– Зачем же ты к нему пошла?

Лариков встретил известие о смерти Мещерского-младшего стоически. Единственное, что его интересовало, – это отчего вдруг мне пришло в голову податься туда?

– Потому что я не верю, что Нещадовы не знают этого человека, – ответила я. – Но, по моему наблюдению, ни тот, ни другая не собираются откровенничать. Вот поэтому я туда и пошла. К Мещерскому. Он все-таки близкий друг младшего Нещадова, так? Значит, мог что-то знать. Да и знал – иначе зачем его было убивать точно так же?

– А зачем тогда Нещадову было тащиться к тебе?

– Вот уж не знаю, – развела я руками. – Может, решил, что я полная идиотка и можно запудрить мне мозги… Ладно, что там менты сказали?

– Ни-че-го, – вздохнул Лариков. – Подозревают, как и ты, Людмилу Нещадову. Кто этот мужик, пока еще не установили. Единственное, что мне удалось почерпнуть, – что он, в общем-то, не ожидал смерти. Более того, ванну он действительно принимал, что еще более сгущает тучи подозрений над Людмилиной головой.

– Лично у меня просто голова идет кругом, – призналась я. – Какая-то история запутанная… Если бы не Мещерский, я бы тоже думала на Людмилу. Но Мещерский был убит в то время, когда я лично разговаривала с ней! Если только его не перетащили позже, что опять же отпадает. Кто его мог перетащить? И Людмила, и Нещадов были у меня перед глазами. Они же не могли раздвоиться, правда?

Судя по лариковскому лицу, он в этом совсем не был уверен!

– И вообще, когда они включат отопление? Я скоро превращусь в ледышку, честное слово! Это же садизм – выключать его в такую холодрыгу!

– А там внизу какой-то мажор себе офис делает, – сообщил Лариков. – Только не такой, как у нас с тобой. Он, кажется, главврач восьмой горбольницы и изображает у себя кабинет для частной практики. Сейчас вот наращивает батареи.

– Ага, он, значит, их наращивает, а мне надо мерзнуть, – отказалась я понимать нужды главврача. – А потом я заболею туберкулезом ему на радость и приду в тот самый кабинет. Он решил заодно позаботиться и о клиентуре?

– У тебя денег не хватит, – успокоил меня Лариков. – Я его видел. Не советую к нему обращаться. У него наитипичнейшая внешность убийцы.

– Вот и повод избавиться от него, – проворчала я. – Сейчас звоним и сообщаем, что именно он и почикал Владика и этого неизвестного. Таким нехитрым способом мы от него избавимся – и нам включат отопление!

– Сашка, ты сейчас напоминаешь мне обиженного ребенка! – вздохнул он. – Я не знаю, надо ли мне смеяться над твоей шуткой или оплакать твою горькую судьбину.

– Ну и что? Я и есть обиженный и брошенный ребенок. Может, мне этим воспользоваться?

– Чем?

– Брошенностью, – мстительно усмехнулась я. – Брошусь в ответ я в пучину разврата!

– Лучше делом займись, – посоветовал Лариков. – А именно – посмотри, нет ли среди вот этих фотографий нашего знакомого из ванны?

С этими словами он бросил передо мной пачку разнокалиберных фотографий.

– Кто это у нас?

– Все крупные бизнесмены, так или иначе подозреваемые в продаже наркотиков.

– Ну так всех в этом подозревать надо, – протянула я. – Деньги в хороших руках не растут! Они, как трюфеля, растут в дерьме, а свиньи разыскивают их, разыскивают, разыскивают!

– Да уж, настроение у тебя нынче, – вздохнул Лариков. – Просто кошмар какой-то!

– Было бы странно, если бы оно было у меня безоблачным и радостным после сегодняшних впечатлений, – заметила я. – Так что терпи, если не хочешь остаться наедине с собственными мыслями!

– Не хочу, – честно признался он. – Лучше уж терпеть твои инсинуации и фрустрации! Уж больно мысли у меня сегодня мерзкие, чтобы оставаться с ними наедине!

– Ага! – обрадовалась я. – Тогда почему ворчишь на меня? Со мной ведь куда больше неприятностей случилось в это утро, между прочим!

– Ладно, успокойся, бедный ребенок! Сейчас сварю тебе кофе, чтобы ты немного согрелась! А то руки уже у тебя стали похожи на ледышки!

Он ушел на кухню, а я благодарно вздохнула.

Все-таки хорошего ты мне босса послал, господи! Что бы я без него делала?

