Глава первая

Автобус резко тряхнуло, и я больно ударилась головой о боковое стекло, от чего мгновенно проснулась и, потирая рукой ушибленное место, стала оглядываться.

Полупустой автобус постоянно трясло на неровной дороге. За окнами проплывали девятиэтажки и окружающие их пустыри. Мы въехали в микрорайон города Тарасова под названием Солнечный.

Когда-то один из отцов города в патриотическом порыве ткнул рукой в огромный пустырь на окраине Тарасова и сказал: «Вот в этом направлении мы и будем развивать город». Правда, некоторые очевидцы в неофициальных разговорах отмечали тот факт, что сей патриотический порыв был сильно подогрет алкогольным подпитием. Но это не суть важно. Важно другое: вскоре после этого на огромном пустыре на окраине города вырос жилой массив из панельных девятиэтажек, названный «микрорайон Солнечный» – форпост архитектурной мысли отцов города.

Главным достоинством Солнечного, помимо того что благодаря ему многие горожане смогли улучшить свои жилищные условия, было то, что он служил своеобразным фасадом Тарасова. Девятиэтажки широким фронтом скрывали от глаз въезжающих в город, во-первых, безобразный пустырь, открывавшийся взорам гостей Тарасова до постройки Солнечного, а во-вторых, неказистые обшарпанные «хрущобы», составлявшие основную часть жилого массива соседнего микрорайона, называемого «6-й квартал».

Все бы хорошо, но, как только девятиэтажки были сданы в эксплуатацию, интерес руководства города к строительству Солнечного резко поуменьшился. До нормальных автомобильных дорог и объектов жилкультсоцпищебыта руки у властей предержащих как-то не дошли.

Парочка квелых автобусных маршрутов, соединявших Солнечный с центром города, была пущена в микрорайоне по идиотской схеме: от любой остановки приходилось топать до ближайшего дома приличное расстояние. Сами же автобусы появлялись на остановках не чаще, чем солнце проглядывает сквозь облака в пасмурную погоду. В часы «пик» транспорт превращался в филиал кузнечно-прессового цеха: для того чтобы залезть в автобус, требовалось усиленно и весьма бесцеремонно утрамбовывать уже находящихся там пассажиров. Поэтому настроение «солнечных» жителей, как правило, зависело от того, удастся ли первым вскочить в автобус и по возможности (о, счастье!) занять пустующее сидячее место – ведь тогда давление тел сограждан сведется к минимуму. Правда, если очень не повезет, на колени сидящему может плюхнуться толстая тетка, не способная удержаться на разбитых подагрой ногах до того момента, как автобус достигнет центра города.

Гастроном и несколько мелких продуктовых магазинчиков, открытых в Солнечном, отнюдь не удовлетворяли потребностей населения, поскольку, несмотря на изобилие продуктов и разнообразие ассортимента, цены были столь высоки, что отпугивали даже самых ленивых покупателей. Большинство жителей микрорайона стремились сделать основные покупки в центре города, на оптовых рынках, где все было существенно дешевле. Вечером набитые продуктами кошелки серьезно затрудняли жителям микрорайона штурм автобусов. По мере же следования автобуса по маршруту в направлении Солнечного в нем постоянно разгорались конфликты между пассажирами: по поводу раздавленных яиц (без уточнения принадлежности последних), неудачно стоящей у кого-то на ноге чужой сумки с картошкой, открытого или закрытого вытяжного люка (всегда найдутся среди пассажиров любители свежего воздуха и страдающие хроническим насморком)…

Культурно провести досуг в Солнечном было негде, если не считать трех пивбаров. Ближайший кинотеатр располагался в 6-м квартале, чтобы добраться до него, нужно было выдержать восемь остановок автобусного ада.

Вот в таком «оазисе уюта и благополучия» под названием Солнечный я и проживала последние три месяца.

Приближалась моя остановка под названием «Подстанция», от которой оставалось всего две до конечной. Все пассажиры в автобусе уже сидели, кроме старичка со старушкой, которые заранее приготовились выходить в переднюю дверь. Я пристроилась за ними, нащупав в кармане проездной билет.

Весь вчерашний день и всю ночь шел дождь, перестал он только сегодня, после обеда. Ехавший на большой скорости автобус рассекал огромные лужи и щедро окатывал прилегающие к проезжей части тротуары волнами грязной воды. Наконец водитель затормозил у остановочного павильончика с надписью «Подстанция». Передняя дверь открылась, однако старички не спешили выходить. Автобус остановился прямо в центре большой лужи; нудные пенсионеры потребовали, чтобы водитель проехал немного вперед и высадил их на «сухом месте». Водитель же и ухом не вел, словно объявил забастовку или так экономил нервную энергию, что не давал себе труда даже ответить. Впрочем, работа водителей местного автобусного маршрута давно уже напоминала мне скрытую и вялотекущую забастовку, и я решила не терять времени. Протиснувшись мимо стариков к выходу, прикинула на глаз: хватит ли моих ног, чтобы перепрыгнуть лужу? Чем-чем, а длиной ног родители меня не обидели (как-никак 103 сантиметра!), и я, хорошенько оттолкнувшись, легко перескочила лужу.

Приземлившись, я не стала дослушивать, чем закончился конфликт пожилых пассажиров с шофером. За два с половиной месяца езды этим маршрутом я была сыта такими сценами по горло, к тому же мне еще предстояла двадцатиминутная пешая прогулка – ровно столько времени было необходимо, чтобы добраться до моего жилища от остановки.

На пару с подругой Иркой мы снимали двухкомнатную квартиру в одном из панельных домов. Квартира принадлежала дядюшке моей подруги. Дядя Петя по профессии да, видимо, и по призванию был риэлтором. Все свободное от пьянок время Иркин родственник посвящал купле-продаже и сдаче в аренду недвижимости. Ежемесячно он покупал несколько квартир, как правило, находящихся в плачевном состоянии, и, за короткий срок приведя их в более приличный вид с помощью дешевой рабочей силы, тут же продавал. Дешевой рабочей силы хватало – чаще всего это были студенты и безработные строители.

Сфера риэлторских интересов дяди Пети ограничивалась рамками микрорайонов «Солнечный» и «6-й квартал», однако в этих пределах размах его деятельности был так велик, что иногда он путался в квартирах, которые купил, собирался купить, продать или сдать в аренду. Поэтому приходившие к нему клиенты часто вынуждены были напоминать риэлтору, о какой квартире идет собственно речь. В сильной степени дядюшкиной забывчивости способствовали запои, в которые он периодически уходил. На это время дела в свои руки брал его помощник и дальний родственник Виктор.

Своей родной племяннице Ирине дядя Петя сдавал квартиру за символическую сумму. Это Иринка предложила мне разделить с ней кров и арендную плату, а я, разумеется, за ее предложение ухватилась обеими руками: ведь у меня, провинциалки, приехавшей из дыры под названием Карасев в областной центр, так сказать, за лучшей долей, вариантов жилья, кроме общаги, практически не было.

В Тарасове, правда, жила моя тетя – Людмила Ивановна. Поначалу я у нее и остановилась, но, прожив неделю в ее квартире в центре города, сделала категоричный вывод о нашей с тетушкой полной психологической несовместимости. С утра до вечера слушать тетушкины сентенции и наставления по самым различным темам – долго бы я не выдержала. Слава богу, мне удалось быстро отыскать Иринку и, получив от нее приглашение к сожительству, сбежать от тетушки под благовидным предлогом, мол, не хочу ее стеснять.

Моя подруга тоже родом из Карасева, только она старше меня на три года, поэтому на три года раньше уехала в Тарасов и поступила здесь в медицинский институт. Скажу, не хвалясь, я три недели назад тоже стала студенткой. Поступить на филологический факультет Тарасовского государственного университета – думаете, это так просто?

Ирина к моему выбору отнеслась скептически.

– Ну и кем ты будешь? – спросила она, когда я сообщила ей о своем решении поступать на филфак.

– Не знаю, – неопределенно сказала я, вдруг сообразив, что как-то об этом не задумывалась. – Наверное, буду преподавать русский и литературу детям в школе.

– Педагогом, что ли? – фыркнула моя подружка. – Нашла себе профессию. Да им же ни черта не платят! Где деньги будешь брать?

– Там же, где и ты, – недоуменно ответила я, имея в виду кассу предприятия, где буду работать.

– Ну ты сравнила! – поморщилась Ирка. – Я – совсем другое дело, как врач-гинеколог я всегда себе на кусок хлеба заработаю.

– Знаешь что, – возмутилась я, обиженная за свою будущую профессию, – там, где ты будешь деньги брать, мне что-то не хочется… К тому же с филологическим образованием я могу работать и журналистом. Статьи, репортажи, журналистские расследования – это будет поинтересней, чем гинекологом копошиться в…

Приводя последние аргументы, я и сама размечталась: а ведь верно, какая интересная профессия – журналист! Подружка выслушала меня не перебивая, состроив при этом глумливую физиономию, после чего заявила:

– Ой-ой-ой… Какая патетика. Статьи! Журналистские расследования! Тоже мне – папарацци! – Ирка сменила глумливое выражение на своем лице на скептическое и добавила: – Какая разница, в каком дерьме копошиться… Но поверь моему опыту, – менторским тоном заключила моя старшая подруга, – ковыряться в теле человека намного спокойнее и безопаснее, чем в его личной жизни.

Я не стала спорить с Иринкой: она всегда в наших дискуссиях умудрялась оставлять последнее слово за собой. Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что этот разговор во многом окажется пророческим – и для Ирки, и особенно для меня.

Весь сегодняшний день получился суматошным. С утра, когда меня, промокшую под дождем и помятую, «выплюнули» в центре города двери автобуса, я отправилась в университет. Из четырех намеченных на сегодня лекционных пар состоялись лишь две – первая и четвертая. На последнюю явились лишь немногие, самые дисциплинированные, в том числе и я. После занятий мне пришлось тащиться на очередное контрольное свидание с тетушкой – последний раз я была у нее давно, две недели назад. Тетя Люда, заручившись поддержкой моих родителей, требовала еженедельного посещения с подробными отчетами о моей жизни. Если я манкировала визитом, она сама являлась к нам с Иркой домой, и избавиться от ее присутствия было невозможно, не выслушав всех запланированных ею нравоучений, а запас их был неистощим.

Тетушку я дома не застала – соседи сказали, что она ушла за покупками на рынок. Дожидаться у подъезда не хотелось, я последовала ее примеру и отправилась покупать продукты. По нашей с Иркой договоренности сегодня была моя очередь.

С тяжеленными сумками я в семь вечера явилась на конечную остановку автобуса, где уже томилась в ожидании толпа народу. Удача мне улыбнулась: я одна из первых влезла в подошедший автобус, заняла свободное место у окошка и тут же была забаррикадирована севшей рядом дородной теткой.

«Все, теперь можно спокойно спать», – подумала я. Если бы кто и захотел согнать меня с моего места, перелезть через соседку-попутчицу было практически невозможно. Я заснула и проснулась уже в Солнечном…

До дома оставалось пилить еще пять минут. Я только что миновала двор соседнего жилого массива, благополучно прошла сквозь лабиринт из самовольно выстроенных металлических гаражей и уже подходила к торцу своего дома.

Наш подъезд был крайним от торца. Мне оставалось лишь завернуть за угол и пройти по узкой дорожке, отделяющей дом от разбитого рядом с ним палисадника. Но, как это часто бывает в жизни, неприятности подстерегают нас в самом конце пути, когда до заветной цели остается всего лишь несколько шагов. Задержись я на полминуты или обойди палисадник, ничего бы не произошло. Более того, наверное, моя жизнь сложилась бы иначе. Но случилось то, что случилось.

Едва завернув за угол, я увидела, что прямо на меня бежит не разбирая дороги невысокий парень в джинсовой куртке. Я сразу поняла, что он чем-то напуган. Нет, напуган – это слабо сказано. Парню, похоже, угрожала смертельная опасность. Достаточно было взглянуть на его лицо: бледный, глаза вытаращены, широко раскрытый рот жадно хватал воздух. Он явно спасался бегством от верной гибели, поэтому летел на меня, как выпущенная из ружья пуля.

По инерции сделав несколько шагов ему навстречу, я заметалась по узкой дорожке, пытаясь как-то разминуться с ним. Слева от меня был деревянный забор палисадника высотой где-то с полметра, справа – стена дома, и я секунду-другую решала, к чему лучше прижаться: к деревянному заборчику или к бетонной стене. Вот уж действительно промедление смерти подобно – пока я выбирала, беглец на полной скорости врезался прямо в меня.

От удара у меня перехватило дыхание, я не удержалась на ногах и упала спиной прямо в небольшую лужицу. Мало того – сбивший меня с ног тоже потерял равновесие и упал прямо на меня. Ситуация, можно сказать, пикантная, однако удовольствия ни мне, ни ему это не доставило. Я закричала от боли. Парень же издал что-то вроде рычания – надо понимать, он был крайне раздосадован неожиданно возникшим на его пути препятствием. Он мгновенно вскочил на четвереньки и с этого низкого старта рванул вперед. Я сделала попытку приподняться и в эту же секунду увидела, как из подъезда выбежали двое коротко стриженных, здоровенных парней, один в кожаной куртке, другой в длинном плаще. Судя по всему, они-то и преследовали моего невольного обидчика.

Я с ужасом поняла, что сейчас и эти двое в азарте погони пробегутся по мне, как по ковровой дорожке, и судорожным движением отползла в сторону, прижавшись к стене дома. На сей раз последствия были менее разрушительными, «кожаная куртка» просто пронесся мимо, а «длинный плащ» лишь наступил на мой пластиковый пакет с продуктами и учебниками, грязно выругавшись при этом.

Когда все участники погони скрылись за углом дома, на смену моей растерянности и ошеломленности пришел праведный гнев.

«Безобразие, какое варварство обойтись так с молодой девушкой, кстати, отнюдь не лишенной привлекательности», – клокотали во мне эмоции.

Я вскочила и поковыляла вслед за участниками погони, чтобы высказать им вдогонку все, что я о них думаю. Но увидеть мне удалось только спины преследователей – те мчались на всех парах к гаражам, за которыми уже скрылся убегающий. Через пару секунд в гаражном лабиринте исчезли и двое бритоголовых.

– Козлы долбаные! Свиньи! – что есть силы прокричала я им вслед, вложив в этот вопль всю страсть своего негодования. Своеобразным ответом мне послужил громкий хлопок, звук которого донесся до меня со стороны гаражей. От неожиданности я даже вздрогнула и слегка пригнула голову.

«Неужели выстрел? – подумала я. – Или мне показалось?» Но тут же откуда-то из-за гаражей послышался еще один хлопок.

«Нет, – решила я, – не показалось». Где-то среди гаражей действительно стреляли из пистолета.

Ничего себе, ну и вечерок выдался! И хотя стреляли довольно далеко, я, повинуясь скорее интуиции, чем логике, поспешила ретироваться, пока до меня вместе со звуком выстрела не долетела и пуля. Там, где я упала, лежал на асфальте мой порванный пластиковый пакет, из которого торчали учебник и бутылка кетчупа.

Я нагнулась, и тут мое внимание привлек небольшой черный конверт, лежащий недалеко от пакета. По всей вероятности, его потерял кто-то из троих придурков, пронесшихся по мне смерчем.

Итак, «подобьем бабки». Меня сшибли, уронили прямо в лужу, теперь бок болит и ушибленная лопатка ноет. Моя одежда – я оглядела себя – находится в плачевном состоянии, плащ надо будет стирать, а порванные колготки (к счастью, недорогие) – выкидывать. Из разорванного пакета вытек кетчуп – верзила в длинном плаще наступил на бутылку. Все это шло однозначно в минус.

Но, слава богу, меня не убили, и это огромный плюс. Судя по тому, как развивались события, такой шанс был. Если бы преследователи выскочили из подъезда пораньше и застали объект преследования, так сказать, рядом со мной, то, открыв стрельбу по парню в джинсовой куртке, вполне могли попасть и в меня. О подобных невинных жертвах часто пишет пресса.

В моем сознании сразу возник некролог в студенческой газете университета, говорящий о том, что на 18-м году жизни случайной жертвой киллеров пала студентка первого курса филфака Ольга Бойкова. Следующий кадр – сцена похорон. Заплаканная мать, причитающая: «Зачем ты поехала в этот город, осталась бы себе дома и жила спокойно». Рядом строгий и суровый отец, поодаль стоит Ирка в черном элегантном платье и в темных очках, словно звезда Голливуда, приехавшая на похороны своего продюсера. Безутешная подружка наверняка припрется с каким-нибудь своим новым хахалем, который будет стоять, не понимая, зачем его туда приволокли. Но при этом положит руку Ирке на плечо, делая вид, будто поддерживает ее в скорбные минуты. За время панихиды его рука переместится сначала на талию Ирки, а потом на ее бедро. «Безобразие», – подумала я и тряхнула головой, отгоняя грустные мысли.

Нагнувшись, я осторожно подняла с земли свой порванный пакет, аккуратно выкинула из него раздавленную бутылку с кетчупом. Тут мое внимание снова привлек лежащий на земле черный пакет. Я взяла его в руки. Такие конверты я видела у фотографов – в них обычно хранится светочувствительная бумага. Судя по толщине пакета и его плотности, а также по тому, что он был запечатан, именно она там и находилась.

Я огляделась вокруг, ожидая увидеть хоть кого-нибудь из гуляющих по двору жильцов нашего дома. Самой мне ввязываться в это дело почему-то не хотелось, и я надеялась, что кто-то из жильцов видел погоню, слышал выстрелы и сам сообщит о случившемся в милицию. Но как назло двор был пуст. Лишь у четвертого подъезда, самого дальнего от моего, возились у легкового автомобиля какие-то мужчины. Я посмотрела на часы. Девятый час – время очередной мексиканской телевизионной жвачки типа «Любовь и слезы Марианны».

– Ну и черт с ними, – неопределенно ругнулась я, не имея в виду никого конкретно, и быстрым шагом отправилась в подъезд.

Поднявшись на лифте на пятый этаж, я своим ключом открыла дверь и с грохотом ее захлопнула.

– О-о-ль, – донесся до меня с кухни Иркин голос.

– Привет, – отозвалась я, бросив порванный пакет на пол, а ключи и найденный мною конверт на тумбочку в прихожей.

– Ты одна? – спросила моя подруга, и в коридоре зашлепали ее шаги. – А то я почти гол… го… Господи, боже мой!

Ирка появилась как раз в тот момент, когда я, стоя к ней спиной, снимала плащ. Сняв его и повернувшись к Ирке, я одарила ее ослепительной улыбкой и приняла позу модели на подиуме, картинно выставив вперед ногу с широкой затяжкой на колготках.

– Ну как я тебе? – спросила я, продолжая улыбаться во весь рот.

– Ну и видон! – ответила Ирка, вытаращив на меня глаза. – Ты что, с кем-то бурно попраздновала начало учебного года? Судя по грязному со спины плащу и порванным колготкам, не обошлось без секса на природе…

Я перестала улыбаться Ирке и из вредности повесила свой грязный плащ рядом с ее только что выстиранной джинсовой курткой. Но она ничего не заметила, продолжая таращиться на меня.

– Да пошла ты, – огрызнулась я, – у тебя только одно на уме. Посмотрела бы я, как бы ты выглядела, если бы по тебе прошлось стадо бизонов.

– Ну, стадо – это чересчур, – хмыкнула Ирка, – а некоторые молодые и полные сил бизончики, помнится, по мне проходились.

При этих словах взгляд Ирки сделался мечтательным. Она стояла в дверях, опершись о косяк. Из одежды на ней были лишь трусики и лифчик. У нее была стройная, хоть и слегка коренастая фигура, высокая грудь и кошачья манера двигаться.

За три года, прожитых в Тарасове, избавившись от строгого родительского надзора, Ирина сильно «продвинулась» как женщина. Она стала куда раскрепощеннее, словно и не было той застенчивой, даже закомплексованной девочки, которая три года назад уезжала из Карасева учиться «на медика». И уж конечно, за три года вольной жизни в Тарасове Ирка существенно повысила свой «сексуальный экспириенс» (так она любила выражаться). Более того, моя подруга развила бурную деятельность по увеличению поголовья своих женихов, проявив при этом недюжинные организаторские способности. Претендентов на ее руку и сердце было четверо. Предпочтение отдавалось курсантам военных училищ (трое) плюс случайно затесавшийся студент политехнического вуза. Все эти женихи так мирно уживались в течение трех лет по той простой причине, что жили они в разных городах и не подозревали о существовании друг друга. График посещений ими невесты составляла сама Ирка по мере поступления заранее поданных заявок. Рада она была всем, но по очереди. И с каждым строила планы будущей семейной жизни. В глубине души я даже восхищалась этими ее талантами.

Я снова улыбнулась, глядя на замечтавшуюся подругу, сняла с вешалки свой плащ и, подойдя к ней, сказала:

– Ирк, ты неисправима… Займись-ка ты лучше пакетом, в нем есть продукты, правда испачканные кетчупом, в том числе и хлеб. А я пойду замочу свой плащ, приму душ и через двадцать минут за ужином расскажу тебе, что со мной приключилось.

– В подробностях! – категорически заявила Ирка, наставив на меня указательный палец.

– Конечно, конечно, – ответила я, открывая дверь в ванную комнату.

 

Глава вторая

За ужином, уплетая пожаренную Иркой курицу, я рассказывала о приключении, в которое ухитрилась попасть у самого нашего подъезда. Ирка слушала внимательно, не перебивая. Наконец, когда я закончила, она философски произнесла:

– Да уж, попала ты под раздачу! Это наверняка какая-нибудь разборка. Тип, который убегал, похоже, или подставил кого-нибудь, или деньги задолжал.

– Вряд ли денежный долг, – возразила я, – зачем убивать должника, кто же потом деньги возвращать будет?

– А ты уверена, что его собирались убить? Может, его просто попугать хотели? Вот и пальнули пару раз в воздух.

– Может быть, и так, – пожала я плечами. – Только видела бы ты его лицо. У меня сложилось впечатление, что бежал он от смерти.

– Ладно, – сказала Ирка, – завтра газету купить надо – узнаем, от чего он бежал и убежал ли вообще. А ты, подруга, правильно сделала, что в ментуру не пошла. С ней свяжешься, сама потом жалеть будешь. Да и братки эти… Чего доброго, и тебе придется от них ноги делать.

– В тот момент я тоже так думала, – ответила я, – а сейчас мне как-то не по себе. Жалко этого парня.

– Ладно, прекрати, – оборвала меня Ирка, – рассусолилась тут… Себя лучше пожалей! Не хватало тебе ввязываться в бандитские разборки.

– А может, тот, кто убегал, и не бандит вовсе? – возразила я. – У меня такое чувство, будто я его уже где-то видела. Лицо вроде знакомое.

– Как он выглядел? – спросила Ирка. – Я в нашем подъезде почти всех постоянных жильцов в лицо знаю.

Я напрягла память.

– Ну, невысокий такой, плотный. Волосы светлые, ежиком, если, конечно, они у него не от страха так вздыбились. Глаза голубые. Одет был в джинсовую куртку и темного цвета штаны. И еще от него сильно потом воняло.

– Скажите, пожалуйста! Какие подробности, – усмехнулась Ирка. – Впрочем, от страха не только вспотеешь, но и обдуешься, так что это не показатель его чистоплотности.

Ирка на несколько секунд задумалась.

– Вообще-то человека с такой внешностью среди постоянных жильцов нашего подъезда нет, точно. Может, снимает здесь квартиру?

– Но я точно его где-то видела, – сказала я упрямо, – вспомнить бы где.

– Ладно, – махнула рукой Ирка, – хватит париться по этому поводу. Ну пробежали они и пробежали. Ну свалили. Ну и что? Что от мужиков можно еще ждать? Это же животные. Для них, еще с давних времен, главные развлечения – охота и бабы. Сегодня охота была главнее. Но ты не расстраивайся, наступит и на нашей улице праздник.

Она встала, взяла со стола грязные тарелки и поставила их в раковину. Потом достала из кухонного шкафа чашки, налила мне и себе чаю.

– Кстати, о праздниках, – сказала Ирка, отхлебывая чаю, – ко мне скоро, может быть, даже на следующей неделе, приедет один из моих возлюбленных. Помнишь Юрочку, курсанта из высшего командного училища?

– Это который из Курска? – спросила я.

– Из Курска это Володечка. Он тоже курсант, но будущий артиллерист.

Ирка проговорила все это таким раздраженным тоном, будто речь шла о моих ближайших родственниках, не помнить которых было тяжким грехом. В сущности, я понимала, что подруга просто хочет отвлечь меня от происшедшего, чтобы я не зацикливалась на невеселых мыслях. А какая тема, с точки зрения Ирки, лучше всего могла отвлечь женщину от проблем? Конечно, межполовые отношения. Поэтому она продолжала гнуть свою линию:

– Так вот, я и говорю, Юрка приедет не раньше среды, у меня как раз закончатся женские дела. Я что думаю – пусть Юрка привезет с собой какого-нибудь дружка, а? Я уж попрошу его завтра, когда буду звонить, чтобы он прихватил кого-нибудь поздоровей и повыше.

– Это еще зачем? – насторожилась я.

– Как зачем? Тебе что, не нравятся здоровые? Пусть берет субтильного. Главное, чтобы высокий был. У тебя у самой, матушка, метр семьдесят три.

– Я имею в виду, зачем ты вообще кого-то приглашаешь? Терпеть не могу принудиловки и инкубаторства. Привезут тебе, понимаешь, какого-нибудь неандертальца, который слово «мама» с трудом выговаривает, и сидишь с ним целый вечер, не знаешь, что делать и о чем поговорить.

– Что делать, я тебе подскажу, – с надменной улыбкой ответила Ирка.

– Спасибо, не надо, – холодно сказала я. – Знаю я твои подсказки.

– Значит, не хочешь? – подвела итог разговора Ирка. – Сводничества не признаешь? Ну и будешь сидеть одна, принца ждать.

– Да, – отрезала я. – Ты уж там как-нибудь одна со своим Володечкой, Юрочкой или Геночкой.

– Ну и дура, – констатировала Ирка. – Ты еще вся карасевским мхом опутана.

Ирка встала и пошла из кухни. В дверях она неожиданно задержалась и, развернувшись, заговорила жестким тоном:

– Но если ты, как в прошлый раз, будешь Юрку своими длиннющими ходулями смущать, у нас с тобой, – тут она направила на меня свой указательный палец, – потом будет долгий и душещипательный разговор.

Выдержав паузу, Ирка перевела свой указующий перст на раковину:

– Сегодня твоя очередь мыть посуду.

С этими словами она развернулась и, плавно покачивая бедрами, отправилась по коридору в свою комнату.

– Мне что теперь – каждый раз комбинезон надевать, когда твои женихи припираются?! – прокричала я ей вслед. – К тому же ты не учла мой цикл!

Но ответа я не получила. Из большой комнаты, которую занимала Ирка, донеслась громкая музыка и голоса – подруга включила телевизор.

Я быстро помыла и вытерла сухим полотенцем посуду, убрала недоеденные куски курицы в холодильник, места в котором было более чем достаточно. Выключила в кухне свет и отправилась в свою комнату. Проходя через прихожую, я случайно бросила взгляд на тумбочку, где лежал черный конверт, и снова вспомнила все, что со мной произошло. Я взяла конверт и пошла к себе.

В моем распоряжении была меньшая из двух комнат, но, на мой взгляд, более уютная. Обои, оставшиеся от прежних хозяев, имели приятные, теплые тона. На стены я повесила две дешевые репродукции – натюрморт и сельский пейзаж. Большую часть двери занимал календарь с портретом Хулио Иглесиаса. Рядом с кроватью стоял высокий торшер, привезенный из Карасева моей мамой. Уже лет десять он занимал неизменное место в моем изголовье – сначала в Карасеве, теперь перебрался сюда. И эта частица дома также добавляла уюта в мое нынешнее жилище.

Я плюхнулась на кровать и включила торшер. Несколько секунд, раздумывая, вертела черный конверт в руках. Любопытно было узнать, что внутри. Наконец я решилась и надорвала край. Если там светочувствительная бумага, то потеря будет не велика. Если же что-то иное, то зря я, что ли, сегодня натерпелась – в конце концов заслужила хотя бы право знать, что там.

Я распаковала конверт и, тряхнув им, высыпала на кровать содержимое. К моему легкому недоумению, это оказались фотографии.

– Зачем тогда было запечатывать? – вслух удивилась я, но, взяв в руки фотографии, начала кое-что понимать.

По мере того как я просматривала снимок за снимком, раскладывая их на кровати, точно карточный пасьянс, мое удивление и растерянность возрастали. Я чувствовала, что краснею, но в то же время было любопытно.

Почти все запечатленные на фотографиях сцены носили порнографический характер. Однако я быстро смекнула, что порнографией эти снимки не являлись. На них были изображены не позирующие актеры, а обычные люди, заснятые на пьянке и явно ни сном, ни духом не подозревавшие, что их снимают. Оглядев все фотографии еще раз, я окончательно пришла к выводу, что все они были сделаны скрытой камерой. Заснятые мужчины и женщины держались естественно, не позировали, не таращились в объектив. К тому же на большинстве снимков ракурс был не очень удачный – как правило, камера располагалась где-то сверху и сбоку от центра действия.

Главной целью фотографа было не запечатлеть само эротическое действие, как это было на порнографических снимках и видеокассетах, которые мне, хоть и не часто, но доводилось видеть, а зафиксировать на снимке именно лица людей, занимающихся сексом.

Сначала шли несколько фотографий общего плана, охватывающих всю или почти всю компанию. Здесь были четверо мужчин и пятеро женщин. Интерьер, в котором делались снимки, однозначно говорил в пользу того, что действие происходит в бане. В пользу этого говорили и наряды участников. На дамах были, в лучшем случае, одни лишь трусики, мужчины прикрывали свои голые торсы простынями. Волосы почти у всех влажные и в беспорядке.

На групповых снимках было изображено застолье: невысокий столик сервирован закусками и обильно уставлен бутылками с горячительными напитками. Среди последних превалировала водка. Эротизм выражался пока лишь в том, что дамы обнимали и лобзали своих собутыльников.

Снимки же, которые я окрестила «персональными», были куда откровеннее. Камера выхватывала фрагменты банального полового акта.

На этих снимках фотограф уделил внимание лишь двоим мужчинам, причем одному из них отдал явное предпочтение. Это был довольно пожилой полный мужчина с обширной плешью на затылке, волосатой грудью и большим, свисающим складками животом. Фотографии легко рассортировались на две стопки. На одних толстячок занимался сексом с рыжеволосой женщиной крупных форм. Здесь он занимал активную позицию, то есть был сверху и, судя по эмоциям, отраженным на его лице, очень старался. На другой группе фотографий старикан, по-видимому, устал и перешел к «активному отдыху». Сменив пышнотелую партнершу на худенькую черноволосую нимфетку и посадив ее сверху, он лежал на спине с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на устах.

Я не могла понять, почему именно этот мужчина особенно приглянулся фотографу – с эстетической точки зрения любовные игры с его участием были не слишком привлекательны. Куда выигрышнее смотрелся более молодой и, судя по снимкам, более изобретательный худощавый брюнет в паре с крашеной блондинкой.

Итак, внимательно рассмотрев все имеющиеся в моем распоряжении фотографии, я решила, что пора делать выводы. Их было несколько.

Фотографии, лежащие у меня на постели, являлись компроматом, и компрометировали скорее всего того самого лысого толстяка.

Совершенно ясно, что люди, преследовавшие на моих глазах парня в джинсовой куртке, не пугали его стрельбой в воздух, а всерьез хотели убить.

Не вызывал сомнения и тот факт, что целью их было добыть те фотографии, которые теперь находились у меня в руках.

Судя по всему, сегодняшний беглец и являлся фотографом, сделавшим эти снимки. Последний вывод вдруг совершенно неожиданно вызвал в моем сознании сцену двухмесячной давности.

В тот день, ранним утром, когда мы с Ириной стояли на остановке в ожидании автобуса, к нам стал клеиться невысокий светловолосый парень, одетый в белую рубашку с короткими рукавами, черные джинсы и кроссовки. Не помню, что он тогда говорил, обычный бессодержательный треп заигрывающего кавалера. Вообще-то такое случалось не раз, как-никак мы с Иркой не самые последние уродины в городе. Но этот парень запомнился мне тем, что на плече у него висела большая квадратная кожаная сумка, с которыми обычно ходят профессиональные фотографы. Его жидкие, коротко постриженные волосы торчали ежиком. Мы вместе влезли в автобус, где в давке его оттеснили от нас, после чего мы потеряли его из виду и даже не узнали, на какой остановке он сошел.

Теперь я была совершенно уверена в том, что парень, сбивший меня сегодня у подъезда, и кадривший нас два месяца назад на остановке фотограф – одно и то же лицо. Мне тут же приспичило рвануть в комнату к Ирке и сообщить ей о своем открытии. Но я спохватилась, бросив взгляд на разложенные фотографии – почему-то не хотелось показывать их Ирке, по крайней мере сейчас.

Я быстро собрала фотографии и положила их обратно в черный конверт. Спрятав его под матрас, встала и отправилась в комнату Иринки. Открыв без стука ее дверь, я просунула голову и тихо позвала:

– Ир…

Но Ирина не ответила. В комнате лишь оглушительно бубнил телевизор.

– Ира, – позвала я ее громче и, подойдя к телевизору, убавила звук. Моя подружка, лежа на боку, тихо посапывала, но, когда я окликнула ее в третий раз еще громче, зашевелилась и, не отрывая лица от подушки, сонно пробормотала:

– Чего тебе?

– Ир, я вспомнила того парня! – радостным голосом объявила я и начала излагать подробности своего экскурса в историю.

Ирка не сразу «въехала», о чем идет речь, а когда до нее дошло, она издала протяжный тоскливый вой и, взмахнув рукой, перевернулась на спину.

– Слушай, – завопила она, – ты достала меня за сегодняшний вечер своими рассказами! На кой черт мне сдался твой фотограф?! Чего ты вообще от меня хочешь?!

Ирка села на кровати.

– Ворвалась, понимаешь, к спящему человеку и загружаешь его всяким бредом.

– Откуда я знала, что ты спишь, – обиделась я. – У тебя телевизор так орет, что скоро все соседи придут жаловаться.

– Так, – сказала Ирка, хлопнув руками по коленям, – какого хрена тебе от меня надо? Что ты хочешь, чтобы я сделала? Узнала что-нибудь про этого фотографа?

– Ну, в общем, это было бы… – неопределенно начала я.

– Хорошо, – оборвала меня Ирка, – если он местный, это не проблема. Завтра мы с тобой пойдем к дяде Пете платить за квартиру. Если этот парень снимал квартиру в нашем подъезде, дядя Петя скажет нам, кто он и где его можно найти. А если его таки грохнули сегодня вечером, то мы узнаем об этом еще раньше – утром в новостях по кабельному телевидению.

Ирка бросила на меня взгляд снизу вверх и спросила:

– Все? Вопр-росы есть? Если нет, то выключай телевизор и шагом марш к себе в комнату!

Произнеся это, Ирка перекатилась на бок и натянула на себя одеяло, давая понять, что разговор окончен.

Я давно утвердилась в мысли, что выйти замуж за офицера для Ирки самое то – из нее вышла бы кондовая генеральша. Во всяком случае, общение с женихами-курсантами сильно милитаризировало ее словарный запас. Но, как всегда, Ирка сумела повернуть ситуацию так, что мне оставалось только подчиниться.

Я выключила телевизор и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью – маленькая месть этой грубиянке за понесенные мной моральные потери. Утром Ирка отправилась звонить своему курсанту. Я же, расположившись на застланной кровати подруги, смотрела новости по местному кабельному телевидению.

Кабельное телевидение было одним из немногих достижений цивилизации в области сервиса, которое коснулось микрорайона «Солнечный». Местный кабельный видеоканал так и назывался «Солнечный» и был настолько солидным, что даже имел свою программу новостей, правда, довольно скучных. Но блок криминальных сообщений в них был достаточно подробным. По крайней мере, в нем сообщалось о всех наиболее значимых происшествиях на территории района за последние сутки. Я просмотрела весь блок новостей – никаких сообщений об убийствах не было. Перечислялись кражи, драки, мелкие хулиганства, но ни одного «мокрого дела». У меня немного полегчало на душе, и я отправилась готовить завтрак.

Однако завтракала я в одиночестве – Ирка вернулась лишь к обеду. Полдня ей понадобилось, чтобы позвонить с центрального телеграфа и заодно заглянуть в парикмахерскую, где ее постригли и превратили из жгучей брюнетки в даму с волосами неопределенного цвета.

Неопределенного, по крайней мере, на мой непросвещенный взгляд: одни пряди остались черными, другие приобрели русо-пепельный оттенок.

Я сразу выразила свой скепсис по поводу этого макаронного эффекта на голове, но Ирка заявила, что я ничего не понимаю и что этот тип окраски волос – последний писк моды. Я не стала спорить, на сей раз у меня имелась на то причина: Ирка должна была выполнить для меня то, что обещала вчера вечером.

За обедом Ирка спросила:

– Новости смотрела? Что там?

Я кивнула.

– Никаких убийств. Когда идем к дяде Пете?

– Сегодня суббота, – напомнила мне Ирка, – значит, пойдем часа в четыре: они уже точно не работают, но еще не в жопу пьяные.

Так мы и поступили.

Около четырех часов дня мы с Иркой вошли в подъезд пятиэтажной «хрущевки» на окраине 6-го квартала и стали подниматься на пятый этаж.

– А ты уверена, что они здесь? – спросила я Ирку.

– Здесь-здесь, где им еще быть, – уверенно ответила она.

– Странное место для офиса, – заметила я.

– А это не совсем офис, – уточнила Ирина, – это у них что-то вроде комнаты отдыха. Между прочим, новая явка. От старой пришлось отказаться, так как «доброжелатели» засветили ее перед их женами.

– А ты про нее откуда в таком случае знаешь?

Ирка усмехнулась:

– Мне они доверяют, как человеку нейтральному.

Мы поднялись на пятый этаж, и Ирка позвонила в одну из дверей.

Дверь была металлическая, и в дверной глазок пробивался узкий лучик света, видимо, от лампочки, горевшей в прихожей. Через некоторое время за дверью раздался шорох, и лучик в глазке исчез: похоже, нас изучали. Еще через несколько секунд послышался голос:

– Кто там?

Я скептически посмотрела на Ирку, которая только что говорила мне о безграничном доверии родственников. Мою подругу это явно задело, и она со злостью в голосе произнесла:

– Девочки по вызову! Витька, ты кончишь придуряться? Открывай давай!

– Ирк, ты, что ли? – раздалось за дверью.

– А что, в глазок не видно? Или ты не в тот смотрел?

Загрохотал замок, дверь отворилась, и на лестничную площадку вышел племянник и компаньон дяди Пети Виктор.

«Вот он, «новый русский» на отдыхе», – подумала я, оглядывая его с ног до головы.

Рост средний, волосы вихрастые, словно только что поднял голову с подушки, большое довольное лицо. Взгляд прямой, немигающий, с застывшим в нем вечным вопросом российского бизнесмена, адресованным любому собеседнику: «Когда отдашь деньги?» Свежая белая майка, правда, уже слегка заляпанная чем-то, похожим на губную помаду, обтягивала плотный торс. Дорогие, но тоже чем-то заляпанные брюки. Волосатые руки по локоть засунуты в карманы.

– Ты что, не узнал, что ли – полчаса в глазок таращился? – спросила Ирка.

– Я смотрю, ты не одна, с какой-то незнакомкой, – начал оправдываться Виктор.

– Это Ольга, моя подруга, мы с ней вместе у вас квартиру арендуем.

– Да, а чё пришли-то?

– Деньги за сентябрь отдать, да и дело одно есть. Дядя Петя дома?

– Здесь он, здесь. Но если у вас к нему дело, это стремно, наверное, придется отложить. Он уже того – не в рабочем состоянии. Ладно, проходите, сами увидите…

Мы миновали маленькую прихожую и вошли в большую, хотя и проходную, залу двухкомнатной квартиры. Посередине стояли рядом диван и стол. На столе были холодные закуски – порезанная телятина и колбаса на тарелках, вскрытые банки рыбных консервов. Все это было мало тронуто, а вот многочисленные бутылки горячительного изрядно початы. Две уже пустые бутылки из-под водки стояли на полу. К концу подходила литровая бутыль джина. Похоже, или Ирка ошиблась в расчетах, или родственник начал сегодня раньше.

На диване сидел сам король квартирного бизнеса, дядя Петя. Это был крепкий рослый мужчина лет пятидесяти с небольшим от роду. Крупная голова с обширными залысинами покоилась на многоскладчатом, словно мехи гармошки, подбородке. Раскинув руки по спинке дивана, дядюшка смотрел на нас тусклыми глазами без всякого выражения.

Однако все же до него дошло, что явились особи женского пола. Взгляд его слегка потеплел, и он покосился на Виктора:

– Вить, а ты что, еще телок вызвал?

– Какие телки, совсем сбрендил, старый дурень?! – бесцеремонно ответил ему Витек. – Это племянница твоя пришла, Ирка, с подругой.

– А… то-то я смотрю, что-то знакомое, – протянул дядюшка, уставившись на меня.

Однако, так и не найдя во мне черт своей любимой племянницы, он задал еще один вопрос все тому же Витьку:

– А зачем они пришли?

– Дело у них к тебе есть, – сказал Виктор, усаживаясь на табуретку. Руки он вынул наконец из карманов и положил перед собой на стол ладонями вниз.

– Дело? – переспросил дядюшка и, вздохнув, закрыл глаза. Видимо, от этого слова его клонило в сон.

– Дядь Петь, – заговорила Ирка и подсела к дядюшке на диван. Дядюшка тут же открыл глаза и автоматически обнял Ирку.

– Ира, это ты? – спросил он, уставившись на нее. Виктор воздержался от комментариев, лишь устало покачав головой.

– Да я, я, – созналась Ирка. – Дядь Петь, у меня к тебе дело.

– Никаких дел на сегодня, – решительно сказал дядя Петя и, потянувшись к столу, свободной от объятий рукой налил себе еще джину. – Сейчас Витек сбегает еще за водкой, потом позвонит в агентство «Кристина» и вызовет нам девочек.

– Водки у нас – залейся, – тут же возразил Виктор. – А баб мы уже вызвали. Они в соседней комнате сейчас, уже два часа дрыхнут.

– Да? – снова переспросил дядя. – А почему? Я их что, так утомил?

Дядюшка уже начал было раздуваться от гордости за свершенные им сексуальные подвиги.

– Нет, утомил их я! Обеих! – с довольным видом осадил его Виктор. – А ты их просто достал своей половой несостоятельностью и назойливым трепом.

– Да? – уже с грустью переспросил дядюшка и поднес наполненный почти до краев стакан к лицу.

– Дядь Петь, может, ты не будешь пить? – предложила сидящая с ним в обнимку Ирка.

Дядюшка задумчиво смотрел на прозрачную жидкость в стакане, потом слегка плаксивым голосом заговорил:

– А может быть, я хочу напиться и… и…

Дядюшка медлил и не решался произнести это роковое слово. За него докончил Витька:

– И обдуться! Знаем, плавали. Всю обшивку у дивана пришлось сменить.

Дядюшка посмотрел на своего помощника и грустно сказал:

– Злой ты, Витек. Нехороший. Выгоню я тебя.

– Ну да, «выгоню». А кто, в натуре, вместо тебя, когда ты в запое, работать будет?

Дядюшка не ответил и начал медленно, но уверенно и не морщась поглощать содержимое своего стакана.

В этот момент Ирка поняла, что от дядюшки сегодня уже действительно толку не добиться, и обратилась к Виктору:

– Вить, раз такое дело, нам с тобой поговорить надо.

– О чем поговорить?

– Вопрос один есть. Может быть, ты нам поможешь.

– Ну, пошли, поговорим. – Виктор встал, опять засунул руки в карманы и заорал: – Ленка!

Из соседней комнаты вышла высокая светловолосая девица в мужской рубашке, наброшенной на голое тело.

– Ну чего? – лениво спросила она, облокотившись на дверной косяк.

– Займи их сиятельство.

Труженица на ниве любви перевела взгляд на дядюшку и уныло спросила:

– Чё делать-то?

– Что хочешь, лишь бы он не скучал.

Девица плюхнулась на диван рядом с дядей Петей. Тот тут же машинально обнял ее, как только что Ирку, и положил голову на ее пышную грудь.

Мы втроем вышли на кухню, Виктор закрыл дверь и спросил:

– Ну, что у вас там? Выкладывайте…

– Во-первых, на тебе двести рублей за сентябрь.

Виктор вынул правую руку из кармана и тут же засунул ее обратно вместе с деньгами.

– Чё еще? – спросил он.

– Вить, в подъезде, где мы живем, у вас есть еще какие-нибудь хаты, которые вы в аренду сдаете?

Виктор несколько секунд размышлял, потом ответил:

– Наших нет, но недавно я одной тетке из однокомнатной на втором этаже нашел жильца, она просила. Сама у дочери живет, квартира стоит пустая. Вот она и обратилась ко мне, помоги, мол, только чтобы приличный человек был…

– А кто этот жилец? – спросила я.

– Вам-то он на хрена сдался?

– Да понимаешь, вчера Ольгу какой-то мудила у самого подъезда с ног сшиб. Бежал как оглашенный, а за ним еще два урода. Мы ему хотим иск вчинить за порванный плащ и колготки и за моральный ущерб, – соврала Ирка, не моргнув и глазом.

– Знаете, невысокий такой, толстенький, волосы ежиком, – начала я описывать внешность фотографа.

– Похож на Андрюху, – кивнул Витька.

– Он, по-моему, фотографом работает. Я его раньше с сумкой для аппаратуры встречала.

– Точно, он! – подтвердил Виктор. – Он и хату-то снял для того, чтобы фотолабораторию иметь. Дома у него условий нету.

– А где его можно найти?

– Не знаю, – пожал плечами Виктор, – наверное, в этой квартире и можно, что в вашем подъезде. А кто, ты говоришь, за ним гнался?

– Кабы мы знали, – вздохнула Ирка. – Так ты говоришь, второй этаж, номер-то квартиры какой?

– Пятый.

– Ну, ясненько. Раз ты о нем больше ничего не знаешь, тогда мы пошли.

– Ну, вообще-то адрес, где он прописан, у меня есть, – нерешительно протянул Виктор, – но, по-моему, он там не живет. Так, во всяком случае, мне сказал, а там кто его знает…

Виктор достал из заднего кармана брюк записную книжку и, полистав ее, сказал:

– А, вот он. Андрей Канарейкин, Буровая, 15.

– Спасибо, Витя, – поблагодарила его Ирка.

Мы вышли из кухни и через залу отправились в прихожую. На диване царила идиллия: дядя Петя, словно большой младенец, посапывал на груди у девицы, она же, в свою очередь, прикорнула, уткнув лицо в его обширную лысину.

 

Глава третья

Когда мы с Иркой подходили к своему подъезду, у меня родилась идея.

– Ирк, давай поднимемся на второй этаж и навестим фотографа в его жилище, – озвучила я мысль подруге.

– Да его там наверняка нет, – отмахнулась Ирка.

– Ну и что, – не отставала я, – попробовать-то можно.

С этими словами я направилась по лестничному маршу на второй этаж.

– Вот, черт. Сдался он тебе, – устало произнесла Ирка, но все-таки пошла вслед за мной.

Остановившись у квартиры номер 5, я коротко позвонила. Подождала несколько секунд, потом повторила попытку. За дверью царила тишина.

– Ну, что? Убедилась? Пошли домой, – сказала Ирка и подошла к лифту с намерением его вызвать. Я на всякий случай еще раз нажала на кнопку звонка и в некотором раздражении слегка ткнула ногой дверь.

К моему и Иркиному удивлению, дверь оказалась не заперта, а лишь плотно прикрыта. От моего пинка она медленно распахнулась, издав омерзительный, протяжный скрип, который оборвал лишь тупой удар створки о стену прихожей.

Перед нами открылся коридор обычной однокомнатной квартиры. Голые обшарпанные стены, старенькая, видавшая виды дверь санузла. В общем, ничего особенного. Однако меня охватила какая-то странная нервная дрожь. Нечто подобное, видимо, происходило с моей подругой. Она немигающим взглядом уставилась в открытую дверь.

Я решила воспользоваться случаем, пока Ирка не спохватилась и не запричитала, что пора домой, и переступила порог квартиры. Ирка машинально и, слава богу, молча последовала за мной.

Я закрыла за нами дверь и прошла в комнату. Это была обычная комната, сдаваемая в аренду жильцам. Минимум мебели, минимум уюта. Обои не менялись уже лет десять, с потолка кусками осыпалась побелка. Но даже то небольшое количество мебели и вещей, которое присутствовало в комнате, было буквально перевернуто вверх дном. Матрас, подушка и одеяло, скинутые с кровати, валялись на полу, причем матрас был вспорот. Из старого комода вытряхнули все имеющиеся в нем ящики, двери пустого шкафа были распахнуты настежь. Посреди комнаты валялся перевернутый стул, рядом с которым лежал кусок бечевки.

Любой дилетант в криминальных делах, попавший в подобную обстановку, без труда сделал бы вывод, что в этой комнате происходили борьба, обыск, захват заложника. Располагая дополнительным объемом информации, я могла сделать вывод, что, видимо, бечевкой фотограф был связан, но ему удалось каким-то образом освободиться и бежать. Причем последнее было неожиданностью для его стражей, поскольку фора, имевшаяся у беглеца перед преследователями, была значительной.

Что искали бандиты в квартире фотографа – мне было ясно, поскольку волею случая искомое находилось теперь у меня. Однако я забыла о немаловажной вещи: были ведь негативы, с которых делались снимки. О них я вспомнила, когда осматривала ванную комнату, на полу которой валялись несколько проявленных и высушенных фотопленок. Я просмотрела все их, но той, с которой были сделаны имеющиеся у меня фотографии, среди них не было. Или эту пленку унес с собой фотограф, или ее забрали бандиты.

В ванной комнате на тумбочке стояла уже знакомая мне кожаная сумка фотографа. Она была раскрыта. Осмотрев ее содержимое, я пришла к выводу, что все вооружение фотографа на месте, по крайней мере, с моей непрофессиональной точки зрения. Фотоаппарат был не заряжен, задняя крышка открыта. В специальных гнездах покоились фотовспышка и аккумуляторные батареи. Тут же находился сменный фотообъектив для дальней съемки. Вся аппаратура была дорогой. Почему же фотограф за ней не явился ни вчера, ни сегодня, хотя никакой засады в квартире не было?

С моей точки зрения, это означало лишь одно: убежать фотографу не удалось. Его или убили, скрыв тело, или снова взяли в плен.

Тут наконец опомнилась молча ходившая за мной по пятам Ирка.

– Оль, – взяла она меня за локоть, – пошли отсюда.

– Да, – согласилась я, – пожалуй, можно уже уходить. Все, что можно было узнать от посещения этой берлоги, я уже узнала.

Мы молча двинулись к выходу.

Выйдя вслед за Иркой на лестничную клетку, я аккуратно прикрыла дверь, и мы поднялись пешком на свой пятый этаж. Когда за нами закрылась дверь, Ирка, видимо, почувствовав себя на своей территории, вновь осмелела.

– Ну, и скажи мне на милость, какого хрена мы поперлись в эту конуру на втором этаже?

– Мы узнали очень важную вещь, – буркнула я в ответ, снимая туфли, и, сунув ноги в тапочки, сразу же отправилась в свою комнату. Настроение у меня было далеко не самое лучшее, и мне хотелось побыть одной. Но Ирка не собиралась оставлять меня в одиночестве.

Уже через минуту она появилась в моей комнате, застегивая на ходу халат.

– Ну, позволь узнать, какую же важную информацию ты получила, роясь в сумке этого, как его, Канарейкина?

Я молча натянула домашние шорты и, сняв лифчик, надела легкую футболку. Убрав вещи в шкаф, я решила, что довольно тянуть паузу, и ответила уже начавшей терять терпение подруге.

– Он в плену или убит, – коротко и категорично констатировала я.

– С чего это вдруг ты делаешь такие выводы? – несколько опешила Ирка.

– С того, что будь он на свободе или жив, он вернулся бы за своей аппаратурой.

– Но ведь тела не обнаружили, – парировала Ирка, – сама говорила.

– Тело могли скрыть, но давай думать, что он жив. По крайней мере, мне так комфортнее, – сказала я.

– А зачем ему возвращаться из-за какой-то аппаратуры? – не унималась Ирка. – Здесь же могла быть засада!

– Он мог прийти сюда вместе с ментами, наврав им что-нибудь. А аппаратура, насколько я понимаю, у него дорогая. Один фотоаппарат «Nikon» несколько тысяч стоит.

– Откуда это ты все знаешь? – недоверчиво спросила Ирка.

– В школе фотографией увлекалась, даже в фотокружок ходила в восьмом-девятом классах.

Ирка несколько секунд размышляла над моими словами, после чего круто сменила тему:

– В общем, так: я устала от этих бесконечных базаров о фотографе. Я есть хочу, а сегодня, между прочим, твоя очередь готовить.

Вечером мы ужинали в зале за просмотром какого-то скучного детектива. На ужин я пожарила картошки и вскрыла последнюю банку маминых малосольных огурцов. Мать, зная о моей любви к соленьям, постоянно тащила с собой эти тяжелые банки, когда приезжала навестить меня. Я пыталась протестовать, просила маму больше не надрываться, но в душе всегда была очень рада этим подаркам.

Ирка же, равнодушная к соленому, налегала больше на картошку. Поэтому я, не стесняясь, съела и ее порцию малосольных огурчиков.

Фильм был абсолютно неинтересным. А может быть, выдуманная интрига не могла конкурировать с реальной, в которой я волей случая оказалась задействована. Мысли мои постоянно возвращались к бедолаге фотографу с такой смешной фамилией – Канарейкин, влипшему, отчасти из-за меня, по самые уши. Хотя для этого было не так уж много оснований, я все же переживала.

Ведь если предположить, что его поймали и требуют фотографий, бедняга понятия не имеет, где их искать. А от этого, может, зависит его жизнь.

Фильм закончился. Я так и не поняла чем, так как почти не смотрела его. Иринка встала, собрала посуду с остатками пищи и отправилась на кухню мыть ее. Я осталась сидеть у телевизора, медленно дожевывая последний огурец. И вдруг, неожиданно для самой себя, перестала жевать и переключила все свое внимание от невеселых мыслей, бродящих у меня в голове, на экран телевизора.

На экране после очередного рекламного ролика появился солидный мужчина возраста лет пятидесяти в сером твидовом костюме и дорогом, модном галстуке с золотой заколкой. Остатки седых волос были тщательно уложены, взгляд темных глаз излучал спокойствие и уверенность в себе. Под стать ему был и голос: ровный, с легкой хрипотцой.

Мужчина сидел в рабочем кабинете за обширным столом, удобно расположившись в большом кожаном кресле. До меня словно из далека донеслись его слова.

– Уважаемые избиратели! – говорил он своим ровным баритоном. – Я не сомневаюсь, что вы сделаете достойный выбор из предложенных вам кандидатур. Некоторые из кандидатов в депутаты, повинуясь законам предвыборной борьбы, стараются приукрасить в речах, на митингах и встречах с избирателями свои заслуги и щедро раздают обещания. Ничем подобным я заниматься не буду – заявляю это со всей ответственностью! Я не собираюсь скрывать свои доходы и менять образ жизни, который эти доходы позволяют мне вести. Я не собираюсь также сулить вам золотые горы и райские кущи. Не собираюсь и морочить вам голову, уверять, что, став депутатом, буду участвовать в принятии каких-либо законов, которые якобы улучшат вашу жизнь где-нибудь и когда-нибудь. – Мужчина выдержал театральную паузу и продолжал: – Моя программа четкая и реалистичная: все ее пункты – это конкретные мероприятия, связанные с вложением денег, которые я имею. Если эти пункты будут выполнены – а они обязательно будут выполнены в случае моего избрания, – округ, в котором я баллотируюсь, получит реальную пользу, выраженную материально: новый водопровод взамен изношенного, отремонтированную автодорогу, новый детский садик с льготами для детей малоимущих родителей и прочее по пунктам программы, которые изложены в моих листовках. Выбор за вами, господа избиратели! Или поддаться уговорам кликуш и лгунов, или получить в свое пользование конкретные материальные ценности! Не ошибитесь, господа! Спасибо за внимание, до свидания.

Картинка с мужиком исчезла, на экране появилась заставка, и голос диктора за кадром сообщил, что перед зрителями видеоканала «Солнечный» выступил кандидат в депутаты областной Думы по третьему избирательному округу Борисевич Семен Михайлович, президент банка «Агрессия».

– С ума сойти! – проговорила я вслух. – Кто бы мог подумать! Вот уж неожиданность – узнать в этом солидном и «конкретном» мужике, кандидате в депутаты и президенте банка, того старого, толстого и волосатого поклонника банного секса. Круто!

– О чем ты? – спросила меня входящая в комнату Ирка.

В этот момент на экране появился золотой пляж, омываемый лазурным морем – ролик с рекламой отдыха на Кипре. Ирка подумала, что речь идет о нем, и сказала:

– Да, действительно, красиво, – и поставила передо мной чашку с чаем.

Я не ответила ей, сидела молча, переваривая увиденное.

