— И вы на сто процентов уверены, что видели в том лимузине именно Игоря Горелова, а не кого-то похожего на него?

Спросивший это адвокат, член Тарасовской гильдии адвокатов Сергей Маркович Пацевич, пристально смотрел на меня, ожидая ответа.

— Насколько вообще можно быть уверенным в таких случаях. — Я пожала плечами. — Знаете, до сих пор у меня проблем с узнаванием людей не было. И память на лица у меня вполне приличная, и на зрение пока не жалуюсь.

Пацевич кивнул, задумчиво уставился в окно, а я в это время незаметно рассматривала его. Сергей Маркович был молодой еще человек, не старше тридцати пяти, но волосы на его голове уже заметно поредели, обнажив высокий крутой лоб; лицо было бледно, со складками возле носа и у глаз это изобличало сидячий образ жизни и нелюбовь к свежему воздуху.

Приемная и одновременно рабочий кабинет адвоката, где мы втроем вместе с Наталией Гореловой сейчас сидели, представлял собой казавшееся небольшим и очень тесным помещение, и ощущение этой тесноты увеличивали сплошные, во все стены, от пола до потолка, книжные полки, заставленные книгами — фолиантами с золотым тиснением на корешках, толстыми томами и простыми брошюрами. Я и прежде слышала, что литература по юриспруденции необъятна и вполне сравнима по количеству с художественной литературой, но, когда все это видишь своими глазами, собранным в одной не слишком просторной комнате, невольно становится не по себе: начинает ломить затылок, а в носу и горле появляется противное сипение и першение, будто ты вдохнул веками накопленную на этих фолиантах пыль прямо в легкие.

— Да, это очень важно, — сказал наконец Пацевич, отрывая взгляд от окна и переводя его на меня. — И совершенно меняет дело. И вас, Наталья Павловна, — он требовательно и пристально посмотрел на сидящую рядом со мной в напряженной позе Наташу, — я вынужден буду просить о полной и безоговорочной со мной откровенности. Понимаете? Полной! Мне нужно знать совершенно точно и определенно, участвовал ли Игорь в этой разборке или нет, является ли он организатором этого убийства, или это кто-то другой. Потому что если Игорь Горелов виновен и все это он сам затеял — это один способ защиты. Если же его, как вы утверждаете и как он сам написал в записке, подставили — совсем другой.

Возникла пауза, во время которой Пацевич, очевидно, ожидал ответа Наташи, но та, поникнув головой и молча глядя в пол, будто замерла. Признаться, мысленно ставя себя на ее место, я тоже чувствовала растерянность. Безумно трудно бесконечно утверждать, что муж твой невиновен, хотя все вокруг и, казалось бы, сами факты говорят об обратном. Поневоле начнешь сомневаться!

— Наталья Павловна! — вновь заговорил Пацевич торжественно, словно в зале суда. — Вам известно, куда ваш муж уезжал вчера, в начале третьего часа дня?

Наташа ответила наконец едва слышным, сдавленным голосом:

— Нет, он не сказал мне… — Тихий, нервный вздох.

— Но ведь он куда-то ездил, не так ли?

— Он не мог этого сделать! — заговорила она вдруг с жаром. — Он был слишком добр, понимаете? Он прикармливал всех окрестных бездомных кошек, они за ним бегали стаей… И когда мы дезинсекцию проводили, он всякий раз говорил мне: знаешь, так жалко насекомых губить, нельзя ли как-нибудь прогнать их, так чтобы без смертоубийства…

Адвокат одобрительно, но довольно бесстрастно кивнул.

— Да, да, — сказал он, — такие подробности важны, и на присяжных в суде они производят хорошее впечатление. Однако, как известно, жажда денег делает многих из нас безжалостными зверями. Вы же не станете отрицать, что Сучков был вашим конкурентом! Вы изготовляли один и тот же продукт, но покупатель едва ли различал, где ваши сырки, а где произведенные Сучковым. Отсюда налицо соперничество, борьба за покупателя, за рынки сбыта… Нет, как хотите, а это сильнейший мотив для убийства, от которого трудно откреститься!

— Но мы оба вполне уживались на рынке! — воскликнула Наташа с отчаянием. —Поймите, не было у нас никакой борьбы за покупателя! Наши сырки распродавались практически сразу, не залеживались в холодильниках. Мы даже хотели расширить производство, обсуждали это с Сучковым…

— Обсуждали с Сучковым? — удивленно воскликнул Пацевич, и для меня это тоже оказалось неожиданностью.

— Ну конечно! — робко улыбнулась Наташа. — А вы думали, мы с ним были на ножах?

— Я думал?.. — Адвокат смущенно потер виски. — Я ничего не думал. Пока что я только выясняю обстоятельства дела. Ну, если уж на то пошло, какие у вас были с Сучковым отношения?

— Дружеские. — Наташа снова робко улыбнулась. — Мы постоянно друг друга с праздниками поздравляли и домой друг к другу в гости ходили. Последний раз даже Новый год вместе встречали: у нас в особняке просторно, можно хоть всю ночь сидеть, никому не помешаем. А у Сучковых за стеной соседи-пенсионеры живут, при малейшем шуме жаловаться начинают — вот они на новогоднюю ночь к нам…

— И тем не менее Горелова видели на разборке, во время которой Сучков был убит. — Пацевич задумчиво снова отвернулся к окну. — Очень интересно!

— Ну конечно! — заговорила я горячо. — Я же вам говорю, что Игоря подставили, — он и сам про это написал! Я лично не могу поверить, что Игорь — бандит. Не похож он на бандита…

— Вы подождите, — сказал Пацевич с досадой. — Эмоции и впечатления давайте оставим в стороне. Меня интересуют только факты. Попробуем-ка еще раз все и сначала. Итак, вы с абсолютной уверенностью утверждаете, что видели в лимузине именно Игоря Горелова, так?

— Да, утверждаю, — сказала я довольно уныло, это признание слишком уж противоречило пафосу моей только что произнесенной речи.

— Так, это понятно, — продолжал Пацевич. — И вы видели, что он стрелял из автомата. Так?

Я озадаченно посмотрела на него.

— Стрелял?.. — переспросила я. — Нет, как он стрелял, я не видела, но автомат он держал в руках, это совершенно точно.

— Так, хорошо, — кивнул Пацевич. — Теперь скажите, лица других участников разборки вы видели? Можете их описать? Может быть, какие-нибудь характерные приметы?

— Лица? — Я задумалась, потом решительно замотала головой. — Так у них на голове у каждого черный чулок был надет, с прорезями для глаз. Ну, вы представляете! Поэтому никаких лиц я не видела.

— Так! — воскликнул Пацевич. — И что же вы об этом молчали? — Потом задумчиво:

— Значит, у всех на головах чулки, только у нашего Игоря лицо без маски: смотри, кто хочет…

— Вот именно! — согласилась я. — А еще один из бандитов потребовал двери трамвая открыть, и лимузин проехал мимо нас медленно-медленно, как на параде, словно чтобы все могли как следует все рассмотреть.