* * *

Лица на фотографиях изо всех сил пытались казаться приятными и интеллигентными, но почему-то у них это не получалось.

Со вздохом признавшись, что мне придется всю жизнь провести в трудах, поскольку в противном случае надо выйти замуж за «крутого», а судя по этим фотографиям, никто из них не отвечает моим эстетическим претензиям, я отложила фотки в сторону.

Нашего «незнакомца» там не было.

Когда Лариков появился на пороге с чашечками горячего и ароматного кофе, я как раз просмотрела их еще раз и теперь сидела, обдумывая наше положение.

– Его там нет, – сообщила я Ларикову неприятное известие.

– Странно, – пожал он плечом. – Судя по впечатлению, которое у нас сложилось, он из этой компании.

– Может, приезжий? – предположила я, отпивая глоточек кофе. Тепло проникло внутрь, и мне стало немного легче. Даже голова прояснилась. – Между прочим, холод влияет на мой мозг. Я не могу раскрывать преступлений. Как ты считаешь, можно мне обратиться по этому поводу в суд с иском?

– К главврачу? – спросил Лариков. – Его не переиграешь…

– Вот уж кто наверняка наращивает богатства благодаря наркоте, – смело предположила я. – Доступ у него неограниченный… Наворует в родной больнице наркотиков – и толкнет вот этому…

Я указала на щуплого очкарика с вороватой физиономией.

– Этот самый крутой, – усмехнулся Лариков. – Он твоего главврача знаешь где видал?

– А с виду прямо-таки душка, – удивилась я.

– Они все душки, когда спят зубами к стенке. И желательно на нарах.

– Так вот, какие еще могут быть ниточки?

– Без понятия. Надо бы проверить саму Людмилу.

– Опять!

– Саша, ну ты же сама понимаешь, что она все еще входит в число подозреваемых!

– А соседка?

– Кстати, о соседке… Она сейчас проживает на Мамонтова. Это недалеко от тебя. Северный район.

– Ну конечно, – хмыкнула я. – Совсем недалеко. Просто ближний свет! Это вообще другой район. Но я буду доброй и заеду к ней.

– Только завтра. Потому что сегодня я ей уже звонил. Ее нет, она придет поздно. Как мне сообщила ее мать.

– Ладно, завтра так завтра… Кстати, как ее зовут? И кто она такая?

– Зовут ее Мариной Андреевной. Она искусствовед. Так что вам легко будет найти общий язык.

– Да уж легче, чем с твоими наркодельцами.

– А напрасно, – рассмеялся Лариков и достал из кипы одну фотографию. – Вот этот парень тебе бы понравился.

– Почему это? – спросила я, рассматривая лицо на фотографии. Кстати, он и впрямь был симпатичным. Неожиданно для меня.

– Потому что он, ма шер, огромный поклонник Франсуа Вийона, – ехидно заметил Лариков. – Что, впрочем, не мешает ему быть самым безнравственным из этой компании…

– Ох и вредный же ты тип, – возмутилась я, – только бы посмеяться над бедной девушкой! Кстати, наш милый Франсуа тоже был довольно безнравственным типом. И твои ехидства по поводу моей наивности и порочности этих людей меня не трогают. Если ты именно этого добивался.

– Да нет, просто хотел сказать, что они вовсе не тупые. Вот этот обладает кандидатской степенью. Это я говорю, чтоб ты не заблуждалась. Вся эта компания – люди очень хитрые и умные.

«И жестокие», – подумала я.

– А почему ты связываешь их с Мещерским? Потому что их компания отлавливала наркоманов?

– Может быть, – проговорил Лариков. – А может, дело не только в этом. Оказывается, у ментов есть определенные подозрения, что вся Владикова компания сама не прочь была разбогатеть за счет зелья. Конкуренция, моя милая девочка! Это вещь жестокая, особенно среди них… Там платят головой, в этом чертовом наркобизнесе.

– И тем не менее у нас нет доказательств, что младший Мещерский этим занимался, – задумчиво прознесла я. – Хотя он и не вызывал у меня особых симпатий, но я все-таки не уверена в этом.

* * *

Я шла по заснеженному проспекту, мимо людей, прячущих носы в воротники, и, как это ни странно, не замечала холода.

Наверное, так основательно промерзла в офисе, что теперь мне уже все равно.

Завтрашний день уже был расписан по минутам – ох уж эта мне работа! По дороге я не удержалась от соблазна и купила себе парочку пирожных. Все равно вряд ли я буду способна на такие подвиги, как приготовление серьезной пищи.