– Неплохо бы к следующему лету скопить деньжат и поехать куда-нибудь. Ну хотя бы в Анталию или на Кипр…

Я встала, не дослушав до конца Иркин мечтательный монолог, и отправилась в свою комнату.

– Куда это ты? – спросила Ирка, удивленная напавшим на меня приступом молчания и моим внезапным уходом. – Сейчас фильм будет эротический…

Через несколько секунд я вернулась и бросила на кровать рядом с Иркой черный конверт с фотографиями.

– У меня есть кое-что поинтереснее, причем на ту же тему.

Ирка недоуменно уставилась на конверт, лежащий на ее кровати, потом на меня и спросила:

– Что это?

– Порнуха, – коротко ответила я.

– Да-а, – изумленно протянула Ирина и быстро стала вынимать содержимое из конверта.

Как только Ирка увидела первые снимки, глаза ее заблестели, и она стала активно перебирать фотографии, то и дело охая и ахая.

Однако, когда Ирка пошла проглядывать снимки по второму кругу, восторгов резко поуменьшилось.

– Слушай, – сказала она наконец, уже машинально тасуя колоду фотокарточек. – Это, конечно, порнография, но какая-то не такая. Тетки – еще куда ни шло, есть на что посмотреть, а мужики какие-то старые, рыхловатые, никакого кайфа. И вообще похоже на любительскую съемку, когда по пьяни друг друга трахают и фотографируют. Откуда они у тебя?

– Это не любительская съемка, – ответила я ей. – Снимал профессиональный фотограф, но скрытой камерой. Отсюда такие неудачные ракурсы. И это на самом деле не порнография – это компромат на тех мужиков, которые здесь запечатлены. Ты хоть знаешь, что такое компромат?

Я взяла у Ирки фотографию.

– Теперь самый главный вопрос – откуда они у меня? Хотя могла бы и сама догадаться, – я многозначительно посмотрела на Ирку, та ответила мне непонимающим взглядом. – Эти фотографии, – продолжала я, – нес с собой фотограф, тот самый Канарейкин, убегая от своих преследователей. Когда он налетел на меня, конверт с фотографиями случайно выпал у него из кармана куртки. Он этого не заметил и побежал дальше. После чего его скорее всего поймали. Теперь ты понимаешь наконец, почем я так переживаю? Если его поймали и требуют с него фотографии – а как требуют бандиты, ты себе представить можешь, – так ведь он даже не знает, где эти фотографии. Он не может отдать их мучителям, а что он их потерял, все равно никто не поверит.

– А кто эти люди, изображенные на снимке, и зачем твой Канарейкин их фотографировал? – поинтересовалась Ирка.

– Зачем он их фотографировал – я точно не знаю. Могу только предполагать. Но все снимки были сделаны скорее всего ради одного человека – вот этого волосатого пузана, – я показала Ирке один из снимков. – Он банкир. Его зовут – Борисевич Семен Михайлович. Возглавляет банк «Агрессия».

– А это ты откуда знаешь?

– Оттуда, – я указала на телевизионный экран. – Этот толстый сексуальный гигант – кандидат в депутаты по третьему избирательному округу. Он только что выступал по телевизору со своей предвыборной программой.

– Банкир – это серьезно, – задумчиво произнесла Ирка, – и зачем этому Канарейкину понадобилось связываться с ним? Он что, дурак, что ли?

Мне стало жалко несчастного фотографа, попавшего в беду.

– Как ты можешь так говорить? – вступилась я за него. – Может, он проводил журналистское расследование, хотел показать истинное лицо этого будущего народного избранника, который на поверку оказался распутником и бабником!

– Ну и что? – спокойно пожала плечами Ирка. – Что же его теперь из-за этого избрать нельзя? Лично я его за это только уважаю. Нормальный мужик, любит выпить и погулять. А от депутатов все равно никакого толку.

– Ну знаешь, я тебя не понимаю, – произнесла я, но тут же осеклась, сообразив, что в чем в чем, а в этом Ирку мне не переубедить. – Хорошо, черт с ним, пусть избирается куда хочет, – зашла я с другой стороны, – но речь-то идет о конкретном человеке, который попал из-за меня в беду. (Тьфу ты, теперь и ко мне привязалось это дурацкое слово «конкретный»!) И это меня очень тревожит.

– И что же ты предлагаешь? – спросила Ирка. – Как спасти этого Канарейкина?

– Надо его обменять, – решительно заявила я.

– На кого – на тебя, что ли? – усмехнулась Ирка.

– На фотографии, дура, – отрезала я.

– Каким образом? – спросила она.

– Очень просто. Мы позвоним Борисевичу, назначим встречу, поставим условие, чтобы явился с Канарейкиным. Мы отдадим ему фотографии – он нам фотографа.

– На черта он сдался, – буркнула Ирка, – тоже мне подарок.

Она задумалась на несколько секунд, потом спросила:

– Как же мы все это будем делать?

– Честно говоря, не знаю, – сказала я. – Надо вспомнить, как в кино обменивают разведчиков друг на друга… Что-нибудь придумаем. Но это надо сделать как можно скорей. Завтра же позвонить Борисевичу и назначить встречу. Ведь они в любой момент могут его прикончить!

– Знаешь что, – сказала Ирка, – я в этих делах ничего не понимаю.

– Ладно, я сама все придумаю, – категорично заявила я, укладывая фотографии в конверт, – но одной мне, пожалуй, не справиться. Ты мне поможешь?

– Если это не очень опасно, – неуверенно протянула Ирка.

– Договорились, – сказала я и отправилась в свою комнату.

Уединившись в ней, я приступила к разработке плана дальнейших действий, хотя опыта в делах вызволения заложников у меня не было никакого. Но, как это часто бывает в жизни, подспорьем мне стала детективная литература.

Хитом сезона в этом году была писательница Марина Серова, чьими многочисленными повестями я зачитывалась. Героиня этой писательницы – молодая девушка Таня Иванова, частный детектив, с честью выходившая из самых опасных ситуаций, в которые по роду своей деятельности попадала. Я попыталась поставить себя на место Тани Ивановой: как бы она решила данную проблему?

У меня получилось следующее. Встреча обязательно должна была состояться в ресторане: во-первых, потому что героиня Марины Серовой вообще частенько любила посидеть в этих заведениях, а во-вторых, ресторан был самым подходящим местом для такой операции: это людное место, но не настолько, чтобы там можно было потеряться, все посетители на виду, наверняка имеются запасные выходы на случай экстренного отхода. Выйти же на Борисевича я решила через штаб его избирательной кампании. Далее я приступила к разработке самой важной части плана – процедуры обмена Канарейкина на пачку фотографий, сделанных им же. В результате долгих размышлений я представляла себе ее следующим образом. В назначенное время я буду сидеть в ресторане, попивая кофе, и наблюдать за всеми входящими. Как только появится Борисевич со своим пленником, я, не означая себя, через официанта передаю ему записку, в которой сообщаю, что я в зале и что пленника можно отпускать. После того как фотограф уходит, я, также через официанта, отсылаю конверт с фотографиями. Идея казалась простой и изящной, и я не сомневалась, что все произойдет, как задумано – как это, собственно, и бывает в детективах. Знала бы я тогда, что это на бумаге все легко и просто, а в жизни…

Чтобы не смущать свою подругу ночными разговорами, я сообщила ей о своем плане лишь утром, за завтраком. Ирке план тоже понравился.

– А в каком ресторане назначим встречу? – спросила она, кладя в рот кусок яичницы.

– Но это тебе решать, ты же у нас три года в Тарасове живешь. Судя по твоим словам, ты все крупные кабаки города изучила, как свои пять пальцев.

Ирка замешкалась и слегка смутилась.

– Я не то имела в виду. Мы в основном по пивбарам ходили, а в ресторане я была только в одном, в «Олимпе», на пересечении Кирова и Большой Литовской.

– Ну и как там – приличное место? – поинтересовалась я.

– Да так себе – нормально, – неопределенно сказала Ирка.

– Большой ли зал, – продолжала я расспросы, – как расположен вход, есть ли бар?

– Ну ты спросила, – возмутилась Ирка, – откуда ж я помню? Если честно, я в этом ресторане почти и не была.

– Как это? – удивилась я.

– Мы туда ради туалета зашли с пацанами. Поздно уже было, все закрыто, а вот ресторан работал. И пока там пацаны у стойки бара тусовались, цены спрашивали, то да се, я быстренько посетила туалет. А потом мы ушли оттуда – денег у нас все равно не было.

– Не густо, – сказала я, – в плане информации. Но хоть что-то знаем, что там есть бар и где находится туалет.

– Да, туалет-то я хорошо помню – он очень чистый был. Прямо по коридору, мимо входа в зал, а потом налево.

– Ну и хорошо, – сказала я, вставая, – встречу назначаем на сегодня. Я пошла звонить Борисевичу.

Ирка как-то вся внутренне напряглась и спросила неуверенно:

– Может, подождать немножко?

– Чего ждать, – спросила я, – пока они Канарейкина прикончат?.. Нет, как говорил вождь, промедление смерти подобно, – решительно подвела я итог разговора и, встав из-за стола, пошла одеваться.

Телефон штаба Борисевича мне долго искать не пришлось: на остановке автобуса висела свеженаклеенная листовка с его портретом и программой. В самом конце текста был указан контактный телефон, по которому можно было связаться с его избирательным штабом. Я добрела до ближайшего телефона-автомата и набрала указанный в листовке номер телефона.

Трубку немедленно взяли, и какая-то женщина мелодичной скороговоркой протараторила, в чей избирательный штаб я попала. Я сообщила ей, что хочу поговорить с Борисевичем.

– По какому вопросу? – спросила меня секретарша.

– По личному, – ответила я.

Похоже, личными вопросами господина Борисевича в этой конторе занимались особи мужского пола и старшие по званию, поскольку секретарша холодным тоном проговорила «минуточку», после чего трубку взял какой-то мужчина, представившийся доверенным лицом кандидата в депутаты.

– Что вы хотите передать господину Борисевичу? – спросил он.

Я подумала и не нашла ничего лучше, как ляпнуть:

– Информацию о бане и бабах.

– Не понял, – холодно сообщило мне доверенное лицо, – вы, наверное, не туда попали. Здесь избирательный штаб, а не психдиспансер.

– Это я прекрасно понимаю, – ответила я, – но вы все же передайте мои слова господину Борисевичу, он, в отличие от вас, проявит больше понятливости.

– Минуточку, – стандартно заявило доверенное лицо, и включился музыкальный проигрыш.

Мне уже стало надоедать пиликанье Моцарта в телефонной обработке, когда музыка наконец прервалась и в трубке послышался хорошо поставленный, чуть-чуть с хрипотцой, голос:

– Борисевич слушает.

Я сразу узнала в нем голос человека, выступавшего по телевизору, и почему-то растерялась. Несколько секунд я молчала, пока снова не услышала голос Борисевича:

– Алло! Я вас слушаю.

– Алло… Я… Я звоню по поводу фотографий, тех, что были сделаны в бане с вашим участием. Они сейчас у меня.

– Кто вы и что вы хотите? – спросил Борисевич.

– Я хочу, – сказала я, проигнорировав первый вопрос, – чтобы вы отпустили захваченного вами Канарейкина. Взамен вы получите фотографии.

– Где и когда я смогу их получить? – произнес он после паузы.

– Сегодня вечером, – сказала я, – о месте я сообщу вам чуть позже. На встречу вы прибудете вместе с Канарейкиным. Как только я буду уверена, что он свободен и его уходу ничто не препятствует, я передам вам фотографии.

– Хорошо, – глухим голосом ответил мне Борисевич, – когда вы позвоните?

– Около шести вечера, – сказала я и повесила трубку.

 

Глава четвертая

В 18.20 из телефонной будки недалеко от ресторана «Олимп» я еще раз созвонилась с Борисевичем и назначила ему встречу в ресторане на семь вечера. Повесив трубку, я повернулась к ожидавшей меня Ирке:

– Порядок. Клиент будет через сорок минут. Айда занимать исходную позицию.

Завернув за угол, мы прошли метров пятьдесят и оказались у входа в ресторан «Олимп». Белые пластиковые двери издавали, открываясь, тихое треньканье, оповещающее дежурившего в холле швейцара о приходе гостей. Швейцар, однако, не обратил на нас никакого внимания. Он сидел на стуле в углу холла, рядом с пустующим гардеробом, и читал какую-то красочную газету с полуголыми девицами на обложке. Мы миновали холл и вошли в длинный коридор, в самом начале которого, справа от нас, находился вход в зал ресторана.

Здесь-то нас и поджидали первые сюрпризы этого вечера. Перед входом стоял и курил молодой человек лет тридцати, в черных брюках, черной жилетке поверх белой рубашки и красном галстуке-бабочке. Лицо у него было тщательно выбритое, розовое, на носу – круглые очки-пенсне. Сильно редеющие на голове волосы были коротко пострижены и прилизаны. В углу рта едва держалась зажженная сигарета с белым фильтром. Глаза смотрели меланхолично, слегка тоскливо.

Первое впечатление от беглого взгляда на этого индивидуума – финансовый брокер после тяжелого трудового дня. Только что, путем неимоверных усилий и хитроумных комбинаций, обрушены в цене акции районной спичечной фабрики. Теперь он – владелец большого количества спичек. Ему радостно от этой мысли и немного грустно от другой – куда теперь девать эти акции и эти спички. Именно такими изображают финансистов в фильмах. Но одна деталь в облике молодого человека говорила, что он не финансист. Это было белое полотенце, висевшее у него на сгибе руки и говорившее, что его владелец – всего лишь официант.

– Куда? – обратился он к нам с ленивым высокомерием в голосе.

– Туда, – указала пальцем на зал ресторана Ирина.

– Чё делать-то? – спросил он, оглядывая наши наряды.

Поскольку последние два дня стояла сильная жара, мы надели короткие юбки, а Ирка еще и блузку с таким вырезом на спине, как будто собиралась загорать.

– А что, по-твоему, можно делать в ресторане? – вопросом на вопрос ответила Ирка и шагнула мимо него в зал.

Я последовала за ней, но тут этот меланхолик вдруг проявил неожиданную прыть. Он одним прыжком заслонил нам дорогу и стал теснить обратно, подталкивая меня своими потными руками в грудь.

– Минуточку, минуточку, – приговаривал он при этом.

– В чем дело, мальчик? – возмутилась Ирка, чей опыт посещения кабаков давал ей основание ожидать более радушный прием.

– Дело в том… девочка, – очкарик затянулся и выпустил в лицо Ирке облако дыма, – что местов нету.

– Как нету? – в один голос удивились мы с Иркой и оглядели зал за спиной официанта.

Народу в ресторане уже было немало, но даже при беглом осмотре обнаружилось несколько незанятых столиков.

– Есть же свободные столики, – робко возразила Ирка, смущенная хамством этого придурка.

– Все заказаны, – с полнейшим хладнокровием ответил он и стряхнул пепел прямо нам в ноги.

Несколько секунд мы стояли молча, не понимая, что происходит. Я совсем растерялась: весь мой план рушился из-за этой «красной бабочки»! Не меньше моего была растеряна Ирка. Наш бледный вид явно доставил прилизанному официанту удовольствие. Он широко улыбнулся, вынул изо рта сигарету и сказал деловито:

– Ну ладно, мы можем договориться. Если хотите работать в ресторане в мою смену, столик я вам выделю, но при одном условии – с каждого клиента отстегиваете мне стольник. Лады?

До меня смутно начало доходить, о чем он говорит. Но еще до того, как мне стало окончательно ясно, за кого нас принимают и, соответственно, что нам предлагают, я решительно произнесла:

– Лады. Гони столик, за нами не заржавеет.

Иринка широко раскрытыми глазами уставилась на меня. Потом снова перевела взгляд на официанта и спросила его:

– Слушай, а просто пожрать в вашем ресторане можно?

– Просто пожрать, то есть на халяву, можно только в мышеловке или в КПЗ, но я тебе это не советую, – авторитетно заключил он и сделал приглашающий жест.

Ведомые официантом, мы прошли по залу и остановились у столика, на котором стояла прислоненная к вазе с искусственными цветами табличка «Стол заказан». Официант убрал табличку и жестом пригласил нас садиться.

– А меню у вас попросить можно? – спросила Ирка.

– Зачем? – усмехнулся он. – Жрать вы все равно не будете, дождетесь, пока клиенты закажут. А коктейль сами себе в баре возьмете. Да, и не вздумайте меня кинуть – хуже будет. Как клиента подцепите – стольник мне, усекли?

Произнеся эту напутственную речь, он удалился по своим делам.

– Вот что, Ирка, – обратилась я к подруге, когда он отошел на приличное расстояние, – нам надо хоть что-нибудь заказать, нельзя так сидеть. Сходи в бар, закажи два самых дешевых коктейля.

И я протянула Ирке заветные пятьдесят рублей – все, что удалось скопить за две недели. Ирка взяла деньги и отправилась к бару своей танцующей походкой. Я стала осматриваться. Зал был не очень большой, но уютный, в отделке превалировали персиковые и розовые тона, свет был слегка притушен, звучала тихая музыка. Небольшой оркестр располагался в дальнем от нашего столика углу зала, на невысокой эстраде. В ресторане хорошо работала вентиляция, поэтому душно и жарко не было.

Из бара возвращалась Ирка в своей обычной манере, сильно покачивая при ходьбе бедрами. Почему-то именно сегодня эта ее походка меня раздражала. Еще больше вывела меня из себя закупленная в баре выпивка: Ирка несла две высокие банки пива «Хольстен» и здоровенный пакет чипсов. Ну, это уж слишком!

– Ты что, в пивнушку завалилась, что ли? – накинулась я на нее ожесточенным шепотом. – Не могла пару дешевых коктейлей заказать?

– Всех твоих денег на один коктейль бы и хватило, мы что, его по очереди пить будем? – огрызнулась Ирка.

– Ну хотя бы заказала баночный джин с тоником. Почему именно пиво с чипсами?

– А я люблю пиво и чипсы, – отрезала Ирка, вскрывая банку «Хольстена». – И вообще кончай на меня наезжать. Мало мне того, что нас из-за тебя в путаны записали!

– Почему это из-за меня? – удивилась я.

– А чья это идея – припереться в ресторан? И кто согласился с условиями этого очкарика платить стольник за клиента?

– А ты бы еще в купальнике явилась, нас бы на самом входе сняли.

– А что, как ты, что ли, секретаршей здесь выглядеть? Белая блузка, черная юбка – верх элегантности.

– Тебя, дура, послушалась. Надо было идти в футболке и джинсах.

– Как деревня, – резюмировала Ирка. Она закинула голову и положила в рот приличную горстку чипсов. Несколько секунд она хрустела ими во рту, затем отхлебнула большой глоток пива из банки.

Я тяжело вздохнула и мельком посмотрела на часы. Было без десяти семь. Все время, пока мы находились в ресторане, я не переставала следить за входящими посетителями. Почти сразу после нас в зал вошли двое солидных мужчин лет сорока пяти – пятидесяти. Они заняли один из пустующих столиков и сделали заказ, из которого сразу принесли водку и салаты. Чуть позже их стол был уставлен большим количеством аппетитных блюд, которые они, уже разогретые водкой, стали активно и методично поглощать. Эти, похоже, пришли в ресторан плотно и со вкусом поесть под тихую приятную музыку, подальше от изрядно доставшего их семейного счастья.

После них появилась группа молодых людей – два парня и две девушки. Они почему-то уселись на высокие табуретки у стойки бара и заказали коктейли и мороженое. Все четверо весело смеялись и вели себя раскованно. Вечер у них только начинался, когда, где и чем он закончится, никто не предполагал.

Пришла также пожилая пара, занявшая один из заказанных столиков, недалеко от нас. Эти ели мало, больше танцевали, не пропуская ни одной медленной мелодии. Видимо, за этим занятием их посещали приятные воспоминания. Оба улыбались, бережно поддерживая друг друга.

По мере приближения часа «Х», мое нервное напряжение возрастало. Я ждала какого-то подвоха, какой-то неожиданности, к которой не была готова. Чем больше я думала о своем плане, тем отчетливее понимала все его несовершенство. Ирка невозмутимо дула пиво и хрустела чипсами. Около семи появилась ресторанная певица – дама бальзаковского возраста в сверкающем блестками платье, взгромоздилась на эстраду и, поздоровавшись с жующими посетителями, запела противным тоненьким голоском какую-то молодежную песенку.

Я посмотрела на часы – было ровно семь вечера. Похоже, никто и не думал являться на назначенную встречу. Не знаю почему, но мне вдруг страшно захотелось домой. Вот так просто взять и сбежать отсюда, послав к чертовой бабушке все эти затеянные мною игры с фотографиями. Я покосилась на входную дверь и в следующую секунду поняла: поздно! Поздно, потому что игра началась, и началась она самым неожиданным для меня образом. Предчувствие меня не обмануло. В дверях ресторана стояли двое крепких, молодых людей. С первого же взгляда я опознала в них тех двух преследователей Канарейкина, которые пронеслись в пятницу вечером мимо меня. Про себя я окрестила их «длинный плащ» и «кожаная куртка», правда, сейчас они были одеты совсем иначе: оба в легких парусиновых брюках и рубашках с короткими рукавами. «Длинный плащ» держал в руках светлый пиджак. Они стояли в дверях как в дозоре, ощупывая пристальным взглядом зал ресторана. Постояв так не больше минуты, «длинный плащ» и «кожаная куртка» не спеша двинулись к стойке бара, где с их появлением стало тесно. Все это время я старалась не встречаться с ними взглядом, чтобы не привлекать к себе их внимания, и лихорадочно соображала, как мне поступить дальше.

Итак, что мы имеем? Время восьмой час, а ни Борисевич, ни тем более Канарейкин в ресторане не появились. Вместо них появились двое знакомых мне громил и заняли позицию у стойки бара, откуда хорошо просматривался весь зал. Судя по всему, пришли они именно затем, чтобы вычислить среди присутствующих в зале молодых девушек меня. Эта отчаянная попытка свидетельствовала о том, что Канарейкина у них в заложниках нет – или скорее всего уже нет. Вывод же из всего этого был один – пора сматываться. Я уже собиралась сообщить об этом Ирке, но тут произошла еще одна неожиданность, которой, впрочем, рано или поздно надо было ожидать.

Один из двух пятидесятилетних обжор, явившихся в ресторан следом за нами, выкушав всю принесенную ему еду и водку, решил перейти к другим удовольствиям. Он вытер губы салфеткой и направился к нашему с Иркой столику, по пути тихонько рыгая и вперившись масленым взглядом в голую Иркину спину, словно кот, наблюдающий, как хозяйка переливает сметану.

– Здрасьте, – поздоровался мужик, остановившись рядом с нашим столиком.

Мы что-то пробормотали в ответ.

– Девушка, – обратился он к Ирке, глядя при этом на ее коленки, – можно вас пригласить потанцевать?

Ирка закинула в рот последние чипсы и, пережевывая их, спросила:

– А пивом потом угостишь, папочка?

– С удовольствием, – ответил он, и его красное от съеденного и выпитого лицо расплылось в широкой улыбке.

Ирка вытерла салфеткой руки, поднялась и, дожевывая на ходу чипсы, деловито прижалась к внушительному пузу своего кавалера. Они медленно – так как подпитие кавалера не позволяло развить темп – стали удаляться в танце от моего столика. Похоже, Ирка засиделась и ей стало скучно. Моя подружка была в своем репертуаре: морочить голову мужикам – что еще она могла придумать для развлечения?

Все произошло так неожиданно и быстро, что я слегка растерялась и не успела сообщить Ирке, что надо срочно делать ноги. В следующую секунду я бросила взгляд на двух громил у стойки бара и замерла от ужаса. Тот, которого я про себя называла именем «длинный плащ», нахмурившись, смотрел прямо на меня. Весь его облик говорил об усиленной мозговой деятельности по извлечению из глубин подсознания информации, связанной с моей внешностью. Наконец, судя по разгладившемуся лбу, сей тяжелый для него процесс закончился, и, похоже, ничего хорошего это мне не сулило. Он повернулся к своему спутнику и ткнул того в бок, привлекая таким образом его внимание. После этого он что-то сказал ему и кивнул в мою сторону. Они поставили стаканы с выпивкой на стойку бара и не спеша двинулись к моему столику.

Разведчики называют подобную ситуацию «провалом». Спастись можно было только скорейшим, безоглядным бегством. Я встала, схватила сумку и быстрым шагом направилась к выходу из зала. Заметив мой маневр, преследователи тоже ускорили шаг. Уже у самых дверей из зала я встретила недоумевающий взгляд Ирки, но объяснять было некогда. Скорей к выходу!

Я не сделала и трех шагов, как из моей груди вырвался непроизвольный стон отчаяния. Прямо передо мной, преграждая мне путь, стоял официант – тот самый, в очках и с красной бабочкой на шее. Я с разбегу чуть не налетела на него.

Он также меланхолично вынул изо рта сигарету и сказал:

– Ну? И куда ты? А бабки?

Мне захотелось врезать ему по морде, но дорога была каждая секунда. Не теряя времени, я развернулась и побежала в глубь коридора. Главная моя надежда была на то, что мне удастся найти запасной выход. Коридор кончился, я завернула за угол и поняла, что оказалась в тупике. Кроме двух дверей с надписью «М» и «Ж», расположенных друг против друга, никакого другого пути не было. В коридоре послышался громкий топот – это подвигло меня к дальнейшим действиям, и я рванула на себя дверь женского туалета.

Увы, мне не повезло и здесь – туалет не запирался. Это была средних размеров комната, вся выложенная белой плиткой. В ней было четыре кабинки, у дальней от входа стены два умывальника, над которыми висели зеркала. У умывальника молодая, высокая, худая девушка с длинными волосами, одетая в короткое светлое платьице, аккуратно красила помадой губы. Я подошла и встала рядом с ней, на ходу вынимая из сумки пачку фотографий и губную помаду. Бросив фотографии в мусорное ведро, я положила сумку на полочку и, пристроившись рядом с девушкой, начала красить губы. Моя соседка закончила аналогичную процедуру, убрала помаду в сумочку и повернулась к выходу, попутно окинув меня надменным взглядом, как человека, нарушившего ее уединение.

Но уйти ей не удалось: в этот момент дверь распахнулась и на пороге возникли двое моих преследователей. Моя случайная соседка от неожиданности вскрикнула и стала пятиться обратно к умывальнику, по мере того как громилы наступали на нее. Я развернулась лицом к двери и прижалась к краю умывальника.

Положение было аховое. У моей соседки сдали нервы, и она завизжала, прижимая к груди сумочку:

– Что вы хотите? Здесь женский туалет. Как вам не стыдно!

«Длинный плащ» усмехнулся и произнес:

– Успокойся, киска, не ты нам нужна. Мы за фотографиями.

Ну все, полный провал. Я была зажата в угол, словно лисица сворой гончих, и на меня медленно надвигались безжалостные охотники. Ничего хорошего от этой ситуации я для себя не ждала.

Но тут, похоже, впервые за весь этот вечер удача улыбнулась мне. В тот момент, когда моим преследователям осталось несколько шагов, чтобы схватить меня, в этом женском туалете с явно дурной репутацией появились еще двое мужчин. Причем не менее агрессивных, чем первая парочка, но их агрессия была направлена не на меня – напали они на своих предшественников. Суммарный вес и рост двух мужских группировок, затеявших противоборство в женском туалете ресторана, был приблизительно одинаков, но фактор внезапности оказался на стороне вторых; он-то и решил в их пользу исход битвы. Несколько быстрых и яростных ударов резиновыми дубинками по голове повергли моих преследователей в горизонтальное положение. «Кожаная куртка» отрубился сразу, «длинный плащ», лежа, еще пытался выхватить припасенное в кармане оружие. Но техникой отшибания сознания у лежащего с помощью ног нападавшие владели в совершенстве. Через секунду-другую затих и «длинный плащ». Один из победителей нагнулся и вынул из его безвольной руки пистолет. Положив его себе в карман, он наконец обратил свое внимание на женщин.

И тут я узнала победителей. Это были парни из той молодежной компании, которая расположилась у стойки бара. Я так обрадовалась своим спасителям, что готова была кинуться им на шею. Но в следующую секунду до меня дошло, что радоваться рано. Это были такие же гоблины, как и те, которых они только что «вырубили», и нужно было им то же самое, что и первым, – они искали фотографии.

Победители замялись в нерешительности, и я вдруг поняла, что, в отличие от первых, менее удачливых преследователей, эти не знают, за кем конкретно они гонятся. Перед ними стояли две более или менее похожие друг на друга женщины, из которых надо было выбрать одну. Я покосилась на свою соседку. Она по-прежнему глядела на мужчин полными ужаса глазами. В какой-то момент так получилось, что мы все трое смотрели на нее. У бедняжки снова не выдержали нервы, и она, по-прежнему прижимая к груди сумочку, произнесла фразу, оказавшуюся для меня спасительной:

– Отстаньте от меня, сволочи, никаких фотографий у меня нет!

Поскольку гоблины вопроса о фотографиях не задавали, они решили, что это прокол, и дальше уже не церемонились – схватили бедняжку за руки и поволокли к выходу. От страха она совсем онемела и почти не сопротивлялась.

Через три секунды они скрылись за дверью туалета. У меня было немного времени, чтобы скрыться с места происшествия, пока бандиты не разобрались, что у них в руках случайный человек, не имеющий ни фотографий, ни какого-либо представления о том, что происходит.

Я достала из мусорного ведра конверт с фотографиями, положила его в сумку и быстро вышла из туалета. Едва я завернула за угол из тупика, как вновь увидела маячившую фигуру официанта, набивавшегося нам в сутенеры. Его только мне не хватало!

– Ну все, – сказала я себе, – мое терпение лопнуло.

Этот мерзавец достал меня. Я решительным шагом направилась прямо на него и, когда подошла к нему достаточно близко, заметила некое удивление на меланхоличном лице. Видимо, оно было вызвано тем, что мимо него только что двое гололобых повели в неизвестном направлении упирающуюся девушку. Но не настолько он был удивлен, чтобы забыть свой кровный интерес.

– Где бабки?

– Какие бабки? – сделала я удивленное лицо.

– За клиента, – пояснил он.

– А у меня нет никакого клиента, – ответила я.

– Зато у твоей подруги есть. Она только что сдернула отсюда с каким-то папиком. И не заплатила, прошмондовка сопливая!

– Так Ирка ушла? – радостно воскликнула я.

– Да только что, минуты не прошло, – подтвердил он, – так что плати теперь за нее, не то…

– А может, тебе еще за пользование туалетом отстегнуть? – со злобой произнесла я.

– Ты мне еще пошути здесь, шалава, – угрожающе прошипел мой собеседник.

– Много чести, – холодно произнесла я и, хорошенько размахнувшись, с силой врезала ребром своей кожаной сумки по морде этого ресторанного хама.

Удар получился не слабым. Официант отшатнулся, с него слетели и разбились об пол очки. Вместе с очками с этого придурка слетела вся его спесь и надменность. Передо мной стоял, хлопая подслеповатыми глазами, обычный растерянный чудик. Видно, такое с ним случилось впервые… Я не стала ждать, пока он очухается, и спокойным шагом пошла к выходу.

Швейцар стоял на улице и курил. Я, извинившись, спросила его, в какую сторону пошли только что вышедшие молодая девушка с большим вырезом на спине и ее пожилой спутник. Даже не взглянув на меня, он молча кивнул в сторону автобусной остановки. Туда я и отправилась.

По пути к остановке, проходя мимо деревянного заборчика, огораживающего какой-то частный двор, я вдруг услышала до боли знакомый и почти родной голос:

– Отстань, скотина, я тебе сто раз объясняла, что у меня месячные и от твоего перегара голова уже болит, – яростно втолковывала кому-то за забором Ирка.

Кому – несложно было догадаться, и когда я, войдя в открытые ворота, оказалась в пустынном дворике, то, естественно, увидела там Ирку и ее пожилого ухажера, который, еле держась на ногах, пытался ее облапить.

– У тебя все в порядке? – спросила я Ирку, как только она заметила меня.

– Все нормально, – ответила Ирка, – только вот от этого придурка отделаться никак не могу. Прилип ко мне с самого ресторана как банный лист к жопе.

– Пойдем отсюда, – сказала я, – он тебя не тронет. Клиент в кондиции.

Я потянула Ирку за руку, и мы вместе направились к выходу со двора.

– Нет, подождите, – заканючил мужик, нетвердой походкой следуя за нами по пятам. – Я ей деньги заплатил, – добавил он обиженным тоном.

– Правда, что ли? – спросила я Ирку.

– Да не нужны мне его деньги, сунул мне полтинник на такси, когда я собралась уходить и сказала, что мне далеко ехать.

– Отлично, – сказала я, – значит, сейчас мы поедем на такси.

– Нет, киски, какое такси? Мы сейчас пойдем в ресторан, танцевать и пить мартини!

Пьяница догнал нас и, ухватившись за мою руку, почти повис на мне.

Похоже, сегодня был мой день, я разошлась не на шутку. Заколебали меня все эти мужики. Я остановилась и, аккуратно прицелившись, каблуком-шпилькой со всей силы наступила Иркиному ухажеру на ногу.

Мужик взвыл и, отцепившись от нас, запрыгал на одной ноге. Получив таким образом свободу действий, мы с Иркой вышли со двора и, подойдя к проезжей части, стали голосовать. Нам повезло, рядом с нами почти сразу остановился потрепанный «жигуленок», и мы быстренько загрузились в него, особенно не торгуясь о цене поездки.

– Где ты была? – спросила меня Ирка, имея в виду мое внезапное бегство из ресторана.

– Дома расскажу, – ответила я.

 

Глава пятая

Дома мы с Иркой распаковали купленные по дороге на остатки денег (гулять так гулять) банки джина с тоником. Попивая прозрачный газированный напиток, я принялась подробно рассказывать Ирке обо всем, что со мной приключилось за этот вечер.

Подруга слушала меня внимательно, изредка прерывая мой рассказ возгласами: «Ух ты!» и «Надо же!» Когда я закончила, Ирка, допив остатки джина, поставила банку на пол, рядом со своей кроватью, с тоской посмотрела куда-то в окно и произнесла:

– И что же теперь будет?

Этот вопрос волновал и меня все это время. Если так пойдет и дальше, то скоро за этими фотографиями будет бегать половина городских бандитов, и рано или поздно они выйдут на меня и схватят. Подобный вывод в другой ситуации мог бы лишить меня сна, заставить всю ночь заниматься поисками выхода из этой западни, но сегодня я слишком устала от переживаний, к тому же джин, наложившийся на выпитое в ресторане пиво, давал о себе знать: меня, как человека практически не пьющего, любая доза алкоголя клонила в сон.

– Давай поговорим об этом завтра, – сказала я своей подруге, – утро вечера мудренее.

У себя в комнате я быстренько разделась и, едва коснувшись головой подушки, мгновенно уснула.

Но утро оказалось гораздо хуже вечера, с мудростью с самого начала что-то не заладилось, голова трещала, настроение было ужасное. Короче говоря, понедельник – день тяжелый.

– Здравствуй, славный понедельник! – вздохнула я и потопала в ванную.

Умывшись, я вышла на кухню. Ирка сидела за столом и допивала свой кофе. Внешне она была достаточно спокойна, но, похоже, и ее не радовала начавшаяся неделя. Моя подружка сидела, угрюмо потягивая кофе, и с задумчивым видом глядела в пространство перед собой. Даже «с добрым утром» мне не сказала.

Я налила себе чаю и села рядом. Было половина восьмого. И ей и мне уже надо было торопиться на занятия. Ирка допила кофе и, поставив чашку на стол, первой нарушила молчание:

– Вот что я тебе скажу, дорогая, – произнесла она назидательно, – мы вчера, конечно, не слабо оттянулись, но сегодня, на трезвую голову, я для себя окончательно решила – больше в таких приключениях я тебе не компания. Не хватало мне еще из-за каких-то фотографов рисковать своей жизнью.

– Где это ты там особенно рисковала? – поддела я ее. – Танцуя с этим пьяненьким кавалером, что ли?

– Это не важно, – сказала Ирка. – Я тебя предупреждаю: подобные дела добром не кончаются, если продолжать лезть на рожон. Поэтому я сама умываю руки и тебе в это лезть не дам. Как старшая и более опытная, я несу за тебя ответственность.

– Это перед кем же? – спросила я.

– Да хотя бы перед собой.

– Нет уж, спасибо, – фыркнула я, – хватит с меня моей тетушки Людмилы Ивановны, она меня уже достала – тоже считает, что несет за меня ответственность. Я не маленькая девочка и вполне могу отвечать сама за себя.

– Скажите, пожалуйста, какие мы самостоятельные! – съехидничала Ирка. – Ты же даже город толком не знаешь. Если с тобой что случится, скажут, я виновата… И откуда у тебя столько прыти и упрямства взялось? Приехала такая тихоня, а тут вдруг как подменили… – уже более задумчивым и удивленным тоном закончила Ирка свою речь.

– Я по гороскопу Козерог, – с гордостью заявила я. – Упрямство в достижении цели любыми путями – главная особенность моего знака.

– Точно – уперлась рогом, не сдвинешь тебя.

Сама Ирка по гороскопу была Девой и очень гордилась этим.

– Ладно, – примирительно сказала я Ирке, – похоже, ты права. Мне действительно не стоит ввязываться в это дело.

– Ну наконец-то хоть одна здравая мысль. В общем, так, больше ты ни на какие встречи не ходишь, ни в какие квартиры не влезаешь, и от фотографий тоже надо избавиться.

– А куда мне их девать, выкинуть, что ли? – удивленно спросила я.

– Не знаю, – неуверенно протянула Ирка, – может быть, и выкинуть.

Но, судя по голосу, она тоже не считала этот выход оптимальным.

Как это выкинуть, подумала я, это же компромат, все равно что бомба. Ее в любой почтовый ящик не подкинешь, мало ли куда и к кому она попадет и в чьих руках может взорваться.

– А что, если их просто сжечь? – подала новую идею Ирка.

В груди у меня все заклокотало от возмущения, хотя внешне я это ничем не выразила. Ничего себе – сжечь, возмущалась я, сколько людских усилий было затрачено, чтобы это получить, сколько жертв было принесено, из-за этих фотографий скорее всего погиб человек… И вот так просто взять и сжечь?

– Ну уж нет, – решительно заявила я вслух, – их надо спрятать.

– Ну вот и займись этим, – сказала Ирка, – но чтоб в эту историю больше не лезла.

Ирка поднялась и сказала:

– Все, я пошла, мне некогда, у меня первая пара важная.

Я пожелала ей удачи, продолжая сидеть, в университет мне сегодня ехать совершенно не хотелось. Ладно, решила я про себя, поеду ко второй паре. А пока надо посидеть и тщательно обдумать все, что со мной произошло.

Я приготовила себе яичницу на завтрак и, задумчиво пережевывая кусок за куском, стала вспоминать и осмысливать события вчерашнего дня. Первый мой вывод был трагическим: фотограф, за судьбу которого я так радела, вероятно, уже убит. В этом я почти не сомневалась, так как в противном случае бандиты Борисевича вполне могли привезти его на встречу в ресторан. Однако этого не произошло, не явился и сам Борисевич. Ведя со мной телефонные переговоры, он явно блефовал.

«Для чего он прислал в ресторан гоблинов?» – задала я сама себе вопрос. Скорее всего подручные Борисевича, «разрабатывавшие» Канарейкина, надеялись узнать в ресторане какую-нибудь знакомую Канарейкина или просто попытаться вычислить меня среди находившихся в зале ресторана женщин. С точки зрения здравой логики шансов на успех у них не было практически никаких. Но им повезло – «длинный плащ» узнал меня. И все бы у них было тип-топ, если бы не появление еще одной бригады головорезов – полная неожиданность для всех, в том числе и меня.

Вопрос на засыпку – кто эти конкуренты и на кого они работают? Тот факт, что, кроме Борисевича и его гоблинов, никто не знал о назначенной в ресторане встрече, заводил меня в тупик. Получалось так, что на Борисевича работают какие-то две конкурирующие бригады «яйцеголовых», которые гоняются по городу за фотографиями, вырывая их друг у друга, чтобы первыми поднести трофей своему хозяину. Версия мне показалась не очень убедительной, но другие на тот момент в голову не приходили.

Кстати о конкурентах, внезапно подумала я. Если Борисевич баллотируется на выборах, кто является его ближайшим конкурентом в предвыборной борьбе? Я снова поставила себя на место частного детектива Тани Ивановой, героини произведений Марины Серовой. Если не брать в расчет версию, что Канарейкин действовал как обычный шантажист на свой страх и риск, что маловероятно, тогда логично предположить, что заказал фотографии какой-нибудь соперник Борисевича. Этим соперником вполне мог быть конкурент по предвыборной борьбе.

– Это надо выяснить, – сказала я себе, – сегодня же.

Однако тут же осеклась, вспомнив, что полчаса назад обещала Ирке не лезть больше в это дело.

Ладно, успокоила я себя, в конце концов это мне ничем не грозит, а информация не помешает. Я встала, пошла в Иркину комнату и включила там телевизор. Пока я одевалась, красилась и готовилась к выходу, я краем уха слушала информационные выпуски, шедшие в этот час по трем принимаемым нашим телевизором каналам. Ничего интересного, с моей точки зрения, я не услышала. Видимо, утренний эфир не очень удобен для предвыборной агитации.

Выходя из дома, я решила закупить в ближайшем киоске прессу и почитать по дороге в автобусе, если удастся занять сидячее место. Однако киоск в Солнечном был закрыт, поэтому прессу я купила, только когда добралась до центра города. Взяв несколько местных газет, в том числе и «Студенческий меридиан» – газету, издаваемую нашим университетом, я уселась на лавочку в университетском скверике и принялась внимательно изучать обстановку на предвыборном фронте.

По третьему избирательному округу в депутаты баллотировались вместе с Борисевичем еще пять человек. Однако, как следовало из прочитанных мной статей, сильный конкурент у Борисевича был лишь один – некто Данчук Василий Григорьевич, владелец сети торговых предприятий, в том числе двух универмагов. Судя по биографическим данным и по фотографии в газете «Тарасовские вести», он был моложе банкира-соперника лет на десять и чисто внешне выглядел привлекательнее.

Но главную лепту в мою информационную базу внес все же «Студенческий меридиан». На третьей стороне этого четырехполосника была опубликована большая статья под заголовком:

«Предвыборные страсти. Местные киты бизнеса сцепились друг с другом в непримиримой борьбе».

В статье, автором которой был некто Леня Фенечкин, приводились факты и эпизоды предвыборной борьбы Борисевича и Данчука. И даже был сделан экскурс в историю их взаимоотношений.

«В третьем избирательном округе, – писал в газете автор, – самом «тяжелом», как говорят политологи, схлестнулись в борьбе за депутатский мандат два непримиримых и мощных соперника. Их давняя вражда уходит корнями в те годы, когда в России началась приватизация.

Борисевич и Данчук, уже тогда возглавлявшие два влиятельных криминально-экономических клана, не раз сталкивались в борьбе за то или иное приватизируемое предприятие.

История тех лет кишит всевозможными разборками, скандалами и даже убийствами. Скандалы впоследствии были благополучно «замяты». Убийства так и остались нераскрытыми.

И вот новый виток войны между двумя враждующими группировками – на сей раз за депутатский мандат, гарантирующий, кроме одного из двадцати пяти мест в областной Думе, еще и депутатскую неприкосновенность.

Начали стороны, как всегда, с дальнобойного орудия – прессы. Легкие выпады в газетах сменились чувствительными уколами, на смену которым, в свою очередь, пришли разгромные статьи. Далее последовали взаимные судебные иски и разбирательства. И, наконец, на Молочной поляне, в пригороде Тарасова, милицией была пресечена криминальная разборка между группировками, которые, по неофициальным данным, контролируются вышеназванными кланами…»

Автор, приведя еще ряд примеров мелких и крупных пакостей, чинимых Борисевичем и Данчуком друг другу, заключил свою статью вопросом – а чем же все это закончится? Ведь до выборов осталось еще десять дней, а накал страстей столь велик?

Я дочитала до конца и посмотрела на часы – до лекции оставалось десять минут. Я собрала газеты, положила их в сумку и отправилась в аудиторию. Лекции у нас обычно проходили в большой аудитории номер 5, в которой без особых проблем помещался весь филфаковский поток, состоящий из четырех групп.

Я отыскала глазами, где сидят две мои новые приятельницы – Лена и Катя, и направилась к ним.

– Привет! Что, подушку давила? – улыбнулась мне черноволосая и кареглазая Катя. Она была маленькая, с симпатичным, чуть продолговатым лицом.

Лена – полная противоположность ей: высокая (выше меня), крепко сбитая блондинка, лицо широкое и скуластое, наивный, даже слегка телячий взгляд больших голубых глаз.

С этими девчонками я познакомилась во время экзаменов, они, как и я, были из районных центров – Катя из Шабалова, Лена из Страхочева. Занятия в университете всего три дня как начались, обширных знакомств никто завести не успел, поэтому все держались группами по три-пять человек, стихийно сложившимися на вступительных экзаменах.

– Да, проспала, – соврала я. – Привыкла за лето дрыхнуть до десяти, никак не могу отвыкнуть, даже в автобусе сплю.

– Я так и не пойму, у тебя фамилия Бойкова или Байкова – от слова «байкать», – по-доброму пошутила Ленка.

– От слова «бойкая», – приняла я шутку.

Раздался звонок, и через несколько секунд в аудиторию вошел лектор. Пока он устраивался на кафедре, я шепотом спросила девчонок:

– Слушайте, а где у нас в университете находится редакция «Студенческого меридиана»?

– На третьем этаже этого здания, рядом с деканатом. А что, уже есть желание тиснуть туда статеечку? – поинтересовалась Катя.

– Все может быть, – многозначительно ответила я, – например, о том, какая это поэма жизни – утренний отъезд из поселка Солнечного на общественном транспорте.

– А ты перебирайся к нам в общагу. У нас с Катькой в комнате есть свободная койка. Будешь жить в центре города.

– Надо подумать, – сказала я и приготовилась записывать за лектором.

В три часа, когда закончилась последняя лекция, я, попрощавшись с Катей и Леной, отправилась на третий этаж, в редакцию «Студенческого меридиана».

Нашла я ее без труда: она действительно находилась за деканатом, чуть дальше по коридору. Постучав, я вошла и очутилась в просторном помещении. Мебель была скудная – старые, видавшие виды столы, пара шкафов, расшатанные стулья. На двух столах стояли компьютеры, за одним из которых сидела молоденькая девушка. Светлые волосы у нее были схвачены в пучок, на носу покоились очки в тонкой металлической оправе.

– Здравствуйте, девушка, – обратилась я к ней, поскольку в помещении, кроме нас двоих, больше никого не было.

– Здравствуйте, – девушка ухватилась правой рукой за дужку очков и поправила их на носу, – что вы хотели?

– Я хотела бы побеседовать с кем-нибудь из редакции газеты «Студенческий меридиан»… – И, предваряя дальнейшие вопросы, я пояснила: – Я студентка первого курса филологического факультета. Хочу узнать об условиях сотрудничества с вашей газетой.

– Это вам надо говорить с главным редактором, господином Дектеревым, но его сейчас нет.

– А когда он будет? – спросила я.

Моя собеседница нервно поправила очки и уткнулась в компьютер.

– Боюсь, что не скоро, – буркнула она и, краем глаза заметив мое замешательство, пояснила: – Он позавчера попал под машину и лежит сейчас в больнице с сотрясением мозга и переломами.

– Кошмар! – произнесла я вслух, пораженная этой информацией, и тут же снова спросила:

– А машину, которая его сбила, нашли?

Девица оторвала взгляд от компьютера и, внимательно посмотрев на меня, ответила:

– Нет, не нашли… А вы что – репортер криминальной хроники?

– Да ну что вы, я спросила просто из соображения справедливости.

– Извините, девушка, – моя собеседница снова приколола взгляд к компьютеру, – если у вас все…

– Да-да, извините, – спохватилась я, – я зайду в другой раз.

Попрощавшись, я вылетела в коридор, подошла к окошку и села на подоконник.

Вот это да! Час от часу не легче. Похоже, ответ на вопрос автора в конце статьи: «Что будет дальше?» – получен, и весьма вразумительный.

Я вынула газету «Студенческий меридиан» и посмотрела дату номера со статьей о предвыборной борьбе Борисевича и Данчука. Номер вышел в пятницу, а в субботу редактора «Меридиана» В.Л. Дектерева сшибли машиной. Ничего себе – оперативно работают ребята. Интересно, от кого был этот автомобиль, от Борисевича или от Данчука? Если от Борисевича, то уик-энд у него был тяжелый: наезд на редактора и попытка изъять у меня фотографии.

Кстати о фотографиях, снова задумалась я. Кому же их, черт возьми, отдать? Держать их у себя становилось все опаснее и опаснее, учитывая методы и стиль работы заинтересованных в них людей. А может, отдать их Данчуку? Личность Борисевича была мне более или менее знакома и очень неприятна. Данчук же пока находился в тени, и оставалась слабая надежда, что он может оказаться более порядочным человеком, чем его конкурент.

А что, если мне посетить его предвыборный штаб? Меня там не знают. Прикинусь кем-нибудь – журналисткой или просто теткой с улицы. Поговорю с ним и, если разговор не вызовет у меня приступа тошноты, оставлю ему фотографии.

Какой-то внутренний голос нашептывал мне, что меня снова черт надирает и я лезу туда, куда мне и носа совать не следует, но я уже приняла решение и уверенным шагом направлялась к выходу из университета.

Позвонив в справочную, я выяснила сначала телефон областной избирательной комиссии, позвонила туда и узнала, где находится избирательный штаб кандидата в депутаты Данчука.

Через двадцать минут ходьбы я свернула с Бабаевской на улицу Петина, прошла еще метров тридцать и оказалась перед серым трехэтажным особняком за номером тридцать семь. Входные двери были гостеприимно распахнуты.

У дверей я задержалась, так как они были облеплены всевозможными листками с информацией. Один из них меня сильно заинтересовал. В нем говорилось, что «штаб поддержки избирательной кампании кандидата в депутаты областной Думы Данчука В.Г. проводит набор временных сотрудников на период до окончания выборов». Обращаться надо было на третий этаж. Похоже, это как раз то, что мне нужно!

Я вошла в здание и стала подниматься по лестнице. На первом этаже располагались две жилые квартиры, на втором – районный центр занятости, на лестничной площадке которого толпились люди, в основном женщины.

Третий этаж был исключительно «политический». На входной двери красовалась табличка с надписью «Движение в поддержку президента» (без указания, какого именно), а ниже висела табличка, информирующая о том, что здесь находится избирательный штаб кандидата в депутаты Данчука.

Войдя, я сразу попала в большой зал, где толпились люди, как на вокзале. Мебели здесь было мало. Несколько столов, заваленных агитационными листами и другими материалами, стояли в центре зала. Этим же хламом были завалены два стоящих у стены шкафа. На одной из стен висела карта избирательного округа. Люди стояли кучками по три-пять человек. Главным образом пожилые женщины, но попадались и мужчины. Все они держали в руках пачки листовок и внимали своим инструкторам. Это и были временные сотрудники – агитаторы.

Инструкторы сильно отличались от агитаторов и по возрасту, и по внешнему виду. Это были молодые люди, одетые кто в белые рубашки, кто в модные цветастые. Они, по-максимуму насыщая свою речь солидными интонациями, объясняли бабулькам, куда тем надо пойти и что делать, периодически подводя инструктируемые ими группы к карте.

Молодой человек изящным жестом руки, в которой он держал авторучку, как указку, объяснял:

– Сегодня нашим планом предусматривается охватить агитацией вот эти две девятиэтажки, туда вы сейчас и отправляетесь. После того как работа будет завершена, листовки разложены по почтовым ящикам и в людных местах, вы, Александр Порфирьевич, – он ткнул авторучкой в сухонькую грудь стоявшего перед ним старичка, – явитесь сюда, в штаб, и доложите мне о проделанной работе. О'кей? – заключил он вопросом свою речь.

Старик молча кивнул, глядя на молодого человека грустными глазами.

– Ну тогда все. Вперед, по коням! – бодро сказал молодой человек и хлопнул два раза в ладоши, чтобы активизировать спящих на ходу агитаторов. Когда группа разошлась, молодой командир переключил свое внимание на вновь вошедшую, то есть меня.

– А вы что хотели? – спросил он, подходя ко мне, при этом его взгляд, словно лазерный луч, скользил по мне все ниже и ниже, замерев где-то в районе моих коленок.

Я откашлялась, заставив этим молодого человека поднять взгляд. У него было полное щекастое лицо – немного детское, которое совершенно не вязалось с тем деловым видом, который он старательно на себя напускал. Мне захотелось ухватиться за его щеку и потрепать ее, приговаривая при этом:

– У-ти, мой славненький! Наконец-то тебе дали порулить и поиграть во взрослые игры!

Но я сдержалась и сказала сухо и официально:

– Я по поводу объявления на первом этаже. Вам нужны помощники в избирательный штаб?

– Да-да, конечно, – сказал он, несколько оживившись, – только вам надо побеседовать с господином Мушкановым – начальником штаба.

Он развернулся и указал на дверь в глубине зала. В этот момент она распахнулась, и из нее вышел высокий брюнет лет сорока, тоже в белой рубашке с засученными рукавами и в галстуке.

– Сергей Михайлович, – позвал мой собеседник и, бережно взяв меня за талию, подвел к брюнету, – эта девушка по поводу объявления о работе.

– Очень приятно, – произнес сочным баритоном Мушканов, также посмотрев на мои ноги. Он словно эстафетную палочку принял меня у своего молодого коллеги, положив руку мне на талию, и слегка подтолкнул к двери, из которой только что вышел.

– Подождите меня минуточку вот там, присядьте, я сейчас вернусь.

Я открыла дверь и вошла. Это была небольшая приемная, дверь из которой вела, по всей вероятности, в кабинет – святая святых штаба, где и обитал Данчук.

Однако увидеть его мне было не суждено. Это я поняла, как только заметила одиноко сидевшего на кожаном диване крепкого, коротко стриженного молодого человека в рубашке с короткими рукавами. Я узнала его сразу – это был герой туалетных баталий, который вчера вместе с напарником атаковал в женском туалете ресторана своих конкурентов. У него, видимо, со зрительной памятью было похуже: он с минуту таращился на меня, хмуря лоб и вспоминая. Но все-таки память его не подвела. Он вспомнил, где меня видел.

Движение мы начали почти одновременно. Я в ставшей уже привычной для меня роли убегающей, а он – в роли преследователя. Я сделала шаг к двери, открыла ее, шагнула обратно в зал и чуть не столкнулась в дверях с входящим Мушкановым. Пронырнув мимо него, я услышала вслед недоуменный вопрос:

– Куда же вы, девушка?

– Извините, мне очень надо, – бросила я ему и, лавируя между группами людей, понеслась, сопровождаемая их удивленными взглядами, к выходу, периодически оглядываясь на своего преследователя.

Тактику для погони гоблин выбрал, на мой взгляд, неправильную. В отличие от меня, он не лавировал между людьми, а сшибал их. Это существенно тормозило его продвижение. Первой жертвой стал Мушканов. Начальник штаба, словно пробка из бутылки шампанского, вылетел из дверного проема, когда громила врезался в него. Следующим препятствием на пути гоблина была группа старушек, которая была рассеяна по комнате, боюсь, не без серьезных последствий для здоровья. Гоблин, правда, споткнулся и даже чуть не упал.

Какие еще он произвел разрушения, я не знала, так как уже скрылась за входной дверью и понеслась по лестнице, сигая через три-четыре ступеньки. Я благополучно достигла первого этажа и только подивилась, что моя обувь выдержала подобные нагрузки и каблуки не отвалились. Прекрасно, но куда мне деваться дальше? Яснее ясного, что на улице, как бы я ни старалась, гоблин меня догонит. До ближайшего угла с улицей Бабичева метров тридцать. Добежать до него я не успею.

И тут мне в голову пришла единственно правильная в этой ситуации мысль. Входная дверь была распахнута на улицу, но не до конца. За ней оставалось небольшое пространство, где я и спряталась, совершенно не стесняясь редких прохожих, которым, к счастью, до меня не было дела.

Едва я шмыгнула между дверью и стеной и замерла, как на пороге появился мой «догоняла». Он остановился и завертел головой в легком замешательстве. Я слышала громкое сопение, сквозь узкую щелку между косяком и дверью видела его профиль. На его лице отражались одновременно напряженная работа мысли, растерянность и злоба. Он явно никак не мог понять, куда я ухитрилась так быстро скрыться. Решив наконец, что скорее всего я скрылась за углом улицы Бабичева, он издал какой-то рык – будто взревел мотор спортивного автомобиля, – и как торпеда понесся в этом направлении.

Я же вышла из своего укрытия и, недолго думая, побежала прямо на проезжую часть, стараясь остановить ехавший по улице мимо синий «жигуленок».

Видимо, от страха я слегка перестаралась. Раздался страшный скрежет тормозов, и «жигуленок» слегка ткнулся в мою ногу бампером, чудом не причинив мне никакого вреда. Из бокового окна машины высунулась голова молодого мужчины с белым как простыня лицом и горящими глазами.

– У тебя что, кризис жанра?! Подвиг Анны Карениной вышел из моды в прошлом веке. К тому же бросаться надо под поезд – он дает полную гарантию в достижении результата, – последнюю его фразу я дослушивала уже в машине, куда беспардонно залезла и плюхнулась на место рядом с водителем.

– Гони! – только сказала я ему, оборачиваясь назад.

