала, как брезгливо морщит нос наша Лерочка Казаринова: такого рода зрелища ей были явно не по душе. Напротив, Павлику все открывавшееся взору было, видимо, интересно и занимательно: не сгибайся он под тяжестью телевизионных аксессуаров, то всем бы был доволен. Как-то само собой получилось, что мы направились снова к тому самому пятому цеху, где вчера произошла авария, унесшая человеческую жизнь.

– А что, – осторожно начала я разговор, – правительственная комиссия по выяснению причин вчерашней аварии сейчас работает?

К моему удивлению, Щеглов зашелся смехом.

– Да бог с вами, Ирина Анатольевна, – воскликнул он сквозь смех, – какая комиссия? Дело яснее ясного, тут и расследовать нечего!

– Значит, все свалили на Наташу Шутову, – подытожила я. – Ну, очень мило…

– А вы что, с этим не согласны? – сказал Щеглов, внезапно становясь серьезным и пристально вглядываясь мне в глаза. – Вы что, видели, какой она вентиль сперва открывала?

– Нет, не видела, – призналась я. – Но я видела, как пар идет из реактора. Знающие люди мне сказали, что раз шел пар, значит, вода там уже была, значит, пар подан был прежде вакуума, и взрыва быть не должно было бы.

– Не должно? – вдруг вспылил Щеглов. – Да как бы не так! Пар шел, потому что задвижку от паровой трубы в первую очередь давлением выбило, понятно вам? Вообще, обследование аппаратной показало, что водяной вентиль тоже был открыт. Значит, Наташка прежде взрыва успела открыть оба вентиля, потому и шел пар из реактора во время взрыва. Сам по себе тот факт, что он шел, еще совершенно ничего не доказывает!

– Вы в этом твердо уверены?

– Абсолютно! – неожиданно жестко отрезал Щеглов. – Кстати… – Он вдруг остановился, повернулся ко мне и опять стал пристально вглядываться мне в глаза. – Если не секрет, что это за знающие люди, с которыми вы советовались?

– Да так… – Я чувствовала себя совершенно сбитой с толку замечаниями Щеглова. – Мой муж, преподаватель химического факультета университета, в том числе…

– Ах, университета! – Щеглов зло расхохотался. Отвернувшись от меня, он энергичными шагами продолжил свой путь, а я покорно засеменила следом. – Тоже нашли мне знающих людей! – С досадой он сплюнул на землю. – Вы посмотрите, каких они недоумков присылают нам из этого университета! Какая-нибудь девочка с красным дипломом и кучей всяких премий за отличную учебу, а ацетон от водки отличить не умеет!

Я молчала, смущенная этим неожиданным взрывом эмоций. Щеглов, казалось, тоже устыдившийся своей несдержанности, вдруг умолк и притих.

– А вы сами химик по образованию? – не зная зачем, спросила я его.

Щеглов резко обернулся, пристально посмотрел на меня.

– Нет, не химик. И дальше что? – сказал он довольно агрессивно. – Думаете, если у меня нет официального диплома, заверенного государственной комиссией, о том, что я пять лет протирал штаны в химическом вузе, то я полный придурок и в производственных процессах на этом заводе ничего не смыслю, да?

Я неопределенно пожала плечами. Неожиданно эмоциональная и даже, я бы сказала, агрессивная реакция Щеглова изумила меня. Однако, думала я, если он по образованию не химик, то говорить ему про сернистый ангидрид бесполезно, он опять начнет ругать моих советчиков, и ничего путного от него не добьешься.

Мы вошли в пятый цех, пострадавший накануне от взрыва и пожара. На месте взорвавшегося первого реактора оставалась только закопченная бетонная платформа, основание реактора, его искореженные стальные обломки были уже убраны. Сверху и по бокам над пустой бетонной платформой нависали обрезки труб, еще вчера подводивших к реактору реагенты и откачивавших готовую продукцию. Этих труб было так много, их переплетение так замысловато, что я не могла отделаться от ощущения, что вот точно так же должна выглядеть грудная полость человека после того, как руки хирурга извлекут оттуда сердце.

На полу неподалеку от пустой бетонной платформы лежала груда живых цветов и горели свечи. Я поняла, что они обозначают то место, где нашли изуродованное тело погибшего Венглера, начальника цеха. Однако, оглядевшись вокруг, я не без удивления обнаружила, что два уцелевших реактора, простаивавшие еще вчера, теперь работали, деловито гудели, сопели и попыхивали горячим паром. Я видела освещенные желтым светом лица аппаратчиц в узких, точно бойницы, окнах их стальных коробок-аппаратных, на мгновение каждая из них выглянула наружу, чтобы посмотреть на посетителей, после чего тут же снова повернулась к своим приборам.

– Ну да, цех работает, – словно прочитав мои мысли, проговорил Щеглов. – Контракты на поставки авиационного керосина никто не отменял, а других установок по его производству на нашем заводе нет.

– И не боитесь нового взрыва? – поинтересовалась я.

– Ох, вы опять? – Щеглов покорно вздохнул. – Я же вам объяснил, что взрыв произошел из-за человеческого фактора. Понятно вам?

– Нет, непонятно, – я постаралась прикинуться дурочкой. – Что это значит – из-за человеческого фактора?

– Это значит, – стал раздраженно объяснять Щеглов, – что если эти аппаратчицы будут делать все правильно и крутить вентили в нужной последовательности, то никаких взрывов реактора не будет.

– Вы это аппаратчицам так и объяснили?

– Нет, не я объяснял, – сказал Щеглов с нервным вздохом, – а директор нашего завода Михаил Евгеньевич Горбунов собственной персоной.

– Даже сам директор? – удивилась я. – Значит, что же, эти аппаратчицы сначала отказались выходить на работу?

– Ну, какая же вы догадливая, черт вас возьми! – проговорил Щеглов с прежней своей ухмылкой. – Вы как, случайно не в юридическом институте учились на следователя? Там вас научили из людей сведения вытягивать?

– Никто меня этому не учил, – сказала я. – Просто я думаю, что если у аппаратчиц были сомнения в том, что здесь, как вы выразились, сработал человеческий фактор, значит, это неспроста. Что-то здесь в этой аварии неладно!

– Ох, ну я же вам объясняю! – воскликнул Щеглов, теряя терпение. – Никаких сомнений у этих аппаратчиц нет! Они попросту боятся нового несчастного случая, понимаете вы это? Самый простой, элементарный человеческий страх, что, раз взорвалось один раз, может взорваться и во второй. И неизвестно, уцелеешь ли ты при этом новом взрыве или сгоришь, как этот старый брюзга Сергей Викторович.

Щеглов с выражением крайней досады на лице умолк и отвернулся от меня в сторону. Мои спутники смотрели на меня выжидающе: когда, наконец, я дам им указание начинать работать. Но у меня еще не иссякли вопросы к нашему провожатому, поведение которого все больше удивляло меня и казалось мне подозрительным.

– Скажите, – спросила я, пристально глядя на Щеглова, – а вы сейчас продолжаете перерабатывать ту же самую партию нефти, что вчера взорвалась в реакторе?

– С чего вы взяли? – удивился Щеглов. – Вчерашняя партия нефти вся израсходована, от нее не осталось ни капли. А это новая. Вчера поздно вечером к нам прибыл состав из восьми цистерн, вот мы их и перерабатываем. Железная дорога совсем осатанела из-за вчерашнего взрыва, требует, чтобы цистерны были возвращены в кратчайшие сроки, поэтому и пришлось оба реактора запустить. Еле уговорил директор этих чертовых аппаратчиц на работу выйти, даже премиальные пообещал.

– А что, железнодорожные цистерны вчера тоже пострадали? – глупо спросила я.

– Да в том-то и дело, что нет! – горячо воскликнул Щеглов. – Как стояли вон там, за стеной, так и стоят. Но эти железнодорожники боятся, что у нас здесь опять что-нибудь взорвется и их хреновы цистерны вообще к черту разнесет.

– А такое бывало?

– Да нет, конечно! – Щеглов рассмеялся. – Но вчера, представляете, сразу после взрыва какая-то падла на станцию Князевка позвонила, говорит, на крекинг-заводе авария, взрывы, страшный пожар, так что забирайте скорее ваши цистерны, если вообще хотите назад их получить. И они тут же прислали маневровый тепловоз!

– И укатили цистерны?

– Конечно! – рассмеялся Щеглов. – Раньше, чем пожарные машины с завода уехали.

– И вы уверены, что нефти в цистернах больше не осталось?

Щеглов смущенно усмехнулся, поглядывая на меня.

– Вы думаете, я в них заглядывал? – сказал он наконец.

– Значит, часть нефти в цистернах могла остаться? – констатировала я.

– Могла, – согласился Щеглов. – Только железнодорожникам на это наплевать. Они отправили цистерны на мойку, и вся лишняя нефть вместе с горячим паром отправилась в отстойники.

– Эти отстойники находятся возле станции Князевка? – поинтересовалась я.

– Что, терминалы, где моют цистерны? Нет, они возле станции Нефтяная, там, дальше, возле моста через Волгу. Там, около этого моста, еще более мощный нефтяной отстойник, там нефтью пахнет еще сильнее, чем здесь, на крекинг-заводе! – Щеглов весело рассмеялся, будто сообщил мне нечто в высшей степени забавное.

Я умолкла, переваривая полученную информацию. Что-то во всем, рассказанном Щегловым, мне не нравилось, я еще не могла понять, что именно. Тем временем я заметила, что Павлик, которому, видимо, надоело стоять без дела, включил все-таки свою телекамеру и стал снимать место аварии и лежащие на полу цеха цветы. Лерочка Казаринова, решив, что я уже достаточно долго занимаю внимание Щеглова, подскочила к нему и стала донимать его вопросами об устройстве цеха и его реактора, Щеглов сразу же заметно повеселел, охотно отвечал на ее расспросы. Я стояла рядом и рассеянно слушала. Потом заметила, что Щеглов все больше и больше увлекается разговором с Лерой, перестает обращать внимание на меня, а их диалог все более перетекает в незатейливый флирт. Признаться, мне было обидно наблюдать своими глазами, как молодая девочка дает мне фору, однако у меня родилась отличная мысль: пока Щеглов занят флиртом с моей ассистенткой, самое время мне потихоньку улизнуть от него. Опека Щеглова начинала действовать мне на нервы, а с главным инженером мне бы хотелось побеседовать без его контроля. Поэтому я шепнула Павлику, чтобы он держался возле Щеглова и снимал все, что Лера ему скажет, а сама осторожно, так, чтобы тот ничего не заметил, вышла из цеха и направилась к зданию заводоуправления, высившемуся неподалеку от заводской проходной.

* * *

Там меня встретили не очень ласково. Один совершенно незнакомый мне управленец, лысый, с животиком, я была абсолютно уверена, что не видела его вчера, остановил меня посреди коридора и строго спросил, что мне здесь надо. Узнав, что я хочу поговорить с главным инженером крекинг-завода, посмотрел на меня сумрачно и заявил, что Валерии Дмитриевны сегодня не будет, она срочно улетела на совещание в Москву.

– Наверное, делать отчет о вчерашнем происшествии? – предположила я. Сообщение, что с главным инженером мне сегодня поговорить никак не удастся, серьезно опечалило меня.

– Стойте-ка, вы ведь Ирина Лебедева, корреспондентка с телевидения? – вдруг поинтересовался лысый управленец, глядя при этом все так же неприветливо.

Я подтвердила, что все именно так и обстоит.

– Что же вы тогда одна по заводу ходите? – осведомился он удивленно. – Вас же Щеглов по заводу водит, вот и идите к нему, – заметил он, как ему показалось, очень резонно. – Где вы его потеряли?

– Нигде я его не теряла, – отвечала я, пожимая плечами. – Он моей ассистенткой увлекся.

– Да, это на него похоже, – управленец рассеянно кивнул. – Как кобель хренов, за каждой юбкой бегает.

– А какие у него отношения были с Сергеем Викторовичем? – вдруг неожиданно для самой себя спросила я.

– С Венглером, что ли? – переспросил управленец. – Да нормальные. Они собачились, конечно, ну да Венглер со всеми собачился. А потом с теми же самыми людьми водку пьянствовал.

– Он водку пьянствовал? – изумилась я.

– Ну, выпивал, – лысый управленец сердито хмыкнул. – Что вы к словам-то придираетесь?

– Да нет, вовсе я не придираюсь, – робко проговорила я. – Меня просто интересует, какие у Сергея Викторовича были отношения с работниками завода.

– Да нормальные! – управленец снова хмыкнул. – Старый хрен он был, конечно, это все знают… Но, в принципе, мужик как мужик. А вы почему спрашиваете? – вдруг насторожился он.

– Да так, – рассеянно отвечала я. – Просто интересно…

– Интересно, какие у Венглера были отношения с людьми? Это похоже на милицейское расследование. Вы что, расследованием пытаетесь заниматься? – Управленец ухмыльнулся. – Попробуйте разберитесь в этом. Здесь такой клубок всего…

Он вдруг умолк, точно жалея о сказанных только что словах.

– А правда, что Венглер продавал налево авиационный керосин? – спросила я.

– Кто вам сказал? – Управленец невозмутимо поднял на меня глаза.

– Щеглов, еще вчера.

– Может, и продавал. Дальше что?

– Кому, за сколько, вам известно?

Управленец смотрел на меня со смесью недоверия и презрения.

– Вы что, на налоговую полицию работаете, сведения для нее собираете? – спросил наконец он.

– Нет, но я интересуюсь причинами вчерашней аварии…

– Причины вчерашней аварии установлены точно и определенно: ошибка аппаратчицы, не в той последовательности открывшей вентили подачи водяного пара и вакуума, – сказал управленец жестко. – А насчет, как вы выразились, продажи налево авиационного керосина, то у меня по этому поводу концов не ищите, я про это ничего не знаю и знать не хочу. Понятно вам?

Я кивнула. Самосадный вчера был прав, утверждая, что администрация крекинг-завода никак не будет в восторге от моего расследования, результатом которого может вполне оказаться доказательство вины руководства завода, допустившего халатность, а не скромной аппаратчицы Наташи Шутовой.

– Слушайте, давайте-ка на выход, – вдруг сказал лысый управленец, глядя на меня по-прежнему сурово. – Вас Щеглов по заводу водит, так? Вот пусть он вас и водит и за вас везде отвечает. Я не могу позволить, чтобы вы шлялись здесь где попало без провожатых!

– Боитесь, что я криминал какой-нибудь откопаю? – спросила я насмешливо.

– Нет, не боюсь, но одной вам здесь ходить не положено! Если не пойдете, я начальника охраны позову!

– Валяйте! – сказала я беспечно. – Пусть мне скрутят руки за спиной, надают дубиной по голове и выволокут на улицу через проходную. У меня там, за проходной, оператор с включенной телекамерой работает, он все это дело аккуратно заснимет, а потом мы это покажем по областному телевидению!

– Да что вы, собственно, хотите? – воскликнул управленец раздраженно. – Здесь-то вы что ищете? Я же вам сказал, главного инженера завода сейчас на месте нет и не будет, она улетела в Москву.

– А заводская лаборатория на месте? – спросила я агрессивно. – Или она тоже в Москву улетела?

– Господи, да зачем вам лаборатория?

– Хочу побеседовать с людьми, – сказала я невозмутимо. – У меня, знаете ли, работа такая, с людьми беседовать – и перед телекамерами, и так. Понятно вам?

И, не дожидаясь ответа лысого управленца, я повернулась и пошла прочь от него по коридору. Насчет лаборатории это я хорошо придумала, с ее работниками мне нужно было поговорить обязательно, вдруг они знают что-то конкретное? Правда, я не знала, где именно эта лаборатория находится, но почему-то у меня была уверенность, что стоит мне только немного походить по многоэтажному зданию заводоуправления, как я непременно ее отыщу.

* * *

Я и правда вскоре отыскала заводскую химическую лабораторию в полуподвальном этаже. Это было обширное, с высокими потолками помещение, заставленное широкими столами со множеством колб, пробирок, каких-то необычного вида стеклянных аппаратов с резиновыми трубками; назначения всего этого инструментария я не могла знать. Во всех хранились, кипели, бурлили и испарялись какие-то разноцветные жидкости, от коричнево-черных до совершенно бесцветных и прозрачных. Несмотря на работавшие мощные вентиляторы, запах нефтепродуктов стоял чувствительный. Впрочем, за последние сутки я так надышалась нефтяными запахами, что постепенно стала воспринимать их как совершенно нормальные и естественные.

На этот раз я сознательно не пошла к начальнику лаборатории, дверь в кабинет которого находилась тут же, рядом, а решила побеседовать с кем-нибудь из младшего персонала, лучше всего женского пола – такие, по опыту, оказываются со мной откровеннее. Поэтому, зайдя в лабораторию, я стала напряженно оглядываться, ища, с кем бы можно было поговорить. На меня поначалу никто не обратил внимания, трое или четверо сотрудников, занятых в тот момент делом, казалось, не замечали меня. Я уж собралась было подсесть к одному из них, как вдруг дверь лаборатории отворилась, и в нее влетела молодая лаборантка в белом, как и все тут, халате. Увидев меня, она вдруг застыла на месте с открытым от изумления ртом.

– А вы к нам, да? – проговорила она, смутившись и кое-как оправляясь от изумления.

Я подтвердила, что это именно так.

– Ой, а вас же Щеглов должен водить, – снова проговорила она. Из этой фразы я заключила, что, без сомнения, узнана.

– Щеглов занялся своими делами, – сказала я устало, – а мне бы очень хотелось посмотреть вашу лабораторию.

– Ах, ну конечно! – воскликнула лаборантка радостно. – Девочки, отвлекитесь на минуту, к нам Ирина Лебедева пожаловала!

«Девочки», одна из которых была мужского пола, а другой было явно за пятьдесят, вяло подняли голову и равнодушно посмотрели на нас, не выказав при этом ни малейшего энтузиазма. Однако это не смутило лаборантку.

– Проходите, садитесь, пожалуйста, – сказала она. – Чаю хотите?

Мне подумалось, что до сих пор не приходилось пить чай в такой нефтяной атмосфере. Впрочем, отказываться было поздно, лаборантка уже включила электрический чайник.

– Меня зовут Оксана, – сказала лаборантка. – Скажите, а вы что, передачу про нашу лабораторию делать будете?

– Возможно, будем, – мне не хотелось сейчас говорить «нет», – если найдем интересный материал для съемок. Для этого, собственно, я вчера на крекинг-завод и приезжала.

– И попали в такую переделку, – сказала лаборантка, сочувственно глядя на меня. – Скажите, – тут она понизила голос, – а вы очень испугались, когда вчера рвануло?

– Нет, я толком и испугаться не успела, – ответила я, – пока поняла, что это авария, Щеглов уже вывел меня из цеха.

– Да уж, Щеглов! – Лаборантка скроила презрительную гримасу. – Балбес!

– Вы думаете, это он виноват в случившемся?

– Да ну, нет, – сказала Оксана грустно. – Он-то здесь при чем? Ума не приложу, кто виноват. Все говорят, Наташа Шутова, аппаратчица, но у меня в голове не укладывается, как она могла. Там всего-то проблема – вентили не перепутать, и она столько лет на этом реакторе проработала.

– Щеглов говорит, человеческий фактор, – сказала я. – Рано или поздно кто угодно может ошибиться.

– Да ну, бросьте! – воскликнула лаборантка. – Вы больше слушайте этого Щеглова! Тут у нас покруче проблемы решать приходится, где по-настоящему голова нужна, и ничего, справляемся. А там всего-то два вентиля в нужном порядке открыть!

– А если не это, тогда почему произошел взрыв?

– Не знаю, – с искренним сожалением сказала лаборантка. – Просто ума не приложу.

Я кивнула, рассеянно оглядывая стол со множеством пробирок, колбочек, каких-то стеклянных устройств с резиновыми шлангами, закрепленных в штативе. Электрический чайник тем временем вскипел, лаборантка приготовила чай в большой фарфоровой кружке, подала мне ее. Несмотря на нефтяные ароматы вокруг, чай был хорош на вкус.

– Скажите, а вы делаете анализ каждой партии нефти, что поступает на завод? – прихлебывая напиток, спросила я.

– Конечно! – кивнула лаборантка. – Без разрешения нашей лаборатории ни одну партию в технологический процесс не пропустят.

– Делали и в этот раз?

– В какой раз? – переспросила лаборантка озадаченно. – Мы ведь здесь партии не считаем. Все, что нам приносят, мы делаем, потом результат кладем на стол начальнику лаборатории, он выписывает разрешение. Конечно, мы делали анализ той партии, которая взорвалась в реакторе, – добавила лаборантка задумчиво.

Я кивнула, не ожидая другого ответа.

– А анализ на этот… – я запнулась, припоминая название, – сернистый ангидрид – тоже делаете?

Оксана посмотрела на меня заинтересованно.

– В смысле, количественный анализ? – переспросила она. – Конечно, делаем!

– Вы знаете о ПДК на сернистый ангидрид для нефти, что отправляется на переработку в этот…

– Для вакуумного гидроформинга? Конечно, знаем! – отвечала лаборантка – Вы что, думаете, взрыв произошел из-за превышения ПДК?

– Вполне возможная версия, – заметила я.

– Только тогда это должна быть какая-то левая партия, прошедшая мимо нашей лаборатории, – сказала лаборантка. – Мы все партии нефти проверяем, до сих пор ни разу превышения ПДК по сернистому ангидриду не зафиксировали. Правда, Ольга Александровна? – обратилась она к даме за пятьдесят.

Однако та только усмехнулась, бросила на нас короткий неприветливый взгляд, потом снова занялась своими пробирками. Такое поведение коллеги ничуть не смутило Оксану.

– А такое возможно – левая партия нефти? – осторожно спросила я.

– На нашем заводе все возможно! – уверенно заявила лаборантка. – Мафия тут страшно сказать как шурует. И нефть воруют, и дорогой бензин…

– И авиационный керосин? – подсказала я.

– И его тоже, – ничуть не смущаясь, подтвердила лаборантка.

– И кто его ворует?

– Я же говорю вам – мафия. Здесь целая шайка орудует, все друг с другом повязаны, все друг за дружку горой стоят. Только потяни за одного, все остальные тебя съедят.

– А кто это – все? – нетерпеливо спросила я. – Покойный Сергей Викторович Венглер тоже воровал? Или как?

– Венглер? – Лаборантка презрительно рассмеялась. – Кто это вам сказал?

– Щеглов.

– Я же вам сказала, поменьше вы слушайте этого Щеглова, он балбес!

Лаборантка продолжала с улыбкой смотреть на меня. Я в это время задумалась – что-то во всех этих разговорах мне активно не нравилось. Но понять, что, я не успела. Потому что в этот момент в лабораторию влетел раскрасневшийся от волнения и быстрой ходьбы Щеглов. Увидев меня, он одно мгновение напряженно хмурился, словно стараясь понять, что мне удалось узнать от лаборантки. Но это длилось только одно мгновение. В следующее он широко улыбнулся, словно надел маску любезной улыбки, и подошел ко мне.

– Ну вот, Ирина Анатольевна, наконец-то я вас нашел! – воскликнул он радостно и фальшиво. – Что же это вы, взяли да и сбежали от меня? И даже свою команду бросили! Пойдемте, нас ждет стол, ваши сотрудники уже все сидят там.

И, взяв меня за руку, он бесцеремонно потащил меня прочь из лаборатории. Ее работницы, пряча иронические ухмылки, смотрели нам вслед.

* * *

Стол и в самом деле был накрыт в заводской столовой, причем очень даже неплохой стол. И нефтью внутри столовой больше не пахло – или, может быть, я просто уже привыкла к этому запаху настолько, что более не ощущала его. Этот обед оказался теперь очень даже кстати, был уже первый час дня, и с утра я успела проголодаться. Щеглов, усевшись рядом со мной, к досаде Лерочки Казариновой, ухаживал за мной как мог. Открыл бутылку шампанского, предложил тост за областное телевидение. Однако я только пригубила вино и поставила фужер обратно на стол. Пить мне было еще решительно рано: за прошедшие полдня я не узнала практически ничего из противоречивых слухов и неясных подозрений, и «загудеть» теперь мне было совершенно ни к чему. Хотя создалось такое ощущение, что именно этого и добивался Щеглов. Что ж, его можно было понять. Он, очевидно, получил от начальства задание встретить телевизионщиков как можно радушнее, для виду ни в чем им не отказывать, но на деле показать как можно меньше.

Щеглов меж тем выпил два больших фужера шампанского, рожа его покраснела, а глаза сально заблестели.

– Зря вы не хотите ничего выпить, – проговорил он, вплотную придвигаясь ко мне и дыша в лицо отвратительной смесью винного и табачного перегара. – Живем-то мы один раз, надо же что-нибудь и хорошее в жизни иметь.

– Например, напиться, как свинья, – заметила я.

Щеглов нахально ухмыльнулся.

– А кстати, как к вам прибывает нефть на завод? – поинтересовалась я. – Только по железной дороге?

– Бывает, что и по железной дороге, – сказал он, глядя на меня расслабленно. – Как раз этой ночью пришло восемь цистерн.

– Это я уже слышала, – сказала я. – А других способов доставки нефти на завод не существует? Я вот слышала, что через Багаевку тянется к вашему заводу нефтепровод…

– Тянется, конечно. – Щеглов ухмыльнулся, вальяжно откидываясь на стуле и не сводя с меня своих сальных глаз. – Тянется, потягивается…

– Но он ведь сейчас не функционирует, правда?

– Почему это не функционирует? – удивился Щеглов. – Все нормально функционирует. Качают по нему нефть, все как положено.

– И эта нефть также поступает для производства авиационного керосина?

– Эта – нет, – сказал Щеглов. – Эта идет на производство солярки и дешевого бензина… Слушайте, бросьте вы это все на хрен, а? Охота вам в этом дерьме копаться? Давайте лучше выпьем! Нате-ка ваше шампанское! Такое шампанское грех не выпить!

И он, нагло облапив меня левой рукой за плечи, правой взял мой невыпитый фужер шампанского и стал подносить его к моему лицу. Почувствовав бесконечное омерзение, я стряхнула его руку, едва-едва удержалась от того, чтобы не заехать ему по морде. От удивления Щеглов выронил фужер, шампанское разлилось по столу.

– Что-то вы не очень любезны, гражданин начальник! – заявил Щеглов, делано рассмеявшись. – Ни дружить, ни пить со мной вы не хотите. За что такая суровость?

– За свинское поведение, – невозмутимо сказала я. – Вы мне заявили, что погибший вчера Венглер воровал на заводе авиационный керосин. Это правда?

– Может быть, и правда, – Щеглов нахально ухмыльнулся.

– А поподробнее вы мне можете про это рассказать?

– Вам что, надоело жить на этом чудесном белом свете? – деловито осведомился Щеглов. – Вы что, не знаете, что такое бензиновая мафия?

– Нет, не знаю, – сказала я сухо. – Вот вы мне и расскажите, что это такое. Так сказать, просветите меня.

– Ну уж нет! – Щеглов расхохотался, снова наливая себе шампанского. – Если вам на земле жить надоело, то я-то умирать раньше времени не собираюсь!

– Стоило тогда вчера трепаться? – сказала я презрительно. – Хотели цену себе набить в моих глазах, да? Этаким борцом за порядок на заводе представиться, а на самом деле вы просто пустое трепло!

Лицо Щеглова вытянулось, он посмотрел на меня ошалело.

– Слушайте, вы что, собственно, хотите, а? – сказал он настороженно. – Я вас уже спрашивал об этом. Вы мне так ничего и не ответили.

– Я хочу знать: в реактор, который вчера взорвался, могла случайно поступить левая партия нефти, не прошедшая лабораторной проверки?

– Левая партия? – Щеглов изумленно посмотрел на меня. – Впервые слышу про такое. Здесь, на нашем заводе, все надежно схвачено, и на входе, и на выходе, постороннему человеку голову оторвут, вздумай он какой собственный бизнес устроить без ведома других. Чтобы неизвестно какая партия нефти прошла в реактор… Чушь какая-то! Да и зачем это? Готовый керосин все равно поступит в общую емкость.

– Вчера мы видели, как его сливают прямо из трубы, – возразила я.

– Да, действительно, – согласился Щеглов. – Вот и надо воровать керосин из трубы, а не левые партии нефти на завод присылать!

– Вы уверены?

– Не знаю, – Щеглов с сомнением покачал головой. – Никогда не слышал, чтобы на наш завод неизвестно откуда нефть прибывала. А что, у вас есть сведения, что такое имело место? – спросил он, внезапно оживляясь.

– Нет, у меня только предположения, – отвечала я. – Сначала расскажите, а Сергей Викторович, который погиб, знал о ПДК на сернистый ангидрид?

На мгновение лицо Щеглова снова стало серьезным.

– ПДК по сернистому ангидриду? Может, и знал, – сказал он сухо. – Он ведь был химик по образованию в отличие от меня. При чем здесь это?

– При том, что превышение концентрации сернистого ангидрида могло привести к взрыву реактора, даже если вентили были открыты в правильной последовательности.

– Серьезно? Ну ни хрена себе! – Щеглов выглядел совершенно выбитым из колеи этой информацией.

– Вы что, никогда не слышали про такую возможность?

– Никогда! – с совершенно искренним видом признался он. – А вы откуда про это знаете?

– Секрет фирмы, – ответила я.

– Но даже если это так, – проговорил рассеянно Щеглов, – что это нам дает? Что из всего этого следует?

– Из этого следует, что тот, кто занимался левым бизнесом – перерабатывал нефть на керосин, минуя лабораторию, – мог случайно отправить в реактор партию нефти, в которой было превышение ПДК на сернистый ангидрид. А он про это ничего не знал. И в произошедшем взрыве обвинили аппаратчицу Наташу Шутову, которая на самом деле во всем этом не виновата.

Щеглов вдруг стал серьезным и задумчивым, откинулся на спинку стула, отодвинулся от меня, стал рассеянно смотреть в сторону.

– Вон вы куда, барышня, клоните, – сказал он наконец. – Только ведь это не я, а покойный Сергей Викторович Венглер, царство ему небесное, хотя он и был сволочью, – это он левый керосин гонял. Вот, значит, и поплатился! – добавил он не без иронии.

– Проболтались-таки! – сказала я насмешливо. – А тоже мне, грозились: жить хочу, ничего не скажу!

– Ничего и не скажу! – повторил Щеглов с детским упрямством. – И вам я ничего не говорил, барышня. Вам все это в пьяном сне приснилось!

Пожалуй, Щеглов становился невыносимо груб, но делать было нечего, такая уж у меня работа. Мне подумалось, что обижаться на него пока еще рано, можно попробовать еще кое-что из него вытянуть.

– А что, про это на заводе никто не знал? – осторожно поинтересовалась я. – Что Венглер керосин воровал?

– Обижаете, барышня, все знали, – нехотя отозвался Щеглов. – Все, до самого последнего рабочего.

– И директор знал?

– Ясное дело!

– И терпел такое?

– Так Венглер же делился! – Щеглов нагло ухмыльнулся. – Здесь от его левого бизнеса многие доход имели.

– Поэтому-то они все так и поспешили обвинить во всем Наташу Шутову, – подытожила я. – А мои возражения, что я ей вовсе не мешала следить за технологическим процессом, что видела, как она нужный вентиль открывала, никто и слушать не хотел. И вы, между прочим, тоже не хотели!

– И не хочу! – Щеглов расхохотался. – То, что я вам теперь по пьянке наболтал, в счет не идет, этому ни один следователь не поверит. И обелить Наташку Шутову не мечтайте, это здесь никому не нужно, понимаете? Жизнь она вам, конечно, спасла, здесь не поспоришь, но…

– Эй, стой, стой, стой!

Резкий и неожиданный выкрик Павлика, нашего оператора, заставил нас обоих вздрогнуть и обернуться. К нашему удивлению, Павлик вдруг стремительно выскочил из-за стола, где он так удобно устроился и ел в свое удовольствие, кинулся к тому месту, где у него были сложены телекамера и прочие телевизионные аксессуары. В испуге мы тоже повскакивали со своих мест, пока что не понимая, что происходит. А Павлик судорожно схватил свою камеру, некоторое время бережно осматривал ее, потом, убедившись, что с ней все в порядке и кассета на месте, положил ее обратно, сокрушенно покачав головой.

– Чуть-чуть не сперли, – сказал он в ответ на наши вопросительные взгляды. – Я только-только отвернулся, задумался, стал пирог с бужениной жевать, смотрю – кто-то вдоль стены крадется и прямо к камере! Если бы я не крикнул, он уволок бы ее на хрен. Слушайте, у вас тут что, на заводе, одни жулики работают?

– Да ладно! – Щеглов беспечно расхохотался, блеснув веселыми и пьяными глазами в мою сторону. – Украли бы – мы бы вам новую купили. Проблем-то куча!

Оптимизму Щеглова можно было позавидовать. Я-то знала, какое горе для телеоператора, когда происходит потеря любимой телекамеры. Впрочем, бдительность спасла Павлика и на этот раз. Мы снова уселись за стол, Павлик же, теперь не доверяя никому, взял свою драгоценную камеру с собой, расчистил место на столе и положил ее рядом, чтобы была в поле зрения. Щеглов с усмешкой наблюдал за его манипуляциями.

Впрочем, настроение у всех было решительно испорчено. К еде мы более не притронулись, Павлик скорее для приличия, чем из аппетита дожевывал свой пирог с бужениной, происшедшее расстроило его больше других. Щеглов, верный своим принципам, продолжал трепаться, рассказывать какие-то анекдоты, впрочем, не особенно смешные и оригинальные, я слушала его рассеянно и едва улыбалась в ответ. Непонятная тревога вдруг овладела мною, я чувствовала, что что-то здесь не так с этим внезапным похищением телекамеры, все это неспроста. Но объяснение, что именно все это должно означать, мне и в голову не приходило.

Наконец Щеглов дал нам понять, что пора вставать из-за стола, и мы поднялись без особого сожаления. Пора было и вовсе уходить с этого крекинг-завода, в данный момент делать тут было абсолютно нечего. Можно, конечно, потребовать организовать беседу с директором завода Михаилом Евгеньевичем, но не было сомнения, что на свои вопросы я получила бы столь же неопределенные, уклончивые ответы, как и от Щеглова. Этот тип был прав: администрации завода совершенно ни к чему, если я докажу невиновность аппаратчицы и виновность их самих. Да еще всплывет история с переработкой левой нефти на левый керосин, что, несомненно, может потянуть за собой и другие неприятные разоблачения. В тот момент я решила непременно написать заявление на имя прокурора области, изложить там все, что видела тут и слышала, потребовать создания специальной комиссии по расследованию причин взрыва. Как я поняла, такая комиссия так и не была создана. Пробираясь по разбитой асфальтовой дорожке между дымящимися паром и нефтепродуктами отстойниками, я пыталась сообразить, какое ведомство в правительстве области занимается крекинг-заводом, куда именно следует мне обращаться с жалобами и своими подозрениями. Логичнее всего спросить об этом у Валеры Гурьева, нашего криминального репортера, тот хорошо знал все подобные вещи.

Миновав проходную и очутившись на небольшой асфальтированной площадке перед въездом на территорию завода, мы все, к нашему всеобщему огорчению, обнаружили, что наша телевизионная «Волга» вместе с Костей Шиловым куда-то исчезла. С одной стороны, конечно, я сама сказала ему, чтобы не ждал нас и отправлялся по своим делам. И наверняка Кошелев не преминул позвонить ему и повелеть немедленно быть с машиной на рабочем месте – теперь у Кости не было уважительной причины послать его на хрен. С другой стороны, нам теперь предстояло добираться в центр города на общественном транспорте, самим тащить на себе все телевизионные аксессуары. Павлик отчаянно кряхтел и ругал свою тяжелую долю телевизионного оператора, наверное, в глубине души жалея, что не имеет права точно так же отругать меня. Впрочем, мы ему помогали, как всегда, приняли на себя часть его груза, но основную тяжесть аппаратуры до ближайшей автобусной остановки Павлику пришлось тащить самому, а это не было особенно легко, так как остановка находилась неблизко. От проходной крекинг-завода к оживленной городской улице, по которой ходил в центр города автобус, вела довольно широкая дорога. Высокий непроницаемый бетонный забор крекинг-завода был с одной ее стороны, с другой – толстая труба теплотрассы, за которой виднелись какие-то дачные участки, желтевшие листвой в это осеннее время года плодовые деревья. Вокруг было пустынно и, можно сказать, тихо, если не считать равномерного гудения крекинг-завода за бетонной стеной, воспринимавшегося как сама тишина. День был почти такой же прекрасный, как вчерашний, теплый, солнечный, только теперь на небе клубилось некоторое количество пушистых облаков, похожих на клочья белой ваты. Не без удовольствия ощутила я эту тишину и покой практически в центре промышленного района города рядом с одним из самых грязных и экологически вредных предприятий, какие только могут быть…

То, что произошло дальше, стремительностью своей, неожиданностью и абсурдностью напоминало кошмарный сон. Неожиданно раздался рев мотора легковой машины, вывернувшей откуда-то из бокового проулка между дачными участками. Машинально я посторонилась и потянула к себе Павлика, шедшего по самой середине тихой, безлюдной дороги. Я ожидала, что машина на бешеной скорости промчится мимо нас – мало ли зачем гоняют люди на больших скоростях! Но, к нашему удивлению, раздался вдруг оглушительный визг и скрежет тормозов, оглянувшись, мы увидели, что машина – это была ничем не примечательная «шестерка» темно-синего цвета – остановилась около нас, едва не наехав на груженного телеаксессуарами Павлика. В тот же момент из машины выскочили трое мужчин. Они были одеты в одинаковые зеленые пятнистые куртки, и на головах у них были надеты жуткие черные чулки с прорезями для глаз. Двое из них, те, что выскочили с передних сидений, были огромного роста и исключительной ширины, настоящие гориллы. Третий же, выбравшийся с заднего сиденья, был нормального роста и телосложения, тем не менее непонятно почему мне казалось, что именно он здесь самый главный. На пальце правой руки его я заметила большой золотой перстень с печаткой. Все трое набросились на бедного Павлика, и, прежде чем мы успели что-либо понять, один из них с силой ударил его ногой в живот, так что наш оператор со стоном согнулся пополам и повалился на землю, роняя коробки с телекамерой и аксессуарами, которые держал в руках. Впрочем, двое других тут же подхватили это и стали как попало швырять в свою машину. Потом они направились к нам с Лерой, ошалело и беспомощно стоявшим на месте, и стали вырывать у нас из рук пакеты, коробки, оставив, однако, наши сумочки. Все отобранное как попало они покидали в машину, стремительно запрыгнули в нее сами. Взревел мотор, заскрежетали колеса, и, стремительно сорвавшись с места, машина умчалась прочь, скрывшись за ближайшим поворотом. Мы остались стоять на месте, словно пригвожденные, лежащий скрючившись на земле Павлик тихо постанывал.