— Будто бы его продемонстрировали вам, свидетелям разборки, — вторил мне Пацевич. — Нате, мол, смотрите, люди добрые, вот он, преступник! — Адвокат вздохнул. — Да, все это выглядит именно так, будто его нарочно подставили…

Снова возникла пауза, во время которой адвокат рассеянно смотрел в окно.

— Ну да ладно! — сказал он, поворачиваясь к нам. — Обо всем этом я еще буду говорить с самим Игорем. Беседа у меня с ним в девять часов, а в десять — допрос со следователем уголовного розыска. Надо будет успеть до допроса у следователя рассказать Игорю обо всем, что мы узнали, а заодно и его самого порасспросить и предупредить, чтобы не ляпнул следователю чего-нибудь лишнего, иначе ему крышка… А мы можем сколько угодно долго и жалостливо рассказывать, как он бездомных кошек подкармливал да какие с убитым отношения были дружеские… Но эти два факта: во-первых, что Игорь Горелов и Сучков были конкуренты, а во-вторых, что вы его там видели, — лишат смысла и доказательной силы все эти трогательные истории в два счета. Как только в милиции получат протокол ваших показаний, где все это будет прописано черным по белому, то они и копать больше не будут, и улики собирать бросят, просто передадут дело в суд — и кончено. Так что тут самое главное, чтобы ни вы, ни Игорь ничего лишнего не сболтнули. Ну, насчет вас я могу быть спокоен, верно?

Я кивнула с не совсем чистой совестью. Ну да ладно, мой муж и Валера Гурьев вполне надежные люди, ни с милицией, ни с, бандитами никак не связанные, они его не выдадут.

— А Игорю я все объясню, — сказал адвокат.

Следователь уверял меня, что сразу после ареста никаких допросов не было.

— Игоря могли видеть другие пассажиры трамвая, — забеспокоилась я. — И они могут опознать его.

Но адвокат авторитетно возразил:

— Здесь опасность не столь велика. Практика показывает, что свидетели разборок очень редко опознают лица ее участников, детали помнят плохо, путаются в них. И не только потому, что боятся мести бандитов. Знаете, когда вокруг тебя стреляют, как-то не до точных наблюдений за происходящим. Больше думаешь, как бы в тебя не попали, как бы живым и невредимым выбраться.

— Не перестаю удивляться оперативности милиции, — сказала я. — Они так быстро арестовали Игоря, что невольно возникает мысль: может быть, им кто-то сообщил о нем?

— А вот это очень может быть. — Вид у Пацевича внезапно сделался озабоченным. — Но я все это выясню. По закону мне обязаны предоставлять такого рода информацию. — Пацевич нетерпеливо поглядел на часы. — На этом все? — спросил он, любезно улыбаясь. — Я боюсь опоздать на свидание с подследственным, с нашим Игорем…

— Нет, не все! — сказала я решительно. — Еще я вспомнила, откуда я знаю Сучкова!..

Это произошло сегодня утром. Проснувшись от звонка, а вернее сказать, писка электронного будильника, я, протянув руку, выключила его, но вставать после такого короткого сна — вчера ведь легла так поздно! — не хотелось до безумия. И я решила: полежу еще пяток минут просто с закрытыми глазами, ничего страшного не случится. Я закрыла глаза, мысли мои поплыли от предстоящего визита к адвокату — заснув, я рискую его пропустить — на предпринимателей, Наташу и Игоря Гореловых, а также их конкурента, убитого вчера Дмитрия Сучкова. И вдруг при этом имени меня словно пронзил электрический ток, и то, что вчера я тщетно пыталась вспомнить весь день, сегодня возникло в моем сознании мгновенно целиком и полностью, будто всегда было там и никуда оттуда не исчезало.

В студенческие мои годы была у меня подруга по имени Анжелка Юрченко. Дружили мы практически с первого курса, на лекциях сидели вместе, и, когда одной из нас надо было прогулять лекцию, так чтобы преподаватель ничего не узнал, другая на перекличке отвечала не только за себя, но и за подругу — старый этот студенческий трюк работал великолепно. Пока мы ходили в девушках, часто бывали вместе в кино, бегали друг к другу в гости… Я первая познакомилась со своим Володькой и отлично видела, что, узнав про это, Анжелка завидовала, злилась. И нашла себе парня где-то на дискотеке, долго не хотела меня с ним знакомить, однако приняла приглашение на нашу с Володькой свадьбу. Тогда-то я впервые и увидела Дмитрия Сучкова. Он оказался среднего роста, с лицом довольно полным и круглым, пухлыми щеками, с возрастом грозившими обрюзгнуть, на макушке его довольно крупной головы, несмотря на молодость, отчетливо проступали залысины. Словом, полная противоположность моему Володьке. Так что, если Анжелка боялась, что я вознамерюсь отбить у нее мужика, это было очень наивно с ее стороны.

Их свадьба последовала вскоре за нашей, и мы, разумеется, тоже были приглашены. Потом пробовали общаться семьями, но из этого ничего не вышло: мой Володька и ее Димка чувствовали друг к другу антипатию и дружить не захотели. Собственно, понятно, почему так получилось: Володька и Димка были не только внешне, но и по характеру, и по положению и воспитанию полнейшей противоположностью. Сучков был бизнесмен и мог, когда хотел, по-настоящему сорить деньгами — так, во всяком случае, Анжелка нас с Володькой уверяла. Володька преподавал в университете, совершенно не представляя, как можно заработать лишнюю копейку сверх положенного преподавательского оклада. Зато мой муж мог говорить о чем угодно так интересно, что слушателям оставалось только сидеть с открытыми ртами, глядя на Володьку во все глаза и позабыв обо всем на свете. Сучков же был весьма косноязычен, говорил, то и дело останавливаясь, мучительно подыскивая простейшие слова под откровенно ироническими взглядами моего языкастого супруга. Разумеется, они презирали друг друга. И после свадьбы наши встречи с Анжелкой становились все реже, а потом мы и вовсе позабыли друг про друга, захваченные водоворотом дел и новых знакомых…

И вот теперь я узнаю, что Дмитрий Сучков убит. Воображаю, каково теперь Анжелке!

Пацевич вежливо, но безразлично слушал мой рассказ, нервно барабаня пальцами по столу, а когда я закончила, сказал:

— Я полагаю, к делу это отношения не имеет…

— Не имеет? — Признаться, я немного растерялась. — Но это же такой повод пойти к жене Сучкова и расспросить ее о муже!

— А зачем вам это нужно — кого-то расспрашивать о Сучкове? — Голос его звучал иронически и раздраженно одновременно. Адвокат снова взглянул на часы.

— То есть как это зачем? — Я еще больше растерялась. — Если не ошибаюсь, всякое расследование убийства начинается с того, что выясняется, кому это убийство могло быть выгодно и были ли у убитого враги. А кто лучше собственной жены может знать о врагах и вообще о его взаимоотношениях с людьми? Если уж начинать расследование этого убийства, то, разумеется, с беседы с Анжеликой Сучковой.