К своему ужасу, я увидела, что гоблин, почти уже добежавший к тому времени до угла, обернулся и заметил, что я села в машину. Я увидела также, что он чуть ли не с низкого старта устремился назад. Повернувшись к водителю и встретив его непонимающий взгляд, я заорала, тряся его за плечо:

– Давай, газуй, ну же! Сейчас он нас догонит, и тогда будет полная гарантия, что меня, как Муму, утопят и пикнуть не дадут!

Водитель очнулся, бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и, включив скорость, втопил педаль газа в пол. Раздался свист от пробуксовывающих колес, и «жигуленок» сорвался с места, словно лошадь, попавшая под электрический разряд.

Машина пронеслась по улице и миновала перекресток под желтый свет светофора, сопровождаемая руганью автомобильных гудков и визгом тормозов. Мы проехали еще один квартал, повернули, потом еще раз повернули, после чего водитель снизил скорость и спросил:

– Ну, и что будет дальше?

– Этот вопрос на днях один человек уже задавал, – промыслила я вслух. – Ответ, который он получил, оказался неутешительным для него.

– Похоже на угрозу, – прокомментировал шофер, – но меня интересует, куда ехать дальше?

Я тяжело вздохнула и ответила с полным безразличием:

– Теперь уже не знаю.

Нервное напряжение спало, я почувствовала какую-то вялость и апатию, усиливающуюся еще и сознанием, что я, в который уже раз, вляпалась все в те же неприятности, причем по собственной вине.

– Ну, привет, – раздраженно процедил водитель, – что называется – докатались… Эх, и везет мне на эти дела… – последнюю фразу он произнес с какой-то неподдельной тоской.

Тут я спохватилась и затараторила, пытаясь объяснить ему создавшуюся ситуацию. Но получалось на редкость сбивчиво и глупо.

– Вы понимаете… Вы здесь ни при чем. Просто я… Ну в общем… В общем, у меня оказались эти…

– Симптомы? – как бы помогая мне, спросил водитель.

– Нет-нет, – я даже замахала руками, – другие… вещи… Из-за них я попала в эту ситуацию. И не в первый раз, хотя я здесь ни при чем…

Меня саму уже стал злить мой бессвязный лепет, и я попыталась уложить все случившееся в три фразы:

– В общем, я просто шла! Меня сшибли, и я упала! После чего ко мне попали эти вещи.

– Да-да-да, – с готовностью подхватил водитель, – где-то я уже слышал подобное объяснение. Кажется, в каком-то фильме… комедийном. Потерял сознание, очнулся – гипс…

– Да какой, к черту, фильм, – обозлилась я, поняв, что надо мной издеваются, – тоже мне, нашел комедию! Тут людей убивают, и все это из-за выборов! И хватит зубоскалить! Вы ничего не понимаете…

– Зато я очень хорошо понимаю, – медленно, расставляя акценты, заговорил водитель, – что я опаздываю на важную деловую встречу. И все из-за этого бреда, который я вынужден выслушивать от какой-то странной бабы, которая влезла в мою машину и при этом ведет себя неадекватно.

– Ну и езжайте на вашу дурацкую встречу, если вы не хотите ничего понимать, – в сердцах сказала я и отвернулась к боковому окну.

– Вот и отлично, – кивнул водитель и ударил по газам.

Машина минут двадцать петляла по улочкам и наконец, выехав на окраину города, остановилась у обшарпанного двухэтажного дома старой постройки. Все это время я старалась привести нервы в порядок и начать рассуждать здраво. Поездка в машине с молчаливым водителем этому способствовала. В общем, пока ничего страшного не произошло. От бандита мне сбежать удалось. Водитель попался хоть и ворчливый, но послушный. В принципе жить можно, решила я про себя, когда машина остановилась.

Однако, обозрев окрестности, я тут же забеспокоилась и спросила:

– Где это мы?

– У моего дома, – сказал водитель, – вот здесь, на втором этаже, я живу.

– Мы же ехали на какую-то важную встречу, – не поняла я.

– Все правильно, ко мне должен приехать заказчик и купить пару моих вещей.

– А мне что делать? – спросила я.

– Не знаю, – пожал он плечами, вытягивая на себя рычаг тормоза, – можете погулять по окрестностям или посидеть в машине, пока я закончу.

Он уже собрался вылезать из машины, но задержался и, повернувшись ко мне, сказал:

– Если хотите, можете подняться со мной. Я, так и быть, напою вас чаем.

Я подумала и решила, что это предложение можно принять.

Пока мы поднимались на второй этаж, я попыталась рассмотреть своего случайного спутника. Он был высокого роста, худощавый, жилистый. Волосы длинные, подстриженные кое-как. Глаза темные, нос прямой.

На маньяка он не был похож, скорее производил впечатление человека, заеденного бытовыми проблемами.

– Вы извините меня, – вновь пустилась я в объяснения уже у двери, – но я действительно попала в неприятную ситуацию, и мне угрожала опасность.

– Да уж, – сказал он скептически, открыв дверь и пропуская меня вперед, – я так и понял, когда увидел, как вы убегаете от своего дружка.

– Нет! Вы не поняли, – я начала терять терпение, – здесь совсем другое дело…

Мы вошли в небольшую, довольно темную прихожую.

– Ладно, – прервал мою речь попутчик, – не надо больше ничего объяснять. Все дело во мне, – он со вздохом открыл еще одну дверь и впустил меня в широкий просторный зал, при первом же взгляде на который я поняла, что попала в мастерскую художника.

 

Глава шестая

Хотя в мастерских я раньше никогда не бывала, ошибиться было трудно. В большой комнате, занимавшей почти весь второй этаж, по стенам были расставлены картины и пустые рамки. В центре комнаты стояли два мольберта, на одном – картина, пейзаж, на другом – чистый холст. В комнате странно пахло, какой-то химией. Общее впечатление от обстановки было двояким: похоже на то, что у владельца помещения периоды денежного изобилия сменяли времена нищеты и прозябания. Роскошная мягкая мебель, которую обычно рекламируют дорогие салоны, соседствовала со старыми покосившимися шкафами, забитыми всякой всячиной. Полы были выстелены дубовым паркетом, однако на потолке виднелись разводы от многочисленных протеков крыши, а в центральной его части, почти над мольбертом, зияла большая дыра, через которую просматривался чердак. У окна стоял большой обшарпанный стол с резными ножками, на нем разместился маленький телевизор «SONY». Кухня, на которую сразу отправился мой попутчик, была отделена от зала небольшой фальшперегородкой из деревянных брусков. Кухонный гарнитур был также современный и дорогой.

Кроме двух горообразных кресел и дивана, сесть в комнате было практически не на что, так как две табуретки, стоявшие рядом с мольбертами, были запачканы краской. Поскольку присаживаться мне не предложили, я осталась стоять, отмечая про себя прочие мелкие детали жизни современного художника, к тому же, видимо, холостяка. На креслах валялась одежда, полы давно не мыли, со стола, который, похоже, служил и обеденным, и рабочим, не были сметены крошки.

Пока я осматривалась, а хозяин возился на кухне, зазвонил телефон. Телефонный аппарат я обнаружила на маленьком столике между кресел. Однако это была базисная часть радиотелефона, трубки на ней не было. Звонки продолжались.

Из кухни выбежал хозяин и тоже стал озираться в поисках телефонной трубки. Наконец он вспомнил, где бросил ее в последний раз. Подойдя к мешковине, валявшейся рядом с мольбертом, он тряхнул ее, подняв с пола. Из мешковины вылетела трубка и со стуком ударилась об пол. Художник поднял трубку, нажал на ней какую-то кнопку и заговорил:

– Да-да, это я. Да, я уже здесь… Ну, как и договорились, сейчас пятнадцать минут шестого, я был здесь в пять… Вить, ну пять минут можно было подождать… Все готово, как и договаривались – портрет жены и еще пейзаж. Жена была вчера и сказала, что ей понравилось… Ну хорошо, я все понял. Завтра я привезу эти картины тебе домой… А когда? Завтра позвонить? Хорошо, договорились… – художник отключил трубку и отшвырнул ее на диван.

– Твою мать, – в сердцах выругался он.

– У вас, видимо, неприятности? – спросила я после некоторой паузы. – Это все из-за меня, правда? Похоже, ваша встреча не состоялась.

Художник посмотрел на меня с непонимающим выражением, потом, словно очнувшись, заговорил:

– Нет, просто судьба у меня такая. Везет мне на эти истории…

Увидев недоумение на моем лице, он принялся пояснять.

– Видишь ли, – произнес он доверительным и располагающим тоном, – я по профессии, как ты уже успела заметить, художник. Поэтому все мое окружение в основном составляют люди, так сказать, творческие. Таким образом, опыт общения с психопатами и шизофрениками у меня большой, и, скажу откровенно, они у меня уже в печенках сидят. Эти экземпляры просто липнут ко мне, летят, как пчелы на мед. И когда ты запрыгнула ко мне в машину, я не особенно удивился.

«Ах ты, мерзавец», – чуть не вырвалось у меня. Это я-то психопатка?

– Меня постоянно преследуют подобные неприятности. Месяц назад, например, ко мне заявился мой старый приятель, поэт-параноик. Он в очередной раз, кажется, в девятый, разошелся со своей, тоже очередной, сожительницей. Что удивительно, каждый раз, расходясь, он впадает в депрессию, хотя мог бы уже и привыкнуть. Все девять раз он припирался реабилитироваться почему-то ко мне, а не в психдиспансер, где ему и всем его подружкам самое место. Правда, на этот раз парня все же пробила совесть и до него наконец дошло, что я не могу день и ночь вытирать ему сопли, что мне надо еще и работать. Поэтому он решил поступить благородно и, чтобы не мозолить мне глаза, поселился у меня на чердаке. Кончилось это все тем, что он устроил там пожар и, вдобавок, унося ноги, наступил на прогнивший участок перекрытия, о котором я его, кстати, предупреждал. Короче говоря, он провалился сюда, в мастерскую и упал прямо на мольберт!

К счастью для нас обоих, он сломал себе ногу. Ты спросишь – почему к счастью для обоих? Да потому, что я не стал убивать больного, а он отправился на больничную койку и как минимум месяц не появится мне на глаза… Как я сам не додумался до такого простого и эффективного способа отделаться от этого придурка! В следующий раз, после десятого развода, если он явится ко мне, я своими руками сломаю ему позвоночник.

– Какой вы добрый, – съязвила я, – у человека несчастье. Поэты – они вообще ранимые люди. А вы собираетесь ломать ему позвоночник.

– Ремонт, который необходимо сделать на чердаке после разгрома, учиненного этим тонким и ранимым человеком, обойдется мне в кругленькую сумму. Кстати, сегодня я договорился встретиться здесь с одним из покупателей. Ну знаешь, из этих новых богатеев, которым «чё-нибудь на стену повесить, чтоб как у людев, все чики-пики было». За портрет своей жены-гоблинши – вон ее оплывшая ряха в углу стоит – и вот за этот пейзаж он заплатил бы мне столько, сколько хватило бы на ремонт. И еще на краски осталось бы.

Он прошелся по комнате, засунув руки в карман. Потом остановился и продолжил свою речь:

– Но лукавый рок не оставил меня в покое и сегодня. Под колеса моей машины кидается какая-то сумасшедшая баба. До сих пор не могу понять, как удалось вовремя затормозить. Потом эта девица без спроса залезает в машину и закатывает мне истерику, заставляет катать ее по городу, убегая от каких-то якобы бандитов. В результате всего этого я опаздываю на встречу и…

Договорить я ему не дала. Пережить спокойно его повторное обвинение в ненормальности – это было выше моих сил.

– Послушайте, вы! Я не сумасшедшая и не истеричка! Я всегда была тихая, разумная…

– Ну конечно, – живо согласился он, – а сейчас ты просто болеешь…

– Прекратите подтрунивать надо мной! Я же объясняла вам, еще в машине, что со мной произошло несчастье – я попала в беду… Может быть, конечно, по своей же глупости…

– Да уж, в этом я не сомневаюсь.

В следующую секунду на кухне неожиданно и громко засвистел чайник.

– Ладно, – примирительно сказал художник, вдруг успокоившись, – у нас, обоих, сегодня неудачный день. Предлагаю попить чаю, очень полезно для снятия стресса.

Он ушел на кухню и через некоторое время появился с большим заварочным чайником и двумя чашками в руках.

– Сахара у меня нет, чай я пью крепкий.

Мы уселись в кресло, и художник разлил чай по чашкам.

– Кстати, меня зовут Станислав. А как вас величать?

– Оля, – буркнула я, все еще дуясь на него за его грубую манеру разговора.

– Ну что ж, давайте, рассказывайте по порядку, что с вами произошло и от кого мы сегодня убегали.

Все это время, пока Станислав заваривал чай, я размышляла над вопросом «почему я все еще здесь?». Главным образом потому, ответила я себе, что заехала с этим художником в места, в которых я никогда не была, и очень надеюсь, что Станислав отвезет меня домой. И еще потому, что хоть я и сидела наедине с незнакомым мужчиной, в его доме, в совсем незнакомом мне районе, страха перед Станиславом я не испытывала. Более того, я пришла к парадоксальному для себя выводу, что он, пожалуй, даже нравится мне, несмотря на его грубость и ворчание. К тому же в критический для меня момент этот грубиян без лишних разговоров пришел мне на помощь. И в конце-то концов, разговаривая со мной, он глядел мне в глаза, а не на мои ноги.

Женская интуиция подсказывала мне, что, несмотря на внешнюю агрессивность и сарказм, в душе этот парень не злой человек. В общем, я решила рассказать ему о всех приключениях, в которые я ухитрилась попасть за последнее время.

Во время чаепития я не только рассказывала Станиславу о своих бедах, но и, пользуясь благоприятным моментом, незаметно наблюдала за ним. Первое, что привлекло мое внимание – это как и во что он одет. Одет он был во все фирменное и достаточно дорогое, но носил одежду ужасно. Рукава рубашки «Wrangler» были как-то нелепо, наспех скатаны. Пуговица в районе живота расстегнута, отчего полы рубашки вылезали из джинсов. На джинсах же, фирмы «Lee», я взглядом отыскала как минимум три пятна от краски. Кожаные ботинки краской заляпаны не были, видимо, хозяин по мастерской в них не ходил, однако пыль с них не стирали давно.

Дороговизна одежды, по моему мнению, определялась не желанием выпендриваться, а соображением практичности. Я помню, что единственная дорогая рубашка моего папы, фирмы «Westland», была подарена ему на юбилей его сестрой. Отец носил эту рубашку, почти не снимая, два года, прежде чем отлетела одна из пуговиц. Наверное, не меньше носил свою рубашку мой новый знакомый, поскольку вторая сверху пуговица была пришита заново, но, увы, нитками другого оттенка.

«Бедненький, – подумала я, – ему даже пуговицу пришить некому, да еще эти ненормальные друзья его одолевают».

Но больше всего меня заинтересовала реакция Станислава, менявшаяся по ходу моего рассказа. Сначала он, отхлебывая чай, с улыбкой слушал о том, как по мне «прошлись» гоблины. Однако, когда мой рассказ дошел до фотографий и запечатленных на них людей, Станислав посерьезнел. Он поставил чашку на столик, вынул из бокового кармана рубашки пачку сигарет и закурил, слушая все так же внимательно.

Когда же я дошла до сцены в туалете ресторана, описывая, как на этом импровизированном ристалище в смертельном бою сошлись две группировки гоблинов и призом им должна была быть я, а точнее, имеющиеся у меня фотографии, художник был настолько поражен, что даже раскрыл рот от удивления. За секунду до этого он сделал глубокую затяжку, и из его рта, словно из пасти Змея Горыныча, медленно повалил дым. Я закончила рассказ на том, как, убегая из предвыборного штаба, встретилась с ним, со Станиславом.

В конце моего рассказа он сидел, откинувшись на спинку кресла и уставившись в пространство перед собой отсутствующим взглядом. Однако как только я замолчала, Станислав очнулся и стал суетливо искать поблизости от себя пепельницу. Не найдя таковой, он стряхнул пепел в свою чашку с недопитым чаем. Я возмутилась про себя: «И из этих чашек он поит гостей!» – посмотрела на свою чашку и подумала, что хорошо сделала, почти не отпив из нее чаю. Кстати, ужасная жидкость. Он заваривал чай настолько крепко, что от одного глотка у меня челюсти свело.

Станислав резко встал, загасил окурок в своей чашке и тут же снова закурил новую сигарету. Он прошелся по комнате и остановился у окна. Минуту он молча смотрел на улицу и курил. Потом развернулся ко мне и произнес:

– Вот, блин, не живется мне спокойно! Лучше бы ты мне всего этого не рассказывала. Я-то, старый дурак, подумал, что ты мне какую-нибудь песню споешь про то, как мальчик с девочкой дружил, а мальчик гоблином служил и про все тра-ля-ля, с этим связанные. А ты что… Ты мне, можно сказать, бомбу в штаны подложила. За знание такой информации можно запросто здоровья лишиться. А уж за владение этими фотографиями и того хуже… Кстати, где они?

– В надежном месте, – быстро ответила я и пододвинула свою сумку, где они лежали, к себе поближе.

Станислав усмехнулся, глядя на мою реакцию, и, отвернувшись к окну, протянул:

– Понятно.

Он еще с минуту постоял в раздумье, потом, повернувшись ко мне, произнес:

– В общем, так, ты мне – ничего не говорила, я – ничего не слышал. Ввязываться в это дело – глупость непоправимая. Все, что мог, я для тебя уже сделал. Боюсь, что я и так уже подставился. Если они запомнили номер моей машины, у меня могут быть проблемы. Поэтому давай собирайся, я тебя отвезу куда скажешь… Да, и еще, мой тебе совет: отошли ты эти фотографии заказным письмом Борисевичу и смени место жительства. В этом случае тебя прекратит преследовать хотя бы одна из группировок и есть шансы, что не найдет другая.

– Спасибо на добром слове, – только и сказала я, вставая.

Мое разочарование было столь глубоким, что на слова уже не хватало сил. Этот, с позволения сказать, художник (я бросила взгляд на картину жены гоблина) оказался банальным перестраховщиком и трусом, к тому же ремесленником, рисующим на заказ, ради денег такие мерзкие рожи.

– У меня только один вопрос, – спросила я, – как вы можете поить гостей из чашек, в которых гасите свои окурки?

Станислав насупился, прошел быстрыми шагами к двери, ведущей в прихожую, распахнул ее и произнес:

– Очень просто – я их периодически мою.

Я не нашлась, что ему ответить, и молча покинула мастерскую. Уже на улице, садясь в машину, я буркнула ему адрес своего жилья.

Ехали мы в молчании. Станислав напряженно следил за движением на дороге, я же предавалась невеселым размышлениям на тему: куда девались благородные рыцари, способные броситься на помощь даме и, не задумываясь, рисковать при этом своей жизнью. Всю дорогу я отчаянно жалела себя: ну почему я родилась не в то время, когда эти нравы и традиции были в силе?

«Ну куда это годится, – подумала я, – взглянув на своего попутчика, – хоть бы добрым словом мог помочь или просто посочувствовать? Нет, сидит как истукан, отмахнулся от чужой беды и знать ничего не хочет».

Однако к концу дороги мое раздражение сменилось раскаянием, и я подумала: «А с какой, собственно, стати он должен мне помогать? Да и чем вообще мне можно помочь?» Я и так уже наломала достаточно дров. Во многом из-за меня погиб фотограф. Втянула в это дело Ирку. Теперь вот еще художник Станислав, которого я сегодня тоже подставила: ведь номер его автомобиля в самом деле мог запомнить догоняющий нас гоблин.

Я окончательно перестала дуться на Станислава, наоборот, меня стал мучить комплекс вины перед ним. В этот момент мы уже подъезжали к моему дому. Въехав во двор, Станислав остановился у подъезда, который я ему указала. Я медленно вылезла из машины, мой спутник при этом даже не повернул головы в мою сторону, лишь нервно постукивал костяшками пальцев по рулю. Я обошла машину и, подойдя к нему, заговорила примирительным тоном:

– До свидания, Станислав. Большое спасибо за то, что помогли мне сегодня. Я правда не хотела причинять вам неудобства, просто так получилось. Наверное, я действительно какая-то… Ну, в общем, я не в себе была.

Художник наконец посмотрел на меня и, заводя машину, произнес:

– Ты тоже зла не держи. У меня и так до хрена проблем. А тут еще ты со своими бандитами. Короче, отделывайся от этого дерьма поскорее и больше никогда в такие истории не влезай. Удачи тебе.

Он уже тронул машину, но вдруг притормозил и, высунув хмурое лицо из окна, сбивчиво пробубнил:

– Ну, если что… Ты, в общем, знаешь где меня найти…

Он резко газанул и через некоторое время скрылся за углом соседнего здания.

Второй человек за этот день говорит мне, что мне от фотографий надо отделаться. Что ж я за тупая такая, почему до меня это никак не доходило? Но теперь все. Хватит. Поступлю, как советовал Станислав, – отошлю их по почте Борисевичу. Пусть полюбуется на свою голую задницу. А сейчас пойду расскажу Иринке о своих дневных приключениях и покаюсь, что не слушалась ее.

В таком лирико-минорном настроении я поднялась на лифте на свой этаж и, вставив ключ в дверь, повернула его. Дверь была закрыта на пол-оборота замка – значит, Иринка уже дома. Войдя в квартиру и захлопнув за собой дверь, я остановилась как вкопанная.

В квартире будто Мамай прошел. Тумбочка в прихожей была перевернута, вещи с вешалки валялись на полу. Дверь в ванную распахнута настежь. Заглянув туда, я увидела, что все содержимое ванного шкафчика – порошки, мыло, мочалки – разбросаны по полу. Я, медленно ступая, обошла всю квартиру, машинально волоча за собой сумку. Везде была одна и та же картина. Мебель опрокинута, вещи раскиданы, шкафы нараспашку.

У меня подкосились ноги. Что это было – ураган, торнадо в отдельно взятой квартире? Сегодня в городе случилось землетрясение? И где, черт возьми, Ирка? Наконец я дошла до кухни. На столе лежал небольшой листок бумаги с написанным от руки коротким текстом. Вот тут мне стало по-настоящему страшно. На листке была накорябана короткая фраза: «Позвони и все узнаешь». И номер телефона. Слова были написаны от руки, печатными буквами.

В первую же секунду я поняла, что с Иркой случилась беда и это связано со злополучными фотографиями. Значит, бандиты были здесь и скорее всего увезли мою подругу с собой. И это уже катастрофа. Из-за меня может произойти еще одна трагедия. От бессилия и злости на себя я горько заплакала и опустилась на табуретку – ноги не держали.

Перед моими глазами поплыла череда образов. Мне представилась мама – простая русская женщина Марь Иванна. Она растерянно глядела на меня и, хлопая ресницами, приговаривала:

– Как же это могло случиться, Оля? Что же теперь будет? Говорила я тебе – нечего было в этот город ехать. Вышла бы замуж, купили бы дом, завели бы хозяйство. Жили бы как люди…

Перебив маму, передо мной возник хмурый Станислав, который, с упреком глядя на меня, произнес:

– Нет, ты просто ненормальная… Зачем ты влезла в это дерьмо? Кто тебя просил? Да еще втянула в это дело других людей.

Следом за ним появилось лицо моей тетушки с надменно-аскетическим выражением.

– Во всем виноваты политики, – строго выговаривала тетушка, – это они распустили вас донельзя. Насмотрелись черт знает чего по телевизору и занимаются черт знает чем прямо на улицах.

«Да пошла ты», – чуть не проговорила я вслух, но в следующую секунду передо мной возникло видение, которое можно было назвать: «Истерзанная Ирина». Моя подружка сидела, привязанная веревкой к стулу, с залепленным лейкопластырем ртом. Сквозь порванную во многих местах одежду на теле виднелись кровавые следы побоев. Ирка молчала. Она со щемящей душу тоской смотрела на меня своими большими черными глазами. От этой безмолвной мольбы о помощи я даже прекратила реветь.

– Ира, – произнесла я, уставившись в белую дверь холодильника, – я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило.

Я вскочила с табуретки и, схватив со стола записку, побежала к выходу. Но, выбежав из дверей квартиры, я остановилась и задумалась. Эмоциями делу не поможешь. Здесь необходим трезвый расчет. Я снова обратилась к опыту литературной героини – детектива Тани Ивановой.

Мне хватило нескольких минут, пока я медленно спускалась по лестнице, чтобы прийти к следующему выводу: на моем месте Таня не стала бы отдавать фотографии. Девушка-детектив не раз попадала в разные передряги, грозившие ей порой смертельной опасностью, но всегда умудрялась с честью выходить из них живой и невредимой. А почему? Потому что всегда имела в этой опасной игре какие-то «козырные карты». Единственный козырь, которым обладала я, – это и были фотографии. Если у меня и были хоть какие-то шансы вызволить мою подружку из беды, то только с их помощью.

Первое, что я должна сделать, – это спрятать фотографии в надежное место, в такое, где никто и не подумает их искать. Когда эта мысль сформировалась в моем сознании, я как раз спустилась на второй этаж и стояла напротив квартиры, которую снимал фотограф Канарейкин. В следующую секунду я решила, что надежнее места и не придумаешь, если квартира по-прежнему открыта и в нее можно войти.

Я подошла к двери под номером 5 и попыталась ее открыть – дверь легко поддалась. Она по-прежнему была не заперта. Похоже, в квартире после нашего с Иркой посещения так никто и не появлялся. Я вошла и прикрыла за собой дверь.

Заглянув в ванную, я обнаружила, что сумка с аппаратурой так и стоит на месте. Но положить конверт в нее я не решилась: все-таки сюда мог наведаться хозяин квартиры или Витек, который выступал посредником при ее аренде. Первым, что привлечет их внимание, будет эта самая сумка. Нет, подумала я, место должно быть не столь приметное.

Я прошла в комнату. Там был такой же разгром, как и в нашей квартире, – обыск производили на совесть. Мое внимание привлек комод. Ящики из него по-прежнему валялись на полу, но я заметила, что между полом и поддоном комода есть небольшая щелочка. Так как ножек у комода практически не было, я подумала, что сдвинуть его вряд ли кому придет в голову – к тому же эту квартиру уже обыскивали, – и аккуратным движением засунула в щелку конверт с фотографиями. Он еле протиснулся туда, я еще подумала, что доставать его будет трудно.

Спрятав конверт, я быстро покинула квартиру и, выйдя на улицу, направилась к ближайшему телефону-автомату. Сняв трубку, я набрала номер, указанный в записке.

– Алло, – сказала я, когда после трех гудков трубку сняли.

– Вас слушают, – ответил мне низкий мужской голос.

– Это я – Оля, – произнесла я в трубку.

– Какая еще Оля? – спросил мужчина.

– Ну Оля… Вы мне оставили записку, чтобы я вам позвонила.

Мой абонент, видимо, смекнул, о чем идет речь, и уже уверенным тоном произнес:

– Вот что, Оля, слушай меня внимательно. Сегодня в одиннадцать вечера ты придешь в скверик рядом с политехническим музеем и будешь там сидеть на лавочке у памятника профессору Пусину. Мы сами к тебе подойдем. Сделай все, как я тебе сказал, и без глупостей. Ты знаешь, чем это грозит тебе, и не только тебе.

– Да-да, я понимаю вас. Но скажите, а что с Ири…

– Никаких больше вопросов, – перебил меня мужчина на другом конце провода и положил трубку.

Я посмотрела на часы – было девять. Я отправилась на автобусную остановку. Автобус подошел достаточно скоро, и уже около десяти я прибыла в указанный скверик.

 

Глава седьмая

Место встречи было мне почти незнакомо. Я даже спрашивала у редких прохожих, спешащих по домам, где находится скверик. К моему удивлению, прохожие, окидывая меня странным взглядом, отвечали с неохотой.

Однако, когда я оказалась на месте, мне все стало ясно. Сомнения быть не могло – этот скверик являлся местом сбора городских проституток.

На всем его протяжении – а длиной он был метров пятьдесят – прогуливались явно никуда не торопящиеся молодые особи женского пола. Как правило, они гуляли в одиночку, но некоторые стояли группами по двое-трое.

Среднестатистический портрет этих девиц выглядел следующим образом: молодая особа, возраст в границах от восемнадцати до двадцати пяти лет, волосы очень короткие или длинные, в последнем случае либо распущены, либо схвачены в хвост на макушке. Обилие косметики на лице, что, надо отдать им должное, в летних сумерках производит эффект, хотя при дневном свете, наверное, смотрелось бы жутковато. Одеты, как правило, во что-то короткое: или мини-юбки, или укороченные платья. Некоторые были в легких летних брючках. Многие из них курили длинные сигареты.

Основная часть проституток располагалась вдоль проезжей части, гораздо меньше сидели в самом сквере на лавочках. Первая многочисленная группа обслуживала автомобилистов, к остальным же могли добраться только пешие.

Автомобили на медленной скорости проезжали вдоль скверика. Водитель останавливался у приглянувшейся ему путаны или перед группой проституток. Девицы, не теряя профессионального достоинства, медленно подходили и, наклонившись к водителю так, чтобы ему была лучше видна декольтированная грудь, начинали торги. Как только цена любви определялась, девица, первой подошедшая к водителю, либо садилась в автомобиль, либо уступала место другой, возможно, более уступчивой.

Я успела заметить, что, чем дороже автомобиль, тем дольше длится торг. То ли девицы при виде иномарки хотели слупить с владельца побольше денег, то ли сами владельцы дорогих машин, несущие большие расходы по содержанию иномарок, пытались сэкономить на девицах. Подобное жмотство богатых клиентов мне показалось омерзительным.

Я некоторое время прогуливалась по скверику, потом присела на лавочку рядом с одиноко сидевшей путаной. Та повернула ко мне лицо, опухшее от пьянки настолько, что его не мог спасти даже толстый слой грима, и посмотрела на меня оценивающим взглядом. Похоже, я не очень-то вписывалась в местный антураж, так как за время моего пребывания в скверике – а прошло уже минут двадцать – постоянно ловила на себе недобрые взгляды. Вот и моя соседка, затянувшись сигаретой, прищурилась и, выдыхая дым, спросила:

– Ты чья будешь?

Я не поняла вопроса и машинально ответила привычной мне с детства фразой:

– Мамина.

Проститутка нахмурила выщипанные брови и уточнила:

– То есть ты с Клавкой работаешь, что ли?

– Нет, – ответила я, – с Клавкой я не работаю.

– А с кем же, с этим козлом Вовчиком, что ли? Он говорил мне вчера, что какую-то новенькую взял, козел старый.

– Почему козел? – не поняла я.

– Да потому, что сволочь он последняя, гад ползучий, – со страстью проговорила моя соседка.

Все обвинения были произнесены столь искренним тоном, что я от всей души поверила этой потасканной жрице любви – Вовчик нехороший человек – и ответила:

– Нет, с Вовчиком я тоже не работаю.

– Ну и правильно делаешь, – одобрила меня путана, – а с кем же тогда?

– Ни с кем, – честно ответила я, – я вообще здесь не работаю.

Проститутка подозрительно посмотрела на меня:

– А какого ж хрена ты здесь шляешься?

– Мне здесь назначено свидание, – призналась я.

– Чего? С кем это? – вытаращилась на меня путана.

– Точно не знаю, – сказала я, – но думаю, что с бандитами.

Все сказанное мной было, с точки зрения путаны, полной чушью. Но в следующую секунду она смогла воочию убедиться, что я не вру.

За нашими спинами раздался гудок автомобиля. Мы обе обернулись. У тротуара припарковалась длинная черная «Ауди». К ней уже направлялись несколько проституток. Но водитель, коротко стриженный широкомордый парень, поймал мой взгляд и кивнул головой, подзывая. Я встала, оправила блузку и произнесла:

– Ну вот, они за мной приехали.

Дрожь в моем голосе, когда я произносила эту фразу, и распахнутая передо мной задняя дверца автомобиля окончательно повергли мою соседку в недоумение. Она, раскрыв рот, провожала меня удивленным взглядом до автомобиля и, судя по выражению лица, никак не могла понять, издевалась я над ней или говорила правду. У самого автомобиля я, словно приговоренная к смерти у эшафота, остановилась и, повернувшись к ней, бросила на нее прощальный тоскливый взгляд. После чего залезла в автомобиль и закрыла за собой дверцу.

На заднем сиденье резво стартовавшего автомобиля, кроме меня, сидел еще один пассажир, и я сразу его узнала. Как говорится, знакомые все лица: рядом со мной, ухмыляясь, сидел парень, который уже дважды за последние два дня преследовал меня. Парень, которого я про себя называла «король женских туалетов», от которого мне сегодня едва удалось уйти с помощью Станислава. Однако с третьей попытки он все же достал меня. Группировка Данчука, в руки которой я попала, действовала куда успешней, чем их конкуренты.

– Ну что, кобылка, доскакалась? Все равно заарканили, – довольно хмыкнул парень.

Я промолчала, лишь бросив взгляд на его круглую, расплывшуюся в улыбке физиономию.

– На, надень, – протянул он мне солнцезащитные очки.

– Зачем? – удивилась я. – Темно ведь.

– Быстро надевай, – уже угрожающе проговорил он, сунув очки мне в руки.

Взяв очки, я поняла, зачем они были нужны: с внутренней стороны стекла были залеплены скотчем. К тому же очки так плотно прилегали к лицу, что, надев их, я почти ничего не видела.

– Снимешь, когда я скажу, – распорядился гоблин.

Я закрыла глаза и поудобнее устроилась на сиденье автомобиля. Мы ехали минут пять, то и дело сворачивая, затем знакомый мне бандит спросил у шофера:

– Ну как, все нормально – «хвоста» нет?

– Все нормалек, Борян. За нами чисто.

– Тогда гони на базу, – дал команду Борян, – и побыстрее.

Машина сильно прибавила в скорости и понеслась по улицам. Минут через пятнадцать движение замедлилось, и машина, резко повернув, въехала в какую-то подворотню. На секунду-другую эхо усилило звук работающего мотора. Скрипнули тормоза, машина остановилась. Борян вышел и, открыв мне дверцу с моей стороны, сказал:

– Выходи, не снимая очков, – после чего взял меня за руку.

Словно слепую, гоблин довел меня, спотыкающуюся, до какой-то двери и, открыв ее, подтолкнул вперед. Когда дверь за нами захлопнулась, он скомандовал:

– Можешь снять очки.

Я сняла очки и огляделась. Помещение, в котором я находилась, было небольшим и явно носило какой-то производственный характер. Скорее всего это была подсобка для слесарей или сантехников. У стены стоял длинный металлический стол, на котором было прикручено два верстака, валялись какие-то инструменты. Единственное окно было застеклено стеклоблоками, поэтому того, что находится на улице, видно не было. У противоположной стены стоял старый диван с протертой обивкой, дыры на которой прикрывала большая засаленная желтая тряпка, видимо, служившая когда-то занавеской. На диване сидел еще один бандит, которого я тоже узнала – он орудовал вместе с Боряном в ресторанном туалете.

– Вован, – обратился к нему Борян, – давай, проверь ее по-быстрому, а я сейчас схожу за другой, – и он скрылся за дверью, ведущей в соседнее помещение.

Бандит встал, почему-то с плотоядной улыбочкой подошел ко мне и рявкнул командирским голосом:

– Руки… вверх!

Я с испугу прижала руки к груди, потом медленно, словно танцуя «умирающего лебедя», стала поднимать их к потолку. Вован дотронулся своими лапищами до моих подмышек, потом ниже, потом еще…

В следующую секунду я, скорее автоматически, нежели намеренно, влепила ему звонкую пощечину по небритой щеке. Еще через секунду я пожалела об этом, так как ответная оплеуха была столь сильна, что в голове моей раздался звон, я отлетела к дивану и упала на него. Бандит тут же подбежал ко мне и, скрежеща зубами, прошипел:

– Лежи, стерва! Иначе вообще урою.

Испугавшись, я затихла на диване, и Вован не церемонясь обыскал меня.

Когда он закончил, я изо всех сил сдерживалась, чтобы не разреветься. Большего унижения в своей жизни я не испытывала. Ощущения были такие, будто я попала на прием к гинекологу-маньяку. Но я вмиг забыла обо всех своих обидах, как только дверь, за которой скрылся Борян, отворилась и из нее вышла моя подруга Ирина.

Слава богу, никаких внешних повреждений и следов пыток при беглом осмотре я не обнаружила. Но весь ее внешний вид говорил о глубоком внутреннем потрясении. Волосы Ирки были растрепаны и свисали спутанными прядями, лицо заплаканное, покрасневшие глаза смотрели настороженно и с испугом.

– Ира, – произнесла я, вставая с дивана.

Ирка встрепенулась, бросилась мне навстречу и повисла у меня на шее, разрыдавшись в голос.

– Успокойся, не плачь, – утешала я ее как могла, обнимая, – все будет хорошо, они отпустят нас.

Ирка, измусолив мне всю блузку, наконец оторвалась от меня и затараторила уже со злобой в голосе:

– Я тебе говорила, я говорила, чтоб ты не лезла в это дело и меня не втравливала! Вот теперь полюбуйся.

Она повернула ко мне свою левую щеку, до сих пор скрытую от меня. Похоже, Ирке тоже досталось. Щека у нее была красной и явно горела, как и у меня.

За нашей спиной раздался грубый окрик Боряна:

– Ша, сявки, быстро сели на диван и умолкли разом.

Мы с Иркой беспрекословно подчинились и, усевшись на диван, выжидательно уставились на бандита.

Борян повернулся к Вовану и, кивнув на меня, спросил:

– Она чистая?

Тот утвердительно кивнул и ответил:

– Слухачей нет.

Борян повернулся ко мне и прокомментировал:

– А мы уж думали, что ты от ментов микрофончик какой-нибудь принесешь. Но ты оказалась умницей. Ни «хвоста», ни слухача, – довольный, он улыбнулся и спросил: – Где фотографии?

– В надежном месте, – ответила я, – но говорить я буду только с вашим руководством.

– Каким еще руководством? – лицо бандита мгновенно исказила гримаса ярости. – Слушай, ты, – прошипел он, подходя ко мне вплотную, – сейчас мы твою подругу в такой оборот возьмем, что ты оглохнешь от ее воплей. Сначала мы ее по кругу пустим, потом, если не поможет, Вован будет зажимать ей руки вон в тех тисочках, и она будет так орать, что у тебя перепонки лопнут.

При этих словах Ирка вцепилась обеими руками в мое плечо и тихо завыла мне на ухо. Ужас охватил и меня. На лбу и на затылке выступила испарина. Только от перечисления, что они могут сделать с моей подругой, мне стало дурно.

– Ну, скажешь, где фотографии? – заорал мне прямо в лицо бандит.

– Только Данчуку и на определенных условиях, – был мой ответ.

Подобное решение далось мне нелегко. Даже очень нелегко, ведь опасность угрожала Ирке, и все же я понимала: надо действовать так, как наметила в первоначальном плане.

– Послушайте, вы, – сказала я со всей твердостью, на какую была способна, глядя прямо в глаза бандиту. – Вы все равно ничего нам не сделаете, пока фотографии у нас. Поэтому мы отдадим их только в обмен на свою свободу. Для этого я должна получить от вашего руководства…

Тут, видимо, сказалось нервное напряжение. В конце концов, я тоже человек. Я забыла то слово, которое должна была произнести, – просто начисто из головы вылетело.

– Мы должны получить лично от Данчука… – я снова сделала попытку проговорить заранее приготовленную фразу и снова неудачно.

Бандит смотрел на меня непонимающими глазами. На помощь мне пришла Ирка и тихо прошептала мне на ухо:

– Гарантию нашей безопасности.

Я громко, как попугай, повторила эту фразу. Борян долго хмурился. Наконец, что-то про себя решив, он направился к выходу, на ходу злобно кинув приказание Вовану:

– Смотри за ними. Глаз не спускай, – и скрылся за дверью.

Вован, пнув табуретку поближе к нам, сел на нее и стал молча наблюдать за нами, теребя в руках цепочку.

Я повернулась к Ирке и спросила:

– Как они нас нашли? И как ты здесь оказалась?

– А я откуда знаю, – огрызнулась Ирка. – В дверь позвонили. Я спросила: «Кто?» Мужской голос ответил: «Я». Я думала, это Юра раньше времени приехал. Открыла, а они вломились. Спрашивали, где ты. Все в доме перерыли, перевернули вверх дном – фотографии искали.

Я посмотрела на нашего Цербера и спросила:

– А что же вы меня дома не подождали?

– На хрена нам это надо? – усмехнулся Вован. – Вдруг ты заявилась бы со своими дружками? Или, того хуже, с ментами нагрянула.

– С какой это стати? – спросила я.

– Борян подумал, что, после того как тебя два раза ловили, ты поумнее станешь, поосторожнее. Ментам стукнешь, охрану попросишь. Они бы нас на хате тепленькими взяли! Не на тех напала!

– А если бы я на встречу с ментами пришла? – не унималась я, почувствовав вдохновение от работы детектива.

– Ищи дураков! За тобой следили, прежде чем подкатить к тебе. А если бы на нас наезжать стали, когда ты села в машину, мы бы отмазались, мол, просто девочку сняли. А потом мы по городу покрутили, слежку высматривали.

– А как же телефон, по которому я звонила? Вас же могут вычислить по нему.

– Это вряд ли, – надменно улыбнулся Вован, – этот номер находится на квартире у старушки – божьего одуванчика. Она ничего не слышит и почти ничего не понимает. К тому же там есть запасной выход, даже если вломятся, то очень легко уйти. После звонка человек сразу срывается.

– Все-то у вас продумано, – констатировала я с завистью.

– А как же, – сказал бандит, – мы здесь не в хухры-мухры играем.

В этот момент дверь отворилась и в комнату вбежал Борян.

– Ладно, – сказал он, обращаясь ко мне, – будет по-твоему – сиди и жди. Скоро с тобой приедет поговорить шеф. Сам, лично, – последние два слова он произнес с некоторым подобострастием.

Борян уселся на диван рядом с нами и закинул ногу на ногу.

– Да-а, – протянул он, – доигрались вы, телки, во взрослые игры. Я только одного докумекать не могу – на кой черт вам все это надо? Может, вы на кого работаете?

– Нет, – ответила я, – я случайно. Просто фотографа жалко было.

– Какого еще фотографа? – спросил Борян, насторожившись.

– Ну этого, которого убили. Канарейкин его фамилия. Мы хотели его спасти и обменять на фотографии, но было уже поздно, – с грустью добавила я.

– Канарейкина? – Вован и Борян удивленно переглянулись.

В следующую секунду комнату огласил мощный взрыв хохота, очень похожего на лошадиное ржание. Борян ржал, откинувшись на спинку дивана и запрокинув голову. Вован хлопал себя по коленкам ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону, и даже повизгивал от охватившей его бури восторга. Наконец отсмеявшись, он ткнул в меня пальцем и с трудом выговорил:

– Она… спасала этого придурка! Посмотрите на эту идиотку!

Борян, давясь от смеха, сделал неопределенный жест рукой Вовану и сказал:

– Давай сюда Кукоря.

Вован встал и скрылся за дверью. Мы с Ириной недоумевали. Я просто не понимала, о чем идет речь. Но не прошло и минуты, как все разъяснилось.

Дверь отворилась, и в комнату вошел… фотограф Канарейкин.

Моему изумлению не было предела. Человек, которого я считала погибшим и ради спасения которого влезла в многочисленные авантюры, оказался жив и почти невредим. Правда, под левым глазом у него красовался огромный фингал, губа была рассечена. Борян и Вован, увидев наше с Иркой изумление, снова закатились в истерическом ржании.

– Слышь, Птица, – хлопнул по плечу недоумевающего Канарейкина Борян, – вот эта тетя не просто так у тебя фотографии скоммуниздила, она тебя, оказывается, спасала.

– Кто, – удивился Канарейкин, глядя на меня, – вот эта?

– Она, она, – подтвердил Вован.

Канарейкин вгляделся в мое лицо единственным незаплывшим глазом. В следующее мгновение хмурое лицо его прояснилось и засияло.

– Она, – произнес он, показывая на меня пальцем, – точно она. Где вы ее нашли? – обратился он к бандитам.

– Да нашли уж, – ответил Борян, – только с третьего захода поймали.

Канарейкин шагнул в мою сторону. Я уже готова была подняться и поприветствовать его как родного. Но, к счастью, этого вовремя не сделала.

– Ах ты, сука! – заорал Канарейкин. – Падла, да я тебя собственными руками придушу!

Секунду-другую я не понимала, что происходит, меня словно парализовало.

– Мало того, тварь, что меня чуть охранники Борисевича не пришили, так из-за тебя, дуры, меня и свои здоровья могли лишить, – с этими словами он указал на гоблинов и фингал под глазом. – Хорошо, что они поверили, что я ни при чем, все твоя работа. Главное, хоть бы негативы остались, так ведь я их уничтожить успел, когда эти козлы наехали…

Я была унижена, опустошена и обезволена. Это был серьезнейший удар. Достойный финал карьеры молодого детектива, подумала я. Я лезла на рожон, дважды чудом унесла ноги, такого страху натерпелась – и все ради чего? Чтобы двое покатывающихся со смеху гоблинов тыкали в меня пальцами? От одного вида того, как на них сидят штаны, меня тошнило. Рядом с ними стоял человек, которого я пыталась выручить и который за это готов задушить меня. Я сразу вспомнила, как от него мерзко несло потом, когда он уронил меня на землю. Волна дикой злобы захлестнула меня.

– Заткнитесь, уроды! – заорала я что есть мочи.

Все разом замолчали. Борян уставился на меня своими поросячьими глазками и, угрожающе надвигаясь, произнес:

– Чо ты сказала?

Обстановка стала накаляться, не знаю, чем бы это кончилось, но тут раздался спокойный, хорошо поставленный мужской голос:

– Что здесь происходит?

Мы все не заметили, как в комнате появился тот, кого мы ожидали. Перед нами стоял Данчук, собственной персоной. Я узнала его по фотографиям в газетах. Однако в жизни он был несколько старше и выглядел не таким бодрячком, как на фотографиях. Роста он был невысокого, в дорогом светло-бежевом костюме, белой рубашке и темном галстуке, узел которого он сильно ослабил.

– Ну, – спросил он у Боряна, – какая из них?

– Вот эта, – кивнул Борян на меня.

Данчук взял табуретку, поставил ее поближе к дивану, сел на нее, закинул ногу на ногу и изящным жестом обхватил коленку.

– Ну, милое дитя, – его серые глаза смотрели холодно, – зачем вы хотели меня видеть? И что вы хотите мне предложить?

– Только одно. Вам – фотографии, нам – свободу и… гарантии.

На лице Данчука отразилось удивление. Его левая бровь поползла вверх, изогнувшись при этом. Он повернулся и посмотрел на стоявшего рядом с ним Боряна. Тот недоуменно пожал плечами и характерно покрутил возле своего виска пальцем, кивнув при этом в мою сторону. Похоже, подобные объяснения удовлетворили Данчука, он повернулся ко мне и спросил:

– Какие еще гарантии? Объясните, что вы хотите, подробнее.

– Я хочу, чтобы нас, после того как мы отдадим вам фотографии, оставили в покое и больше не преследовали.

– Как они к вам попали? Почему вы держали их у себя? И что вы хотели получить взамен этих фотографий, назначая встречу Борисевичу или когда сегодня пришли ко мне в штаб?

– Да ничего я не хотела! Не нужны мне ваши фотографии! Они вообще ко мне случайно попали. У меня была только одна цель – спасти этого придурка. Потому что я думала, что его поймали и он в беде.

Данчук снова повернулся за объяснениями к Боряну. Тот нагнулся к своему шефу и, то и дело тыкая пальцем то в меня, то в стоящего позади него фотографа, зашептал что-то на ухо Данчуку. К тому времени, когда Борян завершил свой рассказ, на лице Данчука образовалась улыбка. Правда, весьма специфическая – улыбался он одним лишь ртом. Глаза продолжали смотреть жестко и холодно.

– Забавная история, – прокомментировал он, когда Борян закончил его информировать и распрямился. – Значит, вы, милая девушка, защитница униженных и оскорбленных?

– Никакая я больше не защитница! Я хочу, чтобы меня оставили в покое, и постараюсь впредь не связываться с людьми, подобными вам.

– Милая девушка, – продолжая улыбаться, произнес Данчук, – слишком глубоко вы влезли в это дело, чтобы вас оставили в покое… Короче, – улыбка слетела с его лица, – вы называете мне место, где находятся фотографии, мы едем туда и забираем их. Если все будет нормально, мы вас отпускаем.

– Не пойдет! – упрямо произнесла я. – Мне нужны гарантии, что нас потом отпустят.

– Единственная гарантия, которую я могу вам дать, – это мое слово. Если фотографии попадут к нам, вас выпустят. Если нет, пеняйте на себя…

– Нет! – упрямо продолжала твердить я. – Вы должны отпустить хотя бы мою подругу. Тогда я скажу вам, где фотографии.

– В общем, так! – Данчук поднялся. – Все, что можно, я вам уже предложил. Даю вам на раздумья остаток этой ночи. Посидите в специально приспособленном для упрямых и тупых помещении, подумайте о жизни, глядишь – к утру поумнеете.

Он кивнул бандитам и вышел. Борян подошел к нам и сказал:

– Подъем!

– Куда вы нас ведете? – спросила я.

– Там увидишь, – сказал он и грубо толкнул меня в спину.

Нас подвели к двери, не той, за которой скрылся Данчук, а той, которая, как я подумала, вела в смежное помещение. На самом деле за ней оказался короткий коридор, в конце которого мы уткнулись в металлическую дверь. Борян открыл ее.

Сразу за порогом начинались ступеньки, ведущие вниз. Спустившись по ним, мы оказались в холодном подвале без окон, с абсолютно голыми стенами. Никакой мебели не было в этом довольно просторном помещении. Освещалось оно слабой лампочкой, прикрученной к одной из стен.

– Ну вот, если что, постучите, – сказал Борян. Поднявшись по ступенькам, он закрыл за собой дверь и щелкнул снаружи задвижкой.

Мы с Иркой стали оглядываться в поисках места, где нам можно было бы присесть. Но, увы, не нашли ничего подходящего, кроме последней ступеньки лестницы, по которой мы спустились в подвал. Однако бетонные ступеньки были холодными, и долго мы на них не высидели. Я подумала, а не снять ли блузку и постелить ее, но не решилась из-за холода.

– Что мы теперь будем делать? – спросила Ирка.

– Надо настаивать на своем, – ответила я.

– А если они нас здесь… – Ирка не договорила, поскольку то, что с нами могли сделать, было столь многообразно и ужасно, что говорить об этом вслух не хотелось.

– Пока фотографии у нас, ничего они не сделают.

Ирка устало опустилась на корточки, положив голову на колени. Я прошлась по подвалу и тоже пристроилась рядом с Иркой.

– Ничего, – подбодрила я ее, – вот увидишь, они одумаются.

Но бандиты одумываться не спешили. Время летело, а никто так и не появился. Это была самая худшая ночь в моей жизни. Ноги устали через час. Еще через два часа мы с Иркой были вынуждены прижаться друг к другу, чтобы хоть как-то согреться: в подвале был собачий холод. Под утро я попыталась заняться гимнастическими упражнениями, чтобы разогнать кровь. Ирка же совсем скисла и снова начала канючить и причитать, что это все из-за меня и что она очень устала.

А под самое утро случилось нечто такое, что разом выбило нас из колеи. Было шесть часов. Мы с Иркой сидели в изнеможении на ступеньках, когда вдруг в дальнем темном углу подвала что-то зашуршало и зашлепало. Мы насторожились и поднялись. Через несколько секунд мы увидели, что это! И, не сговариваясь, заорали в один голос: «Крыса!», бросились вверх по ступенькам и забарабанили в дверь.

Через пять минут дверь открылась. На пороге стоял сонный Борян.

– Ну? Чего надо? – спросил он.

Я, немного отдышавшись, сказала:

– Первое – мы хотим в туалет. Второе – у нас есть компромиссное предложение, которое, я думаю, устроит и вас и нас.

– Пошли, – сказал Борян, зевнув, и посторонился, пропуская нас. Через несколько шагов наш стражник остановился у одной из трех выходивших в коридор дверей. Он открыл ее ногой и пропустил нас в небольшой, но на редкость загаженный туалет. Я, морщась от невыносимого смрада, повернулась к Боряну, который, похоже, не собирался оставлять нас вдвоем с Иркой.

– Может, все же закроешь дверь с той стороны? – предложила я ему.

– Ага, щас, все брошу и оставлю вас, чтобы вы потом через эту форточку сдернули, – он указал на крошечное окошко над унитазом.

– Но хотя бы отвернуться ты можешь? Встал здесь как евнух, подглядывающий за гаремом.

Боряна задело мое сравнение, он фыркнул и отвернулся. Стоя спиной к нам, он заговорил о деле:

– Ну? Слушаю твое предложение.

– Я предлагаю следующее, – произнесла я. – Давайте поедем вместе туда, где спрятаны фотографии. Я сама достану их из тайника и передам вам в руки. После этого вы тотчас же отпускаете нас.

– Куда ехать надо? – подозрительно спросил он.

– Скажу честно, – решилась я. – Тайник находится в окрестностях нашего дома.

Похоже, мое предложение не очень впечатлило бандита. Когда мы вышли из туалета, он постоял несколько секунд в раздумье, наверное, решал: отвести нас обратно в подвал или проводить к своему патрону. Наконец Борян принял компромиссное решение.

Мы вернулись в ту же комнату, где разговаривали с Данчуком несколько часов тому назад. Там сидел на диване второй гоблин, Вован. Борян устало кивнул головой в нашу сторону и дал команду следить за нами. Сам же, по всей вероятности, направился на утренние консультации с руководством.

Через несколько минут он вернулся и сказал, как Гагарин перед стартом:

– Поехали!

 

Глава восьмая

Нас вывели через входную дверь, к моему удивлению, не завязав глаза. Как я и предполагала вчера, мы оказались в небольшом городском дворике, окруженном со всех сторон забором. В центре дворика стояла машина, та самая, на которой нас сюда привезли. Нас с Иркой усадили на заднее сиденье, между нами сел Борян, а Вован занял место рядом с шофером.

– Слушайте меня внимательно, бабье, – произнес Борян, обнимая нас за плечи. – Если только шелохнетесь, сразу голову откручу.

И он прижал нас обеих к себе так, что, кажется, ребра хрустнули. Дыхание у меня сперло, но Борян тут же ослабил хватку.

– Все ясно? – спросил он.

– Более чем, – ответила я.

Машина тронулась и выехала через ворота. По мелькавшим за окном машины улицам я поняла, что мы находимся в Волжском районе, одном из центральных в городе. Машина, плавно набирая обороты, устремилась в направлении Солнечного. В семь часов утра движение было еще не столь оживленным, и шофер, развив бешеную скорость, мчался по улицам. Когда мы уже въехали в Солнечный, в голову мне вдруг пришла мысль, лишившая меня покоя. Почему эти бандиты были с нами так откровенны? Почему Вован вчера запросто выложил то, чего нам знать не следовало бы? Почему, наконец, сегодня нам не завязали глаза? Все это могло означать лишь одно: нас можно было больше в расчет не принимать. Получив фотографии, они ликвидируют нас – и концы в воду.

Меня снова охватил ужас, я стала лихорадочно размышлять, что можно предпринять в такой ситуации, чтобы спасти хотя бы Ирку, которая была совершенно не виновата ни в чем. Но как я ни ломала голову, выходило, что помощи нам ждать не от кого. По пути мы миновали два поста ГАИ, но ни один из гаишников и не думал останавливать нас, хоть я и понадеялась, что им захочется поживиться при виде дорогого автомобиля.

Проехав по Солнечному, мы уже въезжали в наш двор. И тут слабая надежда затеплилась в моей груди: я поняла, что на какую-то помощь мы все же можем рассчитывать. На лавочке у нашего подъезда сидел парень в форме военного курсанта – это был один из Иркиных женихов, Юра. Видимо, он прибыл утренним поездом.

Но это еще не все. Я была поражена и обрадована одновременно, когда увидела припаркованный недалеко от подъезда знакомый мне синий «жигуленок» и прогуливавшегося рядом с ним моего вчерашнего спасителя, художника Станислава.

Я осторожно покосилась на Ирку. Но она смотрела не на меня, а на Юру. Это было неудивительно: моя подруга, конечно, думала о предстоящем объяснении с женихом – почему она приехала домой только утром, да еще на иномарке, с гололобыми парнями.

– Куда дальше? – спросил Борян, когда машина остановилась у подъезда.

– В подъезд, – сказала я.

– Ты сиди здесь, – бросил он Ирке, – а мы с тобой пойдем, – это уже мне.

– Нет, – категорично возразила я, – мы пойдем вместе.

– Ладно, вылазь, – скомандовал Борян, и мы вчетвером вылезли из «Ауди», только шофер остался за рулем.

Выйдя из машины, Ирка остановилась как вкопанная, глядя на Юру. Тот поднялся с лавочки и пошел по направлению к ней. Краем глаза я заметила, что с нашей компании не сводит напряженного взгляда остановившийся около своей машины Станислав.

– Юра, – с некоторой растерянностью в голосе произнесла Ирка, – ты приехал. Так неожиданно…

– Я уже понял, – обиженным басом пробубнил Юрий.

Бандиты недоуменно уставились на курсанта. Из машины вылез шофер и, положив руки на крышу машины, стал наблюдать за развитием событий.

