Можно было бы просто сказать, что утро началось с утра, но это было неправдой. Утро началось с громких криков, которые раздавались из коридора.

Похоже, в этом доме все, что ненормально, было нормой.

Я открыла глаза и увидела Маринку, сидящую на кровати и трущую глаза.

— Это здесь такой будильник? — недовольно спросила она.

— Надо думать, — ответила я и прислушалась.

В коридоре громко ругались Варвара и Аркадий. Точнее было сказать, что Варвара ругала Аркадия, а тот пытался оправдаться, но у него не получалось.

— И не надо было этого делать! Не надо было! — кричала Варвара. — Зачем, ты мне можешь объяснить? Зачем ты туда полез?

— Мне казалось, что у папы улучшится настроение, — слегка заикаясь, говорил Аркадий.

— От твоего прихода — вряд ли! — крикнула Варвара. — Удивить кого-то хочешь? Ты вчера уже удивил! Смотри, больше никого не подорви, валенок!

«Валенок» что-то пробурчал, и громкое цоканье каблуков возвестило, что Варвара ушла из коридора. За нею с шарканьем поплелся и Аркадий.

— О каких подрывах шла речь? — снова зевнула Маринка.

— Ты слышала, что сказала Варвара? — спросила я в ответ. — Не грузи хоть ты с утра.

— Постараюсь, — вздохнула Маринка.

Пока мы приводили себя в порядок, постучавшись, вошла Варвара.

— Уже проснулись, девушки? — весело сказала она. — Завтрак будет через десять минут.

Мы поблагодарили и через десять минут направились искать место, где дают завтраки в этом доме. Есть мне не хотелось, а хотелось как можно быстрее удрать отсюда, попасть в привычную обстановку и заняться привычными делами.

Завтракали мы все в кабинете у Федора Аполлинарьевича. По причине его малой мобильности завтрак ему подали в кабинет, где он и спал и где вчера, как мы видели с Маринкой, разговаривал с невидимым собеседником.

— А, это вы! — радушно встретил нас Федор Аполлинарьевич и улыбнулся.

Уже одно это было удивительным, но я почему-то не насторожилась. Наверное, устала этим заниматься в прошедшие двое суток.

К креслу-качалке Траубе был приставлен круглый столик, вокруг столика — стулья, на столике — тарелки, кастрюлька, чашки, ложки. В общем, все, что положено, и ничего лишнего больше в этой комнате не было. Кроме улыбки Траубе.

За столом рядом с Траубе сидели Аркадий и Дмитрий. Варя, вошедшая вместе с нами, сделала жест рукой, и мы с Маринкой заняли два свободных стула. Себе стул Варвара внесла из соседней комнаты и села спиной к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Присаживайтесь и откушайте чем бог послал. А точнее, что Варя приготовила. — Федор Аполлинарьевич пододвинул ближе к себе тарелочку с манной кашкой, взял в руки ложку и деловитым тоном спросил у Варвары, как он бы спрашивал о погоде за окном:

— Мышьяка нет, да?

Варя молча качнула головой.

— Ну, поверю, поверю. — Федор Аполлинарьевич осторожно откушал кашки и мелко зажевал губами. — Мышьяк, он должен быть горьковатым. Я знаю, я читал.

Аркадий ел молча и жадно. Глядя, как он ест, можно было подумать, что человек голодал годами, а глядя на его фигуру, понимаешь, что у него просто такая привычка. Выработанная тоже годами.

— Вообще-то мышьяк — это уже старинушка-матушка, — благодушно продолжал Траубе, словно не у него вчера погиб сын с внуками. Казалось, что старый мэтр просто наслаждается завтраком и занимает гостей своей приятной беседой.

— Сейчас много есть других ядов, — поддержал разговор Дмитрий. В отличие от Аркадия, он почти не ел и был единственным, кто слушал Траубе подчеркнуто внимательно. Я сразу же вспомнила: биограф!

— Да, верно, — кивнул ему Траубе, — а также много других средств, самых доступных в том числе. Взрывпакеты, например, правильно, Аркаша?

Аркадий остановил ложку во рту и поднял жалобные глаза на папу.

