Офис торговой компании «Синий луч», генеральным директором которой был Всеволод Александрович, располагался недалеко от набережной. Он занимал весь пятый этаж современного шестиэтажного здания, отданного на откуп многочисленным фирмам, фирмочкам и конторам. Нотариальная соседствовала со страховой, а та — с жилищной. В общем, весело! Не покидая пределов здания, можно было решить массу жизненных и социальных вопросов, начиная с продажи или приобретения квартиры и кончая оформлением брачных контрактов и составлением завещаний. Этакий мини-сити конторско-прикладного значения. Я, слава богу, никому ничего пока завещать не собиралась. Мне вспомнился французский поэт, задира и пройдоха Франсуа Вийон, прославившийся тем, что завещал в шутливой балладе всякие ненужные вещи своим недругам. Были там и такие строки:

Я миновала дежурную, крупную тетушку лет семидесяти с отечным лицом, и поднялась на пятый этаж. Был разгар рабочего дня, а потому мимо меня туда-сюда сновали озабоченные сотрудники. Два бородатых оболтуса в джинсе курили в конце коридора, выходившего к балкону со стеклянной дверью. Нашла дверь с табличкой «Ген. директор. Хмельницкий Всеволод Александрович» и, постучавшись, услышала осторожно-вежливое: «Войдите».

В приемной сидела — как и положено ей сидеть — секретарша, смазливая шатенка лет двадцати пяти в коротеньком узеньком пиджачке орехового цвета. У нее была модная стрижка и живой взгляд. Миниатюрная челочка позволяла видеть ее выпуклый гладкий лоб. Вздернутый нос и ямочка на подбородке придавали ей задорный вид, делая ее непохожей на массу серо-въедливых и сосредоточенно-высокомерных секретарш.

— Добрый день, меня зовут Бойкова Ольга, я к Всеволоду Александровичу, — произнесла я на одном дыхании, окидывая быстрым взглядом помещение.

Оно показалось мне таким же умытым и приветливым, как и лик секретарши: все беленькое, чистенькое, компьютеризированное, упорядоченное. Никакой громоздкости. Атмосфера легкой праздничности, я бы даже сказала. Вот уж не ожидала! Что касается Аркадия, кстати, то у него, думала я, можно было надеяться увидеть что-то подобное. Всеволод казался мне более серьезным и менее улыбчивым. В общем, я была приятно удивлена.

Пока я разглядывала синий плакат с ослепительно белой, прямо-таки стерильной оргтехникой, расторопная, и, что самое главное, доброжелательная шатенка связалась по внутреннему телефону со своим шефом.

— Можете войти, — ласково улыбнулась она, указывая глазами на дверь кабинета.

Я прошла по голубому ковролину, показавшемуся мне ковром-самолетом, и, дернув за ручку двери, вошла в просторный кабинет, утопающий в солнечном свете. Жалюзи на окнах были подняты, и февральское солнце, блеск которого усиливал лежащий за окнами снег, шлифовало столы, стеллажи с папками, обитые светло-голубым гобеленом кресла, стены с картинами и плакатами и лицо Всеволода Александровича.

Он сидел за столом из светлого дерева, крутясь в офисном кресле и беспокойно манипулируя идеально заточенным карандашом. На нем был бежевый костюм, коричневая сорочка и галстук коньячного цвета в тонких малахитовых разводах. Неизменные темные очки закрывали его красивые «неаполитанские» глаза, чем очень затрудняли процесс проникновения в его нутро, казавшееся мне таинственным, как содержимое сандаловой шкатулки, запертой на ключ. Загадочным оно представлялось моему воображению именно потому, что я не могла видеть Севиных глаз, не говоря уже об их выражении. К тому же его внешность заставляла думать о чем-то сицилийско-криминальном, но никак уж не о компьютерах. Оргтехнику мое воображение отдавало на откуп субъектам с четкими правильными лицами, невыразительными ртами и строгим взглядом из-за прозрачных, как картезианское сознание, стекол очков геометрических форм.

На длинном столе покоилась оргтехника нового поколения. Всеволод поднялся мне навстречу и, слабо улыбнувшись, сказал:

— Рад вас видеть. Вчера все так некрасиво получилось…

Надо же, я думала, речь идет о покушении на убийство, а вот Всеволод склонен был рассматривать вчерашний случай с эстетической точки зрения.