– Как ты могла? – с горечью произнес Юрий. – Мы же с тобой такие планы строили! Значит, голову мне морочила? А сама с гоблинами на иномарках разъезжаешь…

– Юра, я тебе сейчас все объясню, – залепетала было Ирка, но Юра перебил ее:

– На кого ты меня, будущего офицера, променяла?! На этих бритоголовых с ломаными ушами?!

Тут я машинально посмотрела на Юру с интересом. Уши у него были нормальные, но во всем остальном, если снять с него форму курсанта, одеть в модные джинсы, кожаную куртку и повесить толстую золотую цепь на шею, он вполне мог бы сойти за весьма авторитетного бригадира какой-нибудь криминальной группировки. Но это чисто внешне. На самом деле Юра сейчас нравился мне как никогда. Я почти любила его. За то, что он, возможно, впервые в жизни, появился как нельзя кстати.

Ситуация была самая подходящая для решительных действий. Гоблины застыли в некотором замешательстве, поскольку такого оборота событий они явно не ожидали.

Конкуренты, милиция, все, что угодно… Но чтобы ревнивый курсант-десантник ростом выше их – такого предположить они не могли. Необходимо было действовать, лучшего шанса могло и не представиться. Я посмотрела вниз. Ближе ко мне стоял Борян, широко расставив ноги в легких летних ботинках. Я оторвала правую ногу от земли, примериваясь, и что есть силы вонзила свой небольшой каблук-шпильку в ступню зазевавшегося бандита, упершись на правую ногу всем своим весом.

Двор огласил мощнейший хриплый вопль. Я вспомнила, как по весне, на нашей речке в Карасеве, подобный рев сопровождал ледоход. Через несколько секунд, когда я убрала ногу, Борян запрыгал на одной ноге, держа в руках пострадавшую. Его отчаянный вопль послужил сигналом к действию для двух других гоблинов. Вован кинулся на курсанта, а шофер, не до конца понимавший, в чем дело, так как он стоял по ту сторону машины, также устремился поближе к центру событий. Но едва он успел дойти до багажника «Ауди», как дорогу ему преградил Станислав.

«Прекрасно!» – подумала я. Верные нам войска с реющими на ветру стягами устремились в бой. Первые результаты впечатляли: ударом ноги Юра с такой силой отбросил Вована к машине, что тот, отлетев, больно ударился спиной о дверь. Станислав, встретив своего противника ударом кулака в живот, буквально «надел» шофера себе на руку.

«Блестяще! Браво! – мысленно воскликнула я, ощущая себя при этом полководцем. – Вперед, мои храбрые воины! Задайте жару этим козлам!»

Я схватила за руку Ирку и сказала:

– Ну а нам пора сматываться.

И, дернув ее за собой, побежала к машине художника. Для себя я решила, что убегать, как это в свое время сделал фотограф, через лабиринт гаражей, нам будет сложно. Слишком уж вялой и обессиленной выглядела моя подруга.

Подбежав к машине, я плюхнулась на место шофера, по пути крикнув Ирке:

– Садись!

Она с удивлением взглянула на меня, но повиновалась и уселась рядом со мной, на переднем сиденье. Ключи Станислав, на наше счастье, не вынимал из замка зажигания.

– Ты что, умеешь машину водить?

– Отец в детстве учил, – ответила я и повернула ключ зажигания.

Машина завелась. Я уже собиралась включить скорость и тронуться, но тут в зеркале заднего вида увидела, что обстановка на поле боя переменилась и наши дела успешными назвать уже нельзя. Картина выглядела следующим образом: на помощь ушибленному о машину Вовану пришел сильно хромающий Борян, и они вместе наседали на Юру. Шофер каким-то чудом отошел от пропущенного апперкота и так ударил Станислава в челюсть, что тот отлетел и распластался на капоте «Ауди».

Через несколько секунд Вован с Боряном ударами рук и ног согнули Юру пополам, выкрутив ему руку, подтащили к машине и тоже разложили на капоте лицом вниз, ударив при этом так, что звон пошел. Такого фиаско я не ожидала. Но что поделаешь, профессионалы-костоломы брали верх над недоучившимся курсантом и человеком творческой профессии. В создавшейся ситуации покинуть свои войска было бы преступлением.

Ребят надо было срочно выручать. Включив заднюю передачу, я нажала на педаль акселератора. Машина что есть силы рванулась назад и понеслась по направлению к «Ауди». Бандиты стояли ко мне спиной и лишь в последний момент повернулись. Но было уже поздно. И хотя я немного притормозила, удар все же получился ощутимой силы: Борян отлетел в сторону, Вован, покатавшись по багажнику нашего «жигуленка», тоже скатился на землю. Шоферу удалось отскочить, однако опомнившиеся Юра и Станислав вдвоем набросились на него и быстро уложили на лопатки, завершив таким образом разгром противника.

Я посигналила, давая понять своим бойцам, что главное в выигранном сражении – вовремя смыться. Они поняли и со всех ног кинулись к машине. Как только они устроились на заднем сиденье, я втопила педаль газа в пол, и машина рванулась с места. Вот только я забыла переключить скорость, машина поехала назад и ударилась в стоящую сзади нас «Ауди».

– Куда ты?! – заорал что есть мочи Станислав. – Первую, первую включай!

Я включила первую и снова втопила педаль газа. Машина опять рванулась, теперь уже вперед. Мы промчались по дорожке дворика до поворота, и я резко вывернула руль. При этом машину занесло, и она слегка ударилась о стоящий на обочине мусорный бак. Станислав на заднем сиденье тихо застонал:

– Разобьешь же машинёшку-то!

Следующей завизжала Ирка.

– Ты же говорила, что умеешь водить! – верещала она мне прямо в ухо.

– Ну да, – ответила я, с трудом уворачиваясь от лобового столкновения с едущим нам навстречу «Запорожцем». – Меня папа учил. Мы с ним на грузовике по полям ездили.

Станислав снова тихо застонал, поняв, в чьих руках находится баранка его автомобиля.

– Останови немедленно! – заорала Ирка. – Пусть сядет кто-нибудь из мужчин, пока мы не разбились насмерть.

– Поздно, – прогудел с заднего сиденья Юра. – За нами погоня.

Я бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, как из-за только что пройденного нами поворота вылетела «Ауди» с разбитым бампером.

– Уходи в сторону КП ГАИ! – закричал Юра. – Поворачивай сейчас направо.

– Нет, – возразил Станислав. – До КП ГАИ мы не доберемся. Они на своей скоростной тачке обгонят нас и перекроют нам дорогу. Уходи в сторону 6-го квартала.

– Зачем в сторону 6-го? – взъерепенился Юра. – Тут дорога узкая, и они нас не обгонят. Надо продержаться всего три квартала и повернуть на улицу Бахтина, там будет отделение милиции.

Пока мужики на заднем сиденье препирались, куда мне лучше ехать, я решила, что удобнее всего ехать прямо, так как повороты мне не очень удаются. Так я и поступила.

К счастью, в утренние часы на дороге никого не было, и я разогнала машину до ста километров в час. Однако «Ауди» с каждой секундой настигала нас. В азарте погони я забыла, что мне следует повернуть на улицу Бахтина, и пролетела мимо на огромной скорости.

В салоне автомобиля раздался трехголосый вой: меня дружно осуждали за невнимательность. Особенно бесновалась Ирка. Чего она только не высказала мне за эту минуту…

– Идиотка, ты угробишь нас тут всех! Ты и так уже накуролесила, черт бы тебя подрал… Веди аккуратнее, дура!

Однако я не обращала на нее внимания, поскольку внезапно на меня снизошло озарение. Именно так и надо уходить от преследователей. По крайней мере, так делали многие герои фильмов, которые я видела. Впереди замаячил переезд через трамвайные пути. К переезду приближался трамвай. Я что есть силы втопила педаль газа в пол и помчалась к переезду.

В салоне на несколько секунд воцарилась гробовая тишина. Потом все разом заорали:

– Тормози! Остановись немедленно!

Дальше всех пошла Ирка. Она не только орала мне в ухо, но и пыталась вырвать у меня из рук руль. Мое терпение лопнуло. Левой рукой я крепко держала руль, а правой что есть силы отпихнула от себя Ирку, прикрикнув на нее:

– Заткнись, коза драная! Сядь спокойно и не вякай.

Пораженная моей прытью, Ирка забилась в угол автомобиля, полными ужаса глазами глядя на идущий нам наперерез трамвай. А я что есть силы жала на педаль газа. До переезда оставалось пятьдесят метров, тридцать… десять… и, наконец, мы влетели на него, прогрохотав колесами по рельсам. От боковой двери «жигуленка» до трамвая было меньше метра, когда мне все же удалось проскочить переезд. Вагоновожатый резко затормозил, и трамвай, состоящий из двух вагонов, остановился на переезде, полностью перекрыв движение. Мне послышалось, что по ту сторону разделявших нас вагонов взвизгнула тормозами «Ауди». Вагоновожатый высунулся из окна и проорал мне вслед что-то непечатное. Но это было не суть важно. К тому времени, когда трамвай наконец тронулся, мы уже скрылись в ближайшем переулке. Минут пять попетляв по переулкам 6-го квартала, я остановила машину в одном из дворов.

– Ну? – спросила я, поворачиваясь и гордо оглядывая пассажиров «жигуленка».

Зрелище они производили не самое впечатляющее. Синяки на лицах Юрия и Станислава казались особенно цветистыми на фоне мертвенной бледности. Белая как простыня сидела и Ирка. Но она, по всей видимости, уже отошла, так как стала обиженно поджимать губу. Да, похоже, за «козу драную» я еще долго буду танцевать перед ней на задних лапках.

Неожиданно для всех нас вдруг засмеялся Станислав. Он смеялся и мотал головой, словно сильно удивлялся тому, что с нами произошло.

– Как в кино, ей-богу!

Потом он посмотрел на меня смеющимся взглядом и заключил:

– Ты точно ненормальная…

– Садись за руль, умник! – ответила я ему. – А я пойду сяду рядом с Юрием.

– Нет, ни в коем случае! – вдруг взвилась Ирка. – На заднее сиденье сяду я. А ты перелезай на мое место. Чтобы я еще когда-нибудь села на это проклятое место рядом с водителем!

Я не стала спорить, мы разместились в машине по-новому, и Станислав медленно тронулся.

– А куда мы теперь поедем? – спросил он.

– Честно говоря, пока не знаю, – ответила я и посмотрела на него.

– Понятно. Значит, ко мне…

Всю дорогу до дома Станислава мы ехали молча. У него резко ухудшилось настроение, когда он, выйдя из машины, чтобы пересесть, осмотрел ее. Похоже, ремонт обойдется бедолаге-художнику в еще одну кругленькую сумму. Вот уж точно, не стоит связываться с сумасшедшими – одни убытки.

Ирка еще по дороге начала обхаживать на заднем сиденье Юру. Поначалу тот делал вид, что между ними все кончено, и никак не реагировал на Иркины пассы. Но постепенно ей все же удалось удержать вырывающуюся Юрину ладонь в своих руках. А к концу пути она уже положила подбородок на плечо Юры, что-то нашептывая ему на ухо. Похоже, ее доводы показались Юре убедительными, и он обнял свою нареченную за плечи.

– Ты чего приехал-то? – спросила я Станислава, когда он остановил машину около своего дома. – Совесть замучила?

– Точно. Когда я приехал в шесть часов утра к твоему подъезду, я думал, что меня мучает совесть. А теперь думаю, что у меня просто поехала крыша. Дурью маюсь. Ввязался в очередную авантюру…

– Ты нам очень помог, – сказала я ему. – Если бы не ты и не Юрка, нас бы скорее всего убили.

– Ладно, – сказал Станислав, заходя в подъезд, – сейчас расскажешь, что ты успела натворить за прошедшую ночь.

Мы поднялись к Станиславу в мастерскую. Он тут же отправился на кухню ставить чайник, а мы втроем расположились на его мягкой мебели. Ирка с Юрой устроились на диване, а я села в кресло. Через пятнадцать минут Станислав вышел из кухни, неся на подносе большой заварочный чайник и четыре чашки.

Разлив чай по чашкам, хозяин уселся рядом со мной в кресло.

– Ну, – сказал он, – давайте, рассказывайте, что случилось.

Мы с Иркой наперебой начали рассказывать о событиях вчерашнего вечера и сегодняшней ночи.

 

Глава девятая

Как и в прошлый раз, Станислав слушал нас, не перебивая. Правда, на сей раз в его глазах не было такого испуга и недоумения. Он сосредоточенно обдумывал сказанное нами. Более эмоциональный Юра все время встревал в наш разговор с возгласами типа:

– Вот сволочи! Да если бы я знал, что они вас похитили… Душить таких надо! Мало я им, гадам, врезал!

Мы завершили свой рассказ на том месте, когда, въехав в двор, увидели сидящего на скамейке Юрия. Тут он повернулся к Ирине и сказал:

– Ты прости меня. Я уж подумал бог весть что! Я подумал, что у тебя завелся другой мужчина.

– Ну как тебе не стыдно, – произнесла Ирка, с укоризной глядя в глаза своего избранника. Точнее сказать, одного из них, но это уже не столь важно.

Иногда мне кажется – особенно если поглядеть на Иркиных женихов, – что мужики, они как дети, заморочить им голову – пара пустяков. Я не спрашивала об этом Ирку, но со стороны мне казалось, что в отношениях с мужчинами секс был у нее на втором месте. А на первом – удовольствие от того, как ей удавалось «кружить мужиков».

Все это было похоже на игры с маленькими тигрятами. Неуклюжими, неразумными. Они рычали, иногда даже могли выпустить когти. Но в конечном счете делали все так, как хотела укротительница.

Вот и сейчас – много ли времени прошло с того момента, как Юрий, пылая праведным гневом, обвинял Ирку в неверности и подозревал в связи с ненавистными ему гололобыми на иномарках? А теперь, посмотрите на него: сидит на диване с виноватым видом, и можно не сомневаться, что Ирка выжмет из этой ситуации максимум пользы для себя. Все эти два или три дня пребывания в Тарасове бравый курсант будет вымаливать у нее прощение и выразит готовность совершить ради моей подруги любые подвиги. Я, усмехнувшись в душе, перевела взгляд на сидевшего в задумчивости Станислава и спросила его:

– О чем ты думаешь?

Станислав молчал. Он вынул сигарету из пачки, лежавшей рядом с ним на столе, и, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся.

– Что тут думать, – влез Иркин рыцарь, – сейчас я иду, звоню своим ребятам в училище. Они приезжают сюда, и мы долбим всю эту мафию на корню!

Станислав встал, прошелся по залу, бросив насмешливый взгляд в сторону курсанта. Наконец он заговорил:

– Что делать, я пока не знаю. Ясно одно – возвращаться домой вам нельзя. Там наверняка засада. Если не в квартире, то где-нибудь поблизости. Но самая главная проблема в том, что в ваших руках находится компромат, за которым гоняются две конкурирующие бандитские группировки. От него надо избавиться. Но как, пока не понятно. Отдашь Борисевичу – наедет Данчук, и наоборот.

– А может, отдать им этот компромат обоим сразу и пусть они между собой разбираются?

– Это как же ты себе представляешь? – Станислав остановился и с удивлением вытаращился на меня. – Прекрати пороть чушь. Более простой вариант – договориться с какой-нибудь группировкой под гарантии личной безопасности. В этом смысле я бы отдал предпочтение Борисевичу. В конце концов, этот компромат на него.

– Ты бы видел его бандитов, которые гонялись за фотографом и за мной в ресторане…

– Ну знаешь, у Данчука бандиты тоже настоящие. Для них шею человеку свернуть – раз плюнуть, – произнеся эти слова, он осторожно потрогал опухшую челюсть.

– Так что же делать? – упавшим голосом спросила я.

– Может быть, обратиться в милицию? – неуверенно предложила Ирка. – Не можем же мы вечно скитаться и прятаться непонятно где. Все наши вещи остались в квартире. Я даже губнушку не смогла взять.

– Да погодите вы с милицией связываться! – перебил ее Станислав. – Я уверен, что и у Данчука, и у Борисевича там есть свои прихваты. Если уж обращаться в органы за помощью, надо сперва найти нейтральных людей. В общем, так, у меня есть кое-какие связи в милиции. Я сегодня поговорю, выясню обстановку, потом решим, что делать.

– Ирк, а ты, – повернулась я к своей подруге, – обратись к дяде Пете.

– Насчет чего?

– Может, у него найдется еще одна квартирка на несколько дней.

– А что я ему скажу? – спросила Ирка.

– Ну, придумай что-нибудь, скажешь, что ко мне приехали из Карасева родители, а к тебе жених, и нам всем вместе тесно. Мне кажется, дядюшка уважительно отнесется к твоей проблеме.

– Да, – задумчиво произнесла Ирка, – возможно.

Она посмотрела на Юру и уже более уверенным тоном сказала:

– Так и сделаю. В конце концов надо же нам где-нибудь побыть вдвоем от тебя подальше.

Эту последнюю ее фразу я поняла как намек. Если дядюшка и даст квартиру, то мне там места не найдется. Это всерьез заставило меня задуматься на тему о том, а где, собственно, буду ночевать я.

Придется переться к тетке, подумала я, и мне сразу стало нехорошо. Во-первых, потому что я терпеть не могла общаться со своей теткой, а во-вторых, что я ей скажу? Почему я пришла без вещей, даже без самых необходимых, таких, как зубная щетка и нижнее белье? Почему хожу в одной и той же одежде несколько дней? К тому же после ночи, проведенной в бандитском подвале, у меня был не очень опрятный вид: юбка слегка помята и даже в двух местах испачкана, несвежей выглядела и блузка. Косметикой я не пользовалась уже больше суток, хотя это как раз моя тетушка одобрила бы. Да и денег у меня было в наличности всего десять рублей. Все деньги остались в квартире. Да, идти к тетушке мне не хотелось.

Я посмотрела на Станислава, который стоял у окна и курил, рассматривая хорошо ему знакомый пейзаж за окном. Похоже на то, что это было одно из его любимых мест в квартире. По крайней мере, глядя в окно на улицу, Станиславу лучше всего размышлялось.

Нет, подумала я, глядя на профиль Станислава, похоже, это перебор – ночевать здесь. Что обо мне подумают после этого? Ирка наверняка будет язвить, достанет вопросами, каковы художники в постели. Да и где здесь, собственно, ночевать? Я оглядела комнату – всего один диван… Хотя он наверняка раскладывается… Нет, нет, это уж действительно был бы перебор – спать со Станиславом в одной кровати. Не таким я себе представляла своего первого мужчину в постели. Вовсе не потому, что Станислав мне не нравился, просто он был другой. Он был какой-то обыденный, погруженный в бытовые проблемы, в заляпанных краской джинсах, с пришитой не теми нитками пуговицей на рубашке, с подернутыми сединой висками. Даже автомобиль у него – обычный, потрепанный «жигуленок».

Как ни крути, но, наверно, придется ехать к тетке, с тоской подумала я. Хотя у Станислава в доме наверняка должна быть раскладушка, ведь у него часто бывают гости, и если бы он мне уступил диван, то… Впрочем, мы с ним всю ночь ругались бы, он в своей ворчливой манере подколол бы меня чем-нибудь, а я бы не сдержалась и ответила ему тем же. Да, ухажер из него никудышный – маловато галантности. Мне вообще последние несколько дней везет на таких.

– Ну, значит, договорились, – сказала Ирка, вставая, – мы с Юрой сейчас отправляемся к дяде Пете и решаем наш квартирный вопрос.

При этих словах она посмотрела на Юру. Тот одобрительно кивнул. Ирка подошла к художнику и сказала:

– Спасибо, Стасик, что вы нам сегодня помогли и еще за ваше гостеприимство, – с этими словами она привстала на цыпочки и чмокнула художника в щечку.

«Эй! Мать! – захотелось крикнуть мне. – Ты что, совсем сбрендила? Мало тебе одного мужика, который, кстати, рядом стоит, так ты еще и к другим лезешь. Между прочим, Стасиком даже я его не называю, хотя знакома с ним давно, по крайней мере, по сравнению с тобой».

Слава богу, Станислав отреагировал на это спокойно. Он деловито кивал головой в ответ на слова благодарности и с полным безразличием подставил щеку, при этом лишь отведя в сторону руку с сигаретой, дабы не обжечь свою неожиданную воздыхательницу. «Есть же еще нормальные мужики, – подумала я, – которые не тают от женских поцелуев, как мороженое в микроволновке».

Когда Ирка с курсантом ушли, я подошла к хозяину квартиры – он так и стоял у окна – и спросила:

– Станислав, а скажите правду, почему вы приехали сегодня утром к нашему дому?

– Я же сказал, сдуру, – ответил он.

– Нет, я серьезно спрашиваю, почему?

– Да так, – как-то смущенно проговорил он, – мы с тобой вчера расстались не очень хорошо. Я подумал, что ты меня трусом будешь считать. Ну и вообще решил, что неправильно бросать тебя в такой ситуации, можно было бы помочь…

Он потушил окурок сигареты в банке из-под пива, служившей ему пепельницей на подоконнике, и, повернувшись ко мне лицом, продолжил:

– Я подумал ночью, а утром поехал к вам. Поскольку расстались мы с тобой у подъезда, я понятия не имел, на каком этаже и в какой квартире ты живешь. Поэтому приехал пораньше, чтобы подождать возле дома, пока ты выйдешь – тебе ведь с утра в университет. Когда я приехал в шесть утра, этот Юра-курсант там уже сидел. Мрачнее тучи, теперь-то я понимаю почему. Мы так и не разговорились. Но ждали не очень долго, вскоре подкатила эта «Ауди». Ну, дальше все и началось. Я-то был в курсе событий больше, чем курсант, поэтому сразу смекнул, что с вами беда. Да вообще это было ежу понятно, стоило взглянуть на этих бандитов. Они выпускали вас из машины не как снятых телок, а как пленниц.

– Спасибо тебе еще раз, – сказала я, – ты настоящий друг. Я вчера о тебе хуже думала.

– Тебе спасибо, за откровенность, – сказал Станислав, отворачиваясь к окну, – да, кстати, судя по разговорам твоей подруги, я понял, что тебе сегодня негде будет ночевать. Так что, если хочешь, можешь заночевать у меня, вон на том диване. А я на чердаке лягу, там у меня есть топчан.

– А ты не свалишься ко мне ночью в кровать, как твой друг-поэт, проломив потолок? – не удержалась я.

– Не волнуйся, – сказал он, по-моему, слегка обидевшись, – над диваном потолок крепкий.

– Ну, тебе лучше знать, – сказала я, – просто мне жалко твою квартиру. Она такая большая и светлая. Правда, пахнет у тебя чем-то специфическим. Я так и не поняла – запах какой-то химический, но без примеси ацетона.

– Это запах масляных красок, – сказал Станислав, – поскольку с гуашью и акварелью я не работаю. Что же касается света, то у меня его все же недостаточно. Мастерская художника должна быть гораздо светлее. Когда-нибудь придется менять эти рамы, расширять окна, но это когда будут деньги.

Станислав прошелся к столику, рядом с креслами, на котором стоял заварочный чайник, налил себе еще чаю и, усевшись в кресло, сказал:

– Вот раньше я работал в классном помещении. Здесь недалеко есть старый заброшенный киноклуб, его даже видно из окна. Я арендовал его за какие-то копейки у местного Управления культуры. Вот там у меня был простор – площадь втрое больше. Но, к сожалению, пришлось отказаться.

– Почему? – спросила я.

– Слишком большое помещение – тоже плохо. Ко мне вваливались толпы друзей, устраивали там пьяные вакханалии. Благо помещение позволяло развернуться. Пошли проблемы с сохранностью вещей – большое старое здание сложно закрыть. Всегда находятся какие-то лазы, через которые можно проникнуть. А зимой еще и проблемы с отоплением. Потом один местный житель предложил мне купить у него весь этот этаж по сходной цене. Деньги у меня тогда были, удачно продал иностранцам несколько картин, и я решил перебраться сюда. Надо же когда-то остепеняться и обзаводиться своим жильем, а то все по съемным мотался.

– А что теперь находится в этом клубе?

– Ничего, – снова подходя к окну, ответил Станислав, – он уже три года закрыт и потихонечку разваливается. Вон его крыша среди деревьев, с башенкой, – он ткнул в направлении большого зеленого массива, среди которого выглядывала коричневая крыша с деревянной башней без окон.

В следующую секунду я еще и сама не поняла как, но в моей голове родился план.

* * *

…Я стояла посередине просторного зала, служившего когда-то для просмотра кинофильмов. Видимо, здесь еще три года назад размещал свои мольберты и картины Станислав, используя его под мастерскую. Высокие окна были занавешены портьерами, вернее, тем, что осталось от них – сейчас это были большие ветхие тряпки, пропыленные и в дырах. Однако если их раздвинуть, то света было очень много.

К своему удивлению, я обнаружила, что в здании есть электричество. Когда я на всякий случай щелкнула выключателем, наверху зажглась одна из лампочек. Экрана, конечно, давно уже не было, остались лишь болты в потолке, указывающие на место, где он когда-то висел. Напротив, на высоте трех-четырех метров, вдоль стены тянулся узкий балкон, огороженный деревянными перилами. Видимо, там находилась комната, где стоял кинопроектор. Вход туда с первого взгляда обнаружить было сложно, так как дверь, ведущая на второй ярус, была, так же как и окна, прикрыта старой портьерой. Все же я нашла ее – заперта она не была. По скрипучим ступенькам я стала подниматься вверх по лестнице, ведущей в кинопроекторную. Это оказалась маленькая комнатка, где практически не осталось никакой мебели, кроме старого потрепанного стола, на котором, наверное, раньше стоял кинопроектор. Рядом с окошечком, в которое направлялись лучи кинопроектора, находилась дверь, выходившая на балкон. В комнате было еще одно окно, ничем не занавешенное, открывающее вид на сад. Рядом с окном росло, почти касаясь его ветвями, большое дерево.

«В случае чего, – подумала я, – если все пути будут отрезаны, можно уйти от преследователей через это окно, спустившись по дереву». Поскольку вход в здание располагался совсем с другой стороны, мне вполне хватило бы времени, чтобы слезть с дерева на землю и скрыться в зарослях запущенного сада, окружающего по периметру здание старого киноклуба.

«Очень подходящее место, – решила я, – для той операции, которую я задумала. Теперь надо сделать так, чтобы те, на кого она рассчитана, клюнули на мою приманку, которую я им закину».

Я спустилась вниз, выключила свет, миновала зал и, пройдя по коридору небольшого флигеля, в котором раньше располагалась, видимо, администрация клуба, вышла через парадный вход.

На дверях висел большой амбарный замок, но сами металлические скобы, на которых висел замок, прогнили настолько, что вырывались из стены без особого усилия. При захлопывании двери скобы попадали на прежнее же место, в дырки, из которых были вырваны, и создавалась видимость, что дверь заперта.

Я прошла между деревьев сада и вышла на улицу под названием Зеленая – именно по ней я добралась до киноклуба от дома художника. Еще во время нашего утреннего разговора, когда он рассказал мне про бывшую свою мастерскую, я заинтересовалась ею и незаметно для Станислава стала расспрашивать его о подробностях расположения комнат в этом помещении и вообще, как до него добраться. Выяснив все необходимое, я сказала Станиславу, что хочу съездить к тетушке, да и еще кое-какие дела есть в городе. Станислав дал мне связку запасных ключей на случай, если я приду в его отсутствие. Он даже вызвался отвезти меня в город, но я сказала, что не хочу его больше беспокоить и доберусь на автобусе. Сама же, выйдя из дома, пошла в прямо противоположную от автобусной остановки сторону. Выйдя на улицу Зеленую, я без труда отыскала клуб, который находился в конце ее.

Обследовав клуб, я отправилась выполнять вторую часть плана – необходимо было забрать фотографии. Для этого мне потребовалось вернуться в Солнечный, к дому, в котором мы жили.

От автобусной остановки к своей девятиэтажке я пробралась обычным маршрутом, однако, выйдя из-за гаражей, не пошла к подъезду, а подошла к дому с обратной стороны фасада. Балкон квартиры, которую снимал фотограф, я вычислила очень быстро. Еще при последнем своем посещении я отметила, что балконная дверь не заперта и слегка приоткрыта. Оставалось лишь забраться на балкон. В этом мне должна была помочь пожарная лестница, которая была вмонтирована в стену совсем рядом с балконом. До самой нижней ее ступеньки при моем росте, если поднять руки не хватало метра. Даже если сильно оттолкнуться и подпрыгнуть, не достану…

Я огляделась, и мое внимание привлекла валяющаяся рядом с мусорными баками пустая картонная коробка из-под телевизора. Я подошла и с сомнением оглядела ее. Выдержит ли она мой вес? Но ничего другого под рукой все равно не было, а картонка с виду выглядела вполне прочной. Я поднесла ее к стене и поставила под пожарной лестницей. Аккуратно взгромоздившись на нее, снова примерилась – коробка «съела» полметра. Небольшой толчок – и я повисла на первой ступеньке лестницы. Вот и все, дальше проще простого, как на уроках физкультуры. Ступенька за ступенькой я подтягивалась вверх, наконец мои ноги оказались на уровне пола балкона. Мне оставалось сделать лишь три шага по газовой трубе, идущей вдоль стены здания, – и я ухвачусь за балконные перила. На это у меня ушло куда больше времени, чем на подъем: сделать три шага на высоте трех метров для меня оказалось проблемой.

В конце концов, собрав остатки мужества, объяснив себе, что я как идиотка торчу уже пять минут на лестнице и скоро привлеку внимание жильцов или просто каких-нибудь случайных прохожих, я все же решилась преодолеть эти полтора метра. Когда под моими ногами оказался твердый балконный пол, я еще некоторое время, облокотившись на перила, приводила дыхание и чувства в порядок. Наконец, успокоившись, я толкнула дверь балкона и очутилась в комнате.

Попав в квартиру, я первым делом отправилась на кухню, окно которой выходило на фасад. Осторожно выглянув из-за занавески, я тут же с облегчением вздохнула: мои опасения подтвердились, не зря я потратила столько усилий, чтобы незаметно проникнуть в дом. У дверей действительно поджидала засада.

Недалеко от подъезда стоял белый «жигуленок». На водительском месте сидел знакомый мне широколицый шофер, возивший нас вместе с Боряном и Вованом на «Ауди». Рядом с ним еще кто-то, но его мне было плохо видно. Я уже собралась отойти от окна, но тут этот сосед шофера открыл дверь машины и вылез из нее. Это был Канарейкин! У меня все похолодело внутри, так как Канарейкин, хлопнув дверцей, направился прямо к подъезду.

– Черт бы тебя подрал, – вскрикнула я, решив, что он идет в свою квартиру, и стремглав бросилась в комнату, к комоду. Я уперлась в него руками и попыталась сдвинуть, но комод даже не дрогнул – он был тяжелый и так долго стоял на одном месте, что почти приклеился к полу. Тогда я уперлась что есть силы ногами в пол, а плечом в комод и сделала еще одну отчаянную попытку. Он сдвинулся с места совсем чуть-чуть. Но, к счастью, этого оказалось достаточно – в щели между полом и низом комода показался краешек конверта, в котором лежали фотографии. Этого мне было достаточно. Я двумя пальцами ухватилась за него и вытащила из тайника.

В этот момент в квартире хлопнула входная дверь. Я бросилась к балкону и уже через несколько секунд слезала по пожарной лестнице. Оказаться снова в руках бандитов было так страшно, что я забыла о страхе высоты. Я снова повисла на последней перекладине лестницы и, разжав руки, спрыгнула вниз. Приземление было мягким, так как спрыгнула я прямо на коробку из-под телевизора. Пробив в ней две большие дыры, я с трудом вытащила ноги из картона и припустила что есть мочи подальше от дома.

Мне оставалось только сделать два звонка. Недалеко от остановки автобуса я зашла в телефонную будку и, опустив жетон, набрала номер.

– Господин Борисевич, – произнесла я, услышав в трубке знакомый голос банкира, – если вам нужны фотографии, я готова передать их вам за определенную сумму денег в условленном месте.

– Я слушаю ваши условия, – ответил он глухим голосом.

– Сумма – пять тысяч долларов, о месте встречи я сообщу сегодня вечером. И еще – вы должны явиться сами, лично, в противном случае все фотографии уже завтра утром будут у Данчука. Больше таких фокусов, как в ресторане, я не потерплю, – завершила я свою речь и, не дожидаясь ответа, повесила трубку.

Затем я набрала еще один номер. Звонкий юношеский голос в трубке произнес:

– Избирательный штаб кандидата в депутаты Данчука.

Я скромным голосом девушки, которой чужд официоз, попросила:

– Извините, а охранника Борю можно?

– Бориса? – переспросил он. – Борис, – послышалось на том конце провода, – тебя какая-то подружка к телефону просит. Ну-ка, признавайся, что сегодня ночью делал, проказник?

– Да пошел ты, – услышала я грубоватый голос Боряна, и тут же он проговорил в трубку:

– Алло, вас слушают.

– Борян, – произнесла я как можно более оптимистично, – рада тебя приветствовать.

– Кто это говорит?

– Как кто? Не узнаешь старых знакомых? Это я, Оля. Мы сегодня с тобой расстались в спешке, я даже до свидания не успела сказать.

– Ах ты сука, – произнес Борян, – да я тебя…

– Тихо, тихо, Боренька, я-то знаю, что ты вежливый мальчик. Но что о тебе подумают окружающие тебя коллеги?

– Чо ты хочешь?..

– Только одного, – сказала я, – немедленно переговорить с Данчуком. Пусть возьмет трубку.

– Ладно, – буркнул Борян, – сейчас узнаю, – и положил трубку на стол.

В трубке снова послышались приглушенные голоса разговаривающих в комнате.

– Вот так, Вася, – сказал один, – бывают женщины, которые даже на гоблинов могут наезжать.

– Да нет, – возразил ему другой голос, – наверное, Борян с ней залетел и скоро станет папой.

– Только бы не мальчик родился, – сказал первый, – не дай бог, в отца пойдет…

В этот момент в трубке послышался голос Данчука:

– Я вас слушаю.

– Добрый день, Василий Григорьевич. Сегодня мы еще не имели возможности поздороваться.

– Я вас слушаю, – еще более сухим тоном повторил Данчук.

– Ну тогда слушайте внимательно. Если вы не хотите, чтобы фотографии завтра оказались в руках Борисевича, то сегодня придете на встречу со мной в условленное место, прихватив с собой пять тысяч долларов.

– Что это за место? – спросил он.

– О времени и о месте я сообщу позже. Вечером. Дайте телефон, по которому я могла бы позвонить лично вам.

Данчук назвал мне номер телефона, и я повесила трубку.

Подготовительная работа была завершена. Теперь мне оставалось только сообщить им место встречи и ждать. С моей точки зрения, я сделала все, чтобы убедить их прийти на встречу. И даже потребовала с них денег за информацию – по моему мнению, это должно было их убедить в серьезности моих намерений. Главной же целью всего задуманного мной было – избавиться от фотографий.

 

Глава десятая

Я сидела в полумраке кинопроекторной на полу, прижавшись к стене и обхватив коленки руками. Каждые пять минут я поглядывала на часы, с нетерпением ожидая часа приближающейся встречи. Мое нетерпение странным образом подстегивалось охватывающим меня страхом. До того момента, как я прибыла сюда в половине двенадцатого ночи и спряталась в кинопроекторной, мной владел лишь охотничий азарт. Больше всего мне хотелось отомстить этим гадам за все незаслуженно понесенные мной унижения и оскорбления.

Но стоило мне десять минут посидеть в темном пустом помещении, где от легкого ветерка скрипят и дрожат стены, как азарт куда-то испарился, и на смену ему мне в душу, словно искусственный дым, заполняющий сцену, стал закрадываться страх.

Я прикинула, что для того чтобы отыскать старый заброшенный клуб на окраине города, моим врагам потребуется не меньше часа, поэтому окончательные звонки, в которых сообщалось о месте встречи, сделала в одиннадцать вечера. Позвонив, я сразу же отправилась на место встречи.

Весь день до вечера я бродила по городу. Написала и отправила письмо на адрес Станислава, в котором сообщила, что я собираюсь предпринять и где в случае трагических для меня последствий меня можно искать. Я добавила, что больше никого не хочу вмешивать в это дело, и на всякий случай попрощалась со всеми.

И вот теперь сижу здесь одна, прислушиваюсь к каждому шороху в здании, и с каждой минутой во мне возрастает желание сбежать отсюда. Наверное, я сделала бы это давно, если бы не мое врожденное упрямство и желание доводить все начатые дела до конца. Я уговаривала себя: «Ты должна просидеть здесь до двенадцати – часа назначенной встречи. Если же они к этому времени не придут, тогда ты сможешь спокойно, с чистой совестью смыться». Я была почти уверена, что они не придут: вряд ли эти воротилы воспринимают меня всерьез.

Я посмотрела на часы: без десяти двенадцать. «Еще десять минут – и можно сматываться», – сказала я себе, втянула носом воздух, стараясь привести в норму свое сердцебиение, и в следующую же секунду затаила дыхание. В гулкой тишине киноклуба раздались чьи-то тяжелые и размеренные шаги. Я тихо выдохнула воздух и, улегшись на живот, аккуратно поползла на балкон. Я подобралась к краю балкона и, прячась за перилами, стала наблюдать за тем, что происходит в зале. Размеренные шаги приближались – поступь мужчины, уверенного в себе. Он шел по коридору флигеля в зал. Прошла секунда-другая томительного ожидания, и наконец в зале появился высокий мужчина в длинном плаще. Несмотря на полумрак, я узнала его сразу – это был один из охранников Борисевича, которого я когда-то про себя так и окрестила: «длинный плащ».

Похоже, этот длинный светлый плащ был любимой его одеждой, если даже в этот теплый сентябрьский вечер он не пожелал с ним расстаться. Охранник остановился на пороге и стал пристально осматривать помещение. Его прищуренный взгляд скользил по портьерам и углам. В какой-то момент он скользнул и по перилам, за которыми пряталась я. Меня мгновенно прошиб озноб. Но, видимо, из-за полумрака «длинный плащ» не заметил меня. Не обнаружив ничего подозрительного, он повернулся в сторону коридора и вынул руку из кармана. В руке у него была зажигалка, вспыхнул язычок пламени и тут же погас. Видимо, это был условный сигнал, так как через несколько секунд по коридору послышались шаги и в зал вошел Борисевич в сопровождении другого своего охранника в короткой кожаной куртке. Этот охранник тоже был знаком мне.

– Ну что? – спросил Борисевич, обращаясь к «длинному плащу».

– Пока все тихо, – ответил он, – но это мне и не нравится.

– Мне вообще все это не нравится. Но другого выхода не было.

– Ну что будем делать, шеф? – спросил «кожаная куртка».

Борисевич посмотрел на часы.

– Пока ждать, а там посмотрим. Я почему-то уверен, что она здесь.

«Итак, – подумала я, – первая партия прибыла. Интересно, будет ли вторая. Ну, если нет, то это их проблемы и все решится само собой».

Однако и конкурирующая группировка не заставила себя долго ждать. Правда, появление ее было несколько неожиданным не только для Борисевича со товарищи, но даже и для меня. Почти одновременно распахнулись две портьеры, закрывающие окна, и из-за них выскочили два моих старых знакомых – Вован и Борян, оба с пистолетами в руках.

– Стоять! – рявкнул Борян, обращаясь к первопришедшим, как будто Борисевич и его охранники собирались прилечь. – Поднять руки!

Борисевич и компания почти в точности выполнили приказания Боряна. Первое – они остались стоять. Второе – они подняли руки. Но не совсем вверх, а до пояса, при этом «кожаная куртка» выкинул в направлении Боряна две руки с зажатым в них пистолетом, а «длинный плащ» выхватил из-под полы плаща автомат, также направив его на Боряна с Вованом.

– Не стрелять! – послышалось два голоса одновременно. Это кричали Борисевич и Данчук.

Последний появился, как и его охрана, через окно – это был мой прокол. Я не осмотрела здание снаружи – похоже, в двух окнах не было стекол. Окна высокие, от земли недалеко, пробраться через них в зал не составляло большого труда. Ситуация складывалась по-моему, я только не ожидала, что она сразу примет такой оборот. Там, внизу, в зале стояли две вооруженные группировки, направившие друг на друга стволы, которые лишь чудом еще не были пущены в ход.

– Да уж, – медленно протянул Данчук, делая шаг вперед в направлении Борисевича, – я подозревал, что это ваших рук дело. Я был почти уверен в этом.

Он остановился, скрестив руки на груди, и с ухмылкой посмотрел на Борисевича.

– Признаться, и у меня были опасения, что без вас в этом деле не обошлось, – ответил ему Борисевич и гордо вскинул плешивую голову, глядя на Данчука сверху вниз.

Так они и стояли в центре зала, напряженно всматриваясь друг в друга. Два врага. Два антипода. Два хищника. Невысокий, худощавый, с кошачьими повадками Данчук и рослый, крупный, с большим животом Борисевич, в облике которого было что-то медвежье.

– Я только одного не могу понять, – сказал Борисевич, – зачем вам понадобилась эта встреча в этом экзотичном месте. Напоминает бандитскую разборку на заре перестройки. Похоже, романтика тех лет осталась у вас в крови.

– Прекратите умничать, – поморщился Данчук. – Учтите, вы у меня в руках. Скоро ваши избиратели смогут полюбоваться на голую задницу своего кандидата.

– Я достаточно изучил вашу манеру ведения дел. Фотографий у вас нет. Если бы они были у вас, вы бы давно прислали мне хоть одну из них или хотя бы ксерокопию, а по поводу остальных назначили бы мне встречу в другой обстановке.

– Ошибаетесь. Во-первых, я не назначал этой встречи. Она состоялась по инициативе одной взбалмошной девчонки. Но я вас уверяю, что очень скоро эти фотографии все же будут у меня.

– Послушайте, господин Данчук, – произнес Борисевич более или менее примирительным тоном. – Я уверен: все, что вы говорите, – блеф. Вы вообще известный в этом городе мифотворец. Но я все же считаю, что нам с вами лучше договориться, нежели воевать. Вы не находите?

– Да с вами невозможно договариваться, – глаза Данчука горели ненавистью, – все договоры с вами – пшик, ни разу в жизни вы не сдержали слова!

– Мне странно слышать это от вас, – спокойным, ровным голосом произнес Борисевич, – от человека со столь подмоченной репутацией.

– Заткнись, ты!.. С тобой можно договариваться только на одних условиях – когда переговоры ведутся с позиции силы! Ничего другого ты не понимаешь!

Нервы у Данчука были явно слабее, мне показалось, что он вот-вот бросится на Борисевича.

– Ты думаешь, все, что ты сделал и сказал, просто так сойдет тебе с рук? Ты, видимо, забыл, с кем имеешь дело, – с угрозой в голосе проговорил Борисевич.

Я подумала, что мне пора вмешаться. Пока все это не кончилось плачевно. Я встала и крикнула:

– Эй, вы! Не орите так… Это я вас всех сюда пригласила.

Все стоявшие внизу мгновенно подняли взгляды на меня. Настал момент толкнуть речь, заготовленную мной еще днем.

– Господа! – начала я. – Решившись собрать вас здесь, я преследовала лишь одну цель: я хотела избавиться от этих дурацких фотографий, которые попали мне в руки совершенно случайно и доставили мне столько неприятностей. В течение этих трех дней я неоднократно пыталась возвратить их вам, но ничего хорошего из этого не получалось. Каждый раз вы присылали бандитов, от которых мне приходилось спасаться бегством. Поначалу мной двигало желание помочь попавшему в беду человеку, потом – отомстить за его предполагаемую гибель. На сегодняшний момент у меня не осталось никаких желаний, кроме одного – чтобы вы оба оставили меня в покое и дали мне возможность нормально жить, ничего не боясь. Обоим вам я заявляю со всей ответственностью: я не участвую ни в каких политических играх и мне ничего от вас не надо. Поэтому я возвращаю вам ваши фотографии, а уж вы делите их как хотите.

Произнеся эту пламенную речь, я приподняла край блузки и вынула из-за пояса джинсов пачку фотографий.

– Вот они, эти фотографии, – сказала я, подняв их над головой, – я вам их отдаю.

И уже сделала легкий замах, чтобы швырнуть пачку в зал, но…

В этот момент снова произошло нечто такое, чего я никак не ожидала. Кто-то схватил меня за запястье мягкой, но цепкой рукой. В следующую секунду у меня из рук вырвали пачку фотографий. Я с удивлением обернулась и увидела стоящего рядом со мной… фотографа Канарейкина. Лицо его было радостным и самодовольным. Как он очутился здесь, я поняла в следующую секунду. Фотограф воспользовался путем, который я заготовила себе для отхода – по дереву, через окно.

Видимо, маневр Канарейкина и имел в виду Данчук, когда говорил Борисевичу, что фотографии скоро будут у него. Как он понял, что я могу скрываться в кинопроекторной, остается только догадываться. Похоже, Данчук был более предусмотрительным, чем Борисевич. Но, увы, вряд ли более везучим. Может быть, если бы не Канарейкин, не разыгралась бы на моих глазах вся последующая трагедия. Вырвав у меня пакет с фотографиями, этот придурок радостно замахал им над головой и закричал:

– Шеф, шеф! Порядок! Фотографии у нас! Вот они, вот!

Похоже, его крик и явился той искрой, от которой вспыхнул пожар.

Борисевич что-то напряженно сказал «кожаной куртке», тот, вскинув руки с пистолетом, прицелился и выстрелил.

Канарейкин покачнулся, схватился за грудь, на его лице отразилось удивление. Он сделал шаг вперед, ухватился за перила и стал медленно наваливаться на них. Руки его разжались, и пачка с фотографиями, выскользнув, упала на пол, прямо к ногам стоящих внизу. Сам же Канарейкин, перегнувшись через перила, так и повис на них. Но этого уже никто не замечал, поскольку внизу уже кипело сражение.

Выстрел «кожаной куртки» послужил сигналом для ответных действий данчуковских «братков». Борян и Вован, не жалея патронов, открыли пальбу по соперникам. Первым упал сраженный в голову «кожаная куртка». Борисевич, получив пулю в грудь, медленно осел на пол. Однако потери несла и данчуковская бригада, так как «длинный плащ» выпустил автоматную очередь. Данчук и Вован упали первыми, на груди каждого расплывалось по нескольку кровавых пятен от автоматных пуль. Только Борян еще продолжал палить из пистолета и достал-таки цель – одной из пуль попал «длинному плащу» прямо в голову. Тот, уже падая, чисто рефлекторно выпустил еще одну очередь из автомата, которая стоила Боряну жизни.

Все это время я стояла неподвижно, словно мумия, не в силах пошевелить даже мизинцем. От выстрелов можно было оглохнуть, пули свистели рядом со мной, выбивая щепки из старых стен киноклуба. Но от страха меня словно парализовало. Я даже не сделала попытки лечь на пол. И когда все затихло, я еще несколько минут стояла истуканом, с ужасом наблюдая за картиной побоища.

Из оцепенения меня вывел слабый стон. Я тут же определила, что стонал – а значит, был жив – Борисевич. В ту же секунду я, не раздумывая, бросилась ему на помощь. Сбежав по ступенькам, я склонилась над ним, пытаясь рассмотреть, насколько тяжело он ранен. Борисевич лежал на спине, вся его грудь была в крови. Кровь текла из раны, расположенной в левой части груди. Я ничем не могла ему помочь, надо было вызывать «Скорую». Вдруг я заметила, что Борисевич вынул руку из кармана и протягивает мне небольшую пачку, состоящую из долларовых купюр. Чисто машинально я взяла эту пачку в руки и с удивлением посмотрела на него. Борисевич сглотнул слюну и тихим, хриплым голосом проговорил:

– Фотографии… Дай мне фотографии.

Я оглянулась и увидела проклятые фотографии – они лежали в двух метрах от нас. Я подобрала пачку и поднесла Борисевичу. Тот цепким жестом вырвал ее у меня из рук и попытался засунуть себе в карман пиджака, но никак не мог попасть.

– Вам нужен врач, – сказала я, – потерпите, полежите спокойно, я сейчас.

Я смахнула навернувшиеся на глаза слезы и побежала к выходу, лихорадочно вспоминая, где же я видела ближайшую телефонную будку. Когда я была уже на пороге между залом и коридором, сзади раздался выстрел. Пуля, сбив локон на моем правом виске, вонзилась в дверной косяк. Я остановилась как вкопанная и стала медленно поворачиваться. То, что я увидела, поразило меня сильней, чем вся предшествующая баталия. Борисевич лежал на левом боку и целился в меня из пистолета. Я, оцепенев от ужаса, ждала очередного выстрела, но его не последовало. Борисевич застонал, его рука с пистолетом бессильно опустилась:

– Сука, – прошипел он, глядя на меня глазами, полными ненависти, и, перевернувшись на спину, затих.

Я вернулась к нему. Неподвижные глаза равнодушно смотрели в потолок. Я дотронулась рукой до его шейной артерии – пульса не было. Борисевич был мертв. Я в ужасе побежала подальше от этого места.

Уже на полдороге домой, то есть к Станиславу, идя по улице Зеленой, я с удивлением обнаружила, что все еще держу в правой руке пачку долларов. Навстречу мне, сверкая мигалкой, неслась милицейская машина. Видно, кто-то из местных жителей вызвал милицию, услышав стрельбу в киноклубе. Я рефлекторно спрятала доллары в карман джинсов и ускорила шаг.

Дверь мне открыл Станислав. Я забыла, что у меня есть ключи, поэтому позвонила.

– Где ты шлялась, ненормальная баба! – заорал он на меня. – Здесь бандитский район. По ночам выходить опасно. Не так давно я слышал даже стрельбу.

– Да, я тоже ее слышала, и очень отчетливо, – задумчиво ответила я ему.

Станислав замолчал и несколько секунд внимательно смотрел на меня.

– Ты… Ты хочешь сказать… Ты была там?!

– Да, – ответила я ему, глядя прямо в глаза.

В этот момент все напряжение последних часов, копившееся у меня внутри, прорвалось наружу, я бросилась на шею Станиславу и разрыдалась. Он осторожно, словно боясь сломать, обнял меня и нетвердой рукой погладил по голове.

– Успокойся, – сказал он, – лучше расскажи мне все по порядку…

Было четыре часа утра. Я уже рассказала Станиславу, как все было. Он, как обычно, терпеливо выслушал мой рассказ, куря сигарету за сигаретой, и, поразмышляв, произнес:

– Если все так, как ты рассказала, то бояться тебе больше нечего… во всяком случае, до тех пор, пока ты не влезешь куда-нибудь еще, – добавил он.

– Я одного понять не могу: почему он стрелял в меня? Ведь я хотела помочь ему, побежала за помощью! – твердила я, вытирая набегавшие слезы.

– Доподлинно мы об этом уже не узнаем никогда… Возможно, он хотел устранить последнего свидетеля, а потом добраться до машины и уехать, но не рассчитал свои силы – то ли рана была опаснее, чем он думал, то ли сердце не выдержало. А может, просто взыграла ненависть к тебе – подумать только, сопливая девчонка обыграла их всех, богатых, сильных, вооруженных… Да еще ухитрилась уцелеть во всех этих передрягах. Но что он думал на самом деле, нам теперь никто не скажет. Одно лишь могу тебе сказать, цитируя народную мудрость: «Не спешите жалеть несчастных».

Станислав подошел к окну, вглядываясь сквозь клубы табачного дыма в светлеющее утреннее небо.

– Ну а теперь тебе пора отдохнуть. Ложись спать.

– Да, и еще, Станислав, – вспомнила я и вынула из кармана пачку долларов, – это те деньги, которые мне дал перед смертью Борисевич. Куда мне их теперь девать?

– Как куда, – сказал он, – потратишь на себя. Купи себе каких-нибудь шмоток. Снимите с Иркой квартиру в центре города. В общем, оставь их себе в качестве компенсации за все, что ты пережила…

 

Эпилог

– Живее, живее, ребята, заносите. Складывайте все стройматериалы вон там, у стола. Аккуратнее с мягкой мебелью и картинами.

Рабочие заносили в мастерскую Станислава толстые бруски, доски и банки с красками, а я распоряжалась.

– Значит, как договорились, – подошла я к их бригадиру, – я плачу вам тысячу долларов, и вы завершаете все работы по починке и покраске потолка за три дня.

– Да, договорились, – сказал бригадир, угрюмый и коренастый мужчина плотного телосложения. – Только один нюанс.

– Какой еще нюанс? – встревожилась я.

– Можно в рублях получить? – спросил он, вынимая из кармана пачку купюр, которые я дала ему в качестве аванса.

– Нет, – сказала я, – у меня других денег нет. Обменяете сами потом в банке, не проблема.

– Что здесь происходит? – услышала я голос Станислава от входной двери.

– Привет, Станислав, – направилась я к нему, – это рабочие. Я их наняла. Они обещали мне, что через три дня твой потолок будет как новенький. Усилят все слабые перекрытия, заделают дыру и покрасят. У тебя на чердаке будет нормальная комната.

– А кто тебя об этом просил? – медленно произнес Станислав, и лицо его залилось краской от возмущения.

– Никто, – весело улыбнулась я ему, – я и сама знаю, что здесь надо делать.

– У меня сейчас нет денег, нечем отдавать. Зачем ты лезешь не в свои дела?

– Стас, – примирительным тоном сказала я, – когда ты месяц назад спас меня, увез на машине от бандитов, ты из-за меня потерял какой-то крупный заказ, верно? Я просто возвращаю тебе свой долг. Вот и все! О'кей? – я снова радостно улыбнулась ему.

Станислав посмотрел на меня суровым взглядом, а потом вдруг смягчился.

– Ну а где я буду жить все это время?

Вопрос, можно сказать, означал согласие.

– Я все продумала, – сказала я, – ты не волнуйся. Поживешь пока у нас с Иркой, на нашей новой квартире в центре города. Картины мы возьмем с собой. А за мебель строители отвечают головой.

– Да, – медленно протянул Станислав, – и это тихая, разумная девчонка из провинции…

 

Глава первая

Для всех карасевских девчонок Татьяна Булычева являлась своеобразным символом (некоторые образованные умники применяли еще слово «эталон»). Танька являла наглядный пример того, как может простая девчонка из провинции устроить свою жизнь в большом мире, частью которого, без сомнения, многие считали и областной город Тарасов.

Однако устрой Танька свою жизнь в Тарасове, никаким эталоном (нет, в этом слове есть что-то лошадиное, лучше все-таки символом) она бы не стала. Думаете, в Москве зацепилась или в Питере? Берите выше! Короче говоря, вышла наша Танька замуж за иностранца, и не просто за иностранца, а за англичанина. И не просто за англичанина, а за лондонца. Величают теперь Таньку – миссис Татьяна Болтон, и живет она со своим мужем, инженером Питером Болтоном, в одном из фешенебельных пригородов Лондона. Точнее, жила.

Четыре месяца назад Питер Болтон снова приехал в Россию, в Тарасов, продолжать начатое два года назад англичанами строительство Тарасовского консервного завода. Точнее сказать, строительством это стало недавно, до этого предполагалось, что англичане реконструируют издавна существовавший в Тарасове небольшой консервный заводик. Но реконструкции не получилось. Почти год англичане лазили по заводу, пытаясь постичь суть существующей технологии производства консервов. В частности, например, зачем такое количество работающих и почему над ними так издеваются?

В конце концов, поняв, как все это работает, заморские гости схватились за голову и стали думать, как эту технологию можно модернизировать. Прикинув многочисленные варианты, англичане пришли к однозначному ответу – никак нельзя. Все имеющееся оборудование надо выбрасывать на помойку и ставить новое, если область хочет иметь современный консервный завод.

Губернские отцы почесали затылки, подумали почти целый год, изыскали где-то дополнительные средства и решились-таки на глобальную реконструкцию завода. На деле это означало полную замену всех технологических линий, снос большинства зданий и сооружений и постройку взамен новых, отвечающих английской технологии. Короче, дел стало много. И Питер Болтон вернулся в Тарасов вместе с молодой женой, год жившей с ним в Англии.

Не знаю уж, на радостях или с горя, что вернулась из рая заграничного в отечественное бытие, Танька решила устроить небольшой междусобойчик, на который пригласила своих подруг-землячек, в том числе и нас с Иркой.

К этому времени я прожила в Тарасове уже год и перешла на второй курс филфака университета. Ирка же на три года старше меня, и, соответственно, уже закончила четыре курса своего медицинского.

Вдвоем с Иркой мы прибыли в загородный домик, где теперь жила Танька со своим мужем. Питеру был выделен двухэтажный коттедж в пригородной части Тарасова, называемой Сосновый бор, где селились исключительно большие «шишки». В этом доме, после возвращения из Англии, Танька жила уже четыре месяца. Видимо, посчитав обустройство нового жилища завершенным, а может, просто решив воспользоваться отсутствием мужа, который уехал в Англию на несколько дней, Татьяна и пригласила старых друзей, похвалиться «стэндингом» и покрасоваться в новой роли.

Компания подобралась разношерстная. Женскую часть представляли Танькины землячки в количестве четырех человек: мы с Иркой, а также Людмила Хворостихина и Ася Каменкова. Женщин явно позвали с целью продемонстрировать, чего Танька добилась за свою короткую, но бурную жизнь. Мужскую часть являли собой ее бывшие однокурсники по юридическому институту, которых, видимо, Танька пригласила для того, чтобы женской части не было скучно, а также для того, чтобы показать этим будущим юристам, что они потеряли. Ребят было трое, все местные тарасовские, и все, как потом я поняла, – отпрыски высокопоставленных родителей.

