Пообедав с Гончаром в небольшом уютном кафе недалеко от редакции, я отправилась на работу.

– Пойдешь со мной, художник? – спросила я у Вадима, когда мы подъехали к моему офису.

– Куда же мне еще? – Он выбрался из машины и направился следом за мной.

– Марина, – я протянула секретарше листок с телефоном Харольда, – набирай этот номер каждые двадцать минут. Как только ответят, соедини меня.

– Ты будешь у себя? – поинтересовалась она.

– Пока да, – ответила я и кивнула Гончару, – пошли.

Кряжимский, как обычно, сидел за компьютером и стучал двумя пальцами по доске.

– Оленька, здравствуй. – Он приветливо посмотрел на меня и перевел удивленный взгляд на Гончара.

– Это Вадим, – представила я его, – он художник.

Я не стала объяснять, какие отношения связывали его с Катериной.

– Сергей Иванович, – представился Кряжимский, поднимаясь из-за стола.

Вадим сделал несколько шагов вперед, и они пожали друг другу руки.

– Как успехи? – Кряжимский снова опустился в кресло и посмотрел на меня.

Я рассказала Сергею Ивановичу, чем занималась вчера и сегодня утром.

– Значит, – задумчиво произнес он, – есть вероятность, что Михалик причастен к убийству твоей подруги?

Я молча пожала плечами.

– Ты должна быть с ним очень осторожна, – предупредил он. – Если твои предположения верны – он очень опасный человек.

– Я буду осторожна, – сказала я и добавила, посмотрев на Вадима: – Мы все будем осторожны.

Мы мирно беседовали, пили кофе, Кряжимский показал мне фотографии, которые я сделала в «Немецком доме».

– Вот эти, я думаю, можно опубликовать, – отложил он три штуки.

Я добавила к ним еще одну.

– Хорошо, – согласился он.

После этого он ушел, чтобы проверить, как идет работа над очередным номером «Свидетеля». Прошел как минимум час томительного ожидания, прежде чем зазвонил сотовый у меня в кармане.

– Алло, кто это? – услышала я мужской голос.

Сначала я не поняла, что это именно тот, чьего звонка я так ждала. Потом до меня дошло, что это Трофимыч.

– Трофимыч, – закричала я в трубку, – это я. Что у тебя?

– Он был, – лаконично бросил Трофимыч.

– Ну? – Я встала и, прижимая трубку к уху, направилась к выходу.

Краем глаза я видела, что Гончар встал и пошел за мной.

– Все прошло как надо, – таинственно произнес Трофимыч.

– Да говори ты толком, – не выдержала я, садясь за руль и запуская двигатель.

– Этот «тиролец» заявился ко мне и начал выпытывать меня насчет Ваньки, – сказал он уже спокойнее. – Я сначала посопротивлялся для блезиру, мол, не знаю, мил человек, не пытай. Тогда он говорит, что он, мол, должен Ваньке деньги, а завтра уезжает надолго и ему позарез нужно Ваньку найти, чтобы деньги ему вернуть. Я говорю, оставляй, мил человек, я передам. Он говорит, не могу, должен, мол, лично в руки и сует мне полтинник. Ну я тогда и раскололся. Объяснил, значит, где Ваньку искать.

– Молодец, Трофимыч, – похвалила я его.

К концу его рассказа мы были уже на полпути к Агафоновке. Я прибавила газу.

– Надо Ваньку предупредить, – сказала я и сунула телефон Вадиму, – набери его.

Я продиктовала ему номер и выхватила трубку.

– Алло, Иван, – пытаясь совладать с предательски дрожащим голосом, сказала я, – «охотник» был у Трофимыча. Так что будь начеку.

– Понял, – неожиданно хладнокровно ответил Иван.

– Не отключайся, Ваня, будь на связи. Мы уже подъезжаем. Передаю трубку Вадиму.