— В жизни все может случиться, — философски заметила я.

— Прошу, — Всеволод вальяжным жестом указал на роскошное, совсем не офисное кресло, стоящее у стены, на которой висело несколько акварелей.

Сам он поднялся и, подойдя к небольшому изящному шкафчику, открыл его и достал оттуда темную бутылку и пару пузатых рюмок. Когда он поставил бутылку на небольшой столик, рядом с которым восседала ваша покорная слуга, я увидела, что это «Реми Мартен». Инкрустированный столик, пара кресел и диван составляли уголок отдыха. Всеволод устроился в кресле рядом со мной и, открутив на бутылке пробку, плеснул в рюмки граммов по тридцать коньяка. Этот невинно-гостеприимный жест вызвал у меня невольную усмешку. Заметив ее, Всеволод нехотя улыбнулся и с грустной иронией, произнес:

— Не беспокойтесь, это другая бутылка. Коньяк отличный.

Он смущенно кашлянул и, взяв рюмку в руки, стал ее греть.

— Спасибо, но я за рулем. Это не отговорка, — выразительно улыбнулась я, — если только кофе.

Всеволод не поленился вызвать секретаршу. Вскоре она внесла серебряный поднос с двумя чашками, лимоном, пористым шоколадом, конфетами и фруктами. Мне жутко захотелось граната. Разломленный на несколько частей, он походил на распустившуюся розу. Сочные, бордового цвета зерна мерцали на солнце темными рубинами. Казалось, зрелая сила распирала плод и вот, взрезанный и явленный во всем своем жизненном блеске, он щедро и бесстыдно демонстрирует свои пурпурные внутренности.

— Это все для вас, — улыбнулся Всеволод, заметив мой жадный взгляд и робкий жест навстречу полыхающему гранату, — я схожу с ума только по «Реми Мартену», — с манерной меланхолией добавил он.

«Можешь себе позволить», — фамильярно заметила я. Не вслух, конечно.

— Спасибо, — снова поблагодарила я, пододвигая к себе тарелку с фруктами.

Плеснуть коньяка себе в кофе я воздержалась. Я не суеверна, просто вся эта история с отравлением на меня так неприятно подействовала, что пить этот дорогой коньяк мне не хотелось. Всеволод, видно, понял причину моего воздержания.

— Вы неверно думаете о «Реми Мартене», — с лукавой усмешкой сказал он.

— Я о нем вообще не думаю, — возразила я, с удовольствием высасывая сок из очередного гранатового зернышка.

— Нет, думаете, — не сдавался Хмельницкий, — именно думаете. Коньяк внушает вам страх, — он вздохнул.

— «Внушает» и «думаю» — это же разные вещи! — удивилась я.

— Нет, не разные. Вы приписываете коньяку свойства отравы. У вас он ассоциируется со стрихнином. Вы думаете о нем как о жидкости, содержащей в себе стрихнин, — пояснил он, — то есть вы думаете о коньяке не как о солнечном напитке, прекрасном напитке, — резюмировал он, — а как о содержащем стрихнин. Сама предметность коньяка для вас недоступна. Вы — пленница своей ассоциации. Это и есть мысль, но не идея.

— Оригинальное суждение… — вымученно улыбнулась я.

— Правильное, — самодовольно произнес Всеволод, — только это не я до такого додумался, это Декарт.

— Ага, — я кивнула, — был такой.

— Сцепку в человеческом мозгу ассоциаций, которыми человек привык манипулировать, он называл нечистым мышлением, — глотнув коньяку, сказал Всеволод.

Я не стала задаваться вопросом, что же такое чистое мышление, а перешла собственно к цели моего визита.

— Знаю, Аркадий мне звонил, — ленивым жестом поднося рюмку к губам, также с ленцой произнес Всеволод, после того, как я посвятила его в свой благородный замысел заняться расследованием.

— Мы встретились в больнице с его женой… — забросила я удочку насчет семейных дел Аркадия.

— И это я знаю, — вздохнул Всеволод, — Кристина и Аркадий вместе ведут бизнес. Он, конечно, больше сантехникой и плиткой занимается, она — духами, тканями и посудой. Здесь уж, как говорится, природа распорядилась.

Всеволод меланхолично улыбнулся и снова плеснул себе коньяку. Видя, что после первой дозы «солнечного напитка» он не скопытился, я осмелела настолько, что добавила себе несколько капель в кофе.

