Кряжимский, ввиду отсутствия Маринки, расположился в приемной за ее столом. От этого приемная стала даже как-то импозантней выглядеть. Сергей Иванович – человек видный, хотя и худощавый.

– Сергей Иванович, – я подошла к столу, – здесь у Маринки таблички должны быть.

– Таблички? – Кряжимский поднял брови и выдвинул ящик стола. – Сейчас посмотрим.

Порывшись, он вынул пачку картонок на веревочках и протянул мне. Я выбрала одну, на которой красным по белому написано: «Извините, у нас учет», повесила ее с обратной стороны входной двери и заперла ее на ключ.

Виктор уже снял куртку и пристроился на стуле возле Кряжимского.

– Кажется, намечается совещание, – предположил мудрый Кряжимский и сделал серьезное лицо.

– Вы, как всегда, правы, Сергей Иванович, – сказала я, снимая шубу, – нам, – я кинула взгляд на Виктора, – нужно с вами посовещаться.

Хотела сказать «посоветоваться», но «посовещаться» больше соответствовало моему положению руководителя. Кряжимский посерьезнел еще больше и даже вздохнул.

Я закурила, благо у Маринки на столе тоже стояла пепельница, и принялась пересказывать Кряжимскому все события, имевшие место быть за последние три дня, начиная со звонка Миши Коромыслова. Виктор тоже внимательно слушал, хотя кое-что ему уже успела доложить Маринка, а в последнем приключении он принимал самое непосредственное участие.

Закончив, я встала, чтобы приготовить кофе опять-таки ввиду отсутствия Маринки.

– Меня интересует больше всего вот что, – я щелкнула рычажком электрочайника и снова села на кресло, – вы слышали что-нибудь про захоронение радиоактивных отходов, о которых говорил Лютиков? Получается, если он не ошибся, все происходило примерно в девяносто четвертом году.

– Я тогда работал в областной газете. – Кряжимский снял очки и начал протирать стекла. – В то время кое-какие издания уже считали себя независимыми, но, по сути, конечно, это было не совсем так. Если бы это было так, то из этого дела могли бы раздуть такое! Если и не мировую сенсацию, то по всей России прогремели бы, это точно. Да и Гринпис подключился бы непременно.

– Так что же тогда произошло? – не выдержала я и поторопила Кряжимского.

– По-моему, это был девяносто третий год, – неторопливо продолжил Кряжимский. – Из федерального бюджета областной администрации выделили деньги на захоронение или утилизацию, точно не помню, радиоактивных составляющих топлива ракет среднего радиуса действия, которые, как вы знаете, хранятся у нас в поселке Шитово.

– Знаем, знаем, – я положила в три чашки кофе и залила его кипятком, – примерно то же самое сказал и Рома. Только он говорил, кажется, о радиоактивных боеприпасах.

– Может быть, и так, – кивнул Кряжимский, – но это не имеет принципиального значения. Дело в другом. Деньги, полученные на захоронение отходов, действительно около двадцати миллионов в долларовом эквиваленте, областная администрация перечислила на счет военного ведомства, которое должно было заниматься утилизацией.

– Кажется, я что-то об этом тоже слышала, – я подала всем кофе.

– У нас тогда много про это говорили, но только между собой, – согласился Сергей Иванович. – Деньги эти были растрачены, а отходы свалены просто в овраг. Произошла настоящая экологическая катастрофа. Хорошо еще, что отходы не выбросили в реку, тогда последствия могли бы оказаться еще более плачевными.

– И чем же закончилось дело?

– Во всем обвинили генерала Гулько, он стоял тогда во главе военного ведомства. Быстренько состряпали дело и посадили его, если не ошибаюсь, на десять лет, так что через три года он должен выйти на свободу.

– Вы сказали, Гулько? – переспросила я, хотя прекрасно слышала, что сказал Кряжимский.

– Гулько, – подтвердил Кряжимский, – кажется, Григорий Петрович Гулько. А почему ты спрашиваешь?

– Какого-то Гулько, сбежавшего из мест лишения свободы, убили два дня назад при задержании, – я взяла в руки чашку с кофе, подержала ее немного и снова поставила на стол. – Вчера утром об этом происшествии сообщили местные новости. Что-то мне говорит, что это тот самый Григорий Петрович Гулько, которого посадили на десять лет. И убили его рядом с супермаркетом «Поволжье», недалеко от клуба «Покер», где в тот вечер играл Коромыслов.

– Да-а, – заметил Кряжимский, – похоже, так оно и есть.

– Конечно, похоже, – в эвристическом порыве воскликнула я, – Миша мне говорил, что более подробная информация будет у него утром, он и встречу мне назначил поэтому на следующее утро. Полагаю, он встретился с Гулько где-то рядом с клубом, а может быть, и в самом клубе. А потом, когда он простился с Гулько, на того натравили милицию. Вполне возможно, что убили по неосторожности, если можно так выразиться. Скорее всего он действительно побежал, потому что документов наверняка не имел.

