Глава 1

Наверное, многие замечали такую закономерность: стоит машине выйти из строя, так и погода сразу становится хуже некуда. Непролазная слякоть, ветер и дождь или пекло и пыль — вариантов много, но в моем случае погода избрала для меня первый вид наказания.

Стоя на остановке, я сиротливо куталась в плащик и жалела себя, несчастную. Конечно, что-то я смогла предусмотреть — надела старый плащик вместо нового, недавно приобретенного роскошного пальто, взяла зонтик, натянула на ноги кожаные ботинки вместо любимых замшевых, но разве с природой поспоришь? Косой холодный ливень коварно хлестал со всех сторон, хотя неприятнее всего были глянцевые веера жидкой грязи, вылетающие из-под колес проносящихся мимо беззаботных счастливцев. «О, где ты, подруга дней моих суровых?» — тоскливо думала я о своей «Ладе», ловко закрываясь зонтиком и подальше отскакивая от дороги, где хищно колыхалась бесцеремонно потревоженная очередным автомобилем бездонная маслянистая лужа.

Владельцы даже самой захудалой самоходной техники знают, что порча погоды после поломки автомобиля неизбежна так же, как после мытья оного или при сушке полотенец на балконе. Как-то там теперь моя верная-верная «Лада»?..

Проблемы начались еще рано утром по пути в аэропорт. Кряжимский, бессердечно бросив нас на произвол судьбы, улетал на юг в коротенький отпуск и попросил подбросить его до вокзала. Отдыхать он любил обстоятельно, со вкусом и комфортом, вещей всегда с собой брал много, но, когда появился в дверях подъезда с очередным необъятным чемоданом, у меня появилось подозрение: наверное, он забыл, что я езжу не на грузовой машине типа «КамАЗ», а на скромной легковушке. Моя «Лада» аж присела, когда, хлопнув багажником, на сиденье рядом плюхнулся Сергей Иванович.

Выруливая со двора, я косилась одним глазом на своего неразговорчивого сотрудника, менее всего почему-то похожего на счастливого курортника. Был он непривычно хмур, взъерошен, неопрятен и помят, как человек, который устал настолько, что махнул на себя рукой. А ведь Сергей Иванович был единственным человеком в редакции, который не зевал по утрам и всегда был на зависть собранным, точным и аккуратным. Я почувствовала укол совести — нужно было, наверное, давно отправить его в отпуск. Частенько на нем и держалась наша газета. Я выполняла свои обязанности босса постольку-поскольку, с энтузиазмом занимаясь собственно журналистикой, а нудная организационно-хозяйственная работа ложилась на плечи Сергея Ивановича. «А ведь еще сама везу незаменимого сотрудника в аэропорт», — грустно думала я, представляя себе две недели без Кряжимского. До чего же мы все привыкли друг к Другу…

— Сергей Иванович, что-то случилось? — наконец не выдержала я. — На вас прямо лица нет.

— Да нет, Оля. Все в порядке. — Он помолчал, затем добавил:

— Просто иногда получается так, как мы совсем не ожидаем, а порой меньше всего хотим, чтобы произошло то или иное событие.

— Может, я могу чем-то помочь? Вы же знаете, мы все готовы все сделать для вас. Готовы под самым сенсационным материалом поставить вашу фамилию, — сделала я попытку пошутить. — Готовы даже на такую жертву!

Он едва заметно улыбнулся:

— Боюсь, Оля, что здесь ничем не поможешь!

«Лада» вдруг чихнула и дернулась, бесцеремонно прерывая наш тет-а-тет.

— Уже ничего не исправишь, — бормотал Сергей Иванович, погруженный в свои невеселые мысли. — Я такое натворил, что и… — Он махнул рукой и отвернулся к окну. — Забудьте, Оленька.

Я встревоженно посмотрела на него, но тут «Лада» чихнула еще раз и затряслась.

— Нет, нет, нет! — испуганно запричитала я, мгновенно забывая обо всем. — Что с тобой, солнце мое? Ты не можешь так поступать, это нечестно!

Посмотри на меня, я вон сколько тружусь — и ничего!

— Так она же не человек, — резонно заметил Кряжимский, — Но и ей отдых и забота нужны, иначе никак.

Я, увы, не принадлежу к тем чудо-женщинам, которые в подобных случаях с холодным мужеством открывают капот, хладнокровно созерцают запутанный, как разъяренные змеи в мешке, клубок проводов и прочие загадочные приспособления, находят неисправность и мгновенно устраняют ее. Мы кое-как с грозно взрыкивающим мотором и частыми непредусмотренными остановками добрались до аэропорта. Времени оставалось впритык. Сергея Ивановича у меня буквально похитил невесть откуда появившийся Ромка, и, нагруженные чемоданами, они оба с удивительной быстротой исчезли с глаз долой. Я успела только помахать Сергею Ивановичу рукой, когда он, уже освобожденный от своего немыслимого багажа (что же он все-таки, интересно, с собой везет?), проходил регистрацию. Рядом возник Ромка.

— Эх, море! — мечтательно произнес он, провожая глазами скрывающегося за дверями Кряжимского. — Жара, оживление, веселый шум…

— Вот-вот, прямо наша редакция, — согласилась я. — Как кстати, что рабочий день уже начался.

Ромка поперхнулся, неуверенно вякнул утратившим одушевление голосом что-то про дельфинов и чаек, но тут же воспрянул духом, ибо работу свою любил.

— Довезете? — с надеждой спросил он.

— С удовольствием бы, — мрачно ответила я. — Но боюсь, сегодня не я езжу на «Ладе», а она на мне.

Докатившись, по-другому и не скажешь, до станции техобслуживания и оставив там свой закапризничавший автомобиль, я решила забежать домой пообедать и переодеться. Небо угрожающе темнело, и в результате на работу я добралась только к трем часам, насквозь промокшая, клацая зубами от холода, но преисполненная боевого духа и упрямой бодрости.

При виде меня Маринка только пискнула и убежала варить кофе. Я едва успела снять плащ, сменить обувь, как она уже вошла в кабинет, торжественно держа поднос в руках.

— Ax, — блаженно выдохнула я, хватаясь за чашку с дымящейся жидкостью. — Ты — чудо!

— Спасибо, я знаю, — скромно ответила Маринка. — Ромка нам уже успел рассказать про твои проблемы.

Она заботливо оглядела меня и со знанием дела сказала:

— Ничто так не согревает, как кофе. С коньяком.

Я подозрительно посмотрела в чашку, а подняв глаза, увидела перед собой маленькую бутылочку отличного коньяка.

— НЗ, — пояснила Маринка. — Храню специально для подобных случаев. — И умчалась, не дав обвинить себя в пьянстве на рабочем месте. Вернее, в подстрекательстве к оному.

Растроганная подобным вниманием к своей персоне, я умиротворенно села поглубже в кресле, подтянув коленки к подбородку — босс я или нет, в конце концов, — протянула руку к бумагам на столе, собираясь неторопливо просмотреть, что появилось новенького, как за стеной послышались шум и возмущенные голоса, потом дверь ко мне с грохотом распахнулась, и на пороге возник воинственного вида дедушка.

— Ага! — обличающе провозгласил он. — Я вам устрою неприятности, — и резко замолчал, ошарашенно глядя на меня, промокшую, с ногами в кресле, а главное — на бутылку коньяка, стоящую рядом.

— Вот он, вертеп, — протянул он сквозь зубы. — Зато ничтоже сумняшеся про порядочных людей пишут!

В кабинете беззвучно возник наш фотограф Виктор, при случае и телохранитель, приобнял дедушку за плечи и легонько подтолкнул посетителя к выходу. Видимо, удовлетворенный увиденным безобразием, старичок послушно позволил себя вывести, но весь вид его свидетельствовал о том, что он еще вернется.

Я вздохнула. Старичок стал редакционным бичом божьим, неведомо за какие грехи посланным на нас: как-то в одной из статей мы упомянули его внучка, отбывавшего наказание в местах не столь отдаленных за вооруженный грабеж, и с тех пор от взбеленившегося родственника не было никакого спасения. Он засыпал нас гневными письмами, а администрацию — жалобами на наши клеветнические измышления, позорящие имя добрых людей и нарушающие их законные права и интересы. Проблема же состояла и в том, что были в администрации люди, тоже недолюбливавшие газету за откровенность, особенно некий Стопорецкий, как и дедушка, обиженный на одну из публикаций Кряжимского. Так что, можно сказать, различные проверки и предупреждения сыпались на нас одни за другими.

— Жди теперь вестей, — ехидно заметила с порога Маринка.

Я показала ей язык — мол, переживем, и не такое переживали.

Свои люди в стане врага — это так приятно! Моя приятельница Александра обещала предупреждать меня о новых кознях, которые приготовит нам Стопорецкий, вот я и решила заглянуть к ней, закончив вечером отбор материалов для следующего номера «Свидетеля». Впрочем, ради этого я могла к ней и не заходить, она и так всегда помогала, просто давно не виделись. К тому же, работая в администрации, Александра была просто бесценным кладезем информации, и, перепрыгивая через лужи, я уже мысленно прокручивала в голове планы пары интересных статей.

Сокращая дорогу, я свернула в переулочек. Несмотря на совсем не позднее время — часов десять вечера всего, — улицы были пустынны: погода разогнала по домам даже влюбленные парочки. Здесь же почему-то было на редкость оживленно. У одного из домов стояла милицейская машина, суетились люди.

«На ловца и зверь бежит», — заинтересованно подумала я, походкой хищника-добытчика приближаясь к месту происшествия. У подъезда остановилась еще одна машина, из нее вылез человек с сумкой и фотоаппаратом наперевес. О, да тут произошло что-то серьезное! Я предвкушала горяченькое событие, а рука сама собой уже потянулась к сумочке за телефоном — пора было набрать номер Виктора.

У подъезда, хватая себя за щеки и в ужасе качая головой, импульсивно охала плотная женщина лет пятидесяти, в накинутом на плечи кожаном пальто и тапочках на босу ногу, что-то взахлеб рассказывая стоящему перед ней с каменным выражением лица милиционеру.

— А ведь так пел, так пел! — донеслись до меня обрывки фразы. — И ведь вот что еще, знаете…

Капитан уцепился за меня взглядом, как утопающий за спасательный круг.

— Минуточку, Валерия Борисовна, — кивнул он женщине, козырнул мне и представился:

— Капитан милиции Палех Андрей Сергеевич. — И торопливо добавил, осторожно обходя женщину:

— Не согласились бы выступить в качестве понятой? Были бы очень признательны за помощь.

Я прямо-таки возликовала от такой удачи, но виду не подала.

— Ой, и не знаю! — Я даже сделала маленький шажок назад, всем своим видом изображая сомнение и нерешительность. — А что случилось? Да и поздно уже как-то…

— А я вам чем не подхожу? — поджала губы Валерия Борисовна, метнув на меня ревнивый взор. — Я-то Степу и знала лучше. Соседи все же.

— Вот поэтому вам и не положено быть понятой.

Вы являетесь ценным свидетелем и можете сообщить нам немало полезной информации. А понятым должен быть, что называется, человек со стороны, — терпеливо объяснил капитан, продолжая обходные маневры. — Ваши показания будут занесены в протокол и станут одним из ценных доказательств.

А пока можете рассказать о том, что произошло, нашему сотруднику.

— Саша, — обратился он к совсем еще молодому человеку, только-только, наверное, еще начинающему работать, или даже стажеру, а потому полному энтузиазма и рвения. — За работу!

К облегчению капитана, Валерия Борисовна без возражений мгновенно переключилась на нового слушателя:

— Так я говорю, такой крик стоял! А к нему опять приходил тот… Я все еще удивлялась, что порядочному взрослому человеку надо от этого молодого обалдуя, бездельника певчего! А оно ведь вон как обернулось!

Капитан, с облегчением вздыхая, поспешно увлек меня в подъезд.

— Вот ведь настырная… — пробурчал он. — Идемте, идемте, это ненадолго. Нам на третий этаж.

— А.., э… — растерянно помекала я для приличия, хотя ноженьки сами несли меня наверх, едва не опережая капитана. Нечасто приходится нам, журналистам, добираться до места происшествия с таким комфортом.

— Ничего не трогайте, — предупредил меня капитан. — Ваша задача — просто смотреть, а потом вы распишетесь в протоколе осмотра места происшествия, тем самым подтвердив, что присутствовали при всех совершаемых нами действиях.

— А что случилось-то?

— Парня этого убили. Вам плохо не будет?

Я храбро помотала головой, и мы вошли в маленькую однокомнатную квартирку. В ней было как-то пустынно и неуютно; деловито ходившие по ней, занятые своим делом чужие люди придавали жилищу еще более сиротливый вид. Было тесновато; в углу напротив двери жался к стене мужчина средних лет, видно, выловленный, как и я, на улице случайный прохожий. В центре же комнаты, на полу неподвижно распластался в луже крови парень лет двадцати с тремя пулевыми ранениями в груди.

Я широко раскрыла глаза — где я могла видеть этого парня? Где?..

Капитан не правильно истолковал мое поведение — я застыла как столб на пороге — и обеспокоенно спросил:

— Вы как?

— Нормально, — вздрогнула я. — Непривычно как-то…

Он невесело хмыкнул.

Пока Палех записывал имя второго понятого, я во все глаза глядела по сторонам. Что же так пусто?

А, вон и две сумки у стены. Собирался куда-то, наверное, человек, но не вышло. На столе опрокинутый стакан и разлитый чай; у окна, на полу, разбитая пепельница, маленький обшарпанный коврик сбился в гармошку, да и стол как-то наискосок стоит. Дрался с кем, что ли?

— Имя?

— Что? — отвлеклась я.

— Скажите, пожалуйста, ваше имя и адрес.

— А… Ольга Юрьевна Бойкова. Улица., дом.. квартира… — я настороженно покосилась на капитана.

Он, чуть нахмурив брови, пристально смотрел на меня слегка затуманенным взором. Вспомнит, не вспомнит? Уж наверняка фамилия моя ему знакома, и далеко не все в милиции нежно любят мою газету.

Я даже затаила дыхание. Уф, не вспомнил!

Мимо прошел человек с пушистой кисточкой в руках, мазнул ею по выключателю почти у меня под носом. Я чихнула.

Еще один, — удовлетворенно произнес чело век.

Я посмотрела на выключатель. Среди множества смазанных следов четко выделялись черным контуром на белом фоне несколько «свежих» отпечатков.

Вместе с Петром, вторым понятым, мы послушно стояли в углу, стараясь не мешать и выполнять время от времени команды типа «посмотрите сюда, видите, это осколки от разбитой пепельницы. И на них хорошо видны чьи-то отпечатки. Мы тщательно упаковываем осколки и изымаем их. Распишитесь-ка здесь. А теперь посмотрите сюда…»

Убитого звали Степан Александрович Поликин.

Учился он в политехе и, судя по всему, был наркоманом. Парень лежал, завалившись набок, откинув левую руку в сторону, так что даже мне нетрудно было заметить пятна на венах.

— Эх, допелся парень, Степа-баюн, — вздохнул следователь, что-то записывая в протокол.

— Почему баюн? — поинтересовался специалист, с которым они вместе осматривали труп убитого.

— Да все соседи его так звали. Рассказчик, говорят, был замечательный, стихи писал и песни пел.

Мне уж все уши прожужжали.

— Вот кто-то и позаботился, чтобы он лишнего не пропел, — неодобрительно заметил врач. — Ладно, пиши: «Смерть наступила предположительно двадцать четыре часа назад, от трех огнестрельных ранений в грудь, два из которых…»

Я совсем притихла в своем углу, чувствуя, как нехороший холодок ползет по спине. Степка-баечник! Ведь про него рассказывал мне Кряжимский.

Говорил, у парня талантище на четверых, журналистская работа по нему просто плачет, но дурак, сидит на игле и связался с какой-то темной компанией. Кряжимский пытался ему помочь, даже хотел как-то привести в редакцию, но парень раз за разом не выдерживал и срывался. Не слыша, что мне говорит следователь, я машинально кивнула, не отводя от Степы глаз.

Сергей Иванович, помню, сильно расстраивался и злился, но в последний раз был зол, как сто чертей. Я и не подозревала, что он способен проявлять столь сильное негодование. Степа пытался бросить, но от него ушла девушка, и он в очередной раз сорвался. Кряжимский тогда рявкнул, что убьет дурака, чтобы не мучился.

Так кого же видела соседка? Наверняка Кряжимский заходил к Степе перед отъездом. Стараясь успокоиться, я прислонилась к стене и нечаянно задела старую вешалку на массивных деревянных ножках. Она чуть сдвинулась в сторону, я же просто приросла взглядом к полу. Закатившись за вешалку, на полу лежала зажигалка Сергея Ивановича. Сомнений не оставалось — мы с Маринкой сами выбирали ее пару лет назад в подарок Кряжимскому на его юбилей. Вещь была «с изюминкой», серебряная, невероятно изящная и неизбежно привлекающая восхищенное внимание. Я тогда выдержала жестокий бой сама с собой, чтобы не оставить зажигалку себе, а Кряжимскому подарить что-нибудь другое.

Купив ее, мы с Маринкой отдали подарок ювелиру, чтобы тот выгравировал инициалы. Сергею Ивановичу подарок очень понравился, и с тех пор он принципиально пользовался исключительно ею, сама видела вчера вечером…

Закатив глаза, я пошатнулась и рухнула, коршуном бросаясь на зажигалку и окончательно роняя вешалку. Капитан и врач, осматривающие труп, вздрогнули и обернулись.

— Простите, — прошептала я, шаря по полу дрожащими руками и суя зажигалку в карман плаща, пытаясь встать. Капитан и Петр одновременно подали мне руки, чтобы помочь, но я отшатнулась от капитановой руки, которой он касался трупа, как от крокодиловой пасти.

— Это нервы, — запинаясь и чувствуя, как краснею пятнами, объяснила я, стараясь не смотреть в сторону врача. Но тот, к моему облегчению, уже вернулся к своему прежнему занятию. Действительно, ну подумаешь, неврастеничке плохо стало, он и не такое видывал на своем веку.

— Все уже в порядке, — поспешила я предупредить вопрос капитана. — Только можно закурить?

Между прочим, не так уж я и симулировала, сердце действительно выскакивало из груди, хотя к чему уж слишком рьяно отрицать свои актерские таланты? Медленно затягиваясь и томно полуприкрыв глаза, я смотрела туда и сюда, продолжая мысленно ставить свои автографы на бирках изъятых вещественных доказательств.

Из редакции мы разошлись вчера в девять вечера, и зажигалка была у Кряжимского, а сегодня в восемь утра он улетел отдыхать. Значит, попала она сюда в этот промежуток времени. Уж не нашего ли Сергея Ивановича видела вчера любопытная Валерия Борисовна? Мы бы пообщались с ней в любом случае: болтун — находка для шпиона, и мог бы получиться интересный репортаж, но теперь у меня в этом деле был особый интерес.

Капитанское «это недолго» оказалось обманчивым, как мираж в пустыне, осмотр затянулся на несколько часов; устав и остервенев, я стала несколько лучше понимать неблагодушное настроение многих сотрудников милиции. Степу увезли, квартира окончательно приобрела разгромленный вид, мои сигареты закончились. Предупредив, что в случае необходимости нас могут вызвать к следователю или в суд, меня и Петра наконец отпустили восвояси.

Петр рысцой потрусил вниз, что-то бормоча на ходу про жену и баню, вернее, головомойку. Я же, хоть зажигалка буквально прожигала в моем кармане дыру, задержалась и была вознаграждена — меня любезно подвезли до дома, поскольку идти к Александре не было уже никакого смысла.

Было очень поздно, а слабость и апатия, которые я всячески изображала в квартире Степы, действительно овладели мною. Выбравшись из душа и зевая во весь рот, я с трудом доплелась до спальни.

«Подумаю об этом завтра» — пронеслась последней оправдывающей мыслью знаменитая фраза Скарлетт, и я погрузилась в глубокий сон.

 

Глава 2

Стоя в коридоре на холодном полу босыми ногами, я пялилась на серебряную зажигалку в своей руке. Я проснулась утром без будильника, и первой мыслью было: а вдруг я ошиблась и зажигалка не Кряжимского? Но, увы, знакомые витиеватые вензеля К.С.И. говорили об обратном. Яростно пытаясь продрать заспанные глаза в ванной, я вспоминала все, что узнала вчера, и пыталась продумать план действий.

Произошедшее казалось попеременно то дурным сном, то неудачной шуткой. В невиновности Кряжимского я не сомневалась, но неприятности у него могли возникнуть немалые. Все могло оказаться глупым совпадением, но кто-то вполне мог воспользоваться удобным случаем и подставить его.

Приведя себя в порядок, я позвонила на работу и, проигнорировав Маринкины жалобы на резко возросшее в связи с отсутствием двух штатных единиц количество тяжелой работы, сообщила, чтобы и сегодня меня не ждали раньше обеда. Первым делом я собиралась забрать машину — знакомый механик обещал подсуетиться и сделать все быстро, а затем нанести визит Валерии Борисовне.

Из головы не шли слова Кряжимского: «Уже ничего нельзя исправить. Я такое натворил». Что он имел в виду? Проблема была еще и в том, что я даже не могла позвонить ему и рассказать о случившемся. Сергей Иванович не знал, где остановится, и вообще из вредности собирался держать место своего пребывания в секрете. Чтобы вдруг срочно не вызвали, как ехидно объяснял он.

В редакции я решила ничего не говорить. Да и что пока можно было рассказать?

Я довольно жмурилась ласковому солнцу, закрывая дверцу моей «Лады». Механик слово сдержал, машина снова была на ходу, погода исправлялась. Признаться, я несколько опасалась, что Валерия Борисовна в глубине души обижена на капитана за то, что тот не пустил ее в квартиру и не позволил присутствовать при ее осмотре, и теперь любопытная соседка отнесется ко мне с ревнивым недоверием. Я нажала на звонок, послышались быстрые тяжелые шаги, и дверь распахнулась. При виде меня лицо у Валерии Борисовны несколько вытянулось, явно не меня она ожидала увидеть, даже в глазок не посмотрела, торопилась, а тут нате вам, стоит на пороге такая…

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я. — Вы ведь меня помните? Я была понятой вчера.

Красноречивый взгляд показал мне, что она помнит, еще как помнит и не забудет, как я нагло и бесцеремонно перехватила у нее внимание следователя, отвлекла серьезного человека от работы и вдобавок была допущена к самому интересному. Дама явно любила сенсации, особенно быть свидетельницей чего-нибудь из ряда вон выходящего, а потом делиться, делиться, делиться впечатлениями с благодарными слушателями. Поэтому я решила не отвлекаться и прямо заявила:

— Вас ведь следователь выделил особо, — я подчеркнула это слово, — назвав ценным свидетелем.

Дело в том, что я совершенно случайно здесь вчера оказалась, а вообще-то я редактор газеты «Свидетель». — Торопливо порывшись в сумке, я предъявила мое журналистское удостоверение.

В глазах Валерии Борисовны промелькнул интерес.

— И если бы вы согласились рассказать о том, что произошло, то на основании ваших слов я могла бы написать статью, которая затем была бы опубликована в нашей газете.

— Что за газета? — спросила она.

— Как, вы не знаете? — удивилась я. — Очень известная газета, серьезная, с хорошей репутацией, у нее много читателей. — Я принялась нахваливать «Свидетеля», впрочем, вполне заслуженно: как-никак, свое детище. — Кое-что теперь, конечно, знаю и я, но, боюсь, объем информации, которой я владею, настолько незначителен по сравнению с вашим…

— А моя фамилия будет упомянута? — жадно поинтересовалась попавшаяся в расставленные сети Валерия Борисовна.

— Разумеется, — поспешила заверить я ее. — А как же иначе?

— Ну, проходите, — решилась она.

Валерия Борисовна явно была образцовой домохозяйкой, меня даже зависть взяла — ну как можно умудриться содержать дом в таком идеальном порядке? Мы прошли на кухню, где огнем играли начищенные кастрюли и сковородки, и я представила себе, какая война тут ведется даже с крошками хлеба. Поэтому как-то нелепо выглядела закатившаяся под батарею бутылка «Фронтовой» местного разлива. Хозяйка проследила за моим взглядом, сильно покраснела и метнулась убирать:

— Это муж мой вчера.., того.., праздновал…

Я с непроницаемым видом понимающе кивнула — бедняга, наверное, расслабиться захотел — и приготовила диктофон.

— Не возражаете, если я буду записывать наш разговор?

— Вы у меня интервью брать будете? — Валерия Борисовна таяла на глазах. — Ну, значит, теперь уже позавчера, около десяти, я услышала крики из Степиной квартиры. Ой, знаете, как ругались? Такая молодежь пошла! И ладно бы Степка, так ведь и второй как орал! Ну тот, который лет пятидесяти Я его уж, несколько раз здесь видела. Аккуратный такой, импозантный, на вид совсем порядочный мужчина. Хотя, знаете, было в нем что-то преступное… да-да, точно было, зверское такое выражение лица, словно закоренелый какой-нибудь…

История обрастала подробностями, как снежный ком, на моих глазах.

— А вы его видели раньше? — поинтересовалась я. — Он часто заходил к Степе? И они так всегда спорили?

— Ну, часто-нечасто, а периодически. Запомнила я его. А видела через глазок: поглядываю время от времени — должна же я знать, что у нас по подъезду за хулиганы шляются. А Степка парень-то достаточно тихий. Был, — поправилась она. — Я этажом ниже живу, мне все и видно, и слышно .

«Не сомневаюсь», — мрачно подумала я.

— Но так в первый раз орали. Угрозы какие-то слышались…

* * *

— Вы сами слышали?

— Да там один раз как завопили «Убью!», у меня аж мороз по коже. А потом несколько ударов было, и внезапно все стихло. Потом скрипнула Степкина дверь…

— Именно его? — с надеждой переспросила я.

Валерия Борисовна только фыркнула.

— А затем спустился он, ну, убийца, наверное, — она вдруг перешла на шепот. — Представляете, если я убийцу видела? Он такой высокий, сухощавый, подтянутый…

Сердце мое, казалось, перестает биться: Кряжимский, точно он!

— Так ведь кто угодно мог еще зайти потом.

— А вот и нет! — торжественно провозгласила Валерия Борисовна. — Ровно в половине одиннадцатого мы закрываем подъездную дверь, и вчера была как раз моя очередь дежурить. Я спустилась следом за ним, представляете, следом за убийцей! И закрыла дверь, так что больше уже до семи утра, когда Павел Викторович с пятого этажа уходит на работу, в подъезд никто зайти не мог! И следователь тоже говорил, что Степку убили вечером.

Прикусив губу, я смотрела в окно. Кряжимский… Что же такое получается?

— Вы ведь заметили, какой чистый у нас подъезд? Никаких тебе окурков на лестнице, ни мусора, я уж не говорю о чем похуже. — Валерия Борисовна явно и, надо заметить, небезосновательно гордилась достижениями местного жилищного хозяйства. — Наш подъезд только днем открыт, хотя… — тут она помрачнела, — Степу это не спасло.

— Убить можно и днем, а вот гадить днем в подъезде, это какие нервы иметь надо, — рассеянно заметила я, целиком поглощенная своими мыслями.

Валерия Борисовна энергично закивала, соглашаясь со мной, от былой неприязни не осталось и следа — ведь она могла упустить возможность прославиться через газету.

— Никто не мог зайти после половины одиннадцатого, — продолжала она тем временем деловито рассуждать. — Если только кто из соседей не открыл дверь, конечно…

А вот об этом я и не подумала и уже с уважением взглянула на Валерию Борисовну.

— А что, к кому-то часто заходят ночные гости? — спросила я.

— Да нет, — она пожала плечами, явно припоминая досье на каждого из соседей.

Идея ночных посетителей пришлась ей по вкусу, но, к своему огорчению, Валерия Борисовна была вынуждена констатировать:

— Не помню такого. Мы ведь здесь все тихие собрались. Степка единственный был такой молодой, вот к нему-то и заходили иной раз странные личности. Ломились как-то пару раз в дверь, но я на хулиганье милицию наслала, а Степке устроила такую выволочку! — Глаза Валерии Борисовны подернулись ностальгической дымкой.

— И еще к нему часто приходила девушка, симпатичная такая блондиночка, Настею зовут, но что-то я ее уже с неделю не видела.

* * *

Вот уж действительно ценный свидетель, но я не знала, что мне делать: то ли восхищаться «настырной грымзой», как назвал ее капитан, то ли же с криком ужаса бежать прочь. «И посадили туда соседку, и назвали таможня» — перефразировался у меня в голове старый анекдот. Валерия Борисовна умела бдить, как Цербер у врат ада, с той лишь разницей, что Цербер, хоть все и видел, но сказать не мог — пес все-таки, а вот Валерия Борисовна охотно делилась собранной информацией.

— Девушка? Бедняжка, наверное, ничего до сих пор не знает, — высказала я предположение.

— Ну, вряд ли, — сидя боком к окну, Валерия Борисовна расправила складки крахмальных занавесок, придирчиво осмотрев результат. — Меня ж когда милиция про Степу расспрашивала, я и им про нее сказала. Давала свидетельские показания, — сказала она, гордо раздуваясь от осознания собственной важности. — Только вот сегодня, утром пораньше, к следователю ходила.

Так, значит, до Насти я первая уже не доберусь, спать надо меньше. Да и где ее искать?

— И как же идет работа у следствия? — будто невзначай вкрадчиво поинтересовалась я.

— Так времени пока прошло всего ничего. Но вопросов задают ужас сколько! Спрашивали еще, не говорил ли Степка, что уезжает. Вещи у него в квартире собраны были.

Я выжидающе посмотрела на соседку убитого:

— И?..

— А мне откуда знать? — искренне удивилась Валерия Борисовна. — В гости на чай ходить не доводилось. Он мне как-то дверь открыть помог, замок сломался, я в дом не могла войти, а он с девушкой как раз по лестнице поднимался. Ловко у него с замком получилось, на удивление. А про отъезд — это у его хозяйки спрашивать надо: Степа квартиру снимал.

— А как бы ее найти? — на моем лице появилось озабоченное выражение. — Вся информация и материалы, которые будут использованы в публикации, должны быть тщательно проверены и объяснены. Иначе у нас не полагается.

Несколько недовольная, что статья будет написана не только с ее слов, Валерия Борисовна все же сочла мои доводы разумными.

— Так уж получилось, что я хорошо знаю Таису, хозяйку квартиры, она здесь сама жила, пока по наследству ей не достался домик с садом. Это, конечно, не так близко к центру, но Таиса просто мечтала о чем-то подобном. Такая увлеченная огородница, диву даешься! Телефона у нее нет, но адрес я дам.

— Спасибо, — поблагодарила я, записывая улицу и номер дома в блокнотик, чтобы не искать нужное место на компьютере, ломая голову, где бы это могло быть. — А вы как соседка что могли бы рассказать о Степе?

Валерия Борисовна возвела очи к потолку, припоминая что-нибудь поинтереснее, и вытащила карамельку из вазы на столе.

— Раньше к нему ходили большие компании, шумели иногда. И знаете, были среди них какие-то отморозки, со стеклянным взглядом, все стены пересчитает, пока по лестнице спустится. Потом прекратилось вроде, да и мы на входную дверь замок поставили, дежурства расписали, кто когда дверь запирает. Со Степой, думали, проблемы будут, молодой все-таки парень, что ему так рано домой возвращаться, но он или вовсе не приходил, а потом и вообще стал часто дома сидеть. На гитаре любил играть, мне часто слышно было. А уж если он во двор вечерами выходил играть, вся округа сбегалась послушать, как он поет. Была у него такая привычка, деревенский парень, — оправдывая Степу, пояснила Валерия Борисовна. — За то дружки и называли его иногда баюном. Хорошо пел.