Отец Фимы, маленького очкастого кучерявого паренька, похожего на Троцкого в юности, был известный в городе адвокат Резовский. Артем, полная противоположность своему приятелю Фиме, высокий блондин, молчаливый, как пробка от шампанского, был сыном прокурора. У Анатолия же, добродушного толстяка с редкими прилизанными волосами, мама занимала какой-то пост в органах юстиции. Ничего не скажешь, завидным женихам утерла нос наша Танька!

Мы расселись за большим столом в гостиной на первом этаже. Во главе стола, как это и полагается, восседала виновница торжества, леди Татьяна, как ее называли молодые люди, приглашенные ею. Вечернее темное платье с блестками и глубоким вырезом на спине прекрасно сидело на стройной Танькиной фигуре, большой разрез внизу демонстрировал ноги правильной формы и приятных пропорций. Волосы были забраны наверх в причудливую прическу, открывавшую шею, и ниспадали на лоб одной лишь тонкой прядью. Миловидный овал Танькиного лица, подчеркнутый дорогим фирменным макияжем, весь вечер озаряла лучезарная улыбка.

За столом все быстро перезнакомились. Мальчики наладили дружеский контакт с девочками, исправно подкладывали им салатики, подливали вино и беседовали о жизни. Девчонки, в свою очередь, поняли, что эти умники из юридического института в принципе неплохие пацаны, и перестали напрягаться.

Роль тамады взял на себя мелкотелый и говорливый Фима. Надо сказать, что язык у будущего адвоката был подвешен как надо, а энергия била через край. Он успевал произнести тост, разлить соседкам шампанского, при этом сам отведал всех деликатесов, не переставая шутить даже с набитым ртом. Анатолий, на мой взгляд, слишком увлекся едой, довольно быстро сдал свои позиции бухаря-разговорника, меньше острил и больше смеялся. Что же касается Артема, сидевшего между мной и Иркой, он был самым молчаливым и ограничивался лишь тем, что регулярно спрашивал, чего нам подложить или подлить.

По своему обыкновению, я не очень налегала на еду и еще меньше на спиртное, поэтому Тема, как его к разгару вечеринки все звали, меня изрядно раздражал. Он вообще для сына прокурора был какой-то слишком застенчивый. Видимо, весь пыл словесного баталиста достался его отцу. Еще когда Татьяна нас знакомила, он выпучил глаза и как-то странно завякал, словно утратил дар речи при виде меня.

– Э… Уя… Здрасьте, – наконец пролепетал он, после того как Фима едва заметно подпихнул его кулаком в бок. Приблизительно аналогичного поведения прокурорский сынок придерживался и в течение всего вечера. Он активно стеснялся и только пучил на меня глаза. Однако, когда пригласили за стол, проявил инициативу и сел рядом со мной, но почему-то решил, что лучшая тактика ухаживания – раскормить свой «предмет» до состояния баварской свиньи. Несмотря на мои частые отказы, Тема не обижался, наполнял свою тарелку, но чаще – свой бокал.

Вечер продолжался. Застолье из дружного междусобойчика постепенно переходило в веселую гулянку, психологические барьеры между сидящими за столом рушились, опьянение нарастало. Фима стал травить скоромные анекдоты, девчонки покатывались со смеху. Всем этим процессом веселья умело дирижировала царица стола, подданная британской короны – Танька Булычева.

– Фима, котик, я прошу тебя, пожалуйста, заткнись на минуту. Дай произнести тост Толе, а то он у нас совсем закис, – приструнила она Фимку, начавшего было рассказ очередного, совсем пошлого анекдота.

– Толя, зайчик мой, прекрати затыкать рот Ирине своим громогласным чавканьем, – вслед за Фимой досталось и Толику, который в тот момент, когда Ирка встала произнести тост за родителей, стал активно прожевывать целиком запихнутый в рот бутерброд с красной икрой.

И, наконец, когда покончили с закусками и на середину стола был водружен огромный бисквитный торт, Танька вдруг поинтересовалась:

– А что это мы Темочку давно не слышим?!

Все посмотрели на моего соседа. Дело в том, что все порции вина и шампанского, а впоследствии и водки, от которой мы с Иркой отказались, наш кавалер употребил сам – не пропадать же добру. Это не развязало ему язык, зато серьезным образом раскрепостило в телодвижениях.

Артем сделал успокаивающий жест рукой, типа: «будь спок» или «все путем». Затем он, качнувшись из стороны в сторону, порывисто встал, при этом расплескав половину водки из рюмки нам с Иркой на юбки, и с серьезнейшей словесной пробуксовкой произнес:

– Американский политический деятель и ученый Бен-д-ж-жамин Ф-ф-фран-клин когда-то говорил…

Уже этого его вступления было достаточно для того, чтобы из уст дам вылетел легкий вздох разочарования, а рты мужчин приоткрылись в недоумении. Ничего не понявшая Ирка шепотом стала допытываться у меня, какой «Блин» чего сказал, но тут оратор продолжил:

– …брат может не быть другом, но… друг всегда брат, – Артем обвел всех присутствующих умиленным взором.

Тут уж к мужчинам присоединились и женщины, также удивленно раскрыв рты. Пораженная аудитория молчала, вопросительно глядя на оратора. Он в свою очередь улыбнулся, довольный таким всеобщим вниманием, и снова, сделав успокаивающий жест свободной от рюмки рукой, другой рукой, высоко вскинув рюмку, окропил водкой свою светлую, хотя и несколько помутненную алкоголем голову. После чего произнес:

– Так выпьем же… за любовь! – после чего добавил: – Между мужчиной и женщиной.

Присутствующие облегченно вздохнули, а Фима, словно кот Матроскин при виде дяди Федора, заорал: «Ур-р-р-а!!», радуясь тому, что его друг не ударил в грязь лицом и вышел с честью из созданного им же самим затруднительного положения. Тему быстро посадили, так как высока была вероятность, что он может взамен ударить лицом в торт – в буквальном смысле.

Фима, опрокинув рюмку, тут же наполнил все бокалы и, вскочив, произнес тост, который сам по себе являлся венцом веселой гулянки, точнее его границей, за которой уже начиналось нечто, похожее на оргию:

– За карасевских баб! – высокопарно воскликнул он. – Побольше бы нам таких орлиц! Был бы я султан, я бы на вас, девоньки, на всех женился, – заключил Фима, обводя пылающим взором присутствующую на вечеринке «прекрасную половину человечества».

Вокруг Фимы все заклокотало.

– Гип-гип, ура! – заорал Тема, снова взметнув над головой руку с рюмкой и устроив нам с Иркой водочный дождь. – Фу, Фима, можно было и поизящнее сказать, – надув губки, произнесла Татьяна.

– Зато – от сердца, – прокомментировал в ответ тот.

– Фима, побойся Бога, – с усмешкой произнес Анатолий, – султаны – мусульмане, а ты еврей.

– Царь Давид тоже был многоженец, – парировал молодой вундеркинд реплику своего товарища.

Неожиданным контрапунктом всей этой какофонии прозвучали слова, сказанные Люськой Хворостихиной:

– Да тебя, милый, на меня одну-то не хватит, не то что на всех! – Люська насмешливо глядела на Фиму, облизывая испачканные в креме кончики пальцев.

Вызов был брошен. За столом воцарилось молчание, все с интересом посмотрели на Фиму. Тот решительным жестом опрокинул содержимое своей рюмки себе в глотку, с грохотом поставил рюмку на стол и щелкнул пальцами в сторону Толика, скомандовав:

– Маэстро, танго, пожалуйста!

Пока обожравшийся Толик лениво поворачивался к магнитофону, стоявшему за его спиной, Фима обгарцевал стол и остановился, щелкнув каблуками, рядом с Люськой.

– Мадам, прошу вас.

– Между прочим, мадемуазель, – сказала Люська, вставая.

– Не страшно, – заявил Фима, – исправим! – и резво повел свою избранницу в центр зала.

Люська Хворостихина, в противоположность фамилии, была девчонкой в теле, да и ростом родители ее не обидели: она оказалась почти на голову выше своего худосочного кавалера. Однако, как только заиграла музыка, Фима так стремительно ухватился за обширную талию своей партнерши и с такой силой рванул ее на себя, что они чуть не упали на пол в самом начале танца. Но в дальнейшем все происходило достаточно гладко.

Фима, как волчок, крутился вокруг своей дородной партнерши, при этом заставляя ее выписывать такие танцевальные фортели, что оставалось только диву даваться, откуда в этой крупногабаритной российской девахе взялась испанская страсть. Правда, Люська была не очень искушена в танцах и периодически наступала своему очкастому кабальеро на ноги, отчего глаза последнего стекленели и расширялись до размеров очков. Он, однако, мужественно перенес все эти легкие несуразицы и к концу разошелся до такой степени, что решил вырваться из рамок танго и перейти к аэробике. Это-то его и погубило.

На последних аккордах музыки Фима схватил Люську за ноги и попытался взгромоздить партнершу на плечо. Раздался громкий визг, потом дикий вопль восторга, затем страшный грохот.

Есть женщины в русских селеньях – не по плечу некоторым мужчинам. Это коромысло оказалось слишком тяжелым для Фимы, он не удержал Люську, и оба обрушились на пол.

Сначала все охнули, потом бурно зааплодировали столь эффектному завершению танца. Довольны были все, кроме Фимы, так как Люська упала прямо на него. Поднявшись с пола, Люська оправила платье, водрузила на ноги своего пылкого воздыхателя и даже помогла незадачливому танцору дойти до его места за столом.

Мне почему-то стало скучно. Возникло ощущение, что я ожидала от этой встречи чего-то иного, нежели простой веселухи.

Я хотела увидеть английского мужа моей подруги, пообщаться, посмотреть, что за «чудо в перьях» увезло нашу Таньку в иной мир, в иную жизнь. Почему-то мне казалось, что сама Танька вернется оттуда другой, изменившейся. Однако даже заграница не меняет русского человека, и Танька оставалась все той же хулиганкой, любительницей повеселиться и покомандовать окружающими. Только теперь она это делала с видом вальяжной матроны с использованием слов типа «котик», «зайчик» («мулю» еще забыла). Я бы предпочла повспоминать наше детство, прошедшее в Карасеве, а не ржать в компании этих жеребцов-юристов (один из которых, накачавшись, в борьбе со сном все время тыкал меня в плечо).

В конечном счете получилась какая-то показуха, да еще с элементами сводничества, причем женихи, как справедливо шепотом заметила мне на ухо Ирка, были отнюдь не английские джентльмены, а наши обычные студенты-юристы, хоть и из состоятельных и известных в городе семей.

Но Танька приберегла еще один сюрприз. Неожиданно от моих невеселых раздумий меня оторвали ее громкие хлопки в ладоши.

– А теперь, господа, позвольте вам представить моего хорошего друга Сергея.

Все разом обратили свое внимание на парочку, стоящую у входной двери в зал. Рядом с Танькой, галантно подставив ей руку, на которую она опиралась, стоял высокий парень. Едва взглянув на него, Ирка прошептала мне на ухо:

– С таким не стыдно пройтись и по Тарасовскому проспекту.

Но Ирка явно преуменьшала: с этим мужиком не стыдно было бы пройтись и по Пикадилли или, скажем, Елисейским полям. Новый гость смотрелся настоящим джентльменом. Не могу сказать, что черты его лица отличались правильностью, пожалуй, сидящий рядом со мной пьяный в дупель Артем был в этом смысле даже предпочтительнее. Но элегантность, манера держаться, опрятность в одежде делали его на голову выше всех остальных мужчин этой компании.

На нем был светлый легкий костюм, темная шелковая рубашка с коротким воротником-стойкой. Каштановые волосы длинные, но чистые и аккуратно уложенные. Тонкая, прямая, как лезвие, нитка пробора ближе ко лбу терялась в чуть растрепанной челке, что убирало налет официозности с лица, но оставляло впечатление аккуратности. Большие синие глаза смотрели внимательно и… чуть-чуть грустно.

– Добрый вечер! – поздоровался со всеми Сергей приятным, чуть с хрипотцой, баритоном.

Я поняла, что Танька в очередной раз решила удивить всех и показать, что даже в отсутствие мужа ее есть кому утешить. Короче, все как в анекдоте про трех животных, которые должны быть у женщины: ягуар в гараже (Танька, правда, сказала, что они с мужем ездят на «БМВ»), тигр в постели и тот козел, который все это оплачивает – а у Таньки он был еще и импортного розлива.

Татьяна подвела Сергея к столу и стала по очереди представлять ему всех гостей. Сергей вел себя достойно, дам глазами не пожирал, вежливо жал им ручки своей белокожей и сильной рукой. С мужчинами был по-дружески корректен и несколько отстранен. Когда очередь дошла до меня и Татьяна произнесла:

– А эта наша красавица Олечка, студентка филфака, – Сергей вежливо протянул мне руку, доброжелательно глядя на меня своими синими и грустными глазами.

Но в этот момент случилось непредвиденное: мне на колени упала голова сидящего рядом Артема. Он обнял мои бедра руками, устроившись на моей юбке, как на подушке, и, громко зачмокав губами, заснул. Я с ужасом и недоумением посмотрела на спящего, потом подняла взгляд на Сергея. Тот ободряюще улыбнулся мне и произнес:

– Ничего страшного, давайте я помогу вам оттранспортировать вашего избранника на диван.

– Это не мой избранник, – горячо запротестовала я, тыкая пальцем на лежащую на моих коленях голову.

– Значит, вы его избранница, – улыбнулся Сергей, беря за плечи Артема. – И это не такой дурной знак. Мужчина во хмелю интуитивно тянется к добрым и чутким женщинам. И если этот субъект выбрал вас, значит, к тому есть свои предпосылки.

– Спасибо, – сказала я, благодаря Сергея одновременно и за избавление от пьяной туши, и за комплимент.

Стоит ли говорить, что, когда сели за стол, все внимание женской половины было приковано к Сергею. Беседа потекла тихим и неспешным порядком. Сергей, в отличие от Фимы, был не столь экспансивен, но более изящен. Он не травил пошлых анекдотов, ограничиваясь не менее смешными рассказами из своей жизни и жизни приятелей. Я успела понять, что он бизнесмен, хотя он не назвал рода своей деятельности. С Татьяной он был знаком уже полтора года. Познакомились они чисто случайно (формулировка Татьяны).

Наконец Танька объявила белый танец и, схватив Сергея за руку, пошла танцевать. То же самое проделала с Фимой Люська Хворостихина. Анатолий же поднялся по призыву Аси Каменковой, хотя удалось ему это с большим трудом. За столом остались сидеть я и Ирка. Неожиданно Танька с Сергеем, перемолвившись парой слов, отправились к лестнице, ведущей на второй этаж, и, поднявшись по ней, скрылись из вида.

Мне опять стало скучно, судя по всему, скука одолевала и Ирку. Она посмотрела на часы и сказала:

– Ну что, подруга, не пора ли нам? Время полдевятого.

– Ты хочешь сказать, что пары уже сформировались и нам с тобой здесь ловить нечего, – ответила я ей, задумчиво глядя на второй этаж.

– Вот еще, – обиделась Ирка, – такие хлыщи не в моем вкусе. Мое пристрастие – люди военные. Просто пора уже домой, – добавила она.

– К военным людям так и льнешь, – процитировала я Грибоедова, – а потому что патриотка.

У Ирки было действительно три жениха, и все – курсанты военных училищ. Все трое вполне мирно друг с другом уживались, поскольку учились в разных городах России, а Ирку навещали лишь периодически. За графиком посещений Ирка следила четко и внимательно, поскольку одна накладка в этом деле могла лишить ее двух женихов сразу.

– Ладно умничать, – сказала Ирка. – Иди лучше попрощайся с хозяйкой дома за себя и за меня, а то она что-то задерживается там с этим молодым человеком неопределенного статуса.

– А почему я-то? – попыталась я возразить. – Пошли вместе.

– Ну вот еще, всей оравой вломимся туда, – ответила мне Ирка. – Иди одна. Ты моложе меня. Тебе простительнее, если ты помешаешь им в пикантный момент.

Ирке, как всегда, удалось настоять на своем, и я отправилась на второй этаж. Не успела я подняться по лестнице, как увидела, что дверь одной из комнат открылась и из нее вышел Сергей. Аккуратно закрыв за собой дверь, он стремительно пошел по коридору к выходу, то есть мне навстречу. Когда мы поравнялись, он улыбнулся мне грустной улыбкой и произнес:

– До свиданья.

Я в ответ машинально попрощалась, проводив взглядом его до лестницы, после чего подошла к двери, из которой он только что вышел, и крикнула:

– Татьяна!

Ответа не последовало. Я еще раз постучала. Тот же результат. Тогда я нажала на дверную ручку, и дверь плавно отворилась. Я осторожно заглянула в комнату да так и застыла от удивления.

На диване у окна, согнувшись и закрыв лицо руками, сидела Танька. Плечи ее тряслись, она явно ревела, но старалась делать это беззвучно, сдерживая рыдания. Я вошла, закрыла за собой дверь и тихо позвала ее:

– Танечка, Таня, что с тобой?

Увидев меня и поняв, что она обнаружена, Татьяна прекратила сдерживаться и разрыдалась в полный голос. Она всхлипывала и подвывала, размазывая слезы по щекам. Если бы не качественная косметика, которой пользовалась Танька, ее лицо давно бы стало пятнистым от разводов. Я смотрела на нее пораженная, дивясь происшедшей с ней метаморфозе. Из сияющей светской львицы наша миссис Болтон превратилась в зареванную девчонку. Вечернее платье смотрелось на ней сейчас как ночная сорочка. Элегантно ниспадавший на лоб локон прически висел сосулькой. Лицо сморщилось, щеки обвисли, губы распухли.

– Что случилось, Таня, расскажи, – попыталась я расспросить ее.

– Все кончено! – всхлипнула она. – Все погибло, жизнь разрушена! Питер мне этого никогда не простит!

– Говори яснее, в чем дело! – затрясла я ее за плечи.

– Меня… меня… – Танька размазала очередную порцию слез по лицу, – меня шантажируют.

Я была удивлена настолько, что перестала трясти Таньку и лишь молча смотрела на ее заплаканное лицо. Потом вынула из кармана платок и, вытирая Танькины слезы, спросила:

– Кто тебя шантажирует?

– Я не знаю, – ответила она, взяв у меня из рук платок и вытирая им лицо.

– Что они требуют? – вновь задала я вопрос.

– Денег, – снова безутешно разревелась Танька, – много денег! Без ведома Питера мне столько не собрать.

– Да за что деньги-то? – выйдя из терпения, я вновь тряхнула Таньку за плечи.

– За негатив, – ответила она и высморкалась в мой носовой платок.

– Какой еще негатив?

– Негатив фотопленки, на которой мы засняты в постели.

– С кем… в постели? – глухо спросила я.

– С Сережкой, – проговорила она, и слезы потекли у нее градом.

– Ну ни фига себе, – произнесла я и села прямо на ковер перед Танькой.

«Веселенький выдался вечерок, – подумала я про себя. – Начали за здравие, кончаем… непонятно как. В общем, ничего хорошего».

Но, отойдя от полученного информационного шока, я решила действовать. Встала, ухватила за плечи Таньку, подняла ее и проводила в ванную комнату, чтобы она умылась.

Пока Танька принимала водные процедуры и приводила себя в порядок, я оглядела спальню, в которой мы находились. Что это именно спальня, нетрудно было догадаться – почти всю комнату занимала большая и широченная кровать. На столике рядом с диваном стояла фотография – Танька и какой-то лысоватый тип с крупными зубами и маленькими голубыми глазками. Тип обнимал Таньку и явно очень радовался этому обстоятельству. Путем нехитрых умозаключений я пришла к выводу, что это и есть Питер Болтон, законный Танькин супруг. Сама хозяйка вечера почему-то не решилась показывать нам фотографии.

Наконец Танька вышла из ванной, вытирая лицо полотенцем. Она уселась на диван, отшвырнула полотенце, подняла с пола сумочку и, вынув оттуда пачку сигарет и зажигалку, прикурила.

– Как же тебя угораздило? – спросила я ее, когда дым заструился у нее изо рта. – При живом-то муже-иностранце, – я кивнула на фотографию на столике.

Танька скосила глаза на фотографию, затем отвернулась и сказала:

– Сама не знаю. Это было как наваждение. Мы и не собирались с Сергеем идти дальше простого знакомства. Но все получилось как-то само собой.

– Сколько раз вы встречались и где вас застукали?

– Три раза, – сказала Танька, – один раз до отъезда и два раза, когда я вернулась в Тарасов. Когда Сергей узнал, что я приехала, он позвонил мне, предложил встретиться, посидеть в кафе, вспомнить старое. Потом была гостиница, один раз, другой. На втором нас и засекли. Через два дня мне позвонил неизвестный и сказал, что у меня в почтовом ящике лежит конверт с фотографиями, которые меня очень заинтересуют. Я сразу спустилась и проверила почтовый ящик. Там действительно оказался конверт с фотографиями. Слава богу, Питера не было дома, он уже ушел на работу. На следующий день мне позвонили и сказали, чтобы я готовила двадцать тысяч долларов, иначе эти же фотографии попадут в руки моего супруга.

Танька глубоко затянулась и, выпустив дым, продолжила рассказывать:

– Но это огромные деньги. Собрать такую сумму тайком от Питера я просто не могу, во всяком случае, в короткое время. Я просила, умоляла их снизить сумму, повременить. Они согласились только на отсрочку. Я заплатила им пять тысяч и через месяц должна отдать еще пять. Я не знаю, где буду брать такие деньги.

– Погоди, – спохватилась я, сама удивляясь тому, почему я не спросила об этом раньше. – А как же твой… сексуальный партнер? – не без доли ревности спросила я. – Он-то в этом деле какую роль играет, кроме упомянутой?

– Он здесь ни при чем, он сам пострадавший, у него жена, ребенок. К тому же с него самого требуют деньги, правда, меньшую сумму. И он с трудом ее собирает, – затараторила Татьяна.

– Значит, в доле он не участвует, – подытожила я.

– Да в какой там доле, откуда у него деньги! – заверила Танька.

– А ты уверена, что это не он тебя подставил? – спросила я, хотя в душе мне самой почему-то не хотелось верить в это.

– Уверена, что не он, – твердо сказала Танька. – Я же тебе говорила, он сам не знает, как выпутаться.

– Да уж, – констатировала я. – Влипли вы в историю по самые уши. И что же ты теперь собираешься делать?

– Не знаю, не знаю я ничего, – раздраженно помотала головой Танька.

– Слушай, – с интересом спросила я, – а как ты деньги этим шантажистам передаешь?

– Кладу в условленное место, – ответила она.

– Так, может, есть смысл, – несмело предположила я, – подкараулить шантажиста и поймать его в тот момент, когда он будет брать деньги?

– Как же я это сделаю? – Танька посмотрела на меня, как на идиотку. – Меня же в лицо знают, – добавила она с тоской в голосе. – Мне даже обратиться не к кому за помощью.

Несколько секунд после этих слов я неотрывно смотрела на нее. Потом от бури нахлынувших на меня чувств заметалась по комнате из угла в угол. В голове моей варился странный борщ, замешанный на патриотических чувствах и сильно приправленный человеческой жалостью к обиженным.

Я была уверена, что ради любви к родному Карасеву нельзя отнимать у карасевских девчонок символ веры в голубую мечту – а именно таковой является судьба Таньки. Развалить сейчас ее семью – значит нанести удар по многим девичьим мечтам. К тому же жалко было Таньку чисто по-человечески. Не повезло ей, бедной. Раз в жизни встретила нормального классного парня – и на тебе, попалась на крючок шантажиста. Борщ в моей голове, кажется, дошел до нужной кондиции, я остановилась перед Танькой и торжественно произнесла, словно воин присягу:

– Тебе есть к кому обратиться. Я готова тебе помочь!

Танька уставилась на меня и спросила:

– Как ты собираешься мне помочь?

– Пока не знаю, – ответила я и снова принялась шагать по комнате. Но тут же остановилась и сказала:

– А, нет, придумала. Мы сфотографируем шантажиста в момент, когда тот будет изымать деньги. А потом заявим в милицию, – сказала я.

– Ты что, охренела? – выпучила на меня глаза Танька. – Какая милиция? Все должно быть конфиденциально, а милиция – это огласка.

– Хорошо, – тут же согласилась я с ней, – в милицию заявлять не будем, но мы можем пригрозить шантажисту, что заявим в милицию, если он не согласится отдать компромат.

– А если он не согласится, – тут же спросила Танька, – и пришлет фотографии Питеру?

– Ну, тогда не знаю, – всплеснула я руками, – но надо же что-то делать! В конце концов, чем ты рискуешь? Денег, ты говоришь, у тебя все равно нет.

Я походила еще немного по комнате и спросила:

– Кстати, ты сама-то кого-нибудь еще подозреваешь? Может, это кто-то из тех, кто знакомил тебя с Питером, или кто-то, у кого ты его отбила?

Татьяна только рукой махнула.

– Откуда я знаю, у кого я его отбила, мы познакомились через брачное агентство!

– Какое агентство?

– Специализированное, – объяснила она. – Наших девок за иностранцев замуж выдает, называется «Связи небесные».

– Ничего себе название, – хмыкнула я скептически и спросила: – А что это за гостиница, в которой вас застукали с Сергеем?

– «Англетер», – ответила Танька.

– В каком номере? – спросила я.

– В «люксовском», – усмехнулась она. – Номер 405.

– Ладно, – подвела я итог нашей беседы. – Ты жди звонка от своих «друзей», а я попробую пошарить по гостинице, может, чего-нибудь еще узнаю. Как только тебе позвонят, ты сразу сообщаешь об этом мне. И мы организуем господам встречу. Я недавно купила приличный фотоаппарат «Nikon». Поймаем мы твоего шантажиста в объектив, никуда он от нас не денется, – бодро заключила я свою речь.

Татьяна молча размышляла, докуривая вторую сигарету.

– Ладно, – сказала она наконец. – Если получится, я в долгу не останусь, – и со вздохом добавила: – А вообще я тебе уже и сейчас благодарна за сочувствие.

– Ладно, рано благодарить. Ты лучше дай мне фотографию… – Я секунду колебалась, затем пояснила: – Ну, ту, где вы запечатлены в… объятиях друг друга. Мне она нужна на всякий случай.

К моему удивлению, Танька не стала возражать, а просто достала из сумочки фотографию размером 7 × 12 и отдала ее мне. В этот момент в дверь постучали. Я быстро спрятала снимок в карман юбки.

– Долго вы там еще болтать будете? – послышался из коридора Иркин голос.

Дверь открылась, и в комнату просунулась голова моей подружки.

– Уже все расходятся, а вы тут сидите, языками зацепились, – негодовала Ирка.

– Идем, – сказала я и первая вышла в коридор, увлекая за собой Ирку.

– О чем это вы так болтали долго? – спросила Ирка, подозрительно глядя на меня, когда мы спускались по лестнице.

– Провели сопоставительный анализ, чем отличается секс с англичанами от секса с русскими мужиками, – ответила я.

– Да ну? – заинтересованно вытаращив глаза, уставилась на меня Ирка. – Ну-ка, расскажи в подробностях.

– В подробностях не могу, – покачала я головой, – разговор был конфиденциальный. Но суть сводится к тому, что секс с нашими круче, зато и последствия тяжелее, – задумчиво заключила я.

Ирка замолчала и всерьез задумалась. Тема секса, пожалуй, занимала и волновала ее больше всего в этой жизни. Когда мы спустились на первый этаж, я обнаружила, что большинство гостей, не простившись, можно сказать, по-английски, сдернули. То есть смылись две пары – Фима с Людкой и Толик с Аськой, – оставив недвижимое наследство в виде дрыхнувшего Артема.

Через двадцать минут Танька вызвала такси и отправила нас троих по домам. По дороге домой, сидя в машине, каждый из нас подводил итоги прошедшего вечера. Пожалуй, в отличие от других, у меня было больше оснований задуматься, в частности, о смысле жизни и загадочности женской души.

На переднем сиденье, как всегда, уселась Ирка, молчавшая всю дорогу неизвестно о чем. На моих коленях мирно посапывал Артем. Мало он доставал меня за столом! Наказание, да и только! Будущий юрист и начинающий алкоголик изрядно покуролесил, пока его усаживали в машину, но, увидев меня рядом, сразу присмирел, радостно улыбнулся глупой детской улыбкой и, уже по-свойски уткнувшись лицом мне в колени, тут же заснул. Ради общего спокойствия я решила не сопротивляться этой бесцеремонности.

Когда шофер подвез нас к подъезду нашего дома, мы с Иркой вылезли из машины, и я протянула шоферу листочек с домашним адресом Артема, который мне дала Танька.

– А этот разве не с вами? – спросил таксист.

– Вы о нас плохо думаете, – возмутилась Ирка.

– Нет, нет, – вторила ей я. – Отвезите его к маме с папой вот по этому адресу.

– А кто его будет поднимать до квартиры? – тут же спросил шофер.

– Ну не мы же! – Ирка начала закипать. – Вам заплатили, вот вы и поднимайте.

– Мне заплатили только за довоз, – возразил шофер.

– Его папа – районный прокурор, – выдала я решающий аргумент. – И если вы не дадите мальчику уснуть на улице, вам это потом зачтется.

Видимо, за шофером водились какие-то грешки, потому что, подумав секунду-другую, он тронул машину с места. Проводив взглядом «Волгу» до поворота, за которым она скрылась, мы с Иркой отправились домой.

 

Глава вторая

Мы с Иркой жили в квартире, которую снимали на паях, в центральной части города, на улице Жукова. Квартира была двухкомнатная, благоустроенная, с телефоном, на третьем этаже. Аренда стоила нам не очень дешево, тем более что большую часть платила я. Но деньги у меня пока еще были.

Год назад я удачно и с прибылью для себя выбралась из одной опасной и запутанной истории. В эту историю я попала случайно, можно сказать, сдуру. События развивались столь бурно и драматично, что мое легкомыслие чуть не стоило мне жизни. Но, к счастью, для меня все окончилось благополучно, к тому же в моем распоряжении случайно оказалась кругленькая сумма в долларах. Так мы с Иркой смогли перебраться из «спального района» в центр города.

У каждой из нас было по комнате. Совместное хозяйство мы с Иркой вели уже больше года и вполне друг с другом ладили. Основные принципы были просты – мы все старались делать поровну. Если сегодня я готовлю, то Ирка моет посуду, а завтра наоборот. Этот принцип распространялся и на все другие сферы домашнего хозяйства – уборку, стирку и прочее. По природе своей моя подруга Ирка была командиршей (что с нее взять – дочь армейского полковника). Тем более что она была на три года старше меня и считала своим долгом выполнять в отношении меня роль наставницы, особенно в самом начале нашего совместного житья, когда я только приехала из Карасева. Но я-то знала, что в глубине души Ирка добрый и отзывчивый человек, поэтому старалась не придавать большого значения ее наставительным «заездам». К тому же год жизни в большом городе Тарасове кое-чему научил и меня. Я уже не была той зажатой провинциалкой с минимумом жизненного опыта и максимумом амбиций.

Утро выдалось солнечным. Август вступал в свои права и, судя по прогнозам синоптиков, обещал быть жарким. Несмотря на вчерашнее позднее возвращение, мы с Иркой встали достаточно рано. У обеих у нас были дела в городе. У Ирки намечалась обширная программа: сегодня на ней висела покупка продуктов, сдача осенних вещей в химчистку, кроме того, она собиралась навестить подружку по мединституту. Мои же мысли были заняты вчерашним рассказом Таньки Булычевой и разработкой планов помощи попавшей в беду подруге. Я не собиралась сидеть и ждать, когда шантажисты позвонят и назначат встречу для очередной передачи денег. Я решила действовать.

Опыт детективной работы у меня был минимальный, однако теоретических знаний хватало. Так, по крайней мере, мне казалось. Последний год я с удовольствием зачитывалась детективами молодой писательницы Марины Серовой, заполнившей своими произведениями книжные лотки на улицах. В ее повестях главной героиней была молодая девушка-детектив. Таня Иванова – так ее звали – отличалась мужеством и находчивостью, виртуозно выходя из самых тяжелых ситуаций. Ее опытом я и решила воспользоваться в своем собственном расследовании.

Первым делом, решила я, детектив Таня Иванова стала бы собирать информацию. А где ее можно собрать? Булычева упомянула в своем рассказе лишь два учреждения: брачное агентство и гостиницу. А также одного человека, задействованного в этой плачевной истории. Это был Сергей Ковальцов. Фамилию своего любовника Танька неохотно назвала мне под занавес вчерашней вечеринки, но так и не дала его адрес. Таким образом, мне ничего не оставалось, как посетить гостиницу «Англетер» и брачное агентство. Начать я решила с гостиницы, еще толком не зная, что я там хочу выяснить, но подумав, что даже просто знакомство с этим заведением будет мне полезно.

Мы с Иркой быстро позавтракали, она осталась мыть посуду, а я пошла в комнату одеваться. И тут вдруг раздался звонок в дверь. Открывать пошла Ирка, поскольку я была в одном нижнем белье, о чем и оповестила подругу. Ирка, ворча что-то на тему «вечно ты не вовремя», отправилась открывать дверь. Через несколько секунд послышался ее протяжный голос:

– Оль! А это к тебе.

Я сразу подумала, что это Танька пришла сообщить какие-то новости, и выскочила в прихожую в юбке и лифчике – как оказалось, зря. В коридоре, рядом с Иркой, которая была удивлена не меньше моего, стоял наш вчерашний собутыльник – сын районного прокурора Артем. Завидев меня, так сказать, в неглиже, он почесал свою всклокоченную голову и слегка ухмыльнулся.

– …хороши также грудь и улыбка, – процитировал он известную песню артиста Андрея Миронова.

Я поняла, что мне хамят, и намеренно грубо спросила его:

– Чего тебе здесь надо? Как ты вообще сюда попал? И что у тебя за вид такой?

Пока он, явно находясь в похмельном состоянии, переваривал мои вопросы, я сбегала в свою комнату, натянула на себя блузку и вернулась. Вид у Артема был и в самом деле еще тот: волосы растрепаны, лицо припухшее и помятое, но самое странное – одежда на нем была мокрая насквозь, будто он только что искупался.

– Кто тебя намочил? – спросила Ирка, пристально приглядываясь и даже принюхиваясь к Артему.

– Ваш дворник, – ответил он.

– Как это? – удивилась она.

– Как, как, из шланга. Он меня водой окатил, чтобы разбудить, я на лавочке спал около вашего подъезда.

Мы с Иркой в изумлении переглянулись.

– Ты ночевал на лавочке у подъезда?! – почти хором переспросили мы.

– Да, – ответил он весело. – А дворник меня разбудил, умыл и даже рассказал, как вас найти. В общем, добрый человек попался.

– Да уж. Ничего не скажешь. Удружил, так удружил, – вздохнула я, имея в виду присылку к нам незваного гостя.

– Почему же ты спал здесь, когда мы отправили тебя на такси домой? – спросила его Ирка.

– Я отказался, – категорически мотнул он головой. – Не хочу, чтобы папа и мама видели меня в таком состоянии. Я потребовал, чтобы шофер отвез меня обратно, сюда.

Я представила себе, сколько неприятных минут мы доставили водителю, отправив с ним этого придурка.

– Только я не знал, где вы живете, а спросить было не у кого, все уже спали, – как ни в чем не бывало продолжал Артем, – вот и пришлось ночевать на скамеечке у вашего подъезда. Но ничего, выспался отлично, а утром дворник, добрая душа, меня разбудил.

– Да ладно, хватит, заладил про своего дворника. С ним мы еще разберемся, – оборвала его Ирка. – Чего тебе от нас-то надо? Мы сегодня не похмеляем.

– Я бы чай попил, просушился. И еще… где у вас тут туалет?

Мне стало жаль будущего юриста, и я сказала:

– Вот там туалет, а здесь ванна. Ирка, дай ему тельняшку, которую твой курсант оставил.

Через пятнадцать минут наш гость, в одних трусах и длинной, почти до колен, тельняшке, сидел за кухонным столом, причесанный и посвежевший, и за обе щеки уплетал приготовленные мной бутерброды, запивая их чаем.

Теперь он выглядел вполне прилично, если бы не его нелепое одеяние, которое сидело на нем, как комбинация.

Мы с Иркой молча наблюдали за тем, как активно работают его челюсти, но я заметила, что Ирка смотрит на непрошеного гостя крайне неприязненно. Наверное, отчасти это было связано с тем, что покупать продукты сегодня предстояло ей. Я начала соображать, как нам избавиться от этого чуда, столь неожиданно свалившегося на наши головы. Ирка, однако, посчитала, что слово «наши» здесь неуместно и вполне хватит одной моей головы. Она резко встала с табуретки и сказала:

– Ну ладно, некогда мне с вами чаи гонять. У меня дел по горло. Пошла я, – и, развернувшись, направилась из кухни в прихожую.

«Вот паршивка, – подумала я про себя. – Вечно бросает меня в самый неподходящий момент. Что мне теперь делать с этим алкоголиком?»

Я вновь посмотрела на Артема. Тот допил остатки чая и, заметив мой тоскливый взгляд, произнес:

– Да ты не волнуйся, Олечка. Фима говорит, что женщины, как собаки, не любят пьяных и маньяков. А я, как это ни странно звучит, не маньяк и даже не алкоголик.

– Да уж, доказывай теперь, – сказала я и добавила: – Кстати, а что, твой приятель Фима – твой путеводитель в мире межполовых отношений?

– Нет, – смутился Артем. – Просто он любит поговорить на эту тему.

– И, видимо, находит благодарную аудиторию в твоем лице, – съязвила я. – Ну да ладно, – подвела я итог нашей краткой беседы. – В общем, мне тоже некогда, у меня куча дел. Твои вещи уже высохли, наверно. На улице жара.

– Да-да, я понял, – сказал Артем и вслед за мной отправился из кухни в комнату.

Я сняла с балкона рубашку, брюки и майку и отдала их владельцу. Тот быстро переоделся, и мы вместе вышли из дома.

– Тебе в какую сторону? – спросил он.

– А тебе в какую? – вопросом на вопрос ответила я и красноречиво поглядела на него, тем самым давая понять, что мне совсем в другую.

– Видишь ли, я чувствую себя в некотором долгу перед тобой. Можно сказать, приютили, накормили, просушили. Делать мне сейчас нечего, свободного времени навалом. Я мог бы помочь тебе в твоем деле.

– Нет уж, – сказала я. – Такие помощники мне не нужны. Еще нажрешься где-нибудь в самый неподходящий момент и под лавочкой уснешь.

– Да не пью я! – чуть ли не заорал Артем, искренне раздосадованный.

Я даже оглянулась на прохожих – не привлек ли он их внимания. Но прохожим было все равно. Утомленные жарой, они чалили себе потихоньку по своим текущим делам.

– Ладно, не вопи, – сказала я. – Если тебе охота шляться со мной, на, неси мой фотоаппарат. Будешь сегодня моим оруженосцем.

Артем с радостью схватил фотоаппарат, повесил на плечо и бодро зашагал рядом со мной. Мы как раз подходили к автобусной остановке. Погрузившись в автобус, мы проехали несколько остановок, потом вышли и еще десять минут топали пешком. Дорогу я знала. Наконец мы очутились у пятиэтажного здания постройки начала века, в одном из исторических центров Тарасова. Над широкой портальной дверью висела красиво оформленная вывеска «Отель Англетер».

– Ну, – сказала я, поворачиваясь, – спасибо, что проводил. Мне вот сюда.

– Ты что, здесь работаешь? – недоуменно спросил Артем.

– Нет, у меня просто дело тут.

– Так я тебя подожду, – не унимался он.

– Да нет, не стоит. Просто ко мне родственник приехал, я хочу его навестить. Это может затянуться.

– Я все равно подожду, – сказал он. – Вот в этом скверике, напротив отеля.

Он несколько секунд помялся, затем произнес:

– Понимаешь, я… Короче, мне хотелось… – Потом он махнул рукой и сказал: – Ладно, я подожду.

Я так и не поняла, что Артем хотел сказать, но в этот момент мне пришла мысль, что он может быть полезен. И это даже хорошо, что он подождет меня здесь. Мало ли, что со мной может случиться в отеле. Я ведь даже не имела конкретного плана действия. В общем, неожиданно для самой себя я сказала ему:

– Хорошо, сиди в скверике и жди меня. Если я через полтора часа не выйду и не дам о себе знать, поднимай кипеш.

– Как это? – удивился Артем.

– Как, как, поднимай шум и иди искать меня.

– А в каком номере тебя искать? – спросил он. – Где твой родственник остановился?

Я обвела взглядом пять этажей здания и сказала:

– Кто ж его знает?

И, взяв с плеча у удивленного Артема фотоаппарат, я направилась ко входу в гостиницу.

Войдя в здание, я очутилась в большом холле. Похоже, гостиница не так давно подверглась капитальному ремонту. Во всяком случае, и отделка фасада – это я успела заметить еще на улице, – и отделка холла впечатляли своей свежестью и дороговизной. Ярко-рыжими лампасами впечатлял и швейцар – крупный дородный мужчина лет пятидесяти, стоявший в холле, как статуя. К нему-то я и направила свои стопы.

– Скажите, как мне разыскать директора гостиницы?

Говорить и шевелиться швейцар начал одновременно. Медленно, словно оснащенный несмазанной гидравликой, он развернул свое тело и поднял руку в сторону лестницы, при этом протрубив глухим голосом:

– Кабинет президента отеля находится на втором этаже, комната 207.

– Спасибо, – сказала я и отправилась к широкой, отделанной серым мрамором, лестнице.

Поднявшись по ступенькам на второй этаж, я быстренько отыскала дверь под номером 207 и, войдя, очутилась в небольшой, но уютной приемной, где, кроме двух диванов, стоял еще небольшой письменный стол, за которым сидела молоденькая секретарша, набивая что-то на компьютере. Подняв голову, она вперила в меня пронзительный взгляд своих черных глаз и спросила голосом, не столь юным, как ее внешность, поскольку хрипотца в нем выдавала заядлую курильщицу:

– Вам кого, девушка?

– Я к директору, – сказала я, – то есть к президенту.

– Геннадий Семенович сейчас занят. А вы, собственно, по какому вопросу?

Я подумала и не нашла ничего лучше, как ляпнуть:

– По личному.

Видимо, я не нравилась секретарше, потому что она тут же с легким злорадством сообщила:

– По личным вопросам Геннадий Семенович принимает по четвергам, с четырех до шести.

– Но у меня не настолько личное дело, чтобы дожидаться приемного дня. Мой личный вопрос можно решить в рабочем порядке, – возразила я.

Похоже, секретарша горой стояла за соблюдение регламента своего начальника и всеми силами старалась не допускать к своему шефу молодых посетительниц с личными вопросами в неустановленное время. В подтверждение своих намерений она встала, давая тем самым понять, что разговор окончен и я могу удалиться. Но в этот момент обитая кожей дверь кабинета начальника открылась и на пороге появился сам президент отеля. Я это поняла по тому, как просияло лицо секретарши.

Президент отеля «Англетер» выглядел под стать своему заведению: не новый, но хорошо отремонтированный. Этому мужчине было лет пятьдесят. Он был невысокого роста, среднего телосложения. Редеющие уже волосы были тщательно зачесаны и уложены в хорошо подобранную парикмахером прическу, скрывающую залысины. К тому же выпадение волос на темечке директор, видимо, пытался своеобразно компенсировать, отпустив небольшую, аккуратно подстриженную бородку испанского типа. Черты лица были правильные. Тонкий нос с постоянно «играющими» ноздрями выдавал натуру страстную и импульсивную, а холодные голубые глаза, приятное впечатление от которых не портили небольшие мешки под ними, говорили о том, что этот человек незаурядных способностей.

Он положил на стол секретарше какие-то бумаги. Затем окинул меня взглядом с головы до ног и, повернувшись к секретарше, произнес:

– Что требуется этой юной леди?

– Этой юной леди, – надменно-саркастически произнесла секретарша, которая, видимо, была моей ровесницей, – требуется получить аудиенцию у вас. Как она заявляет, по личному вопросу.

– Да-а, – удивленно потянул начальник, поворачиваясь ко мне. – Но у нас… – он показал рукой на дверь, из которой только что вышел. На ней, кроме таблички с надписью «Президент отеля «Англетер» Карасев Геннадий Семенович», висел еще и график приема.

– Геннадий Семенович, мне очень, очень важно поговорить с вами именно сейчас, – сказала я, улыбнувшись ему как можно шире.

– Да-а, – снова удивленно протянул Карасев. Он на секунду задумался, оторвав взгляд от моей старательной улыбки и уставившись куда-то мне в ноги, потом произнес:

– Ну что ж, прошу вас, мадемуазель, – и сделал шаг в сторону, пропуская меня в свой кабинет.

Я снисходительно и одновременно победно улыбнулась секретарше и, открыв дверь, шагнула через порог. Кабинет был просторный и светлый. В центре его стоял длинный овальный стол для заседаний, обставленный по периметру мягкими креслами на колесиках. Но я, пользуясь правом первопроходца, прошагала мимо него в глубь кабинета и уселась в одно из двух пышных кресел, стоящих у письменного стола, непосредственного рабочего места хозяина кабинета. Вряд ли этот стол был старинный, но стилизация под старину впечатляла, во всяком случае, меня. Он выглядел дорогим и уютным.

Вошедший следом за мной Карасев неспешно и вальяжно обошел стол, расстегнул пуговицу своего дорогого, темно-серого в клетку пиджака и, изящным движением откинув его полы, уселся в кресло. Закинув ногу на ногу и положив руки на подлокотники, он одарил меня чарующей улыбкой и сказал:

– Ну-с, я вас внимательно слушаю.

Я не знала, с чего начать, но в этот момент мое внимание привлекла стоящая на почти пустом столе ярко-красочная цветная фотография. На ней был запечатлен сам хозяин кабинета, сидящий на диване. Рядом с ним сидела миловидная женщина лет на десять-двенадцать моложе него, а вокруг сидели, стояли, лежали четверо детей разного возраста: два мальчика и две девочки.

– Это что, все ваши дети? – поинтересовалась я, не до конца понимая, что этот вопрос вряд ли уместен.

Карасев повернул голову чуть влево, при этом вскинув левую бровь, бросил взгляд на фотографию, после чего повернулся ко мне и с улыбкой произнес:

– Смею надеяться, что да.

«Силен мужик», – подумала я. Самому младшему было года четыре, а самой старшей лет пятнадцать…

Хозяин кабинета ждал, когда же я перейду к делу, и стал уже подрыгивать ножкой от нетерпения.

– А вы знаете, – снова начала я невпопад, – мы с вами почти земляки.

– Что вы говорите? – посмотрел на меня удивленным взглядом Карасев. – Я, право, не совсем понимаю, что означает слово «почти».

– Ваша фамилия Карасев, – утвердительно сказала я. – А я родом из города Карасева, это под Тарасовом.

– Ах, вот оно что, – сказал Карасев, – вы в этом смысле? Но сам я, к сожалению, не из Карасева, и даже не из Тарасова. Ну, так какое у вас ко мне дело?

Вступительную речь я не заготовила, однако дальше тянуть уже было нельзя. Где-то я слышала, что чем глобальнее врешь, тем охотнее тебе верят. И меня, хоть я и не турецкоподданная, понесло:

– Я журналист, специализируюсь на криминальной тематике. К нам в газету поступила информация о том, что номера вашей гостиницы используются для сходок представителей криминальных группировок. Здесь решаются и обсуждаются вопросы о поставках наркотиков и оружия. Здесь же главари преступного мира приходят к соглашениям о разделе тех или иных сфер влияния. По последней информации, уровень таких контактов стал уже международным. Не так давно здесь состоялась встреча английских мафиози с нашими местными авторитетами. Говорят, что одна из подобных встреч была тайно записана на видеопленку, по одной версии – конкурирующими структурами, по другой – иностранной разведкой. Я получила от редакции задание, и мне необходимо осмотреть помещение, где, по нашей информации, происходила встреча, и составить его детальное описание, с тем, чтобы я потом могла отразить это в своих журналистских публикациях. Редакция намеревается опубликовать целую серию моих статей о деятельности мафии, в том числе и международной, в Тарасове.

По мере моего рассказа глаза Карасева сначала расширялись, потом сужались, как у слепого, а под конец его взгляд сделался каким-то остекленелым. Не дослушав меня до конца, он хлопнул рукой по подлокотнику кресла и поднялся.

– Все, достаточно, – сказал он, упруго распрямившись передо мной, словно шест прыгуна в высоту.

– Я вас не совсем поняла, – сказала я ему, продолжая сидеть.

– Вы – еще одно наглядное подтверждение моего давнего наблюдения, – ответил он.

– Какого? – мне стало любопытно.

– Все фигуристые длинноногие смазливые бабы типа вас по молодости являются дурами, а по старости еще и стервами. Увы, и вы тоже не станете исключением. Мне бы стоило догадаться об этом сразу, еще в приемной, но меня смутили ваши глаза. Мне они показались добрыми и честными. Но, видимо, я сильно ошибался. Вы ничем не лучше других, подобных вам, и я больше не желаю тратить на вас время, выслушивая ваши бредни. Будьте любезны, выйдите из моего кабинета.

Я машинально встала и направилась к выходу, ошеломленная таким резким контрударом. Похоже, я чего-то не рассчитала: то ли масштабы вранья преувеличила, то ли серьезность собеседника недооценила. На полпути к выходу я решила, что остался один только шанс переломить ситуацию в свою пользу – сказать правду. Я повернулась и пошла обратно:

– Геннадий Семенович, послушайте меня. Я вам все объясню, как есть на самом деле…

– Вон, я сказал, из моего кабинета! – выкрикнул Карасев, тыча указательным пальцем в направлении двери. – Я слишком много времени потратил в своей жизни на таких нахальных идиоток, чтобы терять его еще и теперь.

Ну, это уже был перебор. Даже мое ангельское – я в этом совершенно убеждена – терпение не готово было сносить подобные оскорбления. Я подошла к столу, что есть силы треснула по нему кулаком и тут же завизжала от боли, так как попала ребром по шариковой авторучке. Но эта боль словно подхлестнула меня, и я затараторила:

– Послушайте, вы, как вы смеете оскорблять меня, да еще в подобных выражениях! У меня на самом деле есть для вас информация, которая наверняка вас заинтересует. Стены вашего отеля используют в своих корыстных целях разного рода шантажисты и проходимцы.

– Чепуха! – рявкнул он в ответ. – Какие тому есть доказательства?

– Если вы внимательно выслушаете меня, я вам все объясню. Дайте мне пару минут.

– Хорошо, но не больше, – сказал он и нехотя уселся в свое кресло, напряженно вглядываясь в меня.

Я собралась с мыслями и выпалила следующий текст:

– Я действительно журналист. Работаю в газете «Студенческий меридиан» корреспондентом. Но здесь я скорее как частное лицо. Дело в том, что мою подругу с ее приятелем засняли в вашей гостинице во время интимного свидания. Оба они состоят в браке, но, как вы понимаете, не друг с другом. Теперь их шантажируют. Если вы мне не верите, то поверите этой фотографии.

Тут я вынула фотографию, полученную вчера от Таньки, на которой они с Сергеем были запечатлены в момент интимных ласк. Давая ее рассмотреть Карасеву, я зажала указательным пальцем Танькино лицо. Карасев вынул из бокового кармана пиджака изящные небольшие очки и, нацепив их на нос, стал разглядывать фотографию.

В первый момент брови его взлетели вверх, а губы непроизвольно произнесли «угу». Весь его вид говорил о том, что он оценивает пикантность любовной позиции Таньки и Сергея. Однако через несколько секунд брови свелись к переносице, тонкие ноздри активно стали раздуваться, лицо стало хмурым. По интерьеру комнаты, запечатленной на фотографии, Карасев понял, что дело происходит в его отеле, и именно в «люксовском» номере. Он поднял взгляд выше очков и сказал:

– Что, из-за этой фотографии вашу подругу шантажируют?

– Да, – ответила я. – Брак находится под угрозой распада. Возможен даже маленький международный скандал, так как моя подруга замужем за иностранцем.

– Да уж, без внеочередной сессии ООН здесь не обойтись, – произнес Карасев с усмешкой. – И что же вы хотите от меня? – спросил он, посерьезнев.

– Дайте мне хотя бы осмотреть номер, где это происходило. Назовите фамилии людей, которые обслуживали номер в день, когда их засняли на фотопленку. Нужны хоть какие-то зацепки, чтобы выйти на шантажистов, – я почувствовала, что мне удалось заинтересовать Карасева и он мне поверил.

– Хорошо, – подумав несколько секунд, сказал мой собеседник, – пойдемте.

И уже поднявшись, обронил, словно сам себе:

– Мне теперь самому интересно: у меня гостиница или бордель?

Выскочив из кабинета, он на ходу буркнул секретарше, что в ближайшие полчаса его ни для кого нет, и быстрым шагом направился в номер 405. На четвертый этаж он поднялся пешком с такой скоростью, что я едва поспевала за ним.

Карасев был человек решительный и легкий на подъем. Эта его стремительность в дальнейшем и определила исход дела. Во всяком случае, он дал первый толчок всем последующим событиям, которые в этой истории наворачивались друг на друга, как снежный ком.

Однако в тот момент я этого, конечно, понимать не могла. Я стояла у двери номера 405 и, слегка запыхавшись, ждала, когда Карасев откроет ее ключом, взятым у дежурной на этаже, которую он вусмерть напугал своим неожиданным визитом. Как показали дальнейшие события, не ей одной пришлось натерпеться страху в этот день. Открыв дверь, Карасев миновал узкий коридорчик и влетел в залу двухкомнатного «люкса».

– Смотрите, осматривайте все, что вам надо, – с этими словами он распахнул дверь в спальню.

– А сейчас никто не живет? – спросила я.

– В этот «люкс» без моего разрешения никого не вселяют, – ответил он.

Но, не договорив, застыл на пороге спальни как вкопанный. Подоспев за ним к дверям, я глянула через его плечо и тоже застыла в удивлении. Собственно, сцена, увиденная нами, не представляла собой ничего гнетущего и ужасающего, наоборот, она скорее являлась привлекательной и во многом естественной. Но для Карасева, задавшегося вопросом, бордель у него или гостиница, это послужило своеобразным ответом, который его вряд ли удовлетворил.

На широченной, словно мини-аэродром, кровати приземлились и очень комфортно себя чувствовали – по крайней мере до прихода Карасева – двое молодых людей, парень и девушка.

Директор гостиницы был настолько поражен увиденным, что первые несколько секунд молча взирал на голую парочку широко раскрытыми глазами. В планы молодых людей, видимо, тоже не входил наш визит, и они вытаращились на нас полными ужаса глазами. Наконец пришедший в себя первым Карасев прошипел с нарастающей угрозой в голосе:

– Это что, черт возьми, такое? Это чем, мать вашу, вы здесь занимаетесь?

Его слова послужили сигналом к действию для молодых людей. Они задергались в буквальном смысле слова. Ситуация была антиреволюционная. Парень, который был сверху, не желал больше показывать нам с Карасевым свою голую задницу. Он рванулся, пытаясь освободиться от партнерши и скорее добраться до своей одежды. Та, в свою очередь, наоборот, пыталась сохранить статус-кво, обхватив парня руками и ногами, поскольку тело ее партнера являлось единственным, что прикрывало ее наготу от посторонних глаз. Со стороны эта борьба выглядела как беспардонное продолжение сексуальных игрищ, несмотря на появление гостей. Это окончательно вывело Карасева из себя, и он заорал что есть мочи:

– Прекратите немедленно, мать вашу! – Он, развернувшись, отпихнул меня и рванулся к входной двери. – Бамбурова и Рахматулину ко мне, живо! – послышался в коридоре его крик.

Когда Карасев снова влетел в спальню, молодой человек уже надевал штаны, а девушка завернулась в атласное покрывало.

– Снять немедленно! – рявкнул во всю глотку Карасев. Молодой человек, удивленно глядя на него, выпустил пояс брюк из рук, и они съехали у него по ногам на пол. – Да не тебе говорится, идиот! – заорал Карасев молодому человеку. – Подруге твоей. Пусть снимет немедленно с себя покрывало! Его специально для «люкса» закупали, оно 230 долларов стоит, чистейший иранский шелк!

Девица, окончательно зашуганная, что есть силы прижала к себе покрывало локтями. Я осторожно дотронулась до плеча Карасева и как можно спокойнее сказала ему:

– Геннадий Семенович, может, нам выйти и дать молодым людям одеться спокойно? Карасев бросил на меня быстрый и свирепый взгляд, словно я потакала распутству, но все же повернулся и вышел в залу. Заложив руки за спину, глава гостиницы стал нервно расхаживать по комнате взад-вперед. Я уселась в одно из кресел, наблюдая за нервной реакцией Карасева. Для многодетного отца семейства, имеющего молодую жену, такое неприятие секса было очень странно. Впрочем, его можно было понять. Как и любой начальник, он хотел, чтобы в его хозяйстве все было чисто и гладко, вот и вспылил, когда все оказалось не совсем так.

Через три минуты из спальни выскочили молодые люди и стремительно покинули «люкс». В дверях они столкнулись с входящими в номер новыми лицами – невысоким плечистым парнем в светло-сером летнем костюме и маленькой пухленькой женщиной, черноглазой и черноволосой. Судя по всему, это и были вызванные Карасевым Бамбуров и Рахматулина.

