То, что поначалу меня забавляло, сейчас начинало действовать мне на нервы.
Побродив по залу, лавируя между озлобленными девицами с натянутыми улыбками, я поняла, что озвереть можно не только от постоянных эманаций злости, направленной именно на твою скромную особу, но и от запаха дорогих духов, которые, смешиваясь, уже давили мне на психику.
Вся компания усиленно косила под аристократический бомонд, и мне хотелось только одного — вырваться отсюда. Найти этот идиотский выход, пусть даже мне придется проползти на пузе под землей, но вырваться!
Я сейчас была готова разреветься от тоски, так мне хотелось оказаться в комнате со стареньким торшером и с моим любимым ковриком…
Почему-то именно от воспоминаний о нем в носу предательски защипало.
Господи, ну зачем, зачем я им тут понадобилась?
Я снова и снова обводила собравшихся взглядом, пытаясь угадать их намерения. Судя по большинству взглядов, намерения у них были нехорошими.
— Александрина, — мягко дотронулся кто-то до моего плеча.
Я резко обернулась и встретилась взглядом с Филиппом.
— Может быть, вы все-таки объясните мне, что здесь происходит, — плохо сдерживая приступ бешенства, спросила я. — Какого черта вы пихнули мне в нос вонючий платок и притащили в эту канализацию, обитатели которой похожи на вампиров в отставке?
Он тихо рассмеялся.
— А хорошо вы тут всех охарактеризовали. Кстати, вам ведь ужасно интересно, кто эти люди?
— Нет, — брякнула я сгоряча. На самом деле мне, конечно, было интересно до смерти, но не могу я показать своего интереса врагам! Пусть думают, что они меня совершенно не волнуют!
Он взял меня под локоть и подвел к столу. После этого постучал ложечкой по хрустальному бокалу, призывая публику к вниманию, и торжественно объявил:
— Дамы и господа! Сейчас я открою вам причину, по которой я собрал вас в неурочный час!
Он взглянул на меня с какой-то потрясающей, нежной насмешкой и продолжил:
— Разрешите представить вам мою…
Мне показалось, что все задержали дыхание. Множество взглядов вперилось в меня с такой ощутимой физической ненавистью, что я почувствовала, с каким наслаждением они содрали бы с меня кожу! Ах, как бы они вонзили свои наманикюренные коготки в мои невинные глаза! Их улыбки источали столько яду, что хватило бы всему отравительскому клану Медичи лет на сто вперед!
— Мою невесту, — закончил Филипп свою потрясающую речь.
* * *
Начать Лариков решил с господина Поздякова. Он долго колебался, потому что по его строгому, вынесенному из детства, убеждению начинать всегда стоило с худшего, а лучшее оставлять на потом.
Но сейчас он надеялся, что старый Поздяков, по крайней мере, если и не замешан в деле похищения Александры, то может что-то знать о своих «младших» соратниках.
К тому же однажды, еще будучи следователем прокуратуры, Ларчик оказал этому самому Поздякову услугу — совсем маленькую, незначительную, но Поздяков поклялся быть ему по гроб жизни благодарным, что, в общем-то, было не так уж трудно, поскольку «гроб маячил уж недалече».
Поэтому Лариков, подумав, решил навестить больного и немощного старика, вот только стоило ли брать с собой Пенса?
Этого он никак решить не мог. Не потому, что не желал подвергать Пенса риску, а просто в связи с Пенсовым неукротимым нравом — не приведи господи что-то в поведении Поздякова покажется Пенсу неправильным, тогда Пенс может начать хамить, а хамства в свой адрес Поздяков не переносил.
Как все люди преклонного возраста, Поздяков, начисто забыв, каким он был в далекой молодости, теперь требовал полного уважения и почтения к своим сединам, а стаж пребывания в местах отдаленных и зарешеченных с гордостью относил к долгому трудовому подвигу во имя отчизны.
К счастью, все решил сам Пенс, который, догадавшись о лариковских колебаниях, смиренно сказал:
— Я потерплю. Я вообще молчать буду.
Лариков прикинул, насколько смелое утверждение соответствует истине, но, взглянув в кристально честные глаза, поспешно согласился.
