— Рассказывай, что было, — скомандовала я, слезая с кровати. Как я увидела, одета я была в свой же костюм, только пиджак висел на спинке стула. Юбка помялась и… ну, в общем, не будем о грустном.

Комната, в которой находились мы с Маринкой, была небольшой: метров двенадцать. Две кровати, две тумбочки, шкаф. Две кровати навели меня на мысль, что комната эта принципиально предназначается для гостей. Единственное, что не было понятно: зачем Траубе нужно своих гостей опускать на дно морское?

Творческого замысла маэстро я не поняла. Но и не претендовала на это. Дно — так дно.

— А что рассказывать? — Маринка потянулась и встала со стула. На ней была надета незнакомая мне пижама. Наверное, хозяйская. Здорово мы здесь устроились, пока я была не в себе. То есть в беспамятстве.

— Когда ты брякнулась в обморок, майор притащил тебя в дом. Ты бы видела, как он над тобой кудахтал! Боже мой! Я уж подумала, грешным делом, что… Но об этом потом… Тебя положили в той комнате, где мы первый раз общались с Петром. А потом, когда до хозяина дошла весть о смерти старшего сына, он совсем впал в прострацию. Варвара все взяла в свои руки. Она хотела тебя отправить на «Скорой» в город, но майор помешал, добрался до старикана, а тот разрешил нам обеим остаться здесь до утра. Вот и все.

— Оперативники приезжали? — спросила я, оглядываясь в поисках сигарет. Маринка поняла меня и подала мою пачку. Наверное, она ее вытащила у меня из сумочки. Где же находится сама сумочка, я пока не заметила.

— Приезжали. Погибли Петр, его жена и оба сына. — Маринка вздохнула. — Детей за что же? Непонятно. Менты за основную версию взяли бизнес Петра, с тем и уехали… Он, кстати, оказался завязан на какие-то нехорошие истории и у ментов проходил по картотекам.

— Ну а что конкретно? — спросила я. — Какой заряд, как был заложен, ну и все прочее?

— Да не знаю я! — ответила Маринка и возмущенно покачала головой, словно я у нее спросила что-то супер-пуперсекретное. Вроде личного кода американского президента к ядерному чемоданчику.

Или у них там не чемоданчики, а «дипломатчики»? Не важно.

— Единственное, что я знаю, так это то, что бизнес у Петра не очень хорошо шел. Часть денег на покупку этой машины ему дала Варвара…

— А она откуда взяла деньги? — спросила я и тут же закивала, показывая Маринке, что заострять внимание на моем вопросе вовсе не нужно, лучше просто продолжить рассказывать. Маринка и продолжила, словно и не расслышала.

— И, кстати, твой майор, — Маринка впервые в жизни именно так выделила слова «твой майор»! — Твой майор, — с удовольствием повторила она, пристально глядя на мое лицо, — сказал, что эти деньги послужат для нее неплохим алиби. Ну, то есть если бы она хотела убить Петра, то сперва бы вернула себе долг. А так — и требовать уже не с кого… Вся семья погибла. Кошмар!

— Да уж. Это все? — спросила я.

— Ни фига! Оперативники здесь бродили до самого вечера. «Скорая» еще приезжала. Тебя чем-то кольнули, поэтому ты и продрыхла без задних ног до полуночи.

Маринка вздохнула и пожаловалась мне:

— А я, как дипломированная медсестра при смертельно больной, глаз не сомкнула…

— И маковой росинки в ротике не было, — продолжила я за нее. — Это все?

— Все. А что еще может быть?

— Ну как же. — Я подошла к окну и отдернула немного занавеску. Действительно, ночь. Вот это укольчик! А спать-то больше и не хочется! — Все-таки убили старшего сына и наследника! Как Федор Аполлинарьевич себя чувствует? Нервничает и кричит или, наоборот, впал в задумчивость?

