В фойе ресторана «Чайка» зашел, поигрывая ключами от машины, высокий парень с квадратным лицом. Одет он был в кожаную куртку, джинсы и ботинки модного квадратноносого фасона. Походка его была несколько расхлябанной и носила характер некоей неестественности. Было похоже, что парень неумело пытается показать, насколько он раскован и уверен в себе.

— Здрассь-те, — произнес он чуть сквозь зубы, подходя к стойке бара.

Случилось так, что штатный бармен в этот день заболел, поэтому за стойкой стояла молоденькая официантка из новеньких. К ней-то и было обращено приветствие молодого человека.

— Здравствуйте, что желаете? — встретила официантка его заученной фразой.

— Пол-литра «Балтики» налейте. Безалкогольной, — добавил молодой человек. И, поймав несколько удивленный взгляд официантки, добавил:

— Я за рулем.

Эта фраза, как считал молодой человек, должна была добавить к нему уважения со стороны служащих этого ресторана. Впрочем, он как-то сразу почувствовал расположение к себе со стороны простушки, которая находилась за стойкой. Видимо, он был в ее вкусе, поэтому небрежно заметил:

— Тут, я смотрю, у вас симпатичных девушек много… Вот одну такую я видел, в сером пальто, блондинку…

— Какую это блондинку? — настороженно спросила официантка с оттенком ревности в голосе.

— Такая вся мажорная, фу-ты, ну-ты, и все такое, — как мог, пояснил молодой человек.

— А-а-а! — улыбнулась официантка и почти радостно объявила: — Так это наш директор, Лариса Викторовна. Это совсем даже не про вашу честь. Она замужем, да и лет ей уже под сорок.

— Да? — поднял брови незнакомец и сделал большой глоток своего безалкогольного пива. — Ну, а вы-то, надеюсь, не директор? С вами-то можно познакомиться, Юля? — спросил он, прочитав имя на бэйдже официантки.

Девушка смутилась, опустила глаза и сделала вид, что ей срочно необходимо заглянуть в прейскурант. Изучая глазами цены на напитки и не поднимая головы, она сказала:

— Я не директор, а бармен. И зовут меня Юля, это вы правильно угадали.

— Ничего я не угадывал, просто прочитал, — простодушно признался парень и кивнул на бэйдж. Он даже слегка тронул его рукой и чуть продавил вперед. Тугой бюстгальтер спружинил, а Юля хихикнула.

— Какой вы догадливый… Пива еще подлить? — спросила она, видя, как пустеет бокал посетителя.

— Успеется, — солидно ответил парень и оглянулся по сторонам.

В этот момент он заметил в дверях ту самую, про которую спрашивал только что у официантки. Именно она, эта уже, по его понятиям, пожилая женщина и интересовала его здесь в первую очередь, а отнюдь не официантка Юля, которая волею судьбы оказалась сегодня за стойкой бара.

— А что, строгий у вас директор? — продолжил он расспрашивать барменшу.

— Ну, как вам сказать? — снова смутилась девушка. — Строгая, но справедливая. А вот нашего администратора уже третий день на работе нет, и мы все наконец свободно вздохнули.

— Что, неужто такой зверь? — осклабился парень.

— Ой, вы знаете, с ним разговаривать вообще невозможно. То орет, то чего-нибудь такое сказанет, что противно сразу делается.

— Гадости, что ли, какие?

— Ну да. Всех здесь загонял, то то ему не так, то это… А его, говорят, того… — Юля хотела было сказать, потом вспомнила, что ей было строго-настрого запрещено говорить, что администратор арестован, да еще и по подозрению в убийстве, и замолчала.

— Чего говорят? — грубовато уточнил посетитель.

— Да говорят, что заболел он, — соврала официантка. — Ну и пусть себе поболеет, мы хоть от него отдохнем.