Я отдала мобильник Гончару и еще увеличила скорость. Через несколько минут мы добрались до кольца «десятки». Преодолев подъем на скорости, я проехала мимо дома Трофимыча и остановилась в конце улицы. Вадим постоянно комментировал наши передвижения.

– Ваня, – я отобрала у Вадима трубку, – пока никого нет.

– Ладно, подождем, – отозвался Иван.

Он появился в другом конце улицы только через полчаса, после того, как мы заняли позицию. Он медленно продвигался в нашу сторону и остановился, пройдя дом Трофимыча на несколько метров. Я быстро достала «Никон» из сумки и прильнула к нему, передав трубку Вадиму. Понятно, почему наш «тиролец» так задержался. Он приехал на трамвае.

Я узнала его по описанию. Те же черная куртка, серые брюки и тирольская шапочка грязно-зеленого цвета. Я сделала несколько снимков. Оглядевшись по сторонам, «тиролец» вернулся к калитке. Его рука повернула вертушку, державшую дверь. Он заглянул во двор, но заходить не стал.

– Ваня, он входит во двор, – комментировал Гончар в трубку. – Нет, закрывает калитку и уходит. Куда это он? – с недоумением проговорил Вадик, вопросительно посмотрев на меня.

– Сейчас опасно, – предположила я, – наверное, придет позже.

«Тиролец» быстро шел по дороге и уже подходил к повороту.

Я включила зажигание и тронулась за ним.

– Ваня, – я взяла у Вадика трубку, – мы проследим за ним. Ты оставайся на месте.

– Ладно, – буркнул в трубку Веретенников.

– Пока отбой.

Подъехав к повороту, где дорога начинала круто спускаться вниз, я остановилась. И невооруженным глазом было видно, как человек в черной куртке торопливо спускается к остановке трамвая. Все повторилось как вчера, когда мы следили за Трофимычем, только двигались мы в другую сторону.

И все-таки мы его потеряли. Он доехал до конечной и, выйдя из вагона, быстро зашагал в сторону рынка. Сумерки уже накрыли город, на пешеходной улице, которая вела от остановки к рынку, было полно народа. Мы выскочили из машины, довели «тирольца» до входа в рынок, и там он растворился в массе таких же черных, серых, коричневых курток, плащей и пальто.

Чертыхнувшись, я пошла к машине, Вадим удрученно плелся сзади.

Через час мы сидели в машине на старом месте неподалеку от Ванькиного дома и вглядывались в темную пустоту улицы. Веретенников, как мы и договаривались, ставни закрывать не стал, и падающий из окон свет позволял хоть немного видеть пространство рядом с домом и калитку.

– Думаешь, он вернется? – неуверенным голосом спросил Вадим.

– А зачем, по-твоему, он приходил?

– Думаешь, на разведку?

– Интересно, как бы он смог найти дом в темноте?

– Да, в темноте здесь не разберешься, – согласился Вадим.

– Хоть бы один фонарь повесили…

Честно говоря, я и сама не была уверена, что мы сегодня дождемся этого «тирольца». Теперь он знает, где найти Ваньку, и может прийти в любое время. Завтра, например. Или послезавтра. Хотя, если уж он решился еще на одно убийство, то тянуть время ему резона нет.

Было уже около одиннадцати, и я набрала Ванькин номер. Он моментально взял трубку.

– Ты там не уснул? – спросила я.

– Уснешь тут, – отозвался он.

В его голосе чувствовалось напряжение и недовольство.

Вдруг какая-то тень мелькнула возле калитки, и я, передав трубку Гончару, схватила «Никон». Сомнений не было, «тиролец» вернулся. Я четко видела его острое настороженное лицо, и мне даже показалось, что я слышу его дыхание, хотя от машины до дома был не меньше пятидесяти метров.

– Скажи Ваньке, чтобы готовился, – прошептала я, прижимая к лицу фотоаппарат, – пришел.

«Тиролец» прошел мимо калитки и осторожно заглянул в окно. Видимо, убедившись, что Ванька на месте, он прокрался к калитке, открыл ее и шмыгнул во двор.