— А чем он занимался? Друзья какие-нибудь были? Может, приезжал кто?

— Нет, — отмахнулась Валерия Борисовна. — Жил как волк в лесу, особенно в последнее время.

Поначалу хоть кто-то появлялся, а уж потом только Настя да этот, который убийца, изредка заходили.

— Почему вы думаете, что именно этот человек убийца? — упертая уверенность соседки начинала меня раздражать.

— Потому что больше некому, — непререкаемым тоном заявила Валерия Борисовна, теребя конфетную обертку.

— А точно никто больше не мог зайти? — не сдавалась я.

Валерия Борисовна с каменным лицом смотрела мимо меня, руки ее яростно терзали фантик от несчастной карамельки.

— Я сама запирала дверь на ключ. Склерозом пока не страдаю и, между прочим, очень аккуратна и пунктуальна, всегда точно выполняю свои обязанности.

— Но может, у кого-то был дубликат ключа?

От Валерии Борисовны ощутимо повеяло арктическим холодом, мои сомнения она явно воспринимала как личное оскорбление. Я поняла, что нарвалась на какой-то «больной» пунктик, и поспешила сменить тему:

— А вы ведь смогли бы опознать уб.., того человека?

— Безусловно, я могла бы опознать убийцу, — ледяным тоном ответила она. — В отделении с моей помощью даже составили его фоторобот. Очень похоже, кстати, получилось.

Эх, взглянуть бы!.. Хотя я и так не сомневалась, чей портрет там увижу. В голове появилась вредная идея, и, самую малость посомневавшись, я все же решила ее реализовать.

— Слушайте, Валерия Борисовна, — жутковатым шепотом зашипела вдруг я. — А ведь вы теперь в опасности! Если убийца узнает, что вы его видели…

Она испуганно взглянула на меня, такой мысли у нее явно не возникало.

— И правда, — заволновалась Валерия Борисовна. — Надо же…

Я многозначительно кивала головой.

— Минуточку, — спохватилась она, с подозрением глядя на меня. — Это что же получается, вы в газете это все и напечатаете?

Я отвела глаза в сторону.

— А вдруг убийца и на самом деле решит меня… ну, чтобы не указала на него.., убить? — последнее слово она произнесла на выдохе, почти неслышно.

«Что, посмертной славы не захотелось?» — с мрачным удовлетворением подумала я, выключила диктофон, долгим проникновенным взглядом посмотрела на Валерию Борисовну и наконец сказала.

— Что ж, я могу отложить публикацию на некоторое время, разумеется, так, чтобы она не успела потерять своей актуальности…

Валерия Борисовна торопливо кивнула, соглашаясь.

— Но и вы тоже должны как можно меньше распространяться об обстоятельствах произошедшего и о нашем разговоре в том числе. Ну а я, в свою очередь, очень надеюсь на вашу помощь. Ведь чем скорее мы разберемся в этом деле — сами знаете, как иногда медленно работают наши правоохранительные органы, — тем скорее вы будете в безопасности, а я, завершив журналистское расследование, получу отличный материал, который, кстати, во многом будет основываться на ваших показаниях, о чем я, разумеется, обязана буду упомянуть. Согласны? Тогда вот вам мой телефон, если что вспомните, звоните в любое время.

В машине я с облегчением вздохнула и на минутку расслабилась, закрыв глаза. Общение с подобными людьми очень утомляет. Хорошо, что окна Валерии Борисовны выходят на другую сторону дома, пронеслось в голове, а то сейчас бы чувствовала на себе ее пристальный взгляд из-за занавески. Она еще бы и номер моей машины записала.. Тьфу, неврастеничка! Сама же ей представилась и телефон оставила. Да, Валерия Борисовна у кого хочешь вызовет паранойю. Итак, Оля, что будем делать дальше? Почему-то Валерия Борисовна убедила меня, что соседи, скорее всего, действительно не открывали дверь, и эту версию я решила рассмотреть как запасной вариант. Оставив Степиных друзей и девушку вопреки всякой логике «на потом», ведомая каким-то шестым чувством, я поехала к Степиной квартиродательнице.

 

Глава 3

Через час, вдоволь поплутав по незнакомым переулкам и потеряв всякую веру в пресловутую женскую интуицию, я наконец нашла то, что искала.

Ах, я бы тоже не отказалась от такого наследства!

Небогатый, но симпатичный, опрятный домик прятался за деревьями, а огромный сад с тропинками и многочисленными розовыми кустами вызвал во мне легкое чувство зависти. Как, наверное, приятно просыпаться здесь, распахивать окно по утрам, вдыхая напоенный цветочными ароматами воздух и слушая пение птиц! Ага, а также вести непрерывную борьбу с комарами и каторжно гнуть спину, копаясь на этих сотках.

Убедившись, что собак" в саду нет, я толкнула калитку и, пройдя по мощенной плитками дорожке среди цветов, поднялась на крылечко и нажала звонок. Никто не откликнулся. Немножко подождав, я позвонила еще раз, но с тем же результатом. Расстроенная, я повернулась и, кляня себя на чем свет стоит, направилась было назад, но у калитки столкнулась с небольшого роста худенькой женщиной с забранными сзади в пучок седыми волосами и квадратных очках.

— Вы ко мне? — спросила она, оглядывая меня с головы до ног.

— Наверное, да, — честно призналась я в своей неосведомленности. — Я ищу Таисию… — я запнулась, так как не знала ее отчества.

— Значит, ко мне, — кивнула женщина. — Таиса, зовите лучше так. Пойдемте, вы по какому делу?

По поводу яблоневых саженцев?

— Вообще-то нет, — ответила я, возвращаясь вслед за ней по той же тропинке.

— А кажется, я вам обещала луковицы гладиолусов? Я уж думала, что вы за ними не придете.

— Что вы, за такой красотой и не прийти, — сказала я, уважительно глядя на цветочное буйство вокруг. — Но я насчет Степы, он квартиру у вас снимает.

Она обернулась и пристально посмотрела на меня.

— А вы кто будете?

— Я из студенческого совета политехнического университета. Мы с ним работаем вместе, ну и еще он у нас там кто-то вроде подшефного. Вернее, не так. Наш совет помогает студентам, которые нуждаются в помощи, иногда материально, иногда советом, словом, чем сможем. Степа же из деревни приехал, ему в городе сложно было… Он уже две недели не появлялся на занятиях, и дома у него никого нет.

Я как друг просто забеспокоилась. Соседи сказали про вас. Вы не знаете, ваш квартирант никуда не собирался уезжать?

Она еще раз смерила меня взглядом. Мне с детства не раз говорили, что у меня удивительно честные глаза, и теперь весь мой облик дышал неподдельной тревогой и обеспокоенностью за друга, и Таиса, повернув ключ в замке, сказала:

— Собирался, но, боюсь, это теперь уже неважно — вчера вечером его нашли мертвым.

— Как?! — мои честные глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит, а челюсть так и останется лежать на груди. — Кто нашел?

— Почтальон. Принес телеграмму о том, что отец его болен, увидел приоткрытую дверь, заглянул и пошел звонить в милицию.

— Надо же! — вырвалось у меня. — А вы откуда все это знаете?

— Только что из прокуратуры вернулась, они меня там тоже про Степу расспрашивали.

— С ума сойти… Можно я присяду?

* * *

Таиса провела меня в светлую чистенькую кухоньку, тоже заставленную цветами.

— Давай-ка я тебе чаю налью сладкого, а то на тебе прямо лица нет.

— Спасибо. Как же все это произошло?

— Его застрелили позавчера. Три раза стреляли.

— И только вчера нашли? Никто выстрелов не слышал, что ли?

— Не слышал. Наверное, пистолет был с глушителем.

Она сняла с огня закипевший чайник, стала разливать заварку.

— Не удивляйся, чай с травами, но вкусный. Тем более полезный, ты ведь наверняка, как все молодые девки сейчас, травишь себя диетами…

— Это ужасно. А это точно Степа?

Она невесело усмехнулась моим попыткам уйти от неприятной истины.

— Точно. Мне показывали фотографию. Бедный парень…

— А что же от вас в прокуратуре хотели?

— Спрашивали, что я знаю про Степу, да только что я могла им рассказать? Квартиру он у меня в общей сложности два года снимал, сначала исправно платил, а потом такие перерывы были, я уж думала с ним расстаться. Но мне его стало жалко, парень-то приезжий, ни родственников у него, никого здесь не было. Тяжело ему, наверное, приходилось.

Я сама знаю, каково это. Родители его не поддерживали, обижались, что в город сбежал, а они его наследником в деревне прочили. Он письма им слал, но ответов не приходило. А потом все опять пошло на лад. У меня к нему претензий никаких не было.

Что я еще могу сказать?

Она задумчиво размешивала сахар ложечкой и глядела в окно на залитый солнцем сад.

— Единственное, разве что, когда он долго не платил и не появлялся, я сама решила съездить к нему. Ключи у меня, естественно, были. Когда я зашла, Степан спал на диване, в комнате царили бардак и полное запустение, будто человек, который там обитает, редко-редко показывается дома либо ему абсолютно все равно, что его окружает. Я его так и не смогла тогда добудиться. Но это было больше года назад, Степа тогда так извинялся… И правда, больше ничего подобного не происходило.

Вот в принципе и все.

— Вы говорили, что он собирался уезжать, — напомнила я.

— Ах, да! За три, — она принялась мысленно подсчитывать, — да, за три дня до того, как его убили, он пришел и сказал, что уезжает. Я еще удивилась, что ж это он раньше не предупредил, я бы новых жильцов подыскала, а он ответил, что все получилось неожиданно для него самого. Мы договорились, что ключи он оставит у Валерии, она тебя, наверное, ко мне и отправила. А вышло вон как… Неплохой он был парень, но какой-то несуразный.

Нелегко ему, по-моему, было идти по этой жизни, — подытожила она. — Степа был похож на человека, у которого талант выискивать проблемы на свою голову.

Я вздохнула так, что заколыхался перекладной календарь, висящий на стене, и отодвинула пустую чашку. Чай был невероятно вкусен, в любое другое время я бы обязательно спросила, какие травы нужно заваривать, чтобы добиться такого настоя, но сейчас момент был не слишком подходящий.

— Еще раз спасибо, — я встала из-за стола. — И не знаю, как скажу все это ребятам. Вы меня просто ошарашили.

— А уж как меня ошарашили сегодня утром, сообщив, что у меня в квартире на полу лежит труп…

Теперь я направилась в политех: мне нужно было найти Настю и Степиных друзей. Еще необходимо было отыскать Кряжимского, и желательно раньше, чем это сделает милиция. Плохо было то, что я абсолютно не представляла, как это сделать. Где он может быть? В Лазаревском, как обещал? В гостиницу он наверняка не поедет. В захолустье тоже не отправится, удобства любит. Следовательно, сфера гипотетических поисков — частный сектор, а точнее, там, где можно снять комнату с отдельным душем и туалетом. Даже если бы я тоже оказалась в Лазаревском, гораздо больше шансов было бы просто встретиться на улице. Повеситься можно!..

Оставалось надеяться только на то, что, не выдержав, через несколько дней Кряжимский позвонит сам, поэтому надо все-таки предупредить ребят в редакции. Сворачивая на долгожданные центральные знакомые улицы, я достала мобильник.

— Марина? Привет, солнце мое. Как дела, работа спорится, горит огнем?

— Вот-вот, именно огнем, — ответил мне мрачный Маринкин голос. — Если бы наша многоуважаемая шефиня хотя бы изредка появлялась на работе, она была бы в курсе некоторых событий.

— А что случилось? — встревожилась я.

— Мы не успеваем, — трагически выдохнула в трубку Маринка. — Не успеваем подготовить номер.

— Фу ты, испугала! — с облегчением вздохнула я. — Мы каждый раз не успеваем, и тем не менее газета выходила в срок.

— Когда все сотрудники здесь, — ехидно подпустила Маринка.

— Скоро буду, — пообещала я. — А Виктор на месте? Позови его, пожалуйста.

Трубка щелкнула по столу, я услышала призывный вопль, затем какое-то время доносилось только бормотание Маринки, что-то объяснявшей Роману.

Через минуту до меня наконец дошло, что Виктор уже взял трубку и некоторое время ждет, пока я к нему обращусь. Ох уж эти коллеги! Только я не имею права на свои странности — просто ждет меня массовое неодобрение, а вот к феноменальной молчаливости Виктора ничего, привыкли.

— Виктор? Здравствуй. Мне нужна твоя помощь, — сразу начала я с места в карьер. — Сможешь часа через полтора подойти к нашему бистро?

Так мы называли близкое к редакции кафе, куда ходили, когда хотелось чего-нибудь посущественнее, чем Маринкин кофе. Правда, не раз возникало предложение кофе брать с собой. Услышанный в трубке звук я посчитала утвердительным ответом.

— Отлично. Там все и расскажу. Кряжимский не звонил? Нет? Если вдруг будет, пусть обязательно найдет меня. Обязательно, слышишь? Хорошо, тогда до встречи.

А вот и политех, а вон и студенты. Ух, как их много! Кто среди них друзья Степы? Кто враги? И кого в конечном итоге больше?

* * *

Пристроив «Ладу» в тенечке, я отправилась искать ответы на эти вопросы. При входе вместо студенческого билета предъявила редакционное удостоверение — никто и не заметил разницы. Степа учился на архитектурном; надеюсь, я по адресу. Интересно, знают ли здесь уже обо всем, что произошло? Надеюсь, еще нет.

Мне повезло, был как раз перерыв. Студенты клубились толпами, и, по-моему, учеба занимала их менее всего. Смех, шуточки, заигрывания, баночки «ром с колой» — правильно, ребята, что нам сентябрь? Жизнь у вас только начинается, только вот у Степы она, к сожалению, по чьей-то вине закончилась. И по чьей-то вине у Сергея Ивановича Кряжимского могут быть серьезные неприятности.

Меня толкнули. Правильно, Оля, нечего мечтать в этом водовороте. Я огляделась. У одного из окон одиноко стояла девушка, барабаня пальцами по подоконнику. «Вот с тебя и начнем», — решила я.

— Извините, Степан Поликин не в вашей группе учится?

— Нет, он в тридцать пятой.

Вот это повезло, я прямо ушам своим не поверила — так сразу!

— А где мне можно его найти?

— Вряд ли вы его найдете, — фыркнула девушка. — Я его неплохо знаю и могу сказать, что в этом семестре он появлялся от силы пару раз.

— А как же мне до него добраться? Дома я тоже никого не застала, а у меня дело срочное.

Девушка недоверчиво смотрела на меня.

* * *

— Ну, у Сашки спросите Половцева или у Алексея Алехина из тридцать пятой. Может, скажут, а может, и нет. — В ее тоне заметно проскользнули насмешливые нотки. — Пойдемте, покажу их, а то, чувствую, уже никого не дождусь. Эта Настя…

— Настей звали, я знаю, девушку Степана, — сообщила я наугад.

Девушка обернулась.

— Звали. Ее-то я и ждала, но она почему-то не появилась. А вы чего, собственно, хотите?

— К сожалению, у меня плохие новости, и мне обязательно нужно найти Степу. Его отец тяжело болен, а у них еще такие напряженные отношения.

Посылали телеграмму, но ни Степана, ни ответа не дождались. А я, скажем, друг семьи, родители наши дружили, и живу в Тарасове, меня и попросили его найти.

— Вот как, — на лице девушки появилось сочувствующее выражение. — Странно, что он не ответил. Он переживал из-за разлада с родителями. Злился сначала, конечно, но потом понял, что напрасно.

А вот они его, по-моему, не понимали. А вон и Санька. Санек! Иди сюда! — закричала она и помахала кому-то рукой. От толпы отделился и вальяжной походкой направился к нам весьма расхлябанного вида парень с серьгой в ухе.

— Танюха, привет! Классно выглядишь. Решила все же найти для меня минутку?

— Непременно.

Не знаю, как Саньку, а мне в Танином «непременно» явно послышалось «как же, держи карман шире».

— Слушай, ты не знаешь, где можно найти Степку? Его родственники ищут, у него отец заболел.

Дома его тоже нет. Ты его когда последний раз видел?

— Дня четыре назад, у Алексея.

— О, это значит Степку теперь только там искать, — протянула Татьяна. — Если он дома не появлялся, это может затянуться надолго.

— Не скажи, — загадочно ответил, Санек. — Настя к Алексею ушла.

— Чего? — Татьяна яростно затрясла головой. — Скажи мне, что это шутка, глюк, мираж, что угодно!

Вот идиотка! И ведь к кому…

— Что, у самой на Леху планы были? — сладенько осведомился парень.

— Дурак, — гневно отмахнулась Татьяна и повернулась ко мне:

— Попробуйте поискать его в Алексеевой компании, вдруг повезет.

— А что за Алексей? — Я напоминала сама себе лошадь перед стартом: ушами прядет, фыркает в нетерпении, бьет копытом. Чем не я? Версия номер один — убийство из-за девушки, все лучше, чем убийство Кряжимским неизвестно по какой причине.

— Знакомый, — несколько неохотно ответила Татьяна. — Найти его можете вечером в городском парке, около лодочной станции, там они любят собираться. Вы его сразу узнаете: светлые волосы до плеч, эдакое отвратительное мочало, светлые глаза, сломанный нос, шрам через правую бровь. Колоритен, в общем.

Ничего себе портретец! Хотя я по собственному опыту знала, что за такой вот непрезентабельной внешностью может скрываться умнейший человек, философ-лапочка или гениальный астрофизик; просто в детстве под машину попал, и с тех пор зубов не хватает.

— Понятно. Но дайте мне на всякий случай адрес Насти, пожалуйста. Может, она что знает.

Таня в сомнении пожала плечами, но требуемое сообщила. Я откланялась и поспешила к выходу, успев все-таки услышать голос Санька:

— Это, что ли, родственница? Симпатичная.

— Не пойду я с тобой на свидание, — вздохнула Таня. — Юбочник чертов!

Теперь у меня появилась интересная информация о Степиной девушке и о третьем лице, с которым Степа мог вступить в конфликт из-за этой самой девушки, Алексее.

День еще был в самом разгаре, а я уже чувствовала себя вымотанной. К тому же есть хотелось ужасно. Я пришла в кафе раньше Виктора, села за любимый столик, благо был свободен, и заказала себе салат и пирожные с черным кофе. Я как раз жадно вылавливала последний капустный листик из тарелки, как подошел Виктор.

— Приятного аппетита, — вежливо произнес он, присаживаясь рядом. — Что случилось?

— Закажи себе что-нибудь, — попросила я. — Ненавижу есть одна.

С сочувствием посмотрев на меня, наш фотограф тем не менее послушно заказал себе блинчики с чаем.

— Так-то лучше, — удовлетворенно заметила я. — Хотя, боюсь, то, что ты сейчас услышишь, отобьет тебе аппетит.

Я выбрала пирожное, зацепила его двумя пальцами и откусила. Какое счастье, что Виктор такой терпеливый…

— Помнишь, Кряжимский рассказывал однажды про невероятно талантливого парня, Степана? — наконец начала я. — Того, которого называл баюном и который вроде бы сидел на игле?

Виктор молча кивнул.

— Этого Степу позавчера убили тремя выстрелами в грудь с близкого расстояния. И представь, все улики указывают на нашего Сергея Ивановича.

Взгляд Виктора явно требовал пояснений, и я подробно рассказала о том, как стала понятой при осмотре места убийства, как нашла зажигалку, что узнала от соседки и так далее.

— У милиции уже есть его фоторобот, отпечатки пальцев, его сможет опознать соседка, которая уверена, что Кряжимский — последний, с кем общался Степа, и, следовательно, убийца. Пока они не знают, кто такой Кряжимский, но рано или поздно, и я подозреваю, что это будет скорее рано, чем поздно, кто-нибудь укажет на Сергея Ивановича, и ему, поверь, будет сложно опровергнуть обвинение. Слишком уж много совпадений — будто кто-то специально пытается свалить вину на него.

Вид у Виктора был несколько обалдевший, и ничего удивительного. Любой нормальный человек, которому за обедом между делом сообщат, что ваш хороший друг и коллега по работе подозревается в убийстве, вернее, вот-вот будет подозреваться, будет, естественно, в шоке. Вот почему по этому поводу надо было неотложно что-то предпринимать.

— А сам Сергей Иванович ничего такого перед отъездом не говорил?

— Какого? — огрызнулась я, так как предстояло делиться самой непонятной информацией. — Мне показалось, что он был расстроен. Пару раз повторил что-то наподобие того, что ничего уже нельзя исправить. А еще я обратила внимание на свежую ссадину, вот здесь, — я провела пальцем по костяшкам правой руки.

Виктор все еще молчал.

— Ну скажи что-нибудь! — взмолилась я. — Если уж я сама почти начинаю сомневаться в его невиновности, а я-то точно знаю, что Кряжимский не способен на такое, представляешь, к какому выводу придет следствие?

— Вполне, — соизволил наконец промолвить Виктор. — Хотя и необязательно, конечно, что именно к этому выводу оно и придет…

— Но пока, как ни посмотри, только данный вывод и получается. Тебе он тоже не сказал, где собирается остановиться?

Виктор покачал головой.

— До чего же вовремя он взял отпуск. Как чуял… — я перехватила укоризненный взгляд нашего фотографа и возмутилась:

— Да я не о том! Просто, чем больше человек в настоящую минуту нужен, тем меньше шансов его найти!

— Почему ты ничего не сказала Маринке и Ромке?

Я опустила глаза, не имея не малейшего представления, как этот факт объяснить.

— Не знаю, — окончательно убедившись, что с логической точки зрения прояснить мотивы своего поступка не удастся, призналась я. — Мне как-то неудобно перед ними, а особенно перед Кряжимским, за то, что я почти подозреваю его в совершении убийства.

— А я?

— А твоя помощь мне просто необходима, — честно сказала я. — Я знаю, что время от времени вы общались с Кряжимским и не на работе, хотя, конечно, кто из нас этого не делал… Может, он что-нибудь тебе рассказывал про Степана?

Виктор сосредоточенно вертел на вилке нетронутый блинчик.

— Если человек несчастлив, значит, у него на это есть причины, и насильно счастливым его не сделаешь, — вздохнул он наконец, положил блинчик обратно и взялся за чашку с чаем. — Так и со Степой получалось: Кряжимский уже избрал ему будущее — талантливый журналист, а парень еще и сам не знал, чего ему в этой жизни надо. К тому же Степа крепко засел на игле, а бросить воли не хватало. Кряжимский за ним как второй папа ходил, еду приносил, когда у парня и крошки дома не было, давал денег за квартиру заплатить, разговаривал с ним, одним словом, помогал как мог. И хотя парень не учился толком, его почти выгнали из института, и шлялся он неведомо где, думаю, случалось и квартирные деньги переводить на наркотики, ты же знаешь нашего Сергея Ивановича — упрям как черт. Да и парень все же не совсем дурак был: понял, что чего-то еще хочет в жизни, и взялся за ум.

— Да, я помню: Кряжимский хотел нас как-то познакомить с юным дарованием, будущей звездой журналистики, — подтвердила я, про себя изумляясь столь необычному для молчуна Виктора монологу. — Как тогда Ромка на него дулся, вспомнить страшно!

— Все оказалось не так просто, — продолжал Виктор. — На наркотики деньги нужны, Степан и связался с какой-то компанией. Потом соображать стал, понял, куда вляпался, но ведь, когда доза нужна, все по барабану. Уж не знаю точно, что они там еще натворили, но, по словам Кряжимского, разграбили пару ларьков и один сожгли, а также проникновенно беседовали по ночам с поздними прохожими, убеждая их пожертвовать деньги на хлеб несчастным и немощным. И вроде бы, когда Степа решил завязать, нашел работу, он тогда даже деньги Кряжимскому вернул, кое-кто из его «друзей» начал возмущаться, что же, мол, мы, гад, недостаточно для тебя хороши? Чумарили, в общем, и не отпускали.

— А как они с Кряжимским познакомились? — данный вопрос давно не давал мне покоя.

— Не знаю точно, — пожал плечами Виктор. — Но это было приблизительно в то время, когда Сергей Иванович готовил серию статей о преступности среди молодежи и, в частности, о наркотиках. Помнишь?

Я мрачно кивнула.

— Вроде бы как была ментовская облава на наркоманов, и Кряжимский тогда умудрился отмазать парня, ссылаясь на его участие в журналистском расследовании. И с тех пор он, видимо, решил, что раз уж вмешался в естественный ход событий, то и доводить дело надо до конца.

— А про Настю ты что-нибудь знаешь? — спросила я под конец.

Виктор говорил уже так долго, и я начала панически бояться: в любую минуту он мог закрыть рот и отделаться от меня выразительным мычанием. Но чувствуется, дело действительно показалось Виктору серьезным, и пока сложностей в общении из-за его гипертрофированной тяги к молчанию не возникало.

— Девушку его?

— Бывшую, — поправила я его.

— Ну да, — согласился он. — Теперь бывшую.

Любил он ее сильно, а она, по словам Кряжимского, совсем пропащая наркоманка.

— А про Алексея со сломанным носом ничего не слышал?

Виктор отрицательно покачал головой.

Разговор на некоторое время прервался. Виктор переваривал услышанное, и я решила все же доесть пирожное, обдумывая, что делать дальше.

— Давай вот как, — вдруг первым нарушил молчание Виктор.

Я чуть не подавилась от неожиданности, закашлялась и просипела:

— Говори, говори!

— Ты ищешь Настю, а я пытаюсь найти его друзей-нарков и этого Алексея. С чего бы это Степа вдруг решил уехать? Уж не бежал ли от кого?

— Да, кое-что это бы объяснило.

— Где, ты говоришь, эта компания любит собираться по вечерам? В городском парке? После работы туда и пойду, поговорю, — несколько зловеще добавил он.

— Ладненько. А я попробую найти Настю сейчас и потом тоже приеду на работу. Пусть Маринка не думает, что я забыла о том, что у нас завтра выпуск. И если будет звонить Кряжимский, скажи ему, чтобы немедленно возвращался, и другим скажи, чтобы передали ему то же самое. Придумай какую-нибудь уважительную причину. Пусть он лучше сам приедет, чем его потом под конвоем привезут. Как скрывшегося преступника.

— По этапу, — сказал Виктор.

— Что?

— Это называется привезти по этапу.

— Боже! — только и хватило сил у меня произнести.

— А ты представь, как будет интересоваться твоей поисковой деятельностью прокуратура, — успокаивающе довесил он.

Я вскочила со стула и убежала прочь, пока он не сказал еще чего-нибудь в том же роде жизнеутверждающего.

 

Глава 4

Дома у Насти никого не было, поэтому на работу я попала быстро. Маринка встретила меня укоризненным взглядом.

— Еще не вечер, — твердо сказала я. — У меня полно времени для того, чтобы выполнить все свои обязанности.

— Держи, — вместо ответа она сунула мне в руки ворох бумаг. — Твои заметки и черновики к статье, которая идет завтра на первой полосе. Было бы неплохо, если бы мы вовремя смогли отправить их в верстку.

Не будь у меня заняты руки, схватилась бы обеими за голову. Как я могла забыть? Понятно теперь, почему Маринка так нервничала.

* * *

— Кряжимский не звонил? — садясь за компьютер, крикнула я из другой комнаты.

— Имей совесть, в конце концов. Человек только что уехал!

— На море, — мечтательно провыл из дальнего угла Ромка.

— Может, я соскучилась, — буркнула я в ответ.

Возможно, это и не правильно, но за работой я забываю обо всем. Вот и сейчас черные буковки на экране монитора мгновенно вытеснили из моей памяти Степу, Настю и даже Кряжимского. Статья получалась интересная, я довольно долго готовила к ней материал, и теперь хотелось как можно скорее насладиться готовым результатом своих трудов. Вот только подредактирую чуть-чуть…

— Ольга Юрьевна! — вдруг донеслось до меня.

— А? — вскинулась я. Судя по тону, звали меня не в первый раз.

Я подняла голову и остолбенела. Передо мной, гордо выпятив живот и надменно созерцая меня сверху вниз, стоял Стопорецкий собственной персоной. Неподалеку застыл его секретарь, а у стола в нетерпении подрагивал вчерашний старичок.

— Вот! — указуя перстом, обличающе воскликнул он. — Вот, я же говорил — пьянство прямо на рабочем месте!

Я невольно посмотрела в указываемом направлении: импульсивный дедуля тыкал пальцем в бутылку с коньяком, которым, добавляя в кофе, согревала меня вчера Маринка.

— Вертеп! И вот такие люди работают у нас в печати! Формируют, можно сказать, общественное мнение! — продолжал буйствовать старичок. Борода его при этом мелко тряслась, а глазки так и посверкивали от вожделения при виде темно-янтарной жидкости в бутылке.

Стопорецкий гаденько улыбался.

— Ив самом деле, что же это вы, Ольга Юрьевна, прямо на работе злоупотребляете?

— Во-первых, здравствуйте, — ледяным голосом прервала я представителя администрации. — А во-вторых, что здесь происходит?

— Здравствуйте, — не стал спорить Стопорецкий. — Вы уж извините за вторжение, за то, что отрываем вас от работы, но дело в том, многоуважаемая Ольга Юрьевна, что в последнее время к нам стало поступать слишком уж много жалоб на вас. И я всего лишь счел нужным лично во всем разобраться, вернее сказать, приехать к вам, чтобы мы могли вместе выяснить, в чем же дело.

— И в чем же дело? — сохраняя на компьютере текст и откидываясь на спинку стула, спросила я. — Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь.

Легкой улыбкой показывая, что ему такое никогда бы и в голову не пришло, Стопорецкий скромно занял единственное кресло в кабинете. Секретарь примостился на стуле, а дедуля так и остался стоять у окна. Я вообще-то неплохо воспитана и с уважением отношусь к старшим, но дедуля допекал нас уже месяца четыре, и из всех стульев на свете я бы с удовольствием предложила ему только электрический.

Стопорецкий выдержал эффектную паузу и начал:

— Ольга Юрьевна, насколько я понимаю, цель вашей деятельности — это знакомство жителей нашего города с достоверной, правдивой информацией о происходящих в криминальном мире событиях.

— Не совсем так, но оставим это, — не стала придираться я к точности формулировок.

— Итак, ваша задача, — невозмутимо продолжал Стопорецкий, — объективно освещать события, и, пока вы держитесь в рамках этого направления, не возникает никаких претензий. Но время от времени вы беретесь за аналитические обзоры или же, что еще хуже, затрагиваете вопросы частной жизни граждан.

Дедуля у окна заерзал, готовый немедленно перейти в наступление.

— Порой вы публикуете абсолютно недопустимые статьи…

— Возмутительные! — не выдержал дедуля.

— Вам ведь знакомо слово диффамация?

— У вас есть какие-то конкретные жалобы? — холодно поинтересовалась я. — Обычно в редакцию приходят иные отзывы. Очень часто читатели называют нашу газету наиболее разумной и беспристрастной из всей массы прочих аналогичных изданий.

— У идеи фашизма тоже много поклонников, — парировал Стопорецкий. — Но от этого она не утратила своей порочности.

Боги, кто готовил ему выступление?

— И все же ближе к делу, — не стала я вступать в навязываемую дискуссию. — Какие именно у вас претензии и от чьего имени вы, собственно, выступаете?

— В данный момент я являюсь представителем общественности и говорю от имени жителей Тарасова, которые возмущены вашими публикациями, — тем, как вы обливаете грязью имена и репутацию людей, подрываете авторитет власти.

