От неожиданности я чуть было сама не потеряла дар речи.
Надо же, оказывается, он все-таки может говорить!
– Слава богу, – проворчала я. – Чего-то хотя бы от вас удалось добиться! Правда, я совершенно не могу понять мотивов вашего молчания. Почему вы не говорили?
– Я не видел в этом смысла, – пожал он плечами.
– В чем, – переспросила я, – не видели смысла? Вы не видели смысла в том, чтобы сообщить следствию какие-то важные сведения? Вы не видели смысла в поимке истинного виновника?
– Да бросьте, – отмахнулся он. – Наша милиция еще никого не находила.
– Ну, если все играют в аутизм, что ж удивляться? – развела я руками. – Или всем ментам надо срочно переквалифицироваться в экстрасенсы? Смею вот вас заверить, что, если бы вы потрудились открыть рот, Ванцов уже давно бы нашел того, кто убил вашу жену. Он хороший оперативник, уж мне-то вы можете поверить! Нет худших врагов, чем частные сыщики и работники милиции! Если я его хвалю, значит, так оно и есть.
– Поймите, я ничего не видел! Я пришел, а она лежит на полу. Все. Чем я могу помочь? Я не дурак, прекрасно понимаю, что все улики против меня. К тому же – я ведь был косвенно виновен в происшедшем…
– Как это?
– Я нанес ей первый удар, – тихо сказал он. – Да, я ее… ударил. Она собиралась от меня уйти к какому-то странному типу, утверждая, что любит-то она меня, но в ней сидит какая-то другая женщина, она даже имя называла, и пока эта ее внутренняя женщина не соединится с мужчиной, вокруг нее все будут умирать. Понимаете, какой идиотский бред? Я спросил, кто ей все это наплел, не тот ли, кто оставляет на ее теле кровоподтеки? Она сразу замкнулась в себе и начала собираться. Я попытался ее удержать, но она на меня не обращала внимания. Я разозлился. И… Понимаете, я до сих пор не могу понять, почему я ее ударил! А она улыбнулась. Так спокойно и даже с непонятным оттенком счастья. Знаете, это было для меня как удар ниже пояса. Она дотронулась до своей щеки и поцеловала ладонь. «Спасибо», – прошептала она, и я просто не смог этого понять. Я был в бешенстве – моих детей воспитывает извращенка? Я вылетел на улицу, не закрыв дверь. Долго бродил, пытаясь придумать, что же мне делать. Что? Зашел в какое-то маленькое бистро, выпил чашку кофе, моя голова прояснилась, и я все хорошо обдумал. Есть же психиатрия, наконец. Ее наверняка можно вылечить. Поэтому я летел обратно – как на крыльях. Я был почти счастлив, мысленно решив все наши проблемы.
Он остановился.
– Дайте сигарету, – вдруг попросил Воронцов. – Оказывается, разговаривать трудно. После столь долгого молчания слова даются с неимоверным трудом…
Я протянула ему сигарету.
– Я поднялся. Дверь… Она была открыта. Я решил, что она меня ждет. Толкнул дверь, вошел, и…
Его руки дрожали. Но он собрался и продолжил:
– Она лежала на полу, вся в этой кошмарной ржавчине – то есть мне так показалось – и улыбалась. Так странно, как будто успокоилась… Из раны на голове сочилась кровь. Она… Она была мертва, и я опешил. Рядом валялся топор – черт его знает, откуда он взялся. Потом я понял – из кладовки. У меня было такое ощущение, что она сама протянула его убийце. Господи, это невозможно! Я до сих пор не могу, как ни стараюсь! А тогда я вообще ничего не соображал. Просто поднял его с пола и опустился рядом с ней на колени. Так меня и застали. Было глупо утверждать, что я этого не делал, – потому что все выглядело как раз наоборот. Кроме того, первое время я был в оцепенении – мне не хотелось говорить. Мне не хотелось двигаться. Мне казалось, что весь мир обрушился на меня, и справиться с этим мне было не по силам… Поэтому я молчал. Вот и вся история, собственно… Не думаю, что вы много узнали.
– Отчего же, – покачала я головой. – Например, я узнала, что ваша соседка не обманывала, – дверь была открыта, и поэтому слышать она действительно могла только вас… А это исключает ее злой умысел.
– Вы говорите об Ольге? – спросил он.
– Да, о ней.
– Ольга… Кстати, а что говорит она? Она знает, кто был этот мужчина?