— Пейте, — хитро улыбнулся Всеволод, — стрихнин просроченный попался.

— Вы намекаете на то, что я вас подозреваю? — не выдержала я.

— Да что вы! — с наигранной досадой поднял вверх обе руки Всеволод. — Просто я оценил вашу осторожность.

— И давно Аркадий с женой совместно занимаются бизнесом?

— Сначала Аркадий торговал только сантехникой, плиткой и так далее, а как только начал привозить парфюмерию, напитки, ткани, обратился за помощью к жене. Кристина — женщина властная, деловая, во все вникает, во всем разбирается. Аркадию повезло, — расслабленно улыбнулся Всеволод.

— А вам?

— Мне? — с удивленной интонацией произнес он.

Я не то чтобы хотела выяснить возможность «райской жизни» для Маринки, просто мне самой было интересно.

— Я не женат, — отрезал Всеволод, — и счастлив по-своему. Женитьба не для меня, — снизошел он все-таки до разъяснения своей позиции, — я одиночка по жизни, как это сейчас говорится.

— Я, наверное, тоже, — без особой убедительности сказала я, чем вызвала у Всеволода смешок, — что вы смеетесь?

— Вы произнесли это так печально, что сам ваш тон опровергает то, что вы сказали.

— Не знаю, я серьезно не задумывалась. Давайте вернемся к чете… Какая, кстати, у Аркадия фамилия?

— Летнев.

— Ага, — я сделала глоток кофе, — а как распределена собственность фирмы Летневых?

— А бог его знает! — красноречиво, мол, какое мне до этого дело, пожал плечами мой собеседник.

— Ну, доходы… Поровну? — решила я все-таки его разговорить.

— Не думаю, — загадочно улыбнулся Всеволод, — хотя кто его знает…

— Основная часть капитала принадлежит, наверное, Аркадию. Вы давно с ним дружите?

— Давно.

— Странно, что вы не знаете о том, чем владеет лично он, а чем — его супруга, — недоверчиво посмотрела я на Хмельницкого.

— Это вы, папарацци, народ любопытный, въедливый и кусачий, а мы, бизнесмены, привыкли заниматься собственным делом, не заглядывая под чужие кровати, — в его тоне засквозила скрытая неприязнь.

— Я не обижаюсь, — через силу улыбнулась я, — хотя не знаю, чем, кроме того, что я отношусь к числу папарацци, вызвано ваше желание ущемить меня, а то и откровенно унизить. Мне кажется, теперь вы мыслите нечисто. Вы — тоже пленник ассоциации. Все папарацци для вас — «народ кусачий», вы не способны в данном случае прийти от целого к единичному. А ведь свойства целого, как учили еще древние греки, не складываются механически из свойств единичностей, составляющих это целое.

Я говорила медленно и отчетливо. Мне даже самой понравилось размышлять вслух о чистом и нечистом мышлении.

— Если вы и не кусачая, — потеплел голос Всеволода, — то зубастая — точно.

— Это комплимент?

— Да, без сомнения, — допил коньяк Всеволод.

— Осмелюсь еще заметить, что вы, бизнесмены, не так невинны и сосредоточены на своем бизнесе, как вы хотите меня в этом убедить. Во-первых, конкуренция. Вы просто обязаны знать, чем занимаются ваши коллеги по бизнесу, иначе…

— Сдаюсь, сдаюсь, — снова шутливо поднял руки Всеволод, — но подумайте, зачем мне влезать в Аркашину фирму, если я занимаюсь оргтехникой, а он — сантехникой?

Мы дружно рассмеялись. Я, конечно, сделала это более открыто.

— Я спрашиваю вас не как потенциального или реального конкурента — откуда мне знать, может, у вас еще и магазин сантехники имеется? — а как его друга.

— Ладно, — вздохнул Всеволод, — тогда я вам скажу, что догадываюсь, откуда ветер дует. Летневым угрожали по телефону.

— Откуда вы это знаете?

— От Летневых, — со снисходительной иронией сказал Хмельницкий, — трубку они брали по очереди: то Аркаша, то Кристи.

— В вашем присутствии? — уточнила я.

— И в моем тоже.

— И кто же это? — наивно спросила я.

— Если б я знал! — негромко воскликнул Всеволод.

— Ну хоть что говорил, этот, который звонил? Это был один и тот же голос? — загорелась я.