О, да тут явный намек на одну из публикаций Кряжимского. Да, Сергей Иванович, не думали вы тогда, как ваша статья заденет некоторых личностей. Можете гордиться.

— Если вы не прекратите подобные действия, нам придется принимать меры.

— Да-да, я требую опровержения! — опять завопил дедуля.

Стопорецкий поморщился, но поддержал:

— Почему бы вам не выполнить это требование?

Вы унизили честь и достоинство внука Глеба Павловича, оскорбили его семью.

— Что? — возмутилась я. — Мы не давали ни адресов, ни имен, и если Глеб Павлович узнал в описываемом бандите своего внука, то как здесь спорить? Ему лучше знать. Между прочим, защищаемый вами невинный агнец отбывает сейчас срок в местах не столь отдаленных за вооруженное нападение.

Дедуля насупился:

— Ой, грех на душу берешь! Не виноват он.

Дедулю даже стало жалко — ну никак не желал он видеть в свиномордом обормоте с тусклыми глазами его истинной сущности и квохтал над ним, как курица над цыплятками.

— У меня, Ольга Юрьевна, достаточно жалоб, и найдется немало методов, чтобы затруднить вашу работу. Я уже подумываю о суде — как вам обвинение, например, в разжигании национальной розни в ваших статьях об азербайджанских рынках?

— Угрожаете? Или это шантаж? — вкрадчиво произнесла я. — Или клевета, сопряженная с ограничением самостоятельности средств массовой информации?

— Ну что вы, ни в коем случае! Но я все же советую вам подумать над моим предложением.

Стопорецкий посмотрел мне в глаза, давая понять, опровержение какой именно статьи он желает увидеть, и, не попрощавшись, вышел. Секретарь последовал за ним, засеменил и дедуля, не удержавшись на прощание и с размаху хлопнув дверью. Слышны были удаляющиеся возгласы «Защитник! Благодетель!..»

Я вышла из кабинета и присела на краешек Маринкиного стола.

— Вот уроды! — искренне возмутился Ромка. — Чего им надо было?

— Поздравьте себя, друзья мои. Мы популярны.

Раз уж нам пытаются серьезно ставить палки в колеса, чего-то мы определенно достигли. Порой люди так нетерпимы к чужому успеху!

Вопреки пессимистичным прогнозам Маринки и несмотря на этот неожиданный визит, мы даже не слишком поздно разошлись — еще почти не стемнело. Виктор ушел чуть пораньше, буркнув на немой вопрос Маринки «по делам». Я-то отлично знала, что у него за дела, а вот подруга моя была недовольна.

— Давай, что ли, девичник устроим, — беспомощно предложила она. — Сходим куда-нибудь, передохнем.

— л — Я бы с удовольствием, — начала я оправдываться.

— А, понятно, и у тебя тоже дела, — сникла она. — Одна только я не у дел.

— Хочешь, найду? — с готовностью предложила я, коварно сверкнув глазами.

— Хочу, — печально согласилась Маринка, собирая стопочкой бумаги на столе и педантично выравнивая краешки.

Я с удивлением посмотрела на нее. Похоже, у моей сотрудницы началась депрессия.

— Значит, так, — я потерла ладошки. — Мне нужна статья про разорение и затем выкуп иностранными инвесторами наших наиболее многообещающих и перспективных предприятий, материал про незаконную торговлю трансплантационным материалом, продажу донорской крови местной секции молодых вампиров и сенсационную публикацию про вторую тень нашего президента.

Сначала Маринка слушала меня на полном серьезе, потом хихикнула.

— Ну и самое главное, я, как главный редактор, требую, раз уж тем более меня обвиняют в пьянстве прямо на рабочем месте бутылку сухого белого вина и твое печенье с корицей. Иначе я Отказываюсь говорить о девичнике.

— Вы забыли самое главное, — произнес, оказывается еще не ушедший Ромка.

— И что же? — заинтересованно спросила Маринка.

— Мальчиков, — серьезно ответил он. — Какой же девичник без мальчиков?

* * *

Я съездила к Насте, но опять безрезультатно. В ее окнах не горел свет, и дверь мне никто не открыл.

Я уже собиралась было удалиться восвояси, как меня вдруг осенила мысль прибегнуть к одному из самых совершенных источников информации, перед которым бесславно блекнет даже Интернет. Бабушки, сидящие у дома на лавочках, обладают колоссальными ресурсами, неограниченными возможностями и огромной базой данных. Но, увы, на этот раз метод не сработал, и засидевшиеся допоздна старушки смогли сообщить мне только то, что Насти нет дома уже третий день.

— Она вообще девка летящая, — неодобрительно прошамкала одна из них. — Когда хочет, тогда и приходит, и присмотреть за ней некому. Но обычно надолго не пропадает.

Оставалось надеяться, что Виктору повезет больше. Но вообще-то странно, что Настя не пришла на встречу с подругой и уже целых три дня ее не видели местные старушки. Я начинала беспокоиться за нее — не случилось ли чего?

Ехать куда-либо еще было поздновато, поэтому я отправилась прямо домой. В холодильнике было пусто, я опять забыла заехать в магазин, к тому же вспомнила, что ив прачечную за бельем снова не попала. Критически оглядев свою несколько заброшенную квартиру, я решила хотя бы вымыть полы, а то скоро забуду их настоящий цвет. Вот ведь загадка — чем меньше я бываю дома, тем разрушительнее это отражается на его состоянии. Откуда берется весь этот мусор?

В припадке наведения чистоты я ползала с тряпкой по кухне, как зазвонил телефон. Я рванулась с места. Разгибаясь, треснулась головой об стол и в результате, чертыхаясь и щупая ушибленное место, взяла трубку только после четвертого звонка.

— Ну наконец-то, — услышала я обрадованный голос.

— Александра, это тебя невозможно поймать, ты где пропадаешь? Весь день названиваю, а тебя ни на работе, ни дома.

— Такая жизнь у нас, журналистов, беспокойная. Все в трудах да заботах.

— Вот я и звоню по поводу еще одной твоей заботы. По-моему, небезызвестный тебе Стопорецкий серьезно решил подпортить вам в редакции жизнь.

— Он сегодня нам даже личный визит нанес, — ответила я.

— Да ты что? — заинтересовалась Александра. — Даже так? Черт, как много у него свободного времени, я сейчас завидовать начну. Пожалуй, я слишком хорошо справляюсь со своей работой. Он еще отнекивается, что ему, видите ли, некогда, когда я вторую неделю пытаюсь подсунуть ему жалобы из школы в связи с неполной готовностью к учебному году.

— Не беспокойся, на личные дела время всегда найдется, — заверила я ее. — Так что там, говоришь, у вас готовится?

— Ну, пока он только попросил меня собрать в одну папку все жалобы и претензии, которые поступали на вас. Что уж там дальше будет, сказать не могу. Но сама знаешь, что обычно в подобных случаях бывает.

— Он мне сегодня даже судом грозил, обвинял в пропаганде национализма и разжигании гражданского неповиновения. Представляешь? — гневно возмутилась я, уперев руки в боки и совершенно забыв, что в одной из них держу мокрую половую тряпку.

— С ума сойти! — развеселилась Александра. — Многих главных свидетелей обвинения, наверное, придется вытаскивать из заключения.

Затем, посерьезнев, она сказала:

— Суд судом, но, думаю, такие проблемы, как различные проверки, он тебе устроить может. Так что будь готова.

— Н-да, вот новости. Но спасибо и за них.

— Всегда пожалуйста. Ну счастливо, мне детей укладывать пора.

— Спокойной ночи. Младшенький больше не делал попыток проглотить лампочку?

— Слава богу, нет. Будет что новенькое, позвоню. Пока.

Я положила трубку и содрогнулась, представив, что сделает Стопорецкий, если узнает, что автор ненавистной ему статьи подозревается в убийстве.

Кошмар… На всякий случай набрала номер Виктора, но, как следовало ожидать, он еще не вернулся.

Не торопясь, я закончила уборку, приняла душ и, чувствуя, что после расслабляющих водных процедур меня клонит в сон, решила сварить себе кофе.

С Виктором мы договорились, что он обязательно позвонит мне, как только вернется, и, зевая, я отправилась на кухню. Высыпая из кофемолки кофе, я ломала голову над тем, что делать, если Настя не объявится и завтра. Во-первых, поговорив с ней, я наверняка смогла бы выяснить что-нибудь полезное; а во-вторых, если девушка слишком много знала, то сейчас она, несомненно, подвергается опасности. Да, как ни посмотри, отсутствие Насти мне начинало не нравиться. Я машинально сняла с плиты закипевший чайник и опомнилась только тогда, когда из кофеварки на стол потекла струйка воды.

С мгновение я тупо пялилась на пустую чашку и залитую кипятком кофеварку, потом кинулась спасать дорогой моему сердцу механизм. Разумеется, второпях не рассчитала и половину выплеснула мимо раковины. — Вот и пожалуйста, убралась!

* * *

Заваренный со второй попытки кофе мне не помог, и, пытаясь посмотреть на компьютере взятые с работы на дом черновики, я отчаянно боролась со сном. У Виктора по-прежнему никто не брал трубку.

Потом начала курить, все чаще поглядывая на часы.

В половине третьего сделала гимнастику. В начале четвертого мне наконец ответили.

— Алле? — у Виктора был странно плывущий голос.

— Слава богу, — почти заорала я радостно. — Ты где пропадал? Я уже начинала думать, что тебя тоже убили!

— Пытались, — заявил он в ответ. — Но у них ничего не вышло.

— Витя, что с тобой? — спросила я подозрительно. — Ты пьян?

— В дымину, — подтвердил он.

Я не могла поверить своим ушам.

— Ты не шутишь? Что ты хочешь сказать этим «пытались»? — у меня просто волосы на голове встали дыбом.

— Отравить. Пытались отрав…ить! Но они не знают наших, — вдруг угрожающе произнес он.

— Господи!..

Пьяный Виктор, такого не может быть! Как же так получилось? Не услышь я все это сама, в жизни бы не поверила!

— Ты в порядке сейчас?

— Да!

— Уверен?

— Абсолютно!

Я помолчала, собираясь с мыслями.

— Ты был там, узнал что-нибудь?

— Да.., до утра не забуду.

Намек был понят, и я без сил опустила трубку на место. Телефон тут же зазвонил снова.

— Алло? Я слушаю, — слабым голосом произнесла я.

— Оля, это я! — До меня донесся зареванный голос Маринки. — Прости, что разбудила, но мне просто необходим кто-то, чтобы поговорить.

— Что случилось? Ты плачешь?

— Ты представляешь, я наконец решила с ним поговорить, позвонила ему сейчас, я знаю, время не лучшее, но все же, а он… — у нее даже дыхание перехватило, — а он пьян! Как сапожник! Вот такие у него дела, чтобы с работы пораньше уходить да водку пить и гулять с бабами!

О всемогущий!.. Я так и села на пол. Виктор и Маринка все давно никак не могли выяснить свои отношения, и вот наконец Маринка решилась первой сделать шаг.

— Марина, это не то, что ты думаешь, — простонала я. — Все совсем не так!

— А как? — взвилась она. — Что еще тут может быть?

— Мало ли. Человек устал и решил расслабиться, выпить пива…

— Пива? — разъяренный вопль меня просто оглушил.

— Ну пиво без водки, сама Знаешь, деньги на ветер, — начала оправдываться я. — Может, день рождения у друга.

— Не знаю. Зачем я ему вообще сегодня позвонила?

Это уж точно. Попадание — прямо в яблочко, по своей невезучести и несуразности Маринка легко могла переплюнуть нас всех, вместе взятых. Теперь разве что, пожалуй, Кряжимский мог составить ей в этом серьезную конкуренцию.

— Ладно, — она начала успокаиваться. — Извини, что потревожила. Просто я очень расстроилась, и мне надо было хоть кому-нибудь пожаловаться.

— Ерунда. Вот увидишь, все станет ясно, — заверила я. — Все мы люди, в конце концов.

— До завтра, — всхлипнула она и повесила трубку.

После такого сон как рукой сняло. Что же на самом деле случилось с Виктором? Но гадать было бесполезно, часы показывали без пяти четыре, и, заведя будильник на семь, я все же отправилась в спальню.

* * *

Конечно же, едва я сомкнула веки, как меня разбудило противное треньканье. Хлопнув рукой по дребезжащим часам, я обессиленно рухнула обратно в кровать. Поспать ну хотя бы еще капельку!.. Нет, так дело не пойдет. Я вскочила, бодрыми мыслями стараясь обмануть сопротивляющееся тело. Посмотрела в зеркало в ванной, оттуда на меня взглянул заспанный упырь. От увиденного меня продрал мороз по коже, и я окончательно проснулась. Шоковая терапия иногда так благотворно воздействует на организм.

Я быстро привела себя в порядок, оделась и выскочила из дома, решив, что, пока буду отпаивать Виктора рассолом, попью у него ставший уже ненавистным утренний кофе.

По сравнению с существом, которое открыло мне дверь, упырь в зеркале был цветущим воплощением здоровья. У меня даже мелькнула мысль, что я ошиблась квартирой. Моего обычно подтянутого, с безупречно прямой спиной и расправленными плечами коллегу этим утром скрючило вопросительным знаком. Передвигаясь, он старался особенно не удаляться от стенки, шаркал ногами по полу и щурился от света. Лицо было опухшее, волосы всклокочены и торчали в одну сторону.

— Проходи, — хрипло пригласил он меня. — Есть что-нибудь?

Я протянула ему бутылку с рассолом, специально сцеженным из засоленных мамой в родном Карасеве огурцов.

То, что вчера еще было Виктором, дрожащими руками приняло у меня сосуд и виновато сказало:

— Боюсь, одним этим мне не обойтись.

Без возражений — сама вижу, насколько все серьезно, — я спустилась вниз и зашла в близлежащий магазин. Некоторое время я колебалась, не зная, на чем же остановить выбор, но в конце концов взяла пару бутылок пива.

Когда я вернулась, существо уже успело умыться, вылакать половину рассола и причесаться.

— Виктор, как приятно снова видеть тебя, — искренне сказала я. — Не угостишь меня чаем?

Вопрос риторический. Я уже сама зажигала газ, потом достала ему открывалку, а себе сыр из холодильника.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше, — он с наслаждением сделал длинный глоток. — Прямо оживаю.

— Где же ты умудрился так нализаться? Вот уж от кого не ожидала.

— Я тоже не ожидал, — усмехнулся он. — Думаю, парни по доброте душевной решили сделать мне приятное и подсыпали мне в рюмку какую-то наркоту. Еле домой дошел.

— Наркоту?

— А ты думаешь, мне так хорошо со ста граммов стало?

— Ничего я не думаю. В последнее время случаются такие сюрпризы, что я боюсь что-то загадывать. Лучше рассказывай все по порядку. Ты ведь нашел эту компанию?

— Нашел, — кивнул он. — Мы познакомились и стали близкими друзьями.

— Надо же! Это как? Кого ты видел?

— Подошел, спросил закурить, потом слово за слово — «а знаешь такого?» И вот там тогда-то, а классно такой-то того-то, а вот я там-то тогда-то…

— Ага, того-то…

— Вот видишь, сама и так все знаешь, тоже журналистка все-таки, — не стал возражать Виктор. — Ребята — обычная мелочь, так, шпана.

— Говоришь, словно бывалый авторитет.

— Всякое по молодости случалось, — невозмутимо ответил он. — Насколько я понял, они там «на тусняк» собираются, по их же словам, потрепаться, пиво попить, травку покурить, а то что и посерьезнее… Чего же они мне все-таки сыпанули? Героин, наверное. С водкой — убойная вещь, только, по-моему, дозу не рассчитали.

— С чего это они тебе героин сыпать будут? — недоверчиво спросила я. — Дорогое удовольствие.

— А я им понравился, — с усмешкой сказал Виктор. — К тому же, если ты думаешь, что там собираются только бедные студенты, ты сильно ошибаешься.

Пиво явно благотворно действовало на Виктора.

Мимика и движения его стали более естественными, с лица постепенно сползала желтушная бледность.

— Ладно, мы эту тусовочку хорошенько распишем в какой-нибудь статье, будет тебе материал для раскрутки… А если ближе к делу?

— Теперь о птичках. Можно сказать, мне повезло — быстро наткнулся на человека, который узнал Кряжимского. Я вырезал его гордый профиль из той фотографии, которая стоит.., стояла у нас в редакции.

Помимо воли, у меня вырвался негодующий вопль.

— Да не переживай ты, у меня негатив есть. Сделаю еще.

— Так ты что же, ходил там и показывал всем фотографию? — в ужасе спросила я.

* * *

Виктор нашел в себе силы постучать пальцем по лбу и недовольно заметить:

— По-моему, у тебя все ж весьма нелестное мнение обо мне. Я разговорился с одним человеком, Виталием зовут, и после щедрого угощения у нас пошли душевные разговоры. Поверь, статью могу хоть сейчас написать. Сам. Так я рассказал, что парень из их компании, Степа, познакомил меня с одним человеком… — тут я описал ему нашего Сергея Ивановича, — и тот занял у меня деньги. Виталий сказал, что вроде видел однажды кого-то похожего, правда, давно, он вроде Степу от ментов отмазывал. Тогда я показал ему фотку, и он сказал — тот самый. И добавил, что не знает, где его можно найти. А знаешь, что он ответил на мой вопрос, что такой немолодой человек делал в их компании? Что Кряжимский покупал наркоту. И отнюдь не безобидную травку.

— Что? Я не ослышалась?

— Нет. И в данном факте Виталий абсолютно уверен. Еще он сказал, что Степка — парень ненадежный, и недаром его так не любит Алексей. Как недолюбливает и «того самого, с фотографии, который деньги должен».

— Минуточку, тот самый Алексей, который со сломанным носом? К которому Настя ушла от Степы?

— Судя по всему, да. Как я понял, этот Алексей — довольно мутная личность. Чертов Виталя достал меня, то и дело повторяя: «Крутой пацан, не лох какой-нибудь».

Я сидела на табуретке, уставившись на кружившиеся в чашке чаинки, и пыталась переварить услышанное. Кряжимский покупал наркотики. Абсурд! Но если тот парень в этом уверен?

— Виктор, — сказала я. — Я что-то совсем запуталась.

— Да я тоже ничего не понимаю. Зачем Кряжимскому наркотики? Правда, у него тогда умерла мать, — он неуверенно посмотрел на меня. , — Думаешь, просто нервы не выдержали? — засомневалась я. — Может, и так.

— Ну а со Степой ясно одно — никого он особенно не интересовал, так как на «крутого» парня не тянул и ходил скорее в «шестерках». Один возможный недоброжелатель — Алексей, да и тому теперь по барабану, девушку-то он получил. Про них-то и узнать бы что-нибудь поподробнее.

— Нужно выманить с югов Кряжимского, — в отчаянии сказала я. — Он бы хоть объяснил всю эту чепуху. А то кради тут зажигалки с места преступления прямо на глазах у следователя прокуратуры и кучи свидетелей и отправляй друзей пить водку с героином! А потом еще и узнавай такое…

В полном расстройстве, забыв, что я за рулем, я отобрала у Виктора бутылку с пивом и допила остатки.

— А у Насти я опять была вчера вечером, и местная стража сообщила мне, что она третий день не появлялась дома, — я зачем-то вернула Виктору пустую тару.

Он машинально взял бутылку и, по-быстрому посчитав, произнес:

— То есть ее не видели как раз со дня убийства.

Думаешь, пора обзванивать больницы и морги?

— Да нет, надеюсь. Бабки сказали, что девка взбалмошная, могла загулять. Но ты прав, найти ее нужно обязательно. И конечно, Алексея этого со сломанным носом тоже.

Время приближалось к девяти, и пора было отправляться на работу. Взглянув на Виктора, я предложила ему взять выходной, но он мужественно и, на мой взгляд, опрометчиво отказался. По дороге мы еще раз заехали к Насте и, опять никого не застав, оставили у бабушек для девушки записку с просьбой позвонить по важному делу.

В редакцию мы вошли, распространяя стойкий аромат пива. Виктор держал под мышкой полуторалитровую бутылку с минеральной водой. У Маринки глаза на лоб полезли, когда она увидела его, опухшего и нездорово бледного. «Это же надо так надраться!» — отчетливо читалось в ее взгляде. Она презрительно хмыкнула и, не поздоровавшись, продефилировала мимо в другую комнату.

— Чего это она? — удивился Виктор.

— Она же звонила тебе этой ночью, и, наверное, ей очень не понравилось то, что она услышала.

— Звонила мне? Этой ночью? — не веря своим ушам, переспросил Виктор.

— Ты что, не помнишь? — настала моя очередь удивляться.

— С тех пор как я ловко обошел милицейский патруль и подошел к дому, память мне частично отказывает, — признался он.

— А то, что я звонила, помнишь?

— Смутно. Что же я ей такого наговорил?

— Скорее всего, ничего. В этом-то и проблема.

Я сочувственно вздохнула, в глубине души ощущая себя виноватой. С Маринкой, когда она чем-то обижена, нужно столько терпения… Сначала она действительно чувствует себя несчастной, а немного оправившись, с возрастающим в геометрической прогрессии удовольствием начинает наблюдать, как вокруг нее носятся, кудахтая и хлопая крыльями.

Но в любом случае в подобный промежуток времени добрая и смешливая Маринка становится таким деспотом, что все грандиозные тираны прошлого рядом с ней представляют собой достойное жгучей жалости зрелище. Но людей сближают общие проблемы, вспомнила я.

— Вчера мне звонила Александра, — оповестила я. — Она утверждает, что против нас готовится заговор.

Ромка и Виктор повернулись ко мне, в дверном проеме я увидела, какой настороженный взгляд в соседней комнате стал у Маринки.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Стопорецкий давно точит на нас зуб, сами знаете. Не просто же так он вчера заходил.

— Как он сказал? — Ромка напрягся и попытался изобразить самодовольную физиономию нашего незваного гостя. — «Я здесь от лица возмущенной общественности». — И хотя мимике его не хватало многолетней изощренной отточенности бывалого управленца, получилось очень даже похоже.

— Перестань, — предостерег Виктор. — Не дай бог, напугает кто, таким и останешься. Я тебя тогда сам убью.

Как легко мы кидаемся такими словами, с тоской подумала я. И к чему это потом приводит? Потихоньку я уже начинала злиться на безответственное поведение Кряжимского, который влип черт знает во что и спокойненько уехал отдыхать, оставив нас расхлебывать заваренную кашу.

— Глупо с его стороны было приходить самому, — появилась из своего убежища Маринка. — Если уж он действительно решился в отместку вредить нам, то спокойно мог бы делать это исподтишка, для начала присылая к нам саму возмущенную общественность. А так можно вполне нарваться на протест и обвинение в угрозах и незаконном воспрепятствовании деятельности журналистов.

— И ограничении свободы средств массовой информации, — поддакнул Ромка.

— Думаю, он просто не мог отказать себе в удовольствии порисоваться и самолично попугать нас тут.

Примостившийся подальше от солнечного света Виктор только поморщился.

— А что-нибудь Александра еще сказала? Более конкретное? — полюбопытствовал Ромка.

— Почти ничего. Только то, что Стопорецкий начал собирать все жалобы, которые когда-либо были поданы на нас. Наверное, ищет, за что зацепиться.

— На любую газету подают столько жалоб, — заметила Маринка. — В прошлом году, например, нас обвиняли в том, что мы покрываем кровавые эксперименты, проводимые инопланетянами, и сваливаем всю вину за эти зверства на несчастных невинных маньяков. Помните? А меня лично — в кодировке народных масс посредством зашифрованных в печатном тексте сигналов и сочетаний.

Я отлично помнила Все эти несуразицы, и, надо сказать, Маринка себя немного недооценивала. Она была профессиональным филологом, и тексты, составленные ею, действительно обладали силой мощного психического оружия, всегда находя широкий отклик.

— Это, конечно, тоже. Но он, скорее всего, будет выискивать жалобы на нарушение тайны частной жизни, превышение полномочий и неосторожность высказываний.

— Ничего он не найдет, — отмахнулся Ромка. — Мы были осторожны.

Я улыбнулась. Не подумайте, пожалуйста, ничего плохого, но порой работа в прессе требует некоторого отступления от формальностей.., именно от формальностей. Не больше. Газета была моим детищем, а когда дело касается детей, мы часто становимся идеалистами. Их надо беречь, у них еще все впереди, и им немножко больше можно.

— Но Александра все же сочла нужным нас предупредить, — напомнила я, спрыгивая со стола. — Так что, если за кем-то есть какие-то хвосты… — грозно сказала я.

Ромка полез под стол. Он представлял разительный контраст со всеми нами, не выспавшимися по разным причинам.

 

Глава 5

Кряжимский так и не позвонил. Я отправилась в районную прокуратуру на пресс-конференцию, посвященную успешному завершению расследования серии заказных убийств. Во время речи прокурора в зале стояла поразительная тишина, и, когда у одного из репортеров зазвонил телефон, на беднягу так зашикали, что он, несмотря на профессиональную наглость, покраснел и покрылся испариной. Я тихонько залезла в сумку и отключила свой мобильник. От греха подальше! Тем не менее выступление оказалось не слишком интересным, и на множество задаваемых в конце встречи вопросов прокурор отвечал так же неопределенно и загадочно, как кофейная гуща в чашке у неопытной гадалки.

Я жалела о потерянном времени, но зато, возвращаясь в редакцию и проезжая мимо Настиного дома, заметила девушку, которая о чем-то беседовала с сидящими на лавочке у подъезда старушками.

Неужели?.. Я немедленно остановилась и, выходя из машины, успела заметить, как одна из бабулек передала девушке какой-то листок бумаги. Наверняка записка, удовлетворенно подумала я. Ну, здравствуй, Настя.

Подходя, я вовсю рассматривала девушку. Невысокая, очень худая, светлые волосы — пушистое неухоженное каре. Висящая одежда, ей явно плевать, как она выглядит. Правильно, и так симпатичная.

— А вот и она, — обрадовались бабульки, заметив меня.

Настя — а в том, что это была именно она, сомнений не оставалось, — обернулась. Сначала мне показалось, что на меня пристально смотрит языческий идол, настолько черными были у нее глаза, затем я поняла, что глаза-то у нее обычные, светло-серые, а вот зрачки ненормально расширены.

— Здравствуйте. Я Ольга, — поспешила я представиться. — Наконец-то вас дождалась! Мне надо поговорить с вами о Степе.

Она едва заметно вздрогнула, а зрачки, казалось, стали еще шире. Черт, кем же ей назваться?

— Я его родственница…

— Пойдемте в дом, — сказала она.

Двигалась она не то чтобы медленно, но как-то неуверенно и очень осторожно, будто заранее оберегая себя и обходя все возможные и невозможные препятствия и преграды. Я не сомневалась, что на руках вен у нее уже и не видно. Настя была очень похожа на человека, который подошел к самой черте.

Она отперла дверь, сказала тихо:

— Проходите.

* * *

Я скинула в коридоре туфли, с любопытством оглядываясь. Квартира была из тех, которые переходят по наследству от бабушек и дедов вместе со всеми вещами и мебелью, сохраняя атмосферу прошлых годов. Абажур с бахромой, массивный шкаф с мутным зеркалом толстого стекла, стулья с круглыми спинками и вытертой гобеленовой обивкой. Я прошла за Настей в комнату, села на продавленный диван. И ремонт, похоже, делали тоже в далекие времена прежних хозяев, а из привнесенных Настей вещей здесь, наверное, только ее личные, да телевизор со снятой задней панелью, стоящий у стены.

Она аккуратно устроилась в старом кресле напротив меня и ждала.

— Я родственница Степы, меня попросили найти его родители. У него тяжело болен отец, старики посылали ему телеграмму, но не получили ответа Так же произошло и со второй, — бессовестно добавила я еще одну телеграмму. — Забеспокоились.

Они, конечно, были в ссоре, но Степа никогда не был настолько жестоким, чтобы проявлять в такой ситуации характер. Я его тоже немного помню с детства — добрый, безобидный, не мог он так поступишь.

Губы у Насти дрогнули.

— А так как я живу здесь, — продолжала я, — они попросили меня узнать, что случилось. Когда вчера вечером я пришла к нему, то…

Настя всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Тише, ну что вы так? — я вскочила с дивана и бросилась к ней. — Успокойтесь, не надо плакать.

Зачем?

— Я все знаю, — сквозь слезы сказала она. — Это ужасно. Это несправедливо. Он был такой хороший…

* * *

Она плакала тяжело, словно со слезами надеялась избавиться от наболевшего на сердце, и от моего участия ей становилось только хуже.

— Не плачь, слезами его не вернешь, а ему бы не понравилось, что ты плачешь.

Фраза ее добила.

— Я ведь хотела только сделать как лучше, я не хотела его обижать! Он ведь еще мог вырваться! И я сама бросила его, а он не понял! Это я во всем виновата, а я только хотела помочь…

— Ни в чем ты не виновата, — твердо сказала я. — Он жизнь не самоубийством покончил. В него стреляли. Три раза. И возможно, ты поможешь найти убийцу.

Настя затравленно смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Его еще не нашли? — спросила она. — А кого-нибудь подозревают?

— Пока те, кто ловят, не особенно распространяются об этом, — уклончиво ответила я. — Но соседи видели кого-то, выходящего из подъезда сразу после убийства.

— Кого? — она буквально затаила дыхание.

— Мужчину, лет пятидесяти, — тут я кратко описала Кряжимского. — Ты ни разу не видела такого у Степы? — Девушку лихорадочно затрясло. Обхватив себя руками, она молча смотрела на меня.

— Кого-нибудь похожего?

— Я не уверена, — наконец решилась она. — У него был знакомый, напоминающий по описанию… убийцу, он как-то очень помог ему. А потом, знаю, они все не могли договориться насчет чего-то.

После его приходов Степа становился очень нервным. Иногда они ругались, но при мне старались ни о чем не говорить.

Она облизнула пересохшие губы. Сколько же времени она не может найти дозу? — подумала я.

— А имя его ты знаешь?

— По-моему, Андрей, — неуверенно сказала она. — Нет, Сергей или.., да, точно, Сергей.

Так, Сергей Иванович, пока вам несказанно везет, но стоит милиции поговорить с Настей, и ваше инкогнито будет раскрыто.

— Вы думаете, это он?

Вид у девушки был жалкий, она пристально, не отрываясь, смотрела на меня диковатыми черными глазами, в которых опять заблестели слезы.

Я пожала плечами.

— А что-нибудь еще ты про него знаешь?

— Да, вспомнила. Как-то столкнулись случайно с ним на улице, мы тогда со Степой еще встречались. Они курили, разговаривали, я стояла рядом. И этот человек рассказывал что-то про какую-то газету. Я так поняла, его работа как-то связана с ней.

— У Степы были враги? — Да нет, наверное. Он был, знаете.., нет, не безобидный, но на него нельзя было злиться. Хотя, может, и были такие, кто его не любил. Без этого не бывает. Ребята над ним одно время любили шутить.

— Шутить?

— Ну прикалываться. Он не обижался, только потом оказывалось так, что они сами выглядели дураками, и охоты прикалывать его у них поубавилось.

— Кто «они»?

— Знакомые, — неохотно сказала она. — Сашка из политеха. Пахан, Серега, Танька, Антон, — она немножко замялась и как-то с трудом выговорила:

— Алексей Алехин. Они не слишком любили друг друга, ведь из-за Алексея я Степу и бросила.

Ее лицо как-то странно исказилось. Она сцепила руки в замок и крепко, так что побелели и без того бледные пальцы, сжала их.