В конце концов, вдвоем посещать уголовных стариканов куда веселее, чем в одиночку!
* * *
Я с интересом посмотрела на дверь, ожидая эту самую «счастливую избранницу». Дверь была закрыта, и никто входить не собирался.
При этом все собравшиеся пялились почему-то именно на меня. Некоторые при этом абсолютно перестали скрывать злость и теперь явно готовились впиться зубами в мою бедную шею.
Еще один вопрос продолжал беспокоить меня — неужели я такая важная особа, что без меня Филипп никак не мог объявить о своей помолвке? Я прямо какой-то «свадебный генерал» получилась! Наверное, именно по этой причине Лицо, Приближенное к Губернатору, не сводило с меня крайне злобного взгляда маленьких глазок. Конечно, ты думаешь, что это ты — «свадебный генерал», а тут приволакивают какую-то девчонку в драных джинсах! Наверное, пришел тот момент, когда хиппи отошли в историю и любой из неформально выглядевших граждан может смело рассчитывать на особенное положение!
Однако Филипп продолжал держать меня за руку и пожирать меня страстным взором. Я, все еще стараясь отодвинуть противную истину подальше, попыталась выдернуть свою руку.
С тревогой посмотрев на Филиппа, я постаралась опять не поверить нехорошему предчувствию, но…
— Вот моя невеста, — с угрожающей, не терпящей возражений нежностью сжал он мою ладонь. — Александрина.
* * *
Поздяков проживал на окраине города, из сентиментальных побуждений твердо решив, что навеки не покинет те места, в которых родители произвели его на свет.
Правда, теперь он жил не в полуразвалившемся бараке, с одной общей кухней на пять семей, а в отлично обустроенном особняке, но дело было не в этом.
Сам Поздяков считал, что он таким образом сохраняет верность предкам. Хотя вокруг его суперхрамины ютились курятнички, он не грустил. Когда-то их семья тут считалась самой бедной, и ему, Саньке Поздякову, доставалось по первое число. Зато теперь его дом обходили стороной, а если кто и плевался при виде Александра Евгеньевича, то уж никак не в лицо.
В лицо ему заискивающе и угодливо улыбались. Причем те же самые люди, что раньше кидали в него камни.
Он преспокойно доживал свои дни в неге и холе, с преступным миром поддерживал связи чисто визуальные, а сам как бы вышел на пенсию.
Поэтому, когда в тот день он мирно раскачивался в кресле-качалке, досматривая очередную серию «Крестного отца», и в его дверь позвонили, а охранник Витек доложил, что пришел некий Андрей Петрович Лариков, старик не сразу вспомнил, кто это такой.
А когда вспомнил, долго морщил лоб, думая, что могло привести сюда «мента поганого», но, прикинув, что ни в каких темных делишках замешан не был, кивнул головой, приказал: «Зови!» — и раскрыл дружеские объятия для вошедшего Андрея Петровича.
— День добрый, Андрей Петрович! — проворковал он, щеря рот в беззубой улыбке, при этом с глазами настороженными и недоверчивыми. — Не чаял твоего прихода! По доброму делу или?
— Нет, — покачал головой Лариков. — Дело у меня плохое. Помощь твоя нужна, Александр Евгеньевич. Очень нужна…
У Поздякова отлегло от сердца. Значит, не по его душу, а что до помощи… Он помнил, как из жалости к нему Лариков когда-то сделал ему доброе дело. И теперь Поздяков был его должником, а долги надо отдавать. Это было его святое убеждение.
— Чем смогу, — поклонился он Ларикову. — Проходите, ребятки. Чай сейчас поставлю, а вы мне расскажете, что за беда у вас приключилась и как старый Поздяков может вам это дельце разрулить.
* * *
Я застыла. Вид у меня был совершенно идиотский — рот открыт, а глаза вытаращились настолько, что грозились выпасть прямо в ладонь моего «дражайшего жениха». Вот этими самыми насмерть испуганными очами я и обвела присутствующих, пытаясь найти поддержку и участие. О, как безумно было это мое чаяние!