— Я смотрю, — со скептической усмешкой произнес Всеволод, — что вам нравится игра в сыщиков…

— Считаете, что я некомпетентна? Что ж, — вздохнула я, — вы правы. Только у меня есть большое желание докопаться до истины и упрямство тысячи ослов, чтобы сделать это. Немало, правда?

Всеволод кивнул, но без особого доверия и энтузиазма.

— Вы, наверное, думаете, — продолжила я после некоторой паузы, — что в нашем жестоком и запутанном мире этого недостаточно или что это выглядит только нравственным императивом, неприложимым к этой самой жестокой реальности.

Только я так не думаю, потому что если так думать, то это будет опять нечистое мышление, — не могла отказать я себе в улыбке превосходства, — в этом случае я опять бы проецировала свое собранное из тысячи неприятных ассоциаций мнение о нашей жизни на конкретный эпизод, на временной интервал, в котором действуют конкретные люди, одни из них подсыпают другим в коньяк стрихнин, а третьи пытаются разобраться в том, что происходит, прибегая к помощи друзей пострадавших. Именно эти третьи хотят осуществить знаменитый декартовский принцип о «держании себя в естественном поле истины».

— Послушайте, — заулыбался Всеволод, — что вы делаете в журналистике? Из вас бы вышел восхитительный философ или проповедник.

— А что вы делаете в компьютерном бизнесе? — в тон ему ответила я. — Из вас получился бы отменный герой бразильского сериала о тысяче и одной соблазненной, — пошутила я.

— Бизнес помогает мне воплощать в жизнь этот психологический тип. Он дает средства, я имею в виду, материальные… — посмеивался в бородку Всеволод.

— Так что требовали от Летневых?

— Чтобы они принесли столько-то денег туда-то и тогда-то.

— И все?

— А этого мало? — наигранно возмутился Всеволод. — Так по крайней мере мне сказали сами Летневы.

— Но они приказам не подчинились… — предположила я.

— Нет. Никуда не ходили, ничего не носили. И в милицию, насколько мне известно, не обращались.

— Почему?

— Вы как певица Глафира. Знаете, у нее есть песня под таким названием? — усмехнулся Хмельницкий.

— А вы как кот Матроскин. Для него важнее всего — собственная выгода… — ответила я той же картой.

— Какую же выгоду преследую я?

— Продемонстрировать свое остроумие и то, какой вы неприступный и твердокаменный, несмотря на всю вашу вежливость и щедрость, — я показала на стол.

— Занятно… — процедил Всеволод.

— Такое ощущение, что у вас — бездна времени, что вы не бизнесмен…

— …а герой бразильского сериала, — игриво сказал Всеволод.

— Да-а, на язычок вам лучше не попадаться. Время у меня действительно есть, есть всегда, когда речь идет о моей выгоде… — многозначительно улыбнулся Всеволод.

— Но какая выгода в том, чтобы задерживать и меня, и себя? Дела-то не ждут, — удивилась я.

— Такая, что, кроме пользы денег, есть еще много различных польз.

— Например, — я старалась не показать, что раздражена подобным словесным пинг-понгом.

— Удовлетворение своих сексуальных и моральных потребностей, — продолжал изъясняться экивоками Всеволод.

— Значит, вы не из той оперы, где поют: «Мне с вами скучно, мне с вами спать хочется?» Вам, кроме остренького, еще и десерт подавай?

Всеволод утвердительно кивнул. «Бедная Маринка, — подумала я, — знала бы она, как нелегко будет раскрутить Всеволода на «райскую жизнь»!»

— Я польщена вашим вниманием, но давайте вернемся к Летневым.

— Мы только и делаем, что к ним возвращаемся, — усмехнулся Всеволод. — Кристи была обеспокоена этими звонками, Аркаша считал их пустой угрозой. Ведь угрозы абонента не сбывались.

— Вы полагаете, что попытка отравления — это способ показать, что тот, кто звонил Летневым, настроен теперь решительным образом?

— Думаю, да.

— Почему же желание капитально припугнуть Аркадия Васильевича было осуществлено только вчера?

— Вы меня об этом спрашиваете? — Всеволод вскинул брови так, что они взлетели над темными стеклами очков.

— Мне кажется, что Аркадия хотели убить, чтобы совсем запугать Кристину, да и вообще подмять под себя фирму. Ведь с женщиной справиться легче.

