Глава 1

Нельзя сказать, чтобы я как-то особенно любила осень. А уж в такой день, как этот – когда с утра льет дождь и все буквально валится из рук, – осень кажется невыносимой.

Во-первых, почему-то не завелась машина, и я поняла, что до редакции придется добираться на общественном транспорте. Во-вторых, сломался зонт, и мне пришлось мокнуть на остановке в ожидании троллейбуса, которого все не было и не было. В-третьих, я никак не могла поймать ни одного «частника». Эти, прошу прощения, мерзавцы как сговорились с утра – никто не останавливался, все тоже торопились на работу, не обращая на меня никакого внимания. В-четвертых, в проклятом транспорте меня едва не втянули в бессмысленный скандал, возникший из ничего, на пустом месте – просто потому, что всем было мокро, тесно и никому не нравилась осень. Только собрав в кулак всю свою волю, мне удалось благоразумно дистанцироваться от общей свары. Но настроение было окончательно и безнадежно испорчено.

За окном троллейбуса расстилалось мутное серое пространство, иссеченное косыми штрихами дождя. Иногда из этого марева выныривало приземистое тело автомобиля, будто обтянутое лягушачьей кожей – мокрой и блестящей. Редкие прохожие бежали по тротуарам – казалось, их увлекают за собой надутые ветром черные купола зонтов. В парках дрожали и раскачивались деревья, сбрасывая последнюю поблекшую листву.

Примерно то же уныние царило и в моих мыслях, причем уныние это было, я бы сказала, всеобъемлющим и касалось всех сторон жизни. С моей эффектной широкополой шляпы текло, красивый новый плащ безобразно помят в давке, сапоги заляпаны грязью. Тут же некстати вспомнились и зонт, и закапризничавшая машина, и то, что в портфеле редакции материалов хватит от силы на два номера, а дальнейшее будущее так же туманно, как пейзаж за окном.

Последнее опасение, впрочем, не покидает меня все время – с тех пор, как я начала работать в газете. Живое существо не может существовать без воздуха, воды и пищи. Газета погибает без сенсаций. Особенно газета, подобная той, что я возглавляю, – посвященная криминальным новостям.

Нельзя сказать, чтобы в таких новостях ощущался недостаток. Но популярность любого издания определяет его оригинальность, способность представить неожиданный, не замеченный другими или, как говорят теперь, эксклюзивный материал.

Когда сенсаций нет, их приходится искать, порой буквально выцарапывать из ничего – из какого-то намека, слуха, короткой строчки милицейской сводки. Наш маленький коллектив давно превратился в некий вариант сыскного бюро. Мы ходим по следу преступников, добываем улики и собираем показания свидетелей. На нашем счету не одно происшествие, раскрученное от начала и до конца. Без ложной скромности могу сказать, что в городе мы давно заработали репутацию сыщиков, которые могут справиться с любой загадкой и берутся за дело там, где отступает милиция.

Возможности наши, конечно, преувеличены, но то, что нам часто приходится конкурировать с представителями правоохранительных органов, – чистая правда. Однако тому есть простое объяснение: во-первых, нам некуда деваться – материал для газеты добывать надо, хоть умри, а во-вторых, люди охотнее идут на контакт с нами, с журналистами. Сейчас милиция вызывает у населения не слишком большое доверие. Лично я таких настроений не разделяю, прекрасно отдавая себе отчет в том, что даже сто газетчиков не заменят одного милиционера и что на самом деле мы далеко не всесильны.

Органы же правопорядка довольно ревниво относятся к нашей популярности, всегда рады, как говорится, ставить палки в колеса, относятся к нам с пренебрежением, называя исключительно неприятным словом – «папарацци», и вообще недолюбливают. Это мне тоже кажется странным, так как в конечном счете дивиденды от наших поисков получает все-таки милиция.

Имея устойчивую репутацию, наша редакция на первый взгляд могла бы рассчитывать на постоянный приток сенсационного материала. Но на самом деле все не так просто. Криминальная жизнь носит сугубо стихийный характер, и предсказать тут ничего невозможно. Может быть, она управляется какими-нибудь вспышками на солнце, но, к сожалению, у нас в штате нет астронома.

Конечно, смешно и нелепо требовать от криминального мира упорядоченной «работы», но факт остается фактом – вот уже два месяца, как нашу редакцию лихорадит из-за отсутствия свежего материала. Поэтому не одна лишь скверная осенняя погода была сегодня причиной моего плохого настроения.

Между тем дождь не унимался. В этом я смогла убедиться, выйдя на своей остановке. Отворачиваясь от холодных брызг, летевших в лицо, я в ускоренном темпе пересекла мостовую и свернула в тихую улочку, которая выходила к фасаду здания с высоким каменным крыльцом, где помещалась наша редакция. Сейчас улочка могла считаться тихой только относительно, потому что по ней носился холодный ветер, сердито шумя в кронах деревьев, и с удручающим постоянством ударялись об асфальт капли дождя.

Проклиная все на свете, я взбежала по ступенькам и взялась за ручку двери, возле которой на стене среди прочих красовалась и табличка с названием нашей газеты – «Свидетель». С облегчением я вошла в сухой и теплый вестибюль и сразу же направилась к себе в редакцию.

И тут постепенно стало выясняться, что жизнь не так безнадежна и плоха, как казалось. Первым признаком, указывающим на это, был ароматный густой запах кофе, который наполнял помещение редакции. Это был изысканный жизнеутверждающий аромат, в принципе примиряющий с любыми невзгодами. Такой чудесный кофе умеет варить один человек в мире – моя секретарша Маринка, очаровательное создание лет двадцати пяти, притягивающее мужчин, как стоваттная лампочка – насекомых. С чашки кофе неизменно начинается мой рабочий день, что служит как бы залогом моей работоспособности. Привычка эта превратилась уже в своего рода условный рефлекс, так что теперь один только запах кофе наполняет меня энергией и уверенностью.

Едва я вошла, как тут же последовал второй положительный импульс – наш курьер Ромка, юноша семнадцати лет, удивленно вытаращился, не сразу признав меня в новом плаще и шляпе, а потом скупо сообщил, что я «классно выгляжу». При всей лаконичности это, несомненно, был комплимент, и мое настроение поднялось еще на несколько градусов.

Одновременно ко мне подошел Сергей Иванович Кряжимский – самый опытный и самый старший работник редакции – и со старомодной учтивостью помог мне освободиться от мокрого плаща, посетовав на безобразие, которое творится на улице.

К нему присоединилась и Маринка, выразившая недоумение тем, что я разгуливаю по улицам без зонта.

– Такое возможно, Ольга, – авторитетно заявила она, явно издеваясь, – только в одном случае – если ты влюбилась!

Эта мысль меня весьма позабавила, но я поспешила разочаровать романтически настроенную секретаршу.

– Есть еще один вариант, – заметила я. – У меня просто сломался зонт. Машина, кстати, тоже.

Между прочим, теперь эти неприятности уже не казались мне столь непоправимыми. Названные вслух, они потеряли свой роковой характер и тут же отошли на задний план. В кругу единомышленников проблемы выглядели вполне решаемыми, и у меня даже появилось предчувствие, что и в профессиональном плане нас сегодня непременно ожидает какой-то сюрприз.

То, что предчувствие меня не обмануло, выяснилось совсем скоро, но до этого я успела выпить долгожданный кофе и даже немного потрепаться с Маринкой относительно моих обновок, а также насчет женской моды вообще. Этой слабости подвержены даже такие деловые женщины, как мы с Маринкой. Пожалуй, наша беседа даже непозволительно затянулась. Мы осознали это в тот самый момент, когда нас довольно бесцеремонно прервал фотограф Виктор, высокий, худой и мрачноватый мужчина, который, заглянув в кабинет, кратко объявил:

– Посетитель, – после чего запустил в дверь смущенного и растерянного человека в плаще, кожаной кепке и в роговых очках.

Увидев перед собой двух молодых и, не побоюсь такого определения, симпатичных женщин, он смешался и беспомощно оглянулся, ища глазами Виктора и, по-видимому, рассчитывая на его поддержку. Но того уже и след простыл – Виктор, скорее всего, скрылся у себя в фотолаборатории. Растерянно потоптавшись на пороге, посетитель напряженно сдвинул брови и заморенным голосом осведомился, с кем бы он мог поговорить.

– А с кем бы вы хотели поговорить? – в свою очередь поинтересовалась я. – И, кстати, о чем?

– Ну-у, я не знаю, – пробормотал мужчина, делая шаг вперед. – Мне говорили, что сюда можно обратиться по поводу… м-м… деликатной проблемы… Не знаю, ясно ли я выражаюсь, но у меня именно деликатная проблема.

– Вы стали жертвой преступления? – подсказала я.

Мужчина сделал еще один шаг к моему столу и как-то судорожно кивнул.

– Именно так, – подтвердил он. – Именно жертвой преступления! Значит, я не ошибся?

– Не хочу вас обнадеживать, – сказала я, – пока не узнаю всех обстоятельств дела… Да вы присаживайтесь!

Посетитель посмотрел на меня с благодарностью, но тут Маринка внесла совершенно невинное предложение:

– Наверное, плащ будет вам мешать? Вы могли бы раздеться в соседней комнате…

Мужчина неожиданно снова растерялся и испуганно отступил к двери, нащупывая пуговицы на плаще. Он напоминал переполошившуюся птицу, которая вот-вот улетит.

– Вы можете бросить плащ на спинку кресла, – предложила я. – Или, если вам так удобнее, можете вообще не раздеваться.

– В самом деле? – недоверчиво спросил посетитель. – Если вы не имеете ничего против… Я совсем ненадолго…

Предупреждая дальнейшие «провокации» со стороны Маринки, он поспешно юркнул в кресло и оставил в покое свой плащ, сняв только с головы кепку и аккуратно положив ее на колени.

– Кормильцев Николай Сергеевич, – наконец представился он, помаргивая сквозь толстые стекла очков. – Предприниматель, в некотором роде… У меня цветочный магазин на Советской. По образованию химик. Вот такие причудливые повороты судьбы… Но главная страсть моей жизни – марки. Я филателист с тридцатилетним стажем.

– Ольга Юрьевна Бойкова, главный редактор, – отрекомендовалась я. – Позвольте узнать, в каком качестве удобнее сейчас вас рассматривать – владельца магазина, химика или…

– Филателиста, – подсказал Кормильцев. – Именно в этом качестве я пострадал.

– И какие же неприятности бывают у филателистов? – поинтересовалась я.

В маленьких глазках Кормильцева сверкнула обида.

– Э-э… я понимаю, что многим людям увлечение знаками почтовой оплаты кажется просто блажью… – с неожиданным запалом произнес он. – Но поверьте, для нас это очень серьезно! Нужно понимать душу коллекционера! И потом, марки – это ведь история. Реальная, зримая история, которую, грубо говоря, можно пощупать руками. Грубо говоря, потому что упаси бог трогать марку руками! Только специальным пинцетом!

– Простите, я вовсе не хотела вас обидеть, – сказала я. – Просто эта область человеческой деятельности мне мало знакома, поэтому я плохо представляю, что может тревожить филателиста. Единственное, что приходит в голову… У вас украли марки?

Кормильцев сгреб в кулак кепку и с огромной досадой хлопнул ею по колену.

– В том-то и дело! – воскликнул он. – Именно украли! Самым бессовестным и циничным образом! Меня околпачили, как школьника! И знаете, где это случилось? – взволнованный впосетитель уставился на меня так, словно собирался сообщить нечто совершенно невероятное.

– И где же? – осторожно спросила я.

– У меня дома! – объявил Кормильцев.

Наверное, мне не очень удалось изобразить потрясение, потому что взгляд Николая Сергеевича сделался разочарованным. Видимо, собственный дом представлялся ему совершенно неподходящим местом для махинаций. Может быть, он был прав.

– Да, да, – поспешно сказала я, как бы поддерживая его удивление невероятностью происшедшего. – Наверное, имеет смысл рассказать обо всем подробнее. Только прежде один вопрос – почему вы не обратились в милицию?

– В милицию? – озадаченно переспросил Кормильцев.

У него был вид человека, наступившего в темноте на грабли. Лицо с пухловатыми щечками и намечающимся вторым подбородком выразило беспокойство и муку.

– Есть некоторые обстоятельства… – потерянно произнес он, оглядываясь на дверь, – которые заставили меня воздержаться от этого…

Мне не очень понравилось столь уклончивое объяснение.

– Звучит так, будто вы сами нарушили закон, Николай Сергеевич? – заметила я. – Боюсь, тогда мы ничем не сможем вам помочь.

– Ну что вы! – криво улыбнулся Кормильцев. – Перед вами абсолютно законопослушный гражданин. Я никогда не вступал в конфликт с законом, уверяю вас! Ни разу даже «зайцем» не проехал в троллейбусе… Просто… э-э… кроме всего прочего, у меня похищены бумаги весьма личного характера… Письма. Интимная переписка, понимаете? Я опасаюсь, что в случае огласки об их существовании может узнать моя жена, и тогда все пропало! – Он обвел нас с Маринкой неуверенным взглядом и уточнил: – Может быть, женская солидарность… э-э… заставляет вас отнести это к нарушению закона?

Мы переглянулись. По Маринкиным глазам я поняла, что она придерживается именно такого мнения. Но окончательное решение оставалось за мной.

– Разумеется, нет, – ответила я. – Ваши личные дела нас не касаются. Если действительно все проблемы только в этом, мы попробуем вам помочь. Только должна сразу предупредить – никаких гарантий мы не даем.

Кормильцев на секунду замер. Похоже, эта простая мысль поразила его.

– Вот как? – пробормотал он. – Гм… Ну что ж… Да, я понимаю… Но ведь шансы есть, не правда ли?

– Хотелось бы узнать все обстоятельства дела, – пояснила я. – Когда и как все произошло, кого вы подозреваете и так далее…

– Понимаю, – кивнул Кормильцев. – Попробую объяснить. Все началось месяца полтора назад. Знаете, в наше время возможности коллекционера до некоторой степени расширились. Если раньше решающую роль играли личные контакты и переписка, то теперь появился Интернет. Я говорю – до некоторой степени, потому что ничего революционного, конечно, не произошло. Коллекционеры – народ осторожный. Обмен информацией увеличился, но раздобыть интересующую вещь так же трудно, как и двадцать лет назад. А может быть, даже труднее. Почему-то Интернет притягивает к себе аферистов, как банка с медом притягивает мух. Наверное, из-за полной анонимности, которую он гарантирует. Я это всегда учитывал. Вернее, мне казалось, что учитывал.

Итак, выйдя на сайт, которым пользуются филателисты, я как-то обратил внимание на объявление о распродаже обширной коллекции марок неким Траубергом. Никаких конкретных сведений он не сообщал, лишь без ложной скромности заверял, что располагает очень ценными и редкими экземплярами. Держать контакт предлагал через электронную почту.

Распродажа редких коллекций – дело достаточно необычное. Тем более удивительно, что осуществлялось оно таким странным образом. Дело в том, что все филателисты, как правило, знают обо всех значительных коллекциях, и если возникает такая уникальная ситуация – продажа коллекции, все становится немедленно известно. То есть никакой надобности давать объявление нет – у вас и так не будет отбоя от покупателей. А в данном случае это, скорее, напоминало сезонную распродажу в магазине.

Тем не менее мне стало любопытно. Чем черт не шутит, подумал я, может быть, солидное собрание попало в руки каких-то лохов, и теперь они хотят от него поскорее избавиться? О таких случаях мне приходилось слышать, но сталкиваться с подобным до сих пор не доводилось.

Я отправил письмо по электронной почте, чтобы уточнить детали. Мне назначили встречу, а заодно выяснилось, что и неведомый Трауберг, и сама коллекция находятся здесь, в Тарасове. Меня это поразило – в нашем-то городе я знаю каждого мало-мальски солидного любителя. Было странно, как случилось, что известие о таком событии, как продажа коллекции, прошло мимо моего внимания.

Впрочем, я до последнего момента не исключал варианта, что это какая-то афера. Настораживало и то, что встреча была назначена на железнодорожном вокзале. Однако я решил пойти. Во-первых, меня вело любопытство, а во-вторых, я ничем не рисковал – ничего ценного с собой я не брал.

На вокзале меня ждали двое – высокий немногословный брюнет с красивым печальным лицом, очень хорошо, со вкусом, одетый, и невзрачный его приятель в потрепанном костюмчике, но при галстуке. Этот второй человек был невысок, узкоплеч, с жиденькой русой бородкой на интеллигентном лице. Он все время застенчиво улыбался и был похож на участкового врача или школьного учителя.

Брюнет назвался Леонидом Марковичем Траубергом, а приятеля представил просто как Сергея Михайловича. Через две минуты мне все было ясно – в филателии оба не смыслили ни черта. Правда, они этого и не скрывали. Трауберг извиняющимся тоном сообщил, что коллекция досталась ему по наследству от деда, отставного адмирала, а поскольку к маркам сам он не испытывает никакой страсти, то не прочь распродать коллекцию, тем более что сейчас весьма нуждается в деньгах.

А далее произошло нечто совсем странное. На мой вопрос, когда я могу ознакомиться с коллекцией, Трауберг ответил, что сейчас уезжает в двухнедельную командировку, и предложил связаться через полмесяца, опять же с помощью электронной почты. Ни телефона, ни адреса он мне не дал, сославшись на то, что временно проживает у сестры, а там встречаться не совсем удобно. Я попытался хотя бы приблизительно выведать у него содержание коллекции, но Трауберг отделался весьма туманными фразами, сказав только, что «там всего полно».

На сем мы и расстались. Трауберг с приятелем заспешили на перрон – объявили посадку на московский поезд, а я отправился домой, испытывая некоторое недоумение от встречи. С одной стороны, эти люди произвели на меня благоприятное впечатление – и поведение, и речь указывали на то, что я имею дело с интеллигентами. Но, с другой стороны, обстоятельства нашего свидания и неопределенные перспективы вызывали смутное беспокойство.

Теперь-то я думаю, что на вокзале они просто меня кому-то демонстрировали. Человеку, который меня достаточно хорошо знал, разбирался в филателии и мог точно сообщить, на что я могу клюнуть.

Прошло две недели. Как и было договорено, я отправил письмо по электронной почте, и Трауберг опять назначил мне встречу. Место он снова выбрал совсем неподходящее – городской парк. Погода стоит, сами знаете, какая – холодно, каждый день дождь, ветрено… Как при таких условиях знакомиться с драгоценной коллекцией?

Впрочем, я решил твердо – если этот «чайник» будет и дальше морочить мне голову, я решительно прерву с ним всякие отношения. То есть отправился на свидание я скорее для проформы.

Трауберг ждал меня на главной аллее парка. Он был все с тем же приятелем. Оба сидели под зонтами, потому что шел дождь. Я поинтересовался, куда мы пойдем, но Трауберг меня огорошил, сообщив, что взял кое-какие образцы с собой. Идти он никуда не мог, потому что опять куда-то спешил. Не помню уж, какое объяснение он выдвинул на этот раз, но прозвучало оно достаточно правдоподобно.

Что ж, делать было нечего. Конечно, я был очень разочарован и сердит на этих дилетантов. Мы же не школьники, обменивающиеся на перемене марками ценой в пять копеек! Впрочем, к тому времени я был уверен, что ничего ценного в их коллекции нет.

Они достали из чемоданчика альбом и прикрыли его зонтом. Тут выяснилась еще одна странная вещь – все марки, которые они захватили с собой, были запаяны в пакеты из толстого полиэтилена, видимо, для пущей сохранности.

Вначале я окончательно решил, что впустую убил время. Передо мной была хаотическая подборка ярких, но довольно банальных марок, которые могли прельстить в лучшем случае начинающего филателиста, но никак не знатока. Вяло перелистав несколько страниц, я уже собирался сообщить, что предлагаемый товар мне не интересен, как вдруг меня точно кипятком ошпарило!

Тут я должен пояснить: ни один уважающий себя коллекционер не собирает все марки подряд. Как правило, выбирается какая-то тематика, какая-то одна жила, и она разрабатывается уже до конца. Моя тема – фауна. Причем не весь животный мир – это практически необъятная тема! – а животный мир Заполярья. И еще один важный момент – для каждого филателиста всегда существует некая марка, которая является чем-то вроде недостижимого идеала. Вы можете собрать огромную коллекцию, но если в ней не окажется этого раритета, покоя вам не будет до гробовой доски. Вас замучает ощущение обделенности, неполноценности, чего угодно… до тех пор, пока не удастся раздобыть эту вожделенную марку.

В моем случае, то есть для меня такой раритет – детская серия начала века с полярным медведем. Три марки – синяя, фиолетовая и черно-белая – с изображением медведя, стоящего на льдине. По случайности на части тиража серии забыли напечатать цену. Именно эти бракованные марки стали настоящей редкостью. Во всем мире их существует десятка три. Заполучить их в коллекцию – почти безнадежное дело.

И вдруг в альбоме у этого придурка я вижу медведей! Синего и фиолетового. Без цены. Признаюсь откровенно – я едва не потерял сознание. Осень, ветер… скамейка в парке… слякоть под ногами… – драгоценные для меня мишки… Этого не может быть, подумал я тогда, мне они мерещатся.

Я попросил рассмотреть марки поближе. Взял в руки полиэтиленовый пакет… Понимаете, эти негодяи все точно рассчитали – марки запаяны, освещение неважное, а я вижу в первую очередь то, что хочу видеть. В общем, кое-какие подозрения еще оставались, но превалировал, конечно, шок – я держу мое сокровище в руках и, кажется, имею возможность стать его владельцем.

Однако оставалось два «но» – цена и наличие третьей марки из серии. Две, без черно-белой, это, знаете ли, не совсем серьезно. Зато все три должны стоить бешеных денег. Нужно было во что бы то ни стало убедить Тауберга, что медведи большого интереса не представляют, как, собственно, и вся коллекция.

Я изложил это весьма авторитетным тоном, а потом как бы невзначай поинтересовался, не забыл ли он черно-белого медведя дома.

– Неполная, эта серия вообще ничего не стоит! – веско заявил я.

Трауберг и его приятель слушали меня с величайшим вниманием, я бы даже сказал, с подобострастием. Ну как я мог в ту минуту догадаться, что передо мной мошенники?!

В ответ на мои слова Трауберг смущенно признался, что действительно не стал брать с собой третью марку с медведем, решив, что двух одинаковых вполне достаточно. Это простодушие взбесило меня, но я заставил себя сдержаться и предложил встретиться в нормальной обстановке, чтобы познакомиться с коллекцией подробнее. И, представьте, не нашел ничего лучше, как пригласить этих двоих к себе домой. «Возьмите с собой несколько альбомов, – снисходительно поучал я. – И обязательно захватите всех трех медведей. Если они окажутся в неплохом состоянии, может быть, я их возьму».

Может быть! Да я душу бы продал, чтобы завладеть этой серией! Да что душу – магазин бы свой отдал. Я так разволновался, что у меня началось сердцебиение. Весь вечер пил валерьянку и корвалол, а ночью не мог заснуть. Вообще все последующие дни я находился в состоянии, близком к инфаркту.

И все же я не забыл об осторожности. Чтобы подстраховаться, решил пригласить на экспертизу троих знакомых, опытных филателистов. Конечно, я не стал говорить заранее, в чем дело, чтобы не разжигать зависть. Коллекционеры люди вообще-то завистливые и безжалостные, но если их поставить перед фактом, что именно я претендую на серию, они уже не посмеют плести интриги. Это уж профессиональная этика!

К сожалению, никто из них не мог прийти: один лежал в больнице, второй только что дал жене клятву целую неделю сидеть дома, третий тоже отказался… В общем-то я не очень расстроился. В конце концов, опыт у меня есть, оригинал от подделки отличить сумею.

В назначенный день явились мои новые знакомые. У Трауберга в руках был черный кейс из кожзаменителя, а у его приятеля – плоский чемоданчик, похожий на ноутбук. Они держались все так же – немного церемонно и смущенно.

Я чувствовал себя хозяином положения, но сердце все-таки колотилось как бешеное. Мы с гостями прошли в кабинет, а жена осталась торговать в магазине – у нас квартира в том же доме, что и магазин. В кабинете я предложил посетителям по рюмочке, надеясь ослабить их бдительность. Какая ирония судьбы! Ладно, перехожу к основному…

Стараясь казаться равнодушным, я спросил Трауберга, принес ли он, что обещал. Тогда его спутник поставил передо мной свой чемоданчик и открыл крышку. Помню, это меня слегка удивило. Внутри, кажется, на самом деле оказался прибор…

Здесь Кормильцев прервал свое повествование и виновато уставился на меня.

– Простите, а что значит «кажется»? – недоуменно спросила я. – Вы не успели рассмотреть, что находилось в чемоданчике?

Кормильцев суетливо поправил на переносице роговые очки и наклонился к столу.

– Видите ли, какое дело… – испуганно понизив голос, произнес он, – не успел… То есть припоминаю, что там был экран и он светился. А потом вдруг мне стало плохо, в голове все затуманилось, и я вроде бы отключился…

– С вами никогда прежде такого не случалось? – быстро спросила я. – Как у вас со здоровьем?

– Здоровье, конечно, уже не то, что в молодости, – сказал Кормильцев. – Но особо не жалуюсь. А таких номеров раньше не отмечалось ни разу.

– А вот то, что вы назвали «по рюмочке»? – напомнила я. – Сами-то вы тоже выпили?

– Только пригубил, – ответил Кормильцев. – Нет, дело не в этом. А в чем – не пойму до сих пор. Как будто провалился в какую-то яму.

– И что же было дальше? – спросила я.

– Когда я очнулся, то еще некоторое время приходил в себя, – продолжил рассказ Кормильцев. – Было ужасно муторно, и я попросту ничего не соображал. Точно с перепою или после глубокого сна. Наверное, минут десять-пятнадцать пытался сориентироваться, пока до меня не дошло, что случилось. Гостей уже не было, сейф стоял открытый – деньги похищены и то, о чем я вам говорил, тоже. Пропало еще несколько марок. Можно было ожидать, что эти негодяи хапнут все альбомы подчистую, но они предпочли забрать лишь несколько особо ценных экземпляров. Но это выяснилось уже на следующий день. А тогда я отправился в магазин, куда можно пройти прямо из квартиры, и спросил жену, как давно ушли посетители. Она очень удивилась и сказала, что почти сразу – вежливо попрощавшись и сообщив об окончании переговоров. Ей и в голову не пришло заподозрить нечто необычное.

– И как же вы поступили? – поинтересовалась я.

– Честно говоря, никак, – развел руками Кормильцев. – Меня охватило странное безразличие ко всему. Целый вечер у меня раскалывалась голова и страшно хотелось спать. Я не стал поднимать никакого шума, даже жене ничего не сказал. Лег пораньше и заснул как убитый. Это уж потом до меня дошло, как я влип. Предпринять какие-то меры я решился только вчера. Один знакомый посоветовал. В принципе я не афиширую, что со мной случилось. Во-первых, стыдно, а во-вторых, боюсь, вдруг эти мошенники пустят в ход… э-э… письма… Поэтому, если чего, я вас прошу – вы уж, пожалуйста, поделикатнее как-нибудь…

Визитер замолк и с надеждой посмотрел на меня.

Я не сразу нашлась, что ему сказать. Несомненно, то, что случилось с господином Кормильцевым, представляло интерес и даже могло претендовать на определение его истории как загадочной. Но прежде чем обнадеживать человека, мне хотелось посоветоваться с коллегами.

– Знаете что? – сказала я после некоторого раздумья. – Оставьте мне свой номер телефона. Мы здесь все обсудим, и я перезвоню вам.

Кормильцев полез в карман и с готовностью протянул мне визитную карточку. Но лицо его выражало огорчение.

– Выходит, вы можете мне отказать? – пробормотал он. – Обидно.

– Обидней будет, если я пообещаю, но ничего не смогу сделать, – ответила я.

 

Глава 2

Беседу с Кормильцевым я предусмотрительно записала на диктофон, поэтому наши мужчины могли ознакомиться с обстоятельствами дела во всех подробностях. Отреагировали на запись все, конечно, по-разному.

Как обычно, самым эмоциональным оказался Ромка, который в глубине души считает скромную должность курьера досадным недоразумением в своей биографии и втайне претендует на репутацию великого сыщика. Он завелся с ходу и, кажется, был готов немедленно бежать по следу преступников.

– Разумеется, мы должны их найти! – заявил он категорически, без оглядки на субординацию. – И чем скорее мы за это возьмемся, тем лучше! Время и так упущено. Не мне вам объяснять, что промедление сводит шансы найти мошенников к минимуму.

Я невольно улыбнулась. Похоже, Ромка уже считал наше участие в расследовании делом решенным и лишь сетовал на нашу нерасторопность.

Виктор, как всегда, пожал плечами и задал единственный вопрос:

– Уточнить – почему он боится милиции?

Наш фотограф некогда служил в войсковой разведке и участвовал в афганской войне. Наверное, оттуда «родом» его немногословность, уверенность и решительность действий в критических ситуациях. Когда дело доходит до рукопашной или наружного наблюдения, ему нет равных. Однако лавры Шерлока Холмса его нисколько не прельщают, Виктор с большей охотой предпочитает возиться с фотоаппаратом и химикалиями. Кстати, фотограф он замечательный.

Вопрос, который он сейчас задал, смущал и меня. Вообще, подобный вопрос зачастую заставляет нас ломать голову. В том, что люди обращаются к нам за помощью в обход официальных органов, всегда кроется потенциальная ловушка. Можно сказать, в таких случаях мы сами часто ходим на грани законности.

– Ты же слышал, – напомнила я, – украдены любовные письма, и он боится, что об этом узнает жена.

– Не представляю, какая женщина может польститься на этого колобка, – задумчиво произнесла Маринка. – Я понимаю, когда мужчина высокий, широкоплечий, с ясными и чистыми глазами…

В общем, портрет ее идеального мужчины был нам хорошо известен, поэтому я сразу перебила секретаршу, напомнив:

– Любовь зла, как гласит известная пословица. Не все женщины столь разборчивы…

Виктор согласно кивнул и тут же резонно отметил еще одну странную вещь в истории Кормильцева:

– Кто сейчас пишет письма?

Замечание, что называется, в самую точку. Действительно сложно было представить себе любовников, которые в наш рациональный век обмениваются пылкими посланиями и бережно хранят их. Меня тоже смущал этот момент, и я сразу заподозрила, что Кормильцев лукавит и письма просто выдумал.

– Вопрос даже не в том, кто их пишет, – подал голос Кряжимский. – Что-то здесь другое. Судя по рассказу, похищение было целенаправленным – деньги, ценные марки. Поэтому мне представляется сомнительным, чтобы преступники стали обременять себя письмами, значения которых они не знают.

– Почему не знают? – не преминул поинтересоваться Ромка.

– У них не было на это времени, – хладнокровно пояснил Кряжимский. – Все произошло очень быстро, в течение нескольких минут. А заранее они тоже вряд ли могли о них разузнать – о такой переписке обычно не распространяются даже среди друзей.

Сергей Иванович обладает именно тем, что Ромка обыкновенно приписывает себе, – аналитическим умом. Кроме того, он накопил неоценимый жизненный опыт и является буквально кладезем информации. Пожалуй, Кряжимского без преувеличения можно назвать мозгом нашей редакции.

– Полагаете, у этой парочки был наводчик? – спросила я.

– Скорее всего, – задумчиво проговорил Кряжимский. – По-моему, мы имеем дело с хорошо продуманной аферой, вдобавок с применением технических средств. Судя по всему, мы имеем дело с необычным преступлением. Первое впечатление не обмануло Кормильцева – он столкнулся с интеллигентными людьми. Заметьте, они не стали бить его кистенем по голове, не стали приставлять нож к горлу…

– А что? Что они с ним сделали? – вскричал Ромка, уверенный, что тут же получит исчерпывающий ответ.

Кряжимский грустно посмотрел на него и сказал:

– Вполне возможно, это и есть самая главная загадка. Лично мне пока ничего не приходит в голову. Может быть, у тебя есть какие-то предположения?

Ромка уже успел открыть рот, но я поспешно сказала:

– Предположений у Ромки, как я догадываюсь, целый вагон. Но сначала нужно решить – беремся мы за это дело или нет? Я ведь намеренно не стала выяснять у Кормильцева всех подробностей. Если мы устраняемся, они нам ни к чему, не так ли?

На лице у Ромки мелькнуло разочарование, мгновенно сменившееся выражением надежды, когда Кряжимский негромко заключил:

– Мне кажется, устраняться нам не стоит. Дело может получиться интересным. Предполагаю, что Кормильцев не единственная жертва мошенников. Но следует помнить об одном – возможно, он не был в рассказе до конца искренним, и поэтому есть опасность оказаться втянутыми в какую-то махинацию. Мы должны быть бдительны.

В конце концов решение приняли единогласно. Конечно, полной уверенности в том, что нам удастся стяжать лавры в новом деле, ни у кого, кроме Ромки, не было, но такое ощущение возникает в начале каждого расследования, и я уже привыкла не обращать на это внимания.

Мы договорились, что прежде всего я навещу Кормильцева у него дома и уточню подробности на месте. Кряжимский намеревался по своим каналам выяснить все, что возможно, о личности самого Кормильцева и о его бизнесе. Виктор с Ромкой должны были разузнать через адресный стол, сколько в городе Тарасове проживает человек по фамилии Трауберг, и, по возможности, провести за каждым визуальное наблюдение. Маринка тоже получила спецзадание – выйти в Интернете на сайт филателистов и попытаться отыскать там следы интеллигентной парочки.

Виктор был так любезен и самоотвержен, что отдал мне свою машину, и я смогла немедленно выехать на место – без оглядки на скверную погоду. Кстати, я даже поймала себя на мысли, что от моего плохого настроения не осталось и следа. Лишний раз подтвердился известный тезис – для душевного здоровья требуется лишь дело, которое захватывает тебя без остатка.

Цветочный магазин на Советской был мне хорошо знаком. Правда, до сих пор я не рассматривала его в контексте криминальных отношений. Да и вряд ли кому пришла бы в голову такая мысль при взгляде на этот, прямо скажем, небойкий магазинчик под скромной вывеской и с небольшой витриной, за стеклом которой умиротворенно склоняли головки экзотические цветы.