То здесь, то там раздавались голоса и смех, и я улыбнулась. «Скоро Рождество, – напомнила сама себе. – И неважно, что ты будешь встречать его в гордом одиночестве – вместе с попугаем. И с Пенсом».

Резкий удар в плечо заставил меня вскрикнуть от боли.

– Ослеп, что ли? – услышала я за своей спиной женский голос.

Обернулась я скорее на этот голос, чем на того придурка, который толкнул меня.

В этот миг меня снова толкнули – на этот раз сильнее. Обернувшись, я увидела сузившиеся глаза и черную шапочку, круглую, с ушками.

– Отодвинься, – процедил несчастный обладатель протокольной морды и помчался вслед за тем парнем, который толкнул меня первым.

Тот удалялся с такой быстротой, как будто преследователь представлял для него смертельную угрозу.

Противный тип в шапке развил совершенно потрясающую для своей коренастой фигуры скорость. Я присвистнула.

– Надо же, – пробормотала. – Какая у них интересная жизнь! Сплошные погони и перестрелки…

– Молодцы, – одобрительно высказалась женщина. По тембру голоса я определила, что первую фразу тоже изрекли ее уста.

– Кто? – переспросила я.

– Да «трудовики». Это ж он за наркоманом побег. Сейчас поймает и поучит жизни…

Удовлетворенная женщина пошла дальше, с достоинством неся свое внушительное тело над скользким тротуаром.

– Интересно, – пробормотала я. – Похоже, либо последователей Владика Мещерского развилось неимоверное количество, либо они преследуют меня…

Догнать их уже нет никакой возможности. Разве что на самолете… Самолета у меня не было, а были усталость и два пирожных, обещавших приятный вечер.

Поэтому я решила не встревать в разборки между наркоманами и «трудовиками» и побрела дальше.

* * *

Как всегда в начале расследования, меня обуревала хандра. Стоишь перед загадкой, да еще связанной с двумя убийствами, и думаешь: «Да справитесь ли вы, любезнейшая моя, со всей этой трагической галиматьей?»

В принципе, все закономерно. Владик Мещерский свел ценность человеческой жизни до минимума, и его жизнь сама стала стоить недорого… Но все чаще и чаще я начинаю задаваться вопросом: неужели люди не задумываются об этом? Или всерьез уверены в собственной исключительности в глазах господа?

В моей сумке лежал пакет с фотографиями, и я еще сама не знала, почему я пытаюсь найти ответ на проклятущую загадку именно там.

Интуиция? О, как часто спала моя интуиция, как безгрешное дитя, выталкивая меня совершенно на другой берег океана вопросов и зыбких ответов!

Где-то завыла милицейская сирена, словно отвечая моему настроению. Больше всего мне не хотелось сейчас домой. Если бы там была мама, с ее безгрешно-ироничным отношением ко всему на свете, с ее проблемочками, которые она выдвигала передо мной в качестве неоспоримого доказательства, что простая, реальная жизнь довольно суетна, но приятна!

А я открою дверь в темную квартиру, зажгу свет и останусь наедине с уродливой стороной жизни, от которой никто не поможет мне сбежать! Только попугай встретит меня немного сварливым «Паша красивый!».

Воспоминание о попугае заставило меня прибавить шагу. Бедная моя тропическая птица сейчас трагически мерзнет в темной квартире, и ей одиноко. Я опять бросила Пашу на целый день!

– И не думай о двух трупах, – приказала я себе. – На ночь это вредно. Тебе приснятся кошмары, ты заорешь и напугаешь беднягу Пафнутия!

Толкнув дверь, я вошла в подъезд. И сразу же увидала знакомую фигуру, подпирающую стенку. Фигура отделилась от стены почти бесшумной тенью.

Я, подчиняясь первому импульсу, немного подалась назад.

– Саша? – услышала приглушенный голос. – Я жду тебя уже почти час…

– Зачем? – поинтересовалась, рассматривая озабоченное нещадовское лицо. – Мы же договорились на завтра… Пока я ничего не знаю.

– Владика убили, – грустно сказал он. – Не нравится мне все это. Я, Сашка, начал бояться…

Я могла бы ответить ему резко, объяснив, что все происходящее теперь закономерно. Но почему-то осеклась – мне было его жалко. Слишком вдруг стал беззащитен этот «Буффало Билл» с крутым лбом и глубоко посаженными глазами.

– Проходи, – сказала, открывая дверь в свою темную квартиру.

