Глава первая

Терпеть не могу летать в одиночестве.

Не так много я прожила на свете, чтобы иметь склонность к уединенным, сосредоточенным размышлениям. Хотя подумать-то мне было над чем… Во-первых, только что закончился важный период моей жизни – две недели назад я защитила диссертацию по психологии поведения в экстремальных условиях и уже неделю работаю в нашем тарасовском территориальном управлении МЧС.

То есть профессию я себе выбрала. Или она меня выбрала? Какая, собственно говоря, разница… Дороги, которые мы выбираем – это те дороги, которые выбирают нас. Те, по которым мы можем пройти… Во-вторых… Во-вторых или во-первых? Сергей… Стоп! Сейчас же прекрати, Оленька, ведь ты же запретила себе об этом думать…

Что же до профессии, то она, надо сказать, у меня редкая – психолог-консультант оперативной федеральной спецгруппы спасателей. Таких групп в России всего-то раз-два и обчелся, и разбросаны они по самым крупным городам – с тем расчетом, чтобы максимально сократить скорость реакции спасателей на чрезвычайное событие. Специалисты в группах классные, каждый владеет несколькими специальностями. Первая, ближайшая группа, прибывает на место максимум через час после сигнала бедствия, чуть позже – еще несколько, если это необходимо. И только психологи всегда появляются с опозданием. Если вообще появляются. Потому что нас в подразделениях МЧС еще слишком мало.

В последнее время наше ведомство открыто причисляют к силовым. Да оно, собственно, и справедливо. Подготовка наших спецотрядов ничуть не хуже, чем, скажем, в милицейских группах особого назначения или с спецвойсках службы безопасности. А то и получше. Просто те специализируются на стандартных ситуациях – захваты заложников, террористы, бомбы, покушения на лидеров, шпионаж и все такое прочее.

А мы всякий раз импровизируем. Потому что действуем именно в ситуациях непредвиденных. В любых – от какого-нибудь цунами до массовых волнений из-за невыдачи зарплаты… И решения принимаем сами на месте, сразу же в момент получения информации. В экстремальных условиях выживает тот, кто принимает правильное решение прежде, чем успевает об этом подумать, интуитивно… А правильное решение может быть только одно – то, которое спасает жизнь.

По правде говоря, первое время я недоумевала – зачем психолог в войсках МЧС? Но очень быстро поняла: это природные катаклизмы возникают и развиваются без всякой, по крайней мере, видимой, логики. А поведение человека во время этих катаклизмов… Оно целиком зависит от его психологических особенностей. И моя помощь попавшему в беду человеку может стать решающей…

Выдергивают меня из Тарасова постоянно, практически каждый месяц. Где я только не побывала за семь лет, пока училась в университете и аспирантуре! Крупнейшая авиакатастрофа в Орли… После той командировки я, раздосадованная языковой немотой в обществе молодых симпатичных французов-спасателей из национального легиона, твердо решила выучить наконец французский. И теперь могу вполне сносно объясняться… Извержение вулкана Кракатау на маленьком островке в Зондском проливе между Явой и Суматрой. Там я впервые поняла, увидела собственными глазами, как человека может парализовать один только вид потока раскаленной лавы. И он идет ей навстречу, не замечая жара, пока волосы не вспыхнут на голове… Захват заложников в одном из магаданских лагерей… Там, между прочим, от МЧС я была практически одна. До сих пор вспоминаю об этом своем подвиге с содроганием: мне тогда пришлось проникнуться мыслями и чувствами приговоренного к пятнадцати годам убийцы, чтобы уверенно смоделировать его поведение…

Самое обидное, что переполняющими тебя впечатлениями и наблюдениями ни с кем нельзя поделиться. Так хотелось иногда рассказать подругам, что вернулась только что с другой стороны земного шара и вообще чудом осталась жива. Но даже упоминать об этих операциях мне было строго запрещено – давала подписку о неразглашении. Нарушишь – и будешь автоматически уволена, без права когда-либо служить в этой структуре… А я, честно скажу, крепко держалась за свою работу и за зарплату, которую мне платили с первого дня вербовки. Участие в международных спасательных операциях оплачивалось очень высоко, из специального фонда ООН. Потерять такое место из-за болтливости… Это, знаете ли!.. Вот я и молчала… Хотя однажды мне это дорого стоило. Нет, не хочу сейчас вспоминать об этом…

Завербовали меня уже на третьем курсе университета, едва только мой научный руководитель, сам, кстати, бывший эфэсбэшник, как я потом выяснила, выбрал мне чудненькую тему для дипломной работы: «Особенности поведения человека в экстремальных условиях». И вот я уже старший лейтенант, один из немногих в России специалистов по экстремальной психологии.

Не думаю, что единственный, но остальные, похоже, – чистые теоретики…

Иначе стали бы посылать за мной лично наш ведомственный самолет! Лишь для того, чтобы доставить меня из Тарасова на границу Таджикистана с Афганистаном, в район, где только что, два часа назад, произошло сильнейшее землетрясение. Как сообщила наша спецсвязь, в Афганистане почти полностью разрушено несколько городов. А в одном, который находился прямо над эпицентром, вообще не осталось ни одного целого здания – сплошные завалы. Там работала группа врачей из России, вот их-то мы и должны вывезти из района бедствия…

Конечно, тот факт, что за мной прислали целый авиалайнер, несколько смущает. Слишком уж много чести. Или я и впрямь такой уж незаменимый специалист… Короче, лечу вот на юго-восток с весьма туманным представлением о ситуации в районе стихийного бедствия и о том, что мне предстоит делать.

Впрочем, так обычно и бывает.

Только вот в одиночестве я лечу впервые.

Мерзкое, надо сказать, чувство.

Как будто на свидание с Господом Богом летишь. А мне вовсе не хочется с ним встречаться. Мне пока и на земле, в этой жизни, хорошо.

Да и смерти я боюсь ужасно. Мне всего-то двадцать пять. Хочу жить и получать от жизни удовольствие. А для этого, как минимум, вокруг меня должно быть много разных людей. Потому, что любое удовольствие начинается с общения с…

В данный момент пустой салон «Як-42», на борту которого были только я и экипаж, действовал на меня угнетающе. Во мне бродили какие-то смутные подозрения, что спасением врачей дело не ограничится…

И вообще, то, что никого из нашей региональной тарасовской группы больше не вызвали, только меня одну, весьма настораживало.

Ни Александра Васильевича Маслюкова, классного альпиниста, оперативника с десятилетним стажем, клавшего девять выстрелов из десяти в десятку, а ударом кулака способного пробить дверь стандартной квартиры в новостройке, – видела своими глазами. После взрыва в квартире директора крупнейшего в Тарасове супермаркета дядя Саша (его, правда, чаще называли Кавээном, как полного тезку известного телеведущего КВН), отодвинул нас с Игорьком от двери соседней квартиры, из-за которой слышались детские голоса, пробил кулаком дыру в закрытой двери и открыл замок изнутри. Двух мальчишек тогда еле откачали – взрывом снесло перегородку между квартирами, и они задыхались в дыму…

Ни того же Игорька, неразлучного с дядей Сашей-Кавээном, аналитика от Бога, в доли секунды умеющего просчитывать любую ситуацию и найти единственно возможный выход из безвыходных положений. Если идти за Игорьком след в след, никогда не попадешь ни в какую ловушку…

Но они почему-то остались, а я сижу в пустом салоне, поглядываю в иллюминатор на бесформенные облака под нами и остро чувствую, как мне не хватает сейчас дяди Сашиной иронии и интеллектуальных рассуждений Игорька, который всегда неопровержимыми аргументами обосновывает свой постоянный вывод: как бы сейчас ни было плохо, закончится все обязательно хорошо…

А мне сейчас было плохо и очень не хватало его аргументов. В душе шевелилась неясная и необъяснимая тревога. Может быть, потому что это мое первое самостоятельное задание? И никто не будет меня страховать?

Ровное гудение турбин усыпляло не хуже хорошей колыбельной. И я, как всегда, нашла самый простой выход – заснула, чтобы спрятаться от неприятностей…

Я не всегда запоминаю свои сны, наверное, мне часто снятся не совсем приятные для меня вещи. Ведь, анализируя сон, можно многое понять о себе – и часто такое, от чего проще и легче отвернуться, чем осознать. Вот мое сознание и не разрешает мне помнить некоторые сны. Слишком уж откровенные.

Но этот я помнила очень хорошо. Потому что приснились мне Кавээн с Игорьком, которые явно хотели меня о чем-то предупредить. Только они не говорили об этом прямо, а лишь подталкивали меня к тому, чтобы я сама догадалась. Намекали. Но я не могла понять их туманных намеков и только злилась. Они сидели напротив меня, лицом ко мне, хотя я точно знала, что кресла в салоне расположены по-другому, в затылок друг другу.

Но это мне не казалось странным, это было как-то несущественно.

Важнее было то, что у них были серьезные лица и обиженно поджатые губы. Но обижались они не на меня, а друг на друга.

Оба хотели на мне жениться, и ни один не хотел уступить. Выбирать должна была я, а я выбрать не могла. Я хотела выйти замуж сразу за обоих.

И когда я им это сказала, они сразу же перестали дуться, жутко обрадовались и принялись совершенно по-мальчишески прыгать по салону и раскачивать самолет. Пока не вышел сам командир экипажа, который оказался совершенно седым стариком с большой окладистой бородой, смешными залысинами и очень умными глазами. Он был одет не в летную форму, а в какой-то белый балахон с длинными широкими рукавами, похожий на монашескую рясу. Спереди у него было что-то вроде огромного фартука с одним карманом.

Командир объявил нам, что никакой свадьбы не будет, потому что женихам нужно срочно улетать в командировку. Я, кажется, забилась в истерике, а Кавээн с Игорьком покивали головами и покорно вышли из самолета через дверь салона. В иллюминатор я увидела, как они полетели в обратную сторону, дядя Саша впереди, а Игорек за ним.

«И два-а гу-у-ся…» – с чувством пропела я во сне им вслед, а на глазах у меня выступили слезы.

Командир подошел ко мне, вытер слезы своей бородищей и достал из фартука мятую телеграмму, адресованную лично мне. В телеграмме было то самое сообщение, которое сегодня утром прислали на мой компьютер из Москвы по электронной почте:

«Николаевой. Борт 003. Рейс 10.30. Готовность – первая. Экипировка – полная. Эвакуация медгруппы из района землетрясения. Кайдабад. Степень разрушения – 98 %. Старший группы – генерал-майор Васильев».

Во сне я взглянула на часы и с ужасом заметила, что на них уже 13.30. Я опоздала на три часа! Но странный командир экипажа вдруг стянул с себя дурацкий балахон, снял парик и превратился в моложавого пятидесятилетнего красавца, генерал-майора Васильева.

Я принялась ему что-то объяснять, но он жестом остановил меня и вручил какой-то запечатанный конверт. Я хотела тут же его вскрыть, но генерал сказал, что сделать это я должна только после приземления. А потом схватил меня за голову и стал очень сильно сжимать мою голову руками…

Проснулась я от того, что тон гудения турбин изменился и уши начало закладывать.

«Заходим на посадку», – сообразила я. Сон с меня разом слетел. Начиналась работа…

 

Глава вторая

…Едва я вышла из самолета, как сразу же поняла, что к месту назначения мы еще не прибыли. Никаких гор вокруг не было. Лишь на горизонте невысоким забором темнела какая-то сплошная масса. Командир экипажа перехватил мой вопросительный взгляд:

– В Кайдабаде не осталось ни одной целой полосы. Садиться некуда. С парашютом тебя выбрасывать приказа не было. Здесь аэродром уцелел. Правда, полосы короткие, но ничего, как-нибудь взлетим… А ты отсюда на машине. Всего-то часа полтора…

– А где мы?

– Нижний Пяндж. Таджикистан… Не знаю только, удастся ли тебе здесь найти машину…

– А ты, командир, из-за меня не расстраивайся. Машину не найду, так верблюда какого-нибудь достану… Без транспорта не останусь…

Очень довольный своей шуткой насчет машины и тем, что я ее поняла и поддержала, командир от души рассмеялся. Он наверняка уже сообщил генералу Васильеву, где меня высадил, и вопрос с машиной тоже скорее всего решен. Было командиру всего лет тридцать пять, лицо чисто выбритое, никакой бороды. И черная как смоль шевелюра густая, даже намека нет на залысины. Ну явно не он мне приснился…

Пока мы с ним посмеивались, вдали на взлетно-посадочную полосу вырулил джип и на полной скорости помчался прямо к нашему самолету. Ошибиться было невозможно, поскольку наш «Як» стоял на территории аэродрома в полном одиночестве. Метров за десять от нас джип резко затормозил, еще метров пять проскрипел, стирая о бетон полосы шины, и остановился почти рядом с нами. Из джипа выскочил человек с погонами капитана войск МЧС и направился ко мне.

– Старший лейтенант Николаева? – закричал он на ходу.

– Так точно, капитан, – ответила я. – А в чем, собственно…

– Приказ генерала Васильева – срочно доставить вас в Кайдабад. Прошу в машину. Нас ждут на границе…

– Эй, капитан, – вмешался командир экипажа. – А может быть, через реку лучше не здесь, а в Кулябе? Там гораздо ближе к Кайдабаду…

– Все мосты на Пяндже разрушены землетрясением. Единственная уцелевшая переправа – здесь… Мы теряем время. Нас ждут, – скороговоркой отрапортовал капитан.

Подхватив свой компактный рюкзак со спецснаряжением, я прыгнула в джип, и тот рванул с места, не дожидаясь, пока я приземлюсь на сиденье. Я даже не успела заметить, как капитан оказался за рулем.

«Этот человек действует быстрее, чем я поворачиваю голову», – отметила я не без восхищения и скосила глаза на капитана.

На вид ему было лет двадцать пять, как и мне, но скорее всего он решил, что я моложе. Я знаю, что мой вид часто вводит мужчин в заблуждение относительно моего возраста. На меня капитан не посмотрел ни разу после того, как выскочил из джипа. Смотрел он куда-то выше моей головы. Если бы ниже – это еще было бы понятно. Даже когда я в этом комбинезоне, я знала, там, ниже, есть на чем остановить взгляд мужчине. А вот надо мной что он разглядывал?..

Мы пролетели через селение с унылыми постройками без окон, низкими и длинными. Улица была настолько узкой, что, казалось, едешь по какому-то тоннелю между двумя заборами, а не между домами… Неожиданно мелькнуло ну совершенно российское здание, типичное сельпо, на котором я, к своему удовлетворению, успела заметить надпись «Магазин». Машина резко затормозила, и я вписалась лбом в стекло.

– Держаться надо, барышня, – ухмыльнулся капитан, по-прежнему не глядя в мою сторону. – Ты мне все стекла побьешь…

«Наглец! – возмутилась я, обидевшись на стремительного капитана сразу и сильно. – Он еще смеяться надо мной будет!»

– А ты, капитан, не скалься, – вслух отрезала я, потирая ушибленный лоб. – Твои глубокомысленные замечания и неуставное обращение ко мне ясно говорят о том, что я тебе нравлюсь. И нравлюсь сильно. Ты меня хочешь, но боишься, и поэтому защищаешься, хотя на тебя пока еще никто не нападал… Так что оставь свою иронию для жены. Ведь у тебя с нею, кажется…

Я внимательно посмотрела на него. Он заметил и поежился.

– …проблемы? Особенно в постели…

Это был нокаут.

Мне даже жаль его стало. Он густо покраснел, лицо покрылось мелкими капельками пота, а нижняя челюсть едва заметно задрожала. То ли от злости, то ли расплакаться собирался…

Я была уверена, что попала в «десятку», но это было не так уж и сложно. Такая высокая скорость движений… Это он давал выход избыточной психической энергии, не имея возможности расходовать ее обычным способом – в общении с женщиной.

В чем именно была суть его проблем с женой, я, конечно, вряд ли скажу, какая-либо информация об этом отсутствует. Да и к чему мне это знать? Был бы он моим пациентом, тогда мне пришлось бы ставить диагноз. Пока же достаточно уверенности в том, что это – типичный случай. Просто я знаю, что психическая энергия всегда ищет обходные пути. Это как вода перед плотиной – растекается вширь и в конце концов находит низинку, чтобы двигаться дальше, не стоять на месте. А то ее может накопиться столько, что она в конце концов прорвет плотину, и это будет уже нарушением психики. Такой человек может даже представлять серьезную опасность – и для самого себя, и для тех, кто вокруг…

Но это же хорошо известно любому начинающему психологу. Так что, Оленька, нечего гордиться, что тебе удалось так запросто «расквасить нос» неграмотному в этом отношении капитану.

В чем он, собственно говоря, перед тобой так уж провинился, что ты «кулаками» принялась махать? У тебя тоже, что ли, проблемы с мужиками?..

«Запомни, Оленька, что я тебе сейчас скажу, и больше никогда не забывай! – сказала я самой себе как можно внушительнее. – Оскорбленное самолюбие – это синоним женской неудовлетворенности собой… И явный признак неуверенности в себе. Ты-то что озлобилась? Сомневаешься в своей привлекательности?.. Хороша, нечего сказать!..» У капитана между тем в глазах прорезалась какая-то мысль, а растерянность во взгляде сменилась подозрительностью. Теперь он смотрел мне прямо в глаза, причем с таким внутренним напряжением, будто собирался меня сейчас изнасиловать.

– Ты знаешь мою жену?

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. Сам он в это уже поверил, ему нужно было только, чтобы я сей факт подтвердила.

– Ничего я о тебе не знаю, капитан. И знать не хочу… – я устало вздохнула. – У тебя на лбу все написано… А я читать умею.

Он смотрел на меня все еще подозрительно.

– И вообще! – я несколько пренебрежительно взмахнула рукой, словно отмахиваясь от него. – Не надо нагружать меня своими проблемами… С женой сам разбирайся…

Я даже засомневалась – не слишком ли театральным вышел у меня этот жест. Для меня всегда важна была психологическая правдоподобность. Наверное, это что-то вроде заботы о чести мундира…

– Впрочем, могу сказать, раз уж мне пришлось влезть в твои дела, – добавила я несколько даже неожиданно для себя, – тебе с ней нужно расстаться, пока вы друг друга не уничтожили…

Я посмотрела на него сочувственно.

– Пойми одну вещь: женщин много, и все они разные. Очень разные. Ни одна из них не похожа на твою жену. И каждая может тебя полюбить… Да дело даже не в любви.

Я произносила все это и одновременно, с удивлением прислушивалась к собственным словам.

«Кому я это все говорю? Ему? Или себе?..»

– С любой другой женщиной ты сможешь чувствовать себя уверенно. И тебе не придется так суматошно двигаться по жизни…

При этих словах капитан вздрогнул.

– Только сначала разберись с самим собой. У меня сейчас для тебя просто времени нет. Это же так быстро не делается… Это же часами нужно говорить, изо дня в день… У меня приказ, да и у тебя тоже. У нас с тобой есть задание. Люди ждут нашей помощи, а мы тут мозги друг другу крутим, проблемы свои решаем…

Я сознательно не смотрела на него во время этого монолога. У меня не было никакого желания устанавливать с ним особо доверительные отношения, вроде тех, что всегда возникают между психоаналитиком и пациентом.

Поэтому я и старалась по возможности отстраниться от того, что говорю, словно это и не я, а просто он сам понимает…

Но в этот момент я неожиданно разозлилась. Не на капитана, на саму себя. Почему я-то на мужчин постоянно нападаю? Отомстить кому-то хочу?..

«Все, подружка! Стоп! Ни шагу больше в эту сторону, – мысленно дернула я себя за рукав форменного комбинезона, почувствовав, что стою на краю пропасти, дна которой не видно. – А то будешь опять карабкаться вверх по обрыву и снова сдерешь коленки и ногти пообломаешь. А тебе работать нужно. Тебя люди ждут…»

Я пару раз глубоко вздохнула и выдохнула, а затем произнесла медленно, как магическое заклинание, следующую фразу:

«Никакого Сережи никогда не было, нет и больше никогда не будет…»

Я замерла, прислушиваясь к себе. Но ничего толком в себе не поняла и добавила на всякий случай, просто надеясь, что удастся себя убедить:

«Забудь это имя, радость моя… Искренне тебе советую…»

 

Глава третья

Но забыть я сумела пока что только про капитана. Он тем временем обратил внимание, что я погрузилась в свои, не касающиеся его мысли, сумел успокоиться, взять себя в руки. Минут десять мы ехали молча. Потом джип затормозил, и капитан выпрыгнул из машины.

Через переднее стекло я смотрела, как он бежит к группе пограничников, суетившихся у въезда на узкий мост через реку, проносящуюся по неглубокому ущелью с головокружительной скоростью. Пограничники проверяли документы у таджиков – водителей большегрузных «КамАЗов», выборочно потрошили какие-то коробки и тюки. Таджики все как на подбор были высокие, худые, с усами и в разноцветных круглых тюбетейках.

«Помощь пострадавшим от землетрясения везут…» – констатировала я, заостряя внимание на очевидном факте, чтобы отвлечься от своих проблем…

На наш джип никто не обращал внимания. Издалека я видела, как офицер-пограничник отмахнулся от моего капитана, едва взглянув на его документы.

Капитан тут же побежал обратно, запрыгнул в машину, и через минуту мы уже съезжали с каменного моста на афганскую сторону.

– Как тебя зовут, капитан? – успела спросить я, пока мы ехали по мосту.

– Строганов. Андрей, – доложил мне капитан, словно отвечал старшему по званию.

Я мысленно усмехнулась. Похоже, перемирие между нами было заключено. Причем я получила право на некоторую контрибуцию.

С афганскими пограничниками Андрей Строганов не церемонился, лишь махнул рукой какому-то бородачу, поглядывавшему на остальных свысока. Видно было, что капитана здесь видели не впервые и не считали необходимым каждый раз досматривать его машину.

Знали, наверное, что ничего у него не найдут. Другое дело – грузовики с гуманитарной помощью, которые должны были вот-вот переправиться через Пяндж и заодно через границу. Это – лакомый кусочек для местных пограничников…

Я уже начала привыкать к скорости, с которой двигался сам Строганов и, естественно, его машина. Не успела и глазом моргнуть, как мы уже пронеслись по афганской деревушке. Хотя, может быть, у них это называлось городом… не берусь судить.

Сходство афганского селения с таджикским поражало. Словно мы развернулись у моста и поехали обратно. Те же узкие улочки, зажатые низкими, бесконечными то ли заборами, то ли стенами домов, переходящих один в другой. Только вот никакого сельпо на площади перед мостом. Архитектурный стиль на афганской стороне был более выдержанным.

– Слушай, Строганов, – спросила я, – мы границу переехали? Что-то не вижу разницы… Мне кажется, они одинаковые – что Нижний Пяндж, что это вот…

Я кивнула головой за окно машины.

– …райское местечко.

– А разницы и нет, – усмехнулся Строганов. – Ты права… Что Нижний Пяндж, что Шерхан. Никакой разницы. У каждого второго на этой стороне – родственник на другой стороне реки. По ночам здешние парни на ту сторону к девкам ходят… Да и пуштунов тут раз-два и обчелся. Одни таджики и с той стороны, и с этой…

Он разговорился, и я почувствовала к нему искреннюю симпатию. Нормальный парень, когда не комплексует. Стоило ему забыть, что я – женщина, как и комплексы все куда-то исчезли. Ну что ж, постараюсь не напоминать…

Скажу сразу: больше я его не трогала. Впрочем, и он меня тоже. Теперь капитан болтал без умолку, джип его мчался по извилистой горной дороге с ужасающей иной раз скоростью. Я старалась не смотреть вниз, когда мы на виражах пролетали над обрывом. Но сердце, честно говорю, замирало от страха…

Нам навстречу не попалось ни одной души. Никто не ехал из Кайдабада. Мы обогнали за час с десяток грузовиков, затянутых брезентом, и я так и не поняла, что они везут.

В одном месте Андрей неожиданно тормознул, и мы потихоньку перебрались по дощатому настилу через свежую трещину шириной метров пять, расколовшую карниз, по которому вилась дорога. Потом мы долго спускались в небольшую долину и вброд переезжали какую-то мелкую, но очень стремительную речушку.

У каждого колеса с правой стороны вздыбились буруны, меня обдало брызгами, и я завизжала совсем как девчонка. Андрей дико заорал и выжал педаль газа на полную. Джип запрыгал на камнях, как горный козел, поднимая тучи брызг, а мы смеялись и что-то кричали во все горло, совершенно счастливые. Я чувствовала себя десятиклассницей, у которой вся жизнь впереди и нет пока еще никаких особенно болезненных душевных ран…

Джип выскочил на противоположный берег и сразу же заглох. Причем, клянусь, Андрей нарочно мотор не глушил. Двигатель действительно заглох самостоятельно, без его помощи.

Затихли и мы, только поглядывали друг на друга и продолжали улыбаться глазами, оба мокрые от брызг. По его щеке стекали капли воды, словно слезы, и это было смешно, потому что глаза у него были веселые. Смеющиеся, уверенные глаза. Такие глаза были у моих школьных друзей, когда мы вместе убегали с уроков…

Мы оба молчали.

– Ольга… – произнес он мое имя хриплым почему-то голосом.

– Андрей?.. – эхом отозвалась я, все еще приятно плавая в своих ретроспективных эмоциях.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я поняла, что наше перемирие нарушено. Причем не мною…

Если он сейчас поднимет руку и дотронется до моей шеи, я просто сломаю эту руку и поведу дальше машину сама. Слава Богу, руки ломать нас на спецзанятиях научили. И машину водить…

Неужели он так и не понял, что со мной ему лучше не связываться? И решил взять реванш? Нельзя же быть таким тупым, в конце концов!

Андрей поднял руку и…

И я его пожалела. Не стала заниматься рукоприкладством. Я была уверена, что справлюсь с ним, поскольку он не ожидал нападения. А мужчина, с которым женщина справилась физически, надолго оказывается выведенным из строя… Стоит ли ломать его и без того слабую психику?.. Мне ведь нужно-то всего, чтобы он оставил меня в покое и знал свое место… А по морде – это я и словами могу.

– Андрюша! – сказала я. – Сейчас для тебя самое лучшее – немного помастурбировать… Это поможет снять излишнее психологическое напряжение. Ты же иногда этим занимаешься, правда?.. Я минут пять погуляю, чтобы тебя не смущать… Управишься?

Не подозревала, что человек может краснеть так стремительно. Со скоростью взрыва. Я оставила его цепенеть в кабине, а сама выбралась из машины, чтобы немного размять ноги.

Бедняга, он боялся повернуть голову в мою сторону.

«Ну что, мальчик, – подумала я, вполне удовлетворенная его реакцией, – понял теперь, с кем связался?»

Несколько минут я побродила по обочине дороги, поглядывая по сторонам. На душе было наконец-то спокойно. Давно заметила, что в горах гораздо легче найти душевное равновесие, по крайней мере, нам, жителям равнин…

Андрей все-таки догадался вылезти из машины, хотя давно уже надо было заниматься мотором, а не своими сексуально-психологическими проблемами.

– Нас люди ждут… – буркнул он, поднимая капот.

Капитанская стремительность куда-то пропала, он двигался теперь очень, как мне показалось, медленно, и было даже странно смотреть, как он не торопясь поднимает крышку капота, заходит с другой стороны, чтобы взглянуть на двигатель. Словно пленку в замедленном темпе прокручивали. Так же медленно он вынырнул из-под капота, захлопнул его и сел за руль. Долгую минуту сидел молча.

Я тоже сидела молча, отвернувшись от него, потому что на лице у меня была написана брезгливость, я это просто чувствовала. А мне не очень хотелось ему это показывать… Пусть поскорее приходит в себя, нам ведь и правда пора ехать.

– Помчались дальше! – скомандовал наконец себе капитан Строганов и с места рванул машину.

Перед глазами у меня опять замелькали обрывы и пропасти. То горизонт зрения сужался до нескольких сантиметров, когда вплотную к окну пролетала мимо какая-нибудь скала, то рывком расширялся до необъятного простора, ограниченного только горным хребтом в нескольких десятках километров от меня, когда джип выскакивал из-за очередной скалы и входил, а вернее, влетал в противоположный поворот на изгибе дороги.

Я не видела нигде следов землетрясения. Трещин на дороге больше не попадалось, только иногда я успевала заметить довольно большие камни, валявшиеся прямо посередине нашего горного «шоссе». Андрей перед ними слегка притормаживал, но, объехав, продолжал гнать с той же скоростью…

Когда мы выскочили из-за очередного крутого поворота, он, подпрыгивая вместе со мной на засыпанной мелкими камнями дороге, крикнул, показав рукой вперед через лобовое стекло:

– Смотри! Это Кайдабад…

 

Глава четвертая

Впереди лежали развалины.

Среди них бродили странно одетые люди. Я поняла, что землетрясение произошло ночью. И началось оно сразу с толчка баллов в семь. Дома, сложенные в основном из сырцового, необожженного кирпича, не выдержали такого удара и рассыпались. Конечно же, большинство жителей города, не успев выбраться наружу, погибли.

Спаслись только те, кто, не теряя ни секунды, сразу бросились на улицу. Не одеваясь, ничего не собирая с собой, не думая – в чем были. Если спал голым, выскакивал прямо голым. Зато живым. Те, кто пытался одеться, погибали под рушившимися домами. Уцелевшие одевались в то, что могли найти среди развалин.

Местных жителей легко можно было отличить от спасателей, одетых в форму защитного пятнистого цвета. Казалось, что спасателей значительно больше, потому что в отличие от оцепеневших жертв землетрясения они двигались, причем очень энергично. Спасательные работы были начаты, очевидно, с той окраины города, на которую мы и выехали.

Машин было на удивление мало. Глаз охватывал довольно большой участок разрушенного города, и на нем я насчитала всего пять будьдозеров, разравнивающих уже обследованные завалы, и три малогабаритных экскаватора с очень большими ковшами… Мне уже приходилось видеть такие в Орли, когда там расчищали стоянку автобусов, на которую упал один из трех столкнувшихся в воздухе самолетов. В ковше такого экскаватора запросто умещалась половина искореженного двухэтажного автобуса. По частым взмахам этих огромных ковшов из серебристого, легкого, но чрезвычайно твердого сплава я поняла, что работа идет полным ходом. Ближайший экскаватор был хорошо виден… Несколько спасателей обследовали очередной завал и знаками показывали издалека экскаваторщику, сколько, какой толщины слой снять сверху и на каком участке… Иногда это были всего несколько сантиметров, и ковш поднимался практически пустой. Но я знала, что по-другому работать нельзя – запрещает здравый смысл. К тому же существуют международные требования к спасательным работам, согласно которым технику применять нельзя, пока нет уверенности, что из завала вытащили не только всех живых, но и все трупы… «С уважения к мертвым начинается уважение к живым!» – вспомнила я один из лозунгов Кодекса спасательской чести, придуманного еще старой гвардией, первыми, сейчас занявшими почти все руководящие места в министерстве…

На завалах, где экскаватора не было, расчистка шла гораздо медленнее. Ребятам приходилось вручную, лебедками, ломами поднимать камни, балки, огромные сцементированные глыбы кирпичей. То и дело кто-то из них поднимал вверх руки, подавая сигнал, что в завале обнаружен человек. Живой или мертвый – это чаще всего невозможно сразу определить, пока тело не будет извлечено из-под обломков дома.

За те несколько минут, что наш джип стоял неподвижно, я успела заметить, как раненых на носилках бегом относят к стоявшему на расчищенной от обломков площадке большому транспортному вертолету…

Спасатели работали группами по шесть-восемь человек, у некоторых групп были собаки, специально обученные поиску в завалах пострадавших. Группы обследовали развалины одного дома за другим и медленно, очень медленно продвигались на север, к центру города…

Наш все еще работающий мотор, шум винтов готовящегося взлетать вертолета заглушали остальные звуки. Но было видно, что сидящие кое-где на развалинах женщины с закутанными какими-то тряпками головами, некоторые – в парандже, раскачиваются взад-вперед и, очевидно, плачут, причитают или даже кричат.