Их физиономии были точь-в-точь такими же перекошенными, как у меня. Только Филипп хранил полную невозмутимость. Он спокойненько выпустил мою руку и пригубил шампанское.
— Так что прошу любить и жаловать новоиспеченную госпожу Волкову, — миленько так улыбнулся он, даже не заинтересовавшись тем впечатлением, какое произвела на меня его пламенная речь.
Вокруг меня образовалось «блокадное» кольцо тишины. Лицо, Приближенное к Губернатору, истерически зажевало салатик, девица с красивым и злым лицом, пребывающая по правую руку от Лица, смотрела в одну точку, полненькая дама напротив явно грозилась разрыдаться, ковыряя вилкой ни в чем не повинную колбасу, а другая дама с лысеньким мужичком посмотрела на меня осуждающе. Правда, сидящая рядом с ним по левую руку девица с насмешливой рожицей взвизгнула радостно и прокричала:
— Виват!
После этого неурочного вопля она тут же выпила залпом бокал шампанского и заговорщицки мне подмигнула, не обращая никакого внимания на озлобленные взгляды своих маменьки и папеньки.
Филипп обвел почтенное собрание довольным взглядом маркиза де Сада, которому удалось замучить огромное количество жертв сразу, и невинным голоском спросил:
— Почему вы меня не поздравите? Вы не рады за меня?
Он, похоже, забавлялся ситуацией в отличие от меня. Я начинала злиться.
— Браво, — проворчала я тихо. — Правда, не очень-то понятно, почему я об этом узнаю в последнюю очередь!
— Я думал, вы из породы романтиков, — шепотом ответил он мне. — Я вам совсем не нравлюсь? А вот эти барышни спят и видят, как бы им выйти за меня замуж. Но вы не волнуйтесь, потому что вам повезло. Счастливый лотерейный билет вытянули вы.
— Ага, — кивнула я. — Только вот вопрос, надо ли мне было его вытаскивать. Я как-то в ближайшие пятьсот лет замуж не собиралась.
Я раздумывала, не потребовать ли от него сначала представиться маменьке и заручиться ее согласием, но, вспомнив, как сюда доставляют возможных «родственников», живо представила себе, как мамочку уволакивают крепкие бандиты прямо от ее любимого сериала, и мне стало страшно.
Нет уж, надо выбираться самой.
— Сашенька, не расстраивайте меня!
Его брови угрожающе сдвинулись в одну линию, и сейчас я реально поняла, что, когда он расстраивается, он становится опасным для окружающих. То есть я обречена скорее всего на участь всех жен Синей Бороды, поскольку я создана исключительно для того, чтобы расстраивать все мужское население нашей многострадальной планеты.
Он, впрочем, взял себя в руки, и теперь его глаза снова светились безграничной любовью. Он даже коснулся губами моей руки и прошептал:
— Я ведь люблю вас, Сашенька!
«Вот еще напасть какая, — встревоженно подумала я. — Просто кошмар! Не мог в кого-то еще влюбиться! Надо ж ему было именно меня углядеть в толпе!»
— Знаете, я увидел эту девушку первый раз случайно.
Он рассмеялся. Как ребенок, который получил наконец-то вожделенную игрушку.
— Она стояла на остановке такая печальная… Я неотступно следовал за ней и проследил ее путь до самого дома, любуясь каждым ее движением. Как я мог подойти к ней? Но жажда моя становилась все сильнее и сильнее, любовь стискивала мою грудь…
«О, господи! — с ужасом подумала я. — Похоже, он зачитывается любовными романами! Во всяком случае, шпарит, прямо как цитирует. Мама, пожалуй, не преминула бы дать свое согласие на наш брак. Нет, никогда! Я не должна этого допустить, иначе господь не простит мне такого грехопадения моей несчастной матери!»
— И тогда, господа, я решился на необдуманный поступок. Я совершил подвиг во имя любви, не видя иного выхода завладеть этим рыжеволосым сокровищем! Я ее похитил!
Он явно гордился собой. Остальные же смотрели на него, как на полного придурка, мне его даже стало жаль, просто дитя, которого не хотят понять взрослые дяди и тети!