Прошло некоторое время, прежде чем до меня стал доходить смысл произошедшего. Вокруг по-прежнему не было видно ни одной живой души, тускло светило сентябрьское солнце, деловито гудел, сопел и попыхивал крекинг-завод за бетонной стеной. Павлик, корча отчаянные гримасы, тяжело кряхтя и постанывая, приподнялся и сел прямо на пыльный асфальт. Вид у него был жалкий и беспредельно несчастный.

– Павлик, тебе очень больно? – спросила его Лера Казаринова, похоже, легкомысленнее всех нас отнесшаяся к происшедшему.

– Очень! – неожиданно для всех нас Павлик по-детски всхлипнул. Тогда Лера Казаринова подошла к нему, наклонилась и ласково погладила его по голове. – Черт бы побрал эти рабочие окраины! – воскликнул Павлик в неожиданной ярости, отстраняясь от ласковых рук Леры. – Чтобы я еще раз сюда приехал! Телекамера была новая, я с ней только-только работать начал… Все они отобрали, сволочи, все! До последнего проводка! Да еще по морде дали, бандюги проклятые! Что у нас за город, вообще, что за страна!

– Не по морде тебе дали, а под дых! – уточнила Лера Казаринова. – Радуйся, что вообще жив остался. У меня есть один знакомый, которого вот так же поздно вечером в рабочем районе встретили и так избили, что потом ему череп вскрывали, он первую группу инвалидности получил…

– Ну, спасибо, утешила! – воскликнул сердито Павлик. – По-твоему, это мало, что меня обокрали, нужно, чтобы мне еще башку проломили, да?

– Такого я не говорила, – невозмутимо заметила Лерочка. – Ладно, Павлик, хватит ныть. Давай вставай, не сиди на холодном и грязном асфальте, а то еще простудишься…

Лера подала ему руку, и Павлик послушно стал подниматься, отчаянно кряхтя и постанывая. Я растерянно наблюдала за обоими, не зная, что про все это и думать. Нас обокрали посреди бела дня прямо на улице! Подумать только, что делается в нашем городе!

– Это все ты виновата! – вдруг Павлик в ярости накинулся на меня. – Если бы ты сегодня утром Шилова не отпустила, мы бы сейчас нормально на машине домой поехали, и ничего такого с нами не случилось бы!

– Да ладно тебе трепаться, Павлик! – возразила невозмутимо Лера. – Ты же знаешь Шилова. Ирина могла ему говорить все, что угодно, он все равно остался бы стоять здесь и ждать ее.

– Куда же он тогда на хрен делся? – воскликнул Павлик в ярости.

– Наверное, Кошелев вызвал его по телефону и сказал, что предстоит срочная поездка, – предположила Лера Казаринова. – Ты же знаешь, такое и раньше бывало. Без приказа Кошелева Шилов никуда бы не уехал, это точно, стоял бы здесь и ждал свою Ирину.

– Сволочи проклятые! – продолжал ругаться, не слушая ее доводов, Павлик. – Что за страна такая, что за народ! Хотели потихоньку камеру умыкнуть на заводе – не получилось! Так они дождались, когда мы выйдем! Выследили нас, на машине подъехали! Ну не мерзавцы ли?

Тем временем мы уже шли по направлению к остановке автобуса, чтобы ехать в центр города. Впрочем, один автобус нам все-таки пришлось пропустить, потому что на остановке я обнаружила телефонную будку и решила, что мне надо бы позвонить на телевидение и сообщить о случившемся с нами несчастье. Такого рода вещи самое безопасное рассказывать начальству именно по телефону. Пусть оно, это грозное начальство, мечет свои громы и молнии в телефонную трубку, а не в нас. А потом, когда мы наконец подъедем, начальство уже немного разрядится, успокоится, а заодно и подумает над тем, что теперь делать. Не мне же одной над всем произошедшим голову ломать! Подумав немного, я также решила рассказать о происшествии Валере Гурьеву и попросить его во время нашего с начальством объяснения быть рядом. Конечно, простая уличная кража для Валеры была не столь интересная вещь, как, например, убийство, но все равно. Нам же от Валеры теперь очень нужна была помощь.

 

Глава 4

– Что, все отняли? – громовым голосом спросил Кошелев, глядя в лицо Павлику. – Прямо до последнего проводка?

Павлик, сидя на стуле перед начальственным столом, устало и безнадежно кивнул, покорно поникнув головой. А Кошелев продолжал смотреть строго, недоверчиво, будто сомневаясь, не продал ли попросту его оператор телеаппаратуру по дешевке, деньги пропил, а теперь вот пришел жаловаться на каких-то там мифических уличных воров.

– Ирина Анатольевна! – Кошелев в своих репликах был строго официален. – Вы подтверждаете, что именно так все и было, как этот олух теперь рассказывает?

– Да, Евгений Васильевич, подтверждаю, – так же официально ответила я. – Только, если хотите, олухи мы все трое. Эти бандиты на нас налетели, все поотнимали, а мы даже пикнуть не успели. Так что в произошедшем виноваты мы все одинаково.

Кошелев посмотрел на меня пристально, однако было видно, что мои слова внушают ему большее доверие. Как будто мы не могли кому-нибудь загнать по дешевке телеаппаратуру все вместе, а деньги потом пропить на троих!

– Однако это черт знает что такое, Ирина Анатольевна! – заявил Кошелев таким тоном, что я поняла: сейчас пойдет метать громы и молнии. – Вы посмотрите! Куда бы вы ни поехали, к кому бы ни обратились с поисками кандидатов для вашей программы, обязательно с вами что-нибудь случается! То взрыв какой-нибудь, то криминальная разборка, то отравят кого-нибудь насмерть. Что это за чертовщина такая, а? Может быть, вы это нарочно так делаете? Может быть, вас сглазил кто? Ну, не в состоянии же просто так человек притягивать к себе несчастья!

Про себя я подумала, что, в принципе, очень даже в состоянии, такие случаи и прежде с кем угодно бывали, но вслух я сочла за лучшее этого не высказывать. Начальству надо выговориться, что называется, выпустить пар. После этого с ним можно будет разговаривать серьезно.

– Ладно, прежде несчастья случались с вами хотя бы через раз! – продолжал Кошелев. – Убьют с самого начала какого-нибудь бедолагу, и все. Теперь же всякие истории стали происходить с вами буквально каждый день. Вчера взрыв на крекинг-заводе, сегодня эта кража. А завтра что будет?

– Ну, не знаю, какие-нибудь хулиганские действия, наверное, – отвечала я, пожимая плечами. – Что там еще в Уголовном кодексе осталось?

Кошелев, шокированный моей внезапной наглостью, бросил на меня взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Но пока что решил сдержаться и продолжал таким же сухим, официальным тоном:

– Ну, объясните мне, Ирина Анатольевна, за каким чертом вы поперлись сегодня на этот злосчастный крекинг-завод? Вас кто-то туда звал? Вам что, мало вчерашнего взрыва?

– Вы что, думаете, это я его устроила?

– Да ничего я не думаю! – воскликнул с досадой Кошелев. – Просто хочу знать, почему вы решили туда сегодня поехать.

– А я хочу знать, почему я поехала туда вчера! – парировала я сердито. – Вы говорите, что я притягиваю к себе несчастья? Хорошо! Как раз вчера на крекинг-заводе произошло это ужасное несчастье, когда погиб человек. А почему, спрашивается, я туда попала? Если не ошибаюсь, именно вы меня туда направили, фактически в приказном порядке! Или это не так?

Кошелев даже приоткрыл рот от изумления. Такой капитальной наглости он от меня явно не ожидал.

– Послушайте, – сказал он наконец. – Вы на что, собственно, намекаете?

– Вовсе ни на что я не намекаю! – решительно возразила я. – Но непременно желаю знать, с чьей именно подачи я оказалась вчера на этом проклятом крекинг-заводе.

– Ну а если с моей? – сказал Кошелев. – Что тогда?

– С вашей? – Я не шутя изумилась. – Чем же этот крекинг-завод вам так приглянулся?

Кошелев скорчил гримасу досады, на некоторое время умолк, хмуро глядя в сторону.

– Я, конечно, понимаю, наглость города берет, – проговорил он наконец вполголоса.

– Евгений Васильевич! – вмешался Валерий Гурьев. – Однако это в самом деле необычайно интересно. С нашей Ириной постоянно происходят какие-то чрезвычайные происшествия, да еще нередко замешанные на криминале. Вы что, серьезно считаете, что это просто злой рок? У вас нет ощущения, что во всем этом надо разобраться? Кто-то же, черт возьми, затащил ее на этот хренов крекинг-завод? Если не она сама туда приехала, по собственной, так сказать, инициативе, тогда по чьей? Евгений Васильевич, вы должны это знать!

– Кто-то с завода ее пригласил, – произнес Кошелев устало. – Мне лично позвонили и предложили непременно прислать на завод съемочную группу, посмотреть, в каких условиях трудятся там женщины.

– Тот, кто вам звонил с завода, – сказал я, – хотел просто, чтобы мы сняли репортаж о работе предприятия?

– Ну, что-то вроде этого, – отозвался Кошелев.

– Значит, звонившему было все равно, кто конкретно приедет на крекинг-завод?

– Ну, нет! – возразил Кошелев. – Он требовал именно вас, Ирина Анатольевна, и никого, кроме вас!

– Меня? – С одной стороны, мне было приятно такое проявление внимания телезрителей, с другой, после того, что на этом крекинг-заводе произошло, это внимание несколько пугало. – Евгений Васильевич, а почему именно меня? Этот звонивший как свое желание объяснил?

– Ну, как объяснил, – Кошелев неопределенно пожал плечами. – Просто тем, что они там постоянно смотрят вашу программу и очень ее любят.

– И это говорил мужчина?

– Кто вам такое сказал? – удивился Кошелев.

– Вы постоянно говорили «он»…

Кошелев озадаченно посмотрел на меня, потом кивнул.

– Ну, в принципе, да, – сказал он. – Я теперь отчетливо припоминаю, это был именно мужской голос.

– И как он вам представился, этот звонивший? – спросила я. – Он называл вам свою фамилию, занимаемую должность?

– Разумеется, – отвечал Кошелев. – Заместитель главного инженера завода по чему-то там.

– А по чему именно заместитель? – не унималась я. – Может быть, по эксплуатационной части?

– Вот, вот! – радостно воскликнул Кошелев. – Он мне это несколько раз повторил, так что я хорошо запомнил.

– А фамилию свою он вам случайно не назвал? – поинтересовалась я.

– Разумеется, назвал, – сказал Кошелев. – Только я ее забыл. Какая-то простая такая фамилия, очень русская, короткая…

Он задумался, рассеянно глядя в сторону.

– Может быть, Щеглов? – не выдержала я.

– Вот! – обрадованно воскликнул Кошелев. – Точно, Щеглов!

– Вы уверены? – со вздохом спросила я.

– Абсолютно, – сказал Кошелев. – Он мне ее несколько раз повторил, и очень отчетливо, так что я точно запомнил.

– Щеглов… – повторила я задумчиво. Что-то во всем этом меня не устраивало. – Перед своим вчерашним визитом на крекинг-завод я туда звонила по номеру телефона, который получила от вас, Евгений Васильевич.

– Ну, правильно! – воскликнул Кошелев. – Мне ваш Щеглов этот номер и продиктовал, чтобы я его записал.

– Но когда я приехала на крекинг-завод, – задумчиво продолжала я, – и с этим Щегловым встретилась, мне пришлось ему заново объяснять, зачем я приехала. Как будто бы это не он пригласил меня сюда. Но если не он, тогда кто?

Я замолчала и изо всех сил попыталась сосредоточиться. Мне показалось, что работники крекинг-завода вчера или уже сегодня что-то говорили по поводу того, кто устроил наш визит на их предприятие. Но что именно они говорили? Как я ни силилась, я не могла припомнить ничего конкретного.

– Шалавый, как я погляжу, мужик этот твой Щеглов, – сказал с усмешкой Валера Гурьев.

– Ладно, бог с ним, с Щегловым, – решительно заявил Кошелев. – Я думаю, что в конечном счете не так уж важно, кто именно пригласил вас на крекинг-завод.

С этим я была не согласна, но решила, что в настоящий момент не время спорить.

– Теперь вот что, – продолжал Кошелев. – Предположим, вчерашний взрыв на крекинг-заводе чистая случайность, и лично вы, Ирина Анатольевна, предотвратить его никак не могли. Но сегодняшняя кража! Ее-то вы, если бы захотели, вполне могли избежать!

– Серьезно? – обиженно вскинулась я. – Каким это образом, если не секрет?

– А сами вы не догадываетесь? – Кошелев посмотрел на меня иронически. – Тогда объясните мне, я что-то никак не пойму, за каким же чертом вы шли от проходной крекинг-завода пешком? Почему решились ехать на автобусе? В таком опасном, криминогенном районе, одни, с кучей материальных ценностей на руках?.. Почему же, черт вас раздери, вы не поехали вместе с Шиловым?

– Потому что Шилова на месте не оказалось, – сказала я похоронным тоном. – Мы вышли из проходной, смотрим, ни его, ни машины.

– То есть как это ни его, ни машины? – изумленно вскинулся Кошелев. – Что же он, сволочь, опять куда-то смылся?

– Так Ирина сама его отпустила, – мстительно улыбаясь, сказал Павлик. – Не захотела, чтобы он мучился, стоял, ждал нас.

– То есть как это не захотела? – ошалело посмотрел на меня мой начальник. – Ирина Анатольевна! Это что, правда? Вы действительно отпустили Шилова вместе с машиной?

Мне ничего не оставалось, как подтвердить, что такого рода указание я Косте действительно дала.

– Ну, знаете! – Кошелев все еще никак не мог прийти в себя от удивления по поводу моего легкомыслия и глупости. – Тогда уж извините, но пенять вам не на кого! В случившемся виноваты сами! Не отпустили бы вы Шилова, доехали бы на машине, и ничего дурного с вами не произошло бы.

– Но, Евгений Васильевич! – попыталась оправдываться я. – Я отпустила Шилова как бы не совсем, а только на несколько часов, потому что на крекинг-заводе мы собирались пробыть достаточно долго. Так, собственно, оно и оказалось. Я думала, что Костя ко второй половине дня подъедет…

– А разве вы сами, Евгений Васильевич, Шилова не вызвали для очередной поездки? – воскликнула молчавшая до сих пор Лерочка Казаринова.

– Я? – Кошелев смотрел на нее удивленно. – Как же это я его вызову? У него что, мобильник свой имеется?

– А радиотелефон в машине?.. – робко возразила Лера.

– Эк хватились! – воскликнул Кошелев насмешливо. – Эта штука уже давно вышла из моды, ее попросту демонтировали еще пару месяцев назад. Вы же ездили на «Волге», неужели не заметили?

Мы дружно захлопали глазами: нет, ничего не заметили! И как-то даже не обратили внимания, что место радиотелефона возле рычага переключения скоростей в Костиной «Волге» теперь занял обычный радиоприемник.

– Однако, если вы его не вызывали, – задумчиво проговорил Павлик, – тогда почему он уехал? Шилов ведь непременно должен был ждать Ирину.

– Да, в самом деле, почему? – вторила ему Лерочка. – Не мог же он допустить, чтобы Ирина возвращалась в центр города на автобусе, в то время как само начальство приказало возить Ирину Лебедеву везде, где она только пожелает!

– Почему, почему… – недовольно проворчал Кошелев. Он снял трубку внутреннего телефона, набрал какой-то номер, грозно сказал в нее: – Это Кошелев! Водителя Шилова пригласите ко мне в кабинет, пожалуйста! Что? – Выражение его лица изменилось. – С утра еще не появлялся? А почему? Понятно, спасибо…

Он положил трубку, растерянно оглядывая нас.

– Слышали? С утра весточки от него ждут! – Кошелев с досадой поморщился. – Чертовщина какая-то, однако, происходит! – сказал он после паузы. – Аппаратуру отобрали, водитель исчез… Ну, что скажешь, Гурьев? Криминал – это по твоей части!

Валера Гурьев, до сих пор молча слушавший наши разговоры, важно откашлялся.

– А что, ценность украденной аппаратуры велика? – как бы между прочим поинтересовался он.

– Я тебе что, завхоз? – проворчал в ответ Кошелев. – Уж не меньше десяти тысяч вся эта хренотень наверняка стоит, можешь быть уверен!

– Всего-то десять тысяч? – Гурьев высокомерно пожал плечами. – Ради таких копеек настоящие криминальные элементы даже не почешутся! Уж точно не станут рисковать разбойным нападением средь бела дня, уверяю вас!

– Однако ж рискнули, как видишь! – произнес Кошелев грозно. – И вполне успешно!

– Я поняла тебя, Валера, – сказала я негромко. – Ты хочешь сказать, что аппаратуру украли не ради нее самой, а ради чего-то еще, более важного. Но вот только ради чего?

– В том-то весь вопрос! – сказал, ухмыляясь, Гурьев.

– Это Павлика надо спрашивать, – сказала насмешливо Лера. – Что у него там за сокровища были, что даже таких матерых преступников привлекли…

– Да ничего особенного!.. – обиженно вскипел Павлик. – Обычная телекамера, южнокорейская… Правда, почти новая. Ну не знаю, такую купить в магазине проще, чем украсть с риском быть пойманными. Вон она в магазине на Привокзальной площади продается, бери не хочу…

Он хотел еще что-то добавить, но осекся, замер с открытым от изумления ртом, уставившись на дверь. Мы тоже оглянулись туда и тоже изумленно застыли. Потому что, пока мы увлеченно спорили, дверь кошелевского кабинета незаметно приоткрылась, и на ее пороге возник Костя Шилов с самым виноватым, какой только может быть, видом. Мы так и ахнули.

– Смотрите, «видение в лаптях»! – воскликнул Кошелев, довольно потирая руки. – Ну-с, молодой человек, проходите, рассказывайте, где это вас черт носил, пока вашу съемочную группу грабили матерые бандиты…

Костя послушно закрыл дверь, прошел к столу, несмело остановился посередине кабинета. Мне показалось, что он уже в курсе всего случившегося с нами.

– Понимаете, Евгений Васильевич, со мной какая-то чертовщина произошла, – начал он.

– Опять чертовщина! – радостно воскликнул Кошелев.

– Да, – поспешил заверить Костя. – Я знаю, вы мне не поверите…

– Ну почему же? – возразил Кошелев. – Смотря как будете врать!

– Понимаете, – невозмутимо продолжал Костя, – я стоял возле проходной, ну, в смысле, сидел в машине, книжку читал… Вдруг ко мне подъехала какая-то машина, темно-синяя «шестерка», оттуда выскочили трое в камуфляжных куртках и черных масках. Главное, так быстро все произошло, я и очухаться не успел, как они уже вытащили меня из машины, дали чем-то тяжелым по голове, и я больше ничего не помню. А когда очнулся, смотрю, я лежу на заднем сиденье в машине, а сама она стоит в каком-то узком дачном проулке… Ну, пока я из этих проулков выбрался, пока сориентировался, пока доехал до проходной завода, мне там сказали, что съемочная группа уже ушла.

Костя смущенно умолк, робко глядя на нас, словно прося прощения за свою неловкость. Мы все некоторое время ошарашенно молчали.

– А про то, что произошло с вверенной вашему попечению съемочной группой после того, как они вышли с проходной завода и направились к автобусной остановке, вам, конечно же, ничего не известно? – спросил, саркастически улыбаясь, Кошелев.

– Почему неизвестно? – возразил Костя Шилов. – Я как сюда приехал, мне в гараже все уже рассказали. Кошмар, что делается в нашем городе! – И он снова оглянулся на меня с виноватым видом.

Кошелев тяжело задумался, потом кивнул, жестом указав Косте Шилову на стул. Тот послушно и с видимым облегчением уселся. Мы помолчали.

– Снова темно-синяя «шестерка», – заметил Валера Гурьев задумчиво. – Слушай, а те трое, которые на тебя напали… Костя, ты успел разглядеть их, запомнил, как они выглядели?

– Лица – точно нет, – поспешил заверить тот. – Я же вам говорю, у них на голове какие-то черные маски надеты были. И потом, они так неожиданно сзади подскочили…

– И что, значит, вообще ничего не запомнилось?

Костя задумался.

– Ну, двое из них вроде как огромного роста, типичные амбалы такие, высокие, широкие, как бочонки… – Наш водитель немного помялся. – А у третьего на пальце золотой перстень был…

– Золотой перстень? – в изумлении переспросила я.

– Да, – подтвердил Костя, – здоровый такой, с печаткой…

Мы с Валерой понимающе переглянулись.

– Итак, без всякого сомнения, это действия одной компании, – подвел итог Валерий. – Кстати, – спросил он, – номерные знаки этой «шестерки», я надеюсь, вы потрудились записать?

– Номерные знаки? – Мы все так и ахнули. В самом деле, как же это мы про них забыли!

Мы все трое, я, Лера и Павел, недоумевающе переглянулись друг с другом, чувствуя, что не понимаем в этой истории вообще ничего.

– Слушай, Валера, – вспомнила я. – Что-то никак не могу понять, как они даже выглядели, эти номерные знаки. Будто их вовсе не было.

– Вот-вот! – подтвердила Лера. – Я эту «шестерку» как сейчас вижу, вот она стоит, и те трое бандитов из нее выскакивают. А что у нее на месте номерных знаков было, не помню, так, какое-то черное пятно.

– Серьезно? Точно черное? – переспросил Валера с ехидной ухмылкой. – А не белое?

– Черное, – повторила Лера тихо и печально.

– Ну а ты, Костя, что по этому поводу скажешь? – повернулся Гурьев к Шилову.

– Ничего, – Костя покачал головой. – Говорю тебе, я книжку читал. А они сзади подъехали. Я мельком глянул – синяя «шестерка», а потом снова в книжку уткнулся.

– Значит, все, что мы видели, это черное пятно вместо номера, – подытожил Валера Гурьев.

– Ну, значит, Ирина Анатольевна права, их там не было вовсе, этих номеров! – воскликнул Костя Шилов. – Они, наверное, попросту сняли их, когда на дело отправились, и все! Место там пустынное, гаишников в радиусе трех километров ни одного. А встретится, остановит их – ну и что? Дадут ему на рыло, сколько попросит, он их и отпустит. Ничего подозрительного они с собой не везут, так, какую-то телеаппаратуру…

Валера посмотрел на нашего шофера с ехидной ухмылочкой, как бы удивляясь, когда это Костя научился так рассуждать. Однако потом кивнул в знак согласия: то, что говорил Костя, выглядело весьма логично и правдоподобно.

– Ну, прямо детективный сериал какой-то, – Кошелев саркастически усмехнулся. – Смотрите-ка, они даже потрудились заранее нейтрализовать Костю Шилова, чтобы шуму меньше было. И это все ради каких-то десяти тысяч рублей!

– Каких десяти тысяч рублей? – не понял Костя.

Пришлось ему рассказывать все наши сомнения и доводы по поводу соизмеримости ценности украденной аппаратуры и риска быть пойманными на месте преступления. Костя слушал внимательно и, видимо, с нашими соображениями полностью согласился.

– Вот задача, Костя, – сказал Валера Гурьев после того, как тому все объяснили. – Из-за чего некие таинственные преступники решают украсть не новую и не самую лучшую в мире телевизионную аппаратуру методом разбойного нападения? Сейчас в криминальном мире крутятся такие деньги, что десять тысяч рублей за аппаратуру – гроши, ради которых не стоит рисковать разбойным нападением!

– Значит, им нужна была не аппаратура! – убежденно заявил Костя.

– А тогда что? – огрызнулся Павлик. – У меня там больше ничего не было!

– Было! – тихо, но отчетливо сказала я. Все присутствующие посмотрели на меня с напряженным ожиданием. – У тебя, Павлик, там была видеокассета, на которую ты снимал внутренности крекинг-завода. Ведь ты снимал, Павлик, правда?

– Ну, снимал, – Павлик смотрел на меня недоумевающе. – Там нечего особенно и снимать-то было, просто закопченный цех, и все…

– Это для тебя ничего особенного, – заметил Валера. – Значит, там было что-то такое, что преступники не хотели, чтобы оно было заснято. Павлик пожал плечами, считая нас не иначе как недоумками. Слышно было, как он бормотал себе под нос: «Да ну, не было там ничего особенного. Цех как цех…»

– А ты только в цеху снимал? – вдруг спросил Валера Гурьев.

– Почему? Нет, – Павлик пожал плечами. – Что я там, в цеху, снимать буду? Как этот тип с Леркой заигрывает? Я вышел во двор, в смысле, через другую дверь, не ту, через которую мы зашли.

– Постой, какую дверь? – не поняла я. – Там больше никаких дверей не было!

– Да была дверь, – возразил невозмутимо Павлик. – Я сам-то чисто случайно на нее наткнулся. Как раз мужик какой-то из нее вышел, ну и мне интересно стало, что там.

– И ты попер туда?

– Ну, ясное дело, – Павлик хмуро кивнул.

– Ну? – спросил настороженно Валера Гурьев. – А там что?

– Да ничего! – Павлик снова недоумевающе пожал плечами. – Какие-то цистерны с нефтью разгружались.

– Цистерны? – переспросила я. – Их было сколько, восемь?

– Я их что, считал? – спросил Павлик весьма агрессивно. – Довольно длинный был состав, все, что я помню.

– И долго ты его снимал? – поинтересовался Гурьев.

– Ну да, – кивнул Павлик. – Там как раз один рабочий по цистернам лазил, ругался страшно, а я его снимал.

– Ругался? Почему ругался?

– Потому что в нефти перемазался как свинья, – Павлик ухмыльнулся.

– В нефти перемазался? – удивилась я. – Он что, внутрь самих цистерн забирался?

– Конечно, внутрь, – Павлик снова довольно ухмыльнулся. – Залезет, спрыгнет в эту дырку, а там же, наверное, скользко из-за нефти, так он как поскользнется и шлепнется с грохотом на стальной пол! Ну, и пошел чесать трехэтажно! А цистерна-то стальная, слышно через стенки хорошо, только немного гулко, как через очень большой рупор. Умора! Представляете, стоит ряд цистерн, никого вокруг нет, только мат слышен. Я специально снимал, хотел вам показать. Думаю, вы бы лежали от смеха!

Мы переглянулись, однако вовсе не столь весело.

– И долго он так лазил? – спросил Валера Гурьев.

– Долго, – кивнул Павлик. – Наверное, в каждую цистерну залезал. Я-то до конца не мог снимать, ко мне этот тип подошел, говорит: «Пойдемте, там вас банкет ждет».

Я кивнула. Конечно, Щеглов был поблизости и старался держать ситуацию под контролем.

– А зачем же он лазил по цистернам, ты не понял? – спросил Гурьев.

– Вроде как выгружал оттуда что-то, – сказал Павлик. – Он ругался, говорил, трудно было в одной цистерне все сложить, надо обязательно в каждую сунуть.

– Сам себе, что ли, он это говорил? – поинтересовался Валера Гурьев.

– Ну а почему нет? – Павлик ухмыльнулся. – Матерился он точно не для чужих ушей, а вполне от души.

– Павлик, а ты не рассмотрел, что именно он доставал из нефтяных цистерн? – спросила я. – Хотя бы на что это было похоже?

– На мешки это было похоже, – отвечал Павлик.

– Большие мешки?

– Ну да, обычные мешки, в каких сахар или муку возят. – Павлик, казалось, немного удивлялся настойчивости наших расспросов.

– Что, белые мешки? – спросил Валера.

– Должны быть белые, – усмехнулся Павлик. – Когда он их вытаскивал, они скорее были черно-коричневые, все в нефтяных разводах.

– Ах, ну да, – сказала я со вздохом. – Они же были в нефти.

– Ну а что потом? – спросил Валера. – Я не пойму, с чем эти мешки-то оказались?

– А я знаю? – Павлик пожал плечами. – Какая-то коричневая труха… На молотое сено похожая..

– Молотое сено? – задумчиво переспросил Валерий, откидываясь на спинку стула. – Вряд ли молотое сено стали бы возить таким способом!

– И я так думаю! – согласился Павлик. – Я еще удивлялся, что он над этой трухой так трясется!

– Трясется? – удивились мы.

– Ну да! – Павлик снова ухмыльнулся. – Он же ее просыпал на землю, эту труху, понимаете? Мешок на землю швырнул, наверное, слишком грубо, что-то в нем лопнуло, я это слышал. Потом он стал из него пакеты поменьше доставать, смотрит, а они все полопались. Как он тут разъярился, стал психовать, я думал, помру со смеху!

– Подожди, подожди, Павлик! – воскликнула я. – Значит, в больших мешках были пакеты поменьше, так? И только в них уже находилась эта, как ты говоришь, труха?

– Конечно, пакеты поменьше, – подтвердил Павлик. – Он как все мешки из цистерн повыкидывал, руки о какую-то тряпку от нефти вытер и стал мешки распаковывать. Раскрыл первый, смотрит, а там эти пакеты полопались, ну, он и начал ругаться.

– Большие мешки, а в них поменьше, – проговорил Гурьев задумчиво, – а в тех, что поменьше, какая-то травяная труха… Знаете, на что это больше всего похоже? Кто-то в железнодорожных цистернах нелегально возит травку с юга страны в наш город.

– Травку? – недоумевающе переспросила я.

– Ну, в смысле, марихуану или что-нибудь в этом роде, – пояснил Валера. – Наркотик такой есть, знаешь?

Разумеется, я слышала о таком наркотике. Только поверить в то, что кто-то решил возить его в нефтяных цистернах, мне было трудно.

– А все остальное просто нет смысла возить с такими предосторожностями, – заметил Валера Гурьев. – Чай и табак давно уже перестали быть объектом контрабанды, их проще перевозить легальным путем. Я вот только одного не пойму. Ведь нефть жидкость очень тяжелая. А травка – штука очень легкая, в нефти сразу же всплывет, как поплавок. И те, кто нефть в цистерны наливал, должны были сразу же заметить, что внутри что-то плавает. Почему же тогда не заметили?

– Да мало ли? – робко возразила я. – Может, те, кто мешки в цистерны закладывал и кто заполнял их нефтью, были одними и теми же людьми…

– Едва ли… – начал было Валера, но договорить ему не дал внезапно зазвонивший внутренний телефон.

Кошелев снял трубку, сказал коротко: «Хорошо, пусть проходит».

– Инспектор уголовного розыска прибыл, – пояснил он. И, видя наши вытянувшиеся лица, воскликнул: – А как же вы хотели? Украдена собственность телецентра, государственная собственность, понимаете? Разумеется, я обязан был сообщить о случившемся в милицию!

Впрочем, нас немного успокоило, что инспектором уголовного розыска оказался наш хороший знакомый, майор Белоглазов, с которым нам уже приходилось сталкиваться при прежних недоразумениях и криминальных происшествиях. Он кивнул нам с Валерой как хорошим знакомым, но, как мне показалось, не без иронии. В самом деле, и у него, наверное, создалось впечатление, что я притягиваю к себе криминал, не убийство, так ограбление! Велика разница!

Майору Белоглазову пришлось рассказывать все с самого начала и во всех подробностях, это было довольно утомительно, потому что он неустанно донимал нас глупыми вопросами, сомневаясь практически в каждом нашем утверждении. Я твердо решила про виденные Павликом пакеты, достававшиеся из нефтяных цистерн, Белоглазову ничего не говорить – мало ли что! Поэтому незаметно, но изо всех сил надавила на колено Павлика, чтобы он помалкивал, и на все вопросы отвечала сама, кому бы они ни адресовались. Майор Белоглазов скоро заметил эту мою тактику, злился, но ничего поделать не мог: мы держались, как мушкетеры, один за всех и все за одного. Потом, отчаявшись узнать от нас больше, чем мы хотели ему сообщить, Белоглазов решил свозить нас на место происшествия, к крекинг-заводу, а заодно и порасспросить там людей, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного.

Уже смеркалось, когда мы туда подъехали на тряском милицейском «уазике». Однако без труда нашли то место, где на нас напали и отобрали аппаратуру. Майор Белоглазов рассеянно осмотрел смазанные жирные следы от протекторов на гладком и сухом асфальте, оставшиеся там, где темно-синяя «шестерка» резко и с таким шумом тормозила. Вздохнув и покачав головой, он решил, пока светло, отправиться и поискать тот проулок, где Костя Шилов очнулся вместе со своей «Волгой» после нападения на него у проходной. Надо сказать, что и этот проулок наш Костя также нашел без труда. Оперативники взялись было и здесь изучать следы, но на твердой, как камень, глинистой земле отпечатался лишь рисунок протектора последней проехавшей здесь по грязи машины. Касательно же нашего преступления оперативникам не удалось найти почти ничего. Что же касается размазанных следов на асфальте возле проходной, то это были следы протекторов самой обычной «шестерки», какие тысячами бегают по улицам нашего города, и никакого ключа к разгадке тайны сегодняшнего преступления они не давали.

Майор Белоглазов все-таки подошел к вахтеру на проходной крекинг-завода, стал спрашивать, не заметил ли он чего подозрительного во время дежурства возле ворот, но вахтер, весьма затрапезного вида дедок, заявил, что наружу он не смотрит, его дело следить за теми, кто проходит через его вертушку. Да, какой-то шум в середине дня он слышал, визг тормозов в том числе, но выходить смотреть, в чем дело, он не стал, потому что, знаете ли, нелюбопытный. Майор Белоглазов с самым безразличным видом выслушивал объяснения старого вахтера, будто ничего другого он и не ожидал узнать от него.

Однако мы все-таки не зря съездили к крекинг-заводу. Потому что, едва зайдя в проходную, я сразу же заметила на противоположной стене большой портрет погибшего накануне Сергея Викторовича Венглера в траурной рамке и объявление, что гражданская панихида по нему состоится завтра в помещении заводского ДК «Нефтяник». Таким образом, я знала, под каким предлогом я снова смогу прийти завтра на крекинг-завод, не вызывая у начальства подозрения, что чересчур интересуюсь происходящими здесь делами. Впрочем, я отлично знала, что Дворец культуры «Нефтяник» находится не на территории завода, а в спальном квартале, что было вполне разумно – там живут люди, там он нужнее. Но зато можно было быть уверенной, что на панихиде будет присутствовать все заводское начальство, а уж незаметно приставать к этим людям с вопросами – это было для меня делом техники.

Кроме того, в некрологе о смерти Венглера сообщалось, что попрощаться с телом усопшего можно также у него дома. Был предусмотрительно указан и домашний адрес. Немного подумав, я вытащила записную книжку и записала его туда: наверняка пригодится для чего-нибудь.

Тем временем оперативники пришли к выводу, что здесь им делать больше нечего, и собрались уезжать. Нам тоже было пора отправляться восвояси, я не без самоиронии размышляла, насколько справедливо в данном случае выражение: «не солоно хлебавши». Майор Белоглазов галантно распахнул передо мной дверцу потрепанного милицейского «уазика», приглашая сесть первой, но я замерла на пороге машины, одна навязчивая мысль вдруг овладела мной.

– Так, ребята, я не еду! – заявила я решительно. Все присутствующие посмотрели на меня озадаченно.

– Слушай, Ирина, мне домой пора, – заявил недовольным тоном Павлик.

– Нас средь бела дня здесь ограбили, а ты хочешь вечером тут остаться? – вторила ему Казаринова. – Вообще с ума, что ли, сошла? Лично я теперь в этих местах иначе, как в сопровождении милиции, ни за какие тысячи не появлюсь!

– Ну, поезжайте, – сказала я твердо. – Я же вас не держу, правильно? Лично я остаюсь здесь. Так надо!

Лерочка Казаринова обиженно хмыкнула и скроила презрительную гримасу. Видимо, решив, что я окончательно сдурела, она махнула рукой и первой полезла в милицейский «уазик». Павлик, недолго думая, последовал за ней. Валера и Костя Шилов остались стоять рядом, выжидательно глядя на меня. Майор Белоглазов, видя, что мы трое не садимся, махнул рукой, пробормотал себе под нос что-то вроде: «Да ну вас всех на хрен, своих проблем полно!» – и тоже полез в машину. Дверь ее с оглушительным грохотом захлопнулась, мотор взревел, «уазик» резко тронулся с места, покатил по пустынной дороге и вскоре скрылся из виду. Мы остались втроем посреди небольшой заасфальтированной площадки-парковки перед проходной. Над нами раскинулось широкое густо-синее вечернее небо; несколько расположенных у самого входа на завод уличных фонарей лишь немного прогоняли ночной мрак, за бетонной стеной деловито сопел и гудел крекинг-завод.