— Впал, — криво усмехаясь, ответила Маринка. — Он потребовал у Варвары свои линзы и начал чертить эскиз памятника. Представляешь? При этом он твердит что-то про синтез искусств и про то, что талантливый в одном — обязательно талантливый и во всем, и, короче, он собирается сказать новое какое-то слово и в памятниках… Идиотизм полнейший! Варвара поплакала, да. Но она — человек. Тюфяк этот, Аркадий вообще куда-то пропал. Кажется, спрятался. Его майор, твой майор, — тут же поправила саму себя Маринка, — раскрутил на раз, и он признался, что нарочно заложил кучу петард в саду.

— Зачем?! — вскричала я.

— Не угадаешь, — улыбнулась Маринка, — папочке на юбилей решил фейерверк устроить. — Кретин, — сказала я и бросила сигарету в пепельницу.

— Папаша его так же сказал и прогнал его с глаз долой.

Я подумала, еще раз посмотрела в окно и еще раз подумала, что спать не хочу. Маринка, как я заметила, несмотря на ее притворные жалобы, тоже не очень-то устала.

— Наши все уехали? — спросила я и, услыхав Маринкино «ага», предложила: — Пойдем погуляем по свежему воздуху?

Маринка сперва открыла рот и явно захотела сказать что-то вроде «ты-с-ума-сошла-мать», но, немного посоображав, медленно закрыла рот и кивнула.

— А пойдем! Самой надоело до смерти торчать в этом аквариуме!.. Крокодилы еще эти…

Мы оделись и, взявшись за руки, вышли из комнаты. Немного поплутав, мы нашли, где тут выход. Дом в планировке оказался не такой уж и простой, каким казался снаружи.

Входная дверь была заперта, но мы с Маринкой постарались и очень тихо ее отперли и, выйдя, прикрыли за собой.

Оказалось, что, пока я спала, выпал снег.

Мы побродили немного по саду, потом вернулись к дому и пошли вдоль его темных окон, негромко разговаривая о каких-то мелочах. Гулять просто так было очень приятно. Я неожиданно для себя подумала, что давно уже этим не занималась. Давно у меня как-то не получалось просто выйти и просто без цели побродить.

— Здорово-то как! — прошептала Маринка, глядя на полную луну. — Кстати, сейчас самое время, чтобы повыть на луну. Не хочешь?

— Спасибо, пока нет, — вежливо ответила я.

— Как ты думаешь, может нам новый день принести какие-нибудь новости? — спросила Маринка. — Неприятные, я имею в виду?

— Может, — ответила я, доставая сигареты из кармана пальто. — Я, кстати, не рассказала тебе об одном маленьком моментике, случившемся вчера за секунду до взрыва.

— О господи, что еще? — испугалась Маринка. — Говори, говори быстрей!

— Я заметила старшего сына Петра. Он помахал мне из машины. Это был тот самый подкидыш, который мешался у нас в коридоре.

— О-паньки! Так, значит… — Маринка задумалась. Я в это время прикурила и договорила за нее:

— Это значит, что в похищении документов и в последующем похищении картин, возможно, участвовал и Петр Федорович. Что ты там говорила про его нехороший бизнес?

— Я так же и подумала, — сказала Маринка. — Только мне кажется, что тот грузин в кепке как-то полегче, что ли, будет Петра. Постройнее.

— Мне тоже так кажется, — согласилась я, мысленно сравнив фигуры вчерашнего маньяка и Петра.

— Говоришь, старый Траубе сидит в ауте? — спросила я.

— Черт его разберет, — отозвалась Маринка. — Ты же его видела. Он такой приветливый. В смысле — с приветом, — хихикнула Маринка.

Мы прошли еще несколько шагов и завернули за угол дома. Одно окно в доме было освещено.

— Кому же это не спится? — проговорила вслух Маринка.

Я сперва хотела что-то ей сказать, а потом подумала, что мы так хорошо идем и ничего не случится, если мы пройдем еще несколько шагов.