Я остановила машину как раз напротив витрины и торопливо направилась в магазин – дождь все еще лил, и на улице было совсем неуютно.

Входная дверь, открывшись, сопроводила мои шаги мелодичным звоном. Через все небольшое помещение тянулся прилавок, заставленный емкостями с цветами различных форм и расцветок. Но я заметила и букеты из пышных роз, как будто горевших в глубине магазинчика теплым солнечным светом.

За прилавком среди всего этого великолепия стояла женщина лет сорока пяти с румяным круглым лицом, полноту которого подчеркивала короткая стрижка. Можно было бы сказать, что черты этого лица выражают спокойствие и добродушие, если бы не складка озабоченности между бровей. Казалось, хозяйка цветов размышляет над очень серьезной проблемой.

Я поздоровалась и спросила, на месте ли Николай Сергеевич. Женщина бросила на меня быстрый настороженный взгляд и чуть помедлила с ответом.

– А вы по какому вопросу? – наконец вопросом на вопрос ответила она, оглянувшись на дверь, ведущую в соседнее помещение.

Если это была супруга Кормильцева, то, по-видимому, она уже все знала об ограблении. Но я ответила уклончиво:

– Видите ли, мы совсем недавно с ним разговаривали, а теперь я хотела бы кое-что уточнить. Моя фамилия Бойкова.

Карие глаза женщины как будто оттаяли, но одновременно на лице ее появилась скептическая гримаска.

– Ах, вот что! – со вздохом сказала она. – Как-то я сразу не сообразила… Николай Сергеевич недавно приехал. Сейчас я посмотрю, там ли он… – и женщина поспешно направилась в соседнюю комнату.

Буквально через минуту оттуда выкатился сам Кормильцев с выражением тревоги на лице. Если бы не его роговые очки, то можно было сказать, что супруги похожи друг на друга, как брат с сестрой. Впрочем, говорят, так часто бывает при долгой совместной жизни.

– Это вы? – произнес Кормильцев удивленно. – Признаться, не ожидал увидеть вас так скоро. Вы что-то хотите мне сказать?

Супруга выглядывала из-за его плеча, точно напуганная птица. По-моему, моя персона вызывала у нее какие-то неприятные ассоциации.

– Вы угадали, – ответила я. – Я хочу сообщить, что наш ответ будет положительным.

– Ну и отлично! – с облегчением сказал Кормильцев. – Вы сняли с моей души камень.

– Нет-нет, – предупредила я. – Никаких оптимистических прогнозов. Все еще настолько неопределенно…

– Вот именно, – неожиданно подала голос супруга. – Между прочим, я говорила то же самое. И вообще, стоит ли тревожить людей? Вешать на них наши проблемы? – Она послала мне дежурную улыбку и добавила полуутвердительно: – К тому же все это, наверное, влетит в копеечку?

– Помолчи, Алевтина! – резко прикрикнул Кормильцев и, как бы извиняясь, обратился ко мне: – Это жена моя – Алевтина Ивановна. Советует на все плюнуть и выбросить происшедшее из головы… Естественно – она женщина, ей никогда не понять коллекционера. Мне жаль не денег и даже не тех марок, которые украли эти мерзавцы! Вы не поверите, но я до сих пор страдаю от того, что так и не сумел стать обладателем вожделенной серии!

– Может быть, мы поговорим об этом у вас в кабинете? – предложила я.

– Да-да, разумеется! – спохватился Кормильцев и отпер незаметную дверцу в стене за прилавком. – Проходите, пожалуйста! – Пропуская меня, он похлопал жену по спине и распорядился: – Ну-ка, изобрази нам кофейку погорячее!

В кабинет из магазина вел узкий душный коридорчик, в котором даже не было света. На секунду я представила, что должны были испытать злоумышленники, пробираясь сквозь узкий проход в магазин, после того как сделали свое черное дело.

– Своих гостей вы так же вели через этот вход? – поинтересовалась я.

– Да, – ответил Кормильцев. – Я рассчитывал, что это будет для меня гарантией. В магазине были покупатели, жена… Но, как видите, не помогло…

В кабинете Николай Сергеевич помог мне раздеться и усадил в кресло. Судя по всему, помещение служило прежде всего целям бизнеса и только «по совместительству» являлось местом отдыха. Мебель была выдержана в строгом офисном стиле – конторский шкаф с бумагами, картотека, пластмассовый стол на металлических ножках, на котором стоял компьютер, в углу – большой сейф.

– Тот самый? – спросила я, указывая на сейф. – Ваша коллекция хранится там?

– Не вся, – сумрачно сказал Кормильцев. – Здесь у меня четыре альбома с наиболее ценными марками. Впрочем, самых ценных теперь нет, – тоскливо уточнил он.

– Хотелось бы сразу же попросить у вас подробный список украденного, – сказала я. – Чтобы не работать вслепую. Кстати, у вас нет привычки переписывать номера банкнот? Это нам очень бы помогло.

Кормильцев развел руками.

– Увы… Знать бы, где упадешь… – виновато протянул он. – Зато я совершенно точно могу описать пропавшие марки.

– Будьте так любезны, – кивнула я.

Кормильцев уселся за компьютер, включил его и принялся набирать список похищенного. Я еще раз осмотрела комнату.

Кроме двери, ведущей в магазин, имелась еще одна – видимо, связывающая кабинет с жилыми помещениями. В дверь был врезан замок.

– На момент переговоров эта дверь была закрыта? – спросила я. – Если вы потеряли сознание, ваши гости могли ведь поорудовать и в других комнатах?

– В принципе могли, – согласился Кормильцев. – Ключи от всех замков у меня в одной связке. Они обшарили мои карманы, чтобы их достать. Но дальше кабинета они не пошли. Все произошло очень быстро. Вот хотя бы у жены спросите…

В кабинет как раз вошла Алевтина Ивановна с подносом, на котором стояли кофейник, чашки и сахарница.

– Что такое? – поинтересовалась она, опуская поднос на пустой письменный стол. – Ах, вы об этих мерзавцах? Да, они не засиживались! По правде сказать, я не успела их толком рассмотреть. В магазине как раз были покупатели…

– Но если бы вам довелось их опять увидеть, – перебила я, – вы бы смогли их узнать?

Алевтина Ивановна задумалась, закатив глаза к потолку.

– Не могу гарантировать, – сказала она. – Пейте, пожалуйста, кофе – остынет! Один вроде был высокий, видный из себя… А второй так – шибзик какой-то с козлиной бородкой. Я и внимания не обратила. К Николаю Сергеевичу многие ходят… – Она скорбно усмехнулась. – Филателисты-террористы!

Кормильцев болезненно поморщился.

– Алевтина, я же тебя просил! – с упреком воскликнул он и, обернувшись ко мне, пояснил: – Не переносит моя жена филателистов, что ты будешь делать… Я всегда говорил: женщине нужно одно – чтобы мужчина на лопате в форточку деньги подавал, а сам мог бы и не заходить.

– Вы преувеличиваете, – улыбнулась я.

– Ничуть! – отрезал Кормильцев. – Знаю я вашего брата. И что характерно – абсолютно безразлично, чем увлекается мужчина – водкой, футболом или марками. Все отнесено в разряд пороков!

– Ты бы не философствовал, – отмахнулась Алевтина Ивановна, – а угощал даму кофе. А марки… был бы от них толк, от твоих марок. Одни убытки… Ну ладно, я пойду – кажется, там посетители.

Она скрылась за дверью, а Николай Сергеевич скорбно покачал головой.

– Ну конечно, – саркастически заметил он. – Последнее слово должно остаться за ней! Но вы не обращайте внимания – наши дрязги вас не касаются. Позвольте, я налью вам кофейку? Может быть, не откажетесь от рюмочки коньяка?

Я не стала отказываться. Тем более по запаху уже было ясно, насколько кофе далек от идеала. Он явно нуждался в улучшении. Кроме того, мне было любопытно продегустировать напиток, которым угощал хозяин.

– Именно этот коньяк пили ваши гости? – поинтересовалась я, взяв в руки рюмку и рассматривая ее на просвет.

– Именно этот, – усмехнулся Кормильцев. – Вы по-прежнему полагаете, что мой коньяк мог быть отравлен? Прошу убедиться в обратном!

Мы пригубили коньяка и перешли к кофе. Мне не понравилось ни то, ни другое, но, кажется, спиртное не содержало никаких примесей. Это, впрочем, ничего не значило – отраву мошенники могли незаметно подсыпать Кормильцеву в его рюмку.

– Итак, давайте кое-что уточним, – предложила я. – У вас пропали марки… Кстати, сколько штук?

– Ровно дюжина, – с досадой сказал Кормильцев. – Но что это за марки! Если бы вы могли понять, что они значили для меня!

– Увы, чего можно ждать от женщины! – сокрушенно, в тон филателисту, проговорила я. – Но оставим пока марки в стороне. Сколько у вас похищено денег?

– В сейфе было не много, – ответил Кормильцев, – четыреста долларов и три тысячи рублей. Кстати, грабители выгребли все, что было у меня в бумажнике. Это еще двести долларов и тысяча двести рублей. Стоимость марок гораздо выше. Хотя и денег жалко, конечно. Но деньги – дело наживное, а коллекция собирается годами! – Голос его едва не сорвался.

– Не огорчайтесь, – заметила я, – мы постараемся сделать все, чтобы вернуть ваши раритеты. Теперь следующее – сколько было писем?

– Писем? – растерялся он, но тут же взял себя в руки: – Ах, писем! Ну-у, не знаю точно… Может быть, пятнадцать-двадцать…

– Они подписаны? – спросила я. – В смысле, там имеется адрес отправителя?

– Нет, что вы! – воскликнул Кормильцев. – Никаких адресов – только абонентский ящик…

– Тогда какой же интерес могут представлять эти письма для шантажистов, – удивилась я, – если по ним невозможно определить, кто и кому писал? Скорее всего, от писем уже избавились, и вам в этом смысле нечего опасаться.

– Не скажите, – покачал головой Кормильцев. – Там есть такие подробности, которые сразу же станут понятны моей жене. Я не хочу рисковать.

– Ну что ж, дело ваше, – пожала я плечами. – Пойдем дальше. С деньгами все ясно. А вот кого могли интересовать похищенные марки? Эта злосчастная дюжина?

– О-о! – воскликнул Кормильцев. – Вот вопрос, который легко задать, но трудно на него ответить. Я с ходу могу назвать полсотни фамилий…

– Подождите. Сформулируем иначе, – сказала я. – Кто знал, что марки нужно искать у вас? Искать именно в сейфе, в тех четырех альбомах? Согласитесь, поиски не заняли много времени, хотя, по вашим словам, воры ничего не понимали в филателии.

Кормильцев мрачно кивнул головой.

– Вот тут вы правы! – с жаром заговорил он. – Мне и самому эта мысль не дает покоя. Особенно когда вспоминаю первую встречу на вокзале. Я уже говорил – там меня явно показывали какому-то специалисту. Человеку, который прекрасно знает меня и, по всей видимости, хорошо знаком с моей коллекцией. Что за негодяй! Ведь он наверняка бывал у меня дома! Может быть, даже пил мой коньяк и клялся мне в дружбе… Ах, сволочи! Если бы узнать, кто этот человек, – клянусь, задушил бы его голыми руками!

В устах маленького, толстенького Кормильцева угроза звучала довольно забавно, но я подавила улыбку. Переждав, пока окончится приступ гнева у хозяина, я спросила:

– Однако, если оставить в стороне эмоции, кого вы могли бы назвать в качестве возможного наводчика? Я думаю, в вашей истории действительно замешан человек, часто бывавший у вас дома и, более того, хорошо знакомый с вашей коллекцией.

Кормильцев сорвал с лица очки и, беспомощно щурясь, принялся протирать их полой пиджака. Он был не на шутку взволнован.

– Подождите, я никак не могу собраться с мыслями, – сказал он. – Неужели кто-то мог решиться на такую подлость? Скажите, куда мы катимся?!

– Люди решаются и на еще большие подлости… – заметила я. – В нашем случае по крайней мере обошлось без кровопролития.

Кормильцев водрузил очки на нос, испуганно посмотрел на меня и опять уселся за компьютер. Пальцы его забегали по клавишам. Наконец он закончил набор, сделал распечатку и протянул мне лист бумаги, на котором подробно были расписаны приметы украденных марок, а также значился список фамилий. Их было всего четыре.

– Здесь я перечислил всех, кто хорошо ориентировался в моих филателистических делах, – хмуро сказал он. – С указанием адресов, телефонов и места работы. Вы намерены с ними встретиться?

– Обязательно, – ответила я. – Вас что-то смущает?

Кормильцев замялся.

– Понимаете, это так неприятно… – промямлил он. – Мне не хотелось бы рассориться со всеми друзьями. Может быть, они все-таки ни при чем?

– Не волнуйтесь, – сказала я. – Никто не собирается с ходу предъявлять вашим друзьям обвинение. Мы будем действовать деликатно. Вы, кажется, упоминали, что до сих пор ни с кем не делились своими неприятностями?

– Ни с кем, – кивнул Кормильцев. – Кроме вас. И жены.

– Между прочим, а как отреагировала жена, узнав, что случилось?

– Как может отреагировать женщина? – криво усмехнулся Кормильцев. – Из-за денег расстроилась. А на марки ей наплевать, хоть бы их все украли.

– Понятно, – сказала я. – Но ведь не она посоветовала обратиться к нам за помощью? Она, наверное, тоже отправляла вас в милицию?

– Никуда она меня не отправляла, – буркнул Кормильцев. – Наоборот. «Скажи спасибо, что все так кончилось, тебя ведь могли вообще убить» – вот что заявила она. А к вам меня направил один знакомый предприниматель. Я спросил его, кто может в нашем городе найти человека, кроме милиции. Он и посоветовал: или к «крутым» обращаться надо, или к вам. Но с «крутыми» у меня нет желания общаться лишний раз. Меня смущают их методы и цены. А сколько, кстати, возьмете с меня вы?

– Пусть это вас не волнует, – успокоила я филателиста. – Оплатите издержки, и все. А мы уж постараемся выжать свою прибыль из вашего дела.

Кормильцев изменился в лице, поняв, что я имею в виду.

– Не пугайтесь, – продолжила я. – Фамилии будут вымышленными. Но до этого еще очень далеко. Давайте-ка вернемся к нашим сегодняшним делам. У меня еще один вопрос: вот эти четверо, – я заглянула в список, – знали о вашей заветной мечте? Грубо говоря, им было известно, на что вы можете «купиться» безусловно? И нет ли кого-то еще, вне этого списка, кто был бы в курсе вашей страсти к трем медведям?

Кормильцев напряженно уставился на меня и после минутного раздумья ответил:

– Эти четверо, разумеется, знали. А кроме них… Нет, пожалуй, никто. Видите ли, серия настолько редкая, что нет смысла спрашивать о ней у каждого встречного-поперечного. А в разговоре с приятелями я, конечно, часто касался этой темы. В плане несбыточных мечтаний… Неужели вы полагаете, что это все-таки кто-то из них?

– Ну посудите, – сказала я, – информация не падает с неба, и кто-то ведь должен был предоставить ее преступникам. Вы сами утверждаете, что, кроме этой четверки, больше никто ничего не знал. Какой следует вывод?

– Да, верно, – потерянно пробормотал Кормильцев. – И ужасно.

– Такова жизнь, – заметила я. – Насколько я догадываюсь, к троим из указанной четверки вы обращались за помощью в отношении экспертизы?

– Да-а! – воскликнул Кормильцев и ткнул пальцем в листок с фамилиями: – Я просил об этом Титова, Еманова и Пановского. Пановский лежит в больнице. Значит, он отпадает.

– Я в этом не уверена, – возразила я. – А почему вы не обратились за помощью к Морозу?

Кормильцев удивленно воззрился на меня.

– Да вы посмотрите внимательнее, что там написано, – почти весело сказал он. – Это же Мороз! Александр Григорьевич Мороз – начальник Управления сельского хозяйства. Да, он тоже увлекается марками, тоже анималист, но… Вы думаете, я могу вот так запросто пригласить его в компанию каких-то странных, никому не известных продавцов коллекций? У меня и мысли такой не возникло!

– Ну я ведь сразу призналась, что ничего не понимаю ни в филателии, ни в филателистах, – улыбнулась я. – Кстати, если бы вы его пригласили в тот день, может, ничего бы и не случилось?

– Ну, вы скажете! – фыркнул Кормильцев. – Нет, этот вариант я сразу отбросил. С тех пор как Александр Григорьевич пошел на повышение, мы виделись с ним всего один раз – я достал ему серию «Экология Заполярья»…

Глаза Николая Сергеевича мечтательно затуманились.

– Ясно, – сказала я. – По крайней мере, теперь у нас есть какая-то зацепка. Теперь остается один очень неясный момент – каким все-таки образом вас «выключили»? Вы так ничего и не можете вспомнить?

– Абсолютно, – огорченно подтвердил Кормильцев. – Все как в тумане. Знаете, все-таки что-то связано с тем чемоданчиком. Экран… Не знаю, как объяснить. Кстати, может быть, это глупо прозвучит, но после того случая я не могу смотреть телевизор. Сразу возникает ощущение тошноты, головокружение. И за компьютером тоже. Но сегодня уже меньше. Как вы думаете, что это может быть?

– Честное слово, не знаю, – ответила я. – Какое-то излучение? Я ведь не специалист. Надо будет посоветоваться с электронщиками и с медиками. До сих пор я ни о чем подобном не слышала.

– М-да, я тоже ничего такого даже не предполагал, – скорбно произнес Кормильцев. – Если бы меня накачали клофелином или каким наркотиком… Но этого не могло быть, уверяю вас!

– Да, странно, – согласилась я. – Ну что ж, давайте напоследок еще раз припомним, как выглядели преступники. Жалко, что вы не догадались их сфотографировать. Снимки нам здорово помогли бы. Шучу, конечно.

– Вряд ли я сумел бы это сделать, даже если бы догадался: никогда не держал в руках фотоаппарата, – признался Кормильцев. – А выглядели они последний раз так… Трауберг был в модном синем плаще. У него густые черные волосы, аккуратно подстриженные, с такими, знаете, полубаками. Лицо смугловатое, чувственное. Говорил мало и почти не улыбался, в отличие от своего друга, который скалился поминутно. Тот вообще – полная противоположность. Низенький, сутулый. Редкие русые волосы, жидкая бороденка. Глаза маленькие, какие-то рыжие и все время бегают. Одет он был в дурацкий клетчатый плащ. Если бы не этот металлический чемоданчик в руке, его можно было бы принять за одного из неудачников, что вечно толкутся у пивного ларька.

– Вначале вы говорили, что он похож на учителя, – напомнила я.

Кормильцев махнул рукой.

– Это почти одно и то же, – пренебрежительно сказал он. – Короче, это был один из тех, кому хронически не хватает денег.

У меня на языке вертелся язвительный вопрос – давно ли стали водиться деньги у самого Кормильцева и чего ему стоило выбиться в состоятельные люди. Но я промолчала и вместо этого спросила:

– В тот злосчастный день вам уже не удалось полюбоваться на трех медведей. Но, помню, вы намекнули, что теперь сомневаетесь в их подлинности. Как вы думаете, что же демонстрировали вам мошенники?

Кормильцев пожал плечами.

– Сами знаете, полиграфическая техника сейчас великолепная. Подделывают доллары, не то что… Эти люди пользовались услугами Интернета. Возможно, оттуда они и скачали изображение раритетных марок. Или воспользовались каким-то зарубежным каталогом. Конечно, имей я возможность рассмотреть марки в подробностях, подделка неминуемо обнаружилась бы. Но они придумали эту иезуитскую хитрость с полиэтиленовым конвертом и плохим освещением. Получилось что-то вроде морковки, привязанной перед носом у зайца.

Кормильцев опять досадливо махнул рукой.

– Хорошо, – сказала я, вставая. – Спасибо вам за информацию и за кофе. Теперь у нас есть над чем подумать. Если мы что-то найдем, то сразу поставим вас в известность. И если у вас появятся новости – звоните.

Кормильцев кивнул и шагнул к двери.

– Я вас провожу. Очень вам благодарен. Мне почему-то кажется, что вы непременно найдете этих людей. Я это чувствую.

– Не обольщайтесь, – еще раз предупредила я. – Если они удовлетворятся одной аферой и больше ничем себя не проявят, найти их вряд ли представится возможным.

Мы прошли из кабинета в магазин, и я распрощалась с хозяевами. Алевтина Ивановна еще раз одарила меня прохладной дежурной улыбкой, но по ее глазам было видно, что она ни капли не верит в нашу способность помочь. Это нисколько меня не задело. Я-то знала – у нас есть реальные шансы добраться до мошенников.

 

Глава 3

– Я просто уверена, что мы найдем грабителей! – горячо заявила я. – Конечно, они уверены, что очень ловко все обтяпали. Наверняка думают, что после них не осталось никаких следов. Но посмотрите, какая вырисовывается четкая связь: всего четверо подозреваемых, которые владели необходимой информацией, и кто-то из них наверняка был наводчиком. Исполнителей же следует искать среди знакомых этого человека, ясно как день. Скорее всего, они – люди из интеллигентного круга, связанные с электроникой, а не профессиональные преступники. Так что прежде всего нужно заняться этой четверкой – разузнать о них как можно больше. Но действовать следует очень осторожно, чтобы не выдавать наших истинных намерений. Все нужно хорошенько обдумать. Ну а что сумели разведать остальные? Подозреваю, не слишком много?

Мы собрались в редакции в полном составе. За окном по-прежнему лил дождь. Однако на него уже никто не обращал внимания. Мы все находились в некоем трансе, в лихорадке поиска – так случалось всегда, когда подворачивалось настоящее дело.

По лицам коллег легко можно было догадаться: я со своим предположением, что разузнать им удалось немного, была недалека от истины.

Первой отчитывалась Маринка.

– Ой, Оля! – эмоционально начала она. – Заходила я на сайт филателистов. Уму непостижимо, сколько народу сдвинулось на этих дурацких марках! Объявлений о продаже и обмене – море. Надо сутками сидеть, чтобы в них разобраться. Одно могу сказать точно – никаких Траубергов я не обнаружила. Само собой, теперь он поменял адрес. Так что в Интернете наших мошенников искать бесполезно. Если они не законченные идиоты, конечно.

– Очень исчерпывающее объяснение, – отметила я. – А что у тебя, Виктор?

За Виктора, конечно, ответил Ромка, стараясь говорить солидно и веско. У него это получалось не очень – в голосе то и дело прорывались возбужденные нотки.

– Знаете, Ольга Юрьевна, как ни странно, а в городе проживают всего двое Траубергов, – сообщил он. – По крайней мере, официально зарегистрированных. Один – Трауберг Семен Анатольевич, майор внутренних войск, работает в тюремной охране. По понятным причинам увидеть его нам не удалось – он находился на дежурстве. Второй – Трауберг Валентин Исаевич, поет в оперетте. Мы видели его портрет в фойе театра. У него второй подбородок и лысина. Даже если он наденет парик, его трудно будет назвать красивым мужчиной. Хотя не знаю, – запнулся он, – может быть, у женщин другое мнение…

– То же самое, – улыбнулась я. – Мне, например, совсем не нравятся вторые подбородки… Одним словом, как и следовало ожидать, Трауберг – это всего-навсего псевдоним. Как хотите, а я не могу представить себе тюремщика в роли афериста, пользующегося Интернетом. А что насчет Кормильцева, Сергей Иванович? Какие грешки числятся за ним?

Кряжимский был, как всегда, обстоятелен и нетороплив.

– По поводу Кормильцева ничего особенного, – заговорил он. – Биография довольно типичная для нашего времени. До перестройки обыкновенный инженер-химик, потом, когда предприятие, где он трудился, закрылось, какой-то период занимался челночным бизнесом. Скопив капиталец, открыл свой магазин. Видимо, здесь сыграли роль три фактора: врожденная предприимчивость, удачная торговля, в том числе и марками, плюс знакомства. Мне удалось выяснить, что завести собственное дело Кормильцеву помог некий Александр Григорьевич Мороз, в настоящее время крупный чиновник. Его связи очень пригодились.

Сергей Иванович на минуту замолчал, как бы выстраивая собранную информацию, а затем продолжил:

– Никаких неприятностей с правоохранительными органами Кормильцев никогда не имел, характеризуется как положительный, спокойный человек, умеренный во всем. Единственное, что может насторожить, – он платит совсем небольшой налог. То есть он якобы имеет со своей торговли смехотворный доход. Однако и тут к нему не подкопаешься – по документам все сходится. Возможно, если бы налоговая инспекция взялась за него более плотно, что-нибудь, глядишь, и обнаружилось. Но у налоговиков пока нет такого желания. Не исключено, что и здесь сыграла свою роль дружба с Морозом. Вот, пожалуй, и все, Ольга Юрьевна.

– Как говорится, отсутствие плохих новостей – лучшая новость, – прокомментировала я. – Что ж, теперь беремся за тех, чьи фамилии и адреса нам известны, то есть за друзей Кормильцева, оказавшихся в его «черном» списке. Предлагаю поступить следующим образом. Как известно, у Кормильцева похищено ровно двенадцать марок. Этот список я хочу разделить на три части. Трое из нас – каждый со своим списком – отправляются к троим филателистам. Формально – с просьбой помочь. Мы, мол, любители, ищем вот эти марки, нам вас представили как крупного специалиста… и так далее. Но подтекст такой, что на самом деле мы – переодетые оперативники. Тот, кто ни в чем не замечен, попросту высмеет нас и пошлет подальше. Тот же, кто участвовал в похищении, непременно занервничает. Он решит, что милиция уже напала на его след, и побежит советоваться со своими сообщниками. Вот тут и надо будет за ним проследить.

– А если не побежит? – ревниво спросил Ромка.

Кажется, он догадывался, что ему опять светит остаться не у дел, – для переодетого оперативника Ромка был слишком молод.

– Побежит, – уверенно возразил Виктор. – Куда он денется?

– Я тоже так думаю, – поддержал его Кряжимский. – Может, не следует понимать слишком буквально – сразу сорвется и побежит. Но встретиться с сообщниками он захочет обязательно. Наверняка они планируют следующую операцию. Филателист должен будет предупредить подельников.

– Весь вопрос в том, – продолжила я, – насколько ему удастся скрыть волнение. Хотя мне кажется, это будет для него не просто. Люди, не имевшие опыта общения с правоохранительными органами, обычно теряют самообладание очень быстро. Поэтому я так надеюсь на благоприятный исход.

Кряжимский деликатно покашлял и опять подал голос:

– Только прошу, коллеги, не забывать о том, что наши рассуждения – только версия. Не исключено, что никто из этой четверки не имеет к преступлению ни малейшего отношения. Кормильцев вполне мог что-то упустить, и главный организатор попросту не назван.

– Кстати, а почему мы собираемся следить за тремя филателистами? – обиженным басом спросил Ромка. – В списке же их четверо!

– По одной простой причине, – ответила я. – Будет слишком сложно следить за начальником управления сельского хозяйства, коим является Александр Григорьевич Мороз. Можно нарваться на неприятности. К тому же вряд ли он станет рисковать своим высоким положением ради марок. Хотя полной уверенности у меня в этом нет – кто их знает, филателистов? Но, так или иначе, стоит заняться Морозом в последнюю очередь. Другие кандидаты представляются более подозрительными.

– Ну что ж, давайте тогда их обсудим? – предложил Кряжимский. – Судя по тем сведениям, что дал Кормильцев, это люди работающие. Может, стоит навестить кого-то уже сегодня вечером?

– Давайте подумаем. – Я развернула список и зачитала первую кандидатуру: – Еманов Виктор Николаевич, заведующий отделением психиатрической больницы. Живет на улице Пушкина. Этого я, пожалуй, беру на себя. Но навещу я его завтра в больнице – в случае чего будет легко проследить за его передвижениями. Только нужно посмотреть мою машину – она не заводится. Виктор, ты не заглянешь сегодня ко мне?

Виктор молча кивнул, и я продолжила:

– Теперь следующий. Мороз. Александра Григорьевича пока пропускаем. Далее – Пановский Константин Терентьевич, пенсионер. В настоящее время находится на лечении в больнице – во второй клинической, в терапевтическом отделении. Его можно навестить прямо сегодня. Хотя… Я бы хотела, чтобы это сделал Виктор, поэтому, может быть, перенесем на завтра?

Фотограф отрицательно покачал головой.

– Сначала в больницу, – сказал он. – Потом к вам. Ромку для подстраховки.

Услышав, что его все-таки берут на дело, наш курьер едва не подпрыгнул до потолка. Дальше ему совершенно не сиделось, он с трудом удерживал себя на месте и ел глазами своего благодетеля.

– И последний – Титов Анатолий Борисович, заместитель начальника строительства какого-то крупного животноводческого комплекса в тридцати километрах от города. Титова, конечно, предпочтительно ловить дома. Проблема в том, что вряд ли он возвращается рано. Мне хотелось бы, чтобы таким солидным клиентом занялся Сергей Иванович.

– Я не возражаю, – сказал Кряжимский. – Сегодня же постараюсь с ним встретиться.

– Здесь имеется телефон, – заметила я. – Вы сможете предварительно позвонить, чтобы не мотаться зря по городу. Теперь разделим список пропавших марок.

– Позвольте внести предложение, – сказал Кряжимский. – Давайте использовать весь список, целиком. Это для преступника будет лучшим доказательством того, что мы идем по его следам. И вернее побудит его к активным действиям.

– Наверное, вы правы, Сергей Иванович, – согласилась я. – В таком случае просто размножим список.

Так мы и поступили. До конца рабочего дня никто больше не возвращался к этому вопросу, все занимались текущими делами. Один Ромка изнывал от нетерпения – обычная рутина угнетала его.

Наконец настала пора расходиться. Виктор еще раз заверил меня, что через часок заявится посмотреть мою машину, забрал Ромку и уехал в больницу. Все остальные отправились по домам.

Дождь, к счастью, прекратился, но дул пронзительный ветер, отряхивая с деревьев крупные холодные капли. На улице горели фонари, и сумерки от этого казались еще непрогляднее. По случаю часа пик троллейбусы опять были переполнены, но поездка обошлась без скандала – возвращаясь с работы, люди были настроены более благодушно.

По дороге я размышляла, сработает ли наша схема. В теории все выглядело гладко, но я знала, что реальная жизнь любит подбрасывать самые неожиданные сюрпризы. Во всяком случае сегодня вечером мне будет известен результат первой встречи.

Свой визит к психиатру Емакову я не случайно планировала нанести прямо в больнице. Попутно я рассчитывала встретиться там со своим знакомым: он тоже работал врачом-психиатром и очень серьезно занимался проблемами гипнотерапии. Я надеялась, что он сможет внести ясность в непонятную историю с чемоданчиком. Может быть, ему приходилось даже пользоваться подобными приборами.

Вернувшись домой, я приняла душ, переоделась и стала ждать Виктора. Ужинать не стала, ограничившись чашкой неизменного кофе, – все равно гостя придется кормить, рассудила я. Усевшись перед телевизором, я принялась переключать каналы – везде были секс и насилие, а это наводило на самые печальные размышления.

 

Глава 4

Увы, с машиной все вышло хуже, чем я ожидала. Виктор провозился с ней весь вечер, а потом еще и два часа утром. Своя машина ему тоже понадобилась, потому что пришлось сгонять за запчастями – в общем, в психиатрическую больницу я сумела выбраться только к обеду.

Зато в этом было свое преимущество – я уже имела сведения о том, как завершились встречи с Пановским и Титовым. Впрочем, подробности о Пановском доложил мне в основном Ромка. Накануне Виктор по своему обыкновению ограничился лишь взмахом руки и лаконичной фразой:

– Голый номер!

После этого он занялся моей «Ладой», и мне больше ничего не удалось от него добиться. В изложении же Ромки все выглядело гораздо красочнее.

– Приехали мы в больницу, – рассказывал он. – Я пристроился в холле, будто сам по себе. Мы договорились – если старик после разговора навострит лыжи или бросится куда-нибудь звонить, я это дело засекаю и сообщаю Виктору. Для приличия мы купили, конечно, фруктов, ну, и Виктор попросил вызвать старика из палаты. Дед мне сразу не понравился – сердитый такой и, видно, здорово больной, потому что весь желтый и выглядит неважно. В общем, Виктор вручил ему фрукты, а потом показал список. Мне, мол, рекомендовали вас… Ну, все как договорились. Пановский вначале просто удивился – он все недоверчиво крутил головой и смотрел на Виктора как на тень отца Гамлета. А когда дошло до дела, то есть когда Виктор изложил свое скромное желание, старик прямо взорвался. Он так орал, что сбежалась вся больница.

– Интересно, и что же он орал? – спросила я.

– Он размахивал списком и топал ногами, – ухмыльнулся Ромка. – А кричал примерно следующее. Ах, значит, какой-то идиот вам меня рекомендовал? Так пойдите к нему поскорее, и пусть он засунет эту бумажку себе в задницу! А мне голову морочить не надо, молодой человек. Это собирают годами! Иногда целая жизнь уходит!.. Ну, и так далее. По-моему, даже наш Виктор растерялся. А тут сбежался персонал и начал его стыдить – мол, человек болен, ему вредно волноваться. Виктор извинился и тут же ушел. А старик демонстративно выкинул наши фрукты в урну и удалился в палату. Я специально просидел там еще минут сорок и даже заглянул к старику в палату. Он лежал на кровати, злой как черт, и читал газету. Он явно никуда не собирался. Я пошел к Виктору и все ему доложил. Он отвез меня домой. Вообще-то я предлагал подежурить в больнице хотя бы часов до десяти, но Виктор меня не поддержал.

– И правильно сделал, – заключила я. – В этом не было никакой необходимости. Очень сомнительно, чтобы серьезно больной человек затеял какую-то хитрую комбинацию. Мне представляется, что это дело рук весьма бодрого и активного человека. Да и бурная реакция старика кое о чем говорит – преступник поостерегся бы лишний раз привлекать к себе внимание.

– Не скажите, Ольга Юрьевна, – возразил Ромка. – Он мог так отреагировать специально.