— Да тогда уж надо чтоб не заболел, а… — парень нехорошо улыбнулся, — чтоб уж совсем. Типа навсегда заболел. Ладно, это шутка, — тут же поправился он и спросил: — А директор, значит, нормальная, да? Она часто на работе-то бывает?

— Ой, я и не знаю! — призналась Юля. — Мы за ней не следим. А что вам Лариса Викторовна-то? Вы ее знаете, что ли?

Парень ничего не ответил и снова обернулся в сторону дверей выхода из ресторана. Однако взгляд его неожиданно уперся в фирменный значок охранного агентства «Эфес». Прямо перед ним стоял примерно такой же, как и он сам, комплекции молодой человек, а рядом с ним — еще один, еще более внушительный экземпляр.

— Это… Вам чего? — решился первым спросить парень, поскольку тут же понял, что охранники пришли по его душу.

— Пройдемте в кабинет директора, — вежливо, но настойчиво сказал один из охранников.

— Зачем?

— Там узнаете, — без единого признака эмоций произнес охранник.

— Не пойду я, что за ерунда, мужики? Я чего, хулиганю, что ли, здесь, не пойму? — и парень сделал попытку слезть со стула рядом со стойкой, а потом резко толкнуть одного из охранников.

Однако тут же среагировал другой страж порядка ресторана «Чайка». Отработанным движением он завел руку незнакомца назад и вывернул ее. Тот взвыл от боли и начал сдавленно материться. Тем временем отлетевший на пол охранник поднялся и грубо схватил парня с квадратным лицом за другую руку.

— Пошли, пошли! И давай без фокусов, — угрожающе произнес он, и вместе с товарищем они потащили уже не упиравшегося больше посетителя в кабинет Ларисы Котовой.

* * *

После того как разговор с Надей Порфирьевой был закончен и Карташов вручил ей диктофон с твердым намерением вывести на чистую воду господина Нефедова с его левыми проверками, Лариса поспешила в свой ресторан. А Карташов, соответственно, занялся другими делами.

Желтая «шестерка» ее больше не беспокоила, и у Ларисы появилось основание сделать вывод, что следивший за ней человек не стал связываться с милицией, увидев рядом с ней, Ларисой, подполковника в форме. Однако, подъехав к ресторану, она увидела аккуратно припаркованную неподалеку ту же желтую «шестерку». Войдя же в первые стеклянные двери заведения — а в «Чайке» они были двойными, разделенные так называемым предбанничком, — она увидела разговаривавшего с официанткой Юлей молодого человека весьма характерной наружности. Не нужно было большого ума, чтобы сделать вывод — этот человек и есть тот самый Паша Дискотека, который ездит за ней почем зря на своем старом драндулете.

Лариса быстро сориентировалась и отдала приказ двум ресторанным охранникам взять непрошеного посетителя под белы ручки и водворить к ней в кабинет. Очень скоро этот приказ и был довольно профессионально выполнен.

— Да пусти ты руку, больно все же, — взвыл Дискотека, когда его с вывернутой рукой ввели в кабинет к Котовой. — Вы что, совсем, что ли, чокнулись?

— Это ты, похоже, чокнулся, — насмешливо ответила Лариса. — А может быть, и кое-что посерьезнее.

— Вы кто? — глупо спросил Паша, когда руку его отпустили и он поднял глаза на хозяйку кабинета.

— Тебе что, представиться? А я думала, ты очень хорошо знаешь, кто я, если следишь за мной уже второй день!

— Ни за кем я не слежу, — продолжал тупо отпираться Паша.

— Будешь упрямиться, придется с тобой поговорить в милиции. Ты, по-моему, любишь это заведение. У меня там есть очень хорошие знакомые, которые тебе объяснят, что за мной следить — нехорошо, а потом еще и спросят, почему ты это делал. Но и это еще полдела, Паша, — улыбнулась Лариса, давая понять Дискотеке, что прекрасно понимает, кто он такой. — Потом тебя спросят про то, что ты делал позавчера где-то около девяти тридцати утра. И если никто не сможет подтвердить, что ты в это время мирно брился или гладил свои брюки, то тебе придется плохо.