Нехорошо заглядывать в окна, признаюсь, но, как говорит один мой знакомый, «если нельзя, но очень хочется, то немножко можно». Это я Фимочку Резовского вспомнила.

Мы, замедлив шаги, подошли и осторожно заглянули в окно.

Это был кабинет Федора Аполлинарьевича.

Горела на столе лампа, тени от нее падали на стены, расписанные черт знает как, и на картины, которые изображали родные просторы. Мадонн, кстати, среди этих просторов видно не было.

Сам Траубе сидел в кресле-качалке и, жестикулируя, что-то говорил. Судя по его мимике, разговор был довольно-таки живой и занимательный, но голосов не было слышно.

— С кем это он? — тихо спросила Маринка. — С Варварой, что ли?

Каюсь, каюсь, но, что поделаешь, мне тоже стало интересно.

Мы с Маринкой, крепко сцепившись руками, приблизились к окну почти вплотную. Сразу стала видна вся комната. Траубе продолжал разговаривать, а вот в комнате, кроме него, никого не было.

Лестница, ведущая из кабинета на второй этаж, была пустой, да и располагалась она слева от Федора Аполлинарьевича, а смотрел он в другую сторону.

С минуту или чуть больше мы с Маринкой молча смотрели на эту пантомиму, потом вдруг словно кто-то нажал на кнопку. Стала слышна негромкая музыка, и как бы издалека до нас донесся женский голос. Женщина пела: «Жалобно стонет ветер осенний, листья кружат пожелтевшие. Сердце наполнилось грустью томления, хочется счастья ушедшего».

— Да, Ляля, да, ты права! — крикнул Федор Аполлинарьевич невидимому собеседнику.

Мне стало страшно. Я еще крепче сжала Маринкину руку, она мне ответила тем же.

Еще раз посмотрев в кабинет Траубе и увидев его, все так же машущего руками и явно с кем-то разговаривающего, я отступила назад.

— Перекреститься надо, — страшным шепотом сообщила мне Маринка, и мне стало совсем уж жутко.

— Пошли отсюда к чертовой матери! — прошипела я, повернулась и помчалась обратно вдоль стены дома, таща за собою Маринку.

— Зря ты так, — бормотала Маринка, спотыкаясь и еле успевая за мною. — Зря ты так.

Я добежала почти до самой двери и резко остановилась. Ткнувшись носом мне в плечо, остановилась и Маринка.

— Ты что?! — крикнула она.

— Тихо! — скомандовала я. — Что я «зря»? Что «зря»?

— Зря ты сказала «к чертовой матери», — сообщила мне запыхавшаяся Маринка. — Поминать нечистого всуе — это, знаешь ли…

— Пошла к черту! — тут же пожелала я ей.

— Ну, я в принципе, — тут же пошла на попятную Маринка, — ничего серьезного я не имею в виду.

— Тут одни психи, — сказала я, думая о Траубе.

— Заметила. — Маринка нервно оглянулась и задрала голову. — Полнолуние, — задумчиво сказала она, — а что, если он того, перевоплощается? Становится оборотнем, а? Ты об этом не подумала?

— Еще раз к черту послать? — спросила я, чувствуя, что меня начинает подло и мелко трясти. Все-таки такие психологические испытания, которые сваливаются на меня в последнее время, — это не каждому достается. Мне досталось, и, похоже, меня достало.

— Идем спать! — резко сказала я и шагнула в сторону двери.

В этот момент передо мною, словно из-под земли, появился какой-то человек, и я, чуть-чуть только не врезавшись в него, вскрикнула и отступила на шаг назад.

Маринка, так та, вообще взвизгнув, присела и закрыла лицо руками.

— Гуляете? — услышала я женский голос.

Это была Варвара. На ней была надета какая-то лохматая шуба, поэтому я, не разобрав, едва не приняла ее за привидение.