– То есть ты уверен, что болезнь не помешала этому человеку разыграть перед вами актерский этюд? – спросила я. – Что ж, возможно. Поручаю тебе наблюдение за Пановским. Подружись с персоналом, поинтересуйся, навещает ли кто старика, звонит ли он кому, ну и так далее. Обо всем будешь докладывать мне лично, договорились?

– Договорились, – неуверенно пробормотал Ромка, глядя на меня подозрительно.

Моя покладистость застала его врасплох – в глубине души он и сам не очень верил в то, что старик замешан в этом деле. Но отступать было поздно.

Тем временем я спросила Кряжимского, удалось ли ему связаться с Титовым.

– Да, и не только связаться, но даже встретиться, – сказал Сергей Иванович. – Как мы и предполагали, Титов явился домой довольно поздно, в девять часов вечера, но был так любезен, что согласился меня выслушать. Я заявился к нему в десять и был очень хорошо принят. От ужина я отказался, но был вознагражден порцией французского коньяка. Титов оказался весьма самоуверенным, даже жестким человеком, видимо, привыкшим командовать и принимать решения. Я почувствовал это на себе сразу, как только мы перешли к сути дела. После моего звонка Титов уверился, что к нему явится филателист, единомышленник. Этим, наверное, и объяснялось его расположение ко мне. Но первые же фразы выдали меня с головой, а список, который я Титову представил, вызвал у него приступ смеха. Кричать он на меня не кричал и список никуда засовывать не предлагал, но повел себя очень решительно.

– Послушайте, Сергей Иванович! – с сердитым добродушием сказал он мне. – Давайте откровенно – что у вас на уме? На жулика вы не похожи, а между тем складывается впечатление, что вы затеяли какую-то аферу. Признайтесь, вы же ничего не смыслите в марках! Для чего же вам понадобились раритеты, которые стоят бешеных денег?

Мне ничего не оставалось, как согласиться с ним и намекнуть, что я выполняю задание. Титов оказался крепким орешком.

– Значит, вы или подозреваете меня в чем-то, или пытаетесь через меня выйти на подозреваемого, – заключил он. – И в том, и в другом случае дело очень серьезное. Я готов сотрудничать, мне скрывать нечего, но пусть все будет официально. Вызывайте меня повесткой, и я дам ответы на любые вопросы. Иначе я не согласен.

Что мне оставалось делать? Я пообещал прислать ему повестку и откланялся. Как видите, миссию свою я практически провалил. Если даже Титов имеет отношение к похищению, он ничем этого не обнаружил.

– Да, ловко! – сказала я. – Возможно, он просто хочет выиграть время, чтобы замести следы?

– Может быть, – согласился Кряжимский. – Я два часа дежурил возле его дома – Титов не выходил. Но он ведь мог созвониться с кем-то по телефону.

– Итак, что мы имеем? – подытожила я. – Пока ничего. Двое из списка не выказали ни страха, ни обеспокоенности. Можно сказать, что они не приняли нас всерьез. Представляю, как нас встретит с этим списком господин Мороз!

– У нас еще остается Еманов, – напомнил Кряжимский.

– Только он и остается, – вздохнула я.

Машина моя была наконец реанимирована трудами безотказного Виктора, и я отправилась в психиатрическую больницу. Чтобы попасть в нее, нужно пересечь весь город, и добираться туда на общественном транспорте было бы настоящим испытанием.

День снова выдался пасмурный и ветреный. По небу бесконечной чередой бежали серые тучи, и все время чудилось, что дождь вот-вот возобновится с новой силой. Повсюду на асфальте блестели непросохшие лужи.

До больницы я добралась примерно через полчаса. Здесь, на отшибе, пасмурный день казался еще печальнее, чем в городе. Обветшавшие каменные корпуса, окруженные высокими старыми деревьями, выглядели необитаемыми. Окна были темны, как вода в осенней реке, а дорожки, ведущие от здания к зданию, пустынны.

Я припарковала машину на стоянке и отправилась искать своего приятеля. Оказалось, что он проводит лечебный сеанс с группой пациентов, поэтому мне пришлось ждать в сумрачном холодном коридоре, где по стенам были развешаны плакаты с картинками, призывающими тщательно мыть перед едой руки и овощи. Вероятно, тематика их являлась как бы затихающим эхом жаркого в нынешнем году лета. При этом в наглядной агитации самым деликатным образом не присутствовало ни малейшего намека на профиль больницы.

Наконец, когда я, кажется, уже на всю жизнь запомнила рисунки с плакатов, сеанс закончился, и в коридоре появилась группка тихих, каких-то даже умиротворенных пациентов, которые неторопливо направились по палатам, мирно беседуя. На мой взгляд, они нисколько не походили на психически или душевно больных. В любом городском троллейбусе или автобусе народ выглядит гораздо более нервным.

Следом из кабинета вышел мой знакомый. Вид у него был необыкновенно внушительный и важный – безукоризненно белый накрахмаленный халат, хрустящий от чистоты воротничок рубашки, тщательно повязанный модный галстук и пронзительные серые глаза на строгом породистом лице.

Мой приятель носит грузинскую фамилию, но имеет абсолютно славянскую внешность, и зовут его Александром Александровичем. В свои тридцать пять лет он уже доктор наук и пользуется в своем кругу непререкаемым авторитетом. Больные его просто боготворят.

Заметив меня, он удивился – мы не виделись уже года два.

– Ольга! – воскликнул он. – Вот так сюрприз! Какими судьбами?

– Приехала к тебе.

– Соскучилась или по делу? – подмигнул Александр. – Ну, ясное дело, просто так ты не приедешь! Что же тебе от меня понадобилось?

– Небольшая консультация, – ответила я. – Есть один вопрос, на который у меня самой нет ответа. Вся надежда на тебя.

– Ясно, – сказал Александр. – Только, к сожалению, у меня совсем мало времени. Через двадцать минут еду в город – там у меня тоже консультация. Кстати, могу тебя подбросить!

– Исключено. Я на своей машине, – улыбнулась я. – А кроме того – мне придется здесь задержаться.

– Вот как? – поднял брови Александр. – Уж не маньяк ли скрывается в нашей богадельне?

– А мне всегда казалось, что, кроме маньяков, в психиатрической больнице и быть никого не может… – засмеялась я. – Но дело не в этом. Раз ты торопишься, я сразу перейду к сути. Скажи, Александр, можно привести человека в состояние транса, воздействуя на него каким-то излучением? Например, с электронной трубки телевизора? Так, чтобы он на какое-то время отключился.

Александр удивленно приподнял брови и задумчиво посмотрел на меня.

– Вопрос, конечно, интересный, – медленно произнес он. – Но, должен заметить, еще мало изученный. Я слышал, что существуют некие секретные структуры, в которых занимаются проблемами воздействия на мозг путем передачи визуальных сигналов с экрана телевизора. Но, как ты сама понимаешь, тема эта очень закрытая. Здесь же вырисовываются возможности глобального манипулирования массовым сознанием! Неужели ты напала на что-то подобное? Тогда могу посоветовать одно – займись чем-нибудь другим, Ольга!

– Меня не интересуют глобальные проекты, – возразила я. – А ты, случайно, не слышал, чтобы кто-то занимался чем-то подобным, так сказать, на бытовом уровне?

Александр пожевал губами.

– Так сразу сказать не могу, – отрезал он. – Меня не интересовал этот вопрос. Но я попробую что-нибудь разузнать. Если что-то разнюхаю – сразу позвоню тебе. Номер телефона не изменился?

– Все тот же, – сказала я. – Ну а теоретически такое возможно, как ты считаешь?

– В принципе, думаю, да. Общеизвестен факт, что мелькание электронных точек на экране может спровоцировать приступ у больных эпилепсией. Иногда именно таким образом выявляются случаи скрытой эпилепсии. Ты, наверное, слышала, что в Японии отмечались массовые эпилептиформные припадки среди детей, смотревших современные мульфильмы? Хаотическое мелькание ярких цветных пятен, периодические вспышки на экране каким-то образом влияют на биоритмы мозга, вызывая гипнотическое состояние. Я лично рассматриваю такие эксперименты как цивилизованное варварство… А что, ты сталкивалась с такими случаями?

– Пока не знаю, – уклончиво ответила я. – Все это нуждается в тщательной проверке. Вот если бы ты нашел подтверждение, что у нас в городе кто-то занимался подобными опытами…

– Если кто-то занимался, через пару дней я буду об этом знать. При условии, что разработка велась, как ты выражаешься, на бытовом уровне… Ну, а сейчас, извини, мне надо бежать!

– Еще один вопрос, – остановился я Александра. – Только сугубо между нами. Мне нужно встретиться с Виктором Николаевичем Емановым. Что это за человек?

Александр скупо улыбнулся.

– Авторитетная и колоритная личность! Но не подумай – не в смысле экспериментов. У него отделение больных неврозами, – пояснил Александр. – Никакими биоритмами он заниматься не будет. Зато на бытовом уровне это настоящий гений! Провернуть какую-нибудь интригу, комбинацию – тут ему нет равных. Никто лучше его не сможет найти общий язык с начальством. Да и не только с ним – у Еманова знакомых полгорода. И с каждого он непременно что-нибудь имеет. Собственно, со мной он тоже в неплохих отношениях, ничего не скажу. Я лечил одну его дальнюю родственницу – в этом отношении он больше полагается на профессионалов. За то в награду получил бочонок настоящего деревенского меда, пальчики оближешь. А почему он тебя интересует?

– Извини, пока не могу ничего рассказывать, – объяснила я. – Это не моя тайна, понимаешь? Но уж ты, пожалуйста, никому ни слова, что я тебя спрашивала. Ладно?

– Могила! Ты меня знаешь, – заверил Александр. – Ну, успехов тебе! Я побежал. Жди звонка!

Мы расстались, и я отправилась искать отделение Еманова. Оно находилось в здании, стоявшем в самом дальнем уголке больничного комплекса. Внутри были те же серые коридоры с антидизентерийными плакатами и тихие больные в помятых пижамах.

Зато кабинет заведующего отделением радовал глаз современной отделкой и пышной зеленью ухоженных комнатных растений по стенам. За большим сверкающим столом восседал вальяжный улыбчивый господин в белом халате. У него было продолговатое насмешливое лицо, слегка курчавые русые волосы, поредевшие надо лбом, и живые карие глаза, пристально следившие за каждым движением собеседника.

Когда я, постучав в дверь, вошла, Еманов разговаривал по телефону, небрежно развалясь в кресле и совершая на нем полувращательные движения. Не прерывая разговора, он ободряюще махнул мне рукой и кивком указал на свободное место.

Я скромно присела у стола и стала слушать обрывки телефонного разговора. Он велся в полушутливом тоне, который, видимо, вообще был характерен для Еманова, с какими-то непонятными мне намеками. Должно быть, Виктор Николаевич проворачивал очередную комбинацию.

Разговаривал он долго и с видимым удовольствием, из чего можно было заключить, что я имею дело с человеком весьма общительным и красноречивым. Учитывая те сведения, которые сообщил мне Александр, и в этом случае трудно было рассчитывать на растерянность подозреваемого. Привычный к интригам, Еманов наверняка сумеет быстро сориентироваться в ситуации. Мне следовало быть очень внимательной.

Наконец Еманов положил трубку и с улыбкой обернулся ко мне, в последний раз крутнувшись на кресле. Интонации его сделались дружелюбно-официальными.

– Извините, что заставил ждать. Слушаю вас. Вы по какому вопросу?

Я достала из сумочки заветный листочек и, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно суше, произнесла:

– Вы – Еманов Виктор Николаевич? Меня зовут Ольга Юрьевна. Я к вам по личному вопросу. – На этих словах мой голос сделался стальным, и я посмотрела Еманову прямо в глаза. – Мне рекомендовали вас как специалиста по вопросам филателии. Взгляните, пожалуйста, на этот список. Хотелось бы пополнить свою коллекцию данными марками. Может быть, вы посоветуете, к кому обратиться, чтобы их купить?

Хозяин кабинета с любопытством взглянул на меня и молча взял листок в руки. Затем, не поднимая головы, он углубился в чтение. В такой позе он пребывал достаточно долго, и его первая реакция от меня ускользнула. Впрочем, вторая и третья тоже – Еманов будто впал в оцепенение, изучая не слишком обширный список.

Наконец он пошевелился, поднял на меня глаза и протянул листок обратно. Взгляд его был совершенно серьезен, но губы продолжали улыбаться. Виктор Николаевич изо всех сил старался казаться беспечным, хотя я готова была поклясться, что мой список произвел на него огромное впечатление.

– Итак, что вы мне скажете? – прежним тоном нетерпеливо спросила я.

Еманов откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы рук. В его зрачках запрыгали насмешливые искорки.

– Так-так, – неопределенно пробормотал он и внезапно спросил: – Давно увлекаетесь марками, уважаемая Ольга Юрьевна?

– Откровенно говоря, совсем недавно начала, – сказала я. – Но, поверьте, настроена очень серьезно.

– Это я понял, – улыбнулся Еманов. – Я бы даже сказал, что вы берете быка за рога. Это очень редкие марки. Найти их – непростая задача. Но даже если вы их найдете, придется заплатить очень большие деньги.

– Я всегда добиваюсь того, чего хочу, – заявила я. – Просто мне пока трудно ориентироваться. Надеюсь, что вы мне что-нибудь посоветуете.

Еманов не запаниковал, но под моим пристальным взглядом ему в конце концов сделалось неуютно. Он не стал высмеивать мои притязания, как того требовала логика, но нашел довольно нестандартный ход.

– Посоветовать? Ну что ж, пожалуй, я подскажу вам один вариант, – задумчиво проговорил он. – Попробуйте обратиться к одному человечку… Зовут его – Николай Сергеевич Кормильцев. Филателист со стажем и как раз с интересующим вас уклоном. У него могут быть эти марки. Я дам вам телефончик…

Он поспешно вырвал листок из настольного календаря и начеркал на нем несколько цифр. Протягивая его мне, небрежно осведомился:

– Между прочим, а кто дал вам мои координаты, уважаемая Ольга Юрьевна?

Глядя на него в упор, я спокойно ответила:

– Именно Кормильцев и дал, Николай Сергеевич. Вас это удивляет?

Рука Еманова замерла над столом, а потом безжалостно скомкала листок и отправила его в корзину. Виктор Николаевич принужденно рассмеялся и сказал:

– Да, забавно! Этого я никак не ожидал. Значит, вы знакомы с Николаем Сергеевичем? Давно, позвольте узнать?

– Не очень. С тех пор, как увлеклась филателией. Можно сказать, он дал мне толчок. Он как раз и посоветовал начать собирать коллекцию именно с этих марок.

– Странный совет, – кисловато сказал Еманов. – Может быть, Николай Сергеевич просто пошутил?

– Нет, он был очень серьезен, – возразила я.

Еманов выбрался из кресла и, сунув руки в карманы халата, отошел к окну. Несколько секунд он рассматривал хмурый пейзаж, повернувшись ко мне спиной, а потом вдруг крутанулся на каблуках и развел руками.

– Ну и задачу вы мне задали, уважаемая Ольга Юрьевна! – весело воскликнул он. – Честное слово, я в полном затруднении. Очень хочется вам помочь, и не знаю как! В другом случае я бы однозначно отказался, но когда просит такая обаятельная женщина… – Он вернулся к столу, плюхнулся в кресло и посмотрел на меня с тщательно замаскированной неприязнью. – Знаете что? А попробуйте-ка обратиться к одному человечку! Улица Кирпичная, дом восемнадцать, квартира шесть. Запомнили? Его фамилия Черкизов. Андрей Черкизов. Партийная кличка – Лимон. Такой артист – достанет что угодно! Были бы деньги. Но, как я понял, здесь у вас без затруднений?

– Да, у меня имеются средства, – кивнула я. – Значит, вы полагаете, этот человек сумеет мне помочь?

– Если он не сумеет, то, уверяю вас, никто уже не сумеет, – заверил Еманов, делая рот до ушей.

Я поднялась и сказала:

– В таком случае не буду вас больше отвлекать от работы. Однако вы не будете возражать, если я как-нибудь снова навещу вас?

– Всегда к вашим услугам! – горячо произнес Еманов.

Он проводил меня до дверей и все широко улыбался. Я дошла до конца коридора, свернула за угол, а потом, подождав немного, направилась обратно.

Дверь в кабинет я открыла без стука. Еманов, озабоченно ссутулившись, сидел за столом и прижимал к уху телефонную трубку. При моем появлении он вздрогнул, оборвал разговор и повернул в сторону двери лицо, на котором было написано отвращение. Виктору Николаевичу стоило больших трудов сменить это выражение на более пристойное.

– Что-то забыли? – кривя губы в улыбке, спросил он.

– Извините, кажется, на столе остался мой список, – сказала я.

Прикрыв трубку ладонью, Еманов ждал, пока я заберу листок, но потом не выдержал и сказал невидимому собеседнику:

– Я потом перезвоню!

Снова сказав «до свидания», я вышла из кабинета. Можно сказать, что от этой встречи мне удалось получить некоторое удовлетворение. По крайней мере один филателист не сумел сохранить самообладания, а это что-то да значило.

 

Глава 5

Предчувствие меня не обмануло. После визита к Еманову события начали развиваться весьма бурно и принесли нам немало неожиданностей. Мы едва успевали поворачиваться.

Но сначала все шло как обычно. На следующее утро после короткого совещания я попросила Виктора сопровождать меня на Кирпичную улицу, где проживал могущественный человек по прозвищу Лимон. Мой жизненный опыт подсказывал, что не стоит в одиночку идти в гости к человеку, имеющему кличку, пусть даже столь безобидную.

Кирпичная улица располагалась в далеко не фешенебельном районе, и на ней было столько деревянных домов с потемневшими стенами, что напрашивался единственный вывод – имя свое улица получила авансом и до сих пор эти авансы не оправдались.

Дом номер восемнадцать, где должен был проживать Лимон, тоже оказался деревянным и располагался в глубине двора с неизменными покосившимися сараями, кустами сирени, вросшим в землю столом для домино и помойкой. Во дворе после дождей царила непролазная грязь, и подобраться к нужному дому можно было только балансируя на проложенных в грязи бревнышках. Он представлял собой этакого двухэтажного монстра, построенного, видимо, еще до войны. Подслеповатые окна, покосившиеся двери, лесенки с шаткими ступенями и безбожно перепутанная нумерация квартир – вот что такое дом номер восемнадцать. С большим трудом мы сумели разыскать шестую квартиру. Она располагалась на втором этаже, и туда вел отдельный вход, за которым обнаружилась крутая скрипучая лестница с рыжими перилами и скользкими от грязи ступенями.

Виктор выразил сомнение, что человек с неограниченными возможностями может жить в такой трущобе, и предложил вначале уточнить у соседей, не перепутали ли мы адрес.

– Может быть, этот Лимон – чудак, – возразила я, – и предпочитает вести скромный образ жизни? Может, этот дом хранит воспоминания его детства, которые Лимон не променяет ни на какие джакузи и подвесные потолки?

Виктор оглянулся по сторонам и высказался в том смысле, что эти воспоминания чересчур мрачноваты и слишком отдают вчерашними щами. Но я заметила, что на вкус и цвет товарищей нет, и оставила Виктора поджидать меня внизу.

– Думаю, со мной Лимон будет откровеннее, – предположила я и попросила: – Но все-таки будь настороже – если вдруг начну кричать, сразу поднимайся!

Виктор кивнул. Я начала взбираться по ненадежной лестнице, ругая себя за то, что надела сапоги на высоких каблуках, – в них подъем приобретал опасный характер циркового номера.

Все же мне удалось каким-то чудом достичь вершины, то есть второго этажа, и я оказалась перед дверью, обитой драным войлоком, с потемневшей железной ручкой. Напрасно поискав кнопку звонка, я наконец несколько раз крепко стукнула кулаком по обивке, из-под которой тут же вылетело облако пыли. На мой стук никто не ответил, зато в носу у меня зачесалось, и я несколько раз чихнула. Виктор стоял у подножия лестницы, задрав голову, и с беспокойством наблюдал за мной.

Я еще раз постучала в дверь, но на сей раз уже ногой, и снова безо всякого эффекта. Мне стало ужасно обидно, что я карабкалась по страшной лестнице совершенно напрасно, и от отчаяния я сильно дернула за ручку двери. Она немедленно послушно распахнулась, и из глубины квартиры меня обдало тошнотворным запахом неопрятного жилища – тянуло гнилью, потом, перегаром и даже мышиным пометом.

Мой коэффициент интеллекта гораздо выше среднего, и я полностью отдавала себе отчет в происходящем. Собственно, давным-давно было ясно, что не стоило тащиться в эту берлогу, чтобы поговорить о почтовых марках. Чертов Еманов меня попросту разыграл. Но какое-то болезненное любопытство продолжало толкать меня вперед.

В квартире было тихо, грязно и пасмурно, как в осенней чаще. Осмотревшись, я заметила, что в комнате, куда я вошла из прихожей, в полнейшем беспорядке разбросаны самые неожиданные предметы. Здесь стояли запечатанные коробки с логотипами «Панасоника» и «Шиваки» на боку, на подоконнике валялись автозапчасти, на полу – чугунные трубы для сантехники. Здесь было еще множество всяких вещей – новых и не очень, но добило меня кружевное подвенечное платье с фатой, висевшее на плечиках под самым потолком. Белоснежный подол был прожжен в нескольких местах – видимо, сигаретой.

Подобное изобилие несколько приободрило меня. Я даже стала склоняться к мысли, что Еманов, пожалуй, не шутил и вполне, если хорошенько порыться, здесь можно отыскать и альбом с интересующими меня марками.

В отсутствие хозяина мне не хотелось заниматься разысканиями в завалах, и я просто пошла дальше. Соседняя комната оказалась спальней, и я обнаружила здесь некие признаки жизни.

Почти все пространство спальни занимала антикварная кровать с блестящими металлическими шишечками и панцирной сеткой. Кровать настолько огромная, что трудно было представить, как она прошла в здешние двери, разве что в разобранном виде, да и то вряд ли. А может, она попала сюда еще до строительства дома?

На кровати лежал грязный полосатый матрас безо всяких признаков белья. А поперек под разноцветным ворсистым одеялом лежал человек – из-под одеяла выглядывали желтые пятки. Полная неподвижность скрытого тело объяснялась очень просто – почти все пространство в комнате занимали пустые бутылки из-под разнообразных напитков, которые объединяло одно – все они были крепостью выше тридцати градусов.

Судя по всему, на кровати спал именно тот, кого я искала. Что ж, пора начинать разговор о марках.

Однако как это сделать, не сразу пришло в голову. К пяткам я не прикоснулась бы ни за какие сокровища. На мои сигналы голосом спящий попросту не реагировал. Потоптавшись немного по комнате, я не нашла ничего лучше, как уронить на пол часть порожней посуды.

Интуиция меня не подвела – услышав звон стекла, спящий зашевелился, застонал и сделал слабую попытку выбраться из-под одеяла. Помочь ему в этом у меня не хватило духу, и я только громко спросила:

– Простите, вы – Андрей Черкизов? Мне нужно с вами поговорить.

После моих слов дело пошло лучше, и в результате недолгой борьбы одеяло полетело на пол. Я уже была готова увидеть перед собой нечто в античном духе, но оказалось, что человек лежал под одеялом одетым и даже в пиджаке. Почему при этом пятки его оказались обнаженными, для меня так и осталось загадкой.

Сев рывком на кровати, незнакомец посмотрел вокруг блуждающим взглядом и наконец увидел меня. На лице его, заросшем щетиной и опухшем, не отразилось никаких чувств. Пригладив пятерней стоящие дыбом волосы, он произнес придушенно:

– К-который час?

Я любезно сообщила, что на часах четверть десятого, и повторила свой вопрос:

– Вы – Андрей Черкизов? Я не ошиблась?

Человек долго и серьезно думал над этим вопросом, а потом согласился, что я не ошиблась.

– Только зови меня лучше Лимон, ладно? А то я сейчас хреново соображаю…

Я пообещала впредь звать его именно так, и Лимон тут же спросил:

– Там выпить чего-нибудь осталось?

– Не знаю, – сказала я. – Только что пришла.

– Может, тогда сгоняешь? – с надеждой спросил Лимон. – У тебя бабки-то есть?

– Бабки-то есть, – ответила я. – Но на таких каблуках по твоей лестнице особенно не разбежишься.

Неожиданно этот довод убедил Лимона. Он сочувственно посмотрел на мои сапоги и покачал головой.

– А ты вообще кто? – спросил он.

– Меня зовут Ольга, – сказала я. – Меня к тебе Еманов послал. Меня интересуют марки.

– Еманов… Еманов… – морщась, пробормотал Лимон. – Не помню такого… А-а, все равно! Значит, говоришь, марки? Репатрианка, что ли?

Я не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Говоришь, бабки у тебя с собой? – продолжил он. – Это хорошо… А сколько тебе нужно марок? У меня здесь только пара кусков наберется. А если надо больше, ждать придется…

До меня наконец дошло.

– Нет, ты не понял! – воскликнула я. – Речь идет о почтовых марках.

Лимон тупо посмотрел на меня. Он тоже не понимал, о чем речь.

– Куда тебе столько почтовых марок? – удивился он.

– Сколько – столько? Меня интересуют двенадцать коллекционных марок, – сказала я, открывая сумочку. – Вот список.

Лимон неуверенно протянул руку и взял у меня листок. Но когда он попытался прочесть текст, на него напал приступ тошноты, и Лимон с негодованием отшвырнул список в сторону.

– Что за хреновина? – с тоской спросил он. – Ты издеваешься, что ли?

Мне стало окончательно ясно, что нужно убираться отсюда, но мне стало любопытно, какая связь существует между лощеным доктором Емановым и запойным скупщиком краденого, кем, видимо, и являлся Лимон.

– У меня впечатление, что это ты издеваешься, – храбро сказала я. – Во-первых, говоришь, что не знаешь Еманова, а он тебя почему-то знает. Во-вторых, он мне точно сказал, что ты можешь достать марки для моей коллекции, а ты мне морочишь голову…

Лимон страдальчески захрипел и, сжав виски ладонями, сполз с кровати. Шлепая босыми пятками, он принялся бродить среди пустых бутылок, опрокидывая их на пол.

– Надо посмотреть на кухне! – вдруг просветленно сказал он и бросился вон из комнаты.

Я настигла его на крошечной кухне, где царил такой же страшный кавардак и вдобавок пахло прокисшими рыбными консервами. Но здесь Лимон все-таки сумел отыскать глоток вожделенной влаги. Выпив, он как будто пришел в себя, и взгляд его сделался мягче.

– Значит, чего ты базаришь? – спросил он деловито. – Какой такой Еманов? Что-то я никак не соображу. Растолкуй!

– Еманов Виктор Николаевич, – сказала я. – Врач-психиатр. Работает в городской психиатрической больнице, заведует отделением.

Рот Лимона расползся до ушей.

– А-а, псих! Так бы и сказала! – радостно заорал он. – А то Еманов, Еманов… Виктор Николаевич! Конечно, знаю. Я у него лежал. С белой горячкой. Два раза уже. Деловой мужик – я ему кафель для ванной доставал за полцены. А ты его, значит, тоже знаешь?

– Немного знаю, – сказала я.

Лимон покачал головой и неожиданно спросил:

– А от меня тебе чего нужно-то?

Он уселся прямо на кухонный стол и, нахохлившись, уставился на меня. От его пристального, не совсем ясного взгляда мне сделалось неуютно. Я решила сменить тему и побыстрее откланяться.

– Собственно говоря, мне уже ничего не нужно, – небрежно сказала я. – Все, что хотела, я уже узнала и, пожалуй, пойду.

– А никуда ты не пойдешь! – вдруг весело и страшно заявил Лимон.

Он мягко, как кошка, спрыгнул со стола и начал обходить меня сбоку. Мне стало не по себе. В лице Лимона опять произошла перемена – оно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Глаза смотрели как-то странно – словно сквозь меня. Впечатление было такое, будто у Лимона опять поехала крыша.

Я осторожно попятилась к двери, стараясь не пропустить Лимона в тыл. О том, что нужно кричать, я в тот момент начисто позабыла. Мне хотелось одного – побыстрее унести ноги. Желание Лимона было прямо противоположным.

Он вдруг прыгнул, и я увидела в его руках охотничье ружье.

– Ты пришла ко мне с нечистой душой, и я тебя накажу! – убежденно заявил Лимон, наставляя на меня стволы. Голос его звучал торжественно, но несколько механически, словно говорила машина.

– Постой, не делай этого! – растерянно сказала я. – У тебя будут крупные неприятности!

– Моя главная неприятность – ты! – упрямо проговорил Лимон и взвел курки.

В этой дискуссии у меня не было никаких шансов. Решив поберечь аргументы для более подходящего случая, я молча метнулась к выходу. Вслед мне дважды щелкнуло незаряженное ружье. Возблагодарив мысленно своего ангела-хранителя, я прибавила ходу, спотыкаясь на каблуках. До самой последней минуты я даже не вспомнила, что нужно крикнуть.

Зато негодующе заревел позади Лимон – предательство собственного ружья потрясло его до глубины души. На кухне послышался страшный шум – хозяин то ли громил все вокруг, то ли искал патроны. Я не стала дожидаться, пока он их найдет, и выскочила на лестничную площадку.

Мне навстречу уже бежал Виктор – правильно расценив несущиеся сверху вопли, он немедленно устремился мне на помощь. И успел вовремя. На своих ходулях я вряд ли сумела бы благополучно спуститься по лестнице, а из квартиры уже выскакивал Лимон с ружьем наперевес.

Я успела увидеть два смертоносных дула, но в ту же секунду Виктор метнулся между мной и Лимоном и ударил снизу рукой по стволам. Ружье взметнулось к потолку и дважды оглушительно бабахнуло. Запахло гарью, и сверху рухнул огромный кусок штукатурки, засыпав все вокруг серой пылью. Другой рукой Виктор врезал Лимону под ложечку и мгновенно выхватил у него ружье. Лимон еще не успел опуститься на пол, как Виктор подхватил его и внес в квартиру. Вынув из замочной скважины торчавший там ключ, Виктор запер квартиру снаружи и обернулся ко мне.

– Ты в порядке? – озабоченно спросил он.

Я кивнула – у меня не было сил разговаривать. Виктор тоже кивнул и опять взялся за ружье. Поступил он с ним очень просто – просунув стволы в щель между половицами, согнул их почти под прямым углом и отшвырнул ружье подальше в сторону.

Где-то внизу захлопали двери и загомонили испуганные голоса. Виктор взял меня под руку, и мы степенно сошли с лестницы. При нашем появлении во дворе возникли две-три неопределенного вида фигуры, выглядывающие из соседних дверей, но почти сразу скрылись.

– Опять Лимон куролесит, – донеслось до нас сквозь открытую форточку. – Пора санитаров вызывать.

Наверняка в этот момент из окон на нас смотрела не одна пара глаз. Мы с невозмутимым видом промаршировали по двору и вышли на улицу. Но уже в машине на меня напал неудержимый хохот. Я смеялась так, что едва не сползла с сиденья. Даже Виктор, ведя машину, всю дорогу ухмылялся, хотя, строго говоря, он не имел возможности в полной мере оценить юмор ситуации.

Подробности я изложила уже в редакции, в присутствии всех сотрудников. Избежав опасности, я была настроена видеть в случившемся исключительно комическую сторону. Но меня никто не поддержал.

– Может быть, что-то и кажется вам смешным, Ольга Юрьевна, – строго сказал мне Кряжимский. – Но позволю себе предположение, что Еманов отправил вас к этому человеку вовсе не для того, чтобы повеселить. Боюсь, его умысел предусматривал драматический исход. Он отлично знал, на что способен Черкизов, и рассчитывал, что тот если не убьет, то по крайней мере покалечит вас. Так что шутки тут плохие, Ольга Юрьевна!

– Целиком с вами согласна, Сергей Иванович, – вынуждена была признать я. – Но в последнее время опасность вызывает у меня неизбежный смех. Должно быть, какая-то компенсаторная реакция. Надо будет при случае уточнить у Еманова.

– Подлюга ваш Еманов! – бескомпромиссно заключила Маринка. – О чем ты еще собираешься его спрашивать? Его надо диплома лишить за такие штучки! Врач, называется, который должен спасать людей…

– Он и спасает, – заметил Кряжимский. – Но в данном случае спасает только одного человека – себя. Теперь я совершенно уверен, что именно он является наводчиком в этом деле. Все остальные ни при чем.

– Значит, теперь я могу не следить за стариком? – с надеждой спросил Ромка. – Зачем напрасно терять время?

– Сам напросился, – обронила Маринка, которая обожала поддразнивать нашего юного курьера. – Неужели необыкновенный нюх на этот раз подвел тебя?

Ромка обиженно умолк. Я подняла руку, призывая к тишине.

– Если говорить серьезно, то благодаря нелепому происшествию мы действительно получили косвенное доказательство того, что Еманов причастен к преступлению. Не думаю, чтобы взрослый, ответственный человек решился просто пошутить таким образом. Но дело в том, что ничего конкретного у нас по-прежнему нет и подловить Еманова будет невероятно трудно. Он уже связался со своими сообщниками и предупредил их. Теперь вся компания заляжет на дно и вряд ли скоро себя обнаружит.

– Давайте я буду следить за ним, – предложил Ромка. – За каждым его шагом! Вот увидите, рано или поздно он себя выдаст.

– Штука в том, – заметила я, – что Еманов все свои шаги делает на автомобиле, и пешком тебе будет затруднительно проследить за ним. И потом, я же говорю, он наверняка успел предупредить сообщников. Вы же помните – он бросился куда-то звонить, лишь только я покинула его кабинет!

– В филателистическом мире «движение» раритетов: продажа-покупка, передача по наследству и так далее – редко проходит безо всякой огласки. Коллекционеры не оставили бы незамеченным тот факт, что дюжина ценных марок вдруг перекочевала из одного собрания в другое, – раздумчиво произнес Кряжимский. – Если предположить, что преступники добывали марки именно для Еманова, то было бы неплохо обнаружить их у него. Весь вопрос в том, как до коллекции Еманова добраться!

