Глава 1

В глубине души каждый из нас все-таки ребенок.

Я, например, обожаю «Детский мир». Обожаю даже не покупать игрушки, а рассматривать их.

С детства я стараюсь хотя бы раз в неделю побывать в этом замечательном магазине.

Сейчас тут можно увидеть столько дивных игрушек, что сердце замирает от восторга при виде этого великолепия.

Так вот — я стояла и смотрела на этот маленький чудесный револьвер, — ну, вылитый «браунинг»!

И наплевать, что стреляет он не пулями калибра «семьдесят два и шесть», а всего лишь маленькими, круглыми «присосками» — дело-то не в этом!

Впрочем, наслаждаться долго этим зрелищем я никак не могла. Работа, господа мои, работа!

С тяжким вздохом я вышла из магазина-сказки в это пошлое и вульгарное бытие, определившее общественное сознание отнюдь не наилучшим образом.

Взглянув на часы, с ужасом убедилась, что опаздываю. Придется бежать до троллейбуса, чтобы вместо полезных ста шагов проехаться в нашем душном транспорте! Лучше, наверное, взять такси. Я почти бегом добралась до Московской и застыла там, подобно изваянию, в ожидании «извозчика».

Рядом со мной притормозил роскошный «Рено», дверь его распахнулась, словно дверца кареты перед Золушкой.

Увы! Я не отношусь к тем глупеньким дамочкам, которые почтут за счастье общение с нынешними «принцами»!

Поэтому я постаралась сделать вид, что ослепла и никаких таких «Рено» с гладенькими, как пасхальный кулич, водилами не вижу.

— Садитесь, — не выдержал незадачливый «принц».

Я покачала головой.

— Почему? — искренне удивился он, еще держа на своем лице самодовольную улыбку.

— Я боюсь, — мило улыбаясь, сообщила я. — В городе бродят сексуальные маньяки…

— Разве я похож? — огорчился он довольно искренне. — Мне говорили, я обаятельный…

— А маньяки бывают очень даже обаятельные, — холодно парировала я, делая шаг к подошедшему троллейбусу. — Пока!

— Подождите, — остановил он меня. — Может быть, вам все-таки будет скучно сегодня вечером?

— Нет, — категорично ответила я. — Не будет!

— И все-таки…

Он всучил мне белый квадратик визитки, который я чисто машинально сжала в кулаке.

Махнув ему рукой, я влезла в переполненный троллейбус, думая о том, что не так уж много заплатила за свои принципы — всего-то небольшая давка!

Белоснежный «Рено» обиженно двинулся с места — ему явно была непонятна девица, предпочитающая старенький троллейбус.

Я взглянула на визитку. Какой-то Мальчевский… Подумаешь, важная персона.

Визитку я выкинула. Поскольку этот тип был мне совершенно не нужен, да и вряд ли настанет момент, когда он мне понадобится!

* * *

Прицелившись, я выстрелила.

Вау!

Прямо в цель!

Я гордо посмотрела на Ларикова и протянула ему игрушечный револьвер.

— Ваша очередь, сэр!

Он принял эффектную позу, прищурился и…

Промазал!

— Вот так тебе, — злорадно сказала я. — Кто из нас молодец?

— Ты, — снисходительно признал он мое превосходство.

— «Полиция Майами. Отдел нравов», — фыркнула я. — Я Дон Джонсон.

— Не понял, — возмутился Ларчик. — И почему это именно ты Дон Джонсон? Еще две минуты назад мне казалось, что ты женщина.

— А у меня сексуальная переориентация, — невозмутимо сообщила я. — Хочу быть мужчиной! Во-первых, тогда за мной не будет охотиться этот монстр…

Я махнула рукой в сторону мрачноватого фоторобота, наклеенного на стене. Этот тип теперь украшал все заведения, связанные с «розысками и происшествиями». Правда, на мой взгляд, еще не один фоторобот не был похож на разыскиваемых. Поэтому мне казалось, что эту рожу Лариков наклеил специально, чтобы меня устрашить. По его мнению, в такое опасное время моя страсть к шатаниям по ночным улицам ни к чему хорошему привести не могла. А так — взглянула Саша на это чудовище, и всякое желание прогуливаться под звездным небом у нее пропало!

— А во-вторых, — мстительно улыбнулась я огородному пугалу на стене, — я лучше стреляю! Поэтому именно я претендую на роль Дона Джонсона!

— Да ради бога, — согласился Лариков. — Я лично куда более склонен к мисс Марпл.

Как вы догадались, в нашей работе наступило затишье. В данный момент мы просто сходили с ума от безделья, и нам это, кстати, безумно нравилось. Правда, мы уже находились в той стадии блаженного ничегонеделания, когда недалеко уже был этап раздражения. Но пока я палила по мишени из чудесного маленького пистолетика, как две капли воды похожего на настоящий, а Лариков увлеченно читал мне вслух мрачную газету. В газете рассказывалось про преступления, ежесекундно совершающиеся в родном Тарасове, и было непонятно, почему же мы бездействуем. Правда, меня ни одно из совершенных преступлений не заинтересовало, и я включила телевизор.

О, это было наше последнее приобретение! Этакий маленький дружок, вытеснивший беднягу-бумбокса… Правда, иногда меня мучили угрызения совести, и я все-таки включала «старого друга», но потом являлся Ларчик и самозабвенно впуливал свой взор в экран.

Прекрасно зная, что от громкой читки описаний зверств и ужасов Ларикова может оторвать только созерцание мелькающих на экранчике лиц и фигур, я отвлекла его таким нехитрым способом.

Он затих, уставившись в экран, а я наконец-то вздохнула с облегчением.

Правда, очень скоро мне стало скучно. Делать было по-прежнему нечего, только стрелять.

Развернувшись, я посмотрела оценивающе на «монстрилу» и гордо выстрелила прямо в его нос.

— Нечего пугать несчастных девиц, — процедила я сквозь зубы.

Странно, но с образовавшейся вместо носа дыркой маньяк перестал быть страшным. Теперь он был похож на бедного сифилитика.

— Вот так тебе! — с мстительным удовлетворением сказала я маньяку.

И в это время в дверь позвонили.

— Кто-то решил нарушить наш девственный покой, — вздохнула я и пошла открывать.

«Господи, пусть это будет клиент, — взмолилась я по дороге. — Пусть это будет седой и благообразный господин, нуждающийся в нашей помощи, поскольку его юная супруга ступила на скользкий путь греха, соблазненная охранником! А то ведь, господи, очень скоро нам кушать станет нечего!»

Но сегодня господь не был расположен внимать моим молитвам.

На пороге стоял Лешенька Ванцов. Всего лишь.

— Привет, — сказал он, проходя в комнату. — Я шел мимо и жутко хочу жрать. Сашка, солнышко мое, у вас кофе с бутербродами найдется?

— Найдется, — вздохнула я, отдавая ему свой пистолетик. — Пока еще найдется. Сейчас сварю тебе кофе и сделаю гамбургер. Только, бога ради, пока я этим занимаюсь, не ругайся с моим боссом по своей милой привычке, и не палите друг в друга из револьверов!

— А зачем ты тогда дала мне свой пистолет? — спросил Ванцов. — Я думал, ты именно этого и хотела…

— От вашего остроумия, мсье, у меня начинается изжога, — мрачно сообщила я и отправилась на кухню.

Интересно, подумала я, наблюдая, как на шоколадной поверхности кофе образуется пенка, настанет ли такой момент, когда Ванцов и Лариков сольются в дружеских объятиях?

Наверное, это из области паранормального — признала я, вздохнув. И почему у них такая патологическая несовместимость?

Кофе был готов. Очередь за бутербродами.

Я открыла холодильник и горестно вздохнула. В наличии имелся только крохотный кусочек сыра «Гауда» и та часть колбасной палочки, которая в народе ласково зовется «попкой». Вот такой тебе, Ванцов, гамбургер!

— А вся наша нищета проистекает из двух факторов, — сообщила я равнодушно взирающим на это безобразие небесам. — Из-за телевизора, в который мы вбухали все наличные деньги. И из-за маньяка, который не подпускает клиентов к нашим гостеприимным дверям.

Не знаю уж, при чем тут был маньяк, но раз я так решила, спорить сама с собой не буду. Ни к чему хорошему это не приведет, только к ссоре, а ссориться сама с собой я сегодня не расположена. Сделав бутерброд, украсив его петрушкой и укропом, я красиво уложила это жалкое подобие еды на тарелку и отправилась в комнату.

Дверь была закрыта. И в комнате царила подозрительная тишь да гладь.

Наверное, они уже друг друга почикали — мрачно решила я. И теперь я осталась одна с двумя трупами и без всякой работы!

Толкнув дверь, я вошла. И вздохнула с облегчением. Они разговаривали очень озабоченно и встревоженно, но вот о чем…

Этого мне узнать не удалось, потому что при моем появлении они мгновенно замолчали и обернулись ко мне с такими фальшивыми улыбочками, что меня затошнило.

Поставив перед Ванцовым тарелку и чашку с кофе, я демонстративно пошла к выходу.

— А ты куда? — осведомился Ларчик, явно обрадованный тем фактом, что я оставляю их наедине.

— Я же вам мешаю, — не скрывая обиды, проворчала я. — Беседуйте на здоровье!

Они, кажется, поняли, что жестоко меня обидели, потому как переглянулись, и Ванцов тихо сказал:

— Сашка, девочка ты наша, никто от тебя ничего скрывать и не собирается. Просто мы думали, что нам делать.

— Наверняка со мной, — кивнула я, храня на лице мину оскорбленной невинности. — Вот и думайте тут. А я на кухне посижу. Кофе попью.

— Да попей его здесь! — взмолился Ларчик. — Ванцов, давай ей расскажем, а? Все равно ведь она должна это знать! Может, будет осторожнее?

* * *

С чего это я должна быть осторожнее? Ах да.

Я бросила взгляд на рожу, занявшую по ванцовскому желанию место на моей стене.

Ванцов как раз и занимался этим извращенцем. И, как сам признавался, этот придурок его уже достал.

— Опять будешь запугивать меня зверствами? — мрачно осведомилась я, наливая себе кофе.

— Буду, — кивнул он с виноватым видом.

— Ох, Леша! Как же ты мне надоел-то с этим типом! Ну, не подхожу я на роль его жертвы, как ты не понимаешь? Ты же сам говорил — он охотится на всяких там блудниц, а у меня на лице не то что гиперсексуальность, у меня даже капли чувственности на нем не отражается! Он пройдет мимо меня, и я его абсолютно не заинтересую!

— Вот теперь я тебе кое-что объясню, — торжественно объявил Ванцов. — Посмотри-ка на этих дам.

Он положил передо мной фотки. Так картинно разложил, как пасьянс. Бедные дамы, как я без труда догадалась, стали жертвами уродца со стены.

— И что? — вопросила я, рассмотрев внимательно красавиц с пухлыми губами и большими, влажными от страсти глазами. — Что ты этим мне хочешь сказать? Что я такая же красотка, как они? Я тебе не поверю!

— Во-ло-сы, — раздельно и четко сказал Ванцов.

— Ты это к чему?

— Цвет волос всех дамочек без исключения, заметь, — рыжий! Исключение составляет только последняя жертва — она блондинка. Но она крашеная блондинка, Сашенька! А естественный цвет волос у нее почти рыжий.

Идея быстро поправить наше материальное положение тут же созрела в моей башке.

— Ванцовчик, миленький, — произнесла я, глядя на него так умилительно, как только могла. — А у вас случайно еще не ввели такую должность, как «охотник за головами»? Ну, то есть вы награды не назначаете за поимку? Тысяча долларов, скажем? Меня бы устроила такая сумма! Гляди, как все здорово получается — я накачиваю губищи силиконом, делаю себе татуаж и разгуливаю по злачным местам с порочным видом! Он на меня клюет, и…

— Са-ша! — одернул меня Ванцов суровым голосом. А Лариков так холодно на меня посмотрел, что я осеклась.

— Ну, ладно. Не буду накачивать губы силиконом и делать татуаж. Раз вы такие вредные и не хотите, чтобы я помогла милиции и несчастным «жрицам порока». Буду умирать от безделья, голода и нищеты.

— «Охотница»… Надо было такое придумать! Диана ты наша! Ты вообще представляешь себе, что это за гад? — спросил Ванцов. — Ты и вздохнуть не успеешь, как он с тобой расправится! У нас специально обученные девицы на подсадке, и то он будто чувствует, что они подсадные! Он умен и хитер, да так, что иногда у меня руки опускаются! Ни свидетелей, ничего!

— А и не надо особенного ума, чтобы распознать вашу подсадную девицу, — парировала я. — У них же актерских талантов нет! А у меня есть.

— По-моему, ты чудовищно самоуверенна, — сообщил Ванцов, дожевывая бутерброд. — Ладно, Андрей, надеюсь, ты все понял? Я могу быть спокоен за эту маленькую балбеску?

— Ах, я еще и балбеска! — возмутилась я. — Ванцов, ты съел мой последний бутерброд и обозвал меня балбеской!

— Ты такая и есть, — кивнул Лариков, не обращая на меня внимания. — Я не выпущу ее одну. Буду повсюду сопровождать.

— А если я вздумаю пойти на свидание? — поинтересовалась.

— Придется тебе терпеть его присутствие постоянно, — развел руками Ванцов, — пока мы не посадим любителя «рыжих девиц» подальше и поглубже. И, кстати, насчет любви, я бы тебе порекомендовал пока об этом не мечтать. По показаниям подружек этих несчастных, они незадолго до смерти очень изменялись как внутренне, так и внешне как раз от этого высокого чувства. Так что у меня имеются подозрения относительно его способа знакомства. Ладно, я пошел. Спасибо за то, что не дали умереть с голоду.

Он поднялся.

Если бы я не была так зла, я бы его пожалела, уж больно уставшим он выглядел! И я знала, что впереди у него — очередная бессонная ночь.

— Ванцов, — тем не менее не удержалась я от подкола на прощание, — а тебе тоже нельзя так просто по улицам разгуливать. Ты ж у нас тоже рыжий! Давай Лариков еще и тебя охранять будет!

— Я не ты, — отрезал он. — Если бы эта козлина на меня польстилась, я бы ему даже спасибо сказал. Может быть, схватил бы за яйца. Но он интересуется исключительно женщинами. Так что, любезная Александра Сергеевна, нижайше прошу вас не отдаляться от вашего босса на большие расстояния! Понятно?

— Понятно, — вздохнула я. — Только, если я в конце концов озверею от его постоянного присутствия, виноват будешь ты!

* * *

Ванцов ушел, унося с собой загадки и тайны уголовного розыска, а Лариков уставился в телевизор с таким озабоченным видом, что даже идиоту стало бы ясно — вовсе ему неинтересно смотреть на Андреа дель Бока, которую почему-то нам старательно показывали с утра до вечера.

— Ты стал интересоваться «мылом»? — нарушила я молчание, которое меня уже изрядно нервировало.

— Да, — промычал Лариков. — А что?

— Да ничего, — произнесла я. — Если тебе это нравится, пожалуйста. Люди от безделья еще и не так крышами съезжают…

Он не обратил на мои слова никакого внимания, настолько погрузился в созерцание мук Антонеллы! Вернее, погрузился-то он в свои размышления, которые были мне очень интересны, а делал вид, что целиком поглощен придуманной трагедией, и это делало его «размышлизмы» еще более интригующими.

Ибо нет ничего интереснее для любопытного ума Сашеньки Данич, чем скрытые от нее тайны!

Как бы из него эти самые тайны выбить?

Взяв в руки свой пистолетик, я приставила его к виску Ларикова и оглушительно заорала:

— О чем вы тут говорили с Ванцовым?

Он вздрогнул от неожиданности и уставился на меня с укоризной.

— Ты же знаешь, — сказал он. — И незачем так орать!

— Я знаю только то, что вы сочли нужным мне сказать, — тихо, почти шепотом, сказала я. — А мне интересно все. Я же долго варила кофе! А на то, что мне сказал Ванцов, хватило двух минут! Где остальные десять?

— Чего?

— Десять минут разговора? — не унималась я. — О, пардон! Даже не десять — двенадцать! Двенадцать минут я варила кофе и делала бутерброд!

— Не для твоих это ушей, — отмахнулся он. — Саш, честное слово! Не надо тебе этого!

— А тебе?

— Мне надо, — отрезал он. — Потому что я тоже сыскарь. И в прошлом работал именно в прокуратуре. Если меня просят о помощи, я не могу отказать!

— Ах, вот как! — вскипела я. — А я, значит, так просто забежала с вами кофейку попить? Значит, когда надо, — Саша помоги, а сейчас мы делаем вид, что Саша вообще не сыскарь? Вспомнили, что она скромно изучает старофранцузский? Зануды вы оба!

И я уселась в углу с насмерть обиженным видом.

— В следующий раз буду умнее, — проворчала я через некоторое время, не выдержав затянувшейся паузы. — Насую вам в карманы жучков и буду знать все, о чем вы тут без меня разговаривали!

— Сашка, я сейчас молюсь, чтобы появился клиент и твое безделье перестало действовать тебе на мозги! — взорвался Ларчик. — Потому что ты такие глупости говоришь, что я с ума сойду, все это выслушивая!

— А мне теперь нельзя работать, — с мстительной улыбочкой выдала я. — Потому как твой Ванцов не разрешает мне в одиночестве разгуливать по улицам! Как же я стану следить? Или ты будешь постоянно таскаться за мной?

— Ничего, я буду сам таскаться, а ты тут будешь сидеть и печатать фотографии.

Я уже придумала великолепную тираду, чтобы сбить с него эту невыносимую, чисто мужскую спесь, как наш разговор прервали.

Поэтому на звонивший телефон я взглянула с отвращением.

— Трубку, может быть, стоит поднять? — насмешливо поинтересовался Ларчик. — Или ты объявила забастовку?

— А если это маньяк? — отомстила я. — Он меня уже выследил и теперь прикидывается клиентом!

Я подняла трубку.

— Андрея Петровича можно? — голос был женский.

— Тебя, — протянула я ему трубку.

— Кто? — спросил Лариков.

— Маньяк, конечно, — улыбнулась я ему. — Прикинулся, правда, женщиной. Но это дела не меняет!

Он пропустил мои колкости мимо ушей. «Ну и ладно, — подумала я. — Все одно — от этого безделья и тревоги я сойду с ума. Лучше выпью еще кофе на кухне. Тем более что там можно послушать музыку». От передач по нашему телевизору на меня уже напали уныние и скорбь.

Впрочем, через несколько минут он тоже появился на пороге кухни. Спокойно и нахально отпив кофе из моей чашки, сел напротив и попытался растопить лед моей обиды своей улыбочкой.

— Сашенька, ты только не обижайся, ладно?

— Поздно, я это уже сделала, — отрезала я.

— Саша, ну пожалуйста!

Он встал передо мной на колени.

— Тогда расскажи о Ванцове, — потребовала я.

— Не могу! — взмолился он.

— Ну и торчи на своих дурацких коленях до второго пришествия, — безжалостно отреагировала я.

— Саша!

— Не слышу.

— Саша, а если я тебе скажу, что у нас клиент? Ты все равно не будешь со мной разговаривать?

— Клиент? — я развернулась.

— Клиентка, — кивнул Ларчик. — Я назначил ей встречу на завтра. Правда, насколько я понял, проблема у нее поменьше, чем у Ванцова, но, по крайней мере…

— По крайней мере, «клиент» означает «гонорар», и это куда интереснее, чем ванцовские глупые секреты, — меркантильно заявила я. — Это означает, что наш опустевший холодильник наполнится продуктами! А что у нее случилось? Муж пропал в объятиях распутниц?

— Не-а, — покачал головой Ларчик. — Насколько я понял из ее довольно бессвязных речей, проблемы у нее с подружкой. Но подробнее она обещала все рассказать завтра. Ну, как? Устроит нас с тобой подружка?

— Устроит, — кивнула я.

Впрочем, завтра посмотрим. И если она нас не устроит, я выужу из тебя все тайны и секреты, милый, мысленно пообещала я ему, пряча за обворожительной улыбкой свою «подлую» сущность.

 

Глава 2

Домой меня, конечно, «отконвоировали». Но прежде Лариков, придирчиво осмотрев меня, надвинул мне шапку почти на нос. Представляете?

— Ларчик, ты посмотри сам, — ворчала я, рассматривая себя в зеркале. После его стараний я стала похожа на чудище болотное. — Я же выгляжу, как лысая! Ты мне ни одного волосика не выпустил!

— Обойдешься без волосиков, — не сдался безжалостный Лариков.

— Ну, конечно, обойдусь, — съязвила я. — Может, меня вообще в связи с осадным положением налысо побрить?

— Может быть, — задумался этот зверь вполне серьезно.

— О нет! — вскричала я. От этих садистов вполне дождешься и таких бессмысленно жестоких действий!

— Тогда молча терпи мое присутствие в твоей жизни, — посоветовал Лариков. — И то, что прячу твои роскошные тициановские кудряшки подальше от нескромных глаз!

— Ладно, — приуныла я. — Потерплю, хоть все равно вы с Ванцовым сатрапы и деспоты! Могли бы пролить побольше света на обстоятельства, честное слово! Никому хуже бы не было.

— Когда-нибудь прольем, — пообещал Лариков.

— Ага, когда это будет уже неинтересно.

— Скорее бы это перестало быть интересным, — вздохнул Лариков, нажимая кнопку моего звонка. Мы уже пришли, и теперь он с явным нетерпением дожидался, когда он сдаст меня прямо в руки моей маме, — а то у меня от всего этого мурашки по коже бегают!

* * *

— Почему он не остался выпить чаю? — озадаченно спросила мама, провожая взглядом долговязую фигуру Ларчика, стремительно несущегося вниз по ступенькам. — Вы опять поругались?

— Нет, но я бы это охотно сделала, если бы не его высочайшее положение! — сказала я. — Не обращай внимания — у них с Ванцовым образовались загадочные дела. Они усиленно ловят маньяка, потому что, по их предположениям, я рискую стать его жертвой!

— Ох, какое самомнение! — возмутилась мама. — Конечно, если бы не ты, они бы его и ловить не стали! Но раз дело касается тебя, тогда конечно… Тогда и только тогда стоит заняться его поимкой.

— Да фиг они это сделают без моей помощи, — жизнерадостно объявила я. — Так что зря они покрыли все мраком загадочной тайны.

Мама на сей раз мое нахальное утверждение пропустила мимо ушей.

— Тебя разыскивала Эльвира, — сообщила она.

— О господи! Неужели она вернулась из своих Арабских Эмиратов ни с чем? — простонала я. Эльвира клятвенно заверяла меня, что она едет туда с одной-единственной целью — заполучить в мужья какого-нибудь шейха. Если ей не удалось этого сделать, мне придется терпеть ее стенания и плачи, а это — не для слабонервных, честное слово!

— Понятия не имею, с чем она явилась, — пожала мама плечами. — Сюда она пока не заходила. Обещала забежать завтра.

О бог мой! Какая тоска! Все интересное откладывается на завтра!

— Похоже, сегодня мне остается только одно — заснуть, — вздохнула я. — Может, хоть в снах что-то занимательное покажут?

* * *

Ничего особенно интересного я во сне не увидела. Так, смурь какая-то приснилась. Я будто моталась по городу и искала подарок для Эльвиры. Увы, ничего похожего на шейха мне не попалось, и я купила ей зачем-то набор акварельных красок. Потом явилась Эльвира собственной персоной, и я вручила ей подарок. Она тут же начала рисовать этими красками портрет шейха, и я почувствовала себя полной тупицей. Так что со снами у меня в эту ночь ничего путного не вышло.

Проснулась я довольно поздно — за окнами уже вовсю светило весеннее солнышко, и вчерашняя погода с туманом и слякотью казалась тоже сном.

— И весь прошедший день, если разобраться, был похож на какой-то кретинский сон, — проворчала я, потягиваясь. С удовольствием отметив, что сегодняшний день обещает быть лучше — хотя бы погода прекрасная, я вышла на кухню и остолбенела. Прямо напротив мамы с чашкой кофе в руке сидел мой босс.

«Та-а-ак, — подумала я. — Кажется, и солнце не в состоянии меня спасти! Похоже, вчерашний кошмар продолжается».

— Привет! — весело улыбнулся мне Ларчик.

— Доброе утро, — хмуро приветствовала я его. — А что ты тут, собственно, делаешь? Боишься, что не приду на работу?

— Саша, ты опять? Разве мы вчера не закончили этот спор?

— Нет, — покачала я головой, отрицая факт окончания своей борьбы за независимость. — Мы его только начали. И ты должен все-таки учесть и мое мнение!

Он стерпел мое хамство и терпеливо ждал, пока я умоюсь, почищу зубы, оденусь, позавтракаю и сделаю еще массу полезных и не очень полезных дел. Причем не надо вам говорить, что я копалась как можно дольше, искренне надеясь, что его терпение все-таки лопнет.

Но — нет! Сегодня он был ангельски терпелив. Поэтому и мне пришлось «смирить гордыню».

Тем более что мое сопротивление было просто безнадежно!

* * *

Долго обижаться я не умею. Не то чтобы я такая добросердечная, а просто мне становится ужасно скучно. Тем более что Ларчик вел себя как ангел, спустившийся с небес. Он варил мне кофе и выполнял все мои прихоти. Даже раздобыл пакетик круассанов — а где он сумел их найти, одному господу известно!

Однако, довольно благосклонно приняв его дары, я не удержалась и мрачно пропела:

— Утекай — в подворотне нас ждет маньяк…

Вот тут-то его терпение лопнуло!

Он сверкнул своими очами в мою сторону, хмыкнул, прошелся по комнате и наклонился надо мной, глядя прямо в мои глаза, исполненные, как вы и сами догадываетесь, детской чистоты и невинности.

— Послушай, Саша! — прошипел он. — Если ты думаешь, что мы с Ванцовым — пара законченных идиотов, которые подняли панику просто так, то…

— О нет, сэр! — пролепетала я. — Как можно! Вы доблестные рыцари, и образование ваше превосходно. Кто лучше вас умеет владеть мечом и боевым томагавком? Поэтому я нисколько не сомневаюсь в ваших достоинствах, как умственных, так и физических!

Хотя на самом деле я думала, что они и есть пара идиотов.

— Так вот, — поморщившись, продолжал Лариков. — Чтобы у тебя не оставалось сомнений в нашей правоте, я могу показать тебе несколько фотографий. Но я этого делать не хочу. Чтобы ты жила спокойно и не шарахалась от каждой тени. Пойми, глупая ты девочка, что положение очень серьезно!

— А может быть, мне просто перекраситься? — лениво произнесла я, накручивая на пальчик локон. — Например, в сиреневый цвет… Юная Нина Хаген! Слушай, Ларчик, я тебе буду нравиться в таком прикиде?

— Сашка! — закричал он гневно.

— Ну, Андрей! Не могу я спокойно слушать этот бред по поводу грозящих мне опасностей! — закричала я в ответ. — Я же все-таки не девочка из закрытого пансиона! Неужели ты думаешь, что мне не справиться с каким-то там психом? Да и с чего вы так уверены, что он обратит на меня свое внимание? Может быть, его все-таки интересует сексапильный материальчик?

— Знаешь, я устал тебя убеждать, — сдержанно сказал мой босс. — Тебе придется все-таки поступать так, как этого хотим мы.

Возразить я не успела. В нашу дверь, как всегда, не вовремя позвонили.

Обычно дверь открываю я, но на сей раз Ларчик меня опередил.

Я лениво откинулась на спинку кресла, проворчав:

— Ну, что ж… Во всем, однако, есть свои плюсы. Буду вести себя как царица Савская, раз пошла такая музычка! Босс будет бегать по городу, высунув язык на плечо, открывать двери, как швейцар, а я, значит, перевоплощаюсь в Ниро Вульфа! Где мои орхидеи, в таком случае? Надо будет потребовать от Ларикова орхидеи!

Потребовать я их не успела, увы!

Мой босс вернулся в комнату с молодой дамой. А при посторонних я не могла вести себя неприлично. Иначе…

Иначе мама наверняка подвергла бы меня такому остракизму, что мало не показалось бы!

* * *

Вошедшую девицу я в свете своей новой роли окинула снисходительным взглядом. Получилось у меня это, видимо, неплохо, поскольку она стушевалась и покраснела.

— Добрый день, — пробормотала она, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.

— Здравствуйте, — с ярко выраженным чувством собственного достоинства кивнула я.

— Я… вчера звонила.

Девушка, кстати, была очень хорошенькая. Я бы даже назвала ее «прелестной», поскольку это слово как нельзя больше подходило к ее внешности.

Самыми привлекательными в ее личике были глаза. Такие по-детски наивные и распахнутые, как у куклы. Да в ней вообще было нечто кукольное, но это ее нисколько не портило, наоборот! Вообще-то я терпеть не могу этот тип — маленькая Барби. Но гостья скорее напоминала фарфоровую куклу начала века. Даже одета была примерно так же — длинная клетчатая юбка, ботиночки со шнуровкой и черная куртка из замши с беленькой опушкой. Ее головку с роскошными русыми кудрями украшала шляпка, такая же, как куртка, а на плече болталась маленькая сумочка.

Ресницы у нее были такие длиннющие, что мне показалось, что ей их просто тяжело носить. Я сразу начала испытывать комплекс неполноценности рядом с этой красоткой. Когда видишь перед собой сногсшибательную топ-модель, ты понимаешь, что она — плод усилий кучи косметологов и визажистов, и если они потрудятся так же усиленно и над тобой, может, получится даже лучше. Так что при лицезрении топ-модели особых комплексов не возникает. А вот когда ты видишь перед собой шедевр природы, становится немного не по себе.

Но я отвлекаюсь. Проще, наверное, коротко сообщить, что у нашей гостьи были огромные фиалковые глаза, обрамленные длинными ресницами, стройная фигурка, маленькие ручки и ножки, и вся она была воплощением изящества.

Поэтому Лариков навечно потерял дар речи.