– Нет, – покачала я головой.
– Но все началось тогда, когда она сблизилась с моей женой! Я думал, что с этим типом ее познакомила именно Ольга. Вы ей верите?
– Не знаю, – призналась я. – Мне пока еще очень трудно принимать все на веру. Я анализирую.
– И мне вы тоже не верите?
Он смотрел на меня и ждал, что я отвечу.
Честное слово, лучше бы он был противным! Омерзительным или хотя бы просто никаким – как расплывчатое пятно, у которого нет определенных черт…
Я промолчала. Не скажу же я «Даймону Хиллу», что пока я не имею права верить и ему?
* * *
Все вертелось вокруг Маши. Ее личности, такой странной и загадочной, что она и сама могла бы представлять интерес для другой криминальной истории.
Я пока могла только предполагать, что с ней произошло. Скорее всего она действительно «заразилась». Или в ней, действительно, постоянно существовал другой человек, спрятанный так тщательно, что никто и не мог бы подозревать в светловолосой женщине с мягкой улыбкой странную и темную особу, обреченную находить радость в том, что она – «жертва»?
Стоп.
Жертва. Она – жертва…
Человек становится жертвой иногда в тот момент, когда ему не дает покоя вина. То есть он сам хочет себя за что-то наказать, но не может. И тогда ему нужен «бич божий».
Если Маша чувствовала себя виноватой?
В чем?
Ах, если бы она вела дневник, и мне бы так подвезло, что я его обнаружила! Но это – мечты, мечты…
Пока не пойму Машу, я не смогу определить направление, в котором, как говорилось в одном фильме, нужно «пошуршать травой, чтобы спугнуть гадюк».
– Сашка, спасибо.
Я обернулась. Ванцов стоял за моей спиной и смущенно улыбался.
– Не за что, – отмахнулась я. – Кроме того, «спасибом» сыт не будешь. Ты мне кое-что обещал…
– Помню, – кивнул он. – Хотя ты, между прочим, только осложнила мою работу. Был готовый убийца, пусть молчаливый и загадочный. А теперь?
– Не хочешь произнести в ответ любезность, – понимающе улыбнулась я. – Ну нет, миленький! К тому же я ведь обещала тебе помочь найти настоящего убийцу, разве нет?
– Обещала, – вздохнул Ванцов. – Но, я думаю, может, с тебя хватит?
– Это уж мне решать, когда мне хватит.
– Кстати, что ты думаешь по его поводу?
Он кивнул головой на дверь, за которой еще был Воронцов.
– Пока он мне не очень понятен, – призналась я. – Впрочем, они все представляют пока для меня загадку… Слушай, Лешенька, ты можешь организовать мне посещение воронцовской квартиры?
– Могу, если со мною вместе…
– Это я предполагала, – рассмеялась я. – Ты никогда не упустишь шанса побыть в моем обществе…
– Ну, конечно, потому что ты слишком непредсказуема, – с серьезной физиономией сказал Ванцов. – Бог знает, что ты способна натворить в чужой-то квартире…
– Тогда пошли, – предложила я. – Времени у нас, миленький, не так чтобы очень много!
– Ох, как ты хочешь быстро добиться результата! – покачал он головой. – Но вот в чем беда, я, в отличие от тебя, – человек подневольный. Поэтому давай так, мы с тобой разбегаемся на два часа, а потом встречаемся возле их дома. Хорошо?
Я прикинула, что можно успеть сделать за два часа.
– Через два с половиной, – поправила я. – Знаешь, Ванцов, частники тоже обременены заботами! Поэтому, если уж ты посылаешь меня подальше, я займусь делами, на которые мне нужны именно два с половиной часа! И еще… Сделай мне ксиву. Очень надо познакомиться с парой непристойных типов, а без ксивы это невозможно…
– Понял, – кивнул он. – Сделаю. И разбегаемся на означенное тобой время, маленькая!
Я гневно сверкнула глазами.
Вот чего я терпеть не могу, так это когда Ванцов или Лариков называют меня «маленькой»! Почему-то, когда меня так называет Пенс, я не злюсь. А вот они…
Но я постаралась скрыть свое праведное возмущение. Потом выскажусь по полной программе – когда «маленькая» покажет этим «большим», кто чего стоит!
* * *
Бар «Арлекин» пребывал в тишине и покое. Я вошла и остановилась перед стойкой.