В стороне, у самого края асфальтовой парковки, где в этот поздний час стояло всего две машины, я заметила лавочку, почти скрытую от постороннего взгляда раскинувшейся кроной старого клена, и предложила пойти и сесть там. Ребята молча, беспрекословно подчинились.

– Ирина, у тебя что, есть идеи? – доверительно спросил Валерий Гурьев, когда мы уселись на жесткую деревянную лавочку.

– Нет, Валера, – сказала я грустно, – одни только сомнения. Или, если хочешь, на старости лет я решила поискать себе приключений, сижу в бандитском районе, вдали от мужа, в компании двух молодых мужчин.

Валера довольно ухмыльнулся, Костя Шилов смотрел на меня по-прежнему внимательно и очень серьезно.

– Я все пытаюсь понять, – сказала я, – что у них там могло быть в этих пакетах? Не молотое же это сено, в самом деле!

– Говорю тебе, это марихуана, – беспечно ответил Гурьев. – Что еще имеет смысл перевозить так тайно?

– Марихуана? – переспросила я недоверчиво. – И они нагло, средь бела дня, доставали эти пакеты со дна цистерны?

– Ну а почему нет? – пожал плечами Валера. – Что, там, на заводе, очень людно?

– Да я бы не сказала… Все равно, увидит кто-нибудь, пристанет с вопросами, что это, для чего, где взял…

– И получит по репе! – добавил Валера с обычной своей ухмылкой. – Ты с этим просто не сталкивалась, а вообще, любого человека запугать элементарно просто. Взбучить один разок как следует, сказать, что, если в милицию нажалуется, вообще отдаст концы, никто его не спасет, – и все. И не пикнет!

– Персонал целого завода ведь не изобьешь, правильно? – возразила я. – А если они этим бизнесом будут заниматься постоянно, на заводе будут все про это знать, и тогда обязательно рано или поздно информация в милицию просочится.

– Но доказательств у нее никаких не будет! – возразил Валера Гурьев.

– Оперативники могут нагрянуть с обыском…

– И ничего не найдут! – заявил Валерий жестко. – А тем немногим, что найдут, ни у кого заниматься желания не будет. Ты же знаешь, как они там, эти опера, загружены работой!

Мы умолкли. Логика Гурьева казалась мне непробиваемой, спорить с ним было бесполезно.

– Интересно, откуда прибыли эти цистерны с нефтью, – вздохнула я.

– Из Чечни, наверно, – легкомысленным тоном предположил Валера. – В Чечне черт знает какой криминал сейчас орудует, из-за войны безнаказанно шурует, там наверняка есть перевалочные базы торговцев наркотиками.

– А нефть-то они откуда в Чечне взяли? – удивилась я.

– Из земли выкачали! – со смехом отвечал Гурьев. – В Чечне крупнейшие месторождения нефти в нашей стране, если хочешь знать. Я слышал, что оттуда в наш город нефть по железной дороге возят. Потому что нефть с местных месторождений поступает по нефтепроводу, это я совершенно точно знаю!

– А у нас в области тоже месторождения нефти есть? – Мое удивление было искренним. – Я знала, что у нас есть нефтепровод, но почему-то думала, что по нему нефть гонят откуда-нибудь из Сибири…

– Нет, это из местных месторождений, – возразил Валера. – Их у нас даже очень много, и нефтяных, и газовых!

– Тогда зачем же нам эта нефть из Чечни? – не унималась я. – Что, нам своей мало?

– Наша нефть плохая, – сказал Костя Шилов. – Уж не знаю, чем именно, но слышал, что чеченская нефть намного лучше. Например, делать авиационный керосин предпочтительнее именно из чеченской нефти, какие-то в ней есть преимущества.

– А, я слышала, слышала про это! – воскликнула обрадованно я. – Мне Щеглов про это уже трепался сегодня во время нашего застолья на крекинг-заводе.

– Ну, вот и отлично, тогда ты все знаешь, – сказал Валера Гурьев. – Потому-то чеченскую нефть и возят цистернами по железной дороге, это недешево, но в этом есть смысл.

– Хорошенькая, однако, картина получается! – возмутилась я. – Возят в наш город цистерны с нефтью, вместе с нею – пакеты с наркотиками. Затем их, наверное, вскрывают, развешивают на более мелкие партии. А куда при этом смотрит милиция, вот что вы мне скажите!

– Стой-ка, Ирина, – Валера задумчиво посмотрел на меня. – У меня есть один знакомый лейтенант из отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Сейчас я ему позвоню и спрошу, не попадалась ли ему марихуана, упакованная в полиэтиленовые пакеты со следами нефти снаружи.

Он вытащил свой мобильный и стал звонить кому-то, мы рассеянно слушали реплики Валеры, из которых, впрочем, выходило, что никаких таких пакетов местный отдел борьбы с незаконным оборотом наркотических средств не видел.

– Да, там все чисто, – сказал наконец Валера, засовывая свой телефон обратно в карман. – Значит, хорошо прячутся, заразы!

– Однако полиэтиленовый пакет, перемазанный нефтью, – заметная штука, – возразила я. – Если этот канал работает достаточно активно, таких пакетов должно быть множество.

– Самое главное, с ними у самих перевозчиков много возни, – сказал молчавший до сих пор Костя Шилов. – Выгрузить, перегрузить, привезти… Пока все это сделаешь, в нефти как свинья перемажешься.

– Что наш Павлик и снимал сегодня на видеокассету, которую у него потом отобрали, – сказала я.

– Да, не зря этот рабочий, который по цистернам лазил, так матерился, – довольно ухмыльнулся Валерий. – Ему-то, наверное, больше всех досталось!

Я улыбнулась рассеянно. Мне не давало покоя одно соображение, и я сказала:

– Пакеты с марихуаной, перемазанные нефтью, не всплывали до сих пор ни разу во время милицейских проверок, правильно?

Валера кивнул.

– Этот факт можно объяснить по-разному, – продолжала я. – Во-первых, это может быть никакая не марихуана, и мы тут с вами гадаем на кофейной гуще. Во-вторых, это самая первая партия марихуаны, переправленная таким способом, и те пакеты, что видел Павлик, единственные, существующие в природе. И в-третьих, перевозчики марихуаны освобождаются от пакетов прямо здесь, на крекинг-заводе, где столько всего перемазанного нефтью, что на это просто никто не обращает внимания.

– Молодец, Ирина, ты гений! – восторженно воскликнул Валера Гурьев. – Третий вариант самый правдоподобный, он, между прочим, прекрасно объясняет, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор с похищением старой телевизионной аппаратуры Павлика.

– И, может быть, с убийством Сергея Викторовича Венглера, – тихо, словно про себя, добавила я.

Ребята удивленно посмотрели на меня.

– Ты думаешь, что это убийство? – спросил, озадаченно глядя на меня, Валера Гурьев.

– Я только предполагаю, – сказала я. – Официальная версия причины аварии, которую выдвинуло руководство крекинг-завода, выглядит очень сомнительно. Впрочем, версия о взрыве как злом умысле также не имеет пока никаких конкретных подтверждений. Но зато, если окажется, что в пакетах из цистерн была именно марихуана и след ведет к наркобизнесу, то версия об убийстве Венглера получает вполне правдоподобный мотив.

– То есть мотив, что Венглер стал случайным свидетелем того, как наркоторговцы провозят марихуану в наш город, и покатил на них бочку? – предположил Валера.

– Ну да. А почему нет? – заговорила я, все более воодушевляясь. – Понимаете, ребята, Венглер ведь был начальником пятого цеха, того самого, где произошел взрыв и за стеной которого перегружались эти мешки с пакетами. Если подобное случалось не раз, неужели вы думаете, что руководитель долго ничего не замечал?

– Наверняка замечал, – согласился Валера. – Вопрос только в том, что Венглер, заметив, стал делать дальше. Он мог потребовать у наркоторговцев делиться, запросив за свое молчание слишком много, и те решили, что проще и безопаснее его устранить. А мог оказаться принципиальным человеком, этаким производственным донкихотом. Такие в этой жизни, правда, редко, но встречаются. Пригрозил им всем расправой, и те только и ждали удобного случая, чтобы ликвидировать его.

Валера умолк, а я почувствовала, что у меня по спине поползли противные холодные мурашки от Валериных выкладок и соображений. Как же это жестоко – убить человека из-за того, что тот проник в твою криминальную тайну и угрожал лишить бандитов – нет, вовсе не жизни, а просто очень легкого и быстрого источника обогащения. А ведь у Венглера осталась семья: жена, двое детей-подростков. Я вспомнила, как вдова Венглера рыдала вчера над изуродованным и обгорелым телом своего мужа. Черт возьми, этак они и меня могут прикончить, если я слишком глубоко проникну в их бизнес и не буду при этом достаточно осторожной! И мой Володька будет плакать над моим мертвым, изуродованным телом!.. При мысли о муже я вдруг подскочила на месте, впрочем, совсем по другой причине.

– Слушайте, ребята, – воскликнула я, спохватившись, – а который теперь час?

– Начало восьмого, – ответил Костя, глянув на свои часы. – Ты куда-то спешишь?

– Да куда мне спешить! – воскликнула я сердито. – Меня же дома муж ждет! Теперь Володька совсем с ума сойдет! – проговорила я огорченно. – Я ж его даже не предупредила, что задержусь, и он подумает, что со мной опять черт знает что случилось!

– Но ведь так и есть! – заметил хладнокровно Гурьев. – Или, по-твоему, сегодняшняя кража аппаратуры не черт знает что? Ладно, не нервничай, – сказал он, вытаскивая из кармана и подавая мне мобильник. – На вот, позвони домой, успокой мужа!

Я поспешно схватила трубку, набрала домашний номер и немного успокоилась, только услышав в трубке голос моего драгоценного супруга.

– Слушай, Вовк, у нас тут такое случилось!.. – залепетала я.

– Да уж знаю, – преспокойно сообщил он. – Я звонил тебе на работу, мне сказали, что ты опять загуляла с Шиловым и Гурьевым.

– Да нет, Вовик, тут все гораздо серьезнее!..

– Ладно, ладно, знаю, опять расследование! – Тут только я уловила иронию в его голосе. – Кстати, тебе интересно узнать результат нашего анализа на сернистый ангидрид?

– Ох, что-то я совсем закрутилась! – воскликнула я удрученно. – Позабыла про все на свете. Конечно, интересно. Ну же, Вовик, давай, рассказывай, что вы там такого нашли!

– Мы с Самосадным обнаружили какую-то чертовщину, – заявил Володька.

– Опять чертовщину?

– Именно! – Володька был невозмутим. – Сначала подумали, что оба чокнулись, потому что результат количественного анализа на сернистый ангидрид был 17,3 %. Представляешь?

– А это много, да? – осмелилась я робко его спросить.

– Слушай, ты случайно сернистым ангидридом не потеешь? – спросил он самым невинным тоном.

– Ты в своем уме?

– Не знаю, просто я перебираю все возможные варианты объяснения этого факта, – сказал Володя очень серьезно. – 17,3 % – это очень много, такое при всем желании в нефти раствориться просто не может. Мы уж думали, прибор барахлит, делали анализ снова и снова, так что от твоей блузки, которую я взял утром в лабораторию, только лоскуты остались. Но результат все равно оставался прежним: больше 17 %. И тогда твой хороший знакомый Самосадный подумал, что тут дело нечисто, и решил делать полный количественный анализ образца. В результате от твоей блузки не осталось даже лоскутов, но зато наука точно установила, что, во-первых, нефть такого состава вообще не может содержать сернистый ангидрид больше 0,4 процента. Во-вторых, содержание ангидрида в нем действительно не менее 17 % от массы. А в-третьих, в нефти, кроме всего прочего, имеется около 10 % азотной кислоты, которая и является непосредственным растворителем ангидрида. Без нее он давно бы выпал в осадок.

– Ну, и что из всего этого следует? – спросила я, по-прежнему ничего не понимая.

– А вот что, – продолжал менторским тоном Володька. – Я еще могу допустить, что ангидрид мог попасть в нефть естественным путем. Понимаешь, нефть, протекая по трещинам в земной коре, соприкасается с самыми разнообразными минералами и веществами. Случается, что на ее пути оказываются залежи сернистого ангидрида, и когда в составе нефти имеются вещества, способные быть его растворителем, а таких веществ, надо сказать, не так уж мало, то нефть попросту вымывает сернистый ангидрид из прочей породы. В таком случае концентрация сернистого ангидрида, как, впрочем, и других попутных соединений, может оказаться весьма высока. Случается это, впрочем, довольно редко. Но азотная кислота не может оказаться в нефти естественным путем, или я самый последний придурок!

– Почему не может оказаться? – тупо спросила я.

– Потому что в природе этого вещества практически не наблюдается! – патетически провозгласил Володька. – Азотная кислота – слишком активный реагент, и, едва появившись в естественных условиях вследствие, ну, например, грозового разряда, она с чем-нибудь сразу же вступает в новую реакцию и, таким образом, исчезает.

– Но как же тогда она попала в нефть? – спросила я, чувствуя, что голова у меня идет кругом от всех этих научных разглагольствований моего супруга.

– Думаю, не иначе как с помощью человеческих рук, – сказал Володька торжествующе. – Проще говоря, кто-то ее туда налил. И затем насыпал ангидрид и еще как следует поболтал смесь, чтобы это вещество наверняка растворилось. А потом подал всю эту адскую смесь в реактор.

– То есть ты на сто процентов убежден, что здесь налицо чей-то злой умысел?

– Именно, – удовлетворенно сказал Володька. – Я рад, что ты наконец-то поняла меня.

– Я тоже очень-очень этому рада, – вздохнула я. – Так ты говоришь, что от моей блузки почти ничего не осталось? – спросила я мужа. – Полагаю, мы должны предъявлять милиции как вещественное доказательство ее остатки.

– Да зачем тебе блузка? – возразил Володька невинно. – У тебя цела юбка, которая тоже хорошо пропиталась нефтью.

– Да, и еще комбинезон Наташи Шутовой, – проговорила я. – На нем наверняка должно быть немного нефти из реактора, если, конечно, кто-то уже не догадался от этого комбинезона избавиться. Ладно, Вовик, – сказала я громко. – Счастливо и спасибо тебе за работу. Ты меня скоро не жди, я тут сижу вместе с Гурьевым и Шиловым, мне с ними очень хорошо, погода чудная, так что мы еще немного погуляем! – И прежде, чем Володька мог что-то возразить, я отключила телефон.

Я вернула трубку Валере Гурьеву в глубокой задумчивости. Ребята сидели рядом, молча и выжидающе смотря на меня.

– Азотная кислота, ангидрид… Володька только что сказал, что кто-то сознательно добавил эти вещества в нефть, которая пошла в реактор, в результате чего произошел взрыв. Само собой такого произойти не могло.

– Значит, все-таки убийство, – удовлетворенно констатировал Валера Гурьев. – Ну, ни хрена себе! Я-то думал, просто несчастный случай. Везет тебе, Ирина, на криминал, ей-богу, везет!

– Понимаете, ребята, – продолжала я. – Нефть в реактор подавалась прямо из железнодорожных цистерн, Щеглов мне об этом достаточно определенно сегодня сказал.

– Значит, взрывоопасная смесь была смешана прямо в железнодорожной цистерне! – сделал вывод Гурьев.

– Да, похоже на то, – согласилась я. – Иначе попросту больше негде. Меня изумляет, что они все так ловко подгадали по времени: реактор взорвался как раз в тот момент, когда и Венглер, и я были в цехе. Или вообще никто ничего не подгадывал? – тут же усомнилась я. – И все это чистое совпадение?

– Ну а что там было особенно подгадывать? – пожал плечами Валера Гурьев. – Высыпал реагенты в железнодорожную цистерну, помешал их как следует, чтобы хорошо растворились, и все. Они тут же пошли в реактор, и тут же громыхнул взрыв. Главное, чтобы этот Венглер на месте был.

– Вот именно! – согласилась я. – А ведь он мог в любой момент выйти, он же начальник цеха и не обязан там сидеть восемь часов подряд, не покидая рабочего места.

– Значит, они держали ситуацию под контролем, – сказал Валера невозмутимо. – Кто-то постарался сделать так, чтобы и взрыв произошел будто бы по естественным причинам, и Венглер в это время на месте был. Кто-то должен был задержать его в цехе как раз в это время.

– Как это – задержать? – удивилась я. – В цехе его держал один только Щеглов, я видела, как они стояли посреди цеха и чесали языки. А Щеглов сам чуть-чуть не погиб во всей этой заварухе.

– Вот именно – чуть! – саркастически усмехнулся Валерий. – Ты говорила, он сегодня снова водил вас по крекинг-заводу с экскурсией, а потом вы даже сели пьянствовать вместе с ним?

– Ну, сели, и дальше что?

– Больно уж легко он отделался, вот что! – Гурьев криво усмехнулся. – Как же так получилось, что, находясь практически в одинаковых условиях, один человек погиб, а другой почти не пострадал, только рожа обгорела? Ну, объясни мне! – закончил Валера торжествующе.

– Щеглов говорит, он за бетонным экраном спрятался, – попыталась робко возразить я.

– Ах, за экраном! – Валера цинично рассмеялся. – А почему тогда он за этот экран Венглера не утащил? Что же он своего товарища бросил?

Валера смотрел на меня победоносно, а мне словно огнем обожгло грудь. Щеглов – главный злодей во всей этой истории? Да ну, бред какой-то! То, что Щеглов трепло и бабник, я согласна, но убийца! Однако в следующий момент мне вспомнились неприятные, безобразные морщины вокруг его рта. Значит, все-таки Щеглов? И я целых два дня провела в обществе матерого уголовника, торговца наркотиками, злодея и убийцы? Мне вдруг стало невыносимо душно, хотя спустившаяся на город осенняя ночь, ясная и сухая, становилась все свежее и холоднее.

Костя Шилов тем временем принялся рассказывать, что в армии во время боевых действий бывали такие случаи, когда практически в одинаковых обстоятельствах, при взрыве или чего-то в этом роде, один человек погибал, а находившийся буквально рядом с ним выходил из переделки живым и невредимым, как будто ничего с ним не случилось. Так происходит потому, что существует как бы два типа людей, продолжал Костя. Одни в момент опасности или, скажем так, экстремальной ситуации впадают в особого рода транс, когда им кажется, что время вдруг остановилось, все вокруг происходит как в замедленной съемке, и они начинают что-то делать, и делают все, в общем-то, правильно, и спасают свою жизнь. А другие, наоборот, замирают на месте, смотрят тупо на происходящее и ничего не предпринимают. Если такие случайно остаются живы, их потом спрашивают, ты что это, мол, ничего не делал, стоял столбом. Тогда они рассказывают, что про само происшествие ничего не помнят, будто в тот момент в черную яму какую-то провалились. Так что, сделал вывод Костя Шилов, ваши Щеглов и Венглер могут попросту принадлежать к этим двум разным типам людей. Щеглов как понял, что реактор сейчас взорвется, так вошел в этот самый транс и вовремя метнулся к защитному экрану. А Венглер впал в апатию, замер на месте, ну, его взрывом-то и накрыло!

Мы с Валерой, занятые каждый своими мыслями, рассеянно слушали Костины объяснения.

– Все равно странно, – сказала я задумчиво. – Подгадать так, чтобы взрывом убило одного только Венглера, и так рисковать при этом жизнью самому! И почему, спрашивается, в этот момент оказалась там я? Это что, тоже случайность? Или кто-то меня все-таки подставил? Если подставил, то зачем? И почему я не могу найти концов, кто именно пригласил меня на этот крекинг-завод? Щеглов ведет себя так, будто он сам здесь ни при чем, а инициатива исходила от кого-то еще.

– Конечно, он теперь так себя ведет, – согласился Валера. – Зачем ему лишний раз в этой истории светиться?

– Мне кажется, в первую очередь нам надо найти того, кто мог подсыпать реагенты в железнодорожную цистерну, – сказал Костя Шилов убежденно.

– Да, только и всего, пустячок какой-то, – заметил ехидно Валера Гурьев. – Это мог сделать кто угодно, понимаешь ты, Костя, любой рабочий. Подозревать можно весь завод.

Я рассеянно кивнула. Конечно, это мог сделать кто угодно, и нет никакой возможности уличить его в этом. А если я начну во всем этом копаться, задавать неприятные вопросы всем подряд, мне или будут врать и давать путаные, противоречивые сведения, как Щеглов, или просто пошлют куда подальше, как этот лысый управленец, с которым я беседовала сегодня утром. Одним словом, все это задачка не из легких.

– Послушайте, ребята! – сказала я решительно. – Мне нужен работник завода, в котором я могла бы быть на сто процентов уверена, что он к убийству Венглера и контрабанде наркотиков непричастен. Думаю, от такого человека мы могли бы получить наиболее объективную информацию о том, что на самом деле происходит на этом проклятом крекинг-заводе.

– Ну, это ты многого захотела! – рассмеялся Валера Гурьев. – Где ж ты такого возьмешь? В душу людям не залезешь, правильно? Не посмотришь, что там у них происходит.

– Однако я знаю такого человека, – не слушая его, продолжала я.

– Да? И кто же это?

– Наташа Шутова, аппаратчица, едва не погибшая при взрыве реактора. Едва ли она, зная о готовящемся преступлении, согласилась бы так рисковать своей жизнью. И не только жизнью: ведь в случившемся непременно обвинили бы ее, что, собственно, и произошло на самом деле.

– И что-то из заводских сплетен она наверняка знает, – заметил Валера с усмешкой. – Молодец, Ирина, ты гений! Если в этой истории и можно кому-то верить, так это пострадавшей аппаратчице. Нам надо с ней непременно побеседовать. Только вот где ее сейчас найти?

– В одной из городских больниц, – отвечала я.

– Ах да! – воскликнул он. – Я же видел, как ее вчера на «Скорой» увозили. Если так, едва ли ее отпустили по истечении суток. Ты подожди, Ирина, – Гурьев снова достал свой мобильник. – Сейчас я позвоню кое-кому и все выясню.

Еще раз уточнив у меня фамилию и имя аппаратчицы, Гурьев стал названивать куда-то, кажется, диспетчеру службы «Скорой помощи». Там ему сообщили номер телефона больницы, и я видела, как лицо у Валеры при этом заметно вытянулось. Предчувствие, что опять возникли какие-то препятствия, стало томить меня, но я не решалась задавать вопросы, предпочтя дождаться объяснений от него самого. Он позвонил по больничному номеру, стал просить о встрече, и тут на его лице отразилось еще большее разочарование по поводу услышанного.

– Ладно, не беда, – сказал наконец Гурьев, засовывая свой мобильный в карман. – Шутова переведена в закрытую спецбольницу для подследственных, вход туда только с разрешения следователя.

– Ого! – присвистнул Костя. – Дамочка-то, кажется, увязла!

– Именно, – подтвердил Валерий Гурьев. – Ей предъявлено обвинение по статье «Халатность на рабочем месте, приведшая к гибели людей». Но ничего, это не проблема. Я добьюсь с ней свидания, у меня есть знакомые в ментовке. Но это, конечно, не сегодня, а только завтра, и не раньше вечера!

Я кивнула: лучше, чем вообще ничего.

– Ну, что теперь? – спросил Костя.

– Теперь? – Я нервно вздохнула, поднимаясь с лавочки. – Как вы думаете, в этом заборе вокруг крекинг-завода есть какие-нибудь дыры?

– Наверняка, – пожал плечами Валера. – Вон там, где заросли кленов, обязательно должны быть потайные выходы. Рабочие же должны иметь возможность тайком слинять с родного предприятия, иначе жить нельзя. А ты почему об этом спрашиваешь?

– Пойдемте поищем эти ходы, – сказала я. – Я непременно хочу проникнуть сегодня на этот крекинг-завод так, чтобы никто из начальства об этом не знал.

– А если охрана задержит? – предположил Гурьев. – Ирина, ты что, спятила? Это же, между прочим, подсудное дело, на чужой завод без пропуска!

– Мне плевать, у меня журналистское удостоверение с собой, – ответила я невозмутимо. – А этот завод вовсе не секретный объект, никакой государственной тайны тут нет. Так что в шпионаже против своей страны и в измене родине нас не обвинят.

– Да зачем вам все это, Ирина Анатольевна? – воскликнул Костя Шилов в смущении. – Это же в самом деле очень опасно!

– Ну, что ж теперь поделаешь, – вздохнула я. – Волков бояться – в лес не ходить. Но мне позарез надо поискать на территории крекинг-завода рваные и перепачканные нефтью полиэтиленовые пакеты. Иначе я сегодня ночью не смогу уснуть.

С этими словами я решительно повернулась и направилась к зарослям кленов, где, по мнению Валеры, должен был быть потайной ход на крекинг-завод. Не оборачиваясь на своих спутников, я тем не менее чувствовала, что они следуют за мной. Неохотно, но следуют.

 

Глава 5

Валера оказался прав: сквозь кленовые заросли вела узкая, но хорошо протоптанная тропинка. Значит, здесь явно ходят. Тропинка вскоре привела нас к дыре в заборе, через которую можно было, хотя и рискуя зацепиться, но все-таки проникнуть на заводскую территорию. За забором тропинка стала шире, словно осмелела: видно, тут рабочие уже не боялись ходить парами. Тропинка петляла между какими-то непонятными в сумраке ночи стальными сооружениями, где-то что-то клокотало, шипело, бурлило, источая разного рода нефтехимические запахи, я чувствовала, что постепенно они становились для меня привычными. Внезапно до меня дошло, что это – те же самые очистные сооружения, что я видела днем, только, так сказать, это был вид сзади. Осенняя ночь становилась все прохладнее, и над очистными сооружениями вздымались клубы пара, придавая окружающему пейзажу какой-то жуткий, зловеще-сказочный вид, как в американских фильмах ужасов. Ощущение призрачности, нереальности происходящего усугублялось тем, что территория крекинг-завода была слабо освещена немногими уличными фонарями, расположенными на стоящих далеко друг от друга столбах, и нужно было внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о какой-нибудь производственный хлам, который в изобилии валялся под ногами.

– Интересно, а собаки тут есть? – спросила я, на ходу оборачиваясь к своим спутникам. – Меня удивляет, что я ни разу не слышала собачьего лая.

– Услышим еще, – пообещал Валерий. – Боюсь, что постоянная керосиновая вонь собакам весь нюх отшибет и они за пять метров человека не учуют.

– И охраны что-то не видно, – заметил Костя. – Может быть, ее здесь и нет?

– Сидит, наверное, в сторожке и музыку слушает, – предположил Валера. – Здесь в одиночку-то воровать глупо, канистрами бензина немного натаскаешь. Да и потом, вокруг обычных рабочих полно. Технологический цикл ведь постоянный, безостановочный, работают здесь в три смены, только руководство завода днем приходит.

Вдруг где-то впереди нас раздался оглушительный свисток, что-то мощно зарокотало, громыхнуло железом, заскрипело протяжно, надрывно. От неожиданности я вздрогнула, испугалась и остановилась, и мои спутники налетели на меня сзади.

– Это железнодорожные цистерны, Ирина, – пояснил Валера Гурьев. – Так что не пугайся. Вон, смотри. Видишь, вот они. Судя по грохоту, это порожняк, пустые цистерны. Их с завода обратно на станцию перегоняют.

Я посмотрела вперед и действительно разглядела мерцающие огни маневрового тепловоза, его огромную фару спереди, льющую желтый свет, несколько небольших красных огоньков по сторонам. Маневровый тащил за собой вереницу цистерн. Машинально начав считать их, я насчитала восемь штук.

– Наверное, те самые, что снимал наш Павлик, – усмехнулся Валера. – Теперь они, похоже, никого более не интересуют.

Мы свернули куда-то за угол. Тропинка вела нас мимо каких-то непонятных груд бесформенного металла, и вскоре мы вышли на асфальтовую дорогу. Это меня обеспокоило. Пробираться малоосвещенными задами крекинг-завода казалось мне спокойнее и безопаснее, чем тащиться по основной дороге, где нас запросто могут увидеть. Но другой дороги, кроме этой, мы не знали. Впрочем, как оказалось, опасаться особенно было нечего: вокруг, как и днем, было пустынно, завод работал словно сам собой, без участия человека. Но не совсем без участия: вскоре нам встретились две женщины в тяжелых, похожих на балахоны комбинезонах и касках. Посмотрев на нас спокойно и дружелюбно, они прошли мимо. Мы все трое вздохнули с облегчением.

– Да уж, – прокомментировал не без ехидства Валерий. – И люди здесь доверчивые, как дети.

Мы прошли еще немного. Вдруг я замерла на месте и сказала вполголоса:

– Стойте, ребята, вот он, этот цех!

И это было правдой: громадный цех № 5, в ночном полумраке казавшийся еще необъятнее и страшнее, высился теперь в двух шагах от нас. Мысль, что чуть больше суток назад в его бетонных стенах оборвалась человеческая жизнь, наполняла меня суеверным ужасом, будто какая-то неведомая опасность продолжала угрожать нам оттуда и сейчас.

– Стойте, ребята, давайте не пойдем туда, – предложила я. – Искать там, по-моему, все равно нечего, тем более что мне говорили: во время работы цеха это запрещено.

– Нам вообще запрещено шататься здесь без провожатых, если уж на то пошло, – заметил Валерий. – Пойдемте, мне хочется посмотреть на то место, где все это произошло!

И, не глядя на нас, Гурьев решительным шагом направился к цеху, где накануне произошла трагедия. Мы с Костей вынуждены были последовать за ним.

Мне показалось, что внутри цех выглядит не так страшно. По-прежнему работали оба реактора, глухо рокоча, струился по трубам керосин. В зале было сумрачно, почти темно, только наверху, где располагались аппаратные, горел свет, сквозь узкие окна-бойницы виднелись склоненные над приборами сосредоточенные лица аппаратчиц. Мне было жутко и сладостно одновременно наблюдать эту картину напряженной работы, осознавая, что мое присутствие здесь незаконно, небезопасно и, несмотря на мое журналистское удостоверение, грозит нам всем неприятностями.

– Здесь, значит, все и произошло, – сказал Валера Гурьев задумчиво. – А это, стало быть, все, что осталось от третьего реактора, – добавил он, сравнивая развороченное взрывом бетонное основание с висящими над ним обрывками труб с двумя другими, которые работали.

Мы прошли вперед еще немного и вдруг обнаружили небольшую стальную дверь, слегка приоткрытую и как бы приглашающую войти.

– А вот это, стало быть, та самая дверь, через которую наш Павлик вышел, как он говорил, во дворик, – констатировал Валера. – Кто-нибудь из присутствующих видит причины не последовать его примеру?

Недолго думая, мы вышли в эту дверь. И вправду оказались в небольшом дворике, окруженном с трех сторон высоченными кирпичными стенами остальных корпусов крекинг-завода, совершенно глухими: ни единого окна не выходило на эту сторону. Только с четвертой, слева от нас, оставалось неширокое открытое пространство. При неверном свете одинокого уличного фонаря возле самой нашей двери были видны тускло поблескивающие рельсы подъездных путей, что шли через это пространство, ширина которого, как мне тогда показалось, едва-едва позволяла вместиться одной-единственной цистерне, так что рядом с трудом можно было протиснуться. Зато возле двери, через которую мы попали во дворик, обнаружилась небольшая ниша, и прямо из стены над нами выходило несколько толстых тяжелых шлангов, маслянисто поблескивавших в свете уличного фонаря над нашей головой.

– Похоже, что здесь перекачивают нефть из цистерн в реакторы, – сказала я, кивнув на шланги. – Вон, видите, как все в нефти перемазано!

Валера Гурьев согласно кивнул. Не только шланги, но и все кругом было заляпано, закапано нефтью, капитально замусорено какими-то словно застывшими пузырьками, бумажками. Выглядело это все уныло и неприветливо, как, впрочем, всегда выглядят подобного рода производственные территории, по выражению моего супруга Володьки, антропогенные ландшафты.

– Вот здесь, значит, и снимал наш Павлик таинственные нефтяные цистерны, в то время как некий ядреный пролетарий доставал из них большие, перемазанные в нефти мешки, а в них пакеты поменьше, а в тех пакетах марихуана, – констатировал Валера.

– Понятно теперь, почему они не постеснялись делать это днем, – заметила я. – Смотрите, как это место идеально защищено от посторонних взглядов. С трех сторон глухие стены, с четвертой тоже закрыто цистерной, никому ничего не видно. Незачем и темноты ждать. Тем более что на этом заводе ночью так же многолюдно, как и днем.

Гурьев наклонился и поднял с земли нечто большое, темно-коричневое, напоминающее негнущийся лист резины.

– Вот он, – сказал Валера, показывая нам то, что держал в руках. – Вот он, этот мешок. Только посмотрите, как он хитро устроен!

И стал осторожно отдирать от основной материи мешка какую-то тонкую полупрозрачную пленку.

– Видите? – сказал он. – Этот мешок был, кроме всего прочего, одет в тонкую полиэтиленовую пленку. Предосторожность, чтоб нефть не проникла. Эти мешки из химического волокна, – он потряс тем, что держал в руках, – они же вовсе не герметичные, вода сквозь них свободно проходит, а нефть тем более.

– И как же они умудрялись все это запаковывать? – недоумевала я.

– Наверное, специальным вакуумным упаковщиком, – сказал Валера. – Не такая уж редкая штука, если честно. В любом приличном супермаркете такой обязательно стоит. И для его работы всего-то и надо, что обычная бытовая розетка в 220 вольт, так что установить ее где угодно не составит проблем.

Я кивнула, переваривая полученную информацию. Получалось, что тот, кто все это устроил, продумал каждую мелочь.

– Так, а вот те самые небольшие пакеты, – сказал Валера, поднимая с земли один из них. – Тот же самый полиэтилен, значит, точно так же травку прямо на месте упаковывали партиями.

– Почему же он тогда порван? – спросила я. – Этот упаковочный полиэтилен что, такой непрочный?

– Он может быть порван, если в упаковщике произошли сбои, – вдруг сказал Костя Шилов. – У меня знакомый в супермаркете работает. Так он рассказывал, что их упаковщик, в принципе, нормально работает, а когда что-то на него находит, он начинает оставлять в упаковках слишком много воздуха.

– И этот так! Точно, точно! – воскликнул Валера. – Под давлением нефти эти пакеты во время перевозки полопались, и травка просыпалась. Вот, смотрите-ка! – Он показал нам пакет на свет. – Видите, он в нефти перемазан, а к ней часть травы пристала.

– А ты на сто процентов уверен, что это именно марихуана? – спросила я.

Валера внимательно осмотрел пакет с частицами прилипшей травы, смущенно помялся.

– Похоже, во всяком случае, – сказал он.

– Надо этот пакет с собой захватить, – решила я. – Показать его Володьке, пусть он определит, что это за трава, марихуана или, может, просто какие-нибудь измельченные сорняки на корм скоту.

– Что мне непонятно, – задумчиво сказал Валера Гурьев, оглядываясь, – так это как им удалось предохранить мешки от всплытия в цистернах. Ведь они же должны плавать в нефти, как хрен во щах…

– Прижали чем-нибудь, – предположил Костя Шилов. – Вон, кстати сказать, что за обрезки рельсов валяются? Очевидно, тоже в нефти перепачканные…

Приглядевшись, мы действительно обнаружили какую-то странную груду металлолома, сваленную у края железнодорожной насыпи. Впечатление было такое, что они не просто были перемазаны в нефти, но пролежали в ней достаточно долгое время. Валера, осмотрев их, удовлетворенно кивнул, а я смотрела на все его действия и пыталась представить, насколько все это реально: заложить в нефтяные цистерны мешки с марихуаной, да еще прижать их сверху какой-то железякой, чтобы не всплыли… Тогда много ли останется места для самой нефти? Впрочем, подумалось мне, нефтяные цистерны огромные, на несколько десятков тонн, туда много что может уместиться. А на месторождениях нефть едва ли измеряют при загрузке. Просто заливают в цистерну, видят, что она полна, значит, все готово, можно отправлять в путь. Так что это все оказалось вполне реально – перевозить наркотики таким способом…

– Слушай, Ирина, а это что за хлам? – спросил Валера, указывая куда-то вперед, чуть дальше.

Мы направились к куче мусора, который лежал возле бетонной стены в стороне от рельсов. Валера наклонился, поднял одну из больших банок из коричневого стекла и, прочитав этикетку, тихо присвистнул.

– Смотрите-ка. Вот это истинно по-русски, – сказал он, протягивая стеклянную банку мне. – Сделать злое дело и даже не потрудиться замести следы!

На этикетке стояло: «Сернистый ангидрид».

– Или он здесь все-таки применяется в каком-нибудь технологическом процессе? – вдруг усомнился в собственных выводах Валера.

Я в ответ пожала плечами: с такими вопросами надо обращаться к моему Володьке, а не ко мне. Мы торопливо стали поднимать одну за другой стеклянные банки, которых тут, возле путей, было множество. На всех них была одна и та же надпись «Сернистый ангидрид», но вскоре Костя Шилов протянул мне точно такую же стеклянную банку, на этикетке которой я прочла: «Концентрированная азотная кислота».

– Ну? – сказал Валера торжествующе. – Какие еще нужны тебе доказательства?

Я ничего не ответила, продолжая и дальше рассматривать кучу всякого хлама, которая лежала рядом с рельсами. Света решительно не хватало, высокая кирпичная стена отбрасывала тень и закрывала и без того тускло светивший уличный фонарь. Касаться руками омерзительных, перепачканных нефтью предметов, лежащих на земле, ужасно не хотелось, но в данной ситуации это был единственный способ понять, что же это такое лежало здесь. Мои спутники делали то же самое. Мы нашли еще несколько банок из-под химических реактивов, затем несколько больших и малых пакетов, похожих на те, что мы уже осмотрели. Они были перемазаны в нефти, и я отчетливо видела, как частицы «травки» прилипли к ним.