— Кушай, малыш, кушай, — поощрил его Федор Аполлинарьевич, — а то еще похудеешь. Вы не поверите… как вас… — Траубе обратился ко мне и защелкал пальцами, — Ольга, кажется… — Я кивнула. — Ну да, Ольга и Марина, помню, помню. Память хорошая, и до маразма мне еще далеко, — продолжил Траубе, — а иногда, между прочим, хочется впасть в глубочайший маразм и полностью выйти из круговорота реальности.

Федор Аполлинарьевич задумчиво повозил ложкой по тарелке.

— Вот, смотрите, Ольга и Марина, до чего я дожил на старости лет! Для чего я всю жизнь развивал свой талант? Один мальчишка, который должен быть счастлив просто от того, что растет рядом со мною, стал бандитом и погиб как бандит. Другой — головкой скорбен, прости господи. Ну, дочка… Что дочка, — Федор Аполлинарьевич вздохнул.

Я посмотрела на Варвару. Она спокойно завтракала, словно разговор и не коснулся ее. Дмитрий продолжал смотреть своему герою в рот, Аркадий тоже продолжал кушать, но уже медленнее. Зато зачерпывать ложкой стал больше. Компенсировал, так сказать, потерю в темпе.

Над столом повисла пауза, только немного нарушаемая постукиванием ложки Аркадия о тарелку.

— Федор Аполлинарьевич, — подала я голос, — я хотела поблагодарить вас за гостеприимство, мне вчера стало нехорошо…

— Ах, Оля, Оля, — Траубе махнул рукой и едва не задел своего Аркадия по голове, — мне стало нехорошо, как только я увидел, в какой стране мне получилось родиться. И живу, как видите, с грехом пополам. Если вы себя сейчас чувствуете нормально, то я за вас рад.

Я не знала, что и сказать, но Федор Аполлинарьевич и не ждал ответа.

— Я и за себя рад. Случаются, Оленька, случаются в жизни интересные моменты такие. Вот сейчас начну рассказывать, вы не поверите, но расскажу, потому что надеюсь. Эти, — Федор Аполлинарьевич показал рукой на сына и дочь, помедлил и захватил в эту компанию и Дмитрия, — эти не поймут точно. Дима не поймет, но запишет. Тоже точно. А на вас я надеюсь. Одним словом, минувшей ночью ко мне приходила жена.

Стало совсем тихо. Аркадий даже перестал дышать, как мне показалось. У него округлились глаза и все лицо вытянулось, словно он увидел у себя под ногами все свои петарды с зажженными фитилями. Варвара тоже выглядела удивленной, но сдерживалась.

— А где ваша жена? — спросила Маринка у Федора Аполлинарьевича.

— В раю, надо думать. Или в аду, — равнодушно ответил Траубе. — Она не сказала, как, впрочем, и всегда не отвечала на мои вопросы. Она умерла двадцать пять лет назад. И вот вчера пришла. Впервые за все это время.

Я посмотрела на Маринку. Маринка сидела, как говорится, уронив челюсть, и по ее глазам было непонятно, то ли она сейчас грохнется в обморок, то ли вскочит, опрокинет на нас стол и убежит.

К чертовой матери.

— Как это приходила? — неуверенно спросила я. Я за вчерашний день уже привыкла немного, что Федор Аполлинарьевич, как бы это сказать попроще, немного не в себе, но его сегодняшнее заявление было перебором. Хотя вчера мы же с Маринкой видели, как он действительно с кем-то разговаривал. Или по крайней мере ему так казалось.

— Ну как приходят покойники! — удивился Федор Аполлинарьевич. — Холодом повеяло, потом раздался…

А вот в это мгновение раздался звонок телефона. Все присутствующие здесь, включая и самого Траубе, невольно вздрогнули. Все-таки сумел навести жути дедуля, ничего не скажешь.

Варвара встала из-за стола, подошла к телефонному аппарату, стоящему на маленьком столике у окна, и сняла трубку.

— Алло! — сказала она.

Прослушав, что ей сказали, она произнесла еще несколько слов и положила трубку.

— За вами приехали ваши сотрудники, девушки, — сказала Варвара самым простым тоном, но было ясно, что мы ее очень обяжем, если удалимся без промедления.

Я немного еще сомневалась, но Маринка уже вскочила на ноги.

— Да-да-да, — затараторила она, — нам пора! Нам очень пора! — Она потянула меня за рукав. — Оля! Нам пора! — с истеричными интонациями проговорила Маринка. — Пора!