— Но ребята не могли этого сделать, — вдруг со страстной убежденностью произнесла Настя, подаваясь вперед. — Я их давно знаю, шутки шутками, но такое! Это надо же совсем с катушек слететь! Совсем, совсем… Господи…

У нее опять потекли слезы, худые плечи вздрагивали. Если бы я была Роденом, то эту ожившую скульптуру я назвала бы «Отчаяние».

Я тихо дотронулась до ее руки.

— Успокойся, не надо. Его уже не вернешь. Отпусти его.

Она вздрогнула всем телом, внезапно переставая плакать и вновь пугая меня бездонным мраком своих зрачков, прошептала:

— Не могу… Принесите мне воды, пожалуйста, — попросила она.

Я молча кивнула и пошла на которую теперь по счету за последние два дня чужую кухню. Взяла со стола чашку — заварка в ней уже «зацвела» — и тут же чуть не выронила от испуга. Передо мной стоял парень, и выражение его лица было отнюдь не доброжелательным. Я бы скорее определила его как неприятную смесь вызова и угрозы. Нос у парня был сломан, и явно неоднократно, на плечи лохмотьями ложились волнистые светлые волосы. А вот и Алексей…

Я отшатнулась, невольно прижав к себе чашку.

— Вы кто? — Нет, конечно, голубчик этот мне не был знаком.

— Аналогичный вопрос.

— Настя! — позвала я.

При виде Алексея на лице девушки одновременно отразились и ужас, и надежда. Она с какой-то собачьей мольбой во взгляде посмотрела на него.

— Это Алексей, — представила она парня. — А это Ольга, родственница Степана.

— У него не было родственников в Тарасове.

— Близких не было, — согласилась я. — А когда срочно требуется помощь, родня почти везде и всегда отыскивается. Вы так неслышно вошли…

— Не хотел мешать вашему разговору.

Вернее, хотел послушать, что будут спрашивать, мрачно подумала я. С этим типом контакта не выйдет.

Алексей мне не понравился сразу и бесповоротно. По одному его взгляду чувствовалось, что он легко перешагнет через человека, который будет ему мешать, и было в нем что-то от той самому себе разрешенной вседозволенности нераскаявшегося Раскольникова… Настя, что же ты в нем нашла?

— Вы тоже знали Степу?

— Знал. Не имею ни малейшего понятия, кому понадобилось его убивать. Как, вы говорите, его убили?

— Застрелили. Три выстрела в грудь.

— И что же, пока ни преступника, ни даже пистолета?

— Не знаю, — честно призналась я. — В квартире Степы оружия не нашли. Вы даже и не слышали о случившемся?

— Нет, мы были за городом. В деревне, у Настиной бабушки. — Он неотрывно смотрел на девушку.

— Что? Да-да, у бабушки, — быстро подтвердила она. — Последние осенние солнечные деньки не хочется быть здесь. Мы только что вернулись, но тетя Зина, — она теперь обращалась к Алексею, — тетя Зина сказала, что, кроме Ольги, меня искали еще люди, хотели оставить мне повестку, но никто ее не взял.

— Из прокуратуры, наверное, студенты на практике, — заметила я.

Настя держалась теперь на ногах только потому, что прислонилась к стене.

— По-моему, тебе надо прилечь, — сказала я.

* * *

— Здравая мысль, — Алексея покоробило от того, что хоть в чем-то он вынужден со мной согласиться.

Он подошел к Насте и, клянусь, с нежностью обнял ее за плечи и прижал к себе:

— Что, совсем устал, котенок?

Он почти взял девушку на руки и уже лишенным эмоций голосом произнес куда-то мимо меня:

— Сейчас я ее уложу и вернусь.

Настя покорно позволила себя скорее унести, чем увести, а я села на табуретку, наконец поставив чашку обратно на стол. Визит производил очень тягостное впечатление. Почему-то я не могла воспринимать Настю как живого человека, мне все казалось, что я разговариваю с покойницей, настолько не от мира сего был у нее вид. Если срочно не вмешаться — и то я сомневалась, что это еще может что-то изменить, — то Насте осталось жить недолго. И странно, Алехин абсолютно не выглядит наркоманом, почему же он не заставит бросить и Настю?

Хотя в данном случае сказать настолько легче, чем сделать…

Из комнаты доносились тихий разговор и всхлипывания Насти, потом к увещевательно-успокаивающему тону Алексея прибавились жестковатые приказные нотки, девушка же горячо его о чем-то упрашивала. Потом возникла короткая пауза, которая завершилась очень эмоциональным, но непечатным выражением, и Алексей вернулся на кухню.

— Вы ее расстроили, — заявил он.

— Я тоже расстроена, или, по-вашему, это ненормально, что она оплакивает друга? Вы-то не слишком, я смотрю, огорчены этим известием.

— Уж не хотите ли меня обвинить в убийстве?

— Например, на почве ревности?

— Настя правильно сказала, — зло произнес он. — У Степы не было врагов. Он был слабак, чмо, какие у такого враги? Надеюсь, я не оскорбляю ваших родственных чувств? Откровенно говоря, я получал гораздо больше удовольствия, высмеивая его перед Настей. К чему мне его смерть? Неинтересно.

Так что здесь вы ничего не найдете, и лучше вам на самом деле попробовать обратиться к тому Сергею Батьковичу, о котором она упоминала. Это единственный человек, который ругался со Степой, — он ехидно сделал на имени ударение. — Всерьез. Так что, леди, попрошу вас больше не приходить и не беспокоить Настю. Она больна, так что не надо ее лишний раз расстраивать.

— Значит, вы утверждаете, что Степану никто не желал зла, и вы в том числе? Вы постараетесь убедить в этом и следователя? — Голову бы ему собственными руками отвернула. — Только тогда почему же Степана все-таки убили? Какая загадочная смерть…

— Ищите ответы на свои вопросы в другом месте, — угрожающе сказал он, недвусмысленно указывая на дверь.

Перед уходом я заглянула в комнату.

— До свидания, Настя. Если что, вы знаете номер моего телефона.

Солнечный свет, птичий и детский гомон просто ошеломили меня после темноватой квартиры с затхлой, тягостной атмосферой. Я полной грудью набрала воздух и медленно выдохнула, пытаясь снять напряжение и избавиться от назойливого чувства, что я пропустила что-то важное. Не удавалось. Но тут я посмотрела на часы, моментально забыла о своих предчувствиях и рванула на работу.

 

Глава 6

Недалеко от входа в редакцию, на улице, к моему удивлению, томился Ромка. Неужто Виктор и Маринка в целях его безопасности выставили парня за дверь, а сами теперь выясняют отношения и бьют компьютеры, мелькнула у меня мысль, настолько у Ромки было тоскливое выражение лица. Сердце мое ухнуло, и я, рванувшись к нему, едва не забыла запереть «Ладу».

— Что случилось? — крикнула я еще издали.

— Как ты догадалась? Я же ничего еще не успел сказать, — удивился он.

— Интуиция. Ну?

— Где была твоя интуиция, когда мы тебя искали? Звонили-звонили, провод весь оборвали, но только и слышали: «Абонент временно недоступен», — противно прогнусавил он.

— Мобильник был отключен, — вспомнила я, доставая телефон из сумки и включая его. — Проклятая конференция, только время потеряла. Так что здесь произошло, говори давай, а не то я за себя не отвечаю.

— У нас теперь тоже отпуск, — ехидно сказал он. — Прямо бархатный сезон, теперь все дружно на юг полетим, как утки.

Я чувствовала, что сейчас потеряю терпение.

— Пойдем, — быстро сказал он, видимо заметив нехороший блеск в моих глазах и решительно обрывая разглагольствования. — Сама увидишь.

Откровенно говоря, до меня не сразу дошло, в чем дело. Дверь в офис была опечатана, и холодный ужас потек вниз по позвоночнику, предварительно перехватив горло. «Кряжимского вычислили!» — вне себя от расстройства подумала я. Хотя минуточку, при чем здесь редакция?

Я резко обернулась к Ромке, начиная догадываться.

— Стопорецкий?

— Неофициально — скорее всего он, — ответил Ромка. — Благодаря его стараниям. А официально — инспектор пожарной безопасности.

— Была же плановая проверка недавно, и ничего, все в порядке!

— А это — внеплановая. И послушать его, так Москва горела из-за таких, как мы. Прямо-таки не редакция, а источник повышенной опасности, — мрачно изрек Ромка.

— А где остальные? Давно это случилось?

— Да нет, минут двадцать-тридцать, как инспектор ушел. А Виктор с Мариной — в кафе, ждут твоего появления.

Действительно, там мы их и нашли. Нахохлившись, оба сидели за столиком, глядя каждый то в свою чашку, то в окно на прохожих, не обращая друг на друга ни малейшего внимания.

— Маринка явно жаждет объяснений и не желает никаких извинений, Виктор же явно предпочитает извиниться, но ничего не объяснять, — пробормотала я.

— Что? — переспросил не расслышавший меня Ромка.

— Да так, не обращай внимания. Это все от недосыпания.

— А… У вас у всех сегодня какой-то усталый вид, а про Виктора я бы вообще подумал, что он с похмелья, если бы это был не он, — завернул выдающуюся с точки зрения русского языка и здравого смысла фразу. — Так мало этого, эти двое еще и дуются друг на друга, а все шишки, как ты думаешь, на кого? Правильно, на меня.

— Потому что я отсутствовала.

— И Сергей Иванович на югах перекрывается…

Лучше слова и не подберешь — «перекрывается», — невольно подумала я.

— Ну, горемыки, рассказывайте, как защищали родное рабочее место, как грудью стояли за любимый компьютер, как били морду инспектору-интервенту. — Я уселась между Виктором и Маринкой, благо стол круглый и видно обоих, поставила локти на стол, подперев руками щеки.

— А главное, к какому хану на поклон идти и какую дань нести, — в тон мне ответила Маринка.

— Желательно, — вздохнула я. — Хотя, говорят,. меньше знаешь — крепче спишь.

— Сидим мы себе, работаем, кофе пьем, — начал Ромка, — как вдруг в дверь заходит какой-то хмырь с упитанной мордой, представляется Никитой Сергеевичем Золой, предъявляет корочки пожарного инспектора и желает осмотреть помещение.

— И в мыслях ничего плохого не держали, — подхватила инициативу Маринка. — Вот же была проверка совсем недавно, и все нашли в порядке.

Ну пускай смотрит, жалко, что ли? Быстрее посмотрит — быстрее уйдет. Ничего подобного! Этот гад буквально обнюхал все, протыкался носом по всей проводке, ковырнул кусок обоев и якобы случайно задел ногой провод моего компьютера и выдернул штепсель из розетки! Как же, случайно! В гробу я видала такие случайности. Ты думаешь, он извинился? Он долго и печально созерцал нас, давая понять, насколько велики и серьезны наши проблемы, а потом заявил, что такого букета нарушений на таком маленьком пространстве он давно не встречал.

— Виктор спросил, что он имеет в виду, — опять перебил Ромка. — И тот ответил, что пожарной безопасностью у нас и не пахнет и что мы в крайне грубой форме нарушаем все правила. У нас перегрузка сети, помещение загромождено столами, а на окнах решетки, так что людям, в случае чего, будет трудно выбраться наружу, стены отделаны легковоспламеняющимся материалом, а провода электроприборов просто сами кидаются и опутывают ноги. Неплохой список, правда? После чего он составил акт с указанием всей этой чуши, выгнал нас и опечатал помещение. Но я смиренно попросила разрешения вернуться за своей сумочкой на рабочем месте и, уронив тюбик с помадой на пол, ухитрилась водворить штепсель на место.

— Представь, этот олух абсолютно не прореагировал и не пожелал объяснить, почему предыдущая проверка не пришла к такому же выводу, — добавила Маринка. — И теперь, пока мы не заплатим штраф, офис будет опечатан, и работать мы, соответственно, не сможем.

— Думаю, мы все прекрасно знаем, кому обязаны внеочередной «объективной» проверкой, — процедила я сквозь зубы. — По-моему, кто-то перешел все границы.

— О, не беспокойся. Больше Стопорецкий не будет насылать на нас проверки и жалобщиков, — спокойно сказала Маринка. — Я тут кое-что придумала…

Интересно, она всегда способна выдавать такие идеи, или же ее так разозлил ночной звонок Виктору? Непривычно деловитая и холодная Маринка достала из сумочки зеркальце и, смотрясь в него, принялась поправлять прическу. Эффектно изогнула шею, рассчитанными движениями взбивая и без того пышные волосы, чуть прикусила губу. Ромка и Виктор прямо-таки прикипели к ней глазами. Вот это да, ошеломленно подумала я. Может быть, ее обычная суматошность и экзальтированность просто имидж? Как мало я знаю своих друзей! И тут в мою голову впервые закралась предательская мысль — а вдруг Кряжимский и в самом деле убил Степу? Я затрясла головой, вытряхивая оттуда эту нелепицу.

Ну а если все же…

* * *

Когда возвращалась с автостоянки, мне показалось, что в толпе прохожих мелькнуло знакомое лицо, не вызывающее приятных ассоциаций. Алексей? Я завертела головой, пытаясь снова отыскать его, но безрезультатно. Показалось? Оля, у тебя возникла мания преследования. Повздыхав над собственными раздерганными нервами, я зашла в подъезд. Неприятный сюрприз ждал меня и там — все лампочки были выкручены. Держа в руке зажженную зажигалку, я поднималась по ступенькам, как заблудшая душа со свечой по кругам ада, как, подойдя к двери, услышала телефонный звонок в своей квартире. А вдруг Кряжимский? Чертыхнувшись, я выронила зажигалку, содрогнулась от отвращения и судорожно стала шарить рукой по лестничной клетке, впервые задумавшись о том, что, может, и в самом деле существуют разные сглазы и проклятия.

Наконец нащупав ключи и нервно фыркнув, я невольно представила себе дедулю со Стопорецким, проводящих спиритический сеанс и заклинающих злобных духов. Может, и нам попробовать вызвать дух Степы — сказал бы, кто его убил…

Разумеется, к телефону я не успела. Явственно чувствуя, что начинаю злиться на весь белый свет, я села в кресло и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять клокотавшую ярость. Тут телефон зазвонил опять.

— Алло! — рявкнула я в трубку.

— Оля? — с сомнением спросил знакомый голос.

— Сергей Иванович! Слава богу, я уж думала, что вы никогда не позвоните! — Эх, тупица, не обратила внимания даже, что звонила междугородка.

— Не выдержал, — сокрушенно вздохнул Кряжимский. — Не отпускает меня работа. Три дня крепился, а сегодня не смог. Я днем звонил в редакцию, но там не брали трубку, и по "мобильнику твоему не мог дозвониться. Решил — домой, и там сначала не отвечали. Что у вас там происходит? — Ужасные вещи, — заявила я. — Слушайте меня внимательно, не дай бог нас разъединят: Вы немедленно должны вернуться в Тарасов. Слышите?

Убили Степу, и все улики против вас. Я нашла в его квартире вашу зажигалку, вас видела соседка, у ментов есть ваш фоторобот, чудо, что пока еще они не выяснили, кто вы такой. У вас замечательные шансы оказаться в розыске по подозрению в убийстве.

Вам просто необходимо как можно скорее оказаться здесь и самому во всем разобраться. Судя по всему, вы последний, кто видел Степу в живых, кроме убийцы, конечно же. Я точно знаю, что вы там были. И скажите, на кой черт вы покупали наркотики?

Некоторое время в трубке были слышны только посторонние шумы и треск, затем до меня донесся глухой голос Кряжимского:

— Вы слишком много знаете, Оля. Это опасно…

— А еще у нас опечатали редакцию «по протекции», догадайтесь, кого? Стопорецкого, — не могла остановиться я. — Ох, хотя все это не телефонный разговор. Возвращайтесь как можно скорее… Сергей Иванович!

Ответом была тишина, затем в трубке оглушительно заскрежетало, раздался щелчок, и пошли короткие гудки. Все-таки разъединили. Но ничего, главное сказать я успела. Теперь остается только ждать. Я снова сняла телефонную трубку и позвонила в аэропорт. Там сообщили, что ближайший рейс из Сочи ожидается завтра в 15.10. Что ж, будем надеяться, что Кряжимский исхитрится достать билет.

Минут через пятнадцать раздался звонок в дверь. Я впустила Маринку — сегодня она ночевала у меня. Для осуществления антистопорецкой акции по спасению газеты нам нужен был компьютер с выходом в сеть, который имелся у меня дома. Не тратя времени на бестолковый треп, а уж поверьте, это совсем не похоже на Маринку, она сразу села за работу.

— Попался, — удовлетворенно сказала она примерно через полтора часа. — Теперь посмотрим, кто кого. Я еще никогда не была шантажисткой.

* * *

Следующим утром я уже сидела в приемной Стопорецкого, ожидая своей очереди. Попасть к нему было не так просто, пришлось встать пораньше, чтобы попасть хотя бы не в самый хвост длинной череды людей, ожидавших своей порции внимания.

Я огляделась и, кажется, уловила настроение толпы.

— Как душно! Ну что же это такое? Сколько можно сюда приходить? За одной только подписью! — громко возмутилась я. — У меня ребенок маленький один дома!

— Третий раз прихожу, — пробормотал мордастый мужчина в не по погоде плотной кожаной куртке. — Когда все это закончится?

— Бюрократы! — С готовностью подхватила сидящая на стуле в обнимку со старомодным саквояжиком бабка. — Спасу никакого нет от этой волокиты.

— Безобразие…

— Издевательство над людьми…

Зашумели со всех сторон, возмущенно восклицали, ругали власть, правительство, коммунистов, негров в Африке и зеленых человечков на Марсе.

Знаменитый вопрос «Кто виноват?» был явно риторическим — уж кто-кто, а виноватые у нас всегда найдутся. Из кабинета выглянула секретарь и потребовала прекратить шум. Только после угрозы отменить прием люди немного поутихли. Счастье ваше, что я сюда пришла в самом начале рабочего дня, с вредностью подумала я. Народ наш пока еще добрый.

Не прошло и двух часов, как наконец я была допущена в святая святых.

— Ольга Юрьевна? — деланно удивился при виде меня Стопорецкий. — Какая неожиданность! С чем пожаловали?

Чиновник прямо излучал заинтересованность и внимание; склонив голову, смотрел на меня с умеренным-таки сочувствием: мол, всем, чем сможем, поможем.

«Поможешь, — мрачно подумала я. — В лепешку расшибешься, но поможешь».

— У нас возникли некоторые затруднения, — начала я покаянно.

Глаза его выдавали — просто горели злорадством. Неужто действительно подумал, что я к нему на поклон пришла?

— Еще в конце позапрошлого месяца в «Свидетеле» стала пользоваться огромной популярностью наша новая рубрика «Черная дыра». Нет, не подумайте, это никак не связано с астрономией или пришельцами. Скажем, основная тема — это нецелевое использование ресурсов, в том числе и денежных, даже главным образом денежных, которые были направлены на выполнение строго определенных задач и программ.

К ехидству в глазах Стопорецкого прибавилось легкое недоумение.

— Дело в том, что огромная доля вышеупомянутых средств на пути к месту назначения теряется, исчезает, как в черной дыре. Отсюда, собственно, и название. Вы, наверное, помните, в середине августа был вынесен приговор по уголовному делу о присвоениях и растрате, а также нецелевом использовании государственных кредитов рядом должностных лиц города Тарасова.

— Весьма печальная история, — насторожился Стопорецкий. — Именно из-за подобного поведения некоторых личностей и подрывается авторитет власти. Толпа добра, как известно, не помнит, а вот даже мелкими ошибками способна попрекать очень долго.

— В том-то и дело, — грустно согласилась я. — При подготовке материалов для статей нам стали известны некоторые факты, доказывающие, что не все виновные по делу были наказаны. В частности…

Впрочем, надо ли о частностях? — я многозначительно посмотрела на него. — Но, так как дело уже рассмотрено, мы встали перед дилеммой, а надо ли поднимать все это вновь. В некоторых случаях чужой пример того, что наказание все-таки настигает, действует предостерегающе и вызывает положительный результат. Тем более если вина не очень велика по сравнению с другими, конечно, а пережитые страхи и волнения очень не хочется пережить вновь.

* * *

Теперь мы поменялись ролями, и сейчас я вся превратилась в сочувствие и сопереживание, полная трогательных забот о том, чтобы не помешать вступить на верный путь провинившимся, но страстно жаждущим реабилитировать себя гражданам.

— И я полна сомнений, давать данному материалу ход или нет, — выдержав эффектную паузу, продолжала я. — Хотя все мои коллеги настаивают на этом, я тем не менее колеблюсь. Вам может показаться странным, но я не смогла придумать ничего лучше, как посоветоваться с вами. Вы все-таки вращаетесь в данных кругах, — ввернула я тонкий намек на толстые обстоятельства.

Стопорецкий прокашлялся.

— Насчет данных кругов я не стал бы утверждать, — произнес он. — А насколько вы уверены в верности подозрений?

— О, у нас есть все доказательства, которые не оставляют и тени сомнений в справедливости высказанного мной обвинения. Нам даже удалось установить счет, на который переводились деньги. Не особенно крупные суммы, но все же…

Я вытащила из сумки стопку листов, долго выбирала часть, затем протянула выбранное Стопорецкому.

— Вот, например, некоторые распечатки.

Он взял листы, просмотрел, задумался.

— Действительно, суммы не очень крупные, — теперь в его глазах боролись отвращение ко мне и досада. — И поступления на счет с тех пор закончились?

— Полагаю, да, — безмятежно ответила я.

— Значит, человек исправился?

— Или открыл другой счет.

Я забрала у него документы и сказала:

— Видите, сколько сомнений, тем более что нам в нынешних условиях работать невозможно. Представляете, вчера по результатам о-очень странной внеплановой проверки у нас опечатали помещение и назначили весьма ощутимый штраф.

— Да? Это по какой же причине? — вяло поинтересовался Стопорецкий.

— По причине несоблюдения правил пожарной безопасности, — ответила я и возмущенно добавила:

— Несмотря на то, что совсем недавно мы благополучно прошли аналогичный осмотр. Представляете?

— Попробую вам помочь, а то, действительно, непорядок.

Мина у него была самая кислая, я даже испугалась, что схвачу оскомину.

— Правда? — обрадовалась я. — Мы были бы так признательны!

Я выжидающе смотрела на него и не двинулась с места, пока он не спросил у меня имя приходившего инспектора и не позвонил в пожарную инспекцию. Это был превосходно разыгранный фарс: по его просьбе ему позвали нужного человека, которому Стопорецкий, опять же от лица «возмущенной общественности», устроил грандиозный разнос.

Держу пари, тот долго не понимал, почему чиновник так бушует. Я наслаждалась превосходной игрой и с трудом удерживалась от того, чтобы не разразиться овациями.

— Уф! — Он положил трубку и вытер пот с раскрасневшегося лица. — Полагаю, мы сможем решить вашу проблему. Отправляйтесь на работу, открывайте дверь и спокойно выполняйте свои обязанности. Я к вам позже наведаюсь, проверю, все ли в порядке. Так что ни о чем не волнуйтесь. А насчет той статьи мой вам совет — оставьте людей в покое.

К чему прошлое ворошить? Уверен, они больше не станут совершать подобных ошибок.

Конечно, станут осторожнее, чуть не произнесла я вслух. Мы оба отлично понимали смысл недосказанного: личность «совершивших ошибку» и то, что высказывать претензии и требовать их удовлетворения от пожарного инспектора, он не имеет никакого права. Тем не менее он делает это и вполне уверен в положительном результате.

— Думаю, вы убедили меня, что порядочные люди еще встречаются. Очень рассчитываю на вашу помощь. — Я встала, собираясь уходить, посмотрела на бумаги, которые держала в руке, и кинула их в мусорную корзину. — А это.., бог с ним, наверное, вы правы, это морально устаревшая информация. — И мы любезно распрощались.

Если проклятия и сглазы действительно существуют, подумала я, закрывая за собой дверь, то у меня теперь все волосы повыпадают. На глазах у изумленной публики я трижды поплевала через левое плечо, само собой разумеется, символически, постучала по косяку и оповестила всех:

— Злой, как черт. Ужас, что делается! — и пошла вниз.

 

Глава 7

Повинуясь непонятному мне самой порыву, я решила опять заглянуть к Насте. Что-то не ладилось с ее признаниями: получалось, будто она кого-то выгораживала. Несколько раз нажав кнопку звонка, я подождала перед дверью, но никто так и не открыл.

Бабульки опять снабдили меня ценной информацией, сказав, что Настя ушла с парнем практически сразу после моего ухода, и с тех пор они ее не видели, а свет в окнах ночью не горел. Старушек смело можно было брать в контрразведку, и я дала себе слово, что как-нибудь отблагодарю их хотя бы конфетами. Так… Алексей увез Настю. К чему бы это?

Мне необходимо было увидеть Виктора и обсудить с ним происходящее — мозговой штурм иногда давал превосходные результаты. Еще я подумывала о том, что все-таки надо посвятить в проблему Кряжимского Маринку и Ромку. Вон какой замечательный план предложила Марина, к тому же вопрос доверия… Я бы на их месте могла и обидеться.

Неподалеку подвернулся универмаг, и я решила по-быстрому туда заглянуть. Не помирать же мне голодной смертью дома, да и шампуня Маринке вчера хватило на полголовы. По дороге к магазину я вытащила телефон и позвонила Виктору.

— Привет. Все в порядке, план сработал. Скоро пойду все открывать.

— Угу.

Сие означало, что он рад несказанно и готов немедленно приступить к работе.

— А сейчас опять хотела поговорить с Настей, дело-то нечистое, сам знаешь. Я уверена, что она…

О боже! — вдруг резко осеклась я и посмотрела на часы. Без десяти два. — Витенька! — возопила я. — Совсем забыла, через двадцать минут, скорее всего, возвратится Кряжимский. Мы не успели договориться точно, но, вероятно, он прилетит этим рейсом. Его надо встретить и поскорее довезти до дому, чтобы не светился. Я не успеваю, слишком далеко.

Сделаешь?

* * *

Я заметалась по тротуару, не зная, что делать — идти за покупками, Как задумала, или мчаться по делам дальше.

— Сделаю, куда я денусь. Кстати, я совсем забыл сказать, что тот самый Алексей, по слухам, вовсю ухлестывал за Настей, но та оставалась глуха к его увещеваниям, а потом и вовсе повстречала Степана.

— Да ты что? Настя? Я так и знала… Да, беги, Я сейчас в редакцию, а в половине четвертого тогда у Кряжимского. Пока.

Я ураганом пронеслась по магазину, сметая нужные мне товары, зато минут десять промаялась в отделе косметики, мучительно раздумывая, приобретать ли привлекший внимание крем или нет, в конце концов купила и его и, только выруливая на дорогу, вспомнила, что самого главного — заварку и шампунь — так и не купила.

В скверике меня уже ждал Ромка.

— Мне позвонила Марина и сказала, что проблема благополучно улажена, и она сейчас тоже приедет, — он весь просто сиял. — Класс! Ловко мы их. Круто! Давай подождем ее, она должна сама содрать с дверей эти бумажки.

Я была с ним полностью согласна. Предложенная Маринкой идея, ею же практически и претворенная в жизнь, полностью сработала. А было так: я действительно рассказала Стопорецкому об одной из наших рубрик, которая держалась в основном на энтузиазме Кряжимского и Маринки. Составляя отчет о проходившем судебном разбирательстве, они заинтересовались некоторыми фактами и решили копнуть поглубже в том направлении. И выяснили, что афера имела двойное дно — у больших голодных акул были и маленькие, незаметные прилипалы, о которых большие акулы даже и не подозревали. Аппетит у хитрых прилипал был умеренный, глотая добычу, жадные, зубастые твари даже не замечали, что и еще кому-то удается урвать кусочек.

* * *

Такой скромной рыбкой как раз и был Стопорецкий. Лишь в меру скромной, конечно, и в меру хитрой. То ли он настолько был уверен в своей безнаказанности, то ли настолько беспечен или неосторожен, но даже не особенно заботился о том, чтобы хорошенько спрятать концы в воду. Маринка и Сергей Иванович некоторое время держали материал, сомневаясь, будет ли он интересен читателю, и надеясь найти что-нибудь еще. Кое-какие сведения хранились в базе данных в Маринкином компьютере на работе, который она, повинуясь внезапному наитию, а скорее желанию сделать хоть что-то вопреки требованиям инспектора, выключать не стала, воспользовавшись режимом гашения экрана.

Картинки она не любила, и в данном режиме ее машина играла в молчанку, делая вид, что не работает.

Через сеть, уже от меня, вечером она подсоединилась к своему компьютеру. Скачав нужную информацию, немного покопалась в Интернете, добавила еще парочку интересных фактов, и документация приобрела весьма убедительный вид. С распечаткой плодов ее работы я и отправилась сегодня утром к Стопорецкому. И расчет оказался верным.

Не будучи по своей натуре уж таким особенным злодеем, в процессе слушания судебного дела Стопорецкий основательно перетрусил. Хотя уголовная ответственность ему не грозила — суммы не те, но вытаскивание на всеобщее обозрение его мелких махинаций, да еще когда слухи и волнения не успели улечься, грозило ему серьезными неприятностями на работе. И ему оказалось достаточно самой малости, чтобы остыть и пойти на попятную. Честно говоря, основательно прижать его нам, наверное, было бы и нечем. Так что пока я была занята свалившимися на меня приключениями Кряжимского, Маринка показала высший пилотаж, хотя вести переговоры, как руководителя, отправили все-таки меня.

— А вон и она, — возвестил Ромка, кивком указывая мне за спину.

Я обернулась. На высоченных каблучищах моя подруга легко умудрялась мчаться с неимоверной скоростью, так что невесомое осеннее пальтецо вихрем раздувалось за ней.

— Как дела? — жадно спросила Маринка, подлетев.

— Устроил грандиозный скандал по телефону этому Золе, обещал все уладить и благосклонно разрешил продолжать нам нашу общественно полезную деятельность.

— Без подвохов? — с подозрением спросила она. — А то потом будем еще разбираться с невыполнением предписаний уполномоченного должностного лица и обвинением в самоуправстве.

— Не думаю, — искренне ответила я. — Полагаю, это не в его интересах. Мы забываем о его нехорошем прошлом, он отзывает своих знакомых из пожарки. Все.

— И все же не правильно это, — задумчиво произнес Ромка. — Получается, что ради собственной выгоды мы выгораживаем его и он остается ненаказанным.

— Ромка, брось. Ты же знаешь, какой он трус.

Ведь уже тысячу раз, наверно, пожалел, что рефлекторно попробовал, именно попробовал, а не проглотил кусок, который плыл мимо его рта. Трудно придумать пытку тяжелее страха. Так что он уже сам себя наказал в десятикратном размере. А так, что бы ему было?

— Я помню, в школе мой друг немножко подорвал лабораторию в кабинете химии, — уже перенесся в прошлое Роман. — Все тогда поговаривали про теракт, это уже становилось модным словечком, и я его тоже выгораживал. Но то был друг…

Эх, Ромка! Ты даже не представляешь себе, насколько актуальна сейчас проблема истины, дружбы и выгораживания. Я взглянула на часы — Кряжимский и Виктор уже, наверное, должны быть дома.

— Ну что, пойдемте освобождать наше святилище?

Маринка с нескрываемым удовольствием сорвала бумажки с двери, бросила на пол и потоптала ногами.

— Кто бы сказал, что я буду испытывать такое моральное удовлетворение, возвращаясь на работу? — сказала она, заходя в офис.

— Вот что значит любимая профессия, — завистливо сказал Ромка. — Хлебом не корми, дай на работу сходить.