— Вы думаете? — иронично усмехнулся мой несерьезный собеседник.

— Фирма ведь перешла бы в полную собственность Кристины? — упорно копала я.

— На что вы намекаете? На то, что смерть Аркадия в первую очередь выгодна его жене? Но у них прекрасные отношения! Я-то знаю их не один год.

— Я пытаюсь разобраться, кто мог угрожать Летневым, — возразила я.

— Да мало ли кто! — потеряв терпение, воскликнул Всеволод.

— Ну вот, вы уже начали нервничать, — разочарованно улыбнулась я, — а я только приступила к расспросам. Вот вам, например, кто-нибудь угрожает?

— У меня были когда-то трения с людьми, жадными, так скажем, до чужих денег, — гораздо спокойнее сказал Хмельницкий, — но я уладил эту проблему.

— Вы хотите сказать, что у вас были разборки с бандитами? — без прочих околичностей спросила я.

— До разборок не дошло, — улыбнулся Всеволод, — просто я предпочел платить представителям государственного рэкета.

— Милиции, вы хотите сказать?

— Вот именно, — кивнул он, — хотя большой разницы между ними не вижу. Государство — это самый сильный и коварный бандит, который не позволит, чтобы на его территории, вернее, на территории, контролируемой его представителями, существовали другие бандиты, заведомо более слабые.

— Интересная теория, — я сидела в кресле нога на ногу, отсоединяла гранатовые зернышки от плода и по одной отправляла их в рот.

— Какая уж теория, — Хмельницкий встал из-за стола, держа рюмку в ладони, и неторопливо принялся ходить из угла в угол, — это самая что ни на есть практика. Только не делайте вид, что вы этого не знаете, а то я перестану вас уважать.

— Хорошо, — понимающе улыбнулась я, — допустим, я с вами согласна, но с учетом того, что вы прибегли к обобщающим понятиям. Я продолжу свои вопросы, если вы не возражаете. После того, как вы стали платить государству, бандиты перестали вас донимать?

— Не сразу, — Хмельницкий остановился посреди комнаты и повернул ко мне лицо. — Какое-то время у них были претензии уже лично ко мне, не помню уж какие… И тогда я нанял телохранителя.

— Они могли бы продолжать действовать вам на психику, например, названивая по телефону и угрожая всяческими бедами.

— Вы очень проницательны, как я уже, помнится, говорил, — Всеволод смотрел на меня, — так оно и было. Но я живу один, мне не за кого бояться, и с нервной системой у меня все в порядке. Однажды они попытались взорвать мою машину, потом пустить газ в дверь дома, но примерно через два месяца оставили свои попытки «достать» меня. А мертвый я, видимо, был им не интересен.

— То есть, — полюбопытствовала я, — убить вас, при желании, они все-таки могли?

— Естественно, — усмехнулся Всеволод, — я же не могу содержать целый штат охраны, как у президента страны. Тогда мне пришлось бы работать только на охрану. А я хочу иметь возможность тратить деньги на свои маленькие радости.

— А Летневы платят бандитам? — напрямик спросила я. — Только не говорите, что вы не знаете, все равно я вам не поверю.

— Платили, — кивнул Хмельницкий, — но потом в их среде, у бандитов, я имею в виду, начался раздел территорий, и Аркадий, воспользовавшись моментом и моим, кстати, советом, тоже перешел под крыло милиции.

— И бандиты смирились с этим?

— До последнего момента казалось, что да…

— Значит, угрозы по телефону напрямую связаны с этим решением Летневых, — констатировала я. — Почему же вы сразу мне об этом не сказали?

— Я не уверен в этом, — Всеволод снова занял свое место за столом и поставил пустую рюмку на его край, — поэтому и не стал говорить. Вы сами сделали этот вывод.

— Хотите сказать, — усмехнулась я, — если я ошибусь, то сама буду в этом виновата?

— Примерно.

— А у Летневых нет телохранителей?

— Нет.

— Почему? У них что, не хватает денег?

— Мы не обсуждали этот вопрос, а потом, Аркадий и сам может за себя постоять. Вы в этом вчера убедились.

— Да, — согласилась я, — никогда бы не подумала, что он на такое способен. Где он научился так… защищаться?

— Когда-то он служил в спецвойсках. Сейчас ходит в спортзал, когда находит время.

— Значит, Летнева не слишком-то волнуют эти звонки?