— Я вчера звонила, и вы позволили мне прийти, — снова повторила девушка, и я отметила, что даже волнение и смущение ей к лицу.

Босс стоял, как столб, не спуская восхищенных глаз с девушки. Она окончательно растерялась и посмотрела на меня умоляющим взглядом.

— Я… — снова начала она.

— Андрей, — тихо, но вполне угрожающе произнесла я.

Он вздрогнул. Уставившись на меня недоумевающим взглядом, он быстро прочел в моих глазах: «Во-первых, перестань пялиться на девушку, как сексуальный маньяк, а во-вторых, кажется…»

— Тебе не кажется, что нас надо представить друг другу? — елейным голоском произнесла я.

— Да, конечно, — очнулся немедленно этот остолоп. — Это Александра. А это…

Он обернулся к девушке.

— Меня зовут Ритой, — улыбнулась она.

— Очень приятно, только не стойте так, теребя ремешок сумки! — попросила я. — Вот стул, который не упадет, вот стол, и скоро господин Лариков изобразит нам кофе, дабы было легче беседовать. Ах да… Вот еще пепельница и сигареты, если вы курите.

— Я не курю, — покачала она головой. — И еще я не пью кофе. Лучше простой воды. Если честно, я ужасно волнуюсь! Я никогда еще не обращалась за помощью к детективам и совсем не знаю, что сказать и как себя вести!

Выпалив все это, она села и выдохнула с облегчением.

— Я думаю, никакой особой формы поведения с детективами еще не придумали, — сообщила я. — Или до нас еще не дошло это новшество? Могу вам помочь только перечислением табу. То есть что нельзя делать с детективами. Их нельзя бить по голове, поскольку у них это слабое место, нельзя ломать им ноги, поскольку тогда детектив не может бегать по городу с высунутым языком за вашим неверным супругом, и, самое главное, — никогда, вы слышите, никогда не выходите за детектива замуж! Потому что он тут же начнет вас в чем-нибудь подозревать!

Последняя фраза предназначалась для моего босса, который явно начал вынашивать коварные матримониальные планы относительно прелестницы Риты.

Он мгновенно все понял, хмыкнул и удалился на некоторое время, чтобы вернуться с кофе и стаканом воды для Риты.

— Теперь, когда вы знаете, как надо себя с нами вести, поскольку Александра Сергеевна изложила вам это так четко и ясно, — со сладенькой улыбкой сказал Ларчик, — можно перейти к вашей проблеме.

Она глотнула воды и тихо спросила:

— А вы не будете смеяться?

— О, мы тут все время только и делаем, что смеемся над клиентами! — сказала я. — Просто умираем от смеха! Особенно этим страдает Андрей Петрович. Он как начнет смеяться, так не может остановиться! Приходится хлопать его по спине и отпаивать водой… Вообще, Рита, я бы на вашем месте была с ним осторожна.

— Почему? — удивилась она.

— Видите того мужчину на стене?

Я показала на «монстрилу».

— Да, — с ужасом оглядела Рита эту физиономию.

— Это мой жених, — сообщила я. — Лариков решил так наказать меня за неповиновение. Выдаст замуж за этого типа — и моя жизнь превратится в кошмар! Он даже вывесил его здесь специально для моего устрашения! Ну, ладно. Не будем о грустном. Давайте-ка лучше поговорим о том, что заставило вас к нам прийти.

— Я где-то видела этого человека, — вдруг сказала Рита, продолжая рассматривать моего «жениха». — Или мне кажется? Наверное, просто показалось. У него типичное лицо. А моя проблема…

Она вздохнула.

— В общем-то, она не моя. Но, наверное, надо все по порядку рассказать, да?

— Желательно, — согласились мы.

Кстати, даже мой сеанс остроумия Лариков не комментировал. Интересно, получится у меня его разозлить и оставить меня в покое, или он теперь до конца моих дней будет меня конвоировать?

* * *

— Ладно. Значит, по порядку…

Она задумчиво посмотрела в окно. Потом повертела в руках стакан и совсем тихонечко попросила:

— Только вы все-таки не смейтесь, хорошо?

— Да не будем мы смеяться, — заверила я ее. — Мы вовремя сдержим приступы хохота.

Она фыркнула.

— Тогда я постараюсь все рассказать попонятнее. Хотя как эту идиотскую ситуацию изложить понятнее… Настолько это все по-кретински выглядит!

Она почему-то рассерженно посмотрела на нашего «монстрилу», как будто именно он виноват в ее глупом положении.

— Я работаю в театре, — сообщила она нам без всякого перехода. — Театр у нас довольно необычный, но выбирать особо было не из чего. Вот и приходится работать именно там.

— То есть вам ваша работа не нравится?

— Нравится, — пожала она плечами. — Правда, немного странно там все трактуется. Как-то шиворот-навыворот. Вот сейчас у нас «Чайка», так наш Донатовский почему-то преподносит Чехова, как Сартра. Просто экзистенциалист какой-то, а не Антон Палыч! Повсюду запах смерти и извращений! Ну, да оставим это! Иногда мне кажется, что то, что сейчас происходит с Лизой, — результат ее плодотворного общения с Донатовским. Она зациклилась на некой таинственной проблеме.

— Постойте, кто у нас Донатовский? И кто такая Лиза? Надеюсь, что Германа и старушек-графинь у нас не появится?

— Донатовский — наш режиссер. Лиза — моя подруга. Собственно, я к вам из-за нее и пришла. А старушки у нас только билетики отрывают и программки продают. Может быть, среди них и есть графини, но это не бросается в глаза…

Она нервно теребила в пальцах платок и кусала губы.

— Боже, как стыдно! — вдруг прошептала она. — Но другого выхода у меня просто нет! Послушайте, это правда, что вы можете следить за людьми?

 

Глава 3

Мы с Ларчиком переглянулись. Нас этот вопрос немного позабавил, но я больше не рискнула вставлять в разговор неуместные шутки.

— То есть как это — следить? — спросил осторожно Лариков.

— Я очень много читала про частных детективов, — произнесла смущенная «куколка». — Понимаете, мне нужно, чтобы вы немного последили за Лизой.

— Та-ак… — протянул Ларчик. Я предпочитала по-прежнему молчать.

— Вы не бойтесь, я вам заплачу! — горячо заверила нас Рита. — У меня есть деньги, и я думаю, чтобы понять, что там происходит, много времени не потребуется!

— А почему вдруг вам пришло в голову следить за вашей подругой? — спросил Ларчик.

Она молчала.

— Понимаете, Рита, это ведь очень странно выглядит. Вы приходите к нам и предлагаете этакую работу…

— Я сейчас попробую вам все объяснить… Только, бога ради, не думайте, что я в чем-то ее подозреваю, — нет! Лиза очень славный человечек. По крайней мере, была таковой до…

Она снова замялась.

— До того, как? — спросил Лариков.

— До того, как ее зомбировали, — едва слышно проговорила Рита. — Только вы не думайте, что я говорю в буквальном смысле, хотя это очень похоже на вудуизм. Лиза осталась Лизой, и в то же время в ней произошла какая-то внутренняя перемена. Как будто в нее подселили еще кого-то, и теперь она только и занята тем, что пытается примирить себя прежнюю с настоящей.

— Рита, — наконец подала я голос. — А вам не кажется, что мы вам тут не помощники? Может быть, по проблемам психики все-таки логичнее было бы обратиться к психоаналитику?

— Дело не в психике, — упрямо заявила Рита. — И психоаналитик тут не сможет ничем помочь… Понимаете, мне кажется…

Она снова замолчала, долго разглядывала узор на моей чашке, а потом вдруг отчаянно выпалила:

— Мне кажется, что они замыслили убийство или еще какое-то преступление! А остановить я это не могу, потому что пока у меня только одни предположения! Пожалуйста, помогите мне! Я так устала от всей этой дребедени, что вряд ли смогу вам описать свое состояние!

И она так безнадежно посмотрела на нас с Ларчиком, что мы только плечами пожали.

— Для начала все-таки расскажите, в чем вы подозреваете вашу подругу, — вздохнул Ларчик. — А уж потом мы с Александрой Сергеевной будем думать…

* * *

— Наш театр существует недавно, — начала свой рассказ Рита. — То есть сначала он был непрофессиональным. Поэтому большинство актеров у нас люди без специального образования. Фактически только четверо имеют театральную школу за плечами — сам Донатовский, Лиза, я и Федор. Наверное, поэтому у нас не всегда все получается согласно театральным канонам, но это ведь сейчас в моде… Так вот, мы с Лизой были знакомы еще с училища. Поэтому я так обеспокоена переменами, происшедшими с ней. Остальные этого как-то не замечают. Даже Федор… Он считает, что я просто сошла с ума, но это не так!

— А как он называется, ваш театр?

— «Анаконда», — едва слышно выговорила Рита.

— О боже! — произнесла я.

— Вам это название кажется странным, да?

— Нет, что вы… Сейчас как только театры не называют! Да хоть «Моргом», хоть «Коброй», хоть «Анакондой». Можно еще «Калигулой», например. Или «Синей Бородой». Наверное, в этом проявляется отражение всеобщего безумия…

— Наверное, — с легким вздохом согласилась Рита. — Но наш театр совсем не отражение. Он воплощение безумия… Но я об этом уже, кажется, говорила? Ладно, начнем все-таки по порядку… Значит, в один прекрасный день мы с Лизой пришли в этот самый театр, потому что нам некуда было больше идти. Из города ни она, ни я уезжать не хотели, играть в ТЮЗе зайчиков тоже желания не было, а чтобы попасть в Драму, надо так извернуться, но на сие мы просто были не способны! Да мы и в то, что нас в эту «Анаконду» возьмут, слабо верили… Правда, человек, который нам посоветовал попытать там счастья, сказал, что в ней так много платят, как нигде, и этот фактор, что греха таить, был решающим в выборе…

— А кто вам посоветовал туда идти? — спросила я.

— Лизина сестра, — ответила Рита.

— Она тоже актриса?

— В некотором роде… Да, наверное, ее можно так назвать.

— Почему? Уточните, пожалуйста!

— Видите ли, — покраснела Рита. — Валера работает в пип-шоу.

— В чем? — не поняла я.

— В стриптизе, — еще тише сказала Рита. — Так что я не знаю, считается ли это актерской работой или нет. Наверное, все-таки да. Потому что это ведь тоже искусство!

— И что самое примечательное, доступное далеко не каждой женщине, — не удержавшись, проворчала я.

Она снова не уловила моей иронии или сделала вид, что не уловила?

— Да, именно Валера нас туда и устроила! Потому что у нее с Донатовским были довольно близкие отношения, вот так мы там и оказались.

— А что же она сама? — поинтересовалась я. — Если у нее с господином Донатовским были такие чудесные отношения, почему она работала стриптизершей, а не подалась в эту вашу «Анаконду»?

— Не знаю, — пожала она плечами, несколько растерявшись. — Я никогда об этом не думала… Может быть, потому, что у нее никогда не было особенного актерского таланта? Она любит музыку, танец… Да нет, ей просто было бы скучно в «Анаконде»!

— То есть, как я поняла, вы с самого начала благодаря этой Валерии оказались в привилегированном положении?

— Пожалуй, это можно отнести только к Лизе, — сказала Рита. — Но, я думаю, дело было не в Валере. Дело было в отношении к ней Донатовского.

— То есть между ними близкие отношения?

— Как? — не поняла меня Рита.

— Ну, они любовники, или…

— Нет, что вы! У Донатовского совершенно другое отношение к Лизе! Если сама она и хочет подобных отношений с Константином Геннадьевичем, то он слишком занят театром! Он помешан на театре, понимаете? И к тому же для него самое страшное — это банальность и пошлость!

Ох, кажется, он меня заинтриговал, этот тип! Назвать театр змеиным именем и не любить банальность — это, конечно, качества интересного человека!

И я сразу представила себе этакого самодовольного типа, вальяжного, как большой диван, и высокомерного, как напольная ваза!

Терпеть не могу такой тип людей!

Наверняка у него похотливый взгляд, очки и белое кашне! И черная шляпища с полями, как у сомбреро…

— Сначала все было нормально. Мы тогда ставили «В ожидании Годо». Вы, наверное, не знаете этой пьесы?

Я сделала глубокий вдох.

Ну, почему все эти богемные дамочки всегда почитают меня за идиотку?

— Мне больше нравится «Лысая певица», — улыбнулась я. — А если говорить серьезно, я вообще не люблю ни Беккета, ни Ионеско. Может быть, это кому-то нравится, я не спорю, поскольку это полный кретинизм — спорить о вкусах, но мне как-то понятнее Стоппард. Но я человек не типичный, — например, мне ужасно не понравился «Гамлет» в постановке Питера Штайна! Весь мир кричал в порыве восторга, а я, что называется, скептически молчала. Может быть, я ужасно старомодна?

Она окинула меня удивленным взглядом.

— Нет, — покачала она головой. — Я бы этого не сказала… Вы, наверное, любите больше Шекспира, да?

— Больше кого? Шекспира можно просто любить и признать, что он — больше всех, — произнесла я. — Ну, да не будем тревожить покой великих теней. Вернемся к вашим «баранам». Что такое произошло с вашей подругой и вызвало у вас такую тревогу, что вы пришли сюда?

— Она… Ладно, сейчас я вам лучше покажу две фотографии…

Она полезла в сумочку и достала два фотоснимка.

— Вот, видите, — сказала Рита, выкладывая их перед нами на стол. — Только я потом скажу вам, сколько времени прошло между первым снимком и вторым, ладно?

Я присвистнула.

На первом снимке совсем молоденькая, хорошенькая девушка с рыжими кудряшками смотрела таким ясным, детским и смеющимся взором, что при взгляде на второй у меня все внутри похолодело. Потому что на нем была та же самая особа, только… Как бы это сказать?

Она будто постарела лет на двадцать. Черты лица заострились, волосы теперь стали прямыми и темными, а в глазах была пустота и такая беспросветная грусть, что я невольно охнула.

— Боже!

— Вы поняли? — тихо спросила Рита. — А разница между снимками — ровно полгода. Полгода, представляете?

* * *

Конечно, можно предположить, что эта девочка смертельно больна. Можно подумать, что у нее патологически не сложилась личная жизнь.

Наконец, можно заподозрить ее в злоупотреблении алкоголем и наркотиками.

— Она не баловалась шприцем? — поинтересовалась я.

— Нет, — покачала головой Рита. — Я про это не знаю. Может быть, но мне все-таки кажется, что нет.

Та-а-к…

— А каких-то крупных неприятностей у нее не было?

— Да что вы! Лиза — самая талантливая в театре! К тому же она, как и Донатовский, предана театру так, что все остальное для нее ничего не значит!

— А болезни? Может быть, она была чем-то больна?

— Нет, это я могу сказать вам наверняка! Потому что моя мама делала полное обследование Лизы у себя в клинике… Моя мама — врач.

— А вы не пытались поговорить с ней откровенно?

— Пыталась, — развела она руками. — Может быть, вам это лучше удастся? О боже! Ну, почему мы говорим о Лизе, как будто ее вообще уже нет?!

А и правда…

— Так что вы от нас хотите?

— Последите за ней незаметно, — попросила она. — Понимаете, я уверена, что она вляпалась в какую-то темную историю, про которую просто предпочитает не говорить… И я боюсь за нее.

— Рита, и все-таки я не могу понять, почему вы так относитесь к своей подруге? Даже готовы выложить круглую сумму… Вы что, так ее любите?

— У меня просто одна-единственная подруга, — произнесла Рита. — Одна. Которая всегда была рядом со мной. У меня, например, никогда не было сестры. И…

Она опять замолчала, но потом решительно посмотрела мне в глаза, перевела взгляд на Ларикова и сказала:

— Она спасла мне когда-то жизнь. Бросилась вытаскивать меня из воды, плавая не намного лучше, чем я. Я не могу этого забыть… У нее никого нет, кроме меня. Валера… В принципе, Валера уже давно живет своей жизнью. Ее никогда особенно не занимали Лизины проблемы. Родители? Вы бы их видели! Их волнует только телевизор и личная жизнь соседей. Так что, получается, Лиза нужна только мне. И я заплачу вам любые деньги, если вы мне поможете.

Я не могла понять, как мне следует относиться к этой странной девушке.

Переглянувшись с Лариковым, я поняла, что он точно так же находится в недоумении, как и я.

«Что будем делать?» — спросила я его взглядом. Он пожал плечами.

Рита посмотрела на нас и истолковала жест Ларчика по-своему.

— Ладно, простите меня за то, что вас побеспокоила…

Она поднялась и направилась к двери.

— Постойте, — остановила я ее. — Мы… Давайте так — мы подумаем, а потом я вам перезвоню. Хорошо? Или вы мне. Вечером. Пойдет?

Она посмотрела на меня с такой щенячей благодарностью, что я могла бы дать ответ уже сейчас, — в конце концов, может быть, куда лучше следить за молоденькой актрисой, чем за чьей-то-там любовницей?

— Спасибо, — пролепетала Рита и чмокнула меня в щеку.

— А я-то думала, что младше меня в этом детсаду детишек нет, — проворчала я, провожая взглядом ее хрупкую фигурку.

 

Глава 4

— Ну, и что ты по этому поводу думаешь, Андрей? — поинтересовалась я спустя некоторое время.

Он пожал плечами.

— Глубокомысленный жест, — рассмеялась я. — Ситуация странная, тебе не кажется?

— Кажется, — согласился он. — Но вот в чем дело, Саша… По крайней мере, в этом ведь нет ничего предосудительного.

— Как это нет? — возмутилась я. — Ты веришь этой хорошенькой девице, что она только обеспокоена состоянием подруги и не замышляет ничего дурного? Например, эти самые Лиза — Рита — Донатовский составляют банальный любовный треугольник, и Рита решила воспользоваться нашими услугами, чтобы доказать Лизину порочность, например. Мы следим, делаем фотографии, а потом Рита выкладывает их перед господином Донатовским…

— Ерунда, — фыркнул Лариков. — Насколько мне известно, театральную братию удивить чем-то трудно. Они к пороку привыкшие…

— В любом правиле бывают исключения, — парировала я. — Не то чтобы я заступаюсь за Донатовского — я его совсем не знаю, просто объясняю тебе, почему мне вся эта ситуация кажется ненормальной и подозрительной…

— Наше дело маленькое, — ответил босс. — Помочь клиенту и порадоваться, что дело, в общем-то, не особенно связано с риском. К тому же, судя по ее виду, она вряд ли располагает большими средствами, и вся наша работа — занятие на день, не больше. Зато будут деньги.

— Ты циник, — возмутилась я. — А если наша очаровательная Рита — чудовище?

— О господи! — возвел глаза к небесам Ларчик. — Сашка, ты, ей-богу, потрясаешь своей склонностью все драматизировать-романтизировать! Давай-ка успокоимся и вспомним старенькую пословицу — утро вечера мудренее! В конце концов, начнем работать, и все немного прояснится!

— Я хочу сразу попросить тебя об одной вещи, — сказала я. — Если я, предположим, обнаружу, что Рита ведет грязную игру, то верну ей деньги и не стану в этом участвовать.

— Александра!

— Ларчик! Я не могу идти против своих убеждений!

— Тогда ты никогда не сможешь вырасти в приличного детектива, — развел он руками. — Я сто раз говорил тебе, что большинство сыщиков — беспринципны…

— Я просто останусь в меньшинстве, — улыбнулась я ему. — Тем более что ты-то тоже пребываешь в том же самом меньшинстве!

Он рассмеялся.

— У тебя это получилось немного двусмысленно…

— Каждый судит по себе, — парировала я.

— Не хами начальству.

— Знаешь, ничего не могу с собой иногда поделать! — вздохнула я. — Огорчает такая черта моего характера несказанно, но… Увы! Нахамить начальству так приятно…

— Так как поступим с нашими барышнями?

— Андрей, я могу взять их на себя. Но ты же сам меня не выпускаешь на улицу в связи с осадным положением!

— Можно работать вдвоем, — предложил он.

— А не много ли чести одной красавице с фиалковыми глазами? — хмыкнула я. — Как бы у нее не началась мания величия… Проблема выеденного яйца не стоит. И насколько мне известно, вы сейчас с Ванцовым заняты более важными делами…

— Ладно, придумаем что-нибудь, — сказал он. — В конце концов, Ванцов сам может управиться…

— Кстати, как там дела?

— Глухо, — развел он руками. — Столько народу подняли на ноги, а паренек наш будто в тумане тает. Девицы пропадают, потом находятся — лучше бы и не находились! Тот фоторобот, который чудом удалось составить по показаниям одной, — нет, Сашка, ты только подумай! Всего одной свидетельницы! Да и той не знаешь, как верить, потому что это пьяная бомжовка! Кошмар, честное слово! Так что пока не случится чуда и мы все-таки общими усилиями эту сволочь не обнаружим, тебе придется терпеть мое постоянное присутствие!

Я вздохнула. Меня это, в общем-то, не очень беспокоило, его присутствие, если честно. Спокойнее было — вот только я чувствовала себя маленькой и беззащитной, и меня это немножко раздражало.

Хотя, если вы думаете, что я совершенно не боюсь маньяков, вы ошибаетесь!

Еще как боюсь…

* * *

Вечера, которые удается провести дома так, чтобы не заявиться в одиннадцать ночи, еле стоя на ногах от усталости и с единственным желанием — доползти до кровати и рухнуть, у меня бывают редко. Может, поэтому и воспринимаются как праздники. Можно с шести до одиннадцати предаваться своим делам: читать, смотреть фильмы или просто блаженно валяться на кровати, изучая потолок и ни о чем не думая!

Мамы дома не было. Я сварила кофе, даже радуясь, что никто не будет считать, какую чашку по счету я выпиваю.

Потом включила магнитофон. Пенс подарил мне «Ночи Блэкмора». Совершенно потрясающая музыка — баллады четырнадцатого века, с акустической гитарой и хрупким женским вокалом.

Я закрыла глаза и предавалась любимому занятию — то бишь «мечтаниям бесплодным».

Уж не знаю, какой кретин придумал, что мечты — занятие для бездельников. Ну, конечно, вот сейчас займусь общественно полезным трудом на радость обществу, которому, может быть, просто не хватает фантазии?

Или всех все в жизни устраивает?

Меня вот не устраивает то, что я родилась не в своем веке. Мой век — четырнадцатый. И уж раз так получилось, что я оказалась в двадцать первом, могу я хотя бы помечтать о «своем времени»?

В общем, я представляла себя рыжеволосой ирландочкой, ожидающей рыцаря (нетрудно догадаться, кто был моим рыцарем, но для недогадливых поясню, что это был Пенс). Только в данный момент Пенс рыскал по свету в поисках Грааля, а я, бедняжка, томилась в одиночестве.

Томилась я красиво, как и подобает прекрасной и юной ирландке, предварительно перевоплотив в воображении моего попугая в диковинную колибри. Попугай с этим соглашаться не собирался и громко орал, иногда перекрывая музыку.

Но в самый прекрасный момент, когда вот-вот мой рыцарь должен был явиться на пороге, в дверь позвонили.

Мама без ключей не ходила, поэтому это мог быть только мой «рыцарь» в современном своем обличье.

Открыв дверь, я со вздохом поняла, как ошиблась.

Эльвира влетела, как ветер.

— Сашка, детка, я вернулась! В этих Эмиратах такая буза… Конечно, поэтому я и не польстилась на шейхов и магнатов… Они попросту свели бы меня с ума. Представь себе, все жирнющие, а губы, как силиконовые! Просто ужас, а не мужики… Ой, кофе!

— Сначала сними шапку, а потом получишь кофе, — сказала я.

— Вот уж и нетушки, — хитро улыбнулась моя подруга. — Под шапочкой у нас «сюрпрайз», я хочу сполна насладиться эффектом!

Она тут же переключилась на Пафнутия, бросившись к нему.

— Пафничка красивый! Эльвира так скучала по Пафни! — сюсюкала она со сразу подобревшим попугаем. Теперь он перестал орать и внимательно слушал комплименты, удовлетворенно наклонив головку.

Потом она, слава богу, успокоилась. И, окинув меня торжественным взором, сказала:

— Ну, вот, Данич! Смотри и падай со стула в немом восхищении!

С этими словами она стянула с себя шапку. И я в самом деле застыла с открытым ртом.

Вместо ее смоляных кудрей… О ноу!

Теперь по спине Эльвиры струился водопад рыжих кудрей!

* * *

Вот теперь я поняла, что испытывали Лариков с Ванцовым!

Впору было немедленно перекрашивать эту глупышку назад, в черный цвет…

Или начать ходить уж всем вместе, как на демонстрации.

— О боже, — выдохнула я. — Зачем ты это сделала?

Она недоуменно вытаращилась на меня и сказала:

— Потому что нормальная женщина в момент депрессии должна быстренько менять свою внешность. Я прочла это в женском журнале.

— Вот уж нашла, где искать советы! — фыркнула я.

— А где мне их искать? — поинтересовалась моя подруга, которая, сама того не ведая, только что распростилась со спокойной жизнью, превратившись в потенциальную жертву маньяка. — У твоего Вийона, что ли?

— Элька, твой поступок был самым несвоевременным, — сказала я. — Давай перекрасимся!

— Вот уж никогда не думала, что ты такая занудная вредина, — фыркнула Эльвира. — Значит, только тебе можно быть рыжей, а остальным нет?

— В свете последних уголовных хроник вообще никому нежелательно быть таковыми, — вздохнула я. — Ты что, не смотришь телевизор?

— Вот уж чего я там не смотрю, так это новости, рекламу и уголовную хронику, — сообщила мне Эльвира. — Потому что в рекламе все с глупыми глазами, а в новостях и этой твоей хронике — со страшными. Правда, последнее время они и в рекламе пытаются испугать насмерть… Как в этой жуткой порнухе про дозиметры! Такой загробный голос — вы не знаете, в какой квартире живете, вы не знаете, какие фрукты вы едите… Купите наш дозиметр, чтобы все это знать! А куда я денусь из своей радиоактивной квартиры? Мне что, веселее, что ли, станет жить, когда я все узнаю?

— Умножающий знание умножает скорбь, — вздохнув, согласилась я.

— Так что я не знаю, почему нормальной женщине нельзя перекраситься в рыжий цвет и почему я должна узнать об этом из криминальной хроники… Это что, теперь преследуется законом?

— Да нет, — сказала я.

— Тогда объясняй! А то ты сказала «а», а остальное я должна додумывать собственными силами. У меня после поисков удачной партии их совсем не осталось!

— А если ты напугаешься?

— Я?!

Она даже подпрыгнула от возмущения.

— Данич, ты меня за несколько мгновений нашего общения уже умудрилась столько раз обидеть, что я тебя, кажется, сейчас стукну по твоей чересчур умной башке! Как же тебе не стыдно, кикимора ты болотная?

— Предположим, тебе просто не идет рыжий цвет, — наврала я.

Рыжие волосы шли Эльвире куда больше, чем мне.

— Сейчас прольется чья-то кровь, — мрачно и многообещающе ухмыльнулась Эльвира. — Сдается мне, это будет именно твоя кровь, детка…

Пропустив угрозу мимо ушей, я задумалась, как бы ей преподнести всю эту смурь под удобоваримым соусом. Чтобы она не напугалась до смерти, но и не хмыкнула пренебрежительно.

Зная свою подругу, я могла ожидать как первой реакции, так и второй.

— Ну, ладно, слушай, если тебе так это интересно, — вздохнула я.

— Да это мне неинтересно, просто аргументируй свое негативное отношение к моему новому цвету волос! Может, ты боишься, что теперь Пенс прельстится моей красотой?

— Господи, Элька! При чем тут вообще Пенс?! Дело не в Пенсе.

Я вздохнула, оглядев ее с сожалением.

— Дело в этом чертовом маньяке, — решительно выпалила я.

* * *

— Боже ты мой! — сказала Эльвира, закатывая глаза, когда я описала ей все зверства и кошмары. — Знаешь, Сашка, чего вам всем отчаянно не хватает?

— Кому вам?

— Тем, кто связан с преступными элементами. Вам не хватает свободы дыхания. Вы погрязли в мутной луже и ни о чем другом просто думать не в состоянии. Она встала. Гордо тряхнула своими волосами и сообщила:

— Могу тебе сказать, что теперь-то я уж точно и не подумаю перекрашиваться…

— Элька! — вскричала я. — Ты что, не поняла ничего?

— Почему же? Поняла! Но ни один маниакальный придурок не смеет меня запугивать! Я делаю то, что хочу, я живу так, как хочу, а на этого урода… Сашка, прекрати смотреть на меня такими нудными глазами! Тебе-то уж это точно не идет! Пошло бы твоему Ларикову или Ванцову, но не тебе!

— Ты просто не видела фотографии, — вздохнула я.

— Может быть, — кивнула она. — Но за меня ты можешь не беспокоиться, я справлюсь…

Дверь хлопнула.

— Тихо, это мама! — сказала я.

— О чем это вы тут секретничаете? — поинтересовалась мама, возникая на пороге. Из-за ее спины выросла фигура Пенса. Что-то мой рыцарь так сегодня запоздал?

Он поставил тяжеленные сумки и, подойдя, чмокнул нас с Эльвирой по очереди в щеки.

— Тебе идет, — бросил он Эльвире.

— Так о чем тут шли тайные беседы? — не отставала мама.

— Да так, — поморщилась Эльвира. — О маньяках разных там… О чем еще могут говорить молоденькие девицы?

* * *

Вечер пролетел незаметно. Так было жалко ложиться спать, потому что ведь не знаешь, когда тебе еще улыбнется такое счастье — свободный вечерок!

Однако время уже неумолимо близилось к ночи.

— Сережка, проводишь Эльвиру? — попросила я.

Эльвира едва заметно усмехнулась.

— Мы же договорились, Данич!

— А что такого? — возмутилась мама. — Саша права, нечего разгуливать одной по ночам!

— Кстати, я завтра свободен, — сказал мой покорный друг. — Так что, если я тебе буду нужен…

Я задумалась.