— Послушайте! — Адвокат устало вздохнул. — Вы бы лучше не лезли в это дело. Расследование! — Он иронически скривил губы. — Да в своем ли вы уме?.. Единственное, что мы достоверно знаем о людях, все это совершивших, — это то, что они — бандиты. Понимаете ли вы это? Они уже убили Дмитрия Сучкова и очень ловко подстроили все так, чтобы за все это ответил Игорь Горелов. Неужели вы думаете, что они побоятся убить вас, едва вы окажетесь у них на пути? Поверьте мне, не побоятся! И никакая популярность вас не спасет!

— И что же теперь — сидеть сложа руки и глядеть, как гибнут люди и попадают в тюрьму невиновные?

— Заниматься расследованиями — дело милиции и отчасти мое, как адвоката. Но не ваше! Вам-то какое конкретно до всего этого дело? Или Игорь вам родственник? Или друг?

— Не родственник и не друг, — сказала я хладнокровно, — но это преступление затрагивает меня очень даже конкретно. Наташа Горелова принимала участие в нашей программе. Предполагается, что в программе принимают участие лучшие и достойнейшие люди города. И если выяснится, что муж Наташи связан с криминальным миром и обвинен в убийстве конкурента, позор для всего телевидения будет немалый! А меня, между прочим, могут совершенно конкретно с телевидения уволить. Так что резон копаться в этом деле у меня самый прямой. И я буду в нем копаться, что бы мне ни говорили! Вас же, Сергей Маркович, я очень прошу о содействии. Мне нужно совершенно точно знать все по этому делу, результаты следственных действий, экспертиз, то, что вам расскажет Игорь…

— Ну хорошо, хорошо! — Пацевич снова глянул на часы. — Оставьте мне ваш номер телефона, я позвоню вам сразу же, как вернусь из СИЗО. Только поймите — я опаздываю на встречу с ним, с Игорем Гореловым! Мне же отсюда ехать на улицу Кутякова, а там на Чапаева то и дело заторы…

Но я решила не уступать. Позвонит? Знаю я, чего стоит это обещание позвонить.

— Нет, Сергей Маркович, — сказала я твердо, — о таких вещах по телефону не разговаривают. Назначьте мне встречу сразу после возвращения из СИЗО.

— Ну хорошо, хорошо! — Пацевич окончательно сдался. — Приходите ко мне в два часа, в этот кабинет, думаю, к этому времени я вернусь. Расскажете мне, что узнали от Сучковой, а я вам — что узнал от Игоря. А сейчас, ей-богу, некогда! — Он уже надевал свое длиннополое черное пальто, одновременно собирая со стола бумаги в кожаную папку.

Я поняла, что пора уходить. И, бережно взяв за плечи Наташу, во время нашего разговора сидевшую неподвижно и безучастно, повлекла ее за собой, прочь из адвокатской конторы.

* * *

Оказавшись на улице, я с завистью посмотрела вслед Наташе, усаживающейся за руль своей зеленой «Газели» — полуфургона, чтобы ехать домой. Хрупкая женщина, усевшаяся за руль немаленькой машины! Впрочем, все это вздор: чтобы управлять «Газелью», физических сил нужно не больше, чем управлять «Окой», и у обоих Гореловых наверняка равные права пользоваться своей «кормилицей». И за продуктами для своих сырков приходится, наверное, ездить то ему, то ей самой. Так что нечего мне удивляться, глядя, как разъезжает Наташа на своей зеленой «Газели».

А мне, похоже, на роду написан общественный транспорт. Ездить на нем, одновременно узнавая, сколь велика моя популярность и сильна народная любовь. Если честно, не слишком велика и сильна. Мужчины на меня таращат глаза — ну так они всегда на красивую женщину глаза таращат. Изредка доводится слышать за спиной диалоги: «Она!» — «Да нет, вряд ли…» — «А я тебе говорю, она!» — «Нет, похожа просто. Ты что думаешь, та в автобусе ездит? У нее, наверное, „Мерседес“, и не один, не как у нас с тобой!» Слышишь такое и не знаешь, плакать или смеяться.

Сучковы, когда я с ними еще была знакома, жили на Второй Дачной. Есть в нашем городе такой район, где когда-то, до революции, и впрямь располагались дачи. И мимо них проложена была узкоколейка, и по ней ходил паровичок, остановки которого так и назывались: Первая Дачная, Вторая и так далее. Я слышала, называли и Десятую и Одиннадцатую Дачную.

Ну, на а Одиннадцатой и впрямь оставались дачи, а вот с Первой по Шестую места эти застроены многоэтажными домами, вместо паровичка ходит трамвай и проложен широкий проспект, мчатся по нему среди машин троллейбусы и автобусы, один из которых вез теперь меня.

Мне вдруг подумалось, что за столько прошедших лет Сучковы могли и переехать, сменить место жительства, и на самом-то деле надо бы было Анжелке позвонить перед тем, как ошарашить ее своим визитом. Но номера ее телефона у меня не было, выкинула вместе со старой, исписанной до дыр записной книжкой, в новую переписать не потрудилась. И он мог смениться, этот номер, — за последнее время столько новых АТС введено. Я грустно вздохнула: возможно, я напрасно еду на Вторую Дачную и там никого нет. Боже мой, какая же я дура: не спросила, где живут Сучковы, у Наташи Гореловой! Теперь, если по старому адресу их нет, придется узнавать новый у Наташи, может быть, снова ехать к ней домой на маршрутке с очень счастливым номером тринадцать.

Я решила не думать об этом и смотреть в окно автобуса на проплывавшие мимо дома. Была не была — может, она все еще живет там.

Анжелка, помнится, была довольно симпатичной девчонкой, с круглым, характерно русским лицом, постоянно улыбающаяся, веселая. Волосы всегда собирала в узел на затылке, оставляя, однако, челку, ниспадавшую на лоб, которая весьма романтично прикрывала ее глаза. Я лично терпеть не могу, когда перед глазами что-нибудь этакое болтается, но у Анжелки были иные понятия.

Она была из довольно обеспеченной семьи, родители работали в каком-то НИИ, сейчас я уже не могла вспомнить, в каком. НИИ разные бывают, не везде наши ученые, как говаривала моя деревенская прабабушка, «лапу сосут» — живут на ничтожную зарплату, едва сводя концы с концами. Есть НИИ, сотрудники которых имеют возможность заниматься бизнесом., живут вполне прилично, и Анжелины родители работали как раз в таком. Однажды они вдвоем куда-то уехали на две недели, оставив своей единственной дочери на пропитание десять тысяч рублей. Была инфляция в самом разгаре, стипендия в нашем университете исчислялась в пару сотен рублей, и десять тысяч в моем представлении были фантастической суммой.

В течение этих двух недель на перекличках перед лекциями мне большей частью приходилось отвечать за двоих — за себя и Анжелку. Нет, иногда она в учебном корпусе появлялась, рассказывала о своих похождениях, с кем гуляла и как долго, приносила свое очередное приобретение — какую-нибудь сумочку из псевдокрокодиловой кожи, новый купальник, колготки, юбки — после лекций мы отправлялись к ней домой все это дело подробно рассматривать и примерять. В конце этих двух недель Анжелочка заняла у меня сотню, объяснив, что хлеба не на что купить. А возвращая долг через пару дней после приезда родителей, сказала, что эти две недели, пока предков не было, только и пожила нормально, как ей хотелось. Да, деньгами сорить Анжелка невероятно любила, в этом я не раз убеждалась. И Димка Сучков, тоже сорить деньгами способный, был, пожалуй, самым подходящим мужем для нее.