– Почему ты так думаешь? – Кряжимский нацепил на нос очки и уставился на меня.

– В новостях сказали, что он сбежал из мест лишения свободы несколько дней назад, – пояснила я. – Только непонятно, зачем ему понадобилось бежать незадолго до освобождения? Кстати, что с теми деньгами, которые выделили на захоронение отходов?

– Тех денег так и не нашли, – удрученно сказал Кряжимский. – Выделили еще денег. На этот раз все сделали как надо. Овраг, куда свалили отходы, более-менее зачистили, и об этом все надолго забыли – не до того было. Тогда как раз Белый дом защищали, это казалось важнее всякой экологии.

– Получается, – задумчиво произнесла я, – деньги-то испарились?

– Из бюджета, – уточнил Кряжимский, – но наверняка не из карманов Гулько.

– Тогда его побег кажется мне совсем не умным делом, – сказала я и сделала несколько глотков кофе. – Если он припрятал денежки, отсидел бы еще три года… По сравнению с семью годами это не так уж много… А потом жил бы в свое удовольствие. Двадцать миллионов… – мечтательно вздохнула я.

– Здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд, – пожевал губами Кряжимский. – Тогда я об этом особенно не думал, а сейчас смотрю на все по-другому. Свежим взглядом, как говорится.

– Интересно, что же вы увидели своим свежим взглядом, – иронично поинтересовалась я.

– Понимаете, – Кряжимский перевел взгляд с меня на молчащего Виктора, потом снова на меня, – тогда я не обратил внимания на то обстоятельство, что деньги перевели военному ведомству не частями, а все сразу. Ведь обычно как поступают? На тебе часть денег, начинай работать. Сделал часть, получи еще. А здесь всю сумму одним махом.

Я стала понимать, к чему клонит Кряжимский.

– Вы хотите сказать, – вставила я, – что деньги присвоил не один Гулько?

– Точно, Олечка, точно, – закивал головой Сергей Иванович, – ты совершенно права. Григорий Петрович наверняка с кем-то поделился.

– Если бы мы знали, с кем, – задумалась я, – то могли бы почти наверняка знать, кто убил или, правильнее сказать, кто стоит за убийствами Коромыслова и Егорова.

– Ты совершенно права, – заявил Кряжимский.

Я достала сигарету и закурила.

– А кто может быть подельником Гулько? – спросила я. – Все происходило так давно.

– Давай рассуждать. – Кряжимский отхлебнул кофе. – Кто в области распоряжается деньгами?

– Ну то есть как кто? – удивилась я. – Губернатор, конечно.

– В целом ты права, – кивнул Сергей Иванович, – но губернатор определяет только стратегию, а конкретные команды дает министр финансов области. В девяносто третьем году еще не было областных министерств, они образовались немного позже, а существовали отделы при администрации области. Так вот, начальником финансового отдела тогда был нынешний наш губернатор Дмитрий Алексеевич Парамонов.

– Ну и ну, – я едва не свистнула, – значит, это он…

– Я бы не стал торопиться с выводами, – тормознул меня Кряжимский, – но мне кажется, ты недалека от истины.

– Что значит недалека? – вопросительно взглянула я на своего зама.

– Ну, скажем так… – замялся Сергей Иванович, – наверняка это утверждать нельзя.

Я поняла, что он немного сдрейфил. Еще бы не сдрейфить, с пониманием подумала я, ведь это же не шутка – губернатор области. Это почти что царь Тарасовской губернии. Одного его слова достаточно, чтобы человек просто-напросто исчез с лица земли. Если я и преувеличиваю, то лишь самую малость.

– Ладно, – согласилась я, – не будем ничего утверждать, а просто порассуждаем еще немного. Гипотетически, так сказать. Почему Гулько взял всю вину на себя? Почему ничего не сказал на суде?

– Не думаю, что на твой вопрос можно ответить однозначно, – нехотя произнес Кряжимский, – тем более что мы рассуждаем гипотетически, как ты сказала.

– Да, да, – подбодрила я его, – конечно, гипотетически. Но я пока вижу на этот вопрос только один ответ. Ему пообещали оставить за это его долю, вот и все.

– Ну, свои-то денежки Гулько давно припрятал и отдавать никому не собирался, – заявил Кряжимский. – Скорее всего ему пообещали скорую амнистию, если он возьмет всю вину на себя. Этим-то и объясняется то, что он не сдал на суде своего подельника.

– А подельник его обманул и оставил гнить за решеткой, – закончила я его мысль.

– Вот именно, – согласился Сергей Иванович, – или Гулько вообще пообещали условное наказание. Не забывайте все-таки, что он был генералом. А как сказал один наш полковник, руководитель силового ведомства, когда ему вручали генеральские погоны, генерал – это не звание, это просто счастье. И вот этого счастья Гулько лишился. Обидно.

– За такие деньги можно снести и не такую обиду, – довольно цинично заметила я. – Но что же у нас получается в конце-то концов?