– Еще сложнее будет ее обнародовать, – заметила я. – Нет, этот путь нам не подходит. Тем более что похищенное еще, возможно, находится у Трауберга. Нужно искать его. Через день-два я должна получить информацию… – И я рассказала коллегам о том, что мне пообещал Александр.

– Это тоже на воде вилами писано, – покачал головой Кряжимский. – Но все-таки лучше, чем ничего.

– Кормильцев! – начал Виктор. – Нужно…

Его прервал телефонный звонок. Трубку сняла Маринка. Она выслушала говорившего, страдальчески наморщив брови, и протянула ее мне, прошептав:

– Легок на помине…

Голос Кормильцева звучал как-то тускло, но с необычной экспрессией.

– Это Ольга Бойкова? – уточнил филателист и тотчас решительно заговорил, словно опасаясь, что я могу перебить его: – Ольга Юрьевна, прошу считать мои слова официальным заявлением. В связи с изменившимися обстоятельствами я решил отказаться от ваших услуг. Прошу прекратить любые расследования, связанные с моим делом. Любые действия, предпринятые вами в этом направлении, я отныне буду расценивать как вторжение в частную жизнь. Надеюсь, вы меня поняли. Прощайте! – И он повесил трубку.

Признаться, я слегка ошалела. Обведя растерянным взглядом коллег, я слово в слово повторила предъявленный мне ультиматум.

– Что это с ним? – скептически спросила Марина. – Может, он мыла наелся?

Ромка, кажется, был разочарован больше всех.

– Вот это наглость! – дрогнувшим голосом произнес он.

– Нет, дорогие мои, – покачал головой Кряжимский. – Никакая это не наглость. Сдается мне, это настоящий крик о помощи!

 

Глава 6

Ближе всех к истине, конечно, был проницательный Сергей Иванович. Мы пришли к такому выводу, обсудив неожиданный звонок Кормильцева. Общее мнение в итоге получилось следующим: встревоженные нашим вмешательством похитители сделали очередной шаг – скорее всего, пригрозили Кормильцеву шантажом, то есть пообещали обнародовать тайную переписку. По-видимому, угроза была слишком серьезной, чтобы Кормильцев мог ею пренебречь.

Расчет преступников оказался верным, в отношении филателиста, естественно. Но они плохо знали нас. Теперь мы уже не могли отступить, тем более что, как правильно заметил Кряжимский, в ультиматуме Кормильцева звучало отчаяние.

Мы не собирались идти напролом и решили внести в расследование необходимые коррективы. Контактов с Кормильцевым постановили больше не поддерживать, чтобы не нанести ему вреда. Но один, последний, раз я все-таки собиралась с ним встретиться, чтобы получить, так сказать, официальное подтверждение его слов. У меня было готово оправдание моей настойчивости – в принципе по телефону мог позвонить кто угодно, пытаясь ввести нас в заблуждение.

Не откладывая дела в долгий ящик, я немедленно поехала в цветочный магазин на Советской.

За прилавком опять стояла Алевтина Ивановна. Вид у нее был неважный, словно она уже вторые сутки не спала. Резко обозначились на лице морщины, а под глазами появились глубокие тени. Мое появление было встречено без восторга. Увидев меня, она вздрогнула и с досадой прикусила нижнюю губу.

Я поздоровалась и спросила, могу ли увидеть Кормильцева.

– Нет, не можете, – резко сказала Алевтина Ивановна, невольно бросив взгляд на дверь, ведущую в коридорчик. – Николая Сергеевича нет дома. А кроме того… Послушайте, разве он вам недавно не звонил? Он больше не нуждается в ваших услугах. По-моему, все было сказано достаточно ясно!

Голос ее выдавал крайнее раздражение, а глаза едва ли не метали молнии… Я не стала обострять ситуацию и заговорила довольно мирно:

– Действительно, недавно был звонок. Но он показался мне и моим коллегам очень странным. Признаться, никто из нас не поверил, что это звонит ваш муж. Мы решили, что стали жертвой розыгрыша, если не сказать хуже. Я приехала убедиться лично, что это не шутка. Еще вчера Николай Сергеевич буквально настаивал на нашем вмешательстве, а сегодня вдруг поменял свои планы на сто восемьдесят градусов. Согласитесь, это выглядит крайне подозрительно!

Выражение лица Алевтины Ивановны безо всякой натяжки можно было назвать враждебным. Я просто физически ощущала исходящую от нее неприязнь.

– Не вижу ничего подозрительного! – отчеканила она. – Вас просят не совать нос в чужие дела – по-моему, обыкновенное дело. Или вы, папарацци, по-другому не можете? Тогда мы и в милицию обратиться не поленимся!

Тон ее был вызывающим до неприличия. Однако я чувствовала, что Алевтина Ивановна смертельно напугана, а скрыть свои эмоции ей не позволяла врожденная глупость. Больше всего ей хотелось, чтобы я немедленно ушла, и ради этого женщина была готова на все.

Но мне уже было ясно: никакой любовной переписки не существует в природе. С ее помощью можно было напугать Кормильцева – многие мужья панически боятся своих жен. Но чего боялась Алевтина Ивановна?

Нет, предметом шантажа являлось что-то другое, и Алевтина Ивановна знала, о чем идет речь. И не меньше мужа была заинтересована в том, чтобы тайна не выплыла наружу. Рассчитывать на то, что супруги поделятся ею со мной, не стоило, но я все-таки решила попробовать.

– И тем не менее, – исключительно вежливо продолжила я, – мне хотелось бы переговорить с Николаем Сергеевичем лично. Чтобы отбросить, так сказать, последние сомнения. Это не займет много времени. Ведь нанимал меня именно он…

– Тоже мне причина! – фыркнула Алевтина Ивановна. – Я его жена, между прочим! А он, кстати, с вами уже разговаривал!

Поняв, что добром мне ничего добиться не удастся, я решила сменить тактику.

– Ну вот что! – решительно заявила я, хлопая ладонью по прилавку. – Или я сейчас же беседую с вашим мужем, или вообще отсюда никуда не уйду. Можете вызывать милицию, полицию – кого хотите. Это мое последнее слово!

Как я и ожидала, упоминание милиции произвело на Алевтину Ивановну самое неблагоприятное впечатление. Она втянула голову в плечи, с ненавистью посмотрела на меня, прошла, демонстративно топая каблуками, к двери, приоткрыла ее и крикнула с раздражением:

– Николай, выйди же наконец!

Кормильцев появился так быстро, словно подслушивал разговор за дверью. Он тоже казался измученным, но держал себя не так вызывающе. Пряча глаза, он спросил:

– Зачем вы пришли? Я же вам звонил – все отменяется! Если я вам должен какие-то деньги – извольте, я заплачу…

– Этого еще не хватало! – прошипела Алевтина Ивановна.

Кормильцев остановил ее взмахом руки.

– Нет, вы нам ничего не должны, – предупредительно заметила я. – Мне просто хотелось убедиться, что меня не обманули. Теперь я ухожу. Но если вы опять передумаете, Николай Сергеевич, я к вашим услугам. Звоните в любое время. Мои телефоны у вас есть…

Кормильцев механически кивнул, а его жена не удержалась, чтобы не сказать:

– Никому он не будет звонить, успокойтесь!

Перед уходом я сумела поймать взгляд Кормильцева – это был взгляд человека, загнанного в угол. Но, кажется, сейчас он действительно испытывал облегчение, расставаясь со мной. Наверное, уже смирился со своей участью.

Я вышла из магазина, прошла метров десять до своей машины и села за руль. Но с места тронулась не сразу – нужно было подумать.

Все смешалось в доме Кормильцевых – вот первое, что пришло мне в голову. Видимо, припугнули их основательно. Теперь, опасаясь огласки каких-то грехов, супруги видят во мне едва ли не большего врага, чем коварный Трауберг. И, откровенно говоря, они не очень далеки от истины – именно я своим визитом заставила господина Еманова принять ответные меры. Разумеется, шантажирует своего приятеля не он сам – вероятно, Кормильцеву позвонил кто-то из парочки визитеров. Было бы любопытно узнать содержание этого разговора. Но теперь Николай Сергеевич будет шарахаться от меня как черт от ладана. И совершенно напрасно – у меня есть чем его удивить.

Но, как говорится, насильно мил не будешь. Пока у меня нет прямых доказательств участия Еманова в преступлении, придется оставить Кормильцева в покое. Пусть прячет голову в песок. Наверное, он еще не знает, что от вымогателей невозможно отделаться, – получив повод для шантажа, они не успокоятся, пока не используют его на всю катушку. Когда Кормильцев это поймет, он снова прибежит к нам.

Поэтому не стоило воспринимать последнее заявление Николая Сергеевича всерьез. Рано или поздно преступники проявят себя – таких людей всегда подводит алчность. Нужно только хорошенько последить за Емановым – может быть, всплывут его тайные связи.

Пока я, сидя в машине, размышляла, произошло событие, чрезвычайно меня заинтересовавшее. Дверь цветочного магазина неожиданно распахнулась, и на улицу выбежала Алевтина Ивановна, на ходу застегивая светло-голубой плащ. Вид у нее был весьма решительный и сосредоточенный. Не оглядываясь по сторонам, она быстро направилась в сторону троллейбусной остановки. Меня она не заметила.

Это можно было расценить двояко – либо Алевтине Ивановне нечего было скрывать, либо она совершенно пренебрегала основами конспирации. Я выбрала второе, уверенная, что Алевтина Ивановна не за хлебом отправилась. Ее спешка наверняка как-то связана с моим недавним посещением.

Я ни минуты не колебалась в выборе решения, что делать дальше. Заведя машину, я дождалась, пока Алевтина Ивановна сядет в троллейбус, и медленно покатила за ним.

Троллейбус направлялся в сторону Волги. Через пять остановок Кормильцева вышла и пересела на троллейбус, который шел в Заводской район. Здесь меня охватило лихорадочное предчувствие, но я не позволила разыграться фантазии и заставила себя просто наблюдать.

На этот раз ехать пришлось долго – почти до конечной остановки. Когда Алевтина Ивановна вышла и пустынным переулком направилась к остановке автобуса номер четыре, мне пришлось немного отстать, чтобы не быть обнаруженной. Но Кормильцеву я не потеряла. Выехав через минуту из переулка, я увидела, как она садилась в автобус.

Теперь я была уверена, что мне предстоит узнать нечто интересное. Кроме всего прочего, на пути четвертого автобусного маршрута находилась психиатрическая больница. И чем дальше ехал автобус, тем крепче становилось мое убеждение, что я не ошиблась. Алевтина Ивановна вышла именно там, где я и ожидала.

До больницы от остановки идти метров сто пешком через довольно пустынное место, и мне опять пришлось отстать. Лишь убедившись, что Алевтина Ивановна входит в больничные ворота, я прибавила скорость и, точно снаряд, ворвалась на автомобильную стоянку. Бросила машину, даже не заперев ее, так боялась упустить Алевтину Ивановну, и сломя голову помчалась по асфальтовым дорожкам, засыпанным палыми мокрыми листьями, беспрестанно оглядываясь по сторонам.

Но беспокоилась я напрасно – Алевтина Ивановна направлялась в дальний корпус, в отделение неврозов. Ее светло-голубой плащ был виден издалека. Не оглядываясь, она дошла до конца дорожки и скрылась за входной дверью. Конечно, в принципе можно было допустить, что Кормильцева приехала навестить какого-то дальнего родственника, замученного городскими неврозами, но я была уверена, что она явилась на свидание с Емановым.

Ну и что делать дальше? Самой мне соваться в отделение бессмысленно, но уходить ни с чем тоже не хотелось. Неожиданно в голову пришла дикая, но довольно остроумная мысль. И я опять побежала – теперь в отделение к своему приятелю.

К счастью, он не был занят. Вернее, занят-то был но не настолько, чтобы я не сумела к нему пробиться. Увидев мое возбужденное лицо, Александр поднял брови и добродушно сказал:

– Осторожно! Не забывай, кто я по профессии. Меня так и подмывает направить тебя на обследование – с тобой явно не все в порядке. Что за сильнейшее душевное потрясение ты испытала?

– Ой, Александр, не спрашивай! – выпалила я. – Можешь выполнить одну просьбу? Это вопрос жизни и смерти!

– О чем ты? – с недоумением спросил Александр. – Между прочим, у меня для тебя еще ничего нет. Кое-какие справки я навел, но они требуют уточнения…

Я махнула рукой.

– Пока не до этого! Есть неотложное дело. Сейчас к твоему коллеге Еманову пришла одна женщина. Я умоляю тебя немедленно пойти к нему и под каким-нибудь предлогом заглянуть в кабинет. Мне просто необходимо знать, о чем они говорят! Хотя бы отрывок разговора… Хотя бы одну фразу!

Александр иронически посмотрел на меня и укоризненно прогудел:

– Ну, Ольга! Это же неэтично!

– Пожалуйста! – жалобно сказала я. – Ну, хочешь, я тебя поцелую?

Александр сделал строгое лицо.

– Да, это уже серьезно! – заключил он. – Придется идти. Ты будешь ждать меня здесь?

– Как хочешь, – сказала я, торопливо роясь в сумочке в поисках диктофона. – Держи-ка! Это для подстраховки. Вдруг ты что-нибудь упустишь. Он уже включен – просто положи его в карман и старайся держаться этим боком поближе к говорящим.

– Боже мой! – пробормотал Александр, опуская диктофон в карман халата. – Я чувствую себя тайным агентом… Причем накануне провала!

Он ушел, а я в нетерпении принялась мерить шагами коридор больницы, то и дело поглядывая на часы, хотя в этом не было никакой необходимости.

Зато я абсолютно точно смогла зафиксировать, что Александр отсутствовал ровно двадцать шесть минут. Они показались мне вечностью. У меня даже возникла безумная надежда, что Александр записывает на пленку не одну-две случайные фразы, а весь разговор целиком. Нелепость такого предположения была очевидной – ведь то, что Кормильцева приехала именно к Еманову, являлось лишь моим предположением. Но, наверное, у меня фантазия не имеет никакого отношения к разуму.

Наконец появился Александр, невозмутимый и строгий, как обычно. Не в силах дальше сдерживаться, я крепко поцеловала его в гладко выбритую, пахнущую одеколоном щеку и нетерпеливо воскликнула:

– Ну! Говори же! Тебе удалось?

Александр закатил глаза к потолку, сокрушенно вздохнул и выложил на подоконник диктофон.

– Забирай свою адскую машинку, – сказал он. – Ну и профессию ты себе выбрала! Лично я чувствовал себя полным идиотом.

– Давай воздержимся от моральных оценок нашей деятельности, – предложила я. – Я бы тоже чувствовала себя неважно, если бы ты заставил меня провести сеанс массового гипноза…

– Но я же не заставлял, – возразил Александр. – И, кстати, по части массового гипноза ваш брат даст нашему сто очков вперед!

– К нашей газете это не относится, – заявила я. – Мы бы без малейшей натяжки могли дать ей название «Правда», но, к сожалению, газета с таким названием уже есть.

– Правда, которая добывается таким способом, – кивнул Александр на диктофон, – называется как-то иначе.

– Можешь называть это эксклюзивной информацией, – сказала я. – И не тяни душу, рассказывай!

Александр пожал плечами и без выражения произнес:

– Как угодно! Только не жди, что мне удастся поразить твое воображение. Не знаю, что там записалось на пленку, – не проверял, но услышать мне удалось немногое. Во-первых, я попал к концу разговора. Во-вторых, на мой взгляд, ничего особенного, при мне, во всяком случае, сказано не было. Как и договаривались, я вошел в кабинет без стука. У него действительно сидела какая-то женщина. Эдакая пышечка лет сорока пяти, в голубом плаще… Ты о ней говорила? Но только когда я ворвался к Еманову, она не произнесла ни слова. Хотя должен заметить, чувства ее переполняли – на Еманова она смотрела, как Ленин на буржуазию. Лицо у нее было сердитым и красным, а губы дрожали. На меня она не обратила ни малейшего внимания. Я тут же извинился, сказал «ах, у тебя кто-то есть!» и собирался ретироваться. Еманов меня окликнул и попросил минуточку подождать – он, мол, вот-вот освободится…

– И все? – разочарованно проговорила я.

Александр внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.

– А ты чего, собственно, ожидала? Можешь свериться с записью, все так и было. Да, когда я вошел, Еманов как раз убеждал свою гостью, что все наладится и нужно только потерпеть и не пороть горячку… Очень хорошо говорил, душевно…

– А фамилий он никаких не называл? – с надеждой спросила я.

– Скажи еще – явок, паролей! – фыркнул Александр. – Между прочим, я уже упоминал, что Еманов – мастер интриги. Не знаю, на чем ты хочешь его поймать, но тебе придется очень и очень постараться – слишком скользкий тип.

– Ну, теперь-то он вряд ли выскользнет, это я тебе обещаю!

– Да мне-то он, собственно, не мешает, – признался Александр. – Ума не приложу, чем он досадил тебе.

– Мне он тоже безразличен, но есть подозрения, что он наделал гадостей нашему клиенту, – сказала я. – Впрочем, пока это тайна. Надеюсь, ты с Емановым вел себя естественно? Ничем себя не выдал?

– Нет, вел я себя как раз неестественно, – с возмущением ответил Александр. – Трудно быть естественным с включенным диктофоном в кармане. Но, разумеется, я ничем себя не выдал, потому что мне на самом деле нужно было договориться с Емановым о госпитализации одного больного. Кстати, этот разговор тоже записан на пленку – если тебе любопытно, можешь послушать.

– Обязательно сделаю это, – пообещала я. – Скажи мне еще вот что. У вас тут ведь лечатся алкоголики, правда? Ты не припоминаешь пациента по фамилии Черкизов? У него кличка Лимон. Не приходилось встречаться?

– Странные у тебя сегодня заходы, – сказал Александр. – Знаю я твоего Лимона. Лечился он здесь неоднократно. Только ты заблуждаешься, что он просто алкоголик. Вообще-то у него шизофрения, осложненная алкоголизмом. Лет пять назад он даже попал под суд за покушение на убийство, но его признали невменяемым. Два года он находился на принудительном лечении, потом был выписан под диспансерное наблюдение. По моему мнению – чудовищная глупость, потому что рано или поздно он сюда вернется. Только, к сожалению, наверняка успеет кого-нибудь искалечить. А почему ты так побледнела?

– Да так, – сказала я жалким голосом. – Просто боюсь сумасшедших.

– Тогда я бы посоветовал тебе забыть о Лимоне и прочих фруктах, ему подобных, – сказал Александр. – Или он тоже нагадил твоему клиенту?

– Слава богу, нет, – ответила я. – Ну, я, пожалуй, пойду. Ты мне очень помог. Спасибо.

– Не за что, – не особенно радостно отозвался Александр. – А про ту твою просьбу я помню, не сомневайся!

– Буду ждать звонка, – сказала я. – До свидания!

Моя «Лада» по-прежнему находилась на стоянке. Никто ее не угнал, хотя сделать это можно было запросто – в спешке я даже забыла в замке зажигания ключи.

Отругав себя за столь непростительную оплошность, я выехала с территории больницы. Светло-голубой плащ бросился мне в глаза издалека – Алевтина Ивановна стояла на шоссе в ожидании автобуса. Судя по всему, она была очень не в духе – плечи опущены, лицо злое. Вероятно, слова Еманова, что все наладится, ее не убедили.

Но что должно было наладиться? На что жаловалась Алевтина Ивановна Еманову – на мою настойчивость или на притязания шантажистов? В любом случае получалось, что супруги Кормильцевы гораздо откровеннее с господином Емановым, чем хотят это показать. Или откровенна одна Алевтина Ивановна, а ее супруг ни о чем таком не догадывается?

Последняя мысль так поразила меня, что я невольно затормозила посреди дороги. В самом деле, а что, если вся эта катавасия не обошлась без участия самой Алевтины Ивановны? Уж ей-то, наверное, известно все о коллекции мужа, и она вполне могла быть наводчицей. Недаром же мадам цветочница с самого начала выступала против моего участия в расследовании. И теперь ее поведение было более чем подозрительным.

Дул холодный ветер, фигура Алевтины Ивановны сиротливо вырисовывалась на фоне свинцово-серого горизонта, и у меня вдруг возникло искушение устроить небольшую провокацию. Это был чисто эмоциональный порыв, не проверенный, так сказать, рассудком, но я подчинилась ему без остатка.

Остановив «Ладу» около бордюра, я перегнулась через сиденье и открыла дверцу. Алевтина Ивановна повернула голову и с любопытством заглянула в машину. И тут же краска бросилась ей в лицо, она невольно отступила на шаг и беспомощно оглянулась по сторонам.

– Алевтина Ивановна! – добродушно воскликнула я. – Вы меня не узнали? А я тоже смотрю – вы это или не вы. Надо же, никак не ожидала вас здесь встретить!

Кормильцева немного пришла в себя, но настроение ее нисколько не улучшилось.

– Вы, кажется, за мной следите, уважаемая? – с негодованием вскинулась она. – Что это значит?

– Бог с вами, – рассмеялась я, – какая слежка! Говорю же, случайно увидела вас на остановке. Вы в город? Так садитесь же…

Алевтина Ивановна опять посмотрела по сторонам, но в пределах видимости не обнаружилось никаких признаков автобуса, а с севера наползала тяжелая туча, грозящая обрушиться проливным дождем. Кормильцева потопталась еще немного и все-таки села в машину. Лицо ее при этом сделалось совершенно замкнутым. Она вызывающе поджала губы.

Я тронула машину с места и принялась болтать что в голову взбредет, пытаясь разговорить свою сердитую попутчицу.

– Надо же, вроде только расстались и вот опять встретились. Вы, наверное, ездили в больницу? И я тоже. Знать бы сразу, так могла бы вас и сюда подбросить. А то ведь в эту клинику ужасно неудобно добираться общественным транспортом, правда?

Алевтина Ивановна нехотя согласилась со мной и опять умолкла, упорно глядя вперед на дорогу холодными колючими глазами.

– Навещали больного? – не отставала я. – Наверное, это ужасно – заболеть психическим заболеванием. Тут никому не позавидуешь. Как сказал поэт, не дай мне бог сойти с ума… Хотя, конечно, здесь лечат не только психически больных. Наверное, многие попадают в эту больницу с неврозами. А у кого сейчас нет невроза? Жизнь-то у нас бешеная. Вы, кстати, в курсе, что приятель Николая Сергеевича заведует отделением неврозов? – спросила я невинным тоном.

Алевтина Ивановна проглотила комок, застрявший у нее в горле, и чужим голосом ответила:

– У Николая Сергеевича много приятелей. Это не значит, что я должна их всех знать.

С ее стороны это была ошибка. Я еще раз убедилась, что в области конспирации Алевтина Ивановна абсолютно наивна. Хотя, как часто случается с наивными, простоватыми людьми, она, видимо, полагала себя женщиной необычайно смекалистой, которую на мякине не проведешь. И ей наверняка не приходило в голову, что ее секреты шиты белыми нитками. Я решила намекнуть ей об этом.

– А я вот познакомилась с этим заведующим. Очень приятный мужчина, – задушевным тоном поведала я. – Только вы не подумайте, это было еще до того, как вы отказались от расследования. Больше я этим делом не занимаюсь. Просто в первый раз Николай Сергеевич назвал мне несколько фамилий – тех, кто мог знать о существовании пропавших марок, и я постаралась сразу с ним увидеться.

Алевтина Ивановна сверкнула исподлобья глазами и, не удержавшись, спросила:

– Зачем вы с ними встречались?

Несмотря на все ее старания, тон выдавал жгучую заинтересованность.

– Понимаете, по всему выходит, что кто-то из названных вашим мужем людей причастен к преступлению, – простодушно поведала я. – Но мне подозрительнее всех показался как раз психиатр. Если бы вы не отказались от расследования…

– Что за чушь! – резко перебила меня Кормильцева. – При чем здесь Еманов?

Она даже не заметила, как проговорилась.

– Вы, кажется, говорили, что не знаете этого человека, – напомнила я.

У Алевтины Ивановны побагровело лицо. Вообще она краснела так часто, что я заподозрила у нее проблемы климактерического свойства.

– Я и не сказала, что знаю его! – сердито выкрикнула она. – Но мне, конечно, известна его фамилия.

– Если вам известна лишь фамилия, откуда такая уверенность, что Еманов ни при чем? – возразила я.

Алевтина Ивановна дернулась, словно ее ударило током, и, задыхаясь, прошептала:

– Немедленно остановите машину, слышите… Я не позволю так с собой разговаривать! Вам уже было объявлено, что в ваших услугах не нуждаются. Но вас будто заклинило… Остановитесь же!

Я подъехала к тротуару. Алевтина Ивановна резко распахнула дверцу и пулей вылетела из машины. Не оглядываясь, она буквально бросилась прочь, сердито топая каблуками. М-да… Если Кормильцева действительно причастна к ограблению собственного мужа, то, надо сказать, преступником она оказалась никудышным – совершенно не умела контролировать эмоции.

Я захлопнула дверцу и внимательно проследила в зеркало заднего вида за передвижением Алевтины Ивановны. Как я и ожидала, поступила она прямолинейно и банально – перешла улицу и стала ждать автобуса, идущего в обратную сторону. Наверняка намеревалась вернуться в больницу и поделиться информацией с Емановым. Мои откровения, без сомнения, поразили ее. Она не предполагала, что Еманов с самого начала понял, что я его подозреваю. Видимо, он не поделился с ней своими наблюдениями, предпочитая решать вопросы в одиночку.

Я представила, каким сюрпризом будет для него повторное появление охваченной паникой Кормильцевой, и удовлетворенно потерла руки. Смятение в рядах противника всегда идет на пользу дела. Как бы ни был умен Еманов, но рядом с этой дурой он будет чувствовать себя неуверенно и неизбежно делать ошибки.

В то, что преступники обнародуют компромат на Кормильцева, я уже не верила. Для Еманова это не слишком выгодно, а если Алевтина Ивановна – его сообщница, то невыгодно вдвойне. Утопив Кормильцева, он потонет сам. Ему гораздо выгоднее просто пугать Николая Сергеевича, подавляя его волю к сопротивлению.

Зато мое сегодняшнее появление в районе психбольницы насторожит его и заставит предпринять дополнительные меры, чтобы как-то нейтрализовать меня. Но этим он только прибавит улик против себя. Во всяком случае, я на это надеялась.

В редакцию я вернулась в хорошем настроении и, собрав сотрудников, доложила о результатах своего вояжа. Мы все несколько раз прослушали магнитофонную запись в надежде обнаружить информацию, ускользнувшую от внимания Александра, но он оказался точен в своем изложении, и нам пришлось удовлетвориться тем малым, что он заметил. Зато все сошлись во мнении, что Алевтина Ивановна в чем-то явно замешана и что за ней стоит последить.

Было решено, что днем у цветочного магазина будет дежурить Ромка, а вечером его сменит Виктор. Дальнейшие действия предполагалось корректировать в соответствии с обстоятельствами. У меня возникло предчувствие, что уже завтрашний день преподнесет нам сюрприз.

 

Глава 7

Как выяснилось наутро из доклада Виктора, Алевтина Ивановна вернулась домой довольно поздно и, по утверждению нашего фотографа, немного навеселе. Впрочем, из его слов явствовало, что это «навеселе» нельзя было понимать в прямом смысле. Просто, как он выразился, Алевтина Ивановна выглядела какой-то квелой и у нее слегка заплетались ноги. Попав домой, она больше никуда не выходила, и, судя по тому, что вскоре в квартире Кормильцевых погас свет, супруги рано улеглись спать.

Утром к цветочному магазину отправился Ромка, который должен был следить за возможными перемещениями Алевтины Ивановны, а мы занялись очередным номером газеты, на время выбросив из головы заботы супругов Кормильцевых. Загадки загадками, а газета должна выходить в срок.

До полудня все было спокойно. От Ромки никаких сообщений не поступало, и я предложила Виктору съездить подменить его, чтобы наш курьер мог пообедать. Виктор уехал, а Маринка заметила, что нам всем тоже не помешает перекусить. Начались приготовления к обеду, но тут позвонил Александр.

– Привет! – сказал он. – Как жизнь? Ты еще не остыла к проблеме электронного гипноза?

– Ну что ты! – возразила я. – Просто жажду познакомиться с ней поближе.

– Ну, слава богу. А то я уж подумал, что теперь ты увлеклась магнитофонами, миниатюрными камерами и прочими штучками, – засмеялся Александр.

– Я занимаюсь всем понемногу, – откликнулась я ему в тон. – Но ты, похоже, что-то узнал. Тогда выкладывай, не мучь меня!

Александр удовлетворенно хихикнул и уже серьезным голосом продолжал:

– Значит, слушай внимательно. На Трубной улице есть НИИ промышленной гигиены. Такое массивное здание с мраморной облицовкой. Собственно институт занимает теперь только один этаж, все остальные помещения сдаются в аренду. Найди в институте Георгия Савельевича Тишинского. Он раньше заведовал отделом, который занимался психологической и медицинской реабилитацией. В этом отделе среди всего прочего разрабатывались методы физиотерапевтической реабилитации работников вредных и тяжелых производств. И как будто кто-то из сотрудников параллельно занимался чем-то таким, что тебя интересует. Тишинский тебе все подробно расскажет, я с ним договорился. Только сразу предупреждаю – будь с ним построже. Он ужасный бабник. Увидев тебя, начнет говорить о чем угодно, только не о деле. Запудрит мозги так, что забудешь, зачем пришла. Поэтому сразу бери инициативу в свои руки. В принципе он хороший, толковый парень, но когда видит красивую бабу, у него едет крыша.

– Интересно, куда при этом смотрят психиатры? – с шутливым гневом произнесла я. – Город полон опасных психов, а никто даже не чешется! Куда писать жалобу?

– В Москву, в министерство, – с готовностью откликнулся Александр. – Там есть такая большая корзина, куда попадают жалобы со всех концов света. Когда она переполняется, назначают нового министра и ставят новую корзину… Кстати, о психах. Твоя пышечка в голубом плаще… Помнишь такую?

– Ну-ну, – в нетерпении выкрикнула я, – конечно, помню!

– Так вот, примерно через полчаса после того, как ты ушла, она появилась снова. Я случайно увидел в окно, как она мчится сломя голову в корпус к Еманову. Мне стало любопытно данное явление, и я решил разузнать, что оно значит. Видишь, твоя порочная склонность следить за людьми оказалась очень заразной. Даже я не устоял.

– И что же дальше? – завопила я. – Что было дальше?

– Она ворвалась в кабинет к Еманову и закатила настоящую истерику. В чем суть, я не понял, потому что находился в коридоре. В чем-то она его упрекала, но все было так невразумительно… Кончилось дело тем, что Еманов вкатил ей лошадиную дозу транквилизатора и временно поместил в свободную палату. Мне он смущенно объяснил, что это жена его приятеля и у них не ладится семейная жизнь. В конце рабочего дня он увез женщину на своем автомобиле. Она уже не шумела и двигалась, как манекен. Думаю, он накачал ее успокаивающим на двое суток вперед. Вот такая история.

– Ты становишься наблюдательным, – похвалила я. – Если прибавишь инициативы, я, пожалуй, смогу взять тебя к себе в штат. Сейчас весь мир сошел с ума, и нелишне иметь под рукой собственного психиатра.

– Спасибо, я подумаю над твоим предложением, – сказал Александр. – Боюсь только, что, приняв его, я перейду из психиатров в разряд пациентов…

– Трудно с тобой разговаривать, – вздохнула я. – Надеюсь, этот твой Тишинский окажется гораздо любезнее… Так ты уверен, что я застану его сейчас на работе?

– Почти на сто процентов. Я предупредил, что ты не сегодня-завтра зайдешь.

– Тогда до встречи! – попрощалась я и, не удержавшись, хихикнула:. – Продолжай наблюдения!

Наскоро сообщив Кряжимскому и Маринке последние новости, я поехала на улицу Трубную. Это было довольно далеко от редакции, так что времени обдумать поступившую информацию хватило.

Итак, Алевтина Ивановна действительно вернулась к Еманову. В чем она упрекала его? В том, что я продолжаю следить за ней? Но от него это явно не зависит. Он вообще должен разыгрывать роль постороннего.

Однако Алевтина Ивановна вела себя настолько агрессивно, что Еманов был вынужден нейтрализовать ее с помощью транквилизаторов. Значит, дело принимало серьезный оборот. Может быть, она пригрозила, что во всем признается? В таком случае имеет смысл встретиться с ней еще раз. Нервы ее на пределе, и она может сдаться.

Но не сегодня, поскольку Кормильцева находится пока под воздействием медикаментов, а вот завтра – обязательно. Кто знает, не возникнет ли у Еманова мысль нейтрализовать свою нестойкую сообщницу каким-нибудь другим, более действенным способом?

Я решила утром же нагрянуть в цветочный магазин и снова попытаться объясниться с Алевтиной Ивановной. Если ничего не получится – куплю букет астр и украшу ими кабинет.

Однако совсем скоро выяснилось, что этим планам не суждено сбыться. Все изменилось после встречи с Георгием Савельичем Тишинским, так неоднозначно отрекомендованным мне Александром.

Я нашла ученого на шестом этаже здания, большая часть которого теперь отдана на откуп коммерческим структурам. Не знаю, какой доход имеет с этого ужавшийся НИИ, но, видимо, жизнь здесь протекает без особых проблем. Например, Тишинский был занят тем, что, сидя на столе, игриво болтал с молоденькой лаборанткой, которая в то же самое время увлеченно играла в какую-то компьютерную «стрелялку».

К моему удивлению, Георгий Савельевич оказался довольно пожилым человеком, хотя, безусловно, еще весьма бодрым. Он был хорошо, даже щеголевато одет, красиво подстрижен, а в глазах его присутствовал тот особенный масленый блеск, который за версту выдает закоренелых бабников.

При моем появлении Тишинский настолько разволновался, что даже слез со стола. С ходу отпустив мне несколько незамысловатых комплиментов, он поинтересовался, что привело такую божественную женщину в его убогую келью.

– В эту убогую келью меня привело любопытство, – сказала я. – Мой приятель уверял, что договорился с вами о моем визите. Меня зовут Ольга Юрьевна Бойкова.

Глаза старого ловеласа загорелись от восторга.