— Знаешь, Сережка, пожалуй, да… Все, правда, зависит от Ларикова. Но есть одно дело, и мне не обойтись там без твоей помощи.

— Могла бы меня взять с собой, — пробормотала Эльвира. — Вредная ты, Данич!

— Ага, — кивнула я. — Вот вдвоем мы с тобой точно привлечем внимание этого дурацкого маньяка!

— И поймаем его, — меланхолично протянула Эльвира.

— Скорее он нас, — скептически усмехнулась я.

— Так завтра я прихожу к тебе с утра? — уточнил Пенс.

— Давай, — кивнула я.

Они ушли, мы остались с мамой одни.

— До чего у нас с тобой мало времени для общения! — сказала я.

— Поэтому нам и бывает хорошо, — философски заметила мама, разливая чай.

И в этот момент, конечно, начал трезвонить вредный до безобразия телефон.

— Ну почему он всегда вторгается в нашу жизнь? — простонала я.

Подняв трубку, я услышала голос Ларикова:

— Сашенька?

— Ну, конечно, — ответила я. — Кто тут еще может быть?

— Сашенька, только что звонила Рита.

— Она одумалась?

— Нет, Саша. Все куда серьезнее. Лиза найдена убитой. Так что…

О черт!

Договаривать было уже не нужно.

Вот так всегда — безобидное на первый взгляд дело оказывается сундуком с потайным дном!

 

Глава 5

Утро выдалось хмурым. Как будто ему передалось мое отвратительное настроение, и оно выключило солнце и напустило тумана.

— Без кофе не обойтись, — проворчала я.

Единственное желание, которое появляется в этакую смурь, — снова заснуть и уж не просыпаться, пока небесная канцелярия не соблаговолит наладить погоду.

Конечно, так бы я и сделала, ей-богу, с огромным удовольствием. Вот только позвоню Ларикову, скажу, что смертельно заболела. Да и звонить-то не нужно — я вчера забыла ему сказать, что сегодня меня собирается охранять Пенс, а из этого вытекает, что скоро он тут объявится. Можно вообще не подниматься с кровати, старательно изображая недомогание.

Интересно, а почему повышенная сонливость не считается болезнью? В конце концов, могла ведь меня укусить муха цеце.

В дверь позвонили. Мама прокричала в коридоре свое радостное «иду», а я загадала — если это Пенс, то я встану. И день сегодня получится хорошим. А если это Лариков, тогда все равно удачи не дождаться, и я старательно кашляю, чихаю и произвожу впечатление больной девочки.

— Сашенька, мальчики пришли!

О черт!

— Оба? — спросила я.

— Оба. И Сережа, и Андрей. Ты поднимаешься?

Да уж… Нестыковочка… Про то, что они придут вдвоем, я и не подумала.

— А кто из них вошел первым? — сделала я последнюю попытку предугадать свою сегодняшнюю судьбу.

— Саша, я не помню. Что ты за глупые вопросы задаешь? Вставай, ленивица, а то оба кавалера убегут!

«Да хоть бы и убежали, — подумала я. — Я бы еще немного поспала!»

— Ладно, — пообещала я. — Сейчас выйду.

Мама исчезла.

Поднявшись с кровати, я удивленно отметила, что мир не так уж и плох, как показалось вначале. Поскольку из кухни доносился такой кофейный аромат, что сомнений не оставалось — за дело взялся Андрюшенька, а кофе у него получался отменный!

Поэтому все остальные движения мои были быстрыми и энергичными. И уже через пять минут я стояла перед ними свежая и умытая, весело улыбаясь.

Спать мне больше совершенно не хотелось.

— Привет, — сказала я, садясь за столик. — Ларчик, радость моя! Может быть, нам надо подумать о кафе? Такое ма-аленькое, уютное кафе, где подают кофе с круассанами. Ты будешь варить кофе, а я буду приветливо улыбаться нашим посетителям. И никаких преступлений, никакой беготни…

— Если только не вздумают нас ограбить, — хмыкнул Лариков.

Мама выставила передо мной ежедневную порцию апельсинового сока.

После него жизнь стала еще легче и приятнее.

— А я-то хотела выпросить сегодня у тебя выходной, — призналась я Ларикову.

— Да, может быть, так и получится, — ответил босс. — Потому как дело-то наше обломалось.

— То есть как? — вскинула я на него удивленные глаза.

— Понимаешь, Саш, я тебе вчера не сказал. Но по всем приметам Лиза стала тоже жертвой этого маниакального урода. Так что…

Он развел руками.

— Считай, что сегодняшний выходной у тебя в кармане!

* * *

Что-то не появилось у меня в душе ликования…

— Подожди-ка, — сказала я. — Нас отодвинули, что ли? Наша Рита отказалась от услуг?

— Нет! Рита как раз ужасно огорчена, но что мы можем поделать? Почерк-то один к одному — а это дело прокуратуры.

— Ну, мы не помешали бы, — не унималась я. — Ларчик! Вспомни ты, наконец, что Рита как раз заметила в Лизином поведении очень сильную перемену!

— Ну, и что?

— Как это что? А если она вдруг узнала, что кто-то из ее знакомых и есть наш загадочный «потрошитель»?

— Сашка! Тебя опять понесло, да? Разухабистые фантазии и странные идеи начали выплескиваться из твоей головы?

— Андрей! А сколько раз в моих фантазиях оказывалось зерно истины?

— Это было элементарной случайностью. Так называемое совпадение…

О бог мой!

Я вздохнула.

— Не верю я в случайности, Ларчик!

— Это твоя проблема…

— Но мы же все-таки должны помочь следствию! Или как?

— Или как, — отрезал Лариков. — Пользуйся выходным и не отвлекай меня от глобального дела. Пенс, ты за эту девицу отвечаешь головой!

Он поднялся.

— Ладно, мне пора. В офисе меня не будет, ключи я забираю. Развлекайтесь тут по мере сил. Я позвоню…

С этими словами он очень невежливо, на мой взгляд, удалился.

— А Ларчик просто открывался, да не про нашу честь, — пробурчала я. — Вот мерзопакостный типус мне попался в боссы!

— Сашка, да что с тобой? — удивился Пенс. — Ты же только и делала, что мечтала отдохнуть! Наконец сбылась твоя мечта! Отдыхай… Я притащил тебе «Джо Блэка»! Ты же мечтала его посмотреть… Вот и посмотрим сегодня.

— И ты считаешь, что я смогу сконцентрировать свое внимание на этом самом Джо Блэке в то время, когда меня просто разрывает на части любопытство? — вскричала я. — А я думала, ты меня неплохо знаешь, Пенс!

— Хорошо, что ты предлагаешь? Мы же все равно его не можем удовлетворить, твое любопытство!

— Зато частично его сможет удовлетворить Рита, — мрачно объявила я. — Поэтому собирайся, Пенс. Раз уж у нас с тобой выходной, мы будем культурно развлекаться.

— И куда мы пойдем? — приуныл Пенс. — «Я поведу тебя в музей — сказала мне сестра». Так, что ли?

— В музей? Нет, это потом, — разбила я его надежды. — Первым делом мы пойдем в театр. Только сначала назначим там встречу одной маленькой симпатичной девице!

* * *

Вы не думайте, что Пенс так быстро согласился на предложенную мной авантюру!

Нет, он довольно честно взывал к моему здравому смыслу, рассказывал мне страсти-мордасти про маньяков, причем я искренне удивилась, откуда у него такие обширные познания. Куда больше, правда, меня удивила его словоохотливость, поскольку Пенс-то, насколько я его знала, а я знала его очень неплохо, был человеком молчаливым. Потом он описал ужасные картины кар, которым нас подвергнет пара «Ванцов — Лариков» за непослушание, но я все старательно пропустила мимо ушей.

Я преспокойно оделась и стояла в дверях, ожидая, когда он наконец перестанет разглагольствовать.

— Пошли, — бросила я ему. — Времени-то у нас в обрез.

— Я тебя не смог убедить, — горько констатировал он.

— Не смог, — подтвердила я. — Но ты очень старался. Поверь, я передам этим двум сатрапам, как ты стремился меня удержать от рискованных поступков! Они зачтут твое рвение и не покарают тебя так страшно, как меня! А теперь пошли. Рита нас уже ждет. И, кстати, она очень была рада моему звонку. Потому что ее, представь, одолевают точно те же сомнения, что и меня.

Он понял, что сопротивление бесполезно.

— Ладно, — махнул он рукой. — Пошли. Не могу же я бросить тебя без всякой защиты…

— Еще одно слово про «защиту», — сурово заявила я, — и я запущу в тебя графином! Слов нет, как мне надоели твои «устрашиловки»!

* * *

Доказать я пока ничего не могла — сама еще не знала, насколько права. Я не настолько еще вникла в ситуацию. Но мое «алтер эго» очень настойчиво говорило, что тут что-то не так.

Да и «первое эго» с этим соглашалось, хотя обычно они у меня только и делают, что спорят друг с другом.

— Ну, предположим, что это и, правда, маньяк, — говорило одно «эго» другому. — Хотя, если подумать как следует…

— Ага, — усмехалось второе. — Маньяк, как же. Ты веришь в такие простенькие совпадения?

— Ну а почему бы и нет?

— Тогда у нас получается опять же одна странность, — отвечало неунимающееся второе. — Почему эта самая Лиза так изменилась? Если призадуматься, изменилась-то она как раз в то время, когда наш маньяк начал нестандартно развлекаться на улицах! То есть опять получается, что она была с ним знакома? И даже пребывала в неплохих отношениях, иначе бы просто-напросто сдала его?

— Или очень сильно боялась.

Два моих «я» снова пришли, что называется, к консенсусу, что история получается темная и загадочная.

Так что пока мы шли к кафе, где нас должна была поджидать Рита, Пенс пребывал в осуждающем молчании, а я — в глубокой задумчивости.

* * *

Рита сидела в самом дальнем уголке кафе. Она была настолько погружена в собственные печальные мысли, что не сразу нас заметила.

— Добрый день, — сказала я, подходя к ней.

Хотя Рита вряд ли склонна была считать сегодняшний день добрым, она тем не менее сумела выдавить из себя приветливую улыбку.

— Здравствуйте, — кивнула она нам. — Я не ожидала, что вы захотите со мной обо всем этом говорить. Знаете, я так поняла, что они хотят свалить происшедшее на этого типа…

— И вы не верите в то, что это дело его рук.

— Не верю, — развела она руками. — Абсолютно.

— Но почему?

— Если бы не было гнетущей Лизу тайны, я бы поверила, — сказала она. — Но сейчас мне кажется, что все подстроено… Нет, Александра Сергеевна!

— Называйте меня Сашей, — попросила я. — Все-таки я еще не успела сформироваться в зрелую даму.

Она улыбнулась.

— Хорошо, Саша. Я поняла, что вы также хотите разобраться в этом, как и я?

— Еще не знаю, — честно призналась я. — Но меня точно так же одолевают сомнения в том, что происшедшее с вашей подругой — трагическая случайность. Правда, я допускаю вероятность знакомства Лизы с нашим «потрошителем»…

— Нет! — воскликнула она. — Этого не могло быть! Я знаю почти всех ее знакомых! И она… Неужели вы думаете, что Лиза могла бы иметь какие-то отношения с такой ужасной личностью? И я повторяю вам — у нас были общие друзья!

— Тем лучше, — сказала я. — Потому что мне тоже хотелось бы с ними познакомиться.

— Вы думаете, что это сделал кто-то из них?

— Если мы с вами отметаем вероятность того, что Лизина смерть — случайность, приходится думать именно так. Разве что у нее был некий знакомец, о котором вы все-таки не знали.

— Но тогда этого человека должен был все равно кто-то видеть с Лизой хотя бы однажды, — предположила Рита. — Он же не человек-невидимка, в самом деле!

— Вот именно, — кивнула я. — Но сначала расскажите мне о Лизе подробнее.

— Я попробую, — сказала она тихо. — Но раньше я думала, что знаю ее очень хорошо, а теперь…

Она махнула рукой.

— Теперь мне кажется, что я не знаю ее совсем. Как будто я была знакома с другим человеком… Или у нее было раздвоение личности. Так что, может быть, мне стоит познакомить вас с ее сестрой?

— С Валерой нам, конечно, придется познакомиться, — согласилась я. — И не спорю, что она может знать о Лизе больше, чем вы. Но это потом.

— Хорошо. Итак, Лиза… Господи, как подумаю, что ее больше нет!

Она передернулась.

— Это ужасно, Саша! Такой конец… Вам рассказал Андрей Петрович? Ее нашли в парке, руки связаны за спиной, во рту — кляп из ее же белья. Наша Лиза…

Она сжала губы, чтобы не расплакаться.

— Если бы я пришла к вам раньше, Саша, может быть, ничего этого не случилось. Поэтому я чувствую свою вину перед ней. Тем более что мне все последнее время казалось, что она должна погибнуть. Что они хотят ее убить…

— Рита, вы уже второй раз говорите «они хотят убить…». Кого вы подразумеваете под «они»?

— Всех, — подняла она на меня глаза. — И никого. Я не могу вам объяснить, почему у меня рождается эта фраза.

— У Лизы были конкретные враги?

— Да, — едва слышно проговорила она. — Были. И много. И самой первой в этом черном списке, пожалуй, займет место Валера.

* * *

— Постойте, Рита! Как это — Валера?! Это же ее сестра!

— Давайте я вам расскажу о Лизе с самого начала. То есть с того момента, как я с ними познакомилась. Потому что иначе вы не сможете понять их отношений. К тому же, когда я говорю, что Валера возглавляла список Лизиных врагов, это совсем не означает, что именно она убила ее! Наоборот, в ком я уверена на сто процентов, так это в ней! Просто их отношения были неровными. Валера ведь очень нервная особа, и она постоянно самоутверждается. Правда, у них есть общие враги. Но об этом — потом. Сначала все-таки Лиза…

Она задумалась, достала сигарету. Повертела ее в руках и засунула обратно в пачку.

— Мы поступили в театральное все вместе. Я, Лиза и Валера. Лиза и Валера — двойняшки, но они ужасно разные! Лиза — женственная, хрупкая, а Валера… Не зря же ее никто не называет Лерой. Она была резкая, угловатая и начисто лишена сексуальной привлекательности…

— ?!

— Ну, да… Все так и было. Но на третьем курсе что-то с ней произошло. Валера очень изменилась. Мы с Лизой подозревали, что она просто влюбилась, но скрывает предмет своей страсти, и мы оказались правы. Потому что однажды мы их видели. Он показался нам очень красивым мужчиной, но… Весь этот роман был обречен на полное Валерино фиаско. Он был в возрасте, и у него была семья. Банальная история. К тому же очень скоро он просто уехал из Тарасова. И Валерочка осталась одна… Правда, она уже обрела эту свою «женственность», которая теперь стала агрессивной. Мне даже некоторое время казалось, что она просто держит себя в руках, стараясь не показать, как сильно сломала ее жизнь. Но мужчин она теперь ненавидела. А Лиза жила в другом мире, у нее была масса поклонников, каждые полгода кто-то в нее страстно влюблялся, — в общем, нормальная, обычная жизнь хорошенькой девушки. Сама же она никого и ничего не любила — только театр. Нет, не буду вас обманывать — ей нравилось, что в нее влюбляются, она и сама периодически испытывала это, по ее выражению, «щенячье чувство», но серьезных отношений у нее ни с кем не возникало.

— А Донатовский?

— Да вы что, Саша? — округлила глаза Рита. — Никогда! Донатовский такой же «помешанный». Кроме того, он любит свою жену, и Лиза была для него не больше, чем талантливая актриса. Впрочем, в его устах это был лучший комплимент. Талантливая актриса… Про Лизины «романы» я вам не смогу ничего рассказать — увы… Лиза скрывала их так же тщательно, как и Валера. Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Нет, в последнее время Лиза ни с кем не была.

— А когда она так изменилась?

— Около полугода назад. Что тогда произошло, лучше спросить у Валеры. В тот вечер они были вместе. Ходили к родителям.

Она задумалась снова, стараясь припомнить тот день в деталях.

— Кстати, именно их родители и были «общими врагами», — сказала она. — Так что сначала я отнесла перемены, происшедшие с Лизой, именно на их счет. Но потом оказалось, что дело совсем не в этом. То есть в тот вечер они все там действительно перессорились, но это у них происходило постоянно. Родители ругаются с девочками, потом ругаются между собой, потом девочки собачатся… Милая семейка! Так что к делу это не относится. Но именно в тот вечер отношения между Валерой и Лизой дали трещину, которой уже не суждено быть склеенной… Но вот о причинах ссоры я не знаю. Опять же лучше поговорить с Валерой. Мне она ничего не скажет — я для нее всю жизнь только глупенькая пустышка, на которую не стоит обращать внимания.

— Я непременно это сделаю, — пообещала я. — Если вы мне поможете, Рита.

— Конечно, — кивнула она. — Я устрою вам это знакомство.

— И не только с Валерой.

— Да, я поняла.

* * *

Мы долго разговаривали. Не могу сказать, что наша пространная беседа пролила свет на происшедшее с Лизой, но все-таки я сумела кое-что понять.

Как в игрушечном калейдоскопе, разноцветные стекляшки вертятся перед глазами, а потом из них образуется картинка. Сейчас «стекляшки» еще хаотично двигались перед моим мысленным взором, но я все больше и больше погружалась в это их «броуновское движение», испытывая интерес, что же за «цветочек» из этого получится?

История была загадочной, не оставила меня равнодушной.

Судите сами — очень спокойная, веселая, радостная девушка двадцати двух лет от роду, идет на встречу с родственниками (пусть даже они там и собачатся, по Ритиному выражению!), и вдруг ее жизнь резко меняется! Она становится угрюмой, замкнутой, постоянно чего-то боится, перестает общаться с подругами и, как сказала Рита, производит впечатление «человека одержимого манией преследования»! Никто ничего не знает, хотя все видят, что с Лизой что-то не так. Более того, именно в тот вечер они насмерть поругались с сестрой, с которой, как я поняла, до этого их связывали достаточно близкие отношения. Если принять во внимание род занятий Валеры и предположить, что ссора произошла именно по этому поводу, то почему раньше это не беспокоило Лизу? Сама Валера тоже не объясняла, что случилось. А спустя некоторое время Лизу находят в парке задушенной! И в связи с тем, что у девушки были рыжеватые волосы, все радостно списывают это на маньяка!

— А вот мне все-таки кажется, что он тут ни при чем, — пробормотала я, глядя, как за окном все больше и больше сгущается туман. — Так что мне ужасно хочется поговорить с Валерой. И как можно скорее!

 

Глава 6

Мы шли по улице, растворяясь в тумане, и, когда наконец Рита остановилась и сказала: «Это здесь», — я не могла понять, какое отношение к театру имеет этот выплывавший из тумана бункер, куда более похожий на овощной склад или…

Ну да. На склеп.

— О-о, — высказала я вслух свое удивление.

— У Донатовского немного странное видение жизни. И такого ее проявления, как театр, — вздохнула Рита. — Но, если вы войдете внутрь, может быть, ваши ощущения изменятся…

Она потянула на себя тяжелую дверь, вполне достойную «театра-гробницы», и мы вошли.

Старушек с программками, непременный атрибут любого нормального театра, здесь заменил крутолобый амбал, который немедленно отреагировал на наше появление тяжелым и недовольно-вопросительным взглядом.

«Какого черта», — говорил этот взор.

— Вова, мы к Донатовскому, — сразу объяснила Рита, немного съежившись.

Похоже, громоздкий Вова был тут одной из самых уважаемых личностей!

— А это кто? — подозрительно посмотрел он на Пенса и меня. Наверное, мы не казались ему достойными доверия. Оно, конечно, и правильно…

— Это мои знакомые, — терпеливо пояснила Рита. — Может быть, мне удастся устроить их к нам.

Он осмотрел нас с Пенсом, и в его взгляде было нетрудно определить скепсис — поэтому в том, что нам тут «не обломится» и звездами данного театра мы не станем, сомнений не возникало. Однако, видно, он решил, что чашу позора нам нужно испить до дна, и великодушным жестом указал на ведущий в глубь здания коридор.

— Проходите.

Мы двинулись в указанном направлении.

«Чем дальше в театр, тем становится мрачнее», — отметила я про себя, с любопытством разглядывая стены, окрашенные в адское сочетание красного и черного, от чего сразу становилось ясно — ничего хорошего в будущем нам не дождаться.

Наконец Рита остановилась перед еще одной тяжеленной дверью, украшенной, как вы и сами догадались, теми же любимыми режиссером Донатовским цветами, и робко постучала.

— Войдите, — раздался веселый голос, и Рита толкнула дверь, впуская нас в «святая святых» великого маэстро.

Сам маэстро сидел за столом и напряженно писал что-то на листе бумаги. Правда, вид у него был виноватый, будто он до этого ковырял пальцем в своем носу.

Но к нашему приходу он постарался создать имидж трудолюбивого человека, углубленного в творчество.

— Рита? — вопросительно посмотрел он на нас.

— Костя, познакомься. Это Александра и Сергей. Они…

Она оглянулась на нас, ища поддержки.

— Мы детективы, — решилась я на откровенность, наблюдая за его реакцией.

* * *

Кстати, о Донатовском…

Он совершенно не соответствовал созданному мной образу. Более того, я была вынуждена в данном случае признать, что «действительность намного пошлее и банальнее воображаемого мной типажа».

Мне он показался «свидетелем Иеговы», честное слово. Я даже перепугалась, что он тут же начнет шпарить наизусть Библию.

Наверное, они просто не могли найти себе применения, наши бывшие комсомольцы, которых он чем-то напоминал. Кто-то из них рванул в секту «иеговистов», а этот парень решил обрести душевный уют в театре. Простой театр показался ему скучным. Вот он и нагромоздил в бункере эти кошмарные фантазии и, увы, посчитал, что все это — ново и здорово.

Роста он был маленького, начинающуюся лысину старательно прикрывал жидкими прядями, так что сразу и навечно выпал из сферы моих женских интересов. Кроме того, его взгляд был исполнен надменности и в то же время какой-то наивной глупости. Руки… А вот руки были самым отвратительным в его облике! Мало того, что они были несоразмерно большими, с толстенькими колбасками-пальцами, так он их еще все время потирал, невольно привлекая к ним внимание!

Одет же он был, как вы, наверное, уже догадались, в черный пиджак, красную рубашку и черный галстук.

«Что у него за дикая мания к трауру?» — подумала я, с любопытством разглядывая сию неприятную личность.

Он, в свою очередь, смотрел на нас с не меньшим интересом.

— Де-тек-тивы? — переспросил он и неприятно хохотнул. — Такая юная девица?

Эта фраза была сказана так пренебрежительно, что я почувствовала слабый укол обиды. Кажется, мне предлагается сразу стать его врагом? Хотелось бы знать, к чему бы это?

* * *

— Так, — кивнул он, смирившись с тем, что я все-таки детектив. — Надо думать, ваше посещение вызвано гибелью нашей актрисы… Ну, что ж. Мы в трауре, но… Я отвечу на ваши вопросы. Хотя вам самим не кажется, что несколько неуместно врываться к скорбящим об утрате людям?

— Если бы Елизавета Андреевна скончалась не насильственной смертью, никто бы вас не побеспокоил, — холодно парировала я его выпад. — Но в связи с тем, что это не так, вам придется смириться не только с нашим интересом к обстоятельствам дела, боюсь, вас побеспокоит и прокуратура.

— Уже побеспокоила, — усмехнулся он. — С самого утра. Кстати, кто является вашим нанимателем? Или это… — он многозначительно посмотрел на Риту, — конфиденциально?

— Нет, но я не обязана отвечать вам на подобный вопрос.

Чертов тип меня раздражал!

— Я могу сказать вам то же самое.

— Можете, — согласилась я. — Но это не в ваших интересах…

— Позвольте вам заметить, что мои интересы мне более известны, чем вам.

Похоже, я слишком поддалась своим эмоциям и теперь пожинала плоды — беседа не получалась!

— Это я попросила Александру Сергеевну заняться расследованием обстоятельств Лизиной смерти, Костя, — произнесла Рита.

— Ты?!

Он удивленно вскинул брови.

— Но почему?!

— Костя, я не думаю, что Лиза стала жертвой маньяка! И ты знаешь это не хуже меня.

— Ошибаешься, Рита! Вряд ли мне хорошо известно, кто убил нашу Лизу!

— Но это был не маньяк! Потому что…

Она сделала глубокий выдох и с отчаянной решимостью выпалила:

— Потому что ты, Костя, первый сказал мне, что с Лизой что-то страшное происходит! Ты первый это заметил! Значит, черт тебя побери, ты лучше всех это знал! Ведь именно ты разговаривал с ней куда откровеннее и чаще нас всех! Может быть, тебе стоит прекратить ломать эту комедию?

* * *

В комнате воцарилось молчание. Оно было тяжелым, как туман, царящий на улицах Тарасова.

Донатовский, прищурившись, изучал Ритино лицо, причем оба напоминали Удава и Кролика. Рита, однако, его тяжелый, гипнотизирующий взгляд встретила с достойным восхищения мужеством. Храбро ответив на него, она даже позволила себе дерзкую улыбку.

— Ну, хорошо, — кивнул Донатовский. — Мы поговорим. Раз вы так этого хотите, я пойду вам навстречу, хотя, признаюсь, не люблю сыщиков ни в каком виде. Ни доблестных представителей милиции, ни тем более такую мелкую шушеру, выросшую на плесени нуворишей, как вы. Пройдемте в зал. Там — воздух, которым дышу я, которым дышит Рита и дышала Лиза. Мне будет легче вспомнить подробности наших с ней разговоров, а вам легче понять нас. Потому что мне кажется, что вы, Александра Сергеевна с вашим молчаливым другом, не понимаете, что имеете дело с совершенно особым типом людей, анализировать поступки которых вам, уж извините, не под силу.

Я смолчала, проглотив обиду.

— Мы слишком тонкая и воздушная субстанция, — продолжал он свой сеанс публичного самолюбования. — Наши мысли и чувства отличаются от мыслей и чувств нормального среднего человека. Вы — нормальны, мы — паранормальны…

«Господи, надо же так упиваться собственным бредом», — с тоской подумала я, но прерывать паранормальную личность не стала, памятуя о том, что еще несколько мгновений назад своевольностью чуть не нарушила наше «взаимопроникновение».

В конце концов, в нашей работе нужны зачастую и терпение, и безграничное смирение. Но, господи, где этому учиться? Не в монастырь же идти, в самом деле…

* * *

Мы шли по узкому коридору, пробуждающему в моем воображении картины средневековья. Причем лишенного романтической лакировки, действительно мрачного, действительно инквизиторского, действительно — ужасающего.

Меня так и подмывало поинтересоваться у нашего провожатого, не воображает ли он себя «паранормальным» воплощением Савонаролы.

Наконец мы оказались в небольшом зале, стены которого были окрашены в любимый режиссером красный цвет. Портьеры на окнах ужасали чернотой мрачнее ночи. Сама сцена располагалась посередине и была отделена от зрителя лишь невысоким бортиком.

— Ну, вот и пришли, — горделиво воскликнул Донатовский.

Пройдя в центр сцены, он застыл, заложив руки за лацканы пиджака и слегка наклонившись вперед, отчего его фигура тут же приобрела фарсовое сходство с памятником вождю пролетариата.

Может, отсюда у него и такая незыблемая страсть к красному?

Оглянувшись на Пенса, я обнаружила, что мой невозмутимый Сереженька с трудом сдерживает смех.

Интересно, надо будет потом узнать, что его так рассмешило. Меня все это напрягает, ужасает и отвращает, а Пенс собирается «закатиться, как шарик в уголок»!

Все-таки мужская психология — величайшая загадка для моего слаборазвитого ума!

— Итак, Лиза. Да, действительно, последнее время с ней трудно было работать. Она все воспринимала слишком… Я бы сказал: близко к сердцу. Правда, за счет этого иногда выигрывал образ, но не всегда. Поймите, например, что в случае с Ниной в начале спектакля горечь во взгляде неуместна. Я постоянно пытался вернуть ее к жизни. Но…

Он круто развернулся на высоких каблуках, — кстати, ненавижу я у мужчин маленького роста эти каблуки! Какая-то трусливая расписка в собственной неполноценности! Мне кажется, даже свои физические изъяны надо воспринимать и преподносить с чувством собственного достоинства.

— Но бороться с Лизиным сплином у меня не хватало времени. Честно говоря, я считаю, что отнесся к этому чересчур всерьез. Похоже, ее просто мучил незатейливо-незадачливый роман. Тем паче что в один прекрасный день я увидел ее в обществе весьма импозантного мужчины… Тут недалеко есть маленькое кафе, которое любят посещать актеры. Именно там я их как-то раз и застал. Похоже, они разговаривали о чем-то неприятном для Лизы, потому что она сидела мрачная и не смотрела на него. Проще говоря, наша Елизавета Андреевна «ковыряла взглядом стол» и явно была расположена к истерике. Я сел поодаль, поскольку не видел особого смысла в своем присутствии при беседе. Говорили они так тихо, что, ей-богу, сообщить вам, о чем шла речь, я бы не смог, даже если бы у меня вдруг и появилось бы такое странное желание. А вот чем закончилась это рандеву, я могу описать.

Он задумался и вдруг протянул руку к Рите.

— Сигарету, пожалуйста!

Рита, к моему удивлению, тут же протянула ему сигарету.

Первой моей мыслью было, что Донатовский так разволновался, что непременно захотел закурить. Собственно, так оно и было — он чиркнул спичкой, затянулся, но тут же потушил сигарету.

Я вдруг осознала, что в этот момент его рука с толстыми пальцами, описавшая полукруг, выглядит почти как женская с длинными и нежными пальчиками.

Как это у него получилось — не понимаю! Но я даже глазами захлопала, чтобы вернуться в реальность — потому что это показалось мне просто магией — как выразилась бы моя мамочка, «морок, да и только!»…

Действо тем временем продолжалось. На губах Донатовского появилась легкая полуулыбка с оттенком горечи, и он отвернулся в сторону, досадливо поморщившись.