Делать было нечего. Пора — так пора.

— Ну молодость, молодость, — усмехнулся Федор Аполлинарьевич, — когда я был в вашем возрасте, то тоже думал, что личные дела важнее духовных. Ладно, удачи вам, девушки.

Мы с Маринкой вышли из кабинета.

Варвара нас провожала до дверей, и, когда мы с Маринкой оделись, она грустно вздохнула и проговорила:

— Все-таки у папы несчастье, нужно понимать. Он пожилой человек.

— Мы все понимаем. — Маринка усиленно тащила меня наружу.

— А наша мама была артисткой и очень неплохо пела, — задумчиво произнесла Варвара, отвернулась, быстро проговорила «до свидания» и ушла.

Маринка вытащила меня на улицу так резко, что я не успела даже толком прикрыть за собою дверь, так, только толкнула.

Не отпуская, Маринка поволокла меня к воротам.

— Да успокойся ты, куда так спешишь? — Я попыталась освободиться, но куда там! Маринка, похоже, совсем слетела с катушек.

— Ты ничего не понимаешь! — бормотала Маринка. — Ты не понимаешь! Ты разве не видишь, что они здесь все психи? А если они извращенцы? Или некрофилы?

— А это не одно и то же? Или ты имела в виду негрофилов? — впопыхах не очень удачно пошутила я.

— Что-что? — Маринка довела меня до ворот и только сейчас остановилась. Она оглянулась на дом.

— Блин, такое ощущение, что он сейчас взорвется, — пробормотала она, и я, честное слово, зажмурилась. Однако взрыва не последовало. Наверное, Аркаша уже перебрал свою норму. На неделю вперед.

Маринка распахнула калитку в воротах и радостно завопила:

— Виктор! Ромка!

Я тоже вышла.

Моя «ладушка» стояла перед воротами и сияла свежей умытостью. Я поздоровалась и с Виктором, и с Ромкой и придирчиво осмотрела машину снаружи. Никаких следов вчерашнего взрыва на ней не оказалось. Я, было, даже подумала, что мне приснилось все, что произошло вчера, но тут как раз глаз скользнул по тому месту, где стояла «БМВ» Петра, и, увидев черное пятно на асфальте, я поняла, что ничего мне не приснилось. Все — было.

Я села в машину на переднее сиденье рядом с Виктором, севшим, разумеется, за руль. Маринка с Ромкой устроились сзади. Виктор тихо развернул «ладушку» и помчался в город.

— Ольга Юрьевна, ну как? — для затравки спросил Ромка.

— Никак, — отрезала Маринка. — Жутко и глупо ужасно. Как там Сергей Иванович?

— А его сегодня в милицию вызвали, — доложил Ромка, — наверное, будут спрашивать, кому он рассказывал про картины.

— Что за картины, кстати? — спросила я, оглядываясь. — Ну, про Кандинского я слыхала, а еще кто там? Леонардо да Винчи?

Виктор молча вынул из кармана свернутую бумажку и протянул мне. Я развернула и увидела, что это справка, отпечатанная на компьютере. Наверное, Сергей Иванович сделал ее или для меня, или для себя.

— Что там такое? — Маринка наклонилась вперед и постаралась заглянуть мне через плечо.

Я решила пошутить.

— Сергей Иванович тут анонимку написал про тебя, — сказала я, — вот ознакомлюсь и приму решение.

— Какое еще решение? — заорала Маринка. — Да я в жизни больше никуда с тобой не попрусь! Ни к каким художникам! Ни в какие оранжереи! Кстати, мы их не посмотрели, — не меняя интонации, выкрикнула Маринка. — Да я лучше буду сидеть тихо-мирно в редакции и кофе заваривать! И собой заниматься! В гробу я видала ваши расследования, когда кругом одни маньяки! Что там в бумажке?!

Виктор скупо улыбнулся одними глазами, я повернула лист так, чтобы Маринка смогла прочитать, что там написано.

— Опять Кандинский, — разочарованно проговорила Маринка, — Бурлюк еще. Это на жаргоне означает артиста Бурляева? Шучу, я знаю, что был такой художник.