К дому, где жили Сучковы, стандартной, в восьмидесятые годы построенной девятиэтажке, нужно было подниматься круто в гору. На этих Дачных улицах город упорно и нагло лез на окружающие его высокие и крутые холмы, поросшие лесом, и застройка здесь идет уступами, террасами, на каждой из них по стандартной пяти— или девятиэтажке. В гололед спуск с этих террас становится увлекательным приключением.

Мне вдруг вспомнилось, как один-единственный новогодний праздник, отмечаемый нами вместе, вчетвером, пришелся как раз на очень мягкую зиму: в новогоднюю ночь было два градуса тепла, обледенелые тротуары залиты водой и похожи на сплошной каток. После полуночи, еще раз выпив и поев, отправились мы прогуляться, и нам пришлось спускаться с террас по этой до безумия скользкой дороге. Сколько раз мы падали, то один, то другой, то Володька, то я, то кто-нибудь из Сучковых, то оба сразу, сцепившись для уверенности, скользили все и опрокидывались на мокрый, блестящий в свете новогодней иллюминации лед. И мы смеялись как полоумные, и были безумно счастливы, потому что были молоды и думали, что самое прекрасное в жизни еще впереди, еще только ждет нас. На деле же вышло, что та новогодняя ночь и оказалась пиком нашей с Сучковыми дружбы, после чего отношения наши стали стремительно охладевать, и, заходя иногда к Анжелке, одна, без Володьки, я замечала высокомерно-холодное отношение с ее стороны ко мне.

Но теперь-то этого не должно быть, раз нет больше Сучкова, ставшего когда-то нашим яблоком раздора! Сейчас Анжелка, как никогда, нуждается в дружеской помощи и поддержке. Я представила, как она сидит одна в пустой квартире рядом с фотографией убитого мужа, и у меня сердце сжалось от тоски и сострадания, так что я невольно прибавила шаг, взбираясь по узкой ржавой стальной лестнице, покрывающей часть подъема на террасу, где был расположен дом Сучковых.

И дом, и подъезд я нашла очень похожими на то, что сохранилось в моей памяти. На табличке у двери подъезда в списке жильцов фамилия Сучковых значилась против номера его квартиры, не была ни вычеркнутой, ни закрашенной, вместо нее не написано было другой. Что ж, значит, они так и жили там, думала я, поднимаясь на третий этаж по голой, обшарпанной бетонной лестнице, мимо безобразно исцарапанных приличными и не совсем надписями на стенах. Глянула направо, на обшарпанную, деревянную дверь, ведущую на общий для всего этажа балкон — когда-то эта дверь была крашеной и застекленной. Аккуратно выглядели только двери квартир, стальные, пуленепробиваемые, украшенные деревянной резьбой и ручкой, сделанной под бронзу. Такой была дверь и Сучковых, которая могла служить неплохой иллюстрацией повышения благосостояния семьи Сучковых.

Я позвонила в нее и очень удивилась тому, что мне открыли сразу же, будто ждали. В возникшей на пороге женщине я с трудом узнала Анжелу. Нет, она не постарела, уж во всяком случае не подурнела, прошедшие годы не сделали ее безобразной, не наложили отпечатка на лицо. Скорее напротив, прежде просто симпатичная девичья мордашка приобрела зрелость, расцвела, стала по-настоящему красивой, как отличаются первые теплые, вот-вот вновь готовые сорваться в непогоду весенние деньки от солнечных и знойных дней середины лета. Вместо прежней челки — новая, фантастическая прическа: всклокоченные, вздыбленные золотистые волосы — помнится, прежде они были русыми. А накрашена-то, господи! Я думала, что только на телевидении перед эфиром мы так ярко малюем щеки румянами, губы — фиолетовой с блеском помадой, глаза красим сине-зеленого, трупного цвета тушью… Оказалось, в реальной жизни так тоже красятся, это, конечно, дело вкуса…

— Ирина? — Анжелка посмотрела на меня очень удивленно и несколько разочарованно, будто, открывая дверь, ожидала увидеть кого-то другого. Вместе с тем чувствовалось, что мое лицо, мой вид не был для нее сюрпризом, не возникло проблемы гадать, кто же я такая. «Ах, ну да! — вдруг сообразила я. — Она же смотрит мою программу, и мое лицо ей хорошо знакомо по телеэкрану. Что ж, это еще одно, косвенное свидетельство моей популярности».

— Ну, проходи. — И Анжелка посторонилась, пропуская меня в квартиру.

Мы остановились в прихожей, Анжела закрыла входную дверь и посмотрела мне в глаза пристально и враждебно, будто спрашивая взглядом: «Ну и что тебе здесь надо?» Тут только я заметила, что Анжелка одета не по-домашнему, а как перед выходом на улицу, в шикарную — мне бы такую! куртку с десятком поблескивающих пуговиц, кнопок, застежек-"молний" на карманах и в полосатые, черно-белые — остро, обрезаться можно, — отутюженные брючки.

— Ты куда-то уходишь, да? — спросила я смущенно, чувствуя, что мой визит пришелся явно некстати.

— А-а, нет! — Анжелка небрежно пожала плечами. — Это я так, примеряла. Проходи, поболтаем. Спасибо, что зашла.

Я быстро сбросила туфли, сунула ноги в домашние тапочки, предложенные Анжел кой. Квартира была, несомненно, просторной, и площадь ее, выраженная в квадратных метрах, немалой. Но догадаться об этом можно было лишь с трудом: теснота вокруг была ужасающей. Вся квартира заставлена какими-то шкафами, этажерками, полочками, тумбочками, какими-то идиотскими журнальными столиками, не годными абсолютно ни для чего, кроме как для красоты. На этих полочках, тумбочках, этажерках располагались во множестве какие-то безделушки, статуэтки, сувениры и всякий такой, никому не нужный хлам, один вид которого в магазине вызывал у меня приступ тоски: ну зачем это все нужно! Однако Анжелка была явно из тех, кому этот хлам был нужен, кто его усиленно покупает, затрачивая при этом немалые деньги. Да, я видела, что моя подруга юности ничуть не изменилась за прошедшие годы, швыряя и соря деньгами точно так же, как и прежде.

Мы уселись на диван в большой комнате, той самой, где когда-то устроили новогоднее застолье. И стол был тот же самый, сложенный, он теперь стоял у стены, а на нем, в черной рамке, знакомая мне большая фотография Сучкова.

— Ты пришла по поводу его гибели? спросила Анжела, проследив мой взгляд.

Я молча кивнула.

— Ну что ж — очень мило с твоей стороны!

Возникла неловкая пауза, и я не могла отделаться от ощущения, что вся эта сцена фальшива от начала до конца. Глядя на Анжелку, я готова была поклясться, что она собирается куда-то уходить, но не одна, кого-то ждет. Этот костюмчик надела уж точно не для примерки: в нем явно уже не раз выходила на улицу — я отчетливо различила следы уличной пыли и на складках кожи куртки, и на брюках.