– Пусть включает камеру и прячется, – сказала я.

Вадим передавал мои команды Веретенникову.

– Пошли потихоньку.

Я выбралась из машины и, стараясь не шуметь, направилась к дому. Вадим, прижимая трубку к уху, шел следом. Дойдя до калитки, я остановилась, не уверенная в том, проник ли «тиролец» уже в дом или еще находится во дворе. Я приложила ухо к забору и услышала какую-то возню. Пытается открыть дверь, подумала я и заглянула в щель между досками забора. Сначала ничего не было видно, а потом я заметила луч фонарика, скользящего по двери. Свет в доме уже был погашен – получится ли что-нибудь снять?

Дверь в дом открылась, и злоумышленник, освещая себе путь фонариком, неслышно шагнул в дом.

У нас фонарика не было, поэтому приходилось двигаться практически на ощупь. Слух обострился до предела. Мне казалось, что шуршание битого кирпича под ногами было слышно в соседних домах. Прокравшись к входу в комнату, где была установлена камера, я заглянула внутрь. Свет фонаря был направлен на диван, на котором «спал» Ванька. На фоне светящегося пятна от фонаря выделялся только коренастый силуэт «тирольца». Было видно, что фонарь он держит в левой руке, правую же прижимает к бедру. Он шагнул к дивану, в его руке сверкнуло лезвие, и нож с треском вонзился в муляж, лежащий на диване.

– Стоять, стрелять буду, – заорала я и, поставив «Никон» в автоматический режим, нажала на спуск.

Комната озарилась всполохами фотовспышки, при свете которой преступник присел и, как затравленный зверь, оглянулся на меня. Я понимала, что меня он видеть не может, но было не по себе, когда я через объектив видела его глаза, наполненные злобой и цепенящим душу отчаянием. Это продолжалось несколько мгновений. Вадим, стоявший за моей спиной, бросился к «тирольцу», но тот уже вскочил на ноги. Вспышка сверкала как сумасшедшая, била ослепительным фонтаном из кромешной тьмы, выдергивая из нее отдельные фрагменты. Казалось, преступник движется, как в кино. Жесты его были судорожными, но точными.

Он отшвырнул Вадима, который, отлетев назад, сбил меня с ног, и все опять погрузилось в темноту. Раздался звон разбитого стекла. Загорелась лампа в комнате – это Веретенников включил свет и тоже кинулся на преступника, но тот уже вываливался через окно на улицу. Ванька метнулся к окну, но столкнулся с Вадимом, который к тому времени поднялся и тоже попытался броситься в погоню.

Время было упущено, гоняться за перепуганным крепким мужиком по темным грязным улицам было не только бесполезно, но и небезопасно, поэтому я остановила погоню.

– Все-е, – закричала я, поднимаясь с пола, – хватит! Это бесполезно, вы все равно его не догоните.

– А-а, блин, – Вадим с горячностью рубанул воздух ладонью, – упустили.

– Мы найдем его, – я подняла фотоаппарат и повесила на плечо, – у нас теперь есть его фотографии.

Сырой ночной ветер врывался в комнату сквозь разбитое окно.

– Пойду стекло поищу или кусок фанеры, надо окно заделать, – переведя дыхание, сказал Иван и вышел из комнаты.

* * *

Надо же, какая неудача! Вот к чему привела моя самонадеянность! Если уж сама не в состоянии была просчитать все возможные варианты, повороты событий, нужно было тогда милицию пригласить. Сейчас бы этот молодчик за решеткой сидел, а не скитался бы по Тарасову с ножом в кармане, думая, как бы с Ванькой разделаться. Я боялась посмотреть на сидящего рядом Ивана. У Вадима тоже, надо сказать, вид был как у побитой собаки. Ему нечем было нейтрализовать ощущение гложащей пустоты, поселившееся в его душе с известием о Катькиной смерти, к которому прибавилась теперь еще и досада на наши неумелые действия. А не слишком ли ты критична и самокритична? – спрашивала я себя.