– Нет, это потрясающе! – сказал Валера, распрямляясь с небольшим пакетом в руках. – Или вся эта история, которой мы занимаемся, гроша ломаного не стоит, или таинственные господа мафиози и контрабандисты потрясающе беспечные и легкомысленные люди. Оставить весь этот хлам лежать на месте, да еще после того, как им стало известно, что их видели во время разгрузки товара!

– Ну, они же не могли предполагать, что мы обнаглеем настолько, что припремся на крекинг-завод посреди ночи искать улики! – возразила я. – Кассету с видеозаписью они у нас отняли и теперь считают себя в безопасности. А это, – я кивнула на стеклянные банки и полиэтиленовые пакеты, – подождет…

Валера Гурьев, морщась от омерзения, стал сворачивать грязный, скользкий пакет так, чтобы повернуть его сухой, не испачканной нефтью стороной.

– Ну-с, гражданин следователь? – с комичной любезностью обратился он ко мне. – Что дальше?

– Милиции показать бы все это надо, – вместо меня ответил Костя Шилов. – Пусть наш майор Белоглазов приедет сюда, посмотрит, вызовет понятых, составит протокол. Без всего этого наша с вами находка не значит ровным счетом ничего, а для закона попросту не существует. В милиции же должны и анализ содержимого пакета сделать, и определить, наркотики там были или еще что…

– Да? А как мы объясним милиции, что мы делали на крекинг-заводе среди ночи? – возразила я. – Майора Белоглазова ты сегодня видел, помнишь, как он искал подвох и преступление в каждом нашем утверждении? Тут ничего удивительного нет, с пострадавшими они всегда так обращаются!

– Верно, Ирина, все именно так и есть! – поддержал меня Гурьев. – Мы сами должны сначала сделать анализ, а потом думать, что с этим со всем делать. С милицией надо быть крайне осторожными и идти с чистосердечным признанием в самую последнюю очередь, иначе можно влипнуть, как эта аппаратчица. Кстати, Ирина, ведь у тебя же муж химик…

Валера внезапно запнулся, застыл с приоткрытым от изумления ртом. Потому что в этот момент стальная дверь, ведущая из пятого цеха, протяжно скрипнула, отворилась, и из нее появились двое мужчин.

– Так, ребята, а вы что тут делаете?

Это было сказано спокойным, даже доброжелательным тоном, но у меня внутри вдруг все похолодело. Потому что до меня дошло, что это были не кто-нибудь, а охранники крекинг-завода. Несмотря на все наши предосторожности, мы все-таки влипли!

– Бежим! – вдруг ошалело крикнул Валера Гурьев, хватая меня за руку и увлекая за собой. В другой руке он комкал найденный перепачканный в нефти полиэтиленовый пакет.

Мы побежали прямо по железнодорожным шпалам – быстро, как только я успевала в своих туфлях на высоком каблуке. Это было зверское испытание. В тот момент я очень пожалела, что, отправляясь на это мероприятие, не надела кроссовок: в них бегать от заводской охраны было бы точно намного удобнее. Впрочем, откуда же я могла знать, что все так обернется? Валера Гурьев тянул меня за собой с такой силою, что мне казалось, еще немного, и он выдернет мне руку. Но зато это неплохо помогало бежать, собственными усилиями мне не удалось бы мчаться по шпалам и щебенке железнодорожной насыпи с такой скоростью. Костя Шилов бежал следом, не отставая от нас. Краем глаза я видела, что двое охранников у двери пятого цеха сначала опешили, видимо, не ожидая, что мы вздумаем спасаться бегством. Но потом, опомнившись, они закричали: «Стоять! Стрелять будем!» Совсем как в кино. Затем бросились за нами следом, так же, как и мы, неуклюже прыгая по железнодорожным шпалам.

Мы уже успели обогнуть широченное здание цеха, рельсы вели прочь от него, к ржавым железным воротам, которые, мы видели, были в этот момент наглухо закрыты, стало быть, бежать туда не имело смысла. Мы выскочили на ту самую асфальтовую дорогу, по которой я шла сегодня днем, и изо всех сил помчались по ней в сторону заветной дыры в заборе – Валера Гурьев продолжал безжалостно тянуть меня за руку. Однако топот ног и торопливое дыхание охранников приближались. Несмотря на все наши усилия, они догоняли нас, были уже где-то рядом, их присутствие ощущалось спиной. И тогда Костя внезапно остановился и крикнул во все горло:

– Бегите! Я их задержу!

Невольно обернувшись, я увидела, что Костя отважно подскочил к одному из охранников и внезапным ударом сшиб его с ног. Второй охранник замахнулся на Шилова чем-то похожим на саперную лопату. Я похолодела от ужаса, но рассмотреть, что будет дальше, не успела: Гурьев с удвоенной силой потащил меня дальше за собой, прочь от места драки.

Мы бежали долго, выбиваясь из сил. По знакомой уже узкой тропинке, свернувшей в сторону от большой дороги, мы примчались к заветной дыре в заборе, через которую, не задерживаясь, выскочили наружу, прочь с территории завода. Я не уставала удивляться нашему исключительному везению: на этом проклятом крекинг-заводе не оказалось собак. Иначе нам бы точно не выкрутиться из той переделки, в которую мы только что попали!

Я предложила было подождать Костю возле дыры, но Валера решительно потащил меня прочь по тропинке, петляющей среди зарослей клена. И я поняла, что Гурьев, в принципе, прав: чем скорее мы уберемся подальше от крекинг-завода, тем лучше. С Костей могло случиться все, что угодно, его могли избить и задержать, а потом бы отправились искать нас. Не для того Костя жертвовал собой, чтобы в конце концов мы тоже попались, пусть и за территорией завода.

Мы выбрались наконец на асфальтовую дорогу, ведущую от проходной крекинг-завода до оживленной городской улицы, где ходил автобус. Дорога была, как всегда, пустынна. Мы шли молча, и я, чувствуя дикое беспокойство за Костю, поминутно оглядывалась, надеясь на самое невероятное. И оно случилось! Мы не прошли и половины пути, как позади нас послышался топот ног бегущего человека. Приглядевшись, мы в ночных сумерках узнали Костю.

– Отделался от них! – сообщил он, подбегая к нам. – Как, с вами все в порядке?

Вид у Кости был смущенный и довольный одновременно, несмотря на то что его пятнистая камуфляжная куртка была в нескольких местах разорвана, а на лице виднелась ссадина. Я почувствовала вдруг безумное желание броситься ему на шею и расцеловать, и бросилась бы, если бы не ехидное покашливание «криминального авторитета», наблюдавшего за нами. Это меня образумило.

Мы пошли по дороге дальше, уже втроем, к автобусной остановке. На ходу Валера протянул мне пакет.

– На, не бойся, не перемажешься, – сказал он мне. – Я его так свернул, что мокрой стороной нефти он внутри.

– Да ладно, – сказала я, сжимая заветный пакет в руке. – Последние два дня я уже столько раз перемазывалась в нефти, что мне это начинает даже нравиться.

– Ты знаешь, Ирина, время только начало двенадцатого, – сказал Валера Гурьев. – Мы можем пойти еще куда-нибудь погулять. Правда, Костя?

– Ничего себе – только! – возмутилась я. – Меня Володька теперь убьет! Как я ему буду объяснять такое долгое отсутствие?

– Расскажешь ему правду, только правду, и ничего, кроме правды, – торжественно провозгласил Валера. – Между прочим, ничем предосудительным мы не занимались, не считая того, что залезли на крекинг-завод и подрались там с охраной!

– Ну, допустим, – со вздохом согласилась я. – А скажи на милость, как же мы теперь доберемся отсюда до центра города? Да еще при нашем шальном виде!

– Вот именно! – заявил Валера. – Потому-то я и сказал, что время только начало двенадцатого. Последний автобус отсюда в центр города уходит минут через двадцать. И нас в него впустят, несмотря на наш, как ты выразилась, шальной вид!

– Это значит, что не придется идти до дома пешком, – сказала я. – Уже отрадно. Впрочем, объяснения с Володькой все равно не миновать. А ведь мне придется еще просить его сделать анализ вот этого! – я показала пакет.

– Он поймет вас, не беспокойтесь, Ирина Анатольевна. Поймет, простит и все, что вы попросите, сделает! – убежденно сказал Костя Шилов. – Мы же столько времени знакомы…

– Да, это, конечно, аргумент, – не без иронии согласилась я. – Я, видите ли, шлялась допоздна черт знает где не с первым встречным, а с верными старыми друзьями.

Валера только снисходительно улыбнулся в ответ на мои жалобы. Костя Шилов смущенно отмалчивался.

– Кстати, вот еще что, ребята, – сказала я. – Завтра ровно в одиннадцать утра похороны Венглера, гражданская панихида во Дворце культуры «Нефтяник». Как, по-вашему, я должна туда идти одна?

Валера грустно вздохнул и молча потупился. Костя еще больше смутился и пробормотал в ответ, что завтра у него командировка.

– Ну так что же? – не унималась я. – Значит, все-таки одна?

– Ладно, Иринка, не плачь, я с тобой поеду, – смилостивился наконец Валера Гурьев. – Встретимся завтра в одиннадцать около этого ДК «Нефтяник». А до этого я схожу к кое-каким своим знакомым, попробую договориться насчет встречи с аппаратчицей… как ее…

– Наташей Шутовой, – подсказала я. – Сделай это, Валера, пожалуйста! Это очень нужно!

Валера кивнул, глядя куда-то в сторону. В это время мы уже подошли к остановке, возле которой стоял, сверкая огнями и рокоча мотором, автобус, последний в тот вечер. Он должен был отвезти нас в центр города, домой.

 

Глава 6

Самое постыдное заключалось в том, что утром самым бессовестным образом я проспала. Мой драгоценный супруг был в данном случае не без вины, потому что сразу по моему возвращению он – нет, вовсе не устроил мне сцену ревности, чего я всерьез опасалась, – напротив, был исключительно рад меня видеть, несмотря на столь поздний час. Еще больше он обрадовался сообщению о моих успехах в расследовании этого дела, а на предъявленный мною грязный полиэтиленовый пакет смотрел как на какую-то святыню, бережно развернул его, тщательно стал осматривать на свет. Володька обещал непременно завтра же им заняться, отнести пакет в университетскую лабораторию, его друг Самосадный ему в этом поможет. По словам моего супруга, частицы травы на стенках вполне могли быть марихуаной, и он, Володька, знал способ абсолютно точно это определить.

Однако мой драгоценный супруг непременно, прежде чем отправиться спать, пожелал услышать подробный рассказ обо всех моих сегодняшних происшествиях, включая разбойное нападение на дороге возле проходной с похищением старой телевизионной аппаратуры Павлика и наш ночной визит на крекинг-завод с дракой и погоней. Последним рассказом он особенно заинтересовался и все задавал мне уточняющие вопросы. Володька, между прочим, уверял, что ни сернистый ангидрид, ни азотная кислота не используются ни в одном из технологических процессов переработки нефти, и их нахождение на территории крекинг-завода кому угодно должно показаться по меньшей мере странным.

– Впрочем, химический завод там рядом, – добавил Володька резонно. – Своему человеку стырить оттуда все эти химикалии ничего не стоит.

Я непонимающе уставилась на него, и Володьке пришлось терпеливо объяснять мне, что расположенный в нашем городе химический завод называется «Нитрон» не просто так, а потому, что там производят азотные удобрения, те самые пресловутые нитраты, от которых как черт от ладана бегут все экологи и желающие прожить долгую и безболезненную жизнь, считая их чем-то особенно вредным, губительным для здоровья человека. Однако на самом деле без этих нитратов ни одно растение обойтись не может. Для растений нитраты – это примерно то же, что для животного организма белки, философски пояснил мой супруг. Делают же нитраты, они же азотные удобрения, не без участия азотной кислоты. Так что на «Нитроне» этой, в общем-то, достаточно опасной в обращении жидкости завались, и ее не воруют оттуда канистрами только потому, что в отличие от этилового спирта внутрь ее употреблять нельзя, и, таким образом, простым гражданам азотная кислота на хрен не нужна. И еще Володька разуверил меня в том, что завод «Нитрон» – то же самое, что крекинг-завод, они только расположены рядом, буквально через дорогу, и дыр в их заборах достаточно, чтобы без проблем пронести какое угодно количество реактивов.

– Значит, – сказал Володька, – ты думаешь, что и сернистый ангидрид, и азотную кислоту протащили на крекинг-завод тайно и потихоньку влили в цистерну с нефтью, в то время как она подавалась в реактор?

Над этим предположением супруга я так глубоко задумалась, что начала даже клевать носом от усталости. Заметивший это Володька тут же напомнил мне, что, пожалуй, пора ложиться спать и что ему завтра рано вставать, идти в университет учить студентов, аж к первой паре… Как будто не он донимал меня глупыми расспросами! Мы улеглись, и он тут же засопел, как ребенок, я же еще долго ворочилась с боку на бок, перенапряжение тяжелого дня давало о себе знать, стало причиной бессонницы. В конце концов я все-таки уснула. Володька, впрочем, встал как положено, рано утром. Я последовала было его примеру, сварила ему кофе, отважно сидела рядом с ним, смотрела, как он завтракает, потом проводила на работу, не забыв сунуть ему в карман завернутый в газету полиэтиленовый пакет, который мы нашли вчера. Потом я присела на диван, чтобы тщательно обдумать все свои сегодняшние действия, особенно то, что я могу успеть сделать до того, как надо будет идти на похороны. Но в голову мне что-то ничего не приходило, и я решила, что обдумывать это лучше, лежа на диване: так спокойнее, и наверняка придут в голову умные мысли. Я улеглась на диван и даже закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Когда же я открыла их, свет, льющийся из окна, показался мне слишком ярким для раннего утра, и, глянув на часы, я обнаружила, что время уже близится к десяти. Только бы успеть к началу панихиды! Я была в ярости на собственную слабость, в отчаянии, что не успела сделать ничего путного и зря потеряла бесценное время. Но делать было нечего. Наскоро умывшись и позавтракав, я отправилась на панихиду, впрочем, не предвкушая от этого мероприятия ничего путного.

* * *

И все-таки я не опоздала – мне повезло с транспортом. Когда я подошла к Дворцу культуры «Нефтяник», люди в темных костюмах и с сумрачными лицами стояли возле входа группами и разговаривали. Даже если бы на дворце не висел государственный трехцветный флаг с траурной ленточкой, даже если бы траурная музыка не звучала через динамики громко и прямо-таки душераздирающе, по всему было видно, что здесь готовится траурно-торжественное мероприятие.

В толпе людей я разглядела Щеглова. Он стоял с совершенно незнакомыми мне мужчинами и что-то рассказывал, судя по его виду, весьма интересное и даже смешное. Я была шокирована выдержкой и цинизмом этого человека. Нужно быть последним мерзавцем, чтобы вести себя весело и непринужденно на похоронах человека, к смерти которого ты имеешь самое непосредственное отношение. Нет, не зря у Щеглова вокруг губ эти морщины, подумала я в тот момент, сразу понятно, что он негодяй. Впрочем, я заметила, что собеседники Щеглова моего ужаса перед ним не разделяют, слушают болтовню с интересом и сдержанно, соответственно обстоятельствам, но одобрительно улыбаются. Хорошо еще, что он, стоя вполоборота ко мне, меня не видел. Не испытывая большого желания снова оказаться под его опекой, я поспешила пройти во Дворец культуры.

В последний момент я вдруг вспомнила, что мы с Валерой Гурьевым договорились сегодня встретиться здесь около входа. Однако среди столпившихся вокруг мужчин Валеры совершенно точно не было: наверняка он опять опаздывал. Поэтому я решила, что Гурьев, если захочет, найдет меня, и поспешила внутрь здания, откуда доносилась скорбная похоронная музыка.

Первое, что я увидела, был огромный портрет покойного Сергея Викторовича Венглера в траурной рамке, укрепленный на стене в вестибюле. Под портретом груда живых и искусственных цветов, на вершине которой находилось нечто, краснеющее кумачовой тканью, накрытое сверху белой простыней. Конечно, Сергей Викторович лежал в закрытом гробу, дошло до меня. Я поскорее отвела глаза, чтобы не смотреть на эти цветы и на то, что было под ними. Последнее время как-то слишком часто мне приходилось бывать на похоронах совершенно незнакомых, посторонних людей. Разумом-то я понимала, что это необходимость и так было надо, но вот душой хотелось всего этого по возможности избежать.

Рядом с цветами выстроился ряд стульев, на которых сидели несколько женщин в черных платках. Одна из них, лица которой не было видно, казалось, совершенно раздавлена горем. Она содрогалась от рыданий, едва была в состоянии сидеть на стуле; ее поддерживали, бережно обняв за плечи, с одной стороны главный инженер крекинг-завода Валерия Дмитриевна, с другой молодая девушка, подросток, в чертах лица которой угадывалось явное сходство с покойным. Я поняла, что это, должно быть, дочь Венглера. На тех же самых стульях, чуть поодаль от женщин, сидел молодой парень, едва ли старше двадцати лет, симпатичный, как всегда в этом возрасте: пышная копна русых волос на голове и первый мягкий пушок, пробивавшийся над верхней губой. Пожалуй, это был сын Венглера, решила я. И даже вспомнила, что мне называли его имя – Юрий – и то, что он учится в политехническом университете. Сходство его черт с отцовскими было много меньше, чем у дочери, и я подумала, что сын внешне, наверное, больше похож на мать.

В траурном зале было полно народу. Все так же, как и на улице, стояли небольшими группами и переговаривались между собой: не умолкая звучала траурная музыка, которая позволяла говорить довольно громко, отчего в зале стояло гудение человеческих голосов, имевшее, впрочем, вполне пристойный, скорбно-торжественный характер. Оглядевшись вокруг, я вскоре заметила в одной из групп лысого управленца, он, увидев меня, испуганно уставился на меня и поспешил отвернуться в сторону: видимо, разговаривать со мной ему не хотелось. Это мне показалось обидным. В другой группе людей я разглядела красивое, правильное лицо начальника охраны крекинг-завода. Он широко улыбнулся мне, поклонился. Золотой перстень блеснул на его пальце, напомнив мне что-то, я не сообразила, что именно, поняла только, что нечто весьма неприятное. Однако, к огорчению своему, и здесь я не обнаружила Валеры Гурьева. Это мне очень не нравилось. Или этот тип бессовестно решил улизнуть с похоронного мероприятия, которые, это было известно всем на телевидении, Валера Гурьев терпеть не мог, несмотря на свои криминальные увлечения, или у него нашлось какое-то еще более срочное дело, ради которого он бросил на произвол судьбы меня вместе с моим расследованием. Довольно подло с его стороны и на Валеру не похоже, но его отсутствие заставляло меня нервничать и делать самые невероятные предположения.

Сын Венглера явно скучал, и по его лицу было заметно, что он не чувствовал ни особенного потрясения от гибели родного человека, ни желания рисоваться перед людьми выражением неискренней скорби. Я заметила, что он уставился на меня во все глаза, едва только я вошла в зал, и через некоторое время, пока я осматривалась вокруг, наклонился к Валерии Дмитриевне, главному инженеру завода, и что-то негромко сказал ей. Та посмотрела в мою сторону, кивнула, как хорошей знакомой, потом, жестом приглашая сына Венглера позаботиться пока о своей матери, встала со стула и направилась прямо ко мне.

– Спасибо, что пришли, – сказала она, протягивая руку. – Такое ужасное несчастье. Супруга Сергея Викторовича совсем раздавлена горем.

Я внимательно посмотрела на главного инженера, представляя ее на месте того, кто устроил позавчерашний взрыв. Ее сочувствие выглядело вполне искренним, что означало, что или она здесь ни при чем, и все случившееся дело рук кого-то другого, того же Щеглова, например, или эта дама хорошо умеет притворяться и делает это специально ради меня.

– Там, на улице, Щеглов где-то был, – снова заговорила она, так и не дождавшись моего ответа. – Если хотите, он вам все покажет…

– Да ну, зачем, – я пожала плечами. – Здесь не завод, здесь мне нечего показывать. А у Щеглова своя компания, я, знаете ли, совсем не стремлюсь в нее попасть.

Главный инженер посмотрела на меня несколько озадаченно, но ничего не сказала.

– Кстати, – осторожно начала я, – мне говорили, что вы вчера в Москву летали, делать доклад по поводу вчерашней аварии…

– Да, летала, – сказала Валерия Дмитриевна довольно сухо.

Я почувствовала, что это для нее далеко не самая приятная тема.

– Основная версия происшедшего остается прежней? – поинтересовалась я. – Ошибка аппаратчицы?

– Да, и это единственная версия, – отвечала Рогачева рассеянно.

Мне очень хотелось видеть в этой рассеянности и нежелании говорить со мной об аварии злой умысел, почти признание в том, что она знает истинные ее причины. Но, оценивая поведение и интонации ее голоса спокойно и непредвзято, я склонялась к убеждению, что причины здесь в другом. Все эти технари – люди высокомерные ничуть не менее, чем высокомерные интеллектуалы-гуманитарии, и им не нравится, когда об их профессиональных проблемах начинает судить дилетант. Однако нравится ей это или нет, но я все-таки решилась осторожно заикнуться про сернистый ангидрид: мне было просто интересно, как главный инженер будет на это реагировать.

– Скажите, а на вашем заводе используются в каком-нибудь технологическом процессе сернистый ангидрид и азотная кислота?

Валерия Дмитриевна удивленно посмотрела на меня:

– Азотная кислота? Нет. С какой стати?

– И сернистый ангидрид тоже? – вежливо переспросила я. – Тогда объясните мне, пожалуйста, с какой стати на территории вашего крекинг-завода обнаруживаются банки из-под этих реактивов?

– Кто вам сказал, что они там обнаруживаются? – Рогачева смотрела на меня все более отчужденно.

– Вчера я их видела своими глазами в куче мусора, – ответила я, решив, что лучше не уточнять, в какое именно время дня я их там видела.

– Мало ли какой хлам валяется на территории нашего завода, – пожала плечами главный инженер. – Мусор мы, надо сказать, регулярно с территории вывозим, но, ей-богу, не знаю, откуда он там опять берется. Кстати сказать, ваш Щеглов заведует вывозкой мусора! – добавила она, глядя на меня довольно холодно.

– Щеглов? – переспросила я, чувствуя, что мне опять становится жутко. Неужели это все устроил все-таки Щеглов?

– Именно, – подтвердила Валерия Дмитриевна. – Вот и обращайтесь к нему с вопросами, почему он этот мусор вовремя не вывез.

В самом деле, почему? Чувствовал, знал, что у него рыльце в пуху из-за всей этой истории, и не постарался вовремя замести следы? Или опять та самая пресловутая русская беспечность, о которой толковал мне вчера вечером Гурьев?

– Кстати, если не секрет, Валерия Дмитриевна, – снова заговорила я. – Вы сама химик по образованию? Или как?

– Нет, я не химик, – отвечала главный инженер. – Я закончила политехнический университет. А почему вы это спрашиваете?

– Жалко, что вы не химик, – не унималась я. – Тогда вам, наверное, неизвестно о существовании ПДК на сернистый ангидрид для нефти, идущей на переработку методом вакуумного гидроформинга.

То, как я бодро и без запинки выговорила этот замысловатый технический термин, произвело на Валерию Дмитриевну хорошее впечатление. Однако смысл моих слов ее явно насторожил.

– Нет, впервые про это слышу, – сказала она озабоченно. – А что, есть такая ПДК?

– Есть, – сказала я со вздохом. – И в случае ее превышения происходит взрыв, совсем как тот, от которого погиб Сергей Викторович Венглер! – Я кивнула на груду цветов под портретом в траурной рамке.

– Откуда вам это известно? – с тревогой в голосе спросила главный инженер крекинг-завода.

– У меня муж химик, – ответила я с гордостью. – И преподает химию студентам в университете!

– Ах, в университете! – Валерия Дмитриевна презрительно рассмеялась. – Эти в университете вообще ничего не знают про настоящие технологические процессы на крекинг-заводе. Сами посудите, они учат по учебникам, устаревшим как минимум лет на двадцать! Вот и присылают к нам своих выпускников, которые элементарных вещей о нефти и нефтепродуктах не знают. Зато рассуждают, химические формулы писать горазды!

– Между прочим, то же самое мне говорил Щеглов! – заявила я обиженно.

– И это один из немногих случаев, когда он был прав! – довольно резко перебила меня Валерия Дмитриевна. – Впрочем, – сказала она, вдруг успокаиваясь, – может быть, вы и правы. Спасибо, что сказали. Я завтра же, как только вот с этим развяжемся, – она кивнула на груду цветов под портретом Венглера, – пойду в лабораторию, побеседую там с людьми.

Рогачева умолкла, потупившись и глядя в пол, видимо, напряженно что-то обдумывала. Значит, сказанное мной задело ее, оказалось для главного инженера информацией к размышлению. Однако, незаметно наблюдая за ней со стороны, я готова была поклясться, что ничего про сернистый ангидрид она не знала и все сообщенное мною явилось для нее полнейшим сюрпризом. Значит, решила я, к взрыву на крекинг-заводе она не причастна? Тогда главным виновником по-прежнему остается наш старый знакомый Щеглов? А уж как увивался вокруг меня вчера это тип! Неспроста это, ей-богу, неспроста! Значит, он тоже что-то от меня хотел, что-то хотел осуществить с моей помощью!

В зале тем временем настроение заметно оживилось, народу стало больше, новые группы работников завода, женщин и мужчин самого разного возраста, подходили и подходили с улицы, в зале становилось все теснее. А Валеры Гурьева все не было! Я чувствовала нарастающее беспокойство: уж не случилось ли чего-нибудь с нашим криминальным репортером? После вчерашнего ограбления я готова была уже поверить во все, что угодно.

Внезапно по наполненному людьми траурному залу пошло какое-то движение. Все стали оглядываться назад, на входные двери. Вскоре через них вошли несколько мужчин солидного вида, в числе которых я узнала и директора завода Горбунова. Однако он шел немного позади какого-то важного дядьки, постоянно пропуская его вперед. Значит, в этой группе был явно кто-то посолиднее нашего директора, быть может, какой-нибудь нефтяной чиновник из Москвы. Все эти важные мужчины направились было к груде цветов под портретом Венглера со скорбными физиономиями, некоторое время печально взирали на видневшееся сверху этой груды нечто красное и белое. Потом встали в ряд и тоже принялись что-то вполголоса обсужлать. Время уже приближалось к полудню, однако траурная церемония никак не начиналась. Видимо, так было положено, устроители чего-то выжидали.

Внезапно мне показалось, что кто-то сзади пристально смотрит на меня. Оглянувшись, я действительно обнаружила довольно далеко от себя широкую мясистую физиономию, не сводившую с меня глаз. Впрочем, едва я обернулась, физиономия скрылась за спинами стоящих рядом. Я тоже отвернулась. Однако в следующее мгновение я снова почувствовала на себе неотрывный, давящий взгляд. Итак, за мной наблюдали, да еще так назойливо. Спрашивается, кто и зачем? От всего этого мне снова стало невыносимо жутко и страшно. Что за чертовщина происходит на этом крекинг-заводе? Что за банда здесь орудует?

Чтобы хоть как-то избавиться от неприятного ощущения, я решила опять заговорить с Валерией Дмитриевной, все это время стоявшей в глубокой задумчивости и не обращавшей внимания на происходящее вокруг.

– Скажите, – спросила я, поглядывая на сидящих возле груды цветов, – а что, у Венглера остались дети?

– Да, сироты, – очнувшись от задумчивости, вздохнула Рогачева, тоже глядя в их сторону. – Вон сидит Юрка, сын, умный парнишка. В политехе учится, хочет на наш завод после окончания прийти работать.

– Ну а что, дело выгодное, – сказала я, чувствуя, как мной овладевает бес иронии. – Зарплаты у вас высокие, есть возможность левого заработка. Правда, иногда несчастные случаи происходят, как с его отцом, но он-то уж будет осторожен…

Валерия Дмитриевна вздрогнула, посмотрела на меня с нескрываемым безразличием.

– Что за вздор вы болтаете насчет левых заработков? – спросила она строго.

– Вы утверждаете, что это вздор? – Я пожала плечами. – Меня уверяли, что вовсе нет, скорее наоборот…

– Я вижу, что вы наслушались болтовни этого дурачка Щеглова. – Валерия Дмитриевна неодобрительно покачала головой. – И, наверное, верите каждому его слову.

– Верю? – удивилась я. – Да какое мне, собственно, до всего этого дело?

– Никакого? – Главный инженер посмотрела на меня недоверчиво. – А зачем тогда вы сюда пришли?

– Да вот, хочется поприсутствовать на похоронах человека, с которым вместе едва сама не погибла за компанию, – сказала я беспечно. – Вообще-то у меня дед был, который ни одних похорон своих соседей и знакомых не пропускал, неважно, близкие с ними были отношения, не слишком близкие… Я тогда еще девчонкой была, удивлялась такой дедовой блажи, даже страшно было… А теперь, с возрастом, начинаю его понимать.

Но Рогачева посмотрела на меня еще более недоверчиво.

– А зачем тогда вчера вы снова приходили сюда? – спросила она строго. – Да еще притащили с собой всю вашу съемочную группу. Для чего вам это было нужно?

Я внутренне страшно испугалась, ожидая от нее услышать что-то вроде: «Зачем вы лазили на наш завод этой ночью?» Но нет, Валерия Дмитриевна молчала, ожидая моего ответа и глядя на меня по-прежнему строго и недоверчиво, и я немного успокоилась, решив, что, очевидно, про ночную вылазку она еще ничего не знает. – Мы начали готовить передачу про ваш завод, – ответила я наконец. – И нам нужно было снимать для этой передачи материал. Для этого мне понадобилась съемочная группа. Только теперь, когда у нас отняли всю нашу аппаратуру прямо возле проходной вашего завода и избили нашего оператора, ни о какой передаче речи быть не может!

– Что-что? У вас отняли аппаратуру? – Я готова была поклясться, что изумление и даже испуг главного инженера были абсолютно искренними. – Да как же это?.. И мне никто ничего не сказал!

– А наверняка никто ничего и не знает, – ответила я. – Улица возле вашей проходной совершенно пустынная, никто нас там не видел. Милиция уже спрашивала вахтера, но тот тоже говорит, что ничего не видел, не знает…

Валерия Дмитриевна потупилась, вид ее стал куда менее уверенным в себе.

– Так что криминала на вашем заводе много, – продолжала я так же легкомысленно. – Кстати, Щеглов говорил мне, что не кто иной, как сам Сергей Викторович, авиационный керосин налево продавал. Как вы думаете, это правда?

– Что? Венглер воровал керосин? – Главный инженер завода смотрела на меня как на ненормальную. – Да вы что, спятили?

– Я только повторяю слова Щеглова, – возразила я преспокойно.

– Нашли кого слушать! – Валерия Дмитриевна состроила презрительную гримасу. – Я же говорила вам, что нельзя доверять словам этого придурка!

– Как раз придурком-то он мне совсем не показался, – сказала я задумчиво.

– Все равно, не верьте ему! Он, кстати сказать, мне уже жаловался. Нес какую-то чушь, будто бы Сергей Викторович самый первый жулик на нашем заводе.

– А почему вы считаете, что все это полная чушь? – невинно спросила я. – Лично я, между прочим, два дня только на вашем заводе побыла, а уже кое-что видела!

– Вы? – Главный инженер завода заметно напряглась. – Что вы видели? Когда?

– Как раз позавчера, перед самым взрывом реактора, – преспокойно ответила я. – Там из стены пятого цеха тянется труба, по которой отводится готовый керосин, верно?

– Верно, – подтвердила Валерия Дмитриевна. – Его откачивают в специальный резервуар, откуда потом разливают по цистернам для заказчиков.

– А вы знаете, что на этой самой трубе есть такой небольшой симпатичный кран? – продолжала я иезуитским тоном. – Когда я позавчера подошла к пятому цеху, около этого крана стоял бензовоз и сливал керосин прямо из трубы себе в емкость!

Валерия Дмитриевна посмотрела на меня с недоумением, но в глазах ее мелькнула тревога. Признаюсь, ощущение одержанной победы было для меня очень приятно. Впрочем, тогда я еще не знала, что последует дальше.

Главный инженер завода стала растерянно оглядываться по сторонам, затем, отыскав кого-то в толпе, кивком позвала подойти. К нам приблизился незнакомый лысоватый полный мужчина.

– Василий Николаевич, – сказала она, – вспомните, у нас на отводном трубопроводе из пятого цеха дополнительные патрубки есть?

– Из керосинового, что ль? – переспросил он, тем временем вальяжно разглядывая меня. – Есть, конечно.

– И кто по ним у нас керосин сливает? – Голос у Валерии Дмитриевны сделался стальным, поэтому лысоватому мужчине я от всей души не позавидовала.

– Да никто. – Василий Николаевич тем не менее оставался невозмутимо спокоен. – Он, по-моему, заварен наглухо, этот патрубок.

– Вы уверены, что заварен? – переспросила Валерия Дмитриевна строго. – Однако поступил сигнал, что керосин через этот патрубок кто-то все-таки сливает!

Тут только ее собеседник заметно смутился, посмотрел удивленно сначала на своего начальника, потом на меня.

– Так это позавчера, что ли? – спросил он, пожимая плечами.

– Да, позавчера!

– Ах, это! – Он рассмеялся с видимым облегчением. – Так это Александр Николаевич Витьку Чернова туда отправил свой бензовоз налить. Ну, помните, он у нас для авиамодельного клуба покупает!

– Помню, – сказала Валерия Дмитриевна так же строго. – Только почему он прямо из трубы сливал? Чем ему основной наливной терминал не понравился?

– А, ну так там позавчера запарка была! – пояснил, смеясь, Василий Николаевич. – Приехало из вертолетного училища три керосиновоза, каждый по 15 тонн, требуют заправки, а документы у них не в порядке. И вот Александр Николаевич послал одного из них обратно в часть за документами, а остальные стояли и ждали. И тут как раз Витька со своим «ЗИЛом» приперся. Ну, он хотел было мимо них сунуться, так те так разорались, что чуть морду ему не набили, говорят, наш керосин, наша очередь. Так Александр Николаевич Витьку и послал к тому патрубку, чтобы тот потихоньку налил, пока эти олухи ждут…

– А документы на все это оформлены?

– Разумеется, Валерия Дмитриевна, какой разговор! – Василий Николаевич выглядел прямо-таки обиженно. – Все оформлено, накладная заверена, по счету проплачено…

– Так, понятно, – сухо оборвала Валерия Дмитриевна разглагольствования своего подчиненного. – Спасибо, что все объяснили.

– А вы что, думали, там воровство? – Василий Николаевич снова усмехнулся. – Да нет, Валерия Дмитриевна, я вас уверяю…

Валерия Дмитриевна еще раз сухо кивнула, поворачиваясь к своему подчиненному боком. Наконец тот понял, что разговор окончен, и удалился. Я чувствовала, что щеки у меня горят огнем.

– Нет, нет, это ничего, все нормально, – сказала она, видя мое смущенное выражение лица. – Спасибо, что сказали. В сущности, вы правы, у нас тут все, что угодно, может быть…

– Однако, – осмелилась заметить я, – вы были так уверены, что Венглер не мог воровать. Если не секрет, почему у него такая репутация?

– Потому что это было всем известно, – сказала Валерия Дмитриевна. – Нехорошо это говорить теперь, на похоронах, но над ним весь завод смеялся из-за его мелочной принципиальности.

– Смеялся? – немного опешила я. – Что же в этом было смешного?

– Ну, понимаете, – сказала главный инженер, потирая виски. – Тут у нас есть дополнительные ворота, через которые бензовозы на территорию завода заезжают. Все, кто имеет личный автомобиль, также имеют право беспрепятственно через эти ворота на территорию крекинг-завода въехать. Только въехать, ничего больше! Однако, вы понимаете, они заезжают через эти ворота с пустым бензобаком, а выезжают оттуда с полным… Это как бы неписаный закон, надо только уметь не попадаться.

– Кому не попадаться? – не поняла я.

– Иногда комиссии приезжают из области, – пояснила, несколько нервничая, Валерия Дмитриевна. Казалось, она начала жалеть, что продолжила со мной разговор на эту тему. – И Михаил Евгеньевич, директор завода, теоретически, если увидит, обязательно будут взыскания…

– Но только он не видит, и никаких взысканий нет, – подытожила я. – Понятно. И что же дальше?

– Так вот, – продолжала главный инженер. – Хотя Венглер имел старую «Волгу», которой, как известно, бензина много надо, он никогда в эти ворота не заезжал, всегда заправлялся на заправке. И со всеми ругался из-за этого воровства, обещал написать в областное правительство. Даже писал жалобу нашему директору, только этой жалобе ходу не давали. Представляете, что это был за человек? И про такого человека Щеглов говорит, что он продавал налево авиационный керосин!..

Это было сказано убежденно и очень серьезно. Впрочем, я собиралась было возразить, что все это может быть чистейшей комедией, просто умелой маскировкой для того, чтобы воровать по-крупному, но не успела: к нам подошел Юрий, сын Венглера, украдкой, с наивным любопытством глядя на меня, и сказал, обращаясь к Рогачевой:

– Валерия Дмитриевна, извините, там панихида начинается, мы вас ждем!

– Ах да, панихида, – сказала она с печальным вздохом. – Я должна речь говорить, так что извините… Вон Щеглов вами займется.