Они были совсем не похожи на тех пуштунок, которых я видела однажды в афганской деревне в районе Герата… Год примерно назад, когда участвовала в поисках туркменской археологической экспедиции, пропавшей на перекрестке трех границ в межхребетье Копетдага и Сафедкоха. Археологи искали древний город, расположенный, по преданию, у истоков Герируда, и умудрились на пятьдесят километров углубиться на иранскую территорию, тогда как мы начали поиски с афганской… В моем личном деле в графе «территории, на которых работала» теперь наверняка среди прочих значится Афганистан… Хотя вся работа продолжалась тогда часов десять-двенадцать… Может быть, еще и поэтому сюда послали именно меня?..

Чернобородые афганские мужчины сидели на развалинах молча, уставившись в одну точку, и не помогали спасателям раскапывать свои бывшие дома. Странно было видеть у каждого из них головной убор, хотя многие были без традиционных халатов и длинных хлопчатобумажных покрывал, заменяющих верхнюю одежду, – этих шоли. Некоторые даже – без рубашек. На головах у всех или тюбетейки, или какой-нибудь войлочный колпак, или люнги – так (это я еще в тот раз узнала) называется у них пятиметровая белая чалма. Наверное, это было чем-то настолько традиционным, ритуальным, что уцелевшие заботились прежде всего не о том, чтобы было прикрыто тело, а лишь о том, чтобы покрыты головы. Аллах, что ли, запрещал им ходить с непокрытыми головами?..

Неподалеку работал экскаватор, разгребавший особенно высокий завал. Около него стояли два джипа, таких же, как наш…

– Вон он, – кивнул в их сторону Строганов.

– Кто? – не поняла я.

– Васильев, – пояснил капитан, – местный главнокомандующий российскими спасателями… Ему ты должна доложиться.

Наш джип тронулся с места и начал осторожно пробираться по заваленной обломками улице ближе к экскаватору. Вертолет в это время, поднимая тучи пыли, медленно поднялся в воздух и пролетел над нашими головами куда-то на юго-восток.

– Куда вывозят раненых?

– В Кабульский госпиталь. Там было всего три балла. Разрушений нет, только стекла в окнах дребезжали…

Наш джип затормозил метрах в пяти от вышедшего нам навстречу офицера в российской форме. Очевидно, это и был генерал-майор Васильев.

Я проворно выскочила из машины и бегом направилась к нему – сама атмосфера вокруг не позволяла двигаться в другом темпе.

Офицер и впрямь оказался в звании генерал-майора. Замерев перед ним по стойке «смирно», я четко, как бравый солдат, отбарабанила рапорт:

– Старший лейтенант Николаева по приказу из центра прибыла в ваше…

– Отставить, – оборвал он меня. – Пройдите в мою машину…

Я села в бронированный джип, оборудованный бортовым компьютером, – наверное, это был командный пункт. Мне прежде не приходилось общаться с первыми лицами на территориях бедствия – всегда был начальник группы, который сам обо всем докладывал, сам получал приказы и инструкции, сам ставил передо мной задачу.

И вот я сама себе начальник…

Джип генерала оказался разделенным внутри прозрачной перегородкой, отделявшей передние два сиденья от остального салона. Сзади сидел дежурный оператор и отслеживал по компьютеру оперативную обстановку в районе бедствия, в том числе и сейсмологическую.

Васильев кивнул мне на место пассажира впереди, сам сел на место водителя. Секунд тридцать он молчал, очевидно, сосредотачиваясь. Потом взглянул на меня. Во взгляде его я не сумела прочесть абсолютно ничего. Совершенно отстраненный взгляд. Такие обычно направляют на неодушевленные предметы. Ну, возможно, еще – на трупы. Я чуть плечами не передернула от этого взгляда… Я, знаете ли, жива еще, что ж на меня так смотреть-то!..

– Документы! – голос у Васильева был равнодушный, но жесткий, не предполагающий никаких возражений по поводу того, что он говорит.

Я вручила ему удостоверение и дискету с шифрограммой из московского центра.

На ней было несколько файлов, из которых прочитать я смогла только один, адресованный лично мне. Его шифр мне был известен. Знать о содержании остальных мне было не положено. Согласно должностной инструкции, правом на эту информацию обладал только непосредственный руководитель спасательных работ на месте бедствия.

Полагаю, что в этих файлах содержалась исчерпывающая информация обо мне и поставленной передо мной задаче. Я ведь пыталась все это прочитать, когда получила приказ из Москвы, но у меня ничего не вышло… Хотя, конечно, до классного дешифровальщика мне далеко.

Васильев внимательно изучил мое удостоверение и вернул его мне. С этим, по крайней мере, у меня все в порядке. Я, слава Аллаху, не шпион, не диверсант и не самозванец какой-нибудь, жаждущий приключений.

«Зато теперь я сама к себе могу относиться без всякой опаски, – подумала я раздраженно. – А то, чем черт не шутит, вдруг мне уже и самой себе ни в чем нельзя доверять?»

Васильев между тем включил небольшой дисплей, расположенный перед водителем на передней панели с правой стороны от рулевой колонки, ввел мою дискету и, словно забыв обо мне, погрузился в чтение моих представительских инструкций. На это ему хватило ровно минуты. Но когда он заговорил, тон у него был уже другой. Я, по крайней мере, получила право на фамилию.

– Значит, так. Ты, Николаева, в таких делах человек новый. Поэтому полностью задание знать тебе пока не положено. В ситуацию я тебя введу, задачу на первом этапе поставлю. Дальше будешь действовать по обстоятельствам. Когда до второго этапа доберешься, сама все поймешь. А не доберешься – значит, и понимать не надо было…

Честно говоря, такой вводный инструктаж меня несколько озадачил. Ну и задание – «Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что!..» Нельзя ли поконкретнее? И потом, что это за намеки – «если не доберешься?..» Веселенькое начало, нечего сказать!

Генерал, очевидно, чувствовал двусмысленность своих слов, и прозвучавшая в его фразах неопределенность смущала и его. Но, наверное, он вынужден был говорить неопределенно. Единственное, что он должен был сделать в любом случае – обрисовать мне ситуацию в Кайдабаде и сформулировать первоначальную задачу. К чему он незамедлительно и приступил.

– Толчок силой семь баллов произошел двенадцать часов назад. Никакого предупреждения не было. В городе уцелело одно здание – мечеть, построенная в шестнадцатом веке. Почему не развалилась, совершенно непонятно. Возможно, под ней существует локальная песчаная подушка. Все остальные здания разрушены. Толчок пришелся на ночное время, поэтому жертв очень много. В Кайдабаде по переписи, проведенной пять лет назад, проживало около шестидесяти тысяч человек. Нашей группой эвакуировано триста пятьдесят раненых, обнаружено полторы тысячи трупов. Порядка пяти тысяч человек успели выбежать из домов или выбрались из завалов самостоятельно. Их мы пока не вывозим – вон они сидят на развалинах, ждут, когда освободится транспорт. Да они и уходить-то со своих развалин никуда не хотят… Тебя это, собственно говоря, не касается… Теперь слушай внимательно и не говори, что не слышала…

Васильев посмотрел на меня строго, словно сомневаясь, что я последую его совету.

– В Кайдабаде сейчас работают уже три группы спасателей, направленных сюда в соответствии с соглашением ООН по спасательным работам, – наша, американцы и французы. Возможно, прилетят еще аргентинцы. У них очень сильная, опытная команда спасателей, но слабая дипломатическая служба. А политическая ситуация здесь очень сложная… Город пока поделен на три зоны. Каждая из национальных групп работает в своей зоне, хотя четких границ между ними, конечно, нет, и мы осуществляем активные контакты между группами. Идиотское, кстати, правило, но на нем настояла местная власть. Обычно международная служба спасения ООН присылает объединенную интернациональную команду… Впрочем, это ты, наверное, сама знаешь… Но здесь сейчас – все шиворот-навыворот-набекрень… На территории нашей зоны твоих врачей…

Произнося это слово, Васильев покосился на меня и почему-то хмыкнул.

– …пока не обнаружено. По оперативным данным, скорее всего они должны находиться на территории, где работают американцы…

Генерал сделал небольшую паузу и вздохнул, прежде чем продолжить.

– Теперь – твоя задача… Из российской медицинской миссии в Кайдабаде тебя, собственно, должен интересовать только один человек – Судаков Алексей Вениаминович, хирург, он же руководитель миссии. Ему пятьдесят четыре года, очень высокий, худой, лысый. Фотографии его у меня нет, но его ни с кем не спутаешь. Больше двух метров роста и абсолютно лысая голова – редкое сочетание, никаких особых примет не надо… Найдешь и… Ну, словом, поможешь ему выбраться… Теперь слушай внимательно…

Я мысленно пожала плечами. Как этот генерал себе представляет – можно невнимательно слушать формулировку задачи? Или это с его стороны такой неуклюжий намек? На что?..

– …Очень важно не только найти его, – медленно, чуть ли не по слогам продолжал генерал, – но и оценить его поведение с точки зрения психологической достоверности…

Он сделал паузу.

– Ты меня хорошо расслышала, Николаева? В крайних случаях решение принимай самостоятельно… Это, собственно, и есть твоя задача… Остальное сообразишь сама. Все тебе ясно, старший лейтенант?

«Издевается, что ли?» – подумала я с иронией, впрочем, так и не разобравшись, в чей адрес я ее направляю… Судя по всему – в свой. Хотя кое-что я уже успела сообразить. Недаром же генерал так аляповато подчеркивал слова «психологическая достоверность»… Значит, я должна оценить, насколько этот человек лжет, насколько естественны его психологические реакции. А делается это в единственном случае – когда хотят выяснить, не ведет ли он двойную игру?.. Значит, Судаков – агент. Хотя я и не знаю, которой именно из российских структур… И меня, значит, посылают выяснить – не перевербован ли он? Только я не понимаю, почему бы этой структуре самой не заняться проверкой своего агента?..

– Тумана много, товарищ генерал, – ответила я откровенно то, что думала. – Как бы не споткнуться в тумане-то и голову не расшибить…

Васильев помотал головой.

– Ничего больше этого говорить не могу. Не имею права… Разбирайся сама…

– Значит, так. – Потом, после минутной паузы, распорядился: – К американцам отвезу тебя сам. Представлю Уэйнкрафту. Он у них за главного. Работать будешь с тем, кого он тебе покажет. Самостоятельно американцы на своей территории работать не дадут, обязательно своего человека приставят… Но сначала поедем к французам. Это ребята простые, из национального легиона, с ними у нас и отношения попроще сложились. Без особого этикета обходимся… Теперь последнее… У меня тут пока всего шестьдесят человек. Все заняты, ни на минуту ни одного выделить не могу. Поэтому работать будешь одна… Особая сложность – отношения с местной властью…

Тут генерал вздохнул. Тяжелый получился у него вздох, искренний.

– Район Кайдабада контролируют отряды движения «Талибан». Отношение к нам открыто враждебное. Ахмед-Кхель русских терпеть не может. Это командира их так зовут… Джихад он нам пока не объявил, но дело к тому идет. Пока мы спасаем людей – не провоцируют… Но действия наши жестко контролируют и ограничивают район передвижений. Поэтому – никаких конфликтов, никаких стычек. Иначе тебе просто горло перережут. Они тут мастера с кинжалами управляться… Твоя задача – вытащить отсюда Судакова… Он нам нужен… Французов талибы тоже не любят. А вот Уэйнкрафт с ними как-то договорился. Так что без него у тебя все равно ничего не получится… Ты должна с ним подружиться. Это, кстати, тоже одна из причин, почему выбрали именно тебя. Ты женщина, молода, и внешность у тебя… более чем…

Я с удивлением прислушивалась к его словам. Все это он говорил совершенно отстраненно, как будто сам – и не мужчина вовсе. У меня еще раз мелькнуло ощущение, что я – какой-то неодушевленный предмет. По крайней мере – в его глазах…

– Теперь, кажется, все… Единственное, о чем прошу – помни: с талибами нужно быть вдвойне осторожной. Хитрые и жестокие, как все азиаты… И что у них там за отношения с этим мистером У – еще разобраться нужно. Не нравится мне их дружба…

Васильев включил зажигание, но с места не тронулся, а постучал в прозрачную перегородку, отделявшую нас от оператора за компьютером. Тот отвел глаза от экрана монитора и вопросительно посмотрел на генерала.

Тот щелкнул каким-то тумблером и спросил по внутренней связи:

– По прогнозу есть что-нибудь новенькое?

Дежурный оператор опять уставился на экран и принялся докладывать:

– Среднесрочный метеопрогноз благоприятный. Ближайшие двадцать часов – без осадков, ветер с юго-запада пять-восемь метров в секунду, температура от десяти градусов ночью до двадцати девяти – днем. Радиационный фон – в пределах нормы. Загазованность отсутствует. Пожароопасность – низкая. Сведений о складах отравляющих веществ не поступало. Пожар на бензохранилище французами потушен сорок минут назад… Сообщений о других складах горюче-смазочных веществ нет…

– Достаточно, – прервал его Васильев. – И так все ясно…

– Василий Кузьмич, – не унимался оператор, – поступила новая информация по сейсмологическому прогнозу на ближайшие сутки…

Генерал поморщился на неуставное обращение к себе, но замечания не сделал.

– Ну?

– Сейсмостанции в Кабуле, Дели и Равалпинди сообщили свои оценки вероятности повторного толчка. Эпицентр – в ста километрах юго-восточнее нас. Афганская станция дает вероятность сорок процентов, индийская – семьдесят, пакистанская – семьдесят пять…

– Душанбе? – отрывисто и как-то сердито спросил Васильев.

– По прогнозу таджикской станции вероятность повторных толчков почти нулевая…

– Идиоты… – процедил генерал сквозь зубы. – Дела хреновые. Сто километров – это слишком близко. Кого не успеем откопать – совсем похоронит… Первый толчок сопровождался образованием трещин и провалов. Очевидцы рассказывают – дома целиком под землей исчезали… Обстановка ясна?

Это он уже меня спрашивал. Я кивнула.

– Тогда едем. – Джип тронулся с места.

Я обратила внимание, что в отличие от капитана Строганова генерал Васильев водил машину очень сдержанно, осторожно, можно даже сказать – бережно… Словно это не командир спасателей вел машину, а переводил через дорогу слепую старушку советский пионер из стихов любимого писателя генералова детства Сергея Михалкова…

 

Глава пятая

– Ради бога, Поль, давай по-русски! – первое, что сказал Васильев, когда прямо в высокий бампер нашего джипа уперлись гусеницы бронированного вездехода, а из верхнего его люка выпрыгнул на броню молодой черноволосый парень и, улыбаясь до ушей, что-то возбужденно затараторил по-французски.

Он говорил так быстро, что я не успела разобрать ни одного слова, мой французский оказался годным на то, чтобы на нем объясняться, а не общаться… Васильев, видимо, тоже не был готов разговаривать на чужом языке с такой скоростью.

Француз легко спрыгнул на камни со своего вездехода и подошел к нашему джипу. Он хотел что-то сказать генералу, но, увидев меня, неожиданно для нас заявил на довольно разборчивом русском, медленно выговаривая непослушные слова:

– Я русский язык учил только тогда, когда такие девушки в стране советской есть…

Он был кудряв и до неприличия симпатичен. Мне он сразу же напомнил кого-то из довольно известных советских артистов, часто в свое время изображавших в кино суперменов западноевропейского розлива… Несколько секунд я помучилась, вспоминая, а потом бросила это занятие, не видя в нем никакого смысла…

– Оставь, Поль, – проворчал Васильев. – Она не столько девушка, сколько старший лейтенант… Мы к тебе по делу.

– Дел всегда много, – возразил француз, – а девушка всегда одна. Если бы мы в Париже занимались только делами, французы давно бы кончили…

– Извините, Поль, – вмешалась я, – вы, наверное, хотели сказать – «кончились», «перевелись»? Русский язык слишком многозначен, чтобы обращаться с ним так неосторожно…

– Уи, мадемуазель, – улыбнулся Поль, – я хотел говорить: откуда тогда берутся маленькие французики? Вы научите меня правильно говорить по-русски? Вместе с генерал Васильев мы можем говорить только о делах… О скучных мужских делах…

– С ней тебе тоже прежде всего о делах придется говорить, – заявил генерал, отодвигая его от меня и беря за локоть.

– Этот неисправимый ловелас, – обратился он ко мне, представляя Поля, – старший волонтер французского отряда, второе лицо после командира. А сейчас – вообще первое. Их командир срочно улетел в Кабул, встречать пополнение… А эта симпатичная девчушка…

«Ну, генерал, ну, козел старый! – молча возмутилась я, – Какая я тебе девчушка! Сам ты – чушка! Нашел же слово идиотское…»

– …с сегодняшнего дня – мой заместитель, старший лейтенант Ольга Николаева…

– Капитан Строганов? – забеспокоился Поль. – Он жив?

– Жив, жив, что ему сделается… – проворчал Васильев. – Она – заместитель совсем по другим делам…

– О, уи, я понимаю… – закивал Поль, с уважением глядя на меня. – Жаль, наш устав не дает мне в заместители женщину…

– Да ничего ты не понимаешь, француз стоялый! – разозлился Васильев, слегка покраснев. – Это совсем не то, что ты подумал.

– Не то? – Француз был явно обескуражен этими словами и смотрел на меня с недоумением. – Почему не то?

– Позвольте мне, Василий Кузьмич? – решила я влезть в их разговор. – Мне кажется, что он вам нарочно мозги морочит…

Генерал досадливо махнул рукой и отвернулся. Как можно трепаться, когда кругом – такая работа, кругом – ждущие помощи люди… А тут флирт какой-то! Что за человек этот Поль! Вечно у него на уме одно и то же! Бабы, бабы и еще раз бабы!..

– Поль, я бы с удовольствием взялась помогать вам совершенствовать ваш русский язык, – сказала я, глядя в смеющиеся, откровенные глаза француза. – Но прежде мне нужно сделать одно небольшое дельце, ради которого меня, собственно, сюда и прислали… А вы могли бы мне в этом помочь…

– Уи, мадемуазель, я всегда готов помогать ваше дельце…

У меня почему-то складывалось впечатление, что Поль чуть ли не специально коверкает русские фразы. И научить его говорить по-русски правильно не составит большого труда… В принципе я совсем не против немного поучительствовать. Терпеть не могу профессию педагога, но в данном случае она выглядела для меня привлекательно.

– Тогда скажите, Поль, ваши люди ничего не докладывали вам о группе русских врачей, которые работали здесь, в Кайдабаде…

– Да, Поль, мы не можем разыскать свою медицинскую миссию, – не выдержал Васильев собственного молчания в ответственный момент. – У меня к тебе просьба. Старший лейтенант…

Он кивнул в мою сторону.

– …будет лично заниматься их поисками. База миссии располагалась в вашей зоне, сам понимаешь – придется ей полазить тут у вас…

Поль принял вполне серьезный вид, поняв, что перешли наконец к делу. Он достал из планшета подробную карту Кайдабада, разложил ее на горячем капоте джипа, обвел пальцем границы своей зоны.

– Где? – спросил он.

Васильев вгляделся в карту.

– Вот, – ткнул он в точку на окраине города. – Рядом с бензохранилищем…

Поль покачал головой.

– От-вра-ти-тель-но! – с трудом выговорил он. – В этом районе все сгорело совсем. Там… залило бензином, когда лопнули емкости в хранилище. Там нет ни одного живого человека.

Он поджал губы, с явно выраженным сомнением покачал головой.

– И не было…

Я расстроилась. Ну вот – начинается мое задание с первой неудачи! Тот, кого мне поручили разыскать, скорее всего погиб! Какого, спрашивается, черта я прилетела?! Без меня, что ли, не справились бы?

«Давай-ка, дорогая моя, без истерики! – одернула я себя. – Во-первых, если бы их нашли французы, они тотчас же известили бы Васильева… Во-вторых, если бы все было так просто – спросил у французов, забрал живых и погибших, быстро и бодро отрапортовал, что задание выполнено… Всего и дел-то! Наверное, не стали бы меня из Тарасова выдергивать, спецрейс за мной посылать, если бы это было так просто. Поручили бы капитану Строганову, и никаких проблем… Проблемы, наверное, все же есть, просто я еще не врубилась».

Васильев поскреб небритый подбородок и пробормотал задумчиво:

– Я, собственно, на это и надеялся… На то, что у них был шанс остаться в живых… Вполне возможно, что все они находились в этот момент в больнице, а это уже на американской территории. Слушай, Поль, а от талибов ты ничего не слышал о наших людях? Может быть, у них тут стычка какая-то была, еще до землетрясения? Ничего нет от ваших оперативников?

Поль медленно покачал головой. На лице у него была не меньшая озабоченность, чем у Васильева. Он посмотрел на меня.

– Вы можете учитывать мою помощь, мадемуазель… – сказал он, обращаясь ко мне, но тут же поправился. – Пардон, старший лейтенант…

– Рассчитывать, Поль, а не учитывать, – поправила я его. – Правильно нужно говорить – «рассчитывать». И я уже на нее рассчитываю…

– Ладно, – решительно заявил Васильев и повернулся к джипу с явным намерением тронуться дальше. – Сейчас едем на базу к американцам. Послушаем, что скажет мистер Уэйнкрафт…

– О, мистер У! – оживился Поль. – Я хочу видеть мистер У. У нас есть маленькая проблема… Он дал интервью агентству Рейтер. Я хотел бы знать, почему в этом интервью нет ни слова об отряде из Франции? И о вас, из России – тоже…

– Вот и хорошо, – Васильев явно обрадовался попутчику. – Поехали вместе. А то мистера У не особенно радуют мои визиты к нему…

Поль галантным жестом предложил мне залезть в его броневик, но я решительно замотала головой. Джип Васильева меня гораздо больше устраивал. Француз сделал огорченное лицо и предложил нам с Васильевым тронуться первыми – он, мол, не может себе позволить такое неуважение к женщине, как ехать впереди нее… Васильев поморщился на его слова, но не возражал.

Пока мы опять пробирались через весь город к базе американцев, я наблюдала из окна машины, как повсюду копошатся люди в защитной форме спасателей, в ярко-красных шлемах, растаскивая, разгребая кирпичи, из которых были сложены рухнувшие дома.

Одни вытаскивали из-под обломков окровавленные, изуродованные тела и бегали к медпунктам с носилками, другие с такими же носилками спокойно шли к расчищенным от камней и обломков площадкам, чтобы сгрузить свою бездыханную ношу в импровизированном морге под открытым небом.

Пока мы медленно проезжали мимо одной из таких площадок, я успела рассмотреть бесконечные ряды тел, лежащих прямо на земле. Над некоторыми из трупов сидели местные женщины, то застыв неподвижно, то раскачиваясь из стороны в сторону. Плакали ли они, не было слышно, но картина и без того была достаточно жуткая, чтобы у меня перехватило дыхание… Ряды человеческих тел, лежащих ногами в одну сторону, сами по себе были достаточно красноречивой картиной разыгравшейся здесь трагедии…

Как странно, что еще четыре часа назад я спокойно сидела у себя в кабинете и обдумывала, что подарить Кавээну на приближающийся день рождения…

А может, это и хорошо, что я теперь одна, без страховки, решила я в конце концов. По крайней мере, не будет ни времени, ни возможности, ни сил и, я надеюсь, желания копаться в своих воспоминаниях и расковыривать душевные болячки…

И раз уж я решила забыть Сергея, значит, я его забуду…

А сейчас мне предстоит встреча с командиром американских спасателей Уэйнкрафтом, или мистером У, как его называют Васильев и Поль. И от того, насколько я сумею понять этого человека и установить с ним контакт, во многом зависит и успех моего задания. А если допустить, что Васильев не слишком преувеличивал, рассказывая мне о здешней обстановочке, то задание мне предстоит не только сложное, но и опасное.

И не просто опасное – я вспомнила, какое у Васильева было напряженное и сосредоточенное лицо, когда он рассказывал мне о талибах, и поняла – смертельно опасное.

Я ощущала себя ограниченным контингентом российских войск, введенных на территорию Афганистана «по просьбе его правительства».

«Прекрати свои дурацкие шуточки и идиотские аналогии! А то досравниваешься! У тебя есть задание? Вот и давай, Оленька, дерзай!» – напутствовала я себя, вылезая из джипа вслед за генералом, когда мы пробрались по улице, кое-как расчищенной бульдозером, на другой конец города, в американскую зону.

 

Глава шестая

Командный пункт мистера У располагался не в машине, как у Васильева, а прямо на одной из расчищенных площадей Кайдабада, в палатке, где был развернут стандартный ротный командный модуль.

Модуль в палатке годился, собственно говоря, только для передачи и приема данных, и американцы им не особенно дорожили. Ну, пусть даже и тряхнет его, так что он развалится на части, пусть хоть в трещину провалится. Им через полчаса сбросят на парашюте точно такой же. А самолет с главным командным пунктом, подключенным ко всем ведомственным и общефедеральным каталогам и архивам и обладающим мгновенным быстродействием, постоянно кружит над районом бедствия, отслеживая оперативную обстановку… Американцы решили не рисковать этим дорогущим оборудованием: по оперативному наземному можно с ним мгновенно связаться…

Все это рассказал генерал Васильев, пока мы шли от своего джипа к палатке командира американских спасателей…

– Хелло, мистер У! – я поразилась широкой, чисто американской улыбке, неизвестно откуда возникшей на иссушенном нашими российскими проблемами и постоянно хмуром лице Васильева.

Вышедший из палатки нам навстречу сухой поджарый человек лет сорока пяти в форме американских спасателей ответил ему точно такой же приветливой, но совершенно безжизненной улыбкой.

– Хелло, миста Василеф, – он безбожно коверкал русские слова и разбавлял их английскими. – Мы говорить инглиш ор рашен?

– О нет, нет, только не по-русски, – ответил Васильев на вполне сносном английском. – Я не могу упустить возможность попрактиковаться в разговорном языке… Вы, мистер У, меня очень обяжете, если согласитесь беседовать со мной на вашем родном языке…

«Да ты, однако, дипломат, генерал, – подумала я о Васильеве. – Если бы он начал говорить по-русски, мы бы с тобой, пожалуй, ни одной фразы этого престарелого красавца до конца не разобрали бы…»

Что касается меня, то я довольно неплохо говорю по-английски, правда, с ужасным, надо полагать, акцентом. Поскольку ни в университете, ни на сборах в спецлагере, где каждый день начинался с того, что нам объявляли, на каком языке мы должны будем весь день общаться, произношение нам никто не ставил. Главным было умение объясниться, а не правильность речи и не произношение. Не знаю, как японцы и арабы, в их реакции я не могу быть уверена, поскольку этими языками владею в слишком уж ограниченных пределах, но англичане-то с американцами всегда меня понимали. Хотя порой морщились и улыбались иронически.

Вылезший из своего броневика Поль пока помалкивал, тоже улыбаясь дежурной улыбкой. Васильев и Поль обменялись с американцем рукопожатиями. Настало время представлять мистеру У меня.

– Знакомтесь, Уэйнкрафт, – Васильев указал на меня сдержанным деловым жестом. – Эмиссар нашего представительства в ООН Ольга Николаева, специалист по экстремальной психологии.

Уэйнкрафт с интересом взглянул на меня и пожал руку. Я заметила, что сейчас Васильев представил меня совсем в другом свете, в другом статусе, чем французу. Видимо, у него были какие-то соображения на этот счет.

– Вынуждены прибегнуть к вашей помощи, мистер У, – продолжил Васильев. – В Кайдабаде пропали наши люди, трое врачей из международной медицинской миссии. К сожалению, ни у нас, ни во французской зоне их пока обнаружить не удалось…

– Господин Ренье тоже ищет русских врачей? – мистер У прищурился на Поля. – Или он сопровождает даму? Агентство Рейтер спрашивало у меня недавно, что я думаю о работе французских спасателей. Я взял на себя смелость заявить, что спасатели из Парижа слишком заняты сейчас пожаром на нефтехранилище и что господин Ренье вряд ли найдет время для общения с корреспондентом… Возможно, я ошибся. У господина Поля, вероятно, есть свои соображения, чем ему заниматься в первую очередь – тушить разлившийся бензин или сопровождать эмиссаров из ООН…

– Мне невероятно повезло, мистер У, – Поль говорил оживленно и даже, пожалуй, весело, но я чувствовала его напряжение, – мне удалось услышать в утреннем эфире ваше интервью. К сожалению, я, наверное, пропустил вашу фразу, в которой вы выражали свое мнение о работе французского отряда. Я даже немного засомневался – работаем ли мы здесь вообще или мне это только кажется, и побежал проверять своих людей. Слава Богу, они все были на своих местах и занимались своим привычным делом. Они как раз тушили пожар на нефтехранилище…

– Жаль, что агентство вырезало из записи эти мои слова о вашем героическом отряде. Теперь у слушателей может создаться впечатление, что в Кайдабаде работают одни американцы…

Говоря это, Уэйнкрафт сокрушенно кивал головой, как бы сетуя на своеволие журналистов.

– Мистер У, вернемся к нашей проблеме, – вновь привлек к себе внимание американца Васильев. – Хотелось бы узнать ваше мнение о возможности нахождения наших людей в вашей зоне…

Английский был, вероятно, все же труден для Васильева, чтобы говорить на нем совершенно свободно. И порой у него получались фразы, подобные только что прозвучавшей. Но Уэйнкрафт, судя по всему, понял не только все, что сказал Васильев, но и гораздо больше того, что им было сказано…

– Вы же знаете, генерал, что, если бы у нас были хоть какие-то сведения о гражданах России, обнаруженных здесь, в Кайдабаде, среди жертв, мы немедленно поставили бы вас в известность. Я понимаю вашу озабоченность, но вряд ли смогу чем-нибудь вам помочь… Сейчас каждый человек на счету. Вы же сами прекрасно знаете, какой объем работы создало для нас это землетрясение.

– Я и не рассчитывал свалить на вас нашу проблему, – парировал Васильев. – Речь идет только о вашем содействии нашим поискам. Заниматься ими будет Ольга Николаева, которую я вам только что представил… Надеюсь, с вашей стороны не будет никаких препятствий. Даже в том случае, если возникнут какие-нибудь осложнения с талибским командованием…

– Без всякого сомнения, мистер Васильев, – заулыбался непонятно чему Уэйнкрафт. – Обещаю мадам Николаевой любую помощь с нашей стороны. Иначе просто и быть не может… Все, что окажется в пределах наших возможностей и нашей компетенции. Вы ведь знаете, что контролируют район бедствия местные власти, а не американские. Но я лично попрошу моего друга, командира Ахмед-Кхеля, не создавать препятствий представителю ООН и разрешить ей посещать любые территории в районе бедствия…

– На меньшее я и не рассчитывал, – заявил Васильев, подчеркивая, что американец и должен был так поступить, поскольку именно всемерное содействие в подобных ситуациях предписывалось международным соглашением о спасательной службе…

Он хотел еще что-то добавить, но Уэйнкрафт перебил его:

– Кроме того, я предлагаю вам создать оперативную группу для поиска ваших пропавших врачей. Кроме вашего человека…

Он кивнул в мою сторону.