— Это еще почему? — набычился Дискотека.

— А потому что в это время было совершено убийство. Ты же наверняка знаешь, кто был убит. А возможно, даже знаешь, почему… — Лариса продолжала наезд, стараясь следовать наитию, не утруждая себя осторожностью. — И поэтому мы тебя отсюда никуда не отпустим.

Лариса красноречиво взглянула на охранников, которые по-прежнему не спускали глаз с Паши. Один из них снова заломил Дискотеке руку так, что тот взвыл, а другой проверил карманы.

— Ничего нет, Лариса Викторовна, — отрапортовал он.

— Оружие, значит, с собой не носишь, да, Шемякин? — спросила Лариса.

Дискотека не стал отвечать на этот вопрос, только мрачно опустил голову и стал разминать руку, ту, которую заламывали назад.

— И то хорошо, а то можно было бы и за незаконное ношение, — резюмировала Котова.

Дискотека по-прежнему молчал.

— А молчать тебе, парень, совсем не резон, — спокойно сказала Лариса, закуривая сигарету. — Рассказал бы ты мне по-хорошему, что к чему да почему. Пока не поздно… Что ты делал позавчера утром, что вчера, что сегодня. И главное — почему ты это делал.

Шемякин молчал. Он, конечно, понимал, что молчание его ни к чему не приведет. Потому что эта женщина прекрасно осведомлена о том, кто он такой, и даже намекает на то, что он причастен к убийству Машки. И поэтому, даже несмотря на то, что допрашивают его не в ментовке, молчать, наверное, уже пора перестать. И Дискотека начал свою речь с неопределенных междометий.

— Ну, значит, чего там… Короче, я… Ну, в общем, с Машкой я…

Потом махнул рукой, достал сигареты, закурил и начал рассказывать более обстоятельно.

* * *

Паша Шемякин и Маша Суровцева были друзьями детства. И знали друг друга аж с детского сада. Потом учились в параллельных классах. И их отношения проделали длинный эволюционный путь от сидения за одной партой и дерганья за косички до постели. На этом пути было все, что обычно сопровождает мальчика и девочку в школьные годы. И возгласы «Ой, дурак!», и ношение портфеля до дома, и неумелые танцы на школьной дискотеке.

Паша с детства был мальчишкой наглым и задиристым. Рос без отца, только с матерью. Отец ушел, как водится, к другой, и отметился на жизненном пути сына только в самом конце своего пути — завещал ему старый автомобиль ВАЗ-2106. А в те, школьные, годы Паша жил с мамой, мирился с время от времени появлявшимися у нее сожителями и пьянками. Внимания и любви от родительницы он особой не получал, интеллектом она не отличалась — работала на близлежащем заводе у станка. Подобная ситуация в семье очень способствовала тому, что основную школу жизни Паша проходил на улице и в школе. Но уже с детского сада привык агрессивно отстаивать свои интересы — лупил других мальчишек, которые были послабее, играл в их игрушки и не очень любил отдавать назад.

В школе учился посредственно — его мало интересовали теоремы Пифагора и правила спряжения и склонения. Тем более проблемы отцов и детей в творчестве Тургенева и мрачный взгляд на окружающую действительность Федора Михайловича Достоевского. В числе его интересов были до поры до времени футбол с хоккеем да драки с одноклассниками. Потом, немного погодя, выпивки и опять же драки, уже на дискотеках. Паша приходил туда не для того, чтобы потанцевать, а, скорее, подраться с парнями, таким образом зарабатывая сомнительный авторитет в глазах девчонок.