Толстый бармен, явно скучая, окинул меня презрительным взглядом.
– Привет, – улыбнулась я ему.
– Привет, – кивнул он с легкой снисходительностью. – Что желаем?
– Желаем господина Саввина увидеть, – сообщила я. – И побыстрее.
– Какого Саввина?
Бедняга, начисто лишенный актерских данных, от усердия даже покраснел, и все-таки получалось у него хуже некуда!
Догадаться, что тебе врут в лицо, не так уж сложно, особенно если человек так восхитительно, так ослепительно туп.
Я вздохнула и показала ему «ксиву».
Он прочел уведомление о том, что пред ним представитель полиции нравов, и затряс головой.
– Простите, не знаю я, кто такой ваш Саввин.
– Видите ли, так получилось, что господин Саввин мне очень и очень нужен. А из весьма надежных источников я знаю, что он любит находиться именно в вашем баре.
– Вас дезинформировали.
Бог ты мой, он знает такие сложные слова? А по лицу не скажешь!
Я положила поверх «ксивы» сторублевую купюру. Похоже, на этом деле мне предстоит капитально разориться!
Белокурый «купидон» по ту сторону стойки скосил на бумажку глаза и снова опасливо оглянулся. Некоторое время он размышлял, стоит ли ему продавать за такие мелкие деньги боевого товарища, и по его лицу я поняла – он твердо вознамерился повысить цену.
Что ж, обедня стоит свеч. Я прикинула в уме, сколько могу еще отдать на чужую бедность, и выложила рядом еще одну купюру. Теперь искушение было велико. Парень относился к типу людей, чье счастье заключено именно в деньгах, и начал потихоньку ерзать. Чтобы уж наверняка затронуть глубокие струны его меркантильной души, я выложила еще одну купюру, и крепость пала! Сначала он подумывал еще поломаться, дабы повысить расценки, но я не собиралась вводить Ларикова в разорение окончательно и бесповоротно. Уловив алчность в его взоре, я неторопливо начала сгребать свои деньги, но он меня остановил.
– Погоди. Сейчас. Только…
И, наклонившись ко мне, он прошипел:
– Я тебе ничего не говорил. Поняла?
– Я не идиотка.
– Если ты считаешь, что встретиться с Саввиным безопасно и приятно, то как раз идиотка и есть, – обнаглел этот парень. – Ладно, слушай сюда… Сейчас он спит во-он там. Видишь эту дверь? Зайдешь, только учти – он нервный. Особенно со сна. Особенно с бабами.
– Я не баба, – успокоила я его. И двинулась к указанной двери, на которой была гостеприимная надпись «Посторонним вход воспрещен».
* * *
Саввин оказался маленьким и тщедушным. Он лежал на спине, сложив руки на груди, как покойник, и его буденновские усы, совершенно не соответствующие маленькому личику с востреньким носиком, казались приклеенными. Он улыбался во сне.
Я оказалась жестокой. Подойдя к нему поближе, я наклонилась и резко хлопнула прямо у него перед носом в ладоши.
Он дернулся, все еще сопротивляясь необходимости расстаться с безмятежным сном, и вскочил, удивленно вытаращившись на меня. Его правая рука полезла в карман, но, увидев перед собой «бабу», он успокоился. Выругавшись нехорошо и пошло, он выдохнул с шумом и спросил:
– Какого хрена?
– Ты мне нужен, – сообщила я и сунула ему под нос свою «фальшивую ксиву».
– Ой, е-мое, – простонал он. – Я тебе чего, сутенер?
– Не мне, – успокоила я его. – Коли придет нужда выйти на панель, я постараюсь найти себе другого сутенера, милый. Меня интересует одна дама. Вроде бы ты был с ней в конфликте, а недавно ее, представь себе, нашли убитой… Так что поднапряги память, дружок. Что ты делал четырнадцатого февраля?
– Писал «валентинки», – по-хамски осклабился недоносок. – И все тебе. Ты их не получала?
– Ай-ай-ай, – погрозила я ему пальцем. – Мне кажется, ты не понимаешь своего положения, нехороший мальчик! Пока с тобой разговариваю я, но спустя некоторое время тут появятся совсем другие люди, понял? Так что лучше бы ты говорил со мной интеллигентно и откровенно. У тебя был конфликт с Тумановской? После того как ты и какие-то кретины избили проституток?