– … я предлагаю в ее состав включить и наших с господином Ренье представителей. Это будет разумнее и правильнее с любой точки зрения. Я дам вам в помощь, госпожа Николаева, своего помощника, лейтенанта Грегори Симпсона, из приданного мне подразделения американской армии. Он очень опытный человек, и лучше него никто не знает местных условий…

– О'кей! – кивнул Васильев, слегка раздосадованный, что шустрый и наглый Уэйнкрафт опередил его с идеей создания такой международной группы спасателей. – Это именно то, на что я и рассчитывал. Мои полномочия в районе Кайдабада будет полностью представлять старший лейтенант Николаева… Мистер У выразительно посмотрел через плечо в сторону Поля. Тот не успел ничего сказать, Уэйнкрафт опередил и его.

– Надеюсь, господин Ренье сам примет участие в работе этой группы… Дело настолько ответственное, что вы вряд ли решитесь доверить его кому-то из ваших подчиненных, не правда ли, господин Ренье?

Поля эти слова нисколько не смутили. Он словно и не услышал в них никакой иронии и с серьезным видом заявил, что все его люди заняты выполнением сложных и ответственных заданий, у него нет ни одного свободного человека, и потому придется ему самому включиться в работу группы. А взаимодействие во французской группе настолько четкое, что ему достаточно будет лишь изредка контролировать действия своих подчиненных. Он, мол, на них полностью надеется.

В ответ мистер У саркастически хмыкнул.

Не гарантирую, что дословно поняла американца с французом, но главный смысл беседы трех руководителей кайдабадских спасателей мой английский вполне позволил мне уловить…

 

Глава седьмая

Через пятнадцать минут наша международная спасательная оперативная группа специального назначения уже проводила первое совещание. И если вы усмехнулись, прочитав столь длинное название, то сделали это совершенно напрасно. Потому что я всего лишь назвала ее в соответствии со статусом, определенным все тем же международным соглашением о спасательных работах. Между прочим, с того момента, как наши командиры приняли решение выделить нас в особую группу, у нас даже оклады поменялись. В большую, естественно, сторону. Правда, выплатят нам их только в том случае, если мы выполним задание… Но зато если выполним, это окажется существенным пополнением моего личного бюджета. ООН на оплату работы таких групп не скупится…

Армейский лейтенант Симпсон оказался пожилым, полным, постоянно жующим мужчиной. Усы и хищное выражение лица придавали ему сходство с каким-нибудь шерифом с Дикого Запада. Он большей частью молчал, слушая наши с Полем рассуждения о том, что нужно опросить всех участвующих в разборке завалов спасателей, что хорошо бы получить сведения от талибов о том, когда наших врачей видели последний раз до землетрясения и при каких обстоятельствах, что можно послать запрос в Кабул в руководство международной миссией и узнать, нет ли у них каких-нибудь сообщений… Ну и прочую бестолковщину, которую выдавала в основном я, взбодренная ответственным заданием и своим положением, как я полагала, лидера нашей группы (раз уж мы русских врачей ищем, кому ж и лидером быть, как не русскому спасателю).

Именно лидера, а не командира, поскольку в подобных международных группах должность командира не положена по статусу. Группа работает на принципе самоуправления, и каждый волен принимать решение и действовать даже в одиночку, если не согласен с мнением остальных. Но, как правило, общее решение так или иначе находится. Любой из спасателей понимает, что совместные действия во много раз увеличивают его личные шансы успешно выполнить задание…

Разговаривали мы по-английски, поскольку Симпсон заявил, что ни французского, ни русского не знает, а потому и выбора у нас не было. Я не всегда точно улавливала смысл высказываний моих собеседников, но особых сложностей в общении это не создавало. Просто приходилось иногда переспрашивать, но они относились к этому с пониманием. Что касается Поля, то он говорил на английском так бегло, словно это был его второй родной язык. На мой вопрос, откуда такой английский, он, как бы между прочим, сообщил, что учился в Гарварде… Я понимающе кивнула.

После этого импровизированного совещания Поль отправил свой броневик во французскую зону и перебрался в джип, выделенный мистером У для нашей группы. Васильева это как будто покоробило, он снова поморщился, но на самом-то деле, я поняла, был рад: сам обеспечить нас транспортом он не смог бы, ни одной свободной машины у него не было.

Он пожал мне на прощание руку, пожелал скорой удачи и попросил по мере возможности постоянно держать его в курсе событий…

Минут десять Симпсон с мрачным видом внимательно выслушивал нас с Полем, потом выплюнул в окно машины жвачку и заявил:

– Если вы, молодые люди, собираетесь разгребать здесь каждый завал, я заранее отказываюсь вам помогать. В Кайдабаде жило около шестидесяти тысяч человек. Даже если считать, что в одной семье было примерно десять человек, то это получается четыре тысячи домов… Не знаю, сколько времени потребуется вам, чтобы обследовать четыре тысячи завалов, но мне уже через год на пенсию… Я думаю, раньше мы не уложимся…

Он посмотрел на Поля и улыбнулся.

«Интересно, – подумала я, – почему Поль у американцев постоянно вызывает скептическую улыбку? Вот и этот туда же… Потому что молод, что ли? Как же они тогда ко мне относятся?..»

– Скажи мне, Поль, – спросил американец, – сколько времени выдержит человек в завале, если не сможет выбраться самостоятельно?

– Если нет серьезных ранений, кровотечения, переломов и контузий – суток трое… Если есть доступ к воде – максимум неделю…

– И ты собираешься заниматься трое суток тем же, чем сейчас занимаются почти триста человек из трех стран мира? Мой командир с треском вышиб бы меня из армии за такое предложение… А я хочу получить очень хорошую пенсию… Мне нельзя компрометировать себя участием в заведомо неудачных операциях.

– Что же тогда предлагаете вы, мистер Симпсон? – Поль, казалось, не обращал внимания на его нескрываемую иронию.

– Знаете, молодые люди, зовите меня просто Грегом. Грегори Симпсон хоть и немало повидал на своем веку, он все же не такая важная птица, чтобы каждое обращенное к нему слово, сопровождать фирменным лейблом «мистер». Каждый, кто меня знает, и так разберется, кто я такой, без всякой наклейки…

– Хорошо, Грег, – приняла я его предложение, – у тебя есть какие-нибудь мысли? Что мы, по твоему, должны делать? Только говори, пожалуйста, чуть медленнее, я не всегда за тобой успеваю…

– О'кей, девочка, я буду делать свои слова…

(Я услышала именно так…)

– …не так часто, чтобы ты хорошо поняла дядю Грега… Конечно, у меня есть, что сказать таким симпатичным молодым людям. У Грегори Симпсона всегда есть в запасе пара хороших идей.

– Ну так поделись с нами, Грег, – Поль тоже внял просьбе Симпсона перейти на ты. – Для хороших идей наши уши всегда открыты…

Я чувствовала, как своей болтовней Симпсон выстраивает систему взаимоотношений в нашей группе, как бы роли распределяет. В другой обстановке я бы ему ответила, но сейчас предпочла промолчать и ждать, что будет дальше. Я уже понимала, что без контактов с талибами не обойдется, и в этой ситуации Симпсон становился незаменимым. Не думаю, что мистер У пошутил насчет его знания местных условий. Поэтому я сочла за лучшее подыгрывать Симпсону – если, конечно, его игра не будет идти вразрез с интересами дела. Он хочет быть лидером? Хорошо, пусть будет, если только это поможет мне выполнить свое задание.

Но вот то, что и Поль принял такую же тактику, несколько меня удивило. Он тоже поддакивал американцу, соглашаясь с ролью неопытного мальчика при бывалом ветеране. Ему-то это зачем? Он же, насколько я понимаю, только из-за меня ввязался в это предприятие. Чтобы пофлиртовать вволю. А может быть, и вправду влюбился? Но в любом случае это любопытно… Только почему-то было неприятно, что он без боя, как говорится, уступает Симпсону…

А тот достал из кармана плоскую фляжку, потряс ею так, что мы ясно услышали внутри характерное бульканье, и сказал:

– Почему бы нам, ребятки, не сделать по хорошему глотку хорошего виски? Это моя первая идея. И она еще ни разу меня не подвела…

– Грег, а нельзя ли перейти сразу ко второй? – спросила я.

Симпсон с сомнением покачал головой. Рот его скривился скептически.

Неожиданно он посмотрел мне в глаза очень холодным взглядом, но длилось это ровно секунду, я даже среагировать не успела. А он уже отвечал мне, то ли издеваясь, то ли настаивая на своем и показывая, кто все-таки из нас троих будет принимать решения.

– Можно, девочка, перейти сразу и ко второй идее. И сейчас мы к ней перейдем. Особой разницы нет. Проблема в том, что вторая идея появляется только после того, как реализована первая… Поэтому так или иначе, но по глоточку придется сделать…

И он показал нам пример, хорошо приложившись к своей фляжке. Глоточек у него получился что надо – в полном смысле слова «хороший». Примерно на полфляжки. На неполный граненый стакан, если по российским меркам…

Я решила не упрямиться и тоже глотнула. Не так много, конечно, но виски обожгло горло, и я закашлялась.

– Ничего, девочка, малыш Джонни не сделает тебе плохо, – засмеялся Симпсон. – Правда, Поль? Ведь ты хорошо знаком с Джонни?

Поль ничего не ответил, только забрал у меня фляжку и тоже сделал глоток.

– Какой еще Джонни? – спросила я у Поля, немного прокашлявшись.

– «Джонни Уокер», – удивился тот. – А что же мы сейчас еще пили?

– Не сомневайся, девочка, – тоном уверенного в себе бодрячка успокоил меня Симпсон, – это лучшее виски из всех, какие научились изготовлять на обоих берегах Атлантического океана. Я знаком с Джонни лет уже, наверное, тридцать, и он никогда меня не подводил. Особенно в трудных ситуациях…

– Можешь не сообщать свою вторую идею, Грег, – перебила я его. – Мне она уже известна. Твой дружок Джонни выболтал все твои секреты… Сейчас ты предложишь нам поехать к талибам. Я угадала?

Симпсон шутливо поднял руки.

– Согласен – вторая идея была не такой оригинальной, как первая. Но и вы согласитесь, ребята, первая была просто гениальной!

Он валял дурака, строя из себя добродушного бывалого дядюшку, верного спутника и мудрого советчика. Но я хорошо помнила его неожиданный холодный взгляд и постоянно напоминала себе, что нужно быть настороже… Ведь и генерал Васильев насчет американцев предупреждал. Что они, мол, себе на уме…

– Ну, раз мы все так быстро и единогласно решили, едем прямо к ним! – все так же бодро заявил Симпсон, включая зажигание.

Поль в нашем разговоре не участвовал, и вообще его, судя по всему, мало беспокоило собственное пассивное поведение в нашей компании. Меня, по-моему, это задевало больше, чем его самого. Он добровольно, без всякой борьбы, уступил роль лидера нашей группы Симпсону и теперь только наблюдал, как тот ею распоряжается.

 

Глава восьмая

Симпсон и впрямь знал в разрушенном Кайдабаде абсолютно все. Он уверенно вывел джип на окраину американской зоны, умудряясь двигаться по загроможденным улицам довольно быстро. Кому-то он сигналил, на кого-то орал, высунувшись из окна, и при этом выкрикивал слова, значения которых я не знала, но интонация, с которой он их произносил, не оставляла сомнений, что это аналоги русского мата.

Только я подумала: «Хорошо, что он не умеет материться по-русски!..», как до меня донесся русский образец эротически окрашенной и вполне нелитературной лексики Симпсона. Слушать, как Симпсон матерится по-русски, было даже забавно. После каждого употребленного им русского слова он оборачивался ко мне и говорил что-нибудь в свое оправдание, вроде «Извини старика, девочка, не утерпел…» или «Мне показалось, что это один из ваших, по-английски он бы меня не понял…» Словом, ерничал старый американский лейтенант на всю катушку…

Каким-то сложным путем мы по окраинам города попали в его юго-восточную часть. Симпсон объяснил, что это, конечно, самый длинный путь, зато самый быстрый – по центру из-за завалов просто не проехать без бульдозера. Поль отчаянно закрутил головой во все стороны, потому что это был район нефтехранилища, здесь работали его люди, и он, естественно, хотел быть уверен, что у них все в порядке. Но ничего особенно тревожного и требующего его вмешательства ему заметить не удалось.

Мы обогнули район пожарища, и Симпсон резко увеличил скорость. Я обратила внимание, что мы едем в сторону от города, удаляемся от него на юго-запад, по дороге, то идущей вдоль реки, то вплотную подступающей к дороге, то отпрыгивающей в сторону…

– Грег, куда мы едем? – вцепилась я в плечо Симпсона. – Что это за река?

– Ай, ай, ай, – запричитал Симпсон. – Девочка забыла, куда она едет! Поль! Напомни своей подружке, куда мы все вместе собрались… Или ты тоже забыл? Ну, ребята, вы огорчаете старину Грега…

– Эта дорога идет в селение Джури, километров тридцать от Кайдабада… – объяснил мне Поль. – А речка та же самая, что и в Кайдабаде – Кокча.

– А зачем мы туда едем?

– Наверное, он думает, что в Джури находится талибский отряд. И это вполне вероятно – талибы не охотники разгребать грязь своими руками. Предпочитают подождать, когда это сделаем мы. А потом заставят нас убраться из их страны в течение часа… Это в виде искренней благодарности за нашу помощь…

– Эй, ребята! – вмешался в наш разговор Симпсон. – Вы слишком категоричны. И слишком боитесь этих наивных детей природы. Они кровожадны, но только потому, что их обижают большие и сильные страны. А как бы ты, девочка, относилась к французам, если бы они ввели войска в Москву и Ленинград «по просьбе» какой-нибудь вашей парламентской фракции? И убивали бы ваших людей только за то, что тем не нравится французский прононс…

Последние слова он произнес, зажав себе нос двумя пальцами.

– Ты, девочка, – продолжал Симпсон, – ненавидишь настоящих хозяев этой страны только потому, что они убивали ваших парней. Но ваши солдаты отрывали им головы ракетами и крошили на куски автоматными очередями… Стоит ли удивляться, что здесь не любят русских? Ваш генерал все это хорошо понимает, поэтому его здесь ничего не удивляет. Он признает за талибами право чувствовать себя здесь хозяевами. А вы, видно, нет…

– Заткнись, Грег, – не выдержала я, поняв вполне достаточно, чтобы его слова вызвали мое раздражение. – Мы давно ушли из этой страны. И сейчас я здесь для того, чтобы помогать, а не устанавливать свои порядки…

Я много еще чего хотела сказать этому самодовольному американцу – и по поводу наших парней, и по поводу ненависти талибов к русским, но сразу подобрать английские слова не смогла, а в следующий момент обочина дороги справа от нас взорвалась осколками камней, и машину хорошо тряхнуло.

Грег тут же выключил мотор, но происшествие его, похоже, не особенно взволновало. Он поудобнее устроился на месте и достал сигареты. Я ничего не понимала. Он был спокоен, словно взрыв мины рядом с твоей машиной – самое обычное явление. Он закурил и протянул пачку нам, на заднее сиденье.

Поль взял сигарету, закурил. Он тоже был спокоен, по крайней мере, внешне. Я взяла сигарету, но закурить не смогла, руки дрожали. Очень хотелось бы понять – что происходит в конце концов?..

– Что это было? – я и сама не знала, к кому обращаюсь. – Почему мы стоим?..

Грег только саркастически хмыкнул и, отвернувшись, промолчал. А Поль посмотрел на меня пристально и тихо продекламировал по-русски:

– «Пушки с пристани палят…»

Чисто произнес, без всякого акцента. Я даже рот от удивления приоткрыла. Смотрела на него, хлопая глазами – померещилось, что ли?

Он легко рассмеялся и продолжил так же чисто, но уже по-английски:

– Нам приказали немедленно остановиться. Дорога здесь хорошо пристрелена минометами. Если мы двинемся дальше, следующей миной они разнесут нашу машину… Совсем как в какой-то вашей сказке… «О за-ре Золь-та-не»… – последние слова он снова произнес по-русски, но теперь с ужасным акцентом.

«Что это за сказка такая? – подумала я в недоумении, но тут же сообразила. – Царь Салтан! Ужасное произношение…»

– Из машины-то хоть можно выйти? – спросила я недовольным тоном. – Или будем так сидеть неизвестно сколько времени?

– Вот это-то как раз известно, – пробормотал Грег. – Ждать нам осталось…

Он взглянул на часы.

– …минуты три. А из машины лучше не выходить. Минометчики у них ужасно нервные…

Помолчали. Через три минуты услышали шум мотора, и к нашему джипу подъехал небольшой грузовичок. Из него посыпались чернобородые парни в засаленных афганских халатах с автоматами и карабинами. «Десять», – сосчитала я. Они мгновенно окружили наш джип и застыли в угрожающих позах.

– Сидите спокойно, – предупредил Грег. – Здесь не любят резких движений…

Из кабины грузовичка вылез, судя по его полуармейской экипировке, офицер. Он крикнул что-то резкое на своем наречии, и двое солдат подскочили к нашей машине с обеих сторон и рванули настежь дверки. Офицер опять что-то резко крикнул. Теперь уже, похоже, в наш адрес.

– Выходим! – скомандовал Грег. – За оружие не хвататься, не бежать, двигаться спокойно. И ни в коем случае не улыбаться…

Я решила во всем положиться на его опыт и предусмотрительность. В конце концов – не самоубийца же он! Знал ведь, куда нас вез. Нужно делать то, что он говорит, и все кончится благополучно. Да, собственно, другого выхода у нас и нет.

Мы все трое выбрались из машины. Стоять под десятью стволами было не очень-то приятно. Да еще вечернее солнце било прямо в глаза, и я не видела ни одного лица стоящих напротив меня четырех человек с автоматами. Только темные фигуры в халатах.

Офицер медленно прошелся перед нами, заглядывая каждому в глаза, и рассматривая нашу разномастную форму. Передо мной он остановился и, ткнув в меня пальцем, опять что-то резко приказал. Тотчас двое солдат подскочили ко мне и, толкая автоматами, заставили бежать к грузовику. Поль и Грег стояли без движения и даже не посмотрели в мою сторону. Головы даже ни один из них не повернул.

Подбежав к машине талибов вплотную, я остановилась и тут же получила удар прикладом автомата в спину. Солдат закричал на меня, указывая стволом автомата наверх. Ничего не оставалось, как лезть на борт грузовика. Забравшись наверх, я встала, не зная, что делать дальше. Солдат опять что-то крикнул, и я догадалась, что мне нужно сесть. Что я и сделала.

И теперь мне не было видно, что происходит около нашей машины. Вообще ничего не было видно. Я сидела с тяжелым чувством беспомощности и напряженно прислушивалась, стараясь понять, как развивается ситуация – опасно для нас троих или не очень.

Пистолет в задней кобуре упирался в поясницу, но это меня ничуть не радовало, скорее, наоборот, вселяло тревогу. Если они не отобрали оружие, это еще не значит, что они мне доверяют. Скорее это означает, что меня не принимают всерьез как противника, только и всего. А что я, собственно, могла сделать со своим пистолетом против одиннадцати хорошо вооруженных человек?! Я же не супермен какой-нибудь из голливудского фильма или крутого российского детектива, герои которых так же похожи на живых людей, как я – на Шварценеггера.

К сожалению, понять что-либо из того, что происходит внизу, было трудно. Я слышала резкий голос талибского офицера. Было похоже, что он что-то спрашивает… Наконец до меня донесся глуховатый голос Грега. Что он говорил, я тоже не понимала. Не сразу до меня дошло, что он отвечает офицеру на местном наречии. Это меня несколько успокоило. Раз началось что-то вроде переговоров, можно надеяться на благоприятный исход дела.

Что там произошло, я так и не поняла, но после очередной команды в кузов один за другим стали запрыгивать солдаты. Я сидела, не шевелясь. Но вот через борт перепрыгнула фигура в защитной форме французского спасателя. Поль! Честно скажу, я обрадовалась ему, как родному. Тут же и забыла, как он бровью не повел, когда меня погнали в грузовик. Поль состроил мне успокаивающую гримасу и плюхнулся рядом на пол.

– Молчи! – шепнул он мне. – Все в порядке. Просто здешние хозяева не любят непрошеных визитеров. Особенно русских…

«Спасибо, дорогой, успокоил!» – молча поиронизировала я.

– А где Грег? – громким шепотом спросила я у Поля, когда грузовичок развернулся и безбожно затрясся на каменистой дороге.

– Офицера везет на джипе. Не нравится он мне что-то… Говорит слишком много и слишком оживленно…

– Ты что, знаешь афганский?

– Всего несколько слов на пушту. Но слово «доллар» на любом языке звучит одинаково…

Один из солдат заметил, что мы разговариваем, и что-то крикнул, замахнувшись на Поля автоматом. Дальше ехали молча…

Куда мы едем, со дна кузова не было видно, и нам пришлось довольствоваться созерцанием колышущихся перед глазами спин в засаленных стеганых халатах и ныряющей вверх-вниз белой вершины высокого хребта на близком горизонте, которая то и дело мелькала между спинами и головами солдат на фоне вечернего густо-голубого и совершенно безоблачного неба.

Заметив мой взгляд, устремленный на снежные вершины на горизонте, Поль наклонил ко мне голову и шепнул одно только слово:

– Гиндукуш…

 

Глава девятая

…Тряслись на грузовике мы минут сорок, не меньше. Я даже успела немного подремать – сидя, свесив голову вперед. На каждом камне, на каждой кочке я волей-неволей открывала глаза и, убедившись, что не вылетела за борт, тут же их закрывала.

Наконец грузовик остановился, я окончательно открыла мутные от дремоты глаза и с ужасом поняла, что ноги у меня затекли до такой степени, что просто не шевелятся. Я ими не могла управлять, вообще не чувствовала, что у меня есть ноги. Поль кое-как помог мне встать, и единственное, что я успела заметить – снежный хребет на горизонте стал намного ближе и значительно подрос. Но иголки вонзились в приходящие в норму ноги с таким остервенением, что у меня потемнело в глазах…

Если бы не Поль, крепко держащий меня за плечи, я просто-напросто вывалилась бы за борт, стоять самостоятельно на совершенно ватных ногах не было никакой возможности…

Поначалу про нас словно забыли и оставили торчать в кузове. Когда же нам жестами показали, что мы должны вылезти из грузовика, я уже могла управлять ногами и спустилась самостоятельно.

Нас привезли в центр какого-то селения. Дома были сложены из плоских камней и больших темно-коричневых кирпичей, скрепленных между собой, очевидно, глиной. Стены сливались друг с другом, образуя сплошной извилистый коридор. Кое-где в них виднелись маленькие окна, расположенные на высоте не ниже трех метров.

Окна были без стекол и зияли черными отверстиями как амбразуры бойниц. Дверей, вернее, дверных проемов, было значительно меньше, и они тоже чернели в вечерних сумерках как зловещие темные дыры.

Кроме приехавших с нами солдат, на улице никого не было видно. Единственное живое существо, которое я, покрутив головой по сторонам, заметила, было какое-то животное, не то крупный осел, не то низкорослая лошадь с толстой тупой мордой. Стоя метрах в тридцати от нас, это животное сосредоточенно лизало какой-то белый камень.

Поль озирался по сторонам, словно что-то или кого-то хотел увидеть. Я хотела было спросить его, чем он обеспокоен, но тут до меня самой дошло, что джипа, на котором ехал Грег, не видно. Вот это фокус!

Бросил нас американский бодрячок-шериф? Я с тревогой посмотрела на Поля. В его ответном взгляде не было ничего успокаивающего…

Я окончательно расстроилась.

Меня не столько волновала даже собственная судьба, которая, кроме меня самой, могла бы огорчить очень немногих, сколько навязчивая мысль, что задание свое я скорее всего провалила. Как можно искать какого-то секретного агента и тем более освобождать и вытаскивать его из Афганистана в Россию, если я сама сейчас – на положении пленника. А в этом не было ни малейших сомнений.

Неясно только, что с нами собираются делать? Прикинув возможные варианты, я пришла к выводу, что нас или продадут в рабство в какое-нибудь горное селение и мы долгие годы будем выращивать что-нибудь вроде опийного мака в одной из труднодоступных долин, или попытаются получить за нас выкуп.

Если, конечно, найдется кто-то в России, заинтересованный в том, чтобы меня выкупить или обменять… Впрочем, на кого обменивать-то? Откуда у нас сейчас афганские пленные возьмутся?

Не имею никакого понятия, как отнесутся французские власти к возможности выкупа у талибов своего волонтера, но мне почему-то кажется, что шансов на положительное решение этого вопроса немного. Примерно столько же, сколько и у меня…

Ни на наше правительство, ни на руководство МЧС я, честно говоря, не рассчитывала: выплачивать выкуп было просто категорически запрещено. Чтобы не создавать прецедент и не поощрять практику похищения людей. Похищенные приказом объявлялись пропавшими без вести и могли рассчитывать только на чью-то частную инициативу…

А на кого могла рассчитывать я? Близких родственников у меня, к сожалению, уже не было. Мужчины, который бросился бы меня спасать в чужую страну, как в распространенных голливудских сюжетах, – не было тоже. У меня вообще не было мужчины… С тех пор, как мы расстались с Сергеем…

Я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Ну вот, только этого не хватало…

Прекратить сейчас же! Тоже мне, спасатель! Старший лейтенант МЧС! Психолог! Девчонка ты сопливая! Детский сад! Институтка чертова! Теоретик, мать твою! Ты о чем там в своей диссертации писала? Вот именно. В экстремальной ситуации силы у человека берутся откуда-то сами, независимо от того, хочет он этого или нет. В момент опасности человек может делать такое, что спасает ему жизнь и о чем он потом сам вспоминает с удивлением. Не верит, что это ему удалось… Как будто это было не с ним, как будто не он все это сумел. Потому что в обычных условиях человеку делать такие вещи совершенно не под силу.

Например, перепрыгивать трехметровые заборы, обгонять автомобили, уворачиваться от выстрела, поднимать тяжести, в десятки раз превышающие вес собственного тела, регулировать свой пульс и десятки минут практически не дышать, если дышать нечем…

И еще есть много такого, что иначе как фантастикой не назовешь… Например, предвидение действий противника, хотя у тебя нет никакой информации о его намерениях. Это даже не телепатия, а какое-то особое чутье, сродни естественному животному инстинкту…

Короче, тот самый «мобилизационный психо-физиологический комплекс», который ты так красиво расписала в диссертации на пятьсот страниц и о котором знаешь практически все…

И самое неприятное, что подстерегает человека в момент опасности, – поверить, что пришел твой конец. Тут-то он к человеку всегда и приходит. Словно только и ждет этой мысли…

Короче, когда я вновь взглянула на Поля, глаза у меня были сухие, а во взгляде выражалось скорее всего твердое намерение выбраться отсюда как можно скорее. И не только выбраться, но и выполнить миссию, с которой меня сюда направили.

Поль, как мне показалось, меня хорошо понял. Вообще, чем дольше я наблюдала за этим французом, тем больший он вызывал во мне интерес.

Только теперь я разглядела в нем одну очень любопытную и понравившуюся мне особенность. Несмотря на свой несколько инфантильный имидж по сравнению с Васильевым или тем же Грегом, чувствовалось, что он в любую секунду готов к мгновенным активным действиям. Просто ситуация, на его взгляд, еще ни разу не становилась критической, и он не спешил реализовывать эту свою готовность.

Он был словно готов к выстрелу в любую секунду, как пистолет с взведенным курком, зажатый в твердой и уверенной руке… Правда, это не совсем органично как-то сочеталось с его склонностью к постоянному флирту. И это, честно говоря, меня несколько настораживало. Не укладывалось в рамки психологической достоверности…

…Все это я уже додумывала, трясясь на спине точно такой же маленькой лошадки, которую видела на улице селения, в которое нас с Полем привезли. Лошадка только ростом заслуживала уменьшительно-ласкательного имени, в остальном это было злобное и коварное существо. Мало того, что она постоянно пыталась сбросить меня со своей спины, и я себя иногда чувствовала ковбоем, выступающим на родео, эта мерзкая тварь постоянно оглядывалась и норовила укусить меня за ногу.

Поль успел мне сообщить, что это существо с обликом лошади и нравом крокодила называется лошадь Пржевальского. То, что впервые обнаружил и описал для науки этого кровожадного парнокопытного зверя мой соотечественник, мало меня утешило.

Один из солдат, совершенно крестьянской наружности, если я, конечно, правильно представляю себе облик афганского кочевника, показал мне, что, как только лошадь оборачивается, нужно сразу же бить ее по ноздрям плеткой. Плетки у меня, естественно, не было, и никто мне ее не вручил. Пришлось приспособить для этой цели фонарик из штатного спасательского снаряжения. Он был не особенно увесистым, но достаточно жестким, и удары у меня получались, судя по реакции этой злыдни, довольно чувствительными.

Вскоре стало ясно, почему нас сняли с грузовика и пересадили на лошадей. Дальше проехать на машине было невозможно. А нас, судя по всему, приказали доставить куда-то повыше в горы.

Сопровождали нас теперь трое солдат с автоматами, которые управлялись с этими «пржевалками» с удивительной сноровкой и чувствовали себя на них совершенно свободно, не хуже любого ковбоя с Дикого Запада.

Поля, прежде чем посадить на лошадь, обыскали и отобрали у него «беретту», рацию и огромный тесак, который во французском отряде скромно назывался «спецножом спасателя».

Пока его обыскивали, Поль пристально посмотрел на меня и едва заметно качнул головой. Что он хочет сказать, дошло до меня не сразу. Но когда афганец подошел ко мне, показывая отобранный у Поля пистолет, телефон и нож, сообразила. И отдала ему свой телефон, который торчал у меня из нагрудного кармана, затем отцепила с пояса спасательский нож, который был раза в четыре меньше французского.

Обыскивать меня не стали, и пистолет, торчащий в задней поясной кобуре и прикрытый специальной маскирующей складкой комбинезона, остался в моем распоряжении. Так вот что означал едва заметный жест Поля! Выходит, он знал, что солдаты не станут обыскивать женщину, и предупредил меня, чтобы я не отдавала оружие добровольно, сама…

Наверное, я произвожу странное впечатление на афганских солдат. Женщина без паранджи должна вызывать у них по крайней мере чувство беспокойства, если не враждебности. Но только не опасности. Женщина на Востоке – традиционно забитое и слабое существо, занимающее место в суровых глазах восточного мужчины где-то между человеком, то есть мужчиной, и животным. Она годится только на то, чтобы готовить пищу и рожать детей, и никогда не воспринимается ими как противник… Отсутствие у меня оружия было для них само собой разумеющимся и не вызвало никакого подозрения. Ну что ж, это мне на руку…

Карабкаться по горной тропе на этой проклятой лошади, которая то и дело норовит тебя сбросить, занятие мало приятное.

Со стороны может показаться, что это увлекательное путешествие – сиди себе на лошадке и поглядывай по сторонам на живописные горные пейзажи. Я же находилась в постоянном напряжении, изо всех сил старалась удержаться, чтобы не быть сброшенной либо на землю, либо прямо в пропасть, от которой порой отделяло метра полтора-два. И не дай Бог ослабить бдительность и вовремя не врезать лошадке по ноздрям: зубки у милых животных тупые, но челюсти мощные – хороший укус может запросто раздробить кость.

Это объяснил мне Поль, который явно знал о местной жизни и нравах ничуть не меньше Грега, просто, как говорится, не вылезал вперед. Я поняла, что такова была его тактика в общении с американцем, хотя и не видела в ней особого смысла.

Предупреждение Поля заставило меня быть еще более осторожной в общении со своим «транспортным средством», но чем больше я следила за лошадиной ухмылкой, с которой она оборачивала морду, тем меньше меня занимали окружающие красоты.

Добавьте к этому сгущающиеся с каждой минутой сумерки и вы получите полное представление о прелестях нашего путешествия. Не говоря уж о том, что я не имела никакого представления, куда нас везут, зачем и что вообще нас ждет впереди…

Ночь в горах всегда наступает внезапно.