Потом он посмотрел на невидимого собеседника с ненавистью, легко хлопнул ресницами, тоже как-то идеально по-женски, и сказал:

— Значит, мне не на что рассчитывать?

После этого он швырнул окурок и прошептал:

— Будьте вы прокляты!

Я сидела, оглоушенная, так как только что видела Лизу, и никаких сомнений в этом у меня не возникло.

Донатовский же, как заправский медиум, уже наблюдал за моей реакцией с легкой насмешкой.

— После чего она ушла, как блоковская Незнакомка. Загадочно дыша духами и туманами и все такое… Меня она не соизволила даже заметить, будто меня не было в том пространстве, которое они занимали. Я даже почувствовал себя стариком Мерлином, провалившимся в четвертое измерение. Да к тому же я был чертовски занят ее кавалером, поскольку мне он показался весьма достойным внимания.

— Почему? — спросила я.

— А мой Тригорин… Я же должен с кого-то списывать жесты, взгляды, улыбки. Он крайне соответствовал, на мой взгляд, образу. Я даже пожалел, что отсутствует Федька, которому надо все это намотать на ус. Этот балбес чертовски красив, не спорю, но лоска ему не хватает. Вместо аристократа всегда появляется нувориш, не более… Так что я чуть не вскрикнул от обиды, что Федьки нет, дабы я показал бы ему, как надо вести себя настоящему джентльмену, а не разбогатевшему выходцу из трущоб… Кстати, Саша, знаете, как тот же Чехов характеризовал наших купцов? Дай бог памяти… Ах, вот. «Все они только случайно разбогатевшие обитатели трущоб». Впрочем, за точность цитаты не ручаюсь. Так и мой Федор примерно таков… Ну, ладно. Я отвлекся. Личность этого мужчины была столь примечательна, что я, затаив дыхание, боялся спугнуть момент. Он был настолько аристократичен, что это сквозило в жестах, и в обертонах голоса, и в улыбке. Сколько я мог его наблюдать? Одно мгновение, не больше… Я был обязан это мгновение ухватить! Посему я впился взглядом в этого типа. Он, к сожалению, отреагировал неадекватно на мой интерес. Злобно зыркнул на меня глазами и вышел вон, что-то ворча себе под нос, тут же разрушив первое впечатление, как если бы Венера Милосская вдруг грязно выругалась и сплюнула сквозь зубы, мгновенно превратясь в рыбную торговку. Так что войти вглубь я не успел.

— Как это вглубь?

— Де-точ-ка, я же вам сказал, мы люди паранормальные. Я говорю о нашем умении входить в «малый круг»… Впрочем, о чем это я? Вы же никогда не сталкивались с учением Константина Сергеевича! Малый круг — это «внутреннее я» героя. Знаете, что это развивает? При желании по-настоящему талантливый человек может легко войти в глубь интересующей его личности. Такой телепатический экскурс, когда есть возможность уловить внутреннее «дао» человека.

— Какая жалость, что вы не успели этого сделать! — искренне воскликнула я.

— Да мне хватило и его внешности, — махнул он рукой. — Мне даже думается, что он был внешне воплощенным. То есть внутри он был точно таким же, как внешне. «Лондонский денди», у которого все разложено по полочкам, и он так утомился от этого занятия, что ему смертельно хочется спать. То есть я неправильно выразился. Ему хочется заснуть «смертельным сном». Так лучше и вернее…

Ого! Я начинала смотреть на Донатовского с интересом.

Судя по всему, этот человек мог дать мне куда больше, чем я на то рассчитывала!

* * *

Он увлекся. Он говорил, показывал, и я поняла, что этот человек, если с него снять эту «шелуху» псевдоноваторства, как это ни странно, гениален!

Он полностью погружался в образ: меняясь сам, он превращался в изображаемого.

Очень скоро я прекрасно знала, как выглядел собеседник Лизы, более того — я могла определить, что сей индивидуум наверняка относится к преуспевающим гражданам нашего общества.

И лишь одно оставалось покрытым мраком тайны — что связывало его с Лизой? Адюльтер, который она с наивностью восприняла как большое чувство?

Наша беседа с Донатовским подходила к концу. Он начинал нервно поглядывать на часы.

— Простите, — наконец решился он. — Дело в том, что на сегодня у меня назначена одна небольшая встреча. Так как это рандеву с дамой, я не считаю себя вправе опаздывать. Поэтому…

Он замер, ожидая нашей реакции.

— Да, конечно. Последний вопрос…

— Я слушаю, — кивнул он с готовностью.

— Вчерашний вечер… Вы ничего странного не заметили?

— В смысле? — удивленно вскинул он брови.

— Лиза никуда не спешила? Была ли она спокойной или, наоборот, — взвинченной? Вообще, в ней ничего не изменилось?

— Знаете, я ничего особенного не заметил… Разве что, напротив, если меня и удивило вчера что-то в Лизе, так это ее спокойствие. Нет. И она не только никуда не спешила, но, как мне показалось, ушла из театра одной из последних.

Больше он говорить был не намерен. Снова стал напряженным и деловито взглянул на часы.

Ну, что ж…

Я протянула ему нашу «визитку».

— Если вы что-то узнаете, позвоните. Хорошо?

Он кивнул.

— Хотя не могу вам этого обещать, — не удержался он от насмешливой улыбки. — Я все-таки не люблю сыщиков.

 

Глава 7

Из «бункерного театра» мы вышли в загробном молчании. Если этакая молчаливость свойственна Сережке, то мое нежелание разговаривать удивило меня саму.

Более того, отчего-то и мои мысли обрели мрачную окраску, будто я только что побывала в пристанище вампиров.

Еще этот ужасный туман! Сейчас он, казалось, засасывает в себя, как огромный троглодит, и более того — сам проникает в меня, превращаясь в туманную инстанцию.

Мы шли по улице, держась за руки, и наконец я поняла, что молчание становится невыносимым.

Мои мысли сбивались, и я никак не могла понять, «катит» Донатовский на подозреваемого или его надо из черного списка вычеркнуть с некоторым сожалением?

По каким-то деталям я вполне могла заподозрить его в убийстве. Тем более что иногда его «паранормальные» глаза зажигались лихорадочным огнем, и тогда я легко представляла его в образе маньяка. Если бы… Если бы с такой же потрясающей легкостью он не становился в одно мгновение совершенно иным!

Что там ни думай, а Донатовский — тип весьма загадочный. Чего стоят его рассуждения о смерти, которыми он порадовал меня в конце нашей беседы!

«Смерть, смерть — вот что является основой любого творчества!» — увлеченно тараторил Донатовский, не обращая внимания на то, что Пенс уже пытается выбраться на свободу.

Словно опасаясь, что мы освободимся раньше, чем он выскажет нам наболевшее, Донатовский занял такую позицию, при которой без его воли наше освобождение становилось невозможным, — то есть, попросту говоря, встал между нами и вожделенной дверью.

«Посмотрите сами, молодые люди, что движет любым поэтом, любым драматургом? Все то же. О нет, не надо говорить мне о любви! Любовь ничего не значит, если она не связана со Смертью! Много бы интереса было у вас к Ромео и Джульетте, если бы они остались живы? Только Смерть и вызывает к себе вечный интерес, завершая бессмысленную картину человеческого существования! Только она придает этому хаотичному явлению хотя бы какой-то завершенный смысл! Поэтому нам становятся понятны гении только после того, как всемогущая Смерть поставит в их метаниях точку, и мы наконец догадаемся, что они хотели нам сказать!»

— Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну, — вдохновенно процитировал он, все-таки выпуская нас. Его интерес к такому явлению, как смерть, был безусловен. Вот только что это было? Маниакальная страсть, вполне способная вылиться в извращенные формы, или простой юношеский, задержавшийся в сознании экзистенциализм?

Почему он, только что спешащий на встречу, вдруг начисто забыл о ней? Ему хотелось выговориться? Или убедить нас в чем-то?

Странная личность — этот человечек с горящими глазами… И понять его трудно, что-то в нем есть и отталкивающее, и в то же время возбуждающее жгучий интерес.

— А вот черт его и разберет, — пробормотала я, всматриваясь в туман, чтобы хотя бы определиться, где мы находимся.

Такого густого тумана я, сколько живу, — не помню! Видимость была настолько минимальной, что если ты возымел глупость задуматься и внезапно очнулся, определить, где находишься, можно было только с огромным трудом. Поскольку все предметы растворялись в серой пелене уже через несколько шагов.

— Просто ежики мы с тобой какие-то, — проворчала я. — Где мы хотя бы?

— На углу Волжской, — ответил Пенс.

Я призадумалась. Искушение было велико.

Недалеко отсюда находился высотный дом, и там, в одной из квартир улучшенной планировки, жила родная сестра Елизаветы Андреевны Ракитиной — Валерия Андреевна.

То бишь та, которую Рита внесла в черный список первой.

Та, которая могла знать о респектабельном джентльмене, встретившемся в кафе Донатовскому, немного больше.

Я остановилась. С одной стороны, если я не явлюсь пред очи моего босса, он начнет волноваться, и они совместно с Ванцовым устроят невесть что! Но с другой…

— Почему бы мне не попробовать, — привела я, на мой взгляд, весьма убедительный довод. — Как ты думаешь, Пенс?

По его взгляду я быстро определила, что он ничего не думает. То есть мыслительные процессы в его лохматой башке, безусловно, происходят, но они совершенно не касаются проблемы, занимающей мое воображение. Своим вопросом я достаточно нахально вырвала его из размышлений то ли о последних гонках или о еще более животрепещущей проблеме — где достать столь любимый моим другом «Beos». Он вздрогнул и вылупился на меня с таким удивлением, будто я вообще явилась невесть из какого измерения и меня тут быть не должно. Осознав, что я тут и с этим надо смириться, Пенс трагически вздохнул и заморгал глазами.

— Ты о чем? — рискнул поинтересоваться он.

— О Валере, — пояснила я. — Она ведь живет недалеко отсюда. Может, стоит к ней наведаться?

Пенс посмотрел на часы.

— Четыре часа, — сказал он. — Вряд ли она сейчас дома…

— Принимая во внимание род ее занятий, она именно сейчас должна быть дома, — сказала я. — Более того, она обязана быть дома! Или ты не думаешь, что она скорбит по поводу постигшей ее утраты?

И тут Пенс сказал фразу, которая вертелась и у меня на кончике языка.

— Знаешь, Сашка, у меня создалось такое впечатление, что пока я не видел скорбящих.

«А Рита?» — хотелось спросить мне, но, подумав, поняла — Рита тоже почему-то не особенно скорбит!

— В конце концов, мы пока знаем не все Лизино окружение, — сказала я. — Пойдем. Попробуем познакомиться с ее сестрой.

* * *

Для того чтобы побыстрее добраться до Валериного дома от театра, надо было пройти парком…

Стоп.

Я остановилась.

Тем самым парком, где убили Лизу. То есть получалось, что именно к Валере она и шла.

— Пенс, как ты думаешь, могла она идти после спектакля к своей сестре?

— Почему ты так решила?

Я огляделась. Парк был обычным, старинным, с аллеями, украшенными бюстами с отбитыми носами.

Скорее всего даже ночью он не оставался совершенно безлюдным, но Лиза пошла не по аллее. Почему она, прекрасно зная о том, что такие прогулки опасны, потащилась через детские площадки?

Ночью это, пожалуй, самое безлюдное место… Какого же черта она забрела туда, где вообще и днем-то с огнем никого не сыщешь, не говоря о ночи!

— И ничуть не ближе к выходу из парка, — сказала я задумчиво. — Так что мне совсем непонятно, как она там оказалась…

Решительно развернувшись, я быстро направилась именно туда.

— Сашка, я не успеваю за крутыми скачками твоих мыслей из стороны в сторону! — возмутился Пенс. — То мы собираемся посетить Валеру, то тебя несет в противоположную сторону, к контейнерам с мусором!

— Вот и я не могу ее понять, — проворчала я. — Почему она туда решила отправиться? Ведь не приволокли же ее туда силой!

— Могли напугать, — предположил Пенс.

— Ага, и по этой причине она побежала в самое безлюдное место? Логичнее было бы вырулить прямиком на проспект! По крайней мере там, если очень постараться, можно обнаружить ментов и пожаловаться им на преследование! Памятуя их безграничную запуганность нашим таинственным «душителем», они на все сто процентов не остались бы равнодушны к ее просьбе! А наша Лиза почему-то «гребет» к мусорке, как если бы она твердо решила для себя, что лучшего выхода, чем убийство, ей не светит! То есть получается, что она там назначила кому-то встречу?

— Почему ты думаешь, что она там назначила встречу?

— А что еще она тут забыла? Пошла собирать майонезные баночки, что ли? Может быть, мы имеем дело и с очень необычной дамой, я не спорю, но не до такой же степени! Ну-ка скажи — если бы тебе кто-то назначил встречу в таком жутком месте, в каком случае ты бы на нее отправился?

— Я бы вообще не отправился. Особенно ночью, — признался Пенс. — Если «кому-то» приспичило со мной поговорить о важном деле, пусть выберет место поприятнее, чем ночная мусорка! Даже если это часть парка. Это же все-таки далеко не лучшая его часть, согласись!

— А если он пообещал там ей объясниться в любви? — смело предположила я.

— У мусоросборника? — удивился Пенс. — Он что, панк? Нормальные люди вообще-то вряд ли захотят объясняться в любви в таком непрезентабельном месте.

— Ладно, — отмахнулась я. — Мог быть еще один вариант. Она шла к своей сестрице и вдруг увидела некую таинственную личность, которую мы обозначим «Х», с которой как раз была связана ее депрессия. Она его или ее видит и решает выследить. Предположим, она что-то такое подозревает. Скажем, что это маньяк. Давай так — мы ставим следственный эксперимент. Ты будешь этим таинственным маньяком, а я Лизой.

— Сашка, я не хочу.

— Чего ты не хочешь? — удивилась я.

— Быть этим твоим Х. Давай ты лучше пригласишь Донатовского. Он талантливый, а у меня никаких актерских данных! Я не справлюсь, честное слово! Бери с собой Донатовского, и разыгрывайте тут ваши «эксперименты»!

— Да я не могу, потому что он запросто может оказаться этим самым Х! Как ты не понимаешь?! Он же может войти в образ и задушить меня нечаянно! Тебе меня что, совсем не жалко?

Пенс долго смотрел на меня, как будто решал, жалко ему или нет. Потом решил, наверное, что все-таки ему будет меня недоставать, и махнул рукой.

Я уже обрадовалась, но не тут-то было!

— Все равно, — заупрямился он. — Пойдем к этой Валере, а потом уже будем думать! Может быть, она хоть немного прольет свет на эти туманные обстоятельства?

Спорить с Пенсом — занятие бессмысленное. Даже ради меня он не пойдет на уступки, особенно, если ему в голову втемяшится, будто он будет по-идиотски выглядеть. А это ему до ужаса не нравится.

Я с тоской осмотрела парк, поняла, что мой «эксперимент», увы, не состоится, и смирилась.

Как-то я сегодня часто смиряюсь, интересно — ведет ли это к самосовершенствованию?

* * *

Мысли мои все время вертелись вокруг Донатовского. Почему-то пришла на ум реплика из «Чайки».

«Однако он же не выбрал какую-нибудь обыкновенную пьесу, а заставил нас прослушать этот декадентский бред».

Почему наш Донатовский выдернул из пьесы этот устрашающий монолог Нины? Ну, про людей, зверей и куропаток, которые взяли да повымерли?

Может, ему это ближе, чем лаконичная ясность и простота?

«Ну, естественно, ближе, Саша, — ласково заметил мой внутренний голос. — Но ты найдешь массу людей, так же увлеченно выписывающих и повторяющих «словесные кренделя», исполненные, по их мнению, высочайшего смысла, но никто из них не бегает по мусоркам за девушками! Просто сидят себе спокойно и сходят с ума в одиночку! Так что оставь Донатовского на время в покое и сосредоточься, например, на грядущей встрече с Валерой».

Тем более что мы вышли из парка, и из тумана уже выплывал угол высотного здания, в которое, собственно, мы так стремились.

— Как ты думаешь, нам тут хоть немножечко повезет? — спросила я у Пенса, втайне надеясь, что в нем проснется Дельфийский оракул.

Он лишь пожал плечами, сильно при этом меня разочаровывая.

— Хотя бы честно, — приуныла я, открывая дверь в подъезд. — Но я бы предпочла нечестную поддержку…

* * *

Валера обитала на пятом этаже. Вот чего терпеть не могу, так это лифты! Мало того, что, пока тащишься в нем, он воет и дребезжит, как старая несмазанная телега, готовая вот-вот развалиться, так он еще и зависнуть норовит, как какой-нибудь «Windows»!

Перед остановкой он взвыл, как сирена, крякнул и нехотя притормозил. Дверь со стоном открылась.

— Кадавр, — не удержалась я, когда отошла от этого «чудовища» на безопасное расстояние. — Даже рычит, как ужасное, голодное чудовище с одним глазом!

Пенс засмеялся.

— Неуместно, — сухо молвила я. — Все равно обратно пойдем пешком. Между прочим, весьма полезно для стройности ног и профилактики варикозного расширения вен.

Я огляделась и присвистнула.

— Да, неплохо устраиваются в нашей стране мастерицы стриптиза!

— Пип-шоу, — поправил меня Пенс.

— Да хоть поп-шоу, — хмуро отозвалась я, рассматривая с некоторой завистью красивую плиточку, которой были выложены здешние стены. Правда, на стенках моего подъезда содержалась масса полезной информации про «Х-материалы», «Земляничные поляны навсегда», «Металлику» и «Таню-дуру», а тут было совсем нечего почерпнуть для развития ума и фантазии, кроме собственного отражения в чистеньких плиточках, но я уже достаточно развила свой интеллект, не правда ли?

— И как они умудряются поддерживать тут такую чистоту? — проворчала я, подходя к двери с номером «85».

Нажав на кнопку звонка, я стала ждать ответных действий со стороны невидимой обитательницы квартиры.

Никто мне навстречу с радостными объятиями почему-то не спешил.

Я снова нажала на звонок.

— Бесполезно, — сказал пессимистично настроенный Пенс. Наверное, на него все-таки повлияли декадентские настроения господина Донатовского. — Ее нет дома, я же тебе говорил.

По моим понятиям сдаваться было еще рано. Я с новой силой нажала на звонок.

— Сашка, — взмолился Пенс. — Пойдем, а? Ну, хочешь, я все-таки наступлю себе на горло и поучаствую в твоем «следственном эксперименте»?

Я окинула его презрительным взором. Вот чего, на мой взгляд, совершенно не хватает мужчинам, так это терпения.

И тут мое терпение было все-таки вознаграждено!

За дверью раздалось шлепанье босых ног, и женский голос поинтересовался:

— Кто там?

— Простите, нам нужна Валерия Ракитина, — бодро ответила я, сама удивляясь, почему мой голос стал таким «пионерским».

За дверью немного помолчали и осторожно спросили:

— А вы кто?

— Мы из частного сыскного агентства, — выпалила я. Сделала я это зря, поскольку женский голос тут же нагло мне соврал, что Валерии дома нет.

«Какая ложь», — мысленно возмутилась я, нимало не сомневаясь, что только что имела честь беседовать именно с Валерией.

Кровь тут же прилила к моим щекам, и я испытала такую обиду, что справиться с ней мне было трудно. Но я справилась.

— Валера, нам нужна ваша помощь, — взмолилась я.

Дверь приоткрылась.

Теперь в образовавшуюся щелочку мы имели возможность полюбоваться звездой стриптиза. Вернее, ее носом и опухшими от слез глазами.

— Я не могу вам ничем помочь. Даже если бы и захотела, — произнесла она. — К тому же все, что знала, я уже рассказала этому рыжему менту. Оставьте меня в покое, а? В конце концов, погибла моя сестра. И мне не хочется об этом говорить, ей-богу!

— Вы не хотите найти ее убийц?

— Вы все равно ничего не сможете, — произнесла она едва слышно, одними губами. — А перемывать косточки моей сестре я не расположена.

С этими словами она захлопнула дверь.

— Та-ак, — протянула я. — Вламываться не будем?

Кажется, я его сегодня измучила своим нетривиальным подходом к делу! Он посмотрел на меня с таким испуганным и несчастным видом, что я тут же ответила:

— Ладно, не будем…

Пенс с облегчением вздохнул.

— Но есть смысл за ней последить.

— Зачем? — удивился Пенс.

— Она знает куда больше, чем рассказала, — сурово ответила я.

— А не проще поговорить с Ванцовым? — спросил меня Пенс.

— Нет, не проще, — отрезала я. — Ванцов становится ужасно вредным, когда я, по его мнению, начинаю своевольничать. Как и наш милый Андрей. Это же менты, а менты все довольно самолюбивые ребята.

— Как и ты.

— Я не самолюбивая! — возмутилась я. — Просто меня вся эта история ужасно заинтересовала. Как ты этого не понимаешь?

— Понимаю, — с готовностью кивнул Пенс. — Но все-таки почему бы нам не зайти к Ларикову? У него могут оказаться новые сведения о твоей Лизе Ракитиной. А последить за Валерой мы всегда успеем. И потом, — может быть, у нее сегодня такое настроение, а завтра она сама к тебе примчится, чтобы ты помогла найти убийцу ее сестры! Ты же сама любишь говорить, что сыщику необходимо прежде всего терпение!

Я задумалась. В конце концов…

— И потом, как мы будем следить за твоей Валерой в этаком туманище?

Последний довод был самым убедительным. Мне пришлось согласиться с ним, и я вздохнула.

— Ладно. Пошли к Ларикову. А то он, наверное, поднял на ноги Интерпол, пытаясь найти меня уже где-нибудь на Гаити! Они же с Ванцовым психи, им все время кажется, что за мной бегает толпа маньяков! Того и гляди, засунут меня в бочку с краской, чтобы перекрасить в негритянку!

 

Глава 8

Знаете ли вы, в чем прелесть любой непогоды, включая туман?

Вы почти целый день, продрогший и печальный, расхаживаете по городу, распространяя вокруг себя, как огни святого Эльма, мрачные мысли и безысходность, и только одна мысль греет вас на протяжении всей прогулки — где-то есть небольшая, уютная квартира. Там свистит чайник, из кухни уже доносится приятный запах кофе, а на кресле, поджидая вас, приютился теплый плед.

Миновав еще парочку темных и туманных улочек, мы оказались наконец-то прямо перед домом Ларикова, и я облегченно вздохнула.

— Пенс, иногда ты потрясаешь меня мудростью, — сообщила я. — Иногда твои идеи не лишены здравого смысла! Хотя следственный эксперимент нам все равно проводить придется, просто будем надеяться, что завтрашний день будет ясным и теплым.

Открыв дверь, мы вошли, и тут же встретились с суровой реальностью в образе разгневанного Ларикова.

Он стоял, загораживая проход в комнату, и смотрел на нас исподлобья.

— Ну-с? — спросил он, гневно раздувая ноздри. — Можно поинтересоваться, что все это значит?

— Что? — я постаралась, чтобы мой ответ прозвучал гордо и спокойно.

— Как это что?!

— Да, мне интересно, что ты имеешь в виду, — пояснила я, стаскивая с ног промокшие ботинки. — И, кстати, есть ли у нас горячий напиток? Кофе, глинтвейн, чай?

— Найдется, — хмуро кивнул Ларчик. — Но только после того, как ты мне объяснишь, где вы мотались.

— Культурные развлечения, друг мой, как мне внушала мама, являются неотъемлемой частью выходного дня интеллектуально развитой личности, — произнесла я. — А ты скучал без нас?

— Тебе же было сказано: не разгуливай по городу! — прошипел он.

— Я же не одна разгуливала, а с Пенсом! — возмутилась я. — Или мне теперь не выходить из дома вообще, пока вы не поймаете этого вашего любителя рыжеволосых женщин? А если вы его вообще не сможете поймать? Если он будет терроризировать Тарасов, пока я не состарюсь и не поседею? Может, мне лучше покраситься в серо-буро-малиновый цвет?

Кажется, он сдался и признал мою правоту.

Что-то пробурчав, он удалился на кухню, и очень скоро мои мечты стали явью — всегда говорила, что надо мечтать о малом! — поскольку я устроилась в кресле под пледом, а передо мной дымился кофе и на фарфоровом блюдечке ожидали тосты с брусничным джемом.

Теперь, когда мое маленькое счастье состоялось, я могла приступить к интересующей меня теме.

— Ванцов, кстати, не звонил? — деланно-равнодушным тоном спросила я.

— Звонил, — кивнул Ларчик.

— Ну, и как? Удалось выйти на след этого Страшилы?

Я бросила неодобрительный взгляд на «настенного урода». Надо ж было так испортить мою жизнь своим существованием! Теперь я даже прогуляться одна не могу — только с вооруженным до зубов отрядом!

— Ничего, — пожал плечами Ларчик. — Как всегда. Но с Лизой, похоже, тот же случай… По крайней мере, какой-то старикан, выгуливающий там своего мопса, видел как раз этого типа.

* * *

Вот уж поворот так поворот!

Я этого абсолютно не ожидала…

У меня уже было выстроилась теория — ну, хорошо, хорошо! Еще не выстроилась… Но уже близка к выстраиванию!

Можно, конечно, продолжать упорствовать, даже если я пребываю в заблуждении. Тем более что именно так я и поступлю! Ведь это мог быть подслеповатый старикан?

— Может, он плохо видел, твой старикан? — произнесла я последнюю мысль вслух.

— А ты, стало быть, в таком случае плохо слышишь, — усмехнулся Ларчик.

— Не вижу логической связи, — отпарировала я.

— Тише, — заметил из угла Пенс. — Ребята, последнее время вы только и делаете, что изображаете из себя врагов. Я от этого уже утомился.

— Тогда объясни своей подруге, что незачем вешать на неизвестного преступления, совершенные маньяком! Плюс к этому, вразуми ее еще и относительно того, что совсем небезопасно в данный исторический момент шляться по улицам!

— Ничего себе историк! — возмутилась я. — Конечно, иногда нашу историю делают маньяки, не спорю, но не этот же!

Мы были близки к настоящей схватке! Ларчик набычился, а я вся раскраснелась, и в моих глазах сверкал радостный блеск, как у Орлеанской девственницы перед схваткой.

И все-таки я взяла себя в руки и, переведя дух, сказав себе магическую формулу: «Саша, этот человек недостоин такого пыла», — спросила:

— А кто давал показания первым?

— Не знаю. У Ванцова спроси, — ответил Лариков, тоже присмиревший.

Не удивлюсь, если и он сказал себе, что «Саша недостойна этакого возмущения!»

— Ладно, — вполне миролюбиво спросила я. — Тем более Ванцов мне так и так нужен. Потому как чертова Валера ничего нам с Пенсом не сказала, отправив нас за информацией именно к нему.

* * *

— Что?! — взревел Лариков. — Значит, ты, презрев мои запреты, занималась подпольным расследованием?

Ничего себе… Значит, «подпольщица Саша», да?

Прямо какие-то «вихри враждебные» получаются!

— Почему подпольным? Меня совершенно открыто, официально попросили о помощи. Могу отослать тебя к Рите, которая, собственно, и является в данный момент моим клиентом. Так что давай не будем сотрясать воздух воплями возмущения и обзывать меня нехорошими словами!

— Саша, когда в деле появляется некий господин, называемый «маньяком», частным детективам надо отойти в сторону! Маньяками, к твоему сведению, могут заниматься только государственные органы! Тебе перечислить, что входит в нашу работу?

— Ах, надо отойти в сторону? — возмутилась я. — Тогда какого черта ты-то не отходишь в сторону? Отойди! Но, как я поняла, ты помогаешь Ванцову и никуда не собираешься отходить! Это первое. А второе… Вы меня еще не убедили, что Елизавета Ракитина — жертва маньяка! И не убедите! Хоть целые лекции мне прочтите, я в это не поверю никогда! По одной простой причине…

— По какой еще причине, Саша? Его видели, ты это понимаешь? Или просто не желаешь понимать? Но деться-то некуда… Ви-де-ли!!!

— Да плевать мне, что там видели твои глухослепые стариканы! Может, у них просто фантазия сработала? Вы этого монстрилу повсюду расклеили, вот им и мерещится! Ты сам поставь себя на Лизино место! Ты вышел из театра, время близится к полуночи. Предположим, тебе, чтобы попасть в нужное место, надо пройти парком. Место, согласись, для ночных прогулок в гордом одиночестве никак не подходящее, а тут еще тебя преследует «наш друг душитель». Неужели ты побежишь в самое безлюдное место? Даже если ты очень перепуган. И относительно старикана этого — я бы рванула прямо к нему! Мне было бы наплевать, что он старый и не сможет отстоять мою жизнь и честь! Потому что он все-таки человек, и у него есть собака! Пусть даже простенький мопс, но и мопсы кусают за пятку! А Лиза почему-то тащится на помойку, минуя старика с собакой! Так что, если принимать априори вашу с Ванцовым версию, у нас получается, что Лиза просто мечтала стать жертвой маньяка! И делала для этого в тот вечер все возможное! «Ах, какая удача, — думала она согласно вашей версии. — Надо только завести его поглубже и подальше, чтобы никто не помешал нашему сеансу садомазохизма!».

Я закончила свой монолог, признав, что он излишне горяч. Но зато он достиг цели. Лариков сидел, смотрел на меня, прищурившись, и думал.

— А ведь она права, — сказал он Пенсу.

Почему Пенсу? При чем тут он?

Все-таки мужчины, как дети. Не могут сказать прямо в глаза женщине, что она умнее их!

— Значит, у нас получается…

— У нас получается на сей момент три версии. Первая — ваша. Вторая — что в деле действительно замешан маньяк, и Елизавета Ракитина знала, кто это, была с ним достаточно близка и пыталась его остановить. И третья версия — что это вообще не имеет никакого отношения к маниакальным страстям! К последней версии я склоняюсь больше, поскольку она ближе к здравому смыслу!

— А результаты твоих наблюдений?