– Как бы не было у меня ни с кем конфликта из-за тебя! – прошипел он.
– Конфликт, моя беспредельная радость, у тебя может быть только со мной, – холодно отрезала я. – Я росла в Шао-лине. Умение отшибать у мужиков яйца я постигла еще в младенчестве. Так что давай-ка поговорим о твоем друге Багдасарове, о Марии Тумановской…
– О ком? – переспросил он меня. – О Багдасарове? Это кто? Я националист.
– Только когда тебя никто не видит, – рассмеялась я. – Деньги тебе в основном идут из багдасаровского кармана. Ну? Или ты сейчас мне все рассказываешь про странные ваши отношения, местами напоминающие гомосексуальные, или…
Я выразительно полезла в карман. Взятый напрокат «мобильник» послушно заверещал.
– Ладно тебе, – уже дружелюбно просипел Саввин. – Багдасаров никакую Тумановскую не знает. Ты не там землю носом роешь, детка!
– А ты?
– Я? Я знаю, что была тут какая-то шлюха из «феминисток». Сначала пыталась пыхтеть, а потом сама начала вечерами тут бывать… С каким-то хлыщом из «новых русских». По крайней мере, у него рожа такая была. Как с картины Репина «Приплыли»…
Он хихикнул неожиданным резким фальцетом и продолжал:
– А потом я узнал, что вроде бы этот хрен моржовый – врач. Прикидываешь? Я этого врача тут часто видел. Что называется, врач-»гинеколог»… Только к нему девочки идти отказывались. За какие угодно деньги – ни в какую… поэтому они очень удивились, когда он сюда начал с этой барынькой таскаться и отдельный номер снимать… Так что это не я твою Тумановскую шлепнул. И не Багдасаров. Ищи в другом болоте…
Я была вынуждена ему поверить. Более того, неужели, черт возьми, все сходится на моем Бермане?
Если добрая Маша Тумановская вдруг в один момент превратилась в отпадную стерву, я не могу отмести возможность подобной же метаморфозы с моим дядей Борей!
– Он был пожилым, этот ваш доктор? – спросила я.
– Нет, не особенно, – ответил гадкий тип. – Довольно молод.
Еще интереснее! Но хоть от сердца отлегло.
– Ладно, живи пока, – разрешила я Саввину.
– А еще чего прикажешь? – нагло осведомился этот урод.
– Привет Багдасарову, – вздохнула я и вышла, хлопнув дверью.
Все пути вели к дяде Боре. Как в Рим.
Искомый преступник тусовался где-то рядом с ним и был куда омерзительнее господина Саввина с его «наклеенными» усами.
* * *
Слава богу, мой добрый дядя Боря оказался на месте!
Пока я ехала до Пятницкой, на которой была расположена больница, то проигрывала в уме массу вариаций – мне абсолютно не хотелось повторять вслух обвинения, высказанные по адресу Бермана, но иначе я понятия не имела, как мне заговорить с ним о Маше Тумановской.
Этого человека я знала с детства – можно сказать, что он меня носил на руках. Кстати, никогда не проявляя при этом тех наклонностей, в которых позднее его обвиняли.
Может быть, я была не очень симпатичным ребенком? Или вызывала у взрослых только чувство гадливости и омерзения?
Нет. Судя по свидетельствам очевидцев, которой является моя мама, а она, уж поверьте, человек не просто беспристрастный, а и вовсе куда более склонна отрицать даже мои достоинства. Так вот, когда она вспоминает, как меня принесли кормить первый раз, словно огонек зажегся, вот такая я была хорошенькая!
Это не приступ хвастовства, поверьте – я весьма иронично отношусь к своей внешности, просто я была хорошенькой в детстве – этакая пампушка с рыжими длинными кудряшками. Но Борис Евгеньевич не проявлял ко мне никакого специфического интереса, несмотря на то, что в момент нашего первого знакомства был куда бодрее и моложе, чем теперь.
Что же такое произошло?
Не было ли это нападение на бедного старикана личной местью кого-то из девушек?
Я поднялась на третий этаж, как сюда добирается бедняга Берман – трудно даже представить!
Из дверей его кабинета вышла молоденькая врачиха. Налетев на меня, она остановилась и, придав взгляду соответствующую ее стерильному халатику строгость, спросила:
– Вы к кому?
– К Берману, – ответила я. – По глубоко личному вопросу.
В принципе, можно было и не объясняться.