— Есть такое дело, — дрогнувшим голосом сказала я.

— Вот и мне не спится. — Варвара с интересом посмотрела на Маринку, которая, услышав спокойные человеческие голоса, открыла глаза и сделала вид, будто что-то уронила на землю. Она встала и с показной бодростью сказала:

— Ночь хорошая, правда?

— Неправда, — ответила Варвара. — Брата убили. Что тут хорошего?

Больше ничего не сказав, Варвара обошла нас и пошла в сад. Мы с Маринкой помолчали и направились в дом. Гулять нам обеим больше не хотелось.

Остановившись около двери, мы с Маринкой переглянулись.

— А она действительно пошла гулять? — задумчиво спросила я. — Как ты думаешь? От этой семейки всего можно ожидать.

— Знаешь что! — вскрикнула Маринка. — Пошли в нашу комнату, запремся и хоть одну ночь нормально выспимся. Тебе не надоело?

— Давно уже, — призналась я.

Я взялась за ручку двери и тут услышала шаги и мужские голоса.

Оглянувшись, я посмотрела в сад и сперва не увидела ничего, потом различила два силуэта, приближающиеся к нам.

— Ну вот и еще любители ночных прогулок, — сказала я Маринке. — Подождем их? Интересно все-таки, кто это.

— А мне неинтересно, — твердо заявила Маринка, но с места не тронулась. Все-таки, надо признаться, присутствие вот тут рядом дверной ручки, за которую можно дернуть и потом спрятаться за дверь, вселяло некую уверенность.

Мужчины приблизились. В одном, по заплывшей фигуре и по голосу с характерными присюсюкивающими интонациями, я узнала Аркадия, второй же мне был незнаком. Сперва я подумала, что это Виктор, но так как мужчины переговаривались, голос Виктора, который я слышала хоть и редко, но знала хорошо, совсем не напоминал тот голос, который имел идущий с Аркадием человек.

Они подошли.

— Добрый вечер, — поздоровался с нами Аркадий и замялся, не зная, что сказать дальше.

— Вы уверены? — спросила у него Маринка.

— Что вечер добрый? — спросил у нас спутник Аркадия. Это был молодой человек приблизительно двадцати пяти — двадцати семи лет. Одет он был в теплую джинсовую куртку, на голове у него была смешная шапка с помпончиком.

— Что сейчас вечер, а не утро, — поправила его Маринка, — или на худой конец ночь.

— Веселые девушки, — заметил парень, — меня зовут Дмитрий.

— Очень приятно, — сказала я и обратилась к Аркадию: — Ваша сестра сейчас гуляет в саду.

— Ну и пусть, — просто сказал Аркадий, — мы сейчас пойдем к отцу. Дмитрий — его биограф. Он нарочно приехал в такой день… неудачный. То есть трагичный.

Мы с Маринкой промолчали. Мужчины переглянулись и, аккуратно обойдя нас, ушли в дом. Мы с Маринкой, выждав приличные пять минут, в течение которых я выкурила еще одну сигарету, тоже вошли. Миновав сени, мы вошли в коридор и увидели, что верхняя одежда Аркадия и Дмитрия висит на вешалке.

— Ты помнишь дорогу в наш аквариум? — спросила я у Маринки.

— Почти, — ответила та, и мы наизусть и почти на ощупь пошли искать свои апартаменты.

Только мы их нашли и открыли дверь, как весь дом потряс дикий крик старого Траубе:

— Во-он! Во-он оба! К чертовой матери!

— Ты смотри, — съязвила я, — а он тоже вспоминает твою знакомую.

Маринка промолчала. Мы вошли, тщательно, если так можно сказать про крючок, заперли за собою дверь, разделись и залезли в свои кровати.

— Ты будешь спать? — шепотом спросила меня Маринка.

— Обязательно, — ответила я и на самом деле заснула. Наверное, укол продолжал действовать.