Щеглов действительно уже подходил к нам. Я внутренне вся похолодела, чувствуя, какой ответственный для меня разговор должен сейчас состояться. Виновен Щеглов в происшедшем или нет, это я должна была постараться вытянуть из него именно теперь, потому что неизвестно, когда представится еще возможность для откровенной беседы. Между тем Щеглов с усмешкой смотрел вслед удаляющимся Валерии Дмитриевне и сыну Венглера, не скрывая своего иронического отношения к ним. Я же в этот момент снова почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд. И, обернувшись, снова увидела пухлую, мясистую физиономию. На этот раз ее обладатель был уже довольно близко от меня и смотрел не сзади, а сбоку. Я чувствовала, что у меня внутри все холодеет от такой неслыханной наглости этих бандитов. Щеглов тем временем, проводив взглядом прежних моих собеседников, повернулся ко мне.

– Вас, я смотрю, уже обработали, – нахально заявил он. – Рассказали, каким покойный был замечательным, порядочным, принципиальным человеком.

– Рассказали, – не стала отказываться я.

– И про то, что он на заправках заправлялся, тогда как все остальные на родном заводе, – тоже?

– И про это, – подтвердила я.

– Ну, тогда вам уже достаточно навешали лапши на уши, мне тут делать абсолютно нечего! – И он снова ухмыльнулся.

– Что-то вы слишком веселы для сегодняшнего печального мероприятия, – заметила я. – Почему, если не секрет? Неужели Сергея Викторовича не жалко?

– Жалко? – Щеглов скорчил насмешливую гримасу. – Скажете же такое – жалко! Впрочем, – он вдруг серьезно кивнул, – вы правы, мне Венглера не жалко, а от всего здесь происходящего попросту очень смешно.

– У вас своеобразное чувство юмора, – заметила я.

– Может быть, – согласился Щеглов. – Но с другой стороны, как же мне не смеяться? Собрались солидные мужики, вон даже из Москвы чиновник приперся! Все с самым серьезным видом говорят о том, какой кристальной честности и высоких нравственных качеств был покойный. Вон послушайте!

Действительно, взгромоздившийся на трибуну толстый директор завода как раз произносил эти самые слова. Щеглов слушал все это с презрительной гримасой.

– А разве это не правда? – поинтересовалась я. – Разве Венглер не был человеком высокой порядочности?

– Ну, вы видели позавчера, – сказал Щеглов, – как керосин прямо из трубы налево откачивают. И это только верхушка айсберга! Про настоящий его бизнес только несколько человек на заводе знают!

– Вы в их числе?

Он обернулся, усмехаясь, пристально посмотрел на меня.

– Нет, какое там! Я маленький человек на птичьих правах, сегодня я здесь, завтра меня отсюда выперли. Меня солидные люди в долю брать не хотят.

– А мне вы сказали, что вы – заместитель главного инженера по какой-то там части, – возразила я. – По-моему, не так уж мало…

– Да? По-вашему, это много? – Он вдруг стал серьезным, придвинулся ко мне вплотную, и я вдруг ощутила, что сегодня с утра он уже попил пивка. – А вы знаете, сколько, собственно, заместителей у нашего главного инженера? Знаете, какая у каждого из нас зарплата?

– Что, маленькая? – с невинным видом поинтересовалась я.

– У нас только вчерашнему выпускнику политеха, как только он оттуда приходит, дают должность простого инженера. А как он проработает на заводе три года, его сразу повышают в должности, назначают заместителем, подзаместителем, придумывают еще какую-нибудь хренотень…

– А вы сколько лет проработали на заводе?

– Да вот уже лет семь будет, – ответил Щеглов, глядя в сторону трибуны, где теперь говорила траурную речь главный инженер крекинг-завода. – Уже семь лет? – удивилась я. – И до сих пор вас своим не считают?

– Ну, вы видели. – Щеглов пожал плечами, кивая в сторону стоящего у трибуны заводского начальства. – Только что видели, как наша Валерия повернулась и ушла, прежде чем я успел подойти? Лишь бы только не здороваться со мной!

Щеглов досадливо скривил губы. Я могла думать о нем что угодно, однако то, что он сейчас мне рассказал, было чистой правдой: я своими глазами видела презрительное отношение к Щеглову Валерии Дмитриевны. Поэтому у меня вдруг мелькнула мысль: а может быть, Щеглов как раз и есть тот человек, которому в данной ситуации можно довериться? Раз Валера Гурьев все равно куда-то пропал и, как добраться до арестованной аппаратчицы Наташи Шутовой, я понятия не имела…

– Послушайте, – сказала я. – А вы по-прежнему убеждены, что взрыв реактора произошел по естественным причинам?

– Ой, не надо про это! – с досадой отмахнулся от меня Щеглов. – Не начинайте все снова! Вчера вы меня уже достали этими рассказами про сернистый ангидрид, который в реакторе взрывается не хуже тротила!

Я опешила от неожиданной грубости Щеглова. Подозрения в том, что все это устроил Щеглов, заговорили в моей душе с прежней силой.

– Я, между прочим, вчера к Оксанке ходил, спрашивал про этот сернистый ангидрид, – продолжал Щеглов. – Она говорит, правда, такая ПДК существует, но в данном случае она не имеет смысла, там такой сорт нефти перегоняли, где его почти нет.

– Она что, показывала вам химический анализ партии? – поинтересовалась я.

– Да, показывала, – Щеглов согласился. – И не только анализ. Еще справочник какой-то доставала, там сказано, что бакинская нефть практически не растворяет сернистый ангидрид.

– Это была бакинская нефть, которая взорвалась в реакторе? – переспросила я.

– Конечно, – подтвердил Щеглов. – Усть-Катымское месторождение.

– А вы случайно не знаете, – продолжала я, – откуда прибыли те восемь цистерн, что перегоняли на керосин вчера?

– А, эти, – Щеглов кивнул. – Эти прибыли из Чечни, я совершенно точно знаю. Я даже специально смотрел, там прямо на бочках видны следы от пуль! Представляете?

Он сообщил это с какой-то совершенно мальчишеской гордостью. А я во все глаза смотрела на него и никак не могла понять: он про пакеты, что приехали из Чечни вместе с нефтью, не имеет никакого понятия? Или в этих пакетах правда какой-нибудь совершенно безобидный порошок, а вовсе не наркотики?

– А кто еще знал, что эти цистерны прибыли из Чечни? – спросила я.

– Да кто угодно, – Щеглов дернул плечом. – Вообще-то мы часто оттуда нефть получаем, у нас на заводе все про это знают, и никто особого значения этому не придает.

– Все знают? – с сомнением посмотрела я на него. – И простые рабочие тоже, которых я видела там, на очистных сооружениях?

– Ну, эти нет, – Щеглов усмехнулся. – А вот лаборантка Оксана про это знает, хотя, в принципе, ей про это знать ни к чему!

– Оксана? – переспросила я. – Между прочим, эта Оксана говорила про вас, что вы балбес. Вы случайно не в курсе, что это она о вас так неласково?

– Папашка ее баламутил, – отвечал небрежно Щеглов. – У нее папашка крутой был, Шумков Николай Егорович, важный чиновник здесь. Он меня терпеть не мог и ей все на мозги капал: не связывайся ты с этим да не связывайся!

– А она что, с вами связывалась?

– Ну так мы же с ней встречались одно время! – Щеглов осклабился с довольным видом. – Правда, недолго, потом ее у меня этот Генка Мальцев отбил. Вон он, кстати сказать, стоит, смотрит на нас.

И Щеглов кивнул куда-то в сторону: там я увидела смотрящего на нас не кого-нибудь, а начальника охраны крекинг-завода. На его красивом, с правильными чертами лице застыла обычная улыбка, не совсем соответствующая печальному поводу, по которому мы все здесь собрались. Машинально начальник охраны поднял руку к голове, и на его пальце блеснул большой золотой перстень с печаткой.

– А что, начальник охраны вашего завода Геннадий Мальцев? – спросила я.

– Ну да, а что? – Щеглов глянул на меня подозрительно. – Вы что, с ним знакомы?

– Он подходил к нам позавчера, еще до взрыва, – отвечала я. – Неужели забыли?

– Ах да, точно, подходил, – кивнул Щеглов удовлетворенно. – А то я уж подумал было, что он уже и за вами приударил.

– Я что-то не поняла, – сказала я. – Почему же Оксана считает вас балбесом? Что вы такого ей сделали?

– Да ну ее на хрен! – Щеглов с досадой отмахнулся. – Она сама дурочка. Не знает, чего хочет. Сначала встречалась со мной, потом потащилась за Генкой, а он с ней побаловался немного и бросил. И тогда она на меня обиделась. Представляете? Генка ее бросил, а обиделась она на меня!

Я рассеянно кивнула. Вся эта история с несчастной любовью Щеглова меня совершенно не интересовала.

– А сегодня, – продолжал Щеглов, – зашел я туда, в лабораторию, смотрю, они снова сидят с Генкой вместе, как два голубка, только что не воркуют. Из-за этого типа я еле уговорил Оксанку мне файлы открыть, посмотреть, что там насчет партии нефти, которая позавчера в реакторе взорвалась.

– Однако, как я поняла, вы всем этим очень заинтересовались, – заметила я.

– А вы? – нагло переспросил Щеглов. – Вы, скажете, просто так сюда приволоклись? Чего ради вы для этой Наташки стараетесь?

– Мне Наташа Шутова жизнь спасла!

– А я сам чуть не угробился! – нервно повысил голос Щеглов. – Интересно было бы вывести эту шайку на чистую воду. Если бы только ваша версия оказалась верна и это правда была левая партия нефти, прошедшая мимо лаборатории. Но куда там! Все везде оформлено, запротоколировано, акты анализа составлены, везде все чисто. Или они в лаборатории тоже на эту банду работают?

– Если они работают на банду, – предположила я, – тогда бы они своевременно сделали анализ, и взрыва никакого не было бы.

– Верно! – воскликнул Щеглов, глядя на меня ошарашенно. – Почему же тогда эта хренотень взорвалась?

Я молча пожала плечами. Поведение Щеглова меня ставило в совершеннейший тупик. Я не могла поверить, что можно так искренне разыгрывать участие, заинтересованность, попытку собственного расследования обстоятельств трагедии, если ты сам был ее прямым виновником и организатором. Или это все настоящий блеф? Можно позвонить лаборантке Оксане и спросить, правда ли, что к ней вчера приходил Щеглов и задавал эти вопросы. Впрочем, скорее всего последует положительный ответ, который не будет означать ничего определенного. Не без досады я констатировала, что подцепить Щеглова никак не удается.

– Скажите, – снова заговорила я, – вы ведь утверждаете, что Венглер торговал налево авиационным керосином, так?

– Ну, утверждаю. Дальше что?

– Я думаю, на вашем заводе должна быть непременно керосиновая мафия, которая держит это дело под контролем.

– Ну а я вам чего вот уже третий день подряд вдалбливаю? – вскинулся Щеглов. – Конечно, тут работает мафия. И вон, – он кивнул в сторону группы руководства завода, стоявшей возле трибуны, – ее главные представители.

– А если так, – невозмутимо продолжала я, – может быть, здесь имела место мафиозная разборка? Венглер с кем-то что-то не поделил, и его убрали. Могло такое быть?

Несколько мгновений Щеглов опять смотрел на меня ошарашенно, и я не могла отделаться от ощущения, что такая мысль не приходила ему до сих пор в голову.

– Да ну, бред! – воскликнул он сердито. – Взрывать реактор? Достаточно сложно и, потом, не слишком надежно. Венглер мог и не погибнуть, как вот, например, вы или я…

Я не сводила глаз с Щеглова, чувствуя, что тот говорит искренне. Взрыв реактора и мне самой представлялся теперь крайне рискованным способом убийства. Однако Володька уверял меня, что взрыв произошел вследствие чьего-то злого умысла. Тогда чьего? И зачем все это было нужно?

– Слушайте, девочка, – сказал вдруг пожилой рабочий, стоявший рядом со мной и внимательно заглянувший мне в глаза. – Зачем вы во всем этом копаетесь? Что вам неймется?

– Ничего мне не неймется, – пробормотала я как-то уж совсем глупо. – Просто мы обсуждаем свои дела, и ничего больше.

И я, и Щеглов были немало шокированы тем, что наша беседа стала достоянием чужих ушей. С другой стороны, чего же мы хотели? Мы говорили далеко не шепотом, а вокруг было полно народу.

– Нет, вы вовсе не свои дела обсуждаете, – возразил рабочий спокойно, глядя на меня так же внимательно, но с доброй усмешкой. – Ты интересуешься, почему Сергей Викторович погиб, а вот этот щегол выжил, да?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть ему в ответ.

– Так я тебе сейчас это объясню, – заявил рабочий. – Мы с Сергеем Викторовичем, когда еще молодые были, как-то раз собрались в горы. На Кавказ, в Осетию, пешком походить. Ну, тогда в горах-то спокойно было, не то что теперь. И вот однажды, когда мы были в походе, испортилась погода, пошел дождь, туман спустился. А мы шли по узенькой тропинке, ну, вы представляете, с одной стороны отвесная скала, с другой пропасть. Серега, он же высокий был, шел впереди, вдруг поскользнулся на каком-то камешке и покатился вниз, в пропасть. Ну, мы в шоке, конечно, орем, кричим: «Серега, где ты, ты живой?..» В ответ тишина, только слышно, как внизу, в ущелье, ручей журчит, а что там, внизу, ничего не видно, кругом туман. И вот была у нас длинная альпинистская веревка, мы взяли обвязали ее вокруг пояса нашего проводника-инструктора, а он был мастер спорта по альпинизму, и стали этого инструктора вниз, в это ущелье, спускать. Метров десять спускаем, вдруг услышали, он рявкнул: «Стой, нашел я его!» Минут пять мы стояли, ждали, потом слышим, инструктор кричит: «Тяни!» Ну, вытянули мы их обоих. Смотрим, Серега ободранный, весь в крови, но живой, только дрожит от страха, глаза круглые, и зубами клацает. Мы на него накинулись: что ж ты, мол, мы ж тебя звали, кричали, а ты молчок. А он: «А я ничего не помню!» И инструктор рассказывает, что нашел Сергея вцепившимся в корягу, корни сосны там из скалы торчали. Вцепился он так, что у нашего инструктора едва сил хватило ему пальцы разжать. А был он мастер спорта, наш инструктор, очень сильный человек. Потом этот инструктор объяснил нам: Сергей Викторович был из тех людей, которых опасность парализует, делает неспособными к любым действиям. Таким людям в горы ходить нельзя!

Щеглов смотрел на старого рабочего с досадой: видно было, что эта история ему хорошо известна. Я же как зачарованная не сводила взгляда с рассказчика. Внезапно мне вспомнилось что-то очень похожее, что совсем недавно рассказывал мне Костя Шилов, и в голове моей начало проясняться.

– И многие на заводе знали про этот случай? – спросила я старого рабочего.

– Да весь завод! – вместо него со смехом отозвался Щеглов. – Кому этот папаша только не рассказывал про то, как они вдвоем с Сергеем Викторовичем по горам лазили.

Я задумалась, пытаясь понять, какое значение этот факт может иметь во всей цепи случившихся происшествий.

– Так что бросьте вы во всем этом копаться! – продолжал меж тем старый рабочий. – Кто вас об этом просит?

– Вот именно! – вдруг вскинулась я. – Кто меня об этом просит? Кто меня втянул в эту историю?

Я в упор посмотрела на Щеглова, но тот только нахально усмехнулся.

– Послушайте, – продолжала я. – Вы не ухмыляйтесь, а лучше объясните мне, почему вы меня пригласили на ваш завод! С какой стати? Зачем вам было все это нужно?

– Я? Пригласил? – Щеглов продолжал ядовито улыбаться. – Это вы что-то путаете, барышня!

– Ничего я не путаю! – сказала я твердо. – Мой начальник Евгений Васильевич Кошелев отлично помнит, что вы представились ему и назвали свою фамилию и занимаемую должность на заводе! Так что отпираться глупо!

– Какой еще Кошелев? – искренне удивился Щеглов. – Ни с каким Кошелевым на телевидении я не разговаривал! Я разговаривал с вами, – тут Щеглов лукаво хихикнул, – но первой мне как раз позвонили вы!

– А вы? – окончательно рассердилась я. – Разве вы сначала не позвонили на телевидение? Не сказали, что хотите, чтобы телевидение сделало передачу о нелегком труде женщин на вашем заводе? Что вы непременно хотите, чтобы приехала снимать репортаж не кто-нибудь, а именно Ирина Лебедева?

– Да вы что, в своем уме? – не выдержал и тоже вспылил Щеглов. – Я про вас до позавчерашнего дня вообще не знал, не слышал! Я ваше хреновое губернское телевидение не смотрю, потому что оно занудное!

– Так, ребята, вы бы заткнулись, а?

Мы с Щегловым оба спохватились и умолкли. Прямо рядом с нами стоял, улыбаясь по своей привычке, начальник охраны крекинг-завода и смотрел на нас насмешливо и спокойно.

– Ты что, Щеглов, вообще совесть потерял, что ли? – говорил он негромко, но очень внушительно. – Даже директор завода попросил пойти угомонить тебя. Здесь же все-таки похороны, а ты разорался! Стой спокойно и молчи или иди на хрен отсюда вместе с твоей бабой, если тебе так хочется поскандалить! – Начальник охраны повернулся и пошел от нас прочь.

Последние его слова были явно в мой адрес. Люди вокруг нас как-то сразу расступились, образовав небольшое свободное пространство, словно мы были прокаженные. Старый рабочий, рассказывавший историю про то, как он с Сергеем Викторовичем ходил в горы, куда-то исчез, скрылся за спинами стоявших. Несмотря на то что я не считала себя виноватой в случившейся неприличной сцене, тем не менее чувствовала, как отчаянно горят огнем мои щеки.

А на Щеглова замечание подействовало как ушат холодной воды. Он пристыженно умолк, притих, даже стал чуть поодаль от меня, сделал вид, что вовсе не знаком. Будто это я была виновата в том, что он разорался прямо на панихиде!

Я постаралась отвлечься от мучительного чувства стыда и осмыслить слова Щеглова, все то, что он мне наговорил. Признаться, голова у меня шла кругом. Если это не он пригласил меня на крекинг-завод, тогда кто? И почему Кошелев так уверен, что по телефону ему звонил именно Щеглов? Может быть, Евгений Васильевич все перепутал, и ему называли вовсе не фамилию Щеглова, а какую-то на нее очень похожую? Мало ли какие фамилии могут быть у работников этого крекинг-завода, разве я знаю всех! Но тогда почему Кошелев твердо запомнил должность звонившего: заместитель главного инженера? Здесь-то не могло быть совпадения! Или, может быть, Щеглов попросту все врет? Сам пригласил меня на завод для того, чтобы я стала свидетелем имеющих здесь место махинаций, а теперь отказывается от этого, хочет сделать вид, будто он здесь ни при чем? У меня вдруг возникло дикое желание задать все эти вопросы Щеглову, но тот стоял поодаль от меня с таким неприступным видом, смотрел вперед, где на трибуне, возле груды цветов выступал очередной оратор, что я никак не могла решиться снова начать разговор с ним.

Тем временем гражданская панихида подходила к концу. Последний оратор, кончив свою речь, сошел с трибуны и отошел в сторону. Какие-то люди, похоже, служащие похоронного агентства, направились к груде цветов и стали разбирать ее. По толпе стоящих людей прошло некоторое движение, одни стали постепенно расходиться, другие поспешно направились к выходу на улицу, переговариваясь между собой, послышались чьи-то всхлипывания и даже рыдания. Траурная музыка играла теперь особенно громко и скорбно, так что даже мне стало жутко и комок подкатил к горлу.

Щеглов незаметно и как-то осторожно покинул меня. Я видела, как он направился к руководству завода, чтобы присоединиться к нему. Вдруг я заметила, что к Щеглову сквозь толпу протиснулся какой-то мужчина в зеленой камуфляжной куртке, судя по его виду, только что подошедший с улицы. Я вздрогнула при виде его физиономии, сомнений не возникало: это был один из охранников крекинг-завода, от которых мы с Костей Шиловым и Валерой Гурьевым убегали минувшей ночью. Он остановил Щеглова, взял его за руку, стал ему что-то говорить, Щеглов рассеянно слушал и кивал. Но вдруг блуждающий взгляд охранника упал на меня, он замер с открытым ртом. Щеглов встревоженно обернулся, посмотрел на меня, потом на своего собеседника. Видно было, что он донимает охранника вопросами, и тот с готовностью на них отвечает. Мне стало до безумия жарко, голова отчаянно закружилась: не оставалось сомнений, он узнал меня! И теперь расскажет все Щеглову о нашем ночном визите на завод! Черт возьми, несмотря на наше удавшееся бегство, мы все-таки влипли в историю!

Стоп! – сказала я сама себе. Ну, расскажет, и что дальше? Не пойман, значит, как говорится, не вор. Что они мне теперь сделают, если заветный пакет уже у Володьки в лаборатории? Это меня немного успокоило, и я не без иронии наблюдала, как разговор Щеглова и охранника становится все эмоциональнее, как их снова, второй раз уже за это утро, одернули. В ответ Щеглов посмотрел довольно злобно и ответил, судя по виду, весьма резко. Потом, видимо, махнув рукой на официальные похороны, оба стали выбираться из толпы, отправившись куда-то прочь из зала, наверное, чтобы спокойно где-то поговорить. Мне снова стало не по себе. О чем они там будут толковать? И непонятно, почему этот охранник обращается именно к Щеглову по поводу меня. Разве не стоит в толпе руководства крекинг-завода начальник охраны, которому и нужно докладывать обо всех ночных происшествиях?

В это время гроб с телом покойного взяли на руки и стали выносить из зала. Плач и рыдания стали еще громче и отчаянней, мужчины вокруг меня смотрели прямо перед собой с хмурыми сосредоточенными лицами. Наконец гроб вынесли из траурного зала, и толпа людей устремилась за ним следом. Меня как-то незаметно оттерли к стене, где я и осталась стоять и молча смотреть на происходящее. Присоединяться к толпе работников завода у меня не было ни малейшего желания.

– Простите, а ведь вы Ирина Лебедева, да? С телевидения? – услышала я рядом с собой юношеский голос.

Подняв голову, я обнаружила, что сын покойного Венглера стоит около меня и смотрит самым восторженным взглядом.

– Да, Ирина Лебедева, – подтвердила я. – А вы Юрий, сын Сергея Викторовича?

Он кивнул, приветливо улыбнулся, впрочем, его улыбка, как я могла заметить, была печальной.

– Мама вашу передачу постоянно смотрит, – сказал он, – ну, и мы вместе с ней. У вас очень хорошее ток-шоу, почти как в Москве…

Я улыбкой поблагодарила его за комплимент моей программе.

– Мама тяжело переживает гибель Сергея Викторовича? – спросила я. Глупый, конечно, бестактный вопрос, но ничего умнее не пришло в голову.

– Очень, – лицо Юры сделалось скорбным. «Хороший парень!» – подумала я. – Плачет постоянно, никак в себя не придет…

– А ты? – поинтересовалась я. – Ты очень любил своего отца?

– Да ну, как сказать… – Он замялся, и я почувствовала, что у парня что-то на душе, что он хотел бы, но никак не решается высказать. Раз так, подумала я, нужно ему помочь.

– Как ты считаешь, его гибель – это правда несчастный случай? – спросила я его как можно невиннее.

Сын Венглера вздрогнул, посмотрел на меня пристально, потом, нервно вздохнув, покачал головой.

– Все так говорят, – отвечал он осторожно.

– И ты тоже так считаешь?

– Я? – Он снова смущенно помялся. – Я даже не знаю. Понимаете, я ведь не просто так к вам подошел…

– Вот как? – переспросила я. – Ты что-то хотел мне рассказать о своем отце?

– Да… – Он снова немного помолчал. – Понимаете, полгода назад я как раз третий курс в политехе заканчивал, и у меня на нашем крекинг-заводе была производственная практика…

– Тебя распределил институт? – поинтересовалась я. – Или ты сам захотел вместе с отцом поработать?

– Сам захотел, – подтвердил юноша. – С отцом было знаете как интересно! Он все объяснял, рассказывал…

– Он был хорошим специалистом?

– Да, очень, – Юрий Венглер поспешно кивнул. – Ну, вы же слышали, что о нем говорили сегодня.

– И это все правда? – спросила я. – Твой отец был действительно порядочным, честным, принципиальным?

– Безусловно! – Он смотрел на меня чистыми, почти детскими глазами.

– И все эти чиновники разве не говорят все то, что полагается говорить в таких случаях?

– Нет, что вы! – Юрий Венглер был близок к тому, чтобы обидеться на меня. – Как вы могли такое подумать!

Я поспешно кивнула. Собственно, так и следовало ожидать, что со всех сторон я буду получать противоречивые сведения о происшедшем и о людях, причастных к этому. Теперь мне надо решать, кому верить – хлыщеватому Щеглову или этому мальчику.

– Да-да, Юра, – поспешно проговорила я. – Вы мне что-то хотели рассказать…

– Ну да, – сын Венглера обрадованно закивал головой. – Так вот. Дело в том, что этой весной, как раз во время моей практики, на крекинг-заводе тоже произошел несчастный случай…

– И тоже кто-то погиб? – заинтересованно спросила я.

– Именно! – подтвердил юноша. – Тогда погибли двое: один из руководителей завода, замдиректора по перевозкам, и рабочий.

– А как это случилось?

– Понимаете, под ними мостки провалились, когда они по очистным шли.

– По очистным? – Я вздрогнула, пораженная неприятным воспоминанием.

– Ну, конечно. Видели, они от проходной завода вдоль дороги тянутся? Над ними еще вечно пар клубится.

– Разумеется, видела, – подтвердила я, вспомнив двух работниц, закрывавших вентиль в клубах пара. – И точно было установлено, что они сами собой утонули, никто им в этом не помог?

– Не утонули, а сварились заживо в кипятке, – сказал Юрий. Я содрогнулась от ужаса. – Там, на очистных, кипяток, потому что реакторы горячим паром промывают, другим их ничем не возьмешь. Образуется водно-нефтяная эмульсия, которая потом отстаивается, а вода многократно очищается, после чего сливается обратно в Волгу…

– Понятно, мне кто-то уже объяснял все это, – со вздохом сказала я. – Так вы говорите, под теми двумя провалились мостки?

– Именно так.

– Следствие, эксперты-криминалисты этим занимались? – спросила я. – Было определенно установлено, почему обрушились мостки?

– В том-то все и дело! – воскликнул Юра Венглер. – Эксперты-криминалисты выдали заключение, что обрушение произошло по естественным причинам. С одной стороны, мостки деревянные, им прогнить в такой агрессивной среде ничего не стоило…

– А с другой?

– А с другой, я отлично помню, как отец не раз говорил матери, за каким чертом эти двое на эти мостки посреди ночи полезли.

– Это случилось ночью? – удивленно переспросила я.

– Их нашли рано утром, да и то чисто случайно, – пояснил Юра Венглер. – Дело в том, что они оба к очистным сооружениям не имели никакого отношения, это не их дело, за очистными следить.

– И что же, у милиции насчет естественности их смерти никаких сомнений не возникло? – спросила я. – Уголовное дело по факту гибели людей вообще-то было возбуждено?

– В том-то и дело, что, в принципе, было, – отвечал Юра Венглер. – Вернее сказать, следователь из прокуратуры приехал, составил кучу всяких протоколов, затем сложил их в портфель и тут же уехал обратно. В качестве причины происшедшего было названо плохое состояние заводского оборудования, кого-то тогда даже, помнится, уволили, кого-то осудили условно.

– Мостки поставили новые, а уголовное дело закрыли, – подытожила я. – Так, да, это было?

– Именно, – подтвердил Юра Венглер. – Совсем как в этот раз. Но только мой отец тогда все повторял, что это все не просто так. У нас на крекинг-заводе производство слишком надежное и хорошо отлаженное, ни с того ни с сего здесь ЧП не бывает. А мостки тем более просто так не проваливаются, хотя они и деревянные. Что мостки могли взять и вдруг сгнить, это полная чушь!

Я задумалась. Рассказанное Юрием могло иметь отношение и к случившемуся позавчера, как и могло быть самостоятельной разборкой. Милиции бы этим заниматься надо, подумала я с досадой, милиции, а не мне!

– И что же, по мнению твоего отца, там произошло на самом деле? – спросила я. – Кто подстроил гибель тех двоих? И за что их погубили?

– Да если бы я знал! – воскликнул Юра Венглер. – Отец сам ничего толком не мог объяснить, говорил только, что мафия на нашем заводе совсем обнаглела, шурует как хочет, ни с кем не считается…

– И твой отец решил попробовать бороться с заводской мафией? – предположила я.

– Точно не знаю, – сказал Юра задумчиво. – Мне он вообще ничего не рассказывал, а матери только изредка. Как-то я чисто случайно стал невольным свидетелем их разговора. Мать плакала, говорила ему: «Брось, не связывайся, не твое это дело! Они тебя убьют, как Шумкова убили!»

– Шумков, это тот, что погиб полгода назад? – переспросила я, чувствуя вдруг большой интерес.

– Ну да, – мой собеседник кивнул.

– Шумков… – повторила я задумчиво. – Мне только что называли эту фамилию. Это его дочь лаборантка Оксана, верно?

– Ну конечно! – подтвердил Юра. – По нашему заводу ходили слухи, что отец ее какие-то странные анализы просил сделать.

– Когда он ее об этом просил?

– Да не знаю, – Юра Венглер сделал неопределенный жест. – Это ведь все только слухи. А вы что, с Оксаной знакомы?

– Я вчера заходила в вашу химическую лабораторию, побеседовать с людьми, – пояснила я. – Ну, так что же сказал Сергей Викторович в ответ на жалобы твоей матери?

– Да ничего особенного, – сказал Юра Венглер. – Сказал, что он и так никуда не лезет и что это все не ее дело.

Я согласилась. Итак, получалось хуже некуда: Сергей Викторович Венглер, значит, все-таки под кого-то копал. Но под кого? И насколько далеко он продвинулся в этом деле? Было ли ему известно что-нибудь более определенное по поводу царящего на крекинг-заводе криминала?

– Слушай, Юра, твой отец какие-нибудь конкретные имена называл? – спросила я, пристально вглядываясь в лицо юноши.

– Имена? Нет, не помню… – Сын Венглера с сомнением покачал головой.

– Кто именно из руководства завода мог иметь касательство к гибели тех двоих? – не унималась я. – Неужели он ни разу никого не назвал?

– Нет, насколько я помню, – отвечал Юра грустно.

– Но, может быть, он говорил, чем именно занимается ваша заводская мафия? – продолжала я. – Что продает, минуя налоги, авиационный керосин? Или придумали что-то покруче?

– Это все точно знал Шумков, – очень определенно сказал Юрий. – Я отлично помню, как незадолго до своей гибели он кричал, что выведет всех на чистую воду!

– Кому именно он это кричал?

– Ну, там целая толпа из руководства стояла, – пояснил сын Венглера. – Директор, главный инженер, Щеглов, помню, тоже стоял…

– Щеглов? – переспросила я, чувствуя, как снова закрадывается в душу тревога. – Он знал об угрозах Шумкова?

– Знал, конечно, – Юра Венглер кивнул. – Щеглов, кстати сказать, первым трупы нашел, когда они в отстойнике плавали. Он же и милицию вызвал. Еле отделался потом от этих ментов. Следователь сгоряча хотел его в умышленном убийстве обвинить, стал на него собирать улики.

– Серьезно? – Я почувствовала, как у меня от волнения сильно забилось сердце. – И чем же все это кончилось?

– Да ничем, – ответил Юрий. – У Щеглова обнаружилось алиби на тот момент, когда те двое провалились в кипяток.

– Алиби? Какое?

– Одна девчонка подтвердила, что он всю ночь был с ней, – невесело сказал Юра. – Щеглов ведь еще тот бабник. Эту девчонку потом поспешили уволить за безнравственное поведение, а Щеглов страшно злился из-за всей этой истории, милицию ругал. Говорил: «Чтобы еще раз этим ментам что-нибудь стал рассказывать! Да пусть хоть весь завод перережут, я ничего не видел, не знаю!»

Я задумалась. Опять имя Щеглова всплыло в этой истории, да еще в таком жутком контексте! Что я теперь должна про все это думать?

– Слушай, Юра, а отец-то твой по этому поводу что говорил? Кто, по его мнению, был виноват в гибели Шумкова?

– Нет, он ничего не говорил, – отозвался сын. – Но я совершенно точно знаю, что он собирал на кого-то компромат!

– Компромат? – ахнула я.

– Именно, – подтвердил Юра. – У отца есть тайник в гараже.

– Да? И что там?

– Не знаю, я туда не заглядывал. – Юноша смущенно улыбнулся. – Я как-то отца застал за тем, что он в него что-то прятал. Отец сначала испугался, что я про его секрет узнал, а потом меня очень просил никому про тайник ничего не болтать. Говорил, если с ним что-то на заводе случится, в несчастный случай не верить, не бывает на крекинг-заводе просто так несчастных случаев. И с содержимым этого тайника ни в коем случае к ментам не ходить. Потому что менты все в городе купленные, самому под суд угодить можно, а всю эту мафию ничем не возьмешь!..

Он на мгновение умолк, я тоже молчала. «Мафию ничем не возьмешь», – повторила я про себя. Однако Венглер надеялся ее чем-то все-таки взять, иначе зачем бы ему устраивать тайник? Опасная это игра!

В этот момент траурная музыка в зале внезапно умолкла, стало неожиданно тихо и как-то жутко. Оглянувшись, к немалому своему удивлению, мы обнаружили, что почти одни в пустом траурном зале, только несколько человек занимались уборкой помещения, кто-то подметал пол, кто-то, забравшись на лестницу-стремянку, снимал со стены портрет Венглера в траурной рамке. Зал из траурного в спешном порядке переделывался в обычный. Внезапно я вздрогнула и похолодела: в одном из многочисленных выходящих в зал дверных проемов стоял человек и пристально смотрел на меня. Я поняла, что это та самая мясистая физиономия, обладатель которой следил за мной все сегодняшнее утро. Мне стало еще страшнее от мысли, что этот тип мог слышать наш с Юрой Венглером разговор. Однако в следующий момент я успокоилась: траурная музыка играла слишком громко, а этот тип находился все время слишком далеко.

– Слушай, Юра, милый мальчик! – проговорила я настойчиво, заглядывая ему в глаза. – Ты кому-нибудь про все это говорил? Про тайник и все прочее?

– Нет, нет! – он решительно замотал головой. – Только вам… Потому что вы тележурналистка, и я слышал, что вы несколько сложных уголовных дел распутали… Я и подумал, что вы в этом деле сможете мне помочь…

– Но имей в виду, – продолжала я, – про это никто ничего не должен знать, иначе… Ты понял?

– Юра, Юрка, черт! – вдруг раздался громкий мужской голос совсем близко от нас. Он обрушился так неожиданно, что мы оба невольно вздрогнули. – Юрка! Оглох ты, что ли? Я тебя зову, зову…

К нам быстро подошел какой-то незнакомый мне мужчина, похоже, близкий родственник или друг Венглера, судя по тому, как фамильярно он обращался с его сыном.

– Ну, ты что стоишь-то? – проговорил с упреком мужчина, глядя в упор на Юру и словно не замечая меня. – Мы уж по автобусам расселись, готовы ехать, только тебя одного ждем. Не время теперь для флирта с девушками!

Юра, не ожидавший упрека по поводу флирта, скривил недовольную гримасу. Мужчина меж тем взял его под руку и повел прочь из траурного зала. Юноша, обернувшись, кивнул мне на прощание, приглашая следовать за собой.

Мы вышли на улицу. Вереница автобусов и дорогих частных автомашин – траурный кортеж действительно уже давно был готов тронуться в путь, но мы так увлеклись нашей беседой, что совершенно позабыли про него. Я направилась было к одному из автобусов, где вроде бы виднелись свободные места, но тут сзади меня окликнули по имени. Обернувшись, я обнаружила, что это был Валера Гурьев.

– Извини, Ирина! – сказал он, подбегая. – Раньше не мог приехать… Пойдем со мной! – И он решительно потянул меня куда-то в сторону от автобусов.

– Подожди, подожди, ты куда меня тащишь? – изумилась я решительности Валеры. – Я собираюсь ехать на кладбище.

– Черт с ним, с кладбищем! – воскликнул Гурьев, неумолимо таща меня за собой. – Я наконец-то договорился со следователем, он разрешил нам свидание с Шутовой в больнице при городском следственном изоляторе. Давай, Ирина, побежали скорее! Времени в обрез, надо уже ехать. Надеюсь, мы не застрянем в пробке. Это было бы совсем некстати!

Я пристально посмотрела на честное и без малейших проявлений обычного ехидства лицо Валеры Гурьева. И вдруг поняла, что мне никогда не узнать правды, действительно ли он именно на это время сумел договориться со следователем прокуратуры и как раз так удачно успел застать здесь меня перед самым отъездом автобусов на кладбище, или он попросту ждал, пока я закончу говорить с сыном Венглера, после чего выскочил из-за угла, для того чтобы увезти меня с этого печального мероприятия, которые наш криминальный репортер терпеть не мог.

Впрочем, я сочла за лучшее не выпытывать у Валеры никаких подробностей всего этого, тем более что в каком-то смысле он был прав: едва ли на кладбище я узнала бы что-то для себя новое, а побеседовать с аппаратчицей Наташей Шутовой было необходимо, другая же возможность вряд ли когда-нибудь представится. Поэтому я покорно пошла рядом с Валерой, в глубине души надеясь, что за углом стоит серая «Волга» Кости Шилова, на которой мы и поедем в следственный изолятор. Но нет, Валерий повел меня на остановку автобуса. Поняв это, я вздохнула: уж такая, видно, моя доля, ездить исключительно на общественном транспорте, несмотря на самую широкую известность областного масштаба.