Она посторонилась, пропуская меня в кабинет.
Он был не один.
В кабинете, кроме него, находился мужчина лет тридцати. Он с легким интересом взглянул на меня, и я отметила про себя, что он красив. Просто чертовски. Правда, в отличие от Игоря, ему явно недоставало мужественности, но такой тип имеет бешеную популярность у домохозяек. Я таковой не являлась, поэтому в ответ на его игривый взгляд вздернула подбородок, показывая всем своим видом, что моя свобода – превыше всего, крепости не сдаются.
Дядя Боря удивленно вытаращился на меня своими совиными глазами и протянул:
– Сашенька, солнышко мое! Какими судьбами? Бог ты мой, деточка, как же я рад тебя видеть! Ты стала совсем большая. Как мама?
– Мама прекрасно, – сказала я. – Вас часто вспоминает. Вы-то как поживаете?
– Весь в работе. Кстати, познакомься – это Валерий Андреевич. Мой коллега и очень хороший кардиолог. Кстати, – он понизил голос, его глаза стали обеспокоенными. – Ты пришла не потому, что у тебя нелады со здоровьем, девочка?
– Нет, – покачала я головой. – Я по другому делу.
– Слава богу, – облегченно выдохнул он. – Присаживайся.
Валерий Андреевич сидел на месте, явно не собираясь уходить.
Я оглянулась на него.
Он растянул губы в легкой, насмешливой улыбке. Его глаза были печальными и холодными.
Кажется, он пытался при этом меня обольстить, но как-то странно. Как бы подавляя меня.
Вернее, испытывая на прочность.
– Вообще-то разговор у меня личный. И секретный. Может быть, пойдем выпьем по чашечке кофе? Я угощаю…
– Ну уж нет! – возмутился, поднимаясь, дядя Боря. – Если мы отправляемся в кафе, милая барышня, угощать вас все-таки буду я. И не надо ваших феминистических жестов – с недавнего времени я их что-то недолюбливаю!
* * *
Он был так счастлив, покупая мне мороженое, что я чувствовала себя ужасно гадко. Старик был очень рад меня видеть. Он действительно соскучился, и я была для него к тому же весточкой из прошлого, живым свидетельством его молодости, дочерью его лучшего друга…
И вот именно мне надо было напомнить ему о тех самых неприятностях, которые причинили ему «феминистки».
– Какое будешь вино? – подмигнул он мне. – Ну, не надо так краснеть, малышка, ты ведь уже совершеннолетняя! Или я ошибаюсь?
– Нет, просто я на работе, – вздохнула я. – И к тому же стараюсь вообще не пить вино. Это мой принцип.
– Понял, – многозначительно улыбнулся он. – Значит, новое поколение выбирает пепси, и никаких гвоздей?
– Не пепси. Минералку, – засмеялась я.
– Ты так следишь за своим здоровьем? – испуганно спросил он.
– Вовсе нет, – разочаровала я его. – Просто я постоянно порчу свой организм кофе и сигаретами, значит, надо запретить себе то, что не очень нравится!
– Ладно, берем минералку, – подмигнул он мне. – Поскольку я тоже врежу здоровью сигаретами и кофе. А где ты, кстати, работаешь? Переводишь своего французского бродяжку?
– О нет, – покачала я головой. – На французском бродяжке много не заработаешь… Приходится жить в условиях дефолта, поэтому я изображаю из себя детектива…
Он вытаращился на меня в таком изумлении, что я даже испугалась за него. А ну как он от удивления упадет в обморок?
– Де-тек-тивом? Ты пишешь их?
– Нет, – ответила я. – Я работаю детективом. Сыщицей.
– О боже, – пробормотал он. – Вот уж не ожидал… Что ж, пути господни неисповедимы… Значит, ты ко мне пришла по делу. И это связано с твоей новой работой?
– Да, – призналась я.
– Та-ак…
Его настроение явно ухудшилось.
– И что тебя интересует? Чем я могу тебе помочь?
– Не что, а кто. Некая Мария Тумановская, дядя Боря. Вы были с ней знакомы?
Он кивнул.
– Так я и думал, – печально произнес он. – Значит, слухи о моих «грехах» дошли и до тебя… Могу сразу тебе сказать, что это все неправда и никогда правдой быть не могло!