Это я хорошо знала, но темнота тем не менее упала на нас сразу, словно снег на голову. Наш небольшой караван остановился прямо посреди крутого горного подъема, и около часа мы ждали, пока взойдет луна, хоть я и с сомнением относилась к ее возможностям осветить дорогу настолько, чтобы можно было не опасаться за свою жизнь. Было так темно, что черноту под ногами невозможно было отличить от черноты пропасти, находящейся всего-то в паре метров. Продолжать путь в таких условиях могли только самоубийцы…

Поль, воспользовавшись вынужденным привалом, взял на себя роль моего опекуна-наставника и начал объяснять то, что я и без него хорошо понимала. Судя по всему, сказал он, цель нашего путешествия уже близка. В Афганистане, мол, мало любителей ночных переходов по горам. Рисковать жизнью, бродя ночью по горам, даже талибы решаются только в исключительных случаях…

«А кто вообще из нормальных людей рискует жизнью ради своего удовольствия?» – хотела я спросить, но промолчала. В конце концов имидж неискушенного и не знающего местных условий новичка мне не помешает. Самая лучшая позиция в отношениях с противником – это когда тебя недооценивают… А был ли Поль моим союзником – этого я еще не знала наверняка…

 

Глава десятая

Взошла луна и осветила тропу не хуже закатного солнца. Однако уже минут через пять я поняла, что лунный свет обладает одной неприятной, тем более в горах, особенностью – он искажает расстояние, делает опасность нереальной.

Пропасть в каком-то полуметре слева от твоей ноги совершенно не вызывает у тебя чувства опасности, потому что похожа просто на тень от скалы… И стоит твоей норовистой лошадке оступиться… Все, что от тебя останется – только прощальный крик, который сам вырвется из тебя во время полета на дно ущелья…

Похоже, и солдат дорога начинала беспокоить, они чаще стали покрикивать на своих лошадей, а в особо опасных местах двое из них даже брали за поводки наших с Полем, справедливо не доверяя нашему наездническому умению.

…Место, куда мы через полчаса прибыли, производило впечатление чего-то нереального. Неожиданно мы выбрались на ровную и длинную площадку, которая, как и тропа, примыкала к краю обрыва, заросшего невысокими деревьями, но была гораздо шире и ровнее. Это было похоже на кусок горного шоссе, только вместо асфальта под ногами – ровная утоптанная поверхность скального выступа…

Я разглядела кривые сучковатые столбы с какими-то проводами, напоминающими те, что тянутся вдоль российских дорог в каком-нибудь сельском захолустье, – то ли телефон, то ли низковольтная линия электропередачи… Эти столбы и создавали почему-то ощущение нереальности происходящего.

Слева был обрыв, справа отдельными уступами возвышались над нашими головами скалы, отбрасывая совершенно черные и непроницаемые для глаз тени. Судя то тому, что караван остановился и афганцы спрыгнули с лошадей, мы находились в каком-то селении, хотя ничего похожего на жилье я не увидела.

«В пещерах они, что ли, живут?» – думала я, с напряжением всматриваясь в черные тени около громоздящихся справа скал.

Заметив, что я озираюсь по сторонам, Поль молча взял меня за плечо и показал рукой наверх, так, что мне пришлось высоко задрать голову, прежде чем я увидела край возвышающегося справа обрыва скалы. В лунном свете вырисовывались четкие силуэты квадратных стен и плоских крыш, венчающих каждый из утесов, на которые вверху разделялась скала. Они были разной высоты, до некоторых было метров тридцать, до других все пятьдесят…

Никогда не видела средневековых замков, но мне казалось, что именно так они и должны выглядеть в лунные ночи. Так же таинственно и неприступно…

Один солдат указал нам с Полем на спину другого и жестом объяснил, что мы должны идти за ним. Тот, кого нам определили в провожатые, шагнул в тень и тут же пропал из виду.

Мне пришлось на ощупь искать его спину, прежде чем глаза чуть-чуть привыкли к полному мраку впереди и я начала различать едва заметный силуэт. Солдат начал подниматься по каким-то каменным ступеням. Врожденное чувство самосохранения диктовало мне ни на шаг от него не отставать. Не знаю, почему они не зажгли хотя бы факелов и шли впотьмах, и потому не рискнула проявлять инициативу и включать свой фонарик, слегка погнутый от ударов о морду лошадки, с которой с удовольствием рассталась. Поскольку и Поль не вынимал фонаря (а у него, как у любого спасателя, наверняка есть фонарь), я поняла, что поступила правильно.

Теперь главное не оступиться. Когда мы выбрались на освещенное луной место, я поняла, что эти опасения не напрасны. Ступени оказались шириной примерно в полметра, а слева – расщелина между утесами. Свалившись в нее, можно было, конечно, остаться в живых, но только в том случае, если не врежешься головой в какой-нибудь камень. Что до количества переломов, то это трудно даже предсказать…

Наконец, когда я уже думала, что каменная лестница не кончится никогда и что поднимаемся мы не к домам, которые я видела на краю скалы, а куда-то выше, не иначе как на те неясные темные громады вершин, заслоняющие звезды на половине небосклона, мы прошли через какую-то арку и оказались на довольно обширной ровной площадке. Она была обнесена полутораметровой стеной забора, сложенной из тех же камней и глины, что и дома в селении, куда нас привезли на грузовике… С северной стороны стена была значительно выше, и вскоре я поняла, что это не забор, а стена одного из домов, которые я видела снизу. В освещенной луной, ребристой от плоских камней стене не было ни одного окна, только мрачным отверстием чернел вход, завешанный не достающей до каменного пола тряпкой…

Нас повели внутрь, и я тут же чуть не упала, споткнувшись о лестницу, снова ведущую наверх. Она была крутая, с высокими ступенями. Словно не для себя ее делали – ходить-то ведь неудобно! Того и гляди свалишься и ногу сломаешь… Но мы карабкались недолго и скоро оказались в небольшом помещении, из которого вели еще несколько дверных проемов, тоже завешанных каким-то тряпьем.

В один из них нас с Полем подтолкнул идущий сзади солдат, и мы попали в то, что я бы назвала комнатой, если бы не точно такие же на ощупь, как и снаружи, стены и не отсутствие окон, в которые можно было бы что-нибудь увидеть. Пару небольших дыр в стене на высоте примерно двух с половиной метров трудно было назвать окнами, они больше напоминали отверстия для вентиляции.

Лунный свет в них не попадал, и они лишь серели на фоне стены, еле отличимые от ее темной поверхности. Зато в щели между какими-то кривыми стволами и ветками, закрывавшими многочисленные дыры в крыше, свет пробивался и создавал хоть какое-то подобие внутреннего освещения. Комната оказалась просторной, метров сорока, посреди нее стояло два ряда каменных столбов, поддерживающих крышу. Пола не было, только голый камень, на котором виднелись в пятнах лунного света какие-то темные кучи, скорее всего – старого тряпья…

В одном из углов я разглядела несколько фигур спящих людей. Шаги по камням звучат не так уж громко, к тому же мы двигались достаточно осторожно. Никто из спящих не проснулся.

Солдат, втолкнувший нас в помещение, остался снаружи, но уселся у дверей, прислонясь спиной к стене и поставив автомат между ног. Он застыл в этой позе. Ясно было, что будет нас караулить…

Потом оттуда послышался какой-то приглушенный разговор, и я поняла, что наш часовой сидит у дверей не один. А люди, спящие на ворохе тряпья в углу, скорее всего тоже пленники…

– Поль! – шепотом позвала я. – Нужно узнать, кто они…

Поль понял, что я имею в виду наших невольных соседей, но, вероятно, покачал головой, поскольку я услышала его возражения:

– Ты не права, Ольга. Я предпочитаю видеть лица тех людей, с которыми разговариваю. Особенно в такой подозрительной ситуации, ночью… Уверен, что и они, те, кого нам сейчас придется разбудить, не будут испытывать к нам особого доверия…

– Поль, но я же просто заснуть теперь не смогу! – продолжала настаивать я. – Вдруг это как раз те, кого мы ищем…

Я услышала в темноте, как Поль иронически хмыкнул:

– Мне известна только одна «железная леди» – Маргарет Тэтчер. Нам нужно отдохнуть, старший лейтенант. Неизвестно, что нас ждет завтра…

Разумеется, я была не против. Дорога вымотала меня окончательно. Только никак не могла заставить себя подождать до утра, чтобы убедиться в справедливости неизвестно откуда взявшегося ощущения, что человек, которого мне поручено разыскать, здесь и спит сейчас в каком-нибудь десятке метров от меня…

Но все же мне удалось взять себя в руки. Как ни странно, помогла одна совершенно житейская проблема, которую лучше разрешать вовремя, чтобы не создавать себе лишних неприятностей. Да-да, я говорю о самых тривиальных физиологических потребностях, о том, что мочевой пузырь необходимо время от времени опорожнять. Спасатели относятся к этому вопросу с олимпийской невозмутимостью. Выработан некий ритуал, сложившийся в многочисленных экстремальных ситуациях, благо жизнь спасателей всегда на них богата: первый, кто попадает в вынужденное заточение, выбирает один из углов, который и превращается в туалет… И проблема решена! Просто, как все гениальное… Так поступают, кстати, не только спасатели, но и любой человек, не имеющий возможности решить проблему как-то иначе.

Запах, спросите вы?.. Конечно, куда ж от него деться… Но любой из нас участвовал, и не однажды, в разборе завалов в современном европейском городе. Вряд ли вы можете себе представить, что это такое… И какой стоит запах, когда в завале оказывается разрушенная канализационная труба. Вообще, когда спасаешь людей, бывает как-то не до запахов. Травмированный человек иной раз не в состоянии управлять своей перистальтикой, а спасать его в любом случае нужно…

Когда стало ясно, что единственное, что нам с Полем осталось – это лечь спать, я быстро определила, какой из углов нашего каземата превращен в туалет. Конечно же, самый дальний от людей, расположившихся на ночлег. Да его и нетрудно было отыскать. Естественно, по запаху. Туда я и направилась… Ах, да! Есть же еще одна проблема… Ну так я не первая женщина-спасатель, не первая попала в такую ситуацию… Просто делаешь вид, что никого не видишь, а остальные делают вид, что не видят тебя… На мой взгляд, это нормальное, вполне цивилизованное и уважительное по отношению друг к другу поведение…

Короче, с этим мы справились без труда. По очереди…

После чего Поль нашарил на полу недалеко от входа кучу каких-то сухих веток, и мы с ним улеглись на них, подняв шорох и треск сучьев, который привлек внимание нашего часового. Он отодвинул тряпку на двери, что-то негромко крикнул – угрожающе-предостерегающее – и умолк.

Совершенно неожиданно для себя я прижалась к Полю и почувствовала его плечо под своей головой. В нашем объятии не было ничего, кроме стремления уставших людей помочь друг другу отдохнуть…

И мне вдруг сделалось так спокойно, словно меня обнимал старший брат, взявший на себя всю ответственность за мою жизнь и безопасность. Я теперь ни за что не отвечала и ничего не хотела, кроме одного – заснуть как можно скорее и проснуться уже утром… Единственное, что меня слегка раздражало – невозможность избавиться от комбинезона. Я, знаете ли, дома привыкла спать обнаженной. Днем-то меня мой защитный спецкостюм вполне устраивал, он был подогнан идеально под меня. Это очень важно, чтобы одежда не отвлекала твоего внимания в сложной ситуации, когда от скорости реакции зависит слишком многое… Одежда спасателя должна быть для него столь же неощутимой, как собственная кожа… Она есть, и хорошо, что есть, я о ней и не думаю… Мне и без того есть о чем подумать… Но ночью! Мне, например, она просто мешает отдыхать…

Часовой у дверей затянул что-то заунывное – очевидно, чтобы не заснуть. Песня его была для моего европейского уха совершенно немелодичной и оттого вдвойне тоскливой. Но от нее то телу разливалось какое-то умиротворяющее оцепенение…

Я вспомнила, что еще только сегодня утром проснулась в своей постели в далеком российском городе Тарасове, и, представив, какой путь успела проделать, чтобы к полуночи оказаться в затерянном в горах афганском селении в объятиях французского волонтера-спасателя, мгновенно заснула – скорее всего от удивления…

 

Глава одиннадцатая

…Утром, которого я так ждала накануне, я, едва продрав глаза, прежде всего выяснила, что проспала самое интересное.

Во-первых, не видела лица Поля, когда он проснулся и увидел меня спящей в его объятиях. Он уже встал, и под головой у меня вместо его плеча лежала какая-то пахнущая застарелой грязью и навозом стеганая тряпка. Я без труда узнала точно такой же халат, как те, в которых щеголяли наши вчерашние провожатые-конвоиры, только изодранный в клочья…

Во-вторых, в бок мне больно впилась острая ветка и вздохнуть глубоко, не ощущая боли в грудной клетке, я не могла.

В-третьих, я дрожала от холода – ночи, как выяснилось, в горах на редкость холодные. Поль-то, оказывается, обнимал меня, чтобы не дать мне окончательно замерзнуть…

А в-четвертых, и это самое главное, я увидела, что Поль с совершенно наглым видом сидит в дальнем конце нашего каменного каземата и разговаривает с людьми, которых мы вчера видели спящими…

Первое, что я сделала – обиделась: почему, собственно, он меня не разбудил раньше! Это мое задание, в конце концов! А он, по сути дела, только помогает мне его выполнять…

Обидевшись, я не спешила вставать, а только переменила позу, чтобы избавиться от ощущения, что в правый бок мне вбили гвоздь, в который превратилась торчащая из первобытной подстилки ветка. Я продолжала лежать во все еще расслабленном утреннем состоянии и размышляла, как отомстить Полю за его коварство. Но ничего путного в голову не приходило.

Между тем я начала издалека приглядываться к людям, с которыми разговаривал Поль. А разговаривал он, собственно говоря, только с одним из троих мужчин, и притом беседа была не слишком оживленной. Собеседник Поля сидел, прислонившись к стене спиной, и отвечал на вопросы более чем сдержанно. На лице другого, сидевшего с ним рядом, было совершенно отсутствующее выражение, а третий по-прежнему лежал без движения на куче тряпья, отвернувшись лицом к стене…

Мне хорошо был виден его затылок, заросший густой шевелюрой какого-то пегого цвета. Ясно было, что лысым его не назовешь…

До меня доносились лишь отдельные английские слова, но о чем шел разговор, понять было невозможно…

Во всяком случае, ни один из них не похож на худого двухметрового Судакова, которого мне приказано найти. Меня охватило какое-то разочарование. А как же мое вчерашнее предчувствие?..

Но я вспомнила свое же собственное, правда, больше теоретическое правило – никогда не делать заключений по неполной информации. Эти люди вполне могли быть спутниками Судакова, знать о том, что с ним случилось и где его искать… Никогда не надо заранее зачеркивать ни один из возможных вариантов. Он-то и может оказаться верным…

И тут я услышала, как Поль произносит по-английски «русский старший лейтенант», причем голос у него стал громче.

Заметил, что я проснулась, хоть и сидел ко мне спиной. И теперь таким способом приглашает меня принять участие в разговоре… Пора, мол, включаться в работу…

Я еще с минуту поразмышляла и поняла, что Поль поступил совершенно правильно, не разбудив меня и отправившись на разведку в одиночку.

И почему я решила, что эти люди сразу начнут кидаться мне на шею и наперебой вываливать мне все, что знают о себе, о Судакове, о талибах… Что за наив такой? Тоже мне психолог… Тебя зачем сюда послали – горячку пороть?

Мне почему-то очень захотелось заслужить одобрение Поля, показать, что я очень понятливый и надежный партнер. Я поднялась со своего негостеприимного ложа и тут же обнаружила, что комбинезон тянет, что бюстгальтер съехал с моего ошеломляющего мужчин бюста, и что вообще выгляжу я ужасно… Конечно, все, что можно было поправить, я поправила, кое-как, на ощупь, проверила, все ли в порядке на голове, и, внутренне мобилизовавшись, направилась к французу и его собеседникам.

Естественно, все тотчас же на меня уставились. Кроме лежащего у стены, который так и не пошевелился и не обернулся.

«Жив ли он вообще? – подумала я. – Даже если и жив, то, должно быть, серьезно ранен или болен…»

– Хелло, Поль! – приветствовала я француза, не без основания полагая, что нам с ним вдвоем придется раскручивать собеседников и пасовать друг другу инициативу, как мяч на волейбольной площадке.

– Садись, старший лейтенант, – Поль показал на голый каменный пол рядом с собой. – Знакомься: врачи, такие же пленники, как и мы… Между прочим, твои соотечественники…

Сердце мое радостно прыгнуло. Значит, я не ошиблась!.. Но где же Судаков?

– Что с ним? – спросила я по-русски, кивнув на лежащего у стены. – Ранен?

– Не повезло Алексею Вениаминовичу, – ответил один из мужчин. – Привалило в Кайдабаде во время толчка, еле вытащили из завала…

Теперь чуть не подпрыгнула я сама. Это же Судаков! Но почему же генерал Васильев сказал мне вчера, что он абсолютно лысый? Даже в качестве особой приметы его лысину преподносил. Чтобы не спутала.

Я взглянула на безжизненно лежащего у стены и поняла, почему издалека не сумела разглядеть этой особой приметы. Человек с головой был накрыт чем-то вроде овечьей или бараньей шкуры. Холодно же по ночам, а он ранен… То, что я приняла за его густую шевелюру, оказалось всего лишь овечьей шерстью… А рост разве разглядишь у лежащего человека?

И все-таки я должна была убедиться своими глазами, что это именно тот, кого я ищу. Я осторожно отогнула с его головы край «покрывала», и моим глазам предстала просто великолепная лысина, без единого волоска, поблескивающая в слабых лучах утреннего солнца, бьющих прямо из маленьких оконцев под потолком.

– Жив он? – спросила я с сомнением.

Тот, кто мне отвечал, откинул с Судакова шкуру, взял его за руку, нащупал пульс. Утвердительно, но поджав губы, кивнул:

– Жив пока… Не знаю, надолго ли? От этих скотов помощи не дождешься…

– Что с ним… было происходить? – спросил Поль, с заметным трудом подобрав русские слова, хотя мне казалось, что он умеет объясняться по-русски гораздо лучше и сейчас это зачем-то скрывает…

«Молодец! – я молча одобрила его инициативу. – Только вот переигрывать не нужно. А вопрос своевременный, очень к месту пришелся. Не могу же я одна проявлять повышенный интерес к этому человеку… Это подозрительно, в конце концов… Стой! Подожди-ка, дорогая! Разве ты говорила Полю, что интересуешься именно Судаковым? Почему он тебе в этом подыгрывает?..»

Я не удержалась и внимательно посмотрела на француза. Тот, казалось, моего пристального взгляда вовсе и не заметил и был по-прежнему спокоен, сосредоточен и нисколько не напряжен.

«Ерунда! – решила я. – Мой интерес к раненому выглядит совершенно естественно, и Поль не мне подыгрывает, а просто по-человечески интересуется. В конце концов, у него такое же задание, как официально у меня – спасти попавших в беду русских врачей. Всех. В том числе и неизвестного пока ему Судакова. Так что его обеспокоенность состоянием раненого вполне естественна и объяснима. Если тот не сможет самостоятельно передвигаться – значит, это для нас еще одна, дополнительная проблема. Не только для меня, а для нас. Сейчас же перестань его подозревать неизвестно в чем!» – приказала я себе и на этом успокоилась.

– Два ребра сломаны, Поль, – объяснил, обращаясь к французу, тот же врач, самый, можно сказать, разговорчивый. – Правая рука в двух местах сломана. Множественные ушибы головы и грудной клетки. Алексей Вениаминович часа два без сознания был, когда его вытащили. Я ему тройную дозу сразу же вколол, слава Богу, не все ампулы с наркотиками камнями передавило… Единственное, что у него уцелело – ноги. Когда стена рухнула, его привалило камнями как раз по пояс, а ноги снаружи остались. Кирпичики-то видите у них какие… – он указал на стену прямо у себя над головой.

Мы с Полем невольно подняли глаза вслед его жесту. Кирпичи были и впрямь огромные. Даже большей частью не кирпичи, а плоские обломки скалы, положенные друг на друга.

Оказаться под завалом из таких камушков! Как говорится – спаси и сохрани! При одной мысли об этом по спине пробегал холодок и хотелось тут же отодвинуться от стены подальше…

– Я так и не представил вас друг другу, – сказал Поль, взявший почему-то на себя роль нашего общего знакомого, хотя сам с этими людьми познакомился вряд ли более часа назад. – Для меня, француза, очень странно представлять друг другу русских. Да еще делать это на английском языке и на афганской территории! Но таковы условности жизни!.. Знакомьтесь: старший лейтенант российских спасателей Ольга Николаева. Врач-эпидемиолог Иван Васильевич… Фамилию не знаю, не спрашивал…

– Иван Васильевич, как вы думаете, – спросила я, – Судаков сможет идти сам или его придется нести на носилках?

Я специально назвала раненого по фамилии, чтобы привлечь внимание врача к своей осведомленности и таким образом начать разговор о своем… ну, скажем, поручении. Но тот, казалось, и не заметил, что сам не называл Судакова по фамилии.

– Да куда идти-то, Оленька! – воскликнул врач. – Мы же с вами под арестом! Вон часовой в дверях сидит, полюбуйтесь!

Часовой и впрямь сидел поперек дверного проема и с любопытством поглядывал в нашу сторону, не понимая ни единого слова из нашего разговора. Это было у него на лице написано. Просто смотрел на нас как на существ другой породы, непонятных и враждебных. Особенно на меня – женщину без паранджи…

«Запад есть Запад, Восток есть Восток – и вместе им не сойтись?..» Так, что ли, у Киплинга?

Мне вдруг ужасно захотелось показать этому бородатому церберу язык… Тоже мне – высшее существо! Только и умеет, что по горам лазить да на курок нажимать…

 

Глава двенадцатая

С большим трудом я заставила себя отвернуться, чтобы и впрямь не начать совсем по-детски дразнить бородатого афганца…

Кстати, где-нибудь в Европе подобный демарш мог бы привлечь ко мне внимание часового и в конечном итоге сослужить неплохую службу… Но только не здесь, не на Востоке!

А здесь мне просто полчерепа очередью снесут, если у них, конечно, не считается неприличным тратить пулю на женщину. Может, здесь вообще принято забивать женщин камнями, как существ низшей породы? Откуда мне знать такие тонкости восточного этикета?..

Но не пора ли мне успокоиться в конце концов!.. Что за скверный у меня характер иногда бывает, черт побери! Или это присутствие Поля действует так возбуждающе? Очень похоже на то…

– Кстати, Иван Васильевич, – обратилась я к разговорчивому врачу, – почему же вы здесь оказались, в этих горах? Вы же говорили, что подземный толчок застал вас в Кайдабаде…

Не отвечая мне, он задумался, выпятив вперед челюсть и оттопырив нижнюю губу… Меня между тем все больше смущал его коллега, который сидел, явно прислушиваясь к нашему разговору, но не проявляя ни малейшего желания в нем участвовать.

– Да я, собственно, и не знаю, почему мы здесь оказались, – Иван Васильевич пожал плечами. – Знаю только – как.

– Извините, Иван… э-э… Васильевич! – вмешался Поль. – В вашей группе пострадал только один человек? С вами и вашим спутником все в порядке? Может быть, мы сможем чем-то помочь?

Мне предоставилась еще одна возможность оценить дипломатичность Поля. Он, без сомнения, почувствовал, что меня беспокоит второй врач, не проронивший за весь разговор ни слова, но не мог же он напрямик спрашивать, что с ним случилось?! А вдруг ничего и не случилось, просто состояние у человека подавленное, что, собственно, в его положении было бы неудивительно…

Эпидемиолог замялся. Ему почему-то было неудобно говорить о своем спутнике. Чувствовалось, что он не хочет рассказывать, но и удержаться от того, чтобы рассказать, не может.

– Александр Семенович, он – анестезиолог… С ним и правда не все в порядке… – начал он объяснять, стараясь выбирать выражения. – У него на глазах погибла жена, врач-кардиолог, она была четвертой в нашей группе… Она приехала сюда практически нелегально, без визы, через Индию, на каком-то частном самолете. Что уж теперь-то скрывать… Всего месяц назад. Говорила, что не может Сашеньку одного отпустить в эту ужасную страну… Что без нее он здесь погибнет. А вот видите, самой было суждено погибнуть… Судаков еще не знает об этом. Казнить теперь себя будет – ведь это он разрешил ей остаться. Сначала грозился в Россию отправить с первой же оказией, а потом плюнул и разрешил. На беду ей разрешил… Но как она его трамбовала перед этим! Бой-баба была… Судаков же у нас за главного… А сам Сашенька, как видите, остался жив и невредим… Как и я…

Он тяжело вздохнул.

– Знаю, что за нами никакой вины нет! Но вот чувствую себя виноватым, и все тут… А тут еще и эти гады приехали. Сразу после землетрясения нагрянули, часу не прошло после толчка… Судаков без сознания лежит, Сашка над Иришкой своей стонет – ей всего-то один камень в голову попал – и надо же, насмерть… Я один, считай, мечусь по больнице, вернее, по тому, что от нее осталось, больных человек пятнадцать раскопал из-под камней – все живые еще были… Ну, и подкатывают… Эти, хозяева страны…

Он нецензурно выругался. Мне, конечно, доводилось слышать выражения и покрепче, но Иван Васильевич при этом производил очень странное впечатление… Как будто жаловался на кого-то сильного и жестокого, с кем ему явно не совладать… Как институтский юноша, который, получив по морде от бритоголового качка, ругается обиженно и бессильно…

– Офицер подошел, – продолжал Иван Васильевич, – ткнул в нас троих пальцами и показывает на грузовик – залезайте, мол. А я ему в ответ на больных показываю: не могу, мол, их бросить, им помощь нужна… Человек пятнадцать, наверное, уже к тому времени сидело вокруг меня и лежало… Так этот сука просто махнул рукой и что-то крикнул, а такая вот тварь…

Он махнул рукой в сторону часового у двери, который явно утомился прислушиваться к нашему спокойному разговору и теперь откровенно зевал, продолжая сидеть и загораживать дверной проем. На коленях у него лежал автомат, стволом в нашу сторону.

– …постреляла всех из автомата… Парой очередей взял и припечатал всех к камням. А офицер смеется и опять мне на грузовик показывает… Иди, мол, некому тебе теперь помогать…

Иван Васильевич помолчал, поджав губы, потом сказал задумчиво:

– Меня только одно удивляет: как это я сам с ума не сошел? А вот у Александра катушки напрочь слетели… Слышать-то он, по-моему, слышит. Но вот произнести может только одну фразу, поэтому и молчит, боится рот раскрыть. Как только хочет что-то сказать, начинает наши фамилии повторять… Фамилии как фамилии, если по отдельности, а вместе смешно, знаете ли, получается… Вернее, получалось, раньше. Теперь-то я уже ничего в этом смешного не вижу, наоборот, жутковато становится… Да ему и самому, по-моему, страшно – как начнет повторять без конца: «Судаков, Линев и Карпов. Судаков, Линев и Карпов. Судаков, Линев и Карпов…» Бледный весь становится, рот себе зажимает, а остановиться не может… До нервных припадков у него это доходит… Я с ним измучился просто…

Он вдруг глянул на нас с Полем сердито, почти гневно. Но заметив, что мы и не думали улыбаться, смутился сам. И забормотал, словно извиняясь за свою мгновенную вспышку:

– А что вы хотите! Сначала у него на глазах жена погибла, потом пятнадцать живых человек расстреляли, словно мух передавили… А они, между прочим, все больны были. Очень больны. Легких больных в кайдабадской больнице не было… я вот почему-то очень легко эту картину перенес… Старый, наверное, стал, циничный… Ну а у Александра крыша поехала… И говорить он теперь не может, только слушает… У него же жена погибла. Прямо на глазах у него… Надо же, всего-то один камень… Судакова вон вообще завалило, я, наверное, с полтонны с него сбросил, и ничего ему, ни царапинки. Дрыхнет, как новенький, не отоспится никак. А тут женщина молодая еще, красивая – насмерть сразу… И больных расстреляли. Пятнадцать человек, кажется, я успел к тому времени из завала вытащить. А двое даже сами выбрались. Но не ушли, сидели с остальными, мне помогали… И их тоже из автомата расстреляли…

Я почувствовала толчок в плечо со стороны Поля и очнулась.

– Он немного…

Поль говорил очень тихо, стараясь не перебивать Ивана Васильевича. Теперь особенно заметна была дикость ситуации – врач уже говорил, не обращаясь ни к кому, глядя просто в пространство и прогоняя по третьему уже кругу историю о расстрелянных на его глазах больных… Поль выразительно и красноречиво покрутил пальцами у виска, стараясь, чтобы Иван Васильевич не заметил этого жеста, и закончил фразу:

– …немного крэйзи…

Я тоже сдержанно кивнула в знак согласия. В этом можно было и не сомневаться. Психологический шок, приведший к формированию синдрома навязчивых состояний. Ничего особенно страшного, но необходим стационар и опытные врачи-психоаналитики… За каких-нибудь месяцев семь-восемь можно избавиться от симптомов окончательно. Правда, лечение нужно начинать срочно. Пока синдром не закрепился в травматический невроз. А с ним и за год справиться нелегко… Люди, случается, десятилетиями неврозы лечат. Кому как повезет. За год – это еще удачно.

– Хватит болтать! Да заткните же вы ему наконец глотку! – раздался вдруг резкий хриплый голос и сразу вслед за тем – такой же хриплый, сердитый кашель вперемежку со стонами.

Не сразу я догадалась, кто это говорил. И только по вздрагивающей в такт кашлю спине лежащего у стены человека поняла, что это говорит пришедший в себя, и скорее всего уже давно, Судаков.

«Ну наконец-то! – обрадовалась я. – Надеюсь, хоть один не сумасшедший есть в этом небольшом коллективе психов».

– Француз! – вновь подал голос Судаков. – Отведи, Христа ради, этого болтуна подальше от меня… Слышать его уже не могу. Он вчера эту историю раз сто пятьдесят рассказал… И все мне выслушивать приходилось, больше-то все равно некому. Я сам с ними с ума тут скоро сойду…

Поль счел за лучшее выполнить просьбу тяжелораненого. Он осторожно взял Ивана Васильевича под мышки и повел на кучу веток, на которой мы с ним спали ночью… Часовой поглядел на них совершенно безучастно. Он, видимо, не возражал против наших перемещений внутри этого помещения. Но только внутри.

– А ты, девка, подойди сюда поближе, – донесся до меня приглушенный голос Судакова. – И наклонись ко мне, не бойся. Просто я повернуться не сумею, сил у меня вряд ли хватит…

Я пересела ближе к его голове, убрала с нее овечье покрывало и, наклонившись к стене, заглянула ему в лицо…

Боже! Лица у него не было.

На той части головы, которая была повернута к стене, я увидела сплошное кровавое месиво. Кожа с лица была практически полностью содрана. Сломанный нос с повисшими на нем лохмотьями засохшей кожи прилип к щеке. На фоне сплошного темно-красного месива двумя белыми дырами выделялись два глаза, словно у негра… А ниже сломанного носа видно было отверстие рта. Нижняя челюсть была сдвинута на сторону и скорее всего раздроблена. Сквозь разорванную верхнюю губу проглядывала розовая челюсть, лишенная даже обломков зубов…

«Как этим можно говорить! – с ужасом подумала я. – А он еще и кричал…»

 

Глава тринадцатая

– Алексей Вениаминович! – сказала я тихо, стараясь, чтобы Полю за моей спиной ничего не было видно и он не мог догадаться, что я о чем-то разговариваю с Судаковым. – Вы сможете идти?