— Теперь мое сокровище перед вами. Конечно, сначала я должен был представить ее вам. Хочу вам сразу сказать, что все возражения по поводу моего выбора я считаю крайне неуместными! Веселитесь, господа!
Похоже, он закончил свою пламенную речь. Наверное, надо было бы всем сразу разразиться аплодисментами.
Но все молчали, смотря в собственные тарелки, не осмеливаясь поднять глаз. Никто, похоже, после этакого сообщеньица веселиться не собирался.
Наконец тишину разрезал резкий смех и несколько театральных хлопков.
— Ты полная зараза, Филипп! — услышала я женский голос и подняла глаза.
Говорившая стояла у двери и смеялась. С удивлением я узнала в ней ту самую Лену, которая приказывала меня отнести на руках в случае сопротивления.
— Так вот, — продолжала она. — Ты полный кретин и придурок, потому что забыл назвать профессию твоей избранницы. Не боишься, что я сейчас назову место, где она работает?
Все замерли, разглядывая ее с интересом.
— Я и сама назову, — встряла в разговор я. — У меня, слава богу, пока еще присутствует язык.
Филипп больно сжал мою руку.
— Лена, мы с тобой поговорим потом, — многообещающе заявил он.
— Да, поговорим, — вскинула она голову и насмешливо улыбнулась. — Я в этом не сомневаюсь, что нам с тобой есть о чем поговорить.
И, развернувшись на высоченных каблуках, она исчезла за массивной дверью так же быстро и неуловимо, как и появилась.
* * *
Да уж, вечеринка удалась на славу!
Правда, с невестой им явно не подфартило. Не собираюсь я сидеть тут, как овечка на заклании!
Я успокоилась и теперь рассматривала моих будущих «друзей» с веселым и злым любопытством. Наевшись вкусных деликатесов и Филипповых странных выходок, они — как бы это повежливее выразиться — «утерлись» и теперь порхали вокруг меня, как стайка разжиревших бабочек.
Филипп не отходил от меня ни на шаг. Все время, пока я принимала поздравления.
— Надеюсь, вы сполна оцените свое счастье, — прошипела мне в ухо полная дама, которую, как выяснилось, звали Аллой Ивановной. — Вам ведь крупно повезло, милочка!
Безрадостная девица с длиннющим носом оказалась ее родной дочерью, и она присовокупила к мамашиным поздравлениям кислую улыбку и жадный взор в сторону Филиппа. Я вздохнула, поскольку определенно без лишних сомнений пожертвовала бы своим счастьем в ее пользу.
Они жали мою руку своими потными лапками и что-то щебетали. Кажется, Алла Ивановна решила, что раз уж не вышло получить жениха, то пускай хоть дочка обретет полезную подружку в моем лице. Поэтому она бесконечно расхваливала «Тамочкины» таланты и ее добрый нрав, о котором было совершенно невозможно догадаться из-за злых маленьких глазок.
Когда Тамочка с ее невыносимой матерью отчалили в сторону, ко мне подкатилось подобострастное Лицо, держащее под локоток красавицу дочку. Лицо попыталось изобразить на своем горестном лице веселую улыбку, что получилось у него слабовато, но его дочь вдруг зыркнула на меня глазами и, дернув отца за рукав, сурово сказала:
— Пойдем, папа. Ты раскланиваешься с этой…
Взгляд, последовавший за этой неоконченной фразой, явно указывал надлежащее мне место.
Когда, с трудом держась на своих высоких шпильках, подошла изрядно опьяневшая дружелюбная крикунья, я уже плохо соображала.
— Не обращай на этих козлищ внимания, — посоветовала она мне. — Если будут обижать, зови.
Я кивнула, не пытаясь заверить ее, что и сама вполне способна не дать себя в обиду. Она подарила мне еще одну пьяную улыбку и ушла к маменьке с папенькой, которые решили, что я обойдусь без их раскланиваний.
Слава богу, народу было немного, и я почти успокоилась — конец моего аутодафе был недалече.
В принципе, так и случилось. Одарив меня поздравлениями, публика начала разбредаться по уготованным комнатам, из чего я заключила, что мы не в Тарасове.
Мы остались вдвоем с моим «нареченным».