– Судом Линча занимаешься? – прервал тягостное молчание, воцарившееся в салоне автомобиля, Вадим.

Я нашла его невеселые глаза в зеркале заднего вида и снова, как и в квартире Альбины, поразилась нашему с ним мысленному и душевному параллелизму.

– А что, заметно? – подавленно спросила я.

– Еще как, – Вадим уставился в окно, – мы ни в чем не виноваты, нельзя все предусмотреть и рассчитать с математической точностью, – попробовал он меня утешить.

– Что сейчас думать об этом, – с досадой в голосе сказал Ванька, – главное, что мы его не поймали.

– А счастье было так возможно… – с грустью произнесла я.

Ванька, как ни странно, был настроен более оптимистично, чем мы.

– Да не вешай ты носа, – по-простецки толкнул он меня локтем, – поймаем мы этого гада!

– Как? – удивленно взглянула на него я.

– Давайте меня опять к Трофимычу определим. Когда-нибудь он все равно объявится.

– Ты что, рехнулся, камикадзе! – усмехнулся Вадим. – Жить надоело?

– Вадим прав. Больше так рисковать нельзя, – твердо сказала я.

– Но ведь рисковали же! – воскликнул Ванька, подпрыгнув на сиденье.

– Тогда ситуация другая была, – начала терпеливо я ему объяснять, – мы знали наверняка, что «тиролец» к даче Трофимыча движется. А так, кто его знает, когда он теперь появится, да и появится ли вообще?

– Так что ты думаешь делать? – задал свой обычный вопрос Вадим.

Наши глаза в зеркале заднего вида, казалось, затеяли какой-то жестокий и нежный поединок.

– Теперь вся надежда на Харольда. – Я затормозила у светофора. – Буду ему звонить.

– Всю ночь? – насмешливо поинтересовался Вадим.

– И все утро, и весь завтрашний день, если потребуется, – приструнила я его, – а вас попрошу по улицам не шляться.

– Так мы куда едем? – испуганно спохватился Вадим.

– К «Юбилейному». Высажу вас и адью, – пошутила я, хотя мне, откровенно говоря, было не до шуток.

– А разве мы не к тебе? – почти с обидой воскликнул Вадим.

Ванька закрутил головой, недоуменно и растерянно глядя то на меня, то на Вадима.

– Сколько у вас комнат? – беззастенчиво спросила я.

– Две, а что? – Вадим непонимающе смотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Места хватит, – бесцеремонно сказала я, проигнорировав вопрос Вадима и шалея от того, что одно мое невинное решение скинуть приятелей у его мамаши, может спровоцировать такую тревогу и замешательство.

Наверное, я злилась из-за того, что рухнул наш план с поимкой Катькиного убийцы, и я хотела сорваться на Вадиме, который достал меня своим «милым» паразитическим настроем. Он что же думал, что я их к себе потащу?

– Надеюсь, ты сможешь приютить Ваньку у себя, пока все не утрясется, – жестким командным тоном произнесла я, – телефон вам мой известен. Если что, позвоните. Да я вас и сама найду. Какой у тебя номер дома и квартиры?

– Еще не хватало сюда мою маму вмешивать! – с досадой воскликнул Вадим, ударив рукой по спинке моего сиденья.

– Поосторожней, – обернулась я на миг к нему, – машина ласку любит.

– А мы тоже ласку любим, – с вызовом сказал Вадим.

– Не хами, – осекла я его, – так будет лучше для всех нас, – резонно заметила я.

– Ты только о своем удобстве печешься, – продолжал лезть на рожон Вадик, – думаешь только о своей газете.

– Полегче на поворотах, – угрожающе сдвинула я брови, – а уж кто о своем удобстве думает… Чья бы корова мычала…

Я кинула в зеркало враждебный взгляд.

– Ты что, меня альфонсом считаешь? – решил выяснить отношения до конца Вадим.