Только произнеся эту фразу, я поняла, как глупо она прозвучала. Какое там идти, когда он повернуться-то не мог…

– Заткнись, дура! – разозлился он. – Слушай меня. У меня есть одна вещь, которую нужно обязательно передать в Россию. Лучше всего – полковнику ФСБ Полякову. Ну или хотя бы генералу Васильеву здесь отдай, если до Москвы за сутки добраться не сумеешь…

«Кто такой этот полковник Поляков? – подумала я. – Впервые слышу эту фамилию… И почему – за сутки? Пока что я не знаю, выберусь ли отсюда за неделю, не то что за сутки».

– Это не камнями меня поуродовало… – продолжал Судаков. – Талибы отделали. Не знаю, как ты здесь появилась, но у меня нет сейчас другого выхода, как только тебе доверить… Вещь маленькая, спрятать легко… Но если у тебя ее найдут – живой ты отсюда не выберешься… За ней не только талибы охотятся… Французу зря не болтай, подозрительный он… Меня здесь бросишь, я свое уже отыграл… Я же хирург и в травмах хорошо разбираюсь… Я диагноз себе уже поставил… Тебе теперь главное – самой в Россию выбраться…

Он помолчал секунду, потом добавил еще тише, совсем еле слышно:

– Руку подставь мне ко рту…

С содроганием я протянула руку к его окровавленному лицу.

Он поворочал языком и вытолкнул из разорванных губ небольшую цилиндрическую капсулу, перепачканную кровью. Я сначала приняла ее просто за выбитый зуб. Но нащупав гладкую поверхность и плоские торцы, поняла, что это что-то другое…

– Спрячь… Спрячь… – прошептал Судаков и потерял сознание…

Я быстро вытерла его кровь с капсулы и своих пальцев, раскрутила фонарик, сняла отражатель, сунула капсулу в небольшое пространство под конической отражающей поверхностью, вновь собрала фонарик и едва успела сунуть его в карман комбинезона. В этот момент ко мне уже подходил Поль, оставивший бормочущего Ивана Васильевича одиноко сидящим на груде сухих веток.

– Ну, что тут? – спросил он, внимательно глядя на меня и стараясь понять по моему лицу, что произошло в его отсутствие. – Он очень плох? Сказал, как себя чувствует?

– Снова потерял сознание, – сообщила я то, что он и сам мог видеть. – Сказал, что вряд ли проживет еще сутки…

Я врала наудачу, ведь Поль мог заметить, что мы с Судаковым все же разговаривали, в чем он пока еще сомневался. Видно, не удалось хорошо рассмотреть издалека. А услышать наш разговор на таком расстоянии и вовсе было невозможно…

То, что за предметом, который мне передал Судаков, охотятся не одни талибы, всколыхнуло во мне массу подозрений. Что за странная компания в самом деле у нас подобралась! Француз, американец и русская… Ну, я-то ладно. У меня задание. А они-то здесь зачем? Может, это все далеко не случайно? И у каждого из них – тоже свое задание? И все мы охотимся на самом деле за этой маленькой штучкой, которую мне отдал умирающий Судаков. Я, между прочим, пока еще до конца и не поняла, что же это такое. Скорее всего кассета микропленки. Примерно так я всегда ее себе и представляла.

– Поль, а где же Грег? – воскликнула я, вспомнив вдруг про американца. – Не мог же он нас бросить? Он же говорил, что знает талибов! Объяснял нам, как нужно себя вести… Это же он нас сюда привез! Почему он не подает о себе никаких вестей?

Поль пристально посмотрел мне в глаза и произнес фразу, вызвавшую во мне волну тревоги. Прямо скажем, нехорошо отозвался французский офицер-спасатель о своем американском коллеге:

– А ты не думаешь, что он мог нас с тобой просто подставить?

– Не может быть! – воскликнула я. – Зачем ему это делать?

– Откуда я знаю – зачем? – Поль пожал плечами. – Разве Россия и Америка – союзники в Афганистане? Разве у вас есть общая цель в этой стране? Ваши руководители никогда в этом не признаются, но в Афганистане вы – враги, сколько бы ни обнимались и ни целовались ваши президенты… Из Парижа это очень хорошо видно… У нас есть высокая такая Эйфелева башня, если на нее забраться – и Москва, и Нью-Йорк – как на ладони…

– Замолчи, Поль! – перебила я его. – Даже если все так, как ты говоришь, не вижу никакого смысла для Грега нас подставлять, заманить к талибам и бросить, а самому смыться…

Беседуя с Полем, я одновременно обдумывала еще один чрезвычайно занимавший меня вопрос – кто же такой этот Судаков? Работает ли он только на Россию? Его поведение было вполне психологически достоверным… Что за важная такая вещь на микропленке, которую он мне передал? Но сколько ни напрягай мозги, все равно упираешься в недостаток информации. Можно было только строить догадки. Но догадки всегда остаются всего лишь догадками и бывают интересны только в одном случае – когда подтверждаются реальными фактами.

В моем распоряжении таких фактов пока не было. И я вынуждена была прекратить это гадание на кофейной гуще…

Шум многочисленных копыт, донесшийся снаружи, заставил нас насторожиться. Правда, он скоро смолк, и мы ничего больше не услышали. Но вскочивший с пола и вытянувшийся у дверей по стойке «смирно» часовой подсказал нам, что наше невольное уединение будет сейчас нарушено. Солдаты всегда за версту чувствуют приближение начальства. Талибы в этом отношении не были исключением.

…Минут через пятнадцать раздалось цоканье подкованных сапог по камням. Часовой содрал висевшую на дверях тряпку и отбросил ее куда-то в сторону. Должно быть, нас собирался посетить какой-то важный чин.

Впрочем, я уже успела заметить, что любой самый захудалый офицеришко этой, с позволения сказать, армии уже чувствует себя большим начальником. Даже если у него всего лишь следующее после рядового звание. Наверное, в этом проявляется какая-то подсознательная тоска полудикого народа по жесткой структуре, по государственности, в конце концов, по твердой единой власти… Этот народ слишком свободен, и его измучила собственная свобода…

В дверной проем ввалились четверо, и среди них – Грег! На него я прежде всего и обратила внимание. Смотрела я на него настороженно, прикидывая, какую роль он играет в этой компании и можно ли на него рассчитывать в сложной ситуации?

Грег держался уверенно и независимо. Он был вооружен автоматом, как рядовые солдаты. Но я была уверена, что у него есть еще и пистолет, как у любого офицера-спасателя. Ношение штатного оружия – общее международное правило, записанное в любом национальном уставе спасательной службы, не говоря уж об уставах национальных армий…

Из троих вошедших с Грегом афганцев один был явно солдатом-охранником, их я уже научилась отличать от начальников. Он был тоже вооружен автоматом и занял позицию у двери, справедливо полагая, что другого выхода из нашей импровизированной тюрьмы нет. Только через дверь, а значит, – через его труп. Во втором я без труда узнала офицера, встретившего нас на грузовике с солдатами, когда мы ехали из Кайдабада. В его руке я заметила пистолет, которым он размахивал как-то уж чересчур театрально. Но ведь это не говорит о том, метко ли человек стреляет…

Третий был, вероятно, самый главный. Он держался высокомерно что по отношению к американцу, что к афганскому офицеру. Бороды у него не было совсем, и бритое смуглое лицо производило странное впечатление – будто оно не настоящее… Глаза его закрывали черные очки. Если бы не афганская форма, я бы сказала, что это европеец с очень смуглой кожей. Оружия у него в руках не было, только плетка – точно такими солдаты, с которыми мы ехали ночью, погоняли своих лошадей.

«Специально взял… – сообразила я. – Хочет продемонстрировать, как он ею владеет. На ком-то одном из нас. А то и на всех по очереди…»

Я внимательно смотрела на Грега, ожидая от него хоть какого-нибудь знака или намека на то, что он собирается предпринять дальше… Но он наблюдал только за офицером в темных очках, не удостаивая меня ни единым взглядом.

Супермен хренов! Я была просто в бешенстве! Мы с Полем что ему – статисты, что ли?

Неожиданно я почувствовала, как рука Поля легла мне на талию.

Это что еще за новости? Я чуть было не оглянулась на него с недоумением, близким к возмущению. Но сдержалась, решив, что более опытный Поль имеет право завладеть моим пистолетом при обострении ситуации. А обострялась она прямо на глазах.

Я почувствовала руку Поля у себя на пояснице, и тут же пистолет начал выползать из поясной кобуры. Секунд через десять Поль уже держал его за моей спиной, скрывая от глаз афганцев.

Я услышала, как щелкнул предохранитель. Поль при этом тоже не сводил глаз с Грега… Но тот по-прежнему стоял не шевелясь, с совершенно непроницаемым выражением наглого усатого лица.

Офицер в черных очках разглядывал нас минуты три, потом сделал пару шагов вперед и заговорил по-английски. Чисто заговорил, почти без акцента. И фразы строил абсолютно правильно. Наверняка он учился в Англии или в Штатах. И еще. Я бы не сказала, что психология была ему абсолютно незнакома.

По мере того как я его слушала, во мне накапливалось напряжение, переходящее в возбуждение. И я знала, что то же самое должны испытывать, по крайней мере, двое – Поль и Грег, хотя насчет последнего у меня и были какие-то смутные сомнения.

Судаков был все еще без памяти и, конечно, не мог слышать, что говорит этот европеизированный афганец, а понимали ли хоть что-нибудь из услышанного двое тронувшихся умом врачей, я не знала.

– Всем отойти к стене направо, – тихо приказал очкастый и указал плеткой на стену с маленькими окошками под потолком.

– Его оставьте, – добавил он, увидев, что Поль, успевший уже спрятать мой пистолет, пытается поднять Судакова.

Поль поднял так и не проронившего ни единого слова анестезиолога, а я подошла к Ивану Васильевичу и тоже отвела его к стене. Офицер поднял плетку вверх и сделал жест, словно посылая кого-то из-за своей спины вперед. Охранник с автоматом побежал к Судакову…

 

Глава четырнадцатая

Рывком приподняв длинное тело Судакова, охранник посадил его, прислонив к стене, и вновь отбежал к двери, за спины офицеров…

Судаков застонал. На его кровавое лицо невозможно было смотреть.

– Смотрите на него вы все, – сказал офицер. – Он мне ничего не рассказал, хотя что-то наверняка знает… А если не знает он, значит, знает кто-то из вас. Один из этих троих – русский шпион. Я не знаю, кто именно. Но знаю точно, что один из них – офицер русской внешней разведки…

При всей напряженности ситуации я почувствовала какое-то удовлетворение. Моя задача наполовину была выполнена. Я получила доказательство не только того, что Судаков именно тот, кого мне поручено найти, но и того, что он не связан с талибской разведкой, поскольку она его сама ищет.

И еще – что все происходящее вертится вокруг того маленького цилиндрика, который выплюнул мне в руку Судаков и который теперь спрятан в моем фонарике под отражателем. Я уже нисколько не сомневалась, что это кассета с микропленкой.

Значит, Судаков добыл какие-то секретные материалы талибского командования, и сейчас они попали ко мне. Каким-то образом талибы узнали о том, что их тайные планы скопированы и что причастен к этому один из врачей… Как узнали? Вот это уже не моя забота! Это пусть наша контрразведка себе в затылке чешет… Больше других талибы подозревают, конечно, Судакова, иначе не был бы так изуродован именно он. Но найти у него они ничего не сумели. Между тем они уверены, что Судакову еще не удалось передать кому-то эти материалы, скорее всего, группа врачей была очень быстро изолирована. Мы с Полем – первые, кто вошел в контакт с русскими врачами… Кроме больных в Кайдабаде, конечно. Но у талибов есть все основания полагать, что связник, которого ждет агент, должен быть русским… Или французом. Вряд ли русский агент воспользовался афганской агентурой, которая у него, несомненно, есть. Но через нее он вполне мог передать какое-то кодовое сообщение, вызвать связного… Наверное, талибы рассуждали примерно так же…

Офицер тем временем продолжал:

– А один из вас…

Он медленно поднял руку и указал плеткой сначала на Поля, потом на меня.

– …его связник. Об этом мне сообщил мой американский друг мистер Грегори Симпсон.

При этих словах мои глаза округлились, я невольно уставилась на Грега и заметила, что он делает какие-то едва заметные знаки головой и губами. Я не поняла ничего, кроме того, что здесь никому нельзя верить на слово. А верить ли самому американцу? Сомнения не помешали мне заметить, что знаки Грега адресованы не мне, а Полю.

– Один из вас может спасти свою жизнь, – продолжал покупать нас офицер в темных очках. – Пусть только укажет мне русского шпиона и его сообщника, и я отпущу его живым. Рассказать о его предательстве будет некому. Пусть это его не беспокоит: остальные умрут. Мертвые хорошо хранят тайны…

«Вот так, – подумала я. – Наступает момент выбора. Ситуация еще не экстремальная, но движется к ней стремительно… Причем врет эта сволочь самым наглым образом – никто из нас отсюда живым не выйдет. Что у тебя там с твоими скрытыми возможностями, радость моя?.. Туго пока? Ну что ж, подождем, когда уже совсем плохо будет…»

– Не тешьте себя глупой надеждой, что будете просто молчать, а потом умрете от пули… Нет. Это было бы для вас спасением…

Офицер показал плеткой на лицо Судакова. Я невольно посмотрела вслед его движению и тут же отвела глаза… Лицо у Судакова было… Нет, на него просто нельзя было смотреть…

Я подумала, неизвестно еще, что свело с ума Ивана Васильевича – расстрел больных или это лицо. Недаром же картина истязания Судакова напрочь стерлась из его памяти – он и словом нам об этом не обмолвился… А ведь он не мог не присутствовать при пытке…

Было бы слишком непохоже на азиатов, если бы они не заставили пожилого врача смотреть, как пытают его друга, коллегу и начальника…

– Внимательно смотрите на его лицо. У вас у всех будут такие же милые, привлекательные лица. Вы все будете похожи друг на друга, как братья… И сестры… Знаете, как легко снимать кожу с лица человека? Нужно только иметь очень хорошо поставленный удар… Такой, как у меня. Смотрите, как это просто…

Он откинул назад ремень плетки, сделал резкое движение рукой вперед, потом назад. Свистнула в воздухе узкая полоска кожи, и самый ее кончик хлестнул по обезображенному лицу несчастного Судакова.

В сторону брызнули капли свежей крови.

Судаков хрипло закричал.

Очкарик сделал еще два шага на середину комнаты, встал между двух каменных столбов-опор и пристально посмотрел на меня…

Он вновь развернул свою плетку…

Я ждала только взмаха его руки, чтобы, не дожидаясь завершающего движения, броситься, но не на него, а к двери, где, разинув рот, тупо наблюдал за происходящим охранник с автоматом.

Мне был нужен его автомат.

Но занесенная вверх рука очкастого офицера вдруг застыла неподвижно, и я еле-еле успела затормозить уже почти начатое движение к двери.

И слава Богу, что все же успела! Если бы я рванулась к двери, это скорее всего оказалось бы моим последним движением, поскольку в следующее мгновение я оказалась бы точно на линии выстрелов…

Но поскольку я осталась на месте, мне очень хорошо была видна картина происходящего. Грег вдруг повалился на спину, головой в сторону Судакова и ногами к двери, и выпустил длинную оглушительную очередь в двух охранников – того, который пришел с офицерами, и в нашего часового, торчавшего в дверном проеме в надежде посмотреть спектакль пытки… Оба они свалились под его выстрелами, не успев понять, что произошло.

В это же время Поль, выставив вперед зажатый двумя руками пистолет, сделал пять выстрелов подряд по офицерам. Поль допустил только одну ошибку. Но она стоила жизни Ивану Васильевичу.

Сначала Поль выстрелил в офицера в очках, у которого, кроме плетки, в руках ничего не было. Второй талиб успел в это время произвести два выстрела.

Одна пуля просвистела в нескольких сантиметрах от моей головы и взвизгнула, попав в стену за моей спиной. А вторая попала в живот Ивану Васильевичу.

Бедняга не схватился руками за живот, не стал зажимать пулевое отверстие… Он только как-то весь напрягся, сделал настороженное лицо, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и стал потихоньку оседать на пол, пока не прислонился спиной к неровной каменной стене и не сполз по ней вниз…

Выстрелы Поля перебили руку с плеткой офицеру в очках, распороли ему же левое плечо и снесли ползатылка офицеру с пистолетом… Оба охранника были убиты Грегом наповал, он всадил в каждого пуль по пять.

Судаков, очнувшийся от удара плетью, хрипел у стены. Кровь ручейком стекала ему на шею и грудь. Грег, едва затихли выстрелы, вновь вскочил на ноги и выбежал в соседнюю каменную комнату. Поль, подобрав один из автоматов, устремился за ним, на бегу крикнув мне, словно приказывая:

– Займись Судаковым!

«Вот спасибо, дорогой, подсказал! – возмутилась я. – Без тебя не знала бы, что и делать…»

Я подбежала к привалившемуся к стене Судакову, на ходу достала из личной аптечки две дозы штатного наркотика в специальных шприц-тюбиках и слегка дрогнувшей рукой проколола в двух местах Судакову залитую кровью шею. Больше, собственно, я для него ничего сделать не могла. Наркотик разрешалось применять как обезболиватель и антидепрессант только в самых крайних, исключительных случаях. Но разве сейчас не такой именно случай?

Затем я бросилась к раненому в живот Линеву и повторила только что совершенную процедуру. Я не медик и понятия не имею, что нужно делать при ранении в живот. Сначала я хотела его положить, но потом решила лучше не трогать. Пульс с трудом, но все же прощупывался в его жилистой иссохшей руке, пульс, еле заметный, прерывающийся, но все же был.

Иван Васильевич сидел у стены все с тем же настороженным выражением в немигающих глазах. Мне это очень не понравилось. Я даже помахала рукой перед его лицом. Зрачки не реагировали. Я еще раз нащупала пульс. Пульс был. Я вздохнула и на всякий случай вколола ему еще и стимулятор сердечной деятельности. Не повредит, по крайней мере…

Но у меня было ощущение, что все мои усилия ему уже не помогут… И оказалась права… Когда я в третий раз принялась искать его пульс, мне уже не удалось его обнаружить… Я поняла, что Иван Васильевич умирает… Жить ему осталось считанные секунды…

Не знаю почему, но я почувствовала себя как-то неловко, словно присутствую при очень интимном событии в жизни человека. Я так именно и подумала – «в жизни человека»… Ведь смерть – это последнее событие в жизни… Я осторожно поднялась и тихо отошла от умирающего, чтобы не мешать ему… В чем? Не знаю…

…Стрельба в доме, конечно, привлекла внимание талибских солдат, находившихся снаружи. Сколько их там было, я не знала, но не сомневалась, что гораздо больше, чем нас.

Интересно, на что рассчитывал Грег?.. Я вообще не просекла смысла его действий и была этим весьма обеспокоена…

Вслед за Грегом и Полем я выбежала из комнаты, где все еще плавали постепенно опускающиеся слои дыма от стрельбы. Около каменной лестницы лежал еще один солдат в афганском халате с разрубленной головой. Наверняка это Поль пустил в ход свой тесак, который обнаружил у охранника… Ни американца, ни француза наверху уже не было, они успели спуститься вниз. Я бросилась за ними, прихватив автомат убитого солдата.

Выбежав во двор, я сумела, наконец, перевести дух: во дворе, обнесенном каменной стеной, не было никого, а вход-арку занял Поль с автоматом на изготовку. Грег, очевидно, находился снаружи, на лестнице, потому что Поль с кем-то негромко переговаривался.

– Что там, Поль? – крикнула я, подбегая к нему. – Сможем мы отсюда выбраться?

– Не нужно так громко кричать, старший лейтенант, – он повернулся ко мне. – У меня и без того еще звенит в ушах от выстрелов в закрытом помещении. Хорошо еще стены там неровные, иначе мы все просто оглохли бы от внутреннего эха…

Я посмотрела на него с негодованием. Я его о деле спрашиваю, а он мне голову морочит! Это что? Манера разговаривать с женщинами?.. Я уже открыла рот, чтобы дать выход своему раздражению, как одна пришедшая в голову мысль заставила меня его снова закрыть. А не слишком ли бурно я реагирую на слова и поступки Поля? Пожалуй, слишком эмоционально. И он, кажется, это уже понял… Мне это совсем не понравилось.

«Знаешь что, деточка? – строго сказала я самой себе. – Если ты сейчас же это не прекратишь, сомневаюсь, что тебе вообще когда-нибудь удастся отсюда выбраться…»

Не знаю, долго ли я продолжала бы приводить себя в рабочее состояние, но Поль вдруг произнес фразу, после которой я напрочь забыла о своих проблемах и мгновенно превратилась в старшего лейтенанта спасательных войск Ольгу Николаеву, находящуюся при исполнении служебных обязанностей.

– Как ты думаешь, – спросил меня Поль, не отвечая на мои вопросы, – Судаков действительно русский разведчик? Или эта талибская обезьяна просто бредила от патологической ненависти к русским? Или, еще хуже, талибы подсовывают нам дезинформацию?

 

Глава пятнадцатая

Еще минуту назад я не могла отделаться от сомнений по поводу Грега, а теперь и Поль задал мне задачу. Почему именно его это интересует? Не все ли ему равно, кто человек, которого он должен спасти, – действительно русский разведчик или просто жертва параноидального бреда свихнувшегося от ненависти талиба? Ведь спасать-то его в любом случае необходимо… И почему он меня об этом спрашивает?..

Последний вопрос как-то перекликался с другим, который давно уже занимал меня и от которого я пока как-то отворачивалась, может быть, потому, что не могла на него ответить. Почему именно меня выбрали для выполнения этого задания? Я не настолько самоуверенна, чтобы считать себя чрезвычайно опытным спасателем, искушенным в разрешении ситуаций, подобных той, из которой только что с минимальными потерями вышли Грег с Полем. Скорее наоборот… Я могла, не задумываясь, назвать десятка три только знакомых мне спасателей, которые были подготовлены к таким ситуациям явно лучше меня.

Да что далеко искать? Взять хотя бы нашего Кавээна, который за свою службу в МЧС столько людей вытащил из безвыходных ситуаций, что, если бы их собрать вместе, это было бы похоже на митинг в поддержку кандидата от оппозиции за неделю до президентских выборов. Или на собравшихся на концерт любимой группы поклонников «Rolling Stonеs» во время первых гастролей их кумиров в России…

Или тот же самый Игорек, мастер принимать единственно правильные решения? Почему не послали его? Искусство находить выход из трудных ситуаций сейчас бы очень пригодилось…

Но выбрали-то именно меня, и это не могло быть случайностью. Выбрали именно за то, что отличает меня от всех остальных. А что отличает меня, новоиспеченного офицера МЧС, не имеющего за плечами ни одного самостоятельно выполненного задания? Только то, что я – психолог?

«Вот и ответ, – сказала я себе. – Ты же прекрасно знаешь, что ты – один из первых в России специалистов-психологов, подготовленных по программе МЧС. Именно для практической работы в подразделениях, а не на кафедрах и в кабинетах…»

Только вот почему именно психолог потребовался для выполнения этого задания?

– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Поль, отнесший мою усмешку на свой счет.

Ответить на его вопрос я не успела, и это, пожалуй, даже хорошо. Потому что я бы хотела спросить у него, почему его интересует – разведчик Судаков или обычный врач? Но снаружи раздалась стрельба, и во двор влетел Симпсон, едва не сбив Поля с ног.

Грег тут же оттолкнул меня от арки, и мы все трое прижались к стене забора. Камни, из которых была сложена арка, вспыхнули фонтанчиками осколков и пыли от автоматной очереди…

– Человек двадцать! – сообщил Грег, когда выстрелы умолкли. – Один, с седой бородой, скорее всего командир. Здесь уж они нас точно возьмут. Пуштуны умели строить свои дома как крепости… Сюда только один путь – по этой лестнице…

Он похлопал рукой по камням забора.

– Эти камни помнят еще пули английских карабинов, выпущенные сто лет назад. Англичане так и не сумели тогда одолеть эти дома-крепости… Чтобы контролировать лестницу, которая ведет к дороге, достаточно одного человека. Поль останется здесь. Через час я его сменю…

Грег посмотрел на меня.

– А мы с тобой, девочка, пока подумаем, как быть дальше… Кстати, проведаем и наших врачей – не нужна ли им помощь?

– О'кей! – одобрил Поль. – Идите. У меня, правда, есть еще одна проблема. Вчера я не ужинал, а сегодня не завтракал. И меня мало утешает, что мы сможем высидеть здесь, например, неделю. Питаться трупами убитых талибов я еще не научился… Через неделю нас возьмут здесь голыми руками, если вы не разыщете в этом афганском замке какую-нибудь еду. А заодно – и воду, без которой дня через три у нас не будет сил поднять автомат…

– Э-э, не разводи панику, – Грег поднял руку, останавливая его. – Нам нужно выбраться отсюда гораздо раньше…

– Почему? – спросила я, смутно подозревая, что вопрос звучит наивно.

– Потому что последняя англо-афганская война кончилась лет восемьдесят назад… Это случилось так давно, что даже не помню – в чью пользу, – он нагло улыбался прямо мне в лицо. – Тогда еще можно было отсидеться на этой скале за каменными стенами. И то только потому, что артиллерию сюда по горной тропе на лошадях не затащишь. Но совсем, можно сказать, недавно, так с полвека назад, были изобретены этакие механические стрекозы, которые сначала называли ге-ли-коп-те-ра-ми…

Он явно издевался надо мной, и это, судя по всему, доставляло ему удовольствие.

– А позже обозвали проще и понятней – вертолетами. Хотя лично я на месте талибов поступил бы гораздо проще. Зачем высаживать сюда десант с вертолета, когда можно снести со скалы все эти камушки из обычного табельного полкового миномета?! Наше счастье, что у этих горных козлов нет ничего серьезнее автомата…

Грег посмотрел на нас с Полем весело и даже стукнул Поля кулаком в плечо.

– Но рация у них есть. И вызвать сюда вертолет из Джури – не проблема. Вот и считайте, сколько времени у нас в запасе, чтобы выбраться отсюда…

«Несколько часов, – тут же прикинула я. – Чему же ты радуешься?»

– Грег!

Едва мы поднялись по каменным ступеням на второй этаж, я остановилась с твердым намерением не двигаться дальше, пока он не ответит на мои вопросы. Иначе… Впрочем, совершенно не представляю, что могло бы случиться, если бы он не ответил.

– Что, девочка? – он повернулся ко мне в полной готовности дать отпор моей психологической атаке. – Погладить тебя по головке или вытереть нос? Какая у тебя просьба к дяде Грегу?

– Объясни мне, что происходит, Грег, – продолжала я, не обращая внимания на его иронию. – Ты сдал нас талибам, потом приехал вместе с этим садистом, потом устроил эту стрельбу… Из-за тебя мы оказались в этой каменной ловушке. Я не понимаю твоих поступков, Грег. И если ты мне сейчас не объяснишь, какую цель преследуешь, можешь считать, что мы больше вместе не работаем… Дальше я буду действовать одна…

Не знаю, достаточно ли серьезной показалась ему моя угроза. Сама-то я хорошо понимала, что одна практически не смогу сделать ничего. Грег это тоже должен был понимать, но, как ни странно, мой ультиматум произвел на него впечатление. По крайней мере, он все же счел необходимым объясниться.

Он тяжело вздохнул, уселся на каменные ступени и достал сигареты.

– О Боже милосердный! О чем только думают эти русские командиры, посылая на задания таких вот симпатичных, но, увы, бестолковых девочек! – Он взглянул на часы и продолжал:

– Можешь считать, что старый Симпсон проводит с тобой индивидуальное занятие по тактике, крошка. Ты спрашиваешь, зачем я сдал, как ты выразилась, вас талибам? Я объясню. Но сначала ответь мне на один вопрос: а что было бы, если бы я этого не сделал? Можешь не отвечать, потому что ответ столь же очевиден, сколь неутешителен. Не было бы ровным счетом ничего. Ты не оказалась бы здесь, тебе не грозила бы опасность. Ну разве что опасность быть изнасилованной Полем, если бы ты ему отказала… И мы сидели бы в Кайдабаде на перепачканных в завалах задницах, не имея никакого понятия о том, где находятся ваши врачи. Поскольку ни в одном завале мы бы их не нашли. Даже если бы разворошили все четыре тысячи бывших кайдабадских домов… Это-то, надеюсь, очевидно?

– Ты прав, нашли мы их здесь, – согласилась я. – Но вопросов у меня все равно пока гораздо больше, чем ответов.

– Я-то прав, – усмехнулся Симпсон. – А вот ты, девочка, не права… Это не мы их нашли. Я, старый Грегори Симпсон, их нашел. А вы были всего лишь приманкой, которую я закинул талибам… И они клюнули. Они очень не любят русских, особенно после войны. Точно так же, как не любили англичан в двадцатые годы. Мне было достаточно сообщить им, что у вас с Полем есть задание – выйти на связь с секретным русским агентом, который работал в Кайдабаде. Вот они и помогли вам выйти на эту связь. Но только под своим присмотром…

– Почему же тогда… – начала я, но Грег перебил меня, не дав договорить.

– Потому! – закричал он. – Я не обязан объяснять тебе каждый свой шаг!

– Я тебя предупредила, Грегори Симпсон! – успела вставить я.

Грег бессильно повесил голову. Видно, я его достала своими вопросами. Не уверена, что он говорил правду, но его объяснения должны были быть хоть сколько-нибудь правдоподобными.

– Потому что я поклялся именем Великого Аллаха, – устало сказал Грег, – что хочу принять ислам и сражаться в рядах революционной талибской армии за священное дело искоренения неверных. И теперь я уже не лейтенант Грегори Симпсон, а сержант великой талибской Армии Спасения Ислама Гамал Саид… И я объявил свой личный джихад всем неверным, вторгшимся на исконные исламские земли, особенно – собакам-христианам…

Он захохотал, находя, наверное, очень забавной свою шутку.

– И вы с Полем, – продолжал он, захлебываясь смехом, – первые кандидаты на мою священную искупительную жертву. Вы умрете первыми…

Вдруг он перестал смеяться и провозгласил серьезным и оттого несколько жутковатым тоном:

– Я должен убить сорок неверных, чтобы Аллах принял меня под свое покровительство. Пока я этого не сделаю, Аллах не будет обо мне заботиться и не почтит меня своей милостью и защитой…

Вид у меня, наверное, был достаточно красноречивый, потому что, взглянув на меня, Грег опять иронически хмыкнул. Конечно, я была несколько растеряна, ему удалось сбить меня с толку. Но не настолько, чтобы я полностью оставила подозрения на его счет.

– Ладно. Если тебе больше нравится ислам… – не хотела сдаваться я. – Я с уважением отношусь к свободе вероисповедания… Можешь быть хоть кришнаитом, хоть адвентистом седьмого дня, это твое право… Но ты мне так и не объяснил, почему они нас просто не расстреляли? Зачем пытали Судакова?..

«Если он мне сейчас начнет объяснять, – подумала я в каком-то азарте, – значит, ему известна эта фамилия. Значит, он все врет…»

Но Грег оказался слишком опытен, чтобы попасться на этот мой тривиальный, в общем-то, крючок… Он поднял на меня хитрые глаза и спросил с искренним, как мне показалось, удивлением:

– Судакова? Это один из врачей? Не знаю… Но тебя-то почему это так волнует!.. Уж не ты ли связник, о котором болтала эта обезьяна в очках? Объясни-ка и ты – почему вообще послали тебя? Я лично не нахожу выбор генерала Васильева особенно удачным…

Я с досадой вынуждена была констатировать, что опять так до конца ничего и не выяснила. Конечно, объяснения Симпсона были несколько, как бы это сказать, экзотическими, что ли, но я вынуждена была довольствоваться ими, ведь у меня не было ни одного аргумента, опираясь на который я могла бы уличить его во лжи. Да еще и на меня он попытался наехать. Серьезно объяснять ему что-либо я, конечно, не собиралась, но ответить что-нибудь надо было.