— И как ты теперь жить собираешься без него? — спросила я просто так, лишь бы только что-нибудь спросить.

В ответ Анжела беспечно пожала плечами:

— Да все так же — как и раньше жила. Мир не без добрых людей!

Хм.., довольно странная фраза из уст молодой вдовы. Что бы она могла означать?

— Однако ты не выглядишь убитой горем! — заметила я иронически.

— А что мне убиваться? — Анжела усмехнулась краешком губ. — Любить-то его я никогда не любила.

И замуж-то вышла главным образом из-за твоего Володьки, из зависти к тебе. Ну, мне сказали — предприниматель. Я думала, кучу денег будет зарабатывать, а он… — Анжелка скривила губы с досадой, посмотрела в сторону. — Ты глянь! — Она обвела комнату взглядом. —Разве так предприниматели живут?

Я подумала, что есть предприниматели, живущие и похуже, но из вежливости не стала возражать Анжелке.

— А куда же он деньги девал? — поинтересовалась я. — Может быть, у него свои тайные траты были?

— Ах, да какие траты? — Она презрительно скривила лицо. — У него их просто не было! Он их не умел зарабатывать вообще, вглухую, как и твой Лебедев. Только твой красивый, рослый, а мой, сама видишь, лысый коротышка…

Я внутренне содрогнулась: ничего себе, хороша эпитафия супруги после почти семи лет совместной жизни!

Я взглянула на фотографию Дмитрия: полное, круглое, с залысинами лицо смотрело, однако, умно и даже интеллигентно. Я вдруг вспомнила, как тогда, семь лет назад, смотрел он на свою жену по-собачьи преданным, готовым на все взглядом. И вот теперь — такие ее слова!

— Однако, — сказала я осторожно, ради тебя он мог бы постараться и побольше зарабатывать!

— Да ну. — Анжела презрительно махнула рукой. — Он был размазня, говорю тебе! Ни в жизни, ни в бизнесе ничего не смыслил, за себя постоять не умел, кто угодно мог его облапошить!

Я была немало удивлена услышанным.

— А в любви как он мне надоел, боже мой! — продолжала Анжелка все увлеченнее. — Представляешь, подойдет ко мне, сядет на диван, когда я лежу, отдыхаю, смотрит на меня пристально, в упор, глаз не сводит — это так неприятно! А то брался мне руки гладить и целовать — чего он в них нашел, не знаю! Я когда терпела, а когда не могла больше, отталкивала прочь, один раз так ему губу до крови расшибла!

Анжелка рассмеялась, а я смотрела на нее во все глаза, не зная, что и подумать!

— А в обществе, ну, когда солидные; обеспеченные люди собираются, он всегда таким дураком выглядел. Возьмется рассказывать анекдоты… Нормальный вроде бы анекдот — я ему массу их подбирала для таких случаев, — но он раз десять запнется, что-нибудь напутает, и в конце концов никому и не смешно. Ну да это ты сама знаешь, видела, помнишь, наверное.

Я помнила. Только не дело это вспоминать теперь, когда человека больше нет в живых.

— Однако ты не очень чтишь заветы древних римлян, — заметила я.

— Чего? — Анжела посмотрела на меня несколько ошарашенно.

— У древних римлян была поговорка: «О мертвых или хорошо, или ничего».

— Ах это! — Анжела визгливо засмеялась. — Если честно, эти древние были откровенно придурками. О мертвых хорошо или ничего — бред сивого мерина! Наоборот должно быть: о живых хорошо или ничего! О живом что-нибудь не так скажешь — до него дойдет, знаешь, как в нем дерьмо кипеть будет! А вот протянет ножки — тогда отведем душу, выскажем все, что о нем думаем!

И Анжелка снова визгливо расхохоталась, а я содрогнулась от ужаса. Боже мой, откуда в ней это все? Этот цинизм, эти приблатненные выражения — прежде я этого не замечала в ней. И родители Анжелы, и сам Дима Сучков были достаточно культурными, аккуратными в выборе слов людьми, откуда у нее берутся эти слова?

— Ты очень изменилась за прошедшие годы! — сказала я.

— Да! — согласилась Анжелка. — Только к лучшему! Лучше стала понимать людей и мир, в котором они живут. Но только в этом нет заслуги Димки Сучкова!

— Димка Сучков, — сказала я задумчиво, — который тебе теперь, надо понимать, совершенно безразличен.

— Абсолютно!

— И кто бы мог убить его, тебя тоже совершенно не интересует…

— О-о! — воскликнула Анжела иронически. — Да если я увижу этих людей, что его грохнули, так я даже спасибо им скажу, что избавили меня от этого придурка!

— Ты думаешь, — сказала я тихо, — у него было много врагов?

— Да сколько угодно! — Анжела презрительно фыркнула. — В его бизнесе у него полно конкурентов, любой из них мог его прикончить.

— Думаешь, это конкуренты?

— Да, конечно! Он же в бизнесе ничего не смыслил, со всеми ругался, всех критиковал.

— Ты слышала, кого конкретно?

— Да, много раз.

— А кого, можешь вспомнить?

— Нет, я никого из его коллег не знаю. — Анжела произнесла это быстро, не задумываясь. — Сучков со всеми был на ножах, друзей вообще не было среди коллег. Зачем я буду с ними общаться, знакомиться?

— И ты слышала, как они ругались?

— А, ну да — по телефону! — Анжела чуть смутилась. — А ты зачем все это спрашиваешь? Из милиции следователь приходил, тоже все выспрашивал, а теперь вот ты. Знаешь, мне это начинает надоедать! Объясни, зачем…

Она не договорила: раздавшийся во входную дверь звонок оборвал ее на полуслове, Анжела в смущении умолкла, робко посмотрела на меня, затем украдкой на часы.

— Опоздал? — спросила я иронически.

Анжела фальшиво, неестественно засмеялась.

— Это Миша, он пришел по поводу похорон Димы, — сказала она, поднимаясь с дивана и направляясь в прихожую. На пороге она остановилась, обернулась ко мне и добавила:

— Но если ты думаешь, что у меня с ним что-то есть!.. — И она расхохоталась откровенно, весело, от души.

А я ничего и не думала. Какое мне дело до Анжелкиного морального облика? Много хуже, что в своем расследовании я не продвинулась ничуть: о врагах Сучкова я ничего не узнала, Анжела, похоже, правда не в курсе, и помощи от нее всерьез ждать не приходится, потому что на Сучкова и его трагическую гибель ей плевать. А то, что вместо Димы у нее теперь Миша, к делу едва ли имеет отношение.

Я слышала, как в прихожей щелкнул замок, дверь со скрипом открылась и некто сказал низким, чуть гнусавым и сиплым голосом, показавшимся мне очень знакомым:

— Извините, Анжелика Николаевна, опоздал! На проспекте затор был…

Я вскочила с дивана, кинулась в прихожую и через мгновение стояла нос к носу с моим бородавчатым ухажером с телевидения. Как тесен, однако, мир! Я стала случайным свидетелем убийства, убитый оказался моим давнишним, хотя и хорошо забытым знакомым! Его жена — моя бывшая лучшая подруга, а отправившись к ней, я встречаю своего нового ухажера, который вот уже неделю буквально достает меня своими приставаниями!