– Так вы та самая Ольга! – вскричал он. – Да, Александр мне звонил. Но он, негодяй, не предупредил, что вы – красавица! Мы бы совсем по-другому приготовились к встрече. Такая женщина достойна шампанского! – Он тут же обернулся к лаборантке и озабоченно спросил: – Лина, мы сумеем наскрести на бутылочку шампанского?

Юная Лина скептически оглядела меня с ног до головы, обиженно надула нижнюю губку и неохотно буркнула:

– Нам зарплату когда давали, Георгий Савельевич? Я лично уже забыла…

– Так, значит, скоро дадут! – с надеждой произнес Тишинский.

– А что толку? – безжалостно возразила Лина. – Долги раздашь – как раз на бутылку шампанского останется…

– Значит, не наскребем, – упавшим голосом констатировал Тишинский. – Тогда, знаешь, будь добра, сваргань кофейку! Надо же чем-нибудь угостить гостью!

– Кофе тоже кончился, – отрезала Лина, с остервенением расстреливая на экране каких-то рогатых чудовищ.

Я сочла своим долгом вмешаться в этот безнадежный диалог.

– Кофе меня не интересует, – отчеканила я. – Шампанское – тем более. Если возможно, я предпочла бы поговорить о деле.

Тишинский смущенно почесал в затылке и предложил пройти в его кабинет, при этом совершенно по-свойски поименовав меня Оленькой.

– Предпочитаю, чтобы меня называли Ольгой Юрьевной, – холодно заявила я. – Полагаю, что мое имя не слишком сложно для произношения?

На лице Тишинского впервые промелькнуло разочарование, но старый ловелас быстро с ним справился.

– Желание дамы – закон! – послушно произнес он. – Прошу в эту дверь, Ольга Юрьевна! Линочка, если будут спрашивать – меня пока нет!

– Кто это будет вас спрашивать? – презрительно и как-то обиженно процедила Лина, которой, наверное, показалось скучным в одиночку сражаться с чудовищами. – Если только Малыкин, которому вы должны двадцатку…

Тишинский вздрогнул.

– А для него меня вообще нет! – поспешно сказал он и увлек меня в кабинет, как бы невзначай – все-таки улучил момент! – обнимая за плечи.

Стремление к контакту присутствовало в нем на подсознательном уровне – в этом отношении он был похож на растение, которое постоянно тянется к солнцу. Тишинский прикоснулся ко мне еще дважды – когда усаживал в кресло и потом, когда сам сел напротив меня так близко, что мы невольно стукнулись коленками.

Кабинетик был настолько мал, что у меня даже не было возможности отодвинуться. Пришлось смириться с некоторым неудобством, хотя я и не удержалась от ехидного замечания, что Тишинскому чертовски повезло родиться именно в нашей стране.

– Что вы имеете в виду? – с живейшим любопытством спросил он.

– В Соединенных Штатах, например, вас уже давно приговорили бы к пожизненному за сексуальные домогательства, – пояснила я.

Георгий Савельевич от души расхохотался.

– Взгляните на данную проблему с другой стороны! – нимало не смутившись, предложил он. – Мне повезло, что я родился в этой стране, но лишь потому, что именно здесь живут самые очаровательные и сексуальные женщины. За таких женщин и жизни не жалко! А холодные сельдеобразные американки ни с какого боку меня не интересуют, дорогая Ольга Юрьевна. По моему разумению, влюбиться в американку так же невозможно, как влюбиться в пузырек с шампунем.

У него были очень хорошая, располагающая улыбка и ровные белые зубы. Все-таки, несмотря на возраст и репутацию, этот человек обладал определенным шармом, и в душе я вынужденно это признала. Однако, вспомнив предостережение Александра, постаралась побыстрее направить разговор в нужное русло.

– Наверное, насчет американок вы правы, Георгий Савельевич! – заметила я. – Мне наши женщины тоже как-то ближе и понятнее. Но давайте сменим тему – у меня слишком мало времени. И прошу учесть, мной движет не праздное любопытство. Я расследую преступление.

Тишинский потрясенно уставился на меня.

– Так вы следователь! – воскликнул он. – Очаровательно! Должен вам признаться, никогда не был знаком с женщиной-следователем. Между прочим, меня всегда привлекали женщины с сильным характером. Наверное, это что-то фрейдистское, как вы думаете? Нет, вы меня положительно заинтриговали! А что, если мы с вами вечерком встретимся и поужинаем где-нибудь в приличном месте? Вы расскажете о своей профессии… Я, между прочим, тоже неплохой собеседник…

– Георгий Савельевич, – предостерегающе сказала я, – мне кажется, вы уже давно не получали зарплату, так что ужин хотя бы по этой причине проблематичен. И мы опять уклонились от темы, вы не замечаете? Я с удовольствием вас послушаю, но лучше прямо сейчас. И, пожалуйста, без фрейдизма, ладно?

Тишинский взъерошил волосы и с отчаянием посмотрел на меня.

– Вы думаете, я не понимаю? – со вздохом сказал он. – Конечно, нам время тлеть, а вам цвести. Что поделаешь! Как сказал поэт, отговорила роща золотая… Просто, глядя на вас, напрочь забываешь про груз прожитых лет… Но я, кажется, снова отвлекся, простите… Итак, что же вас интересует?

– Александр сказал, что некогда вы заведовали в институте отделом? – деловито поинтересовалась я.

– Я и сейчас заведую, – улыбнулся Тишинский. – Просто от недостатка финансирования отдел съежился до неприличных размеров, его даже отделом назвать язык не поворачивается…

– И будто бы в вашем отделе один из сотрудников занимался опытами, как-то связанными с электроникой? Я имею в виду нечто вроде гипноза с помощью телеэкрана. Я не специалист, выражаюсь несколько коряво…

– Я вас понял, – кивнул сказал Тишинский. – Знаете, вообще-то этой чепухой отдел не занимался. Конечно, мы разрабатывали специальную аппаратуру медицинского назначения, только она не имела никакого отношения к гипнозу. Но Александр вас не обманул. Был у меня один сотрудник, помешанный на этой идее. Кажется, суть ее он называл резонансными влияниями на биоритмы мозга. Утверждал, что его работа изменит мир. Честно говоря, я смотрел на его занятия сквозь пальцы – разрешил пользоваться лабораторией в свободное время, делал вид, что не замечаю пропажи дефицитных деталей, – работник он был толковый и заслуживал поощрения. Теперь мир изменился, но мой Буханкин тут, кажется, ни при чем.

– Его фамилия Буханкин? – спросила я. – А как его звали?

– Миша, – ответил Тишинский. – Михаил Сергеевич. Как и того человека, который действительно изменил наш мир. Все кончилось тем, что институт едва не прекратил свое существование. Со многими сотрудниками пришлось расстаться. Буханкин попал в их число. Кроме всего прочего, он никогда не умел ладить с людьми и, к сожалению, частенько ударялся в запой. Пару раз даже лежал в психбольнице.

– Простите, а вы не знаете, кто был его лечащим врачом? – озадачила я Тишинского вопросом.

– Н-нет, этого я не знаю, – удивленно произнес он. – А это важно?

– Возможно, – задумчиво протянула я. – Но, однако, что же стало с работой Буханкина? Он добился каких-то результатов?

– Тоже не могу ничего сказать, – ответил Тишинский, – боюсь соврать. Кажется, последнее время у него ничего не получалось – он ходил злой на весь свет, а потом сорвался в запой. Когда он из него вышел, его должность уже сократили. Я его видел тогда два или три раза – мимоходом. Буханкин казался притихшим и совершенно раздавленным, не знал, как жить дальше. Честно говоря, мне тогда было не до него – грубо говоря, я спасал собственную шкуру. Потому даже не знаю, забрал ли он из института свои аппараты и записи. Полагаю, что все-таки забрал, – тогда все тащили что кому не лень. А вот продолжил ли Буханкин свои опыты? Я ничего об этом не слышал. По-моему, он просто тихо сгинул. Но, наверное, я ошибаюсь, раз вы проявляете такой интерес к этой проблеме? Неужели Буханкин где-то всплыл?

– Пока ничего не могу сказать, – ответила я. – Сама не знаю. А вы не могли бы рассказать о Буханкине подробнее?

– Нет ничего легче, – ответил Тишинский. – Вообще-то Миша удивительный человек. С виду полный заморыш, застенчивый и закомплексованный. Но какая голова! У него ведь, знаете, два высших образования – биофак и медицинский. И оба – с отличием. А пьет как сапожник! В нетрезвом виде абсолютно невыносим. Жена от него ушла, не выдержав и двух лет. Больше он никогда не женился. Потому-то я и боюсь, что, лишившись привычной среды обитания, Буханкин мог погибнуть. В принципе он был совершенно неспособен бороться за место под солнцем. Он может сделать открытие, но весь навар с него снимут другие.

– А ваш Буханкин носил бороду? – поинтересовалась я.

– Да-а… У него была реденькая рыжеватая бородка, – произнес Тишинский. – Откровенно говоря, с ней он выглядел полным идиотом. Но, позвольте… Выходит, вы встречались с Мишей? Он совершил преступление? Это ужасно! Неужели ему грозит тюрьма?

– Постойте, Георгий Савельевич, – перебила я его. – Как у вас фантазия, однако, разыгралась. Я ни разу в жизни не видела Буханкина, впервые слышу о нем от вас, а вы уже готовы его в тюрьму посадить…

– А вот это ни в коем случае! – с неожиданным пылом заявил Тишинский. – Такой талантливый человек, как Миша, ни при каких обстоятельствах не должен сидеть в тюрьме. Это все равно… все равно что посадить в тюрьму… ну, скажем, Эйнштейна! Абсурд, понимаете? Кафка, понимаете? Буханкин – настоящий ученый.

– Вы сами говорили, что у Буханкина сложный характер, – напомнила я. – А если он совершил преступление? Что же ему – Нобелевскую премию давать?

Тишинский оторопело посмотрел на меня.

– Ну-у, не знаю, – недоверчиво проговорил он. – Преступление преступлению рознь. Вы вон и меня не прочь к пожизненному приговорить. А в чем я, в сущности, виноват? В том, что не могу устоять перед обаянием женщины? Между прочим, эту программу заложила в нас мать-природа!

– Мать-природа много чего в нас заложила, – возразила я. – На этот случай и придуманы законы.

Тишинский покрутил головой.

– Миша Буханкин – преступник… Нет, это выше моего понимания! Что же он такого натворил? Ограбил банк, угнал «Мерседес»? Да он же с кошкой не справится!

– Напрасно вы так разволновались, – заметила я. – Возможно, Буханкин невинен, как овечка. Просто я должна проверить все обстоятельства. Кстати, а у вас не осталось координат Буханкина? Мне хотелось бы навестить его.

Тишинский наморщил лоб, потом растерянно оглянулся по сторонам и наконец, произнеся облегченно: «А!», полез куда-то под стол, кряхтя и чертыхаясь. Некоторое время он рылся там в бумагах, затем чихнул и вынырнул наружу с конторской книгой в руках.

– Нашел! – сообщил он. – Здесь адреса всех старых сотрудников.

Он бросил книгу на стол, подняв облачко пыли, и принялся листать пожелтевшие страницы.

– Странно, что ее не выбросили. Видно, шестое чувство удержало. Сейчас посмотрим… Та-ак… – бормотал он, проглядывая строчку за строчкой. – Сейчас… Ага, вот! Буханкин Михаил Сергеевич, проспект Строителей, дом шестьдесят четыре, квартира восемнадцать. Когда Миша с женой развелись, они разменяли квартиру, и он переселился к черту на кулички. Ему досталась однокомнатная на шестом этаже. Помню, он еще жаловался, что у него ужасно текут потолки… Но это было так давно! Не гарантирую, что он по-прежнему там живет.

Я записала адрес и строго посмотрела на Тишинского.

– Это все? Может быть, еще что-нибудь вспомните?

Георгий Савельевич пожал плечами.

– Право, не знаю… Я бы мог многое порассказать о Мише, но, думаю, эти воспоминания для вас несущественны… Вам ведь главное – его поймать.

– Еще раз повторяю, – сказала я, – никого ловить я пока не собираюсь. Мне нужно встретиться с вашим Буханкиным. Согласитесь, это не одно и то же!

– Хотелось бы надеяться, – вздохнул Тишинский. – Ну, тогда главное я вам сказал. Думаю, если он сменил адрес, вам не составит труда его выяснить…

Тишинский, несомненно, был со мной искренен, но все-таки что-то не давало мне покоя.

– Да, чуть не забыла! – сказала я. – Вот вы все время говорили о Буханкине как о некоем чудаке-одиночке. Неужели у него не было ни одного друга, единомышленника, наконец? Кстати, вам ничего не говорит фамилия Трауберг?

Тишинский на секунду задумался.

– Трауберг, Трауберг… – озадаченно пробормотал он. – Нет, эта фамилия мне ничего не говорит…

Потом вдруг он застывшим взглядом уставился на меня и спросил:

– Постойте, а может, не Трауберг, а Крамер? Вы спросили насчет друга, и я вспомнил! Нет, друзьями их назвать было трудно, но в общем они были довольно близки. Видите ли, Крамер тоже работал у нас – простым лаборантом, у него не было высшего образования. Но в электронике он соображал – дай бог! Буханкин руками делать не мог ни черта, а Крамер как раз и помогал воплощать его идеи в реальность. Вся техническая сторона была на нем. Не знаю, чем уж Буханкин его соблазнил, может, будущей славой… Вообще-то Крамер был довольно замкнутым и, по-моему, равнодушным ко всему человеком. Ко всему, кроме денег, пожалуй…

– Помилуйте, – заметила я. – Какие же деньги у лаборанта?

– В том-то и дело! Крамер жил частными заказами – ремонтировал любую электронику. У нас он работал только ради трудовой книжки. Ну и потом, он ведь тоже имел возможность брать на работе какие-то детали, инструменты…

– Ну, ясно, – сказала я. – Насколько я понимаю, Крамер тоже здесь больше не работает.

– Да, он задержался у нас немного дольше Буханкина, – кивнул Георгий Савельевич. – Ушел на вольные хлеба. С тех пор мы с ним не встречались.

– Он высокий, красивый, черноволосый, обходительный в обращении? – уточнила я.

– Пожалуй, это исчерпывающий портрет, – усмехнулся Тишинский. – Прибавьте еще, что он всегда прекрасно одевался. Видя их вместе, Крамера и Буханкина, нипочем нельзя было угадать, кто есть кто. Крамер смотрелся куда солиднее.

– Хорошо было бы узнать и его адрес, – сказала я.

Тишинский снова принялся листать конторскую книгу.

– Та-ак, этот жил на Университетской улице, в доме номер десять, – сообщил он. – Наверняка это старый жилой фонд – квартира не указана. По-моему, на том месте построили многоэтажный дом. Не знаю, удалось ли Крамеру там зацепиться. Вообще-то вполне возможно – деловая хватка у него была.

Ученый закрыл книгу и посмотрел на меня с любопытством.

– И все-таки вы от меня что-то скрываете, Ольга Юрьевна! Говорите, что никогда не встречали Буханкина, а сами даже внешность Крамера описали. Неужели у них так плохи дела?

– Георгий Савельевич, – серьезно сказала я. – У меня к вам настоятельная просьба – о нашем разговоре никому ни слова!

– Да я понимаю! – с досадой отозвался Тишинский. – Не маленький. Жалко мне Мишу. Такой талант был!

– Разделяю ваше сожаление, – заметила я. – Но хочу обратить внимание на то, что за столько лет вы ни разу не попытались талантливого Мишу разыскать и хотя бы спросить, как у него дела. Вы предпочли его забыть, не так ли? Поэтому не стоит сейчас проливать крокодиловы слезы, что с Мишей могут поступить несправедливо. Вы с ним поступили ничуть не лучше!

Лицо Тишинского на мгновение сделалось жалким. Он отвернулся и глухо сказал в сторону:

– Ну что ж, это чистая правда. И возразить нечего. Вы произнесли вслух то, о чем я старался не думать. Комфортнее ощущать себя человеком с чистой совестью, вот и придумываешь себе всякие оправдания…

В этот момент Тишинский был, по-видимому, совершенно искренен. Он даже позабыл о своем имидже – сгорбился и как бы погас, и в его поникшей фигуре не осталось и намека на образ того записного ловеласа, который встретил меня буквально с час назад.

– Ладно, пойду, – сказала я. – Желаю вам поскорее получить зарплату. А вообще-то большое спасибо – вы сообщили бесценные сведения.

– Да уж, – вяло пробормотал Тишинский.

Он проводил меня до дверей и попрощался – сдержанно, без привычных комплиментов и намеков. Наверное, я уже не казалась ему такой обаятельной, как вначале.

Когда я вернулась в редакцию, Маринка с ходу огорошила меня сообщением:

– Звонил Ромка. Алевтина Ивановна была в турагентстве и, кажется, приобрела путевку. Теперь туда отправился Сергей Иванович – он хочет попытаться все уточнить.

– Ого! – заметила я. – Значит, актеры начинают покидать сцену? Нам надо торопиться!

 

Глава 8

Однако теперь мы не знали, за что хвататься в первую очередь. Кряжимскому удалось выяснить в турагенстве, что Алевтина Ивановна приобрела трехнедельную путевку в сочинский санаторий «Мацеста». Выезд черед два дня. Почему ее вдруг в октябре потянуло в Сочи – вопрос риторический. Скорее всего, Алевтина Ивановна просто торопилась уехать из города, и Сочи были здесь ни при чем. Она взяла то, что подвернулось под руку.

На утреннем совещании мы обсудили план дальнейших действий и решили, что в первую очередь займемся Буханкиным. Поскольку исполнителями были он и Крамер – слишком большое число совпадений не позволяло думать иначе, а кроме того, их было проще поймать за руку. Но сначала надо было найти эту руку.

Мы договорились, что по адресу Буханкина поедем я и Виктор. Учитывая сложность обстановки, Кряжимский предложил взять с собой Ромку и просто заклинал нас быть осторожнее и не пускаться в авантюры.

– Хотя и говорится, что гений и злодейство – вещи несовместимые, – назидательно заметил он, – но у нас имеются серьезные подозрения, что сей тезис несколько устарел. Поэтому напрасно не рискуйте. Я бы советовал вам только установить, проживает ли Буханкин на старом месте, ну и, по возможности, понаблюдать за ним. Умоляю вас воздержаться от всяких там операций по захвату. Помните, что мы все-таки не ОМОН!

– Во-первых, это не совсем так, – легкомысленно возразила я. – Вы забываете о боевом опыте Виктора. А во-вторых, не думаю, что дело связано с особым риском. Все-таки, образно говоря, мы имеем в данном случае беловоротничковую преступность…

– В нашей стране, – веско сказал Кряжимский, – нельзя судить о людях по их воротничку. И не вам это объяснять, Ольга Юрьевна!

Пришлось признаться, что я просто шучу, и пообещать, что мы будем исключительно осторожны.

На проспект Строителей мы поехали на двух машинах – я на своей, а Ромку посадил к себе Виктор. Дом шестьдесят четыре располагался в глубине большого двора, образованного одинаковыми шестиэтажными зданиями. Когда мы туда подъехали, начался дождь и во дворе не осталось ни одной живой души.

Я пересела в машину к Виктору, и мы стали обсуждать, что делать дальше. Ромка с юношеской горячностью предложил подняться в квартиру втроем и накрыть Буханкина одним махом. Тепленького, как он выразился.

– А если он нам не откроет? – скептически осведомился Виктор.

– И вообще, что значит – накрыть? – добавила я. – А презумпция невиновности? А если это вообще не тот человек? И, между прочим, Виктор прав – такой толпе Буханкин просто не откроет дверь. Я должна пойти одна.

– Ничего себе! – возмутился Ромка. – А почему вы думаете, что вас он пустит в квартиру?

– Потому что мужчина испытывает к женщине прежде всего интерес, – ответила я. – Как выражается один мой знакомый, это заложено в него матерью-природой. Он откроет дверь из одного интереса.

– Ну да, – усомнился Ромка. – Между прочим, если наши выводы верны, Буханкин отлично знает, что его ищут. Еманов наверняка предупредил его. А значит, он знает, что ищет его именно женщина – молодая и… красивая, – застенчиво добавил он.

В данном случае наш курьер был прав – если между Емановым и Буханкиным существовала связь, последний непременно должен быть в курсе всех событий.

– Ну и что? – все-таки продолжала возражать я. – Он же не знает меня в лицо.

– Мы думаем, – пробурчал Виктор.

– Да если даже знает! – уже сердито воскликнула я. – С чего-то ведь надо начинать. Женщины он не так испугается, как двух амбалов вроде вас.

– Постойте! – вдруг с придыханием произнес Ромка. – Глядите туда! А это не Буханкин ли собственной персоной?

Мы повернулись туда, куда указывал Ромкин палец, и увидели спешащего, идущего как-то вприпрыжку мужчину в поношенном клетчатом пальто. Большой черный зонт, который он держал над головой, все время выворачивало ветром, и это ужасно злило мужчину. Он сердито вздергивал козлиную бородку и шевелил губами – должно быть, чертыхался. Справиться с зонтом не получалось, потому что во второй руке мужчина нес пакет с продуктами. Наконец зонт победил окончательно, закрывшись с издевательским хлопком, и мужчина, смирившись, просто припустил уже бегом наперекор дождевым струям, хлещущим его по лицу.

Когда он скрылся в дверях подъезда, я решительно заявила:

– Все! Если это Буханкин, то лучше момента не придумаешь. Ловлю его на лестнице и прошусь в гости! – С этими словами я открыла дверцу и выскочила под дождь.

– Если вас не будет через пятнадцать минут, – заорал мне вслед Ромка, – мы поднимаемся на подмогу!

У меня не было никаких плохих предчувствий, и я попросту отмахнулась от Ромки, больше озабоченная тем, как меньше промокнуть.

Предполагаемый Буханкин еще не успел сесть в лифт, когда я, запыхавшаяся и вся в дождевых брызгах, вбежала в подъезд. Его задержал вывернувшийся наизнанку зонт, с которым мужчина безуспешно сражался, пытаясь вернуть ему первоначальную форму. Буханкину ужасно мешал пакет с продуктами – остерегаясь ставить его на грязный пол, он зажал поклажу между колен и в такой нелепой позе торопливо манипулировал кнопками зонта. Маленькое сморщенное лицо мужчины было искажено озабоченной гримасой, бородка дрожала, а с губ срывались невнятные проклятия.

Услышав шум открываемой двери, Буханкин судорожно оглянулся, а увидев меня, покраснел и поспешно взял пакет в руку. Внутри звякало стекло.

Я ободряюще улыбнулась и шагнула к лифту. Буханкин суетливо посторонился и спрятал за спину изуродованный зонт. На меня он старался не смотреть. Несмотря на возраст, этот человек вел себя, как нашкодивший школьник, и мне стало его жалко. Может быть, он и был преступником, но более нелепого преступника никогда я не видела.

– Вы наверх? – спросила я, нажимая кнопку вызова лифта.

Буханкин молча резко кивнул, а потом опять замер, глядя в пол. Двери лифта разъехались, и я вошла в кабину. Буханкин шагнул следом, но как-то неловко – зацепившись зонтом и едва не выронив пакет. Это привело его в совершенное смущение, и он, забившись в угол, старался, по-моему, даже не дышать.

– Беда с этими зонтами! – сочувственно прошептала я. – Вы на какой?

Буханкин с ужасом посмотрел на меня и почти неслышно сказал: «На шестой!» Я нажала кнопку и, протянув руку, попросила:

– Разрешите я взгляну?

Буханкин покорно отдал мне зонт и с каким-то почти священным трепетом стал наблюдать за моими действиями. Поскольку я не титан мысли, руками мне удается действовать достаточно ловко – зонт мне подчинился и сложился подобающим образом. Я вернула его хозяину со словами:

– В таких случаях главное – хладнокровие.

– Ага, спасибо! – сипло сказал Буханкин и даже сделал попытку улыбнуться.

– Вы, наверное, здесь живете? – спросила я.

– Ага, живу, – подтвердил Буханкин.

Красноречием он тоже не отличался.

– А я к подруге, – не моргнув глазом, соврала я. – Тоже на шестом этаже живет. В восемнадцатой квартире. Светлана Панова… Вы ее, случайно, не знаете?

Буханкин вздрогнул и вытаращился на меня, ошеломленный до крайней степени. У него были усталые, в красных прожилках глаза. В глубине зрачков пряталось застарелое, ставшее привычкой отчаяние.

– Это самое… вы ошиблись, – жалобно промямлил он. – В восемнадцатой я живу. Один!

Я ответила ему доброжелательным открытым взглядом.

– Неужели? – рассмеялась я. – Ничего себе! Но это дом номер шестьдесят четыре?

Буханкин подтвердил мои слова неловким кивком. Пришел мой черед изображать растерянность.

– Нет, постойте, как же так? Проспект Строителей, шестьдесят четыре, восемнадцать… Света Панова… Ничего не понимаю!

Лифт остановился, и Буханкин выбрался на лестничную площадку спиной вперед. Я, точно в забытьи, вышла за ним следом, продолжая бессвязно бормотать о несуществующей Свете Пановой.

Буханкин терпеливо слушал меня, стоя в неуклюжей позе с расставленными в стороны руками – в одной был набитый пакет, в другой – мокрый зонт. Потом он виновато улыбнулся и пожал плечами.

– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Наверное, перепутали номер квартиры. Или дома. Попробуйте пройтись по подъездам…

– Ничего себе! – огорченно сказала я. – Буду я шататься по подъездам! Я и так вся промокла! Послушайте, а у вас дома, случайно, нет телефона?

Буханкин застенчиво помотал головой. Но в его глазах появился тот самый интерес, о котором я говорила Ромке, и это меня обнадежило.

– Простите, что я вам надоедаю, – жалобно сказала я. – Но вы не пустите меня к себе на пять минут? Я ужасно замерзла. А ко мне простуда так и липнет!

Буханкин опять вспыхнул, на секунду замялся, а потом решительно выпалил:

– Прошу!

Он метнулся к своей двери и, сунув зонт под мышку, достал освободившейся рукой из внутреннего кармана ключи. Изогнувшись неестественным образом, он все-таки сумел открыть замок и, толкнув дверь, пропустил меня вперед.

Я вошла в темную прихожую. Пахло сыростью и запущенным холостяцким жилищем. Где-то отчетливо раздавался размеренный стук водяных капель.

– Вы не пугайтесь, – пробормотал у меня за спиной хозяин. – По правде сказать, у меня здесь гнусно. Я, понимаете ли, совершенно не приспособленный к жизни человек… Приношу свои извинения, но ведь я не ожидал… Вы проходите и, ради бога, не вздумайте разуваться!

Буханкин шарахнулся мимо меня, прижимая к животу пакет с продуктами.

– Вы пока проходите в комнату, а я попробую приготовить кофе! – прокричал он на ходу.

Я воспользовалась приглашением и с замирающим сердцем вошла в обитель неудавшегося гения, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Буханкин был недалек от истины, когда определил свой быт как гнусный. Жил он действительно невесело. Мебели в комнате почти не было, если не считать старого облезлого дивана. Все остальное пространство в помещении было занято книгами. Это были толстенные труды по биологии, медицине и физике. Они громоздились прямо на полу, сложенные в несимметричные и опасно нестойкие пирамиды. Здесь же на полу стоял компьютер – судя по всему, недавно купленный, сверкающий какой-то нетронутой белизной. Он выглядел особенно вызывающе на фоне отсыревших, в грязных потеках, стен – видимо, проблемы с крышей не были решены до сих пор.

На диване валялись пухлые исписанные тетради, какие-то электронные блоки и… глянцевые журналы для мужчин с полногрудыми красавицами на обложках. Впрочем, ничего странного не было – в конце концов, Буханкин тоже относился к мужскому полу и, наверное, иногда вспоминал об этом.

Но по-настоящему мое внимание привлек совсем другой предмет, краешек которого выглядывал из-под груды тетрадей, – толстый альбом, отделанный искусственной кожей. Я потянула его к себе и, достав из-под тетрадей, взяла в руки. Потом перевернула обложку.

Иногда я просто восхищаюсь собственной выдержкой. Мне кажется, что в этом отношении я дала бы сто очков вперед любому Штирлицу. Вот и теперь внешне по мне ничего нельзя было понять, а на самом деле я была готова плясать от радости. Потому что держала в руках тот самый альбом, который смотрел Кормильцев в городском парке. И даже отыскала в нем пресловутых медведей, всех трех, по-прежнему запаянных в полиэтилен. Вообще-то я далеко не специалист в филателии, но, на мой взгляд, подделка была очень высокого качества. Итак, мы были почти у цели. Отныне речь могла идти уже не о подозрениях, а об уликах. Бедный Буханкин, подумала я.

Он возник на пороге, легок на помине, и на секунду замер, увидев у меня в руках альбом. Но я тут же с равнодушным видом отложила его в сторону и покаянно сказала:

– Простите, я тут позволила себе…

– Ничего страшного, – ответил Буханкин. – Вы интересуетесь марками?

– Не очень, – сказала я. – Просто подумала, что это ваш семейный альбом.

– Нет, я не веду семейного альбома, – принужденно засмеялся Буханкин. – У меня, знаете, давно уже нет семьи… Идемте на кухню, я угощу вас кофе. Слава богу, запас еще не кончился. Я бы принес сюда, но здесь такой бардак…

Я не стала спорить и последовала за хозяином на кухню. Здесь объяснился тот ритмичный капающий звук, который я слышала из коридора, – в каком-то месте крыша дала особенно большую течь, и дождевая вода падала с потолка в подставленный таз.

– Так и живу, – иронически возвел глаза к потолку Буханкин. – Есть даже свои преимущества – чувствуешь себя ближе к природе. Одно плохо – в любой момент может замкнуть проводку, а это для меня полный крах. Я люблю работать по ночам… – Он налил в чашку горячего кофе и поставил на стол сахар и тарелку с печеньем. – Угощайтесь, чем бог послал, как говорится… Может быть, хотите немного коньяку?

Из уже знакомого мне пакета появилась бутылка недорогого, явно паленого коньяка, и я поспешила отказаться, сославшись на то, что вообще не употребляю спиртного.

– А я, с вашего разрешения, приму сто грамм, – смущенно сказал Буханкин. – Тоже продрог сегодня. Еще этот зонт дурацкий…

Глядя, как он наливает в стакан коньяк, я спросила:

– Вы работаете на дому?

Рука Буханкина, уже взявшая стакан, замерла, и он с виноватой улыбкой ответил:

– Ну, как вам сказать… Работаю, только работа не приносит мне денег. Вообще-то я считаю себя ученым… Но жизнь сложилась так, что я выпал из общего процесса. Не знаю, удастся ли теперь наверстать. Есть у меня мечта – организовать собственную лабораторию, но для этого нужна куча денег. Где их взять? – Он хохотнул и залпом выпил коньяк.

– Но, может быть, вам стоит попытаться найти контакт с бывшими коллегами? – предложила я. – Не все же они, как вы говорите, выпали из процесса?

Буханкин скорбно засмеялся.

– Не все, милая девушка, не все. Но я-то выпал! Это, знаете ли, необратимо. Почти как смерть.

– Не слишком ли мрачно вы смотрите на вещи? – спросила я. – Ведь сами говорите, что продолжаете работать. Значит, не все еще потеряно?

– А вы спросите, есть ли от моей работы отдача, – горько сказал Буханкин. – Сплошной самообман – не более. Я – неудачник. Утешаю себя видимостью работы, надеждами разбогатеть, а в основном – вот этим напитком, извините за откровенность!

– Может, все дело как раз в напитках? – деловито спросила я.

– Может быть, – согласился Буханкин и с непонятной гордостью сообщил: – Я уже дважды лечился. Ничего не помогает.

– У кого лечились? – спросила я как бы между прочим. – У меня есть знакомый нарколог. Могу вас ему сосватать.

Буханкин махнул рукой.

– Не поможет! – с отчаянием заявил он. – Меня Еманов лечил. Он, говорят, собаку на этом деле съел. Ну и что… Выйду из больницы – полгода не пью, а потом начинает внутри что-то сосать… Впрочем, зачем я вам про свою беду рассказываю? Вам, наверное, противно, а я тут откровенничаю…

Я отставила в сторону чашку и сказала, глядя Буханкину прямо в глаза:

– Послушайте, Михаил Сергеевич! Любая беда поправима, если есть желание ее исправить. А вы, по моему мнению, сознательно загоняете себя в угол, позволяя обстоятельствам управлять собой…

Буханкин изменился в лице и попятился.

– Вы… вы… откуда вы меня знаете? Что это значит?

– Я знаю не только вас, – отрезала я. – Я знаю и Крамера, и Еманова, и супругов Кормильцевых. Я уже видела альбом, с помощью которого вы морочили голову Николаю Сергеевичу. Могу точно сказать: вы основательно влипли, гражданин Буханкин. И знаете, что теперь может вас спасти? Только полное и чистосердечное признание!

На лице Буханкина отразилась целая буря чувств. Он затравленно оглянулся по сторонам, словно пытался определить, куда вернее бежать, но потом махнул рукой и обреченно присел к столу. Опустив глаза, налил себе еще полстакана и быстро выпил. Пальцы у него дрожали.

– Чистосердечное признание! – с выражением произнес он, немного успокоившись. – Звучит красиво… Я теперь понял, кто вы. Но давайте все-таки разберемся. В чем вы меня обвиняете? Это какая-то ошибка.

– Какая же это ошибка, если вы поняли, кто я такая? Не стыкуется, Михаил Сергеевич!

– Ну, понял… И что? – уныло сказал Буханкин. – Вы стали жертвой заблуждения. Вас обманули.

– Предлагаете мне извиниться и уйти? – спросила я. – Уйду, но отправлюсь прямо в прокуратуру. Предпочитаете быть объявленным в розыск?

– Господи, ну чего вы от меня хотите? – всплеснул руками Буханкин. – Говорю же, я ни в чем не виноват! Всю эту аферу затеял сам Кормильцев, чтобы обмануть жену! Он просто хотел утаить от нее значительную сумму денег.

– А марки? – напомнила я. – А тот аппарат, который вы строили, работая в НИИ?

