Я проснулась от сообщения, поступившего от моего сокамерника.
— Паш-ша хор-роший, — поведал он.
Я вскочила с кровати и осмотрела место своего заточения, уже освещенное лучами солнца.
— Паша красивый, — не унимался попугай, кося в мою сторону.
— Все правильно, — вздохнув, согласилась я. — Только вот в чем наша с тобой проблема… Саша тоже хорошая, прямо как ты, а вот посадили нас, братишка, в клетки, и наплевать им, что мы с тобой такие «хор-рошие»…
Он с интересом меня выслушал и даже попытался сам высказаться так же сложно и философически, но получилось у него это совсем непонятно!
Я принялась оглядывать помещение на предмет лазейки.
Хотя, с другой стороны, сегодня, при дневном свете, страх приглушился, уступая место моему природному, совершенно необузданному любопытству.
Но я была вынуждена признать, что сейчас меня больше всего волновал один-единственный вопрос.
А именно: кто и зачем решил стибрить из ее офиса некую Данич Александру Сергеевну?
* * *
В это утро Пенс впервые понял, что это такое — ни с чем не сравнимое волнение за другого человека.
Всю ночь он расхаживал по офису, изрядно действуя на нервы Ларикову тем, что гремел своей любимой цепочкой с брелоком. Собственно, делал он это машинально — просто мотал ею на пальце по окружности, наблюдая траекторию ее движения. Ларчик же при каждом позвякивании вздрагивал и смотрел на Пенса с невысказанной, но горячей просьбой.
— Слушай, — не выдержал он наконец. — Не мог бы ты прекратить греметь цепями, как кентервильское привидение?
— Время уже восемь, — не обращая внимания на просьбу, нервно громыхнул в очередной раз цепью Пенс.
— И что теперь? В восемь звон цепей звучит почти так же отвратительно-устрашающе, как и в полночь, — осторожно заметил Лариков.
— При чем тут цепи? — уставился на него Пенс. — Я имел в виду, что уже можно позвонить и узнать о происшествиях.
Спорить с не спавшим всю ночь Пенсом было совершенно бесполезно — Лариков понял это по безумному взгляду обведенных темными кругами глаз.
Он вздохнул, в сто пятидесятый раз набрал номер и, выслушав ответ, устало положил трубку и сказал:
— О ней нет никаких сведений.
Пенс провел рукой по лбу и пробормотал:
— Ну куда она могла подеваться?
— Тебе же сказали, — голосом терпеливого психотерапевта начал Лариков. — Она на даче у подруги. Если сегодня она не явится на работу, тогда и посмотрим…
Пенсу в голосе Ларикова, наоборот, почудились зловещие ноты. Он возмущенно уставился на него и сказал:
— Тебе не стыдно? Девчонка неизвестно где, может быть, с ней что-то случилось, а у тебя все мысли о трудовой дисциплине!
Лариков хотел возразить, что это совсем не так, но в это время зазвонил телефон.
Руки их потянулись к трубке одновременно. Лариков поднял на Пенса глаза. Тот покорно отодвинулся, выжидательно и нетерпеливо смотря на Ларикова.
— Алло, — проговорил Лариков, удивленно отмечая, что у него такой хриплый голос, как будто он всю ночь пил пиво и курил плохие сигареты, а плюс к этому еще и предавался сомнительным развлечениям с дамами фривольного поведения.
— Добрый день, — проворковал нежный голосок. — Это Андрей Петрович?
— Да, — согласился Лариков.
— С вами говорит Лена, подруга Саши. Дело в том, что вчера мы уехали на дачу, а сегодня Сашенька заболела. Поэтому она не сможет некоторое время выходить на работу. Вы только не волнуйтесь, у нее обычная простуда… Думаю, через некоторое время вы ее увидите.
— А где ваша дача? — начал было Ларчик, но девица истошно завопила:
— Алле, алле. Вас не слышно! Не слышно вас!
И трубку повесили.
Ларчик задумчиво уставился на Пенса.
— Ну? — шепотом спросил Пенс.
— Ты прав, — сказал Лариков. — Теперь я и сам понял, с Сашкой что-то не так.
— Почему? — удивился Пенс. — Почему до тебя это дошло только сейчас?
— Я хорошо изучил Сашку за то время, которое мы с ней работаем, — пожал плечами Лариков. — У нее никогда не было подруги с именем Лена. Хотя, может быть, я и не прав. Ты когда-нибудь слышал о какой-нибудь Лене?
— Нет, — помотал Пенс головой. — Я бы уж наверняка знал. Все Сашкины подруги у меня перед носом постоянно крутятся. И Лены никакой нет.
* * *
За решеткой светило солнце, а я, как на картине Ярошенко, наблюдала из-за этой самой решетки, как по двору разгуливают жирные голуби.
— Вот ведь какая у них жизнь, Пашка, — поделилась я своими наблюдениями с попугаем. — И живут на свободе, и такие толстопузые… А мы с тобой сидим в неволе, и даже кормить нас никто явно не собирается.