– А кого бы еще он послал их разыскивать, ведь у него нет буквально ни одного свободного человека! Психолог входит в состав отряда по штату, – я врала напропалую, не особенно заботясь о том, что ему может быть известна структура российского отряда, – но в завалах моя специальность не особенно ценится, ты и сам, наверное, это знаешь… Вот Васильев и послал меня… Можешь считать, что я здесь случайно оказалась…

Он напряженно глядел на меня, словно в ожидании ответа. Ах, да! Я же так и не ответила на его первый вопрос…

– Судаков – это тот, с изуродованным лицом… Чего же все-таки они от него добивались?

Грег поднялся и кивнул головой, приглашая идти за ним.

– А вот это мы сейчас попытаемся выяснить прямо, так сказать, из первоисточника…

 

Глава шестнадцатая

Только войдя вслед за ним в комнату, в которой мы провели прошлую ночь, я окончательно поняла, что он просто издевался надо мной, болтая какую-то чушь о своем переходе в исламскую веру… Попросту заткнул меня, чтобы я не мешала ему дурацкими вопросами, ни на один из которых он так и не ответил. И разговаривал он со мной в таком тоне… Словом, опять у меня не было никакой уверенности, что хотя бы одно его слово – правда.

Раненый офицер в очках в неестественной позе сидел на каменном полу и пытался перебитой пулей правой рукой вытащить из-за пояса пистолет. Левая его рука висела плетью, ею он, видимо, управлять не мог. Пальцы же на правой шевелились, но кость была перебита, и вытащить из кобуры пистолет ему не удавалось. Увидев нас, он зло оскалился и прошипел что-то угрожающее.

– Он нам пообещал гнев Аллаха, – перевел Грег. – Ты не боишься прогневить Аллаха, девочка? Я-то старый грешник, наш христианский Бог давно уже в претензии на меня, теперь вот и Аллах туда же. Боюсь только, как бы они не договорились друг с другом. Вдвоем-то они, чего доброго, и сладят со мной…

– Ну ты, чертова обезьяна… – неожиданно крикнул Грег и ударил офицера носком тяжелого, окованного железом форменного ботинка в раненое плечо, – что ты хотел от него?

– Судаков, Линев и Карпов! – пронзительно закричал молчавший прежде анестезиолог в сильнейшем беспокойстве. – Судаков, Линев и Карпов! Судаков…

– Заткнись! – Симпсон дал короткую очередь в стену над его головой.

Карпов замолк и на четвереньках пополз к другой стене, у которой сидел безжизненный Судаков. Пристроился с ним рядом.

Офицер от удара Грега упал на пол и вновь оскалил стиснутые зубы.

– Что ты хотел от русского? – Симпсон, махнув стволом автомата в сторону сидящего у стенки Судакова, опять ударил афганца ногой в раненое плечо.

– Грег! – крикнула я. – Прекрати!

– Заткнись, сучка! Не мешай работать, – он зыркнул на меня с такой ненавистью, что я даже растерялась, настолько это было для меня неожиданно. Ведь еще минуту назад он разговаривал со мной совершенно спокойно.

– Чего ты от него добивался? – продолжал орать на офицера Грег. – Ты же знал, что он русский шпион. Что тебе от него было нужно?..

Грег щелкнул затвором автомата и выстрелил офицеру в левое плечо. Офицер дернулся и закричал тонким женским голосом. Грег повел стволом в мою сторону, хотя я не сделала ни одного движения. Наверное, это было предупреждение – чтобы не мешала.

– Он украл секретный план операции «Священный поход на…»

– Ты нашел его? – заорал Симпсон, не давая ему договорить. – Ты отнял у него микропленку? Если ты сейчас же не скажешь это, я стреляю сначала в правую ногу. Если опять будешь молчать – в левую. Если и этого будет недостаточно, я выстрелю посередине. И возьму чуть повыше, чтобы твои яйца размазались изнутри по штанам. Тогда ты умрешь кастратом…

Офицер уже давно отрицательно мотал головой из стороны в сторону. Ясно было, что ничего от Судакова он так и не добился. Уж мне-то не приходилось в этом сомневаться. Грег это тоже, наконец, понял. Потому и выстрелил всего один раз.

Офицер дернулся, во лбу у него появилось небольшое отверстие с ровными краями, а на полу под головой медленно растекалась лужица чего-то беловато-розового и пузырящегося…

Я отвернулась.

Грег резко и сильно дернул меня за плечо, так что я чуть не свалилась на пол, на только что застреленного им афганца.

– Не отворачивай свою симпатичную мордашку, девочка, – со злостью прошипел Симпсон. – Кто-то должен делать и черную работу… Но никто, кроме старого Грегори, не согласен ее делать… Теперь давай займемся этими мучениками…

Он кивнул на Судакова и второго врача, со страхом поглядывавшего на автомат в руках Симпсона.

– Что значит займемся? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно резче. – Они граждане России…

Не знаю, что ответил бы мне Симпсон, не знаю, что он стал бы делать дальше… Вполне возможно, просто застрелил бы Судакова…

Хотя вряд ли. Ведь он понимает, что Судаков ничего ему не скажет и микропленку не отдаст, раз уж не отдал ее талибам.

У меня уже не было сомнений, что Симпсон охотится за этой микропленкой… Да и Поль порой казался мне подозрительным. Может быть, и его цель – завладеть этими секретными материалами талибов о предстоящем священном походе?

Что же это за священный поход? Поход – куда? Талиб так и не успел до конца произнести ту фразу… американец просто заткнул ему рот…

Симпсон успел сделать только шаг по направлению к Судакову, как влетел Поль и еще от входа крикнул:

– Что-то случилось! Они ушли с лестницы…

Он подбежал к Грегу и дернул его за руку.

– Совсем ушли, Грег. Я спустился до середины… Они бегут вверх по дороге, к восточному концу селения. Лошади мечутся, словно взбесились… Я чувствую, нам нужно куда-то идти…

– Вверх, говоришь бегут? – спокойно переспросил Грег. – Черт! Там стоит вертолет на единственной годной для посадки площадке. Я на него, честно говоря, очень рассчитывал… Ну что ж, пусть бегут… – добавил он, что-то вспомнив.

– Тогда почему же они нас с вертолета не перестреляли, как фазанов? – опешил Поль. – Ты же сам говорил…

Симпсон зло рассмеялся.

– Да потому, что эту игрушку некому поднять в воздух. Я пытался сделать пилоту небольшую операцию по удалению камней из почки. Но делать пришлось в полевых условиях, и все закончилось летальным исходом… Проще говоря, выпустил ему кишки наружу. Сейчас эти архары на них полюбуются и побегут обратно… Или попытаются поднять его сами и тут же свалятся в ущелье. Уж поверьте старому пилоту… Полторы тысячи вылетов… Мне приходилось водить этих стрекоз во Вьетнаме…

– Хватит болтать! – рассвирепел Поль. – Почему они сбежали? Что случилось?

И тут раздался хриплый смех от стены, где сидели врачи. Смеяться мог только Судаков – именно он и смеялся, и это было страшно, потому что все мускулы на его обезображенном лице двигались, и видно было, как они сокращаются и удлиняются…

Было совершенно непонятно, почему он смеется, и от этого становилось еще страшнее. По крайней мере, мне. Но уставились на него мы все трое.

Судаков оборвал смех и сказал тем же хриплым голосом, с трудом выговаривая слова:

– Сейчас будет толчок… Они уловили предвестники – легкое дрожание скал под ногами… Так было и в Кайдабаде – зазвенела ложка в стакане у меня на столе. Потом обрушились стены…

Мы слушали его как какого-то древнего оракула – внимательно, с почтительным боязливым трепетом… Первым опомнился Поль.

– На лестницу! Быстрее! Быстрее! – завопил он. – Спускайтесь вниз и бегите вслед за талибами… Вверх по дороге. Там единственное место, где не нависают скалы…

Грег с Полем бросились к Судакову, подхватили его под руки и поволокли к выходу. Я подбежала к Карпову и потянула его за рукав вслед за ними…

 

Глава семнадцатая

Мы успели выбежать во двор.

Меня как будто ударило по ногам снизу, по подошвам. Сильно. Так, что колени дрогнули и подогнулись…

Я еще успела оглянуться по сторонам. Все вокруг оставалось прежним. Ничего не изменилось, не разрушилось, не раскололось…

«Странно… – подумала я. – Оказывается, в землетрясении нет ничего страшного…»

В следующую секунду земля исчезла из-под ног, и я почувствовала легкий приступ тошноты, словно в скоростном лифте, когда он только начинает падать с верхнего этажа вниз…

Наверное, весь мир тоже проваливался куда-то вместе со мной. Я видела все еще целый забор, только над ним поднялась вверх пыль и застыла в воздухе. Ноги мои тоже оказались в легком облачке пыли, поднявшейся с земли… Но опять же не происходило ничего страшного. Мне кажется, я даже успела пожать плечами…

В то же мгновение твердая опора вернулась мне под ноги, а мир вокруг рухнул вниз, распадаясь на части, как на картинах абстракционистов…

Камни, из которых был построен забор, начали соскакивать друг с друга, словно смазанные чем-то скользким. Причем камни с восточной стороны забора падали во двор, а с западной – вниз, на лестницу и в расщелину между двумя утесами – нашим и соседним.

Гулкий грохот сзади заставил меня быстро оглянуться. От резкого движения я упала. Попыталась встать, но, споткнувшись о камень, упала еще раз и увидела, что дома за моей спиной нет, а я качусь прямо к обрыву в пропасть, оказавшуюся на том самом месте, где только что стоял дом-крепость…

Судорожно, ломая ногти, вцепившись в абсолютно ровную поверхность двора (сама до сих пор не пойму, кстати, как это мне удалось), я остановила свое движение на самом краю обрыва. Скала откололась почти ровно по линии, вдоль которой проходила стена дома. Лишь с восточной стороны осталась висеть выступающая над пропастью карнизом часть какого-то помещения.

Дом исчез, словно его никогда и не было. Ровный край обрыва, образовавшийся только несколько секунд назад, выглядел так, словно скала простояла в таком виде не одну сотню лет. Было как-то совершенно естественно, что дома на верхушке скалы нет. И именно эта естественность вызывала почему-то чувство страха…

Но гораздо страшнее были пальцы двух рук, вцепившиеся в край обрыва со стороны пропасти. Они торчали прямо у меня перед глазами и уже побелели от нагрузки и напряжения. Ни крика, ни тяжелого дыхания я не слышала. Тот, кто висел над пропастью, молчал.

«Поль? – мелькнуло у меня в голове. – Или Судаков? Нет, у него рука сломана, не удержался бы. Может быть, Грег?..»

По одним побелевшим ногтям я этого определить не смогла. Не успев подумать о том, правильно ли поступаю, я протянула руку и попыталась ухватить человека, висящего на обрыве, за запястье.

Почувствовав прикосновение моей руки, он на мгновение оторвал свою левую руку от камня и вцепился в мою ладонь мертвой хваткой. Я сразу поняла, что совершила ошибку. Не только вытащить его наверх, но даже удержать и дождаться чьей-то помощи я не могла.

И тут мое тело потеряло опору и медленно, но неотвратимо поползло к краю обрыва. Человек схватился за мою руку второй своей рукой и повис теперь на мне всем телом. Моя правая рука, в которую он вцепился, согнулась в локте, острый край камня впился в нее и раздирал рукав комбинезона и кожу, поскольку мое движение к обрыву замедлилось, но не прекратилось, и рука потихоньку двигалась по острому краю камня.

«Все! – подумала я. – Все! Упаду!.. – Но тут же спохватилась: – Не думай об этом, дура! Ты выкарабкаешься! Ты удержишься!..»

Рука уже проползла по камню почти до плеча. Я не чувствовала боли, только видела, как по ней ручейком стекает кровь и течет дальше по пальцам держащегося за меня человека. Голова моя постепенно выдвинулась за край обрыва и я увидела…

Первое, что я увидела – испуганные глаза врача Карпова. Он висел на моей руке, не двигаясь и не извиваясь всем телом, просто вцепившись в меня как клещ и доверив теперь свою жизнь моим слабым силам. Если бы он сделал какое-то резкое движение, я бы мигом слетела с обрыва вместе с ним…

А там… Я посмотрела вниз…

Никакой дороги внизу под нами уже не было.

Неровными уступами скала спускалась вниз в головокружительную пропасть…

Мои глаза расширились, став, наверное, такими же испуганными, как и у Карпова, и я почувствовала, что теряю способность сопротивляться тянущей меня вниз тяжести. Пропасть притягивала меня к себе… Я поползла в нее все быстрее и быстрее… До падения оставалось всего лишь какое-то мгновение…

Никогда я еще не радовалась так тому, что меня кто-то неожиданно хватает за ноги. Не думала даже, что может быть так приятно, когда тебя грубо и больно, жесткими стальными пальцами хватают за лодыжки…

– Брось его, идиотка! – услышала я голос Грега. – Отпусти его, я не вытащу вас двоих!

О Боже! Как приятно было слышать его хриплый от напряжения, злой голос.

– Не могу! – крикнула я ему в ответ. – Он меня держит! Не могу отцепиться…

– Поль! – заорал Грег. – Поль! Пистолет!

Рядом со мной возникла голова Поля, и я увидела его руку с пистолетом, направленным в лицо вцепившемуся в мою руку Карпову.

«Это мой пистолет! Где он его взял?.. – удивленно подумала я, но тут же вспомнила. – Ах, да, он же забрал его у меня…»

– Стреляй, мать твою! – орал Грег. – Стреляй, засранец!..

Поль выстрелил. Второй раз, почти подряд, мне пришлось увидеть, как во лбу человека появляется дырка от пули… Но отвернуться я не могла, не могла даже закрыть глаза – пропасть словно гипнотизировала меня и заставляла смотреть на Карпова.

Я почувствовала, как пальцы его ослабели, заскользили по моей руке, размазывая натекшую кровь, и, наконец, разжались.

Он полетел вниз.

Сначала ровно, просто падая, потом ударился о какой-то выступ, отскочил от него, пролетел еще метров пятьдесят, вновь ударился, и дальше его труп начал отскакивать от скалы, как мячик, подлетая иногда кверху, словно резиновый. Он пролетел уже метров двести пятьдесят – триста, я почти потеряла его из виду…

Куда он упал, я не успела разглядеть, поскольку Грег начал тянуть меня назад и голова моя вновь оказалась за краем обрыва.

Наконец Грег сильно дернул меня за ноги, и я оказалась метрах в двух от обрыва. Я сразу же попыталась встать, но ноги дрожали, и я только села, беспомощно озираясь по сторонам. Поль поднял меня и помог отойти подальше от края пропасти.

Грег уже улыбался и доставал откуда-то из бесчисленных карманов комбинезона пластмассовую бутылочку с йодом, бинт и небольшую плоскую металлическую фляжку, ту, к которой мы уже прикладывались при нашем знакомстве…

– Выпей! – он сунул мне под нос свою фляжку. – Джонни Уокер умеет поднимать настроение… Да, было бы жаль потерять такую симпатичную девочку только из-за того, что в детстве ей не объяснили, что о своей жизни нужно заботиться намного больше, чем о жизни ближнего… У вас же есть поговорка…

Он задумался, вспоминая, и сказал неожиданно по-русски…

– Звоя рубажка плиско… – и громко захохотал, очень довольный своими скромными успехами в русском языке.

«Знаю я, о чем ты заботишься, – подумала я. – Ты же не знаешь, у кого пленка… Если бы ты был уверен, что она не у меня, а у Поля, я бы сейчас летела в пропасть вместе с этим сумасшедшим бедолагой».

Я оглянулась на край обрыва, зябко передернула плечами и подумала:

«Впрочем, не летела бы, а скакала, как мячик, превращаясь в огромную отбивную…»

Фляжку я у него взяла и сделала три больших глотка обжигающей жидкости. Виски перехватило горло, я закашлялась, но зато окончательно пришла в себя. Мне уже не казалось, что из пропасти на меня смотрят какие-то притягивающие огромные глаза…

Поль суетился около Судакова, который хрипел и дергался… Он вкалывал ему какие-то лекарства из шприц-тюбиков, но это не помогало.

Подойдя к Полю, я спросила:

– Что с ним?

– Камень в голову попал… – мрачно ответил Поль. – Умирает…

Только сейчас я заметила на лысой голове Судакова большое пятно содранной кожи и явно ощутимую, хорошо видную вмятину в черепе…

«Вот так, спасатель, – горько констатировала я. – Вот он, конец твоего задания… Впрочем, – оборвала я себя тут же, – нет! Он ведь сам сказал, что главное – передать микропленку в Россию… И сам сказал, что умрет. Чувствовал, что самому ему не удастся сделать то, что он должен был сделать. Он доверил это тебе, значит, это и есть теперь твое главное задание… Наверное, начался тот самый второй этап, о котором говорил генерал Васильев».

Судаков наконец затих. Поль сидел около него, сгорбившись…

 

Глава восемнадцатая

Странное действие оказала на него смерть Судакова. Наверное, француз тоже не был готов к столь откровенной жестокости природы и людей. До каких пор, в конце концов, можно спокойно наблюдать, как умирают люди. И самому их убивать… Ведь Карпова застрелил он. Наверное, это тоже нелегко было сделать…

Я оглянулась на Грега. Тот стоял на самом краю обрыва и пил из своей фляжки, нисколько не волнуясь, что неловкое движение может отправить его вслед за Карповым. Он оглядывался по сторонам, пытаясь понять, насколько сильно изменился окружающий нас ландшафт и что нам в связи с этим теперь предпринять…

А может, я зря его подозревала?.. И разлившийся по телу горячей волной Джонни Уокер поддакивал: «Конечно, зря! Грег – надежный парень! Просто ты его достала своими вопросами…»

– Иди сюда, Грег, – позвал Поль, – нужно как-то похоронить его…

Он кивнул на Судакова.

– … И решить, что делать дальше. Не век же сидеть на этой скале… Связи с базой у нас нет, талибы отобрали все телефоны… Нужно искать, как отсюда спуститься…

– Ты прав, мистер Поль, – согласился Симпсон. – Задание наше завершено – мы нашли всех, но… просто не сумели их сохранить, чтобы доставить на базу, в Кайдабад. Мы с вами плохие спасатели. Искать у нас получилось лучше, чем спасать…

Он оглядел нас с Полем ироничным взглядом, покрутил усы.

– Ну что ж? Давайте устроим ему последний приют… Камней здесь хватает… Ничего лучше мы все равно не придумаем…

…Мы положили тело Судакова посередине двора и начали обкладывать камнями от забора. Через полчаса оно было погребено под грудой камней. Теперь, по крайней мере, можно было не опасаться, что его труп станет добычей грифов, уже круживших над ущельем.

Мерзкие, надо признаться, создания. Одна из птиц кружила прямо над нами, и мне удалось рассмотреть ее достаточно подробно… Небольшая голова с крючкообразным клювом, длинная, словно у гуся шея, какой-то совершенно идиотский воротничок из белых перьев, напоминающий жабо, и противный, пронзительно-скрипучий голос, в котором слышались нотки какой-то истерической радости…

Самым неприятным оказалось то, что каменная лестница, по которой мы ночью поднимались на свою скалу, выходила прямо на тот кусок дороги, который лежал теперь на дне пропасти…

Грег, оставив нас с Полем отдыхать после того, как мы натаскали камней для могилы, решил спуститься по лестнице, насколько окажется возможным, и посмотреть, нет ли другого пути…

Мы с Полем сидели молча, прислонившись спинами друг к другу. Разговаривать не было ни малейшего желания. У меня отчаянно болела правая рука, кожа на которой с внутренней стороны оказалась содранной от локтя почти до плеча. И хотя Грег залил мне ее йодом и умело залепил пластырем, любое прикосновение причиняло боль, и мне приходилось постоянно отводить локоть в сторону, держать руку на весу… Мелочь, конечно, по сравнению с тем, что здесь происходило, но о таких мелочах забываешь, только когда ситуация обострена до предела, в остальное же время они причиняют массу неудобств и даже физических страданий… Не могу сказать, что я боюсь боли, но не испытывать же ее постоянно! Я могу терпеть достаточно долго, но не бесконечно… Я сразу же подумала о наркотике, которого у меня осталось совсем немного. Несколько шприц-тюбиков. Если станет совсем уж невмоготу, придется воспользоваться. Я вытащила из кармана-аптечки четыре оставшихся дозы и сунула в нагрудный карман, чтобы не искать в случае необходимости.

Поль не пытался со мной заговорить и вообще выглядел подавленным. Я чувствовала, как слегка шевелится его спина в такт спокойному дыханию, но это был единственный признак, по которому можно было судить, что он еще жив…

Через полчаса вернулся Грег, злой, но возбужденный. Вот в ком не было и тени апатии! Он остановился перед нами с одного бока, потом зашел с другого, посмотрел сначала на меня, сплюнул, потом наклонился к Полю и помахал рукой у него перед глазами.

– Эй, парень! – воскликнул он. – Возвращайся из страны теней на свет Божий… Мы не ангелы, улететь отсюда не сможем, придется спускаться по скалам. Мне показалось, что можно пробраться на запад до соседнего утеса… Плохо только, что этот путь простреливается талибами. Они все удрали на восточную сторону, там, кстати, дорога уцелела… Вертолет, возможно, тоже… Но на запад не пройти, это раз. Там полно талибов – это два. И вертолет может оказаться поврежденным – это три. Пробираться туда не стоит и пытаться. Ставлю вопрос на голосование. Кто за? Я. Остальные – воздержались. Значит, принято… Люблю, когда все заодно и никто не спорит с командиром… Я, например, со своим командиром никогда не спорю.

Грег засмеялся, но мы с Полем его не поддержали. В конце концов, он претендовал на роль лидера, вспомнила я, вот пусть теперь и играет эту роль…

Симпсон, видно, понял, что от нас с Полем сейчас толку мало. Решение придется принимать ему. Мы примем любое решение, кроме самого абсурдного. Ну, например, в пропасть прыгать не станем. Сдаваться талибам – тоже. А что еще остается – только пытаться спуститься… Так что ж тут решение-то принимать, когда оно и так ясно?

Грег, вероятно, тоже сообразил, что в нашем положении и обсуждать нечего. Как в том анекдоте про человека под кокосовой пальмой на необитаемом острове. Сейчас почешем себе затылки, а потом скажем сами себе: «Что думать-то, трясти надо!» И отправимся искать спуск вниз. А там уже – куда тропа выведет…

– Обрушилась только центральная часть нижней дороги, – Грег решил все же ознакомить нас с результатами своей рекогносцировки. – В западной остался небольшой карниз, но на него еще нужно суметь спуститься… Талибы до нас не доберутся, но помешать нам выбраться отсюда смогут. Особенно если у них есть хорошие стрелки, снайперы…

Симпсон замолчал и сказал раздраженно:

– И последнее. От Джури сюда максимум полчаса лёта. Если они раньше не успели сообщить туда о стычке и перестрелке с нами, теперь непременно свяжутся, потому что остались отрезанными от дороги вниз. Им помощь нужна. А заодно и по наши души архангелов вызовут. С вертолета нас здесь теперь из рогатки перестрелять можно… Нам срочно нужно уходить.

Поль вздохнул и тяжело поднялся.

– Хватит языками трепать, – сказал он, хотя кроме Симпсона никто рта не раскрыл. – Пошли…

Я слегка поныла, что у меня болит рука и что никуда я идти не могу, но ни один из них не обратил на меня внимания, и я тоже поднялась. После чего попросила у Грега фляжку, достала несколько таблеток анальгетика, высыпала их себе в рот и запила глотком виски… Грег смотрел на все это совершенно равнодушно, даже не ерничал…

И мы пошли. Сразу же, без всяких сборов и раздумий. Грег впереди, за ним я, последним Поль.

Они, не договариваясь, распределили места, что меня вовсе не удивило. Грег разведал местность, значит, ему идти первым. А меня, когда рядом двое мужчин, не поставишь ни первой, ни последней. Так что же тут рассуждать? Метров на двадцать мы спустились по уцелевшим ступеням лестницы. Ступени шли и дальше, еще метров на десять, объяснил Грег, но потом обрывались прямо в пропасть, и, кроме того, простреливались талибами с другой стороны обрыва, метров с пятидесяти…

Но дальше и не нужно было спускаться. Единственное место, где можно было перебраться на соседний утес, на котором не было никаких построек, находилось именно там, где мы остановились.

Идти предстояло по узенькому карнизу, шириной не более двадцати сантиметров. Следуя изгибам стены, он тянулся с равномерным подъемом в западную сторону, затем сворачивал немного на юг, открывая идущего по нему человека обстрелу талибов, а затем резко сворачивал на запад и скрывался за поворотом.

Грег пообещал, что за этим поворотом мы будем уже в безопасности: карниз там расширяется до метра и хорошо защищен скалой от выстрелов. Теоретически я знала, что опытные спасатели понимают друг друга без слов: сама ситуация диктует и образ действий, и распределение ролей. Тем не менее тому, как слаженно действуют Поль и Грег, нельзя было не восхищаться.

Не сказав друг другу ни слова, они разошлись в разные стороны. Поль спустился по ступеням вниз, а Грег отправился первым по карнизу.

Я тут же поняла, что по-другому и нельзя было обеспечить хоть какую-то возможность удачного перехода через простреливавшееся пространство. Пока идет Грег, его прикрывает Поль выстрелами с лестницы. Потом они вместе прикрывают мой переход на другую сторону расщелины. Последним идет Поль, которого Грег прикрывает с карниза. Хуже всего, конечно, придется Полю. К тому времени, пока до него дойдет очередь, талибы успеют пристреляться к карнизу. К тому же несколько секунд он будет идти вообще без прикрытия, так как окажется на линии огня Грега, и тому придется прекратить перестрелку…

Грег перешел по карнизу практически без проблем. Под выстрелами нужно было пройти всего метров десять. Пять метров он прошел вообще незамеченным. Автомат Поля залаял лишь тогда, когда Грег был уже на середине открытого пространства.

Талибы не сумели даже обстрелять карниз, их внимание отвлек Поль, который, судя по всему, поливал огнем любую цель, появлявшуюся в его секторе стрельбы. Так что они стреляли в основном по Полю.

Грег благополучно скрылся за поворотом, и автомат Поля замолчал.

Нужно было идти мне.

 

Глава девятнадцатая

Я всегда считала, что не боюсь высоты. Но только на этом карнизе поняла, что такое настоящая высота. Человек не может, например, «представить» себе высоту. Чтобы испытать ощущение высоты, нужно постоять на узком двадцатисантиметровом карнизе над полукилометровой пропастью и хорошо рассмотреть открывающееся тебе во весь горизонт огромное пространство…

Оно открыто тебе только вниз и вдаль, но оно настолько велико, что ты даже не можешь сравнить его с собой, чтобы понять истинный масштаб. Ты оказываешься просто несоизмеримым с этим пространством и начинаешь казаться себе какой-то бесконечно малой величиной, которой можно пренебречь, если рассуждать о вас обоих вместе – о тебе и этом огромном пространстве. Твое существование теряет всякий смысл, когда ты понимаешь… нет, не понимаешь… Когда ты просто чувствуешь, что в мире может быть так много пространства.

И тебе остается только шагнуть вперед и слиться с этим пространством, войти в него, стать его частью, чтобы впитать в себя весь этот лежащий перед тобой огромный и прекрасный мир.

Я знала, что нельзя смотреть вниз. Тем более что сегодня совсем недавно уже заглянула в глаза вечности, когда сползала в пропасть с обрыва скалы. Не хотелось бы вновь испытать этот вызывающий покорность смерти взгляд. Поэтому я старалась не смотреть вниз.

Но куда смотреть, когда идешь спиной к стене, прямо перед тобой пропасть, а ступни твои еле умещаются на узеньком карнизе? Я повернула голову направо до предела, так, что шейные позвонки хрустнули, и старалась смотреть только на стену. Ноги сами нащупывали карниз…

Двигалась я медленно, очень медленно по сравнению с Грегом, который пробежал по карнизу шутя. Пространство лезло в глаза, манило всмотреться в него пристально. Я чуть было не поддалась этому искушению, но тут же судорожно закрыла левый глаз, правым уперевшись в стену. Сразу стало намного спокойнее. Я даже смогла чуть увеличить скорость… Только левое веко дергалось от напряжения, и держать глаз закрытым стоило больших усилий. Он открывался просто непроизвольно.

Помогла мне еще и боль в раненой руке. Не знаю, что это было, может быть, автоматически сработал какой-то бессознательный защитный механизм, но рука вдруг заболела так, что я забыла обо всем на свете и мечтала только добраться до конца своего пути, чтобы тут же вколоть себе наркотик…

Хуже всего пришлось мне на тех десяти метрах, которые были открыты для пуль талибов. Я была абсолютно беспомощна…

Я слышала, как пули защелкали по скале у меня под ногами. Стоило одной из них попасть в меня – все, я рухнула бы вниз…

Странно, но я не слышала самих выстрелов. Только щелканье пуль о камень.

Когда мне оставалось уже буквально метра два до спасительного поворота и я уже видела Грега, высунувшегося из-за скалы и одной рукой строчившего из дергающегося на весу автомата, я вдруг увидела, что пули выбивают осколки камня прямо впереди меня, на уровне моей головы. Мне даже обдало лицо каменной пылью.

Я остановилась.

Еще два шага – и осколки полетят не от камня, а от моей головы…

– Вперед! – закричал из-за поворота Грег, заметив, что я остановилась, и перестав стрелять, чтобы я могла его услышать. – Не стой на месте! Они не попадут в тебя! Вперед, мать твою! Или я тебя сам пристрелю!

Я заставила себя сделать два шага вперед и оказалась как раз против того места, откуда пули талибов только что выбивали осколки камня…

Странно, но я была еще жива. Это меня поразило настолько, что я забыла напрочь о раненой руке и не чувствовала никакой боли.

То ли Поль заставил замолчать талибского автоматчика, пристрелявшегося к карнизу, то ли рука у того дрогнула, но пули теперь взвизгивали, пролетая мимо скалы. Уже смелее я сделала еще несколько шагов и, обогнув выступ скалы, оказалась под ее защитой.

Грег тянул меня за рукав комбинезона, я мешала ему вернуться на огневую позицию. Притиснув меня спиной к скале, он пробрался на свое прежнее место, а я двинулась дальше, с каждым шагом ощущая, как отступает напряжение, сжавшее меня на карнизе, под пулями талибов…

Снова застрекотал автомат Грега, я приготовилась ждать, когда появится из-за поворота Поль и все наконец кончится, но француз справился с переходом над пропастью еще быстрее Грега. И даже умудрился дать с карниза несколько очередей, тоже с одной руки и вряд ли прицельно… Однако психологическое действие на талибов они, несомненно, оказали. По крайней мере, ни одна пуля не задела и Поля…

Грег, а за ним и Поль присоединились ко мне, и мы втроем уселись на карнизе над пропастью.

Закурили сигареты, которые вытащил Грег из кармана. Помолчали.

– Мы сделали это, ребята! – воскликнул вдруг Симпсон и хлопнул нас по плечам. – А вы уже готовы были распустить сопли… Грегори Симпсон никогда не умирает раньше, чем кто-нибудь сделает ему пару хороших дырок во лбу. А это пока еще никому не удавалось!..

Он взял меня за подбородок и заглянул в глаза.

– Ну что, девочка? – спросил с насмешкой. – Тебе не хочется больше прыгать в пропасть?.. А то ведь мне придется спускаться и разыскивать тебя. Хоть тебе внимание старого Симпсона будет слабым утешением. Не так ли?