Маринка усмотрела в его словах намек на насмешку и возмутилась:

— Кто здесь вчера громче всех канючил? И зануднее? Оля, ты не представляешь, у него вчера почти слезы из глаз текли, когда нас выгоняли.

— Ничего, привыкнет, — машинально ответила я, думая о своем, но вовремя спохватилась. — Вернее, не надо привыкать…

— Да уж, надеюсь, подобные развлечения не войдут у нас в привычку, — ехидно сказала она. — Хотя мне нравится ночевать у тебя, так уютно после моей коммуналки.

— Ты лучше просто почаще заходи к ней в гости, — посоветовал Ромка. — Глядишь, пирогов напечете, болтаючи.

— Да, Оля, ты теперь должна мне девичник, — обрадовалась подруга. — Как насчет пикника в лесу?

— Пока еще тепло — роскошная идея, — согласилась я, действительно на мгновение представляя себе лес, такой же солнечный и зеленый, как сад у Таисы.

Ромка искоса поглядывал на нас, разворачивая свежий номер пытавшегося конкурировать с нами издания.

— Девичник в лесу? — он поправил указательным пальцем несуществующие очки на носу, ужасно сгорбился и зачитал нам отрывок из газеты:

— Вчера, пятнадцатого сентября, в районе Кумысной Поляны был обнаружен труп девушки…

Пикник в лесу, говорите? Почему бы и нет? Была задушена… — он с сомнением посмотрел на наши шеи. — Ну, не знаю… Да, лес — это хорошо. Только вы там поосторожнее, а то всех маньяков распугаете.

— Это почему мы их распугаем? — подозрительно осведомилась Маринка.

— Да потому, что самый-пресамый маньячный маньяк придет в ужас от того, что творится на девичниках.

— Нет, Оля, ты посмотри, что за молодежь пошла, — расстроенно обратилась ко мне Маринка, которая сама легко сходила за студентку.

— Не говори, — согласилась я. — Все уже знает.

Ты вообще что там читаешь?

— Я для сравнения, — начал оправдываться он. — Чья работа лучше.

— Ты еще и сомневаешься? — возмутилась Маринка. — Да эта газета с нашей и рядом не лежала. А ну выкинь эту гадость немедленно!

— Ничего, пусть лучше на чужих ошибках учится, — успокоила я ее. — Может, так нагляднее.

— Пусть лучше объяснит мне, что он хотел сказать вот этим, — Маринка помахала дискеткой в воздухе. — Пусть объяснит мне стилистические особенности записанного здесь.

Ромка жалобно посмотрел на меня, ища защиты, понурил голову, вздохнул, аккуратно сложил конкурирующую газету, зачем-то сунул ее в ящик стола, потом вытащил и бросил в мусорную корзину, а затем по широкой обходящей кривой двинулся к ожидающей его Маринке. Превосходный филолог, она три шкуры с него драла за излишнее употребление молодежного сленга в письменной речи.

— Но по-другому же невыразительно! — практически сразу услышала я отчаянный Ромкин вопль в свое оправдание.

— Левая отмазка, — холодно возразила Маринка.

— Видишь, ты сама так говоришь!

— А ты иначе не понимаешь…

Я на минутку заглянула к себе забрать кое-какие забытые мелочи и с опаской подумала, как скажу о том, что опять ухожу. Последние дни я и так нечасто появлялась на рабочем месте, а если еще и учитывать, что Кряжимский был в отпуске, дел и без того прибавилось. И что к тому же, как главный редактор, я еще должна и положительный пример подавать… Чувство ответственности буквально разрывало меня на части: с одной стороны — необходимая и любимая работа, с другой — помощь другу.

Судя по всему, тоже необходимая, потому что пока все сводилось к тому, что убийцей может быть только Кряжимский.

С виноватой физиономией я выползла из своего кабинета. Ромка сидел красный, как вареный рак, из ушей у него валил пар.

— Я тут приводила примеры, какие еще бывают сленги, — любезно пояснила Маринка в ответ на мой удивленный взгляд. — Чтобы он смог представить, что его словечки могут вызвать у людей, говорящих на нормальном языке, примерно такое же ощущение, какое у него вызывают приведенные мною примеры. Может, я несколько преувеличиваю, но разница понятна. Так ведь?

Ромка с трудом кивнул.

— А откуда ты их знаешь? — наконец смог выговорить он.

— Я же филолог и по образованию должна знать все тонкости нашего могучего языка.

Но тут Маринке надоела роль учителя, и она, внезапно теряя интерес к Ромкиному образованию, отворачиваясь и зевая, сказала:

— Это же магия. Правда, действует только на непосвященных. Они или не понимают и переспрашивают «что?», или замирают столбом. Ну а ты в любом случае выигрываешь время.

Время, время!.. Часы показывали уже пятый час, Виктор и Сергей Иванович меня, наверное, заждались.

— Ну, я побежала, — как можно беззаботнее сказала я. — Нужно срочно уладить кое-какие дела, работу возьму домой.

— Нет, ты посмотри что творится, — тихо, себе под нос, пробормотала Маринка. — Сдается мне, дело здесь нечисто.

Я проигнорировала ее гнусные инсинуации, тем самым признавая справедливость высказанных предположений.

— Может заглянуть Стопорецкий, поэтому будьте, пожалуйста, милы и вежливы, без подколов, — предупредила я. — Нам сейчас позиционная война ни к чему. А там посмотрим.

— Да, Рома, — вспомнила я уже у самой двери. — Тот материал, что ты мне показывал, мы вполне можем пустить в следующий номер. С поправками, разумеется, — я мотнула головой в сторону Маринки.

Ромка от гордости раздулся, как рыба-луна, и залучился собственным светом. Хоть кого-то осчастливила…

Только в машине я додумалась позвонить Кряжимскому, чтобы узнать, прилетел ли он предполагаемым рейсом или я только зря устроила весь переполох. К моему изумлению, трубку взял Виктор.

— Вернулся?

— Вернулся.

— Не задержали вас по дороге, опознав по фотороботу? — задала я риторический вопрос.

— Как видишь, — флегматично ответил Виктор. — Но мы все делаем, чтобы это произошло.

— Это как? — удивилась я.

— Ты сейчас где?

— Уже подъезжаю, а что?

— Ты задержалась, и Сергей Иванович пошел тебя встречать, сказал, что на сердце неспокойно.

— Что? И ты его отпустил? — возмущенно воскликнула я.

— А ты попробуй не отпусти, — проворчал он. — Кто Кряжимского переупрямит, тот три дня не проживет.

— Ладно, ждите, — вздохнула я.

Но подъехать к дому оказалось не так-то просто — подъездную дорогу перегораживал невесть откуда взявшийся строительный заборчик. Я долго искала место для парковки, затем, включив сигнализацию и заперев машину, отправилась в обход.

Узенький проход для прохожих был оставлен только в одном месте — вплотную к стене новостройки, которую, впрочем, уже давно безрезультатно пытались достроить. Наверное, решили предпринять очередную попытку, подумала я, медленно пробираясь по песку на каблуках. Рабочих, правда, что-то не видать.

Внезапно совсем рядом что-то глухо стукнуло.

Я взглянула вниз и остолбенела — прямо передо мной лежал расколовшийся кирпич. «Ничего себе стройка, чего это у них так кирпичи валятся, так и убить недолго», — только и успела подумать я, как еще один кирпич, больно ссадив мне плечо, свалился слева. Схватившись за руку, я, конечно же, поступила самым идиотским образом — осталась стоять столбом на месте и задрала голову вверх. Как раз вовремя, чтобы заметить еще несколько падающих кирпичей и наконец отскочить в сторону. Булыжники свалились совсем рядом от меня, обдав острыми осколками. Но шпильки мои завязли в песке и не простили мне опрометчивого прыжка: я потеряла одну туфлю, и сама не удержалась на ногах. Кирпичный дождь тем временем не прекращался, и пока меня спасало одно везение. Я сразу же вскочила и метнулась прочь из зоны обстрела, но что-то врезалось мне в спину, вышибая весь воздух из легких и опять сбивая с ног. Я мешком рухнула на асфальт, еле-еле успев выставить перед собой руки, краешком сознания уловила чей-то истошный крик:

— А!.. Что творится! Убивают!..

— Вон-вон, смотри, в том окне мужик! Исчез, гад! Лови его там!

Кто-то явно спешил мне на помощь. Последний кирпич бухнулся уже совсем в стороне, видимо, рука у бросавшего дрогнула. Я услышала приближающийся топот, и меня затормошили за плечо. Конечно же, за ушибленное.

— Девушка, вы в порядке? — меня взволнованно тряс какой-то мужчина.

— Не знаю, но если вы не перестанете меня дергать… — слова давались мне с трудом, но руками-ногами двигать я могла, значит, позвоночник цел.

Я с трудом села. К сожалению, не в состоянии полностью самортизировать падение, я все-таки «поцеловалась» с землей. Из разбитой губы текла кровь, и я не удержалась от естественного желания ощупать языком зубы. Вроде на месте.

— Ой, кошмар какой! — запричитала подоспевшая женщина. Судя по голосу, кричала именно она. — Это что же за мерзавцы пошли! Нелюди какие-то. Цела?

— Что ж вы их не догнали? — с упреком обратилась она к мужчине. — Завтра и нас тут так же камнями завалят хулиганы какие-нибудь.

— Мои сыновья побежали, может, найдут поганца…

Я дрожащей рукой залезла в сумку, пытаясь достать платок, одновременно отмечая то, что в кои-то веки должна радоваться тому, что забыла телефон на сиденье в машине. А вот пудре наверняка пришел конец. Сознание упорно фиксировалось на каких-то мелочах, отвлекая от факта, что меня хотели убить, и как убить — шарахнуть кирпичом по голове.

А я-то думала, что хотя бы пули, пусть не серебряной, но все-таки пули за вредность я все же заслужила. И вот вам нате, такое разочарование. Я не удержалась и хихикнула. Тут же дала о себе знать разбитая губа, а мужчина подозрительно посмотрел на меня.

— Это нервное, — понимающе пояснила женщина. — Шок. Ну-ка, возьми, — она извлекла из недр объемной хозяйственной сумки бутылку минеральной воды и плеснула мне на грязные руки, а затем на платок.

— Спасибо, — слабо пробормотала я, делая попытку осторожно вытереть испачканное лицо.

— Ты гляди, неужто поймали? — ахнула вдруг тетка.

Я посмотрела вперед и увидела двух здоровенных амбалов, между которыми вяло трепыхался Кряжимский.

— Вот, отец, этот хмырь там шлялся, — сказал один амбал, чуть поддергивая вверх заведенные за спину руки Сергея Ивановича.

— Делал пробежку, — хмыкнул другой.

— Да я услышал крики и побежал на помощь, — оправдывался Кряжимский, морщась от боли.

— Ага, только в обратную сторону.

— Да там не обойдешь иначе!

— Рассказывай…

— Злодей, что удумал! — коршуном накинулась на него женщина. — Сейчас тебя, душегуба в милицию-то сдадим!

— Отпустите, — сказала я. — Это не он.

— Как не он? — удивилась женщина. — Да ты разве видела?

— Не он это, — упрямо повторила я. — Это мой знакомый, он живет тут рядом. С чего ему в меня кирпичами кидаться?

— Вот именно, что знакомый. С чего это незнакомом уделать? Тем более, чего ему по стройке гулять?

— Слышал? — вновь встряхнул Кряжимского амбал. — Ты чего по стройке гулял?

— Цветочки собирал, — огрызнулся Кряжимский. — Оля, что с тобой?

— Но-но, повежливей, — угрожающе произнес амбал. — Не посмотрю на твои года, папаша.

— Антон, — одернул его отец. — Кто-нибудь рассмотрел этого.., кирпичеметателя?

— У меня зрение плохое, я только силуэт и видела, — с сожалением призналась женщина.

— А вы? — он повернулся к сыновьям.

— Не-а, — неохотно признались парни. — Он исчез сразу, не успели ничего разглядеть. Может, он, а может, и не он.

— А вы, значит, уверены, что это был кто-то другой? — вновь обратился ко мне мужчина.

— Уверена. А к этому я как раз в гости шла, — ответила я, осторожно поднимаясь с земли и пытаясь отряхиваться здоровой рукой.

— Тем более, он знал, что вы будете проходить здесь.

— Я уверена, что это не он, — ситуация стала меня раздражать. Больше всего мне сейчас хотелось смыть всю пыль и где-нибудь спокойно посидеть с закрытыми глазами. — Огромное спасибо за помощь, но давайте отпустите его, и мы пойдем. Мне нехорошо.

Мужчина с сомнением оглядел Кряжимского, но все же велел сыновьям отпустить его. Парни сделали это с огромным неудовольствием.

— Вы бы поосторожней, девушка, — заметил один из них. — Если что, зовите на помощь, услышим — придем.

— Спасибо, — поблагодарила я. Отпущенный Кряжимский подобрал мою туфлю, вытряхнул из нее песок и подал мне.

— Оля, как ты?

— Не слишком хорошо, Сергей Иванович, но живая. Ужасно спина болит. Пойдемте домой.

Я с трудом перебирала ногами. В глазах темнело, боль накатывала при каждом вздохе, внутри все будто перемешали огромным половником.

— Я так рада, что вы приехали, — произнесла я.

— Виктор кое-что успел мне рассказать, но мне хотелось бы услышать подробнее.

— Мне — тоже. Сергей Иванович, скажите сразу, я не выдам, но мне легче будет — это вы убили Степу?

— Оля, — укоризненно произнес он. — Как вы могли такое подумать? Нет, я его не убивал.

— И вы что угодно подумали бы, — жалобно ответила я. — Все против вас: и соседи, и ваша ссора, и зажигалка. Я ее только вечером в день убийства у вас видела, а потом там, у Степы нашла.

— Да, Оля, это серьезно. Если уж у вас появились сомнения, то что подумает милиция, могу представить.

— Ясно, что, — сказала я. — Только если бы у меня появились сомнения, я бы не стала просить вас возвратиться, а спокойно бы разобралась во всем сама. Кому же я уже успела перейти дорогу? — я в ужасе посмотрела на ступеньки, ведь предстояло каким-то образом еще подняться на пятый этаж.

— Ну, если у тебя за это время не появилось никаких других серьезных дел, то, думаю, твоя активность не понравилась убийце Степана.

— Да я ж ничего и не делала, только спрашивала, — простонала я, втягивая себя наверх, одной рукой цепляясь за перила, другой опираясь на Сергея Ивановича. — Боже мой, у меня, наверное, все ребра сломаны!

— И одного любопытства иногда бывает вполне достаточно. Потерпите, еще два этажа осталось…

Я закатила глаза.

— ..и мы посмотрим, чем можно вам помочь.

Да, предупреждаю, у меня соседское чадо дома. Не успел вернуться, как уже попросили присмотреть — на этот раз у бабушки чада прорвало трубы в ванной, и мать, наверное, отправилась исполнять роль сантехника. Так обрадовалась, увидев меня. — Кряжимский нажал на звонок.

 

Глава 8

У открывшего дверь Виктора при виде меня отпала челюсть, но он не стал задавать лишних вопросов. По совету Кряжимского он сразу осмотрел мне спину, затем руку, потребовал от Сергея Ивановича йод, бинт и заживляющую мазь и только потом разрешил мне умыться. Виктор был у нас неплохим врачом — мне иногда казалось, что вообще нет ничего такого, в чем бы он не разбирался, — и скоро я, уже умытая, с йодной сеткой на спине и перевязанной рукой, исхитрившись выпить лошадиную дозу коньяка, на котором настояли мужчины, и прикладывая чистый платок к губе, сидела в кресле, опираясь на мягкую диванную подушку неестественно прямой спиной.

— Факт покушения налицо. Оля, ты больше ни в какие приключения не влипала?

— Нет, не влипала, — я сделала было попытку передернуть плечами, но вовремя удержалась. — Вряд ли это Стопорецкий так мстит.

— Стопорецкий мстит? — в недоумении переспросил Сергей Иванович.

— Вам Виктор не рассказал? — я немного успокоилась, коньяк сделал свое дело и даже приглушил начавшую охватывать все тело боль, которую я сразу из-за испуга и не почувствовала. — Ничего особенного. Он приходил и предъявлял претензии, иначе говоря, хотелось ему реабилитации в глазах читателей, потом наслал на нас проверку и редакцию опечатали. Нам проще всего показалось воспользоваться наработанными вами с Мариной материалами.

— Надо же… А где ребенок? — спохватился вдруг Кряжимский, беспокойно оглядываясь.

— Я… — Виктор задумался, подбирая нужное слово. — Я попросил ее вести себя тихо и отправил в другую сторону. — Полагаю, в данный момент она осматривает какой-нибудь ящик.

Кряжимский подпрыгнул, но потом махнул рукой и сел обратно.

— Где были ключи в замках, я запер, — сказал Виктор. — Ключи в вазе на столе.

— Адский ребенок, — пожаловался мне Сергей Иванович. — Какая-то гремучая помесь клептомана с вуаеристом. И в кого такая растет? Родители — абсолютно нормальные люди… Но вернемся к нашим баранам: что здесь произошло?

Я вкратце пересказала ему, что мне удалось узнать. Он помолчал некоторое время, затем произнес:

— Я до сих пор не могу поверить, что Степы больше нет. Мне почти удалось вытащить его. Поверьте, он умудрился связаться с такими подонками…

— Дядя сказал нехорошее слово, и его нужно наказать! Пиф-паф! — раздался вдруг звонкий детский голос.

Мы обернулись и остолбенели. В дверях стояла девочка лет шести и обеими руками с некоторым усилием держала пистолет с глушителем, наведя его на нас. Пистолет, похоже, был самый что ни на есть настоящий.

Мы с Кряжимским просто потеряли дар речи, положение спас Виктор. Он невозмутимо заявил:

— А не слишком ли сурово?

— Мама всегда ругается, когда кто-нибудь говорит такие слова, и всегда повторяет, что убьет, если услышит еще раз, — сообщило нам очаровательное дитя. Девочка явно смотрела телевизор и знала, что надо нажимать курок. Хорошо, что про предохранитель не знала.

— Давай простим его на первый раз, — предложил Виктор. — Согласна?

Девочка подумала и утвердительно кивнула.

— Ну, ладно, — важно согласилась она. — Но только на первый!

— А что это у тебя? Можно посмотреть? — Кряжимский протянул руку.

Девочка колебалась, разрываясь между желанием похвастать новой игрушкой и инстинктом собственника. Желание похвастать победило.

— На, но осторожнее, не сломай.

— Ну что ты, — отозвался Сергей Иванович, забирая у нее пистолет.

— А я и не знал, что у вас есть такие вещи, — с интересом рассматривая оказавшийся у Кряжимского предмет, проговорил Виктор.

— А у меня и нет, — ответил он, изумленно вертя в руках оружие. — Вернее, не было. Я не знаю, откуда он взялся.

В дверь позвонили. Мы переглянулись.

— Вы кого-нибудь ждете, Сергей Иванович?

— Нет. Может, соседка?

Он положил пистолет под диванную подушку и пошел открывать дверь. Но когда из прихожей донеслись шум и крики: «Не двигаться! Вы арестованы по подозрению в убийстве Степана Александровича Поликина», стало очевидно, что это не соседка, и кошмар все же начался.

Я метнулась к дивану, желая в очередной уже раз спрятать возможную улику, а в том, что это и есть тот самый пистолет, из которого убили Степу, я теперь не сомневалась. Но Виктор успел перехватить меня на полдороге:

— Не надо, если они с обыском, нас обыщут тоже.

— Черт, как же они узнали? — вырвалось у меня.

В комнату ворвались парни в камуфляже и масках, нас с Виктором довольно бесцеремонно поставили по стойке смирно. Происходящее походило на серию какого-нибудь детектива, только вот происходило все на самом деле, а от резкого движения и увесистого тычка в спину у меня слезы брызнули из глаз. Все тело будто стиснули раскаленными обручами, дышать стало очень больно. Тут меня несколько раз саданули в бока с обеих сторон. Конечно, мне только показалось, что саданули, — обыскивающий меня на предмет обнаружения оружия парень действовал ловко, — но сейчас мне любое прикосновение, даже самое легкое, доставляло крайне болезненные ощущения. Чтобы сдержать вскрик, я невольно закусила губу, и без того разбитую. В результате я все-таки заорала, Виктор дернулся, словил по шее, но сказал:

— Поосторожнее, вы не видите, девушка недавно пострадала?

Тут в комнату заглянул уже знакомый мне следователь. Недовольным взором он окинул присутствующую в помещении компанию, особенно ребенка, который, слава богу, и не думал плакать, явно загипнотизированный разворачивающейся прямо на его глазах мелодрамой. Девочку держал за руку один из омоновцев, и она, широко раскрыв рот от изумления, с захватывающим интересом наблюдала за нами.

Виктор исхитрился, тоже глянул на нее и не выдержал:

— Вот видишь, что бывает, когда человек произносит нехорошие слова?

Она зачарованно кивнула. Тут следователь заметил меня и с изумлением произнес:

— Ольга Юрьевна!.. А вы здесь что делаете?

— Умираю, — ответила я, так как мне на самом деле было худо. — Вы же знаете, я не преступница, разрешите мне хотя бы сесть. Со мной только что произошла очень неприятная история. Мне не хочется в это верить, но, кажется, я получила травму позвоночника.

— Положим, я не знаю, преступница вы или нет, но.., парни, усадите даму.

Я с облегчением вернулась в свое кресло и даже взяла со стола платок, чтобы приложить к вновь закровоточившей губе, не словив при этом по рукам.

— Однако какое странное совпадение, Ольга Юрьевна… Я правильно запомнил? — осведомился капитан. Получив утвердительный ответ, он продолжил:

— Вы были понятой при осмотре места происшествия, оказавшись там случайно, конечно же. Теперь я опять вижу вас, и где? В компании предполагаемого убийцы. Как все это объяснить?

— Во-первых, у нас существует презумпция невиновности. Вина Кряжимского не доказана, и я уверена, доказана не будет, так как он не виноват, а во-вторых, он мой сотрудник, я являюсь его работодателем.

— Кем же вы работаете, если не секрет?

— Я главный редактор газеты «Свидетель», слышали о такой? А ваш подозреваемый ведет у нас несколько рубрик и в принципе является моим заместителем.

— Вот откуда мне знакома ваша фамилия, — схватился за голову следователь. — Нет, это надо же, взять в понятые журналиста, да еще издающего криминальное чтиво! Как же вы не опубликовали на первой странице сенсационный репортаж под названием, наподобие «Кровавый отстой»?

— Не хотелось мешать следствию, — сухо пояснила я. Черт, говорить тоже было неприятно. — Можно узнать, на основании чего вы сделали вывод, что в убийстве того мальчика виновен именно мой коллега?

— Тайна следствия, — ухмыльнулся следователь. — К тому же, думаю, вы и сами уже успели его поспрашивать. Вот мы и выяснили, кто у нас является внезапно объявившимся таинственным родственником.

Я промолчала.

— А это кто? — капитан мотнул головой в сторону Виктора и маленькой девочки.

— Это также мой сотрудник, Виктор, наш фоторепортер. Рекомендую, настоящий профессионал.

А это — соседский ребенок, за которым попросили присмотреть.

— У вас здесь весь штат в сборе, что ли? — прищурился капитан. — Прямо-таки собрание заговорщиков. А что же произошло с вами?

— По пути сюда на меня со стройки упало несколько кирпичей.

Капитан присвистнул.

— Ничего себе!.. Какая, вы говорите, у вас травма? Спины? Напрашивается такой вот вывод: или вы лежали, когда на вас свалились кирпичи, или они не сами просто так падали. Обычно кирпичи по горизонтали не летают. Если все на самом деле было так, как вы рассказываете…

— Было, есть свидетели, — ответила я и тут же спохватилась. Не стоило говорить про свидетелей, и здесь их показания опять будут не в пользу Кряжимского. Хотя, какая разница — вздумай следователь проверить мои слова, найти помогавших мне людей не составит труда. Наверняка уже сейчас весь двор судачит о том, что какой-то злодей закидывает прохожих кирпичами со стройки.

Из кухни доносилось какое-то громыхание, будто там все переворачивали вверх дном. Да, так оно и есть, догадалась я наконец. Обыск. Ордером я даже не стала интересоваться — капитан человек основательный, сразу видно, и если уж он сюда явился, то наверняка со всеми необходимыми людьми и документами. На этот раз понятых он привез с собой — посетителей так называемого обезьянника. Вскоре нас согнали на кухню, которая выглядела теперь так, будто по ней Мамай прошел. Практически сразу же следователю принесли аккуратно запакованный в пленку пистолет.

— Ото! — удивился он. — Какая находка, лучше и не придумаешь. Почему-то у меня такое предчувствие, что теперь и доказывать ничего не придется: и так все ясно. Или сей предмет входит в штатную экипировку ваших подчиненных, а, Ольга Юрьевна?

* * *

Остаток дня прошел как в тумане: постоянная ноющая боль, бесконечные вопросы, безнадежно поникший Кряжимский… Когда нас с Виктором наконец отпустили, у меня было такое чувство, будто из меня душу вытряхнули. Как две сиротки, мы сидели на лавочке перед ментовкой, дожидаясь моего адвоката, Фиму Резовского, до которого мне наконец-то удалось дозвониться. Он было безумно обрадовался моему звонку — еще бы, такая редкость, сама позвонила, да еще пожелала увидеться, — но когда я вкратце изложила суть дела, вся игривость мгновенно с него слетела, и он только сказал, что едет.

Ждать его действительно пришлось недолго, хотя, на мой взгляд, могли и вовсе не дождаться — не любят стражи порядка, когда по городу носятся на такой вот скорости. Фима вышел из машины, заметил Виктора, потом меня и направился в нашу сторону. Увидев мое лицо, споткнулся на полдороге, но устоял и все же добрался до нас. Глаза его пылали праведным гневом.

— Нет, Фима, ты не то подумал, — закричала я предостерегающе. — Это меня не в милиции так!

Это я сама.., почти. Ну, да неважно!

Фима воздержался от комментариев и сразу перешел к делу.

— Кто ведет следствие? Кряжимского уже допросили?

На первый вопрос в ответ он получил требуемые имя и фамилию, на второй — наше отрицательное мотание головами. Вернее, отрицательно помотал головой Виктор, а вот моя шея уже не двигалась.

— Ладно, знаем мы такого, дотошный парень.

Работает наверняка. Нелегко будет.

— Ты об оплате, Фимочка? — еле слышно спросила я.

Он ожег меня возмущенным взглядом, от которого даже жарко стало, потом плюхнулся рядом на лавку и, посмотрев на часы, сказал:

— Рассказывайте. Быстро, но четко. Сначала главный вопрос — Кряжимский виновен или нет?

В этом был весь Фима. Вернее, это для меня он Фима, ну, может, еще для Кряжимского в силу возраста последнего, а для остальных преуспевающий адвокат, известный своей хитростью, придирчивостью к мелочам и цепкостью. Изворотливый и скользкий, как змея в болотных камышах, он искусно лавировал в дебрях законодательства, умудряясь сначала поставить все с ног на голову, а впоследствии оказываясь правым. Другими словами, я очень надеялась на помощь Фимочки, была только одна проблема — глупел он в моем присутствии феноменально. Ну да ничего, это легко поправимо — будет общаться с Виктором. Фима давно и безрезультатно ухаживал за мной, дарил цветы, конфеты, водил в рестораны и театры, звал в гости и соблазнял на романтическую поездку к морю, но я была непоколебима. И надо сказать, бессовестно пользовалась его расположением к себе — уж сколько раз он помогал редакции советом, информацией, вытаскивал из самых серьезных передряг. Только вот сможет ли выручить на сей раз?

На заданный по существу вопрос я могла ответить только одно:

— Я в это не верю, хотя факты говорят об обратном. Самое досадное, что мы с ним даже поговорить не успели: Сергей Иванович только сегодня вернулся с юга, куда улетел утром, в день после убийства.

Но, Виктор, вы-то должны были успеть поговорить, пока ехали до дома, ждали меня?

— В основном он расспрашивал меня, потом мы сидели в такси, не до подобных разговоров было, а затем он зачем-то отправился встречать тебя. Остальное ты сама видела.

* * *

К сожалению, и на этот раз Виктор, как обычно, был краток. Действительно, зачем Сергей Иванович пошел встречать меня? Беспокоился? Так ведь не ночь на дворе была… И еще этот пистолет, наверняка на самом деле орудие убийства. Видимо, с Виктором мы думали об одном и том же, потому что он сказал:

— Странный пистолет у него нашли, просто с восхитительным глушителем. Дорогая штука, бьюсь об заклад, не заводской, без номеров.

— У него было оружие? — удивился Фима. — С глушителем?

— Говорит, не его.

— Подкинули? Но тогда на нем не должно быть отпечатков пальцев…

— Как же! — невежливо перебила я. — Дитятко постаралось. Так что пальчики Кряжимского на той игрушке есть.

Фима озадаченно посмотрел на нас:

— Ладно, основное вы сообщили, подробности узнаю сам.

И, еще не успев развернуться и сделать шага, Фима уже забыл о нас, целиком погрузившись в свалившуюся на него проблему и наверняка уже обдумывая линию защиты.

— Фима! — я окликнула его и согнулась от резкого движения.

— А?

— Позвони сразу же, я буду дома.

— Хорошо!

* * *

Господи, надеюсь, до него дошли мои слова и он потом вспомнит о них!..

Несмотря на протесты Виктора, я настояла на том, чтобы вернуться к дому Кряжимского и забрать мою «Ладу». Водитель из меня теперь был очень заторможенный и раздражительный, но я не могла высовываться из окна и, грозя, как прежде, кулаком, вопить что-то другим водителям — нет, я, конечно, никогда так не делаю, но тогда очень уж хотелось. Самочувствие позволяло мне только скрипеть зубами и тихонько ругаться себе под нос. Виктор ангельски терпел мои выходки, то ли считал, что у меня был тяжелый день, поэтому можно, то ли с Маринкой еще и не такого натерпелся. Кое-как мы все-таки добрались до моего дома. Двигаться мне становилось все сложнее, каждое движение превращалось почти что в подвиг, поддерживаемая Виктором, я сама себе напоминала помесь эпилептика с паралитиком.

— Витя, ты уверен, что у меня все ребра целы?

— Да, — ответил он. — Но могут быть трещины.

Поедем на рентген?

— Раньше ты не мог этого сказать? — простонала я, открывая дверь. Хотя сегодня я в травмпункт все равно бы не поехала.

По дороге мы заскочили в аптеку, где Виктор купил специальную мазь против ушибов и растяжений, и дома я первым делом потребовала смазать мне мои синяки. При помощи второго зеркала мне удалось взглянуть на собственный хребет, но лучше бы я этого не делала: под левой лопаткой вздулось багровое пятно, уже начавшее приобретать густой сливовый оттенок.

— Скотство, — прошипела я. — Хорошо еще, что уже не лето — недели три проходить будет.

* * *

— По-моему, не из-за того переживаешь, — скептически заметил Виктор. — Ты хотя бы поняла, что тебя хотели убить?

— Поняла, чего уж тут не понять, — огрызнулась я. — А вот завтра утром пойму, что лучше бы меня добили, дабы не мучалась, — но по коже на самом деле пробежал холодок. До того как-то все времени не было осознать факт покушения. — Виктор, но почему? Может, это все-таки случайность, или какие-то придурки решили развлечься? Я ведь так ничего и не узнала!

— Ты сама-то веришь в то, что говоришь? — спросил он.