Пока Маринка говорила, я прочитала справку. В ней упоминалась одна картина Василия Кандинского, одна — Давида Бурлюка и одна — Казимира Малевича. Эти картины и были хитростью выманены у Траубе. Из-за них все и началось.

— Интересно, а Петра тоже убили из-за этих картин? — вслух подумала я. — Или на самом деле из-за каких-то бизнес-проблем?

— Петр картины спер, он — организатор! А исполнитель его убил! — выпалила Маринка. — Мне все ясно как дважды два!

— Хорошо сказала, — одобрила я. — А кто исполнитель?

— А хотя бы и Дима! — сказала Маринка.

— Дима вот и тянет на организатора, — сказала я. — Или они оба. В любом случае, если украли картины, то без еще одного персонажа не обойтись, потому что первые подозрения падают на родственников и домочадцев. А Дмитрий должен точно знать цену каждой картины!

— Ну почему тебе нужен еще один? — удивилась Маринка. — Неужели кто-то из них не мог залезть к нам в редакцию, например Дмитрий, кто-то второй — увезти Сергея Ивановича, не забывай, что Сергей Иванович плохо видел своего маньяка. Они сперва сидели, а потом Сергей Иванович был немного не в себе: радикулит, удар по голове. Понять можно.

— Звучит логично, — сказала я.

— Ну еще бы, — приосанилась Маринка.

— А кто, по-твоему, приходил за картинами к Федору Аполлинарьевичу? Петр в парике и с бородой или Дмитрий? И ты не забывай, что Федор Аполлинарьевич хоть и немного не в себе, но он все-таки художник, а это значит, что он…

— Зоркий сокол! — выпалил молчавший до сих пор Ромка, за что и получил локтем в бок от Маринки.

— Ну я же просто так сказал! — заныл Ромка.

— Просто так и получи, — ответила Маринка и тут же снова обратилась ко мне. — А ты не забывай, — сказала она, — про линзы! Помнишь, что Федор Аполлинарьевич носит линзы? Так вот, готова спорить на ящик кефира, что когда к нему заходил Дмитрий в парике, то линзы у старикана отсутствовали!

— И по голосу он не узнал своего биографа, да? — спросила я. — Или родного сына? Не получается.

— А что тогда получается? — не сдавалась Маринка. Ей лишь бы поспорить.

— Не знаю пока. Приедем, подумаем вместе, — закруглила я разговор, и Маринка с этим согласилась.

Мы добрались до редакции к обеду, и когда поднялись, то увидели, что дверь отперта, а Сергей Иванович уже сидит за своим компьютером.

— Здравствуйте, — крикнула ему Маринка, — а Ромка нас напугал, что вы уже в тюрьме! Значит, выпустили! А где залог взяли?

— И не сажали, — ответил Сергей Иванович. Он поздоровался с нами и собрался снова продолжить нащелкивать какую-то статью, но мы его потащили пить кофе. Нужно было срочно посовещаться.

Мы собрались в моем кабинете за кофейным столиком, и я попросила Сергея Ивановича рассказать, что интересного ему удалось узнать в РОВД и в других источниках.

— Про себя? — кисло улыбнувшись, уточнил Сергей Иванович.

— А что, вам рассказывали про вас? — не удержалась Маринка. — И что же?

— Мне намекнули, что я главарь или как минимум главный консультант международной банды торговцев крадеными произведениями искусства.

— Ух ты! — воскликнул Ромка и опасливо покосился на Маринку.

— Да, Сергей Иванович, — проговорила я, отпивая кофе, — вот так живешь рядом с человеком, работаешь с ним в одном практически помещении…

— И ничего-то про него не знаешь! — весело закончила Маринка. — А мы с Ольгой, между прочим, тут вам крышу обеспечиваем! Прикрытие!

— Не понял. — Сергей Иванович поправил на носу новые очки и растерянно взглянул на Маринку, потом на меня.

— Все вы поняли, — продолжала резвиться Маринка, — поняли вы все. А вот мы вас не понимаем! Когда делиться начнете дивидендами?

— Ах, вот вы о чем. — Сергей Иванович снова кисло улыбнулся и попробовал отшутиться: — Я ведь пока ничего не украл!

— Это вы оставьте для РОВД! — отрезала Маринка и перешла на нормальный тон: — Вам еще подлить? Или такому прожженному Корейко, как вы, этот кофе кажется неприличным? Но чем богаты, тем и рады.