Но для кого сомнительный, а для кого и самый прямой. Маша Суровцева, в период переходного возраста отдалившаяся от Паши, снова его заметила и восхитилась, каким он стал крутым и сильным. Перелом наступил в тот день, когда Паша спас ее от хулиганов. Это были какие-то двое подвыпивших парней из Ленинского района, которых бес в тот вечер занес на дискотеку. Они хотели от Маши понятное дело чего. Для того и стерегли ее после дискотеки в укромном местечке. Маша, однако, не растерялась и позвала на помощь.

Словно лев, кинулся на обидчиков Паша — в тот вечер ему так и не удалось ни к кому пристать на дискотеке: многие были наслышаны о нем и предпочитали не связываться. А тут — такая удача подвалила в плане показать свою молодецкую удаль. Пользуясь тем, что парни были слишком пьяны, более-менее трезвый Паша отмутузил их обоих. В глазах Маши он предстал супергероем, чуть ли не Шварценеггером.

С этого момента и началась их уже более-менее взрослая дружба. Были поцелуи на скамеечке, потом Паша полез домогаться подругу конкретно, с залезанием под кофточку и юбку. И в конце концов соблазнил ее. Было это незадолго до окончания школы. Впрочем, Маша особенно и не сопротивлялась, ее саму уже давно тянуло попробовать запретный плод, а тем более с таким мужественным кавалером.

После того как Маша перестала быть девочкой, она решила, что вот и встретила своего парня, который теперь должен вести ее по жизненному пути. Павел тоже, надо сказать, не очень был против иметь Машу в качестве своей девушки. Проблема была, однако, в отношении к нему родителей потенциальной невесты. А те жениха не очень-то жаловали — были наслышаны о его хулиганстве, о том, как плохо он учился в школе, и так далее. А Машу уже давно по блату пристроили в экономический институт. Ей нужно было только закончить школу, а экзамены в вуз уже были, что называется, проплачены.

Встречи Маши с Пашей тем не менее продолжались. Женихом заинтересовался отец Маши, Сергей Борисович, и, выяснив, из какой семьи происходит Шемякин, брезгливо поморщил нос. Нет, совсем не таким должен быть его зять. Но до поры до времени он мирился, думал, что это блажь, что все пройдет. И в конфиденциальном порядке провел с дочерью инструктаж по технике безопасности с торжественным вручением презервативов — время тогда было уже либеральное.

Потом появился Никита Кораблев, однокурсник, который стал похаживать к Маше на предмет общих интересов — конспектов, кружков вузовской самодеятельности и прочего. Он, в отличие от хулигана Паши, который к тому времени успел уже стать и рэкетиром, производил на родителей — мать и отчима, да и на родного отца тоже — впечатление самое благоприятное. Главное, что из хорошей семьи и перспективный.

А Паша продолжал идти по своей стезе. Был он, в принципе, по уголовным понятиям, шантрапой — держал два ларька, хозяева которых отдавали ему дань. Но этого показалось Шемякину мало, и он при случае наехал на одного бизнесмена, который имел связи с властной верхушкой. И Шемякина образцово-показательно взяли, как бы отчитавшись перед начальством за выполненную работу — мол, вот, а вы говорите, что с рэкетом не боремся. Боремся, да еще как!

А до этого Маша убеждала его:

— Паша, брось ты этим заниматься. Давай лучше поженимся. Отец покочевряжится немного, а потом тебя на нормальную работу устроит, квартиру нам купит. Заживем нормально.

— Пошел он на хер, папаша твой! — грубо отвечал ей Шемякин. — Знаю я его. И он меня знает.

— Это он поначалу, потому что не показался ты ему, — возражала Маша. — Я с ним поговорю, и все нормально будет.

— Показываться ему я не буду. Пошел он! — Паша был безапелляционен и искренне считал, что он, мелкий бандитишка, гораздо круче чиновника областного масштаба, каковым являлся Сергей Борисович Суровцев.