 

Глава 7

Помещение, где содержалась Наташа Шутова, оказалось очень похожим на обычную больницу, только коридоры выглядели мрачнее, а постоянно на каждом повороте встречающиеся решетчатые двери, которые наш провожатый открывал ключом с противным стальным грохотом, действовали угнетающе.

На ходу я спросила фельдшера в белом халате, что вел нас по лабиринту коридоров больницы, как чувствует себя аппаратчица. Тот, безразлично пожав плечами, заявил, что она почти здорова и ее скоро переведут в обычную камеру. Я не знала, радоваться мне по поводу услышанного или печалиться.

Камера или палата, где содержалась Шутова, отличалась от обычной больничной комнаты тем, что закрывалась на тяжелую стальную дверь, запирающуюся снаружи, на единственном окне были решетки с толстыми прутьями. В палате стояло две кровати, одна из которых была свободна. Когда мы с Валерой вошли, Наташа лежала на постели, накрывшись до подбородка больничной простыней. Увидев нас, женщина радостно улыбнулась, лицо ее заметно просветлело. Мне показалось, что она выглядит и в самом деле неплохо, лицо, правда, было немного бледным, но глаза ясными и спокойными, несмотря на ощутимую депрессию и подавленность, которые так свойственны всем заключенным, с которыми мне доводилось общаться.

В палате Наташи Шутовой нас ждал сюрприз в лице майора Белоглазова. Никак не ожидала я, что дело Наташи Шутовой тоже ведет он.

– Однако, как широк спектр вашей работы, – заметила я, отвечая на его приветствие. – Как я погляжу, вы расследуете и убийства, и разбойные нападения, и даже аварии на производстве. Когда это вы только успеваете?

– Как могу, так и успеваю, – ответил майор не слишком дружелюбно. – И работы у меня было бы намного меньше, если бы лично вы не совали свой нос куда не надо!

И пока я, открыв от изумления рот, пыталась понять смысл его слов, Гурьев с ухмылкой добавил:

– Майор Белоглазов у нас специализируется на тех делах, где так или иначе замешана Ирина Лебедева.

Я обернулась на Валеру, потом посмотрела на майора, пытаясь понять, чего больше в словах Гурьева – шутки или правды. Но Белоглазов только досадливо поморщился, стараясь не смотреть мне в глаза, поэтому я так ничего и не поняла.

– Кстати, – вдруг словно спохватился Белоглазов, пристально глядя на меня. – Почему вы мне не сказали, что ваш оператор вчера на крекинг-заводе снимал, как из цистерн с нефтью выгружали какие-то полиэтиленовые пакеты? Или вы не догадывались, что это могло быть непосредственной причиной похищения вашей телеаппаратуры? Не камера им была нужна, а видеокассета! Неужели не понятно?

Так, кажется, несмотря на все мои усилия, майор все-таки выжал из Павлика правду до конца! Впрочем, беда от этого была небольшая. Рано или поздно про эти пакеты ментам все равно пришлось бы рассказывать.

– А собственно, почему я должна была вам это говорить? – спросила я невозмутимо. – Я-то про это все тоже только с его слов знаю. Вот его вы бы и расспрашивали!

– Вот мы его и расспросили! – воскликнул Белоглазов сердито. – Вам известно, что это были за пакеты?

– Откуда же мне это может быть известно? – изумилась я. – Я ведь их даже не видела своими глазами! Или вы что, думаете, я соучастница этого преступления?

– Нет, не думаю, – майор заметно смутился. – Тогда объясните мне, зачем вы всем этим занимаетесь? Ради нее, да? – Он подбородком показал на кровать Наташи Шутовой, молча и безропотно наблюдавшей за нами.

– Да, ради нее! – проговорила я с вызовом. – Если бы Наташа меня тогда своим телом не прикрыла, меня бы теперь уже зарывали в землю, как Сергея Викторовича Венглера, с похорон которого мы как раз сейчас и возвращаемся.

Тут майор окончательно смутился и умолк. Я посмотрела на лежащую Наташу Шутову и поняла, что она готова вот-вот расплакаться.

– Послушайте, это не я! – прошептала она едва слышно. – Это не я его убила! Я все правильно повернула! Реактор не должен был взорваться!

– Я знаю, знаю, – поспешила заверить ее я. – У меня есть доказательства, что взрыв реактора был кем-то подстроен.

– Доказательства? – воскликнул заинтересованно майор. – Это какие же такие у вас доказательства?

– У меня дома, – сказала я, – лежит юбка, вся перепачканная нефтью, вылившейся из взорвавшегося реактора. Если вы сделаете полный количественный анализ этой нефти, то обнаружите там вещества, которых в обычной нефти никак не могло быть. Зато они обязательно должны были привести к взрыву!

– Серьезно? Очень интересно! – Белоглазов задумчиво почесал за ухом. – А вы откуда про это знаете? Вы уже где-то делали анализ, так, что ли?

– У меня муж химик, – гордо объявила я.

– Понятно, – сухо сказал майор Белоглазов. – Сейчас поедем к вам домой, и я возьму у вас эту юбку. Мы сделаем свой анализ и проконсультируемся у экспертов. Так, а что еще вы узнали? Что это за пакеты такие были?

– Мы-то откуда знаем? – сказала я со вздохом. – Я же вам объяснила, пакеты видел один только Павлик. Вот, спросите у Наташи, может, она их видела, она же столько времени на заводе работает.

Майор уставился на Шутову вопросительно, но та только молча покачала головой.

– Послушайте, Наташа, – заговорила я как можно дружелюбнее. – Ведь вы же наверняка слышали все заводские сплетни. Неужели никогда не заходила речь о том, кто на заводе химичит?

– Всякое у нас болтают, – сказала наконец она. – Я не могу вам этого пересказать.

– Ну почему? – спросила я ее. – Ну хотя бы что-то!

Но Шутова только качала головой.

– Ну хорошо, – сказала я, отступая. – Тогда скажите мне вот что: нефть для вашего пятого цеха всегда поступает только по нефтепроводу?

– По нефтепроводу? – удивилась Наташа. – Вовсе нет! По нефтепроводу поступает нефть с местных месторождений, а наша местная нефть для производства высокооктанового авиационного керосина не годится.

– Вообще не годится? – изумилась я.

– Ну, не то чтобы из нее вообще нельзя получить было керосин, – стала объяснять аппаратчица. – Просто она бедна легкими углеводородами, выход керосина из такой нефти ничтожен, так что ее попросту нерентабельно перерабатывать на керосин. Из нее предпочитают вырабатывать солярку и мазут. Или битум.

– А керосин из какой нефти делается?

– Из привозной, – отвечала аппаратчица. – К нам с юга нефть по железной дороге привозят, из Баку или из Чечни…

– Из Чечни? – удивился майор Белоглазов.

– Ну а что здесь такого? – спросила Наташа Шутова. – Нам и раньше нефть из Чечни постоянно возили, даже после 1996 года. У нашего завода был договор с правительством Дудаева. Только, как вторая чеченская война началась, поставки прекратились. А последние годы снова возобновились.

Я кивнула. Именно это мне вчера рассказывал за пьяным столом Щеглов. До сих пор сообщаемые сведения совпадали, и мне было интересно, до каких же пор они и дальше будут совпадать.

– И когда же последний раз был состав из Чечни? – спросила я.

– Не знаю, – аппаратчица покачала головой. – Нам же это никто не докладывает. Знаете у кого спросите? – вдруг оживилась она. – У Дениса Щеглова. Он это точно знает!

– Щеглов? – переспросила я. – А почему именно Щеглов точно знает? Он же заместитель главного инженера по чему-то там.

– По эксплуатационной части, – подсказала Наташа Шутова. – Только это все ничего не значит. Все поставки нефти по железной дороге через его руки проходят, это все на нашем заводе знают. Собственно, это обязанность Щеглова, не гласная, скажем так, но фактическая: нефть на Северном Кавказе для нашего завода добывать. То есть не то что он сам из скважин ее качает…

– Так, понятно, – сказала я. – В советские времена это называлось снабженец.

– Вот именно! – подтвердила Наташа Шутова.

– И как часто он в Чечню ездит? – спросил Валера Гурьев.

– Конкретно в Чечню – не знаю. А вообще туда, на юг, – постоянно, чуть ли не каждый месяц.

Мы с Валерой недоумевающе переглядывались: получалось очень даже интересно.

– Слушайте, Наташа, – сказала я. – А что он вообще за человек, этот Щеглов?

– Ну, не знаю, – на ее лице возникла презрительная гримаса. – Бабник он страшный, весь завод про это знает, а так… работник хороший.

– А я заметила, что Валерия Дмитриевна на него как-то плохо смотрит, – не удержалась я.

– С Валерией Дмитриевной у него личные проблемы, – сказала Наташа. – По заводу всякие сплетни ходили… Как хотите, но я не буду вам их пересказывать.

– Значит, только личные, – подытожил Валера. – А производственные проблемы в их отношениях были?

– Производственные – нет. Он считается одним из лучших работников у нас на заводе. Вы же его видели! – воскликнула аппаратчица. – Он же вас в тот день по заводу водил!

– Водил, – согласилась я. – И не только в тот день, но еще и на следующий… Вот что мне еще скажите, Наташа! – обратилась я к ней. – Вы не в курсе, сернистый ангидрид и азотная кислота на крекинг-заводе для чего-нибудь используются?

– Сернистый – что? – переспросила аппаратчица немного ошалело.

– Так, ясно! – сказал с ухмылкой Валера. – Дальше можно не спрашивать.

– Нет, вы знаете, какую-то химию мы используем для разных технологических процессов, – заверила меня аппаратчица. – Но вот то, что вы сказали, я впервые в жизни слышу. Этого у нас на заводе нет.

– А на «Нитроне»? – переспросил Валера.

– Ну, на «Нитроне» не знаю, там все, что угодно, может быть. А почему вы спрашиваете?

– Да так, – отозвался Гурьев. – Учимся ловить рыбку в мутной воде.

И он посмотрел на меня вопросительно, как бы приглашая в свою очередь тоже приставать с вопросами к аппаратчице Наташе. Я решила именно так и сделать.

– Скажите, Наташа, а у Щеглова с покойным Венглером какие были отношения?

– Да нормальные. – Наташа посмотрела на меня несколько удивленно.

– Позавчера я слышала, как Щеглов обвинял Венглера в том, что тот ворует и продает налево авиационный керосин, – сказала я. – Как, по-вашему, это правда?

– Сергей Викторович? – воскликнула аппаратчица. – Воровал керосин? Да ну, что вы, бред какой-то! Сергей Викторович на весь завод славился своей принципиальностью.

– Да, – сказала я не без иронии. – Про то, как он заправлялся на заправке, я уже знаю.

– Серьезно? Ну а тогда что же я могу вам еще рассказать?

– Помнится, позавчера Щеглов был с Сергеем Викторовичем не очень вежлив, – заметила я.

– Ах, это, – аппаратчица улыбнулась. – Так Денис всех подначивает, такой уж у него характер.

– Наташа, а вам не показалось, что последнее время ваш начальник цеха был какой-то странный?

– Сергей Викторович? – Аппаратчица смотрела на меня весьма озадаченно и медлила с ответом. – Может быть… – тихо проговорила она наконец.

– Так, а если поконкретнее? – вмешался Валера Гурьев. – Он с кем-нибудь ссорился? Кто-нибудь ему угрожал?

– Угрожал? Нет, ничего подобного я не слышала, – аппаратчица с сомнением покачала головой. – А вот ссориться он, да, действительно, ссорился.

– Так, отлично, – Валера удовлетворенно потирал руки. – С кем же он ссорился? Когда? Из-за чего?

– Не знаю, я не видела. Я в аппаратной постоянно нахожусь, там не до того, чтобы по сторонам глазеть.

– Почему же вы решили, что с кем-то была ссора? – спросила я.

– Потому что я слышала голоса… как они скандалили, – отвечала аппаратчица.

– Где скандалили? В вашем цехе?

– Ну, почти, – отвечал она. – Только не в зале, где стоят реакторы, а далеко, где-то внизу, за стеной.

– А по голосу вы никого не узнали? – спросила я.

– Узнала, Сергея Викторовича, – отвечала Шутова.

– А из-за чего был скандал? О чем они кричали?

Наташа Шутова на некоторое время задумалась.

– Понимаете, кричал один только Венглер, – сказала аппаратчица. – А ругался он, я так поняла, из-за какого-то мусора.

– Из-за мусора?

– Ну да! Я помню, слышала, как он прокричал: «Что это у вас тут за пакеты?».

– И что же это были за пакеты? – проговорил задумчиво Валера Гурьев.

– Не знаю, – покачала головой Наташа. – Я так поняла, мусор. Там, за стеной, где у нас подъездные пути, полно всякого мусора валяется.

– И полиэтиленовые пакеты в том числе? – спросила я.

– Конечно, – ответила Шутова.

– И откуда же они, эти пакеты, берутся?

– Не знаю… Наверное, что-то привозят в них.

Мы все трое переглянулись. Валера Гурьев с досадой кривил губы. Мне вспомнилось, как один мой старый университетский профессор в таких случаях патетически воздевал руки к небу и восклицал по-латыни: «O sancta simplicitas! О святая простота!»

– Скажите, Наташа, – опять заговорила я. – А вы случайно не помните, когда именно была эта ссора из-за пакетов? Очень давно? Не очень?

– Мне кажется, пару недель назад, – сказала аппаратчица. – Мне почему это запомнилось. Дело в том, что Сергей Викторович вошел в цех после этого спора красный как рак, глаза блуждают, рот приоткрыт. Я его таким еще никогда не видела!

Мы с Валерой понимающе переглянулись: сказанного было вполне достаточно.

– А вы не помните, – спросила я, – на вашем крекинг-заводе с полгода назад тоже был несчастный случай, и погиб один из руководителей завода, некто по фамилии Шумков?

– Помню, конечно, – сказала аппаратчица, заметно бледнея на глазах. – Он с рабочим в очистные провалился. Это было так страшно! Представляете, свариться заживо! Наши девочки потом долго отказывались по этим мосткам над очистными ходить, все боялись, а вдруг они снова обрушатся.

– А вы не помните, – продолжала я, – этот Шумков перед гибелью случайно по поводу пакетов не разглагольствовал? Никому ими не грозил?

Ответить на этот вопрос Наташа Шутова не успела, потому что в этот момент дверь в палату открылась, и показавшийся на пороге фельдшер объявил нашему майору, что ему звонят из управления. Майор тут же вышел из палаты, а нас согласно тюремному распорядку вывели в коридор, оставив стоять у мрачной кирпичной стены и ждать возвращения Белоглазова. Палату же с Наташей Шутовой заперли на огромный засов.

Майор вскоре вернулся, глядя на нас так сумрачно и подозрительно, что нам стало сразу ясно: произошло еще что-то интересное.

– Ну, орлы, поехали со мной! – мрачно позвал нас Белоглазов. – Прошу вас вперед, в машину!

И нам ничего не оставалось, как последовать его приглашению. Я только надеялась на то, чтобы наш внезапный отъезд не был связан с чьей-то гибелью или какой-нибудь новой трагедией.

 

Глава 8

Пока мы катились в воняющем бензином милицейском «уазике», Валера Гурьев не отставал от майора и все пытался узнать, что же все-таки произошло. Но Белоглазов словно воды в рот набрал и на все вопросы Валеры отделывался молчанием. Мне, не первый год знавшей майора, такое его поведение внушало самые серьезные опасения и тревогу, которая еще больше возросла, когда мы вдруг въехали на территорию университетского городка и остановились возле первого корпуса, про который я отлично все знала – он принадлежал химическому факультету, где и работал мой муж Володя.

У входа нас встретил незнакомый милицейский лейтенант, взявшийся тут же сопроводить нас по лабиринтам здания. Еще один милиционер с погонами сержанта следовал за нами сзади. Это выглядело совсем уж нелепо, будто мы арестованы. Встречавшиеся нам во множестве по дороге студенты поглядывали на нас с вялым любопытством. Надо полагать, им еще ничего не было известно о таинственном происшествии на крекинг-заводе.

А вот и кабинет декана факультета. Сам декан, пожилой, очень уважаемый ученый, наш с Володькой хороший знакомый, не раз бывавший у нас в гостях, расхаживал нервными шагами по узкому свободному пространству собственной приемной, на нас с Валерой он посмотрел сумрачно и неприветливо и на мое приветствие едва ответил, после чего тут же отвернулся. Дверь его кабинета была настежь открыта, и наша процессия во главе с майором проследовала туда.

На стульях возле длинного стола декана рядком сидели мой муж Володька и Самосадный, оба с понурым, виноватым видом. Некий незнакомый мне милицейский капитан, пристроившись рядом, писал протокол. А на столе возле них лежал… ну да, хорошо мне знакомый прозрачный полиэтиленовый пакет с засохшими следами нефти на нем.

При виде меня Володька встрепенулся было, робко покосился на невозмутимо продолжавшего строчить капитана, сказал вполголоса:

– Не бойся, Ирина, с нами все в порядке. Я этому придурку, – он сердито ткнул в бок локтем сидящего с ним рядом Самосадного, – говорил: не звони ты в ментуру, не звони, мороки с ними не оберешься. Нет, куда там! Говорит, такие вещи надо немедленно правоохранительным органам сообщать… Вот и сообщили!

– Разговорчики, задержанные! – вальяжно проговорил капитан, продолжая писать протокол.

Володька покорно умолк. Мне вдруг стало все ясно.

– А что в пакете нашли? – спросила я своего супруга. – Марихуану?

– Ее самую, – сказал капитан, на мгновение поднимая голову от писанины. – Вы подождите, сядьте на стул. Сейчас до вас очередь дойдет.

Ну да, сначала они должны были составить все протоколы по форме! Иногда мне казалось, что у ментов совершенно нет ни души, ни сердца, ни живых человеческих эмоций. Неужели им не интересно поскорее допросить меня? Неужели им не интересно знать, откуда у моего супруга взялся этот пакет?

Только дописав протоколы и заставив во всех них моего супруга и Самосадного расписаться, капитан обратился ко мне. Майор Белоглазов стоял рядом и спокойно наблюдал за происходящим.

– Итак, – начал капитан, – для начала познакомимся. Я капитан Фильченков, работник отдела областного УВД по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. А вы, как я понимаю, Ирина Лебедева, тележурналистка?

Я подтвердила, что именно так оно и есть.

– Вы узнаете этот пакет? – Капитан кивнул на лежащий рядом с ним кусок грязного прозрачного полиэтилена.

– Разумеется, – спокойно ответила я.

Фильченков, видимо, ожидавший, что я стану отпираться, посмотрел на меня откровенно изумленно.

– Ну, хорошо, что вы так откровенны с нами, – сказал он. – Это во многом облегчит наше с вами общение. – Я молча кивнула. – Итак, в этом пакете были найдены частицы марихуаны, сушеной конопли, – продолжал капитан. – Ваш муж утверждает, что получил этот пакет от вас. Это правда?

– Да, это так, – твердо сказала я. Капитан опять удивился.

– Так, хорошо, – сказал он, снова выбитый из колеи. – Объясните, откуда вы взяли этот пакет.

– Вчера поздно вечером я нашла его на территории нашего крекинг-завода, – ясно отчеканила я.

Капитан тихо присвистнул.

– Если не секрет, – проговорил он осторожно, – что вы делали вчера поздно вечером на крекинг-заводе?

– Искала этот пакет, – невозмутимо отвечала я.

– И нашли?

– Как видите!

– Что, только один этот пакет?

– Нет, там их была целая куча, но я взяла только один этот.

– Почему же только один?

– Так было надо!

– Петя, хватит трепаться! – вдруг нетерпеливо воскликнул молчавший до сих пор майор Белоглазов, вставая и подходя к капитану вплотную. – Ты что, хочешь дело проворонить?

– Почему это – проворонить? – опешил тот.

– Ирина Анатольевна, вы говорите, там было много таких пакетов? – не слушая коллегу, повернулся ко мне майор Белоглазов.

– Целая куча, – подтвердила я. – И, кроме этого, много чего еще.

– Значит, сейчас же нужно срочно ехать на крекинг-завод и все там посмотреть, – продолжал так же энергично Белоглазов. – Давай, отправляемся сию минуту, может, еще не поздно. Я тебе по дороге все объясню…

Капитан, продолжая удивленно хлопать глазами, все же подчинился, сложил протоколы обратно в папку и поднялся из-за стола. Валера, с иронической усмешкой наблюдавший за милиционерами, процедил сквозь зубы:

– Если еще не поздно… Боюсь, уже сегодня утром было поздно!

И я прекрасно поняла, что именно Гурьев имел в виду.

* * *

Напрасно я просила оперативников отпустить моего супруга и Самосадного домой, уверяя, что в происшедшем они ничуть не виноваты: капитан только сумрачно покачал головой, пропуская мимо ушей мои уверения. Он приказал своему подчиненному лейтенанту отвезти обоих ко мне домой и забрать там мою перемазанную в нефти после позавчерашнего взрыва юбку, заявив, что все это, конечно, мура и в красивую сказку насчет, как он выразился, нефтяного терроризма верится с трудом, но его долг проверить все возможные версии и предположения. Я объяснила Володьке, где найти перепачканную нефтью юбку, потому что была уверена, что он ее ни за что не найдет и будет понапрасну перерывать всю квартиру. Вместе с юбкой капитан велел ехать в управление, отдать ее на химическую экспертизу, сделать запрос у экспертов о возможностях аварии на реакторах такого типа и ждать их возвращения с крекинг-завода. Володька и Самосадный, таким образом, все еще были под арестом, с мрачным, понурым видом покинув кабинет декана химического факультета. Капитан Фильченков сунул главную улику, перемазанный в нефти полиэтиленовый пакет, себе в карман, и мы направились к милицейскому «уазику». Не без тревоги я подумала, как мы впятером, с шофером и Валерой Гурьевым, втиснемся в машину.

На территорию крекинг-завода с машиной нас все-таки не пропустили. Тряский милицейский «уазик» вместе с водителем пришлось оставить у проходной и по территории крекинг-завода ходить пешком. Миновав вертушку проходной, под взглядом знакомого мне уже дедка-вахтера, хмурого и подозрительного, мы направились по разбитой асфальтовой дороге к цеху № 5, зашли внутрь его огромного пространства. Оба реактора работали, деловито рокоча и источая клубы пара, в аппаратных горел свет. Валера Гурьев молча указал оперативникам на пустую бетонную платформу, занявшую место взорвавшегося реактора, груду цветов и зажженные свечи на том самом месте, где нашли бездыханное тело начальника цеха. Оба милиционера взирали на это понимающими глазами, впрочем, довольно равнодушно и спокойно. Видимо, им приходилось наблюдать еще и не такое. Никто не произнес ни слова.

Затем мы направились через цех ко второй, незаметной дверце, выводившей к подъездным путям. Оперативники молча следовали за нами. Омерзительный запах гари все еще стоял в воздухе, оперативники морщили нос, а у меня мурашки побежали по спине – вдруг здесь еще что-нибудь подстроено и один из оставшихся реакторов сейчас взорвется?

Запах объяснялся совсем просто. Выйдя из помещения цеха через стальную скрипучую дверь и оказавшись в небольшом глухом дворике с подъездными железнодорожными путями, на этот раз снова пустыми, мы обнаружили, что там прямо на рельсах установлен небольшой мусорный контейнер, в котором горит нечто, источая ядовитый черный дым и этот удушливый запах гари. Возле контейнера стоял рабочий в оранжевом грязном комбинезоне и ворошил горящий мусор длинной стальной кочергой. На нас, так внезапно возникших перед ним, он посмотрел удивленно, синей милицейской униформы даже на мгновение испугался, но в следующее мгновение спокойно продолжил свое занятие, не обращая более ни на кого особого внимания. Так ведут себя люди с чистой совестью, подумала я.

– Ну, где они? – спросил нетерпеливо майор Белоглазов, оглядываясь на меня.

Я огляделась, поискала пакеты глазами и тихо ахнула: пакетов больше не было! Дым небольшого ядовитого костерка неторопливо вздымался к небу, и у меня в голове возникла вдруг страшная догадка. Впрочем, раньше, чем мне, эта мысль пришла в голову Гурьеву.

– Слышишь, капитан, – сказал он с кривой усмешкой. – Ты дым от марихуаны по запаху узнаешь?

– Ну, узнаю, дальше что? – проговорил тот хмуро.

– Тогда вот не стой как дурак, а принюхивайся!

Капитан, изумленный Валериной наглостью, хотел было рявкнуть на него, потом его словно осенило, и он недоверчиво уставился на костер в контейнере.

– Ты что, хочешь сказать, это марихуаной пахнет? Нет, это вонь от горящего полиэтилена. Вон, видишь, он его палит…

– Правильно, – сказал Валера. – Потому что полиэтилена здесь больше, чем марихуаны. Марихуаны было только чуть-чуть на полиэтиленовых стенках мешков.

– Ты что это, – вдруг вспылил капитан, – теперь собираешься утверждать, что ваши хреновы пакеты этот хмырь вон в том контейнере спалил? Так, что ли?

Валера равнодушно пожал плечами и отвернулся.

– Я же говорил, что, скорее всего, мы опоздаем, – сказал он наконец сквозь зубы.

Капитан изумленно переводил взгляд с Валеры на невозмутимо продолжавшего ворошить горящую массу рабочего.

Я решила подойти ближе к нему, он посмотрел на меня хмурыми глазами, продолжая помешивать горящий мусор.

– Скажите, – обратилась к нему я, – а разве на территории крекинг-завода можно жечь костры? Здесь же кругом нефть, нефтепродукты, от одной искры может все вспыхнуть.

– Может, и нельзя, – сердито отозвался тот. – Мне-то какое дело…

– Что, никакого?

– Мне сказали, я и жгу, – сказал он так же хмуро. – Еще ругался, сволочь, почему вчера вечером не спалил. Вечно приходится всякую поганую работу выполнять: то эти кульки из цистерн, как из навоза, выковыривать, теперь вот жечь их…

– Какие кульки? – спросил капитан, доставая из папки подобранный здесь мною накануне полиэтиленовый пакет. – Такие?

– Может, и такие, – нехотя отозвался рабочий. Вдруг он остановился, точно вспомнил что-то, уставился на нас во все глаза. – Эй, эй, начальник, ты мне ничего не подсовывай, я здесь ничего не знаю! – заговорил он вдруг еще более агрессивно. – Что мне сказали делать, то я и делаю. Сказали жечь, жгу…

– Сказали насыпать, сыплю, – заметила я.

Рабочий опешил.

Я подошла к противоположной стороне забора, стала осматривать пространство между рельсов – нет, все было чисто, никаких банок из-под сернистого ангидрида или азотной кислоты, ничего.

– Хорошо убираете, – сказала я рабочему, – никакого мусора не осталось…

– Так он же наорал на меня, этот хмырь, – возразил рабочий сурово. – Говорит, если еще раз здесь хоть один пакет увижу, тебя самого в нефти утоплю!

– Кто это так сказал? – поинтересовалась я.

Рабочий только тут опомнился, умолк, глядя на всех нас настороженно и враждебно.

– Тебя спросили, кто тебе давал указание палить этот мусор, – повторил майор Белоглазов строго. – Давай, не молчи, говори! Кто?

– Не скажу! – вдруг выпалил рабочий, крепче сжимая в своих руках горячую стальную кочергу и ошалело глядя на нас.

– Ты так думаешь? – спросил спокойно капитан, подходя ближе. – Говори, кто тебе давал указания! Ну! Кто?

Рабочий некоторое время в ужасе смотрел на него, потом вдруг выпалил:

– Ну, Щеглов сказал! Дальше что?

– Да ничего, – проговорил сквозь зубы капитан. – Поедешь с нами, вот что.

Рабочий в ужасе смотрел на капитана, растерянно сжимая длинную горячую кочергу. Он мог бы запросто перебить всех нас этой стальной штуковиной, тем более что капитан повернулся к нему спиной, вытащил из кармана мобильник и стал набирать какой-то номер. Однако рабочий не делал этого, только смотрел на нас, и казалось, что смысл произошедшего медленно, но все-таки доходит до его сознания.

 

Глава 9

Оба милиционера еще некоторое время бродили по заводу, расспрашивали всех, кого встречали по пути, о том, что могло происходить на подъездных путях к пятому цеху. Встречавшиеся рабочие смотрели на нас удивленно и невозмутимо отвечали, что о происходившем там не знают ничего, и это было очень похоже на правду. Капитан Фильченков всерьез негодовал по поводу того, что на заводе нет практически никого из начальства. Однако ему объяснили, что в связи с похоронами Венглера все руководство завода теперь на поминках в банкетном зале Дворца культуры «Нефтяник», а здесь, кроме непосредственно обслуживающего персонала, никого нет. И пока оба оперативника недоверчиво смотрели по сторонам, Валера Гурьев заявил, что это вполне нормально: крекинг-завод работает круглосуточно и практически в автоматическом режиме, так что начальство запросто может отправляться на весь день пьянствовать, никакого вреда на производстве от этого не приключится. Некоторое время оперативники пытались полазить по заводу в надежде что-нибудь найти, но потом, отчаявшись, махнули рукой.

– Вон какая громада, – проговорил раздраженно капитан Фильченков. – Разве вдвоем это все осмотришь?

– Я же говорил, что мы опоздаем, – философски напомнил Валера Гурьев. – Если здесь и было что-то криминальное, то после вчерашней ночи кто-то очень умный постарался все это убрать. Неужели не ясно?

Мне это ясно не было: все выглядело как-то странно. Щеглов поручил рабочему жечь мусор, а сам куда-то делся, даже толком не проследив за тем, как выполняется его приказ. Что-то во всем этом решительно не сходилось.

– Позавчера днем, – сказала я, – здесь разгрузили крупную партию наркотиков. Спрашивается, куда они ее дели? Уже успели вывезти?

– А хрен ее знает, – нехотя отозвался капитан Фильченков. – Вон, – он кивнул на стоящего и тупо глазеющего на нас рабочего, – у этого пролетария спросите, где он марихуану пересыпал и куда ее потом захреначил.

Майор Белоглазов действительно пристал было к пролетарию с вопросами, но рабочий только хмуро глядел на обоих оперативников и на все их вопросы отвечал, что ничего не знает. В этом я готова была ему поверить. Ему, очевидно, доверили только разгрузку цистерн, самую грязную работу. Надо полагать, дальнейшее распределение партии происходило без его участия.

– Думаю, надо попробовать на насыпи поискать, – сказал Валера после того, как оперативники оставили рабочего в покое. – Там наверняка много травы случайно просыпалось, всю они не могли бы убрать, даже если бы захотели.

– Сами будем эту щебенку обследовать, что ли? – к моему изумлению, совершенно равнодушно заметил капитан Фильченков. – Надо бригаду экспертов-криминалистов вызывать.

– Ну, так вызывайте! – крикнула я в отчаянии на такую милицейскую тупость. – Вызывайте, чего ж вы ждете?

– Бригаду криминалистов? На крекинг-завод? – спросил капитан Фильченков. – Ну, это вы хватили! А где постановление суда, разрешающее эти следственные действия?

Я опешила, глядя на оперативника и тщетно пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Похоже, что все-таки им было не до шуток.

– Понимаете, Ирина Анатольевна, – сказал молчавший до сих пор майор Белоглазов. – Этот крекинг-завод вовсе не государственное предприятие, а ЗАО, закрытое акционерное общество, частная собственность, понимаете ли. Вот так впятером и даже с посторонними нас еще сюда, как видите, пропустили. Но могли и развернуть, и тогда бы мы не пикнули и ничего поделать не могли бы! Частная собственность! Понимаете, это как в жилую квартиру без специального разрешения или без согласия ее хозяев мы войти не можем!

– А если здесь совершается преступление? – изумилась я. – Что, и в этом случае вы тоже не имеете права?..

– Ну, если здесь случилось бы какое-нибудь происшествие, тогда другое дело, – отвечал капитан Фильченков. – Но какое сейчас тут происшествие? Ничего же нет, все спокойно! Стало быть, мы должны сначала собрать улики, составить версию, добиться разрешения судьи на обыск и другие следственные действия против крекинг-завода, а потом уже вызывать сюда бригаду экспертов-криминалистов. Это все будет не раньше завтрашнего вечера.

– Завтрашнего вечера! – ахнула я. – А преступники тем временем вывезут отсюда всю марихуану, если только она тут еще хранится. Затем обольют бензином все пространство вокруг подъездных путей в этом дворике возле пятого цеха и подожгут, так что там никаких следов марихуаны и не останется…

– Может быть, и так получится, – безразлично пожал плечами майор Белоглазов. – Куда ж деваться? Мы обязаны действовать по закону. На нас и так постоянно жалобы сыплются, на произвол правоохранительных органов. Давайте отложим все это до завтра. Завтра, быть может, мне уже утром удастся получить постановление на обыск. И тогда мы позвоним вам и пригласим в качестве свидетелей. А сейчас пойдемте-ка отсюда. Вон уже охрана завода смотрит на нас косо, того и гляди открытым текстом попросит отсюда свалить.

Охрана, по счастью, состояла не из тех двух мужчин, от которых мы с Валерой и Костей Шиловым убегали прошлой ночью. Арестованного рабочего, которого, впрочем, звали Михаил Валентинович Котельников, усадили в милицейский «уазик», чтобы везти допрашивать в управление. Там оперативники надеялись добиться от него больше толку, чем здесь, на заводе, при посторонних. На нас с Валерой майор Белоглазов смотрел как-то смущенно и сердито одновременно, и я поняла почему. Еще когда мы впятером ехали сюда, в тесном милицейском «уазике» едва хватило места. Теперь же, когда к нам присоединился еще и задержанный Котельников, мы с Валерой в ментовской машине точно оказывались лишними. Впрочем, меня это ни капельки не расстроило. Ехать в центр города мне в данный момент решительно не хотелось, а Валера, толкнув меня легонько локтем в бок, вполголоса заявил, что нам предоставляется чудная возможность наконец-то отделаться от опеки ментов. Как это здорово, что у них иногда возникают проблемы с транспортом, благодаря которым мы теперь оказались свободными.

Вслед за оперативниками и арестованным пролетарием, на которого уже успели надеть наручники, мы последовали прочь с территории крекинг-завода. Миновали заводскую проходную, где затрапезный дедок-вахтер курил свою какую-то особенно зловонную трубку и, казалось, даже не заметил, что мы прошли мимо. Затем оперативники вместе с задержанным погрузились в «уазик», после чего старый автомобиль с шумом кое-как завел свой мотор и отъехал. А мы с Валерой снова остались одни посреди пустынной асфальтовой площадки возле проходной крекинг-завода. Тем временем уже сгущались ранние осенние сумерки, вдалеке зажигались первые уличные фонари. Было тихо. Как и вчера вечером, мы решили пойти и сесть на лавочке под раскидистой кроной старого клена, откуда так хорошо было видно, как красочно угасает еще один прекрасный, теплый осенний день.

– Одно утешение во всей этой истории, – сказала я, – что теперь у милиции достаточно улик для ареста Щеглова. Этот рабочий выложит им их как на ладони.

– Мне не понравился взгляд этого пролетария, – задумчиво проговорил Гурьев.

– Не понравился? Чем?

– Я наблюдал не раз подобные взгляды, – продолжал он так же тихо. – У меня такое ощущение, что этот человек стоит на учете в психдиспансере.

– Ну и что из этого? – по-прежнему не понимала я.

– А то, – сказал Валера, – что показания психически неполноценных людей юридической силы не имеют. И если все обвинение будет основано на показаниях этого, ядрена, пролетария, любой адвокат развалит это дело еще до суда.

– Но как же так? – Я откровенно растерялась. – Ведь мы же собрали столько улик!..

– Да какие там улики! – Валера Гурьев презрительно отмахнулся. – Нет ни одной достоверной, все основано только на словесных утверждениях, твоих, моих, Павлика, да еще вот этого Котельникова. Уверен, первое, что сделает адвокат Щеглова, это пойдет в поликлинику и добудет там справку о том, что этот Котельников психически невменяемый, и все наше обвинение рассыплется.

– Нет, как же так? – все еще недоумевала я. – Ведь у нас же есть пакет со следами наркотиков внутри…

– И нефти снаружи, верно, – Валера криво улыбнулся. – Но пойди докажи, что ты нашла его именно на крекинг-заводе, а не изготовила сама. Между прочим, если ты заявишь, что тайком ночью пробралась на крекинг-завод и еще и подралась там с охраной, тебя саму будут судить за незаконное проникновение на территорию охраняемого объекта. И не беспокойся, адвокат Щеглова, а ему наймут очень способного адвоката, постарается найти тех охранников, от которых мы удирали ночью. И они вспомнят и нас с тобой, и Костю Шилова, который набил им морду. Костю, кстати сказать, вообще посадят за это дело. Мы-то с тобой так, отделаемся штрафом в двадцать минимальных окладов труда.

– Я, между прочим, одного из этих охранников сегодня видела, – сказала я. – Он что-то рассказывал Щеглову. Меня он, кажется, тоже видел.

– Этого нам еще не хватало! – воскликнул Валера Гурьев раздраженно. – Это было что, на похоронах?

– Конечно.

– И ты уверена, что он тебя узнал?

– Без сомнения, – сказала я. – Он на меня вылупил глаза, а потом что-то стал говорить Щеглову, и тот тоже на меня уставился.

– Слушай, за каким чертом ты потащилась на эти похороны? – вспылил Валера. – Ты что, не знаешь важнейшего принципа самосохранения перед всякой этой уличной шпаной? Если где-то засветился, держись от этого места подальше, если не хочешь попасть в историю!