— Ну так чем закончился разговор у следователя? — серьезным тоном спросила я.

— Спрашивали и спрашивали. Пытались нащупать мои связи с Петром Траубе. Не нащупали. Он, Ольга Юрьевна, оказывается, занимался крупными валютными махинациями в свое время. А теперь является одним из учредителей «Финком-банка»!

— Вот это да! — пробормотала Маринка. — Так что же получается такое… Так получается же, что сын дал разрешение на выставку картин папочки в банке, а потом его за это и убили! Вот так вот!

— Как все запущено, — пробормотала я и рассказала о наших ночных приключениях и о грустном завтраке в семье Траубе.

Правда, когда я рассказывала о завтраке, Ромка хихикал, хотя я ничего смешного не видела. Надоела мне уже вся эта семейка хуже горькой редьки.

— А откуда у Федора Аполлинарьевича такие дорогие картины? — спросила я Сергея Ивановича.

— Ну он ведь прожил жизнь, — ответил Кряжимский, — у него были знакомые, у них свои знакомые, Это же один круг.

— Типа клуба по интересам, — встрял Ромка, и Маринка ему погрозила пальцем.

— Ну вроде того, — согласился Сергей Иванович. — Не нужно к тому же забывать, что все эти художники стали известными и дорогими далеко не сразу. Они долго были неизвестными, бедными. Широко распространена история про тех же Гогена и Ван Гога, как они расплачивались своими картинами с какими-то трактирщиками, продавцами красок. Был такой торговец красками, его называли папаша Танги. К нему ходили все будущие знаменитости…

Я решила прервать Сергея Ивановича, так сказать, в полете. Если он начинал говорить о художниках, то обычно это кончалось за полночь.

— А что вы знаете о жене Траубе? — спросила я у него.

— Вы о явлении привидения? — покачал головой Сергей Иванович. — Но Траубе же старый человек, ему могло и… как бы это сказать…

— Померещиться, — подсказала Маринка. — Ему и померещилось, мы с Олей сами видели, как раз когда она собралась выть на луну.

Ромка вытаращился на меня, Виктор усмехнулся, Сергей Иванович откровенно растерялся.

— Мариночка шутит, — с неявной угрозой произнесла я, но Маринка все поняла правильно. Она засуетилась и, взяв кофеварку, удалилась по своим делам.

— Так что там о жене? — напомнила я Сергею Ивановичу.

— Она была артисткой нашего драмтеатра. Это все, что я знаю.

— Хорошо, — немного подумав, сказала я, — а по поводу картин — их кто-нибудь оценивал? Ведь, чтобы украсть эти картины, нужно сперва о них узнать, потом узнать их стоимость. Рыночную, так сказать. Я, конечно же, понимаю, что они бесценны, — быстро договорила я, вспомнив выпады Федора Аполлинарьевича по поводу этих картин.

— Их выставляли один раз в нашем музее. Был у них однажды такой заезд по частным коллекциям, — ответил Сергей Иванович. — Потом все заглохло, но картины выставлялись, и поэтому о них известно и у наших искусствоведов, и… и, наверное, у преступников.

— Следователь, наверное, искал ваши связи и среди преступников, — сказала я.

— Да, искал. И не нашел. Зато нашел мою связь с пресс-секретарем губернатора и сразу поскучнел, — сказал Сергей Иванович.

На этом наш разговор и закончился, а я приняла два решения. Точнее, одно: ехать. Но в два места.

Когда все вышли из кабинета, я закурила и задумалась на тему, куда ехать в первую очередь. Получалось, что в музей.

Влетела в кабинет Маринка.

— Ну что делать будем? — спросила она меня. — Предлагаю купить бутылку чего-нибудь легкого, но не кислого и после работы поехать к тебе. Нам нужно отдохнуть после всего, что было.

— У меня другая программа для отдыха, — сказала я.

— И какая же? — с подозрением поинтересовалась Маринка.

— Едем сперва в музей, потом в драмтеатр.

— А надо? — Маринка поморщилась и жалобно посмотрела на меня.

— Если хочешь, можешь остаться, — равнодушно ответила я. — Я возьму с собой Ромку.

— Рано ему еще серьезными делами заниматься, — солидно ответила Маринка. — Молод мальчик.

— Значит, решено.