На деле все оказалось не так. Пашу замели с поличным и осудили, причем Сергей Борисович и пальцем не пошевелил, чтобы помочь жениху дочери. А потом была знаменательная, надолго запомнившаяся Паше встреча с Машей в тюремной комнате свиданий.

— Паш, у меня для тебя новость есть, — говорила тогда заплаканная Маша.

— Какая еще новость? — спросил ее тогда Дискотека своим излюбленным недовольно-грубоватым тоном.

— У нас ребеночек будет. Твой… — и красноречиво показала на свой еще совсем не округлившийся живот.

— Чего? — удивился Шемякин, которому в тот момент было совсем не до прибавления в его несостоявшейся семье.

— Я беременна. Месячные не пришли…

Дискотека тогда нахмурился и раздражился. Даже вспылил, сказал, что забивает ему подруга голову всякой ерундой, когда нужно думать о том, как бы его, Пашу, от зоны уберечь. Но когда немного погодя стало ясно, что этого все равно сделать нельзя, то изменил свое отношение. Прямо перед судом он сказал Маше:

— Ты жди меня… Я вернусь, и все будет ништяк.

Но впаяли Дискотеке семь лет, а это все-таки не месяц и не два. Большой срок, по мнению молодой Маши, у которой еще вся жизнь была впереди. Погоревав денька два, она решила, что ей необходимо было искать свой жизненный путь.

Выбор был: аборт или роды. Маша выбрала второе, но решила сделать хитро. И охмурила окончательно однокурсника Никиту Кораблева. А потом, когда акт соблазнения состоялся, через некоторое время она объявила Никите о своей беременности. И тот поступил как порядочный человек.

Совсем по-другому сложилась судьба Павла Шемякина. Он оттарабанил на зоне пять лет и попал под амнистию. Что, собственно, и позволило ему досрочно освободиться и приехать в родной город. Судьба обошлась с ним довольно жестоко — в то время, когда он был в заключении, умерла мать, а ее неприватизированная квартира досталась государству. То есть просто-напросто пропала. Паша оказался без жилья. Он получил только машину также умершего в этот период отца — свою собственную он незадолго до того, как сесть, по пьянке разбил.

Разочарование, посетившее Пашу после возвращения в родные места, было огромным. Помимо отсутствия прописки, это было еще и отсутствие работы, поскольку без прописки устроиться на нее было невозможно. Но был и некий светлый момент, который согревал Пашу до поры до времени. Этим моментом была не кто иная, как Маша, которая, как он надеялся, ждала его.

Хотя она и не давала о себе знать, но Паша верил. Она не написала ему ни одного письма, ни разу не прислала посылки. Но для него это было как бы само собой разумеющимся, что там, далеко, в другом мире его ждет жена. С его ребенком. Кстати, он даже не знал, кто у него родился. Но он продолжал верить и ждать. Вернувшись, он сразу решил ее увидеть и обговорить их дальнейшую совместную жизнь. В том, что она будет именно совместной, Дискотека не сомневался, не решаясь, правда, зайти к ней домой и ходя вокруг кругами. Естественно, он не знал, что Маша давно живет в другом месте, и потому направился в знакомый старый двор. Но все почему-то оттягивал момент встречи, топчась вокруг дома и поглядывая на окна квартиры Маши. Именно в этот момент его блужданий около подъезда своей бывшей возлюбленной и застал его старый приятель Вова Цыпин.

Объятия, похлопывания по плечу перешли по закону жанра в предложение обмыть встречу и вспомнить прошлое, что и было сделано в ближайшем кафе.

— Машку-то видел? — спросил, не подозревая ничего дурного, Вова. — Крутая такая стала, не здоровается, отворачивается.

— Да ну?.. — нахмурился Шемякин.

— Да. Она теперь не здесь живет, квартиру себе купила. Вернее, это папаша им купил.

— Кому это им? — еще больше нахмурился Дискотека.

— Мужу с ребенком.