Наверное, мои мысли подслушивались, поскольку в тот же самый момент дверь моего узилища открылась и в комнату вкатилась полновесная дамочка со столиком. На столике были расставлены сногсшибательные яства, а сама дамочка при виде меня не выказала ровным счетом никаких эмоций.
— С добрым утречком, — проговорила она, оглядывая меня таким же бесстрастным взором, каким, наверное, взглянул на несчастную Марию Стюарт палач в день ее казни.
— Здрасьте, — сказала я. — Может быть, вы мне объясните…
Дама выставила вперед массивную грудь, отчего мне сразу вспомнился завет моей матери, что женщин с объемистой грудью следует опасаться, и фыркнула.
— Попугая сами покормите. Вон там его питание, — она кивнула на полку, где среди книг притаился «Трилл». — Я этого засранца боюсь, он в палец клюется…
— Подождите, — вскричала я, наблюдая, как «фрегат моей надежды» удаляется за дверь, не собираясь ничего мне объяснять. — Пожалуйста!
Мои слова потонули во мраке ее глобального равнодушия. Дама удалилась, не соизволив даже пожелать мне приятного аппетита.
Поворот ключа заставил меня вздрогнуть.
— Черт побери, — пробормотала я. — Если меня украли, правда, совершенно непонятно, зачем им это понадобилось, могли бы хоть объясниться…
Я подошла к клетке, насыпала бедолаге Пафнутию «Трилл» и задумчиво наблюдала, как он совершенно спокойно слез с перекладины, на которой до этого сидел, делая вид, что его философские размышления куда важнее моих земных забот.
— А может быть, меня просто с кем-то перепутали? — спросила я его. — Предположим, где-то разгуливала без охраны доченька важной особы, и она была похожа на меня. В какой-то момент мы нечаянно пересеклись, и нас перепутали! Да?
Паша оторвался от поглощения пищи и посмотрел на меня, как на полную идиотку.
— Все верно, ты прав, дружище, — согласилась я с его оценкой моих умственных способностей. — Во-первых, наверняка нужно быть совсем дегенератом, чтобы перепутать меня с богатой девицей. Так что уворовывали именно меня. И ни с кем меня не путали. Вот узнать бы еще, за каким чертом я им так понадобилась?
Можно было, конечно, истерически поколотить в дверь. Покричать, что я требую адвоката, или намекнуть им, что они нарушают мои права. Только по тишине за дверью легко было понять, что там никого нет, а если и есть, то на мои призывы к их совести они не откликнутся.
Надо было придумать кое-что поумнее, но как ты придумаешь, если тебе никто еще не объяснил собственных намерений? Для того чтобы бороться с врагом, его надо знать в лицо, а лицо свое мой враг еще не предъявил!
Пока я могла только подкрепить собственные силы, что и начала успешно делать. Причем, судя по подбору яств на изящном столике, я попала в плен к людоеду, который решил сначала меня как следует откормить.
— Вот ведь какой, — пожаловалась я Паше. — Мог бы украсть девицу потолще, не пришлось бы так тратиться на питание.
Паша как раз закончил свой завтрак и занялся утренним туалетом.
Поэтому на мои размышления вслух он отреагировал вяло, без должного интереса.
Да и что было от него ожидать? Он-то в отличие от меня знал, почему его держат в неволе…
* * *
— Подожди, надо подумать…
Лариков пытался успокоить Пенса, который явно был готов взорваться, хотя и сам был в состоянии близком к истерике.
— Во-первых, уйти отсюда она могла только в одном случае. Если ее кто-то выманил с помощью телефонного звонка. Вряд ли Сашка ушла бы, не выключив компьютер. Да и не дождавшись нас…
— Вот именно, — вскричал Пенс. — Значит, ее похитили! Ты это понимаешь? — Если бы ее похищали, она бы орала благим матом, — сказал Лариков. — Кто-то бы услышал. Знать бы, откуда ее похищали!
— Из квартиры, — хмуро сказал Пенс. — Сашка в любом случае дождалась бы кого-то из нас и только потом помчалась бы по вызову.
— А если ее попросили о помощи? Ладно, сейчас попробую опросить соседей.
Он встал. Пенс вызвался ему помочь.
— Нет уж, — критически осмотрев Пенса, буркнул Лариков. — Я сам. А ты жди возле телефона. Если ее похитили, должны выдвинуть требования… Стоп.
— Что?
Лариков остановился, мрачно глядя на телефон.
— Киднепперы так себя не ведут, — покачал он головой. — Вместо того, чтобы успокаивать нас, они бы уже давно сообщили, что намереваются отрезать Сашке ухо и прислать его нам…
— О, боже! — простонал Пенс. — Ты нарочно мне тут страсти рассказываешь?
— Наоборот, я тебя успокаиваю. Просто совсем непонятно, зачем киднепперам звонить мне, матери и сообщать, что Александра где-то на даче и слегка приболела? То есть по прошествии определенного времени ее скорее всего собираются вернуть.
— Без уха? — с ужасом спросил Пенс.
— Чего ты пристал к уху? — рассвирепел Ларчик. — Это я к примеру сказал про ухо. Просто так.