Он старался говорить весело, но глаза у него были холодные. Рыбьи глаза.

Я отбросила его руку от своего лица и встала.

– Пошли, – сказала я, обращаясь к обоим своим спутникам. – А то мы тут сами в горных козлов превратимся…

– Вот, мой юный друг, – тут же подхватил Симпсон, обращаясь к Полю. – Берите пример с нашей бесстрашной леди… Ей на месте не сидится. Так что поднимайтесь и вы… Да и пора, знаете ли. Нам до темноты еще шагать и шагать…

Грег тронул меня за плечо и вежливо так попросил:

– Вы позволите, я пойду впереди?.. А то, не приведи Господи, заведете нас куда-нибудь в не совсем подходящее место… Уж доверьтесь Грегори Симпсону, который знает в этих горах если не каждую тропинку, так каждого горного козла…

Я очень редко позволяю себе крепкие выражения, но, честно говоря, чуть не выматерилась. Что он, в самом деле, постоянно меня достает!.. Но все же сдержалась и пропустила его вперед. Он прав, первым лучше идти ему…

…Карниз постепенно расширился и перешел в нормальную горную дорогу. Я с удивлением узнала ту самую дорогу, по которой мы ехали вчера на лошадях под конвоем талибов. Как мы на нее вышли, я так и не сообразила…

Грег шагал впереди, изредка оглядывая горы и насвистывая какой-то джазовый мотивчик. Шел он и правда очень уверенно. Но куда мы идем, он, как всегда, сообщать не торопился. Мне это наконец надоело… До каких пор я буду доверять человеку, который, на мой взгляд, доверия не заслуживает? И почему Поль молчит? Ему что, опять хочется в плен к талибам?

– Грег! – не выдержала я наконец. – Куда мы идем? Это же дорога в Джури. Я не имею никакого желания навещать талибское командование… Ты не хочешь поделиться с нами своими планами? У нас, знаешь ли, в истории был один такой персонаж, завел польский отряд в непроходимые дебри, там они все и погибли. Но предварительно его на пики подняли…

Не уверена, что сумела сказать по-английски именно то, что хотела, но Грег перебил меня заливистым смехом.

– Нет, ты смотри, Поль! – с трудом говорил он между взрывами хохота. – Наша леди мне угрожает! Нет! Это настолько смешно, что я даже не обижаюсь! Разве старина Симпсон может обижаться на юных наивных созданий? Нет! И еще раз нет!..

Он оборвал смех и повернулся ко мне с совершенно серьезным лицом.

– Я действительно на тебя не обижаюсь, девочка… – сказал он спокойно. – Но посмотри на нашего французского друга. Он не задает лишних вопросов. Просто шагает и шагает за старым Грегом. Потому что знает: Грег не заведет его в дурное место. Чтобы потом его отец, какой-нибудь Грэнд-Поль стегал ремнем его розовую задницу за то, что его мальчик шатается по дурным местам с подозрительной компанией? Никогда старый Симпсон не позволит себе дать кому-то повод, чтобы его называли подозрительной компанией! Да я лучше съем свой комбинезон, чем позволю кому-то думать, что плохо влияю на подрастающее поколение…

– Перестань, Грег, – вмешался наконец Поль. – Мы давно уже оценили твое остроумие, а новых зрителей я что-то не вижу…

Потом Поль взял меня за плечо и развернул в свою сторону.

– С этой дороги пока свернуть некуда, – объяснил он мне. – И хотя она действительно ведет в Джури, мы вынуждены пока идти по ней. Хотя я думаю, что навстречу нам уже движется отряд талибов…

– Вот и я так думаю, Поль! – подхватил Грег.

– Но где-то рядом, – продолжал Поль, – недалеко отсюда начинается тропа на восток, в Вайнахскую долину. Если мы свернем на нее, талибы пройдут мимо. Они сначала поднимутся туда, откуда мы только что спустились, и доберутся до своих, попытаются их освободить из вынужденного заточения в горах… Мы тем временем уйдем уже далеко. А в Вайнахской долине мы сможем попытаться перейти таджикскую границу и окажемся в вашем Припамирье… Хотя, возможно, у мистера Симпсона есть на этот счет другие планы… Но сначала нужно попасть в долину…

– С первой частью этого плана я совершенно согласен, – заявил Грег. – А что мне остается делать, если это единственный план и другого просто нет?.. И последнее заявление нашего французского друга совершенно справедливо. К чему обсуждать сейчас то, чего мы еще не имеем даже на горизонте?

– Ну и где же эта ваша тропа? – разозлилась я. – Долго мы еще собираемся блефовать?

…На тропу мы свернули минут через десять. Идти по ней было, конечно, потруднее, чем по дороге, но зато уже через полчаса мы удалились от возможной встречи с талибами настолько, что я успокоилась окончательно… Не знаю, конечно, какие планы у Грега, а вот планы Поля меня вполне устраивают… Для меня нет сейчас ничего желаннее, чем встреча с российскими пограничниками на таджикской границе.

Мы шли и шли, то поднимаясь на какие-то крутые обрывы, то спускаясь по не менее крутым склонам, и постепенно усталость вытеснила из головы все мысли, превратила меня в биологический аппарат, запрограммированный на движение вперед. Спутники мои не говорили о привале, не заикалась и я. Не хотелось лишний раз терпеть насмешки Грега и ловить на себе сочувственные взгляды Поля… Идти, так идти!

«Вперед, Оля! Только вперед! – подбадривала я сама себя. – Не останавливайся – и ты сделаешь следующий шаг, каким бы трудным он ни был…»

 

Глава двадцатая

Мы шли часов восемь, до самой темноты. Я совершенно отупела и не спускала глаз со спины Грега, стараясь повторять его движения.

Вот он полез куда-то вверх. Значит, и мне нужно подниматься на обрыв…

Вот он исчезает из поля моего зрения, словно проваливается с каждым шагом под землю все глубже. Ага, догадываюсь я, это он спускается! Значит, и мне…

И так часами.

Когда начали сгущаться сумерки, Поль два раза предлагал остановиться и сделать привал: или остаться на ночевку, или дождаться луны, а пока отдохнуть. Но Грег убеждал его, что нужно идти вперед, до конца использовать светлое время, ведь неизвестно, сможем ли мы двигаться ночью, и если да, то с какой скоростью. Да и талибы, мол, могли уже пуститься за нами в погоню…

Я оставалась безучастной к их спору. Если нельзя сейчас же, через пять минут, попасть к пограничникам или к майору Васильеву, или к мистеру У в крайнем случае, мне все равно – идти дальше или отдыхать в ожидании, что все равно придется идти дальше…

Но оба раза Грег переспорил Поля, и мы не останавливались, пока не наступила почти полная темнота, такая, что Грег раза три споткнулся и даже чуть не упал. Только тогда он согласился остановиться. Но сразу же заявил, что сидеть на одном месте до утра – это значит испытывать судьбу, а он, Грегори Симпсон, не испытатель, а спасатель. И он знает, как спасти самого себя. Нужно идти вперед. Вот!

Часа полтора я продремала, привалившись к какому-то камню. Наверное, в конце концов я все же крепко заснула, так как проснулась от того, что чьи-то руки шарят у меня по карманам.

«Микропленка! – чуть не сказала я вслух и вцепилась в фонарик, лежащий в нагрудном кармане.

Он был на месте. Я несколько успокоилась и открыла глаза. Надо мной стоял Грег.

– Что вам нужно, Симпсон? – холодно спросила я. – Хотите сделать мне массаж?.. Ну так начинайте с шеи, а не с бедер… У меня, кстати, болят плечи от этой бесконечной ходьбы…

– Я потерял в темноте зажигалку. А будить вас не хотелось… – пробормотал Симпсон.

Он был явно смущен. Не рассчитывал, что я проснусь. Даже на «вы» меня назвал… Явно хотел обыскать, воспользовавшись тем, что я крепко, как он полагал, заснула…

– Спроси у Поля, Грег, – посоветовала я. – Я не помню, куда сунула свою. Кажется, он у меня ее и брал…

Конечно, я врала. Зажигалка лежала у меня в кармане. Но и он врал. Потому что зажигалка лежала в том кармане, из которого только что выскользнула его рука.

Я задумалась. А зачем он соврал так откровенно? Рассчитывал, что я спросонья не соображу, что он должен был заметить зажигалку в моем кармане, раз уж залез в него? Не-ет… Для Симпсона это было бы слишком наивно…

Внезапно я поняла…

Он ничего не искал! Вернее, не знал, где искать… И специально шарил по моим карманам так грубо, чтобы меня разбудить. Хотел, чтобы я бессознательным жестом показала, где находится то, что я хотела бы скрыть от посторонних глаз. Что я и сделала, дура! Теперь он знает, что микропленка лежит у меня в нагрудном кармане, справа…

«Стоп, стоп, стоп! Без паники! – осадила я сама себя. – Это только в том случае, если он уверен, что микропленка у меня… А с чего это он будет в этом уверен? Разве она не может находиться у Поля? С такой же вероятностью. Грег не так наивен, чтобы думать, что Поль не может быть связником Судакова… только потому, что он француз. Возможно, меня он подозревает больше. Но и с Поля подозрений снять пока не мог… А в нагрудном кармане у меня может лежать все, что угодно… А например? Ну… фотография моего жениха, например… Ты что, дура что ли полная? Это Грег-то будет думать о твоем женихе! Грег, прожженный циник! Слишком наивно, дорогая, придумай что-нибудь еще… Ну хорошо, давай обойдемся без романтизма. Без жениха, то есть… Но что тогда?.. Ну хотя бы шоколадка…»

Я чуть не засмеялась своей выдумке.

«Давай, давай, попадайся на эту удочку! – высмеивала я себя. – Он специально подсовывал тебе все время мысль о том, что ты по сравнению с ним младенец, детский сад… И если ты сейчас заикнешься о шоколадке, он тут же раскусит твой дешевый театр. На самом-то деле он же вовсе не считает тебя наивной и инфантильной. Ты для него равноценный противник, которого он должен переиграть. Стоит тебе только принять на себя роль, которую он же тебе и подсовывает, он сделает вывод, что в так горячо охраняемом тобой кармане именно микропленка. А дальше? А дальше ему достаточно пристрелить вас с Полем и завладеть микрокассетой… Он не сделал этого раньше только потому, что не уверен, что кассета вообще у кого-то из вас при себе, что вы не успели ее где-нибудь спрятать, хотя это и маловероятно. Но даже если при себе, то у кого? У меня или у Поля? Это для него загадка. И не надо помогать ему ее разгадывать. Надо придумать что-то такое, во что он поверит…»

Я стала вспоминать, что у меня лежит в этом кармане, кроме фонарика… Вроде бы больше ничего… Но почему-то кажется, что-то есть еще… Точно! Я же сунула в этот карман шприц-тюбики с наркотиком…

«Наркотики! – осенило меня. – Вот во что он поверит… Я же ныла, что у меня рука болит…»

Грег между тем все стоял рядом со мной в каком-то напряжении. Взошедшая уже луна не позволяла, конечно, увидеть выражение его глаз, но позу его я разглядела очень хорошо. Он внимательно за мной наблюдал. Ему важно было понять, что же лежит у меня в правом нагрудном кармане, за который я так судорожно ухватилась…

Ничего, мистер Симпсон… Сейчас я стимулирую вашу умственную деятельность в нужном мне направлении…

– Грег! – позвала я хриплым голосом. – У тебя осталось что-нибудь в твоей фляжке? Больше не могу терпеть эту боль…

Он протянул мне фляжку с виски, а сам продолжал внимательно наблюдать за моими движениями… Он еще не понял…

Я закатала повыше разорванный рукав комбинезона, расстегнула клапан правого нагрудного кармана, пошарила в нем и вытащила шприц-тюбик… Открутив колпачок фляжки, плеснула себе на предплечье с внешней стороны и растерла пальцем. Продезинфицировала!

«Ничего не поделаешь, придется пострадать ради конспирации», – подумала я и всадила иглу себе в руку.

По-моему, он поверил в то, что я заботилась прежде всего о своем лекарстве и непроизвольным жестом схватилась прежде всего за наркотик, который может избавить меня от боли… Настолько поверил, что даже забеспокоился, не помешает ли это его планам.

– Эй, эй, девочка, что ты делаешь! – заворчал он в тревоге. – Нам идти еще не меньше двух часов, а ты начнешь сейчас ловить чертей… А нам с Полем нести тебя, что ли?

– Пошел к черту, Грег, – огрызнулась я. – Любые глюки лучше этой боли в руке. Не могу ее больше терпеть. Сил никаких нет… Если я не приму сейчас это, я просто не смогу идти дальше…

– Поль! Поль! – Грег принялся расталкивать француза. – Да проснись же ты, наконец! Ты только посмотри, что вытворяет эта чертова русская старшая лейтенантка! Прямо у меня на глазах вколола себе наркоту! Как хочешь, Поль, а я не смогу следить за ней, чтобы она не расколола себе черепушку о камень, когда погонится за каким-нибудь привидением… У меня глаз на затылке нет. Придется тебе за ней присматривать…

– Ладно, Грег, не кипятись, а то перегреешься, – проворчал Поль, протирая глаза. – Хорошо бы куда-нибудь прийти до утра. Третьи сутки без еды я не протяну. Придется съесть кого-нибудь из вас…

– Грегори Симпсон чувствует своим старым носом запах хорошего ужина, – загадочным тоном произнес Грег. – Если мы поторопимся, возможно, на нашу долю что-нибудь и перепадет…

Поль, наверное, посмотрел на него с подозрением. Во всяком случае, голос у него был недоверчивый.

– Что-то я не припоминаю, чтобы в этом районе где-то на карте были обозначены рестораны… А впрочем, черт с тобой. Не сидеть же на месте… Пошли.

Минут через пять мы снова тронулись по освещенным яркой луной горам. Грег шел впереди и нечасто на нас оглядывался, занятый лишь тем, чтобы не сбиться с одному ему известной дороги. Поль шел вплотную за моей спиной и изредка помогал мне перебираться через камни или страховал, если рядом был обрыв.

Мне было смешно на него смотреть. Тоже мне, заботливый какой! Девку под кайфом пасет! Кобель! Так и норовит схватить меня за руку или еще за что при первом удобном случае… Когда он мне помогал, я возмущенно отмахивалась, била его по рукам, хотя сама шла очень неуверенно и, кроме того, отставала от Грега с каждым шагом.

Наконец Поль не выдержал и остановился. Он взял меня за руку, чтобы я тоже остановилась. Я попыталась вырваться, но он держал крепко.

– Зачем ты это сделала, девочка? – тихо спросил Поль. – Ведь не для того, чтобы заглушить боль… Я это знаю…

– Отвали, Поль, – пыталась я от него отбиться. – У меня болела рука! Понял? Ты мне надоел со своими приставаниями… Хочешь меня? Так и скажи! Хочу, мол, пошли! Может быть, я и пойду… А что ты меня просто за руки хватаешь все время?

«Господи! Что я несу? – я поразилась самой себе, но слова как-то сами вылетали из меня прежде, чем я успевала сообразить, что они значат. И слушала себя как будто со стороны. – Надо как-нибудь остановиться. Иначе наговорю такого, что потом не расхлебаешь…»

– Поль! Я хочу спать, – бормотала я. – С тобой спать хочу, у тебя на руке… Не-ет! Не трахаться!..

Я покачала пальцем у него перед лицом.

– Я просто хочу спать.

Мне очень захотелось уткнуться ему в грудь и заплакать. Что я тут же и сделала…

Он погладил меня по голове и усадил на камень. Потом взял мою голову в свои руки и попытался увидеть в свете луны мои глаза. Не знаю, может быть, и увидел. Я же его глаз не видела… Вместо Поля передо мной сидел на корточках… Сергей. И гладил меня по голове.

– Ну что ты, радость моя, – сказал мне Сергей. – Я всегда был с тобой. Тебе просто приснилось, что мы с тобой расстались… Я тебя люблю, малышка моя, люблю больше, чем генерала Васильева и русского шпиона Судакова, хотя и их я тоже люблю больше жизни…

– Что ты несешь, Сережа? – пробормотала я. – При чем тут генерал Васильев?

– Я несу службу, радость моя, – Сергей улыбнулся очень ласково и поцеловал меня в нос. Это у него привычка такая была, которая меня, кстати, всегда раздражала – что я собака, что ли?

– Вот и целуй в нос своего генерала Васильева, – рассердилась я. – И передай ему привет от горных козлов Поля и Грега…

– …Скажи мне, что ты себе вколола! – донесся до моего сознания голос Поля. – Что ты себе вколола?

Я с удивлением подняла голову. Около меня сидели Сергей, майор Васильев, Поль и капитан Строганов. И все хором спрашивали меня:

– Что ты себе вколола?

– Не кричите вы все! – я заткнула себе уши и крики оборвались.

Я убрала руки от ушей. Крики возобновились снова. Снова заткнула. Опять – тишина. Это мне понравилось. Оказывается, я могу заставить их кричать, а могу заставить молчать. Они все в моей власти! Марионетки! Я всем вам вколю по шприц-тюбику, у меня еще три штуки осталось – видите? Каждому по одной. Вы будете у меня чертей ловить! Вы у меня расколете свои черепушки о камень… Нет, о камни… У меня нет глаз на затылке. А у вас они есть? Всем повернуться ко мне спиной! Спиной, Поль, а не задницей. А, да, они у тебя с одной стороны… А что у тебя с другой стороны, а, Поль? Покраснел? Покрасне-е-ел, Поль, засмущался! Но, тс… Ни слова об этом. Я не хочу трахаться со всеми вами. И с тобой, Поль, не хочу. Я хочу только спать. Но спать хочу с тобой. На твоей руке… Мне понравилось… Что ты мне суешь под нос, Поль? Я должна проглотить эту гадость? Я не хочу! Что ты хочешь сказать? Я уже проглотила какую-то гадость? И теперь мне нужно проглотить еще одну? Это тебе нужно, Поль! Вот ты и глотай. А мне нужно идти. Там Грег меня ждет с шашлыком… Кстати, пошли со мной, Поль? А то этот Грег такой зануда… И все пусть идут с нами… А где все, Поль? Почему ты один? Они ушли? А почему ты остался? Чтобы влить в меня эту гадость? Ну хорошо! Я выпью, и мы пойдем, да?…

Словно волной вымыло из сознания весь этот туман, и лунный свет ослепляюще ударил в открытые глаза… Я сидела на камне, а Поль сидел на корточках передо мной и смотрел мне в глаза.

– Что это было, Поль? – спросила я абсолютно трезвым голосом. – Что со мной было?

– Галлюцинаторный бред… Обычная реакция для новичка… Только ты мне так и не ответила, зачем ты это сделала?

– Что?

– Зачем вколола себе кетамин?

– «Зачем, зачем»… Другого выхода не было…

– А что случилось-то?

– Грег…

– Что – «Грег»?

Я услышала шум упавшего камня и тут же вскочила.

– Грег идет за нами! Наверное, заметил, что мы отстали…

– Если хочешь выбраться отсюда, – внушительно сказал Поль, – не притрагивайся больше к наркотику. Даже если не будет другого выхода…

Издалека донесся голос Грега.

– Я так и знал, ребята, что вы отстанете от старого Грега и собьетесь с пути… Не горюйте, я нашел то, что искал! Мы уже рядом. Еще полчаса – и мы пришли!

 

Глава двадцать первая

Полчаса, через которые Грег обещал конец нашего пути, прошли в нетерпении и сомнениях. Куда он нас вел? Ни я, ни Поль этого не знали. Поль тоже, я это чувствовала, сомневается в том, что у Грега нет каких-то тайных намерений. Но отказаться идти за ним мы не могли. Это вызвало бы с его стороны непредсказуемую реакцию, и кто знает, чем дело закончилось бы… Грег – опасный противник, в этом мы могли за прошедшие сутки убедиться не раз. Знать бы еще наверняка, что противник, а не союзник.

Сомнения сомнениями, но как же хотелось прийти наконец хоть куда-нибудь, растянуться где-нибудь на ровном месте и спокойно заснуть! А если там не будет камней, от которых меня просто уже тошнило, да еще можно будет что-нибудь съесть… Большего счастья я себе просто представить не могла…

Минут через сорок ночных мучений на горной тропе мы спустились наконец с очередного обрыва и оказались на краю обширной поляны, со всех сторон зажатой высокими скалами. Посередине ее виднелось какое-то строение. Оно было довольно высоким, метров, наверное, десять в высоту, если только я не ошиблась в призрачном лунном свете. Окон не было или я не заметила их в густой тени, которую отбрасывали стены этого мрачного ночного замка.

– Вот он, приют усталых путников, к которому вел вас старина Грег, – торжественно объявил Симпсон, едва мы спустились на поляну. – Надеюсь, здесь мы найдем не только ночлег, но и ужин… У Грегори Симпсона везде есть друзья. Его везде ждут…

– Что это? – спросил Поль. – База контрабандистов? Перевалочный склад наркотиков?

– Да кто ж его знает, что это теперь? – Грег по-шутовски всплеснул руками. – Последний раз я был здесь тридцать лет назад, когда мы проводили в Гиндукуше медовый месяц с красоткой Дженифер, моей третьей женой… Мир праху ее, сладкая была женщина… Но с тех пор здесь ничего как будто и не изменилось… Клянусь портсигаром моего дедушки Джона Симпсона, потому что в этом портсигаре заключалось все его состояние, которое он завещал моему отцу Аврааму Симпсону, названному так в честь великого Линкольна!

Мне вдруг стало смешно. Я не выдержала и весело расхохоталась.

– Значит, ты, Грег, по-нашему будешь Григорий Абрамович?

Он уставился на меня в недоумении – явно не понимал, с чего я так веселюсь. И ему не ясно было – обижаться на мои слова или нет. Смеялась я вроде бы над ним, но ничего смешного в моих словах он не находил, и обидного тоже. А вот Поль почему-то тоже хохотал.

– Да, да, – закивал головой Грег. – Моего отца звали Авраам, а мое полное имя Грегори Авраам Симпсон. Но никто никогда не смеялся, когда слышал его…

Я наконец успокоилась и извиняющимся жестом ткнула Симпсона в плечо.

– Ладно, Грег, не бери в голову, просто так зовут моего начальника, майора Воротникова. Вот уж не думала, что ты окажешься его тезкой…

– Старого Грега не так легко обидеть, девочка, – буркнул Симпсон. – Передавай привет своему майору от американского лейтенанта.

– О'кей, Грегори, передам, – пообещала я, с удовольствием закрывая тему. – Веди нас к своим друзьям, я уже просто с ног валюсь…

Ничего утешительного, по крайней мере, снаружи, я в этом гиндукушском замке не увидела. Мрачные, глухие стены, мрачные тени от стен, мрачная тишина и темнота внутри…

Между тем в одной из стен Грег разыскал металлическую дверь, нажал на какую-то торчащую из нее кнопочку и прислушался. К своему изумленную, я услышала звонок. Причем явно электрический. Мало того – за дверью вспыхнул приглушенный электрический свет и засветился желтоватым цветом глазок…

– Ну и ну-у… – протянула я. – Бывают же чудеса в горах Гиндукуша…

Дверь распахнулась. На пороге стоял заспанный парень, явно не европеец, но без традиционной для Афганистана бороды. Он был голым по пояс, растерянно почесывался и во все глаза глядел на троицу в комбинезонах защитного цвета. Впрочем, смотрел он только на Грега, как я тотчас же заметила.

Грег что-то сказал на афгани. Парень кивнул и жестом пригласил нас войти.

Я уже настолько отвыкла от электрического света, что его неестественность бросалась в глаза и раздражала их. Я щурилась и хотела только одного – поскорее добраться до постели…

После прохлады и полумрака горной ночи тепло обитаемого помещения и свет подействовали как снотворное. Я даже не спросила, откуда электричество в этом заброшенном и забытом Богом ущелье? Мне было вполне достаточно того, что оно есть.

– Спать, Грег… Только спать… – пробормотала я. – И снова – спать. Никаких ужинов. Покажи мне, где я могу лечь? Иначе я упаду прямо здесь…

…Но стоило мне открыть глаза, как в голову сразу же полезли тысячи вопросов.

Во-первых, что это за оазис такой среди голой горной пустыни?

Во-вторых, какое Грег имеет ко всему этому отношение? Его здесь явно знают… Молодой афганец, впустивший нас, смотрел именно на него. Словно ждал приказа…

Кстати, есть здесь еще кто-нибудь, кроме него? Это – в-третьих…

Достаточно было и этих трех вопросов, чтобы сон мой мгновенно улетучился. Я приподнялась на своей постели и огляделась…

Помещение было довольно просторным и больше всего напоминало казарму. В длинное и узкое, горизонтально расположенное окно под самым потолком било яркое утреннее солнце (непонятно только, почему я не заметила его снаружи? Впрочем, тени на стенах были довольно густые). Лучи солнца падали на противоположную стену, и я сразу обратило внимание, что она сплошь заклеена плакатами с изображением обнаженных красоток в недвусмысленных позах. Конечно, это казарма…

Я лежала на какой-то узкой койке, обитой светло-коричневой кожей. Под головой была такая же кожаная подушка, впрочем, довольно мягкая, а накрыта я была шерстяным одеялом. У нас такие называют верблюжьими…

Спала я одетой. Я уже подняла руку, чтобы проверить, на месте ли фонарик, но подумала, что за мной могут каким-то образом наблюдать. Рука вместо нагрудного кармана тронула прическу, и я совершенно искренне огорчилась. Черт-те что у меня на голове! Какая же я сейчас, наверное, страшила! Интересно, неужели здесь нет зеркала? Не может быть…

Я села на своем ложе и увидела, что на одной из совершенно одинаковых десяти лежанок, выстроившихся рядком вдоль стены с окном, сидит Поль и смотрит на меня. Он, судя по всему, спал здесь же, только в другом конце этой комнаты-казармы…

– Поль! – позвала я его. – Иди сюда…

Он поднялся. Уже по его походке я поняла, что ничего хорошего о нашем положении он не думает…

– Говори! – сказала я ему, когда он сел рядом со мной. – Говори все, что считаешь нужным… Я, честно говоря, мало что пока понимаю…

– Да что тут понимать! – Он раздраженно встал. – Он привел нас на какую-то секретную американскую базу. Скорее всего, это база спецагентов, что-то вроде перевалочного пункта. Знаешь, где мы находимся? Мы же шли на восток. Значит, мы или в Гиндукуше или на Вайнахском хребте… Это «гнилой угол» между пятью государствами. Отсюда километров по десять до каждой из четырех границ – с Таджикистаном, Китаем, Индией и Пакистаном. Американцы с давних времен облюбовали это место как стартовую площадку для засылки в эти страны своей агентуры… Я еще вчера догадался, куда мы идем, когда он таскал нас по горам в полной темноте…

– Как ты думаешь, Поль, что ему от нас нужно?

Поль огляделся по сторонам и покачал головой. Наверное, тоже подумал, что за нами могут наблюдать и лучше придержать язык.

– Я думаю, мистер Симпсон скоро сам нам обо всем скажет…

Он не успел закончить фразы, как открылась дверь, тоже заклеенная плакатами, из-за чего я ее просто не заметила сначала, и в ней показался человек в какой-то черной маскировочной форме, с автоматом на груди и в берете, надвинутом на самые глаза… Мне показалось, что он тоже афганец, как и вчерашний заспанный парень у двери…

– Мистер Грег приглашает вас на завтрак… – произнес он на ломаном английском с явно выраженным азиатским акцентом…

Пока мы шли по длинному коридору вслед за его спиной, Поль успел шепнуть мне в ухо:

– Придется еще поголодать, детка… Ничего не бери в рот. Даже воду не пей, которую он тебе предложит…

Встретив мой вопросительный взгляд, Поль добавил:

– На его месте я накачал бы нас наркотиками…

«Потому что можно подобрать такие, которые подавляют волю и делают человека послушным и доверчивым… – добавила я про себя. – И тогда он без труда выпытает у меня, где микропленка…»

Меня охватила паника. Действие неожиданно перешло в такую фазу, что поиски микропленки могли активизироваться каждую минуту. Фонарик уже не казался мне удачным местом для хранения кассеты. Ее нужно срочно перепрятать! Но куда? Спрятать нужно так, чтобы она постоянно находилась при мне, но чтобы Грег не нашел ее, даже если начнет меня обыскивать…

И тут я увидела дверь с двумя нулями. Вот те несколько минут, за которые я должна найти решение этой задачи… Я быстро догнала идущего впереди человека и тронула его за плечо.

– Извините, сэр… Не могли бы вы подождать несколько минут? Мне нужно привести себя в порядок. Я не могу показаться мистеру Симпсону на глаза в таком виде…

Я указала рукой на свою голову. Солдат в черной форме секунду подумал, решил, наверное, что мне действительно надо посетить это помещение специального назначения, и кивнул головой.

– Я только прошу вас проследить, чтобы сюда не рвались мужчины, сэр… – попросила я.

Он вновь кивнул.

Минут пять у меня есть!

Прежде всего проверить – на месте ли кассета? Я раскрутила фонарик, сняла отражатель и вытряхнула себе на ладонь маленький цилиндрик. На месте! Еще тридцать секунд, чтобы собрать фонарик и сунуть его в тот же карман. Теперь – куда спрятать? Что он мне разрешит оставить при себе, даже если отберет все?.. Ну конечно! Вчера я все же удачно придумала с кетамином. Пожалуй, он выручит меня еще раз…

Я вытряхнула из кармана тюбики из черной непрозрачной пластмассы, раскрутила один из них и вытряхнула в раковину несколько капель маслянистой жидкости… Легкий цилиндрик кассеты плотно вошел в тюбик и я навинтила на него шприц-насадку. Потом сравнила тюбики друг с другом. По весу не отличаются. Да и вообще не отличишь друг от друга… А как-то их помечать нельзя ни в коем случае. Вдруг Грег станет их разглядывать? Попробую-ка сама найти из трех нужный мне… Я смешала тюбики, словно заправский наперсточник. И растерялась. Они были совершенно одинаковыми… А, черт с ними! Это даже хорошо. Мне нужно только сохранить их, все три…

Надеюсь, лекарство-то Грег разрешит оставить при себе?..

Я быстро поправила прическу и выскочила из туалетной комнаты…

Грег ждал нас за столом, накрытым скромно, но соблазнительно. Продукты были, конечно, почти все консервированные, но после почти двухсуточного голодания…

– А вот и вы, ребятки! – воскликнул Грег, едва только мы вошли. – Я вас тут прямо-таки заждался. Такие вы, однако, сони! Прошу вас…

Он указал на стол, за которым стояли два стула. Мы с Полем сели. Грег молитвенно сложил руки и сказал, обращаясь, правда, не к Господу, а к нам:

– А вместо молитвы перед трапезой вы мне, ребятки, ответите на один вопрос…

Он внимательно посмотрел на меня, потом на Поля. Потом уставился на стену за нашими спинами и произнес:

– У кого из вас кассета с микропленкой?

 

Глава двадцать вторая

Ни меня, ни Поля вопрос не застал врасплох.

Реакция Поля была точно такой же, как и у меня – недоумение. Он пожал плечами, поднял брови и спросил удивленно:

– О чем это ты, Грег?

Я проделала все то же самое:

– Какая микропленка, мистер Симпсон?

– Не притворяйтесь идиотами! – вспылил Симпсон.

Он уже не строил из себя престарелого рубаху-парня… В голосе была жесткость, глаза не обещали ничего хорошего. Он достал из кармана пистолет, положил его перед собой на стол.

Мы с Полем переглянулись. Поль решил первым разыграть что-то вроде гамбита в шахматной партии.