Он был одет, как всегда, в обычную, военного образца пятнистую куртку, которая на нем сидела мешковато, словно была сшита не по росту. Я уж приготовилась было к тому, что его неандертальская физиономия осклабится, бородавка поползет по щеке и своим приторно-слащавым голосом произнесет он свою обычную присказку, но ничуть не бывало! Бородавчатый смотрел на меня пристально, недоумевающе и откровенно зло: казалось, он еще больше Анжелки раздосадован, увидев меня здесь. И как ни неприятны мне были его ухаживания, ей-богу, стало обидно: то встречал меня каждое утро у телецентра, делая вид, что любит, а теперь даже улыбнуться не хочет. Видимо, Анжелка нравилась ему больше, чем я: вот как капризны и ветрены эти мужчины!

— Знакомьтесь: Миша, Ирина, — произнесла вдруг Анжелка совершенно новым, сладким голосом. И пока я, изумленная переменой в поведении бородавчатого, смотрела на бывшую подругу, добавила:

— Ну, Ирочка, извини, у меня сейчас деловой разговор. Такое несчастье, Дима погиб, мне одной не управиться, и нужен серьезный помощник! — С этими словами она довольно темпераментно начала подталкивать меня к выходу. Впервые в жизни меня выпроваживали из квартиры! И ощущение, надо сказать, было не из самых приятных. Оказавшись в подъезде, я услышала, как дверь за мной с шумом захлопнулась и с грохотом задвинулась стальная задвижка. Да, не так я представляла себе визит к своей бывшей подруге. И совсем не такой ожидала ее найти.

Вдруг почему-то я ощутила потребность поправить свой макияж. Не то чтобы что-то там было не в порядке — нет. Просто это меня немного успокаивает, когда я гляжусь в крохотное зеркальце, поправляя недостатки своего внешнего вида. Я с сомнением оглядела голые, обшарпанные стены подъезда и, решив, что здесь устроиться негде, выбралась на крохотный, общий для всего этажа балкончик, также достаточно замусоренный и обшарпанный, однако на нем имелся широкий бетонный парапет, отгораживающий стоящих на балконе от разверзшейся перед ними бездной трех этажей. На этом парапете можно, по крайней мере, поставить сумочку, не опасаясь ее запачкать, конечно, не без необходимости ее потом отряхивать.

А на балконе светило солнце. Защищенные стеной дома от холодного ветра кирпичи в его лучах нагрелись, источали тепло, и было так хорошо стоять на голой и обшарпанной бетонной плите, купаясь в солнечных лучах. Прямо передо мной высились стены другой многоэтажки, солнечные лучи заливали светом и ее, а внизу, совсем рядом, находился вход в подъезд. И у входа стоял черный, блестящий, широкий и приземистый, мощный, быстрый, на зависть всем прочим «безлошадным» гражданам, лимузин. Вот, подумала я, наши солидные люди живут в таком доме! Или очень солидных друзей имеют, которые к ним на таких шикарных машинах в гости подкатывают. Не чета Игорю с Наташей Гореловым с их зеленой «Газелью»!

Я взглянула на часы: до двух оставалась еще уйма времени, и я подумала, что надо бы забежать на телевидение: ребята там, наверное, меня ждут не дождутся. Несмотря на то, что у меня и у них выходной, все одинаково встревожены происшедшим и наверняка обсуждают его между собой, спорят, строят версии, в то время как я тут стою и греюсь под солнышком на балконе чужого дома. Чужого. Да — теперь чужого: после того как Анжела меня так выпроводила, я должна насмерть обидеться и больше у нее не появляться. Я и обиделась и не хочу больше появляться! Жила я без нее семь лет — проживу и еще семь раз по столько, с тоски не помру.

Внутри, в подъезде, щелкнул замок, со скрипом открылась входная дверь — и вдруг я поняла, что это в квартиру Сучковых. Я инстинктивно отпрянула прочь от балконной двери — еще не хватало, чтобы меня тут увидели, подумали, что я шпионю за ними. Из гулкого подъезда звуки доносились отчетливо и ясно, было слышно, как закрывается снаружи входная дверь в квартиру, как спускаются вниз по лестнице две пары человеческих ног. Может быть, это вовсе не Анжела с бородавчатым? На этаже ведь еще четыре двери. Впрочем, сейчас я все увижу сама: вон он, выход из подъезда, прямо подо мной!

И я увидела. Увидела, как стремительно выскочила из подъезда Анжела, — кожаная куртка с брюками удивительно шли к ее хрупкой, стройной фигурке, — а за ней следом неуклюжей, медвежьей походкой переваливался бородавчатый, блеснув в солнечных лучах своей плешью. Как проковылял он к передней правой дверце лимузина, застывшего у двери подъезда, открыл дверцу ключом, распахнул настежь и, после того как Анжела проворно юркнула туда, ловко захлопнул за ней тяжелую дверь.

Вот бородавчатый обошел лимузин и уселся с другой стороны за руль. Мотор завелся, и машина поехала прочь от подъезда — задом, потому что впереди был тупик и заехать на площадку перед домом можно было только с одной стороны. Солнечные лучи упали на матово-блестящий черный корпус лимузина, и ослепительно блеснул на капоте фирменный знак — четыре сцепленных кольца. И белый с черными буквами и цифрами номерной знак переливался радугой в ярких солнечных лучах, а я отчетливо, будто это было в двух метрах, увидела изображенную на нем комбинацию букв и цифр. Как забавно: три разделенные цифрами буквы в номере, если их составить вместе, образуют «НТВ». НТВ… Эти три буквы, название телекомпании, совсем недавно были в центре общественного внимания и до сих пор в душе у многих людей отдаются болью. В моей, во всяком случае, — жалко растерзанную телекомпанию. Но теперь вроде начинается ее новая жизнь.

Шикарный лимузин между тем развернулся, номерной знак на переднем бампере скрылся из поля зрения, и он покатил вниз по склону, чтобы внизу выехать на широкий проспект. Притормозил, проезжая ухабы, на которые так щедры проулки между высокими домами, и номерной знак открылся моему взору во второй раз, на этот раз сзади. Да, НТВ, а между этими буквами цифры: 443. Когда-то в детстве мы с подругами увлекались тем, что смотрели на номера проезжавших машин, искали такие, где первые цифры совпадали. И первая увидевшая номер с совпадающими цифрами считалась счастливицей. Впрочем, увидеть номер с совпадающими двумя цифрами было не так уж трудно. Реже удавалось встретить номер с тремя одинаковыми цифрами, а уж чтобы совпали все четыре цифры сразу — об этом приходилось только мечтать. Да, когда в номерах было четыре цифры и три буквы, первые две из которых обозначали наш город, и только последняя, как и цифра, была порядковой. Теперь, как мне объяснил как-то Костя Шилов, порядковыми в номере были все три буквы, а наш город обозначал порядковый номер региона в правом углу номерного знака: вот он, 64 RUS. Блеснул он последний раз в солнечных лучах, и шикарный автомобиль скрылся, свернув за угол. Я же осталась одна, как дура, стоять на балконе; холодный ветерок завернул и сюда, на этот залитый солнцем балкон, и я вдруг почувствовала, что отчаянно замерзла стоять тут.