— Все катят на подозреваемых, — развела я руками. — Даже Рита. Я, правда, еще не видела родителей Лизы и некого Федора. Еще есть загадочный господин, который фигурирует в двух рассказах — у меня в воображении он почему-то слился в одно лицо, но это могут быть два человека. Один — тот, с которым был роман у Валеры. Второй — тот, которого Донатовский видел в кафе с Лизой. Так что, образно говоря, у нас есть целая колода карт, и каждая тянет в той или иной мере на джокера. И пока у меня голова идет кругом. Выбор слишком велик! Возможные убийцы, что называется, представлены в столь широком ассортименте, что глаза разбегаются и не знаешь, кого выбрать!

— А если попробовать по порядку? — попросил Лариков.

— Хорошо, — кивнула я. — Начнем с Риты.

— Ну, это несерьезно.

— Почему? — удивилась я.

— Она сама попросила нас о помощи.

— А сколько в частной детективной практике случаев, когда тебя просит вмешаться сам убийца, чтобы на него не падали подозрения? И с какого перепугу она к нам обратилась — причем ровно за день до самого убийства? Тебя это не удивляет? На встрече с Донатовским я перехватила пару ее взглядов на него. Она влюблена, Лариков, как кошка! А Донатовский, как я тоже поняла, млел от Лизы! Театр — арена больших страстей, и актеры резко отличаются от нормальных людей! То есть, говоря словами Донатовского, они — паранормальны. Страсти гипертрофированы — так что вполне вероятно, что это могла быть Рита, если бы… Если бы наша Ракитина не была задушена. На то, чтобы задушить человека, нужна сила. Вряд ли Рита была сильнее Лизы. И тем не менее я не могу отвести от нее подозрения до конца — поскольку вероятность того, что она могла нанять кого-то, тоже есть.

— Принял, — кивнул Лариков. — Давай второго.

— Второй у нас даже на маньяка покатит, — усмехнулась я. — Поскольку основой всех интересов Донатовского является Ее Величество Смерть.

* * *

Спектакль заканчивался.

— Уведите отсюда Ирину Николаевну… Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…

Донатовскому показалось, что Игорь произнес это слишком тихо.

Слишком наигранно.

Впрочем, Рита тоже смотрелась куда хуже, чем Лиза.

Лиза… Ах, Лизочка.

Сегодняшний спектакль — дань ее памяти, и все играли старательно. Чересчур старательно.

Сегодня дыхание смерти ощущалось настолько сильно, что каждый из актеров выглядел потерявшимся ребенком.

Занавес. Свет в зале.

Донатовский вдруг поймал себя на том, что уже давно смотрит на это лицо, возникшее из мрака. В первом ряду… Человек сидит и улыбается странной улыбкой, похожий на пришельца из закулисного мира смерти. И у этого типа такой вид, будто уж ему-то известно куда больше, чем господину Донатовскому!

Стоп…

Донатовский прищурился.

«Я его знаю, — сказал он себе. — Черт побери, я его знаю. Я его видел. Где?»

От напряжения ему казалось, что голова напоминает снаряд, готовый вот-вот взорваться. Чем дольше он смотрел на типа, тем яснее становилась мысль-воспоминание.

Он прикрыл глаза. Почему-то он был уверен, что обязательно надо вспомнить этого человека. Где он его видел? С кем?

Рита?

Нет.

Лиза. Лиза. Лиза.

Он вскочил.

Теперь он впился глазами в это улыбающееся лицо. Теперь обладатель оного казался ему действительно посланцем Аида.

— Вот тебе и Лакримоза… Выход в последнем акте, и конь Блед уже нетерпеливо стучит копытом… Как я сразу этого не вспомнил?

Беспомощно оглянувшись, он увидел Федора. Тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел на него.

Теперь он все вспомнил!

Последняя репетиция с Лизой. «Ну, на колеснице, — говорит Тригорин Нине. — Агамемнон я, что ли?»

Далее следовал Нинин монолог: — «За такое счастье, как быть писательницей или артисткой…».

Но Лиза сказала не это!

— «Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза…» — произнес Донатовский. — Она сказала именно это. Мой могучий противник. Дьявол. Чудовище?

Нет, ты все придумываешь. Ты, как всегда, накручиваешь себя…

Та ссора и ее звонкий голос — ты дьявол! Ты чудовище!

Господи, но вот же — перед ним чудовище. И оно смотрит на него, улыбается… Ведь что-то он должен сделать, иначе чудовище останется на свободе! Оно продолжит свое дело.

Он нащупал в кармане картонный квадратик визитки.

«Я должен ей позвонить, — подумал он. — И в то же время я должен узнать, кто этот человек».

— Костя…

Он обернулся. Рита стояла, протягивая ему букет фиалок.

— Поздравляю с премьерой! Жалко, что с нами нет Лизы.

— Рита, кто этот человек? Ты его знаешь?

Дыхание мешало ему говорить. Казалось, легкие подступили прямо к горлу, распухшие и тяжелые, будто он только что наглотался тумана.

— Ты о ком?

— «Вот приближается мой могучий соперник», — начал Донатовский и прервался.

Он обернулся снова к залу и замер.

Его не было!

— Кос-тя…

Повернувшись к ней, он попытался сказать что-то, но губы не слушались.

— Что с тобой? Да что это с тобой, Костя? Какой могучий соперник?

Встревоженное лицо Риты плавало в тумане. Он прошептал:

— О господи! Рита…

Потом опять обернулся, пытаясь найти странную фигуру, а еще больше — нащупать ускользающую нить.

Только там, в толпе уходящих, он увидел его спину и бросился вслед, еще плохо понимая, что он, собственно, хочет сделать.

* * *

— Цвета в театре — траурные. Чехов, которого он ставит, экзистенциален не хуже Сартра! Знаешь, у меня вообще такое впечатление, что вся жизнь господина Донатовского — «in memorium». Флаг Смерти гордо развевается на этом кораблике, но не в качестве «веселого роджера», а как придание смысла жизни. Может быть, это просто результат патологического страха перед неведомой Вечностью, а может, и бредово-маниакальная страсть? Я бы не стала снимать его с нашей «доски почета»! Хотя временами у меня возникало подозрение, что это лишь игра. Кстати, он уникальный актер! Что, как ты понимаешь, с одной стороны, меня восхищает, а с другой — напрягает. Не разыгрывает ли сей муж предо мной определенный спектакль, зная куда больше, чем хочет показать? Опять же, судя по Лизиному поведению, она хорошо знала своего убийцу, доверяла ему, а Донатовский подходит под эти характеристики, как никто другой!

— Хорошо, я принял и Донатовского. Насколько я знаю, ты посетила сестрицу?

— Сестрица со мной разговаривать отказалась. Попросту захлопнула перед моим носом дверь. Сослалась на Ванцова. Посему мои подозрения на ее счет еще туманны, как погода. Я хочу узнать сначала, что она наговорила нашему Лешеньке. А уж потом я буду ее классифицировать. Хотя мне она показалась изрядно напуганной и агрессивной. Опять же возникает логичное предположение, что такое может произойти с каждым из нас, когда погибает близкий человек. Поэтому, Андрей, я не могу ничего о ней сказать в данный момент. Я бы тоже не пожелала вести задушевные беседы с кем бы то ни было в этаком плачевном состоянии!

— И все-таки я бы за ней последил, — резюмировал Лариков.

— Я тоже думаю, что нужно это сделать. Скорее всего она, как и Лиза, знает нашего «душителя». Соответственно, входит в группу риска.

* * *

Сначала Донатовский даже не ощущал холода.

Вообще он не сразу сообразил, что вылетел из театра без пальто. Ему было не до этого.

Фигура удалялась.

Донатовский ускорил шаг.

Какая-то девица шарахнулась от него в сторону и еще какое-то время оглядывалась с испугом. Впрочем, его это не занимало.

Его занимал человек, спокойно идущий по улице.

«Господи, что я делаю? Какой бред… Я же ничего не знаю об этом человеке. Я не знаю…»

Тем не менее он бежал за ним.

Мужчина оглянулся, недоуменно посмотрел на Донатовского и совершенно спокойно вошел в кафе.

«Замечательно, — обрадовался режиссер. — Может быть, он и ни при чем… Но я должен это проверить!»

Он подошел к таксофону и набрал номер.

— Простите, — услышал он за своей спиной.

Успев нажать на «отбой», Донатовский почувствовал, как по спине стекают капели холодного, липкого пота. «Господи, — подумал он, — до чего противно бояться…»

Он медленно обернулся и встретился взглядом с…

— О боже! — вырвалось у него.

Резкий удар заставил его согнуться. Он с удивлением посмотрел вниз и увидел огромное багровое пятно, растекающееся по свитеру.

Теперь, несмотря на холод, ему было жарко.

Он удивленно поднял глаза и прошептал:

— Вы меня убили?

В глазах было так темно, что Донатовский понял — он остался один.

Наедине с собственной смертью.

* * *

— Кто звонил?

Я пожала плечами, вешая трубку.

— Наверное, ошиблись.

Лариков посмотрел на часы и присвистнул.

— Да, детишки, кажется, мы увлеклись нашими «страшилками» не на шутку! Собирайтесь-ка по домам, а то Александринина матушка подвергнет меня…

— Остракизму, — договорила я за него. — Ладно, Пенс, пойдем. Время в самом деле позднее.

— Значит, завтра ты посещаешь родителей. Раз уж ты напрямую связываешь перемены, произошедшие с Лизой, и тот вечер… Хотя я не уверен, что они что-то могут знать. Ты ведь сама понимаешь, что старикам говорится далеко не о всех «погремушках»!

— Но они могут это почувствовать, — возразила я. — Не надо их недооценивать!

— Ты сама только что обзывала их «глухослепыми»! — рассмеялся мой босс. — Все, идите! Спокойной ночи!

— Да уж, дай бог, чтобы она действительно была спокойной! — пробурчала я, когда мы вышли из дома на улицу.

Туман все еще властвовал над городом.

 

Глава 9

— И потом, я никак не могу понять, куда я задевала маленькие ножницы? Представь себе, Саша, что-то все-таки не так в моем организме! Я не отдаю себе отчета, мне все еще кажется, что я юная девочка, а мой подлый организм уже решил все за меня, и я постарела! Я слушала мамины жизненные наблюдения вполуха.

— Сашка, мне кажется, тебе надо взять отпуск! Ты выглядешь усталой!

— Угу, — кивнула я. — Кто бы мне его дал, этот отпуск? Я бы уж, ничтоже сумняшеся, взяла!

Я сидела в кресле и смотрела на экран. Хорошо, что «Привычку жениться» я смотрела уже в пятьдесят какой-то там раз, а то вовеки бы не сообразила, что там к чему. Почему-то Вики Андерсон ассоциировалась у меня в сознании упорно с Валерой Ракитиной. Хотя, конечно, сходства у Валеры с Ким Бессинджер не было совсем никакого. Но так уж угодно было моему шальному воображению, и бороться с ним никакого резона я не видела. Раз уж Лиза Ракитина является эпицентром моего «мыслетрясения», — значит, не надо с этим бороться.

— Эльвира не объявлялась? — спросила я.

— Нет, — покачала мама головой. — Вообще-то, может быть, она и появлялась, но меня почти весь вечер не было дома.

— Опять девичник с романсами?

— Какие романсы, когда все уже такие старухи, — всплеснула она руками. — Просто посидели и обсудили, у кого что болит…

— Да уж, девочки, вы точно сдаете свои «суперпозишн»! — вздохнула я.

— А что ты нам прикажешь делать? — развела мама руками. — Возраст, ма шер, обязывает!

— Да ни к чему он не обязывает! В Америке пятидесятилетние матроны спокойно разгуливают в шортах, и ничего! Это у нас куда ни плюнь, большой плакат «Нельзя!!!», с ориентацией на возраст!

— А зачем плеваться? — поинтересовалась мама. — Ты ж не верблюд!

— Не верблюд, — согласилась я. — Хотя иногда так и подмывает побыть им.

— Ты, похоже, близка к депрессии, раз у тебя появились такие неадекватные мысли. Что-нибудь не так?

— Все так, — сказала я, помешивая чай. — Это только моя работа. Иногда я думаю, что умру от рака мозга, так я много и напряженно думаю. И ведь что самое противное, что это совершенно зря! Потому что все потом выходит совсем не так, как мне думалось, а вовсе наоборот! Вот у Пафнутия все просто — одна мысль «Паша красивый!».

— Не решай за беднягу попугая, — возразила мама. — Это его высказанная мысль. А сколько невысказанных? Может, он в данный момент думает о смысле своего существования? Бедная птица! Ее свобода ограничена прутьями клетки, и вряд ли Пафнутий думает только о том, когда заявится его хозяйка и покормит его «Триллом»!

— У меня невысказанных мыслей все-таки больше.

— Но и словарный запас больше, поэтому ты куда чаще освобождаешь свою хорошенькую головку от мысленного мусора. Лучше расскажи, что у тебя там. Освободи голову!

— Да ничего, — пожала я плечами. — Очередная жертва, потрясающая нелепость. Молоденькая девица, актриса, говорят, неплохая… Слушай, что заставляет человека убивать?

— Ты меня об этом спрашиваешь? — удивилась мама. — Я вообще-то никого никогда не убивала. Откуда мне это знать?

— Но ты же учитель литературы! Почти психолог!

— Почитай «Преступление и наказание», — посоветовала тут же мама.

— Неактуально, — поморщилась я. — Там ненормальная ситуация.

— Почему? — спросила она немного обиженно. — Раскольникова можно вполне сравнить с маньяком. Он ходит и убивает старушек.

— Все равно не проходит. Достоевский в этом вопросе не может быть авторитетом. Он не был убийцей.

— Ну, моя дорогая! На тебя не угодишь! Тогда найди мемуары Джека Потрошителя!

— Он их не написал…

— Какая незадача! — иронично заметила мама. — Он просто не мог подумать, что его порывы и стремления окажутся интересными для моей дочери!

* * *

Рита стояла на коленях, и, казалось, весь мир вокруг нее стал похож на кляксу, расплывающуюся в школьной тетради. То есть он расплывался перед глазами и распадался, а она все смотрела на этот ужасный нож и не могла понять, что случилось с Костей.

Она попыталась взяться за рукоятку и тут же ощутила, что пальцы стали горячими и липкими.

Отдернув руку, она испуганно оглянулась.

Из тумана вокруг нее выплывали какие-то испуганные лица. Ее о чем-то спрашивали, но она не понимала, о чем. Кто-то кричал, ужасно пугая ее. Крик этот словно взрывал ее изнутри, но кричала не она. Рита просто не могла бы так закричать, даже если бы попыталась — потому что застыла.

— Помогите… — прошептала Рита, снова пытаясь выдернуть этот нож. Если она его выдернет, может быть, наваждение исчезнет?

Может быть, это вообще ей только снится?

Кто-то дотронулся до ее плеча.

Она дернулась, как от удара кнутом. Прикосновение было мягким, но ей оно показалось резким и болезненным.

Она обернулась.

Лицо, которое сейчас маячило прямо перед ее глазами, она видела первый раз.

— Поднимайтесь, — мягко сказал человек, склонившийся над ней. — Почему вы это сделали?

— Что?

Рита не могла понять, о чем он ее спрашивает.

Где-то совсем близко завыла сирена «Скорой помощи».

— Да не трогай ее пока! — сказал второй туманный голос. Почему они так странно разговаривают?

— И впрямь, Василий! Девка в шоке, ты не видишь?

— Еще бы не в шоке! — сказал, усмехаясь, тот, что навис над Ритой. — После такого-то!

Рита не могла понять, о чем они говорят. Костя лежал на холодной земле, без пальто, и это их почему-то не волновало.

— Заберите девицу отсюда! — скомандовала высокая женщина в белом халате. — Вы не видите, что она мешает?

Кто-то резко поднял Риту с земли и оттащил в сторону.

Она хотела вырваться, но поняла — у нее на это нет сил. Как будто все свои силы она истратила на попытку вытащить из Костиного живота этот ужасный нож?!

* * *

За окном было темно. «Ну и жизнь, — подумала я, с тоской смотря на улицу. — То туман, то темень».

Просто мрак какой-то…

Мой монстр притаился там, во мраке.

Хотя пока…

Я вздохнула.

— Пока ты — лишь «подземных снов пустое порожденье»… Не облеченный еще в телесную оболочку, похожий на призрак, неуловимый и загадочный. Может быть, тебе это нравится. Скорее всего ты балдеешь от собственной неуязвимости… А твоя неуязвимость в том, что ты невидимка! Ничего, ничего. Не так уж много времени у тебя осталось. Ведь, как только ты будешь реален в моем восприятии, ты станешь уязвимым!

Поскольку в тот момент, когда я, несмотря на мою бестолковость сейчас, тебя вычислю, ты превратишься в человека.

— Ну, конечно, — тут же объявилось мое «алтер эго». — Дело за малым — найти его. Это так просто… Возьми да нарисуй… Еще одного невнятного «монстрилу». «Точка, точка, запятая — минус, рожица кривая, палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек…» Больше у тебя, радость моя, ничего нет. Немного предположений, масса заблуждений и целый ворох ненужных эмоций.

— Завтра будет яснее, — возразила я. — Завтра все мои «палки и огуречики» оформятся в более реальные очертания…

— Завтра? — расхохотался мой внутренний голос. — А если завтра окажется — поздно?!

— Вот мрачные мыслишки оставь при себе, — отмахнулась я. — Иначе я ни до чего не додумаюсь вовеки!

Правда, додуматься мне ни до чего и не удалось.

Усталость оказалась сильнее жажды соображать и после недолгой битвы одержала победу.

Я закрыла глаза, твердо решив еще немного подумать, но — увы!

Мир реальный мгновенно уступил место ирреальному. Я заснула.

* * *

Сон мой был сумбурным.

Почему-то я разгуливала по парку с огромным мопсом — то есть это был действительно мопс, гигантский, ростом с боксера. Вокруг меня точно с такими же мопсами разгуливал сонм стариков и старушек, и все они как будто чего-то ожидали. Во всяком случае, вид у них был загадочный.

Я сначала недоумевала, наблюдая за их ужимками и подмигиваниями, но потом все-таки рискнула поинтересоваться у одной старушенции, чего все ждут.

— А ничего, — расхохоталась она и, лихо свистнув, взлетела вверх. Причем мопс служил ей воздушным шаром.

Наконец в самом конце аллеи появилась женская фигура, и при более пристальном внимании я с ужасом поняла, что передо мной Эльвира!

Эльвира бежала, поминутно оглядываясь, и ее уже рыжие волосы развевались по ветру.

На лице ее был написан такой ужас, что я и сама насмерть перепугалась.

Мои стариканы тут же попрятались по кустам, причем один из них, довольно мерзкий толстяк с отвисшей нижней губой, пробегая мимо, подмигнул мне и прошептал:

— Сейчас начнется самое интересное!

— Что — интересное? — спросила я, оглядываясь, но его уже и след простыл!

Я снова посмотрела на Эльвиру. Она бежала в сторону мусорных ящиков.

— Элька! — закричала я. — Нельзя! Туда нельзя!

Но она меня не слышала.

Две морщинистые руки тут же зажали мне рот, и голос толстяка прошипел прямо в мое ухо, обдавая его мелкими брызгами слюны:

— Не лишай нас удовольствия!

Я попыталась вырваться, но он оказался на удивление сильным.

В это время где-то раздался вой милицейской сирены.

Как не вовремя, подумала я, ведь еще мгновение, и я увидела бы нашего душителя!

* * *

Как не вовремя, — простонала я, просыпаясь от назойливого телефонного звонка.

Подняв трубку, я пробормотала:

— Алло…

— Сашка?

— Ну, конечно.

Я посмотрела на часы.

— Лариков, ты обалдел, что ли? — заорала я. — Время еще пять утра… Тебя осенила мысль, достойная моего внимания настолько, что надо будить меня ни свет ни заря? Я вообще имею право на сон?

— Сашка, случилась беда, — проговорил Лариков.

Я подпрыгнула на кровати.

Первой мыслью было, что беда приключилась с Эльвирой. В конце концов, мой гадкий сон запросто мог оказаться вещим.

Только не с Эльвирой! Пожалуйста, господи!

Я уже видела Эльвиру, такую беззащитную. Ее догнал проклятый монстр.

— Беда? — пересохшими губами переспросила я. — С кем?

— Ну, как тебе сказать…

Он замялся.

О господи, все-таки с Эльвирой… Иначе как понять странные лариковские экивоки?

— Ларчик, — взмолилась я. — Перестань меня мучить. С кем беда? С Эльвирой?

— При чем тут Эльвира? — удивился Лариков. — Нет, не с ней. Она вообще к этому не имеет отношения.

— Слава богу, — выдохнула я. — Но с кем тогда?

— Почему ты подумала об Эльвире?

— Господи, Андрей, просто мне сон страшный приснился. Я потом расскажу. Так что там такое случилось?

— Только что позвонил Ванцов. Ты только не волнуйся, малышка, ладно?

— Ларчик, если ты немедленно не начнешь говорить вразумительно, я тебя при встрече поколочу, — предупредила я, начиная терять терпение.

— Донатовский убит, и Рита арестована. Похоже, его убила именно она, Сашенька!

— Что?!

Рита — убийца? Это не укладывалось в моей голове!

Рита? Донатовского?!

Да не может этого быть!

— Почему? — спросила я. — Почему вы в этом уверены?

— Она была там. В невменяемом состоянии. Вся в крови, склонилась над Донатовским и пыталась вытащить из него нож.

— О боже, — выдохнула я. — Нет…

— Сашка, я тебя понимаю, но обстоятельства доказывают, что ты была права.

— Да в чем?! В чем я была права?

— Ты же сама говорила, что Рита вызывает подозрения!

— Ларчик, милый, я не знаю, что там произошло, но только я бы не стала так уж верить в Ритину вину!

— А факты?

— Я все понимаю, Андрей… Ладно, я сейчас выезжаю. Через полчаса постараюсь быть у тебя…

— Не спеши, — сказал Ларчик. — Теперь уже спешить не обязательно…

«Еще как обязательно, — подумала я. — Именно сейчас от меня зависит судьба человека. Поэтому сейчас я потороплюсь, чтобы меня в очередной раз не оставили в дураках…»

* * *

Утренний Тарасов был похож на полусонного ребенка. Капризно потягиваясь, он не хотел вставать, и только редкие прохожие встречались на его девственно-чистых улицах.

Рита сидела, обхватив колени руками. Ее сейчас ничто не трогало — она вообще отсутствовала в реальном мире. Сначала ей просто хотелось куда-то убежать. Неизвестно куда — да и не важно, хоть в смерть…

Происходящее было кошмаром, и почему-то ей вспомнились слова матери, сказанные давным-давно, еще в далеком детстве: «Рита, если снится кошмар, надо прочитать молитву и проснуться».

Может быть, именно так и надо поступить?

Просто прочесть молитву — и все окажется неправдой? Эти голые, серые стены исчезнут. Она проснется в своей кровати и испугается, потому что опять проспала репетицию! Мир обретет правильную форму, а все страшное и непонятное растает, как дым. Останется только запах утреннего кофе и свежих булочек, такой чудесный, такой мирный, такой желанный — особенно сейчас!

Она закрыла глаза, и ее губы зашептали знакомые с детства слова:

— Живый в помощи Вышнего в крове бога Небесного водворится…

В полумраке сознания вдруг появилось чье-то странно знакомое лицо. Оно было расплывчатым, как весь мир теперь, но Рита почему-то ужасно боялась узнать его. Нет, узнать было необходимо — потому что она почти стопроцентно была уверена, что если узнает эту улыбку, то многое поймет.

Например, она поймет, кто это все сделал.

О только не это!

Воспоминание о Константине ударило сильнее даже, чем Рита ожидала.

«Константин Гаврилович застрелился…» — вспомнила она слова из «Чайки». Последние слова.

— Это невыносимо, — простонала она и со всего размаху ударила кулачком по ледяной стене. — Я никак не могу вспомнить. Я же просто боюсь, боюсь, боюсь!!!

* * *

Я мчалась по утреннему Тарасову. Скорость я развила реактивную и искренне радовалась тому, что на улицах мало людей, а то бы невесть чем кончились для них столкновения с этаким болидом!

Господи, да я даже не думала о том, что совершенно не выспалась, а день наверняка задастся тяжелый!

Если можно охарактеризовать мое состояние словами, то определение «лихорадочно-возбужденное» подошло бы, как нельзя кстати.

— Ох, встретился бы мне этот тип, своими руками бы придушила! — пробормотала я.

Мир был таким прекрасным в этой снежной чистоте, что те, кто вторгался в его спокойное великолепие с собственными мелкими страстишками, с убийствами и прочими воплощениями своих болезненных умов, казались мне личными врагами.

Верила ли я, что это сделала Рита?

— Сейчас, — криво усмехнулась я. — Уж больно простое решение.

Хотя, с другой стороны…

Нет, сначала я пообщаюсь со всеми участниками этой грандиозной драмы!

Теперь я уже не сомневалась, что все поезда, все корабли кружат в одном волшебном круге! Две жертвы из одной компании — не слишком ли это даже для самого интеллектуального на свете маньяка?

И стоит ли на этот раз поверить в случайность?

— Да еще и сам Донатовский… Уж рыжим-то он точно не был!

Я взбежала по ступенькам и нажала на звонок.

Мой рабочий день начался.

 

Глава 10

Мой рабочий день начался со скандала.

То есть по большому счету это было нельзя так назвать. Потому что сначала я все-таки выпила кофе, потом мы с Лариковым делали вид, что происходящее нас мало занимает, — просто вот Александре Сергеевне сегодня ужасно захотелось прийти на работу пораньше. Мы пили кофе в молчании, при этом каждый боялся грядущей ссоры и в то же время знал, что она, увы, неизбежна.

Начала ее я. Поскольку именно мне принадлежал первый вопрос, нарушивший псевдоидиллию:

— Что там произошло?

— Ночью обнаружили Донатовского с ножом в животе. Рядом с ним была Рита, которая…

— Вся была в крови и пыталась завершить начатое, — кивнула я нетерпеливо. — Это я уже слышала. Кто вызвал милицию?

— Какой-то старик.

— Выгуливающий собачку, — усмехнулась я. — И собачка, что самое интересное, наверняка была мопсом…

— Сашка, не надо, хорошо? А то от твоей иронии уже тошно!

— Я же и говорю, — передернула я плечиком. — Ментам по жизни не хватает иронии и жалости. Это мешает им «зрить в корень»!

— Зато у тебя сплошная ирония и жалость, — съерничал Лариков. — Старик, кстати, действительно выгуливал собаку. Но эрдель-терьера.

— Просто какое-то сборище пожилых кинологов, — кивнула я. — Добровольные помощники милиции… Тебя это не напрягает? Вы их имена и фамилии-то на всякий пожарный случай записываете?

— А что? — напрягся Лариков.

— Да так, ничего… Просто интересно, не зовут ли их Павликами Морозовыми случайно. И Зоями Космодемьянскими…

— Нет, вот так их не зовут. И вообще мне недоступен твой ход мыслей.

— Конечно, недоступен, — кивнула я. — Вы засунете бедную Риту в психушку и повесите на нее деяния этого красавчика, так?

Я показала на «монстрилу».

Ох, ты дождешься — пообещала я монстриле. Нарисую кружки на твоей физиономии и буду играть в «дартс»!

— Ты хочешь сказать, что нам это выгодно?

— Я хочу сказать, что есть презумпция невиновности. И нечего сразу обвинять человека в преступлении!

— Сашка, я вообще-то не Ванцов, — тихо напомнил мне Ларчик. — И к ментуре никакого отношения не имею. Я, в общем-то, частник проклятый, как и ты. Так почему ты на меня вот так с ходу набросилась?

— Не знаю, — честно призналась я. — Ванцова-то сейчас нет. Вот он появится — тогда не волнуйся! Я уж не премину накинуться на него. Так что прости, я и в самом деле сейчас срываюсь на тебе…

— Ничего, можешь еще разок, — сказал он. — Честно говоря, мне и самому не нравится эта история с Ритой.

— А чему тут нравиться? Девочка шла из театра и увидела своего возлюбленного в луже крови… У нее скоро крышу сорвет от жизненных сюрпризов, а ее еще и в психушку норовят засунуть! Вряд ли такая житейская коллизия способна понравиться нормальному человеку!

Допив кофе, я начала одеваться.

— Ты куда? — поинтересовался Лариков.

— Сначала к Ванцову. Потом — к родителям Валеры и Лизы. Кстати, о Валере… Ванцов тебе ничего не говорил?

— Нет, — ответил Ларчик. — Она сказала ему, что уже давно жизнь сестры была под покровом тайны. Вроде бы Лиза не хотела рассказать ей о своей жизни, а та и не настаивала. Поскольку они с Лизой, хоть и двойняшки, очень разные. По ее мнению, Лиза вообще была со странностями и, как бы помягче выразиться… В общем, Валера считала Лизу ужасной ханжой.

— Плохо… Слушай, возьми ее на себя, а? Ты обаятельный, может быть, у тебя получится?

— Я подумаю, — пообещал он. — Если что, звони.

— Не премину, — поклялась я.

Хотя в свете последних событий лучше бы не звонить из таксофонов…

Таксофонов.

— Андрей, — обернулась я уже с порога. — Он был убит в таксофоне, ведь так?

— Да, — кивнул он.

— И время было около двенадцати?

— Да.

— Значит, это он мог нам звонить, — выпалила я. — То есть он кого-то узнал. Понимаешь, Андрей? Рита тут совершенно ни при чем!

— Как это?

— Его убил тот человек, которого он видел с Лизой в кафе! Он его узнал и побежал нам звонить, потому что вспомнил еще что-то, связанное с этим человеком! Знаешь, как бывает — видишь человека, и вдруг само собой припоминается нечто давно забытое, но ужасно важное…

— Сашка! — устало проговорил Ларчик. — Тебя опять понесло на крыльях фантазии неведомо куда?