– Но, Валера, мне очень надо было на эти похороны пойти, – попыталась робко возразить я. – Я узнала там так много полезного! И потом, смотри, сколько уже времени прошло, а до сих пор все тихо, никто нас не беспокоил…

– Это потому, что мы с тобой пока никого не побеспокоили, – возразил Валера Гурьев. – А начнем копать под Щеглова, увидишь, что тогда с нами будет!

Я невольно содрогнулась от этой мысли, и мне стало страшно. Черт бы побрал этот ночной визит на крекинг-завод! Как ни крути, мы из-за него все-таки так влипли, что теперь ни за что не отмоешься!

– Все равно, – сказала я упрямо. – Мы ведь знаем, как именно произошел взрыв в реакторе, у нас есть доказательства злого умысла!

– Это какие же доказательства? – усмехнулся Валера. – Твоя перемазанная нефтью юбка, что ли?

– А почему бы и нет? – удивилась я.

– Ну, хорошо, – сказал Валера. – Допустим, что милицейская экспертиза обнаружит в нефтяных пятнах на твоей юбке те самые вещества, как ты их там называла…

– Сернистый ангидрид и азотная кислота.

– Да, вот именно, – согласился Валера. – Но скажи мне, где доказательства, что это не ты сама посадила нефтяные пятна себе на юбку, чтобы потом очернить Щеглова? Вычитала где-то про этот процесс, достала нефть, реактивы, изготовила смесь…

– Но зачем мне это было нужно? – воскликнула я в отчаянии.

– Да мало ли! – воскликнул Гурьев. – Это можно придумать, зачем. Я просто уверен, что адвокат Щеглова поставит вопрос именно таким образом, и дело к рассмотрению не примет уже следователь прокуратуры.

– А аппаратчица Наташа Шутова? – напомнила я. – Она-то может засвидетельствовать, что все это правда! И, между прочим, на ее рабочем комбинезоне тоже должны остаться следы той нефти из реактора!

– О да, аппаратчица Наташа! – воскликнул Валера Гурьев насмешливо. – Допустим, аппаратчица Наташа подтвердит, что в день аварии ты была именно в этой юбке и что эту юбку на ее глазах залило нефтью из взорвавшегося реактора. Но Наташа в данном случае лицо заинтересованное, ей самой грозит ответственность по статье «Халатность», стало быть, веры ее словам будет немного. Допустим, на рабочем комбинезоне самой аппаратчицы Наташи найдут нефтяные пятна точно такого же состава, как и на твоей юбке. Но адвокат скажет, что опять же нет никаких твердых доказательств, что эта нефть вылилась именно из взорвавшегося реактора. И любой следователь сочтет его доводы вполне обоснованными!

Мне вдруг стало необыкновенно тоскливо.

– Да ты не пугайся, Ирин, – Валера Гурьев, успокаивающе взял меня за руку. – Все не так страшно! Просто, если ты думаешь, что теперь это дело закончено, ты глубоко ошибаешься. Допустим, что Щеглов и есть главный злодей во всей этой истории. Но веских улик против него нет. Кроме того, так и не найдены люди, которые стащили у вас тогда всю телеаппаратуру.

– Так надо поймать Щеглова и спросить у него про его банду! – решительно заявила я.

– Ну, поймай! – отозвался Валера почти весело. – Иди поймай и спроси. Кстати, где он, этот Щеглов? Я ведь его так до сих пор и не видел. Интересно было бы посмотреть на него.

– Сегодня на похоронах он был, даже флиртовал со мной… Потом к нему этот охранник подошел, который меня узнал, и они вдвоем куда-то ушли.

– Да? – переспросил Валера, оглядываясь на меня. – Значит, теперь Щеглову известно, кто именно предпринял ночной визит на его завод. Вот он и приказал этому пролетарию немедленно сжечь улики. Все сходится, Ирина!

– Да уж, – согласилась я, – все сходится…

В этот момент вдруг зазвонил мобильник Валеры. Он вытащил его, сказал: «Да!», потом: «Вот она!» – и, не говоря ни слова, передал мобильник мне.

Это оказался Костя Шилов.

– Ирина Анатольевна, – голос Кости звучал напряженно и как-то глухо, – вы сейчас где находитесь?

Я объяснила.

– Очень хорошо, – продолжал Костя. – Вы не могли бы подождать, посидеть там еще немного? Я к вам сейчас подъеду на машине…

Не могла ли я? Да если мы с Валерой и продолжали сидеть тут, напротив проходной крекинг-завода, под этим глупым кленом, скрытые от людских глаз, как влюбленная парочка, то только потому, что меня, да и Валеру тоже пугала и отвращала печальная необходимость тащиться вновь пешком до автобусной остановки и на общественном транспорте добираться до дому. В глубине души мы оба надеялись, что вдруг нам повезет и кто-то знакомый подбросит нас отсюда на машине. И вот тайная мечта наша сбывалась, Костя Шилов решил подвести нас! Я поблагодарила Костю за заботу и сказала, что мы будем сидеть на том самом месте, что и вчера, на лавочке под кленом, и ждать его. Я отключила связь и вернула телефон хозяину, радостно объявив ему, как нам повезло. Валера в ответ рассеянно кивнул, уже поняв это по моим ответным репликам Косте.

Некоторое время мы сидели молча, слушая шумное сопение крекинг-завода. Вдруг по дороге со стороны города показался свет фар машины и послышался шум ее мотора.

– Вон, едет, – сказала я, кивая в ту сторону.

– Что-то больно быстро, – засомневался Валера.

И был прав: в сумеречном свете немногих уличных фонарей, оставаясь в тени клена, мы увидели подъехавшие к проходной синие «Жигули»-»шестерку». Валера мог сколь угодно уверять меня, что синих «шестерок» по городу бегает огромное количество, но я была уверена, что это именно та самая машина, которую мы видели вчера во время ограбления. Я почувствовала, как от волнения у меня перехватывает дыхание.

В следующий момент мне стало еще более не по себе. Потому что из «шестерки» выбрался начальник охраны завода, и я увидела, как блеснул крупный золотой перстень у него на пальце. Тут же навстречу ему из проходной вышел вахтер, в котором я без труда узнала того самого затрапезного деда, накануне утверждавшего, что знать не знает, не видит и не слышит со своего места возле вертушки, что происходит на парковке перед проходной. Однако, как подъехал его начальник, этот страж заводского порядка прекрасно увидел и услышал и даже выскочил ему навстречу, как верный сторожевой пес.

– Ну, как дела? – спросил его начальник охраны сухим и злым тоном. – Какие-нибудь происшествия в мое отсутствие были?

– Менты приезжали, арестовали башкира, – послушно доложил тот.

У начальника охраны вырвалась сквозь зубы нецензурная брань.

– Иваныч, ты заснул, что ль, там? – крикнул начальник охраны в сторону своей машины. – Слышал? Менты башкира арестовали!

– Ну и хрен с ним! – вяло донеслось откуда-то изнутри синей «шестерки». Тут только я разглядела, что из машины выбирался еще один персонаж, медленно, словно без сил, опираясь на капот, он приближался к своим собеседникам, стоящим возле проходной завода.

– Что ж, хрен с ним? Разболтает он про все ваши дела! – возразил дедок-вахтер.

– Ни хрена он не разболтает! – заплетающимся языком ответил мужчина. Тут только я узнала в нем лысого управленца, с которым беседовала еще вчера утром перед самым визитом в лабораторию. Наконец-то до меня дошло, что он был в доску пьян. – Не разболтает! – с пьяными ужимками повторил лысый. – Потому что сам ни хрена толком ничего не знает!

– Эх, Иваныч, зря ты так нарезался! – с укором сказал начальник охраны.

– Не твоя забота! – рявкнул управленец. – Ты скажи, – повернулся он к старому вахтеру, – та баба с ними была?

– Какая баба? – не понял тот.

– Ты не притворяйся идиотом! – пьяно бросил лысый управленец. – Та баба, что и вчера, и позавчера здесь по заводу рыскала. Ну, говори! Была она с ними?

– Журналистка, что ли, с телевидения? – сообразил наконец старый вахтер. – Конечно, была! Она же сразу их на место и привела, где башкир мусор палил.

– Ах, сука! – проговорил лысый управленец, икая и тяжело, по-пьяному вздыхая. – Все раскопала, зараза! Везде нос свой в чужие дела сует!.. И вот, на тебе, ментов на нас натравила. Но ничего, я еще доберусь до нее!

– Ты, Иваныч, до постели сначала доберись, дятел ты лысый! – со смехом сказал начальник охраны. – Тут дело надо делать, а ты нарезался.

– Заткнись, все со мной нормально, – проговорил лысый управленец, держась за плечо старого вахтера. Его бросало из стороны в сторону, точно от ветра. – Все, что надо, сделаем…

– Мне от тебя одно надо, – веско и внушительно сказал начальник охраны крекинг-завода, – чтобы в случае чего я весь вечер был на поминках. Ты понял?

– Понял! – сказал управленец. – Ты именно там и был. А кто будет возражать, говорить, что к тебе двое твоих амбалов пришли и ты на три часа с ними слинял куда-то, скажем, по пьяни померещилось.

– Хорошо бы ты был при этом сам как стеклышко, – усмехнулся начальник охраны. – А то это еще будет вопрос, кому и что по пьяни померещилось… Хорошо еще, что я успел вовремя вернуться, когда эти олухи за Щеглом приехали. А то был бы тогда разговор…

– Слушайте, а что случилось? – вмешался в разговор дед-вахтер.

– Ничего, не твое дело! – Начальник охраны, видимо, не любил лишних расспросов. – Сиди здесь на своем месте и лишнего не вякай. Понял?

– Я-то понял, – подтвердил старый вахтер. – А если меня спросят, где ребята? Что мне тогда отвечать?

– Бензовоз пошли искать, – с гримасой досады, но все-таки объяснил начальник охраны. – Товар отсюда увозить нужно, понятно тебе?

– Ну, конечно, а то вдруг менты снова нагрянут…

– А на чем же нам его везти, – продолжал начальник охраны, – на этой развалюхе, что ли? – Он кивнул на свою синюю «шестерку». – Эта и так хорошо засветилась, ее уж, наверно, все менты разыскивают. Короче! – В его голосе мне послышалось рычание. – Ребята на бензовозе подъедут, впустишь их. Все ясно?

– Конечно… Чего ж неясного…

– Вот и отлично. А теперь пошли на хрен отсюда, дел полно…

Они все трое и в самом деле скрылись в дверях заводской проходной, после чего стало снова тихо и пустынно. Я сидела, боясь шевельнуться, в ужасе глядя на пустынную теперь парковку. Осторожно покосившись на Валеру Гурьева, заметила, что и ему тоже как-то не по себе.

– Что это было, Валера? – прошептала я. – О чем они говорили?

– Ну, откуда ж я знаю? – ответил он. – Какой-нибудь левый бизнес тут у них. Слышала? На бензовозах товар какой-то возят. Смотри, ментам про это не вякни, менты у таких все купленные, нам же самим хуже будет.

Некоторое время мы продолжали сидеть молча, прислушиваясь к сопению крекинг-завода за бетонным забором. Наконец вдали снова блестнули автомобильные фары, и послышался приближающийся шум мотора. Мы вздохнули с облегчением, потому что на этот раз это был действительно Костя Шилов на серой телевизионной «Волге».

 

Глава 10

– Извините, что так долго, – сказал Костя уже после того, как мы спешно запрыгнули в его машину и помчались пустынными в этот вечерний час улицами города. – Только я собрался к вам ехать, как позвонили из милиции и попросили доставить Павлика и Леру Казаринову для опознания…

– Для опознания? А, этого рабочего, – понимающе кивнула я.

– Не только, – возразил Костя. – Ваш Щеглов тоже арестован.

– Что? – ахнули мы с Валерой. – Щеглов арестован? Где?

– Где и положено: в банкетном зале Дворца культуры «Нефтяник». Там справлялись поминки по этому… как его…

– Венглеру? – подсказала я. – И он что, там сидел и ждал милицию?

– И был в доску пьяный, – подтвердил Костя. – Я уже видел, как его допрашивают. Плачет пьяными слезами, орет на всю ментуру, что он здесь ни при чем. Они и вас попросили туда подъехать для дачи свидетельских показаний.

Я понимающе кивнула. Ну да, Щеглов арестован, и все происходит, как и должно было происходить.

– Вряд ли у них что-то выйдет, – сказал задумчиво Валера Гурьев. – Если только теперь по пьянке Щеглов сам себя не оговорит, ничего они от него не добьются. Все улики против него косвенные, ни один суд присяжных их не признает. Да и от пьяного признания толку будет немного: протрезвев, Щеглов от него откажется, и все начнется сначала. Да, Ирина, рано мы с тобой радуемся. Дело далеко еще не закончено.

* * *

Мне подумалось, что Валера в данной ситуации, пожалуй, очень даже прав. Мы застали в милиции весьма грязную, отвратительную сцену. Щеглов, и в самом деле вдрызг пьяный, плакал и кричал как полоумный: ситуация, в которой он оказался, лишь немного протрезвила его, видно, на поминках он хорошо, по-русски, выпил и закусил. Щеглов упорно отказывался от всех обвинений, которые ему предъявлялись. Заявил, плача навзрыд, что ни про какие полиэтиленовые пакеты слыхом не слыхивал, что никаких указаний рабочему Котельникову не давал. Что в Чечню он, правда, ездит и насчет поставок нефти из этой республики с местным руководством действительно договаривается, но происходит это вовсе не каждый месяц, все это брехня, и был он там всего-то раза три, а об остальных поставках договаривается по телефону. Лишний раз в Чечню он не ходок, потому что не хочет быть подстреленным. Вообще, нефть в цистернах он предпочитает заказывать из месторождений на Каспийском море, это не так выгодно, зато безопаснее и мороки меньше.

Затем Щеглова спрашивали, откуда прибыла партия из восьми вагонов, которая перерабатывалась на крекинг-заводе вчера, и Щеглов, понурив голову, сознался, что действительно она прибыла из Чечни. Но это была давняя договоренность, контракт подписали еще в прошлом году, и это уже десятая поставка с того времени. Нет, после того контракта он в Чечню больше не ездил, да и незачем, контракт прекрасно работает, поставки по нему осуществляются. Так зачем же ему туда лишний раз мотаться? Целее будешь. Оперативники молча, с хмурым видом слушали эти объяснения, чувствовалось, что они сильно сбиты с толку словами заместителя главного инженера.

Оперативники не поленились даже доставить из городского следственного изолятора Шутову, чтобы она повторила свои показания против Щеглова. Однако Наташа, узнав, какое значение придали ее словам, расплакалась, сказала, что она клялась не пересказывать никогда и никому заводские сплетни, которые приходится ей постоянно слышать. Что она много раз уже набивала себе шишки на этом и больше этого не хочет. Что она единственный раз отступила от этого своего правила ради меня, и вот на тебе!.. Нет, что Щеглов ездит в Чечню каждый месяц, она не подтверждает. Самой ей это неизвестно, врать не хочет. Кто-то на заводе так говорил, а она только слышала и теперь по глупости эти слова повторила. Если же оперативники хотят точно знать, сколько раз официально Щеглов ездил в командировку в Чечню, то они должны обратиться к Валерии Дмитриевне, главному инженеру крекинг-завода. Наташу Шутову попросили подождать в коридоре, а у милиционеров вид был такой сумрачный и недовольный, что нетрудно было догадаться, насколько происходящее теперь их не устраивает.

После Наташи Шутовой настал черед очной ставки для рабочего Котельникова. Наш Павлик без труда опознал в нем того, кто лазил по цистернам из-под нефти и выгружал оттуда полиэтиленовые пакеты. На вопрос, кто ему поручил делать это, Котельников, не задумываясь, сказал, что Щеглов. Щеглов, присутствовавший при очной ставке, закричал во все горло, что это брехня, ничего он этому придурку не поручал. Весь завод знает, что Котельников дебил, что он даже шестую школу, специализирующуюся в нашем городе на обучении умственно отсталых детей, даже эту школу Котельников не смог окончить, не хватило ума. Как же они могут теперь доверять его словам? Окончательно психанув, Щеглов кинулся на Котельникова, схватил его за грудки, начал было трясти, требуя сказать, ради кого он катит на него, Щеглова, бочку. Но Котельников без особых усилий отшвырнул Щеглова от себя, тот отлетел к стене, чувствительно ударился головой, завыл, заплакал пьяными слезами, проклиная всех ментов на свете. Сам Котельников больше так и не произнес ни слова. Милиционеры, не вмешиваясь в драку, с хмурым видом наблюдали за происходящим, казалось, только наше с Валерой присутствие сдерживает их от того, чтобы заехать скулящему на полу Щеглову по морде.

Однако сознаваться в том, что он подсыпал какие-то вещества в цистерну с нефтью, Котельников категорически отказывался, как, впрочем, и в том, что лазил через дыру в заборе на соседний химический завод и таскал оттуда какие-то реактивы. Оперативники с завидным упорством наезжали на него, но Котельников оставался непреклонен. Тогда попробовали снова наехать на Щеглова, подсунув ему под нос результат анализа нефти на моей юбке. Тот улыбнулся фатальной улыбкой, сказал, что не удивлен, что реактор взорвался вследствие чьего-то злого умысла. Но он здесь ни при чем, против Венглера ничего не имел и не замышлял, никаким левым бизнесом на заводе не занимается, и ему на все плевать. Порядком уже раздраженные, оперативники подсунули заключение экспертов под нос рабочему Котельникову, но тот вообще ничего не сказал, только тупо таращил глаза на трепыхавшийся перед его лицом листок бумаги.

На вопрос о том, были ли в числе мусора, который Котельников сегодня днем сжигал, какие-то банки из-под реактивов, тот с уверенностью отвечал, что были. На вопрос, что именно было написано на этикетках этих банкок, он, не стесняясь, заявил, что такой мурой он не интересуется. На вопрос, кто ему дал задание покидать эти банки в костер, Котельников снова твердо и не задумываясь сказал: Щеглов. При этом названный только горько усмехнулся и, махнув рукой на все происходящее, понурил голову и стал безучастно глядеть в пол. Кажется, протестовать и что-то объяснять у Щеглова не было больше ни желания, ни сил.

Оперативники на время умолкли, также, видимо, сбитые с толку происходящим, а у меня вдруг возникла идея.

– Скажите, – обратилась я к рабочему Котельникову, – а вы долго палили этот мусор, прежде чем мы приехали?

Котельников помялся, оглянулся на оперативников и, увидев, что те тоже ждут его ответа на мой вопрос, сказал:

– Да нет, какое, на хрен, долго… Чего там палить-то…

– Так сколько же вы жгли этот костер до того, как мы приехали? – не унималась я. – Час, два, три?

– Да какое три! – воскликнул он презрительно. – От силы полчаса я его и палил-то. Это ж полиэтилен, его поджег, он и пошел чадить…

– Ну, что ж вы? – сказала я с упреком. – Ваш начальник еще утром вам велел спалить мусор, а вы только в обед собрались это сделать!

– Почему это только в обед? – удивился рабочий. – Как мне сказали, так я сразу и запалил.

– Значит, вы виделись с Щегловым за полчаса до нашего приезда? – подытожила я. – Правда?

– Я виделся? – удивился рабочий. – Ни с кем я не виделся!

Тут оперативники удивленно переглянулись.

– Что вы болтаете? – воскликнул майор Белоглазов. – Вы же только что заявили, что получили от Щеглова указание жечь мусор!

– Ну, получил, – нехотя произнес рабочий, подозрительно глядя на нас.

– Значит, вы виделись с ним! Значит, он появлялся на заводе за полчаса до нашего к вам приезда! Щеглов, вы что, прямо с кладбища на завод помчались?

– С кладбища я сразу поехал на поминки, – отозвался Щеглов, горько кривя губы. – Это может подтвердить любой из тех, кто там присутствовал. Все поначалу еще трезвые были.

– Черт знает что такое! – вспылил майор Белоглазов. – Кто же тогда из вас двоих врет?

Рабочий Котельников сидел, насупившись, и крайне враждебно переводил взгляд с одного присутствующего на другого.

– Так, ты давай не молчи, говори! – включился капитан. – Итак, ты утверждаешь, что виделся со Щегловым за полчаса до нашего приезда, так?

– Нет! – Котельников дико вращал круглыми, как у негра, глазами. – Я с ним вообще сегодня не виделся.

– Как не виделся? Тебе же кто-то дал указание жечь мусор?

– Дал.

– Кто это был?

– Щеглов! – твердо заявил рабочий.

– Значит, ты с ним виделся сегодня!

– Нет, не виделся!

Капитан с досады плюнул и выругался.

– Я же говорил, он невменяемый, – тихо сказал Валера. – Ни черта мы от него не добьемся. Только зря время тратим.

Оперативники растерянно переглядывались, посматривая на меня с надеждой, что я смогу им объяснить хоть что-то в поведении этого дебила. Но у меня самой были пока одни только предположения. Впрочем, подумала я, предположения, вполне заслуживающие пристального внимания.

– Послушайте, – сказала я. – У меня появилась идея съездить в одно место. Может, мы там найдем кое-какие улики.

В другое время, вероятно, оперативники замучили бы меня вопросами, кто, что и откуда мне это все известно. Вытянули бы из меня все, что я знаю, затем, оставив меня сидеть в коридоре управления и ждать, сами отправились бы выяснять разумность моего предположения. Но теперь их замешательство и смущение от провала следствия были столь велики, а усталость и бесполезность допроса дебильного рабочего так невыносимы, что майор Белоглазов махнул рукой и решил принять мое предложение, не выпытывая подробностей. Щеглов и рабочий были отправлены в камеру ждать нашего возвращения. Майор Белоглазов и капитан Фильченков загрузились в тряский милицейский «уазик», и я сочла за лучшее поехать вместе с ними. Однако попросила своих друзей тоже поехать с нами. И Костя Шилов, Валера Гурьев и Павлик сели в серую телевизионную «Волгу», намереваясь ехать следом за нами. Леру Казаринову отпустили домой, потому что было уже поздно, да и толку от нее нечего было ждать никакого.

* * *

Я назвала шоферу «уазика» адрес Венглера, записанный мною еще вчера вечером. Через полчаса мы были на месте.

Как мы и ожидали, нам пришлось долго стоять перед дверью, пока нам открыли. Сказанные твердым голосом слова майора Белоглазова о том, что прибыла милиция и уголовный розыск, казалось, скорее испугали находящуюся в квартире женщину, как я предположила, вдову Венглера. Но дверь все-таки открылась, и вдова впустила нас в прихожую. Не без тревоги я обнаружила, что глаза ее не заспаны, но заплаканы, выглядела она подавленной и безучастной к происходящему. За ее спиной из глубины квартиры появилась заспанная физиономия дочери, которая гибель отца переживала явно легче и спокойнее.

– Скажите, а Юру можно увидеть? – спросила я как можно мягче.

– Нет! – Ответ прозвучал столь категорично, что я немного опешила.

– А почему?

– Потому что его нет дома! – Вдова Венглера упорно не смотрела мне в глаза.

– А где же он? – снова осмелилась я задать нескромный вопрос. – Понимаете, он нам очень нужен.

– Он еще не вернулся после поминок, – спокойно и безучастно ответила мать Юры.

– Тогда где же он мог задержаться? – спросила я, удивившись. – Вас не беспокоит его отсутствие?

– Так иногда бывает, – невозмутимо заявила женщина. – Юрка у меня бабник, то и дело за юбкой какой-нибудь бегает…

– И даже сегодня… – попробовала возразить я.

– А что сегодня? – вдруг вспылила она. – Вы же сами видели, как он с вами флиртовал во время похорон. Все на свете позабыл, чуть без него на кладбище не уехали. Если бы не Денис Щеглов, так бы и укатили без него!

– При чем здесь Денис Щеглов? – неприязненно спросила я.

– Так он же увидел, что Юрки нет, и крикнул, чтобы подождали, – пояснила мать Юры. – Я-то в тот момент была как в прострации, ничего не помню, где сижу, что со мной происходит…

– Однако побежал его искать вовсе не Денис Щеглов, – заметила я.

– А, ну правильно, – вмешалась в разговор дочь Венглера. – Потому что Щеглов рядом со мной сел, а этот тип, ну, один наш родственник, сидел у самого выхода из автобуса. Вот Денис его и попросил сбегать.

– Так, значит, это совершенно точно, что Щеглов был на похоронах? – вдруг спросил майор Белоглазов.

– Конечно, был, – подтвердила мать Юры. – И долго там с нами просидел и потом домой меня повез.

– Во сколько это все было? – спросил майор Белоглазов. – Когда вы домой вернулись?

Вдова посмотрела на нас растерянно, вместо нее ответила дочь.

– Пятый час вечера был, – сказала она.

Мы переглянулись. В пятом часу вечера рабочий Котельников уже сидел в управлении и давал показания.

– А вы совершенно точно уверены, что до этого времени, до вашего возвращения домой, Щеглов никуда надолго не отлучался? – спросила я.

– Да нет, – снова отозвалась дочь Венглера. – Он все вокруг меня ошивался, замучил меня совсем, придурок…

Она состроила презрительную гримасу, за которой мне, однако, почудилось, что ухаживания Щеглова девочке-подростку все-таки понравились.

– Скажите, – спросила я, поворачиваясь к Венглер, – а ваш сын Юрий остался вместе со всеми на поминках после того, как вы уехали?

– Нет, он не хотел этого, – ответила вдова, – он вышел вместе с нами, потом куда-то отошел, сказав: «Мама, я сейчас» – и вот, больше не появлялся…

– А почему он вдруг отошел? – не унималась я. – Его что, кто-то позвал?

– Да, кажется, – подтвердила мать.

– А кто?

– Не знаю, не обратила внимания, – со вздохом сказала Венглер. – Я тогда была в полной прострации, ничего вокруг себя не замечала.

– Я видела, – вдруг сказала дочь покойного. – Его окликнул какой-то мужик с золотым перстнем на пальце.

– С золотым перстнем? – переспросила я, удвоив внимание.

– Ну да, такой большой мужской перстень с печаткой. Без камня, из одного только золота.

– А ты его знаешь, этого мужика с золотым перстнем? Видела его когда-нибудь прежде?

– Нет, откуда, – дочь Венглера нерешительно покачала головой. – Вот Юрка его точно знает, он и пошел к нему, как к своему хорошему знакомому.

– Как к хорошему знакомому, – повторила я рассеянно. – А как примерно он выглядел, этот мужик с золотым перстнем?

– Ну, обыкновенно, как. – Дочь Венглера задумалась. – Лицо такое гладкое, белое… Похож на Бобби Уильямса, знаете, есть такой американский киноактер… Но только Бобби Уильямс мне кажется очень красивым, а тот мужик мне сразу не понравился, в нем есть что-то отталкивающее. Тем более что он несколько старше американца.

Я очень пожалела в тот момент, что не знаю, кто такой Бобби Уильямс, тогда бы описание, сделанное дочерью Венглера, было бы мне немного понятнее. Однако я и без того почувствовала, о ком идет речь.

– Так, ясно, – сказала я, чувствуя, как ужасом снова сковывает мою душу. – И что было дальше?

– Ну, что, – дочь Венглера явно перехватывала у своей матери инициативу разговора. – Ну, я видела, как Юрка подошел к нему, и они о чем-то беседовали. Но потом Щеглов посадил нас в машину, и про Юрку как-то забыли, где он. Подумали, что он все-таки решил и дальше на поминках вместе со всеми оставаться.

И вдруг я почувствовала, как страшная, невыносимая тревога охватывает все мое существо. Наверняка с парнем случилось что-то неладное. Но если до сих пор его родственники ни о чем не догадались, что ж, тем лучше для них. Я же должна теперь действовать быстро и решительно!

– Послушайте, – решительно обратилась я к дочери Венглера. – Скажите мне, где находится ваш гараж?

– Гараж? – Дочь Венглера смотрела на меня несколько озадаченно. – А вам зачем?

– Нам надо съездить туда, кое-что посмотреть, – сказала я, кивая на стоящих за моей спиной оперативников. – Ваш брат говорил, что у его отца был тайник в этом гараже, где он прятал какой-то компромат…

– Какой компромат? – оживился майор Белоглазов. – На кого?

– Да если бы знать! – воскликнула я с досадой. – Юра Венглер мне про него рассказывал, но сам толком ничего не знал.

– Так что ж вы об этом до сих пор молчали? – сердито воскликнул капитан Фильченков.

– Выполняла волю покойного! – огрызнулась я в ответ. – Сергей Викторович своему сыну говорил ни за что с этим компроматом к ментам не ходить. Потому что менты в нашем городе все купленные, и его самого могут засудить, а бандитам ничего не будет! – И пока оба оперативника смотрели на меня, изумленные моей наглостью, я снова повернулась к дочери Венглера: – Послушайте! Ваш гараж, он отсюда далеко?

– Нет, вовсе нет! – с готовностью отвечала та. – Здесь, возле дома, наш гаражный кооператив. Если хотите, я вас провожу…

– Да, да, очень хотим, – заявила я, чувствуя, как внутри у меня все дрожит от волнения и страха. – Только, пожалуйста, собирайтесь быстрее. Сейчас дорога каждая минута.

Дочь Венглера, такой же симпатичный и живой подросток, как ее брат, оделась так торопливо, как только могла. Захватив с собой ключи, она повела нас в гаражный кооператив, и правда неподалеку от их дома. Это была типовая постройка, каких десятки в нашем городе: ровные и прямые ряды кирпичных гаражей, лабиринт переплетений улочек и проулков между ними. В этот поздний час здесь было темно, тихо и пустынно, только в небольшой будке ночного сторожа горел свет. Несмотря на то что кооператив был в двух шагах, майор Белоглазов поехал туда на машине, и мы погрузились в тряский милицейский «уазик». Костя Шилов и ребята следовали за нами на телевизионной «Волге».

Немного поплутав по гаражным переулкам, дочь Венглера показала рукой на очередные ворота. Удивление и тревога наши усилились, потому что дверь гаража оказалась приоткрытой, однако света внутри не было, и из-за нее не доносилось ни звука.

– Странно, – пробормотала дочь Венглера, осторожно приоткрывая скрипучую стальную створку пошире и заглядывая в темное пространство гаража. – Юрка, ты здесь, что ли? А что ж тогда свет-то не включишь…

Но ей ответила зловещая тишина. Дочь Венглера растерянно оглянулась на нас, ей, кажется, тоже стало не по себе.

– У Юры есть свой комплект ключей? – быстро осведомилась я, удерживая девочку от того, чтобы пройти внутрь гаража.

– Конечно, – пояснила она. – У него же тут мотоцикл, он на нем время от времени ездит и поэтому ключи носит с собой.

Я кивнула, отступила на шаг, приглашая оперативников первыми войти в гараж. Поняв меня, капитан Фильченков достал карманный фонарик и с предосторожностями вошел в гараж. Мы видели, как мелькает, рыская по голым кирпичным стенам гаража, тонкий лучик карманного фонаря, высвечивая то «Волгу» старой модели, то скромно притулившийся в углу мотоцикл, то полки с деталями и запчастями. Наконец под ногами капитана заскрипели доски деревянной лестницы, ведущей вниз, и луч фонаря скрылся где-то под полом.

– Он зачем-то полез в погреб, – вполголоса сказала дочь Венглера. – В погребе-то ему что надо?

И я жестом попросила ее помолчать. Впрочем, мы недолго ждали ответа на вопрос девочки. Вскоре из глубины гаража, вернее даже, из-под земли, послышался голос капитана Фильченкова:

– Леха, слышишь?

– Ну? – отозвался майор Белоглазов.

– Нашел я его.

– Как он?

– Хреново, – донеслось из погреба. – Слышишь, Леха, давай вызывай опергруппу и «Скорую помощь». Да «Скорой» скажи, чтобы ехали как можно быстрее: у парня черепно-мозговая травма и большая потеря крови, тут весь погреб в кровище…

– Да он хоть живой? – нетерпеливо переспросил майор Белоглазов.

– Да вроде живой. Пока, во всяком случае, – донеслось снизу. – Ты, майор, только не стой как столб, а поскорее вызывай «Скорую», иначе парню крышка…

Майор Белоглазов, вполголоса чертыхаясь, вытаскивал из кармана свой мобильник, готовясь вызывать подкрепление и «Скорую помощь». Я чувствовала, как дочь Венглера, стоявшую рядом со мной, била нервная дрожь. Она судорожно схватила меня за руку. Признаться, мне тоже стало страшно.

* * *

По счастью, «Скорая помощь» на этот раз оправдала свое название и приехала всего через пять минут. Вскоре вслед за ней прибыла машина с оперативной группой из областного управления внутренних дел. Врачи «Скорой» поспешно спустились в погреб доставать раненого Юру. Им помогал остававшийся в погребе капитан.

Бледное лицо Юры было залито кровью, в неверном свете фар милицейского «уазика» оно казалось мертвым.

– Его сильно били, – сумрачно констатировал осматривавший парня врач «Скорой помощи». Стоявшие рядом оперативники молча кивнули. – Ранение в голову нанесено тяжелым тупым предметом… Это может быть все, что угодно…

– Ладно, поищем, – отозвался один из оперативников-управленцев.

Оказавшись на воздухе, Юра пришел в себя, открыл глаза и слабо улыбнулся, заметив меня. Видя, что он шевелит побелевшими от боли губами, я наклонилась, приблизив ухо к его губам. – Они все забрали, – внятно прошептал Юра. – Все, и сверток, и какие-то бумаги…

– А сколько их было? – спросила я.

– Трое, – прошептал Юра. – Двое громадные, настоящие амбалы, а третий нормального роста, наверное, самый главный…

– А как выглядели те трое?

– С черными чулками на головах… В камуфляжных куртках… А у главного…

Внезапно Юра застонал и замолчал, в бессилии закрыв глаза: лицо его вытянулось, рот приоткрылся.

– Так, обморок, – констатировал врач «Скорой помощи». – Надо срочно везти в больницу, а то будет поздно.

Врачи засуетились, стали делать над распростертым на носилках телом Юры какие-то манипуляции, затем поспешно засунули носилки в кузов «Скорой помощи». Мы молча со стороны наблюдали эту суету.

Вдруг я заметила, что один из оперативников ведет к нам пожилого, небрежно одетого и заспанного на вид мужчину.

– Сторож кооператива, – негромко пояснил он, указывая на мужчину.

Тот со смесью удивления и страха смотрел на толпу милиционеров и сигналящую мигалкой машину «Скорой помощи».

– Сторож? – Майор Белоглазов выразительно присвистнул. – Это что же, вы проспали у себя в сторожке наш приезд? Хорошо же вы сторожите!

– Да задремал маленько, товарищ майор, – смущенно проговорил мужчина.

До меня вдруг отчетливо донесся запах алкогольного перегара из его глотки, и стоял он как-то не совсем прямо и твердо. Ей-богу, этот сторож легко и беззаботно относился к своим обязанностям!

– В котором часу вы заступили на дежурство? – спросил майор Белоглазов.

– Да около пяти вечера, – отвечал тот, поглядывая на оперативников недоверчиво.

– В этот момент вы были еще трезвый?

Сторож помялся, ничего не ответил.

– Ты давай не отмалчивайся! – подступил к нему в свою очередь капитан Фильченков. – Говори, когда ты успел набраться! Перед дежурством или уже во время?

– Да какое перед дежурством! – вдруг обиженно вскинулся сторож. – Я трезвым на дежурство пришел! Да этот баламут, Васька Малышев, приперся ко мне с бутылкой, давай, говорит, выпьем да выпьем! Васька Малышев с крекинг-завода…

– С крекинг-завода? – переспросила я испуганно.

– Здесь они все на крекинг-заводе работают, – подсказал Валера Гурьев. – Это же заводской спальный район!

Я кивнула. С одной стороны, это было так, но с другой – столько совпадений… Меня все это настораживало.

– Скажите, во время вашего дежурства что-нибудь подозрительное происходило? – спросил у сторожа капитан Фильченков.

Тот помялся, прежде чем ответить.

– Да приезжал кто-то чужой, – сказал наконец он.

– Уверены, что чужой? – спросил капитан.

– Конечно! Я ж в окно выглянул, посмотрел. Своих я всех знаю!

– На чем он приехал?

– Да «жигуль» у него был, по-моему, – сказал сторож. – Синяя «шестерка».

– Номерной знак не заметили?

– Нет, – гаражный сторож помотал головой. – Тут темно. А я пока к окну подскочил, машина уж за угол шмыгнула, я толком разобрать ничего и не успел.

– А зачем приезжали? – спросил капитан Фильченков. – Что тут делали?

– А я знаю? – пожал плечами сторож. – Я в сторожке сидел…

– И пьянствовал, – добавил Валера Гурьев вполголоса.

– Вы в сторожке сидели? Почему? – вспылил капитан. – Почему не пошли посмотреть, кто чужой сюда приехал и зачем? Это же ваши обязанности!

– Да я хотел было посмотреть, – проговорил сторож смущенно, – да этот Васька, сволочь, разорался: «Да куда ты лезешь, да на хрена тебе это надо!»

– То есть как это, зачем надо? – вспылил в свою очередь майор Белоглазов. – Вы же сторож тут! Или нет?

– Ну да, – тот смущенно помялся. – Это все Васька Малышев! И потом, когда крики и мордобой начались, я слышал… Васька опять мне: «Куда лезешь, еще прибьют на хрен. Сейчас правды-то нет…»

– И вы даже не позвонили в милицию, чтобы сообщить о происходящем?

– Да я все собирался, собирался, когда этот Васька ушел… Потом задумался немного… А потом вы приехали.