У меня было достаточно времени поразмыслить над случившимся. Я не спеша брела по залитым солнцем улицам, ветер, однако ж, налетал очень даже холодный, меня то и дело окатывало его холодными порывами. Я думала о неверности и ветрености мужчин: целую неделю этот бородавчатый ухаживал за мной и вот теперь нашел Анжелку — видимо, она ему больше пришлась по вкусу, — а на меня смотрит злобно и неприязненно, не хочет даже здороваться. Думала я и об Анжелке. Не укладывалось в голове, как можно на другой день после гибели мужа отправляться кататься на крутой иномарке с другим мужчиной. Да, небрезглива была Анжелка! Я бы ни за что не согласилась стать любовницей человека с такой физиономией, как бородавчатый, имей он в своей собственности хоть целый автосалон.

Вместе с тем я почувствовала легкий укол зависти, что бородавчатый владел такой крутой машиной. С его физиономией — и иномарка! А мой Володька, обаятельный, красивый, даже на подержанный «жигуль» не заработал. Воистину не родись красивым, а родись счастливым!

Тут у меня в груди будто кольнуло: я почувствовала, что здесь концы с концами не сходятся. Работая в охране на телевидении, откуда бородавчатый взял деньги на иномарку? С Другой стороны, если у него есть деньги на иномарку, зачем он работает в охране?

Внезапно мне вспомнилась фраза, которую сказал бородавчатый Анжелке: «Извините, Анжелика Николаевна, опоздал: на проспекте был затор». Ну да, теперь я отлично вспомнила: Анжелкиного папу звали Николай Аристархович. Вот так, торжественно и архаично, он был из семьи потомственных интеллигентов. Мысль, что мою подругу зовут Анжелика Николаевна, лично мне пришла в голову только теперь, и уверена, что Димка Сучков узнал, как зовут по имени-отчеству его даму сердца, только на церемонии бракосочетания.

Мне вспомнился тон, каким бородавчатый сказал эту фразу: угодливый, извиняющийся, без тени иронии или шутки. Хорошо, я могу допустить, что влюбленные ради прикола называют друг друга по имени-отчеству. Но, явившись к своей девушке прокатить ее на собственной иномарке, станет ли он говорить с ней таким тоном?.. Тоном лакея… А если бородавчатый и есть только лакей? Не собственник крутой иномарки, а только шофер ее, приехавший к Анжелке для того, чтобы доставить ее к своему хозяину?

Тут голова моя пошла кругом, я вынуждена была даже присесть на лавочку. Мне вдруг вспомнились последние произошедшие со мной события: ухаживания бородавчатого, внезапный, незапланированный эфир с Наташей Гореловой, разборка и убийство Сучкова, арест Игоря Горелова, теперь отъезд жены Сучкова к какому-то неведомому богатому господину с тем же бородавчатым в качестве шофера. Мне представилось, что все эти факты бесцельно, хаотически носятся в пространстве, подобно частям мира в представлении древних греков, и нужно усилие творящей воли бога, чтобы эти части соединились в одно гармоничное целое. На мгновение мне вдруг показалось, что стоит мне сделать усилие, и хаотические, носящиеся в моей голове все эти факты превратятся в стройную систему, и из нее станет вдруг ясно, кто убил Сучкова и за что. Но все это длилось одно лишь мгновение, в следующее видение исчезло, и в голове моей стало пусто, темно, я уже ничего не знала. И решила, что мне бы неплохо съесть что-нибудь, иначе совсем худо. И время обедать подошло, уже почти полдень. Оглядевшись по сторонам, я заметила продавщицу мороженого возле входа в небольшой продуктовый магазинчик, ее витрина с холодильной установкой была сбоку украшена наклеенными этикетками «Марс», «Спикере», «Дав» и тому подобными, намекая на то, что мороженое этих сортов имеется внутри холодильника-витрины и каждый желающий может его отведать. Мне вдруг вспомнилось вчерашнее чаепитие у Гореловых — и странным образом показалось, будто это событие происходило тысячу лет назад. А Игорь и Наташа будто людьми из другого мира. Впрочем, тогда, во время нашего чаепития, Дмитрий Сучков был еще жив, Игорь Горелов на свободе, и никто из нас еще не знал, какая страшная беда случится буквально в считанные минуты.

Однако мне не на шутку захотелось попробовать творожных сырков. Вкусная эта штука! Я знала, что обычно они продаются вот из таких холодильников-витрин вместе с мороженым. И действительно, я заметила мельком на витрине картонную коробку с этими сырками. Какая-то старушка-пенсионерка рассматривала их, поочередно доставая из коробки и с сомнением покачивая головой.

— Берите, хорошие сырки, — сказала продавщица в бело-голубом переднике, обращаясь к пенсионерке. — Свежие, только утром завезли.

— Это не те, — возразила пожилая женщина интеллигентно — наверное, бывшая школьная учительница. — Это не те сырки, у тех на этикетках написано «Росагроэкспорт». И вот здесь, — она указала на адрес юридического лица, — ООО «Оттавия». А здесь никакого «Экспорта» и ООО — «Ассоль». Мне не нужна «Ассоль»!

— А что, вам не все равно, «Ассоль» или «Оттавия»? — Продавщица пожала плечами. — Сырки-то одинаковые, по одному рецепту делаются.

— Нет, что вы, — возразила пенсионерка своим мягким, интеллигентным голосом. — Те, что на «Экспорт», намного вкуснее и приятнее, и весят они пятьдесят граммов, а эти, смотрите, сорок.

Я и в самом деле разглядела на этикетке надпись «сорок граммов». И вдруг вспомнила, что на этикетках, лежавших стопкой в цехе Гореловых, действительно крупно, наискось через весь лист было нарисовано «Росагроэкспорт». Здесь же на этикетках не было ничего подобного.

— «Оттавия» не завезла сегодня, — сказала продавщица, — неизвестно почему. Говорят, что-то случилось у них. Вы берите эти, они ничуть не хуже.

— Нет, эти мне не нужны, они нехорошие, — произнесла пенсионерка и, повернувшись, пошла прочь от витрины с мороженым.