– Не пора ли объясниться, Грег? По-моему, стоит быть откровенными друг с другом. Иначе мы просто ничего не добьемся…

– Ты еще рассчитываешь чего-то от меня добиться? – зло спросил Грег. – Скажи сначала, на кого ты работаешь? На свое лягушачье правительство? Или на англичан?

– Имеет ли это значение, Грег? – перебил его Поль. – Мне так же, как и тебе, нужна эта микропленка, на кого бы я ни работал… Суть в том, что ни у меня, ни у тебя ее нет. А раз так, я склонен думать, что она у нашей очаровательной спутницы, мадам русской лейтенантки…

Теперь оба смотрели на меня.

«Поль, сволочь! – подумала я. – Ты же меня подставляешь! А себе подписываешь смертный приговор. Как только он убедится, что у тебя кассеты нет, он тут же тебя шлепнет, прямо за столом. Зачем ты это делаешь? Ведь кассеты у тебя действительно нет!»

И тут мне в голову пришло одно интересное соображение. Действительно, зачем Поль это сказал? Да он же просто подсказывает мне план игры! «Делай, как я!» – это же известная команда ведущего…

– Что вы на меня уставились? Да, я тоже работаю на свое правительство. Так же, как и вы, мистер Симпсон, работаете на своего дядю Сэма. Или на мистера У, как вам больше нравится… И мне тоже нужна эта пленка… Но поскольку кассеты у меня тоже нет, значит, один из вас врет… Кто – не знаю. Решите сами, если сумеете. Можете даже посчитаться… «Эники-беники ели вареники…»

– Закрой свою пасть, сука! – заорал на меня Грег.

Глаза его побелели. Он был взбешен, но явно растерян. Мы с Полем разыграли его в два приема. И теперь он не был уверен ни в чем… А в его неуверенности была наша безопасность. Ни одного из нас он не мог ликвидировать, не рискуя потерять всякую надежду завладеть микропленкой… А что если именно тот, кого он убьет первым, спрятал где-нибудь пленку и унесет тайну с собой? Это же полное фиаско для Грега…

– Хорошо, сосунки! – Грег не мог не кричать – понимал, что сейчас проиграл один раунд, а это, видно, никак не сочеталось с его натурой. – Вы еще не знаете моих козырей! Ну так вот! Карты на стол! Я с вами сыграю в открытую… Потому что не выиграть я не могу… – Впрочем, – внезапно передумал он, – нужно попробовать еще одно средство… Вдруг такие сосунки, как вы, попадутся по дурочке… Охрана! – заорал он неожиданно.

На пороге столовой мгновенно появился наш провожатый с автоматом.

– Возьми на прицел этого французского урода, – скомандовал Грег. – И глаз с него не спускай. Чтобы сидел без движения и ничего не пытался выбросить или спрятать… Пусть положит руки на стол, и, как только уберет хоть одну руку, – стреляй без предупреждения. По рукам. Ну а попадешь в голову – невелика беда…

– А ты, крошка, – обратился он ко мне, – раздевайся. Догола! Снимай с себя все… Ты хорошо знаешь английский? Все – это значит абсолютно все, до последнего лоскутика… Проверю, не спрятала ли ты кассету где-нибудь на себе… А Поль пусть пока немного развлечется… Я думаю, тебе это понравится, а Поль?

– Ты прав, Грег, – ответил Поль, – в этом спектакле актриса мне нравится больше, чем режиссер. По-моему, он просто бездарен…

– Заткнись! – огрызнулся Грег и тут же набросился на меня. – Раздевайся! Публика уже волнуется в предвкушении зрелища…

«Скотина старая! – подумала я. – Я-то разденусь… Но ты не особенно рассматривай мои медикаменты. А то мне придется драться обнаженной, а это для меня не совсем привычно…»

Не знаю, чего ждал от меня Грег… Что я отдам ему кассету, чтобы только не раздеваться перед ними? Да он, урод, совсем не знает женщин…

Я совершенно спокойно начала раздеваться… Это не заняло много времени… Ботинки… комбинезон… бюстгальтер… трусики… И я стояла перед ними совершенно голая. Нисколько не смущаясь этим. Пусть смотрят… И не только смотрят… Я уже вторые сутки не мылась и как от меня пахло сейчас, можете себе представить… Что ж – пусть наслаждаются… А кроме того… Я чувствовала на себе взгляд Поля, и мне даже было приятно, что он рассматривает мое тело… Про кассету я старалась не думать, зная, что иногда какой-то намек на мысль выдает твоему противнику именно то, что ты хочешь от него скрыть…

Симпсон подошел ко мне и показал на пластырь, которым была заклеена моя правая рука.

– Это что?

– Ты же сам мне его наклеил, Григорий Абрамович! – напомнила я. – Впрочем, могу содрать…

– Не надо! – буркнул Грег.

Но рукой по пластырю провел, пощупал, нет ли под ним кассеты. Конечно, там ее не было.

Он решил, похоже, поиздеваться надо мной всласть…

– Подними руки! – приказал он.

Я его команду выполнила. Под мышками у меня ничего не оказалось…

– Ноги на ширину плеч! – раздалась новая команда.

Выполнила. Работать с таким командиром было одно удовольствие… Он очень старался меня унизить, а я совсем не чувствовала себя униженной и тем самым унижала его. А он завязал в этой нашей с ним дуэли и все больше и больше унижался…

– Наклонись! – скомандовал он.

Я наклонилась и, не дожидаясь нового приказа, раздвинула ягодицы руками. Знаете, как призывников заставляют делать на медкомиссии…

– Грег! – спросила я. – А что, если я засунула эту кассету… Может быть, трахнешь меня, чтобы проверить? А вдруг – там? Или ты уже не можешь? Попроси Поля… Он вряд ли откажется…

– Заткнись, тварь! – Грег совсем рассвирепел, поняв, что опять проиграл. – Ну, молись, чтобы я ничего в твоем барахле не нашел… А то ты у меня сегодня же позавидуешь своему Судакову…

А я и без его совета молилась. Меня даже слегка колотить начало – то ли от холода, то ли от волнения… Но мне все равно было смешно смотреть, как Грег словно последний идиот рассматривает мое ароматное нижнее белье, прощупывает бюстгальтер… Не до смеха мне стало, только когда он начал выгружать содержимое моих карманов. И начал, конечно же, с правого нагрудного… Фонарик, шприцы с наркотиком… Он пошевелил шприцы пальцем, посмотрел на свет один из них, убедился, что он не прозрачный… Подавил его пальцами, убедился, что не проминается…

И взялся за фонарик. Я чуть было не вздохнула облегченно и тем не выдала себя… Кажется, пронесло.

Фонарик Грег распотрошил моментально и, разглядев его пустые внутренности, швырнул в сторону. На стол полетело и содержимое других карманов… В кучку остального моего карманного барахла он особенно и не вглядывался… Так пошвырялся, как петух в куче мусора… И, схватив мой комбинезон, швырнул мне.

– Одевайся!

После чего повернулся к Полю:

– Теперь ты!

Поль давно уже приготовился к этой процедуре и проделал ее совершенно спокойно. Я тоже успокоилась, убедившись, что капсулы с кетамином на месте и, значит, у Грега опять ничего не вышло.

Но теперь его переиграла я одна и чувствовала от этого какое-то удовлетворение. Чуть ли не гордость за себя… У Поля, между прочим, вид был несколько обескураженный. И отнюдь не тем, что его обыскивают. Он явно не понимал, куда я дела пленку, если она у меня. А она должна быть у меня, это он знал наверняка…

Не найдя ничего и у Поля, Грег окончательно разъярился. Он пыхтел, как первый паровоз на Диком Западе, но молчал. Чувствовал, наверное, что попал в совершенно идиотское положение. Обыск только подтвердил наши с Полем заверения – кассеты у нас нет. И в то же время он точно знал, что она у кого-то из нас…

Наконец, он вызвал охранника и, не заботясь больше о нашем завтраке, приказал отвести нас в прежнюю комнату. И поставить двух часовых к дверям…

 

Глава двадцать третья

Едва мы вышли из столовой в сопровождении своего охранника, Поль шепнул мне в крайнем беспокойстве:

– Где же кассета?

Стоило ли и с ним продолжать ту же игру, что и с Грегом? Почему-то я доверяла ему…

– У меня… – шепнула в ответ.

Реакция Поля была молниеносной.

Он оттолкнул меня в сторону, упал под ноги идущему сзади охраннику и сбил его с ног. Охранник вцепился в автомат, но Поль ребром ладони стукнул его по горлу и тот захрипел. Автомат оказался в руках Поля.

– За мной! Быстро! – крикнул он мне и помчался в ответвление коридора, в котором я только сейчас увидела входную дверь…

На шум откуда-то выскочили еще двое охранников. Поль толкнул меня к двери и крикнул:

– Открывай!

А сам короткими очередями заставил охранников забиться в угол коридора и не давал им высунуться.

Не сразу, но дверь поддалась моим усилиям и распахнулась. Мы выскочили наружу, и Поль потянул меня сразу вправо, за угол здания. Я сразу поняла, почему именно вправо. С этой стороны к дому ближе всего подходили скалы. До них было метров двадцать, не больше…

– Беги! – приказал мне Поль, стреляя по двери и не давая высунуться из нее охранникам.

«Куда я одна в горах?» – мелькнула у меня паническая мысль.

Но Поль сильно толкнул меня в спину и закричал зло:

– Беги, дура! Я – за тобой!

Я помчалась к скалам. Поль действительно бежал метрах в пяти позади меня, время от времени поворачиваясь и стреляя из автомата в охранников, которые не решались выбежать из-за угла дома, а лишь неприцельно строчили в нашу сторону.

Добежав до первого большого камня, я плюхнулась за него, собираясь отдышаться, но Поль опять приказал мне тоном, не терпящим возражений:

– Дальше! Вниз по склону!

Я увидела за первыми камнями крутой спуск и принялась скакать с камня на камень, как горная коза. Через пару минут мы уже бежали рядом по довольно ровной тропе, скрытые от выстрелов преследователей нависающим над ней каменным козырьком.

Бежали минут десять. Пока не поняли, что нас не преследуют…

Это было странно. Поль, по-моему, тоже был растерян. Грег не мог отпустить нас просто так, не попытавшись догнать. Этого просто не могло быть.

Я посмотрела на Поля, и он прочитал в моих глазах вопрос: «Что дальше?»

– Я тоже не понимаю, почему за нами нет погони… – ответил он уже спокойно. – Но не сидеть же здесь, ожидая неизвестно чего. Пошли. Тропа довольно исхоженная… Тут должно быть селение…

Шли мы часа полтора, когда из-за очередного поворота показались несколько небольших, тоже сложенных из камня хижин, или, лучше сказать, землянок… Я насчитала шесть таких хибар, пока мы, спрятавшись за камнем, разглядывали горную деревню. Из двух землянок поднимался вверх дымок, значит, люди в деревне были…

– Ладно. Все равно, другого ничего не придумаем… Узнаем, что за деревня и далеко ли таджикская граница…

Мы вышли из-за камня и направились к хижинам. Из-за одной из них выбежали две собаки и с лаем бросились к нам. Поль поднял автомат. Но из хижины вышел человек в длиннополом халате и что-то резко крикнул собакам. Те остановились, но продолжали лаять.

Поль махнул ему рукой, чтобы подошел. Человек оказался стариком неопределенного возраста с изрезанным морщинами лицом и иссохшими скрюченными руками.

Француз что-то спросил у него на местном наречии, с видимым трудом подбирая слова. Старик что-то ответил. Я не понимала ни слова и только следила за мимикой Поля, потому что прочитать что-либо на бесстрастном лице старика было невозможно. Поль казался очень обеспокоенным.

– Он говорит, что мы в Пакистане, – сообщил он мне. – Этого еще только не хватало…

– А граница далеко? – спросила я у Поля.

Он перевел мой вопрос старику.

Тот заулыбался, закивал головой, показывая руками на свою хижину…

– Он говорит, что в его сакле сидит наряд пограничников, чай пьет…

Не дослушав, я помчалась к хижине. Все! Хватит с меня неофициальных силовых структур, которые играют по неписаным правилам, а то и вовсе без правил. Теперь просто мечтаю пообщаться с представителями государственной службы… Они хотя бы действуют на основании закона… Пограничники любой страны казались мне более предпочтительными собеседниками, чем Грег Симпсон…

Поль что-то кричал мне вслед, но я его не слушала… Вперед и только вперед! Добежав до хижины, я влетела в нее и… остолбенела.

Посреди нее на каком-то колченогом табурете сидел Грег Симпсон. Стоило мне вбежать в землянку, как наружу выскочили трое охранников с автоматами, и поднялась отчаянная стрельба. Но она, на удивление, быстро закончилась.

«Убили Поля, – подумала я, когда все трое охранников вернулись в землянку. – Вот черт! И мне, похоже, конец и…»

– Ну, – спросил Грег у вошедших охранников.

Один из них что-то ответил и пожал плечами. Грег зло стукнул кулаком себе по ладони, выругался.

– Ушел! – сокрушался он. – Пленка наверняка у него…

Я тоже среагировала мгновенно. У меня был единственный шанс остаться в живых…

– Нет, – сказала я, – она у меня.

– Что ты сказала? – переспросил Грег.

– Микропленка с планом «Священного похода» движения «Талибан» находится у меня…

– Врешь! – крикнул Грег, и в этом крике было, пожалуй, больше радости, чем сомнения… – Давай ее мне!

Я рассмеялась.

– За кого ты меня принимаешь? За неопытную дурочку? Я хочу не только жизнь… Я хочу много денег за эту пленку…

– Денег? – возмутился Грег. – Да я с тебя шкуру сдеру так же точно, как с твоего Судакова! Через пять минут… Нет, через две ты скажешь, где она спрятана… Так стоит ли начинать? Давай не будем разводить канитель… Ты говоришь, где спрятала пленку, я тебя тут же быстро и без мучений убиваю, и мы расстаемся, довольные друг другом…

– Ничего не выйдет, Симпсон, – заявила я. – Пленка не спрятана. Она у меня. Внутри. Я ее проглотила…

Симпсон захохотал.

– Ты сама облегчаешь мне задачу! Я не большой охотник копаться в чужих внутренностях, но куда деваться… Я, пожалуй, даже оставлю тебя в живых, чтобы ты полюбовалась своим распоротым животом… Согласись, не каждому удается увидеть такое…

– Ты не дослушал меня, Симпсон, – перебила я его. – Не пытайся меня запугать, я хорошо знаю, что через шесть часов найти такой маленький предмет в человеке невозможно… А я проглотила капсулу с пленкой еще до того, как мы пришли на твою базу…

– Сколько ты хочешь? – хрипло спросил Грег. – Я дам тебе пятьдесят тысяч долларов…

– С тобой я не хочу иметь дела. Я продам пленку только мистеру У…

Грег снова захохотал. – А ты, девочка, за кого меня принимаешь? За американского лейтенанта? Или за секретного агента ЦРУ? Это все лажа! Чем меня наградит американское правительство, если я добуду ему эту пленку? Почетным крестом? На заднице у последнего грязного негра я видел этот крест! Что я заработал за тридцать лет безупречной службы? Жалкую пенсию, на которую даже приличный дом в Сан-Франциско не купишь? К черту эти гроши! Мне нужны большие деньги. Я хочу, наконец, бросить этот грязное занятие спасателя…

Он посмотрел на меня взглядом, в котором читалась такая уверенность – казалось, таким взглядом можно тоннели в горах пробивать.

– Ты отдашь эту кассету только мне. Или никому не отдашь. Заплатить могу тебе я… У меня эту пленку купят гораздо дороже…

– Кто?

– Ты в какой стране находишься, девочка? – ехидно спросил Грег. – Пакистанская разведка, дочка, которая за планы наступления талибов на север выложит большие деньги. А старина Грег поделится и с тобой, можешь не сомневаться… Только нужно догнать француза и избавиться от него… Почему он удрал? – Грег пожал плечами. – Я не понимаю…

– Жизнь свою спасает, – прошептала я так, чтобы он не слышал. – А меня бросил…

– Что ты там бормочешь? – переспросил Грег.

– Француз вдруг сильно захотел остаться в живых, – сказала я с насмешкой. – С мужчинами это иногда случается. Любой национальности… Грег внимательно на меня посмотрел, усмехнулся.

– А ты не расстраивайся. Такого дерьма хватает на свете. С деньгами ты себе найдешь мужика гораздо лучше, чем этот лягушатник…

«Дурак ты, Грег, – подумала я. – Разве в Поле дело?.. Они все меня бросают… Каждый по-своему… И все оставляют меня одну…»

– Да будет тебе! Успокойся! Подумаешь, испугался француз моих головорезов… Так это же простительно. Они кому хочешь голову снимут, не то что твоему французу… Ладно, считай, договорились… Тебе пятьдесят тысяч, а о Поле просто забудем…

Теперь усмехнулась я.

– Нет, Грег, так просто мы не договоримся… Я еще все хорошо обдумаю. А к этому разговору вернемся завтра.

– Нет, дорогая, не завтра, а сегодня… Сиди здесь, в этой лачуге, думай. Требуй каких хочешь гарантий. Мое условие такое – кассету ты отдашь только мне. Через…

Он посмотрел на часы.

– Через шесть часов. На закате. Когда за мной прилетит вертолет…

Он сплюнул себе под ноги и вышел, оставив меня в хибаре одну. Но едва я попыталась высунуть нос наружу, тотчас дорогу мне преградила фигура охранника с автоматом.

– Стоять! Не выходить! Думать! – заявил он мне.

«Урод!» – первое, что я по его совету подумала.

 

Глава двадцать четвертая

Конечно, все эти мои переговоры с Грегом, весь торг были не больше чем оттягиванием времени. Просто я не видела никакого выхода из ситуации, в которую попала. Если бы я сказала, что кассеты у меня нет, он наверняка стал бы меня пытать. И я или отдала бы ему кассету, после чего он меня пристрелил бы, или героически сдохла бы под пытками. И то, и другое лично для моей жизни равнозначно. В обоих случаях она прекращается. А это чрезвычайно обидно.

А так мне удалось хоть эти шесть часов выиграть.

Шесть часов спокойствия. Это же роскошь! Правда, спокойствия – перед смертью… Он пообещает мне любые гарантии. Беда только в том, что ни одну из них он не собирается выполнять.

Поэтому конец меня ждет один – в любом случае. Только более или менее мучительный…

Но Поль! Вот трус! Бросил меня здесь одну. Если бы мы были вдвоем, нам бы вновь удалось заморочить Грегу мозги. А там что-нибудь и придумали бы… А он сбежал. Конечно, кому хочется умирать! Мне тоже не хочется.

Я немного всплакнула. Жаль, с Сергеем так и не успела больше увидеться. Вот вам еще один трус…

Мы с ним любили друг друга целый год. Очень любили… Пока однажды он не заявил мне, что ему не нужен никакой спасатель. Что он сам себя спасет, если возникнет такая необходимость. Что спасателем должен быть мужчина, а не женщина… «В семье, я имею в виду», – добавил он тогда. «В семье…» Он думал о семье, а я – о своей диссертации… Вот вам и вся драма наших отношений. Банально? Да уж куда банальней… Но как больно…

«Эх ты, психолог!..» – успела подумать я, прежде чем заснуть…

Меня разбудил грубый пинок ногой в плечо.

– Быстро вставай! – Грег снова пнул меня ногой.

Я поспешила подняться, не дожидаясь третьего пинка.

– Что случилось? – спросила я. – Что за переполох?

– Заткнись! И – вперед! – процедил сквозь зубы Симпсон.

Он вытолкнул меня на улицу. В уши мне ударил ровный, постоянный гул. Он что-то мне напоминал, что-то знакомое, слышанное не раз. Но вспомнить я не успела, Грег почти волоком тащил меня куда-то из-за землянки, заставлял бежать бегом, тыкал стволом пистолета то в спину, то под ребра. Наконец мы добежали до высокой колонны метров пяти-семи в диаметре. «Мечеть!» – сообразила я. Мы нырнули в небольшую дверку и побежали наверх по узкой витой лестнице.

И тут я вспомнила, что означает гул, который ворвался мне в уши на улице.

Вертолет! Вертолет, от которого Грег почему-то убегает… Это же, наверное, за ним прилетели… Мы вылезли, наконец, на верхнюю площадку мечети. Снизу донеслись звуки стрельбы…

«Да что же там происходит, черт возьми!» – недоумевала я.

– Ах ты, сука… твою мать! – донеслось до меня снизу и сладкой музыкой влилось в уши. – Он во второй землянке залег! Лешка, подкинь ему гранату, я его пока к полу прижму!

И автоматная очередь прервала эту тираду, которую кто-то прокричал внизу на чистейшем русском языке. Конечно, не литературном. Но оттого не менее для меня приятном…

Так это же наши! Откуда они взялись? Ответить себе на этот вопрос я бы не успела, даже если бы и знала ответ. Вслед за автоматной очередью внизу прогремел взрыв, одна из землянок взлетела в воздух и вслед за тем наступила тишина…

И тут же верхушку мечети осветили мощные фары вертолета, а голос, усиленный динамиком, заорал:

– Если хочешь остаться жив, сдавайся, козел драный!

Потом совершенно другой голос, спокойный и ровный, заговорил уже по-английски:

– У тебя есть пять минут, чтобы принять решение. Или ты сдаешься, или мы сносим эту мечеть…

Голос слегка споткнулся и добавил по-русски:

– …к едрене фене.

– Обещаю тебе, – продолжал голос снова по-английски, – что в первом случае ты останешься в живых…

Но Грег не стал слушать дальше. Он вскочил в луче прожектора, схватил меня за руку, приставил к моему виску пистолет и заорал вниз, стараясь кричать как можно громче…

– Эй, вы! Сопляки! Это я даю вам пять минут! Слушайте мои условия! Вы все уходите с вертолета… Пропускаете меня на борт. И даете мне спокойно взлететь. После этого делайте, что хотите, хоть перетрахайте друг друга в задницы… Время пошло…

Он демонстративно посмотрел на часы и сказал мне спокойно:

– Видишь, как удачно все сложилось! Как вовремя подлетели твои соотечественники. Теперь у нас будет вертолет… И мы за час долетим до Равалпинди… А там я вытащу из тебя эту кассету…

Он улыбнулся мне зловещей улыбкой, и вдруг его череп разлетелся осколками, забрызгав меня кровью и мозгом…

Я пошатнулась, чуть не слетев с площадки вниз, потом уселась и начала безучастно стирать со своего лица то, что еще мгновение назад было мозгом коварного Грегори Симпсона…

Ко мне подскочили двое солдат и, спустив меня вниз, подвели к командиру. Тот потребовал мое удостоверение личности, я предъявила ему свой номерной жетон спасателя. Он долго его изучал, потом козырнул и приказал взлетать. Я понимала причины спешки – вертолет, как-никак, находился на территории чужого государства и встреча с пограничниками в планы наших спецназовцев не входила.

Сколько я ни приставала к командиру спецназовцев, к пилотам, даже к тому самому Лешке, который бросал гранату в землянку, где укрылся один из охранников, никто так и не объяснил мне, откуда взялся российский вертолет на пакистанской территории и почему он приземлился именно в этом селении, где находились мы с Грегом?

Полетели мы, конечно, не в Кайдабад, а на один из приграничных аэродромов войск ПВО, где меня, не дав мне даже умыться, пересадили на наш спасательский «Ил-42», неизвестно откуда там оказавшийся.

Мое возвращение из Афганистана произошло столь же стремительно, пожалуй, еще быстрее. И вернулась я не в Тарасов, а в Москву. С аэродрома меня привезли сначала в гостиницу, где мне дали целых сорок (!) минут на то, чтобы привести себя в порядок.

Причем от меня ни на шаг не отходили двое лейтенантов, которых я из душа еле выгнала – они, видите ли, и там меня охранять собрались… У них, видите ли, приказ… Пришлось им объяснить, что если из-за них я не успею выполнить свой приказ, то они вылетят из войск МЧС со скоростью пули, покидающей в момент выстрела ствол пистолета «макаров». После этой фразы я получила возможность спокойно вымыться в душе…

Но ровно через сорок минут оба лейтенанта подхватили меня под белые ручки и – несмотря на все мои протесты типа «у меня только один глаз накрашен» – поволокли в Министерство чрезвычайных ситуаций, где я должна была сделать доклад начальству.

На докладе у руководителя отдела после выполнения самостоятельного задания я еще ни разу не была. Это для меня было то же, что для молодой артистки выход на сцену Большого театра.

Я прокручивала в голове и так, и эдак варианты своего отчета, думала, все ли рассказывать или стоит кое о чем умолчать… Например, о своих вынужденных опытах с употреблением кетамина… Лейтенантики уверенно вели меня по коридорам, которым я и счет потеряла, и я уже начала подозревать, что это они меня подкалывают, как вдруг мы остановились, и один из них, взглянув на часы, сказал мне важно:

– Полковник Поляков ждет вас.

Я, слегка волнуясь от встречи с довольно высоким для меня начальством, вошла в кабинет и чуть не открыла от удивления рот.

За столом, уставленным телефонами, сидел Поль в форме российского спасателя с полковничьими погонами и, улыбаясь во весь рот, смотрел на меня.

– Ну что же ты, не узнаешь? А еще говорила – спать тебе на моей руке понравилось… Вот женщины! Короткая же у вас память…

– Господин полковник… – пролепетала я растерянно, словно белого медведя в пустыне встретила, – так вы русский?

«Ничего глупее не могла спросить? – съехидничала я про себя. – Теперь остается добавить – и я русская! Какое, мол, совпадение!»

– Да, я такой же француз, как ты – негритянка! – сказал Поль… То есть полковник Поляков, конечно.

– И если честно, – вздохнул он, – то никакой я не полковник, а майор. И не войск МЧС, а ФСБ… А вот Судаков был полковником… Да. Жаль человека. Хорошо, хоть погиб с честным именем, без подозрений. Это тебе спасибо…

– Я надеюсь, что Поляков – это настоящая ваша фамилия? – спросила я. – Или такая же бутафория, как и все остальное?

Он смущенно улыбнулся.

– И объясните мне, наконец, – продолжала я уже с некоторым негодованием – ведь этот человек так долго водил меня за нос там, в Афганистане, – объясните мне, зачем понадобилось посылать меня, спасателя-психолога, за вашим Судаковым? Что у вас своих людей мало?

– А что ты кипятишься? Смотри, перегреешься. Своих послать не могли. Нам запустили оттуда информацию, что Судаков перевербован. У нас же все бывает. Человека из своей системы мы послать не могли, пока не раскроем источник этой анонимки-ориентировки на Судакова… А тут от него сообщение, что ему срочно требуется человек, чтобы с ним передать сверхсекретную и сверхважную информацию. Кого послать? Обратились в ваше ведомство, попросили человека опытного, самостоятельного, чтобы в людях хорошо разбирался и чтобы хоть раз в Афганистане побывал… Ваш компьютер подумал четверть секунды и выдал нам тебя… Вот ты и полетела на задание. А что сразу не могли тебе все объяснить – извини, служба такая, темнить больше приходится, чем откровенно говорить…

– А что же вы мне не прикажете срочно сдать эти ваши сверхсекретные материалы?

– И в самом деле, – спохватился Поляков. – Где же они?

– Грег в руках держал и не догадался! – Я была очень горда собой. – Вот они, смотрите…

Я достала из кармана шприц-тюбик с наркотиком, сняла колпачок-иглу и вытряхнула из него… три капли прозрачной жидкости…

– Извините, – смутилась я, – я, наверное, перепутала…

Открыв второй тюбик, я с раздражением увидела, как из него капает такая же прозрачная маслянистая жидкость… Уже не извиняясь, я взялась за третий тюбик с обидой фокусника, которому испортили весь эффект от фокуса…

Но фокус, как оказалось, проделали со мной. Из третьего тюбика тоже вытек кетамин. Микрокассеты не было…

– Не понимаю… – пробормотала я. – Она была в шприц-тюбике…

Поляков неожиданно рассмеялся.

– Извини меня, конечно, но очень хотелось посмотреть, как ты будешь кассету искать… – сказал он. – Мои ребята ее еще в гостинице у тебя конфисковали, а тебе другие тюбики подсунули… Сама понимаешь, материалы сверхсрочные, как предупреждал Судаков…

– Так ты, значит, мне и тут комедию ломал, – я совершенно забыла, что человек, стоящий напротив меня – то ли полковник, то ли майор, а я всего лишь старший лейтенант. – Ну ты и… наглец!

Я схватила со стола толстую папку, на которой было написано: «К докладу!» и, размахнувшись, стукнула ему прямо по лбу…

Помню только восхищение, с которым смотрел на меня француз Поль, он же полковник Поляков, он же майор Поляков… Потом он взял меня за плечи и поцеловал… Глаза мои закрылись, и весь гнев прошел…

…Три дня в Москве, которые мне выхлопотал у моего начальства Поляков, по яркости впечатлений я могу сравнить, наверное, только с землетрясением в горном Гиндукуше… Впрочем, не буду особенно распространяться, это слишком личное. Скажу только, что три ночи я спала на его плече…

 

Эпилог

…Но три дня кончились, и Поль (я продолжала его так называть, несмотря на все его протесты) проводил меня в Быково на самолет… Прощаясь, мы ничего друг другу не обещали, даже звонить… все равно судьба сама решит все за нас. Если он не сможет без меня – значит, я его увижу вновь… А я точно знала, что я без него – смогу… Смогла же без Сережи…

В управлении меня встретили с бурной радостью. Только спасателям понятна радость возвращения их друга со сложного задания… Меня чуть ли не качали втайне от Григория Абрамовича (меня теперь так и подмывает называть его Грегом), напоили шампанским, а потом усадили на мое законное рабочее место, к которому я и привыкнуть-то еще толком не успела. Кавээн, Игорек и сам Григорий Абрамович расселись вокруг меня и потребовали:

– Рассказывай!

И я им рассказала. Это была захватывающая романтическая история любви российской спасательницы и французского офицера на фоне стихийного бедствия и международного терроризма. Григорий Абрамович тер свою лысину, Кавээн нервно скреб небритые, как обычно, щеки, а Игорек время от времени говорил: «Да-а-а!» и поглядывал на меня с уважением.

И конец у этой истории был выдержан в общем героико-романтическом духе. Французский офицер расстреливал из автомата банду пакистанских головорезов под предводительством американца Грега Симпсона и выводил через горы российскую спасательницу с секретными документами к нашим пограничникам… В общем, спасал меня, как настоящий герой.

Не могла же я им рассказать, что француз оказался майором ФСБ! Служебная тайна – вещь серьезная, за разглашение и уволить из рядов могут… Да ведь по сути почти так оно и произошло на самом-то деле. Ведь это Поляков, воспользовавшись тем, что Грег с тремя охранниками засел в пакистанской деревушке, вернулся на тайную американскую базу, расстрелял двух оставшихся на ней охранников и, разыскав радиопередатчик, сообщил генералу Васильеву координаты селения, где Грег держал меня под арестом. Вертолет со спецназовцами вызвал Васильев по наводке Полякова.

…Жизнь в тарасовском управлении МЧС пошла своим чередом, закрутились новые дела, и новые чрезвычайные происшествия потребовали моего личного участия в событиях… Но через неделю после моего возвращения российские средства массовой информации сообщили, что власть в Афганистане полностью захватили сторонники движения «Талибан» и на северной границе Афганистана концентрируются талибские войска…

А еще через месяц мне присвоили очередное звание – капитана спецвойск МЧС – и приказом министра наградили именным оружием – небольшой «береттой» с выгравированной на ней надписью: «Капитану О. Николаевой за безупречно выполненное задание». И дата.

Конечно, есть в этом некоторое преувеличение. Но задание все же выполнено, пусть и не безупречно… В конце концов – это было мое первое задание.