— Не совсем, — призналась я. — Как-то уж слишком целенаправленно кирпичи швырялись. Мне еще повезло, что в спину меня долбануло не целым камнем, а каким-то обломком. Иначе и не встала бы. Вообще мне сейчас просто необходимо что-нибудь подкрепляющее. Чайник на плите, колбаса в холодильнике… Там нет колбасы? А что есть? Ничего нет? Правильно, все покупки остались в машине, только и там колбасы нет, только сыр и креветки.

Может, сходишь?

Несмотря на переживания и плохое самочувствие, у меня не на шутку разыгрался аппетит, ну да ничего удивительного — собираясь на аудиенцию к Стопорецкому сегодня утром, позавтракать я не успела. Промелькнула мысль, что вовремя мы разобрались хотя бы с этим делом. Знай Стопорецкий, что один из нас обвиняется в убийстве, вряд ли он бы оказался столь сговорчивым.

Воспользовавшись моментом, пока Виктор отсутствовал, я пристально изучала себя в зеркале.

Хвала богам, с лицом мне повезло больше, чем со спиной Хотя ссадина была достаточно болезненна, губы припухли несильно, и я не придумала ничего лучше, чем замазать трещинки яркой помадой, пусть будет как в рекламе: и увлажняет, и лечит, и придает неотразимый вид.

Я отложила зеркало и невидящим взором уперлась в противоположную стенку. Не будет мне прощения за мои крамольные мысли… Однако что же все-таки Сергей Иванович делал на стройке? Не слишком ли, в самом деле, много совпадений? В конце концов, все мы люди, мог бы и убить Степу в порыве гнева. Но за что? Чем Степан мог так взбесить Кряжимского? И что у них были за дела такие, после обсуждения которых Степа, по словам Насти, очень нервничал?

Тут я уже в который раз прокляла себя за то, что не помешала Кряжимскому приехать домой. Могли бы встретиться у меня, у Виктора, хотя тоже не лучший вариант. Нужно было подыскать какую-нибудь нейтральную территорию, а то ведь где первым делом станут искать человека? Дома или на работе.

Тут мое сердце бухнулось в пятки. Маринка мне никогда не простит, если об аресте узнает не от меня, а от представителя власти в форме. И Ромка наверняка обидится. И так еще неизвестно, поймут ли, почему сразу им не рассказала, как Виктору. Я в отчаянии взглянула на часы. Так. С работы они уже давно ушли, а раз не позвонили, значит, никто в синем кителе к ним не приходил. Хотя.., дьявол, может, и звонили, я ведь мобильник в машине оставила. Замирая от нехороших предчувствий, я набрала Маринкин номер.

— О, это ты, — с облегчением услышала я обрадованный голос. — А то уж думала, ты и не поинтересуешься, как там наш ожидаемый гость.

— И как? — я совсем забыла, что Стопорецкий обещал наведаться в редакцию.

— Был очень разочарован, что не застал тебя.

Так интересовался, и с такой слащавой мордой! Еще немножко, и я подумала бы, что он за тобой ухлестывает.

— Спаси и сохрани, — поспешила я откреститься от такого счастья. — Так проблем с внеплановыми пожарными инспекторами у нас больше не будет?

— Не должно, — подтвердила она. — Интересно, как он поступит с выписанным нам штрафом?

— Его проблемы, пусть хоть сам платит, — злорадно сказала я. — Значит, у вас все спокойно, без происшествий?

— Как в раю.

В дверь позвонили, вернулся Виктор.

— Надо же, ко мне тут какие-то гости, — лицемерно удивилась я.

— Ну, развлекайся, — тягостно вздохнула Маринка. — А я буду одна коротать бессонные ночи.

Счастливо.

Ага, бессонные, как же! При виде подушки у Маринки мгновенно начинали слипаться глаза, данный рефлекс у нее отлично срабатывал и, пожалуй, даже являлся врожденным, так что уж что-что, а бессонница ей не грозила.

Виктор, умничка, вернулся не только с забранными из моей машины продуктами, но вдобавок прихватил по дороге хлеб, шоколад и широкие коктейльные трубочки. Первых блюд у меня дома не бывает, так что правильно позаботился, потом еще и Фима придет, от второго я всегда умнею, а при помощи трубочек мне действительно будет легче пить, особенно горячее. До чего же предусмотрителен!

Весь наш немудреный ужин и чай мы перенесли в гостиную, где Виктор устроил меня в кресле, подложив под спину подушку. Вот так, окруженная заботой и вниманием, я потихоньку отщипывала кусочки от сыра, пила через трубочку горячий чай и слушала Виктора.

* * *

— Сергей Иванович говорил, что в тот вечер они действительно основательно повздорили со Степой и что он, вконец обозленный, махнул на все рукой и ушел, решив больше не возвращаться. Но убивать…

— Мы-то с тобой можем в это поверить, а вот менты… — кисло заметила я.

— Следователи прокуратуры, — поправил меня Виктор. — Да, у них и в самом деле мало причин, чтобы считать Кряжимского жертвой случая. Кстати, Сергей Иванович был очень обеспокоен твоей безопасностью, особенно после того, как я упомянул, что ты ходила к Насте и беседовала с Алексеем — Он не объяснил почему? — полюбопытствовала я.

— В общем, нет, но несколько раз повторил, что этого Алексея надо опасаться, что это темная лошадка и, по словам Кряжимского, на многое способен. Насколько я понял, если Сергей Иванович кого-то и подозревает, то именно Алексея или кого-нибудь из его компании.

— Из компании, говоришь? — переспросила я.

— Да. Насколько я понял, среди определенного круга ребят он пользуется достаточным авторитетом, если не сказать почетом, а уж чем заслужил такие лавры… — Виктор пожал плечами.

— Слушай, у тебя же кто-то есть знакомый в милиции с доступом в их картотеку. Ты не мог бы попросить этого товарища «просветить» нашего ломоносенького? — с мольбой произнесла я.

— Мог бы, — Виктор глянул на часы. — Позвоню завтра с утра, сейчас уже бесполезно. Но ведь мы даже фамилии этого парня не знаем.

— Подожди, — я наморщила лоб. — Глупое такое сочетание. Алексей Алексеев? Алешкин? Алехин. Да, Алексей Алехин! Отчества, извини, не знаю — Ничего, и так сойдет, — успокоил Виктор. — Заодно посмотрим, нет ли чего и на нашего Степу.

Я безуспешно пыталась что-то вспомнить, но никак не выходило. Да что ж это такое? Не по голове же я кирпичом получила?!

— Слушай, — помертвевшим голосом вдруг произнесла я. — Я же видела его у своего дома!

— Кого? Алексея?

— Ну да. Правда, не совсем уверена, тогда еще подумала, что мне показалось.

Мы с Виктором смотрели друг на друга.

— Нет, тебе, скорее всего, не показалось, — наконец вымолвил он. — Значит, он знает, где ты живешь, кто ты на самом деле; знает и о том, почему ты так интересуешься убийством Степана.

— Может, у меня чисто журналистский интерес, — беспомощно попыталась я защититься, но тут же опровергла собственные доводы. — Хотя если и в самом деле убийца он, и он знал Кряжимского, то мог легко подставить нашего Сергея Ивановича.

— Все равно, — начала я, помолчав, — это ведь не повод убивать меня за то, что я интересуюсь этим преступлением. Если убивать всех, кто задает вопросы, никаких кирпичей не хватит.

 

Глава 9

— Не забывай, что он — пока только кандидатура в подозреваемые, — предупредил меня Виктор. — К тому же ты могла задать какой-то особенно неприятный ему вопрос или сказать что-то в том же духе. Вспомни, о чем вы говорили.

— Да ничего особенного, — неуверенно сказала я и задумалась. — Да нет, во всяком случае, заметно он никак не прореагировал. Хотя и слушал наш с Настей разговор. Может, в нем ему что-то не понравилось? Ты знаешь, она так плакала и почему-то во всем винила себя Говорила, что ушла от Степана не вовремя… Ну ладно, если бы он сам свел счеты с жизнью, но ведь Степе помогли отойти в мир иной.

— Можно бросить человека вовремя? — сухо поинтересовался Виктор. — Зато вот тебе и мотив — убийство из ревности.

— Так она же, наоборот, ушла от Степана к Алексею, чего ему ревновать?

— А может, она решила передумать и вернуться?

— Вот что мне совсем не нравится… По словам бабушек, Настя вышла из дома с Алексеем практически сразу после моего ухода и больше с тех пор не возвращалась. И если мы имеем дело с убийством на почве ревности, то как бы ей не пришлось играть роль Дездемоны.

— В принципе разделяю твое беспокойство, однако уверен, если он не убил ее сразу, теперь и подавно вряд ли на это решится. Пойти на преступление и в результате остаться ни с чем. Судя по твоему рассказу, этот Алексей не производит впечатления человека, готового поступиться своей выгодой ради принципов.

— И все равно, — упрямо повторила я. — Я опасаюсь за безопасность девушки, мне интуиция подсказывает, что с ней произойдет что-то нехорошее.

— А где была твоя интуиция, когда на тебя кирпичи падали?

Я не стала утруждать себя ответом на этот бестактный вопрос и просто отломила кусочек шоколадки.

— Где же Фима? Уже десять. Считай, ночное время, по закону — никаких следственных действий.

Допрос окончен.

— Хотел бы я послушать, — пробормотал Виктор. — Завтра утром надо будет проверить все гайки на твоей машине.

— Считаешь, мне устроят автокатастрофу? — с сомнением спросила я. — Вообще-то я не езжу по городу с такой скоростью, чтобы авария закончилась смертельным исходом.

Но почему-то спорить с Виктором не хотелось: надо — значит, надо. В конце концов, так и ему, и мне будет спокойнее. Наконец раздался звонок в дверь. Открывать отправился Виктор, я же по-королевски возлежала на своих подушках, продолжая аристократически потягивать через соломинку чай.

Фима не заставил себя ждать, явив моему взору букет цветов и плюшевого котенка Сначала я, как и полагается избалованной даме, благосклонно кивнула, потом не выдержала и потянулась за подношениями. Виктор — кошмар, я совсем его задергала! — был отправлен за вазой, я же вцепилась в мягкую игрушку, чувствуя, как на моем лице расцветает совсем не подобающая случаю счастливая улыбка. Но вот цветы поставлены в воду, глупые восторги загнаны внутрь, Фима размешивает сахар в своем стакане.

— Ну, чем порадуешь? — каким-то обреченным тоном спросила я.

— Честно? — он поднял голову и посмотрел на меня. — Если бы я не знал так хорошо Кряжимского, то и не сомневался бы, что убийца именно он.

Все свидетельствует против него: показания соседей, шум ссоры, который они слышали, пистолет, найденный у него дома, — скорее всего, орудие убийства. У него было оружие?

— Ничего об этом не знаем, — сказала я, а Виктор молча кивнул в знак согласия. — Но во всяком случае, он никогда не упоминал об этом и вообще не слишком интересовался данным вопросом. Вот этот товарищ, — я кивнула на Виктора, — вот он и Ромка иногда любили обсудить что-нибудь этакое, но Кряжимский никогда даже в этих разговорах не участвовал.

— А вы знаете о том, что убитому перед смертью были нанесены телесные повреждения? В частности, грубо говоря, перед самой смертью кто-то хорошо двинул ему в челюсть, а ссадины на правой руке Сергея Ивановича весьма и весьма схожи с теми, которые появляются от контактов с чужими подбородками.

Я с ужасом припомнила, что и в самом деле видела на руке Кряжимского царапины, но тогда как-то не придала этому значения.

— А что говорит сам Сергей Иванович? — как-то уже не слишком желая услышать ответ, спросила я.

— Говорит, что они действительно повздорили, Степа начал психовать, вот и пришлось дать парню в зубы. Интересный способ воспитания, правда? Ни за что бы не заподозрил Сергея Ивановича в том, что он пользуется подобными методами.

— А из-за чего они так разругались? Тебе вообще-то удалось нормально с ним поговорить?

— Постольку-поскольку, — уклончиво ответил Фима. — Вы хоть немножко представляете себе чувства человека, которого вдруг обвинили в убийстве, арестовали и посадили за решетку? И впереди маячат лет десять неба в клеточку? Ну а поссорились они из-за того, что Степа возжелал сорвать их давно и с величайшим трудом задуманные планы. Сергей Иванович сказал, что Степа связался с очень нехорошей компанией, наркотики их и свели, а когда он одумался и вообще решил бросить наркоту, было уже поздно — его не отпускали. Он пробовал, но один раз ему набили морду — мозги вправили, в другой пригрозили, что не поленятся съездить к его родителям, не с дружественным визитом, конечно.

Вот он и оставался с ними. Волей-неволей пару раз, по словам Кряжимского, грабил коммерческие ларьки, один раз они обобрали припозднившегося прохожего, потом мужик этот полтора месяца в больнице пролежал. И тогда Степа с Кряжимским решили, что у парня один выход — исчезнуть. И начался достаточно долгий период подготовки, Степа собирался тихо и бесследно исчезнуть, переехав в другой город — замахнулся, кстати, на Калининград — и поступить в другой институт. Иными словами, решил начать все заново.

— Что ж так долго собирался? — недовольно поинтересовался Виктор. — Давно бы уж уехал и жил себе спокойно. Если бы, конечно, не нашли. А уж в Калининграде вряд ли стали бы искать — размах не тот.

— Были две причины: первая — никак не мог бросить наркотики; во-вторых — девушка, которую он должен был оставить в Тарасове и которую любил безумно.

— Мог бы и с собой взять.

— Насколько я понял, девушка никуда ехать не хотела или не могла — в отличие от Степана, даже и подумать была не в силах о том, чтобы бросить наркоту.

— А потом девушка его бросила, и он наконец собрался, но так никуда и не уехал, — закончила я фразу за Фиму. — Безвременно скончался.

— Именно, — не отрывая от меня обожающего взгляда, произнес Фима. В нем явно боролись два противоположных начала: ловкого, прозорливого, расчетливого адвоката-проныры и пылко влюбленного оболтуса, за предметом поклонения и солнечного света не видящего. Надо же, и в такой ситуации умудрился раздобыть мне цветы и такую плюшевую прелесть. Подарок, конечно, до оскомины банальный, но все равно такой приятный!

— Так что это все-таки за нехорошая компания, о которой уже неоднократно упоминалось, но о которой мы ничего не знаем, кроме того, что в ней предположительно находится этот ломоносый Алексей?

— Какой Алексей? — спросил Фима.

— Парень, к которому ушла Настя, Степина девушка; предположительно это он закидал меня сегодня кирпичами со стройки.

— Что?!

— Кирпичами со стройки, — терпеливо повторила я, с некоторым беспокойством замечая, что Фиму вот-вот хватит удар. — Наверное, покушался на мою жизнь. Поэтому Виктор предполагает, из-за того, что я что-то такое узнала, только вот проблема — мы еще сами не выяснили, что именно.

— Поподробнее, пожалуйста.

К моему облегчению, в Фиме все же возобладал практичный юрист, а не истеричный влюбленный, видно, сильна в нем профессиональная жилка. Я покорно выложила требуемые подробности. Виктор, по своему обыкновению, молчал, считая, наверное, что был непростительно комфортно разговорчив последние несколько дней. А мог бы и помочь, пожалеть мои разбитые губы.

— Значит, и в данном случае злоумышленником вполне мог быть Сергей Иванович, — задумчиво произнес Фима. — Знаете, хотя мы исходим из того, что он невиновен, у меня уже появляются сомнения. И все же насчет компании: Кряжимский уверен, что Алексей готовил какое-то преступление. Правда, до него доходили лишь обрывки информации от того же Степана, которому ситуация крайне не нравилась, а порою просто пугала. Одно дело — разгромленный магазинчик, другое — кое-что и посерьезнее…

— Ребята намекали, что, если надо было какому-то орлу крылышки подрезать, достаточно обратиться к Алексею, — внес наконец свою лепту в разговор Виктор. — Это когда я общался со Степиным окружением, помнишь?

Я выразительно хлопнула ресницами — шея по-прежнему не гнулась.

— И разговорчики у них были соответствующие.

Я, правда, тогда не стал заострять внимание, думал, выпендриваются, но, похоже, была в их словах доля правды.

— Хорошо. Тогда кто у нас главный подозреваемый? Алексей?

— Да, и пока единственный, не считая Кряжимского, — ответила я. — А что сам Сергей Иванович по этому поводу думает?

— Он тоже склоняется к той же кандидатуре. Что Алексей и его пособники прознали про отъезд Степы, а он, кстати, должен был уехать в Калининград поздним утром того же дня, что и Кряжимский на юг, и из мести, по злобе или опасаясь, что он может рассказать то, чего рассказывать не следует, решили, что будет гораздо спокойнее убрать «отступника». И надежно, и для остальных поучительно.

Вроде версия как версия, но что-то меня в ней в корне не устраивало.

— Так почему же Кряжимский и Степа поссорились? — напомнила я заданный вопрос.

— Сергей Иванович решил зайти к Степе и пожелать счастливого пути, помочь с последними приготовлениями — утрясти последние мелочи, а в результате застал парня в полной прострации, наполовину собранного и вообще передумавшего куда-то уезжать. Степе уже не в первый раз не хватило выдержки довести дело до конца, и Кряжимский устал с ним нянчиться, потому и вспылил. Тогда у парня просто начался психоз, видно, еще и без дозы трудно приходилось, и он начал орать, биться головой об стенку…

— Кряжимский? — неверяще переспросила я.

— Степа, — кротко пояснил Фима, списывая мою непонятливость на травму и пережитый шок. — И успокоить его удалось, только устроив ему небольшой нокаут. В итоге расстались они не слишком дружелюбно, Степан, понятное дело, злился, но зато у Кряжимского появилась надежда, что парень наконец одумается и поедет. Он ушел, а минут через пятнадцать не выдержал и вернулся, но, поразмыслив, не стал заходить к Степану, решив, что если у того еще не все мозги высохли, то он уедет, а если нет — то здесь уже никто ему не поможет.

— Вообще-то насильно счастливым не сделаешь, — пробормотал со своего места Виктор.

— Такова версия Сергея Ивановича, — подытожил Фима. — Официальную версию вы знаете. Еще предложения будут?

— Года полтора назад у Степана была девушка, которую он бросил, влюбившись в Настю, а та, первая, ему этого, говорят, не простила, — вновь сообщил из своего угла Виктор и пояснил:

— Это мне тогда же «собутыльники» поведали. Правда, по их словам, она пакостила ему по мелочам, хотя грозила здорово.

* * *

— Так прошло полтора года. — сказала я.

— Раз до сих пор пакостила, значит, не забыла.

Ревнивых женщин никогда не стоит сбрасывать со счетов, — нравоучительно заметил Фима и покосился на меня. Наверное, считал, что я тоже могла бы проявлять побольше ревности по отношению к нему. Хотя бы из вежливости.

— Фима, а теперь скажи честно, сколько у Кряжимского шансов?

Он сосредоточенно изучал дно своей чашки — может, по чаинкам гадал? — потом вздохнул и ответил:

— Будет сложно. Есть два пути: самим найти убийцу или опровергать все доказательства, собранные по делу, добившись в конце концов освобождения Сергея Ивановича и прекращения в отношении него уголовного дела. Есть и третий, конечно: ждать, вдруг правоохранительные органы найдут настоящего убийцу, но, боюсь, что прокуратура считает, что его уже нашли.

— А освобождение? — спросила я. — Ему что, теперь все это время придется сидеть?

— Я могу попробовать ходатайствовать об освобождении под залог, но, знаете, какие теперь «расценки»? Наименьшая сумма залога согласно новому закону составляет сто минимальных размеров оплаты труда. Заметьте, это минимальная сумма, а у нас — обвинение в убийстве.

— Господи! — я в отчаянии попыталась собраться с мыслями. — Но ты все-таки попробуй! Постарайся найти!

— А как опознали Кряжимского? — прервала я затянувшееся молчание. Когда же Фима рассказал нам и об этом, я пожалела, что спросила: выкрутасы господина случая когда-нибудь доведут до ручки.

Сергея Ивановича опознал дедуля, который так досаждал нам своими жалобами последние четыре месяца. Отнеся передачу внучку, в отношении которого требовал дать опровержение в нашей газете, он на доске «Их разыскивает милиция» вдруг заметил фоторобот — грубовато воспроизведенное, но в общем-то похожее лицо автора ненавистной ему статьи. Как дедулю от счастья не хватил инфаркт на месте, неизвестно, и он, проявляя юношескую прыть, влетел в управление милиции; торжествуя и проглатывая слова от волнения, поведал о своем открытии.

В милиции вскоре убедились, что старичок оказался прав.

— Я всегда говорил, все они там алкоголики, уголовники и наркоманы, — сообщал дедуля буквально каждому встречному о своей удаче и, оказывается, даже рвался высказать свои чувства во время допроса Сергея Ивановича. Дедуле в конце концов посоветовали отправиться домой, но, уходя, Фима видел его, дежурившим возле дверей. Плакать тут или смеяться? Впрочем, мне теперь лучше вообще воздержаться от любых эмоций.

— Итак, наши дальнейшие действия, — произнесла я, поудобнее устраиваясь в кресле и невольно оглядываясь в поисках ручки и блокнота — привычка, что поделаешь.

Не правильно истолковав мой взгляд, Фима молнией оказался рядом и принялся рьяно поправлять мои подушки, но в чрезмерном усердии не рассчитал, ощутимо задев меня локтем прямо по ушибленному месту. У меня аж искры из глаз посыпались.

Он жутко смутился и аж пал на колени, вымаливая прощение. Что делает с людьми неровное сердцебиение! Какое счастье знать, что это всего лишь одна из ролей Фимы, которую он с удовольствием играет, а вообще-то я уже не раз видела, в какого страшно расчетливого человека превращается он на процессе: то сразу уверенно разнося в пух и прах обвинительные доказательства, то, затаясь до поры, а затем спокойно вставая и давая понять, что все, чем суд до этого времени занимался, — пустая трата времени, потому что на самом деле все было вот так… А в жизни Фима — жмот ужасный, только по отношению ко мне проявляет непомерную щедрость, чем я иногда, признаюсь, немножко злоупотребляю.

— Значит, ты, Фима, стараешься освободить Кряжимского под залог, а в идеале — снять с него обвинение. А мы с Виктором пытаемся разузнать что-нибудь про Алексея и его дружков. Кроме того, я очень хочу поговорить еще раз с Настей. Она что-то знает, я уверена. Или, по крайней мере, догадывается. По-моему, она просто боится Алексея.

— Еще надо поговорить и с остальными Степиными соседями насчет запасного ключа от подъездной двери. Кстати, кроме этой Валерии Борисовны, кто еще живет в этом доме?

Я наморщила лоб, вспоминая все, что об этом знала.

— Три этажа, шесть квартир… Так, в первой — Степа, потом — грымза, еще есть старичок пенсионер, но он вроде бы как и из дома-то редко выходит, еще пожилая пара и, наконец, подружка Валерии Борисовны. Она действительно права была, когда сказала, что Степа как-то не вписывался в общую картину.

— А шестая?

— Что шестая?

— Шестая квартира, ты назвала только пять.

— Действительно. Не знаю, «ценный свидетель» как-то забыл ее упомянуть.

— Значит, надо выяснить.

— Виктор, возьмешься? — попросила я.

— А ты к Насте поедешь? — полуутвердительно спросил он.

— Ну да. Может, у нее что-то про Алексея узнаю и про их отношения со Степой.

— А кирпичи тебя ничему не научили?

— Ну знаешь, — возмутилась я. — Что же мне теперь из дома носа не высовывать? Я просто постараюсь быть очень осторожной.

На лице Фимы появилось озабоченное выражение: он, наверное, уже мысленно представил себе, как привозит каждый день в мою обитель продукты, журналы, новости, развлекает бедную пленницу, а тут на тебе, дева сама на коня и в лес к волкам…

— Между прочим, если кто-то охотился за мной именно из-за Степиного убийства, у вас, друзья, также отличные шансы стать мишенями следующих покушений, — заявила я. — Особенно у тебя, Фима.

Ведь если убийство целенаправленно пытаются свалить на Сергея Ивановича, то ты, как отличный защитник, будешь, естественно, мешать.

Сказала я это полусерьезно, но, взглянув на Фиму, поняла, что ему уже случалось получать как предложения о щедром вознаграждении за очень хорошую или очень плохую работу, так и угрозы. Так что, Оля, тут не до шуток.

Они очень не хотели оставлять меня одну, все чего-то опасаясь. У меня же так болела спина, что мне уже было море по колено. Если я сию минуту не лягу, пусть убивают — это будет актом милосердия.

— Позови хотя бы Маринку, — предложил наконец Виктор.

Я схватилась за голову.

— Господи! Она же еще до сих пор ничего не знает!

— Заодно и расскажешь.

Я застонала — моя спина!

— Отличная идея, — обрадовался Фима, — Так всем будет спокойнее. Где она живет? Я ее сейчас же привезу…

Получив адрес и поцеловав мою руку, Фима исчез.

— Ну что, влипли мы? — сказала я Виктору. — Представляешь, что будет, если другие газеты узнают об аресте по подозрению в убийстве одного из самых известных журналистов-криминалистов в городе? Скандал!

По глазам Виктора я поняла, как он глубоко убежден в том, что скандал разразится прямо здесь и сейчас, как только привезут Маринку, которая неизбежно смертельно разобидится на то, что ей ничего не рассказали. Не без внутренней дрожи соглашаясь с ним, я взяла трубку и набрала Маринкин номер. Ответила одна из ее соседок, я попросила позвать Марину, а когда та подошла к телефону, я заинтриговала ее неожиданным приглашением приехать ко мне в столь поздний час.

— Что, мы опять срочно ищем на кого-нибудь компромат? — полюбопытствовала она.

— Все гораздо интереснее, — вздохнула я. — Собирайся, сейчас за тобой заедет Фима. Он уже в пути.

— Я мигом, — пообещала Маринка.

В этом я не сомневалась: она никогда не упускала случая смыться из ненавистной ей коммуналки Когда минут через двадцать Фимина машина остановилась у моего дома, Виктор быстро распрощался и, сбежав по лестнице, вышел через двор.

Сталкиваться с обиженной на него Маринкой он пока опасался. Ничего, сейчас я ей все объясню, она им еще будет гордиться. Только дай мне, господи, сил и терпения.

— Ах как замечательно, — воскликнула Маринка, влетая в открытую дверь. — Всегда бы я путешествовала с такими удобствами! Фима, ты чудо!

Фима кинул на меня красноречивый, выразительный взгляд. Вот, мол, все меня ценят, а ты… Я аж съежилась от угрызений совести.

— А горячая вода у тебя есть? — поинтересовалась моя подруга, заглядывая в ванну и открывая кран.

— Ничего, что я такая самостоятельная? — спросила она, вновь возвращаясь к нам.

— Чувствуй себя как дома, — кротко ответила я.

— Нет уж, спасибо, — содрогнулась Маринка. — Я уж лучше как в гостях, а то придется занимать очередь в ванну или… — она напряженно посмотрела на нас с Фимой, как на потенциальных конкурентов и соперников.

— Нет-нет, — засобирался Фима. — Как-нибудь в другой раз. А сейчас мне пора.

Я ошеломленно переводила взгляд с Фимы на Маринку. По-моему, во взаимной вежливости они зашли немного не в ту степь. Моя ванна, в конце концов, мне в нее и приглашать. Как-нибудь в другой раз… Ха, как это понять?

Заметив мой заинтригованный взгляд, Фима покраснел. Великие боги, увидел бы такое кто-нибудь из его оппонентов или судей! Его коллеги по работе дорого бы дали за подобное зрелище.

— Я, пожалуй, пойду, — с трудом вымолвил он.

Видно было, что уходить ему совсем не хочется, с большим удовольствием остался бы и позаботился обо мне.

— Хорошо, — кивнула я. — Спасибо за помощь, завтра я очень буду ждать твоего звонка и надеяться на хорошие новости.

— Сама знаешь, сделаю все возможное, — ответил он, на глазах превращаясь в другого человека. — Одна просьба: отнесись ко всему посерьезнее и будь осторожна. Спокойной ночи.

— Что это с ним? — удивилась Маринка, когда я закрыла за Фимой дверь. — Ой, а что у тебя с губами? — наконец заметила она. — Та-ак, и что значит его «будь осторожнее»?

Я глубоко вздохнула и начала рассказывать Маринке, в чем дело. Надо отдать ей должное, она не прерывала меня, не издавала изумленных восклицаний, лишь изредка задавала уточняющие вопросы.

— Мне как-то трудно так сразу все это воспринять, — сказала она, когда я наконец закончила свое повествование. — Пока что, как ни крути, получается, что, кроме Сергея Ивановича, убить Степу никто не мог. Нужно, конечно, поспрашивать завтра остальных соседей, но мне кажется, что это ничего не даст. К тому же милиция наверняка уже успела сделать это раньше.

— В том-то и дело, но вдруг?

— Вдруг даже кошки не родятся, — поморщилась она. — Хотя, надежда — глупое чувство, но умирает она тем не менее последней. Вот ты, оказывается, где пропадала все это время, — отвлеклась она от темы. — А я уж решила, у тебя роман, и ты совсем забросила работу.

* * *

— Представляю, что ты подумала, увидев мою разбитую морду, — невольно фыркнула я. — Как же, темпераментный мужчина!..

— Но ты говоришь, Фима надежды не теряет?

— Он ее вообще никогда не теряет, неисправимый оптимист! Но и он признал, что при имеющемся материале будет очень сложно работать. Он обещал добиться освобождения под залог, но только где нам взять такую сумму?

— Крупную?

— Это уж как назначат, но, наверное, равная примерно цене хорошей квартиры. А ты думаешь, это все-таки он? — жалобно протянула я.

— Не знаю, — Маринка вскочила со стула. — И вообще мне надо привыкнуть к этой новости.

Я, пожалуй, пойду попривыкаю в ванной.

— Иди, — я перебралась к столу, включила компьютер, загрузила игрушку, уже приблизительно зная, что сейчас произойдет.

Маринка не заставила себя долго ждать. Шум воды стих — ванна набралась, и почти сразу же до меня донесся Маринкин вопль:

— Послушай, ну а другие потенциальные убийцы есть?

— Серьезных кандидатов нет, — заорала я в ответ. — Степана якобы ненавидела брошенная им девушка, но это было полтора года назад, и больше пока мы ничего об этом не знаем. Есть еще Алексей, который тоже не любил Степу из-за Насти и еще не знаю там из-за чего. Но это тоже как-то нелогично: Настя бросила Степу и ушла к нему, Алексею, а если к тому же он прознал про Степин отъезд, то зачем ему делать такие глупости? Соперник сам ушел бы с дороги…

— Может, у него это случайно получилось? — провыла из ванной Маринка.

— Это как?

— Положим, они разговаривали, Алексей стал угрожать ему пистолетом, а он выстрелил.

— Ага. Сам и три раза. Только что сама же сказала, что вдруг ничего не бывает. К тому же эта проклятая закрытая дверь…

— Может, он ждал на чердаке. Сидел там всю ночь.

Видно, сегодня Маринке не лежалось в ванной, она опять включила воду и принялась мыться, шумно плескаясь. Мне же подойти ближе к двери, хотя бы сесть на табуретку в кухне было нестерпимо лень, да и спина всячески давала понять, что она категорически против каких-либо передвижений, поэтому мы орали теперь, как две белуги, старающиеся перекричать шум воды.

— Не знаю. Мы как-то не подумали об этом, но, мне кажется, милиция проверила этот вариант, у них опыта в таких делах больше.

По трубе деликатно постучали. Я взглянула на часы — половина двенадцатого.