– Мне это видится так, – более смело продолжил Кряжимский, – Гулько, конечно, был потрясен вынесенным ему приговором, но сначала еще надеялся, что его скоро амнистируют. Когда же этого не случилось, он затаил обиду, и обиду нешуточную. Проходил год за годом, а в тюрьме они тянутся намного дольше, чем на воле… Денщика опять же рядом нет… Обида копилась и копилась… Он вынашивал планы мести, но сделать ничего не мог.

– Ну, подождал бы еще три года-то.

– О, – воскликнул Кряжимский, – три года для человека, горящего желанием отомстить, это огромный срок. Гулько решил сбежать. То есть, я хочу сказать, что сбежать он наверняка решил намного раньше, но требовалось тщательно подготовить побег. Ведь если бы его поймали, то месть отодвинулась бы на неопределенный срок, а то и вовсе стала бы несбыточной мечтой.

– И как же, по-вашему, он собирался отомстить своему обидчику? – сгорая от любопытства, спросила я.

– То, что он сделал, – сказал Кряжимский, – ты и сама уже знаешь. Гулько обратился к нескольким журналистам, чтобы опубликовать документы, содержащие, полагаю, компромат на Парамонова. Речь, безусловно, идет о бумагах, подтверждающих причастность последнего к той давней истории девяносто третьего года. Думаю, это могло быть распоряжение о переводе денег за его подписью или еще что-то в этом роде…

– А почему Гулько обратился именно к Коромыслову, Егорову и Лютикову?

– Может, он и еще к кому-то обращался. – Кряжимский посмотрел на меня поверх очков. – Не забывай, что он не был на свободе семь лет, за это время многое изменилось. Появились новые издания, а старые канули в Лету. Он просто не знал, к кому надо идти, и обратился к первым попавшимся.

– Теперь понятно, – задумчиво произнесла я, – почему все журналисты решили доверить эту информацию мне.

– Правильно понимаешь, – кивнул Кряжимский. – Если бы Лютиков – а у него в принципе была возможность дать этот разгромный материал в своем «Гласе народа» – опубликовал его, резонанс был бы мизерным, ты же знаешь, какой у него тираж. Статью бы просто не заметили. Коромыслову и Егорову просто не дали бы возможности для такой публикации; их издания под контролем губернатора. Вот они все и обратились к тебе. «Свидетель» – самое крупное независимое издание в нашей области.

– Судя по тому, – заявила я, – что Коромыслова и Егорова убили, а Лютикова тяжело ранили, губернатору или его приближенным известно, что генерал сбежал из тюрьмы. Как он об этом узнал? Неужели ему сообщают обо всех сбежавших преступниках?

– Обо всех, естественно, не сообщают, – снисходительно улыбнулся Кряжимский, – а о Гулько могли и сообщить. Он ведь не совсем обычный преступник; как-никак бывший генерал. Но есть и еще одна версия, раз уж ты об этом заговорила. Она, конечно, слабее первой, но тоже имеет право на существование. Можно предположить, что генерал ждал-ждал, что его освободят, а не дождавшись, решил, что о нем просто-напросто забыли, и решил о себе напомнить таким вот неординарным способом. Может быть, он даже как-то связался с губернатором или с кем-нибудь из его людей. Это глупо, конечно, но чего только в жизни не бывает…

– И как должен был отреагировать губернатор на это напоминание?

– Видимо, за Гулько сразу же установили слежку, ничего конкретного ему не ответив. А тогда уж он ожесточился и кинулся к журналистам. Но все-таки первая версия мне кажется более правдоподобной.

– Почему его сразу не убрали? Это ведь для губернатора ходячая бомба. Тем более почти через месяц очередные выборы губернатора.

– Наверное, его не сразу нашли, ведь губернатор все-таки не бог, хотя и достаточно влиятелен. А для того чтобы поговорить с Парамоновым, Гулько не обязательно было с ним встречаться, достаточно позвонить в приемную и назвать свою фамилию. Наверняка Дмитрий Алексеевич ее неплохо помнит. Хотя есть такая вероятность, что губернатор до сих пор ничего не знает об этом Гулько, а действуют его подручные, понимающие всю нависшую над их боссом, а следовательно, и над ними опасность.

Кряжимский вздохнул и двумя глотками допил остывший кофе.

– Все, – сказала я, поднимаясь, – совещание закончено, я знаю, что нужно делать.

– Может, и меня поставишь в известность о своих намерениях? – поднял голову Кряжимский. – Не забывай, что теперь, когда они знают, что Лютиков встречался с тобой, над нами всеми висит дамоклов меч.

– Ну конечно, Сергей Иванович, – кивнула я, – тем более что мне понадобится ваша помощь. Вы попытайтесь, пожалуйста, узнать, остались ли у Гулько в Тарасове родственники, и если да, то где живут. Они могут что-то знать о документах. Теперь только их публикация в «Свидетеле» может нас спасти. А мы с Виктором отправляемся в больницу – справиться о здоровье одного пострадавшего.