– Я знаю, – мягко дотронулась я до его немного подрагивающей руки. – Просто так получилось, что Машу Тумановскую убили. И я как раз занимаюсь поиском того, кто это сделал. А для этого мне нужно ее понять. И узнать круг ее знакомых, потому что убийца, несомненно, был с ней в близких отношениях! Вы ведь ее знали, да?
– И не с лучшей стороны!
– Так и расскажите мне, с какой стороны вы ее знали! Потому что так вы поможете не только мне, но и себе…
Он подумал, глядя своими огромными и печальными глазами в глубь полутемного кафе, и кивнул.
– Ну, хорошо… Хотя сразу оговорюсь, что я знаю про нее совсем не так много. И, повторюсь, то, что я о ней знаю, может быть неприятным и неожиданным для тебя. Но раз ты считаешь, что иначе ты не поймешь, кто ее убил, я расскажу тебе все.
* * *
Он задумался на какое-то мгновение.
– Согласись, не очень-то приятно вспоминать о человеке, который доставил тебе столько неприятностей, сколько ты за всю жизнь не получал! Но – дело было так. Однажды она буквально ворвалась ко мне в кабинет вместе со своей подругой… Имя у нее было какое-то дурацкое. Вася?
– Бася, – подсказала я.
– Ну, да, именно Бася. Обе они были похожи на налетчиц, если честно. Или террористок. Собственно, я так был ошарашен, что не мог и слова сказать. Вели они себя, Саша, прямо скажу, просто ужасно. Бася эта мне вообще показалась какой-то уличной девицей, а сама Мария, признаюсь, до того момента производила на меня впечатление вполне спокойной и милой женщины. Они требовали от меня «объяснений». Каких – поинтересовался я. Что я должен вам объяснять? «Почему ваш пациент Костя Криволапин находится в таком плачевном состоянии?» Маша сказала, что «она не могла этого ожидать от меня!» Я, вспомнив этого Костю – довольно испорченный парень, к слову сказать, – рассмеялся и сказал, что он чувствовал себя нормально, когда от нас выписался. И вообще никаких проблем с сердцем у него нет – не знаю, зачем мамаша засовывала его в мой центр.
«Я спрашиваю вас не об этом, – сдерживая бешенство, сказала Мария. – Он был привезен к нам в жутком состоянии, со следами насилия, и как вы все это объясните?» Я сказал, что никак не могу этого объяснить. Я его выписал из больницы, и что с ним произошло в тот вечер, я не могу знать. И вот тут она мне заявила, что парень во всем, оказывается, обвинил меня! И его мамаша это обвинение подтвердила! Якобы она сама была свидетельницей происшедшего! Честное слово, Саша, я и вспоминать не хочу, что потом началось… Мне пришлось пройти все круги ада, прежде чем я смог полностью доказать мою непричастность. И до сих пор в моем возрасте я вздрагиваю от направленного на меня взгляда, как будто некто выжег на моем лбу клеймо «педофил»!
– И она не пыталась потом извиниться?
– Нет, она приходила. Наверное, она пыталась это сделать, но я не хотел ее видеть. Мне были не нужны ее извинения. Просто в ее возрасте пора уже научиться разбираться в людях! Я лечу детей и лечил точно так же этого мальчика! Что произошло с ним – я не знаю. Он действительно снял обвинения, но не сказал, кто это с ним сделал. Я вообще подозреваю, что это сделала его мать! Могу дать тебе их адрес, если хочешь. А вообще… Думаю, куда лучше о Маше тебе мог бы рассказать не я.
– А кто?
– Она была очень дружна с Валерием, – сказал он. – Или мне так казалось? Несколько раз я заставал их вместе. Он что-то ей говорил на ухо, а она, представь себе, краснела, как маленькая девочка… Валерий у нас, к слову сказать, обольститель.
Последние сведения обожгли мое сознание.
Та-ак…
– Сначала я все-таки пообщаюсь с этим мальчиком, – решила я. – А потом встречусь с Валерием. Только одна просьба… Он не должен знать, кем я работаю, хорошо? Я просто ваша знакомая и не более того…
– Ты его подозреваешь? – возмутился Берман. – Саша, я могу поручиться за этого человека! Он великолепный врач и порядочный человек, можешь мне поверить!
– Но слаб по женской части, – кивнула я.
– У каждого из нас есть слабости.
– Вот я и хотела бы выяснить, какие слабости у вашего супер-пупер порядочного Валерия, – пробормотала я еле слышно. – Не те ли, от которых на теле возникают страшные синяки?