— Мужу? С ребенком?

Эта информация была сродни удару обухом по голове. Ничего подобного он никак не ожидал услышать. И Дискотека вместе с неожиданно обнаружившимся старым приятелем завис в кафе на весь вечер, естественно, все увеличивая концентрацию спиртного в организме. Дискотека выяснил все, что касалось жизни Маши Суровцевой за последние пять лет. Первым его побуждением было немедленно ехать по новому адресу и разбираться, почему она поступила не по понятиям и оказалась нечестной. Почему нашла себе какого-то лоха и стала с ним жить. Как?! Машка? Его Машка?!

Напившись до потери пульса, он заночевал у Цыпина — идти ему все равно было некуда. Заглушив боль от обиды водкой, он провалился в пьяное забытье, решив-таки разобраться с неверной подругой позже.

Это уже потом, на следующее утро, после того как Шемякин опохмелился, в его голове созрела четкая мысль. Она основывалась на том, что, скорее всего, Маша и ее муж воспитывают его, Паши Дискотеки, сына. Все сходилось по срокам. И главное — то, что на этом можно было заработать, а деньги для Паши всегда были самым главным, особенно теперь, когда нужно снимать квартиру, как-то крутиться, что-то делать, чтобы не помереть с голоду. И Паша, подстегивая себя тем, что Суровцева оказалась падлой позорной, решил шантажировать свою бывшую подружку тем, что расскажет ее мужу, чей на самом деле ребенок: он был почти уверен, что Маша правду мужу не сказала.

Первая же встреча с Машей подтвердила его правоту. Это случилось вечером, когда Маша возвращалась с работы и когда Паша ее подкараулил. На лице бывшей подруги отразился такой явный испуг, что Дискотека понял: он на правильном пути.

— Т-ты? Т-ты ч-чего здесь делаешь? — выдавила из себя Маша. — Ты откуда вообще?

Ничего не ответил Паша, только улыбался как прежде, когда они были вместе и, как им казалось, любили друг друга. Немного погодя постаралась улыбнуться и Маша, но у нее это плохо получилось. Улыбка получилась вымученной и даже на дежурную не была похожа. А Шемякин вместо приветствия вдруг грубо притянул к себе Машу и попытался поцеловать, но Маша начала вырываться.

— Ты что же это, голуба моя, так встречаешь старых друзей-то? — со злобой бросил Шемякин. Его худшие опасения сбывались. Самолюбию был нанесен удар, мужская гордость посрамлена.

— Ты когда освободился? — спросила Маша, стараясь удержать разговор в цивилизованных и ни к чему не обязывающих рамках.

— Недавно, — уклончиво ответил Дискотека. — А ты, похоже, не ждала…

Маша промолчала, а Дискотека продолжил:

— И я не ждал, что меня так… встретят. Могли бы и поласковее. Пять лет назад все по-другому было.

— Так все изменилось, — подала голос Маша. — Сам сказал, пять лет прошло…

— Да, изменилось, — согласился Дискотека и угрожающе набычился. — Поэтому есть у меня к тебе дельце небольшое. Перекалякать надо было бы.

— Так говори, — тут же сказала Маша.

— У меня тут проблемки образовались, голуба моя. Проблемки, значит… Мамашка-то моя померла, царствие ей небесное, квартиру профукала. А мне даже перекантоваться негде, — и Шемякин выразительно посмотрел на подругу.

— Но… у меня тоже негде, — растерялась Суровцева. — Я вообще-то не одна живу…

— Да нет, ты не поняла. К тебе я и не пойду. А вот папашка-то твой, помню, был начальник большой или что-то типа того…

— Ну и…

— А то, что бабуси мне нужны, голуба моя. Ба-бу-си, — по слогам повторил Дискотека. — Сынок-то мой как там поживает? В садик ходит? Глаза-то какие, карие, да? — взгляд Дискотеки стал очень выразительным, с оттенком безжалостности и даже предчувствия торжества. А Маша совсем смутилась, стояла и теребила свой шарфик. Дискотека видел, что руки у нее дрожали.