— Ладно, — проворчала я. — Мои фантазии, кстати, иногда оказываются удивительно жизненными. Если ты потрудишься припомнить, иногда мы выигрывали дела только благодаря моим таким «презренным» фантазиям!

С этими словами я вышла на улицу.

В конце концов, время покажет, насколько глупы или верны мои так называемые «фантазии»!

* * *

На улице все еще царила унылая беспросветность. Нет, туман закончил свое победное шествие, но постарался все-таки испортить погоду, оставив после себя теплую, мерзопакостную слякоть и серое небо. Это самое небо нависло, казалось, прямо над головой, в такой опасной близости, что, казалось, вот-вот обрушится и придавит.

— Как-то все складывается по-глупому, — пробормотала я. — Если повнимательнее посмотреть, то ужасно глупо! Да что такого, черт побери, должны были сотворить Елизавета Ракитина и Донатовский, чтобы у кого-то возникло желание избавить от них человечество? Или что такое они могли знать, пребывая в маленьком, полуподвальном театрике? Может, там было видно, как в соседнем овощном магазине покупателям героин в огурцы подкладывают? Или этот странный «джентльмен» из кафе на самом деле — дон Вито Корлеоне какой-нибудь захолустный? Ну не за знание же системы Станиславского их преследовали!

Можно было придумать целый ворох версий, но безумию превосходящих одна другую, и споткнуться о самую незначительную, самую глупую, самую иррациональную — именно такая нередко, к моему удивлению, оказывалась верной!

— Никогда на свете мне не понять психологию преступлений, — посетовала я, рассматривая меланхолично и отстраненно сидящую напротив меня на лавочке в ожидании автобуса пожилую леди.

Дама отчего-то недоуменно вытаращилась на меня и испуганно отсела подальше.

Ах да… Всему виной моя дурацкая привычка обсуждать свои проблемы вслух — сообразила я. Понятная реакция… Стоит юная девица и рассуждает о психологии преступника.

Мне даже захотелось извиниться, но подошел автобус.

Забравшись в него, я увидела через оконное стекло все ту же пожилую леди. Вспомнив, что старики предпочитают ездить на общественном транспорте, я вздохнула. Их жизнь, увы, строго регламентирована. От и до… Попробуй прожить на триста рублей в месяц!

Вот они и прогуливаются по паркам с мопсами — такими же древними, как их хозяева…

«А все-таки интересно было бы пообщаться с кем-нибудь из наших свидетелей, — подумалось мне. — Надо узнать у Ванцева их фамилии… Тем более что эти старички могут оказаться и сами убийцами».

Да запросто!

Может, они таким вот нехитрым способом за нравственную чистоту борются!

Впрочем, мне сейчас предстоит выклянчить у Ванцова так много, что…

— Еще одна просьба погоды существенно не изменит, — прошептала я, смотря на серый, замученный непогодой Тарасов. На окнах появились дождевые капли. «Ненавижу зимний дождь, — подумала я. — В этом есть такая же глупая ненормальность, как в нелогичных преступлениях».

* * *

Есть несколько заведений, которые я ненавижу посещать. Насчет самого первого вы, безусловно, сразу догадались — это зубоврачебный кабинет. Второе, — наверное, загс. Я там еще ни разу не была и не пойду скорее всего. Уж больно мне не нравится, когда какая-то тетушка с красной лентой милостиво позволит мне поцеловаться с Пенсом! Уж я сама буду решать, когда мне с ним целоваться!

А третье заведение, которое я глубоко и навечно ненавижу, это прокуратура. Не то чтобы я не любила так сильно Лешку Ванцова — да нет, я его очень люблю, но не в родных его пенатах! А уж церберов, всю дорогу встающих на моем пути к Лешке, вообще трудно перенести!

Поэтому, когда я подошла к устрашающе серому зданию и увидела на крыльце его долговязую фигуру, сердце мое запрыгало от радости в груди, как мячик!

Он стоял, разговаривая с каким-то толстым дядькой, в одной руке у которого болтался мобильник, а другой он жестикулировал перед Лешкиным носом, пытаясь донести до него смысл своих запутанных речей.

— Мне наплевать, — отрезал непонимающий Ванцов. — Если этот твой парень напортачил, почему я должен помогать ему отмазаться?

— А он сколько разов помогал? — гундосил мужик. — Ты, в конце концов, должен понимать, что мы без Варяга как без рук!

— Слушай, подойди сам к Кравченко, а?

Лешка заметил меня и, так как его явно тяготил разговор с «опером», помахал мне рукой.

Я подошла к нему и остановилась рядом.

— Сашка, что случилось?

Лешкино лицо стало озабоченным.

— Это ты меня спрашиваешь, что случилось? — сердито фыркнула я.

Любопытный «опер» зашевелил ушами, делая при этом вид, что ему нисколько неинтересно, о чем мы будем разговаривать.

— Горбухин, иди к Кравченко, — попросил сладко-ехидным голоском Ванцов. — Мне сейчас не до тебя. Видишь — ко мне девушка пришла.

— Значит, вот ты какой, Ванцов? — проныл этот противный Горбухин. — Девушка к нему пришла… А ты девушками в нерабочее время не можешь заниматься?

— Горбухин, — очень тихо произнес Ванцов. — Еще одно слово — и я поставлю вопрос о твоем пребывании в этом здании. Ты понял?

Горбухин сразу поник и, кивнув, отправился в означенное здание.

— Ну? По какому поводу мы так злобствуем? — спросил, нахмурившись, Лешка.

— По поводу Риты, — сказала я.

— Ага, — кивнул Лешка. — Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться об этом сразу. Слушай, Сашенька, у меня мало времени на перекус, и если ты согласишься, я приглашаю тебя вон в ту забегаловку…

Он жестом показал на «Бургер ройял».

— Там и поговорим.

— Ладно, только я сама за себя плачу, — проворчала я.

— Что, всерьез одолели феминистские настроения? — пошутил Лешка.

— Нет, просто наш разговор может выйти за рамки, и я не хочу быть тебе обязанной за какой-то там вонючий «фишбургер», — откровенно призналась я.

— Как пожелаете, мэм, — слегка склонил он голову в шутливом полупоклоне. — Хотя можно взять свежий «фишбургер». А совсем не вонючий и просроченный…

Он сохранял серьезную мину, но глаза у него смеялись.

— Интересно, настанет ли такой святой момент, когда вы с Лариковым начнете относиться ко мне серьезно? — вздохнула я.

— Как только ты станешь скучной, — пообещал Ванцов. — Только — тебе это надо?!

* * *

— Ну-с? — начал он разговор, после того, как засунул в себя четвертый гамбургер. — Так что тебя интересует?

— Рита, — напомнила я.

— Ах да… Ри-та. Значит, слушай, детка. Твоя Рита сидела прямо над трупом только что убиенного гражданина Донатовского и пыталась вытащить нож из раны. Соответственно, ее милые, маленькие ручки были обагрены кровью и лицо, я бы сказал, было угрюмым и мрачно-сосредоточенным.

— Интересно, какое у тебя было бы лицо, если б ты нашел этакое? — хмыкнула я.

— А можно пока не перебивать? — поморщился Ванцов. — На наши вопросы твоя Риточка ничего вразумительного не ответила. Более того, она произвела впечатление человека, не вполне отвечающего за свои поступки. Выжать из нее, почему ей взбрело в голову так поступить с гражданином Донатовским, нам не удалось. Хотя есть предположение, что сей муж попросту отверг ее любовь, сфокусировав чувства на некой Елизавете Ракитиной.

— И что? Мало ли в кого я там влюблюсь, я же не бегу его убивать?

— Но ты и не ложишься каждую весну на лечение, — развел он руками. — Видишь ли, Сашенька, Рита очень известный на Алтынке человечек… И, знаешь, как она угодила туда в первый раз?

— Наверное, кого-нибудь зарезала, — брякнула я.

Шутка получилась неудачной.

— Почти, — кивнул Ванцов. — Она пыталась убить своего возлюбленного, а потом покончить с собой. Так что, Сашенька, миленькая ты моя, все улики против нашей с тобой девочки Риты! И ничего ты поделать с этим не можешь, ведь так?

— Разве что найти настоящего убийцу, — вздохнула я.

— И доказать его вину и Ритину непричастность, — согласился Ванцов. — Но это нонсенс. Потому как я сам вынужден поверить реальным фактам. Не спорю, девочка очень милая, но… Против фактов прут только полные кретины, а?

— Вот одну такую особь ты как раз видишь перед собой, — улыбнулась я ему. — Я хотела тебя попросить об одной услуге…

— Внемлю, ангелочек.

— Адреса свидетелей. Ну, тех стариканов с мопсами…

— Да не жалко, — он полез в записную книжку. — Есть где и чем писать?

— Спрашиваешь!

Я достала свой маленький «органайзер» и, раскрыв его, выжидательно уставилась на Ванцова.

— Фиксируй, — кивнул он. — «Лаврентьев Иван Демидович. Вольская, шестьдесят пять, квартира три. Миронова Валентина Сергеевна. Равнинная, дом пять, квартира один. Сельянинов Андрей Валерианович. Танкистов, восемь, квартира триста шестьдесят». Только не бей их сапогами, памятуя о преклонном возрасте!

— Не буду, — пообещала я, пряча в сумку блокнот и поднимаясь со стула. — Большое гран мерси.

Я чмокнула его в щеку.

— Это взятка? — поинтересовался он, лукаво улыбнувшись.

— Ну, в общем, да… Чтобы ты помягче относился к моей клиентке!

— Я женщин не избиваю, — заверил меня он. — Кстати, о женщинах… Ты все-таки не разгуливай со своими рыжими кудрями одна без Ларька и Пенса.

— Как? — удивилась я. — Вы же поймали Риту! Она скорее всего и есть наш маньяк!

— Фи, Данич! — поморщился он. — Ты могла бы иногда обходиться без подколок?

— Тогда это была не я, мон шер, — усмехнулась я и послала ему на прощание воздушный поцелуй.

* * *

По счастливому стечению обстоятельств все эти стариканы жили вблизи друг от друга. Там же находился и дом родителей Лизы.

Так что мотаться по городу из одного конца в другой мне не придется!

Более того, тут же недалеко располагался дом Валеры, а еще за несколько кварталов — то ночное кафе, где она устраивала свои «пип-, поп-шоу».

Зловещий парк находился прямо посередине. Если бы рядом со мной был сейчас Пенс, можно было бы все-таки провести «следственный эксперимент», но, увы, сегодня он развлекался починкой компьютера на работе, и отвлечь его от столь увлекательного занятия я уж точно не смогла бы!

Поэтому следственный эксперимент придется отложить, скажем, на вечер. К тому же вечером ситуация будет более правдоподобной!

Немного подумав, я все-таки решила начать с «родительского» дома.

Благо, что он как раз высился передо мной. Такой напыщенный и немного самонадеянный, как все «высотки» на свете. И такой же безлико-банальный…

Я и сама не знала, что я там найду.

Может, хотя бы узнаю, почему с Лизой произошла такая разительная перемена?

Или кто тот загадочный мужчина, одетый как «лондонский денди»? Имеет ли он ко всему этому отношение?

А может быть, мне расскажут, чего боится Валерия Ракитина, или…

Я грустно вздохнула. Этот вариант тоже был реальным, и, вероятно, куда реальнее всех остальных!

То есть что мне не расскажут ни-че-го!

Но попытаться-то надо? Так что я направилась прямо туда, сама еще не ведая, что в тот момент, когда меня посетило это решение, я вступила на путь, ведущий к разгадке.

 

Глава 11

Они жили на восьмом этаже, и мне пришлось воспользоваться лифтом.

Итак, я поднялась, позвонила в дверь и стала ждать. Раздались шаги, достаточно быстрые и легкие для особ преклонного возраста, а потом меня очень долго изучали в дверной глазок. Наконец, решив, что я вряд ли представляю опасность для окружающих, дверь открыли, и передо мной возникла высокая женщина лет пятидесяти с гаком. Спина у нее была такая прямая, что я тут же осознала собственную сутулость. Голову, украшенную высокой прической, именуемой в народе «банкой», она держала гордо и царственно, как истинная королева. Взгляд был спокойным и прямым и все-таки не лишенным надменности, что, безусловно, играло против нее.

— Добрый день, — приветливо и обаятельно «чизнула» я.

— Здравствуйте, — с легким оттенком удивления протянула она, рассматривая меня с легким недоумением. — Вам кого?

— Меня зовут Александра Данич, — представилась я. — Я от Алексея Ванцова… Его помощник. Хотелось бы уточнить кое-какие детали…

Я не сомневалась, что она немедленно начнет звонить Лешке, и знала, что он меня не выдаст.

Но, как это ни странно, она мне поверила. И даже не стала спрашивать у меня «ксиву». С неожиданной для меня доверчивостью, которую я охарактеризовала бы как «равнодушную», она шире распахнула дверь и с легким вздохом изрекла:

— Проходите…

— Спасибо, — поблагодарила я ее, проходя внутрь квартиры.

Она вошла следом и опять же царственным жестом указала мне на стул.

— Присаживайтесь, Александра… Простите, я привыкла называть людей по имени-отчеству. — Сергеевна, — тут же подсказала я.

— Спасибо. Меня зовут Мария Валерьевна. Но, впрочем, вы это, наверное, и без меня знаете?

Я кивнула.

— Так что за детали вас интересуют?

— Ваши дочери, — сказала я.

— У меня осталась одна дочь, — совершенно спокойно сообщила «гранд-дама». — Вас интересует именно она?

— Нет, — покачала я головой. — Как раз куда больше мне хотелось бы узнать о Елизавете.

— А я и говорю о Елизавете, — мягко улыбнулась женщина. — Видите ли, Александра Сергеевна, к Валерии я уже пять лет не могу относиться как к своей дочери. Поэтому я и подразумевала Лизу. Хотя, должна признаться, и она начала меня последнее время расстраивать…

Она тяжело вздохнула.

— Да и не только меня. Знаете, Александра Сергеевна… Впрочем, о чем это я? Ах да… Лиза. Что вас интересует?

— Говорят, что последние дни Лиза очень изменилась, — бросилась я «в омут головой». — Вы были близки с ней?

— Конечно, — кивнула она. — Моя девочка была со мной всегда откровенна. Как же иначе?

— Тогда, может быть, она называла вам причину, по которой она так переменилась?

— Да она же не переменилась нисколько! — мягко сказала Мария Валерьевна. — Лизонька была такой же, как обычно, смею вас заверить! Это все бредовые фантазии господина Донатовского, не так ли? Ах, этот Донатовский! Мне кажется, если бы он был скромнее, ничего с Лизой не случилось бы!

— Но он тут при чем? — удивилась я.

— А эти выходы на сцену в неглиже? — презрительно фыркнула она. — Детка, вы всерьез думаете, что это было так необходимо для юной особы? Тем более что у Лизы был такой представительный жених…

— Жених? — подскочила я.

— Ну, да… Александр Иванович Мальчевский. Как, вы ничего о нем не знали? Как же так? Разве я не упоминала о нем? Да быть того не может! Очень интересный человек, замечательный… Ай, как плохо работает у нас прокуратура! Да и как ей работать хорошо, если там работают такие молоденькие девицы?

Последнее замечание я мужественно пропустила мимо ушей.

— Вы… не подскажете мне, как его найти?

— Да, конечно, — кивнула она. — Хотя я не могу понять, зачем он вам. Он совершенно непричастен к случившейся трагедии, уж поверьте мне! Он ведь человек занятой, беспокоить его, право, не стоит. Но так и быть, дам вам его координаты… Хотя пообещайте мне, что не будете чрезмерно настойчивой!

По ее взгляду было нетрудно догадаться, что Мария Валерьевна ужасно не любит, когда ей перечат.

И я не стала, хотя, как вы знаете, больше всего на свете люблю именно «перечить» таким, как она, дамам…

* * *

— Какая ссора?

Мария Валерьевна при моем вопросе о том происшествии еще больше выпрямила спину, и ее глаза округлились, став похожими на совиные.

Если к этому прибавить еще ее длинноватый нос, который слегка загибался книзу, сходство получалось идеальное.

— Понимаете, Рита…

— Ах, ну понятно! — качнула она своей «банкой». — Это всего лишь Маргаритины измышления! Если бы вы знали нашу семью, вы бы поняли, как заблуждается эта девочка! У нас, дорогая, в семье существует неписаный закон — никогда, даже в минуты праведного гнева, мы не повышаем голос! О какой же тогда ссоре может быть речь?

— Ссоры иногда… — начала я и осеклась.

Спорить с Марией Валерьевной было так же бессмысленно, как пытаться расшевелить статую. Она просто не хотела знать моего мнения, всем своим видом показывая, что мои попытки обречены на провал.

Так что замечание о том, что нередко ссоры происходят без повышения тона, я проглотила. Если я начну, не приведи господи, опровергать незыблемые традиции, в которых якобы существовала эта женщина, я ничего хорошего не добьюсь!

— Хорошо, — кивнула я с неожиданной для себя готовностью. — Пусть это была не ссора… Может быть, кто-то, сам того не подозревая, обидел Елизавету? Ведь должно было произойти нечто, отчего она вдруг за один вечер из веселой и жизнерадостной девушки превратилась в существо с потухшими глазами!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — холодно отрезала «железная леди». — Моя дочь никогда не была «существом с потухшими глазами»! Не стоит так ее оскорблять.

— Я не оскорбляю ее, — возразила я. — Я просто пытаюсь понять, что произошло в этом долбаном парке. Почему Лиза пошла в самое безлюдное место? Почему она часто плакала, почему она останавливалась во время репетиций и подолгу смотрела в одну точку! Я просто хочу попытаться найти того человека, который виделся с ней в кафе в последний день ее жизни! Если ее кто-то обидел, то почему?

— Обидеть ее могла только ее сестра, — вполголоса произнесла Мария Валерьевна. — А что до того мужчины… Кто вам о нем сказал?

— Рита говорила. И Донатовский!

— Сплетники, — поморщилась, как от зубной боли, Мария Валерьевна. — Я ничего не знаю ни о каком мужчине! Единственный мужчина, который мог находиться рядом с моей дочерью, был Александр Иванович Мальчевский.

— Что ж, все дороги ведут к Мальчевскому, — сказала я.

Честно говоря, за тот час, который я провела в обществе матери Лизы и Валерии, я ужасно устала. Трудно говорить с человеком, который не слышит ничего, кроме «гласа общественных устоев и моральных ценностей»!

Потому что мне показалось, что и себя Мария Валерьевна уже давно не слышит.

Только свод правил, написанных, по ее мнению, для всех… Его ей и слушать было не нужно — он просто навечно поселился в ее сознании.

Посему конец нашего общения меня несказанно обрадовал. Довольно искренне поблагодарив ее за «неоценимую» помощь, я попрощалась.

Выйдя во двор, я вздохнула с таким облегчением, как будто минимум сотню лет не дышала свежим воздухом, заточенная в казематы!

Кажется, я занимала слишком много места, потому что тут же ощутила легкий толчок.

— Простите, — пробормотал невысокий толстячок с добродушной и немного грустной улыбкой. — Я, кажется, вас толкнул?

— Да ничего, — сказала я.

Толстячок вошел в подъезд. А я, еще немного постояв, направилась по данным мне Ванцовым адресам.

* * *

«Саша, что ты все-таки надеешься найти?»

Мой внутренний голос заставил меня остановиться.

Уф…

Я присела на скамейку. По иронии судьбы, я находилась сейчас в злополучном парке.

Достав сигарету, я закурила.

— А бог его знает, — пробормотала я. — Иногда и сам не угадаешь, на что наткнешься…

Да, можно было и не ходить к старичкам. Они же все сказали Ванцову, не так ли?

«Видели — не видели, ни за что обидели»…

Почему-то припомнилась эта строчка из старой-старой песенки.

А вдруг все-таки они о чем-то не сказали?

Могли. Запросто могли…

Старческая память — как девичья.

Докурив, я бросила окурок и пошла по аллее. Возле большого дуба, росшего у поворота, ведущего к тому самому месту, где погибла Лиза, я остановилась.

Пока я невольно шла ее дорогой. А вон и собака, правда, на сей раз великолепный далматинец, с юной и хорошенькой хозяйкой.

Чувствовала я себя отвратительно. Я вообще не люблю ощущать себя дурехой, а уж сейчас…

Сейчас от меня зависела судьба Риты. И надо пошевеливаться, моя дорогая, надо двигаться быстрее!

* * *

«Номер первый», а именно Лаврентьев Иван Демидович проживал в непосредственной близости от парка. Жил он в «малосемейке» — то бишь в высотке, которая скрывала в своих недрах «гарлем».

Лифт там крякал с такой силой, что, пока я добралась до нужного мне четвертого этажа, я покрылась крупными каплями пота от ужаса.

Выбравшись из пасти этого «чудовища», я была готова вознести господу целую серию благодарственных молитв за чудесное спасение моей жизни.

Набравшись храбрости, я нажала на кнопку звонка и стала ждать. Тут же раздался такой оглушительный собачий визг, что мои сомнения, будто я могла ошибиться адресом, мгновенно развеялись, как утренний туман.

— Заткнись, зараза такая… — проворчал из-за двери скрипучий голос.

За дверью раздались шаркающие шажки, и она приоткрылась.

Теперь в щелочку меня разглядывал пристально голубой, старческий глаз, обрамленный жидкими, седыми ресницами.

— Вы хто? — поинтересовался Иван Демидович голосом с таким сильным придыханием, что я немедленно заподозрила у него астму.

При этом он подмигнул мне своим ослепительным глазом. Получилось у него это немножко загадочно и развратно одновременно. Поэтому я растерялась и, отчего-то покраснев, пробормотала:

— Я Саша. Из… В общем, я детектив.

— Из милиции? — снова сурово вопросил старик.

— Нет, — почему-то честно призналась я. Кажется, ему вообще было нельзя врать. — Я частница…

— Ах, вона что… И чего тебе, частница, надо?

— Поговорить с вами, — я уже прекрасно понимала, что разговор у нас вряд ли получится.

— О чем это?

— О той девушке. Которую преследовал маньяк. Помните? Меня отправил к вам Ванцов.

— Я все ему сказал, — нахмурился старик. — Больше не знаю ничего.

С этими словами он закрыл дверь. Прямо перед моим носом!

Нет, положительно, мне везет!

— Подождите! — взмолилась я. — Пожалуйста, подождите…

В сердцах стукнув по двери кулаком, я была вынуждена посмотреть фактам в лицо и признать, что и на сей раз потерпела фиаско!

* * *

Ну и ладно — решила я. У меня есть еще пара стариканов… И этот Мальчевский… Может быть, хотя бы он прольет свет на эти туманные делишки?

— И к кому такая красавица приходила?

Я подняла глаза и увидела круглолицую женщину лет пятидесяти. Вид у нее был какой-то заспанный. Она несла мусорное ведро, правда, полное.

Я подумала, можно ли считать встречу с полным мусорным ведром доброй приметой, и пришла к выводу, что в свете нашей жизни, пожалуй, вполне.

— Невеста, что ли, чья?

— Ага, — не выдержала я. — Лаврентьева. Ивана Демидовича…

— Неужели внучка? — всплеснула руками женщина. — Ай, как Ваньке Кривому повезло! Этакая раскрасавица!

У женщины был такой хриплый голос, что она запросто могла бы стать звездой эстрады. Плюс к этому внешне она вполне подходила под широко распространенный образ «буфетчицы с вокзала».

— Почему Кривому?

— А ему на зоне-то глаз повыбили, аль не знаешь?

Та-ак…

Я живо заинтересовалась Кривым Ванькой. А старикашка-то у нас, выходит, с богатым жизненным опытом?

— Нет. Так он был в тюрьме?

— А как же…

После столь многозначительного вступления моя собеседница примолкла и тоскливо посмотрела на мою сумочку. Этот взгляд я поняла сразу, мгновенно — «позолоти ручку, красотуля, много правды узнаешь»…

Мне казенных денег не жалко, поэтому я с легким сердцем всучила ей полтинник.

— Просящему дай, — загадочно ухмыльнулась женщина. — А ты ведь ему не племяшка и не внучка… Из ментуры ты, да?

Ну что тут поделаешь? Против правды не попрешь!

Я кивнула.

— Так я и знала, что деньги его шальные, — пригорюнилась женщина. — За старое взялся, вот холера!

— Какие деньги?

— А он у нас деньгами разжился. То собаке кости на помойке собирал, а тут вдруг гордый идет, в авоське бутылка водки и большой пакет такой этого… «Пенягри».

— «Педигри», — машинально поправила я, хотя какая разница?

— Я к нему с приветом подошла, а он из-под бровищ своим единственным глазом как зыркнет и говорит — а ну пошла, куда шла! Но ты не думай, я на него не в обиде!

— И когда у него завелись денежки? — невинно поинтересовалась я, делая вид, что куда больше в данный момент меня занимает парочка жирных голубков, усевшихся на телевизионную антенну.

Женщина нервно облизнула губы и оглянулась.

— Страшно говорить-то…

— Почему? — удивилась я.

Она пожала плечами, снова скосив глаза на сумочку.

Ох, кажется, мой босс упрекнет меня за расточительность! Но делать-то было нечего…

Я вложила в протянутую потную ладонь еще полтинник.

— А в тот день, как в парке девку мертвую нашли, — сделала страшные глаза моя словоохотливая собеседница. — Может, он ее и порешил?

Я так не думала. Сил бы у старикана на это явно не хватило…

Но идея, которая вдруг возникла в моей голове, была чудовищной и неправдоподобной не менее, чем мысли о том, что старичок с уголовным прошлым мог оказаться искомым «душителем».

И все-таки эту идею надо было проверить. И я, наскоро попрощавшись с женщиной и пожелав ей доброго здравия, побежала по двум оставшимся адресам.

* * *

— Да ты что?!

Лариков вылупился на меня, как баран.

Я перевела дыхание и повторила все сначала. Несмотря на то, что ужасно устала, была голодной, как волк, и мои ноги отчаянно гудели.

Все ж таки два часа беготни по подъездам и разговоров с соседями…

— Послушай, — не выдержала я. — Может быть, ты хотя бы позволишь мне выпить чаю?

— Ох, Сашечка, прости… Ты меня просто оглоушила этими новостями.

Он исчез и вскоре вернулся с подносом.

Откусив кусочек тепленького тоста, я почувствовала себя лучше и на сей раз уже более спокойно и вразумительно произнесла:

— Короче, Ларчик, это не простые тебе стариканы! Это бандиты какие-то!

— Ну, не совсем, — покачал головой Ларчик.

— Мало того, что на поверку добрейший старичок с мопсом Иван Демидович оказался Ванькой Кривым, так и Миронова — забулдыга!

— Но ты с ней говорила?

— Как я это сделаю? — спросила я, поедая третий тост. — Она меня не дождалась. Только вчера отъехала в сторону деревни Большие Вяземки, получив невесть откуда кругленькую сумму. Собачку ее прикармливает добросердечная соседка, которая мне все это и поведала. Откуда свалились на нищенствующую Миронову деньги — бог ведает! И, кроме бога, это знает еще некто.

— А Сельянинов?

— С Сельяниновым разговаривать совсем невозможно.

— Почему?

— Он пьян, — объяснила я. — Трезветь явно не собирается и вообще заявил мне, что, пока у него водятся деньжата, он от такого пьяного удовольствия не откажется!

— То есть что ты всем этим хочешь сказать?

— Да ничего я не хочу сказать, — улыбнулась я. — Кстати, деньги у Сельянинова завелись опять же неизвестно откуда, и очень недавно… И прогуливать ему некого — у него вообще никогда не было собаки. Самое прикольное знаешь в чем?

— В чем?

— Несколько дней назад Сельянинов сам предложил одной весьма симпатичной старушке прогулять ее собаку! Правда, прелесть? Старушка эта как раз ногами в тот вечерок маялась, так что Сельянинов, хоть и поразил ее внезапной любовью к животным, которая раньше ему совсем не была свойственна, оказался кстати!

— Ты думаешь, что всех их некто подкупил?

— Бог мой, а я-то думала, что одна такая догадливая! — воскликнула я. — Ларчик, ну конечно! Но, если ты думаешь, что наша жизнь заметно упростилась, ты заблуждаешься! Ничего подобного! Все сложности только начинаются…

— Да в чем? Мы просто прижмем их к ногтю, они расскажут нам, кто им, собственно, платил, а этот человек и есть убийца!

— Во-первых, они тебе ничего не расскажут! Поскольку очень боятся… А во-вторых… Ладно, пока у нас есть еще трое. То есть Валера, Мальчевский и Федор. Где бы, правда, этого Федора найти?

В дверь позвонили.

— Да и не надо его искать особенно, — сказал Лариков, поднимаясь. — Я так думаю, он на нашем пороге… Дело в том, что я ему позвонил, как только ты ушла.

— И ты мне ничего не сказал? — возмутилась я.

— Ну, не только же тебе удивлять сюрпризами… — бросил он на ходу.

Какие же все-таки вредные и самолюбивые существа эти мужчины!

 

Глава 12

— Экий красавец! — чуть не вырвалось у меня, когда Лариков вернулся в сопровождении этого самого загадочного Федора.

Но, слава богу, я сдержалась. Правда, по своей милой привычке я покраснела, ну да это еще можно пережить.

Федор был потрясающим красавцем! Мало того, что он был высок и строен, так еще и обладал золотистыми волосами и такими ангельскими голубыми глазами, что я тут же вспомнила красавчика Бреда Питта.

— Здравствуйте, — слегка прищурившись, улыбнулся он. — Вы — Саша. Я угадал?

Я хотела сказать ему, что особого ума не надо это понять, кто тут, кроме меня, еще может быть, но язык явно не собирался мне повиноваться. Поэтому я ограничилась вежливой улыбкой.

— А я Федор. Вам про меня наверняка Рита говорила?

Он смотрел на меня, а я как последняя идиотка дошкольного возраста старательно прятала глаза.

— Говорила, — охрипшим от эмоций голосом сказала я.