— Или он знал кого-то из соседей, — продолжала надрываться Маринка.

— Слушай, выходи и поговорим нормально. Мне больно орать, между прочим, — я уже сама начинала злиться. Любой более-менее глубокий вздох тут же напоминал мне, какие же все-таки ранимые существа люди.

Я вяло тыкала пальчиком в клавиатуру, не особенно задумываясь, во что играю, когда в гостиную вошла Маринка — возмутительно бодрая, свежая, с изящным тюрбаном на голове: и где только научилась их так заматывать? Она взглянула на монитор и возмутилась:

— Не умеешь играть, не играй. Нечего над порядочной игрой измываться. Кстати, у Романа же есть знакомые в политехе. Может, кто из них знает что-нибудь о Степане, или Алексее, или о той ревнивой девушке. Хотя с трудом что-то верится в ревнивую девушку.

— Аналогично, — согласилась я. — Выжидать полтора года, а потом начать мстить в самое неподходящее для этого время, когда парню и так приходилось несладко… Даже ревнивые девушки не настолько нелогичны.

— А Ромка до сих пор ничего не знает?

— Нет, не знает.

— Сволочи вы, — вздохнула Маринка. — Вот вам и дружба… И Виктору тоже ничего не известно? — слишком равнодушным для того, чтобы быть натуральным, тоном произнесла она, пристально изучая свой маникюр.

— Известно. Он уже побеседовал со Степиными знакомыми, и до такой степени вошел в доверие на пьяные глаза, что его даже угостили наркотиками.

То ли по доброте душевной, то ли решили пошутить.

— Что, прямо так вот взяли и угостили наркотиками? Такое бывает?

— Я откуда знаю? Выходит, бывает. Его тогда здорово.., гм, колбасило, — вот хорошее слово, достаточно точно отражающее его самочувствие. — И тебя именно в тот момент угораздило ему позвонить.

— Что?! — Маринка сначала остолбенело пялилась на меня, потом истерически захохотала. Потом резко остановилась:

— А привыкания у него не будет?

— Да нет, не будет, — пожала я плечами. — До сих пор не требовал добавки, по крайней мере. А насчет Ромки — хорошая идея. Я как-то забыла, что у него в том кругу могут быть знакомые. Позвоним ему завтра раненько утром, сегодня все равно уже поздно. Честно говоря, — жалобно произнесла я, — если я сейчас не выпью какое-нибудь обезболивающее и не лягу спать, я сама начну убивать.

— Боюсь, будет затруднительно устроить так, чтобы вы с Кряжимским сидели в соседних камерах и могли хотя бы перестукиваться. К тому же, если ты хочешь убивать прямо сейчас, то начинай прямо с меня. Так что иди пей свое обезболивающее, — она перехватила мой взгляд. — Хорошо, лекарство я тебе принесу, но до кровати тебе все-таки придется дойти самой, ее я сюда не дотащу.

 

Глава 10

Остальное как ножом отрезало. Утром я проснулась от изумительного запаха кофе. Значит, Маринка уже встала, и мне пора. Я сделала попытку приподняться и серьезно призадумалась. Неужели это болезненное, негнущееся нечто и есть мое тело? Когда я доковыляла до кухни и медленно устроилась на стуле, Маринка посмотрела на меня и выдала двойную дозу таблеток. Я еще раз убедилась, какое это извращение — цедить горячий кофе через соломинку, а люблю я только горячий, и уж про пытку чисткой зубов мне даже и вспоминать было противно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, хотя пока не хочется. Ты Ромке еще не звонила?

— Нет, не успела. Ты уж лучше сама расскажи ему все. Предательница.

— Но это же не моя тайна, — сделала я попытку оправдаться.

— А с чего ты взяла, что это вообще тайна? Нам бы, рано или поздно, все равно стало об этом известно.

— Да, но я надеялась, что хотя бы тогда, когда Кряжимский уже не будет главным подозреваемым.

Вот что ты думаешь, он убил или нет?

— Пока получается, что он, — неохотно ответила Марина. — Одно время я вчера даже была уверена в этом — все мы люди, в конце концов. Мне тоже сколько раз хотелось кого-нибудь убить, только оружия под руками не оказывалось. Но с другой стороны, я не верю, чтобы он мог пытаться когда-нибудь убить тебя.

— Вот видишь, какие приятные сомнения.

Я набрала Ромкин номер.

— Привет. Еще спишь, соня? Как же ты умудряешься никогда не опаздывать на работу? А, ну да, много ли времени на сборы надо мужчине… Послушай, у тебя есть кто-нибудь знакомый в политехе?

Есть? Отлично. Рома, ты помнишь Степу?

— Того, с которым Сергей Иванович носился?

— Его самого. Его убили, а главным подозреваемым оказался Кряжимский. Все очень серьезно. Его уже арестовали. Алло!.. Алло! Ромка, ты меня слышишь?

— Слышу-слышу, — раздался наконец в трубке хриплый голос. — Дай в себя прийти. Такие новости…

— И еще с утра пораньше, — сочувственно сказала я. — Так ты не мог бы поговорить с ребятами?

Узнать, с кем Степа общался, были ли у него враги, ну и так далее. Особенно про Алексея со сломанным носом.

— Смог бы, — все еще ошарашенным тоном ответил он. — Я, правда, давно никого из них не видел.

— Чем скорее увидишь, тем лучше. Подробности попозже расскажу, при личной встрече, или у Марины с Виктором спросишь. Только когда будешь что-нибудь разузнавать, действуй понезаметнее, ладно?

— Что ж я, совсем дурак, что ли? — оскорбился Роман. — Тогда я что, сегодня свободен?

— Да. Только обязательно позвони, если что узнаешь.

— Разумеется.

— Заранее спасибо, — я повесила трубку и повернулась к Маринке:

— А у нас с тобой работы невпроворот. Поехали — Ты что, в редакцию собралась? — она недоверчиво посмотрела на меня. — Ты хотя бы представляешь, как будешь передвигаться в таком состоянии?

— Лучше, чем ты думаешь, — сухо ответила я. — Нечего из меня немощь египетскую делать. К тому же мне не ведено оставаться одной.

* * *

Маринка тяжело вздохнула, всем своим видом выражая сомнение в моих умственных способностях.

— Ладно, головой ты вроде сильно не ударилась, только зубами, до работы должны добраться. Скорость реакции как, нормальная?

— Сейчас проверишь, — оптимистически сказала я.

Дедушка-охранник на автостоянке был воплощением деликатности.

— Это чего с тобой приключилось-то? С мужи ком что не поделила? — непосредственно поинтересовался он.

— Вот еще, — стараясь сохранять спокойствие, ответила я. — Упала неудачно, в руках сумки были, не смогла подстраховаться и грохнулась плашмя.

— А, сумки… Да ладно тебе, перепила, что ли?

— Перепила, — безнадежно согласилась я, опасаясь услышать новую версию появления своих ранений, если отвергну и это предположение. — Упала и перепила. То есть наоборот.

— Эх, молодежь… Озорники!

Кое-как я согнулась и погрузила себя в машину Маринка, давясь от смеха, плюхнулась на сиденье рядом.

— Ну и репутация у тебя, — хихикнула она. — Оправдывайся теперь.

— Вот еще. Сначала мы заедем к Насте, — сообщила я, заводя мотор.

— Одни? А если там поджидает этот Алексей, второй.., тьфу, первый кандидат на должность метателя в тебя кирпичей? Не думаешь, что это может быть опасно?

Я посмотрела на нее.

— Какая же я идиотка… Ведь если меня пытались убить, считай, ни за что, только за пару вопросов, то, если Ромка начнет спрашивать, могут и его попытаться грохнуть.

Я схватилась за мобильник. Кажется, в этом месяце все мои финансы уйдут на телефонные счета.

Никто не брал трубку. После второй попытки я положила телефон и схватилась за сигареты.

— Да ладно, он будет осторожен, — с надеждой сказала Маринка. — С Виктором же ничего не случилось.

Насти дома опять не оказалось. Чувствуется, что заезды эти сюда скоро станут для меня словно ритуал. Бабушек еще тоже не было, время еще достаточно раннее, поэтому я оставила в дверях Настиной квартиры записку с очередной просьбой позвонить.

— Ты куда? — спросила Маринка, видя, что я опять сворачиваю в противоположную от работы сторону.

— Надо узнать у Степиных соседей насчет запасного ключа.

— Каким образом? Что ты им скажешь? Ты в зеркало себя видела? Вон как люди реагируют — или морду набили, или перепила и разбилась при падении. Просто вызываешь доверие!

— Хватит вызывать во мне комплекс неполноценности! — разозлилась я. — Во-первых, что хочу, то и делаю; во-вторых, благодаря помаде не так уж и видно!

— В таком случае сначала отвези меня на работу, — сказала Маринка. — Должен же хоть кто-то ее делать.

* * *

Стиснув зубы, я свернула в нужную сторону.

Оказалось, Маринка действовала с умыслом. На работе меня перехватил Виктор, который, как обычно, много не говорил, а просто усадил меня на рабочее место, включил компьютер, сунул в руки какие-то газеты и письма.

— Правильно, — одобрительно произнесла моя коварная коллега. — Вот он поедет и все узнает. Ничуть не хуже тебя.

— Террор! — только и смогла произнести я. По-моему, мне пора распрощаться с иллюзиями насчет того, кто здесь главный. На самом деле, в глубине души я была рада, что мне не придется никуда ехать, лазить по лестницам. — Да-да, для меня сейчас и три этажа проблема — сносить косые взгляды и вытягивать из подозрительных людей ответы. — Разумеется, я никак это не показала и упорно делала вид, что дуюсь на Маринку.

День получался какой-то бестолковый. Я не могла сосредоточиться на работе, а когда у меня это наконец получилось, я вспомнила про Ромку и начала беспокоиться. Часа в три, совсем ошалев от отсутствия новостей, я не выдержала и еще раз съездила к Насте, но и эта поездка не принесла мне никакого облегчения. А в редакции меня дожидался Фима.

— Завтра выяснится, освободят ли Сергея Ивановича под залог или нет, — сообщил он. — Скорее всего, да, уж больно репутация у него хорошая.

Если бы не такое количество совпадений, все это вообще легко можно было бы считать недоразумением. Хотя доброе имя здесь, конечно, не особенно поможет. Но, я думаю, освободят.

— Отлично, — обрадовалась я. — А если все же нет, я смогу с ним поговорить?

— Я подал ходатайство, как мы вчера и договаривались, — ответил он. — И не вижу причин, почему бы им его не удовлетворить.

— Твоими бы устами да мед пить… А что-нибудь новенькое есть?

— Пока нет. Но отсутствие плохих новостей тоже хорошая новость.

Неоднократно осведомившись о моем самочувствии и упрашивая не перетруждаться, Фима поспешил по делам. От того, что со мной носились, как с тухлым яйцом, я действительно начинала ощущать себя тяжелобольной. Что-то и голова кружится, и в глазах темнеет, и ноги подкашиваются. Пора прекращать это безобразие. Тут наконец вернулся Виктор, и мы втроем собрались в моем кабинете.

— Не могу сказать, что мои расспросы принесли какие-нибудь новые результаты, — сказал он. — В квартире, про которую мы ничего не знали, живет еще одна супружеская пара средних лет. Но их нет в Тарасове уже две недели и еще приблизительно столько же не будет — они в отпуске на Кипре. Дед, что живет на втором этаже, по-моему, до сих пор не понял, что произошло. Из пары, живущей на первом, я застал только мужа. По его словам, они с супругой в тот день вообще были на даче. Они оба работают по сменному графику, и в тот день у них как раз был выходной. Ну а Елена Михайловна, подружка «ценной свидетельницы», если и может каким-то образом кого-то убить, то только заговорив насмерть. К тому же их действительно уже проверяла милиция.

— Милиция может и ошибаться, а внешность обманчива, — назидательно произнесла Маринка. — У них может быть фальшивое алиби, а преступники вообще часто выглядят самым невинным образом.

Минуточку, а как же мы не попали в подозреваемые, как сообщники, например?

— Во-первых, факт сообщничества установлен не был, но когда нас задержали, то все же поинтересовались, где мы были во время убийства, и тогда, во-вторых, оказалось, что у нас есть алиби, — ответил Виктор с ангельским терпением. — Ольга была в гостях у Александры, и вы мило часа два проболтали втроем по телефону.

— Пришлось долго объяснять, как это можно по телефону болтать втроем, — вставила я. — А потом еще дольше — зачем в доме два телефонных аппарата на один номер.

— А ты? — спросила Маринка у Виктора. — У тебя какое алиби?

— Я ночевал у родителей, и мы весь вечер допоздна чинили телевизор. , — Ну тогда, например, у этой Елены Михайловны мог быть хахаль, которому чем-то не угодил Степан, — упорствовала Маринка.

— Нет у нее хахаля, — сказал Виктор.

— А ты откуда знаешь? — удивилась она, и глаза ее настороженно засветились.

— Знаю, — отрезал Виктор.

— Нет, откуда ты это знаешь? — завелась Маринка.

— Женщины, у которых есть хахаль, так на мужчин не кидаются, — рявкнул Виктор, не выдержав.

— Ах, вот как, — Маринка наморщила носик. — Так, может, ты это с ней спиртик-то распивал?

Я ошарашенно смотрела на них, чувствуя себя немного лишней. Какой спирт? О чем она?

— Нет, не с ней, — ответил Виктор. — А с мужиком с первого этажа.

— А зачем? Это было так необходимо?

— Сама знаешь, к каждому человеку нужен свой подход. Этому необходим был собутыльник. Все, — Виктор раздраженно замолчал, замкнувшись.

Я подумала, что если так и дальше будет продолжаться, то у моего сотрудника будут все шансы спиться, выполняя ответственные задания.

— Минуточку, а запасной ключ? — спросила я.

— Все говорят, что он есть только у Валерии Борисовны. В этом соседи едины.

— Опять все упирается в нее, — недовольно заметила я. — Прямо-таки не женщина, а камень преткновения какой-то.

— Вот вы где, — в комнату заглянул Ромка. — К вашему сведению, я мог бы вынести из редакции не только компьютеры, но и всю мебель, и вы, похоже, этого и не заметили. Вы что тут делаете?

При виде смотрящих друг на друга волками Виктора и Маринки у него поползли наверх брови.

— Производим обмен информацией, — любезно сообщила я. — Можешь тоже зайти и внести свой вклад. И вообще, как я рада видеть тебя целым и невредимым, — абсолютно искренне добавила я.

— А что, со мной должно было что-нибудь случиться? — поинтересовался он. — Ой, — тут он заметил мою разбитую губу. — Кто это тебя так?

Маринка громко прыснула:

— Ой, не могу…

— Неудачно упала, — чувствуя, что начинаю сатанеть от объяснений, процедила я. — А «кто-то» обычно целит в глаз или дает пощечину, но никак не в зубы, тебе так не кажется?

Ромка даже растерялся от подобной агрессии.

— Да я только спросил, а ты сразу ругаться, — с обидой заметил он.

— Прости, не бери в голову. Просто я сегодня уже столько раз отвечала на этот вопрос.

Как выяснилось, узнать Ромке удалось не слишком много, но зато сведения были любопытные.

— Ходят слухи, что этот Алексей, которым вы особенно интересовались, кого-то недавно убил, — начал он свой рассказ и тут же поспешил сделать оговорку:

— Учтите, вся информация хороша, если через третьи руки. Вообще-то толком из моих ребят никто ничего про него не знает, как-то они все в разных кругах вращаются. Я не знаю, откуда эти слухи, просто говорят и все, а откуда пошло — черт его знает, может, он сам про себя слухи эти распустил для поддержания репутации.

— Какой репутации?

— Что он вроде бы как «крутой пацан». — Роман распустил пальцы веером и обмахнулся ими. — Говорят, любит порисоваться.

— Кто говорит? — спросила Маринка.

— Знакомые, — уклончиво ответил Ромка. — Не столь это важно, какие именно. И еще одно… Все сходятся в том, что он на многое способен, лишь бы добиться своего. Настя же — законченная наркоманка, которой уже никакое лечение не поможет, да она и сама не хочет лечиться. Кстати, девушка, которую бросил Степа и которая грозилась отомстить, похоже, все-таки отомстила — сейчас она замужем и счастлива в браке.

— Это тоже говорят?

— Да, и говорят тоже. Да это и невооруженным глазом видно.

— Как это видно? — удивилась я.

— Ага! Я, оказывается, эту девушку давно знаю.

О Степе она говорит, что у него был неприятный характер. В том смысле, что уж больно неуравновешенный. То он спокоен, как дохлый кот, то психует, как последний неврастеник. Про Алексея и Настю она ничего особенного не знает. Другими словами это не она, — заключил Роман.

— Ты ей веришь?

— Да, — ответил он. — Никаких сомнений! Она в этот день рожала.

— Ничего себе, вот это я понимаю — алиби! И уже дома? — поразилась Маринка.

— А она дома и рожала. Семья зажиточная, могут и хорошего доктора домой пригласить. А у Аленки после двустороннего воспаления легких в пятилетнем возрасте аллергия на больницы.

— Так ты что, ее с детства знаешь? — поразилась я.

— Практически, — подтвердил он.

— Как тесен мир… Ах, ну с чего же тогда ходят эти слухи? — заволновалась я, впервые уловив какую-то ниточку.

— Если что-то и в самом деле такое было, то кто-то из его парней сболтнул.

— Что значит «его парней»? — спросила Маринка.

— Я имею в виду тех, кто вокруг Алексея этого сшивается, «шестерки» там разные. Этот Степа, похоже, был в их числе. А в общем, не узнал я ничего полезного, — понуро заключил Ромка. — Ну нет у меня среди них знакомых.

— Это ты зря про ничего полезного, — задумчиво произнесла я. — Вот про «ходящий слух» это очень интересно.

Тут я обратила внимание на Виктора. Он уже некоторое время не участвовал в разговоре, равнодушно глядя на полуприкрытую дверь. Теперь же на его лице появился неподдельный интерес. Я с великим трудом вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что же его так заинтересовало, и замерла.

Пользуясь тем, что в офисе никого не было, к нам просочился небезызвестный дедулька и сейчас занимался тем, что пытался прикрепить к стене самодельный плакат.

— Ах, опять он! — задохнулась от возмущения Маринка. — Да я ему сейчас устрою!

— Т-сс, не надо, — я схватила ее за руку. — Давай посмотрим, что он все-таки задумал. Интересно же!

— Очень, — оскорбленно фыркнула Маринка, однако понижая голос. — Только все обои испортит.

Мы молча наблюдали за действиями дедули. И где он только лист бумаги таких размеров достал? Плакат не желал крепиться: стоило дедуле приладить один угол и приняться за другой, как откалывался первый, и все начиналось сначала. Дедуля аж взмок от усилий.

— Может, ему помочь? — сжалился сердобольный Ромка.

— Не смей! — дружно зашипели мы с Маринкой.

— Сейчас вы дождетесь, — фантазия у Ромки, очевидно, разыгралась. — Сейчас он тут повесит свой лозунг, потом разобьет палаточный городок, а потом еще и митинговать начнет.

Мы переглянулись.

— Уважаемый, чем это вы здесь занимаетесь? — громко спросила я, появляясь из кабинета.

Дедуля подпрыгнул, воровато оглянувшись, невольно сдергивая почти прикрепленный плакат.

Ромка нагнулся, развернул огромный лист ватмана и прочитал:

— Долой журналистов-уголовников. Три восклицательных знака. Ничего себе, наезд!

— А что, правда глаза режет? — ехидно осведомился старичок.

— Вы же знаете, что, пока вина не доказана, ваши действия являются противоправными и вы можете понести за них ответственность?..

Виктору, очевидно, здорово все это надоело, или же он был особенно зол на дедулю, который донес на Сергея Ивановича. Он взял борца за справедливость за плечико и мягко, но решительно развернул и подтолкнул его к выходу.

Должно быть, дедуля наконец-то понял, чем для него все это может кончиться. Он втянул голову в плечики и самостоятельно стал отходить к двери.

— Беспредел! Я буду жаловаться!

— Вот именно, что беспредел! Вы проникли на территорию учреждения и еще смеете возмущаться? — грозно спросила я.

Старичок исчез за дверью.

— А сейчас, смотрите, он произнесет свою знаменитую фразу, — обреченно сказала Маринка.

И действительно, дверь распахнулась, дедуля просунул голову в щель и торопливо пригрозил:

— Я найду на вас управу! — с этим он окончательно исчез.

— Вот ведь какой! Хуже гвоздя под пяткой! — в сердцах сказала Маринка — Убить его, что ли, продолжая славные традиции сотрудников нашей редакции?

— У нас традиция не убивать, а числиться в подозреваемых, — поправила я ее. — Существенная разница.

— Ну да. Надеюсь, она и впрямь сохранится.

— Ты про традицию или про разницу?

Мы принялись за накопившуюся работу. Выпуск очередного номера медленно, но верно приближался, а у нас еще ничего не было готово. Больше за день ничего интересного не произошло. Насти дома опять не было.

 

Глава 11

На следующий день Фима, как и обещал, добился для меня свидания с Кряжимским. Времени у нас было немного, а чуть позже должен был решиться вопрос о выпуске Сергея Ивановича под залог. Я очень торопилась, потому что проспала. Маринка опять ночевала у меня, и мы проболтали с ней почти до самого утра.

Вопреки опасениям Виктора, пока больше ничего не случалось. Но, когда я подходила к своей машине, у меня заледенело сердце при виде кривой скалящейся рожи на пыльном заднем стекле.

— Нет! Не дай бог! Но неужели мне прокололи шины! — Забыв про утреннюю ломоту в спине — было такое ощущение, будто меня неожиданно разбил радикулит, — я бодрой рысью устремилась к своей «Ладе». Уф, все вроде бы цело. Наверное, остроумные детишки пошутили. Я грустно оглядела машину — да, душ моей «Ладе» не помешал бы. Завернув по дороге на работу, высадив там Маринку и дав клятвенное обещание, что, как только поговорю с Сергеем Ивановичем, сразу же приеду или позвоню, я отправилась к невольному месту обитания Кряжимского. Оказалось, торопилась я зря. Меня попросили прийти часика через два, а потом — еще немного подождать. Это немного вылилось еще в два часа. Я уже начинала звереть, когда чудо наконец свершилось.

Ох, и мрачное же впечатление!.. Но, только увидев Кряжимского, я сразу же и думать забыла о сыроватых стенах, выкрашенных масляной краской неизменно противного оттенка, желтых лампочках.

Вот ведь какая ирония судьбы! Собрался Сергей Иванович на курорт, а попал в СИЗО. Я почувствовала стыд за нашу общую недогадливость — это же надо было разрешить ему с самолета ехать домой!

— Сергей Иванович! Как вы?

— Нормально, бывало и похуже. Хотя и получше тоже было. Меня, может, сегодня все же выпустят.

— Да, я знаю, и очень на это надеюсь. Но если… вам что-нибудь надо…

— Лучше исходить из того, что меня все-таки выпустят. Знаете, Оля, — он помолчал, подыскивая нужные слова, — вы себе представить не можете, как я благодарен всем вам за помощь! Для меня это так много значит.

— Мы все, что можем, делаем, а Фима…

— Фима просто дьявол, — внезапно даже повеселел Сергей Иванович. — Я всегда знал, что он невероятный проныра, но такой интеллект… Оля, не в обиду вам будет сказано, но ваше присутствие на него влияет отрицательно.

— Я догадываюсь. Кстати, именно Фима помог нам найти деньги на залог.

— Правда? Ну, тогда мои дела не так безнадежны. Фима не такой человек, чтобы безосновательно рисковать своими финансами.

— Сами-то вы как думаете, кто убил? — спросила я.

Сергей Иванович серьезно посмотрел на меня, потом произнес:

— Спасибо вам, Оля, что даже после того случая на стройке вы продолжаете верить мне.

— Да уж, угораздило вас не вовремя выйти, — буркнула я. — За вами Виктор зачем в аэропорт поехал? Встретить и скорее домой, чтобы вы никуда не завихрились и не мозолили глаза ментам с фотороботами. А вы меня зачем-то встречать отправились.

— Я предчувствовал: что-то может произойти, и именно с тобой, так как ты первая обо всем узнала.

Будто я не знаю твоей привычки совать нос куда ни попадя, совсем не думая о последствиях. Я шел мимо стройки, а тот дом уже столько времени строят, что там вся стройплощадка коноплей заросла. И местные ребятишки ее вовсю собирают. Я там еще и соседского сынка увидел. Только шуганул их, как услышал крики, побежал в обход, и тут-то меня те мальчики и поймали.

— Сергей Иванович, — почему-то мне трудно было задать этот вопрос. — Мы узнали, что со Степой вы познакомились, когда покупали наркотики.

Года два назад. То, что парня отмазали, хорошо, но вам-то они зачем были нужны?

Теперь я знаю, что означает выражение «весь потемнел». Кряжимского будто заволокло темной пыльной пеленой, резче проступили морщины. Я заставила вспомнить его что-то очень неприятное и тяжелое.

— Вы, наверное, помните, Оля, что в то время у меня умирала от рака мать. Боли у нее были жуткие, а нужные лекарства достать было очень сложно.

Скоро и они перестали помогать. Знали бы вы, Оля, сколько раз она просила меня ее убить, дать ей яд, что угодно, только бы заснуть и никогда не просыпаться. Я не мог. Тогда я стал доставать наркотики.

Лекарства — наркотики, наркотики — лекарства, тогда она еще с трудом, но могла терпеть. Когда она умерла, я благодарил бога, что он наконец взял ее к себе и прекратил эти мучения.

Кряжимский откинулся на спинку стула.

— В этот тяжелый для меня период я и познакомился со Степой. Тогда мне, правда, было абсолютно не до его талантов, просто почему-то стало жалко парня, и во время облавы, чудом выкрутившись, воспользовавшись своим журналистским удостоверением, благо уж мозги-то я пудрить умею, — усмехнулся он, — я вытащил и его. Это был спектакль.

До сих пор не возьму в толк, почему они не проверили тогда его вены. Или Степа тогда еще не кололся, а баловался по мелочи, а дозу брал Насте? Не помню. Теперь уже никакой разницы.

— Извините, — после паузы все же кое-как смогла выдавить я из себя. — Я не хотела, чтобы вам пришлось переживать это еще раз.

Кряжимский еле заметно улыбнулся уголком рта. Не слишком веселой получилась эта улыбка.

— Это всегда со мной, так что не переживайте.

Мы немного отвлеклись. Вам удалось узнать еще что-нибудь новенькое? Ведь пистолет, найденный у меня дома, — тот самый, которым воспользовался убийца. Вас не смущает эта маленькая деталь? — он хитро прищурился.

— Что вы, Сергей Иванович, разве после всего произошедшего меня может что-то смутить? А новенькое… Знаете, меня очень беспокоит то, что Настя, судя по всему, ушла с Алексеем, и до сих пор ее дома нет. Говорят, правда, что это вполне в ее привычках, но такое чувство, что Алексей ее специально увел, чтобы не рассказала чего лишнего. И все же кто, по-вашему, мог быть этот убийца?

— Не было у Степана лютых врагов, в том-то и дело. Это могло бы сойти за убийство в состоянии аффекта или, скажем, непредумышленное в пьяной драке. Но обычно люди не носят с собой безномерное оружие. Фима мне подробно рассказал об этой игрушке, которую практически невозможно отследить и которая стоит очень дорого. Вот это меня очень смущает. Я не знаю людей, которые жаждали Степиной смерти до такой степени, что готовы были лишить его жизни.

— А Алексей? — осторожно спросила я.

— На мой взгляд, он не такой дурак, чтобы поступать подобным образом.

— Но ведь вас и подставили весьма искусно. Дураки так не поступают, — возразила я.

— И то верно. Действительно, нужно признать, что он больше других подходил на эту роль, — сказал Кряжимский задумчиво. — Но, по-моему, такие неосторожные шаги были не свойственны ему.

— Вы так хорошо его знаете?

— Не то чтобы очень. Но он — одна из причин, почему я все еще интересуюсь теми делами. Несмотря на свое окружение, сам-то Алексей не наркоман, Оля. Отнюдь. Но в этой среде он, судя по всему, и намеревался проявить свои организаторские таланты.

— Организованная преступность?

— Ну что-то в этом роде. Как я понял, про квартиры и пьяных прохожих вы уже знаете. А ведь он не собирался останавливаться на достигнутом. Я просто собрал достаточное количество материалов.

— Но ведь тогда и в самом деле он может быть опасен, даже если к Степиному убийству не имеет никакого отношения. Я упорно докапываюсь до его Насти, все мы задаем слишком много вопросов, привлекая внимание милиции к тому, к чему не надо. Правда, ликвидировав меня, он добился бы как раз обратного результата.

— Может, он не хотел тебя убивать? А только страху нагнать? — предположил Сергей Иванович.

— Да пытаться нагнать страх на журналиста — все равно, что красной тряпкой мотать у быка перед носом, — возмутилась я. — Даже если и так, то вы опять остаетесь единственным подозреваемым. А я ведь еще вашу зажигалку из Степиной квартиры похитила, не знала, что в этом нет никакого смысла — вас так и так нашли бы.

— Да разве я тогда о зажигалке думал? Я даже вернулся и до второго этажа дошел, но потом решил, что насильно счастливым человека не сделаешь, и решил дать парню возможность решать самому. А оно вон как обернулось… Что там еще против меня? Если что забуду, подскажешь?

Я мрачно кивнула.

— Пистолет в моей квартире, и даже с моими отпечатками — чертов ребенок! — раз, — начал он перечислять. — Разбитые костяшки — два, показания соседей — три, а также косвенные доказательства: был замечен в покупке наркотиков. Менты, правда, об этом не знают, возможно, покушался на твою жизнь. Все?

— Вроде бы да. Мало?

— Предостаточно Я уж и сам себе не верю.

Мне неожиданно стало пронзительно жаль Кряжимского и невероятно стыдно за то, что я могла хоть на минуту усомниться в его невиновности.

— Все будет в порядке, Сергей Иванович, — искренне пообещала я. — Вот увидите.

Дверь открылась, и в комнате появились охранники. Время вышло.

— Сегодня вечером у вас, — крикнула я ему вслед.

Слабое ободрение, но все же…

 

Глава 12

Настроение у меня было крайне подавленное, ехать на работу, где тотчас же начнутся расспросы, совершенно не хотелось. После СИЗО мысль о том, чтобы опять сидеть в каком-то помещении, была абсолютно неприемлемой. Облокотившись на «Ладу», я заставила себя набрать номер редакции.

— Все более-менее нормально, — ответила я взявшей трубку Маринке. — Сегодня его должны выпустить под залог, может, этот вопрос уже рассматривают. Во всяком случае, мы договорились, что увидимся все у него сегодня вечером. Я попозже приеду. Привет всем.

Постояв еще минутку, я решила прогуляться где-нибудь невдалеке. «Ладу» оставлю здесь и в случае чего быстренько вернусь к ней. Аллейками я прошла к набережной и, так как к долгим прогулкам еще не была готова ни физически, ни морально, совсем немного прошлась, а потом просто облокотилась на парапет и долго смотрела на неспокойную, волнующуюся воду. В голове не было ни единой мысли. Я просто спокойно стояла и впитывала в себя краски и звуки солнечного, теплого дня ранней осени.

Кажется, я уже начинала засыпать на ходу, как меня заставил вздрогнуть зазвонивший телефон.

Испуганно заморгав от неожиданности, я какое-то время машинально судорожно охлопывала себя в поисках несуществующих карманов, потом догадалась наконец залезть в сумку.

— Алло?

— Это Ольга? — донесся до меня слабый неуверенный голос.