— Не болеет сынок-то? — продолжал Паша и, не дождавшись ответа, продолжил: — Это хорошо, что не болеет. А муж как, работает? Мальчишку-то не обижает? Не родной ведь папанька-то… Своих не хотите завести? Второго, например, а?

Это был час торжества рэкетира Паши Дискотеки. Вся его предыдущая жизнь с драками на танцульках была ничто по сравнению с этой блестящей, бьющей наотмашь по самым больным местам речью. Именно сейчас он без особых физических усилий достигал нужного для себя результата, и результат не заставил себя долго ждать.

— Т-ты чего? Тебе деньги, что ли, нужны? — спросила Маша пересохшими губами, когда Паша исчерпал свои вопросы с подковырочкой.

— Я же сказал, ба-бу-си! — ответил безжалостный Паша. — Правильно ты все поняла, умница девочка. А то твой лошок узнает, чей сынок-то, и… мужик таких кренделей не простит, б… буду, не простит!

В этот момент взгляд Маши стал еще более испуганным. Он был прикован к машине, которая медленно по узкой аллее двора приближалась к подъезду, около которого они с Пашей разговаривали. Но она быстренько взяла себя в руки и отступила от Дискотеки:

— Все, мне пора.

— А, твой, что ли, приехал? — понятливо осклабился Шемякин. — Тачка ничего себе, ничего… Ну, так я тебе позвоню. Телефон у меня записан, Вовка Цыпин дал.

И быстро отошел в сторону. Уже потом он наблюдал, как Маша дождалась, пока муж припаркует машину и выйдет. Видел, как они перебросились парой слов и зашли вместе в подъезд. С неким чувством злорадства он отметил про себя, что никакой особой теплоты друг к другу эта пара не испытывала. Собственно, и Паша к этому моменту уже осознал, что былые чувства к Маше у него улетучились. То ли после того, как он узнал о ее вероломстве, то ли гораздо раньше, еще там, просто он тогда не отдавал себе в этом отчета, по инерции продолжая считать, что любит Машу Суровцеву…

Позвонил он ей через несколько дней и в безапелляционной форме потребовал готовить деньги. А вскоре получил ответ, что деньги готовы и ему нужно только подойти в десять часов утра к цирку. Однако когда он явился в назначенный час в назначенное место, Маша не пришла…

* * *

— Не убивал я ее, не убивал! — горячо убеждал Паша Дискотека, сидя напротив Ларисы. — Потому что совсем мне это не надо! Даже не потому, что… любил когда-то, а…

— …из-за денег, понятно, — продолжила его мысль Лариса.

— А что, она, по-вашему, нормальная девчонка, что ли? — взвился Паша. — Спуталась с каким-то лохом, жила с ним, развлекалась, квартиру вон себе оформила, пока я там срок мотал! Пускай башляет теперь, короче…

Шемякин выдал эту фразу, а потом вдруг спохватился, понял, что Маши-то теперь нет и башлять уже, увы, некому. И снова опустил голову.

— А бабки кто-то спер. С-сучара позорная. Спер… Мои бабки-то, — неожиданно заключил он. — Поэтому-то я вас и решил попасти чуть-чуть. Думал, вы тут в деле. Или выведете на того, кого надо. А Максим — мой, — вдруг сжал он кулаки. — Мой пацан. Бл… буду, мой! Я специально в детский садик ходил, видел его.

Лицо Шемякина немного потеплело.

— Короче, мой, и все. На меня похож, — убежденно заключил он. — По глазам похож. А бабки я найду.

— Нет, Павел. Вряд ли вы их найдете, потому что у вас нет четкого ответа на вопрос, что вы делали с девяти до десяти часов утра в тот день, когда убили Машу, — сказала Лариса.