Лариков, конечно, наслаждался моментом. Подняв на него глаза, я имела несчастье в этом убедиться — его губы слегка раздвинула такая издевательская улыбочка, что я сразу рассердилась.

— Это я пригласил Федора к нам, — поведал довольный собой Лариков. — Времени у него мало, так что давай-ка быстренько организуем кофе и поговорим. Ладно?

— Конечно, — пожала я плечами.

В другое время я бы охотно отправила бы Ларикова самого варить кофе, но не сейчас.

Находиться рядом с этим красавчиком и не краснеть при этом совершенно по-кретински было выше моих сил! Поэтому я удалилась на кухню.

Кофе я варила долго, приводя заодно себя в порядок. Наконец мое психическое состояние пришло в норму настолько, что я могла оставаться равнодушной даже к Аполлону, если бы тому вздумалось заявиться к нам ни с того ни с сего.

Федор стоял и с искренним любопытством разглядывал нашего «монстрилу».

— И вы всерьез думаете, что он так выглядит, этот душитель? — задумчиво спросил он Ларчика.

— Ну, в общем-то… — замешкался мой босс. — Наверное, да.

— Почему? — удивился Федор. — Вы считаете, что тот, кто совершает уродливые поступки, просто обязан быть уродлив внешне? А если он очень красив?

— Как вы? — вконец осмелев, поинтересовалась я с долей ехидства.

— Может быть, куда красивее, — сказал совершенно спокойно гость. — Ладно, что вас там интересовало? Рита? Елизавета, царствие ей небесное? Или наш сумасшедший режиссер Донатовский?

— Все вместе, — кивнула я. — Да еще нам бы ужасно повезло, если бы вы были знакомы с Валерией Ракитиной и Александром Мальчевским.

— Лера? — удивился он. — Конечно, я знаю и Леру Ракитину. Да и Сашу Мальчевского, — представьте, тоже… Кстати, давайте сразу договоримся, что в этот бред, будто Донатовского и Лизу убила наша Риточка, я не верю и не поверю никогда! Даже в том случае, если мне об этом доверительно расскажет сама Рита!

— А мы, кстати, и не думали, что это сделала она. Вы ее хорошо знаете?

— Настолько, насколько возможно знать другого человека, — сказал он.

— Откуда?

— Мы учились с Ритой в одной школе, — объяснил он. — Она разве вам не говорила?

— Нет, — призналась я.

— Так что я знаю о Рите почти все.

— Тогда, может быть, именно вы прольете свет на одну загадку… Кто тот человек, из-за которого Рита оказалась в психиатрической лечебнице?

Он некоторое время молчал, стуча ложечкой по краю чашки.

— Наверное, да, — тихо сказал он. — Этот человек был…

Он поднял глаза и посмотрел на меня.

— Знаете, но этим человеком был я!

* * *

Я от неожиданности чуть не поперхнулась кофе.

— Как это вы?

— Ну, хорошо, я попробую вам это объяснить…

Он стянул через голову свитер и начал расстегивать пуговицы на рубашке.

— Вот видите? — продемонстрировал он нам огромный, багровый шрам. — Это Ритина работа… Ей казалось, что то приключение, которое у нас… Как бы помягче выразиться? Не приключение, а как бы маленькая любовь…

— А что, она такая бывает? — поинтересовалась я не без ехидства. Что-то он перестал мне нравиться, этот красавчик!

— В таком возрасте, как у нас, она бывает именно маленькой. Потому что следом появляется большая, и ты ничего не можешь с собой поделать! Так и со мной произошло. Я встретил женщину, которая перевернула мою жизнь. И рядом с ней Рита казалась просто маленькой девочкой со смешными иллюзиями… Вот тогда она и совершила эту дикую глупость… Собственно, мы все были виноваты. Потому что если бы мы тогда закрыли дверь изнутри… Но у Риты был ключ, и она застала нас вместе с…

Он замолчал. Какое-то время он молча смотрел на наш светильник, уж и не знаю, что он в нем нашел. А потом, решившись, сказал:

— Наверное, я вас немного удивлю второй раз. Дело в том, что та женщина потом стала Ритиной лучшей подругой и даже спасла ей жизнь… Собственно, Рита и познакомила нас на театральной вечеринке. Я ведь учился не здесь, а в ГИТИСе…

— Вы говорите о…

Я не могла поверить своей догадке!

— Я говорю о Лизе Ракитиной, — очень тихо произнес Федор. — Поверьте, я очень не хотел рассказывать вам об этом! Но…

Да уж. Теперь в Ритину невиновность буду верить только я. Если она уже покушалась на Лизину жизнь, то кто поверит в то, что на сей раз она ни при чем?

Я посмотрела прямо в глаза этого красавчика Федора.

Он спокойно встретил мой взгляд, но я тем не менее заметила странное удовольствие от моей реакции.

Как будто он хотел, чтобы я поверила в Ритину виновность! И даже не я, — думаю, такая дурочка с переулочка, как я, мало занимала его воображение.

Куда больше он хотел бы убедить в этом Ларикова!

* * *

— Теперь о самой Лизе. Я полагаю, она вас интересует не меньше Риты?

Лариков кивнул. А мне была протянута пустая чашка, и этот самодовольный красавчик попросил:

— Вы не плеснете еще кофейку?

«С радостью и прямо в твою мордашку», — подумала я.

А черт его знает, почему меня так раздражал этот парень! Ну, предположим, что на индюка напыщенного он был похож изрядно. Но ведь сие еще не повод, милая Александра Сергеевна! Может быть, это у него вообще следствие комплекса неполноценности? Многие люди напускают на себя преувеличенно-важный вид, чтобы защититься!

Но тут было что-то другое! Вроде бы он не говорил ничего плохого о людях, наоборот — пытался убедить нас в том, что очень к ним расположен, а я улавливала в его голосе иное к ним отношение…

— Лиза была необыкновенным человеком, — продолжал он, бросив мне «спасибо» за новую порцию кофе. — Вся соткана из противоречий. Сегодня ей хотелось быть ангелом — она им была. А на следующий день с невиданной пластикой перевоплощалась в демона… И все это она делала искренне, на все сто процентов! Она была идеальной актрисой, понимаете? Конечно, не для нашего провинциального театра! И не для Донатовского, мир его праху… Не хочу говорить плохо о покойных, но он был бездарен! Все его идеи напоминали хорошо отобранный и тщательно выжатый бред других режиссеров, начиная от Стрелера и кончая Штайном! То, что он делал с Лизой, было отвратительно! Но она его любила! Любила, представьте себе, так нежно, что мы все только злились!

— Почему? — встряла я.

— Что почему? — не понял моего вопроса Федор.

— Почему вы злились? Ведь любовь — это глубоко личная проблема каждого человека! И касается только двоих, при чем здесь коллектив?

— Милая девушка, — едва заметно поморщившись, произнес снисходительно Федор. — За кулисами нет места тайным личным отношениям! Там все на виду, как на ладони… В театре обычно прекрасно осведомлены, кто с кем спит и кто с кем, простите, бодрствует! Вы, кстати, знаете о том, что Рита была влюблена в Донатовского? И у нее вновь отняли возлюбленного, и сделала это снова Лиза… Рита была в ауте! А потом произошла эта ссора между ними. Я оказался ее свидетелем. Лиза попросила ее не вмешиваться, а Рита заявила, что она никогда не отдаст ей Донатовского!

— То есть она впрямую назвала имя Донатовского? — переспросила я.

— Нет, так откровенно это не прозвучало! Она сказала: «Я не отдам тебе этого человека!» Но, как вы понимаете, не стоило особого труда догадаться, о ком шла речь! А потом она попыталась снова покончить с собой… Мы были на островах, и Рита сидела мрачная, затем вдруг вскочила и пошла к воде. «Ты куда?» — спросила Лиза. «Я вас всех ненавижу», — сообщила Рита. «И меня?» — удивилась Лиза. «Тебя я ненавижу больше всех», — рассмеялась Рита и поплыла… Потом был кошмар. Лиза плавала лучше нас всех, поэтому она бросилась за ней, вытащила из воды, а потом долго плакала. И твердила: «Что я могу поделать? Что?» Да, чуть не забыл… Затем у них состоялся еще один разговор, но я не был его свидетелем. После него девочки стали не разлей вода! Такие нежные взаимоотношения, что все диву давались! Кстати, в тот вечер они вышли из театра вдвоем…

— В какой?

— В последний Лизин вечер, — ответил он, невинно и честно глядя прямо в глаза Ларикова. — Я сам видел, как они вышли. Лиза была чем-то озабочена, а Рита говорила ей, что волноваться еще рано. И, мол, если Лиза хочет, она пойдет туда с ней!

Мы с Ларчиком переглянулись.

Ничего себе новости!

— А если поподробнее? — попросил Лариков. — Это же очень важно!

— Подробнее? Я был бы рад вам помочь, но последнее, что я видел, это их удаляющиеся спины. Одно могу сказать — обе очень спешили!

Вокруг моей Риты сужалось кольцо! Черт побери…

Я почти с ненавистью смотрела на этого красавчика. Теперь мне трудно будет всех убедить в Ритиной невиновности, поскольку я и сама, кажется, начинаю в ней сомневаться!

— Хорошо, — перевела я разговор на другую тему. Правда, у меня были подозрения, что Федор и тут умело сведет все к «виновности» Риты. — Это мы поняли. А Мальчевский? Кто он? Какое ко всей этой истории имеет отношение? И имеет ли вообще?

— Ни-ка-ко-го, — пожал плечами Федор. — Саша Мальчевский, насколько я знаю, куда больше отношение имеет к Валере, сестрице Лизы. Вы с ней знакомы?

— Совсем мало!

— Удивительно, как у Марии Валерьевны получилась такая доченька, — рассмеялся Федор. — Если вы видели «маман» наших девочек, вы без труда поймете, о чем я веду речь.

— Примерно представляю.

— Так вот, Валера — необузданная девица. А Мальчевский — он в нее по уши влюблен. Хотя парень он более чем спокойный. Кстати, ночной клуб, где подвизается наша «мамзель», принадлежит ему. Так что у них нечто в роде провинциального любовного романа, и они собираются пожениться… Никакого отношения к случившемуся ни тот, ни другой не имеют. Я бы скорее заподозрил Риту, чем Мальчевского.

— Почему?

— Он тепел. Он не способен на убийство… Знаете, как в «Откровении Иоанна»? «О был бы ты холоден или горяч, но ты тепел»… Вот и Мальчевский именно такой. Для убийства-то нужна страсть, а тут этого нет. Гладенький он слишком, спокойный и расслабленный. У него все расписано на сто лет вперед, и вряд ли в его планах есть убийства.

— Но мне казалось, что владелец ночного клуба должен быть сам подвержен страстям?

— Только не наш Сашенька! Даже к Валере он относится «в русле» своего кредо. То есть всегда прежде всего сохраняет невозмутимость и покой. Вы его никогда не сможете понять, если не поймете его жажду покоя…

— Тогда у него более чем странный выбор подруги жизни. Вряд ли Валерия Ракитина являет собой воплощение домашнего уюта и покоя!

— О сразу видно, что вы не знакомы с нашими девочками! — хихикнул он. — Как раз Валера и есть дитя «истеблишмента»! В отличие…

Он задумчиво посмотрел на часы.

— О черт! — воскликнул он. — Мне пора!

— Вы не договорили. В отличие от — кого?

— От Елизаветы Ракитиной, — улыбнулся он мне снисходительно. — Впрочем, попробуйте поговорить сами и с Валерой, и с Мальчевским. Хотя — поверьте мне — они к этой истории никакого отношения не имеют!

* * *

— Ну, и что ты обо всем этом думаешь? — спросила я, проводив нашего «красавчика».

Честное слово, подумала я, рассматривая израненного моими выстрелами «монстрилу», с куда большим удовольствием я палила бы в рожу Федора! Надо будет попросить у него фотографию…

Лариков пожал плечами.

— То есть ты, как всегда, ничего не думаешь? Может быть, ты согласен, что это — дело Ритиных хрупких пальчиков?

— Саш, не срывай на мне злость, — попросил Лариков. — Я просто обдумываю все услышанное. Поскольку, сам того не ведая, этот «нарцисс» подарил нам очень много информации к размышлению. Что там у нас получилось со стариками?

— Кто-то платил им за показания, — сказала я. — Потом, конечно, им следовало или исчезнуть, или молчать… Кстати, этот «кто-то» был очень щедрым.

— Та-ак… То бишь деньги у него имеются!

— Я тоже, кстати, заплатила за информацию, — не упустила я случая напомнить о трате казенных денежек.

— Ну, куда ж от этого деться! Не все граждане у нас отличаются сознательностью! Так вот, что я, Сашенька, думаю… Придется сегодня нам с тобой поближе познакомиться с искусством стриптиза…

— О нет! — возвела я очи к небесам. — Мама мне не разрешает смотреть стриптиз!

— Ты уже даже по английским меркам достигла совершеннолетия, — сообщил Ларчик.

— Нет, — возразила я. — Мне дозревать еще полмесяца! Двадцать четыре мне стукнет лишь пятнадцатого марта.

— Ну, и ладно. Это уже не в счет. В общем, нам с тобой надо сходить на «пип-шоу». Но это еще не все…

— Как? Ты еще не все мне сообщил? Ты что, собираешься окунуться в пучину разврата на полную катушку? Я маме пожалуюсь.

— Жалуйся. Но тебе предстоит обольстить Мальчевского!

— Что? — заорала я. — Как же я это сделаю? Сам обольщай Мальчевского!

— Мне тоже предстоит кое-кого обольстить, — самонадеянно сообщил мой босс. — Валерочку Ракитину. Поскольку мне кажется, что именно там зарыт ключик от сундучка с «жизнью Кащея».

— А как? Нас с тобой уже полгорода знает!

— А на что у нас твоя Эльвира? Она же визажистка!

— Ладно, — согласилась я. — Позову сейчас Эльвиру, она нам уменьшит рост, нарастит плечи и грудь! Твою жирафью фигуру за километры видно!

— Все равно можно что-то придумать, — заупрямился мой босс.

— Кстати, получается нестыковка! — вспомнила я. — Этот красавчик заявил, что у Мальчевского был роман с Валерой! Так?

Он кивнул.

— А Мария Валерьевна говорила о том, что Мальчевский хотел жениться на Лизе!

— Может быть, просто Мария Валерьевна этого хотела?

— Да, но… Это могло послужить мотивом для убийства!

— Сашка, ну сколько тебе раз повторять, что мотив для убийства — это еще не убийство? Нет, я не спорю… Может, ты опять окажешься права. Но для того чтобы в этом увериться или, наоборот, убедиться в обратном, нам нужно познакомиться с этой загадочной парой! Кстати, как ты думаешь, я подхожу на роль коварного обольстителя?

Я уже собралась гомерически расхохотаться прямо ему в лицо, поскольку, по моему убеждению, он вряд ли был способен коварно обольстить кого бы то ни было, даже ангела, настолько простодушным и открытым было его лицо, но тут зазвонил телефон.

Я сняла трубку и услышала голос Ванцова.

— Лешка, что случилось? — застыла я на месте от нехорошего предчувствия. Уж больно напряженным голосом он произнес: «Алло, Саша»… Так безнадежно и устало.

— Саша, не волнуйся…

Та-ак… Предчувствия, как говорится, ее не обманули…

О боже! До чего я ненавижу эту манеру загробным голосом просить человека не волноваться! После этакой «понурой» просьбы вполне уместно немедленно хлопнуться в обморок.

Естественно, я сразу начала волноваться!

— Что-то с Ритой? — спросила я.

— Ну, в общем, да, — сказал Ванцов так трагично, что я сразу поняла — все действительно ужасно. Может быть, Рита вообще не выдержала последнего удара и покончила с собой.

— Господи, — выдохнула я. — Она жива? С ней все в порядке?

— Жива, но… В общем, Саша, Рита только что подписала признание. Так что получается, что и Донатовского, и Елизавету Ракитину убила именно она!

 

Глава 13

Разговаривать с Ритой было бесполезно.

Я потратила битых два часа совершенно впустую, пытаясь ее хоть немного вразумить.

Она сидела, смотрела в одну точку и только покачивалась на стуле взад-вперед, как маятник Фуко. И от этого, братцы мои, мне стало жутко.

Если вам приходилось смотреть в глаза безумца, вы прекрасно поймете мое состояние — Ритины глаза были совершенно лишены мысли. Как будто кто-то высосал из нее жизнь и оставил раскачиваться на этом дурацком стуле до второго пришествия.

Кстати, признание она написала совершенно потрясающее.

«Я убила Лизу и Костю».

Вот так. Большими, округлыми буквами, как школьница. Без каких-либо откровений. Как она это сделала, почему — все это Рита опустила. На вопрос о деталях совершенного ею преступления она, взглянув на следователя невинными фиалковыми глазами, спросила: «Зачем?». Ванцов попытался пробиться к ее сознанию, пространно объясняя, зачем следствию нужны детали, Рита его вежливо выслушала и махнула рукой. Робко улыбнулась и произнесла:

— Извините, но я не помню…

Со мной она поначалу вообще говорить не хотела, задав тот же сакраментальный вопрос: «А зачем?» Но я все-таки прорвалась к ней и тут же поняла, что я самая большая идиотка на свете. Естественно, пальму первенства я отдала самой героине трагедии, поскольку Рита явно претендовала на это звание куда больше меня.

Потом ее увели.

Она шла, а на ее губах сияла улыбка. Такая, знаете ли, покорная и спокойная. Как будто восходила на Голгофу ради неведомой нам идеи.

Вот эту самую идею мне хотелось понять, и как можно скорее.

А пока я стояла, смотрела ей вслед и дрожащими пальцами разминала сигарету.

Когда на мое плечо легла рука, я дернулась.

— Саша…

— Ты веришь, что убила она? — спросила я Лешку, неожиданно охрипнув.

— Успокойся, нет.

— Вот и я тоже в это не верю…

— Саша, ради бога, перестань так дрожать.

Я хотела заверить его в том, что не дрожу и дрожать не собираюсь, но с удивлением обнаружила, что мои пальцы действительно ведут себя по-кретински.

— Успокойся, — снова попробовал привести меня в норму Ванцов.

— Лешка, почему она все это сделала? Почему?

— Может быть, ей не хочется жить? — предположил он.

— Ерунда, — затрясла я головой. — Она за кого-то боится. И считает, что этот человек и совершил все преступления! Но ведь она же была влюблена в Донатовского! Тогда — кто это может быть?

Лешка пожал плечами.

— Саш, мы разберемся! Обязательно! Ты мне веришь?

— Мне очень хочется верить в то, что мы разберемся! Но такой запутанной истории в моей практики не было, — сердито сказала я ему. — И как нам из нее выпутать эту сумасшедшую дуреху — ума не приложу!

* * *

«Она за кого-то боится»…

За окнами автобуса мелькали равнодушные дома и такие же равнодушные люди.

Водитель отрывался по полной программе, врубив на полную мощность разухабистый «блатняк». В конце концов он приедет домой и завалится перед телевизором.

Я тоже, в конце концов, заявлюсь домой и включу Баха, чтобы не озвереть окончательно. Потому что в последнее время я чувствую, что это состояние не за горами. Например, сейчас мне ужасно хотелось встать и выключить эту мутотень. Заодно напомнить этому самому водиле, что раз я плачу за проезд четыре рубля, может, не надо включать в стоимость обслуживания культурную программу, о которой я не просила? А если я не люблю Михаила Круга? Ну, вот такая я попалась недоразвитая!

«Остыньте, мадемуазель!» — посоветовал мой внутренний голос.

И на сей раз он был совершенно прав, этот зануда… Злость порождает горячность, а до чего хорошего додумаешься в горячечном бреду? Только до бреда…

Я закрыла глаза. В темноте сначала сновали цветные кружочки. Кажется, экстрасенсы называют их «сигнатюрами». Эти сигнатюры все прыгали перед глазами, ужасно меня раздражая, пока я к ним не привыкла.

А потом я все-таки сосредоточилась. То есть до меня уже не долетали откровения «лесоповальных» певцов. И как будто я вообще уже не ехала в этом автобусе, а сидела в саду, теплом, летнем саду. И чей-то мягкий голос говорил мне: «Вот мы с тобой почти ссоримся из-за него, а он теперь где-нибудь в гостиной или в саду смеется над нами… стремится доказать, что он гений».

Так ясно он прозвучал, что я почти готова поклясться, что узнала его, это был голос самого Донатовского. Я дернулась, будто проснулась, и открыла глаза, озаренная догадкой — вернее сказать: не догадкой, а каким-то слабеньким ее подобием.

Смеется. Он смеется над нами.

Может, вы не верите в то, что наше подсознание иногда работает круче сознания, но у меня уже была куча поводов убедиться в этом.

Я встала и вышла из автобуса.

Мне надо было срочно обсудить эту идею с Лариковым. Кто знает, может, мы сможем вдвоем докопаться до сути?

* * *

Влетев в квартиру, я отмахнулась от Ларчика, который попытался сочувственно спросить, как дела у Риты.

— Сущий отврат, — бросила я на ходу. Меня волновал сейчас куда больше его книжный шкаф. А именно — одна книжка.

Нашла я ее сравнительно быстро и тут же уткнулась в нее, не обращая внимания на вопросительно-недоуменные взгляды моего босса.

Увидев, какая книга вызвала во мне интерес, Ларчик хмыкнул и включил Ника Кейва.

— Спасибо, — буркнула я. — Ник Кейв как нельзя кстати. Особенно хорош после слащавого «блатняка»!

— Ты внезапно склонилась к «маниакальной» идее? — поинтересовался босс.

— Не знаю, — честно ответила я. — Пока еще не знаю… Ларчик, что можно сделать, если подозреваешь человека, но никаких улик против него нет?

— Надо подсунуть ему «свинью»…

— Нет, не то. «Жучок» не поможет. Как взять его за жабры, если жабры эти… Как бы выразиться поточнее? Имеют неясные очертания. Не важно, впрочем. Ты меня понял.

— Ага, — кивнул Ларчик. — Понял… Значит, надо постараться взять его с поличным.

Я кивнула.

«Если ты убивал часто, то в итоге это хочется делать всегда, — прочитала я откровения в книжке. — Желание убивать всегда скрываемо, и оно всегда слаще. Слаще любви к женщине».

Бог ты мой, ну и пакость!

Тем не менее полезно, знаете ли!

Я посмотрела на «монстрилу».

Ну да, конечно, — приплюснутый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, низкий, нависший над глазами лоб… Непременный зверский оскал.

Тот, кто лепил этого урода, явно находился в плену собственных представлений о маньяках.

— Не хватает редкой бороды, и получился бы типичный человек-животное Ломброзо, — проговорила я. — А если все наоборот, Андрей?

— О чем это ты?

— Понимаешь, Ларчик, я тебе сейчас все расскажу, а ты подумаешь, что из этого — бред, а что не лишено здравого смысла! И тогда, дружочек, мы подумаем, как нам поступить! Ладно?

Как будто у него был другой выход!

* * *

Я увлеклась. Но, надо отдать должное Ларикову, все мои «фантазии» он на сей раз выслушал внимательно, стоически перенося мои попытки сыграть все в лицах. Конечно, я заразилась этими способностями от Донатовского и теперь пыталась сделать то же самое.

— То есть ты предполагаешь, что это он?

— Да вот как-то все сходится, — развела я руками. — Посмотри, Ларчик! Первые жертвы — со следами насилия, так?

— Саша, а если эти преступления совершенно не связаны между собой?

— А если связаны? Мы же должны отработать все версии!

— Ну, ладно… Отрабатывай.

— А теперь Лиза. Она просто задушена! Что из этого следует? Первое — если это маньяк, почему он этого не сделал?

— А если это не маньяк?

— Мы договорились, Ларчик! Сейчас у нас версия маньяка! Предположим, Лиза узнала о ком-то из очень близких ей людей, что этот человек — и есть наш искомый маньяк!

— Только не улетай в фантазиях чересчур далеко, ладно?

— Я и не смогу, если ты будешь без конца меня одергивать, — огрызнулась я. — Как я тебе объясню, что думаю, если моя фантазия будет валяться на земле, будто раненая птица? И ранил ее, между прочим, именно ты!

Кажется, изысканность и художественная образность моей фразы на него подействовала.

Он опять замолчал.

— Ну, так вот. Я могу, конечно, предположить, что она еще что-то узнала. Но ведь Лизу было трудно назвать девочкой, оторванной от реальности? Чисто психологический момент — если бы ты, предположим, узнал, что я тайком торгую наркотой, ты стал бы впадать в депрессию?

— Нет, — покачал головой Ларчик. — Я бы закатил тебе хорошую трепку, устроил скандал, и в депрессию впала бы ты…

Я задумалась. Версия о наркоте, не проходила. Потому что человек, которого Лиза предположительно обвинила в этом, вряд ли ее за это задушил бы.

Так что, как ни крути, а этот человек занимался чем-то, куда более ужасным, чем наркотики. И…

— А если она узнала, что он киллер? — предположил Ларчик.

— Тоже фигня, — поморщилась я. — Киллер не станет душить. Но человек, убивший Лизу и Донатовского, — он привык убивать. Более того, ему это нравилось. Именно в такие моменты он ощущал свою значимость. А теперь подумай, чью характеристику я тебе выдала?

Он посмотрел на «монстрилу».

— Вот именно, — кивнула я. — Для Лизы это открытие было кошмаром. Знаешь, почему? Потому что именно этого человека, а совсем не Донатовского, Лиза очень любила. И не только Лиза… Если ты сейчас сходишь и посмотришь на Риту, ты без особого труда убедишься, что она находится точно в таком же состоянии… Она раздавлена. Правда, которую она узнала, для нее так тяжела, что ей легче умереть, чем жить с ней. Она привыкла относиться к этому человеку жертвенно, влюбленно, восхищенно — как угодно. Что испытывает женщина, узнавшая, что ее Сказочный Принц всего лишь дешевый маньяк? Убийца несчастных рыженьких девушек? Жалкий шизоид с манией величия? Что она должна испытывать после того, как он убил ее подругу и Донатовского?

Кстати, Донатовский скорее всего понял, кто он. Но его ошибка была в том, что он каким-то образом показал, что это понял. Вспомни, я ведь тебе рассказывала, что у него была незаурядная актерская пластичность. Он, сам того не ведая, перевоплощался мгновенно, и я думаю, убийца в тот момент находился неподалеку и без особого труда узнал в образе себя. Иначе я не могу найти объяснения тому факту, что он заманил Донатовского, чтобы нанести смертельный удар. Тот был встревожен настолько, что бросился за ним без пальто. И это могло напугать убийцу. Одно могу тебе сказать — сейчас он встревожен и озлоблен. Как загнанный зверь, который чует беду. И он очень опасен, Ларчик! Зверь в отчаянии еще более страшен.

— Так кто же это? — нетерпеливо спросил Ларчик.

— Милый, если бы я знала на сто процентов, — развела я руками. — У меня пока три кандидата. И я еще не выбрала, кто из них наиболее достоин. Это я узнаю, пообщавшись с господином Мальчевским и Валерией Ракитиной. И нам, боюсь, не справиться без Эльвириной помощи… Как, однако, кстати она выкрасила свои кудри в рыжий цвет!

* * *

Я набрала номер Эльвиры. Она на сей раз оказалась дома.

— Элька, ты нам нужна.

На другом конце провода хмыкнули, потом недовольный Эльвирин голос изрек:

— Ты же вроде как велела мне сидеть дома, пока краска не сойдет на фиг!

— Ты нам нужна именно рыжая, — деловито сообщила я. — Потому что я не прохожу — меня знают. Кстати, ты нас загримируешь с Ларчиком?

— Под кого? — лениво спросила Элька. — Ларикова под Дракулу, а тебя под Сивиллу?

— Хоть под Кикимору, — разрешила я ей. — Надо сделать так, чтобы нас никто не узнал.

— Сходите тогда в пластическую хирургию, — посоветовала Эльвира.

— Элька!

— Саш, да я не смогу сделать вас полностью неузнаваемыми! Вы что, от милиции решили спрятаться?

— Ну хотя бы чтобы нас узнали не сразу! — взмолилась я. — Я сейчас позвоню Пенсу, он зайдет за тобой, и вы придете к нам…

— Ах, ты мне выдаешь Пенса? — обрадовалась Элька. — Это меняет дело!

— Только во временное пользование, — тут же сказала я.

— Да разве от тебя чего хорошего навечно дождешься, Данич, — вздохнула Эльвира. — Ладно, согласна и на временное…

Она положила трубку, а я позвонила Пенсу. Он подумал и сказал, что сможет отпроситься с работы, так как у них в конторе вырубили свет и он все равно ничего не может сделать — без света нельзя же сбросить в Москву данные по продажам! Поэтому он зайдет за Эльвирой.

Его готовность зайти за моей подругой меня несколько покоробила, но я решила не предаваться глупому отчаянию — сейчас дело прежде всего.

— Так что ты хочешь сделать? — поинтересовался босс. — Я так и не смог понять, что ты задумала… Может, все-таки объяснишь?

— Сейчас, — кивнула я, — объясню… Только налью себе допинга, то есть кофе…

— А может, не стоит? Ты и так, как в лихорадке…

— Надо, — отрезала я. — У меня всегда в стрессовых ситуациях организм жаждет кофе.

Я сбегала за кофе, закурила и уже приготовилась изложить ему свой грандиозный план по поимке маньяка-убийцы, как в нашу дверь позвонили.

— О боже! — вздохнула я. — Может, не открывать? Вряд ли это Эльвира с Пенсом, они так быстро не летают, а клиенты нам сейчас с тобой ни к чему.

— Клиенты всегда к чему, — назидательно заявил Лариков, и я пошла открывать дверь, а открыв, застыла, в изумлении вытаращившись на пришедшего.

— Здравствуйте, — робко сказал маленький толстяк. Я вспомнила его почти сразу. Он встретился мне, когда я выходила из дома Ракитиных.

— Здравствуйте, — недоуменно ответила я. — Вы к кому?