По крайней мере, все-таки не буду одна в этот вечер! Правда, грядущий вечер в обществе Нещадова напоминал мне пародию на «Красавицу и Чудовище», впрочем, чудовище было симпатичнее.

Но не выгонять же замерзшего и испуганного человека, не укрепив его слабую душу поддержкой!

* * *

Я щелкнула выключателем. Моя пустынная квартира осветилась холодным светом. Пафнутий тут же выдал свое коронное и ворчливое: «Паша красивый». Почему-то прозвучало это у него как ругательство. Кажется, это произвело впечатление на моего гостя, поскольку он резко остановился и начал испуганно озираться по сторонам.

– Не бойся, – сказала я, стаскивая ботинки. – Это мой попугай. Наследство от несостоявшегося брака с вором в законе… Потом как-нибудь расскажу тебе эту душещипательную историю.

Нещадов мялся на пороге, как ходок к Ленину, сжимая в руках отвратительную черную шапочку.

– А это удобно, что я пришел? – неуверенно спросил он.

– Но ведь уже пришел, – вздохнула я. – Так что решать вопросы этикета уже неуместно. Проходи…

Он обрадовался. И достал из сумки бутылку водки.

– А это еще зачем? – грозно округлила я глаза.

– Э… Надо бы Владика помянуть, – прогундосил он.

– Я твоего Владика не знала, – мотнула я головой. – Но если ты хочешь, чтобы я его помянула, так и быть – разорюсь на свечку в церкви.

– Ладно тебе, Сашка, – улыбнулся он мне. Наверное, эта улыбка шла у него в разряде наиболее обаятельных, но меня не тронула. Скрестив руки на груди, я смотрела на него с безжалостным отрицанием.

– Нещадов, я не пью, – холодно подчеркнула. – Даже в лютые морозы. Так что поминай своего друга один. Тем более что моим другом он не был.

– Ладно, – расстроился Нещадов, убирая свою злосчастную бутылку назад. – Ты, Данич, все-таки странная баба. Все у тебя не как у людей…

– Да уж какая есть, – мрачно сказала я. – И кончай хамить. Я не баба. Понял? Бабы были у вас с Владиком.

С этими словами я прошла в кухню и включила огонь под чайником.

– А живешь ты бедно, – снова раздался голос Нещадова. – Вроде бы детективы не так живут.

– Смотря какие, – меланхолично ответила я, твердо решив не обижаться на него. Дурак он, что с него возьмешь?

– Хочешь к нам пойти?

– Нет, не хочу. Мне и у себя неплохо.

– Саш, ты только не обижайся, ладно? Но вот что я тебе скажу – неправильно ты живешь! Сейчас люди другие стали. Я одного сыщика знаю. Он знаешь сколько огребает? У него уже особняк в Раздуеве.

– Не хочу особняк, – ответила я. – И дырку промеж глаз мне тоже не надо. Лучше жить в скромности, но подольше. Да и Лариков мне куда симпатичнее, чем твои дружбаны.

Он сидел в кресле, вальяжно раскинувшись.

– Саш, а мне выпить можно?

О боже! Я возвела глаза к небесам. И какого черта пустила в свой дом этого кретина? Сидела бы сейчас спокойненько, смотрела кино идиотское какое-нибудь! Так нет же, не хотелось одной оставаться!

– Так можно?

– Оставь меня в покое, – пробормотала я. – Можешь пить. Но в двенадцать ты должен отсюда отчалить. Понял?

– Понял, – кивнул он с преувеличенной готовностью. И налил себе в стакан этой своей паршивой водки.

– Ну, поехали, – подмигнул он мне. – Чтоб Владьке земля была пухом…

Выпив, он крякнул и тоскливо посмотрел на пустой стол.

– Сашк, а у тебя жратвы нет?

– Нет, – отрезала я. – Сижу на диете.

– Ну и ладно. И кто мог Владьку шлепнуть, ума не приложу… Вроде врагов у него не было.

– Ну конечно. Тебя послушать, так он был ангелом с крылышками!

– Да не ангел, Саш. Я знаю, на что ты намекаешь. Но ведь эти наркоманы – гады, разве нет?

– А по мне, они просто больные люди, – изложила я ему собственную точку зрения. – И то, что вы с ними делаете, прости уж меня, не нравится мне.

– Потому что у тебя среди этой швали дружки, да? – недобро сощурился он.

– Нет, не поэтому, – вздохнула я. – Потому что твой Владик был довольно гнусным типом. И деньги, которые вы так любите, зарабатывал на этих самых наркотиках.