Кто бы это мог быть?

— Да, это я. Слушаю вас.

— Вам грозит опасность. Будьте осторожны, — произнес голос.

Меня как пламенем ожгло.

— Настя? — заорала я в трубку. — Где ты, в чем дело? Где пропадаешь? Я тебя все время ищу!

— Не нужно. Пожалуйста, будьте осторожны, я не хочу, чтобы из-за меня еще кто-нибудь пострадал. Обещаю, скоро все закончится.

— Настя, ты где? Ты же тоже можешь оказаться в опасности! Ты слишком много знаешь!

— Мне уже ничего не грозит, — голос у девушки теперь был какой-то радостно-удивленный, спокойный.

— Ты дома? — Так и не дождавшись ответа, я сказала:

— Пожалуйста, никуда не уходи, я сейчас приеду.

Максимальная прыть, которую я смогла развить, была достойна сожаления. Мне даже казалось, что прохожие с жалостью смотрят мне вслед. Но самый ужасный сюрприз ждал меня у машины: два колеса моей «Лады» были проколоты чьей-то безжалостной рукой, чтоб она у него отсохла, мерзавца.

От моего скрежета зубовного задрожали даже стекла соседних домов. Запаски у меня с собой были, и даже в количестве двух штук: одна старая, которую всегда вожу с собой, а вторая — новая, недавно купленная, которую все никак нигде не могу пристроить, не дома же на кухне ее держать, вот и приходится таскать с собой. Но кто будет мне теперь менять колеса?

Нет спора, в другое время я и сама прекрасно бы справилась с этой, не столь сложной задачей, но сейчас, когда я в таком состоянии, неповоротлива и медлительна, как черепаха, да и к тому же тороплюсь. Я в отчаянии озиралась по сторонам, когда мой взгляд упал на вывеску учреждения, где держали Кряжимского. Не иначе, крыша у меня слетела, как у закипевшего чайника, но я, недолго думая, отправилась прямо туда и устроила скандал по поводу того, что хулиганы распоясались до того, что нагло портят чужое имущество прямо у милиции под носом. Наверное, выглядела я очень комично, а может, люди добрые попались, но колеса поменять мне помогли. И сделали это достаточно быстро. Чудеса!..

Нетерпеливо расхаживая у машины, ожидая, пока заменят шины, я то и дело поглядывала на часы. Как-то не верилось, но эта история с колесами, а главным образом моя прогулка по набережной заняли около трех часов! Пока я тут мозги проветривала, при удачном стечении обстоятельств Сергея Ивановича вполне уже могли отпустить.

Почему бы и нет? Залог за него внесла уважаемая организация — редакция весьма известного в городе периодического издания «Свидетель», т, е. моя газета, ни в чем предосудительном Кряжимский никогда замечен не был, характеристики с работы и места жительства безупречные и, конечно, плюс старания неутомимого Фимы. Хотя, думаю, за Кряжимского походатайствовал и прокурор области, с коим они выросли в одном дворе.

Ребята затолкали проколотые шины в багажник «Лады» и даже порекомендовали автомастерскую, где качественно, быстро и не слишком дорого завулканизируют проколотые покрышки. Рассыпаясь в благодарностях, я распрощалась с добрыми парнями и, пробурчав на их веселое «заходите к нам еще»

«нет уж, лучше вы к нам», наконец-то села за руль и поехала к Насте.

Ну вот теперь все точно должно проясниться, думала я, злясь и сигналя красному «жигуленку», который демонстративно плелся посередине дороги, полностью игнорируя ее деление на полосы. Эх, почему я не на танке!.. Обогнать мерзкого типа мне удалось только через два квартала, когда к нему умудрился подрулить зеркальный красавец джип «Чероки», пассажир которого, сверкая золотой цепью и золотыми зубами, что-то внушительно сказал водителю «жигуля», после чего красная машинка, поджав хвост, вильнула к обочине. Я почти почувствовала нежную любовь к сидящим в «Чероки» бугаям.

Но чем ближе я приближалась к Настиному дому, тем больше меня одолевали недобрые предчувствия и сомнения. А что, если девушка заблуждается? Или у нее истерический бред наподобие «это все из-за меня»? Хотя она не была похожа на идиотку с завышенной самооценкой, которая мнит себя пупом земли и причиной всех происходящих событий.

А если…

Я резко остановилась у дома Насти, подняв тучи неизменной в городе пыли. В нашем Тарасове всегда так: если сухо — то пыль, если прошел дождь — то грязюка непролазная. Бабулек на лавочках не было, видно, и они тоже иногда отлучаются со своих постов. Я отыскала глазами Настины окна. Занавесочки по-прежнему задернуты, ну да, девушка не любит яркого света. Никто меня не ждет… Минутку!

Или мне показалась, или в окне кто-то промелькнул? Я присмотрелась, но ничего больше не увидела и решительно направилась к дому.

У квартиры позвонила, подождала и позвонила вновь. Ответом мне была полная тишина. Как не вовремя исчезли старушки, с досадой подумала я.

Они бы хоть сообщили мне, есть кто дома или у меня галлюцинации начались. Какого черта я ей вообще не перезвонила? Откуда такая уверенность, что она вернулась домой? Мало ли откуда могла мне позвонить… Но какое-то шестое чувство на пару с ослиным упрямством снова и снова толкали меня к двери. Я потрогала ручку и легонько толкнула ее. И совсем не удивилась, когда, скрипнув, дверь приоткрылась. Мне просто стало страшно. Тем не менее я распахнула дверь и остановилась на пороге, вытягивая шею в попытке что-нибудь разглядеть. Увиденное заставило меня мгновенно позабыть об осторожности и рвануться вперед.

Настя лежала на диване, невероятно бледная, скрючившаяся в неуклюжей напряженной позе, казавшаяся еще меньше и худее, чем прежде. Будто деревянная марионетка, которую небрежно швырнули сюда. Рядом на полу валялся шприц. Я отступила от дивана и пятилась до тех пор, пока не уперлась в стол у противоположной стены. Понимая, что, наверное, поступаю не правильно, я все же оперлась о крышку стола ладонью, потому что ноги внезапно стали ватными.

Стол качнулся, с него скатилась ручка и упала на пол. Я отвела взгляд от девушки и увидела лист бумаги, исписанный корявым быстрым почерком.

Потом опять посмотрела на Настю. Я не особенно разбираюсь в подобных вопросах, но почему-то была уверена, что девушке уже ничем не поможешь.

Неужели поэтому она говорила, что ей нечего больше опасаться?

И все же я отлепилась от стола и подошла к ней, намереваясь для очистки совести проверить пульс.

Но не успела я собраться с духом и протянуть руку, как сзади, увы, раздался хорошо знакомый голос:

— Не смей ее трогать!

Я подскочила, а сердце мое, напротив, рухнуло куда-то в преисподнюю. Я обернулась: передо мной, держа в руках зловещего вида тесак с широким лезвием, стоял Алексей.

— Пришла все-таки! А я тебя ждал. Долго колеса меняла?

— Так это твои штучки, — сказала я, не отводя глаз от тускло поблескивающей стали. — А я-то думала, кто это мне так удружил?

— Иначе ты могла бы приехать слишком быстро, — ответил он. — И эта дура наговорила бы лишнего.

— Так это ты ее убил? Это не передозировка?

Он чуть опустил свой топор и подался ко мне.

— Это ты ее убила.

От его безумного шепота в комнате стало холодно. Я вздрогнула.

— Что ты такое говоришь? При чем здесь я? Я видела ее всего раз в жизни.

— Это ты ее убила. Своим сочувствием.

Я почему-то уже не боялась. Страх исчез, оставив только какую-то дикую смесь неверия в то, что должно произойти, и обреченности.

— Поэтому я убью тебя.

— А оно тебе надо? — уныло спросила я, глядя на его лицо, белое, почти как у Насти, в сумасшедшие светлые глаза, где не было ничего, кроме твердого намерения довести задуманное до конца.

— Не беспокойся, ты не будешь долго мучиться, — сказал он, делая шаг в мою сторону. — Во всяком случае, не дольше, чем она. Украла все мои запасы и сколола себе. Глупая девочка, она почему-то считала, что от передозировки умирают так же безболезненно и легко, как во время сна. Но тут она ошиблась.

В голове у меня лихорадочно вихрились мысли, я отчаянно пыталась придумать способ как-то потянуть время, отвлечь его. Обмануть. Попробовать убежать.

Он, кажется, заметил мои отчаянные взгляды.

— Надеешься на помощь? Зря, — сказал он, насмешливо ухмыльнувшись, словно волк клыки оскалил. — Никто тебя не спасет, а смерть твоя преспокойненько сойдет мне с рук. В ней обвинят все того же вашего драгоценного Сергея Ивановича.

— Вот здесь ты ошибаешься, — стараясь говорить как можно спокойнее, возразила я. — Кряжимский сейчас в СИЗО, так что у него превосходное алиби. Тебе придется или убить меня попозже, или выпутываться каким-либо другим образом.

— Это ты пребываешь в глубоком заблуждении, — снова ухмыльнулся он. — Твоего Кряжимского уже отпустили, и через некоторое время он будет здесь. Чтобы убить тебя. А я не вовремя приду, тебе помочь уже не успею, но застану преступника на месте преступления. Возможно, даже убью его при самообороне. Как тебе такой вариант развития событий?

— Поражаюсь тебе, — произнесла я. — И как это ты умудряешься так оперативно получать информацию? И с чего бы это Кряжимский должен сюда приехать?

Главное — заболтать мерзавца. А там, может быть, мне удастся добраться до той вон увесистой вазочки. Я смотрела на Алексея и понимала, что шансов у меня мало. Парень заморенным наркоманом не был, прямо-таки излучал здоровье и силу. Но по-моему, ему очень хочется показать хоть кому-нибудь, какой он умный. А еще, похоже, подумала я, он действительно любил Настю. Попробуем сыграть на этом.

— Ты так любишь разговаривать по телефону на улице, — сказал он. — Замечательная привычка.

Значительно облегчает сбор сведений.

— Но не мог же ты везде постоянно ходить за мной и ждать, пока я буду звонить?

— Нет, конечно. У меня есть помощники. Знаешь, мелочь разная, которая ради моей благосклонности или дозы готова выполнить любую мою просьбу. Заметь, любую! А мужику вашему я позвонил, как только увидел твою машину. Представился двоюродным братом Насти, сказал, что девочка очень напугана, долго пряталась, но больше не может — нервы не выдержали. Сказал, что она знает о его невиновности и что у нее даже есть доказательства, и она очень просит его приехать. А звоню я потому, что она вернулась домой и боится теперь выходить на улицу и еще того, что телефон прослушивается.

Я в курсе всех дел, потому что помогал ей перекрываться эти дни, так что Сергей Иванович появится здесь, чтобы увидеть твой еще тепленький труп. — Алексей замолчал.

— А ты живучая, — произнес он после небольшой паузы. — И везучая. Я надеялся, что тем единственным кирпичом, которым попал в тебя, по-настоящему выведу тебя из строя. Зато как вовремя появился Кряжимский! Добыча сама шла в руки. Но по правде, тогда я еще не хотел тебя убивать. Так, только если бы случайно зашиб. Это было предупреждение, но теперь…

Он бросил взгляд за мою спину, на Настю, навеки застывшую на диване.

— Но теперь ты должна заплатить за ее смерть.

Вы все должны. Ты умрешь первой.

— Брось железку! — раздался вдруг невыразимо родной голос. В дверях, наведя пистолет на Алексея, стоял Кряжимский.

Алексей вздрогнул и обернулся, на лице его проступила явная растерянность.

— Что, не ждал так быстро?

— Не ждал, — ответил Алексей и внезапно сделал прыжок ко мне.

Никак и я такого не ожидала! Поэтому не успела ни увернуться, ни добраться до тяжелой вазы: он мгновенно подмял меня под себя и попытался приставить нож к горлу, однако приземлился неудачно, потому движение получилось неловким, перед глазами у меня мелькнула его рука, в которую я тотчас впилась зубами. Парень взревел, как раненый зверь, тряхнул рукой, вырывая ее чуть ли не вместе с моими зубами. В результате я отлетела к столу и, разумеется, ушибленной спиной крепко приложилась к одному из его углов. И тут же раздался выстрел.

Алексея, уже почти добравшегося до Кряжимского, отбросило назад.

Наступила тишина, а я, как рыба, открывала рот, пытаясь глубоко вдохнуть; Кряжимский опустил пистолет и тоже обессиленно прислонился к стене, не спуская глаз с распростертого на полу Алексея.

— Вы его убили? — наконец только и смогла прошептать я.

— Зачем же, — так же тихо ответил он, — хотя очень хотелось. Мерзавец! Убил Степана, довел до самоубийства Настю, второй раз хотел лишить жизни тебя и подставить меня. С удовольствием убил бы!

Алексей застонал и пошевелился, пытаясь встать и дотянуться до отлетевшего в сторону тесака, но поднялась я и ногой отшвырнула его подальше. Пятно у Алексея расползалось где-то между правым плечом и ключицей. Жить будет, но рана неприятная.

— Можете считать меня бесчеловечной, — сказала я Кряжимскому. — Но боюсь его и даже сейчас предпочла бы видеть связанным… Только он не убивал Степу.

Кряжимский с удивлением уставился на меня — Степу убила Настя.

* * *

К счастью, мы недолго находились в столь «приятном» обществе — мертвая девушка и раненый молодой человек. Уже почти перед самым Настиным домом мчавшийся на всех парах Кряжимский догадался позвонить в милицию, которая приехала сразу после того, как мы умудрились связать Алексею руки и начали перевязывать его рану. Конечно, нас сразу заподозрили в самых страшных грехах, тем более что Сергей Иванович на тот момент все еще являлся главным и единственным подозреваемым по делу Степана, но постепенно все выяснилось, не сразу, конечно, но достаточно быстро.

Алексей молчал, но вот Настя перед смертью успела написать что-то вроде прощального письма, в котором признавалась, что Степу в порыве гнева убила она, но ее заставил молчать Алексей. Говорилось там и о том, что она не хотела совершать ничего подобного, что она любила Степу и лишь после того, как Алексей стал угрожать, что убьет всех, кто пытается добраться до истины, она решила все рассказать. Но жить сил не осталось…

История была запутанной и печальной, но, просидев допоздна в ментовке, мы с Сергеем Ивановичем получили возможность разобраться во всех ее хитросплетениях.

Все началось с любви. Веселую девушку Настю полюбил парень Алексей. Девушка не воспринимала всерьез его чувства, но ухаживания принимала благосклонно и подавала всяческие надежды. Продолжалось так до тех пор, пока не появился еще один молодой человек, Степа, в которого Настя влюбилась. Девушка покорила парня с первого взгляда. Может, когда-нибудь они бы и поженились, создали семью, но поначалу баловавшаяся наркотиками Настя скоро превратилась в безнадежную наркоманку, а Степа всегда был человеком неуравновешенным и безвольным.

У Алексея же воли и настойчивости всегда хватало, и он твердо решил добиться своего. Очень скоро его любовь превратилась в навязчивую идею — во что бы то ни стало он решил вернуть девушку.

Тут все средства оказались хороши: «опустив» в глазах девушки ее избранника, он тем самым хотел заставить ее понять, какое ничтожество она бросила.

Тусовались они в одном кругу, сделать это было просто, тем более что Алексей занимал в нем положение лидера.

Впоследствии мы немало узнали о деятельности Алехина. Оказалось, по нему давно горючими слезами плачет тюрьма — за сбыт наркотиков, организацию преступной молодежной группы, квартирные кражи, ночные нападения… Каждый раз «подвиги» становились все более опасными, и Степа, до которого постепенно доходило, что все это не слишком похоже на шутки, пытался порвать с компанией, но это оказалось не так-то просто.

Предателя стали травить, издеваться над ним, отступника ни на миг не оставляли в покое. В это-то время Степа и познакомился с Кряжимским, который спас его во время облавы на наркоманов. А когда Сергей Иванович услышал однажды прочитанные Степой стихи собственного сочинения, вцепился в него, как репей в собачий хвост, желая извлечь самородок из породы. Степан постепенно все более доверял Кряжимскому, который как бы заменил ему отца, не желавшего общаться с отпрыском, покинувшим родную деревню.

Вскоре они пришли к выводу, что единственный выход для Степы — это новое местожительство, новый старт, чистый лист, на котором еще нет клякс. Но Степан долго не мог решиться на такой шаг. Из-за Насти, как объяснял потом Кряжимский.

— Она не захотела бы уехать, Степа ведь намекал ей не раз.

Когда наконец поздно вечером нас выпустили, весь штат «Свидетеля» и Фима собрались у меня в квартире, чтобы отпраздновать удачное окончание дела и обсудить произошедшее. Нас сначала было пригласил к себе Кряжимский, но тут же вспомнил, на что похожа его квартира после обыска, и передумал.

Я сидела в кресле с подушкой под спиной, тянула маленькими глотками второй бокал вина, а на коленках у меня стояла тарелка с любимым сыром.

На диване Маринка рассеянно отщипывала ягоды от кисти сладкого осеннего винограда, тоже запивая его вином, только белым; рядом расположился Виктор. Помирились, что ли?

Мужчины вначале хлопнули по рюмке беленькой, а теперь чинно попивали пиво. Не посчитайте нас сборищем алкоголиков, просто нервы настоятельно требовали передышки.

— Почему не захотела Настя уехать с ним? Потому что Алексей задаром подкидывал ей наркотики, а будущего для себя она уже не видела. И постепенно тактика Алехина стала приносить свои плоды. Когда он стал угрожать, что убьет Степана за то, что тот знает слишком много, не являясь при этом надежным человеком, она не выдержала, ушла к Алексею, наверное, объясняя себе самой, что сделала это из-за страха за Степу. Так она, может быть, надеялась на то, что сможет контролировав Алексея. Но, как уже говорилось, Алексей был отнюдь не дурак и прекрасно все чувствовал. Угрозы не прекратились, а, наоборот, стали более реальными.

* * *

— Так что же этому Степе было угрожать? — удивился Ромка. — Он, судя по всему, вообще ничего не делал, пока вокруг него велись эти баталии.

Пригрозил бы этой Насте…

— А он ее любил, — спокойно объяснил Кряжимский. — На самом деле любил. По-настоящему.

Ничего не мог против нее сделать. Странно, да?

Такой человек и вдруг такие чувства…

— Так вот, когда Настя бросила его, Степан наконец-то решился на отъезд. Поступок девушки он, разумеется, воспринял как измену и предательство и был очень зол и обижен на нее. А потом и началась вся эта ужасная ерунда.

Кряжимский стянул у меня с тарелки кусок сыра и продолжил:

— Так вот, я хотел убедиться, что этот оболтус благополучно уедет. Вечером я зашел к нему и застал его в крайне раздрызганном состоянии. У него начался очередной приступ депрессии, и ехать ему расхотелось, и жить ему расхотелось — все ему расхотелось. Психанул он, а это, как известно, состояние заразное. Нервы у меня не выдержали, и после того, как он в рыданиях стал биться головой о стенку, я его от стенки оторвал и хорошенько надавал по морде. Что я при этом говорил, опустим. Степа вроде бы ошалел, притих, взгляд прояснился, зато у меня все как туманом заволокло. Я махнул на все рукой и ушел. Через некоторое время решил было вернуться, но передумал. И через несколько дней на юге узнал о произошедшем.

— Ну а из того, что затем произошло, о многом теперь можно лишь догадываться. — Мы с Кряжимским выступали сегодня в роли главных рассказчиков, изредка вставлял реплики Фима, который чуть охрип после сегодняшнего вечера в милиции. — Настя украла у Алексея пистолет, которым он часто , размахивал у нее перед носом, говоря, что из него-то он и убьет Степу, и отправилась к тому, чтобы предупредить, а заодно и оправдаться, объяснить ему, какую жертву ради него приносит.

* * *

Ромка в углу недоверчиво хмыкнул.

— Но она не знала, что Алексей за ней следит.

Подходя к дому, она увидела Кряжимского, который, пытаясь успокоиться, дышал свежим воздухом, стоя у окна. Поэтому она подождала, пока Сергей Иванович уйдет, и только потом отправилась к Степе. Но разговора не получилось. Степа, скорее всего, вышел из себя и, мягко говоря, посоветовал ей убираться восвояси. Тогда Настя вытащила пистолет и пригрозила, что убьет себя. Это уже со слов Алексея, который к тому времени подслушивал под дверью. Он только посмеялся над ней и стал оскорблять. Девушка взбеленилась, а была она в состоянии наркотического опьянения и, когда Степан пошел на нее, выстрелила. Раз, другой, третий… Но не в себя, а в него. Потом опомнилась, выбежала из квартиры, напоролась на Алексея, который сначала как следует отмордовал глупую девку, а затем принялся успокаивать ее. А так как он отчетливо видел, что перед самым разговором с Настей от Степана вышел Сергей Иванович, его-то Алексей и решил сделать преступником.

— И весьма неплохо у него это получилось, — заметил со своего места Кряжимский.

— В квартиру Кряжимскому был подброшен пистолет, благо хозяин находился в отпуске, Настя должна была парой удачных реплик навести след на Сергея Ивановича. А тут еще и со Стениной соседкой повезло. — Я сделала глоток, так как от долгой речи уже начинала хрипнуть. — Проблема была в Насте. Находясь в шоке от содеянного, она мучилась жуткими угрызеними совести, порывалась во всем признаться и абсолютно была не готова выступать перед милицией со своими наводящими репликами. Алексей же был намерен спасти девушку даже против ее воли, поэтому увез ее на некоторое время от греха подальше. А когда они вернулись, их сразу же встретила я, и Алексей понял, что Настя все равно не в состоянии говорить заранее подготовленные фразы, а когда она произнесла «это все моя вина», почуял, что дело плохо и замысел может не удаться.

Он занервничал и совершил ошибку — сделал попытку припугнуть или покалечить меня, это уж как получится. А Сергей Иванович так вовремя вышел меня встречать, что подозрение опять пало на него.

— А Настя? Куда она-то делась?

— Алексей опять ее увез, скорее всего, против ее желания, оттого-то она и сбежала сегодня, — я взглянула на часы на стене. — Нет, вчера. К тому времени она уже решила, что будет делать. Она забрала у Алексея припрятанные им для нее же наркотики — это был один из поводков, на котором парень ее держал, — и вернулась домой. Чтобы умереть.

— Такие мысли появлялись у нее давно, — пояснил Сергей Иванович. — Как и все наркоманы, она была подвержена сильным и внезапным сменам настроения, депрессиям, припадкам агрессии… Но минуты просветления у нее тоже наступали. Одно время она даже пыталась бросить наркотики, но веры в себя у нее не было. Если у Степы, несмотря на его слабоволие, все же были шансы выбраться, то у нее — никаких.

— А лечиться она не пыталась? — подала голос Маринка.

— Наркологические клиники обходила, как рассадники чумной заразы, — ответил Кряжимский. — Уж не знаю почему. Степа предлагал ей обратиться туда вместе, но она и его убедила в бесполезности такого поступка. И поэтому она частенько под влиянием плохого настроения грозилась, что убьет себя'.

— Да мало ли что она говорила, — пренебрежительно отмахнулся Ромка. — Как говорится, я что, не хозяин своему слову? Как дал, так и назад возьму, — Тем не менее, как видишь, она это все-таки сделала.

— Хоть мозгов хватило записку написать да Ольгу предупредить. — Здравомыслящего Ромку явно раздражала вся эта кутерьма с взбалмошными молодыми людьми.

— А Алексей становился все опаснее, — подал голос Фима. — Защищая Настю, он совсем забыл о благоразумии и расчете, которые ему свойственны.

Он многое рассказал в милиции в состоянии безразличия. На нем, оказывается, столько висит! И кражи, и разбой, и наркотики, и организация банды.

Он, кстати, сознался, что пистолет принадлежит ему и что это он подбросил его Сергею Ивановичу.

А такое оружие, между прочим, так просто не достанешь. Купил, скорее всего, по случаю и за бешеные деньги.

— Ну так вот… Витя, передай мне, пожалуйста, пепельницу… Спасибо. — Кряжимский закурил, демонстративно сверкнув серебряной зажигалкой. — Ольгу на набережной «пас» один из Алексеевых пацанов. Знаете, дети из неблагополучных семей, влияние улицы да таких типов, как Алексей. В результате — ничего хорошего. Один из таких ребят следил за Ольгой и слышал ее разговор с Настей. Почуяв неладное, предупредил Алексея, благо телефоны на каждом углу, а о телефонных картах Алексей благоразумно позаботился заранее, и вдобавок, чтобы Ольга не слишком торопилась, проколол два колеса у ее машины.

— Ненавижу, — проворчала я. — Опять теперь латать их.

— Оленька, ну неужели мы тебе не поможем? — сказал Сергей Иванович, с укоризной глядя на меня. — Уж только за одну твою веру в меня я тебе бесконечно обязан.

— Вот-вот, — обрадовалась я, — колеса на вашей совести. И только тогда мы квиты, не раньше!

— Я тоже мог бы помочь, — обиженно заметил Фима.

— А ты вообще бесценное сокровище, — искренне сказала я, не поленясь встать с кресла и запечатлеть звонкий поцелуй на кончике его носа.

Никогда себе такого не позволяла, но ничего, спишем это на вино и хорошее настроение.

Бедный Фима заалел как маков цвет, так что Маринка фыркнула, а потом, не выдержав, расхохоталась.

— Ну, а дальше? — нетерпеливо поинтересовался Ромка.

— Да уже и рассказывать больше практически нечего, — пожал плечами Кряжимский. — Он поехал к Насте, чтобы успеть перехватить ее до приезда Ольги, но застал девушку уже мертвой. С этого времени и потерял способность действовать хладнокровно. В смерти Насти он винил Ольгу и меня.

— Вас? За то, что не пожелали безропотно сесть за убийство? — возмутилась Маринка.

— Да хоть и так, крыша у него совсем съехала от горя. А Ольга своим участием усилила в Насте чувство вины. И он решил убить Ольгу, подстроив ее смерть так, чтобы все указывало на меня. О том, что меня уже отпустили, он к тому моменту тоже знал.

А он бы в результате стал героем, покаравшим убийцу. В порядке самообороны.

— Именно это он мне и расписывал, — подтвердила я, поправляя упавшую подушку.

— И имя его драгоценной Насти осталось бы незапятнанным. Но, как видите, не вышло.

Тут Ромка наконец задал вопрос, который и меня очень интересовал и который мне никак не удавалось задать:

— Сергей Иванович, а откуда у вас все-таки пистолет? Тот, из которого вы в Алексея стреляли?

Кряжимский ухмыльнулся, будто дракон, выпускающий дым через ноздри, окутывая себя клубами и напуская таинственности.

— Несколько лет назад купил. Не выдержал, соблазнился на выгодное предложение.

— А как же у вас его при обыске не нашли?

— Хранился он не у меня, дома условия неподходящие. Глупо, да? Но вот, как видите, и это пошло на пользу. А в россказни Алексея про двоюродного брата и про то, что Настя боялась, я не поверил. На что он вообще рассчитывал? Это же очевидная ловушка.

— У него от горя мозги набекрень, сами сказали, — напомнила я.

— Точно. За оружием я заехал к другу сразу, как только меня выпустили. Было предчувствие: что-нибудь в этом роде и произойдет. А в том, что вам, Оля, будет угрожать опасность, я не сомневался.

Пока сидел, был спокоен. Просто чуял, что вашу смерть хотят записать на меня.

— А бывают еще несчастные случаи, — предложил свой вариант Ромка.

— Гм… Хорошо, что я об этом почему-то не подумал, — кашлянув, произнес Кряжимский. — Перед домом меня осенило еще раз, и я на всякий случай позвонил в милицию. И пришел как раз вовремя.

Я вздрогнула, отгоняя неприятные воспоминания.

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — Маринка подняла свой бокал. — За победу!

— За нас!

— Слушай, но когда же ты все-таки догадалась, что это была Настя? — чуть позже вспомнила свой вопрос Маринка.

— По дороге к ней домой, от набережной. Это случилось как внезапное озарение. Ее слова «это я во всем виновата», испуганные глаза… К тому же я вспомнила, что, когда увидела ее, она сказала, что только что вернулась из деревни и никого еще не видела, а про убийство Степы она тем не менее уже знала. Я вдруг как-то по-другому взглянула на ее слова. До того момента я ее не воспринимала даже как вероятного кандидата в убийцы, зациклившись на Алексее. Может, на меня подействовали слова Фимы, что ревнивую истеричную женщину никогда нельзя сбрасывать со счета? Не знаю. А потом до меня с опозданием дошли слова Сергея Ивановича о том, что через некоторое время он вернулся и даже поднялся на второй этаж, а грымза-соседка утверждала, что она закрыла дверь практически прямо за ним.

— Вот ведь человек, — возмутился Ромка. — Из-за нее могли невиновного посадить! Ей-то чего врать было? Она в этой истории никак не замешана.

— Не замешана, — подтвердила я. — Но у нее есть пунктик — обязательность, пунктуальность, соблюдение своего доброго имени среди соседей. Она ведь сама сплетница — дай боже, и отлично понимает, что означает попасться кому-нибудь на язык.

А так как рядом еще живет такая же, как и она, подружка… Валерия Борисовна, так та готова была скорее удавиться, чем признаться, что дверь она в тот день закрыла на сорок минут позже по причине — о ужас! — пьяного вдрабадан мужа. А в таком признаться… И она беззастенчиво врала, не задумываясь о последствиях и обвинив Сергея Ивановича во всех грехах.

— Кошмарная женщина, — убежденно произнес Ромка. — Удивительно, что ее муж вообще домой возвращался.

— Да, ведь именно из ее слов главным образом мы и исходили.

— А знаете, — прервала наступившее молчание Маринка. — Мне его немножко жалко. В смысле не мужа, а Алексея. Ведь он на самом деле любил эту девушку. И на все готов был ради нее. Почему даже любовь может обернуться злом?

— Наверное, я тебя понимаю, — медленно произнесла я. — Хотя теперь, после того, как Алексей два раза пытался убить меня, — несколько меньше, но все же. Ведь у этих ребят могло бы все сложиться иначе…

— Алексей не был невинным агнцем, и на его совести много всего такого, чего не отмыть. Правда, может быть, ему зачтется то, что в его сердце жила такая любовь. Но не здесь, — Кряжимский поставил бокал на стол и, откровенно зевнув, решительно произнес:

— Все, я хочу спать.

Было уже далеко за полночь, когда я осталась у себя в гостиной одна. Несмотря на полную уверенность, что мгновенно засну, как только представится возможность прилечь, сон не шел. Я сидела, подтянув коленки к подбородку, в своем кресле с подаренным Фимой мягким котенком на руках; просмотренные вчерашние газеты валялись рядом на полу. Наши коллеги по профессии и соперники по роду деятельности не преминули основательно пройтись по поводу ареста Кряжимского и обвинения его в убийстве. Я просто предвкушала нашу ответную статью-опровержение с изложением проведенного журналистского расследования Было немного грустно из-за погибших Степы и Насти, но одновременно у меня будто целый горный хребет с сердца свалился, и я наконец могла дышать свободно. Или это моя спина начала проходить? Не знаю.

Какая разница…

В комнате мягко мерцал свет лампы с теплым абажуром, а за окном неожиданно хлынул дождь.

Мерное постукивание капель начало медленно убаюкивать и меня. Следующий день нес с собой новые заботы, но и новые надежды. К тому же у меня такие замечательные друзья и коллеги. Неужто мы с чем-то не сможем справиться?

Разбудившая меня утром Маринка сказала, что я улыбалась, когда спала.