— Ничего себе «просто так»! — возмутился в свою очередь Пенс. — У меня и так по коже мурашки бегают!
Ларчик хотел возразить ему, что и он тоже не чужд подобных эмоций, но передумал. Махнув рукой, он вышел из квартиры, окрыленный слабенькой надеждой, что кто-то из соседей что-то слышал или еще лучше — видел, и, хотя крылышки этой самой надежды были совсем маленькие и недоразвитые, все-таки старался по мере сил верить в успех.
У Пенса надежд не было никаких. Он просто болтался по комнате, стискивая кулаки, и клял все на свете.
Поэтому, когда через некоторое время Ларчик вернулся и уселся на стуле, задумчиво разглядывая собственный ноготь, Пенс только посмотрел на него злым взглядом и пробормотал:
— Ну? Какие новости у гения сыска?
— А вот иронизировать не надо, — обиделся Лариков. — Потому что новости действительно есть, хотя и неутешительные.
— А я на утешительные и не рассчитывал, — горько вскричал Пенс.
— Сначала мне никто ничего сказать не мог, — начал Лариков, не отрывая взгляда от своего ногтя. — Все, как назло, спокойно дрыхли. Или смотрели телевизор. Только одна старая грымза, которой мы всю дорогу мешаем, как она утверждает, спокойно спать ночами, при виде меня разразилась гневной тирадой.
— Какой? — заинтересовался Пенс.
— Что мы за ночь три раза хлопали дверью с оглушительным звуком. Что первый раз хлопнули сразу после двенадцати ночи — она это заметила по часам. Потом так же оглушительно хлопнули в двенадцать ноль девять. Она выглянула в окно, чтобы выкрикнуть нам в спину всевозможные угрозы и проклятия, и увидела, как какой-то увалень с короткими ножками выносит из дома насмерть упившуюся Сашку. Он усадил нашу даму в машину, ни цвета, ни номера мегера не записала, поскольку в темноте не разглядела, что ее, кстати, ужасно разозлило, и они уехали.
— И все? — пробормотал Пенс.
— Согласись, это «и все» уже что-то. Значит, Сашку украли отсюда и чем-то опоили за пять минут. Вопрос, правда, у нас с тобой с повестки дня не снимается и звучит все так же, как и прежде…
Он задумался, спустя какое-то время поднял на Пенса глаза и вопросил его, явно спутав с Дельфийским оракулом:
— Кому и зачем понадобилась наша Александрина?
* * *
Я развлекала себя тем, что изучила прилегающие к комнате туалет и ванную, обнаружив, что мой похититель живет вполне сносно, поскольку и то, и другое были выложены зеркальной плиткой и отличались невероятными удобствами.
Потом, убедившись, что до определенного времени придется находиться в уюте и комфорте, что меня немного успокоило, я обратилась от материальных ценностей к духовным и обнаружила на книжной полочке приемник, который тут же настроила на более-менее приличную станцию, и начала рассматривать корешки книг.
Увы, тут наши вкусы с моим похитителем резко расходились. Он был явно помешан на любовных романах. Ему надо было похитить мою маменьку, вот она бы ловила тут кайф, это точно! Правда, пришлось бы бедолаге раскошелиться еще и на телевизор, а потом…
Потом всю жизнь терпеть мою маму, поскольку она заточилась бы тут вполне добровольно.
Твердо решив, как только он соблаговолит появиться, предложить ему обмен или потребовать полное собрание сочинений Франсуа Вийона, я взяла с полки один из романов Джоанны Линдсей с судьбоносным названием «Женщина-воин» и, посозерцав немного красавца на обложке, признала, что он совершенно не в моем вкусе, хотя и смахивает чем-то на Пенса. Наверное, длинной гривой нерасчесанных волос!
Пенс напомнил мне о Ларикове. Я вспомнила, что в момент похищения не выключила компьютер и приемник, и меня обдало волной леденящего ужаса.
— Господи, что он со мной за это сделает, — прошептала я, — он ни за что меня не оставит в живых!
С ужасом оглядев комнату, я решила, что уж лучше я останусь на веки вечные в этих покоях, чем вернусь к Ларикову, который за мой проступок наверняка отрежет мне уши!
Потом я постаралась сосредоточиться на злоключениях женщины-воина, но мысль о невыключенных электроприборах и последующей за этим каре неотступно преследовала меня, мешая вникнуть в смысл и без того непонятных сексуальных хитросплетений.
Я откинула книжку и начала нервно разгуливать вокруг клетки с попугаем, передавая ему мое настроение.
Попугай занервничал и начал разгуливать по клетке, недовольно ворча, что «Паша хороший».
Наверное, мне тоже придется талдычить эту фразу Ларикову, когда я вернусь.
— Саша хорошая, Саша хорошая, не убивай Сашу! — бормотала я, передразнивая попугая и представляя на его месте Ларикова. — Не убивай хорошую Сашу!
— Помилуйте, — услышала я за своей спиной приятный мужской голос, — вас никто и не собирается убивать, Сашенька! Зря вы так подумали!