— К Андрею Петровичу, — покраснев от смущения, сказал робкий толстячок. — Я — отец Лизы и Валерии Ракитиных…

* * *

Вот это поворот!

— Проходите, — пригласила я его в комнату.

— Вы удивлены, конечно, — смущенно сказал наш неожиданный гость. — Я понимаю. И еще я бы хотел вас попросить, чтобы о моем визите не узнала жена.

Он посмотрел на меня таким детским, умоляющим взглядом, что я почувствовала приступ жалости.

— Мария Валерьевна очень прогневается, если узнает о том, что я вас посетил. Понимаете, она считает, что сор из избы не выносят…

— Знакомьтесь, это Андрей Петрович. А это…

— Андрей Юрьевич, — наклонил голову толстячок. — Ракитин.

Настала пора удивиться моему боссу.

— Очень приятно, — озадаченно пробормотал он, посмотрев при этом на меня.

— Кофе будете? — спросила я. — Или чай?

— Да нет, спасибо. У меня очень мало времени. Я сказал супруге, что иду в магазин. Я не могу задержаться ни на минуту. Но если я вам это не расскажу, может, потом всю жизнь буду кусать локти, испытывая чувство вины…

Он посмотрел на меня и смущенно улыбнулся.

— Поэтому вы уж не обижайтесь, но я быстренько все скажу и уйду. Я ведь искал вас уже давно! Пришлось в театр заходить, где Лизонька работала… Хорошо, что ваш адрес у их охранника записан! Маша вам ведь про ссору между девочками ничего не рассказала?

— Нет.

— Вот ведь она какая! Я ей говорю — да как же так, если от этого успех расследования зависит? А она — не хочу Лизину память грязью обливать! И другим не позволю!

— Подождите, — взмолился Лариков. — Какая ссора?

— Да та, после которой девочки совсем друг с другом общаться перестали. Я же нечаянно услышал. Они сначала мирно беседовали. Потом вдруг Лиза говорит: «Лера, нам нужно поговорить с тобой наедине». А Лерочка ей дерзко отвечает: «Я знаю, о ком ты хочешь говорить. Не буду! Меня ваши домыслы и сплетни нисколько не интересуют! Про меня в вашей луже тоже много грязного плетут!» Лиза какое-то время молчала, а потом тихо так сказала: «Он чудовище, Лерка! И то, что между вами происходит…» — «Ты просто ревнуешь! — крикнула Лера. — Ты просто ревнуешь, Лиза! Зачем ты говоришь про него такие ужасные вещи?» — «Я не ревную, — ответила Лиза. — Твоя личная жизнь неприкосновенна, ради бога. Но я тоже имею право. Пойти в милицию, например». — «У тебя нет доказательств!» — «Есть». Мне неприятно об этом говорить, но Лера сказала, что она все ему расскажет. А Лиза только усмехнулась и грустно ответила: «Что ж, возможно, тогда у тебя появится повод увериться в моей правоте!»

Вот так это было. И самое страшное, если мои догадки верны, они говорили о Лерочкином возлюбленном. Я теперь очень боюсь за нее. Она ведь после Лизиной гибели сама не своя, и… Она мне сказала: «Папа, я помню о Лизе. Он мне заплатит за все сполна».

— Да кто он?

— Лерочкин возлюбленный, — почти шепотом сказал Ракитин. — Я, конечно, не знаю точно, но, думаю, это Мальчевский!

* * *

Значит, все сходится на загадочном Мальчевском.

Можно просто пойти и взять его за жабры!

— В голове не укладывается, — сказал Лариков, когда наш гость ушел. — Получается, что это — весьма богатый и респектабельный молодой человек! Слушай, чего ему не хватало в жизни?

Я молчала и думала.

О чем?

А вот этого я пока не скажу! Во-первых, потому что до конца не уверена в своей правоте, а во-вторых… Ларчик наверняка усомнился бы в том, что я права, точно так же, как пока и сама я!

Через полчаса в дом ворвалась Эльвира в сопровождении покорного и молчаливого Пенса.

— Так что я там с вами должна сделать? — поинтересовалась она. — Ларчика укоротить, а Сашку обрить налысо? Ну, что ж… Если вы не будете сопротивляться, особого труда это мне не составит! И куда мы потом отправимся?

— Смотреть стриптиз, — мрачно объявила я.

— Ну, наконец-то! — обрадовалась Эльвира. — А то, если честно, ты всегда тащишь меня в какие-то скучные, заплесневелые места! Стриптиз-то я никогда и не видела! Мы идем на мужской стриптиз?

— Нет, на женский, — отрезала я.

— Как? — возмутилась Эльвира. — Что нам-то с тобой делать на женском стриптизе? Если тебя он интересует так, что даже не жаль заплатить, я его тебе сама устрою! Нет, Данич, я не хочу на женский!

— Мы идем по делу, — сказала я сурово. — И у тебя тоже есть задача…

— У меня? — обрадовалась Эльвира. — Класс! Надеюсь, мне отведена значительная роль?

— Главная, — кивнула я. — Самая главная роль, радость моя, у тебя!

«И самая опасная», — прибавила я про себя. У нас с тобой, детка, роли очень опасные.

* * *

Эльвира колдовала над нами около часа. В результате ее титанических усилий из дома вышли: высокий молодой человек с усами, очень представительный, с немного презрительной улыбкой, загадочность его облику придавали очки с затемненными стеклами. Сей красавец вел под руку молодую, самоуверенную нуворишку, с длинной гривой рыжих волос, струящихся по спине. Третьим в компании был высокий блондин, видом своим напоминавший красавчиков из Голливуда. И последней в этой компании была опять же рыженькая девочка, невесть как затесавшаяся в группу «золотой молодежи», поскольку она была скромной, обычной девочкой с растерянным взглядом. На ней были короткая клетчатая юбка и куртка из замши. Волосы заплетены в две косы, а глаза этой очаровательной особы сияли детской невинностью и чистотой. Совершенно непонятно было, что в ней нашел белокурый красавец, который явно души не чаял в своей подружке.

Они сели в «Вольво» и покатили по направлению к ночному клубу.

Где же еще и развлечься юным представителям «новой элиты», как не в ночном клубе господина Мальчевского?

 

Глава 14

В зале царила непринужденная обстановка и отвратительно пахло.

Я всегда подозревала, что в ночном клубе пахнет именно так — винные пары, пот и табак, перемешавшись, создают атмосферу хлева.

Но несмотря на это, если, как выражается Ванцов, «придышаться», место было даже симпатичное.

Вопреки моим ожиданиям, дам-с тут было полно. Конечно, поменьше, чем представителей «сильного пола», но в целом их количество меня удивило.

Сначала все напоминало простое кафе. Мы сидели, потягивая пиво, и вполголоса беседовали. Я при этом рассматривала зал с нескромным любопытством, пытаясь определить, «ху из ху», но в целом так ничего не выяснила.

Через полчаса по залу метеором пролетел молодой человек с бородкой, который тут же бросил на наш столик равнодушный взгляд. Но тем не менее этот взгляд все-таки зацепил нас с Эльвирой. В его глазах на одну секунду вспыхнул огонек явного интереса, но он тут же усилием воли его погасил.

Я же сразу застыла в безграничном изумлении, так как его физиономия показалась мне ужасно знакомой — вот только где и когда я «имела счастье видеть вас»?

Он, впрочем, тоже оглянулся, и в его глазах мелькнуло схожее выражение — как будто он силился узнать, угадать: когда мы встречались? Где?

— Александр Егорыч! Добрый вечер! — раздался хрипловатый голос, и он остановился, уставившись на наши спины.

Потом, коротко кивнув, направился туда. Проходя мимо нашего столика, снова посмотрел на нас, переводя глаза с роскошной рыжей шевелюры на две толстенькие косы.

— Добрый вечер, Сашенька! — проникновенно сказала за нашей спиной женщина с хриплым голосом. — Вот, в кои-то веки выбралась… Кто сегодня танцует?

Прозвучало у нее это так же, как если бы она спрашивала про балет. Я с любопытством оглянулась.

Она сидела совершенно одна за маленьким столиком в полумраке. Пожилая дама в бриллиантах. Впрочем, на этом аристократизм ее кончался. Она была чрезвычайно дородна, и ее гордый, орлиный нос не придавал лицу ни красоты, ни благородства.

— Елена Эльдаровна, рад вас видеть…

Он поцеловал ей руку, продолжая искоса наблюдать за нами.

Кажется, мы ему понравились, удовлетворенно отметила я.

— Сегодня у нас на сцене — наша Валерия, — сообщил он даме, продолжая при этом изучать то меня, то Эльвиру.

— Как? — удивилась дама. — Но я слышала, что Валерочку постигла утрата… Какое горе, Саша!

Он помрачнел и насупился. Его красивое лицо изобразило скорбь.

— Да, Лиза… Знаете, так жаль! Но Лера переносит утрату очень мужественно.

— Ну и слава богу, — кивнула дама. — Надеюсь, у девочки все наладится.

Он кивнул.

— А правда ли, что вы… — она шутливо погрозила пальчиком. — Вроде бы собираетесь? И когда?

Он шутливо прижал палец к губам.

— Умолкаю, умолкаю, — прошептала дама тоном заговорщицы. — Ну, ступайте, голубчик! Не смею вас задерживать.

Проходя мимо нас снова, он как будто случайно задел меня.

— Простите, — произнес он, обаятельно улыбаясь.

— Ничего, можете еще разок, — ответила я, старательно пряча глаза.

Теперь я вспомнила — белый «Рено». Наш разговор — и выброшенная визитка. Я напрочь забыла эту фамилию, но сейчас все вспомнила.

Вот уж поистине судьбоносная встреча!

Да уж, для «душителя» он был просто неприлично обаятелен!

И вдруг я увидела совершенно неожиданную тут личность.

Я впилась глазами в эту фигуру, боясь вздохнуть. Отползла, насколько это возможно, в тень, чтобы — не приведи господь! — он меня не заметил,

Он шел по залу почти так же уверенно, как Мальчевский. В изысканном белом костюме, щедро даря направо и налево несколько высокомерные улыбки.

Меня он, казалось, не заметил. Но отчего-то на одну минуту приостановился, заставив меня почти спрятаться под стол. Его взгляд сейчас был направлен на наш столик. Он нервно облизнул губы, в его глазах зажегся лихорадочный блеск. Справившись с собой, он снова придал лицу надменный вид и продолжил восхождение на сцену.

После этого вальяжно развалился в кресле и закурил сигару. Приблизив микрофон к губам, произнес с легким придыханием:

— Добрый вечер, дамы и господа! Мы начинаем наше шоу, искренне надеясь, что наши девушки смогут подарить вам незабываемые минуты наслаждения!

Потом последовал ряд двусмысленных намеков и изысканных непристойностей — надо отдать ему должное: получилось у него сие вполне профессионально.

Потом он взмахнул рукой и торжественно провозгласил:

— Валерия!

Зал погрузился в полумрак.

* * *

В темноте я почувствовала себя немного свободнее. Во всяком случае, теперь Федор меня не сразу узнает.

Но каков?

И я-то какая кретинка!

Боже мой, ну как я могла?

«Но ведь никто тебе об этом не говорил, — постарался успокоить меня внутренний голос. — А сама бы ты как догадалась?»

В это время я почувствовала на себе пристальный взгляд. Посмотрела в глубь зала, туда, где располагалась стойка бара. В полумраке очень трудно было различить черты лица. Опасливо взглянув на просцениум, я убедилась, что Федор все еще там. «Значит, это не он», — с облегчением подумала я. Но, когда мои глаза привыкли к темноте и в фигуре, прислонившейся к стойке, я узнала Мальчевского, то почувствовала, как мое сердце начало барахтаться в груди, будто насмерть перепуганная рыбка.

— Ну, пора, — сказала я вполголоса. — Идем на «вы»…

В это время тишину взорвали первые аккорды, и в мерцающем сиянии на сцене появилась Валерия.

Она так потрясающе двигалась, что даже я затаила дыхание, а взглянув на «сопровождающие нас» лица, сразу приуныла.

Идти на подвиг в то время, как мой родной Пенс и мой родной босс с таким восхищением наблюдают за посторонней женщиной, было невыносимо трудно!

Но я все же решилась.

— Я пошла, — вполголоса сообщила им, все еще надеясь увидеть хоть капельку интереса к своей персоне.

В этот момент Валерия потянула застежку своего «бикини».

— А? — спросил, не отрываясь, Лариков.

— Я пошла, — с горечью повторила я.

— Ага, — кивнул Ларчик. — Будь осторожна…

* * *

Проходя мимо Мальчевского, я споткнулась и чуть не упала. Естественно, мне пришлось ухватиться за его локоть.

— Извините, — пробормотала я с робкой улыбкой.

— Ничего, — тут же отреагировал он, глядя на меня ласково и снисходительно. — Это даже приятно…

Он меня явно не узнал… Или — не показывал виду?

Я старательно покраснела, благо, что мне никогда не составляло это большого труда.

— Что будете пить? — поинтересовался Мальчевский.

Меня так и подмывало хриплым басом воскликнуть: «Виски!» — но я удержалась. В конце концов, созданный Эльвирой образ никак этому не соответствовал. Да и сама я предпочитаю обходиться без спиртных напитков. Поэтому, изобразив окончательное смущение, я прошептала:

— Кока-колу.

Он рассмеялся и обратился к бармену:

— Сделай этой барышне «хайболл», за счет заведения. И не забудь про кока-колу!

Бармен улыбнулся и кивнул.

— Кстати, что в нашем заведении делает такая невинная девица?

— Я не…

Ух! Вовремя я прикусила язычок! А то уже собралась гордо заявить: «Я не невинная!»

— Я не одна, — договорила я поспешно. — Я с братом и друзьями.

— А мама знает? — лукаво спросил он.

— Конечно, нет. Но у меня сегодня день рождения.

— Боже ты мой! Хорошо, что вы сказали! Кстати, как вас зовут?

— Александра, — изобразила я робкий и вежливый книксен.

— Совпадение, — рассмеялся он. — Меня тоже зовут Александр, и у меня, представьте, тоже сегодня день рождения! Давайте отметим это вместе!

Он поднял свой «хайболл».

— Прозит, — подмигнул он мне.

Я улыбнулась ему в ответ.

Краем глаза я наблюдала за действиями Эльвиры.

Она встала, бросила взгляд в нашу сторону и лениво направилась к сцене.

Там она остановилась и, облокотившись на рампу, задумчиво уставилась на Федора.

От зеленой подсветки ее лицо выглядело как у голодной вампиреллы.

— Кажется, ваши кавалеры рискуют остаться без дам, — заметил Мальчевский. — Ваша подружка увлеклась нашим Теодором. Не советую ей усердствовать. У Феди есть невеста. И она в непосредственной близости от него…

Я посмотрела на Мальчевского.

Он улыбался, и на один миг мне показалось, что своей все понимающей улыбкой он хочет показать, что ему известно о нас куда больше, чем мне бы этого хотелось.

Мне стало немного не по себе.

— Вы имеете в виду Валерию? — удивленно приподняла я брови. — Но ведь…

— Знаю, о чем вы дальше скажете. Ну и что? Может быть, они друг друга стоят?

— Может быть, — согласилась я.

Федор смотрел теперь на Эльвиру во все глаза.

— Кстати, — заметила я, — моя подружка его тем не менее, похоже, заинтересовала.

— Конечно, — кивнул Мальчевский. — Федор не может пройти мимо рыженькой девушки. Кажется, с этим связана трогательная и романтическая история из его молодости.

— Расскажите, — попросила я. — Ужасно люблю романтические истории!

— А если я подумаю, что вас тоже интересует наш красавчик? — грустно усмехнулся он. — Честно говоря, я бы посоветовал вам держаться от него подальше. Он мне кажется не лучшим обществом для юных фемин!

— А вы? Подходящее ли вы общество?

— Я начинаю ревновать, — сказал он. — По крайней мере, я могу поручиться, что не буду вас соблазнять. А историю Федора я не знаю. Кажется, в свое время его девушка покончила с собой.

— Боже! — передернулась я. — Какой ужас!

— Знаете, что самое интересное? Он настолько ее любил, что очень долго не мог простить ей самоубийства… Так говорит Валера.

Федор теперь тихо беседовал о чем-то с Эльвирой. Он наклонился к ней очень близко. На какое-то мгновение он оторвался от разговора, чтобы сообщить нам бесценные сведения о том, что до конца вечера остается сорок пять минут, и снова вернулся к Эльвире.

Ларчик с Пенсом делали вид, что ничего их не занимает, кроме стриптиза, а может быть, так оно и было?

По крайней мере, никакой скорби по поводу утраты подруг на их лицах не было, равно как и интереса к нам я тоже не заметила.

Даже обидно!

И та и другая, можно сказать, рискуют жизнью, так как весьма еще трудно определить, «кто из ху» является искомым маньяком, а их явно интересует только Валерия!

— Хотите удрать отсюда? — неожиданно предложил мне Мальчевский.

Я испуганно обернулась. И увидела, что Эльвира возвращается к нашему столику. На лице Федора не отражалось никаких эмоций.

Значит…

Я посмотрела на Мальчевского.

Неужели это все-таки он?

— Мне надо предупредить друзей, — сказала я.

— Тогда это будет уже неинтересно, — сказал Мальчевский, наклонясь ко мне. — Понимаешь, крошка? Тогда мы с тобой не сможем насладиться обществом друг друга сполна… А мы ведь оба этого хотим, верно?

* * *

— А теперь для любящих сильные ощущения, — зловеще прошептал Федор. — Слабонервных просим удалиться из зала. То, что начнется сейчас, может выдержать не каждый…

Он сделал паузу. Зал затаил дыхание.

— То, что вы увидите сейчас, нельзя назвать «пип-шоу». Это страшно. Это пахнет кровью. Но это… (новая пауза.) Это настоящее. Наш танец называется «Чудовище».

Он эффектно взмахнул рукой, и тут же сцена окрасилась любимым сочетанием цветов покойного Донатовского.

По первым аккордам я сразу узнала Ника Кейва и едва заметно поморщилась. Если уж здешние шоумены претендуют на оригинальность, то какого черта они вдруг допускают такой банальный ход?

Но потом я не могла оторвать глаз от сцены.

Валерия вышла, совершенно одетая, — знаете, как она была одета?

На ней была клетчатая юбка и замшевая куртка с беленькой меховой оторочкой. Ее волосы… Да нет, не волосы! Огненно-рыжий парик, заплетенный в две толстые косы… Крик чуть было не сорвался с моих губ. Она очень спокойно присела на скамеечку. Где-то в самой глубине появилась тень мужчины. Он стоял и курил сигарету. Обычный мужской силуэт, но что-то мне стало от этого спектакля не по себе!

— Вы очень хотите увидеть его лицо, Саша? — услышала я голос Мальчевского, доносящийся издалека. — А знаете, вот все они, — он картинным жестом обвел зал, — все они, представьте, тоже этого хотят! Сейчас по их членам бежит сладкая дрожь. А некоторые, извините, что не щажу ваши ушки, испытывают куда больше эмоций, чем когда наша Валерия обнажается. Насилие, деточка моя, возбуждает! Вам очень противно? Я — режиссер не хуже Донатовского, а?

Я кивнула.

— Я так и знал, что вот вам будет противно. У вас слишком приятная мордашка. Поэтому я хотел вас отсюда увести, пока эта мерзость не началась. Может быть, получилось грубо, но вы меня извините, ради бога! По-хорошему, я бы просто надрал уши вашему брату за то, что он вообще сюда вас привел.

— Кто придумал этот ужасный номер? — спросила я.

Он удивленно посмотрел на меня, а потом тихо рассмеялся.

— А вас это очень интересует?

— Да, — кивнула я. — Вы даже не можете представить себе, как…

Фигура на сцене, все еще в затемнении, начинала приближаться к Валере.

— Господи! — прошептала я, чувствуя, как по спине бежит страх, впиваясь в кожу противными коготками. — Да остановите же это…

— Что с вами? — удивился он. — Я не могу. Просто, если вам неприятно и страшно, давайте выйдем из зала!

— Но ведь он же ее убьет! — прошептала я, не отрываясь от этой фигуры в длинном пальто, с белым шарфом. Шляпа была надвинута на самые глаза.

— Это только танец, Сашенька, успокойтесь…

Он взял меня за руку.

— Танец смерти, — проговорила я. — Да остановите же это. Я очень вас прошу. Кто это все придумал?

— А как вы думаете? — спросил он, и в глубине его глаз я прочла ответ, от которого, честно говоря, мурашки забегали по моей коже с удвоенной силой.

Ведь тот, кто придумал этот танец смерти, и был тем, кого я искала!

Тот, кто это придумал, и был — убийцей…

* * *

Его руки уже лежали на Валериной шее.

Я схватила Мальчевского за руку.

— Между прочим, мне больно, — сказал он.

— Простите, — буркнула я, обнаружив, что впилась в его ладонь ногтями.

Что-то надо было делать!

Эльвира тем временем пошла к выходу. Ее лицо в темноте казалось неестественно бледным. Я без труда догадалась, что мою бедную подругу страшное зрелище довело до приступа тошноты. Меня тоже подташнивало, и перед глазами снова начали скакать чертовы «сигнатюры» — первый признак надвигающегося обморока.

Руки отпустили горло Валеры. Человек в пальто встал и пошел вслед за Эльвирой.

— Нет, — вырвалось у меня.

— Саша, куда вы?

Ларчик и Пенс двинулись следом за фигурой в пальто.

— Да что с вами, Саша!

Я вырвалась из рук Мальчевского и пробормотала:

— Это придумал Федор, ведь так?

— Нет, что вы! — растянул Мальчевский губы в улыбке. — Нет, он бы не смог. Не так умен…

— Но ведь играть-то он это может?

— Есть актеры и режиссер, — рассмеялся он. — И спектакль ничего не значит — только сцена. Только актеры… Весь мир — театр.

— Где один человек соглашается на роль насильника…

— Никто другой не согласился, — сказал Мальчевский. — Никто не осудит актера за его желание сыграть главную роль хотя бы в одноактной пьесе…

— Вызовите милицию, — бросила я Мальчевскому. — Пожалуйста, быстрее!

Я побежала вдоль столов, не обращая внимания на выкрики и ворчание увлеченных действием зрителей.

Накинув на плечи куртку, я выскочила из этого «Морте-кабаре».

На улице было пусто и холодно.

Я осмотрелась.

Ни-ко-го…

Я не могла понять, куда они подевались!

Наконец услышала тихий вскрик из подворотни. Рука машинально опустилась в карман. Черт возьми, там лежал только мой игрушечный пистолет! Надо же было все так перепутать!

Однако я не имела времени на страх, поэтому рванулась в подворотню.

Там никого не было! За женский всхлип я приняла мяуканье бездомного кота, который сидел, вперив влюбленный взор в сторону освещенного окна. Видимо, там жила красавица кошка…

От досады я махнула рукой. Похоже, я рванула не туда. Да и вообще, с чего я взяла, что Эльвира выскочила на улицу? Она могла броситься в дамскую комнату, если уж на то пошло! Это я, когда мне плохо, стараюсь вырваться на воздух, а Эльвира может делать все по-другому.

Тихие шаги заставили меня обернуться.

— Ну-с, моя девочка, — услышала я вкрадчивый голос. — Вот мы и остались одни! И теперь нам с вами никто не помешает продолжить нашу приятную беседу!

* * *

Я стояла, и мне ужасно хотелось разреветься от страха и бессилия. Мой игрушечный револьвер был направлен прямо в его «респектабельный» живот, но какой был толк от этой великолепной игрушки?

Разве что попробовать ударить этого гада по лбу!

— Я закричу, — предупредила я.

Он улыбнулся. Он продолжал идти, все ближе и ближе подходя ко мне, и, судя по его улыбочке, вряд ли наше сближение окажется для меня безболезненным!

— Хотите услышать историю о рыжей девушке, — спросил он. — Знаете, она поступила очень глупо, оставив меня. Ей не нравилось, как я с ней обращаюсь. Поэтому эта дуреха выбросилась из окна… А мне так плохо без нее!

Я не могла определить, был ли звук, вырвавшийся из его горла, рыданием или, наоборот, смехом, но от него мои ноги стали ватными!

— Я выстрелю, — сказала я.

— Удивляюсь, почему ты не сделала этого до сих пор, — рассмеялся он. — У меня есть точно такой же пистолетик. Он стреляет, это верно, но такими смешными присосками вместо пуль. Не думаю, что я боюсь этого…

Теперь, когда он подошел ко мне достаточно близко, я видела его глаза.

Они были… как бы это поточнее выразиться? Не пустыми, нет! Наоборот. И совсем не безумными. Просто у меня создалось ощущение, будто в этих глазах собралось такое количество омерзительной гнили, что ею начинает пахнуть вокруг.

Ну вот, тоскливо подумала я, эти два придурка сейчас бегают за Федором, а я торчу тут в обществе маньяка, и мне это совсем не в кайф!

Он был уже очень близко.

— А номер придумал я, — сказал он, дыша мне в лицо. — Только костюм переменил, потому что… Мне хотелось, чтобы ты начала испытывать ужас немного пораньше… Мне хотелось придать моменту нашего счастья мистическую красоту!

Я со страха вцепилась в револьвер и нажала на спуск.

«Он же не настоящий», — удивленно подумала я, услышав выстрел и увидев, как Мальчевский с обиженным лицом валится на колени. Как это у меня получилось?

Перед моими глазами теперь уже просто бесновались сигнатюры, и я поняла, что сейчас упаду прямо на Мальчевского. Но меня кто-то подхватил, и я вежливо сказала:

— Спасибо…

* * *

Я плавала в ночном небе, растворяясь среди звезд, и еще бы охотно там порастворялась, если бы кто-то не выругался.

Еще мне что-то совали в нос, какую-то вонючую гадость. Я открыла глаза.

Комната, в которой я находилась, вся пропахла дорогими духами. А ругался Ванцов. Я поморщилась.

Лучше бы я не приходила в себя подольше, честное слово!

— Ну, ладно, весь этот детсад, — орал Ванцов, — но ты о чем думал?

Лариков молчал.

— Устроили тут, как всегда, спектакль с эффектными выходами! Я лишу вас на хрен лицензии, понял? Хорошо, что Валерия Андреевна сообразила, побежала за ними!

— Тише, — сказал женский голос. Наверное, это была Валера. — Она, кажется, пришла в себя!

— Где он? — спросила я.

Получилось у меня нечто странное. Губы и десны распухли, и вместо нормального «где он» получилось «ы у». Но меня, как ни странно, поняли.

— Увезли твоего «ухажера», — облегченно выдохнул Лариков, гладя меня по волосам. — Теперь он долго отдыхать будет от своих любовных приключений…

Я осмотрелась.

Они были тут все. Пенс сидел белый как мел, сцепив руки на коленях. Эльвира в своем разбитном наряде прислонилась к стене. Рядом с ней стоял Федор. А Валера сидела на полу, держа меня за руку.

— Бедная девочка, — произнесла она. — Такое пережить…

— Не надо было думать на меня, — вставил Федор. — Я же прекрасно видел, что она охотится за мной. Подругу свою зачем-то подослала и партизанила по темным углам…

Я недоуменно посмотрела на Ванцова.

— Почему ты молчал? Тебе было так трудно набрать номер и сказать мне, что вы уже все знаете?

— Мы хотели довести его, — сказал он, стыдливо потупившись. — Я просто тебе не хотел говорить, но Рита многое нам рассказала. То, о чем она догадалась тогда.

— Дьявол приближается ко мне, — кивнул Федор. — Я просто не сразу сообразил, что в тот вечер, когда был убит Донатовский, Мальчевский сидел в первом ряду. И Костя видел именно его. Эта странная фраза относилась именно к Мальчевскому. А насчет этой сценки…

— Мы не видели другого выхода, — закончила за него Валера. — Подставлять кого-то под удар нам не хотелось! Вот мы и придумали этот номер. И тут появилась ты. Воплощение его порочных мыслей.

— Я?! — возмутилась я. — Отчего это я стала воплощением порочных мыслей?

— Ну, я не так выразилась. Просто ты тот тип, который не давал ему покоя.

— А зачем тогда ты рванул за Эльвирой? — подозрительно посмотрела я на Федора.

— А как я должен был поступить, видя, что ты сидишь с Мальчевским, про которого нам с Валерой уже давно все стало ясно? Я знал, что она твоя подруга. Вот и побежал за ней, чтобы она оттащила тебя от него! Тем более что на меня у тебя могла случиться неадекватная реакция!

Я подумала и невольно фыркнула.

А потом уже никак не могла остановиться. Знаете, как это бывает, когда перенервничаешь? Смеешься неизвестно над чем и никак не можешь остановиться. А потом подступают слезы…

— Ты сам так себя вел, — сказала я.

— Как?

А правда, почему я думала, что это он?

— Но ведь Рита тоже сначала так думала, — сказала я. — Поэтому и пыталась взять на себя вину…

— Но потом-то ей, слава богу, ума хватило все передумать! — сердито сказал Федор. — Теперь она преспокойно сидит дома, а не в кутузке! Неужели вы не могли понять, например, что я не могу даже подкупить свидетелей? Ну, ладно, может быть, у меня физиономия, как у маньяка, но уж свидетелей-то я на свою актерскую зарплату вряд ли смогу купить! Если бы у меня были излишки средств, я бы не озвучивал всю эту пакость!

— Значит, Лиза говорила все-таки о Мальчевском?

— Да, — кивнула Валера. — О нем. Она узнала о его странностях случайно. И пыталась его остановить. Поняв, что это невозможно, сказала мне. Но я тогда ее не поняла. Мы даже поссорились! Я ведь собиралась за него замуж. И… Он был такой респектабельный мужчина! Как я могла поверить своей сестре, что он — садист и извращенец?

Я вспомнила Мальчевского и вздохнула.

«Вот приближается мой могучий противник, дьявол, — вспомнила я. — Я вижу его глаза…»

Разве ты распознаешь Чудовище, пока не посмотришь в его налитые кровью глаза?

Особенно когда оно — воплощение респектабельности!