У обоих на груди были прикреплены карточки, означающие должность каждого. Коротко стриженный господин Бамбуров представлял собой службу безопасности отеля. Госпожа Рахматулина являлась администратором. Карасев начал разнос по всем статьям. Высказав все, что думал по поводу пришедших работников и вообще по поводу всех своих служащих, вместе взятых, он спросил, кто были эти сексуальные гиганты и как они попали в «люксовский» номер, разрешение на вселение в который выдается непосредственно президентом отеля.

Не получив от Рахматулиной сколь-либо внятных объяснений на заданные вопросы, он отослал ее из «люкса», заверив, что с завтрашнего дня ноги ее не будет в его заведении. Переведя взгляд на «службу безопасности» в лице угрюмо стоящего Бамбурова, он спросил:

– Ну а ты куда смотрел?

– А я что… за каждым же не усмотришь. Меня если позовут, я всегда пожалуйста, а так…

– Придурок! – заорал на него Карасев. – Ты служба безопасности отеля или ночной сторож на стройке? Я для чего тебя взял сюда на работу?

– Как для чего? – пожал плечами Бамбуров. – Охранять от хулиганов, ну и вообще…

– Идиот, – зарычал Карасев. – С таким менталитетом тебе вышибалой в баре работать, а не службу безопасности возглавлять.

– А что возглавлять-то, – возразил Бамбуров, – я один и есть. Хоть бы помощника дали.

– Помощника ему, – злобно повторил Карасев, – у нас, слава богу, пять этажей, а не двадцать пять. Обойдешься без помощника, головой побольше думать надо.

После этого Карасев посмотрел на меня и произнес:

– Ладно, начинайте свои поиски. А с тобой мы еще разберемся, – кивнул он Бамбурову.

Я прошла в спальню, мужчины последовали за мной. Оглядевшись вокруг, я сопоставила ракурс, в котором был сделан снимок, переданный мне Танькой, с существующей обстановкой. На снимке постель была запечатлена под определенным углом так, чтобы была видна тумбочка, стоящая рядом с ней. В тумбочке, собственно, и было все дело, поскольку на ней стояли электронные часы своеобразной конструкции. Они указывали не только время, на их темном экране светились также дата и даже день недели.

Я посмотрела в противоположную сторону, в то место, откуда должны были бы снимать, но, к своему удивлению, обнаружила почти совершенно пустой угол рядом с дверью. Где же здесь можно было установить камеру?

– Странно, – вслух произнесла я.

– Что именно? – тут же спросил неугомонный Карасев.

– Камера должна была быть установлена здесь, – сказала я ему, указывая на голую стену.

– Но этого не может быть, здесь ее просто негде спрятать, – заговорил Карасев, бросив взгляд на голую стену.

Я подошла к стене и, прикинув высоту, на которой могла быть установлена камера, стала костяшками пальцев постукивать по поверхности стены. Я почти не удивилась, когда это дало результат – в одном из мест простукивания звук кардинально отличался от других. Он был гораздо звонче, словно я попала не в кирпич, а в деревянную поверхность.

– Здесь что-то есть, – сказала я.

– Что там может быть? – спросил Карасев, поглядев на Бамбурова.

– Не знаю, возможно, электрическая распределительная коробка.

Я, встав на стул, тщательно осмотрела поверхность пестрых обоев в районе звонкого звука и поняла, что я на верном пути. Обои вокруг старой распределительной коробки были аккуратно, словно лезвием, обрезаны по квадрату сантиметров приблизительно 20 на 20. В центре этого почти невидимого квадрата был еще один, сантиметра 2 на 2.

Вынув из сумочки пилку для ногтей, я аккуратно вставила ее острие в границу маленького квадрата и, сработав пилкой, словно рычагом, выхватила из стены квадратный кусок толстой фанеры, обклеенный с одной стороны обоями. Засунув палец в образовавшуюся дырку в стене, я выхватила из нее и большой квадрат, который также оказался куском фанеры. В стене открылась ниша, в которой вполне могла спрятаться бытовая видеокамера.

– Да, – протянул медленно Карасев. – Ну и денек сегодня.

Он вдруг нахмурился и, засунув руки в карманы, стал в задумчивости расхаживать по спальне.

– В общем, так, – неожиданно остановился Карасев. – Пойдемте ко мне в кабинет. Петр, восстанови здесь все, как было, – на ходу кивнул он Бамбурову, – и пришли уборщицу, пусть уберет.

 

Глава третья

Я снова сидела в кабинете президента отеля «Англетер». Карасев только что подписал приказ об увольнении из штата отеля двух сотрудников: администратора и дежурной по этажу. Но предварительно он все же выяснил у дежурной, что парень и девушка были пущены ею по указанию Рахматулиной. Та объяснила дежурной, что молодые люди арендовали номер на 12 часов для проведения деловых переговоров.

На вопрос, как часто Рахматулина пускает в «люкс» подобные парочки, дежурная созналась, что это происходит периодически, иногда и в ночное время. Как только расследование было закончено и санкции приняты, Карасев наконец обратил свое внимание на меня.

– Простите, как вас зовут, до этого вы не представились, а у меня не было времени спросить, – начал он вежливым тоном.

– Меня зовут Ольга, – сказала я.

– Угу, очень хорошо, – кивнул Карасев, нервно постукивая пальцами по столу.

Секунду-другую он размышлял, после чего произнес:

– Вот что я вам хочу предложить, Ольга. Все это дело крайне запутано и требует серьезного разбирательства, поэтому мне, как и вам, огласка ни к чему. Я предлагаю вам работать совместно со мной. Это дело нужно поднимать с двух сторон: я займусь отелем, постараюсь выяснить, кто здесь у меня из персонала пособничал шантажистам, вы же займитесь расследованием вне стен отеля. Попытайтесь выйти на шантажистов по другим каналам.

– Да, но отель – единственная реальная ниточка, которая может привести к ним, – возразила я.

– Согласен, – сказал Карасев. – Но здесь вам работать все равно не дадут. Вы здесь чужая, и ваше появление может их спугнуть. Поэтому я вам и предлагаю начать расследование как бы с другого конца. Обо всем, что мне удастся узнать, я буду информировать вас. Я уверен, что Рахматулина – мелкая сошка. Если на нее надавить, она все возьмет на себя, скажет, что просто брала деньги с любовников за сдачу номера на один день, а про скрытую видеокамеру ничего не знает. Здесь надо действовать аккуратно и не спеша.

– Но у меня не так много времени. Мою подругу шантажируют, – ответила я.

– Мне, знаете ли, тоже хотелось как можно скорее разобраться, что у меня творится в хозяйстве, поэтому нам и надо действовать параллельными курсами: я буду информировать вас обо всем, что узнаю, а вы, в свою очередь, сообщать мне любую информацию.

Минуту-другую я размышляла над тем, что мне предложил Карасев, и в конце концов решила, что в его словах есть здравый смысл.

– Я согласна, – сказала я. – Как мы будем поддерживать с вами связь?

– В гостинице вы больше не появляйтесь. Вот вам мой домашний телефон. – Карасев написал на листке бумаги несколько цифр и протянул его мне. – Если что, звоните. Да, и еще, я отдаю вам в помощь всю свою службу безопасности в полном составе.

– Вы имеете в виду того парня?..

– Да, да, – кивнул Карасев. – Петр Бамбуров.

– А зачем он мне? – удивилась я.

– Как зачем? – разгорячился Карасев. – Вы занимаетесь опасным делом. Возможно, вы выйдете на опасных преступников, которые церемониться с вами не будут. Поэтому вам необходима охрана.

И, не слушая больше моих возражений, он нажал на кнопку селектора и отрывисто произнес:

– Пригласите Бамбурова.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел уже знакомый мне плечистый и коротко стриженный молодой человек.

– Вот он, орел, – с сарказмом в голосе произнес Карасев. – Ума не гарантирую, но силищей вы будете обеспечены по полной программе. Поступаешь с этого дня в распоряжение этой женщины, – бросил он своему подчиненному. – Охраняй ее, следуй за ней по пятам, до особых моих распоряжений.

– Геннадий Семенович, а как же отель? – растерянно произнес Петр.

– Отель без тебя переживет какое-то время. Это дело, на которое я тебя посылаю, гораздо важнее. Считай это временной командировкой, – отрезал Карасев.

– Что же, у меня теперь баба командиром будет? – пришел к огорчительному для себя выводу Бамбуров.

– Да не баба, господи ты боже мой, – взвыл Карасев, – а девушка. И ты ее будешь охранять. Это мой приказ.

Когда мы уже выходили, Карасев вдруг окликнул охранника:

– Задержись на пять минут. Я тебя проинструктирую, как надо с дамами обращаться.

Через пять минут я получила своего телохранителя в полное распоряжение, и мы вместе с ним покинули стены отеля. На выходе мы столкнулись с Артемом, который, отчаявшись ждать в скверике, отправился искать меня в недрах «Англетера».

– Это и есть твой родственник? – удивленно спросил он, глядя на Петра.

– Нет, это мой телохранитель, – рассеянно ответила я. – Его зовут Петр.

– А это кто такой? – спросил, в свою очередь, Петр, кивнув на Артема.

– Это Артем, – ответила я. – Он… он студент, мой знакомый.

– Студент, – осклабился Петр снисходительно. – А зачем он нам нужен?

Такая грубоватая манера разговора задела Артема, и он, гордо вскинув подбородок, произнес, обращаясь ко мне и игнорируя присутствие Петра:

– Может, ты все же объяснишь, почему тебя так долго не было и почему, в конце концов, ты появилась с этим, с позволения сказать, подозрительным типом, которого называешь телохранителем?

Это напоминало уже сцену ревности, хотя никаких оснований для этого у Артема не было.

– Не понял, – вмешался Петр. – Он что, на меня наезжает, что ли?

– Мальчики, – произнесла я медовым голоском, – не ссорьтесь.

– Нет, я не понял, – угрожающе повторил Петр. – Что он хотел сказать? Пусть объяснит.

– Я со всякими бритоголовыми люмпенами разговаривать не намерен, – произнес Артем, гордо отворачиваясь от надвигающегося на него Петра.

– Ну, студент, – произнес угрожающе Петр. – Сейчас я из твоей башки телефон буду делать.

– С кем ты связалась? – произнес Артем. – Это же форменный бандит! Что у тебя за компания, куда тебя втянули, – затараторил Артем, удивленно глядя на Петра.

Мое терпение кончилось, и я прикрикнула на них:

– Заткнитесь оба, вы меня уже достали! Или вы помогаете мне, или убирайтесь на все четыре стороны.

Оба моих спутника, не сговариваясь, обратили на меня свое внимание и хором спросили:

– А что делать-то надо?

Такая дружная готовность меня, конечно, порадовала, с одной стороны. С другой же, я и сама не знала, что на самом деле мне надо делать. Мест, которые я могла посетить и приложить там свои детективные способности, было не так уж и много. Поскольку расследование в гостинице взял на себя лично Карасев, мне оставалось только наведаться в брачное агентство «Связи небесные». Так я и решила, до конца не осознавая, для чего туда иду.

– В общем, так, – произнесла я. – Мне надо побывать еще в одном месте. Если хотите, пойдемте со мной, только чтобы не цапаться.

Я развернулась и пошла через скверик к троллейбусной остановке. Артем быстро побежал за мной.

– Погодите, – пробубнил нам вслед оставшийся Бамбуров. – Чего идти-то, чай, доехать можно. У меня машина за углом.

Это несколько меняло обстановку и отчасти мое отношение к Петру. Мотаться по городу в душном, битком набитом троллейбусе и ехать в машине – это действительно, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Ну, тогда поехали, – согласилась я.

Через пять минут мы погрузились в старенькие синенькие «Жигули» первой модели. Машина, хоть и кряхтя, но сразу завелась, и Петр стартанул на ней, словно на «Феррари», нагло вклинившись в движущийся поток автомобилей.

– Кто тебе только права давал, – прокомментировал действия нашего шофера Артем, сидящий на заднем сиденье. – Чуть не врезались.

– Поучи меня еще, студент, – усмехаясь, проговорил довольный собой Петр.

Через пятнадцать минут мы остановились у высотного десятиэтажного здания на площади Пушкина. От Таньки я знала, что здесь, на шестом этаже, располагался офис брачного агентства.

– Подождите меня здесь, – бросила я своим спутникам, – только не передеритесь. Я скоро вернусь.

Я вышла из машины и направилась к входной двери. Поднявшись на лифте на шестой этаж, я стала искать комнату за номером 615, где и располагался офис брачного агентства. В тот момент, когда я уже увидела нужную дверь, в коридоре вдруг погас свет. Дверь комнаты, в которую я собиралась войти, открылась, на пороге появилась девушка и спросила:

– Что случилось?

– Свет отключили, – машинально ответила я.

– Опять, в третий раз за сегодняшний день, – недовольно произнесла она и, закрыв за собой дверь, отправилась в глубь коридора выяснять, в чем дело.

Я же, в свою очередь, открыла дверь и вошла. Переступив порог, я оказалась в приемной приличных размеров, но почти пустой. Лишь в двух дальних углах стояли столы, оснащенные компьютерами.

Как ни странно, в приемной не было ни души. Я огляделась по сторонам и, окончательно убедившись в том, что никого из хозяев нет, заметила в дальнем конце приемной две двери – одна была скромная, неприметная и безымянная, другая же, наоборот, внушительная и красивая, отделанная под дуб, с табличкой «Директор». Я решила, что правильнее идти именно в эту дверь.

Поскольку шла я не в спальню, а в служебный кабинет, я стукнула в дверь пару раз и, не дожидаясь приглашения, открыла дверь и вошла. Однако картина, открывшаяся передо мной в кабинете, была настолько неожиданная, и я даже пожалела о своей бесцеремонности.

Первой неожиданностью оказалось, что директором был не мужчина, а женщина, лет 30–35, одетая в ярко-красный шелковый костюм. Второй неожиданностью было то, что сидела она не на своем рабочем месте, за маленьким аккуратным столом, напротив входа, а в одном из двух кресел у окна, стоящих рядом со стеклянным журнальным столиком. Более того, неожиданность номер три – директриса спала в этом кресле, точнее, не спала, а скорее дремала, а может быть, даже просто закрыла глаза, задумавшись о чем-то. Если так, то, видимо, мысли ее были весьма далеко, поскольку возвращалась она к реальности довольно медленно.

Сначала она на мое робкое «здрасьте» открыла глаза и несколько секунд щурилась, вглядываясь в меня. Однако, поняв, что перед ней незнакомый человек, она вдруг резко преобразилась. Вскочив с кресла, она для чего-то тщательно провела рукой по журнальному столику – словно пыль на нем могла сказаться на имидже фирмы, – и при этом обнаружила, что в одной руке она держит маленькую соломинку, через которую обычно пьют коктейли. Она бросила соломинку в стакан, который стоял на столике рядом с графином, и, несколько раз шмыгнув тонким длинным носом, вопросила:

– Как вы сюда попали?

Я, естественно, смутилась и не нашла ничего лучшего, как произнести дурацкую фразу:

– Я хочу вступить в брак с иностранцем.

Директриса энергичным шагом направилась к своему рабочему месту и, усевшись, нажала на кнопку селекторной связи.

– Маша, зайди ко мне, – отрывисто бросила она и отключила кнопку.

– Браки, девушка, – произнесла она, уже обращаясь ко мне, – заключаются на небесах. А мы лишь информируем о вашем существовании наших иностранных клиентов, внеся в компьютер ваши данные. Для этого совсем не обязательно без спроса ломиться в кабинет директора и отрывать его от работы.

«Скажите, пожалуйста, – произнесла я про себя. – Ничего себе работенка, насосалась коктейлей и дрыхнет себе в кресле, вся из себя разодетая». А вслух сказала:

– Понимаете, ваша секретарша отсутствовала и в приемной больше никого нет. К тому же я хотела поговорить лично с вами.

Поскольку на сегодняшний день мне явно не везло в общении с официальными лицами, я решила играть в открытую или почти в открытую.

– Видите ли, я журналист, работаю в студенческой газете. У меня есть задание от редактора написать статью о деятельности вашего агентства. А фраза, которой я начала разговор, – это предполагаемый заголовок статьи.

Директриса настороженно вытаращила на меня свои синие немигающие зенки. В общем, штучка она была еще та. Я давно убедилась, что руководящие должности портят женщин, развивая в них повышенную стервозность и склонность к хамелеонству. Вот и сейчас грубиянка-директриса, услышав информацию, заинтересовавшую ее, резко изменила свое отношение ко мне, а заодно и тон беседы.

– Да? – удивленным тоном произнесла она, о чем-то задумавшись. Возможно, о бесплатной рекламе, которую я ей могла сделать, опубликовав статью о деятельности агентства в газете, которую читают многие студентки.

– Ну что ж, присаживайтесь, – сказала наконец директриса уже более милостивым тоном и, нажав на кнопку селектора, снова произнесла:

– Маша, зайди же ко мне, наконец.

На этот раз в кабинете все же появилась та самая девица, с которой я столкнулась на входе в агентство. Заметив меня, девица удивилась и затараторила:

– Римма Михайловна, я тут отлучилась на секунду. Опять свет отключили.

– Это я уже поняла, – с неким холодком в голосе произнесла директриса. – А где была Ольга?

– А Ольга в подсобке готовила кофе.

– Ну так несите же сюда этот кофе, – с металлическими нотками в голосе проговорила Римма Михайловна, сверля глазами свою секретаршу. Тем самым она дала понять, что разговор с последней на тему дисциплины хоть и отложен, но непременно состоится.

Когда кофе был принесен, директриса спросила у меня, улыбаясь одними губами:

– А почему вы обратились именно в наше агентство?

– У вас хорошая репутация, – с готовностью ответила я.

– Спасибо, – сказала директриса, улыбнувшись еще шире. – Но все же, кто вам рассказал о нашем существовании?

– Видите ли, – сказала я, – многие девушки у нас в университете были клиентками вашей фирмы. Некоторые из них даже вышли замуж за иностранцев.

– Ах, вот как, – произнесла директриса. – Кто же это? Я помню наши браки, почти все.

– Ну, например, моя подруга, – произнесла я.

– Даже так, – прокомментировала главная интерсводница. – А как ее фамилия? Я наверняка должна ее помнить.

Я посмотрела на Римму Михайловну. Где-то в глубине души у меня зазвенел сигнал тревоги.

Интерес к фамилии моей подруги был у директрисы, на мой взгляд, какой-то преувеличенный. Глаза ее смотрели напряженно, улыбка на губах слегка закаменела. Я смущенно потупилась:

– Вы знаете, она просила не распространяться лишний раз ни о себе, ни о своем муже. Да и какое это имеет отношение к делу?

– Однако это странная реакция благодарной клиентки, – с сарказмом в голосе произнесла Римма Михайловна.

Секунду-другую она размышляла, затем сказала:

– Ну что же, если вас интересует работа нашего агентства, то девочки вам с удовольствием все объяснят.

– А с вами поговорить нельзя?

– Извините, я очень занята. Девушки же подробно информированы обо всем, что здесь происходит.

Она снова нажала на кнопку селектора и явила Машу:

– Маша, эта девушка – журналист. Расскажи ей о работе агентства. Кстати, – спохватилась она тут же, – у вас с собой есть документ, подтверждающий ваши полномочия?

Я вынула из сумки удостоверение корреспондента «Студенческого меридиана» и протянула его директрисе. Она внимательно посмотрела документ, с улыбкой вернула его мне и кивком дала понять, что аудиенция окончена.

В следующие полчаса я сидела в приемной и слушала рассказ девушек о том, какая у них замечательная контора и какая изумительная начальница. Выслушав их излияния, я задала пару интересующих меня вопросов и сделала на прощание несколько снимков, после чего покинула это заведение.

Когда я снова уселась на сиденье автомобиля, то, к своему удивлению, обнаружила, что мои мужики вполне мирно соседствуют друг с другом. Артем, развалившись на заднем сиденье, попивал пиво из банки, подлечивая больную после вчерашнего голову. Петр питал свой могучий организм гамбургерами. Судя по пустым упаковкам, он съел их уже три, запивая кока-колой.

– Ну, как дела, командир? – произнес Петр, неспешно жуя гамбургер. – Куда едем дальше? А то мы с твоим студентом припарились тут, тебя ожидаючи.

– Никуда не едем, – сказала я, – сидим и ждем.

– Кого? – спросил только что сделавший глоток пива Артем.

– Клиента, – ответила я. – Как только клиент выходит, мы идем по его следу.

– Понятно, – кивнул Петр, – значит, садимся клиенту на хвост, – и стал интенсивней жевать бутерброд. – А кто клиент-то?

– Директриса брачного агентства, – сказала я, – специализирующегося на международных браках.

– А на хрена она нам сдалась? – подал голос с заднего сиденья Артем. – Ты что, замуж собралась за иностранца?

– Не твое дело, – ответила я.

– Салага, – прокомментировал Петр. – Так и лезет с вопросами. У нас в школе телохранителей таких быстро от лишних разговоров отучали.

– Ладно, хватит болтать, – сказала я, так как на парадном крыльце здания появилась Римма Михайловна. – Вон она идет.

– Понял, – произнес Петр и, засунув огромный кусок гамбургера себе в рот, стал заводить машину.

Директриса спустилась по ступенькам и, пройдя некоторое расстояние, остановилась у стоявшей недалеко от подъезда маленькой белой иномарки. Открыв дверцу, она швырнула на пассажирское сиденье свой маленький дамский «дипломат» и быстро уселась за руль.

– Она на машине, – сказала я.

– А нам по фигу, – сказал Петр. – Мы в школе телохранителей и пешую слежку и «конную» проходили.

Стартовала директриса весьма резво. Однако Петр был тоже лихой водитель и практически не отставал от нее на своей старушке. Слежка началась.

 

Глава четвертая

Мы ехали за машиной директрисы минут пятнадцать. Все это время я чувствовала себя так, словно попала на американские горки. Несмотря на по-вечернему интенсивный поток машин, Петр ехал, не особенно повинуясь правилам дорожного движения. Наверное, в школе телохранителей этому не уделялось должного внимания. Короче, Петр вел себя, как дорожный хулиган. Он влезал в немыслимо узкие просветы между двумя машинами, нагло сигналя им, чтобы они посторонились, обгонял по узкой встречной полосе, постоянно ругался клаксоном, если кто-то впереди него слишком медленно стартовал на зеленый знак светофора.

Однако водитель он был опытный, поскольку занимался всем этим только в отсутствии пристального взгляда гаишника, едва же заметив полосатый жезл, тут же становился законопослушным автолюбителем. Как бы то ни было, Римму Михайловну мы из виду не упустили. Она же, попетляв по городским улицам, выехала на набережную и, припарковав машину, отправилась в одно из летних кафе, недалеко от стоянки.

Места для парковки было достаточно, и Петр подрулил поближе к кафе. Директриса брачного агентства прибыла на набережную отнюдь не поужинать. В кафе у нее была назначена встреча, и ее уже ожидал какой-то мужчина.

На вид ему было лет сорок – сорок пять. Это был невысокий, плотного телосложения человек с крупными чертами лица и мрачным взглядом. Волосы на его голове наличествовали только на затылочной части и были очень коротко подстрижены. По цвету волосы были русые вперемежку с седыми, поэтому создавалось впечатление, что мужчина абсолютно лыс. Одет он был, несмотря на жару, во все темное – брюки были черного цвета, рубашка темно-синего.

Мужчина, видимо, ждал Римму Михайловну уже достаточно долго: через увеличивающие линзы фотообъектива я рассмотрела несколько окурков, лежащих в пепельнице на столе.

Директриса уселась за столик, и они поздоровались.

– Нет, это не его баба, – тут же прокомментировал Петр. – У этих свиданка, похоже, деловая.

– Точно, – вторил ему Артем. – Своего мужчину она могла и в щечку засосать, а он, в свою очередь, мог бы и ручку чмокнуть.

– Ну, это ты загнул. Кто у нас теперь ручки чмокает? – сказал Петр. – Это фигня какая-то нездоровая – ручки бабам целовать.

«Тоже мне умники», – подумала я про себя, пытаясь поймать в объектив удачный ракурс собеседников. Я сделала несколько хороших снимков, на которых ясно были видны и Римма и ее визави, при этом не переставая следить за ними в фотоаппарат.

Поначалу о чем-то оживленно говорила Римма. Мужчина, упершись локтями в край стола, склонил голову и молча слушал. Оба много курили. Наконец мужчина, потягивая принесенный официанткой прохладительный напиток, заговорил сам. Он о чем-то медленно и подробно рассказывал Римме, периодически бросая на нее взгляды исподлобья. Римма напряженно слушала его, иногда пытаясь возразить. Но мужчина пропускал ее фразы мимо ушей, продолжая рассказ.

– А мужик-то, похоже, в доме хозяин, – снова протянул своим утробным голосом Петр. – Ты погляди, как гнет свое, а двумя пальчиками сигарету в ряшку-то тычет! А она слушает, внимательно слушает.

– Да уж, – согласился с ним Артем. – Так и надо. Этих баб распусти, потом только хуже будет.

Я оторвалась от фотообъектива и, развернувшись, удивленно посмотрела на своих спутников.

– Что это за семинар по вопросам взаимоотношения полов вы здесь устроили?

Оба несколько смутились.

– Да мы так просто, от скуки, – виновато пробормотал Артем.

– Если тебе скучно, иди домой, – категорично заявила я.

Он обиженно замолчал. Как раз в этот момент Римма встала, взяла со стола сумочку-»дипломат» и, кивнув на прощание своему собеседнику, покинула кафе. Она села в свой автомобиль и, на скорости развернувшись задним ходом, уехала.

– Куда мы? – спросил меня Петр, взявшийся за ключ зажигания. – За ней, что ли, поедем?

– Зачем за ней? – удивилась я. – Кто она и где ее найти, мы знаем. А вот кто этот лысый, мы понятия не имеем. Поэтому сидим, ждем, куда поедет он.

– Ну ладно, – Петр нехотя убрал руку с ключа зажигания, хмуро глядя на оставшегося за столиком мужчину.

Однако мужчина не спешил уезжать, и скоро мы узнали, почему. По моему мнению, это была настоящая находка, говорящая о том, что я нахожусь на правильном пути. На стоянке припарковалась фиолетовая «девятка». И из нее вышел наш с Артемом вчерашний знакомый, Сергей Ковальцов, друг и любовник Таньки Булычевой.

Выйдя из машины, он неспешным шагом направился прямиком к столику мужчины, за которым мы наблюдали. Одет он был, как и вчера, элегантно, но по-летнему: белые парусиновые штаны, белая фирменная футболка «Адидас», на носу темные очки. Подойдя к столику, он поздоровался с нашим наблюдаемым. Тот холодно кивнул головой.

На сей раз было совершенно ясно, что собеседники недолюбливали друг друга, или, по крайней мере, относились друг к другу с прохладцей. Мужчина, похоже, наезжал на Сергея, периодически тыча ему в грудь указательным пальцем, а лицо его при этом было перекошено от злости. Мне показалось, что Сергей в ответ оправдывается. Беседа становилась все ожесточеннее, и наконец лысого прорвало. Он резким движением загасил окурок в пепельнице и схватил Сергея за ворот его футболки. Футболка сильно натянулась. Ковальцов, не ожидавший этого, смотрел на мужчину испуганным взглядом, но сопротивления не оказывал.

Лысый что-то сказал Сергею, явно жесткое и неприятное, после чего отпустил майку и, откинувшись на спинку своего стула, кивком дал понять, что разговор окончен. Сергей не стал медлить. Он взял со стола очки, и, разглаживая смятое место на футболке, быстро пошел к своему автомобилю.

Лысый больше никого явно не ждал. Он просто сидел, курил, размышляя о чем-то. Минут через десять после отъезда Ковальцова он поднялся и, бросив на стол денежную купюру, вышел из кафе. Перейдя улицу, он подошел к голубой иномарке, стоящей недалеко от нас. Машина, пикнув центральным замком, впустила хозяина в салон. Он завел мотор, развернулся и не спеша поехал в центр города.

И вот тут-то у нас случилась беда: исправно работавший до этого момента мотор нашего «тарантаса» вдруг заупрямился и не захотел заводиться. Петр с философским выражением лица несколько раз крутнул ключ в замке зажигания, но завелась она только с пятого раза. Он выехал со стоянки, но было уже поздно. Иномарка с безымянным мужчиной скрылась из виду. Поколесив по улицам, Петр в конце концов припарковался и признал, что лысого мы упустили.

– Черт, – неожиданно для себя высказалась я, хлопнув по передней панели «жигуленка», отчего крышка бардачка чуть-чуть перекосилась.

– Тихо, – прошипел Петр, аккуратно поправляя крышку. – Машина старая, она нежность любит и ласку.

– Как и женщины, – с сарказмом сказала я, – о которых вы только что лясы точили.

– Ладно, не огорчайся, – произнес Артем. – Двоих из этой троицы мы знаем и, если что, сможем их найти. Номер машины этого дядечки я тоже запомнил, – добавил он.

– Правда? – резко развернулась я к нему. – Ох, какой ты молодец, – я схватила его за уши, притянула к себе и поцеловала в щеку. Обмякший Артем прислонился к спинке сиденья и, счастливо улыбаясь, произнес:

– Только не весь, одни цифры.

Петр загоготал, как тромбон. А я несколько секунд глядела на Артема, стараясь понять, издевается он надо мной или по жизни такой. Но эта улыбка идиота могла быть только у искренне заблуждающегося человека.

– Балбес, – снова не удержалась я и отвернулась. Через несколько секунд, поостыв, произнесла: – Ладно, давай сюда цифры и скажи мне марку автомобиля.

Артем назвал три цифры: 763, но сообщил, что в марках автомобиля он не разбирается.

– Ты запомнил марку? – спросила я у Петра. Тот молча отвернулся и покачал головой.

– Я помню какой-то значок, – произнес Артем и, взяв у меня карандаш, нарисовал его на листке бумаги.

– Что это за марка? – спросила я Петра.

– «Фольксваген», – произнес он нехотя.

– Ну и хорошо, – сказала я, – хоть какая-то зацепка.

– Ну а теперь, может, пойдем перекусим, – предложил Артем. – Все равно все наши, так сказать, клиенты разъехались, а жрать очень хочется.

– Да, я бы тоже подзаправился, – сказал с серьезным видом Петр, – а то сегодня одна сухомятка. Для здоровья это вредно.

Через полчаса мы уже сидели за столиком летнего кафе, где встречались наши «клиенты», и ели хорошо прожаренный шашлык.

– И все же я не понимаю, – сказал Артем, прожевывая очередной кусок мяса. – Зачем тебе все эти игры в шпионов, к тому же с участием знакомых нам людей? Какие цели ты преследуешь, бегая за ними по городу?

– Исключительно самые благородные. Выручаю подругу из беды, – сказала я. – А остальное тебе знать необязательно.

– Почему это необязательно? – возмутился Артем. – Почему этот вундеркинд с высшим телохранительским образованием в курсе, а я ничего не знаю? Я, кстати, без пяти минут дипломированный юрист, могу оказать квалифицированную помощь. К тому же я знаю тебя гораздо дольше, чем он.

– На один день, – уточнила я.

– Ну и что, – сказал Артем. – Его ты вообще только сегодня увидела.

Ситуация действительно была, с одной стороны, комичной, с другой – наводила на невеселые размышления. Я сидела за столиком кафе с двумя молодыми людьми, практически совершенно мне незнакомыми. Мне бы послать их подальше, но оба помогали мне в расследовании важного дела, в которое я влезла по своей воле, но к которому изначально не имела никакого отношения.

«Поздравляю тебя, Олечка, – сказала я сама себе. – Это в твоем стиле – влезть в историю, мимо которой вполне могла бы пройти, и нажить себе тем самым кучу неприятностей. Ну с какой стати я во главе отряда незнакомых мужиков стараюсь помочь своей подруге, которая, по сути дела, сама виновата в своих несчастьях?»

Однако долго предаваться этим мыслям я не стала. Необходимо было подвести итоги сегодняшнего дня и определиться с планами на завтра.

Для одного дня работы итоги были впечатляющими. Наобум устроив слежку за директрисой брачного агентства, я вышла – и в этом была абсолютно уверена – на главного шантажиста. Директриса наверняка его пособница. Роль Сергея Ковальцова пока была для меня до конца непонятна. Он явился на встречу, заранее зная лысого в лицо, и это могло означать, что он – участник шантажа. Но разговаривал с ним лысый совсем не как с сообщником, к тому же он беседовал с директрисой и с Сергеем по отдельности, то есть Ковальцов мог прийти на встречу и в роли шантажируемого. Однако в этом случае непонятно, почему Татьяну шантажировали анонимно, а его в открытую?!

К явным же неудачам этого дня стоит отнести тот факт, что лысый все же ушел и выяснение его личности займет достаточно много времени и сил. Но ничего, решила я: завтра обращусь к капитану Маслакову. Попрошу его помочь мне с определением фамилии и адреса владельца машины по имеющимся данным.

С капитаном Маслаковым я познакомилась в этом году. Он работал в городском УВД начальником отдела информации. Как корреспондент популярной молодежной газеты, я получала у него эту самую информацию на криминальные темы. Отношения у нас были неплохие, и я могла рассчитывать на его помощь.

«А Сергеем все же надо заняться, – подумала я, – как бы Танька ни уверяла меня, что он ни при чем».

Пока я предавалась своим размышлениям, между моими спутниками вновь вспыхнула словесная перепалка. Похоже, это становилось уже традицией.

– А я тебе говорю, знания никогда не помешают, особенно Уголовного кодекса, в котором ты ни хрена не разбираешься, – наезжал Артем на Петра.

– А на кой черт он мне сдался, – возражал тот, – твой кодекс? Если меня в переулке зажмут и потребуют деньги, я что, им отмахиваться буду? Нет уж, у меня есть кое-что понадежнее, – улыбаясь, произнес Петр и самодовольно похлопал себя по бицепсам. – А если это не поможет, то еще кое-что припасено, – и он похлопал по карману пиджака.

– Вот в этом-то и состоит твое заблуждение. Нельзя во всем полагаться только на силу, – произнес Артем. – Вы занимаетесь каким-то опасным делом. Я не знаю каким, но уверен, что юрист вам просто необходим, поэтому я и завтра собираюсь присоединиться к вам.

– А я считаю, что тебе здесь делать нечего, только под ногами путаешься, – хладнокровно произнес Петр.

– Все, – громко сказала я, – вы меня сегодня достали. Я хочу домой.

– Ну и отлично, – сказал Артем. – Во сколько встречаемся завтра?

Я посмотрела на Петра и сказала:

– Заедешь за мной завтра в девять домой, – и назвала адрес.

Тот молча кивнул.

– Ну и отлично, – невозмутимо повторил Артем. – Значит, завтра в девять у твоего подъезда, – словно моя последняя фраза относилась и к нему.

Я посмотрела на Артема и подумала, что мое вчерашнее впечатление о его скромности несколько обманчиво. Застенчивым он был только в обществе незнакомых людей.

– Ладно, – вздохнула я, – поехали.

Через двадцать минут Петр подвез меня к подъезду моего дома. Артема мы высадили раньше на автобусной остановке. Я попрощалась с Петром и пошла домой.

Время было довольно позднее. Ирка встретила меня в штыки, так как сегодня была моя очередь готовить.

– Ну и где ты шлялась? Я уже думала, что мы без ужина сегодня останемся, – хмуро спросила она, когда я встала к плите жарить картошку и разогревать котлеты.

– Да так, – ответила я, – по городу моталась.

Если бы я добавила «с двумя молодыми людьми», то расспросов бы хватило на целый вечер. А посвящать Ирку в тайну дела, которым я сейчас занималась, я не могла: она немедленно оповестила бы всех наших подруг, и сплетня распространилась бы если и не по всему Тарасову, то уж по всему Карасеву точно. Поэтому, не вдаваясь в подробности моих сегодняшних похождений, я быстренько дожарила картошку и подала ужин на стол.

За столом, слушая Иркины рассказы о том, какая свинья продавщица в нашем местном гастрономе, постоянно недодающая Ирке сдачи, а если и додающая, то недокладывающая продуктов, я размышляла о том, что буду делать завтра.

Если не считать визита к капитану Маслакову, то, кроме слежки за подозрительной директрисой, заняться мне было, пожалуй, больше нечем. Когда я пришла к такому выводу, Ирка уже покончила с картофелем и котлетами, а от чая отказалась. Вместо него она достала из холодильника пакетик с апельсиновым соком и, воткнув в него прикрепленную к нему же соломинку, стала медленно потягивать прохладный напиток.

В этот момент в моем мозгу что-то щелкнуло: я сразу вспомнила аналогичную соломинку, которую видела сегодня в руках Риммы Михайловны. Пакетик сока, который выпила Ирка, был маленький, соответственно маленькой была и соломинка. Но меня поразило другое: я точно помню, что соломинка, которую держала в руках директриса, была еще короче. Секунду-другую я соображала, для чего ей понадобилась такая короткая соломинка – ведь пить через нее сок неудобно.

Ответ пришел сам собой. Я вспомнила сцену, описанную в детективе Марины Серовой: молодой человек, засунув конец соломинки в нос, склоняется над полированным столиком и начинает всасывать через соломинку аккуратно рассыпанный тонким слоем на полированной поверхности белый порошок. Таким образом потребляется один из самых известных наркотиков в мире – кокаин.

– Да она наркоманка! – удивленная своим открытием, воскликнула я вслух.

Ирка непонимающе уставилась на меня встревоженным взглядом и спросила:

– Кто?

Я, уже опомнившись и придя в себя, смущенно посмотрела на Ирку и ответила:

– Да так, вспомнила один сюжет из книги.

Ирка посмотрела на меня уже скептически.

– Ой, мать, не нравишься ты мне. По-моему, тебе надо бросать читать детективы, иначе ты скоро среди ночи будешь вскакивать и орать благим матом, что кого-то зарезали. Читай лучше про любовь.

– Ты имеешь в виду эти слащавые любовные романы, наполовину состоящие из описания сексуальных сцен, а наполовину из бессвязного сентиментального трепа между ними?

– Почему это бессвязного, очень даже связного, – возмутилась Ирка, которая только эти романы и читала. – И ничего не сентиментального, просто люди влюблены друг в друга. А чтение эротических сцен благоприятно сказывается на нервной системе. Во всяком случае, это интереснее, чем всякие ужасы и стрельба с участием этих бешеных баб, про которых ты читаешь.

– Ладно, – сказала я, – у каждого свои вкусы.

Поскольку мыть посуду должна была Ирка, я поблагодарила себя за вкусный ужин и отправилась в свою комнату. Вынув пленку из фотоаппарата, я зарядила в него новую и на всякий случай сменила объектив на более мощный. Упаковав фотоаппарат в специальную кожаную сумку, я решила, что пора спать, поскольку завтрашний день может принести массу сюрпризов и потребовать больших затрат физической энергии.

 

Глава пятая

Следующий день, в общем, не обманул моих ожиданий и во многом явился переломным в этом деле. Он был тяжелым и бесконечно долгим и вполне мог послужить основой для какого-нибудь детектива, поскольку в нем было почти все, что присуще этому жанру.

И начинался он, как это часто бывает в детективах, обыденно и спокойно. Утром я встала пораньше, не дожидаясь Ирки, корчившей себе рожи в ванной перед зеркалом, пожарила себе и ей яичницу с ветчиной и помидорами и, скоренько натянув на себя джинсы и футболку, стала оперативно краситься у зеркала в прихожей.

Я уже наложила тушь на ресницы и докрашивала губы, когда вышедшая из ванны Ирка с удивлением спросила:

– Куда это ты в такую рань?

– Ирочка, солнышко, – затараторила я, – предлагаю тебе утренний обмен: там на плите пожаренная, как ты любишь, яичница. Помой за меня посуду, пожалуйста.

– А ты что, очень спешишь? – подозрительно спросила Ирка.

– Да, в девять за мной заедут.

У Ирки стало такое лицо, как будто я совершила страшное предательство. Как – за мной кто-то по утрам заезжает, а она ничего об этом не знает? Ирка, обиженно поджав губы, развернулась и отправилась в кухню. Даже ее походка выражала кровную обиду.

– Пожалуйста, – бросила она на ходу. – Мне не сложно, я помою, я и обед сготовлю. – И, обернувшись на пороге кухни, она добавила: – Но иногда можно и объяснить своей подруге, куда ты собираешься и кто это за тобой заезжает с утра пораньше?

Я глянула на наручные часы: было без пяти девять.

– Ирочка, у меня совершенно нет времени. Я тебе вечером все объясню, – сказала я, натягивая кроссовки. – Я просто сегодня решила пофотографировать на природе и один добрый человек взялся меня подвезти.

– Добрый человек, – саркастически повторила Ирка. – Ты хоть презервативы-то не забыла, юная натуралистка?

Я схватила сумку с фотоаппаратом и, в сердцах вскинув ее на плечо, буркнула:

– У тебя только одно на уме.

– Я неизвестно с кем на машине по лесам не шастаю, – крикнула она мне вдогонку, когда я уже выходила из квартиры.

Выйдя из подъезда, я увидела, что моя гвардия уже в сборе. Оба бойца лучезарно улыбались. Машина была помыта. День был солнечный. Ирка на балконе наверняка с завистью смотрела, как я сажусь в автомобиль вместе с молодыми людьми.

«Эх, еще тачку бы покруче, – подумала я, уже сидя в машине, – тогда бы был полный апофеоз».

Петр повернул ключ зажигания, машина крякнула, затем затарахтела и наконец завелась. Петр выехал со двора и спросил:

– Куда едем?

– В городскую милицию, – ответила я.

– Сдаваться? – усмехнулся он.

– Нет, пока еще рано, – серьезно сказала я. – Попробуем выяснить, что представляет собой наш вчерашний лысый незнакомец.

– А, ну-ну, – протянул Петр.

По дороге я спросила у Артема:

– Ну как тебе спалось дома в кровати? После лавки не слишком ли мягко было, да и душно, наверно? Небось ворочался всю ночь?

– Издевайся, издевайся, – хмуро посмотрел на меня Артем. – Я уж вчера от папаши наслушался, на неделю вперед хватит.

– Что, студент, папашка за уши оттаскал и в угол поставил? – не мог не съязвить в адрес Артема Петр.

– Его папа в угол не ставит. Его папа сразу в КПЗ может посадить.

– Не понял, – Петр удивленно посмотрел на меня.

– А ты не знаешь? – сказала я. – Папа у нашего Темочки районный прокурор.

Петр аж притормозил от неожиданности.

– Да ну, – удивился он, взглянув на Артема в зеркало заднего вида, и посетовал: – А я ему вчера чуть по башке не дал!

В душе я надеялась, что, выдав Петру эту информацию, несколько поуменьшу его агрессию в отношении Артема.

Мы подъехали к зданию ГУВД, я вышла из машины и, войдя в управление, поднялась на третий этаж. Капитан Маслаков, сорокалетний мужчина с пышными рыжими усами и веселым взглядом, был на месте и, увидев меня, очень обрадовался.

– Олечка, зайка моя длинноногая, неужто ты? Небось за информацией для своей малотиражки?

– Ага, – кивнула я. – За информацией, но только на сей раз для себя лично.

– Для себя лично? – переспросил капитан.

Он состроил серьезнейшую физиономию, взял со стола фуражку и водрузил ее на голову. Сурово посмотрел на меня и отчеканил:

– Олечка, да я в лепешку расшибусь, я задницу порву на британский флаг, но твою личную просьбу уважу.

– Это с вашей-то сидячей работой остаться без задницы, – пошутила я в ответ на ерничество капитана. – К тому же просьба у меня маленькая, таких жертв не требующая.

– Какая? – оживился Маслаков. – Я к твоим услугам!

– Человека найти надо по номеру его машины, причем неполному.

Маслаков прекратил ломать комедию, снял фуражку, положил ее на стол и, тяжело вздохнув, сказал:

– Эх, Олечка, ну ты же знаешь, что такие сведения просто так посторонним людям не даются.

– Ну пожалуйста, – заканючила я, – мне очень надо. В конце концов, я же не посторонняя. Это моя личная просьба.

– Это я уже понял, – сказал капитан, подкручивая ус. – Зачем он тебе?

– Да, понимаете, он меня подвозил недавно, – сказала я. – Мы с ним разговорились.

– Да? – снова оживился Маслаков. – Ну-ну, рассказывай, что там у вас дальше было?

– Да ничего особенного, – разочаровала я его. – Я вышла из машины и забыла сумочку. А в сумочке этой были важные для меня фотопленки. Ну и денег немного.

– Что же это за фотопленки такие, – хитро улыбаясь, спросил капитан, – что ты их через милицию ищешь?

– Да ничего особенного, – сказала я. – Так, просто личные снимки.

– Да уж, – скептически прищурился капитан. – Смотри, лапонька, доснимаешься ты.

– Дофотографируешься, – поправила я.

– Я и говорю, – сказал он. – Ладно, давай свои координаты извозчика, пока он твои пленки не проявил или не выкинул.

Я протянула ему листочек, где были записаны цифры номера, марка и цвет автомобиля.

– И это все? – спросил капитан.

– Да, все, что удалось запомнить.

– Ладно, – проговорил капитан, – зайди завтра или позвони. Может, что-нибудь и будет известно.

– А сейчас нельзя? – спросила я.

– Сейчас мне некогда, – ответил он. – У меня сегодня планерка в областном УВД.

Я подумала, что завтра будет еще не поздно, и с деланным тяжелым вздохом сказала:

– Ну ладно, спасибо и на этом.

Попрощавшись с капитаном Маслаковым, я вернулась к ожидающим меня сподвижникам и, усевшись в автомобиль, бодрым голосом произнесла:

– Ну что, мальчики, поехали в брачное агентство.

К некоторому своему удивлению, я обнаружила, что мне стала нравиться моя нынешняя руководящая и направляющая роль. Я вошла во вкус детективной работы, тем более что пока от меня ничего особенного не требовалось и никаких ситуаций, сулящих неожиданности и опасности, на горизонте не виделось. Мои же, если можно так выразиться, сослуживцы – один по доброй воле, другой по обязанности – были весьма исполнительными молодыми людьми и особых хлопот мне не доставляли, если не собачились друг с другом.

Петр притормозил у десятиэтажной «свечи», в которой находилось брачное агентство, и поставил машину так, чтобы хорошо был виден вход в здание. Еще подъезжая к нему, мы заметили, что маленькая белая иномарка, принадлежащая Римме Михайловне, стоит на стоянке перед зданием.

– И что теперь? – спросил Артем.

– Теперь, – повторила я, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги, насколько это было возможно, – теперь ждем-с.

– Чего? – не понял он.

– Директрису, – пояснила я. – Когда она выйдет, мы поедем за ней в очередное путешествие по городу.

– Эх, и интересная же работа, – коротко прокомментировал он. – Если вам за нее еще платят, то покажите мне этих дураков.

– Успокойся, – сказала я, – лично мне за нее ничего не платят. Сходи-ка лучше за пепси-колой и бутербродами, все равно сидишь без дела.

– Ну конечно, – огрызнулся он, вылезая из машины. – Зато вы, я смотрю, очень заняты.

Мы с Петром в этот момент откидывали спинки сидений, чтобы поудобнее расположиться. Через пятнадцать минут Артем вернулся с горячими гамбургерами в пакете и несколькими бутылками колы. Мы стали медленно и лениво потреблять принесенную снедь.

Ждать пришлось довольно долго. Артем успел еще два раза сбегать за колой. Все мы по разу сходили по естественной надобности в туалет десятиэтажки. Пытались, чтобы скоротать время, играть в словесные интеллектуальные игры, но безуспешно, так как Петр был не силен по их части. Я же, в свою очередь, категорически отказалась играть в карты, ни на щелбаны, ни на деньги, ни тем более на раздевание, хотя стояла тридцатиградусная жара.

Во второй половине дня начал назревать бунт на корабле. Артем отказался идти за прохладительными напитками. Он заявил, что бегал уже три раза, и напомнил, что он здесь в качестве не гарсона, а юриста. Петр машину покинуть не мог, так как был за рулем, а я не могла пойти за колой в силу своего начальственного статуса, так что мы все, разморенные жарой, остались дремать на своих местах, вполглаза приглядывая за подъездом.

В пять часов раздалась команда свистать всех наверх: из подъезда вышла Римма Михайловна, или просто Римма, как я ее про себя называла. Она быстро спустилась по парадным ступенькам и, открыв дверь своего автомобиля, уселась за руль. Мотор ее тачки, в отличие от нашего, завелся с пол-оборота, и она, выехав со стоянки, ловко влилась в поток автомобилей.

Петр не отставал, однако сегодня я попросила его вести себя на дороге скромнее и не провоцировать своими действиями водителей других автомобилей на гневные реплики в наш адрес. Петр спокойно вел машину, держась метрах в двадцати от автомобиля Риммы, тем более что на сей раз основная часть маршрута директрисы проходила по проспекту Ленина – одной из самых оживленных магистралей города, на которой особенно и не разгонишься.

Через некоторое время автомобиль Риммы свернул с проспекта Ленина на улицу Валдайскую и по ней уже более резво помчался по направлению к студгородку. Да, именно в студгородок, к моему удивлению, направлялась Римма. Вскоре я поняла, что здесь у нее была назначена встреча. Точнее сказать, на обочине автодороги, недалеко от общежития медицинского института ее ждал какой-то молодой человек. Я успела заметить, что он невысок, худ, кучеряв, одет в синие джинсы и белую тенниску с длинными рукавами, а на ногах у него были кроссовки.

Римма притормозила около него, и молодой человек тут же сел к ней в машину. Минут десять они просто сидели в машине и о чем-то говорили, причем я заметила, что молодой человек слегка наклонился к Римме, положив левую руку на ее сиденье. На это время, чтобы нас не засекли, Петр был вынужден остановиться около киоска и сделать вид, что покупает сигареты. Наконец автомобиль Риммы заурчал и тронулся с места. Петр мгновенно вскочил в машину и поехал вслед за ними.

– Куда это они, интересно? – спросил Артем минут через пять.

– Я думаю, за город, – ответил Петр.

Действительно, автомобиль Риммы ехал в направлении «Березиной речки», одного из популярных загородных мест отдыха тарасовцев, изобилующего дачными кооперативами. Неожиданно я заметила, что Петр, нахмурившись, поглядывает в зеркало заднего вида.

– Что-то случилось? – спросила я его.

– Нет, ничего, – ответил он, – просто мне показалось…

– Что именно?

Он еще раз глянул в зеркало.

– Мне кажется, вот этот бежевый «жигуленок», что едет за нами, я уже видел.

– Где? – поинтересовалась я.

– Сегодня на стоянке у высотной «свечи». К тому же, в этом я, правда, не уверен, мне показалось, что и вчера эта же «шестерка» вырулила со стоянки вслед за нами, когда мы погнались за Риммой.

– Ты хочешь сказать, – произнесла я, пораженная услышанным, – что за Риммой, кроме нас, еще кто-то следит?

– Похоже на то, – кивнул Петр.

– А что ж ты нам раньше этого не сказал, секьюрити недоделанный? – взвился на заднем сиденье Артем.

– Я был не уверен, – пробубнил, оправдываясь, Петр. – Я и сейчас до конца не уверен. Но как только Римма остановилась у студгородка, они вместе с нами тормознули у дороги и полезли в мотор. А потом, когда мы с Риммой тронулись, они тоже покатили за нами.

На несколько секунд в салоне воцарилась тишина. Прервал ее Артем, заметив с некой растерянностью в голосе:

– Жить становится веселее. Вот теперь мы уж точно вляпались во что-то серьезное.

Был летний вечер, и истомившиеся от жары горожане устремились за город. Машины длинной вереницей, словно нанизанные на одну нить, тянулись друг за другом по узкой загородной дороге. То и дело некоторые из них сворачивали с шоссе на проселок. Пришла пора это сделать и нам. Римма мигнула правым габаритным огнем и свернула на проселочную дорогу, в начале которой стоял указатель «Дачный кооператив «Медовый».

Как только мы свернули вслед за преследуемой нами парочкой, я тут же развернулась и стала следить, не появится ли на повороте бежевая «шестерка», о которой говорил Петр. Через несколько секунд я увидела, что бежевый «жигуленок» также свернул на проселочную дорогу. Мой телохранитель был прав – за Риммой следили не мы одни. Приглядевшись, я заметила в машине троих человек. Однако «жигуленок», ехавший за нами, не стал въезжать в кооператив, свернул на грунтовку недалеко от него и скрылся за деревьями. Мы же последовали за Риммой и засекли, у какой из дач остановилась ее машина. После этого Петр, проехав мимо Римминой дачи, свернул на соседнюю улицу и там притормозил.

– И что теперь? – спросил он.

«Не знаю», – чуть было не ответила я, но, решив не опускать моральный дух своих бойцов и не терять лицо командира, решительно сказала:

– Будем ждать темноты.

– А потом что? – спросил Артем.

– А потом вы будете ждать меня. А я пойду навещу Римму в ее даче, – ответила я.

– Долго ждать-то? – не унимался Артем.

– Сколько надо, столько и будете ждать, – твердо заявила я, пытаясь утвердить имидж строгой начальницы.

– Может быть, тогда отъедем из кооператива, чтобы дачникам глаза не мозолить, – предложил Петр.

– Разумно, – милостливо заметила я. – Только надо сделать так, чтобы мы не оказались рядом с этой бежевой «шестеркой».

Петр выехал с другой стороны кооператива и остановил нашу машину в лесочке, недалеко от дач. Я посмотрела на часы: было около семи. До наступления сумерек как минимум два часа.

– Там какая-то речка блещет, – подал идею Артем. – Может, пойти искупнуться, а то очень жарко.

– Идея неплохая, – отстраненно произнес Петр, методично постукивая своими толстыми пальцами по рулю.

Но, однако, оба остались сидеть на местах. Я с удовлетворением пришла к выводу, что господа ждут моего согласия.

– Идите купайтесь, я не хочу, – произнесла я безразличным тоном.

Артем и Петр без лишних сборов поднялись и отправились в сторону речки.

Отпустив «солдат» купаться, я всерьез задумалась. Зачем, собственно, я приперлась за Риммой сюда, на ее дачу, и каков план моих дальнейших действий? Еще вчера, когда я пришла к выводу, что Римма – наркоманка-кокаинистка, у меня в подсознании родился план. Я решила попробовать поймать Римму «в объектив» в момент потребления наркотиков. Пожалуй, на даче сделать это было легче, нежели в условиях городской квартиры. К тому же Римма приехала сюда не одна, а с мужчиной. Если они любовники, можно также попробовать заснять их в постели. В общем, я хотела получить хоть какие-то козыри в руки для дальнейшей борьбы с шантажистами.

К девяти часам вечера, окончательно уверившись в необходимости намеченных мной шагов, я отправилась на дачу к директрисе брачного агентства. К этому времени Петр и Артем уже вернулись с речки и ужинали печеньем, купленным Петром в придорожном ларьке. Оба порывались пойти со мной, но я им категорически запретила: такая большая компания могла привлечь излишнее внимание дачников.

Я прошла дачными улочками и, очутившись на нужной мне, пошла медленней, издалека присматриваясь к интересующей меня даче. Иномарки на улице уже не было видно, Римма загнала свою машину на участок. Значит, я не ошиблась: она приехала сюда с ночевой. Уже подойдя вплотную к даче, я оглянулась по сторонам: на улице никого не было видно. Сумерки и комары загнали людей в дачи, и, видимо, большинство из них, поужинав, смотрели на своих переносных телевизорах какой-нибудь мексиканско-итальянский сериал.

Я нашла в заборе наиболее удобное место (чтобы не было кустов розы или крыжовника) и, изловчившись, одним прыжком перемахнула через него. Подняв с земли сумку с аппаратурой, которую я предварительно аккуратно перекинула через забор, я отправилась в глубь сада, к даче.

Сад был старый, деревья большие, с толстыми стволами и с пышными кронами. В разных частях сада густо росли кусты малины, смородины и крыжовника. Я подобралась поближе к дому и из-за кустов малины заглянула в окно.

Окно было открыто, и я услышала звуки музыки. Свет горел лишь на первом этаже, оттуда же доносились приглушенные голоса – мужской и женский. Однако я никого не увидела: комната, которая мне была видна в окно, являлась кухней.

Я обошла дом с другой стороны, обогнув при этом глухую стену. На сей раз в распахнутое окно – видимо, жара брала свое, а кондиционером дача оборудована не была, – я увидела довольно просторную комнату. В центре ее стоял диван, рядом с ним – невысокий столик, похожий на журнальный.

На диване сидели Римма и ее молодой бойфренд из студгородка. При ближайшем рассмотрении парню было не больше двадцати двух. На столике разместились бутылка вина, несколько тарелок с закусками, пара вскрытых банок рыбных консервов. Все это я прекрасно разглядела в мощный объектив фотоаппарата. На сей раз мне удалось пристроиться за толстым стволом яблони.

Однако я не просто рассматривала – я защелкала фотоаппаратом, поскольку было уже что запечатлять. Правда, пока это относилось скорее к легкой эротике, постепенно набирающей свои обороты. Молодой человек и Римма сплелись в объятиях, активно лобзая друг друга, при этом парень ловко и шустро запускал руки Римме то под блузку, то под юбку. Однако продолжалось это недолго. Римма оторвалась от своего визави и, разлив вино по бокалам, произнесла какой-то тост. За звуками музыки я не расслышала, о чем они говорили. Выпив вино, парочка воздала должное закускам. Это было не очень интересно и даже вредно, поскольку у меня засосало под ложечкой: я не ела уже достаточно давно. Кроме того, стали одолевать комары. Майка у меня была короткая, и уже через полчаса стояния мои руки и шея были искусаны этими тварями.

