Вернувшись из вынужденного заточения в тюрьме, администратор ресторана «Чайка» Дмитрий Степанович Городов пребывал в благодушном настроении, что вообще-то было ему несвойственно. Сегодня он никому не сделал ни одного замечания, не обозвал ни одну из официанток «старой обезьяной» и не обругал ни одно из приготовленных шеф-поваром блюд. Персонал не мог нарадоваться на такую метаморфозу, приключившуюся с их начальником. Все, правда, понимали, что это ненадолго — скоро эйфория от вновь обретенной свободы у Степаныча пройдет, он снова скатится на свой излюбленный язвительный тон, и персонал испытает на себе разочарование от жизни и скептически-насмешливый взгляд на эту самую жизнь, что администратору было всегда свойственно. Но пока что все наслаждались покоем и тишиной.

Сама Лариса, узнав о том, что Дмитрия Степановича наконец-то отпустили, решила устроить себе выходной день и отправилась с Настей за город, на лыжную базу. Благо погода этому очень благоприятствовала — зима выдалась снежной, безветренной и солнечной.

Дмитрий Степанович же рулил в ресторане в одиночестве. Ему нравилось решительно все: и стены, цвет которых раньше раздражал, и столы, об углы которых он часто в порыве вспыльчивости то и дело задевал, получая синяки, и даже собственные джинсы, которые уже несколько раз ему заляпывали то неуклюжие официантки томатным соусом, то грязью из-под колес проезжавшие «мудаки-водители, которые купили себе права». Даже размышления о жизни у Городова в этот день были неожиданно позитивными. Он думал о том, что сорок пять лет для мужчины — самый расцвет сил, что эта жизнь совсем даже еще не кончилась и что он еще ого-го какой мужик. И Дмитрий Степанович всерьез подумывал, а не завести ли ему какой-нибудь легкомысленный роман. В пику, опять же, жене и теще. Даже проблема денег, которая обычно отнимала у Городова массу нервов и заставляла думать только об этом, в этот день не волновала его.

«В конце концов, почему все время нужно думать о деньгах? — безмятежно благодушествовал он. — В жизни так много приятного и интересного, помимо этих грязных бумажек!» Городов даже подумывал заплатить Ларисе за расследование, отдав месячную зарплату. Однако к обеду уже посчитал, что и ползарплаты будет достаточно. А еще через час решил, что такая сумма просто оскорбит богатую Ларису Викторовну и уж лучше ограничиться словесной благодарностью, увеличением трудовых усилий, ну и, может быть, букетом цветов. А совсем ближе к вечеру Городов прикинул, что за дополнительные трудовые усилия неплохо бы Ларисе Викторовне увеличить ему и зарплату. В целях соблюдения справедливости.

Эта мысль еще больше подняла ему настроение. И он решил вкусно пообедать, заказав себе французский суп, который обычно никогда не ел и считал «бурдой лягушачьей», а также венский антрекот с маслинами. Настроение Дмитрия Степановича заметно начало падать сразу после того, как стали сказываться последствия этого непривычного для его желудка обеда. Кроме того, после скудной тюремной пищи он переусердствовал и съел слишком много. Пища начала давить на его капризный желудок. Степаныч готов был совсем уже было разворчаться, как прозвенел телефонный звонок. К своему удивлению, в трубке Городов услышал голос мужа своей начальницы, Евгения Котова.

— Степаныч! Привет, дорогой! — радостно приветствовал его тот.

Городов заподозрил подвох, зная не очень лестное отношение к себе со стороны Евгения, поэтому ответил сдержанно:

— Здрас-сь-те, Евгений Алексеич… — и шумно выдохнул, зная, что Котова раздражала эта его идиотская привычка.

— Добрый день, добрый день! — продолжал соловьем разливаться Котов. — Воистину добрый для тебя, Дмитрий Степанович! Мне тут жена сообщила, что с тебя наконец сняты все обвинения.

— Да, сняты, — несколько мрачновато, но тем не менее радостно ответил Степаныч. — А вы что, надеялись, что я там сгнию, а вы потом придете и плюнете мне на могилу?

— Ну что ты такое говоришь, Дмитрий Степанович! — укоризненно воскликнул Котов. — Я всегда тебя очень ценил. Позвонил вот, чтобы поздравить. Да и не только…

— А что такое? — насторожился Городов. — Вы решили наконец помочь мне материально?

— Можно сказать, что и так! — загадочным тоном важно ответил Евгений. — Я же говорю, что день воистину добрый. Тут мы с приятелем фильм снимать надумали, сериал. Все уже договорено, даже гонорарный фонд.

— Ну? — начал раздражаться Степаныч, вспомнив, что Евгений когда-то уже говорил про характерную роль старого ворчуна, которая могла бы стать его визитной карточкой в кинематографе.

— Вот я и думаю тебя пригласить…

— На роль полового извращенца? — язвительно заметил Степаныч.

— Отнюдь нет. Это очень серьезная роль. Отец семейства, личность трагическая, поскольку он узнает, что его сын — гомосексуалист. А когда наконец принимает его таким, какой он есть, то узнает, что это не его сын. Более того, сын его заклятого врага.

— Н-да-а-а, — почесывая голову, протянул Степаныч. — Это что же, типа «Санта-Барбары», что ли, ты решил снимать, Евгений Алексеич?

— Что ты! Это гораздо круче и натуральнее, а главное, понятнее. Потому что все в России происходит.

— Понятно, — снова недоверчиво промямлил Городов. — И как велики… гонорары?

— Я тебе хорошо заплачу, — пообещал Котов.