– Аппарат! – Буханкин посмотрел на меня с нескрываемой издевкой. – О чем вы говорите? Это обыкновенный тестер для проверки внимания у авиадиспетчеров. Сейчас вы сами в этом убедитесь… – Он опрометью выбежал из кухни и, прежде чем я успела даже слово сказать, вернулся обратно с плоским чемоданчиком в руках.

Еще он тащил с собой шнур удлинителя. Быстро подсоединив его к гнезду на боковой поверхности чемоданчика, Буханкин воткнул вилку в розетку и демонстративно выложил чемоданчик на стол – прямо перед моим носом.

– Аппарат!.. – ядовито бормотал Буханкин, суетливо возясь с застежками чемоданчика. – Обывательские слухи! Будьте добры убедиться, какой это аппарат… А то повторяете бабьи сплетни…

Тут он откинул крышку и щелкнул каким-то тумблером.

Насчет бабьих сплетен не знаю, а вот бабье любопытство меня действительно подвело. Я была настолько заинтригована, что начисто забыла об осторожности и… во все глаза таращилась на диковинный чемоданчик.

Передо мной вспыхнул и засветился небольшой экранчик, по которому быстро побежали причудливые сполохи. А уже в следующую секунду в голове у меня помутилось, весь мир слился в одну ослепительную точку, и я перестала видеть, слышать и чувствовать.

 

Глава 9

Сначала мне показалось, будто случилась какая-то авария. Настойчиво звонил трамвай, и пахло горелой резиной. Вокруг была полная темнота, и шелестел дождь. У меня родилось ощущение, что я заснула в ночном трамвае, а вот теперь он стоял, тревожно и оглушительно названивая. Это означало, что придется вставать и топать пешком под дождем.

Но куда я могла ехать в трамвае в столь поздний час? В голову мне ничего не приходило. Спросонок она была тяжелая, как чугун. Лучше всего тут подходило слово «одурь». Я было одурманена, но никак не могла вспомнить, на какой вечеринке это произошло.

Потом звон оборвался, и наступила тишина. Зато вокруг начало быстро светлеть, и через несколько секунд я поняла, что никакого трамвая нет и в помине, а я сижу днем на чьей-то кухне, оцепенелым взглядом уставившись на экран какого-то прибора, немного похожего на портативный компьютер.

Данный факт не произвел на меня никакого впечатления. Совершенно не хотелось ни о чем думать, меня поташнивало и тянуло в сон. Кажется, я даже не пыталась пошевелиться.

Не знаю, сколько минут это продолжалось, а потом до моего слуха донеслись глухие настойчивые удары. Было очень неприятно – звук, словно молот, обрушивался на мою бедную голову, причиняя невыносимые страдания.

Зато пытка звуком постепенно вывела меня из оцепенения. Я с некоторой натугой стала соображать, что со мной происходит, начала понемногу поворачивать голову и узнавать окружающие предметы. Наконец все слилось в общую картину – промокший потолок, таз с водой, чашка с остывшим кофе, прибор на столе. И я поняла, что меня провели как последнюю дуру.

Застонав от досады, я попыталась подняться. Со второго раза это удалось, и, придерживаясь за стену, я поковыляла на деревянных ногах туда, где раздавался ужасный стук. Теперь до меня дошло, что кто-то ломится в дверь.

Справиться с замком мне удалось далеко не сразу, поэтому пришлось крикнуть невидимому громиле, чтобы он потерпел. Голос у меня был чужой и срывающийся. Но грохот стих, а минут через пять я все-таки одолела замок. Дверь распахнулась, и в прихожую ввалился Виктор.

Он был необычайно встревожен: схватив за плечи, заглянул мне в лицо и строго спросил:

– Ты в порядке?

Я кивнула, хотя полной уверенности в этом у меня не было. Придерживая за плечи, Виктор сопроводил мое тело обратно на кухню и усадил на стул. Увидев на столе прибор, чертыхнулся и сказал: «Понятно!»

Теперь, когда мне тоже все более или менее стало понятно, я удивилась тому, что экран прибора не горит. Кто же его выключил? Ведь, как я смутно догадывалась, до этой минуты в квартире никого, кроме меня, не было. Пройдоха Буханкин, опробовав на мне свой аппарат, исчез без следа.

Своим удивлением я поделилась с Виктором, который объяснил все очень просто и наглядно, ткнув пальцем в потолок и произнеся единственное слово:

– Замкнуло!

Итак, моими спасителями стали дождь и нерадивые строители, кое-как залатавшие крышу. Трудно сказать, до какого состояния очумения я бы дошла, если бы проводку в квартире не залило водой. Обхватив руками голову, я с отчаянием сказала:

– Боже, какая идиотка! Буханкин, разумеется, смылся?

– Там Ромка, – уверенно сказал Виктор. – Тот вышел – я сюда.

Понятно: он поручил Ромке следить за Буханкиным, а сам помчался ко мне на помощь. Не худший вариант – Ромка настырный, ему приходилось следить за более изворотливыми субъектами. Буханкин же, вероятно, пребывал в полнейшем смятении – то, что он решился пожертвовать своим детищем, говорило о многом.

– Надо тут порыться, – деловито сказал Виктор.

Он прав – если уж Буханкин бежал, бросив аппарат, он мог оставить здесь и другие улики.

– Альбом с марками! – простонала я, указывая в сторону комнаты.

Подниматься и двигаться было для меня настоящей мукой, но я все-таки заставила себя взбодриться, и мы вдвоем стали обшаривать квартиру в поисках улик. Справедливости ради следует признать, что розысками занимался в основном Виктор, а я просто бестолково тыкалась по углам, клюя носом и страдая от головной боли. Больше всего хотелось упасть куда-нибудь и хорошенько выспаться.

Виктор не обращал на меня внимания, методически проверяя все закоулки в квартире. Помню, он посетовал, что нет возможности включить компьютер. Впрочем, что-то он все-таки нашел – в конце концов фотограф предстал передо мной с каким-то свертком в одной руке и с плоским чемоданчиком в другой. Внимательно посмотрев на меня, Виктор спросил:

– Можешь идти?

– Вполне, – ответила я. – Хотя больше тянет ползти. А ты закончил?

– Да, – кивнул он. – Пора.

Мы покинули квартиру Буханкина и молча спустились на первый этаж.

На улице все так же лил дождь. Оба наших автомобиля тихо мокли на том месте, где мы их оставили. Они были пусты – Ромка ушел по следу.

Я вдруг поняла, что не в состоянии вести машину, в чем и призналась Виктору. Он забрал у меня ключи, запер мою «Ладу» и велел садиться к нему. Я упала на сиденье, поняв, что сил больше ни на что не осталось.

– Как фамилия твоего психиатра? – спросил Виктор, заводя машину.

– Челидзе, – прошептала я и отключилась.

В себя пришла я от того, что кто-то бесцеремонно меня тормошил. Открыв глаза, с удивлением увидела перед собой озабоченное лицо Александра. Он склонился надо мной, стоя у распахнутой дверцы машины, и тряс за плечо. На его белом халате темнели мокрые пятна.

– Привет! – сказала я. – А ты откуда взялся?

– Что с тобой? – спросил Александр вместо ответа. – Твой приятель напугал меня до смерти. Но я ничего не понял.

– Помнишь, что я искала? Так вот – этот аппарат существует. Сегодня я испытала его на себе.

– Ну и как? – с интересом спросил Александр.

– Ужасно! – призналась я. – Слабость, головная боль, тошнота, и все время хочется спать.

– Напоминает последствия эпилептического припадка, – деловито сказал Александр, – Чего, собственно, и следовало ожидать. Ну, пойдем, я должен тебя осмотреть.

Я выбралась из машины. Вокруг корпуса психиатрической клиники шумели старые деревья. Дождь не прекращался.

Бережно поддерживая с двух сторон, Александр и Виктор повели меня в ближайшее здание. После тщательного осмотра доктор сделал мне какие-то инъекции.

– Ну что ж, – заключил он наконец. – В целом твое состояние опасений не вызывает. Отмечается небольшое снижение давления, замедленная реакция, легкий тремор конечностей. Но все это явления преходящие. Если не возражаешь, я бы хотел снять еще и энцефалограмму…

– Ради бога, не надо больше ничего со мной делать! – взмолилась я. – Мне уже гораздо лучше. Но экспериментами сыта по самое горло.

– Ну, дело твое, – разочарованно протянул Александр. – Во всяком случае, на сегодня рекомендую полный покой, калорийное питание и небольшую прогулку перед сном. Телевизор лучше не смотреть и вообще зрительные анализаторы не перегружать…

– Это глаза, что ли? – уточнила я. – Но мне и в самом деле вполне хорошо. А впереди масса дел…

– Пациентка ты никудышная, – констатировал с грустью Александр. – Рядом с тобой чувствуешь себя шарлатаном… Интересно, что за дела такие? Похоже, тебе удалось найти то, что ты искала?

– Представь себе, удалось, – с гордостью заявила я. – Более того, теперь у меня в руках находится зловещий аппарат, который ввергает человека в гипнотическое состояние.

– Любопытно было бы взглянуть… – с завистью и надеждой сказал Александр.

– Непременно покажу его тебе, – пообещала я. – Но не сейчас. Это улика. Зато когда мы раскрутим это дело, я предложу тебя в качестве эксперта.

– Что за дело-то? – спросил Александр. – Ты все время говоришь какими-то полунамеками.

– Потому что еще не пришло время говорить в полный голос, – значительно объявила я. – Но осталось совсем недолго… Кстати, ты поглядываешь за своим коллегой Емановым? Мне хотелось бы знать, что он сейчас поделывает.

– Откровенно говоря, как-то позабыл, – сказал Александр. – Понимаешь, с нашей работой забываешь о многих важных вещах. Но если хочешь, могу позвонить ему в отделение и так прямо и спросить, что он сейчас поделывает…

– Ага, позвони, – сказала я. – И особо обрати внимание на то, какой у него голос.

Александр с серьезным видом кивнул и вышел в соседнюю комнату, а вернувшись через некоторое время, сообщил:

– Мне сказали, что Виктор Николаевич недавно уехал. Ему позвонили из Горздрава и попросили срочно прибыть.

– Вот как? И часто ему приходится ездить в Горздрав?

– Бывает, – пожал плечами Александр. – Мне тоже иногда приходится туда заглядывать.

– А ты не мог бы звякнуть в Горздрав и уточнить, кто вызвал Еманова? – попросила я.

Александр немного удивился.

– Скорее всего, главный специалист… – неуверенно сказал он. – Впрочем, если ты настаиваешь, могу и уточнить. Похоже, наш Виктор Николаевич здорово тебя достал?

– Еще неизвестно – кто кого достал, – сурово возразила я.

Александр опять ушел в соседнюю комнату и пробыл там гораздо дольше. Вернувшись, он озадаченно хмыкнул и пояснил:

– Знаешь, ты не зря беспокоилась. Я связался кое с кем в Горздраве – похоже, никто Еманова сегодня туда не вызывал. Но, собственно, это ни о чем не говорит. Под таким предлогом он мог просто уехать по каким-то своим делам.

– Вот именно – по своим, – подчеркнула я и поднялась. Мои ноги опять приобрели прежнюю силу – противного дрожания в коленках я уже не чувствовала. – Ладно, Александр, я тоже помчалась по своим делам. Спасибо за помощь и участие. Ты меня просто оживил!

– Да ты и не умирала, – улыбнулся Александр. – Просто временно находилась в сумеречном состоянии. Но вообще-то мне очень хотелось бы познакомиться поближе с той штукой, от которой ты пострадала. Кто знает, какие в ней могут быть заложены сюрпризы? Такую технику нельзя доверять кому попало…

– Ни в коем случае! – охотно согласилась я. – И особенно таким, как твой коллега Еманов. Да, впрочем, не только ему. Но мне начинает казаться, что этот аппарат лучше вообще уничтожить, не вдаваясь в подробности… Совершенно не вижу, в каких таких благородных целях можно применить этот одуряющий ящик.

Александр печально покачал головой.

– Увы, дух луддитов продолжает жить даже во вполне цивилизованных на вид особах, – заметил он. – Если назначение аппарата непонятно, то первое наше побуждение – сломать его к черту. А вспомни, ведь у тебя была мудрая мысль пригласить меня в эксперты…

– Ладно, – милостиво согласилась я. – Без тебя ломать не буду, обещаю!

Виктор, кажется, удивился, увидев меня выходящей из кабинета бодрой и улыбающейся. Однако сделал вид, что воспринял это как должное и только поинтересовался, куда я намерена теперь направить свои стопы.

– Сначала в редакцию! – заявила я. – Нужно выяснить, где Ромка, и не давал ли он о себе знать.

– Уже звонил, – мрачно сообщил Виктор. – Он не появлялся.

– Плохо дело, – расстроилась я и предложила: – Тогда давай жми на Университетскую улицу. Это единственный вариант.

Мы поехали обратно в город. Я ужасно нервничала: мы были в двух шагах от цели, и надо же такому случиться – пропал Ромка. У меня язык не поворачивался ругать Виктора, но все-таки с его стороны было непростительной оплошностью разрешить парнишке отправиться в «свободный поиск». Мысленно и вслух я теперь именовала Буханкина бандитом – кем бы он ни был в прошлом, сейчас «непризнанный гений» являлся участником устойчивой преступной группы, а значит, именно бандитом. И относиться к нему следовало соответственно. Любое благодушие могло иметь весьма плачевные последствия.

Как же разыскать Ромку? У нас с Виктором не было никаких ориентиров, кроме старого адреса Крамера. В том, что Буханкин будет теперь искать пристанища у Крамера, я была уверена на сто процентов – вряд ли у этого нелепого человека могли появиться какие-то новые друзья. Весь вопрос в том, где живет или скрывается сейчас Крамер…

Ох, как же я себя ругала за то, что накануне не позаботилась заглянуть в телефонную книгу! Не знаю, часто ли бывают подобные огрехи у профессиональных сыщиков, но себя я время от времени ловлю на мелких проколах и долго потом терзаюсь угрызениями совести.

Вот и теперь я мысленно предавалась самобичеванию, пока мы не подъехали к тому месту на Университетской улице, где когда-то стоял дом Крамера. Тишинский не ошибся – на его месте возвышался помпезный многоэтажный дворец с островерхой крышей, кокетливыми полукруглыми балкончиками и дверями подъездов, оборудованными кодовыми замками, из-за которых наша задача значительно осложнялась.

Мы остановили машину чуть в стороне, чтобы она не бросалась в глаза, и вопросительно посмотрели друг на друга. Отыскать в этом муравейнике Крамера, при условии, что он там обитает, если и возможно, то только с затратой значительного времени. Даже вдвоем приниматься за такой труд не стоило.

– Сделаем так, – распорядилась я. – Я останусь здесь, а ты поезжай в редакцию, подключай Кряжимского. Надо начинать искать Ромку. Попробуйте съездить опять на проспект Строителей. В конце концов, обращайтесь в милицию. Маринка пусть сидит на телефоне, а я…

– Вон он бежит, – вдруг невозмутимо произнес, бесцеремонно прервав мои указания, Виктор, глядя куда-то в сторону.

Я проследила за его взглядом и осеклась: через улицу, пряча голову в поднятый воротник курточки, бежал Ромка, весь мокрый и синий от холода. Но на лице его был написан сплошной энтузиазм.

Я поспешно распахнула дверцу, и Ромка с разбегу ввалился на заднее сиденье, отдуваясь и отфыркиваясь.

– Слава богу, что вы появились! – сообщил он. – Я уже совершенно задубел. Часа три тут дежурю, промок на фиг! А вы нарочно сюда или просто мимо ехали?

– Сумасшедший! – возмутилась я. – Ты мог позвонить в редакцию? Мы уже собирались весь город поднимать на ноги! А если бы мы не приехали?

– Как я мог позвонить… – обиделся Ромка. – Где тут телефон? А отойти я боялся – вдруг Буханкин сделал бы ноги? Зря, что ли, я его все утро пас? А с вами-то все в порядке, Ольга Юрьевна? – с тревогой спросил он.

– Как видишь: цвету и пахну, – отмахнулась я. – А вот ты совсем продрог, как бы не заболел… Знаешь что, Виктор… Давай-ка вези его в редакцию отогревать. А я здесь останусь, понаблюдаю…

– Не согласен! – сердито взвился Ромка. – Опять хотите отстранить меня от дела? Я вам не ребенок, между прочим. И Буханкина я выследил! Поэтому никуда я отсюда не пойду, так и поимейте в виду.

Мы с Виктором переглянулись и одновременно пожали плечами – определенная логика в рассуждениях нашего вундеркинда имелась. Несправедливо было бы отстранять его от расследования в самый решающий момент.

– Ну, хорошо, рассказывай! – сдалась я.

Ромка вытер мокрое лицо ладонью и возбужденно затараторил:

– Значит, так! Когда мы с Виктором увидели, что этот крендель пытается смыться, я сразу рванул за ним. Он был сам не свой, бежал, как загнанный заяц. На меня он и внимания не обратил – во-первых, спешил, а во-вторых, дождь же шел, – а он в этот раз вообще без зонта был. В общем, добежали мы с ним до остановки и сели на «десятку». Буханкин забился в угол и все время в окно таращился. И лицо у него было такое… Не знаю, как сказать. Отчаянное, что ли? Доехали до Университетской. Тут он вышел и в том же темпе направился сюда. Я слегка отстал, чтобы не попадаться на глаза, но ему, похоже, ни до чего дела не было. Так прямым ходом и домаршировал в этот дом. Вот в этот подъезд. Он, оказывается, код знает – значит, не в первый раз. Ясное дело, я снаружи остался – стал ждать, когда выйдет. А его нет и нет! Я тогда осмелел и стал поближе к дверям отираться. Тут еще люди заходили… Ну, в конце концов я и засек цифры, какие они набирали. В этом подъезде код – двадцать восемь двадцать восемь. Заходить я, конечно, не стал, потому что не знал, в какой квартире находится Буханкин. Да и вообще, что это мне дало бы? Потому я пристроился под аркой напротив и стал ждать, когда Буханкин выйдет. Я ни на минуту никуда не отлучался – значит, он все еще в доме. Я все рассказал – решайте, что будем делать.

– Послушай, – спросила я, – а вообще кто-нибудь выходил из этого подъезда?

– Само собой, – кивнул Ромка. – Многие выходили. И входили тоже. Но Буханкина спутать ни с кем невозможно.

– Дело не в этом, – сказала я. – Припомни-ка хорошенько, не появлялся ли здесь человек, похожий на Трауберга, как его описывал Кормильцев, – высокий, красивый, элегантно одетый?

Ромка смущенно почесал в затылке.

– А черт его знает… – пробормотал он. – Всякие тут были… Может, кто и похож. Я же его живьем не видел. Тем более все сейчас в шляпах, с зонтами – как разберешь?

– А на машинах кто-нибудь подъезжал? – поинтересовалась я.

Ромка кивнул.

– Было дело. С час назад на «Волге» подъехал солидный такой господин в плаще. Тоже в этот подъезд заходил. Вернулся с каким-то типом. Тот еще с чемоданом был. Между прочим, высокий и хорошо одетый. С черной бородкой. Сели они в машину и уехали.

– Номер не запомнил?

– Он далеко встал, – оправдываясь, сказал Ромка, – а мне рисоваться не хотелось. Я ведь прежде всего про Буханкина думал… Если бы вы мне сказали, что я должен номера всех машин запоминать! Или хотя бы Буханкин в нее сел… Тогда бы я, конечно…

– Да не волнуйся, – миролюбиво сказала я, – ты все правильно сделал. Я просто так спросила – на всякий случай. Есть у меня подозрения, что сюда мог Еманов приезжать. Возможно, это он на «Волге» и был. А тот, что с ним уехал, возможно, Крамер. Сейчас самое время крысам с корабля бежать.

– Так что делать будем? – спросил Виктор.

– Поскольку уж мы здесь и нам известен код, почему бы не попробовать поискать нашего приятеля? – предложила я. – Ромка пусть в машине останется – для страховки и погреться… А мы пройдемся по этажам – может быть, Буханкин нам и откроет… Второй раз он, надеюсь, от нас не сбежит?

Он и не сбежал. Мы с Виктором вошли в дом и без труда выяснили, где находится квартира Крамера, – в подъезде висел список жильцов. Но дверной замок в квартире оказался повышенной секретности – его можно было открыть только с помощью пластиковой карты. Виктор на всякий случай несколько раз позвонил, но дверь нам никто не открыл.

 

Глава 10

– Ну, и что теперь? – не пытаясь скрыть разочарования, спросил Ромка, выслушав наши объяснения. – Будем следить за домом?

– Не будем мы больше следить за домом! – решительно сказала я. – Эдак можно и воспаление легких подхватить. По-моему, пришла пора еще разок навестить нашего друга Кормильцева. Но сначала обсудим все в редакции.

Кряжимский и Маринка вздохнули облегченно, убедившись, что мы все трое целы и невредимы. Разумеется, немедленно был приготовлен обжигающий кофе, бедного мокрого Ромку усадили возле электронагревателя, и мы устроили срочное совещание.

Прежде всего я рассказала о наших приключениях на проспекте Строителей, а Виктор продемонстрировал трофеи, которые мы там добыли. Кстати, я сама довольно смутно себе представляла, что мы там нашли.

Виктор выложил на стол металлический чемоданчик, альбом для марок и пухлую тетрадь, до половины исписанную убористым аккуратным почерком.

– Так-так-так! – возбужденно произнес Кряжимский, с огромным любопытством оглядывая вещи. – Неужели это тот самый полумифический аппарат? Надо же, вам удалось его найти… А вы уверены, что это то, что нужно?

– Мы уже провели испытания, – скромно сказала я. – Действует безотказно.

Сергей Иванович подозрительно посмотрел на меня, но тему развивать не стал.

– О, альбом! – восхитился он. – Позвольте взглянуть… Нет, вы посмотрите, тот самый альбом! А вот и пресловутые три медведя… Замечательно! Восхитительная подделка, обязательно нужно показать ее Кормильцеву, чтобы успокоить его… А это, простите, что такое? – Кряжимский взял в руки тетрадь и перелистал ее. – Похоже на приходно-расходную книгу… Вы полагаете, Буханкин вел статистику? Не думаю! Знаете, что приходит мне в голову? Это те самые «любовные письма», которые похищены из сейфа Кормильцева! Его тайная бухгалтерия! Вот почему он так не хотел вмешательства милиции, боялся, что накроется весь его бизнес, если тетрадка всплывет в ходе следствия. Поэтому преступникам и удалось заставить его пойти на попятную.

– Как вы полагаете, у нас есть моральное право вернуть ему тетрадь? – спросила я у коллег.

– Вы хотите сказать, есть ли у нас право не передавать тетрадь в налоговую полицию? – улыбнулся Кряжимский. – Но это ведь только моя догадка – насчет тайной бухгалтерии. Может быть, Кормильцев вел в ней учет своих филателистических дел? А может, это вообще не его тетрадь, верно?

– Мужик к нам за помощью обратился, – сумрачно пробормотала Маринка, – а мы его под налоговую подведем?

– Пожалеем, а? – подсказал Ромка.

Виктор только пожал плечами.

– Значит, уважаемое собрание предлагает закрыть дело, – заключила я. – Ну что ж, мы ищем банду мошенников, вот наша основная задача. Прямых доказательств того, что Кормильцев сам нарушил закон, у нас нет. Хотя, наверное, налоговую инспекцию очень бы заинтересовала эта тетрадь. Ведь Сергей Иванович ранее упоминал о ничтожной сумме налогов, которую платит Кормильцев. Но так тому и быть – возвращаем тетрадь владельцу. По идее, получив назад украденный компромат, филателист должен возобновить с нами сотрудничество. Я думаю, в этой ситуации его жена поведет себя неадекватно и, возможно, раскроется. Только навестить Кормильцевых нужно прямо сейчас, не откладывая, пока Алевтина Ивановна не уехала в свой санаторий.

– Кстати… Получается, что Крамер тоже куда-то уехал! – вдруг воскликнул Ромка, глядя на нас широко открытыми глазами. – Ну, тот, с бородкой. У него же был с собой чемодан.

– У нас нет доказательств, что это был Крамер, – успокоила я его. – Конечно, это вполне возможно, тем более что такой ход с их стороны просто напрашивается…

– Странно получается, – недоверчиво сказала Маринка, – Буханкин вроде бы прячется у Крамера, а тот уезжает. Такое чудо, как Буханкин, в престижном доме сразу бросится всем в глаза – он же должен хотя бы за хлебом выходить…

– Ну, во-первых, может быть, Крамер уехал ненадолго, – предположила я, – и у него дома есть запас хлеба. Во-вторых, повторяю, нет никакой уверенности, что уехал именно Крамер.

– И вообще, – с отчаянием произнес Ромка, – пока мы здесь рассуждаем, они оба сто раз могли смыться!

Кряжимский развел руками.

– Молодой человек! Вам известен способ этому воспрепятствовать? – иронически спросил он. – У нас в стране существует свобода передвижения. Вообще мне кажется, что мы с вами уже исчерпали свои возможности в данном деле. По-моему, пора поделиться своими мыслями и выводами с компетентными органами.

– Поэтому я и хочу встретиться с Кормильцевым, – сказала я. – Пусть напишет заявление. Ведь то, что у него взяли, до сих пор не найдено.

– Время, конечно, упущено, – покачал головой Кряжимский. – Но те марки, которые у него похитили, вряд ли ушли далеко, верно? Я полагаю, они находятся сейчас у Еманова. Он – наиболее вероятный заказчик. Но без остальных до него не добраться.

– Итак, я отправляюсь к Кормильцеву! – подытожила я. – Пока меня не будет, постарайтесь вместе с Ромкой разыскать Еманова. Пусть Виктор сгоняет в психиатрическую больницу. Возможно, Ромка узнает его самого и машину. Тогда мы точно будем знать, что Еманов появлялся на Университетской.

Виктор согласно кивнул и спросил, как быть с моей «Ладой».

– Съездим попозже, – махнула я рукой. – Сейчас не до этого.

Ромка уже отогрелся и вполне был готов к дальнейшим подвигам. Я забрала с собой альбом с фальшивыми марками, тетрадь с расчетами, и мы втроем опять покинули редакцию.

По пути в больницу Виктор подбросил меня к цветочному магазину и, пожелав удачи, покатил дальше. Я взяла пакет с уликами и направилась к выходу.

Однако дверь была заперта изнутри, а за стеклом болталась табличка «Закрыто». Мне это не очень понравилось, но отступать я не собиралась. Сориентировавшись, где находится вход в квартиру Кормильцевых, уже через пять минут я позвонила в дверь.

В принципе я была готова к тому, что мне не откроют. У меня даже возникло ощущение, что именно так и случится. Но, к счастью, на сей раз предчувствие меня обмануло.

Тяжелая «тайзеровская» дверь распахнулась, и на пороге возник хозяин собственной персоной, одетый по-домашнему – в толстом спортивном костюме и шлепанцах. Роговые очки сидели на его разрумянившейся физиономии немного косо. Я сразу догадалась, что Кормильцев слегка навеселе.

Увидев меня, он скорбно и саркастически усмехнулся.

– П-по-моему, вы ошиблись дверью, – заявил он, раздувая щеки.

– Прежде всего – здравствуйте! – сказала я. – Не стоит забывать о вежливости. И, конечно, я вовсе не ошиблась. У меня есть важные новости.

– Меня не интересуют ваши новости, – упрямо сказал Кормильцев. – Я запретил вам собирать всякие новости.

– Запретить мне вы ничего не можете, – возразила я. – Вы расторгли со мной устный контракт, а это всего-навсего означает, что на вас я не работаю. Но никто не может помешать мне заниматься своим делом.

– Вашим делом?! – возмущенно воскликнул Кормильцев.

– Все криминальные истории я с полным правом могу считать своим делом, – заявила я. – Но, поверьте, вам стоит меня выслушать.

– Ничего не хочу слушать! – заартачился Кормильцев.

– Ну, может быть, тогда хотя бы взглянете? – предложила я, доставая из пакета альбом с марками. – Одним глазком!

По-моему, у Николая Сергеевича перехватило дыхание. Быстрым движением поправив на носу очки, он буквально выхватил у меня из рук альбом.

– Черт побери! – вскричал он изумленно. – Тот самый! Где вы его взяли?

– Не слишком ли энергично вы выражаетесь, Николай Сергеевич? – с упреком спросила я. – Мне это не нравится.

– Прошу прощения! – буркнул Кормильцев, торопливо перелистывая альбом. – Я немного разволновался. Однако, что мы тут стоим? Проходите в квартиру. – Он прижал альбом к своему круглому животу и посторонился, пропуская меня в прихожую. Я вошла и, прислушиваясь к тишине, царившей в квартире, спросила:

– Ваша жена дома, Николай Сергеевич?

– Что? Жена? Нет, сегодня я проводил ее в Сочи, – рассеянно ответил Кормильцев и нетерпеливо спросил: – Где же мы с вами побеседуем?

– Удобнее всего будет в кабинете, я думаю… – предложила я.

Кормильцев хмыкнул, но спорить не стал. Войдя в кабинет, он первым делом бросился в кресло и с жадным любопытством принялся разглядывать альбом, почти забыв о моем присутствии. Изредка он издавал восклицания сожаления и даже самого настоящего гнева. Наконец Николай Сергеевич добрался до своих вожделенных медведей. Тут он даже слегка побледнел, с неожиданной прытью достал откуда-то сильную лупу и, вооружившись ею, замер над альбомом на несколько долгих минут. Потом трагически застонал, выронил на пол альбом и лупу и откинулся на спинку кресла, обхватив руками голову.

– Стоит ли так расстраиваться из-за подделки? – спросила я. – Ведь в глубине души вы не верили, что можете стать обладателем этого сокровища, верно? Так оно и вышло. Зачем же опять травить душу? Сейчас нужно думать, как вернуть то, что принадлежит вам.

– А вы думаете, это возможно? – принимая обычную позу, спросил Кормильцев.

В его голосе появилась надежда. Видимо, наличие у меня альбома произвело на Николая Сергеевича некоторое впечатление.

– Почему бы и нет, – задумчиво сказала я и достала из пакета тетрадь. – Правда, мы не были до конца уверены, что эта вещь ваша. Но все-таки решили уточнить. – И я небрежно бросила тетрадь на стол.

Кровь бросилась Кормильцеву в лицо, и он стал похож на зрелый помидор, но тут же отхлынула так стремительно, что мне сделалось не по себе. Такими бледными люди становятся крайне редко. Николай Сергеевич был совсем не готов к моему сюрпризу, а сосуды и сердце у него явно неважные.

Однако душа не покинула Николая Сергеевича – через некоторое время циркуляция крови в его организме наладилась, он порозовел, засопел и, перегнувшись через стол, судорожно схватил тетрадь в руки. Убедившись, что это его собственность, Кормильцев сжал тетрадь в кулаке и испуганно посмотрел на меня.

– Зашифрованный конспект любовной переписки, как я понимаю? – невинно спросила я.

Кормильцев засопел еще громче, еще судорожнее сжал тетрадь и с безнадежностью в голосе спросил:

– Вы показывали ее кому-нибудь?

– Имеете в виду, компетентным органам? – осведомилась я. – Мы посчитали, что данные записи не относятся непосредственно к нашему делу. Ведь мы ищем преступников, похитивших у вас ценности.

Николай Сергеевич несколько секунд подозрительно сверлил меня взглядом, а потом встал и спрятал тетрадь в сейф. Вернувшись к столу, он вытер ладонью вспотевший лоб и, глядя в сторону, глухо произнес:

– Я чертовски вам благодарен. Вы меня спасли, понимаете? В наше время нельзя по-другому… Все так делают, не я это придумал… Однако я вам тысячу раз обязан! Что я могу для вас сделать, как отблагодарить?

– Да очень просто, – сказала я. – Помочь завершить это дело. Знаете, получилось так, что я испробовала на себе действие прибора, с которым приходил к вам Трауберг. Это ужасно. Такие люди, как он, не должны находиться на свободе.

– Но что я должен сделать? – с готовностью спросил Кормильцев.

– Самое элементарное – написать заявление в милицию. Теперь вам ничто не угрожает. И кстати, те люди, которые вас обчистили, сейчас в панике. Возможно, они скрылись из города. Нужно объявить их в розыск.

– Вы думаете? – В голосе Кормильцева звучала неуверенность. – Вы считаете, это что-то даст? Я смогу вернуть свои марки?

– Думаю, сможете, – твердо сказала я. – Но есть небольшой нюанс. Вы способны выслушать меня внимательно и спокойно?

Кормильцев взглянул с любопытством и сказал:

– Почему бы и нет… А что случилось?

– Николай Сергеевич, почему ваша жена уехала в Сочи? Поездка планировалась заранее или это, так сказать, спонтанное решение?

Кормильцев был смущен моим вопросом. Он опять поправил на носу очки, кашлянул и признался:

– Меня ее отъезд застал врасплох. Все произошло совершенно внезапно. Но у Алевтины Ивановны не в порядке нервы… и… я не стал возражать. Хотя, честно говоря, мне было обидно, что она оставляет меня в такой момент. И вообще она вела себя довольно странно. Например, она ведь могла уехать позже, но ей взбрело в голову отбыть именно сегодня… Как будто она хотела побыстрее от меня избавиться. Мы даже поругались на вокзале… Поэтому я сегодня немного не в форме, простите…

– Это вы меня простите за неделикатный вопрос, – извинилась я. – А как вы вообще живете с Алевтиной Ивановной? У вас счастливый брак?

Кормильцев усмехнулся – снисходительно, как человек, умудренный жизненным опытом.

– А вы сами замужем? Нет? Поэтому вы и задаете такой вопрос. Счастливый брак – легенда, миф. Как говорят англичане, у каждого в шкафу есть свой скелет. Но как бы я ни расценивал наш брак, мы с Алевтиной Ивановной – одна команда. И в этом истина.

– Нет, Николай Сергеевич, – осторожно возразила я, – боюсь, насчет команды вы как раз и заблуждаетесь.

Кормильцев быстро взглянул на меня и резко спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Знаете, кого посещала ваша жена в тот самый день, когда она вдруг решила ехать в Сочи?

Кормильцев наморщил лоб.