– Это мое дело – кем я тебя считаю. Мне возиться с вами некогда. Завтра у меня трудный день, а сейчас мне не мешало бы как следует выспаться.

Мы как раз подъехали к «Юбилейному». Слева открывалась ночная панорама Соколовой горы. В низине, под мостом, чернела бездна, прошитая точками огней. Если бы не эти огоньки, пропасть Глебучева оврага могла бы послужить живой иллюстрацией к «Аду» Данте.

– Так какой у тебя адрес? – Я остановила машину и обернулась к Вадиму.

Он угрюмо и опустошенно пялился в ночную темень.

– Мы же не в детском саду, – по-приятельски тронула я его за руку.

– Да ладно, ты, хватит вредничать, – подхватил Ванька, – а… – махнул он рукой, – я тебе, Оль, завтра сам позвоню и скажу, где этот гражданин хмурый проживает.

– О'кей.

Ванька первым вылез из машины. Он потянулся, размял конечности и беззаботно улыбнулся мне.

– Ну, всего, – холодно попрощался со мной Вадим.

– Твое отношение к людям зависит от того, насколько они расположены идти у тебя на поводу? – решила я полюбопытствовать напоследок.

– Ты сама любишь всеми руководить и манипулировать, – Вадим открыл дверцу, – я позвоню.

– Надеюсь на твой здравый смысл. Не забывай, ты помогаешь мне в важном деле, – мне хотелось ободрить его, несмотря на нашу словесную перепалку.

Но Вадим только разочарованно усмехнулся.

– Да, да, даже тем, что спрячешь у себя Ваньку, – настаивала я, – не забывай об этом.

Он захлопнул дверцу и, приобняв Ивана за плечи, повел в сторону моста. Темные фигуры приятелей пересекли широкую полосу освещенной фонарями дороги и двумя искаженными серыми тенями побежали по черной стене дома. Я еще в течение минуты следила за удалявшимися силуэтами, казавшимися бесплотно-невесомыми, следила до тех пор, пока они окончательно не растворились в зябком ночном воздухе начала ноября.

* * *

Излишним было бы упоминать, что заснуть сразу мне не удалось. Мысли, суетливые, перескакивающие одна другую, ухмыляющиеся одна другой, манящие пальчиком и убегающие, колобродили в моем воспаленном мозгу. Я ворочалась с боку на бок, звонила в Москву, надеясь связаться с Харольдом или хотя бы выяснить, где он и что с ним. На том конце провода неизменно любезный, но сухой женский голос отвечал, что да, Харольд Михалик остановился в их гостинице, но в данное время его нет в номере и где он, никто не имеет понятия. То, что Харольда нет в номере, я и сама знала – его телефон, видно, задался целью спровоцировать у меня приступ ипохондрии.

Еще пару ночей такой телефонной атаки, и какая-нибудь злокачественная мания мне обеспечена, с горечью подумала я, в который раз нажимая на «отбой» и швыряя «Моторолу» на кровать. Ни душ, ни легкий ужин, ни фильм, который я так и не досмотрела до конца, не смогли снять моего душевного напряжения. Я считала до ста, потом до двухсот и в итоге снова набирала московский номер.

Наконец мои глаза стали слипаться. Я прикрыла веки и попробовала отчалить от берегов сегодняшнего или, вернее, уже вчерашнего дня, дабы кануть в блаженную Лету сновиденческого забвения. Мысли продолжали вращаться в моей больной голове, но вскоре я заметила, что орбиты, по которым они бегали как сумасшедшие, стали потихоньку размыкаться, наслаиваться одна на другую, путаться, теряться в какой-то мглистой бездне, подобно черной дыре, поглощавшей звуки, краски, лица – все впечатления прожитого дня.