– Так, ясно! – Майор Белоглазов повернулся к бригаде оперативников. – Объявляй синюю «шестерку» в розыск. Пусть останавливают все синие «шестерки» и ищут троих мужчин, двух горилл и одного нормального роста, все в пятнистых камуфляжных куртках. А этого, – он кивнул на сторожа, – отправьте в управление, пусть он там все как следует расскажет…

– Да куда ж я поеду? – вскинулся было сторож. – У меня тут объект, его охранять надо…

– Заткнись! – рявкнул майор Белоглазов. – Ты его уже наохранялся, дальше некуда! Расскажешь операм про своего Ваську с крекинг-завода, где он живет и как его найти. Пусть его пощупают, что он за гусь…

– Сделаем, товарищ майор, – отозвался один из оперативников.

«Скорая помощь» с раненым Юрой Венглером уже отъехала. Майор Белоглазов в некоторой растерянности оглядывался вокруг, словно не зная, что ему теперь предпринять.

– А я уверена, что некая синяя «шестерка» стоит сейчас около проходной крекинг-завода, – ни к кому конкретно не обращаясь, объявила я. – Если нам здесь делать все равно больше нечего, не лучше ли поехать на нее посмотреть?

– Осмотром машин займутся органы ГИБДД, – строго сказал мне капитан Фильченков.

– Как же, ждите, – усмехнулся Валера Гурьев. – Так эти трое на своей «шестерке» по городу и катаются, ждут, пока их ГИБДД сцапает!

Я вдруг почувствовала, что решительно теряю терпение со всеми этими ментами.

– Так, послушайте меня, – решительно повысила я голос. – Мы здесь с вами попросту теряем время. Давайте-ка съездим сейчас на крекинг-завод, может быть, начальник охраны еще там. Мне интересно было бы с ним побеседовать…

Майор Белоглазов с сомнением покачал головой, но возражать не стал. Не знаю уж, что с ним сегодня происходило, но вот уже третий раз он прямо, несмотря на все свои сомнения, подчинялся мне. Это, с одной стороны, было приятно, но в то же время немного пугало.

Мы опять погрузились в милицейский «уазик», Костю Шилова и ребят я снова настойчиво попросила следовать на «Волге» за нами, сама не зная зачем. С одной стороны, это было очень глупо, ездить таким кортежем, с другой – Костя все равно бы сейчас не уехал домой, а увязался бы за нами. Однако места в «уазике» для всех все равно не хватило бы, и бросить свою машину посреди ночи Костя тоже не решился бы. Район здесь мрачный, криминогенный, мало ли что могло случиться с телевизионной машиной к утру.

Мы быстро, насколько позволял не слишком мощный двигатель «уазика», поехали в сторону крекинг-завода: до него от гаражного кооператива езды было всего-то несколько минут. И уже подъезжали к перекрестку, от которого одна улица сворачивала прямо к проходной завода, как вдруг я увидела, что с этой самой улицы нам навстречу выворачивает желтый бензовоз. Случайно подслушанный нами несколько часов назад разговор между начальником охраны крекинг-завода и стариком вахтером всплыл в моей памяти со всей ясностью, и я не понимаю, что сделалось со мной в эту минуту.

– Вон, вон! – вдруг истошно закричала я, показывая рукой на проезжавший мимо бензовоз. – Задержите его! Задержите вон тот бензовоз!

Майор Белоглазов посмотрел на меня удивленно, однако оставался невозмутим.

– Успокойтесь, Ирина Анатольевна, – проговорил оперативник. – Мы ищем синюю «шестерку», а не бензовоз.

– Черт бы вас всех побрал с вашей «шестеркой»! – завопила я, не помня себя от отчаяния и досады. – Остановите этот грузовик! Его надо досмотреть! Мы с Валерой слышали, что они собираются вывозить наркотики с крекинг-завода как раз на бензовозе!

– Вы уверены? – настораживаясь, спросил меня капитан Фильченков. – Что же вы нам сразу все не рассказали?

– К черту вас всех! – У меня, кажется, начиналась истерика. – Поезжайте за этим бензовозом, задержите его. Иначе они уйдут!

Майор Белоглазов страшно занервничал, оглядываясь то на меня, то на бензовоз, тем временем уже свернувший в боковую улицу и быстро набиравший скорость. Красный огонек его подфарника призрачно мерцал в темноте.

– Остановите его! – закричала я уже на пределе. – Они же уходят!

Майор Белоглазов нервно потер себе виски, потом, решившись, махнул рукой.

– Ладно, Коля, хрен с ней! – крикнул он водителю «уазика». – Давай жми вон за тем бензовозом!

Коля с готовностью послушался, свернул в боковую улицу вслед за исчезающим во тьме машиной, выжал полный газ. Старый «уазик» отчаянно взревел, затрясся, но в скорости прибавил немного.

– Блин, сволочь! – Шофер явно пожалел, что в моем присутствии нельзя выразиться как-нибудь поинтереснее. – Развалюха хренова! Этот драндулет уже десять лет как надо было списать, а я все на нем езжу!

Водитель машины выжимал скорость, сколько мог. Дорога вокруг крекинг-завода была порядком разбита, нас отчаянно трясло и швыряло на ухабах, я чувствовала, как подкатывает к горлу мучительная тошнота. Тем не менее, несмотря на все усилия, расстояние между нами и бензовозом сокращалось очень медленно. Совершенно очевидно, что там заметили преследование и прибавили газу. Более того, они включили желтую мигалку на крыше кабины, увидев которую майор Белоглазов заметно смутился.

– Эх, зараза, – сквозь рев мотора нашего «УАЗа» прокричал он с досадой. – Смотри-ка, они свою мигалку включили. Значит, нельзя по ним стрелять, они груженые едут!

– Груженые, а так чешут! – крикнул в свою очередь наш водитель, сжав зубы и выполняя на полной скорости крутой поворот. Нас со страшной силой тряхануло, машина накренилась, на мгновение мне показалось, что вот-вот мы опрокинемся. А только что этот поворот легко и спокойно прошел бензовоз, казалось, ничуть не уступавший нам в скорости.

– Давай-ка, Коля, включи мигалки, – скомандовал Белоглазов. – И потребуй по громкоговорителю, чтобы они остановились.

– Сами потребуйте, товарищ майор! – огрызнулся водитель Коля. – Не видите, чем я занимаюсь? – В этот момент наш автомобиль снова на полном ходу сделал поворот. Нас затрясло, отчаянно скрипнули шины об асфальт, я почувствовала, что еще немного, и нас унесет к черту. На какой же скорости должен был мчаться тот бензовоз с бензином, если мы на «уазике» не могли угнаться за ним?

Майор Белоглазов и в самом деле повернул какой-то рычаг на потолке кабины и нажал какую-то кнопку на пульте управления. Вытащив откуда-то микрофон, он проговорил в него:

– Водитель бензовоза, остановитесь! – И снова: – Водитель бензовоза «ЗИЛ-130», немедленно остановитесь!

Его слова гулким эхом отразились от стен спящих домов. Несмотря на рев моторов и скрип шин об асфальт, те, кто ехал в бензовозе, не могли их не слышать. Однако было такое ощущение, что бензовоз еще прибавил скорость.

– Ну, не подчинились они! – крикнул сидящий рядом со мной капитан. – Все! Раз так, звоню в ГИБДД, объявляю план «Перехват»!

И он вытащил свой мобильник, стал вызывать по нему дежурного диспетчера ГИБДД, объяснять ему ситуацию.

– Смотри, смотри, вот заразы! – вдруг закричал наш водитель. – Смотри, они на Волгоградский тракт пробираются! А у нас там сейчас ни одного поста нет!

И он изо всех сил надавил на педаль газа своей старенькой машины. В ответ мотор отчаянно взревел, затрясся, но тут же закашлялся, раздался оглушительный хлопок где-то сзади нас. Машину задергало, она сбавила скорость, стала словно спотыкаться. Водитель отчаянно матерился, не стесняясь уже никого и ничего.

– Давай жми, Коля! – истошно завопил капитан рядом со мной. – Жми, ради всех чертей! Смотри, они уходят!

– Какой – жми! – заорал в ответ Коля. – У меня же карбюратор бензином залило, сейчас мотор вообще на хрен заглохнет! Пусть мне правительство нормальную машину даст, тогда я за бандитами гонять буду!

Милиционеры заорали все трое разом, так что уже ничего нельзя было разобрать. Меня тоже охватило отчаяние. И в этот момент позади нас посигналили. Вперед вырвалась хорошо знакомая мне серая «Волга» и устремилась вслед за удаляющимся бензовозом.

– Смотрите, смотрите! – вдруг ошалев от радости, закричала я. – Это же Костя Шилов! Костя!

Конечно, Костя следовал за нами во время всей погони и, увидев, что с нашей машиной что-то творится, тут же обогнал ее и занял наше место. Захлебнувшийся бензином мотор кое-как пришел в норму, но теперь мы все-таки следовали за погоней, в темноте едва различая две мчащиеся на большой скорости машины.

То, что произошло дальше, показалось мне невероятным, происходящим словно в кошмарном сне. Улица в этом месте была узкая, по обеим сторонам ее стояли небольшие, старой постройки трехэтажные дома; неширокий тротуар и узенькая полоска высохшего и вытоптанного газона отделяли их от проезжей части. Мы видели, как Костина «Волга» вдруг заметно отстала от бензовоза, потом мотор ее бешено взревел, она стремительно дернулась вперед и ткнулась передком в широкое заднее колесо преследуемого грузовика. Удар был не слишком силен, но его хватило, чтобы бензовоз немного занесло вправо, он ударился о бетонный бордюр у дороги, неожиданно высокий в этом месте. От этого удара грузовик рикошетом отшвырнуло влево, снова занесло, и тут Костина «Волга» снова ткнулась носом в широченное заднее колесо бензовоза. Этого оказалось достаточно. Грузовик внезапно выскочил на пустынный тротуар, ткнулся передним колесом в стену дома, по счастью, не задев окно, ткнулся в нее изо всей силы, пыль и обломки старых кирпичей брызнули во все стороны. От удара бензовоз швырнуло на бок, опрокинуло, и он со страшным грохотом покатился кубарем, как огромная пустая бочка, разбрызгивая вокруг себя искры, осколки стекла и обломки металла.

Наш водитель бешено затормозил, машину занесло, швырнув в какой-то переулок, и тоже едва не опрокинуло.

– Ложись! – вдруг крикнул во все горло сидевший рядом со мной капитан Фильченков и стал наваливаться на меня сверху. – Пригнитесь, закройте голову руками! Сейчас полыхнет!

Я замерла, ожидая, что вот-вот грянет взрыв, подобный тому, что я уже пережила на крекинг-заводе. Но проходили одна за другой секунды, однако было тихо, только клокотал мотор опрокинувшегося на бок бензовоза. Поняв, что взрыв медлит, мы осмелели и решили выглянуть наружу. Вокруг все было спокойно, грузовик по-прежнему лежал на боку, его мотор продолжал работать, и обе его фары светились, отбрасывая два снопа призрачного в ночной тьме света. Около опрокинувшегося бензовоза мы разглядели фигуры двух мужчин – Кости Шилова и Валеры Гурьева. Они спокойно стояли возле лежащей на боку цистерны и что-то внимательно разглядывали. Тогда и я выскользнула из-под навалившегося на меня сверху капитана Фильченкова и направилась к месту аварии. Оперативники последовали за мной.

– Однако! – удивленно проговорил майор Белоглазов, увидев помятый бак бензовоза. – Мы-то думали, там полно бензина, а тут… хрен знает что тут!

Крышка цистерны во время невероятных кульбитов грузовика открылась, но вместо горючей жидкости из ее нутра показался край белого мешка. В одном месте этот мешок прорвался, и из него высыпалась на землю коричневая травяная труха.

Капитан наклонился, взял щепоть трухи, потер между пальцами, поднес к носу.

– Марихуана! – воскликнул он, скорчив злую гримасу. – Эх, ядрена мать! А мы думали, голову ломали, откуда это в нашей области травка в неимоверных количествах вдруг объявилась!

– Смотрите, смотрите! – Валера Гурьев показал на коричневую траву. – Вот она, начинка тех восьми железнодорожных цистерн, что разгружались вчера на крекинг-заводе!

Тем временем Костя Шилов и водитель нашего «уазика» вдвоем вытащили из помятой кабины бензовоза одного за другим двух мужчин солидной комплекции и богатырского роста. Рожи отнюдь не богатырские: круглые, пухлые, типично блатные, сейчас бледные, с закрытыми глазами. Они то и дело открывали глаза, глядели на нас тупо, лишь постепенно начиная понимать смысл происходящего.

– Вот! – воскликнул Павлик, решившийся наконец выбраться из «Волги» и подошедший к нам. – Вот этого я точно видел! – Павлик показал на одного из двух сидящих на земле с тупым видом амбалов. – Это он у меня пытался камеру отобрать, еще тогда, в столовой, во время банкета. И этого я тоже видел! – Старовойтов кивнул на второго амбала. – Он выходил из той двери в цеху, что ведет во дворик.

– И я тоже одного из них знаю, – сказала я. – Вот этот следил за мной сегодня утром, во время панихиды по Венглеру.

Майор Белоглазов согласился, оба амбала продолжали тупо и бессмысленно глазеть по сторонам, сидя на земле рядом с опрокинувшимся бензовозом. Позади нас, непрерывно приближаясь и отдаляясь, слышался рев моторов множества мчащихся мимо на большой скорости автомашин. Не иначе среди них и те, которые спешили нам на помощь, решила я. Но они, пожалуй, здесь уже были не очень и нужны, хотя в другом месте, вообще-то, могли пригодиться.

* * *

Кроме опергруппы и дежурной машины ГИБДД, на место катастрофы примчался еще и ОМОН. Крепкие ребята в пятнистых куртках с черными масками на головах быстро повыскакивали из своего автобуса, но, увидев, что дело уже кончено, в растерянности, словно обиженные, останавливались посреди дороги. Майор Белоглазов украдкой посматривал на меня, будто ожидая моих рекомендаций к действию. Признаюсь, это было и волнующе, и страшно одновременно.

– Думаю, на крекинг-завод надо бы все-таки поехать, – проговорила я робко. – И ОМОН пусть с нами тоже едет. Он там может оказаться очень полезен…

– Отлично. – Белоглазов огляделся. – Сейчас мы все отправляемся на крекинг-завод, и вы, ребята, тоже с нами. На всякий случай… Мало ли что там может произойти.

Омоновцы недоумевающе переглянулись, удивляясь, что майор Белоглазов так буквально следует моим пожеланиям. Да я и сама этому удивлялась. Тем не менее они погрузились в свой микроавтобус, мы – в свой драный «уазик», ко всеобщему удивлению, после пережитой погони еще не потерявший способности двигаться. Костя с Валерием и Павликом уселись в серую телевизионную «Волгу», передок у которой был изрядно помят, но ездить наша машина тоже еще была в состоянии. Возле опрокинувшегося бензовоза остались опергруппа да бригада работников ГИБДД. Сирены было приказано не включать.

К нашему удивлению, дедок-вахтер на проходной вздумал было чинить нам препятствия и не желал пропускать на территорию завода.

– Ну, не могу, ребята, хоть режьте – не могу! – уверял он. – Нет у меня приказа пропустить вас в такой час, а без приказа вас пущу – меня самого под суд отдадут! У нас с этим строго!

– Не можете пропустить, позовите начальника охраны! – сказала я строго.

– Не могу, милые вы мои, хорошие! Нет сейчас начальника охраны на заводе! Дома он, спит уже…

– Тогда позовите начальника караула!

– Я и есть начальник караула! Я и начальник, и весь караул, и все я. И не могу вас сейчас пропустить, не положено…

До меня вдруг дошло, что дедок попросту пьян. До майора Белоглазова тоже это дошло. Небрежно отстранив старика в сторону и велев одному из своих подчиненных пристегнуть его наручниками, он повел нас на территорию крекинг-завода. Мы следовали за ним.

– Так, – Белоглазов повернулся ко мне. – Что вы предлагаете делать дальше?

– Надо пойти в тот дворик к подъездным путям пятого цеха, – сказала я. – Вроде как ничего больше тут не горело. Может быть, не поздно обследовать грунт на предмет наличия там следов наркотиков?

– А затем шаг за шагом обследовать и территорию крекинг-завода, – добавил капитан Фильченков не без иронии. – Понятно… Для этого, между прочим, потребуется несколько бригад криминалистов.

– Послушайте, здесь где-то должен быть кабинет начальника охраны, – заявила я, не слушая его. – Может быть, мы найдем какие-нибудь улики там.

– Точно, да и его домашний адрес неплохо бы там узнать, – сказал майор Белоглазов. – Мне кажется довольно странным это совпадение с золотым перстнем на пальце – такая заметная улика. Однако поговорить с этим типом нам все равно надо на предмет выяснения алиби…

И только было мы направились к зданию заводоуправления, как в тот же момент где-то неподалеку от нас раздался страшный, душераздирающий женский вопль. Было понятно, что кричит не одна, а по меньшей мере две женщины. Вопль, возникший так внезапно, длился и длился, казалось, не в состоянии прерваться, от него холодело все внутри и ноги делались ватными. Лишь на мгновение мы, словно парализованные, замерли на месте. Но уже в следующее мгновение торопливо устремились туда, откуда он доносился, страшный, бесконечный, переходящий в душераздирающие всхлипывания и причитания, почти лишенный признаков человеческого голоса. Омоновцы, выхватив свое оружие, следовали за нами.

Уже издали я поняла, что этот страшный зов о помощи несется с дымящихся кипятком, благоухающих нефтью и бензином очистных сооружений крекинг-завода. Во вздымающихся с них над широкими ваннами очистных клубах пара я разглядела человеческие фигуры, скорчившиеся в неестественных позах на шатких деревянных мостках. Омоновцы тоже разглядели их и тут же рассредоточились, заняли позиции, взяли фигуры на прицел. Я же, словно сомнамбула, подходила все ближе и ближе, пока не увидела со всей достоверностью, что происходило.

Прежде всего я разглядела начальника охраны крекинг-завода. Золотой перстень на его пальце поблескивал в скудном заводском освещении. Видно было, как на его лице играет его обычная, нахально-циничная улыбка. Как за щитом, он прятался за двумя другими фигурами, в которых я узнала двух женщин: работниц в их обычных, напоминающих балахон, резиновых комбинезонах. Они были поставлены спиной друг к другу, и выражение их лиц было самое отчаянное. Я пыталась понять, что именно их держит вместе, наконец до меня дошло, что женщины связаны друг с другом веревкой на шее, а конец этой веревки, вернее, петли-удавки, начальник охраны завода держит в руке.

– Не подходить! – крикнул он весело и нахально. – У меня нож! Видите? Вот!

И он помахал в воздухе огромным ножом с широким лезвием.

– Всем отойти на десять шагов назад! – снова крикнул он. – Учтите, если вы начнете стрелять, я перережу им горло!

После этих слов омоновцы с оперативниками послушно отошли назад, что, видимо, доставило террористу немалую радость. Он цинично рассмеялся, слегка ткнул огромным ножом свои жертвы, и те отчаянно завизжали.

– Вот так! – крикнул он опять, сдавив удавку на шеях своих жертв. Крик женщин перешел в хрип, затем и вовсе умолк. – И оставаться всем на местах! Не вздумайте в меня стрелять! Даже если вы в меня попадете, я упаду так, чтобы утянуть их обеих вместе с собой! И обе сварятся заживо! Слышали? Мы все трое станем кусками вареного мяса!

– Как Шумков и тот рабочий, которых вы убили полгода назад? – спросила я, глядя на начальника охраны.

В ответ он цинично расхохотался, ничего не ответив. Казалось, происходящее забавляет его, доставляя огромную радость. Со своей позиции я отчетливо видела, как лучится весельем его лицо, как трясется от смеха все его тело. Не смеялись только его глаза, широко открытые и будто неживые, остекленевшие. Будто этот человек был в наркотическом опьянении, что, подумала я тогда, вполне вероятно.

– Ирина Лебедева! – закричал позади меня майор Белоглазов. – Ирина Лебедева, уйдите оттуда! Там опасная зона! Мы будем стрелять!

– Я вам дам – стрелять! – весело крикнул начальник охраны. – Учтите, если в меня попадет пуля, я нырну в кипяток вместе с ними! Нам всем будет крышка!

– Объясните, чего вы хотите! – крикнул майор Белоглазов. – Но в первую очередь немедленно отпустите женщин!

– Хрен я их отпущу! Вот, видели? – Он легонько ткнул обеих пленниц ножом, те снова завопили, протяжно, душераздирающе.

– Перечислите ваши требования! – крикнула я, незаметно подходя ближе к пышущему горячим паром отстойнику.

– Прежде всего, – закричал террорист, – уберите ОМОН! Дальше, дальше, ну?! – Снова тыканье ножом, снова отчаянный вопль и вой.

Омоновцы послушно отодвинулись еще назад, продолжая держать под прицелом террориста и его жертвы.

– Давайте, давайте! – Опять сумасшедший хохот. – И лучше всего убирайтесь отсюда совсем!

– Отпустите женщин! – крикнул майор Белоглазов. – Немедленно отпустите женщин!

– Слушайте мои требования! – закричал террорист. – Немедленно доставьте сюда обоих моих помощников! Затем пригоните мне машину с полным бензобаком. В машине должны быть триста тысяч долларов мелкими купюрами и три автомата с боекомплектом. Ну, быстро!

– Мы не можем доставить сюда ваших помощников! – крикнула я. – Во время задержания они были тяжело ранены!

Это сообщение, судя по всему, террориста немного смутило.

– Тогда предоставьте мне машину с оружием и деньгами! – упрямо повторил он. – Я поеду на аэродром авиационного завода. Там к моему приезду должен быть готов вертолет с полным баком и командой пилотов. И эти две поедут со мной! Все дальнейшие указания потом!

– Послушайте! – крикнул майор Белоглазов, багровея от натуги. – Машину вы сейчас получите, но вертолет так быстро устроить мы вам не сможем!

– Сможете, если захотите! – Над кипящей бездной разнесся его хохот. – А пока не прибудет машина и вертолет, мы втроем будем загорать здесь. Правда, девочки?

Он снова ткнул свои жертвы ножом в бок, ответом был хриплый и еще более отчаянный вопль. Мне показалось, что женщины на шатких деревянных мостках с удавкой на шее уже не помнили себя от ужаса и физической боли.

– Куда вы хотите лететь? – крикнула я стоящему над кипящей бездной террористу, незаметно подходя ближе к пышущему паром и нефтяными испарениями отстойнику. – На что надеетесь?

– Куда хочу лететь? Куда надо, туда и полечу! Может быть, в Москву, может быть, на ближайшую атомную станцию вертолет брошу! Такой фейерверк будет, что вы от него не скоро отмоетесь!

– Вы сошли с ума! – крикнул Белоглазов. – Одумайтесь, отпустите женщин! Суд учтет вашу добровольную сдачу! Слышите?

Ответом ему был только безумный смех.

– Правильно! – крикнула я. – Даже если суд все учтет, за три зверских убийства вас так или иначе ждет пожизненное заключение. Вы, Геннадий Мальцев! За что вы убили Венглера?

Начальник охраны самодовольно хмыкнул.

– За то, что совал нос не в свои дела! – крикнул он. – Не совал бы, был бы сейчас жив и здоров!

– А Шумков? – крикнула я. – Он тоже совал нос куда не надо?

Ответом мне опять был смех, и я могла понимать его как угодно.

– А от кого вы узнали, что Шумков собирал на вас компромат? – крикнула я. – От лаборантки Оксаны? Он что, просил Оксану об анализе содержимого пакетов, а она разболтала про это вам? Ведь вы же полгода назад считались ее женихом!

Террорист на мостках ухмыльнулся, посмотрел на меня сверху вниз торжествующе.

– Он ее всеми святыми умолял никому не говорить! – крикнул он. – И эта дурочка обещала! Она и до сих пор считает, что никому ничего не рассказывала! Ни мне, ни вам, вообще никому!

– А про трюк с сернистым ангидридом и азотной кислотой тоже она вам рассказала? – крикнула я, подходя еще на шаг ближе к очистным сооружениям.

– Тоже! – крикнул Мальцев. – И даже химический опыт мне в пробирке показала, как в смеси с кислотой этот хренов порошок растворяется. И формулу написала! И с нефтью потом смешала, и та взорвалась, мы два часа потом лабораторию отмывали! Девушки, они вообще всегда ко мне хорошо относились! Правда ведь?

Последовал новый тычок ножом и новый визг.

– Если девушки вас так любят, зачем вам понадобилась я? – спросила я, еще немного придвигаясь ближе. – Ведь это вы позвонили на телевидение и предложили нашему начальству организовать съемку репортажа о тяжелом труде работниц завода? А Щеглова вместо себя подставили! Ведь это были вы? Да?

– Вы очень догадливы! – крикнул террорист над кипящей бездной и самодовольно ухмыльнулся. – Почти так же догадливы, как покойные Шумков и Венглер!

– Спасибо! – крикнула я. – Но объясните, зачем тогда я вам понадобилась? Для подставы?

– Этот олух директор всегда готов свалить все беды на рабочих! – крикнул террорист. – И раз есть возможность взвалить вину на простую аппаратчицу, он и думать дальше ничего не будет. И расследование прикроет, и комиссию распустит. Его девиз: во всем виноват стрелочник! Тем более если окажется, что приехала тележурналистка из области и во время аварии отвлекала аппаратчицу от наблюдения за технологическим процессом…

Начальник охраны снова торжествующе захохотал, ткнул ножом в бок одну из своих жертв, та завизжала, хрипло и бессмысленно, но вскоре затихла.

– Как же это вам удалось свалить все на Щеглова? – крикнула я, незаметно подходя вплотную к очистным. Горячий пар вперемешку с нефтью пахнул мне в лицо так, что я едва не закашлялась. – Почему рабочий Котельников упрямо утверждает, что именно Щеглов приказал ему высыпать реактивы в железнодорожную цистерну? Почему?

– Да потому что он дебильный! – расхохотался начальник охраны. – Эх, до чего я люблю дебилов! Удобно с ними работать, что скажешь, то они и делают. Скажешь, что это Щеглов тебе приказал делать, он и будет думать, что это Щеглов приказал, и всем потом про это рассказывать! И позабудет ведь, как на самом деле все было-то!

Террорист снова пощекотал своих пленниц ножом. Вид у него при этом был самый счастливый.

– А Юра Венглер? – не унималась я. – Откуда вы узнали про тайник, который сделал его отец? Юра кому-то проболтался?

– Нет, этот сопляк умеет держать язык за зубами! Только это его не спасло!

– Как вы узнали про тайник Венглера? – крикнула я, чувствуя, что от натуги в горле у меня пересохло. – Скажите, как, если Юра никому про него не рассказывал…

– А что толку? – расхохотался начальник охраны. – Если есть способы узнавать речь по движениям губ.

– По движениям губ? – переспросила я непонимающе. – Что вы хотите этим сказать?

– Вы Анатолия, моего помощника, видели? Разговаривали с ним?

– Нет, не разговаривала.

– Вот поговорите! – Террорист на мостках заржал. – Тогда поймете!

– Но объясните…

– Ладно, хватит трепаться! – вдруг злобно закричал Мальцев, внезапно становясь серьезным. – Я тут стою слишком долго! Где машина? Если сейчас же не подъедет машина, я перережу женщинам горло! И уберите от меня эту бабу! Ну? Она мне на нервы действует!

– Ирина Лебедева, уйдите оттуда! – закричал майор Белоглазов. – Уйдите, я вас прошу! Не мешайте работе спецслужб! Пожалуйста! Не нервируйте террориста!

Я и в самом деле хотела уже отойти, но не смогла. Потому что сквозь завесу поднимавшегося над очистными сооружениями тумана я разглядела лицо Кости Шилова, появившегося за спиной террориста. Вслед за ним показались лица омоновцев. И до меня дошло, что Костя вспомнил про дыру в заборе, через которую мы пробирались на этот завод накануне, и провел через нее бойцов ОМОНа, которые зашли теперь за спину террориста, истерично кричащего и до сих пор еще ничего не замечающего.

– Уберите эту бабу! – продолжал требовать над кипящей бездной террорист. Видно было, что он сильно занервничал. – Слышите? Немедленно! И давайте сюда машину! Ну! Где ма…

Он не успел договорить. Блеснуло несколько коротких вспышек, звуки выстрелов показались хлопками игрушечных петард. Террорист замер на месте с изумленныи глазами. Покачнувшись, он стал заваливаться вперед и падать прямо в кипяток. Обе его жертвы, горло которых сжимала удавка, непременно должны были последовать за ним. Не могу описать, что тут со мной сделалось! Быстро, как только могла, я метнулась к шатким деревянным мосткам над очистными сооружениями. Невзирая на грозящую опасность, бросилась к готовым упасть в кипящую воду телам, одной рукой изо всех сил ухватилась за деревянные перила на краю мостков, другой обхватила бесчувственные тела женщин, старясь сохранить равновесие и не рухнуть вниз. Раненный насмерть террорист выронил огромный, страшный нож, мертвой хваткой вцепился в перила, но руки его слабели, пальцы разжались. И он рухнул в кипящий, бушующий поток, обдав нас всех водопадом горячих брызг, попавших мне и на лицо, и на руки, но странным образом я не почувствовала боли. В оцепенении глядела я на мутную бурлящую воду, где вскоре показалось человеческое тело, гонимое течением. В следующее мгновение оно всплыло на поверхность, и я увидела искаженное гримасой ужаса мертвое лицо синюшно-красного цвета с неестественно выпученными, как у вареного рака, глазами. Страшную картину эту я не забуду до самого последнего своего дня.

Тем временем к нам уже спешили по мосткам люди. Омоновцы один за другим запрыгивали на шаткие деревянные мостки, видимо, не опасаясь, что они обрушатся под тяжестью человеческих тел. Чьи-то сильные руки бережно повели меня прочь от шаткого и опасного сооружения. Двух женщин так же осторожно сняли с мостков, перенесли и положили на землю. Кто-то склонился над ними, стал освобождать удавку на шеях. Я видела, как бессильно поникли их тела, видимо, обе были еще без сознания. Вдруг кто-то бережно обнял меня за плечи. Обернувшись, я поняла, что это Костя Шилов. Потрясения прошедшего дня были так велики, что я не выдержала и, уткнувшись лицом в могучую грудь своего старого друга, разрыдалась. Сквозь рыдания я чувствовала, как Костя гладит меня по голове, и слышала, что он говорит мне какие-то невнятные слова утешения.

* * *

Вечером следующего дня мы вчетвером, я, мой супруг Володька, Костя Шилов и Валера Гурьев, сидели в палате у Юры Венглера, сына покойного Сергея Викторовича. Состояние его оставалось тяжелым: проклятые бандиты так расправились с ним, что потребовалась серьезная операция. Но теперь Юра был в сознании, хотя и очень слаб, и кое-как нам удалось упросить врачей пропустить к нему всех четверых, клятвенно обещая вести себя прилично и никак больного не раздражать.

Это, впрочем, не получилось при всем нашем желании. Потому что Юра Венглер непременно желал знать подробности нашего вчерашнего ночного приключения. Он глядел на нас восторженно, глаза его блестели, видно было, что он забыл на время и свою замотанную бинтами голову, и капельницу, висящую над ним, катетер от которой тянулся к его телу и прятался где-то под одеялом. Я всерьез опасалась, что еще немного, и он вскочит с постели и начнет как сумасшедший носиться по палате. Только после рассказа о жуткой гибели начальника охраны Мальцева он немого подуспокоился, печально смотря куда-то в сторону.

– Мне этот Мальцев никогда не нравился, – выслушав наш рассказ, сказал Юра Венглер. – Улыбка у него нехорошая была. Мне всегда казалось, что так улыбаться может только злой человек.

– Что ж, может быть, и злой, – сказала задумчиво я. – Зла он и вправду много понатворил и никаких особых угрызений совести по этому поводу, похоже, не испытывал.

– Жаль, что его живым не взяли, – вздохнул Юра Венглер. – Он многое мог бы порассказать о каналах поставки наркотиков, людях, в нем занятых.

– Конечно, жаль, – согласилась я. – Но что делать? Впрочем, в распоряжении милиции еще немало осталось данных. Эти двое амбалов, его сподручных, которые знают достаточно много. Потом лысый управленец с завода, через которого добывалась информация о том, когда и как прибывают в наш город составы из Чечни. Он, правда, клянется, что о наркотиках ничего не знал и думал, что речь идет только о керосине, но в милиции ему не особенно верят.

– Керосиновый бизнес был только прикрытием Мальцева, – сказал Валера Гурьев. – Я спрашивал у знающих людей, с нефтепродуктами в нашем городе все так хорошо схвачено, что левым способом никак хороших денег не заработать. Это все была маскировка для отвода глаз. Для того же Щеглова, который вообще весьма наивный человек. Для лысого управленца… Мальцев ему платил хорошие деньги, и лысый думал, что бизнес идет лучше некуда.

– Это ж удивительно, как этот Мальцев устроился, – сказал Костя Шилов. – Сам ни разу не побывал в Чечне, предпочитал, чтобы вместо него Щеглов туда ездил. Однако все нити контрабанды держал в своих руках, да ухитрялся так, что никто толком ничего не знал.

– Незадача вышла из-за этого вакуумного упаковщика, – сказал Валера Гурьев. – Саму эту установку милиция, конечно, будет искать, но уже теперь эксперты установили, что полиэтилен такого рода используется только в вакуумных упаковщиках.

– Они что, с его помощью паковали партии травы? – спросил Юра Венглер.

– Именно, – подтвердил Гурьев. – Но время от времени у них случались сбои, пакеты при транспортировке рвались, травка высыпалась на землю, и в конце концов это кое-кому становилось известно. Ну, бандиты, конечно, с такими были безжалостны.

– Твой отец, судя по всему, чисто случайно на них наткнулся, – сказала я Юре Венглеру. – Вряд ли Шумков перед гибелью успел ему что-то конкретное рассказать. Однако Сергей Викторович и сам имел глаза и умел видеть. Лысый управленец рассказывал, они ему даже предлагали дать на лапу, чтобы он заткнулся. Но Венглер не собирался молчать про такое!

– Удивительно, как все-таки беспечны люди! – засмеялся Валера Гурьев. – Представляете, они даже не потрудились содержимое тайника Венглера уничтожить! Просто привезли все и бросили в кабинете Мальцева. Милиция нашла там потом и этот тайник, и всю аппаратуру Павлика, и еще много всяких других улик.

– И что там было, в тайнике у отца? – спросил Юра Венглер с напряженным любопытством.

– Полиэтиленовый пакет с прилипшими частицами марихуаны, – ответила я, – вроде того, что обнаружили мы сами. Были и важные документы. Если бы Сергей Викторович со всем этим сразу пошел в милицию и вовремя были бы приняты меры, возможно, никакого бы взрыва на крекинг-заводе и не случилось, а твой отец остался бы жив!

Юра Венглер грустно потупился, услышав мои слова. Мы, понимая его чувства, тоже замолчали.

– Только не пойму одного, – тихо проговорил он, – как же так получилось, что бандиты узнали об этом тайнике? Клянусь, что никому, кроме вас, я про него не рассказывал!

– И я тебе верю! – сказала я. – Я сама долго над этим ломала голову и никак не могла понять, пока не узнала, что Анатолий, один из мордатых подручных Мальцева, глухонемой от рождения.

– Глухонемой? – переспросил недоумевающе Юра Венглер. – И что из этого?

– А дело в том, – стала объяснять я, – что почти все глухонемые умеют понимать человеческую речь по движениям губ говорящего. И Анатолий это умеет, что выяснилось совершенно точно на допросе в милиции. Вчера на панихиде ты, Юра, просто не обратил внимания, а я его заметила, он постоянно крутился неподалеку и все на меня глаза таращил. Да нахально так, мне даже не по себе стало. Нахально, но издали! Это меня и удивляло, издали-то ничего не слышно, там на панихиде музыка громко играла. Я же тогда не могла знать, что этому типу не слышать, а видеть нужно.

– Значит, – сказал Юра Венглер, – этот Анатолий просто по движениям губ понял, о чем мы говорим, и рассказал обо всем Мальцеву…

– А тот принял меры, – докончила я. – Наверняка он получил прямое указание от начальника охраны подслушивать, или, вернее сказать, подсматривать, за мной таким способом. Чтобы, если узнает что-то опасное для банды, успеть вовремя принять меры.

– Что, однако, ему ничуть не помогло! – усмехнулся Гурьев. – Этим нападением на тебя, Юра, они только окончательно засветились, и все. Мы же фактически шли по их следу!

– И что ж это за идея у них возникла, использовать Ирину Лебедеву в качестве подставы? Да ведь это же верный способ провалить любое преступление. Ирина Лебедева… ей ведь только намекни, она же сразу все распутает!

– Да ладно тебе, Валера, глупости говорить! – Я чувствовала, что щеки мои зажглись огнем удовольствия. – Все они правильно придумали и хорошо спланировали, и время правильное выбрали, и даже человеческий фактор учли. Но они же не могли предвидеть, что мой муж окажется химиком, да еще специалистом по нефти, который будет знать эту реакцию с сернистым ангидридом, приведшую к взрыву реактора!

– Вот именно! – расхохотался Валера. – Слышали, до чего она договорилась? Оказывается, это ее Вовику принадлежит вся заслуга в раскрытии преступления! Правда, Вовик?

И Валера наотмашь хлопнул моего Володьку по плечу, на что тот смущенно поморщился, но ничего не сказал. А я решила, что сейчас самый удобный момент, чтобы обнять моего Володьку за плечи и чмокнуть в щечку. Краем глаза я видела, что и Юра Венглер, и Костя Шилов смотрят на нас с грустной, немного завистливой улыбкой. Один только Гурьев широко ухмыльнулся с искренней радостью за нас.