– Постойте, это же было как раз в тот день, когда вы пришли в магазин… – вспомнил он. – Алевтина Ивановна очень расстроилась и решила прогуляться. Сказала, что ей нужно в аптеку… По правде говоря, мне было не до того, я и сам пребывал в депрессии. Накануне мне позвонили и пригрозили передать компромат… ну, сами понимаете, куда… если я не прекращу с вами связь. Мне ничего не оставалось, как подчиниться.

– Понимаю, – сказала я. – Мы так и предполагали. Поэтому не прекратили расследование. Но вот что касается вашей жены – ее действия в тот день с большой натяжкой можно назвать прогулкой. Она ничего вам не рассказывала?

– Она пришла обдолбанная каким-то сильным успокоительным, – довольно грубо ответил Кормильцев, – и сообщила, что у нее сдают нервы и что она хочет уехать. Мы почти не разговаривали… Но, может быть, вы наконец скажете, в чем дело?

– Я просила вас быть спокойнее, – напомнила я. – Это важно. Мне не хотелось бы быть свидетелем семейной сцены, пусть даже в исполнении одного человека. Я пришла по делу.

– Вы хотите сказать, что она была у любовника? – неприятно засмеялся Кормильцев. – Да черт с ней! Если нашелся чудак, который на нее польстился, флаг им в руки!

– Я не знаю, являются ли они любовниками, – значительно сказала я. – Но сообщниками – почти наверняка. Ваше жена навещала Виктора Николаевича Еманова и имела с ним весьма бурную беседу. Ему даже пришлось прибегнуть к медикаментозной терапии, чтобы ее успокоить.

Кормильцев несколько секунд переваривал эту новость. Потом вскочил и отшвырнул в сторону кресло.

– Ах, черт возьми!.. Постойте, как же такое может быть?.. Надо же!.. – бормотал он, бегая о комнате. Наконец он как вкопанный остановился напротив меня и с ходу выпалил: – О чем они разговаривали?

– Этого я не знаю, – призналась я. – Алевтина Ивановна в чем-то его упрекала. Кроме того, она наверняка информировала его о моем вмешательстве. То есть вы договаривались со мной о расследовании, а ваша жена ставила об этом в известность Еманова. Не правда ли, несколько необычный поворот?

– Ну так я не понимаю… – медленно заговорил Кормильцев. – Что за дело Еманову до… Не хотите же вы сказать…

– Именно это я и хочу сказать! – подхватила я. – Похоже, что та «сладкая парочка», что ограбила вас, работала именно на Еманова. Но хуже всего то, что с ним заодно была и Алевтина Ивановна. Я не удивлюсь, если именно она дала информацию грабителям, где и что искать. Возможно, Еманов обещал ей какую-то долю. Когда же запахло жареным, доктор поспешил отослать вашу жену подальше, чтобы она не проговорилась. То же самое он, кажется, проделал и с остальными. Своими силами нам их не обнаружить. Вот почему я настаиваю, чтобы вы обратились в милицию.

Кормильцев тихо вернулся к своему креслу и уселся, опустив голову на грудь.

– Значит, Еманов… – задумчиво произнес он немного погодя. – А что? Это вполне возможно… Он давно зарился на мою коллекцию. Не исключено, они и дальше собирались меня потихонечку потрошить… Тем более что в руках у них был такой козырь. Но эта-то дура на что надеялась? – повысил он голос. – Неужели рассчитывала, что Еманов озолотит ее? Да, все, что вы говорите, похоже на правду. Она всегда меня пилила, что я трачу деньги на марки, а не на тряпки. Теперь я понимаю!

По-моему, он был даже удовлетворен такой своей сообразительностью. Внезапно Николай Сергеевич рассмеялся.

– Забавно, что я приглашал этого гада в эксперты! Еманов, наверное, хохотал до упаду… Но вы уверены, что удастся собрать против него улики? Наверняка он все предусмотрел.

– Главного он уже не предусмотрел, – заявила я, – что за дело возьмется газета «Свидетель». Теперь ему уже не выкрутиться. Вряд ли сообщники станут его выгораживать, слишком далеко все зашло. Я предвижу только одно осложнение – если Еманов решится уничтожить похищенные марки.

Кормильцев дернулся, словно его ужалила пчела.

– Нет, невозможно! Только не это! – вскричал он, умоляюще вытянув вперед руки. – Но Виктор Николаевич не способен на подобное, он скорее удавится!

– Будем надеяться, – согласилась я. – Так как – отправляемся в милицию?

Кормильцев мрачно посмотрел на меня и задумался.

– Знаете, не хочу пороть горячку, – наконец сказал он. – Не хочу, чтобы меня перекидывали от одного чина к другому, слушали вполуха и разговаривали как с преступником. Если вы не возражаете, я предварительно созвонюсь со своим знакомым… Да я вам про него говорил – Александр Григорьевич Мороз. Попрошу его переговорить с начальником УВД или с прокурором – чтобы отнеслись по-человечески…

– У вас какое-то хроническое недоверие к правоохранительным органам, – заметила я. – А сначала мне показалось, что к нам вы обратились вынужденно.

– Ну, знаете, как это бывает, – неохотно сказал он. – К предпринимателям относятся… как бы это сказать… не совсем адекватно.

– Наверное, не без причины? – отозвалась я, как бы случайно посмотрев в сторону сейфа.

Кормильцев развел руками.

– Ладно, я не возражаю, чтобы вы задействовали своего знакомого, – сказала я. – Но настаиваю, чтобы вы сделали это немедленно. Мы теряем время.

– Если вы не против, я позвоню из другой комнаты, – смущенно попросил Кормильцев. – Не то чтобы я хотел от вас что-то скрыть… Просто разговор с таким высокопоставленным лицом – дело почти интимное…

– Да ради бога! – ответила я. – Подожду вас здесь.

Николай Сергеевич поднялся и вышел из кабинета. Дверь он закрывать не стал, и мне было слышно, как где-то в соседней комнате звякнуло стекло – должно быть, Кормильцев «добавил» немного, для поднятия духа.

Потом до меня донеслось глухое бормотание – видимо, Николай Сергеевич разговаривал по телефону. Бормотание продолжалось довольно долго, и из этого я могла заключить, что Кормильцеву все-таки удалось связаться с Морозом.

Минут через десять Николай Сергеевич появился в достаточно неплохом настроении.

– Все в порядке! – объявил он. – С самим разговаривал. Поможет. Теперь придется ждать звонка. Обещал решить оперативно.

Николай Сергеевич, кряхтя, опустился на колени, подобрал с пола альбом, с сожалением погладил его по кожаной обложке и вздохнул.

– Черт побери! – сказал он. – Где-то ведь лежат эти медведи, с чего-то ведь Трауберг скопировал свои фальшивки… А вдруг у него имеются оригиналы?! – Осененный этой мыслью, он вытаращил на меня глаза. – Боже, если это так, мне не будет покоя!

– Не заводитесь, – успокоила филателиста я. – Если бы у них были оригиналы, они бы их вам и показали. Скорее всего у них имелся под руками какой-нибудь каталог. Или они скачали изображение из Интернета.

– Думаете? – разочарованно поник Кормильцев. – Ну да, вы, конечно, опять правы. Раз уж ворюгами руководил Еманов, он, разумеется, мог предоставить необходимые материалы… Вот скотина! Как подумаю, что мои марки преспокойно лежат у него в закромах, у меня просто сердце переворачивается!

– Вы бы лучше оставили пока в стороне эмоции, – посоветовала я. – Сосредоточьтесь на конкретных деталях. Вам придется много чего вспомнить. Между прочим, не забудьте сообщить имена и адреса псевдофилателистов – Крамер проживает на Университетской, а Буханкин – на проспекте Строителей. Лучше всего, давайте-ка, я вам запишу…

Кормильцев бережно взял у меня бумажку с адресами и неуверенно спросил:

– Но ведь мне придется сознаться, что прежде я обратился к вам… Возникнут вопросы…

– Вопросы в любом случае возникнут, – сказала я.

– Это верно, – растерянно согласился Кормильцев, – как же иначе… Но мне придется ссылаться на вас. Вас, вероятно, тоже будут допрашивать.

– Мне не привыкать, – улыбнулась я. – Кстати, звонит телефон! Может быть, это ваш приятель?

Кормильцев стремглав выскочил в соседнюю комнату. Теперь он разговаривал недолго и через пять минут возвратился, возбужденный и растерянный.

– Сейчас отправляюсь в прокуратуру, – сказал он. – Мне дали координаты, к кому обратиться. Пока сказали явиться одному. Наверное, вас потом вызовут.

 

Глава 11

Меня вызвали уже на следующее утро – только не в прокуратуру, а в Управление внутренних дел к старшему оперуполномоченному Жильцову. Тот, кто звонил, весьма строго предупредил, чтобы я захватила с собой все материалы по известному мне делу. Тон был такой, будто мне предлагали оформить явку с повинной.

Но мне было не привыкать – милиция всегда недовольна, когда мы суем нос в ее дела, хотя на всех своих пресс-конференциях милицейские начальники непременно трубят, что борьба с преступностью – дело общее.

Тем не менее распоряжение, мне отданное, я выполнила неукоснительно – взяла и альбом с фальшивыми марками, и чудесный аппарат. В глубине души я на какой-то момент чуть-чуть пожалела, что не могу приобщить к уликам пухлую тетрадь с подозрительными расчетами, – тогда эффект был бы гораздо более впечатляющим. Но теперь уже не стоило вспоминать о ней.

В УВД поехала на собственной машине. Накануне вечером я забрала ее из двора на проспекте Строителей. С «Ладой» все было в порядке, даже зеркала не сняли, что я восприняла как отдельный подарок судьбы.

В милиции отыскала кабинет Жильцова и, войдя, обнаружила там человек пять бойких молодых людей с бесстрашными глазами и твердой линией подбородка. Они разговаривали громкими уверенными голосами и без остановки сыпали блатными словечками. По-видимому, у Жильцова шла летучка.

При моем появлении разговор смолк, и внимание молодых людей целиком переключилось на меня. Кто-то одобрительно присвистнул, кто-то подставил мне стул, кто-то даже начал рассказывать свежий анекдот. Но хозяин кабинета сильно хлопнул ладонью по столу и посоветовал всем убираться.

– Работаем! – прорычал он. – Все работаем! Вам здесь не подиум!

Потом он посмотрел на меня и почему-то неприязненно спросил:

– Вы, девушка, ко мне?

На вид ему было лет тридцать семь – крупный мужчина с тяжелыми кулаками и пухлыми губами деревенского жителя. Жильцов был старательно подстрижен под полубокс, отчего его большая голова имела форму квадрата. Серые глаза смотрели неотрывно и строго, практически не мигая. А голос у него оказался противный, рыкающий. Если добавить, что Жильцов вообще не улыбался, то портрет будет почти полным.

Итак, он спросил, к нему ли я пришла, и получил ответ, что именно к нему.

– Меня зовут Ольга Юрьевна Бойкова, – пояснила я. – От вас недавно звонили…

– Ах да! – пренебрежительно сказал Жильцов, вороша на столе какие-то бумажки. – Вы та самая дама, которая выпускает какую-то газетку?

– Было бы лучше, если бы вы называли ее газетой, – хладнокровно заметила я. – Мы же не называем вас милиционериками…

Жильцов мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом уставился на меня и с полминуты молчал. Наконец, убедившись, что больше я ничего произносить не собираюсь, Жильцов успокоился и предложил мне садиться.

– Вас вызвали по серьезному вопросу, – сварливо сказал он. – Поэтому от посторонних сравнений лучше воздержаться! Лучше всего ограничиться теми вопросами, которые вам будут заданы, и отвечать четко и ясно. – Он снова просверлил меня взглядом и поставил на стол коробку магнитофона. – Беседа будет фиксироваться.

– Я не против, – вырвалось у меня.

Снова последовал тяжелый взгляд.

– А почему вы должны быть против? – удивился Жильцов. – Меня зовут Жильцов Петр Иванович. Мне поручено разобраться, какое отношение вы имеете к делу по ограблению Кормильцева Николая Сергеевича, кое было совершено с применением нестандартных технических средств. Должен заметить, что это не первый случай подобного ограбления.

Только известных эпизодов имеется четыре случая, не считая последнего. Лично я считаю, что сказки про всякие гипнозы существуют для отвода глаз, поэтому сразу попрошу не мутить воду, а излагать по существу. Есть возражения?

– Ни одного, – сказала я.

Жильцов снова неодобрительно оглядел меня и покачал головой. К сожалению, он оказался одним из тех редких мужчин, на которых женская привлекательность действует парадоксальным образом – они всячески стараются ее игнорировать или даже рассматривают ее как отягчающее обстоятельство. В средние века такие мужчины шли в монахи и старательно умерщвляли свою плоть. Что они делают теперь – не знаю, но, похоже, один из них решил разобраться со мной по полной программе.

– Итак, начнем, – строго сказал Жильцов, включая магнитофон. – Назовите свое полное имя, адрес и место работы…

Когда со скучными формальностями было покончено, Жильцов захотел узнать, при каких обстоятельствах я познакомилась с Кормильцевым. Я постаралась подробно все объяснить, особо упирая на то, что никогда прежде с Николаем Сергеевичем не встречалась и даже не подозревала о его существовании.

– Грубо говоря, Кормильцев был нашим клиентом, – подытожила я. – А наш коллектив вел расследование дела, по которому он к нам обратился.

– Кто уполномочивал вас вести расследование? – хмуро спросил Жильцов.

– Сам Кормильцев и уполномочивал, – ответила я.

– Как это возможно? – удивился Жильцов. – Он что, не знает, куда следует обращаться в подобных случаях?

– Об этом вам лучше спросить у него, – откликнулась я.

– Я спрашиваю у вас, – подчеркнул Жильцов. – Хорошенькое получится дело, если, скажем, пироги начнет печь сапожник, и – наоборот. Если мне нужна газета, я же не иду за ней, например, к врачу…

– Я вас поняла, – сказала я. – Но существует такое понятие – журналистское расследование…

Жильцов выслушал меня недоверчиво и озадаченно побарабанил по столу толстыми пальцами.

– Ни разу не слышал, – признался он. – Какая-то чепуха.

– И тем не менее расследование состоялось, – сказала я. – Нам удалось выйти на преступную группу, которая организовала ограбление. Но, к сожалению, у нас не было возможности ее задержать, поэтому мы посоветовали Кормильцеву обратиться в правоохранительные органы…

– Ага, значит, такого понятия, как журналистский арест, все-таки нет? – обрадовался Жильцов.

– Чего нет – того нет, – призналась я.

– Ну вот видите! – уже снисходительнее произнес Жильцов. – Поэтому и говорится – не в свои сани не садись. Представляете, что было бы, если все стали заниматься не своим делом? Я бы, например, пошел лечить людей…

– Страшно представить! – согласилась я.

– Страшно! – подтвердил Жильцов, кивая квадратной головой. – Поэтому давайте уж по старинке – я спрашиваю, вы отвечаете…

– Для этого я и пришла, – покладисто признала я.

С этого момента дело, кажется, пошло глаже. Петр Иванович задавал вопросы, а я старалась по возможности полнее удовлетворить его профессиональное любопытство. Все шло хорошо до того момента, пока в моих показаниях не всплыло имя Александра Григорьевича Мороза, начальника сельскохозяйственного управления.

– Минуточку! – прервал меня Жильцов, делая страшные глаза. – Вы сказали – Мороз, я не ошибся? Это что же – тот самый? Александр Григорьевич?

– Именно тот, – подтвердила я. – Он хорошо знал коллекцию Кормильцева, и мы предположили…

– Они предположили! – горько усмехнулся Жильцов. – А больше вы ничего не предположили? Например, побеспокоить президента?

– Нет, президента мы не трогали, – терпеливо сообщила я. – Кормильцев не упоминал президента…

– Слава богу! – облегченно сказал Жильцов. – А то я уж было подумал…

Наверное, он так шутил.

– Собственно, мы и Мороза не стали беспокоить, – добавила я. – Мы отложили его на крайний случай. Но он нам не понадобился. Психиатр Еманов вызвал у нас подозрения, и мы переключились целиком на него.

Я продолжила свою историю, по возможности избегая подчеркивать момент, когда Кормильцев вдруг наотрез отказался от наших услуг, – для дотошного Петра Ивановича это обстоятельство явилось бы блестящим подтверждением, что пироги не должен печь сапожник.

Кстати, попутно мне пришло в голову, что Кормильцеву вряд ли удастся избежать неприятностей с налоговой инспекцией: когда всю шайку выловят, его секрет выплывет наружу в первую очередь, в этом не было никаких сомнений. Я удивилась, как такая простая мысль не пришла мне в голову раньше, а более того – как она не пришла в голову Николаю Сергеевичу. Где тонко, там и рвется. Впрочем, у бедняги Кормильцева оставалось две возможности выкрутиться даже при самом неблагоприятном повороте дела: или убедить налоговиков, как и меня, что «все так делают», или продать коллекцию и заплатить налоги. Во всяком случае, теперь уже эти мои размышления не имели никакого значения.

Жильцов с большим удовлетворением выслушал, как под подозрение попала Алевтина Ивановна, жена Кормильцева. У него было такое лицо, словно именно данный эпизод он предвидел заранее, еще ничего не зная об ограблении. По-моему, Петру Ивановичу очень захотелось произнести по адресу женщин уничтожающую сентенцию, но он сдержался.

Зато, когда я упомянула про Сочи, Жильцов энергично кивнул головой и подтвердил:

– Верно, Сочи. Санаторий «Мацеста» – все сходится. – Будто он сам отправил туда Алевтину Ивановну.

Потом я принялась подробно расписывать, как мне удалось выйти на изобретателя гипнотического аппарата. Жильцов, который вначале слушал очень внимательно, постепенно стал выказывать признаки нетерпения и наконец прервал меня решительным взмахом руки.

– Как вам пришла в голову мысль искать то – не знаю что? – с иронией спросил он. – Слышали про вечный двигатель? Каждый год кто-нибудь изобретает вечный двигатель. И знаете, куда идут все эти проекты? В мусорную корзину! Я это к тому, что никакого такого аппарата, о котором вы говорите тут битый час, в природе не существует.

– Но свидетельство Кормильцева, – напомнила я. – И вы сами говорили, что у вас висят четыре похожих случая… Как же с ними быть?

– А очень просто, – сказал Жильцов, – расследовать обычным порядком. С привлечением спецагентуры, сбором информации и так далее… Не поддаваться на провокации – гипноз, ковер-самолет, сапоги-скороходы… Существуют стандартные приемы, которыми пользуются мошенники, – алкоголь, клофелин, оглушение. Из этого и будем исходить. Если ваш Кормильцев утверждает, что его загипнотизировали с помощью какого-то аппарата, не стоит верить ему на слово. У потерпевших могут быть свои причины скрывать правду…

Вообще-то нюх у него был – дай бог каждому. Но насчет аппарата он нес такую чепуху, что мне просто делалось обидно.

– Но позвольте! – сказала я, невольно повысив голос. – Что вы мне втолковываете, что аппарата не существует, когда он здесь, у меня!

Брови у Жильцова скептически поползли вверх, и он саркастически поинтересовался, можно ли этот аппарат увидеть.

– Конечно, можно увидеть, – сказала я, извлекая аппарат из сумки и ставя его на стол перед Жильцовым. – Можно даже испробовать – при желании. Я, например, испробовала. Ощущения непередаваемые! Все ваши сомнения тут же развеются.

Петр Иванович с отстраненным любопытством осмотрел плоский металлический чемоданчик, поцокал языком и попросил открыть. Я откинула крышку и предоставила Жильцову полюбоваться темным экраном и рядами переключателей на панели прибора.

– И каким образом попала к вам эта вещь? – поинтересовался Петр Иванович, избегая дотрагиваться до аппарата руками.

Я вкратце рассказала о посещении квартиры на проспекте Строителей.

– Надо понимать, что вы проникли в чужое жилище с целью несанкционированного обыска, – заключил Жильцов.

– Нет, – возразила я. – Хозяин сам пригласил меня в квартиру. Да и об обыске можно говорить с большой натяжкой. Мы просто забрали то, что представляло опасность для окружающих. В конечном же итоге аппарат стоит у вас в кабинете. Кстати, не забудьте составить акт о передаче мной вещественного доказательства.

– Доказательства – чего, хотел бы я знать… – глубокомысленно заметил Жильцов.

– Нестандартного технического воздействия! – отрапортовала я.

Жильцов задумчиво посмотрел на меня, аккуратно дотронулся кончиком пальца до экрана и опять поцокал языком.

– Так вы говорите, – неожиданно ухмыльнулся он, – включаешь эту штуку – и человек отключается? Как же так? Он что – Кашпировского показывает?

– Вряд ли, – сказала я. – Боюсь, я не смогу вам объяснить, что он показывает. Очередность электронных импульсов, совпадающих с биоритмами человеческого мозга. – Примерно так говорят знающие люди. Под воздействием этих импульсов у того, кто их видит на экране, развивается что-то вроде эпилептического припадка. Пока человек сидит перед экраном, у него спокойно могут вынести из квартиры все, вплоть до унитаза. А он будет в полной отключке. А потом пару часов будет приходить в себя и соображать, на каком он свете. Гораздо удобнее клофелина и алкоголя. Ничего не надо специально делать – нужно просто попросить человека взглянуть на экран.

Жильцов недоверчиво покрутил головой.

– Наука, да? – спросил он меня. – Хлебнем мы еще горя с этой наукой… А по мне, клофелин надежнее – положил его в карман, и никаких забот.

– Это если предполагается, что жертва будет принимать напиток, верно? – заметила я. – А если обстоятельства к этому не располагают? Если встреча происходит, так сказать, в официальной обстановке, между, так сказать, интеллигентными людьми? Вот, например, я к вам сейчас пришла с целью выкрасть у вас важные документы…

На чело Петра Ивановича мгновенно набежали тучи, и он невольно оглянулся на массивный железный сейф, стоявший в углу комнаты.

– Я же говорю – допустим! – поспешно уточнила я. – Вы меня сами вызвали. Но, допустим, я – злоумышленник, пробравшийся к вам в кабинет. Каким образом я могу заставить вас выпить? Или, скажем, оглушить вас ударом по голове? Да меня моментально схватят! А так я просто включаю аппарат и прошу вас взглянуть на экран. Вы тут же впадаете в беспамятство, а я принимаюсь шарить в ваших бумагах. Потом спокойно ухожу, оставляя вас – заметьте! – живым и здоровым, без следов насилия.

– Э нет, стоп! – хитро воскликнул Жильцов. – А пропуск кто вам подпишет, если я это…

– А-а, бросьте, – махнула я рукой. – Тоже мне важность, пропуск. Сама же и подпишу. Кто его будет рассматривать?

Жильцов ошеломленно молчал, потрясенный такой жалкой перспективой. Должно быть, его внутреннему взору представились все кабинеты управления, и в каждом – по злоумышленнику с чемоданчиком.

– Да, это непорядок! – с чувством сказал он наконец и решительно снял трубку с телефонного аппарата.

– Ты, Ваня? – отрывисто сказал он кому-то. – Ты вот что… Зайди-ка сейчас ко мне и это… Хлопушкина захвати, что ли… Только быстренько!

Положив трубку, он весело посмотрел на меня и пообещал:

– Разберемся сейчас, какие такие встречи происходят между интеллигентными людьми… Включить-то этот телевизор вы знаете как? Он, кстати, от сети работает или на автономном питании?

Мы с Виктором в редакции уже разбирались с трофейным аппаратом, предприняв заранее меры безопасности в виде непрозрачного защитного экрана. В принципе включить «телевизор» я могла. Но сама идея мне не очень понравилась.

– Вообще-то эта штука может работать на батареях, – объяснила я. – Но, видимо, они подсели, и в последний раз аппарат подключался к сети. У меня с собой и специальный удлинитель имеется. Только знаете, Петр Иванович…

– Что такое? – настороженно уставился он на меня.

– Я бы вам не рекомендовала включать его без специалистов, без особых мер безопасности. Мало ли что? А вам еще работать.

Жильцов нахмурился.

– Вы меня запугиваете, что ли? – недружелюбно спросил он. – Специалистов ей, видите ли, подавай… В этом деле мы и есть главные специалисты. Я хочу знать, чем мне уже полгода морочат голову. Если факт подтвердится – внесем коррективы. Я, знаете, на слово не привык верить, люблю сам все попробовать, пощупать… Врага надо знать в лицо!

Я хотела возразить, но в этот момент в кабинет ввалились трое деловитых молодых людей с квадратными челюстями. Наверное, тут были и Ваня, и Хлопушкин, да и еще кто-то, присоединившийся инкогнито. Они с ходу принялись расточать мне мужественные улыбки и сразу постарались занять позиции в непосредственной близости от моей персоны, но Жильцов тут же перешел на рык и восстановил деловую атмосферу.

– Значит, так, – принялся объяснять Петр Иванович. – Перед вами аппарат, якобы вызывающий гипнотическое состояние. Наша задача ознакомиться с действием прибора и дать заключение. В том числе, можно ли с его помощью «отключить» человека или нельзя. Сами понимаете, опасность полностью не исключена, поэтому предупреждаю – долго на экран не смотреть! Сказки сказками – а бдительность прежде всего. Располагайтесь вот здесь, рядом со мной, и по команде будете наблюдать. А вас, Ольга Юрьевна, попрошу привести аппарат в рабочее состояние.

– Нет уж, увольте! – решительно заявила я. – Потом вы предъявите мне попытку вывести из строя личный состав УВД…

– Давайте не будем играть в игрушки! – перебил меня Жильцов. – Ваши слова к делу не подошьешь. Включайте!

Молодые люди неотрывно смотрели на меня и приветливо улыбались.

Наконец они заняли по распоряжению Жильцова места перед чемоданчиком. Я щелкнула тумблером, благоразумно расположившись позади экрана.

Пульсирующие отсветы заиграли на лицах милиционеров, и я по-настоящему испугалась. Во-первых, по ним сразу же прошла судорога, превратившая их лица в застывшую маску, а во-вторых, тот опер, что стоял за спиной Жильцова, покачнулся и с шумом осел на пол. Другой, пристроившийся сбоку, застонал и неловко шагнул куда-то в сторону, наткнувшись грудью на сейф. Он удержался в вертикальном положении, но мучительным жестом обхватил руками голову и несколько раз встряхнул ею, точно пытался избавиться от чего-то постороннего. Я сорвалась с места и в панике выдернула шнур из розетки.

Экран погас. Жильцов еще с полминуты смотрел на него остекленевшими глазами, а потом вдруг сказал:

– Почему не включаем?

Потом он с трудом заворочал одеревеневшей шеей и встретился взглядом с опером, который сидел рядом. Они не сразу узнали друг друга. Возникла немая сцена.

– Что это было? – наконец спросил опер.

Жильцов спохватился и стал медленно подниматься.

– Хлопушкин! – сказал он с тревогой. – Сейф! Документы! Где Ваня?

– Я здесь! – смущенно отозвался Ваня, который как раз и стоял у сейфа.

Он уже не держался за голову, а просто ошеломленно хлопал глазами и посматривал на меня, но без былого восхищения. Жильцов обернулся к нему и недоверчиво осмотрел с головы до ног. Ваня виновато пожал плечами.

В этот момент с кряхтением поднялся с пола третий опер. Отряхивая пыль с брюк, он буркнул:

– Голова закружилась! Сколько же можно… вчера не спал, позавчера… Сегодня толком не позавтракал…

– При чем тут твой завтрак, Гуреев! – с досадой сказал Жильцов.

Воздействие было совсем недолгим, и Петр Иванович довольно быстро восстановил в памяти последовательность событий. Он уже не просил ничего включать и не беспокоился насчет сейфа. Сердито посмотрев на сотрудников, он хлопнул по плечу все еще сидящего на стуле Хлопушкина.

– Подъем! – скомандовал он. – Все работаем!

– А что это было? – жалобно произнес Хлопушкин.

– Я вам потом объясню! – зловеще пообещал Жильцов. – Все по своим местам! И привести себя в порядок! А ты, Гуреев, давай-ка свари кофейку. Да покрепче!

Притихшие, неловко двигающиеся оперы наконец покинули кабинет, а мы с Жильцовым остались вдвоем. Он устало опустился на стул и неприязненно покосился на экран аппарата.

– Закройте, пожалуйста, эту штуку! – попросил он. – Так как-то спокойнее будет…

– Ну, теперь вы убедились? – поинтересовалась я, выполняя его просьбу.

Жильцов, морщась, принялся растирать виски ладонями. Взгляд у него сделался страдальческим.

– Никогда бы не поверил, – пробурчал он. – Это черт знает что такое! – Тут он посмотрел на меня и спросил почти заискивающе: – И долго я… это… был в отключке?

– Нет, не долго, – успокоила я его. – Я почти сразу выдернула шнур. По-видимому, вас только слегка задело. У вас, видите, даже память почти не пострадала…

– А что – и память? – с ужасом спросил Жильцов.

– Отшибает немного, – подтвердила я.

– Так-так… – потрясенно сказал Жильцов. – Значит, если бы вы захотели взять из сейфа документы, могли бы это спокойно сделать, потом повернуться и уйти, а я бы ровным счетом ничего не помнил?

– Не то чтобы ничего, – уточнила я. – Судя по всему, память восстанавливается, но не сразу. Хотя без всесторонней экспертизы…

– Экспертиза будет, – заверил Жильцов. – Вы чемоданчик-то оставляйте. Сейчас все актом оформим… Пусть специалисты решают. В преступных руках это оставаться не должно. Вы представляете себе – любой эдак может прийти и забраться в сейф…

Дался ему этот сейф! Видимо, ахиллесовой пятой Жильцова был страх утратить секретные документы. Наверное, он преследовал его всю жизнь, а тут еще я подлила масла в огонь, выбрав этот, а не какой-нибудь отвлеченный пример.

Так или иначе, а Петр Иванович был слишком потрясен и травмирован, чтобы продолжать допрос. Оформив изъятие вещественного доказательства, которое в акте поименовал как «прибор электронный неизвестного назначения с экраном», и пообещав вызвать в самое ближайшее время еще раз, Жильцов меня отпустил.

Когда я уходила, он пил уже вторую чашку крепчайшего кофе и мучительно морщился. Наверное, у него болела голова.

 

Глава 12

Оставшись как бы не у дел, я не могла найти себе места. На следующий день меня никуда не вызывали, и бездействие казалось совершенно невыносимым. Мне не терпелось узнать, что предприняли наши славные правоохранительные органы и что сталось с участниками драмы. В конце концов, я решила сама это проверить.

Для начала отправилась к нашему клиенту. Цветочный магазин я нашла по-прежнему закрытым. Кормильцев не высовывал носа из квартиры и, кажется, потихоньку прикладывался к бутылочке. Меня он впустил неохотно и общался очень вяло. Наверное, тоже уже сообразил, какими невыгодами грозит ему следствие.

Все же я выяснила, что Кормильцев был принят прокурором и ему пообещали, что будут задействованы все средства для скорейшего обнаружения преступников. Больше мне ничего не удалось вытянуть из Николая Сергеевича, хоть тресни. Вполне возможно, он и сам ничего не знал.

Расставшись с Кормильцевым, я решила проверить, как чувствует себя Еманов. Действовать решила исподволь, через Александра. По моим представлениям, Еманов должен был уже созерцать небо в клеточку или, по крайней мере, давать объяснения в кабинете следователя.

Александр не удивился, увидев меня в своем отделении.

– Кажется, мне придется зачислять тебя в штат, – добродушно ухмыляясь, заметил он. – Ты стала ходить сюда как на работу.

– Моя професия уникальна тем, что не имеет ни временных, ни пространственных границ, – с гордостью заявила я. – Менять ее не собираюсь. Более того, сейчас же потребую у тебя небольшого отчета…

– Я ничего такого не замечал! – поспешно сказал Александр.

– Неужели ничего? А как поживает наш общий знакомый? – по-настоящему забеспокоилась я.

– Еманов, что ли? Живет себе. А что ему сделается?

– Ты уверен, что у Еманова ничего не произошло?

Александр осуждающе посмотрел на меня.

– Вообще-то мы с ним не настолько близки, чтобы делиться своими проблемами. Но чисто визуально я ничего примечательного в его поведении не обнаружил.

– И он сейчас здесь, в больнице? – уточнила я.

– Полагаю, да, – ответил Александр. – Во всяком случае, час назад был здесь. А ты чего ожидала? Что, он должен был бежать за границу?

– При чем здесь заграница… Так ты уверен, что Еманов в больнице? – не поверила я. – Может быть, ты вчера его видел?

Александр пожал плечами и посмотрел на меня взглядом, в котором светилось неприкрытое сожаление.

– Ты, мне кажется, здорово переутомилась в последнее время, – заметил он. – Между прочим, как ты себя чувствовала после облучения? Не было никаких последствий?

– Последствия должны быть у Еманова, – озабоченно произнесла я. – Поэтому мне необходимо знать, как он себя сейчас чувствует.

Александр взял меня под руку и подвел к телефону.

– Вот здесь, под стеклом – номер, – предупредительно сказал он. – Можешь позвонить и убедиться.

Мне эта мысль понравилась – лишний зловещий звонок никогда не помешает. Я сняла трубку и набрала номер. Александр с любопытством смотрел на меня.

– Еманов слушает! – раздался в трубке знакомый самоуверенный голос.

По этому тону нипочем нельзя было предположить, что у господина Еманова возникли серьезные проблемы. Может быть, следователи пока выжидали? Или Виктор Николаевич отличается завидным самообладанием?

– Слушаю, Еманов! – с некоторым уже раздражением загремело в трубке. – Говорите!

Говорить я не собиралась, но не отказала себе в удовольствии тревожно подышать в трубку.

– Что же вы молчите? Кто это? – еще раз произнес Еманов и отключился.

Я положила трубку и обернулась к Александру.

– Поговорила? – спросил он.

– Да, ты был прав, – задумчиво сказала я. – Но это довольно странно. Я предпочла бы, чтобы Еманов сбежал за границу.

– Он, может быть, тоже, – в тон мне ответил Александр. – Но кто-то ведь должен оставаться здесь. Тебе известно, что число психических заболеваний в стране за последние десять лет выросло почти в полтора раза? Их надо лечить. Причем, знаешь, болезнь не щадит никого – ни журналистов, ни даже главных редакторов.