— Да я же говорю вам, что стрелка была забита! Стрелка у меня с Машкой. В центре, возле цирка. И я ее ждал там… А потом, когда она не пришла, решил, что она мозги пудрит. Вечером позвонил — никто трубку не берет, матери позвонил, а там и сказали, что ее это… того…

— У цирка никаких знакомых, конечно, не было, кто мог бы подтвердить ваши слова? — продолжила Лариса.

— Нет, какие знакомые! У меня стрелка была!

— Ну вот, теоретически и получается, что могли вы убить Суровцеву.

— Да не нужно мне это! — чуть не разорвал рубаху на себе Паша. — Потому что она бы мне бабки давала, а я что, дурак, что ли, бабок лишаться, ее убивать? А так потихоньку и давала бы… Я бы крутанулся как-нибудь, а то ни прописки, ни работы…

— Ладно, — согласилась Лариса, — но, понимаешь, в милиции все равно никто тебе не поверит. Скажи мне лучше, кто знал о ваших делах с Машей?

— Каких делах?

— Денежных. О той встрече у цирка, например.

— Никто не знал, — недоуменно ответил Шемякин. — Я вот и думаю, кому она могла проболтаться?

— Может быть, мужу? Или сестре? Или отцу?

Паша Дискотека беспомощно пожал плечами: он не знал ответа на этот вопрос.

— Ты когда с ней разговаривал, кто-нибудь был рядом? — спросила Лариса.

— Не-а, — подумав, ответил Шемякин.

— А то, может быть, кто-то был?

— Я от дружбана звонил, когда тот по делам отскочил.

— Может быть, записывался разговор? Аппарат какой у друга?

— Обычный, — не понял Дискотека.

— С автоответчиком или нет? — уточнила Лариса.

— Нет, обычный…

Котова задумалась. Если Дискотека говорит правду, то получается, что с этой стороны все чисто — убивать Суровцеву ему невыгодно, а об их тайных шантажных делах никто не знал. Да и не стала бы наверняка Суровцева пробалтываться. Все же, когда речь идет о том, кто есть отец твоего ребенка, женщины обычно очень осторожны и хранят тайну, несмотря на свойственную их полу болтливость и эмоциональность. Значит, деньги были украдены убийцей случайно. То есть убийца о деньгах не знал, и с делом Паши Дискотеки убийство не связано. Но это в том случае, если Дискотека говорит правду.

— Тебя кто на меня вывел? — спросила Лариса.

— Катька сказала, — ответил Паша. — Я тогда позвонил, мне сказали, что Машку убили, я поехал к ним домой. А тут Катька из вашей машины выходит. Ну, я в подъезде ее догнал, спросил, мол, как и что, а она и сказала, что вы расследуете убийство.

Лариса сначала было посетовала на Катю, что она не сообщила ей о своей встрече с Пашей Дискотекой, но потом вспомнила, что виновата в этом сама — своей визитки она не оставила, лишь сказала, что в случае необходимости свяжется сама.

— Понятно, — сказала Котова, чувствуя, что разговор близится к финалу: Паша, видимо, сказал все или почти все, и большего от него узнать вряд ли представится возможным.

А сдавать Дискотеку в милицию формально было не за что — не за организацию же слежки за директором ресторана «Чайка», в конце концов. Отсутствие у него алиби основанием вряд ли являлось. Да и Лариса уже для себя решила, что Шемякин не убивал свою бывшую подругу. Поэтому она ограничилась тем, что припугнула парня:

— Смотри, Паша, у тебя уже есть одна судимость, и поэтому влезать во все это дело тебе не резон. Отправляйся-ка лучше домой, обдумай свою дальнейшую жизнь и иди устраиваться на работу. Прочитай газету объявлений, там масса предложений, не требующих прописки. Вот и все… А поисками убийцы буду заниматься я.