— А сколько заплатите, Евгений Алексеич, сколько? — заюлил Степаныч.

— А сколько ты хочешь?

Городов не стал скромничать и брякнул:

— Двадцать тысяч баксов.

— Ну, это ты, батенька, загнул. Это голливудские расценки, дорогой мой! А вы еще только начинаете свой путь в кинематографе. Вспомните Луи де Фюнеса, он как раз в вашем возрасте и стартовал. Причем миллионером стал не сразу. Да и вообще хочу заметить, что многие артисты перед тем, как стать звездами, вообще снимаются бесплатно. Чтобы, так сказать, наработать опыт, познакомиться и поучиться у маститых актеров.

— У кого же я буду учиться? — продолжал язвить Степаныч. — Уже не у вас ли? Вы, так я понимаю, главную роль там будете играть?

— Нет, — притворно вздохнул Котов. — Мы с тобой будем партнерами. Но моя роль менее выразительна, чем твоя.

— Зато, наверное, более оплачиваемая, — заметил Городов.

— Ну, не забывай, что я выполняю еще функции продюсера, — снисходительно пояснил Котов. — И вообще… что мы с тобой по телефону-то разговариваем? Приезжай ко мне прямо сейчас, буквально на полчаса. Я тебе все объясню. Здесь у нас и режиссер, так что — команда будет в сборе.

— Ну, хорошо, — почесав голову, ответил Степаныч.

— Я оплачу такси, — добавил Котов. — В оба конца.

Этот аргумент стал решающим. Городов отнюдь не собирался тратиться на такси, тем более что пешком от ресторана до дома Котовых можно было дойти за пятнадцать минут. Поэтому он даже решил сэкономить и вернуться обратно пешком, положив в карман котовские деньги. «Все равно пропьет! — решил он, оправдывая свое решение и натягивая пальто. — Пускай лучше мне отдаст».

Выйдя из такси, Степаныч обратил внимание на то, что дверь в дом Котовых открыта. Это обстоятельство немало его удивило, однако не насторожило. «Видимо, они здесь все настолько стебанулись с этим кино, что даже элементарных норм безопасности не соблюдают. Все эти киношники — шизофреники!» — заключил он и решительно прошел в вестибюль трехэтажной квартиры Котовых.

Было тихо. Никаких звуков до Городова не доносилось. Администратор потоптался в прихожей, снял ботинки, повесил на вешалку пальто и устремился по винтовой лестнице на второй этаж. Заглянув на кухню, он никого там не обнаружил. «В кабинете он, что ли? — начиная закипать, подумал он. — Главное, знает, что я прийти должен, и не встречает!»

Степаныч промаршировал в конец коридора второго этажа, минуя комнату Ларисы, и решительно открыл дверь в кабинет Котова. Первое, что он обнаружил, это включенный компьютер, который показывал заставку «Виндоуз». Однако место за ним пустовало. Степаныч удивленно поднял белесые брови, потом повернулся и наконец увидел лежащего на диване Котова в какой-то неестественной позе. На Котове был ужасной расцветки халат и шляпа, которая скрывала его лицо. Хозяин кабинета лежал на спине и не шевелился.

Но не это обстоятельство поразило Степаныча. К своему ужасу, он обнаружил, что в груди Котова торчит нож.

— Как это? — оторопело пробормотал он, решив, что судьба, только что сыгравшая с ним злую шутку, испытывает его еще раз. Нет, она просто издевается над ним!..

Но история, как известно, не учит ничему, люди не меняются. С удвоенной энергией они каждый раз исполняют очередной танец на граблях.

Постояв несколько секунд в замешательстве, Дмитрий Степанович подошел к недвижимому Котову и схватился рукой за нож. И в этот самый момент торжествующий Котов издал победный крик, резко поднялся и схватил Степаныча за руку.

— Это же просто губка, Дмитрий Степанович! — хохотал он, крутя перед носом ошалевшего Городова бутафорским ножом, воткнутым в губку для ванной, которую он прятал в складках халата.

Степаныч на некоторое время потерял дар речи. Потом, когда до него дошло, как разыграл его Котов, он начал багроветь:

— Я так понимаю, что… гонорар за эту роль не получит никто. Меня интересует только одно — с ролью стебанутого старика все тоже было шуткой?

— Нет-нет, это вполне серьезно! Сейчас придет Аркаша — он тут в магазин побежал за водкой, тебя отпаивать после пережитых впечатлений. Вот он вернется, мы выпьем, и ты приступишь к знакомству со сценарием.

— Да… люди… не меняются. Не ме-ня-ют-ся! — качая головой, отрезал Степаныч и, круто повернувшись, вышел в коридор.

— Куда же ты, Дмитрий Степанович? — искренне удивился Котов.

Степаныч, не слушая его, спустился вниз и вышел на улицу. Но тихий морозный день уже не радовал его. А больше всего расстроило то обстоятельство, что под влиянием пережитого потрясения он забыл стянуть с Котова деньги на такси. Причем на дорогу сюда он уже потратил из собственных средств. При других обстоятельствах он не задумываясь вернулся бы и напомнил Котову о его обещании, но сейчас ему не позволяла сделать это гордость.

«Недаром же у меня фамилия Городов. — Степаныч и в самом деле считал, что его фамилия произошла от слова «гордость». — А вот у мудаков и фамилии соответствующие. Вот, скажем, Котов. Просто Скотов», — неожиданно мысленно заключил он.

Это его немного развеселило, и он, шагая в сторону ресторана, принялся склонять подобным образом фамилии своих знакомых, которые, по определению, все были мудаками. А некоторые — еще и педиками.