– Ты что? – спросил он зловещим шепотом. – Зачем зря парня порочишь?

Я усмехнулась и достала одну из фотографий.

– Сам посмотри. Куда как мило – одной рукой он «травку» продает, а другой указывает нам назидательно на «порок наркомании», объявляя себя спасителем отечества от «энтой западной заразы»! Так что был он просто гаденышем, к тому же до отвращения жадным гаденышем. Но кто его убил, мне и самой интересно. Поскольку думаю, что тот парень, который полоскался в вашей ванне, убит тем же человеком… Если, конечно, ты еще хочешь, чтоб я помогала тебе.

Он рассматривал фотографию, и его лоб теперь прорезали морщины. «Кажется, для него сегодня чересчур много потрясений, – констатировала я очевидный и грустный факт. – Как бы парень не лишился рассудка».

Вернув мне снимок, он некоторое время молчал, беззвучно шевеля губами.

– А Люську подозревают, – проговорил наконец. – С нее подписку о невыезде взяли. Ты ей сможешь помочь?

– Если ты поможешь мне, – ответила я. – Например, расскажешь мне все о вашей компании «классных ребят». И о ваших последних подвигах.

– Я сначала должен все обдумать. Не имею права разглашать чужие тайны. Это договор…

– Подумай. Времени у тебя, правда, не так уж много. Но я не настаиваю. Могу ведь и не лезть в эти дела, андэстенд? Мне вся эта история не нравится ни в какой степени. Даже в самой маленькой…

Он понял по моему тону, что на сегодня разговор закончен. Тем более что часы уже показывали без десяти двенадцать.

Поэтому он покорно встал. Спрятал свою бутылку. И пошел к двери.

– Пока, – махнул мне на прощание. – Завтра перезвоню. Или зайти?

– Как хочешь…

Он вышел. Я закрыла за ним дверь и пожала плечами. Интересно, будет ли он готов к полному освещению пресловутых «чужих тайн»?

Все, Данич, пора отвлечься. А то от черного юмора нашей жизни тебя снова потянет в андеграунд, примкнешь, неровен час, к анархистам или к панкам, и тогда все твое светлое будущее, которое ты сама себе наобещала, покатится в тартарары.

Я включила телевизор. Показывали какую-то китайскую муть, но мне было все равно. Бегал там какой-то китаец с веселым лицом и очень лихо размахивал ногами, отчего все окружающие валились замертво с непристойными звуками. Смысла было так же мало, как в песне «Ветер с моря дул», и мне это даже нравилось. Я могла предаваться размышлениям, не отвлекаясь от сюжета, поскольку его там все равно не было, а безумный китаец двигался с долей грации и непринужденности, не оскорбляя мои чувства врожденного эстетизма.

Я не могла уйти от мыслей. Мне вдруг неизвестно почему стало ужасно жаль Нещадова – такого дурного и такого неловкого!

Я щелкнула пультом, выгоняя несносных китайцев в темноту экрана. Стало тихо – только бурчание Пафнутия и вой ночного ветра.

Где-то хлопнула дверца машины. Потом мир окончательно погрузился в тишину.

* * *

Он ждал.

Когда Третий вышел из подъезда, он с удивлением обнаружил, что в зрелище убийства больше нет ничего страшного. Как будто он вместе с ней перешел какую-то невидимую грань.

Он видел сейчас его коренастую фигуру очень хорошо. Последнее время он уже не испытывал никаких эмоций. Внутри жил холод.

Парень остановился. Затолкав бутылку поглубже, пошел к остановке. Осталось немного. Один шаг.

Легкая фигурка выскользнула из укрытия и замерла, немного расставив ноги и направив револьвер прямо в середину его лба – туда, где брови сходились над переносицей.

Заметив фигуру, парень остановился. Недоуменно вытаращился на нее, потом вздрогнул. В глазах появился страх.

– Что вам…

Он не успел договорить.

Выстрела не было слышно. Парень странно ойкнул и с распахнутыми от удивления глазищами повалился на снег.

Опять ему не удалось остановить это…

Он развернулся и пошел прочь – такой же спокойный, как прежде, будто все происходящее было таким же серым и будничным, как дни и ночи, словно его палец и не нажимал только что на курок. Остался лишь слабый запах пороха и ничего больше… Раньше он не мог бы представить себе такого.

Что-то изменилось в этом мире…

Он посмотрел в ночное небо и сам удивился собственному спокойствию.

«Бог – это пустота в небе, – вспомнил он Сартра. – Бог – это одиночество людей…»