Я уже почти спустилась на самое дно этого гигантского котлована, таящегося во чреве безбрежной ночи, как дверной звонок своим занудным треньканьем вырвал меня из спасительной тишины и мрака. Вначале я не поверила своим ушам. Но когда мелодично-иезуитский вой в прихожей повторился, я поняла, что это мне не снится, что это не труба Архангела Гавриила и мне придется все же встать и узнать, кого это нелегкая принесла в такое время в мое уютное гнездышко. С моим пробуждением все мое плохое, а лучше сказать, подавленное расположение духа в один момент вернулось ко мне, вернулось, обрамленное черным крепом вселенской тоски.

Я натянула халат и поплелась в прихожую. Треньканье повторилось снова.

– Кто? – раздраженно спросила я.

– Оля, это я, – узнала я тихий, точно он только что выплыл из обморочного забытья, голос Вадима.

Кровь бросилась мне в голову. Да что же это такое?! Опять мне роль няньки играть?

– Иди домой, – приказала я, решив, что он пьян, – завтра встретимся. Я ложусь спать, а ты как хочешь.

Я действительно вернулась в спальню и, кипя негодованием, улеглась в постель. Но Вадим, похоже, совсем спятил. Он давил на кнопку звонка без перерыва. Чертыхаясь, я снова пошла в прихожую.

– Оставь меня в покое, – громко и возмущенно произнесла я, – ты уже вырос из детсадовского возраста, и у меня тут не ночлежка.

– Ванька у меня. Спит…

– Вот и ты спать отправляйся, – резко сказала я, – и дай мне поспать. Или милицию вызвать?

Меня бесила настойчивость Вадима, его уверенность в том, что я поругаюсь-поругаюсь, а потом все равно открою, согну колени перед алтарем гуманизма и слезливой филантропии.

И что вы думаете? Все так и вышло. Только любовь к ближнему была на этот раз потеснена эгоистическим желанием избавиться от надоедливого звонка.

Я открыла дверь и впустила Вадима в квартиру. Он, похоже, не ожидал от меня такой покладистости.

– Проходи в гостиную – и спать. Белье там так и лежит.

– Угу, – Вадим привычно разулся и прошмыгнул в гостиную.

Я прошла в ванную, поглядела в зеркало. Глаза красные, темные круги, тусклый, замученный вид. Я умылась, нанесла на лицо питательный крем и хотела было уже выйти из ванной, как дорогу мне преградил полураздетый Вадим. Он смотрел на меня умоляюще и грустно.

– Дай мне пройти, – сухо сказала я, – брось свои штучки.

Вместо ответа он еще ближе подошел ко мне. Его руки обхватили меня, и, прежде чем я успела сказать что-то угрожающе-возмущенное, долгий жадный поцелуй перекрыл мне дыхание.

Я попыталась вырваться, но кольцо рук оказалось железным. «Откуда только у него силы берутся, – пронеслось в голове, – браво, даже в такую критическую минуту ты можешь позволить себе толику юмора!»

Не знаю, что со мной начало твориться, то ли я вконец изнемогла, то ли отрицательная энергия, накопившаяся во мне и прямо-таки распиравшая меня, жаждала свободно излиться вовне, дабы восстановить природное равновесие, то ли… руки и губы Вадима оказались красноречивее слов… Короче… Я позволила себя отнести на кровать и раздеть. Я была как в горячке – не задавалась вопросами о том, продолжает ли Вадим любить Катерину или уже успел влюбиться в меня, сколько это продлится и какими глазами мы будем смотреть друг на друга завтра, когда нас настигнет чувство вины, неприятное, ноющее чувство двойного «предательства» по отношению к покойной.

Было что-то святотатственное, порочное и, возможно, потому терпкое и сладостное в наших объятиях. «Нет, нет, – вскипало в моем гаснущем сознании, – мы просто два уставших, намаявшихся человека, которые жаждут найти друг в друге опору хотя бы на краткое время… Мы подавлены, мы пере…»

Волна страстных поцелуев и разгоряченно-тяжелого дыхания Вадима накрыла меня с головой, но повлекла не на дно сонной Леты, а бросила в бурлящий горный поток – разнузданный, ревущий Терек…