Выручил меня любовник Риммы, точнее сказать, отвлек, учинив маленькое порно-шоу. Молодой организм, к тому же подкрепленный вином и пищей, потребовал своего. Засунув кусок сыра в рот и еще не прожевав его, парень решительно завалил Римму на спину и перешел в бурное наступление. Уже через пять минут Риммина одежда была разбросана по комнате, и она, совершенно нагая, подверглась яростной сексуальной атаке со стороны «кучерявого». Эмоций было море. Оба, постанывая, покрякивая, подвывая и покусывая друг друга, сплелись в неразрывное целое, название чему – сексуальный экстаз.

Все это время я периодически щелкала затвором, стараясь, чтобы на снимках были хорошо видны лица Риммы и ее любовника. Кадров получилось немного, поскольку обилием любовных поз парочка не впечатляла, чего не скажешь об интенсивности сексуальных отношений.

Минут через пять это все закончилось: то ли парень был слишком тощий, то ли слишком горячий, однако он потратил больше сил, нежели Римма. Та выскользнула из-под него и, оставив его лежащим на диване, удалилась в соседнюю комнату. Явилась она оттуда минут через пять, запахивая халат. Вид у нее был не слишком удовлетворенный. Она пихнула бедром своего кучерявого избранника и, подвинув его и усевшись на диван, налила себе еще вина.

Осушив бокал, Римма достала из кармана халата какую-то маленькую металлическую коробочку и открыла ее. Сдвинув тарелки, она высыпала на полированный столик небольшое количество белого порошка и крышечкой коробочки аккуратно разровняла порошок по поверхности стола. Наклонившись над столом и зажав пальцем одну из ноздрей, Римма стала через вторую втягивать в себя вместе с воздухом кокаиновый порошок. Потом, поменяв ноздрю, вдохнула весь оставшийся на столе кокаин. Глаза ее увлажнились, и она, откинувшись на спинку дивана, блаженно закрыла их.

Любовник Риммы, находясь в посторгастическом состоянии, лениво наблюдал за ней. Поняв, что его партнерша предалась иному виду удовольствий, он встал, прошелся голышом по комнате и поднял с пола свои джинсы. При этом он снова поразил меня, на сей раз размерами своего «мужского достоинства». На фоне густой растительности, покрывающей его тощее тело, член смотрелся словно большая рептилия, вылезающая из зарослей кустарника. Похоже, рост и развитие парня пошли «в корень».

«Кучерявый» достал из карманов джинсов несколько пакетиков с белым порошком и бросил их на стол перед Риммой. Она открыла глаза и посмотрела на него с максимальным вниманием, на которое она была способна. Парень что-то сказал ей. Римма тяжело вздохнула и приподнялась с дивана. Она дотянулась до сумочки, стоявшей на полу под столом, и вынула оттуда бумажник. Отсчитав почти все имеющиеся в ее распоряжении купюры, она отдала их своему любовнику. Он засунул деньги в карман джинсов, а она положила пакетики с порошком в сумочку. Видимо, «кучерявый» был не только сексуальным партнером, но и поставщиком. Сделка состоялась – Римма приобрела очередную порцию кокаина.

Все это я сфотографировала и решила, что теперь у меня достаточно материала для того, чтобы наехать на Римму и обменяться с ней компроматами. Однако в этот вечер было еще что запечатлеть на пленку, правда, скорее в информационно-познавательных целях. «Кучерявый» что-то сказал Римме, и та вернула ему парочку пакетиков с порошком из сумочки. Он взял их и скрылся в кухне. Появился он минут через десять. В руках у него была тарелка со взбитой белой смесью, напоминающей что-то среднее между манной кашей и пивной пеной. В другой руке он нес соломинки для коктейлей. Оба взяли по соломинке, засунули их в эту массу и стали с помощью них втягивать носом «кокаиновые сливки». Похоже, парень знал толк в наркотических деликатесах, хотя, как я успела заметить, сам особенно не налегал. Сделав одну-две затяжки, он покайфовал немного и снова предпринял попытку вернуться к традиционным для мужчин удовольствиям, то есть снова взгромоздиться на Римму. Но, увы, его партнерша уже погрузилась в наркотический дурман и настолько комфортно себя в нем чувствовала, что совершенно не желала, чтобы ее беспокоили по какому-либо поводу. Бедный парень получил настолько категоричный и ожесточенный отпор, что даже растерялся. До меня долетели лишь обрывки фразы, в которой Римма отсылала своего визави гораздо дальше того места, на котором она его сегодня подобрала. Парень тоже вспылил, выкрикнув в ответ несколько гневных фраз, которые Римма пропустила мимо ушей, так как уже витала в эмпиреях, быстро оделся и выскочил за дверь. Он пронесся в нескольких шагах от меня – я притаилась в кустах малины, – вне себя от ярости повторяя, словно заклинание:

– Сука! Обломщица старая! Грязная наркоманка! Рыба холодная!

Он громко хлопнул калиткой и помчался по улице в сторону шоссе. «Ничего, – подумала я про себя, – деньги у него есть, попутку поймает и доедет». Я вновь посмотрела в объектив на Римму. Лицо ее было спокойно, сладострастно и безмятежно. Время от времени она открывала глаза и, нагибаясь над кокаиновой кашицей, втягивала в себя очередную порцию зелья.

В этот момент мне в голову пришла шальная мысль: Римма одна, ее бойфренд только что сбежал несолоно хлебавши. «А чего еще ждать, – подумала я, – коль все так благоприятно складывается, надо идти брать быка за рога, точнее сказать, за рога надо было брать эту обнюханную кокаином телку». Я слыхала, что наркотик понижает волю, и наезжать на нее сейчас будет легче.

Придя к такому решению, я вынула из фотоаппарата пленку с отснятыми кадрами и вставила в него новую – на всякий случай, если Римме вздумается засветить пленку в фотоаппарате, а мне не удастся ей помешать. Немного подстраховавшись таким образом, я сделала еще несколько снимков Риммы и отправилась в дом.

Войдя, я снова защелкала фотоаппаратом. Это привлекло Риммино внимание, и она, открыв глаза, непонимающе уставилась на меня. Наконец в ее взгляде, затянутом пеленой наркотического дурмана, возникла мысль – до нее дошло, что мой светлый образ ей уже знаком.

– Это еще что такое? – протянула она с некоторым раздражением в голосе. – Какого черта ты здесь делаешь со своей «лейкой»?

Вместо ответа я снова подняла фотоаппарат и сделала еще один снимок. Отщелкав кадр, я посмотрела на Римму и произнесла:

– А теперь, мадам, снимок на память. Возьмите соломинку в правую руку, тарелку с кокаином – в левую, и с улыбочкой втянем в себя очередную дозу. Этот снимок станет заключительным в моем сегодняшнем фоторепортаже.

Римма недоуменно глядела на меня и молчала.

– Как вы, наверно, поняли, Римма Михайловна, – продолжила я, – я здесь достаточно давно и многое успела запечатлеть для истории тарасовской наркомании. Я думаю, эти снимки заинтересуют многих, и совершенно уверена в том, что они послужат великолепной иллюстрацией для моей статьи о вашем брачном агентстве. После выхода этой статьи название вашего агентства «Связи небесные» придется заменить на «Кайф неземной».

– Чего тебе надо, соплячка? – проговорила Римма пренебрежительным тоном.

– Только одного, – сказала я. – Я предлагаю вам обмен. Я отдаю вам этот негатив фотопленки с пикантными подробностями вашей биографии, а вы мне возвращаете имеющиеся у вас пленки и фотографии, компрометирующие одну мою знакомую.

– Кого именно? – спросила Римма, насторожившись.

– Некую Татьяну Булычеву, которая сейчас замужем за англичанином Питером Болтоном. Вы ее шантажируете угрозой распада брака.

Римма, неотрывно глядя на меня, глумливо и широко улыбнулась.

– А-а, – протянула она. – Я знала, что ты, козявка зеленая, не просто так ко мне в офис приперлась. Я тебя сразу раскусила, что ты не клиентка, а что-то разнюхать пришла, ищейка недоношенная, папарацци сопливая. Думаешь, ты крутая, сделала пару снимков, и я тебе так сразу все и выложу!

Неожиданно она засмеялась громким, истеричным смехом, который быстро оборвался.

– А вот этого не хочешь? – и Римма, прекратив смеяться, выбросила в мою сторону фигу из пальцев. – Сейчас, разбежалась, я тебе все выдам и твоя подружка прыгнет в постель к своему мужу чистой и непорочной! Ничего ты от меня не узнаешь, – отчеканила она. – Пошла вон отсюда!

– Вы уже мне кое-что рассказали, – сказала я. – Но если вы не пойдете на мои условия, я опубликую ваши фотографии и вы будете скомпрометированы.

Вместо ответа Римма снова истерично заржала.

– Перед кем, дура? – сквозь смех проговорила она. – Перед мужем, которого у меня нет? Может, перед начальством? Так я сама себе начальник. Я – директор агентства. Но если ты даже где и рыпнешься со своими фотографиями, я в любой момент уйду в тень и посажу в кресло молоденькую обезьянку типа тебя, сойдет за директора, а я буду дергать ее за ниточки, как в кукольном театре.

Римма снова зашлась от хохота. Теперь она смеялась надо мной: я растерялась и, похоже, не сумела этого скрыть. Римма хохотала и, тыча в меня пальцем, приговаривала:

– Что, съела, козявка? И не таких обламывали. Тоже мне, папарацци. Фотоаппарат на шею нацепила и думает, что крутая. Или, может, ты еще не все снимки сделала и тебе попозировать?

Она распахнула халат и разлеглась на диване в вальяжной позе, распрямив одну ногу, согнув другую в колене и грациозно откинув руку на спинку дивана.

– Ну, фотографируй, – хихикнула она. – Глядишь, продашь потом в какой-нибудь эротический журнал.

Я была совершенно растеряна и деморализована. Вопреки всем моим ожиданиям Римма продемонстрировала волю и здравомыслие, и что самое удивительное, плевать хотела на компрометирующие снимки. Поначалу я приписала это наркотическому опьянению, решив, что она сама не ведает, что лепит, но директриса вполне уверенно и логично изложила свои аргументы.

Мало того – я, идиотка, выдала Таньку. Теперь шантажисты знают, что она, несмотря на их угрозы, пыталась предпринять какие-то контрдействия против них. И последствия могут быть непредсказуемыми. От этих мыслей я растерялась еще больше. Видимо, этим и объяснялся тот бессвязный треп, который я понесла.

– Вы мерзкая женщина, – заорала я, – шантажистка и наркоманка! Я все равно до вас доберусь. Я не позволю вам шантажировать мою подругу!

С этими словами я ринулась на Римму и, схватив ее за воротник халата, затрясла, как грушу:

– Говори, гадина, где находится компромат?

Почему-то Римме от этого стало еще веселей. Она буквально укатывалась со смеху.

– Где, где, – проговорила она, задыхаясь от смеха, – на пасеке в дупле!

Хитро посмотрела на меня и снова прыснула. Я поняла, что она попросту надо мной издевается, и ничего я от нее уже не добьюсь. Мне ничего не оставалось, как уйти отсюда ни с чем. Я отпустила Римму и распрямилась над ней.

Ненависть буквально кипела во мне, и секунду-другую я соображала, чем бы этой твари напакостить на прощание. Мой взгляд упал на тарелку с «кокаиновым коктейлем». «Лучше и придумать нельзя», – подумала я. И, схватив тарелку, плеснула Римме в лицо белое месиво. От удивления она замолкла, но, поняв, что произошло, тут же разразилась бурей негодования. Ее матерные тирады сопровождали меня до самого крыльца, но я, не слушая, спустилась по ступенькам и направилась к калитке.

Здесь-то меня и подстерегали очередные неожиданности этого вечера: я вдруг услышала, нет, почти почувствовала, как недалеко позади меня хрустнула ветка. Я оглянулась и увидела в слабом свете, исходящем из окон дачи, контуры какого-то человека, шедшего за мной следом. В тот момент, когда я обернулась, человек негромко произнес:

– Девушка, стойте.

Но для меня это прозвучало как команда «на старт». Я что есть сил рванула к калитке.

– Леха, держи ее! – послышалось сзади.

У самой калитки передо мной возник еще один силуэт мужчины, который стал на моем пути, широко раскинув руки.

– Стоять! – сказал этот силуэт.

Но желание спастись было настолько велико, что реакция у меня сработала почти как у боксера. Я коротко размахнулась и что есть силы ударила сумкой с фотоаппаратом в морду преградившему мне путь мужику. Вместе с объективом «Nikon» весил прилично, и удар получился весьма увесистым. Мужик схватился за лицо и отлетел к забору. Путь был свободен. Сама не помню, как я одним прыжком перемахнула через калитку и побежала по улице.

– Стой, стерва! – послышался сзади меня приглушенный крик и топот ног догоняющих.

Я неслась по дачной улице со всех ног и, только добежав до поворота, вынуждена была слегка пробуксовать, огибая угол. Но, едва повернув, я на большой скорости наскочила на что-то твердое и монументальное, отчего отлетела обратно на перекресток. Когда я упала на землю, ощущение было такое, будто врезалась в шведскую стенку, которую обтянули гимнастическими матами.

– Оль, ты, что ль? – послышался глухой бас Петра.

Я поняла, что шведской стенкой, от которой я отлетела, был именно он.

– Ты не ушиблась? – поинтересовался мой вежливый телохранитель.

– Не так чтоб очень, – сказала я, поднимаясь, – но если нас догонят вон те двое, – я указала рукой в сторону двух бегущих по улице теней, – то зашибут весьма сильно.

Петр посмотрел на приближающиеся фигуры и полупрорычал-полупрошептал:

– Ну, это мы еще посмотрим!

Он сделал шаг навстречу первому приближающемуся преследователю. Дальше все происходило быстро и складно, как в кино. Через мгновение первый нарвался лицом на кулак Петра, отчего его голова сильно запрокинулась, и он рухнул наземь, словно велосипедист, на большой скорости въехавший в дерево. Подняться он даже не пытался. Второму преследователю тоже не повезло. Петр так ловко и сильно заехал ему кулаком в живот, что буквально надел его на свою руку. Парень, скрючившись пополам, рухнул на колени со странным натужно-урчащим звуком – нечто подобное издают люди, сидящие на унитазе с ужасным запором.

– Ну вот, а ты переживала, – сказал спокойным голосом Петр и, взяв меня за руку, произнес: – Пошли отсюда быстрей.

Мы стали скоренько удаляться по улице и ушли уже достаточно далеко, как вдруг сзади раздался громкий хлопок. В следующую секунду мимо наших с Петром голов просвистела пуля. Петр схватил меня в охапку и оттеснил к забору одной из дач.

– Черт! – прокричал он. – Эти козлы, оказывается, вооружены. Жаль, я пушку свою не взял.

Пригнувшись, мы помчались вдоль забора к ближайшему перекрестью улиц дачного городка. За это время в нас еще два раза стреляли, но оба раза мимо.

Когда мы домчались наконец до машины Петра, Артем уже завел двигатель. Мы с Петром вскочили на заднее сиденье, и я крикнула:

– Гони!

– Понял, – сказал Артем и, рывком включив первую передачу, нажал на педаль газа.

Машина взревела, словно очумелая, и сорвалась с места, съехав с обочины на грунтовую дорогу. Буквально через пять метров она со всего маху влетела в какую-то колдобину на дороге, отчего все в ней задребезжало, а Петр отчаянно застонал.

– Ты что, ранен? – спросила я, испугавшись за него.

– Ты что же делаешь, изверг?! – завопил Петр. – Кто ж так ездит? Разобьешь же машинёшку. Я б тебе, обалдую, даже пылесос не доверил, не то что машину.

Но делать нечего, останавливаться было нельзя: угроза погони довлела над всеми нами настолько сильно, что ради безопасности машиной решено было пожертвовать. Так и случилось. Через двадцать минут езды, напоминающей полет на самолете по череде воздушных ям, в моторе вдруг что-то щелкнуло, и машину резко занесло влево. Каким-то чудом новоявленному водителю удалось затормозить буквально в полуметре от столетнего дуба.

Петр в ярости выскочил из машины и собирался уже вытащить на свежий воздух Артема, чтобы по-своему растолковать ему азы управления автомобилем, но тревога за средство передвижения взяла верх, и он склонился к машине, высматривая возможные повреждения. Наконец внимание его сосредоточилось на левом переднем колесе. К этому времени и мы с Артемом вышли из машины.

– Ну и что случилось? – спросила я Петра.

– Не знаю, – сказал он, глядя на колесо – оно было повернуто влево, хотя руль был вывернут до конца вправо. – Или полуось полетела, или шаровая.

– Что это значит? – спросила я.

– Если полуось, то это буксир, если шаровая, то за два часа сам управлюсь. Но в обоих случаях придется ждать утра. Ночью здесь ничего не сделаешь.

– Ну и ладно, – сказал Артем, – поночуем на свежем воздухе. Зато нас не пристрелили, – добавил он, словно оправдываясь.

Петр раздраженно посмотрел на Артема и собирался уже высказать ему что-то нелестное, но я вступилась за бедного студента:

– Он прав, в нас ведь три раза стреляли. Если б догнали, нам бы и обороняться было нечем!

 

Глава шестая

Утро выдалось ясным и солнечным. Кругом звонко пели птицы, стрекотали кузнечики. На траве еще поблескивала утренняя роса, постепенно испаряющаяся под напором солнечных лучей. Однако, несмотря на радостное настроение природы, на душе у меня было пасмурно и тоскливо. Я вляпалась в опасное дело по самые уши. И при этом никому не помогла, сделала только хуже.

Анализируя события вчерашнего дня, я пришла к выводу, что фиаско было неизбежно. С упорством быка на корриде я устремилась в совершенно неподготовленную атаку на шантажистов. Меня ослепили первоначальные удачи в расследовании. Да, мне удалось установить личности шантажистов, по крайней мере одну из них. И, вдохновленная этим успехом, а также полученным компроматом на Римму, я пошла в лобовую атаку, даже не продумав возможные последствия в случае неудачи. И как тот бык на корриде, попала рогами в пустую тряпку. Более того, потеряв бдительность, я не заметила, что за мной кто-то следит, а в результате нас вчера могли просто убить. Теперь можно только гадать, что это были за люди. Хотя скорее всего те самые, что ехали за Риммой вместе с нами. Что мне теперь делать – я совершенно не знала.

Рядом со мной на сиденье заворочался Петр. Проснувшись и продрав глаза, он огляделся вокруг. Как только его взгляд упал на Артема, мирно спящего на заднем сиденье, лицо моего телохранителя помрачнело.

– Буди этого кретина, – сказал он мне. – Мне помощь нужна будет, – и вылез из машины.

Я повернулась и похлопала спящего Артема по щеке. Тот раскрыл глаза и удивленно ими захлопал. В его взгляде читались недоуменные вопросы: где мы и зачем мы здесь?

– Проснулся, маленький? – обратилась я к Артему. – Ну вот и хорошо. А теперь тебе пора на курс юного автомеханика. Петр ждет тебя. Давай, двигай на свежий воздух.

Не до конца проснувшийся Артем вылез по моей команде из машины, где его тут же взял в оборот Петр, заставив домкратить левый борт «жигуленка».

«Ну вот, – решила я, – мужики при деле, а чем заняться мне? Все, что можно было испортить, я, кажется, уже испортила. Даже не знаю теперь, как показаться Таньке Булычевой на глаза».

Я вылезла из машины и огляделась. Мое внимание привлекла табличка у дороги. На ней крупными буквами было написано: «ПАСЕКА. ПЧЕЛОВОД НЕФЕДОВ. ВСЕГДА В ПРОДАЖЕ СВЕЖИЙ МЕД. ЦЕНЫ, В ОТЛИЧИЕ ОТ ПЧЕЛ, НЕ КУСАЮТСЯ».

Я усмехнулась в душе остроумию пасечника, но в следующую секунду у меня в сознании всплыла фраза, брошенная прошлой ночью и показавшаяся мне тогда бессмысленной. Я вспомнила, как Римма на мой вопрос, где находится компромат, издеваясь, заявила: «Где, где, на пасеке в дупле».

«Какая странная присказка», – подумалось мне. И в следующее мгновение мой мозг пронзила догадка. Возможно, это даже была не догадка, а скорее полет фантазии отчаявшегося человека. Но все же я решила убедиться, есть ли в ней хоть какой-то смысл – хуже не будет! Повернувшись к мужчинам, я произнесла:

– Господа, я вас покину ненадолго. Мне нужно прогуляться по окрестностям.

Когда дама произносит подобную фразу, находясь на природе в мужском обществе, вежливые джентльмены понимающе кивают, но никому из них в голову не придет проводить даму. Так поступили и мои орлы. Петр молча кивнул головой, а Артем сказал:

– Не уходи, пожалуйста, далеко.

Я направилась по грунтовой дороге в сторону пасеки и через пять минут вышла на нее. Это была небольшая полянка, в центре которой стояла пара десятков ульев, а на краю – небольшой деревянный домишко, в котором, видимо, обитал пасечник Нефедов. Однако к нему обращаться я не стала. Итак уже достаточно засветилась, где только можно. И я устремилась в глубь леса, окружающего пасеку.

Лес был старый, преимущественно дубовый. Я шла по его тенистым тропам, прерываемым маленькими полянками, и вглядывалась в каждое дерево. Конечно, я искала «то – не знаю что», но в глубине души надеялась, что мне просто повезет. И надежда не обманула меня: в это утро фортуна все же решила повернуться ко мне лицом. Я нашла то, что искала.

Покружив по лесу с полчаса, я вышла на старый дуб, весьма потрепанный временем. Внешне он практически ничем не отличался от других своих собратьев, за одним лишь исключением: в его стволе зияло большое дупло. Я огляделась по сторонам: ни души, лишь в небольшой просвет между деревьями я заметила, как на пасеке уже копошился высокий мужчина в длинном плаще и широкополой шляпе, обрамленной сеткой, – это был пасечник. Дождавшись, когда он скроется из виду за стволами деревьев, я быстро просунула руку в дупло дуба.

Моя рука скользила по деревянному нутру дупла, и через несколько секунд я нащупала поверхность какого-то предмета, который был явно инородным внутри дуба. Еще через секунду я поняла, что это вроде бы пластмассовый чемоданчик, и, нащупав ручку, я вынула его из дупла. Это был темно-коричневый чемодан, скорее даже небольшой сундучок, почти квадратный.

Это была действительно удача: благодаря случайности мне удалось воспользоваться Римминым проколом. Та, издеваясь надо мной, сболтнула лишнего. Она была так уверена в моей непроходимой тупости, что сама дала мне ключ к разгадке, еще чуть-чуть везения – и я нашла место, где прятался компромат. А в том, что в сундучке именно он, я не сомневалась.

Но, увы, и на сей раз долго радоваться победе мне не пришлось. Буквально через секунду после того, как я вынула сундучок из дупла, вслед за ним из недр старого дуба вылетело несколько ос. Еще через секунду-другую вокруг моей головы уже кружился целый рой, и одна проклятая тварь вонзила в меня свое жало.

Я взвизгнула от боли и, словно лесная лань, понеслась не разбирая дороги в направлении нашей стоянки. Эскортирующие меня осы помогали развивать скорость на уровне лучших мировых спринтеров. Правда, те бегают без осиного стимулятора и не размахивают на бегу руками во все стороны, как это делала я.

Физиономии моих приятелей надо было видеть: тревога, отразившаяся на их лицах – и то сказать, я отсутствовала долго, минут сорок, – сменилась удивлением по поводу моего столь поспешного возвращения, да еще с чемоданчиком в руках. Удивление тут же вновь сменилось тревогой, поскольку сюрпризы еще не кончились: подбежав к машине, я вскочила в нее, захлопнула дверь и стала интенсивно крутить ручки стеклоподъемников, наглухо задраивая салон. Успокоилась я лишь тогда, когда все окна были закрыты.

Посидев в салоне минуту, я убедилась в том, что поблизости нет ни одной осы. Видимо, они не выдержали темпов погони. Или им было «в лом» улетать далеко от гнезда ради какого-то чемоданчика, который они невольно охраняли.

Ос не было, но снаружи на меня через стекло автомобиля смотрели широко раскрытыми глазами оба моих приятеля. В глазах обоих читалась одна и та же мысль: труд детектива тяжело сказался на тебе, девочка. И хотя я действительно выглядела неадекватно, когда появилась перед их очами, отмахиваясь от невидимых ос, да еще спряталась в автомобиле, тем не менее подобное недоверие взбесило меня. Я со злостью прикрикнула на них:

– Ну, и долго вы так собираетесь стоять?! Кто за вас будет работать? И так полдня из-за вас потеряла.

Грозный тембр моего голоса оказал должное действие, и мальчики тихо сползли на землю, после чего где-то в районе колеса послышалось звяканье инструментов, говорящее о том, что трудовой процесс возобновился. Наведя таким образом порядок в своих войсках, я переключила все внимание на сундучок. Он был закрыт на внутренний замок, и ключа от него у меня, естественно, не было.

Бесцельно повертев его в руках, я пришла к выводу, что единственный выход – сломать замок. Я опустила боковое стекло и требовательным голосом произнесла:

– Мне нужна отвертка.

В оконном проеме тотчас появилась рука, протягивающая мне отвертку. Я взяла отвертку, и рука тут же скрылась. Засунув острие под крышку чемоданчика, я аккуратно нажала на отвертку, как на рычаг, замок щелкнул, крышка приподнялась. Раскрыв чемоданчик и заглянув внутрь, я удивленно вытаращила глаза. В принципе увидела я именно то, что хотела, но не ожидала увидеть это в таком количестве.

Я предполагала, что в сундучке должен был быть большой конверт, в котором хранятся негативы и фотографии, компрометирующие мою подругу Таньку. Однако я увидела с десяток подобных конвертов. Наверно, и такое можно было предвидеть, но я об этом как-то не думала. Шантажисты работали с размахом…

Перебрав конверты (все они были подписаны), я нашла тот, который был нужен мне. На нем значилось: «Татьяна Булычева (муж Питер Болтон)». Раскрыв этот конверт, я вынула оттуда пачку фотографий (штук десять, не больше) и видеокассету, на которой была указана лишь дата, совпадающая с той, когда Танька и Сергей уединились в гостиничном номере.

Вот оно! Случилось! Молодец, Бойкова! Знай наших! Всем шантажистам нос утерла! Пусть только тронут еще карасевских девчонок, мы им не такое покажем!

Теплая волна воодушевления захлестнула меня. Я почувствовала себя по-настоящему счастливой в этот момент, и главным образом не потому, что сумела спасти семью Таньки Булычевой от развала, а потому, что мне удалось, несмотря на опасности и трудности, достичь той цели, к которой я стремилась. А может, счастливая была как раз по той причине, что достижение цели было связано с опасностью и риском?

«Да, – подумала я, – моя подружка Ирка, наверно, права: дух авантюризма во мне весьма силен».

Я положила конверт в чемоданчик и, откинувшись на спинку сиденья, представила себе идиллическую картину: я вручаю Таньке пакет, она бросается мне на шею и плачет от радости. Но от этих приятных мыслей меня оторвали мужики: они закончили ремонт машины и уселись по своим местам.

– Все в порядке? – спросила я у Петра. Тот молча кивнул и завел машину.

Петр развернулся и медленно поехал по грунтовой дороге. Через полчаса мы выбрались на трассу. Тут Петр спросил:

– Куда мы теперь едем? Домой?

– Нет, – сказала я и назвала Танькин адрес.

– Зачем тебе ехать к Таньке? – удивился Артем, когда услышал адрес. – И, в конце концов, может, ты объяснишь своим скромным помощникам, что за сундук ты приперла из леса?

– Это, Темочка, то, ради чего мы работали и рисковали. Но, в конечном счете, победа осталась за нами, – сказала я, хлопнув рукой по чемоданчику.

– А почему ты с этим едешь в первую очередь к Таньке? – не унимался Артем.

– А почему нет? – ответила я, сделав непроницаемое лицо. – Поделиться радостью со своей подругой – святое дело.

– А с нами радостью поделиться необязательно, как будто это она, а не мы мотались с тобой черт-те где, даже не зная толком, что ищем?

Мне стало неловко: Артем был где-то прав. И я примирительно произнесла:

– Мальчики, вы все узнаете, только чуть попозже. Я вам обещаю.

Эти слова и покаянный тон, которым я их произнесла, подействовали на парней умиротворяюще, и больше ко мне с расспросами никто не приставал.

Когда Танька открыла дверь и увидела на пороге меня в обнимку с чемоданчиком, она даже рот раскрыла от удивления.

– Привет, иностранка, – проговорила я. – Как себя чувствует ее величество королева Англии? И скоро ли приезжает твой дражайший супруг?

– Привет, – сказала Танька, пропуская меня в прихожую. – Я понятия не имею, как себя чувствует королева, надеюсь, что хорошо. А супруг приезжает через пару дней.

– В таком случае, – произнесла я торжественно, – у меня для тебя радостные новости: ты снова чиста и непорочна. Ну, во всяком случае, формально.

Произнеся эту заранее заготовленную фразу, я вынула из сундучка пакет и протянула Татьяне.

– Что это? – спросила она, принимая пакет в руки.

– «Тайд» в новой экономичной упаковке! Позволит тебе сэкономить пятнадцать тысяч долларов! Кроме того, теперь ты сможешь смело глядеть своему мужу в глаза… Ну, если, конечно, совесть тебя не будет мучить, – подумав, добавила я.

Танька поняла, о чем я говорю, и дрожащей рукой вынула из пакета фотографии и видеокассету. Разглядев снимки, Танька посмотрела на кассету и тут же кинулась в гостиную, где стояла видеодвойка. Вставив кассету в видеомагнитофон, Танька стала напряженно вглядываться в экран телевизора. Сначала на нем секунду-другую была рябь, а потом появилась картинка. Первое, что мне бросилось в глаза в этом видеосексролике – плавно двигающийся белый зад Сергея Ковальцова и блаженная физиономия лежащей под ним Татьяны.

Танька глядела на грехи минувших дней всего несколько минут, потом, оглянувшись на меня, выключила магнитофон и вынула видеокассету. После этого она обезумела и принялась одну за другой сжигать фотографии в большой хрустальной пепельнице, пока от них не осталась лишь кучка пепла. Затем наступила очередь видеокассеты: раскурочив ее, Танька вытащила оттуда ленту и, ожесточенно, скомкав ее в коричневый клубок, тоже подожгла с нескольких сторон. Комнату заполнил едкий, смрадный дым от горящей пленки.

«Ну и запашок, – подумала я про себя, – впрочем, это, наверно, естественно. Когда человек разгребает мусор, накопившийся в его судьбе, без вони не обойтись».

Как только догорели последние остатки пленки, Танька, совсем как в моих утренних мечтах, бросилась мне на шею и разрыдалась.

– Ты себе представить не можешь, какой камень свалился у меня с души! – ревела она у меня на плече, обильно увлажняя мою футболку.

«Ладно, все равно эту майку уже стирать, – подумала я про себя. – После загородного демарша она довольно пыльная».

– Я тебе по гроб жизни благодарна буду, – заливалась Танька. – Ты меня просто спасла от этих негодяев, если бы не ты, я бы…

– Ну тихо, тихо, успокойся, – сказала я, перекладывая ее физиономию с одного плеча на другое, сухое. – Успокойся, все позади, теперь они тебе не страшны.

– Да, – всхлипнула Танька, отстранившись, вынула из кармана носовой платок и стала утирать слезы.

– Но как это тебе удалось?

– Долго рассказывать, – промолвила я, – просто мне повезло. Помнишь директрису брачного агентства, через которое ты познакомилась с Питером? Она из этой банды шантажистов. Я ее вычислила. Ну а дальше, – сказала я неопределенно, – дальше мне удалось воспользоваться одним ее маленьким промахом. Вот, собственно, и все.

– Ты просто молодчина, – восторженно произнесла Танька. – Никогда не подозревала в тебе таких способностей ищейки.

– Я же будущий журналист, – скромно ответила я. – Расследование и сбор информации – часть моей профессии.

– Подожди минутку, – сказала Танька и быстро поднялась наверх.

Вернулась она через минуту и протянула мне конверт.

– На, возьми это, здесь пять тысяч «зеленых».

– Да ты что, с ума сошла! – я вскочила со стула, на который присела, ожидая Таньку, и схватила со стола чемоданчик. – Ты что, думала, я это из-за денег, что ли, делала? Да я тебе, дуре, помочь хотела, как своей подруге. А ты мне тут свои бумажки зеленые суешь.

– Олечка, милая, – примирительно заговорила Танька, – ты не подумай чего дурного. Ты действительно заслужила это маленькое вознаграждение. Да то, что ты для меня сделала, никакими деньгами не оценить: ты мне семью сохранила. А эти деньги я все равно списала. Я же приготовила их отдать шантажистам. К тому же ты наверняка понесла какие-то расходы во время работы, и это тебе в качестве компенсации.

Танька, аккуратно и нежно обняв меня, положила конверт в задний карман моих джинсов. Что-что, а убеждать она научилась. Ладно, подумала я, ее эта сумма не разорит, а мы с Иркой еще год сможем прожить в нормальной квартире.

– Ну хорошо, – сказала я вслух, – спасибо тебе. Но мне пора. Сегодняшнюю ночь я провела в лесу, и мне чертовски хочется принять душ и выспаться в нормальной постели.

Мы обнялись на прощание, и я, взяв свой чемоданчик, покинула Танькин дом, благополучию которого, как я надеялась, ничто больше не угрожало.

– Ну а теперь домой, – сказала я Петру.

Петр подвез меня к самому подъезду, выключил двигатель и вопросительно посмотрел на меня. То же самое сделал и Артем. Я поняла их взгляды, как желание получить наконец информацию.

– Нет, ребята, все комментарии в другой раз, сегодня я уже никакая. Хочу в душ и спать. Спасибо вам огромное за помощь. Если бы не вы, у меня у одной вряд ли бы что-нибудь получилось.

В следующую секунду я поняла двусмысленность этой фразы, смутилась и, поспешно выскочив из машины, направилась к подъезду.

Ирки дома не было, а жаль: радость этого дня я хотела прежде всего разделить с ней.

«Но ничего, – решила я, – сегодня вечером, за ужином, попивая чай, я расскажу ей о своих приключениях и о том, как мне с честью удалось из них выбраться. Только не буду упоминать имя Таньки, чтобы ее адюльтер не стал достоянием гласности».

Во всей этой истории оставался один не вполне ясный для меня момент: я не знала, куда девать оставшиеся конверты. Но я решила пока не напрягаться, а обмозговать этот вопрос потом как-нибудь на досуге. На всякий случай, чтобы не увидела Ирка, я засунула чемоданчик в груду хлама на балконе, оставшуюся нам еще от прежних хозяев. Ирка никогда не совала туда свой нос. Деньги я спрятала в один из ящиков комода, стоявшего в моей комнате. Сумку с фотоаппаратом положила на место в тумбочку. После этого отправилась в душ. Нежась под струями теплой воды, я почувствовала такую усталость, что даже не стала обедать, а сразу легла спать.

Проснувшись около семи часов, я не обнаружила дома ни Ирки, ни разогретого ужина. Поскольку вчера утром я приготовила ей яичницу, то с полным основанием я рассчитывала, что сегодня вечером она меня накормит.

Ответ на свое недоумение я нашла в Иркиной комнате, на ее письменном столе. В записке, адресованной мне, Ирка сообщала, что уезжает на два дня со своими однокурсниками-медиками на турбазу и приедет только завтра вечером.

Это было в духе моей подруги. Я была уверена, что ее не просто потянуло на свежий воздух. Ирка – натура обидчивая. Поскольку я, демонстративно ничего не объясняя, уехала с двумя мужиками якобы на природу, она мелко отомстила мне, отчалив со своими студентиками на турбазу. При этом, мерзавка, даже записку о своем отъезде не удосужилась положить на видное место.

Проблема была еще и в том, что ужинать было нечем, потому что все, что было в холодильнике, Ирка взяла с собой. Мне ничего не оставалось, как на ночь глядя взять авоську и топать в соседний супермаркет, работающий круглосуточно, за продуктами.

Однако поужинать мне сегодня было не суждено. Я шла по улице в направлении супермаркета, и вдруг возле тротуара, чуть впереди меня, притормозила фиолетовая «девятка». Дверь открылась, и из машины вылез мой недавний знакомый – Танькин любовник, Сергей Ковальцов.

– Боже мой, кого я вижу, Олечка!

– Здравствуй, Сережа, – отозвалась я несколько растерянно.

– А мы вот тут с приятелями проезжали мимо, и вдруг я вижу – знакомый стройный силуэт. Не мог, просто не мог не остановиться и не поздороваться! Кстати, познакомься, это Валера, – кивнул он на вышедшего из машины невысокого коренастого парня.

У Валеры было угрюмое лицо, из-под темных кустистых бровей смотрели холодные и насмешливые серые глаза. Они оба подошли ко мне поближе, и приятель Сергея протянул мне руку:

– Валерий, – произнес он.

– Оля, – вежливо протянула я ему руку.

Похоже, удачи этого дня вскружили мне голову и окончательно лишили чутья на опасность. Мне бы насторожиться и драпануть от этих ребят. От одного вида этого Валерия у любого не слишком смелого человека возникли бы проблемы с пищеварением. Но в тот момент я не проявила должной бдительности, за что и поплатилась.

Валерий рванул меня на себя, обхватив левой рукой за талию, правой выхватил из пиджака какой-то странный прибор, нечто среднее между сотовым телефоном и телевизионным пультом управления, и приставил его к моей груди. В следующую секунду меня ударил мощный электрический разряд. Все мои мышцы свело. Меня словно парализовало, но упасть мне не дали. Сергей и Валерий бережно взяли меня, словно старую знакомую, с двух сторон под руки и посадили в машину.

 

Глава седьмая

Похоже, я надолго потеряла сознание, а начала приходить в себя, когда меня выволакивали из машины. Мутным взглядом я огляделась по сторонам и обнаружила, что мы находимся, видимо, на окраине города, у какого-то одноэтажного деревянного дома. Сергей и Валерий подхватили меня под мышки, поскольку ноги мои были как ватные, и втащили в дом.

Я очутилась в большой, слабо освещенной горнице. Мебель здесь была скудная и старая. Кроме стола в центре комнаты и нескольких табуреток вокруг него, был еще обшарпанный буфет, сетчатая кровать, покрытая какими-то тряпками, а у стены стоял старый диван с порванной в нескольких местах обшивкой. Именно на него меня и положили, точнее сказать, швырнули.

– Может, ее связать? – спросил Валерий у Сергея.

– Не надо, – усмехнулся тот. – Она после твоей шоковой дубинки и так вареная, и еще долго не очухается.

– Ну, смотри, – сказал Валерий. – Сам с ней будешь заниматься или мне предоставишь?

– Пока сам, – сказал Сергей. – Но если что, поговоришь с ней по-своему.

Весь их диалог я слушала, находясь словно в тумане. Смысл этих фраз не доходил до моего сознания. Он дошел до меня во всем своем мерзком зверином естестве несколько позже. А в тот момент я закрыла глаза и снова забылась в каком-то тяжелом беспамятстве.

Очнулась я от резкого запаха, ударившего мне в нос. Встрепенувшись, я открыла глаза и увидела перед собой Сергея. Он склонился передо мной, держа в руках ватку, которая, по всей вероятности, была пропитана нашатырным спиртом.

– Оленька, как ты себя чувствуешь? – спросил он своим приятным баритоном, в котором звучали нотки заботы и участия.

Я села на диване и сказала:

– Плохо, меня знобит, я чувствую себя совершенно разбитой.

Сергей бросил ватку на пол, подошел к буфету, порылся в нижней секции, вынул оттуда какой-то старый плед и заботливо накрыл меня.

– Ну что? Теперь лучше? – поинтересовался он.

Закутавшись в плед, я немного согрелась и поблагодарила Сергея за заботу.

– Ничего, Олечка, – произнес Сергей. – Сейчас будет чай, и тебе станет совсем хорошо.

Он подошел к подоконнику, на котором стояла электрическая плитка, и снял с нее кипящий чайник. Я наблюдала за ним, но головы поднять не могла. Наконец он поставил передо мной на табуретку, которая служила импровизированным столиком, чашку крепко заваренного горячего чая.

– Тебе сколько сахара? – спросил он, подойдя ко мне с сахарницей.

– Полторы, – ответила я.

Сергей аккуратно отмерил мне сахара и, положив мне в чашку, спросил:

– Так достаточно?

– Да, – ответила я и протянула руку за ложкой.

Но Сергей сам услужливо размешал сахар в моей чашке. Его вежливость, мягкость и предупредительность подействовали на меня почти магически. В какой-то момент мне стало почти безразлично, где я нахожусь и что со мной будет. Мне было хорошо рядом с этим молодым человеком. Он действовал на меня расслабляюще. Во многом этому, наверное, способствовало послешоковое состояние, в котором я находилась.

К действительности меня вернул бой часов. Я покосилась вправо, откуда слышались удары, и увидела не замеченные мной раньше стенные часы с маятником. Они показывали пять часов. В следующую секунду я сообразила, что это пять утра – значит, я здесь почти десять часов. Сергей, заметив мой напряженный взгляд, произнес:

– Да-да, уже пять утра. К сожалению, поговорить с тобой раньше не было никакой возможности. Ты была не в том состоянии. Похоже, Валерий переборщил с электротерапией. Говорил же я ему, что с женщинами надо аккуратнее, но, увы, он не понимает вашего брата.

Сергей, усмехнувшись, посмотрел на меня.

– Зато ты большой знаток женщин, – сказала я.

– Я стараюсь угодить им по мере сил, – стрельнув бровью, ответил Сергей и налил себе чаю.

После этого он взял еще одну табуретку и сел напротив меня.

– Оленька, – сказал он, отхлебнув несколько глотков, – нам надо поговорить, и серьезно поговорить.

– Давай, валяй, – отозвалась я, – время подходящее, пять утра.

– Ты должна ответить на мои вопросы, – произнес Сергей, пропуская мимо ушей мою колкость.

– А дома я это сделать не могла, вчера вечером?

Сергей улыбнулся какой-то странной высокомерной улыбкой и произнес:

– Здесь тебе легче будет говорить правду.

– Уже интересно, здесь, наверно, место заколдованное, – прокомментировала я и, обхватив свою чашку обеими руками, поднесла ее ко рту, чтобы сделать еще один глоток.

– Так вот, вопрос первый и самый главный, – начал Сергей. – Ольга, скажи, где чемоданчик, который ты взяла у нас?

Я поставила чашку на стол и теплыми ладонями провела по своему лицу.

– Значит, все-таки «у нас», – задумчиво произнесла я после некоторой паузы.

– Я не совсем тебя понимаю, – сказал Сергей настороженно.

Он поставил свою кружку на табуретку и взял мою левую руку в свою правую.

– Оленька, – произнес он, – ты не понимаешь, что значат эти документы в чемоданчике. Верни его как можно скорее. И все будет нормально, как прежде. У тебя свои дела, у нас свои.

Я чуть не прыснула со смеху, но сдержалась. В свою очередь, я взяла его руку в свои и, стараясь имитировать его же тон, произнесла:

– Сереженька, миленький, ты мне так понравился при нашей первой встрече. Я тогда подумала, вот классный парень, с которым не стыдно на людях показаться и в постель приятно лечь. Но кто же мог знать, что ты окажешься таким козлом вонючим?

Он резко вырвал свою руку из моих, встал и произнес высокомерным тоном:

– Ну хватит, довольно, я пытался с тобой говорить как с нормальным человеком, но ты, видимо, не понимаешь человеческих слов!

Но я, стараясь не слушать его, продолжила:

– Ты знаешь, я, даже когда увидела тебя во всей этой компании, в душе не хотела верить в то, что ты – такой же банальный гнусный шантажист, как эта наркоманка Римма и этот ваш лысый главарь. Я пыталась убедить себя, что ты скорее всего жертва или тебя заставили этим заниматься помимо твоей воли. Но теперь я вижу, что ты такой же, как и они, а может, даже еще хуже. В твою задачу входит втереться женщинам в доверие, залезть в душу. Это ты умеешь. А потом в эту душу плюешь!

– Заткнись, сука, – сквозь зубы процедил Сергей. Лицо его исказилось, глаза смотрели с ненавистью. – Ненавижу, – прошипел он. – Всех вас ненавижу. Слабый пол! Нежные создания! Да вы все или дуры, или меркантильные сучки.

– Это речь гомосексуалиста, причем воинствующего, – прокомментировала я с усмешкой.

– Если б я им был, – неожиданно произнес он со вздохом, – было бы меньше проблем.

Взгляд его затуманился грустью, но он тут же спохватился, тряхнул головой и подошел ко мне почти вплотную. Глядя мне прямо в глаза, он произнес тоном гипнотизера:

– Отдай чемоданчик, и все будет хорошо. Пойдешь заниматься своими делами. Не ввязывайся в то, до чего ты еще не доросла. Слишком серьезные люди имеют к этому чемоданчику прямое отношение. Пока еще не поздно, отдай чемоданчик и выйди из игры.

– Боюсь, что уже поздно, – сказала я ему, и эти мои слова подействовали на него, как удар током. Он побледнел и отшатнулся, едва слышно спросив:

– Что ты имеешь в виду?

– Только одно, – пояснила я, – Таньку вам уже не достать. Компромат на нее уничтожен.

– Тьфу ты, черт, – ругнулся Сергей и смачно плюнул на пол. – Да плевать я хотел на твою Таньку!

Он нервно заходил по комнате.

– Я уже жалею, что связался с этой дурой. Изображает из себя светскую львицу, а на поверку-то – обычная деревенская клушка. Не успеешь залезть на нее, а она уже кончила и лежит под тобой, как матрас – мягкая и глупая.

В его голосе было столько презрения, что мне стало обидно за подругу:

– Слышала бы все это Танька! – А про себя я подумала, что она бы в обморок, наверное, упала от таких уничижительных характеристик.

– Я тебе еще раз говорю, – сказал он, скрипнув зубами, – мне плевать на твою подругу. Если ты старалась ради нее, то ты еще большая дура, потому что именно она тебя мне сдала, все выложила о твоих приключениях. У этой идиотки язык за зубами не держится, так что, если б не она, тебя бы сейчас здесь, наверное, не было.

Пришла моя очередь раскрыть рот от удивления. Пораженная, я уставилась на Сергея, пытаясь определить, врет он или нет. Но, похоже, он не врал. Я поняла, что Танька действительно рассказала ему все. Даже если она сделала это без злого умысла, все равно свинство с ее стороны: так рисковать моей безопасностью она не имела права.

– Чего вы хотите от меня? – спросила я. – Чтобы я отдала вам чемоданчик с остальными пакетами?

– Ну наконец-то поняла. Да, нам нужны именно эти материалы.

«Что же в них такого, – подумала я, – что бедная Танька им по фигу?»

До меня начало доходить, что я вляпалась во что-то очень серьезное. В моих руках оказались документы настолько важные, что одна мысль об их потере повергла Сергея в трепет. Теперь я нисколько не сомневалась, что ради этих документов они пойдут на все, в том числе и на убийство. Меня прошиб холодный пот.

Я чувствовала себя совершенно беззащитной и всеми брошенной. Танька предала меня. Петр и Артем уехали вчера, обидевшись на меня, теперь вряд ли появятся. Ирка смылась со своими студентами на турбазу, и некому даже поднять тревогу, заметив мое отсутствие. Я сижу здесь, в этой забытой богом избушке, одна в обществе бандитов.

Одно мне было ясно: пока документы в моих руках, они меня не убьют. И я решила поторговаться.

– В общем, так, мне нужны гарантии моей безопасности, – заявила я как можно тверже и решительнее. – Что со мной будет, если я отдам документы?

– Ничего, пойдешь домой, завтракать, – ответил Сергей, угрюмо глядя на меня.

– Нет, – сказала я, – почему я должна тебе верить? Кто мне гарантирует, что, получив эти документы, вы отпустите меня, а не закопаете где-нибудь в огороде?

– Если ты будешь упрямиться, – сказал он ровным и спокойным голосом, – то действительно плохо кончишь. Я даже объясню тебе, как это все будет происходить. Сейчас я позову Валеру. Он, поверь мне, умеет вышибать из людей информацию. Он работает не языком, как я, а руками. Иногда и ногами.

Сергей подошел ко мне и провел рукой по табуретке, стоящей рядом со мной.

– Вот видишь дырки в табуретке, а вокруг них коричневые пятна? Обычно женщины раскалываются сразу, когда я объясняю их происхождение. Пятна – это запекшаяся кровь. Кровь стекала по гвоздям, которыми Валерий прибивает руки непослушных людей к табуреткам. Если он потрудится над твоими ручками, ты вряд ли когда-нибудь сможешь нормально писать, да что там – даже ласкать мужчину тебе будет проблематично. Но это не все: если человек продолжает упорствовать, у него есть маленький топорик. Знаешь для чего?

Сергей схватил мою правую руку и прижал ладонью к табуретке, после чего снова заговорил, дотрагиваясь до моих пальцев.

– У прибитой руки сначала отрубается мизинец, потом безымянный. До указательного, как правило, не доходит, потому что люди ломаются раньше.

Я с ужасом смотрела на свою руку. По спине противно побежали капли пота, ладони стали липкими.

– Ну так что, звать Валерия, или ты сама скажешь, где чемоданчик?

Я молчала. Я почти онемела от страха.

– Валера! – крикнул Ковальцов. – Иди сюда.

Через минуту в комнате появился напарник Сергея. Вид у него был слегка заспанный.

– Ну чего? – зевнул он, вопросительно глядя на Сергея.

– У нас мало времени, а девочка заупрямилась. Займись ее пальчиками, и по-быстренькому, – скомандовал Ковальцов.

– Понятно, – протянул Валерий и посмотрел на меня.

Взгляд его оживился, в глазах горел какой-то нехороший огонек. Чувствовалось, что дело свое он делал с удовольствием. Он подошел к буфету, открыл створку нижнего отделения и вынул оттуда топорик и огромных размеров кусачки. Положив топорик на стол, он взял двумя руками кусачки и направился ко мне.

Ужас парализовал меня всю. Подойдя ко мне поближе, Валерий вынул из кармана здоровенный гвоздь и, положив его на зубцы кусачек, двумя руками сжал их ручки. Раздался приглушенный щелчок, и гвоздь раскололся, словно карамелька, перекушенная сахарными щипцами.

– Вот так, – сказал Валерий и с садистской улыбкой сделал еще шаг к дивану.

Тут меня прорвало, и я что есть мочи закричала:

– Не-ет! Не надо! Я вам все расскажу! Только не делайте этого!

Я поняла, что пыток мне не выдержать, да какой был смысл их терпеть, если помощи мне ждать неоткуда. Никто не знает, что я здесь, и еще долго не узнает, может быть, даже никогда. Сергей подошел ко мне, сел на табуретку и произнес:

– Быстро говори, где чемоданчик?

– У меня дома, – сказала я, – на балконе, в куче старого хлама.

– Хорошо, – произнес он. – Следующий вопрос: как тебе удалось его заполучить?

– Через Римму, – честно ответила я. – Она мне сказала, где он. Под кайфом…

– Так я и знал, – досадливо поморщился Сергей. – С этой наркоманкой давно надо было кончать, всех нас подставила. Кто тебе помогал?

– Друзья, – сказала я, – но они не имеют к этому никакого отношения. Они даже не знали, что я ищу.

– Ладно, – кивнул Сергей, – с этим мы еще разберемся. И последний вопрос: на кого ты работаешь? Кто тебя подослал?

– Ни на кого, – ответила я, – кроме Таньки, я не работала. И ей-то помогала чисто по дружбе. Мне ничего от нее не надо было. Просто жалко ее стало – семья у человека рушится…

Сергей долго смотрел мне в глаза и наконец, кажется, уверившись в правдивости моих слов, покачал головой:

– Да уж, тяжелый случай. Если это действительно так, то ты первая бескорыстная женщина, которую я в жизни встретил.

– Может быть, в этом вся твоя трагедия, – ответила я ему, – встреть ты такого человека раньше, не стал бы такой сволочью.

Ковальцов молча встал, не сводя с меня грозного взгляда, и отрывисто бросил своему напарнику:

– Свяжи ее, и покрепче. Мы скоро уезжаем.

Тот в ответ кивнул и вынул из кармана наручники. Защелкнув их на моих запястьях, он достал из ящика серванта веревку и крепко, до боли, связал меня. Я с трудом могла пошевелиться. Взяв у меня из сумки ключи от нашей квартиры, они оба уехали.

Лежа на диване, я с трудом выгнулась и посмотрела на часы: было полдевятого утра. Я прикинула время. Эти бандиты будут отсутствовать максимум часа два. Я подумала, что именно столько времени надо, чтобы доехать до квартиры, найти чемоданчик с компроматом и вернуться обратно. Времени в моем распоряжении мало, но выхода нет, надо хотя бы попытаться освободиться от пут и делать отсюда ноги.

Я изо всех сил стала напрягать мышцы рук и ног, пытаясь ослабить веревки. Суставы пронзила дикая боль. Кожа под веревками горела. Узлы были завязаны на совесть, похоже, Валерий был профессионал в этом деле. Но, несмотря на это, я не оставляла попыток ослабить веревки. Кричать и позвать на помощь не было возможности, так как в рот мне засунули кляп, протянув между челюстями веревку, чтобы я не смогла его выплюнуть.

Каждые полчаса я с неимоверными усилиями глядела на стенные часы. Чем больше проходило времени, тем отчаяннее я пыталась растянуть веревки. Увы, мне это не удалось. Часы пробили десять, когда я услышала во дворе урчание автомобиля.

«Все, – подумала я, – это конец. Сейчас они придут сюда и убьют меня».

Я уткнулась лицом в обшивку дивана и тихо заплакала. Через несколько секунд дверь комнаты, где я лежала, отворилась, и моему взору предстала удивительная картина, ввергшая меня в еще большее отчаяние: на пороге стояли трое.

Первым вошел Валерий, за ним протиснулись… Петр и Артем! Секунду-другую все трое молча смотрели на меня.

«Что они здесь делают?» – недоумевала я. Догадка пришла сама собой – это было вполне в духе неудач, преследующих меня в последнее время.

«Неужели и они заодно с этими бандитами? Предатели! Негодяи!»

Но в следующее мгновение Петр врезал такую затрещину стоящему впереди Валерию, что тот рыбкой нырнул в сторону моего дивана и растянулся на полу. Артем же быстро вынул из кармана перочинный ножик и, подбежав ко мне, стал разрезать путы.

– Вставай, скотина, – произнес Петр, поднимая за шиворот Валерия. – Быстро расстегни ей наручники.

Тот достал из кармана ключи и снял с моих запястий металлические «браслеты». После чего Петр, не церемонясь, защелкнул их на руках бандита. Я с трудом села на своем «ложе пыток» и со слезами на глазах проговорила:

– Мальчики, как вы здесь оказались?

– Очень просто, – пробубнил Петр, – ты же нам вчера ничего не сказала насчет сегодняшнего. Вот мы и решили, что с утра, как обычно, встречаемся у твоего подъезда. Ждем, ждем, а тебя все нет. И тут видим – эти двое подъезжают. Артем сразу узнал длинноволосого, которого Сергеем зовут. И очень удивился, зачем это он в такую рань к тебе приперся.

– В общем, мы поднялись за ними на твой этаж, – подхватил Артем, – и видим, что дверь открыта, а эти двое в вашей квартире шуруют, все переворачивают, вроде как ищут чего. Увидели нас – в драку кинулись. Ну, Петр им и «навалял», так что мало не показалось.

Артем впервые за все время знакомства с восхищением посмотрел на Петра. Тот смутился, потупил взор и от смущения еще раз врезал затрещину Валерию, чем несколько разрядил атмосферу.

– Если б я знал, как они с тобой обращались, он бы уже сюда калекой приехал.

– А как вы узнали, где я нахожусь? И где же Сергей?

Мои спасители разом погрустнели.

– К сожалению, этот сбежал, – сказал Артем. – Мы думали, что он полностью вырубился, а он только притворялся. Но зато этого мы так тряханули, что он нам все выложил.

Петр вынул из кармана шоковую дубинку, которой Валерий меня вчера отключил.

– Я этому придурку, – сказал он, широко улыбаясь и помахивая дубинкой, – его же пистон на малом токе в зад вставил. Профилактика гомосексуализма.

– Короче, – подвел итог Артем, – этот козел нам все рассказал и привел нас сюда.

Почувствовав себя в безопасности, я совершенно расслабилась, а заодно и разревелась.

– Спасибо, мальчики, – с трудом выговорила я, заливаясь слезами, встала и обняла Петра, размазывая свои слезы по его щеке.

К нам тут же подошел Артем. Было бы несправедливо не обнять и его, и я отвесила нежности обоим поровну.

– Вы мне жизнь спасли, мальчики. Если бы не вы, они бы меня убили.

– Мы же тебе говорили, – сказал Артем, нежно поглаживая меня по спине, – не надо было уходить от нас далеко.

– Да, – подхватил Петр, – хорошо еще, что все так получилось.