– Я таких шуток не понимаю, – отрезала я. – Не пытайся меня запугать – времена карательной медицины прошли!

– Ради бога, – мягко сказал Александр. – Никто тебя не пугает, но никогда нелишне позаботиться о профилактике. Последнее время ты ведешь себя странновато… Вот я и подумал…

– Мои действия могут показаться странными только непосвященному, – заявила я. – Но однажды ты поймешь, как ошибался. Сейчас же я вынуждена тебя оставить – мне нужно хорошенько все обдумать… До встречи!

– Э, постой! – крикнул мне вслед Александр. – Ты обещала, что я смогу ознакомиться с действием того аппарата…

Мне пришлось сделать вид, что я не расслышала. Аппарата у меня уже не было, и какова его дальнейшая судьба – мне тоже было неясно. Вообще, на мой взгляд, милиция проявила странное бездействие. После того, как я выложила им на блюдечке улику, хоть где-то должны были произойти какие-то изменения!

Но и квартира Крамера не преподнесла никаких сюрпризов. На звонки никто не откликался – я даже могла поклясться, что за дверью вообще никого не было. Скорее всего, Буханкин тоже успел смыться. Получалось, что мы дали всем ускользнуть. Оставался один Еманов, но если дело пойдет так и дальше, завтра может исчезнуть и он.

Каюсь, на сей раз я не стала ни с кем советоваться. Может быть, предвидела возражения Кряжимского, может быть, чувствовала себя задетой. Мне начинало казаться, что я не довела это дело до конца и совершила какую-то непоправимую ошибку.

Короче говоря, я решила понаблюдать за Емановым, потому что у меня возникло явственное ощущение, что он должен вот-вот навострить лыжи. Заодно мне хотелось взглянуть на его место жительства. К своему удивлению, я сообразила, что за все время расследования мы ни разу не наведались на улицу Пушкина – все контакты с Емановым происходили по месту его работы.

Но больше мне там появляться не хотелось. Я ограничилась тем, что позвонила Александру и попросила его оповестить меня, когда Еманов отправится с работы домой. Александр уже ничему не удивлялся и сдержанно пообещал выполнить мою просьбу. Даже если Еманов задержится в больнице до полуночи. Я оценила его иронию, но подтвердила серьезность своих намерений.

Впрочем, ждать до полуночи не пришлось. Александр позвонил мне в редакцию в пять и сообщил, что Еманов работу закончил и теперь усаживается в свою «Волгу», чтобы ехать домой.

Мы уже знали, что Еманов действительно похож на человека, которого видел Ромка возле дома Крамера. И что его бежевая «Волга» тоже похожа на ту самую «Волгу». Ничего более определенного честный Ромка сказать не мог, но и это совпадение было достаточно подозрительно.

Получив интересующие меня сведения, я немедленно поехала на Пушкинскую улицу, поставила машину неподалеку от дома, где жил Еманов, и стала ждать.

На улице уже была темень. В воздухе висела противная морось, из-за которой огни проезжающих автомобилей казались мутными и размытыми. Прохожих на улице заметно поубавилось – мало кому хотелось прогуляться в такую непогодь.

Тут мне пришло в голову, что мы почти ничего не выяснили о Еманове – о его семейном положении, о карьере, о прошлом. Конечно, наши возможности ограниченны, но все-таки нужно было постараться. Сейчас эти сведения мне очень бы пригодились. Но сожалеть было поздно – приходилось довольствоваться тем, что есть.

Через полчаса подъехала бежевая «Волга». Меня сразу насторожил тот факт, что хозяин оставил ее прямо на улице. Так делают, если собираются куда-то опять ехать. Еманов запер машину, неторопливо оглянулся по сторонам и зашагал к подъезду. Вскоре в окнах на втором этаже вспыхнул свет – Виктор Николаевич вошел в квартиру. Разумеется, с того места, где я находилась, разглядеть, что происходит в комнатах, было невозможно, но я решила набраться терпения и не дергаться по пустякам. Наверняка Еманов скоро войдет.

Поскучать мне пришлось минут сорок. Но наконец мое терпение было вознаграждено – Еманов появился из подъезда и направился к машине.

Он был в кепке, низко надвинутой на лоб, и с поднятым воротником. В руке доктор держал кейс. Снова оглянувшись по сторонам, он отпер машину и уселся за руль. Загорелись красные огоньки, и «Волга» отъехала от тротуара. Дождавшись, когда она доберется до поворота, я завела машину и устремилась в погоню.

Расчет мой был прост – при существующем положении дел Еманов вряд ли станет делать что-то просто так. Зная, что мне удалось выйти на Буханкина и даже добраться до аппарата, он должен как-то обезопасить себя. Кое-что для этого он сделал, но, скорее всего, далеко еще не все концы спрятаны в воду.

Что находится в его кейсе – какие-то улики? Может быть, там лежат похищенные раритеты из чужих коллекций, которые Еманов надеется припрятать в укромном месте? Если у него не обнаружится никакого компромата, «зацепить» его окажется совсем не просто. И я недаром вспомнила о коллекциях – ведь Жильцов говорил о целом ряде схожих преступлений. В общем, во мне росла уверенность, что психиатр-филателист причастен к ним.

Следуя за машиной Еманова, я вскоре поняла, куда мы направляемся. По всему выходило, что в сторону Университетской улицы. В этом была своя логика, ведь доктор мог предполагать, что Крамера мы еще не вычислили. Возможно, расчет его заключался в том, чтобы спрятать украденное в жилище сообщника непосредственного похитителя. Это было рискованно, зато полностью могло обезопасить Еманова впоследствии, при неблагоприятном для него раскладе.

«Волга» доехала до перекрестка, от которого начиналась Университетская улица, и остановилась. Красные огоньки погасли. Я как ни в чем не бывало промчалась мимо, пересекла перекресток и свернула в ближайший двор. На ходу я успела заметить, как Еманов открывает дверцу своей машины.

В чужом полутемном дворе я остановила «Ладу», поспешно выбежала на Университетскую улицу и, остановившись в тени дома, начала наблюдение за действиями своего подопечного. Тот уже шагал в сторону крамеровского дома, держа в руке кейс. Голову он снова спрятал в поднятый воротник плаща и смотрел только себе под ноги, где сверкали в свете фонарей осенние лужи.

Я медленно пошла по другой стороне улицы, стараясь не стучать каблуками, что мне вполне удавалось, так как асфальт усеивала размокшая листва. Еманов даже не оглядывался. Только подойдя к дому Крамера, он задрал голову вверх и внимательно посмотрел на окна крамеровской квартиры. Они были темны.

Не задерживаясь больше ни минуты, психиатр завернул за угол и поспешно пересек освещенное пространство перед фасадом дома. Быстро набрав цифровой код, он нырнул в подъезд и тихонько закрыл за собой дверь.

Я задумалась, что делать дальше. Если Еманову удастся «сбросить» здесь компромат, из дому он выйдет «чистым» – гражданином вне всяких подозрений. Учитывая склонность доктора к интригам и его большой в них опыт, можно было с уверенностью ожидать, что тогда он отобьется ото всех обвинений. Если же удастся подловить его во время проникновения в чужую квартиру, игра Еманова будет наверняка проиграна.

И я решила действовать. Мне не казалось это опасным. План я составила такой: пусть Еманов войдет в квартиру Крамера, а я незаметно обращусь к соседям, они вызовут милицию и сыграют роль свидетелей. Все очень просто. Только сделать это надо очень быстро – прежде, чем Еманов покинет квартиру.

Перебежав через улицу, я вошла во двор и поднялась на крыльцо. Код действовал тот же. Я проникла в подъезд, тоже тихонько прикрыла дверь и прислушалась.

В доме было на редкость тихо – наверное, играла свою роль хорошая звукоизоляция. К сожалению, в этот момент никто не покидал своих квартир – собачку выгулять или мусор вынести. А появление на лестнице любого жильца дома очень бы меня выручило. Но выжидать не имело смысла, и я стала подниматься на третий этаж, осторожно шагая со ступени на ступеньку и поглядывая то и дело наверх. Ни шагов Еманова, ни хлопка двери я не слышала – вероятно, он уже зашел в квартиру.

Наконец я добралась до третьего этажа и шагнула к двери Крамера. Мне показалось, что она чуть-чуть приоткрыта. Сколько Еманов там провозится, я не знала. Возможно, уже в следующую секунду он покинет квартиру.

У меня все смешалось в голове. Что делать – крикнуть? Я набрала в легкие воздуху и оглянулась по сторонам, молясь про себя, чтобы соседи оказались дома. И в этот момент откуда-то ко мне метнулась тень, показавшаяся громадной, широкая ладонь наглухо закрыла мой рот, а у горла я почувствовала острый край стального лезвия.

– Тихо-тихо-тихо! – прошелестел над моим ухом почти сладострастный голос. – И шагай сюда, в эту дверь.

Меня то ли внесли, то ли втолкнули в квартиру Крамера, и дверь за моей спиной безнадежно защелкнулась. Грубая ладонь оторвалась от моего рта, но в тот же миг сильный удар в голову швырнул меня на пол.

Я покатилась кубарем, опрокинув по пути какой-то столик, но сознания не потеряла. Правда, в голове гудели колокола и руки-ноги сделались ватными, так что о сопротивлении я могла размышлять чисто абстрактно.

В прихожей было абсолютно темно, но пока я лежала на полу, свет зажегся. Повернув голову, я увидела того, кого и ожидала увидеть. Господин Еманов стоял надо мной, одетый по-походному, и взволнованно раздувал ноздри. В его руке была зажата новенькая опасная бритва.

– Рискованная у вас профессия, верно? – проговорил доктор, отдышавшись. – Ходите, вынюхиваете, а потом – раз! Обидно, правда?

Я ничего не ответила – не было сил. А кроме того, я не отрываясь смотрела на бритву в его руке. Откровенно говоря, если бы можно было выбирать, я предпочла бы менее кровавую смерть.

– Вас пугает эта штуковина? – усмехнулся Еманов, как будто прочитав мои мысли, и спрятал бритву в карман. – Не обращайте внимания, она свою роль сыграла. Вы умрете другой смертью – все будет аккуратно, без пятен на обоях…

Он наклонился и рывком поднял меня с пола. Сила у него имелась – наверное, дома под кроватью держит пудовую гирю, с которой ежедневно упражняется. Кому, как не ему, доктору, знать, что в здоровом теле – здоровый дух. Еманов втолкнул меня в соседнюю комнату и снова шарахнул по голове.

На этот раз я отключилась, и, видимо, надолго. Потому что, очнувшись, с разочарованием обнаружила себя сидящей в кресле, причем руки мои были примотаны скотчем к подлокотникам, ноги – соответственно к ножкам, а рот надежно тем же скотчем залеплен. До сих пор я видела подобное только в западных боевиках. Еманов наверняка тоже их смотрел.

Шторы в комнате были задернуты. Под потолком ярко светила люстра. Еманов расхаживал из угла в угол, выдвигая ящики шкафов и заглядывая под диваны. На руках у него я заметила резиновые перчатки.

В какой-то момент Еманов увидел, что я очнулась. Издевательски подмигнув мне, он, не прерывая своих занятий, заговорил:

– Ну, что, папарацци? Как говорится, не мытьем, так катаньем! Сейчас вы, наверное, думаете, как было бы хорошо, если бы вас вовремя подстрелил Лимон, так ведь? Тогда бы у вас был какой-то шанс. Теперь не надейтесь. Вы нанесли мне непоправимый урон, и я этого вам не прощу.

Нет, я не стану вас мучить! Я ведь гуманный человек. Все будет культурно – одна небольшая инъекция, и конец! Именно так мы поступили с недотепой Буханкиным. Он сейчас лежит в ванной комнате, упакованный в большой полиэтиленовый пакет.

Талантливый человек, а совершенно истрепал себе нервы алкоголизмом. Надо же – так глупо попасться, да еще оставить вам бесценный аппарат! Разумеется, от него необходимо было избавиться. Мне удалось убедить в этом Крамера. Никому не хочется гнить в тюрьме! Дайте человеку альтернативу: тюрьма или свобода, и ради последней он пойдет на все.

Я тоже пойду на все. У меня нет другого выхода. Вы мне его не оставили. Вы испортили все, что можно. Знаете, сколько мы заработали с этими молодцами за какие-то полгода? Вы не поверите – четверть миллиона долларов! Мы «почистили» десятка два коллекционеров здесь и в других городах. Никто не мог устоять перед чудом техники. Стоило только заинтересовать человека… А мы хорошо научились это делать.

И вот теперь по вашей милости аппарат потерян, наша команда рассыпалась, и мне, того и гляди, придется уносить ноги. Что же, если так сложится, с моими деньгами будет нетрудно найти убежище. Но сначала нужно закончить дела здесь. Знаете, что я ищу? Те самые марки, что эти придурки взяли у Кормильцева. Было бы глупо оставлять их здесь. А они здесь, представляете?

Все дело в том, то мои интеллигенты вдруг взбунтовались. Им, видите ли, показалось мало тех сумм, которые я выделял на их долю с общей прибыли. Они не понимали, что без моего организаторского начала ничего не значат!

Да еще эта идиотка Кормильцева! Не буду посвящать вас во все интимности, но суть такова: она сама предложила ограбить мужа, а потом устроила истерику, что я с ней не поделился. Как я мог с ней поделиться, если мои молодцы утаили добычу?

А ведь я просил ее подождать. Но она вела себя как истеричка, становилась совершенно неуправляемой. Пришлось за свои деньги отправить ее в Сочи. Отдохнуть, в том числе и от вас. Вы пугали Алевтину Ивановну до дрожи. Ну, теперь-то ее страхи закончились. Дело в том, что я уже получил из Сочи телеграмму: «Адресат убыл. Выезжаю». Знаете, что это значит?

Еманов на время умолк. Он обшарил все укромные углы в комнате и теперь возился с сейфом, вделанным в стену. Замок сейфа был электронным, но мне показалось, что это не вызывает у Виктора Николаевича каких-то особых волнений. Он деловито орудовал набором пластиковых карточек, пока тот с легким звоном не открылся.

– Крамер тоже оказался жидковат, – ухмыльнулся Еманов, роясь на полках в сейфе. – Стоило только Буханкину крикнуть «полундра», как его приятель тоже соглашался на все мои условия. Он даже свои секреты оставил здесь, когда я отправил его в Сочи, вдогонку за Алевтиной Ивановной! Этим он очень меня обязал – наконец-то я смогу получить свое. И Крамер получит свое…

Еманов опять примолк и как будто насупился – кажется, содержимое сейфа несколько разочаровало его.

– Однако не шутки ли он со мной взялся шутить? – неприязненно пробормотал Еманов, заглядывая поглубже в сейф. – Мне это совсем не нравится… Где же они могут быть?

Он обернулся и принялся задумчиво разглядывать стены и потолок.

– Вот дьявольщина! – выругался он наконец. – Тут, не скрою, я, кажется, просчитался. Мне это представлялось более легким делом. Куда же он мог спрятать проклятые кормильцевские марки?!

Еманов приблизился ко мне и рукой, обтянутой резиновой перчаткой, похлопал меня по щеке. Его прикосновение почему-то ассоциировалось у меня с прикосновением жабы. Стало страшно противно.

– Признаюсь вам, – со смешком сказал он, – не рассчитываю тут долго задерживаться. Даже если не найду марки, через полчаса я ухожу. Мы вместе уйдем, извините за каламбур! Только прежде нужно приготовить господину Крамеру сюрприз…

Еманов вышел в коридор и тут же вернулся, неся с собой кейс. Поставив на стол, Еманов раскрыл чемоданчик и извлек оттуда какую-то коробочку с проводками.

– Понимаете, – доверительно сказал он мне. – Мы ведь как договорились с Крамером? Он выезжает в Сочи, находит там Алевтину Ивановну и где-нибудь в укромном местечке тихонько отправляет ее к праотцам. А я тем временем тут избавляюсь от трупа Буханкина. Именно поэтому Крамер оставил мне электронный ключ от двери. Уж очень ему не хотелось, чтобы у него в квартире находился труп.

А теперь представляете, что он почувствует, когда, вернувшись, обнаружит у себя дома два трупа? Но это же надо быть идиотом, чтобы вообразить, будто я стану развозить отсюда мертвецов!

И знаете, что он сделает? Правильно – бросится бежать куда глаза глядят. Но прежде заглянет в сейф, чтобы забрать из него деньги. Денег там, конечно, уже не будет, зато окажется небольшое взрывное устройство, которое сработает при открывании дверцы.

Боюсь, тогда здесь появится еще один труп. Надеюсь, невинные люди не пострадают. Но даже если так случится – меня к тому времени в городе не будет. Скажу вам по секрету, все ценное я уже перевез в свой кабинет в больнице. Отсюда я поеду прямо туда, все погружу и отправлюсь дальше. Если вам любопытно, я могу даже сказать, как распланировал свои дальнейшие действия. Но сначала поставлю, с вашего разрешения, бомбу…

Он взял в руки коробочку с проводками и опять отошел к сейфу. Пока он там возился, я попыталась собраться с мыслями, хотя, наверное, у меня в жизни не бывало более неразрешимой задачи, чем сегодняшняя. Голова гудела, точно в ней работал средних размеров трансформатор, во рту чувствовался солоноватый вкус крови, и вдобавок меня подташнивало. Плюс к этому путы на руках и ногах, липкая наклейка на губах. Одним словом, обстоятельства начисто исключали стройность мысли.

А придумывать что-то нужно было, и как можно быстрее, потому что времени у меня оставалось все меньше. Еманова можно было понять – кто бы на его месте стал здесь задерживаться. Как бы нерасторопно ни работала милиция, рано или поздно эту квартиру вычислят. И хотя Еманов, как ему кажется, все предусмотрел, спокойной жизни ему ждать не стоило. О его роли в деле Кормильцева знает вся наша редакция. После того как исчезнут Крамер с Буханцевым да Кормильцева, Еманов останется единственным подозреваемым. Он правильно решил, что пора сматывать удочки.

Мне же оставалось только констатировать, что, проведя в целом удачное расследование, в конце я умудрилась наделать массу ошибок, причем непоправимых. Совершенно напрасно я сунулась в это логово одна, никого даже не предупредив. Неправильно определила намерения Еманова. И вообще недооценила его личность. Но, в самом деле, как я могла ожидать от благополучного, уважаемого врача-психиатра такой злодейской прыти? Он же действовал как заправский гангстер.

В обществе широко распространено мнение, что психиатры от долгого общения с пациентами сами делаются немного сумасшедшими. Может быть, с Емановым произошло нечто подобное? Обязательно нужно будет проконсультироваться на этот счет с Александром, подумала я. Пусть разъяснит проблему как профессионал.

Однако тут же я сообразила, что теперь встретиться с Александром мне придется, скорее всего, только на том свете. Эта мысль показалась настолько ужасной и горькой, что я невольно застонала. С пластырем на губах этот стон напоминал мычание и, кажется, позабавил Еманова.

Он уже закончил прилаживать адскую машину, ему оставалось только захлопнуть дверцу сейфа. Однако прежде он обернулся на мой стон и, внимательно на меня посмотрев, удовлетворенно улыбнулся.

– Наконец-то я этого дождался! – сказал он, подходя ближе. – Знаете, предпочитаю слабых женщин! Нежных, поистине женственных… Самоуверенные особы вроде вас, несмотря на всю внешнюю привлекательность, вызывают во мне как в мужчине искреннее отвращение. И все-таки мне удалось заставить вас стать слабой, как и положено женщине. К сожалению, все это случилось слишком поздно и уже никак не может повлиять на мое решение. Сейчас я достану шприц и сделаю вам последний укол. Вам осталось потерпеть совсем немного…

Мне ужасно мешало то, что рот мой был залеплен. Можно было бы попытаться переубедить этого типа не совершать ненужных зверств. Может быть, поподробнее обрисовать ему картину последних событий. Напомнить о том, что он собирался еще поискать те дурацкие марки, наконец! Но все эти чудесные возможности не могли реализоваться из-за десятисантиметрового куска мерзкого скотча!

Впрочем, кое-что Еманов сумел прочесть по моим глазам, потому что тут же снисходительно пояснил:

– Поиски я решил не продолжать. Нужно уметь смиряться с потерями. Искать большего, жертвуя меньшим. К несчастью, подавляющая часть людей не придерживается этого закона. Итак, дорогая, вы теперь все знаете – я постарался в полной мере удовлетворить ваше профессиональное любопытство. В конце концов, не зря же вы так старались! Да и мне нужно было выговориться. Думаете, легко носить в себе груз такой тайны? Как психотерапевт я придаю этому немалое значение. Хорошенько выговориться, излить душу – это весьма действенный метод! Он помогает сохранить душевное здоровье… Кстати, женщины часто прибегают к этому средству чисто интуитивно. Увы, вас это уже не коснется! Но, согласитесь, тут вы сами виноваты…

Он горестно покачал головой и быстро отошел к столу. Я видела, как он опять запускает руки в кейс и достает оттуда бумажно-полиэтиленовую упаковку с одноразовым шприцем. Невольно я замерла, не в силах оторвать взгляда от этого безобидного предмета. Подсознательно образ смерти связан у нас с мифической старухой в белом саване, с косой в руках. На самом деле смерть имеет миллион обличий и таится в самых неожиданных местах. В моем случае она приобрела вид миниатюрного пластмассового шприца. Медицинская техника и раньше не пользовалась моей благосклонностью, но с этой минуты я возненавидела ее просто какой-то сверхъестественной ненавистью.

А Еманов действовал между тем привычно и сноровисто – разорвал упаковку, достал шприц, с осторожностью вскрыл какую-то ампулу и принялся набирать жидкость через иглу. Лицо его утратило снисходительно-насмешливое выражение – теперь он был угрюм и сосредоточен. Я охотно могла поверить, что Виктору Николаевичу было не по душе то, что он задумал, но, следуя своему закону, заботясь о своем спокойствии, он, не колеблясь, был готов пожертвовать такой малостью, как какая-то там «папарацци».

Наконец он закончил манипуляции со шприцем и обернулся. Взгляд, который он обратил на меня, был холоден и строг. Пальцы, обтянутые резиновой перчаткой, сжимали шприц. Не скажу, что в этот момент мне открылась какая-то истина, что мысли и правда приобрели возвышенный и трагический оттенок. Хотя совершенно не помню, о чем я думала в тот момент. Скорее всего, о какой-нибудь глупости.

Еманов молча надвинулся на меня, и душа моя наполнилась ужасом и холодом. Стальное жало шприца мелькнуло перед моими глазами, и я в отчаянии подумала, что это последнее, что я вижу в своей жизни. И вдруг в тишине квартиры неожиданно раздался мелодичный щелчок.

Я почти не обратила на него внимания, но Еманов вдруг застыл на месте и изменился в лице. Мне даже показалось, что в глазах его плеснулась растерянность. Я еще не понимала, в чем дело, а Еманов быстро опустил руки и повернулся к двери.

Теперь и я различила негромкие шаги в коридоре. До боли вывернув шею, я тоже уставилась в ту сторону и увидела, как открылась дверь и в комнату вошел высокий симпатичный мужчина в черном плаще, покрытом дождевыми брызгами. Его лицо, обрамленное шкиперской бородкой, было бледным и замкнутым.

Окинув взглядом помещение, он ничуть не удивился и только застыл на пороге, сунув руки в карманы плаща.

– Ага, ты, значит, уже вернулся? – с хрипотцой в голосе произнес Еманов. – Я не ждал тебя так быстро…

– Я понимаю, – бесстрастно сказал вошедший. – Иначе ты бы не оставил открытым сейф.

Еманов быстро оглянулся через плечо.

– Сейф? – недовольно спросил он. – Ах, сейф! Я как раз собирался его закрыть. Но это не самое главное, ты же понимаешь…

– А что самое главное? – печально спросил человек с бородкой.

– Куда ты спрятал марки? – зло спросил Еманов. – Я перерыл всю квартиру! У меня мало времени. Раз уж ты вернулся, ты должен мне сказать, где они!

Но Крамер – это, разумеется, был он – молчал и внимательно разглядывал открытый сейф. Он не двигался со своего места и ничего не предпринимал. Еманов смотрел на него настороженно, со все возрастающим раздражением.

– Ты выгреб все из моего сейфа, – наконец констатировал Крамер. – Забавно.

– Что тут забавного, идиот, – прошипел Еманов. – Вы мне надоели! Из-за вас все идет прахом! Верни мои марки, Крамер, тогда мы с тобой сможем договориться.

Крамер вытащил руку из кармана и отер ладонью лицо.

– Я чертовски устал! – сказал он и, сделав несколько шагов, опустился на диван. – Не возражаешь, если я закурю? – Достав пачку «Мальборо» и сунув в рот сигарету, Крамер опять замер, мертвым взглядом уставившись в пол.

– Ты что, действительно не понимаешь, что происходит? – взбеленился Еманов. – Надо уходить отсюда! Ладно, я готов взять тебя с собой. Только подойди сюда и помоги мне покончить с этой пронырливой сучкой.

Крамер поднял глаза и спросил:

– А кто это?

– Ты не понял? Та самая Бойкова, которая все время совала нос в наши дела. Теперь она знает все.

Крамер пренебрежительно махнул рукой.

– Ты опять решил возложить на меня самую грязную работу? – спросил он. – Сначала Буханкин, потом Кормильцева, теперь эта… Хватит, я – пас!

Еманов, раздувая ноздри, несколько секунд с ненавистью смотрел на него.

– Ну и черт с тобой! – заявил он наконец. – Я сам это сделаю. Только не думай, что тебе это поможет. Ты и так уже замаран по уши.

– Ну, не совсем, – равнодушно сказал Крамер. – Я ведь не убивал Кормильцеву.

Лицо Еманова окаменело.

– Ты оставил ее в живых? – недоуменно проговорил он. – Сделал эту глупость и так спокойно говоришь мне об этом? Ты еще тупее, чем я думал! Ты хотя бы знаешь, где она сейчас – наша Алевтина Ивановна?

– Знаю, – сказал Крамер. – Она внизу, в машине.

– Внизу, – изумленно эхом повторил Еманов. – Она в машине… В чьей машине, хотел бы я знать?

Крамер наконец вспомнил, что в зубах у него торчит незажженная сигарета. Он достал зажигалку, щелкнул ею и закурил. Наверное, он давно не курил – затягивался он с наслаждением, весь уйдя в это занятие.

Психиатр посмотрел на своего сообщника так, будто готов был его убить. Собственно говоря, Еманов подготовился к этому давно – просто сейчас он был явно не прочь убить Крамера самым некультурным, даже варварским способом. Например, перекусить ему горло.

Объяснялась такая злоба элементарно. Сообщник вел себя совершенно неадекватно ситуации. Складывалось впечатление, будто перед тем, как он вошел в квартиру, его основательно шлепнули по голове мешком. Он замедленно двигался, говорил механическим голосом и вообще как-то мало интересовался происходящим.

– Я спрашиваю, в какой такой машине Алевтина? – вынужден был повторить вопрос Еманов. – Как ты додумался притащить ее сюда?

Крамер еще раз затянулся, потом вынул сигарету изо рта и сосредоточенно посмотрел на ее дымящийся кончик. Потом проговорил негромко, почти не разжимая губ:

– Послушай, а ты сам-то что – идиот или просто настолько увлекся всей этой канителью? Ты так ничего и не понял?

У меня бешено забилось сердце: я уже начинала кое-что соображать, передо мной забрезжила надежда. Просто поверить в нее было пока трудно.

– Повтори, что ты сказал! – с угрозой произнес Еманов. – Что ты мне голову-то морочишь? Что такое я должен был понять?

Сигарета Крамера догорела до самого фильтра. Он с сожалением посмотрел на окурок, бросил его прямо на пол и растоптал подошвой ботинка.

– Квартира на прослушке, – спокойно проговорил он. – Во дворе стоит фургон с аппаратурой. Нас привезли сюда сразу после того, как ты появился. Дом, наверное, уже окружен. Собственно, меня послали, чтобы предложить тебе не оказывать сопротивления. Не знаю, кем они тебя вообразили – Сильвестром Сталлоне?

Еманов несколько раз судорожно сглотнул, а потом спросил свистящим шепотом:

– Так ты меня сдал, Крамер? Это верно – ты меня сдал?

Мне показалось, что в следующую секунду доктор бросится на Крамера – особенно когда тот вместо ответа пожал плечами. Но Виктор Николаевич не стал этого делать. С огромным недоумением он посмотрел вокруг, будто пытался понять, как попал в эту квартиру, откуда здесь взялись мы с Крамером, и вообще почему жизнь сыграла с ним такую злую шутку.

Потом он деревянными шагами доплелся до дивана и крайне осторожно опустился на него, широко расставив колени и низко опустив голову. Шприц он по-прежнему держал в руке, словно позабыв, что с ним нужно делать.

Мне вдруг показалось, что в такой безвыходной ситуации Еманов вполне может вкатить смертельный яд самому себе. Но тут я его переоценила. Он просто продолжал сидеть не шевелясь, как лесоруб после тяжелой работы, и неотрывно смотрел в одну точку у себя под ногами.

Он никак не отреагировал на то, что Крамер после некоторого размышления решился-таки оказать любезность даме, то есть мне. С некоторой опаской он приблизился к моему креслу и, стараясь не встречаться со мной взглядом, принялся освобождать меня от пут. Почему-то он не стал расклеивать мне рот – должно быть, боялся услышать что-нибудь нелицеприятное.

Когда руки и ноги мои освободились, я сорвала скотч с лица сама и все-таки не удержалась, чтобы не сказать, глядя в бородатое бледное лицо Крамера:

– Ублюдки!

Больше всего мне хотелось испытать, слушаются ли меня губы. Оказалось, что да, и, в общем, слово это прозвучало в тишине квартиры достаточно убедительно.

Крамер выслушал меня с каким-то даже подобострастием и вернулся на диван. Присев рядом с Емановым, он опять сунул в рот сигарету.

Но не успел он прикурить, как вдруг прихожая наполнилась топотом ног и звуками нескольких голосов, звучавшими вполне по-хозяйски. Тут же дверь в комнату распахнулась от мощного удара, и в проеме нарисовались напряженные мужские фигуры с пистолетами в руках.

Последовало сакраментальное «Всем стоять!». Но даже это не произвело на Еманова никакого впечатления. Он продолжал сидеть, не меняя позы, будто происходящее его нисколько не касалось. Смертельный шприц по-прежнему бессмысленно торчал в его обтянутом резиной кулаке.

По команде поднялся один Крамер. Я тоже осталась сидеть, удрученно разглядывая свои конечности, вернее, рукава плаща и сапоги, безобразно испачканные клейкой массой. Мерзавец Еманов не пожалел скотча.

На самом деле мне, конечно, следовало выражать бурную радость, награждая своих освободителей объятиями и поцелуями, но я была на удивление безучастна. Все во мне как будто перегорело, да и тупая боль в голове давала о себе знать.

Между тем рядом послышался знакомый голос. По комнате кружили оперативники, а Жильцов – в кожаном плаще, туго перепоясанном в талии, – с брезгливым выражением в голосе распоряжался:

– Заберите у него эту гадость! Только осторожнее… И в наручники его!

Кто-то подошел ко мне и заботливо спросил, как я себя чувствую.

– Прекрасно она себя чувствует! – прогремел Жильцов, возвышаясь надо мной, как великан из сказки. – Ольга Юрьевна плохо себя чувствует только до тех пор, пока не ввяжется в какое-нибудь неженское дело. – Он, прищурясь, посмотрел на меня и покровительственно спросил: – Ну, что – убедились наконец, что сапоги должен тачать сапожник? Каюсь, когда мне доложили, что вы здесь, я не стал особенно торопиться – мне хотелось, чтобы вы хорошенько прочувствовали, почем фунт лиха…

– Скажите лучше – рассчитывали, что меня прикончат, – ехидно сказала я, обретая наконец привычную форму, – а вся слава достанется вам одному.

– Ага, – зловеще произнес Жильцов, – урок не пошел вам впрок. А вы – упертая женщина! Я начинаю вас уважать…

– Да, вы сработали неплохо, – признала я. – Никак не ожидала!

– Думали, без вас не справимся? – ядовито подсказал Жильцов.

– Вроде того, – кивнула я. – Есть еще в нас эдакое недоверие к милиции, что греха таить! Кстати, не забудьте про бомбу – психиатр разместил ее в сейфе. Как бы мы тут все ненароком не взлетели на воздух…

– Саперы уже вызваны, – серьезно сообщил Жильцов. – Расслабьтесь! Кстати, вам, наверное, требуется врач?

– Хватит с меня врачей! – поморщилась я. – Вот умыться я бы не отказалась…

Жильцов предупредительно придержал меня за рукав.

– Лучше воздержитесь, – посоветовал он. – В ванной комнате лежит труп. Мы ничего тут пока не трогали – только поставили систему для прослушивания. Ведь мы ждали Еманова… Крамера мы взяли сразу, едва он прилетел в Сочи. Он раскололся сразу. Выложил все – в том числе и про телеграмму, которую должен был дать после убийства Кормильцевой, и про труп в ванной, и про марки, которые бесполезно здесь искал Еманов. Они, кстати, были у Крамера с собой – не доверял все-таки Еманову…

Жильцов неожиданно улыбнулся и сделался почти симпатичным.

– А все-таки вы молодец, – сказал он. – Только прийти к нам нужно было все-таки пораньше! А не изображать из себя Пинкертонов, понимаешь…

– Ага, пироги, как говорится… – в тон ему заговорила я.

Жильцов одобрительно кивнул и веско закончил фразу:

– …должен тачать сапожник. Тьфу, совсем вы меня запутали!

Я рассмеялась и сказала:

– Ну, если так, то я, пожалуй, пойду?

– Может, вас подвезти? – заботливо предложил Жильцов. – Это запросто.

– Спасибо, я на машине, – ответила я.

– Ну, тогда до завтра! – кивнул Жильцов. – Завтра в восемь жду вас у себя, не забудьте!

Холодная, пронизывающая дождем улица показалась мне раем. Огни фонарей сверкали как иллюминация. Это было как праздник, как день рождения.

Я блаженно зажмурилась, снова открыла глаза и отправилась разыскивать свою машину.