Хмельницкий молча пожал плечами и плеснул себе еще коньяка.

— А его жену?

— Наверное, об этом вам лучше спросить у Кристины.

— Может, вы и правы, — задумчиво произнесла я. — Вы ведь друзья, не так ли?

Что-то дрогнуло в лице Хмельницкого. Может, это было непроизвольное движение? Если бы я могла видеть его глаза, которые он скрывал за темными стеклами очков, я сказала бы определеннее.

— Мы встречаемся время от времени, — закашлявшись, ответил он.

Мне показалось, что тут что-то нечисто, и я продолжала давить в этом направлении.

— Вы ходите друг к другу в гости?

— Какое это имеет отношение к отравлению? — Всеволод снова поднял брови над очками.

— Иногда сам не знаешь, что к чему имеет отношение, — вдумчиво сказала я, — а потом, складываешь один и один и получаешь в результате три. Тогда начинаешь искать ошибку. Так вы часто встречаетесь с Аркадием?

— Примерно раз в неделю, — Всеволод поднял рюмку и снова принялся смаковать коньяк.

— А с Кристиной?

— Что с Кристиной? — Хмельницкий сделал вид, что не понял меня.

Я молча смотрела на него.

— Только в компании с мужем, — после минутного молчания ответил он, — если вы это имеете в виду.

— Она вам нравится?

— У нее есть деловая хватка, — кивнул Всеволод.

— А как женщина? Она ведь довольно хорошо сохранилась для своего возраста.

— Вы, наверное, считаете меня беспринципным человеком, если задаете такие вопросы, — медленно проговорил Хмельницкий. — Но я вам отвечу совершенно без обиды. Во-первых, мне нравятся более молодые женщины. Но даже у молодой женщины, кроме тела, должна быть еще и голова. Как у вас, например, — он плотоядно улыбнулся. — А во-вторых, у мужчины, если он не просто самец, должны быть внутренние ограничения, своего рода табу, если хотите. Так вот, жена друга и является таким табу.

— А если бы Кристина не была женой вашего друга?

— Гипотетические вопросы вроде вашего имеют право на существование только в авантюрных или детективных романах, — как-то скованно произнес Хмельницкий, — а в жизни есть только то, что существует в реальности. А реальность такова, что Кристина — жена моего друга, и я ее даже не рассматриваю, как потенциальную любовницу.

— Но согласитесь, — не унималась я, — как женщина она очень хороша. Женщина-вамп и не дура, как я поняла из ваших слов.

— А вы опасная женщина, — воскликнул Хмельницкий, откинувшись на спинку кресла и рассмеявшись, — в вас есть что-то инфернальное. Так рассказать о женщине, что я даже заинтересовался ею. Но еще больше меня заинтриговали вы сами, — произнес он уже более спокойно. — Мы могли бы встретиться как-нибудь и неплохо пообщаться. Что вы на это скажете?

— Скажу, что у меня тоже есть свои табу, — я встала и направилась к выходу. — Не могли бы вы мне сказать, — вспомнила я, — где живут и работают Летневы?

— Конечно, — Хмельницкий, который собирался встать, чтобы проводить меня, опустился за стол и, вынув из стопки бумаги цветной листочек для записей, стал торопливо писать. — Вот, пожалуйста, — он протянул мне листок. — Давайте хотя бы пообедаем.

— Давайте, — кивнула я, — только порознь.

— Вы мне нравитесь все больше и больше, — скривил губы в сладострастной ухмылке Хмельницкий. — Не люблю женщин, которые сдаются сразу.

— Как, например, Маринка? — поддела я его и шагнула к двери.

— Марина замечательная девушка, — серьезно сказал Всеволод, — только с ней не о чем разговаривать.

— Почему же, — возразила я, — она очень неплохо разбирается в моде. А вы снимаете когда-нибудь очки?

— Когда ложусь спать.

— Тогда я, наверное, никогда не увижу ваших глаз.

— Еще когда протираю стекла, — поспешил добавить он, потому что я уже взялась за ручку двери.

— Спасибо, Всеволод Александрович.

— Ну что вы, — осклабился он, — беседа с вами оказалась одной из моих радостей. Сожалею, что вчера мы не смогли толком пообщаться. И называйте меня Всеволодом или просто Севой, я не обижусь.

— Хорошо, Сева, — усмехнулась я, — пока.