Это была идиллия, но, увы, непродолжительная. Похоже, Петру не понравилось, что я слишком надолго задержалась на плече у Артема, и он спросил, указывая на Валерия:

– А что делать с этим уродом?

Я посмотрела на постанывающего на полу бандита, но никакой жалости во мне не шевельнулось.

– Свяжите его, и пусть валяется здесь. Со мной они не церемонились.

Петр быстро исполнил мои приказания – причем, на мой взгляд, действовал он не менее профессионально, – после чего мы покинули эту избушку. Надо было срочно ехать за документами. Как мне объяснили Петр и Артем, домик, где меня спрятали, находился на окраине Заводского района Тарасова. Отсюда до моего дома было минут сорок езды, со всеми светофорами и пробками. По пути я рассказала своим спасителям о шантаже во всех подробностях, взяв с Артема клятвенное обещание все же не выдавать Таньку.

 

Глава восьмая

Как только мы очутились у моего подъезда, я тут же заметила фиолетовую «девятку» Ковальцова. Это был хороший знак: значит, Сергей не вернулся за своей машиной в наше отсутствие. А это, в свою очередь, означало, что он не проник в квартиру и не взял чемоданчик с вожделенными пакетами.

Так оно и оказалось: чемоданчик был на том же месте, где я его оставила вчера. Взяв его, я сказала:

– Ребята, нужна квартира с телевизором и видеомагнитофоном, и без посторонних.

Удивленный Петр несколько смущенно почесал свой коротко стриженный затылок и сказал:

– Можно ко мне, я живу в однокомнатной. Видик и телек имеются.

– А мы что, втроем будем порнуху смотреть? – спросил Артем.

– Пока не знаю, но возможно, – ответила я ему. – Поехали, Петр.

Закрыв квартиру запасными ключами, мы уселись в свои «Жигули» и поехали к Петру домой. Он жил в однокомнатной «хрущобе» недалеко от набережной. По пути мы заехали за продуктами, и как только оказались на квартире Петра, он как радушный хозяин пошел на кухню готовить горячие гамбургеры с ветчиной и сыром и варить кофе. Мы же с Артемом отправились в комнату, включив телевизор и видеомагнитофон.

Мне не терпелось поскорее узнать, что такое сверхважное хранилось в этих пакетах. Я просмотрела их все, но, увы, ничего особенного, с моей точки зрения, не увидела. В пакетах было одно и то же – несколько фотографий с эротическими сценами, а также видеокассета.

В некоторых были еще и негативы. Я задумчиво уставилась на разложенные передо мной на столе пакеты. Обычный компромат для сексуального шантажиста, и ничего более. Почему же эта банда с таким рвением разыскивает его и так боится, что он попадет кому-нибудь в руки? Ломая голову над этой загадкой, я вдруг услышала голос Артема:

– Ну что, порнуху-то смотреть будем?

Я машинально сунула в магнитофон первую попавшуюся кассету, на которой было написано: А.П. Калитвинцева. На экране возник уже знакомый мне сексуальный гигант – небезызвестный Сергей Ковальцов. На сей раз он лежал на спине и вымученно улыбался. Вымученно, видимо, потому, что на нем сидела, работая ляжками, словно прессовальный станок, толстая тетка лет сорока – сорока пяти. Тетка хрюкала и постанывала, прыгая на Сергее и тряся при этом своими многочисленными жировыми складками. Ее редкие, коротко подстриженные и взбитые химией волосы, основательно пропотев, торчали во все стороны, словно иглы дикобраза.

Мне это показалось неинтересным, и я собиралась уже выключить, как вдруг услышала сбоку странный булькающий звук. Я повернулась и увидела выпученные глаза Артема. Он бурчал что-то нечленораздельное, тыча пальцем в экран телевизора. На эти звуки прибежал из кухни даже Петр.

– В чем дело? – спросил он.

– Те… тетя Аня, – выдавил из себя наконец Артем.

– Кто, кто? – переспросила я.

– Это моя родная тетя, – проговорил на выдохе Артем.

Мы с Петром недоуменно посмотрели на пожилую «порнозвезду» и хором расхохотались.

– Да она просто звезда экрана! – сквозь смех проговорил Петр.

– «Гран-при» на всех порнофестивалях этому ролику обеспечен, – вторила я.

На Артема было жалко смотреть. Когда мы отсмеялись, он с ожесточением произнес:

– Вот старая кошелка! А все туда же, мужу изменять с молодыми!

Артем вскочил, потом снова сел и, махнув рукой, проговорил:

– Ну и черт с ней. Она всегда была слаба на передок, дура.

Я вынула кассету из видеомагнитофона, и, положив ее в конверт, протянула его Артему:

– На, подаришь тетушке на день рождения.

– Кстати, а кто она у тебя, уж не прокурор ли, как и твой папа? – спросил ехидно Петр.

– Нет, – угрюмо ответил Артем. – Она – директор овощебазы.

Мы снова засмеялись.

– Ядреного она себе огурчика подыскала, – сказала я, имея в виду Ковальцова.

– Интересно, сколько она ему отстегнула или отстегнет? – задал вопрос Петр.

Но меня уже заинтересовало другое: я поняла, что дело в личностях людей, которые здесь запечатлены, в их социальном статусе. Я быстро огласила фамилии, написанные на конвертах, и началась интенсивная работа по идентификации «пострадавших». Из девяти фамилий женщин было только три, остальные шесть – мужчины.

Опираясь на свою эрудицию, информированность в городских делах и имеющиеся у Петра городские газеты, мы определили социальное положение всех жертв шантажа. Для этого даже потребовалось позвонить папе Артема на работу.

Результаты были ошеломляющими: ниже всех по социальной лестнице, как и следовало ожидать, стояли женщины. Кроме тетки Артема, здесь еще были две директрисы: ювелирного магазина и самого крупного в Тарасове Дворца культуры. Среди мужиков были три городских чиновника разного калибра, два известных в городе бизнесмена и главный редактор крупной городской газеты.

К вечеру картина происходящего была почти полностью ясна. Похоже было на то, что шантажисты боялись как огня некоторых своих жертв. Не всех, конечно, но трое из них были весьма влиятельными в городе людьми: вице-мэр Карташов, глава концерна «Бриг» Селезнев и замначальника одного из РОВД Тарасова подполковник Карпухин.

Неясными оставались лишь два момента. Первый: я так и не узнала, как зовут главного шантажиста, лысого мужчину на голубом «Фольксвагене», с которым общались Римма и Сергей в кафе на набережной. И второй, еще более существенный момент: что мне делать дальше со всеми этими компроматами? Пойти с ними в милицию? Но хай, который непременно поднимется вокруг этого дела, ничего хорошего мне не сулит. С другой стороны, меня теперь наверняка по всему городу разыскивает банда шантажистов, способная на многое. И даже если я отдам кому-нибудь весь компромат, они не поверят мне, пока не отрежут все пальцы на руках и ногах.

Я решила для начала выяснить первый вопрос. Для этого мне необходимо было позвонить капитану Маслакову. Я взяла трубку телефона и набрала номер капитана РОВД. Время было позднее, капитана на работе могло не быть, но он, к счастью, оказался там. Приветствовал он меня несколько сдержанно.

– А-а, – услышала я его. – Что-то ты не спешишь за своей информацией. Говорила – срочно, срочно. Эти данные у меня уже третий день лежат.

– Да тут такое началось, – промямлила я неопределенно.

– Что, опять кого-нибудь на иномарке сняла? – усмехнулся капитан, наверняка приглаживая в этот момент свои пышные усы.

– Сфотографировала, – уточнила я, – из-за этого все и началось.

– Расскажешь мне как-нибудь? – спросил капитан.

– Обязательно, – заверила я его. – Но как там мой заказ?

– Этот «Фольксваген» может принадлежать только одному человеку, – сказал Маслаков. – Его фамилия Литовченко. Адрес: Королева, 15, квартира 8. Машину купил два года назад. Могу тебе больше сказать: его знает наш сержант, который сидит за компьютером и выяснял для тебя эту информацию. Он с ним познакомился, когда тот регистрировал машину. Этот мужик работает заместителем директора гостиничного комплекса «Англетер» и иногда помогает нашим командированным с номерами в своей гостинице. Так что можешь отправляться завтра к нему на работу.

– Спасибо, – произнесла я еле слышно и положила трубку.

– Что случилось? – удивленно поглядел на меня Артем.

В этот момент Петр принес с кухни очередную порцию горячих бутербродов. Я пристально посмотрела на него, как бы новым взглядом, но ничего нового для себя не разглядела. Обычный коротко стриженный ежик волос, широкое открытое лицо, нос короткий, губы полные. Внешне он совсем не похож на шпиона, однако внешность, как известно, обманчива.

– Петр, – почти шепотом произнесла я, но он мгновенно откликнулся:

– В чем дело?

– Дело в том, что все это время ты работал на два фронта.

– Как это? – спросил Артем, непонимающе глядя на меня.

– Очень просто, – сказала я, – он ездил с нами и сообщал информацию бандитам.

Артем, пораженный, уставился на Петра.

– Вы чего, ребята? – произнес Петр. – Что ты такое говоришь?

– То, что узнала, – сообщила я. – Мне сообщили фамилию и место работы того человека, который встречался на набережной с Риммой и Ковальцовым. Ты знал этого человека, потому что он работает вместе с тобой, в одной гостинице. Он заместитель Карасева, и ты не мог его не знать. И ты знал, что он в этой банде, и молчал.

Петр изменился в лице, побледнел, покраснел, опять побледнел.

– Это правда? – Артем вскочил с дивана и, схватив Петра за ворот рубашки, попытался его трясти.

Однако с таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть грузовик, груженный арбузами. А Петр Артема будто вовсе не замечал, он широко раскрытыми глазами смотрел на меня.

– Ах ты, гад, – заорал Артем в лицо Петру, – предатель, ты мне сразу не понравился! Как ты мог?

Наконец Петр не выдержал и, оторвав от себя Артема, не сильно швырнул его на диван.

– Да послушайте вы! – прокричал он. – Я не знал, я же никаким бандитам ничего не сообщал. Я только дяде своему рассказывал.

– Какому еще дяде? – снова вскочил с дивана Артем.

– Карасеву, президенту «Англетера», он мой родственник. Я ведь у него работаю. Но он же не бандит. Ведь правда?

Петр обвел нас молящим взглядом и снова повторил:

– Ведь правда?

И, не найдя в наших глазах ни проблеска сочувствия, он сел на диван и своей здоровенной лапой стал водить по короткому ежику волос на голове.

– Я же не знал, не знал, – твердил он. – Дядя сказал мне, что я должен охранять тебя и сообщать ему все, что ты узнала. При этом молчать, если ты выйдешь на что-то, что касается гостиницы.

Он снова посмотрел на меня виноватым взглядом и, неожиданно вскочив, закричал:

– Да я этому дядюшке сам голову оторву, если узнаю, что он тебя подставил! Ты мне веришь? – спросил он, глядя на меня с мольбой.

– Да, Петр, – ответила я. – Я тебе верю, только успокойся.

– Почему ты ему веришь? – вознегодовал Артем.

– Потому что он сегодня вместе с тобой вытащил меня из лап бандитов. Если бы он был с ними заодно, он бы этого не сделал.

Артем промолчал, но, видимо, подумав, согласился с моим аргументом.

– Да я сейчас же поеду к этому старому пердуну и из него всю душу выну, но он мне все расскажет! – Петр вскочил и стал надевать пиджак.

– Погоди, Петр, поедем вместе. С Карасевым лучше говорить мне, – решила я.

Когда мы втроем подъехали на машине Петра к элитному девятиэтажному дому на проспекте Ленина, было около десяти вечера. Петр остановил машину во дворе и сказал:

– Пятый этаж, квартира 43. В это время дядя обычно дома. Удачи тебе.

– Спасибо, – ответила я и, выйдя из машины, направилась к подъезду.

Лицо Карасева, открывшего мне дверь, вытянулось от удивления. Несколько секунд он смотрел на меня, затем посторонился, поправив полы своего шелкового халата. Я вошла в прихожую.

– Вот сюда, пожалуйста, на кухню, – сказал он мне, указав рукой в направлении одного из трех коридоров, которые лучами уходили во все стороны от прихожей. У директора отеля было большое семейство, и квартирка соответственная.

– Чему обязан столь позднему визиту? – спросил он, когда я села на один из стульев у кухонного стола.

Даже дома он был тщательно причесан и в своем шелковом халате смотрелся весьма импозантно.

– Все эти дни, как вы догадываетесь, я работала. Вы, как я поняла, исправно получали об этом информацию. Теперь и мне хотелось бы услышать о том, каковы результаты вашего расследования.

Карасев, сложив руки на груди и склонив голову, несколько секунд поразмышлял, после чего, усевшись на стул напротив меня, сказал:

– К сожалению, мне особо похвастаться нечем. Рахматулина, увольняясь, сказала мне, что это она лично впускала в «люкс» парочки и брала с них деньги. Она даже предлагала мне взятку, чтобы я молчал об этом. Совсем обнаглела, – искренне возмутился он как бы про себя. – По всем остальным каналам пока также нет результатов. Но вы не волнуйтесь, я работаю и уверен – мы найдем всех виновных.

– Я уже нашла, – огорошила его я, – не только виновных, но и весь компромат, который шантажисты собирали в вашей гостинице.

– И кто же виновные? – настороженно посмотрел на меня хозяин квартиры, потирая свои холеные руки.

– Глава гостиничного комплекса «Англетер» Карасев и его зам Литовченко, директор брачного агентства «Связи небесные», некая Кобзева Римма Михайловна, Казанова местного масштаба, некто Сергей Ковальцов – этот использовался в качестве соблазнителя, – а также некий Валерий, бандит на подхвате, по натуре своей садист. Возможно, есть еще кто-то, но это мелкие сошки. Главных действующих лиц я вам назвала.

Все время, пока я говорила, Карасев смотрел на меня неотрывно, но, когда я закончила, он на несколько секунд зажал пальцами переносицу и закрыл глаза. Наконец он убрал руки от лица и снова посмотрел на меня.

– Наверное, этого следовало ожидать. Вы оказались на редкость проворной девицей и за короткий срок проделали большую работу. Но все же кое в чем вы ошиблись, а именно в одной фамилии. Я не имею к этим людям никакого отношения. Большинство имен, которые вы назвали, мне вообще ничего не говорят.

Я со всей силы треснула ладонью по столу, отчего манерного и утонченного Карасева передернуло.

– Хватит мне лапшу на уши вешать, – прикрикнула я на него. – Вы с самого начала водили меня за нос. Во-первых, не допустили до расследования в гостинице, а ведь именно это расследование в первую очередь дало бы быстрые результаты. Выход на вашего зама Литовченко, в частности, был очевиден. Именно он занимается в вашей гостинице хозяйственными делами, именно он курировал ремонт в «люксовском» номере, во время которого, очевидно, и была устроена потайная ниша для скрытой камеры. Наверняка он также занимался закупкой электронных часов, указывающих не только время, но и дату. Обо все этом мне рассказал ваш племянник Петр, которого вы приставили следить за мной. Предварительно дав ему соответствующие инструкции: чтобы он препятствовал моему расследованию, если я вдруг выйду на кого-нибудь из сотрудников гостиницы. Он так и поступил. В первый же день мне повезло, и я вышла на Литовченко, когда он встречался со своими подельниками. Петр не только не сказал мне, что он знает этого человека, но и сорвал слежку за ним, симулировав поломку своей машины. Повторяю, во всем этом он признался мне сам, когда понял, что вы связаны с бандитами.

– Да не связан я ни с какими бандитами! – заорал Карасев.

– В таком случае, как вы объясните свои действия?

Карасев встал и, сцепив руки за спиной, стал нервно расхаживать по кухне. В этот момент в дверях появилась уже знакомая мне по фотографии молодая женщина – жена Карасева. На ней был светлый махровый халат. Волосы ее были рассыпаны по плечам и на лбу схвачены плюшевым ободком.

– Гена, в чем дело? Почему вы так кричите? Что случилось? – На ее миловидном, ухоженном и чуть-чуть располневшем лице читалась тревога.

– Галочка, – со смущенным видом уставился на нее Карасев, – Галочка, успокойся, ничего страшного. Мы просто обсуждаем одну очень важную проблему.

– Кто эта девушка? Почему она пришла так поздно? Что она хочет от тебя?

– Галчонок, иди спать, – успокаивающим тоном заговорил Карасев. – Ничего страшного, просто у нас на работе накопились проблемы, которые надо срочно решать. Сейчас мы переговорим, и она уйдет.

– Гена, ты опять что-то скрываешь от меня. Скажи честно, это опять началось? Опять эти люди будут угрожать нам и нашим детям? Я больше этого не выдержу. Зачем ты связался с ними? Это же настоящие бандиты.

– Я ни с кем не связывался, – проговорил Карасев, уже раздражаясь, и, схватив жену за плечи, вывел ее из кухни.

Вернулся он минут через пять. Все это время я сидела, переваривая услышанное. Я была удивлена, поскольку ожидала сцены ревности в исполнении жены Карасева, но услышала нечто совершенно иное. Карасев появился в кухне один, уселся напротив меня и некоторое время сидел молча. Потом тяжело вздохнул и заговорил:

– Четыре года назад я принял на работу в качестве своего зама Виктора Литовченко. Я знал его и раньше, но лишь поверхностно, у нас были деловые контакты, не более того. Потом у меня случились проблемы, которые Виктор помог мне разрешить. Я подумал, что такой человек мне будет нужен в моем бизнесе, и взял его к себе на работу. Это была моя ошибка. Претензий к его работе у меня не было. Он взял на себя весь хозяйственный блок и хорошо с этим справлялся. Я сделал его акционером, продав ему небольшую часть своего пая. В общем, все поначалу было гладко, но постепенно я стал замечать, что происходит что-то странное. Один за другим влиятельные люди нашего города, с которыми раньше у меня были хорошие отношения, стали относиться ко мне все прохладнее. Из-за этого у меня возникли небольшие неприятности в бизнесе, многие вопросы стало тяжелее решать. Кроме того, по городу поползли слухи о том, что у меня в гостинице черт-те что творится. То будто бы у меня «братва» организовала «малину», то у меня торговля наркотиками процветает вовсю. Где-то два года назад я впервые услышал слово «шантаж» применительно к моей гостинице.

На минуту Карасев замолчал, понурив голову, после чего продолжил:

– Я как мог старался исправить ситуацию, спасая имидж своего заведения. Я встречался с высокопоставленными людьми, подолгу беседовал с ними, рекламировал наш отель в прессе. Одновременно я пытался выяснить, откуда у всего этого, как говорится, «ноги растут». И когда наконец понял, что за моей спиной в моем отеле происходят противозаконные вещи, то чисто интуитивно связал их с Литовченко. Именно после его появления это все и началось. Более того, за то время, что он занимался коммерческой стороной дела, я обнаружил, что многие гостиничные номера сдавались под офисы каким-то странным фирмам с сомнительной репутацией, неизвестно чем занимающимся. Пару раз в офисы этих фирм наведывалась милиция, опечатывала их и изымала документацию. Кроме того, Литовченко без моего ведома санкционировал сдачу номеров на короткий срок без документов, фактически, таким образом, превратив мою гостиницу в дом свиданий. Когда я обо всем этом узнал, я, конечно, немедленно прекратил эти безобразия: мы избавились от подозрительных арендаторов, только с моего ведома разрешено было вселять людей в «люксы», и, конечно, я откровенно поговорил с Литовченко. Он отрицал всякую корысть, уверял, что действует на благо гостиницы. Я сказал, что если это повторится, я буду вынужден его уволить.

Карасев снова замолчал и нервно прошелся из угла в угол, потом резко остановился и произнес:

– Вот тогда-то он и раскрылся. Он сказал, что уволить его мне будет крайне сложно, потому что, мол, он во время работы завязался с очень серьезными людьми, взял на себя обязательства от лица отеля, и эти люди не позволят мне так просто изменить правила игры. Это был открытый вызов мне, и я в сердцах бросил ему, что мы еще посмотрим кто кого. На следующий день пропала моя шестилетняя дочь. Она вышла погулять во двор и исчезла. Появилась она только вечером, слава богу, с ней ничего не случилось, но за этот день мы такое пережили… Она сказала, что какой-то добрый дядя подошел к ней во дворе, познакомился с ней, разговорился и предложил показать видеофильм. Весь день они ходили по видеосалонам, паркам, ели мороженое. Под конец, отпуская ее, дядя просил передать мне привет и еще сказать, чтобы я не дергался. Я понял этот намек и страшно перепугался, а с моей женой вообще случилась истерика. Они переиграли меня. Рисковать моими детьми я не мог. Так я и закрывал на все глаза до тех пор, пока не появились вы и не доказали мне, что у меня в гостинице налажен на широкую ногу шантажистский бизнес. Я знал, откуда ветер дует, но единственное, что я мог сделать, это пойти и поговорить с Литовченко. Так я и поступил. Но на сей раз меня просто откровенно послали к черту, сказав, чтобы я не совался не в свои дела.

– Вы не пытались хоть каким-то образом бороться с ним?

– А что я мог сделать? Действовать его же методами? Давить на него, шантажировать? Я, знаете ли, не специалист по этой части. Обратиться в милицию? Какой в этом толк? Литовченко осторожен и сам ничего не делает. Поймать его за руку крайне сложно. Остается только один способ: нанять киллера и физически устранить его, но на это я пойти не могу ни при каких обстоятельствах. Это за гранью моих моральных убеждений, да и вряд ли это что-нибудь даст, скорее может спровоцировать ответные жестокости.

– Но надо же что-то делать, – сказала я. – Они не остановятся. Они держат вас в руках. Эти люди ищут меня по всему городу. Они уже чуть не убили меня.

– Вас-то за что? – удивился Карасев.

– Я уже говорила, так случилось, что весь компромат, который они собирали на разных влиятельных людей, оказался у меня, и теперь они готовы на все, чтобы заполучить его обратно.

Карасев посмотрел на меня как на чудо какое-то.

– Как вам это удалось? – спросил он.

– Долго объяснять, – ответила я.

– И многих они шантажировали?

– Кроме моей подруги, еще девять человек. Среди них есть весьма известные люди нашего города.

– Да уж, – задумчиво произнес Карасев, – Витя любит размах. Когда-нибудь это его погубит.

На минуту в кухне воцарилась тишина. Мы оба молчали. Каждый, видимо, думал об одном и том же: как избавиться от этой банды шантажистов. Мне первой пришла идея. Я достала из кармана джинсов листок бумаги и, развернув, протянула его Карасеву.

– Что это? – спросил он, глядя на фамилии, указанные в списке.

– Это жертвы шантажа, – сказала я. – Назовите мне самого влиятельного из них.

Карасев, едва взглянув на меня, сразу понял мою мысль и, с минуту подумав над списком, указал пальцем на одну фамилию.

– Вы думаете, это гарантия? – спросила я.

– Уверен, – почти не раздумывая, сказал Карасев.

– Вы можете узнать его домашний адрес?

Карасев вышел из кухни и через минуту вернулся с переносной телефонной трубкой. Он звонил минут пять, сделав три звонка. Наконец, поблагодарив кого-то на другом конце провода, он продиктовал мне адрес:

– Улица Маяковского, 15, квартира 10. Это здесь недалеко, – сказал он. – Зовут его Юрий Александрович. Правда, там у входа наверняка охрана. Да и время уже позднее, может, стоит к нему завтра на работу подъехать?

– Нет, – сказала я твердо, – времени у нас нет. Поеду прямо сейчас, может, что-нибудь получится.

Я попрощалась с Карасевым и вернулась к ожидавшим меня Петру и Артему. Едва усевшись в машину, я тут же назвала Петру адрес, полученный от его дядюшки. Тот без лишних разговоров завел машину, и через десять минут мы въехали в арку пятиэтажного кирпичного дома-сталинки, в котором жил вице-мэр города Карташов.

 

Глава девятая

Я захлопнула за собой дверцу машины и вошла в подъезд. В просторном, хорошо освещенном вестибюле за столиком сидел милиционер с погонами капитана. Окинув меня удивленным взором с головы до ног, он спросил:

– Вы к кому это, девушка?

– К Карташову Юрию Александровичу.

Милиционер посмотрел на наручные часы и строго сказал:

– А вы знаете, сколько времени? Уже двенадцать.

Затем, подумав, спросил подозрительно:

– Он что, вас приглашал?

– Нет, – честно ответила я, – я сама пришла.

– Вот и я так думаю, – кивнул капитан. – Иначе он бы меня предупредил. А что вы хотите?

– Поговорить, – сказала я. – Разговор очень срочный и важный.

Капитан сомневался с минуту, затем взял трубку стоящего на столе телефона, набрал пару цифр и спросил:

– Юрий Александрович, это Петров, с вахты. Тут к вам какая-то девушка пришла, хочет с вами поговорить. Говорит, что срочно и очень важно. Как выглядит? Ну, высокая такая, длинноногая, длинные каштановые волосы, глаза голубые. Что, что… Да нет, не уродина, наоборот, даже очень симпатичная. Пропустить?! Ну ладно.

Он положил трубку и, посмотрев на меня, сказал:

– Ну давай, дуй, третий этаж, десятая квартира. А что у тебя в пакетике?

– Видеокассеты и фотографии.

Я раскрыла пакет и показала ему. Он достал одну кассету, повертел ее в руках и положил обратно, после чего уселся на стул, давая мне понять, что путь свободен.

Я поднялась на третий этаж и позвонила в дверь под номером 10. Через несколько секунд дверь распахнулась, и передо мной возник довольно полный мужчина лет пятидесяти с большими залысинами, которые частично прикрывала растрепанная седая шевелюра. Одет он был в белую рубашку и брюки, которые поддерживали широкие подтяжки. Лицо его выглядело бы совершенно невыразительным, если бы не глаза – они были маленькие, колючие, глядели с прищуром. Похоже, к этому часу он уже изрядно «набрался»: от него сильно попахивало. Я уже начала сомневаться, вовремя ли я. Но тут он заговорил:

– И вправду, ничего себе девица. Ну проходи, коли пришла.

Он повернулся ко мне спиной и пошатывающейся походкой направился в комнату. Я, немного поколебавшись, переступила порог, закрыла дверь и пошла вслед за ним. Когда я вошла в комнату, вице-мэр уже развалился на диване и наливал себе из бутылки в стакан виски. Я посмотрела на этикетку: «Джонни Уокер».

«Хороший вкус у чиновника», – подумала я про себя. Отхлебнув виски из стакана, Карташов уставился на меня и сказал:

– Ну-с, слушаю вас, дорогуша. Что за разговор у вас ко мне в столь поздний час?

Я протянула ему пакет с фотографиями и видеокассетой.

– Что здесь? – спросил он.

– Посмотрите сами, – сказала я.

Он поставил бутылку и стакан на пол, взял из моих рук пакет и, вскрыв его, вынул оттуда фотографии. Едва взглянув на снимки, он тут же засунул их обратно и с остервенением швырнул в дальний угол дивана. Потом поднял с пола стакан, снова развалился на диване и, наклеив на лицо презрительную улыбочку, спросил меня:

– Вам, похоже, нужны деньги, если я правильно понял?

– Нет, – ответила я, – деньги мне не нужны.

– Да ну? – удивился Карташов и посмотрел на меня подозрительно. – Что же вам нужно? Зачем, в таком случае, вы отдали мне это дерьмо? – он кивнул на пакет, лежащий на диване.

– Я хочу рассказать вам правду. Выслушайте меня, пожалуйста.

– Ну что ж, очень интересно, – сказал он. – Валяйте, у нас с вами впереди вся ночь.

Я взяла стул и, усевшись напротив него, начала:

– В этом пакете подлинник видеокассеты и несколько фотографий, сделанных с нее. Эти документы случайно оказались у меня в руках, и я вам их возвращаю без каких-либо условий. Кроме того, я хочу рассказать вам, как они попали ко мне…

Я долго рассказывала Карташову обо всех своих приключениях, которых накопилось так много за последние дни. Он слушал внимательно, не перебивая, лишь периодически подливал в стакан виски. Когда я закончила, он долгое время молча обдумывал услышанную информацию. Наконец он встал, прошелся по комнате и, остановившись у дивана, уставился на лежащий на нем пакет.

– Поздно, милочка, – произнес он. – Этот пакет для меня уже ничего не значит как минимум по двум причинам: во-первых, два года назад я выложил за аналогичный, такой же, двадцать тысяч долларов. Видимо, тогда мне прислали копию. Вообще-то анонимные шантажисты предупредили меня тогда, что кое-что останется у них в целях их же безопасности… И вторая, главная причина в том, что та женщина, ради которой я принял условия шантажистов, месяц назад умерла.

Сказав это, он залпом выпил содержимое своего стакана и сразу же вновь наполнил его.

– Это моя жена Катя, – продолжал он, кивнув на фотографию с траурной лентой, стоящую на столе рядом с диваном. – Мы прожили почти двадцать лет, и я только сейчас понял, насколько она была нужна мне. Два последних года она сильно болела. У нее было слабое сердце. Вот тогда-то это все и случилось. У меня никогда не было романов на стороне, так, случайные связи, например, в командировках или на пьяных гулянках, которые часто практикуются среди нашего брата. После одной из таких пьянок меня и засняли с какой-то девицей. Я ее потом так и не нашел. Через неделю после этого мне прислали фотографии и потребовали денег. Момент был самый удачный для шантажистов: моя жена перенесла второй инфаркт и только что выписалась из больницы. И мне пришлось раскошеливаться, потому что такого удара она бы не перенесла. Деньги были переданы анонимно, и, хотя я подключил своих людей, все было организовано настолько ловко, что поймать шантажиста в момент получения денег не удалось. Меня, разумеется, предупредили, чтобы я не предпринимал никаких попыток к расследованию, но оставить это безнаказанным я не мог. Я начал потихонечку наводить справки, проверять разные свои догадки. Вот тогда-то впервые в поле моего зрения попала некая Кобзева Римма Михайловна.

– Почему именно она? Ведь она – директор брачного агентства? – спросила я.

– Это она теперь директор агентства, а раньше была известной в городе проституткой, в постели которой побывали многие влиятельные люди. В отличие от большинства своих коллег, она не опустилась и не спилась, а сделала карьеру: организовала тайную контору по поставке девочек на гулянки для больших людей. Брачную контору она открыла, видимо, для официального прикрытия. Именно Римма тогда и привела девочек к нам на пьянку.

Карташов замолчал и снова налил себе виски. Удивительно, но он почему-то совсем не пьянел.

– Когда Катя умерла, я сразу активизировал поиски, но, кроме Риммы, зацепиться мне было не за кого, да и ее я подозревал чисто интуитивно. Но все же я установил за ней слежку.

– Это ваши люди чуть не убили меня на ее даче? – воскликнула я, пораженная догадкой.

Карташов нахмурился.

– Они погорячились. Во-первых, ваш приятель, не знаю кем он там вам приходится, грубо с ними обошелся. А во-вторых, они подумали, что вы изъяли у Риммы какие-то важные документы, которые могли представлять для меня интерес. Вы должны извинить их за это.

– Ничего себе, – возмутилась я, – они меня чуть не застрелили, а я должна их извинить, потому что они, видите ли, погорячились.

– Вы ввязались в мужскую игру, очень жесткую и опасную. Нечего теперь слюни распускать по поводу того, чего не произошло. А зачем ты вообще пришла ко мне? – неожиданно перейдя на «ты», спросил он.

– Я же вам сказала, – ответила я.

Карташов подошел ко мне совсем близко и, нагнувшись, заглянул прямо в глаза.

– Нет, – протянул он, водя пальцем перед моим лицом. – Ты пришла не только для того, чтобы вернуть компромат. Признайся, ты ведь хочешь, чтобы я, как бешеный пес, бросился на твоих преследователей и разорвал их на куски? Похоже, ты не видишь другого пути избавиться от них?

Я промолчала: ответить мне было нечего. Молчал и Карташов. Он отошел от меня к столу и несколько секунд молча смотрел на фотографию жены. Потом снова повернулся ко мне и спокойным голосом произнес:

– Ну, ты угадала и пришла по адресу. Я именно тот, кто тебе нужен.

В комнате снова воцарилось молчание, однако после этих слов вице-мэра на душе у меня полегчало. Карташов подошел к телефону и набрал номер.

– Андрей, – произнес он в трубку, – ты мне очень нужен. Немедленно приезжай… Да-да, очень важное дело. Жду тебя.

Положив трубку, он спросил меня:

– Что ты собираешься делать с остальными кассетами и снимками, попавшими к тебе в руки?

Я пожала плечами и сказала:

– Мне они не нужны. Разошлю их жертвам шантажа.

– Хорошо, – сказал Карташов, – только дай мне список. Это важно для дела.

Я протянула ему бумагу с фамилиями. Он быстро посмотрел ее и вернул, сказав:

– Двое из них, возможно, будут нам полезны.

Через сорок минут в квартире появился высокий стройный мужчина лет тридцати пяти.

– Это Андрей, – познакомил нас Карташов, – а это Ольга.

Втроем мы уселись за стол, и Карташов принялся излагать нам план дальнейших действий. Через час я покинула квартиру вице-мэра. На прощание Карташов сказал мне:

– Делай все, как договорились, и ничего не бойся.

– Хорошо, – ответила я, – значит, завтра в девять на стоянке автобуса около университета.

И, попрощавшись, вернулась к заждавшимся меня Петру и Артему.

– Ну что? – спросили они меня одновременно.

– Надеюсь, что все будет нормально, – сказала я. – А сейчас поехали к тебе, Петр. Сегодня мы ночуем у тебя.

Петр посмотрел на Артема и сказал:

– У меня для троих, наверное, места не хватит.

– Ничего, – ответил Артем, – я и на полу посплю.

* * *

Утром следующего дня, ровно в девять часов, я явилась на автобусную остановку. Мои задачи на сегодняшний день сводились к минимуму. Простояв на ней пять минут, я должна была отправиться по своим делам, которые, впрочем, надо было еще выдумать. Однако я решила, что, коль уж пришла к университету, надо зайти в редакцию газеты «Студенческий меридиан», в которой я являлась штатным корреспондентом. Туда я и отправилась.

Как обычно, редактора Дектерева в такую рань еще не было, однако секретарша Лиза уже сидела на рабочем месте. Поздоровавшись с ней, я уселась за свободный компьютер. Мне необходимо было напечатать десять посланий аналогичного содержания – менялись лишь имена адресатов. Текст посланий был следующий:

«Прошу вас явиться лично или послать человека, которому вы абсолютно доверяете, на железнодорожный вокзал и забрать из камеры хранения N конверт, содержимое которого вас наверняка заинтересует».

Распечатав на принтере несколько таких бумажек, я положила их в сумку и отправилась домой. По пути я купила несколько конвертов. Осталось только надписать их и постепенно отсылать жертвам шантажа, разложив по камерам хранения железнодорожного вокзала пакеты с компрометирующими материалами.

В принципе делать дома мне было нечего, вернее, согласно инструкции Карташова, я должна была быть все время на людях. Просто я решила зайти и переодеться: мои джинсы и майка были далеко уже не первой свежести, и сама я целых двое суток не принимала душ. Но домой я пошла пешком, тем более что это было недалеко. Не знаю почему, но Карташов произвел на меня впечатление человека, умеющего держать свое слово, так что я даже не оглядывалась по сторонам и не гадала, откуда на меня нападут. Лишь иногда, тайком, я всматривалась в лица окружающих меня людей, пытаясь определить, кто из них в данный момент меня охраняет, однако никаких признаков наличия охраны не обнаружила. Не было ни высоких коротко стриженных парней, старательно отводящих свой взгляд, едва встретившись с моим, ни медленно следующих за мной по проезжей части автомашин, словом, ничего того, что я видела в фильмах про шпионов и в боевиках.

В какой-то момент я начала сомневаться, а есть ли вообще охрана и не зря ли я категорически запретила друзьям следовать за мной. Но, чтобы не поддаться панике, я тут же отогнала дурные мысли. И уверенным шагом отправилась домой.

Но, увы, принять душ и переодеться в этот раз мне было не суждено. А суждено мне было пережить такое, что все прежние мои приключения, оказалось, были еще цветочки. Недалеко от продуктового супермаркета, того самого, куда я шла за покупками позавчера вечером (роковое для меня место, я его потом долго старалась обходить стороной), меня настигла уже знакомая мне фиолетовая «девятка». На сей раз со мной не церемонились. Без лишних разговоров выскочившие из машины, до дрожи в суставах знакомые мне Сергей и Валерий схватили меня, скрутили и мгновенно засунули в свой автомобиль. Руководствуясь полученными инструкциями, я не сопротивлялась. Сергей вскочил за руль, а Валерий, больно заломив мне руку за спину, прижимал меня к полу автомобиля между передним и задним сиденьями.

– Ну, падла, – произнес он с ожесточением, – теперь ты у меня попляшешь. Отольются детке папины слезы.

– В гробу я видала такого папашу, – пробурчала я, лежа на полу.

– Заткни ей рот, – коротко приказал Сергей Валерию.

– Не надо, – попросила я, – я лучше сама помолчу.

– Молодец, – сказал Валерий и посадил меня на сиденье. – Поумнела после нашего последнего разговора, послушной стала.

«Зато у вас, – подумала я про себя, – после нашего разговора ума не прибавилось, по-прежнему лезете на рожон».

На сей раз Сергей ехал недолго. Буквально через десять минут машина въехала в какую-то подворотню и остановилась. Когда меня выволокли из нее, я мельком успела разглядеть двор. Он очень напоминал подсобный двор какого-нибудь магазина или склада. Первое впечатление не обмануло меня: когда меня повели вниз по ступенькам мимо каких-то коробок с продуктами, я подумала, что это скорее всего оптовый склад. Миновав коридор, меня завели в подсобку; окон в ней не было, только от висевшей под потолком лампочки исходил тусклый свет. Помещение было почти пустое: кроме стола и трех табуреток, из мебели здесь больше ничего не было. И здесь со мной, в отличие от прошлого раза, поступили гораздо бесцеремоннее: даже табуретку не предоставили, а просто швырнули на пол рядом с батареей. Через минуту я была прикована к этой батарее наручниками.

– Как вы меня вычислили? – спросила я Сергея.

Мне было не по себе от их угрюмого вида, и я пыталась разговориться с ними. Но вместо ответа Сергей ударил меня по лицу, потом еще раз и еще. Я терпела молча, но когда он ударил меня ногой под ребра, закричала, потом тихо застонала, скрючившись от непереносимой боли.

– Ну что, сука, поняла, что с тобой здесь церемониться больше не будут?

От боли у меня атрофировались все чувства, в том числе и страх. Я лишь тупо слушала его и пыталась сообразить, как же мне себя вести в данной ситуации – на этот счет инструкций дано не было. Я даже не предполагала, что меня будут бить. Однако избиение продолжилось, только Сергея сменил Валерий. Он вынул из пояса брюк ремень и что есть силы хлестнул меня по спине. Я орала, как резаная, но на мои крики никто не прибежал – видимо, или акустика здесь была подходящая для таких разборок, или контингент на складе ко всему привычный.

– Хватит, – остановил наконец Сергей Валерия.

– За что? – только и простонала я, когда тот прекратил.

– Это только начало, – произнес Сергей. – У тебя есть десять минут, поваляйся здесь и подумай.

– О чем? – спросила я.

– О том, как ты будешь отвечать на один-единственный вопрос. Сейчас сюда приедет один человек и спросит тебя, где находятся материалы, которые нас интересуют. У тебя будет лишь один шанс ответить правду. Если ты его упустишь, пеняй на себя. Валерка давно жаждет до тебя добраться и сделать «заливное» из твоих нежных пальчиков. Так что подумай хорошенько. Только один вопрос, только один шанс. Я не советую тебе лгать.

После этого он достал из кармана сотовый телефон и, набрав номер, сказал лишь одну фразу:

– Она здесь, приезжай, – после чего оба вышли из комнаты.

Я осталась одна. Впервые с тех пор, как я ввязалась в эту авантюру, я ощутила такое глобальное одиночество. Я так и не поняла, бросил меня Карташов на произвол судьбы, или просто его люди потеряли меня из виду. Но я здесь уже достаточно долго, меня избивают, обещают подвергнуть пыткам и даже изуродовать, а никто не думает спешить мне на помощь. Выходит, я сама захлопнула за собой свою же ловушку? В этот момент дверь открылась и на пороге появились три человека. Первым в подсобку вошел невысокий лысый мужчина. Я узнала его – это был Литовченко. За его спиной маячили Ковальцов и Валерий. Литовченко пошел к столу и, сев за него, уставился на меня неподвижным угрюмым взглядом. От этого взгляда у меня внутри все похолодело. Я поняла, что этот человек не остановится ни перед чем в достижении своей цели, тем более в ситуации, когда ему самому угрожает опасность. На столе лежала моя сумка – ее бросил туда Валерий, когда они привели меня на этот склад. Литовченко молча открыл ее и, пошарив в ней, вытащил пачку конвертов и отпечатанные на принтере заготовки моих посланий шантажируемым людям. Проглядев листки, Литовченко бросил их на стол и произнес:

– Похоже, что чемоданчик все еще у нее, иначе ей незачем было писать подобные вещи. Ну, – произнес он, грозно посмотрев на меня, – тебя предупредили, что будет, если ты солжешь?

Я молча кивнула головой.

– В таком случае, я тебя спрашиваю: где сейчас находятся интересующие нас материалы?

Собрав в кулак последние остатки воли и мужества, я глубоко вдохнула и выпалила:

– Эти документы у Карташова!

Я хотела посеять панику в рядах противника, произнеся фамилию столь влиятельного человека. Но, к моему удивлению, Литовченко засмеялся. От его смеха, странного, отрывистого, похожего на кашель, мне стало еще страшнее. Наконец он произнес:

– Мимо! Тебе давался лишь один шанс избавиться от мучений. Ты его упустила. Если б это была правда, нас бы сейчас уже не было.

Он повернулся к Валерию и сказал:

– Приступай.

Валерий вынул из кармана, как мне показалось на первый взгляд, большой перочинный ножик. Однако я ошиблась – это была маленькая складная пила.

– Помоги мне, – произнес он, обращаясь к Сергею, – чтобы она не дергалась. Мизинец я ей быстро отпилю.

Я закричала так отчаянно, что все вокруг могли оглохнуть от такого надсадного вопля, но этих подонков даже не передернуло. Сергей и Валерий молча подошли ко мне. В истерике я стала отбиваться от них ногами. Ужас на сей раз придал мне сил. Но сопротивление было бесполезно – их двое здоровых мужиков, а я одна. Сергей сел мне на ноги, а Валерий ухватился за руку. От ужаса в голове у меня помутилось. Я закрыла глаза…

Все дальнейшее происходило так быстро, что я помню это смутно. Как сквозь туман, я увидела, что входная дверь резко распахнулась и в комнату вбежали люди в камуфляжной военной форме и в масках, в которых были прорези лишь для глаз и рта. Камуфляжники ворвались столь стремительно и неожиданно для всех, что я не успела и глазом моргнуть, как все трое моих обидчиков оказались на полу с заломленными за спину руками. Один из ворвавшихся спецназовцев держал в руках видеокамеру и снимал все происходящее на пленку. Я так и лежала, обессиленная, мешком на полу. Тут вслед за камуфляжниками вошел еще один человек – мой вчерашний знакомый, Андрей, которого я видела на квартире Карташова. Похоже, он руководил всей этой операцией. Войдя, он первым делом приказал освободить меня от наручников. Один из бойцов тут же выполнил команду, после чего Андрей громко произнес:

– Я майор регионального управления по борьбе с организованной преступностью Быков Андрей Александрович. Вы все трое задержаны, и вам будет предъявлено обвинение в бандитизме и вымогательстве. Кроме того, вы подозреваетесь в убийстве.

– Убийстве, – непонимающе повторила я. – А кого они убили?

Быков посмотрел на меня и сказал:

– Сегодня утром у себя на даче, в кооперативе «Медовый», была найдена мертвой Кобзева Римма Михайловна. Ей ввели шприцем большую дозу героина. Следствие имеет веские основания предполагать, что это убийство.

Я сразу вспомнила слова Сергея о том, что Римму надо было давно устранить и что эта наркоманка их всех подставила. Но в следующую секунду от размышлений о печальной участи экс-путаны меня оторвало появление еще одного действующего лица этой жизненной драмы. Никто из присутствующих не сомневался, что этому человеку отводилась главная роль. На авансцене появился Карташов.

Войдя, он огляделся, мельком скользнул взглядом по моей разбитой физиономии и уставился на лежащего на полу Литовченко.

– Поднимите его, – отдал он команду.

Литовченко быстро поставили на ноги. Увидев Карташова, тот вдруг оживленно заговорил, как ни в чем не бывало:

– Юра, Юра, что здесь происходит? Кому нужен этот спектакль? Ты ведь меня давно знаешь.

– Заткнись, – процедил сквозь зубы Карташов. – Я тоже думал, что я тебя знаю, но, как оказалось, ошибался. Впрочем, подобное в моей жизни случалось не раз, но ты – самая большая паскуда из всех, кого я когда-либо встречал. Ты притворялся моим другом, а сам исподтишка готовился свалить меня.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Юра, – с неподдельным удивлением сказал Литовченко.

– Еще как понимаешь, – ответил Карташов. – Ты собирал на меня компромат, исполняя чей-то политический заказ, чтобы я не пошел на выборы самостоятельно. Однако я договорился со своими конкурентами и занял пост вице-мэра, так что этот твой компромат оказался никому не нужен. И тогда ты решил продать его подороже. Ты знал, что максимальную цену могу дать только я, так как в тот момент мне некуда было деваться.

– Юра, послушай меня… – Литовченко понял, что маски сброшены, и пытался оправдаться.

Но Карташов был неумолим.

– Ты знал, сволочь, чем рисковал, и теперь, проиграв, ты получишь на всю катушку. Скажи еще спасибо, что я решил засадить тебя в тюрьму, и ты не выпадешь с балкона и не попадешь случайно под машину. Хотя лично мне, чисто по-человечески, больше понравился бы такой вариант. И попробуй только вякнуть где-нибудь, что ты видел меня здесь: меня здесь сегодня не было. Заруби это себе на носу.

С каждым словом вице-мэра Литовченко, казалось, становился меньше ростом. Вдруг он упал перед Карташовым на колени и запричитал:

– Юра, прости меня, я не хотел! Я не виноват! Я лишь подчинялся, мной манипулировали. Это Римма все.

Карташов отпихнул его от себя ногой и сказал:

– Будь мужчиной до конца. Не вали на несчастную наркоманку все грехи, после того как ты пришил ее. Ты понял, что если мы ее прижмем, то она в наркотической ломке выдаст нам всю твою подноготную. Но я и так уже знаю достаточно, и мне больше доказательств не нужно. Обыщите его, – кивнул он Быкову.

Майор потребовал, чтобы Литовченко вынул все из карманов. Вместе с ключами, документами, бумажником на стол вдруг упал довольно большой пакетик с порошком. Литовченко удивленно посмотрел на него, потом затравленным взглядом окинул окружающих:

– Это не мой! У меня его не было.

– Доказывай теперь, – усмехнулся Карташов. – Все, вяжите их. Берите санкцию прокурора и обыскивайте его квартиру. Там наверняка найдется еще что-нибудь.

– Юра, это же незаконно! Что ты делаешь? Это твои люди подбросили мне порошок…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – в свою очередь, сделал удивленное лицо Карташов. – Но в любом случае, клин клином вышибается. По статье за хранение крупной дозы наркотиков ты получишь как минимум три года.

Карташов уже собирался уходить, как тут случилось непредвиденное. Рано я успокоилась, неприятные сюрпризы еще не кончились, и в первую очередь для меня. Ковальцов, о котором на время забыли, обыскивая Литовченко, вдруг вскочил, схватил лежащую недалеко от него пилку Валерия и, бросившись на меня, обхватил одной рукой за плечи, а другой – приставил ее к моей шее.

– Всем стоять и не двигаться, – заорал он истошным голосом, – иначе я ей глотку перережу!

Двое спецназовцев тут же вскинули пистолеты, направив их на Сергея, стоявшего рядом со мной.

– Быстро дали мне дорогу! Иначе я отрежу ей голову.

– Отпусти ее! – скомандовал Карташов.

– Сейчас, как же, разбежался! – прокричал в ответ Сергей. – В тюрягу хотел меня упечь, ну уж нет, не выйдет! Быстро все посторонились и дали мне пройти!

– Ну что ж, – сказал Карташов очень тихо, – ты сам выбрал. – И отрывисто бросил: – Андрей, действуй.

Быков бросил взгляд на одного из прицелившихся спецназовцев и негромко спросил его:

– Костя, ты как?

– Все нормально, – проговорил тот.

– Ну, тогда с богом, – сказал майор.

– Я зарежу ее, зарежу, – заорал Ковальцов. Зубья пилы все глубже врезались мне в шею.

В этот момент грянул выстрел. Стоявший позади меня Ковальцов ослабил хватку и тихо сполз на пол. Упавшая пилка глухо ударилась о цемент. Я повернулась и посмотрела на лежащего на полу Сергея. На лбу у него была красная точка. И тут все нервное напряжение, накопившееся во мне, прорвалось наружу.

– Вы что делаете? – завизжала я. – Вы же могли и меня убить! Мало вам того, что вы меня под пытки подставили! Я вам что – дочь Вильгельма Телля?

– Успокойся, – сказал Карташов. – Костя отличный стрелок.

Сквозь прорези в маске я увидела, как стрелявший спецназовец усмехается.

– А почему вы не ехали так долго?

– Мы ждали, – сказал Быков, – когда приедет Литовченко. Без него начинать операцию было бессмысленно.

– А если бы они меня поуродовали тут всю до приезда этого лысого? – спросила я.

Быков промолчал, но не промолчал Карташов. С неожиданной яростью он вдруг заорал на меня:

– Заткнись! Ты знала, на что шла. Я свое обещание выполнил, тебе больше никто не угрожает. Все остальное – это издержки тех игр, в которые ты ввязалась. Девчонка! Я тебе говорил, что это опасные игры.

Я посмотрела в его маленькие, с прищуром глаза, зло глядящие на меня, и наконец осознала, что я действительно спустила с цепи бешеного пса и в принципе достигла своей цели. Теперь надо было лишь не попасться к нему в пасть самой, а для этого – лучше промолчать. Так я и поступила.

 

Эпилог

Я поднялась на крыльцо уже знакомого мне коттеджа и нажала кнопку дверного звонка. Послышалось мелодичное треньканье. Дверь открылась, и на пороге появилась Татьяна Булычева. Она, едва взглянув на меня, посторонилась и радостно произнесла:

– Оленька, проходи, детка. Что-то ты выглядишь устало сегодня.

– Я действительно устала, – ответила я, усаживаясь в кресло, как только мы прошли в зал. – Два дня назад, когда я отдала тебе видеопленку, мне казалось, что это хэппи-энд. Я чувствовала себя победительницей и спасительницей одновременно, но, увы, оказалось, что это лишь начало проблем. За мою, так сказать, победу еще предстояло заплатить. И заплатила я дорого – за мной гонялась банда убийц и шантажистов, меня два раза захватывали и брали в заложницы, чуть не покалечили и вполне могли убить…

Я помолчала, ожидая Танькиной реакции. Но она лишь удивленно смотрела на меня, ничего не понимая.

– Зачем ты рассказала Сергею о том, что это я достала тебе компромат? – в упор спросила я ее.

– Господи, да откуда же я знала, что это тебе повредит! – запричитала Танька, начиная уже что-то понимать.

– Однако свои секреты ты хранила более тщательно, – заявила я ей суровым тоном.

– А что, Сергей доставил тебе неприятности? – осторожно спросила Татьяна.

– Неприятности! – я даже подпрыгнула в кресле от возмущения. – Да, некоторым образом. Но так, по мелочам. Последняя из неприятностей была, извиняюсь за тавтологию, очень даже неприятной. Твой Ковальцов приставил мне пилу к горлу и обещал отрезать голову.

Я показала для наглядности несколько царапин от зубцов пилы на шее.

– Покойный вообще отличался оригинальностью, сочетая в себе качества нежного друга и садиста. Он умел нравиться женщинам и при этом ненавидел их всей душой. Мог галантно поцеловать ручку даме и тут же приказать отрубить у этой дамы пальчик, если она будет упрямиться и не сделает того, что ему надо от нее.

– Как это покойный, почему ты говоришь «покойный»? – почти шепотом спросила меня Татьяна, пропустив мимо ушей все остальное. Она вся напряглась, лицо ее стало белым как простыня.

– При захвате всей банды его убили, он оказал сопротивление, – ответила я и, в свою очередь, удивилась ее реакции.

Татьяна словно окаменела. Она замерла в нелепой позе, слегка подавшись вперед, как будто хотела броситься на меня. Наконец ее прорвало и она с надрывом в голосе проговорила:

– Сережа! Сереженька! Вы убили его! Боже мой… – Танька закрыла лицо руками и зарыдала.

Ревела она недолго и, оторвав от лица руки, вдруг с ожесточением бросила мне в лицо:

– Ненавижу! Я тебя ненавижу! Это все из-за тебя. Это ты лезла своим носом куда не надо, и поэтому так все закончилось. Кто тебя просил его трогать?!

– Таня, ты соображаешь, что говоришь? Он был преступник, он шантажировал тебя и еще многих людей. Он покушался на мою жизнь… – пыталась я возразить, обескураженная неожиданными обвинениями.

– Да плевала я на тебя и на всех! Я любила его, понимаешь, любила! Зачем мне теперь все это? – Она сделала неопределенный жест рукой и, закрыв лицо руками, снова безутешно разрыдалась.

У меня все перемешалось в голове. Все ориентиры и границы были сметены. Я уже не понимала, кто я – спасительница или злостная интриганка, погубившая возлюбленного своей подруги?

В этот момент входная дверь отворилась и на пороге появился невысокий мужчина, лет сорока, светловолосый и лысоватый. Он был одет в серый костюм и держал в руке большую дорожную сумку из черной кожи.

Вошедший окинул взглядом представшую перед ним картину, и на его лице, обильно усыпанном веснушками, отразились недоумение и беспокойство.

– Танья, – моложавым голосом произнес он, – что случилось?

Танька вскочила с кресла и, на ходу утирая слезы, кинулась к вновь прибывшему.

– Питер, ты приехал, – проговорила она, обнимая своего мужа, это, конечно же, был он.

– Почему ты плачешь? Объясни, – не унимался англичанин, стиснутый в Танькиных объятиях.

– Видишь ли, Пит… Случилось несчастье – у Ольги умер муж, и она пришла сообщить мне об этом… – Танька оглянулась на меня и скорбно и одновременно выразительно посмотрела мне в глаза.

Я тупо пялилась на эту парочку и молчала. Первым заговорил Питер:

– О-о-о, – протянул он, изобразив на лице сочувствие, – мои соболезнования. Ай эм сорри.

– Спасибо, – это все, на что у меня в тот момент хватило смекалки. Я поднялась и молча вышла, а англичанин остался размышлять над загадками русской женской души. Почему та, у которой умер муж, сидит как каменная и не проявляет никаких эмоций, а ее замужняя подруга заливается по этому поводу горючими слезами? Спрашивается, кто кому был дороже…

* * *

Прошло два месяца с тех пор, как были арестованы шантажисты. Литовченко и Валерия судили, они получили по восемь лет тюрьмы. Убийство Риммы, правда, на них повесить не удалось, но шантаж и захват заложника потянули на такой срок. На этом процессе я выступала в качестве свидетеля. Кроме меня, свидетелем выступила… тетя Артема. Ее единственную удалось подвигнуть на это, разумеется, на условиях закрытости процесса. Бедной родственнице пришлось краснеть лишь перед судьей и заседателями. Остальные жертвы шантажа от участия в процессе отказались.

Танька через месяц после означенных событий уехала вместе с мужем из России: Питера «перебросили» на стройку какого-то завода в Кению. Я не пошла ее провожать.

* * *

Мы сидели втроем с Петром и Артемом в кафе, пили шампанское и вели неспешную беседу на тему – «миновали дни лихие».

– И все же одного я не могу понять, – качал головой Артем, – какого рожна этой Таньке надо было? Чего ей не хватало, что она завела шашни с этим Сергеем?

– Ты ничего в бабах не понимаешь, – с сознанием своего превосходства ответил ему Петр, – ей с ним было просто интересно. К тому же для женщин важную роль играет секс. А тот хлыщ, похоже, силен был по этой части, коли он даже твою тетку соблазнил.

– Ну знаешь, секс и для мужчин не на последнем месте стоит. Что до моей тетки – ей, в ее возрасте, угодить несложно. Тут другое. Фима говорит, что для женщин важно любить так, чтобы был фонтан чувств, чтобы получить полную гамму эмоций. Ну, конечно, как они ее понимают. Таньке мало тихого семейного счастья и обеспеченной жизни, она хочет еще чего-нибудь, для полноты ощущений. Чтобы жизнь была как подвиг.

– Вышла бы замуж за нашего прораба, который каждый день пьет и жену свою с матюками гоняет. Вот тогда жизнь точно была бы как подвиг, – вставил свое веское слово Петр.

– Хватит вам умничать, – не выдержала я, – Татьяна, в общем, несчастная женщина. Ее чувства не имели никаких шансов на взаимность. Но, может, и хорошо, что она об этом так и не узнала.

– У меня родился хороший тост, – поднял бокал Артем. – Давайте выпьем за то, чтобы любовь всегда была взаимной.

– Присоединяюсь, – поддержал его Петр.

Они в ожидании посмотрели на меня. Я улыбнулась и молча подняла бокал.