До меня вдруг совершенно отчетливо дошло, что «Оттавия» — это и есть фирма Гореловых и по причине случившегося вчера несчастья они не смогли поставить свой товар на одну из торговых точек. И как знать, может быть, и вовсе никуда не поставили. Мне вспомнилось, какая подавленная горем была вчера Наташа: едва ли у нее хватило сил всю ночь проработать в цеху, изготовляя эти сырки. И даже если бы у нее был запас, что, по-моему, вряд ли: продукт скоропортящийся, изготовив его, они сразу же поставляют его на торговые точки… Но даже если у них был запас, Наташа все равно не смогла бы развезти его. Ведь сегодня все утро мы с ней сидели у адвоката. А раз так, то бессмысленно искать гореловские сырки по городу. Все, что я найду, будет производства фирмы-конкурента ООО «Ассоль». А их продукцию мне теперь, после рассказов Игоря про открытое окно, летящую в окно пыль и мелкий сор, не хотелось есть ни под каким видом. Раз так, то нечего мне делать возле этой витрины с мороженым. И я направилась прочь, глядя по сторонам улицы в поисках какого-либо кафе, где можно было перекусить.

За столиком кафе, которое я в конце концов нашла, я снова попыталась размышлять о происшедшем. Чувствуя, что факты, как тараканы, разбегаются прочь, едва пытаешься их собрать, выстроить в систему, я попробовала записывать: читала в детективах, что следователи часто строят схемы, чтобы лучше увидеть, проследить возможную связь между персонажами, нередко вычисляя таким образом подозреваемого. И я решила сделать что-то в этом роде. На странице своей записной книжки я нарисовала жирное "С" — это Сучков; в знак того, что он убит, поставила над буквой крохотный могильный крест. Игоря Горелова я обозначила буквой "Г" и нарисовала символическую решетку рядом с ним в знак того, что он сидит в тюрьме как главный подозреваемый… Наташу я обозначила буквой "Н", Анжелку — буквой "А", бородавчатого буквой "Б". Подумав, добавила рядом с "Б" большой вопросительный знак — это тот солидный господин, к кому Анжелка поехала вместе с бородавчатым. Потом стала проводить стрелки, соединяя ими тех, кто знаком друг с другом. От Игоря к Сучкову и обратно, от Наташи Сучковой и обратно, Игоря и Наташу между собой тоже соединила стрелками. Затем: Сучков и Анжелика, Анжелика и бородавчатый, бородавчатый и вопросительный знак. И Анжела и рядом вопросительный знак тоже — едва ли она поехала, толком не зная к кому. Себя я не стала включать в эту схему — я была знакома с каждым из перечисленных, кроме неизвестного, к которому поехала Анжелка. Но незнакомство с ним достаточно ясно обозначал вопросительный знак.

Ну и что дальше? Я бессмысленно уставилась на лист бумаги, исчерченный буквами и стрелками, совершенно не понимая, что теперь из этого должно следовать. Выделялись четко две группы персонажей, знакомые между собой внутри каждой группы, но, с другой стороны, группы, соединенные только через Сучкова. И разумеется, через меня. Ну а дальше-то что? Какой глубокомысленный вывод можно было сделать из этой схемы?

Внезапно мне стало казаться, что на схеме чего-то не хватает. Эти две группы персонажей не должны быть обособленны, они соединяются между собой еще кем-то, кроме Сучкова. Ведь Игорь и Наташа супруги, Анжела с Димкой тоже, странно, что Сучков знаком с супругами Гореловыми, а Анжелка ничего о них не знала: обычно супруги дружат семьями, как мы с Володькой пытались дружить с Сучковыми.

«Так они и дружили!» — едва ли не вслух воскликнула я. Наташа сама говорила, что последний Новый год они встречали вместе, в особняке Гореловых. Да неужели Дмитрий к ним один туда поперся? Я попыталась вспомнить, что именно говорила тогда, в приемной у адвоката Наташа, и у меня создалось впечатление, что говорила она об обоих Сучковых, не о нем одном. Почему же я тогда не нарисовала, что Анжелка тоже с ними знакома? «А потому что она сама мне так сказала!» — опять чуть ли не вслух воскликнула я. И мне показалось, будто кое-кто из сидящих в кафе посмотрел на меня с любопытством. Ну да, Анжелка мне заявила, что никого из конкурентов своего мужа не знает. А Наташа сказала, что они вместе встречали Новый год. Ну и кто же из них врет?

Мне вдруг вспомнилась Анжелка, какой я ее видела сегодня. Она сказала, что кожаную куртку только примеряла, а сама в ней вышла, чтобы ехать на машине. Она сказала, что никого не ждала, а к ней приехал бородавчатый и извинялся, что опоздал. Она сказала, что бородавчатый поможет ей с похоронами Сучкова… Но как же так? Если я что-то смыслю в жизни, то, пока длится следствие, тело Сучкова будет лежать в морге, хоронить его не будут, и торопиться с этим незачем. Потом похоронить сейчас не проблема, похоронных контор в городе сколько угодно, только заплати — и сделают все как надо, никакой особой мужской помощи не нужно. И даже если бородавчатый пришел по поводу похорон — куда же они теперь поехали, да еще на такой шикарной машине? Место для могилы выбирать, что ли?

В сильном возбуждении я вскочила из-за стола. Теперь у меня было такое ощущение, что бывшая когда-то моей лучшей подругой Анжелка дурачила меня сегодня все утро, наговорила мне кучу мерзостей и еще одну кучу — вранья. Зачем ей все это?

Лежащие на столе записную книжку и ручку я сунула обратно в сумочку и направилась к выходу из кафе. Схема, которую я начертила, вместо того чтобы дать ответ на какие-то вопросы, прибавила мне новые к уже имеющимся.

* * *

В два часа я стояла у двери адвоката. Пацевич выглядел усталым и озабоченным, и трудно было понять, связано это с судьбой Игоря Горелова или с собственными проблемами. Он вежливо, но довольно рассеянно, видимо думая о чем-то своем, слушал мой рассказ о встрече с Анжеликой Сучковой, о том, что та, по-видимому, ничего не знает и кто мог убить ее мужа — понятия не имеет. О том, что Анжелка мне наврала, я Пацевичу рассказывать не стала, как и о том, что столкнулась у нее нос к носу с бородавчатым. Во-первых, полагая, что отношения это к делу не имеет, а во-вторых, Анжелка когда-то была моей подругой, и позорить ее перед чужими людьми мне не хотелось.

Я уже закончила свой рассказ и умолкла, а Пацевич все смотрел в окно, будто не замечая этого.

— Ну да, — сказал он наконец со вздохом, поворачиваясь ко мне, — как и следовало ожидать: все глухо. Это заказное убийство, понимаете вы это? Специалисты его делали. Перед такими случаями опытные опера беспомощно руками разводят, а вы хотели раз — и все сами раскрыть…

Я обиженно закусила губу: вовсе не собиралась я за раз все раскрыть. Наоборот, хочу честно, долго и нудно копаться в этом деле, пока что-нибудь не прояснится. И если до сих пор из этого ничего не выходит, моя ли в том вина?

— Попробуйте еще переговорить с Наташей, — продолжал Пацевич устало и будто не замечая моего выражения лица, выделить круг знакомых Сучкова и с каждым переговорить. Так это обычно делается.

— Ну да, — согласилась я, — классическое правило следствия: поиск убийцы начинать с опроса ближайших родственников и знакомых…

— Верно, — подтвердил Пацевич.

— Кстати, насчет ближайших родственников, — сказала я. — Я вот сейчас вспомнила: Наташа мне рассказывала, что у Сучковых есть богатый покровитель, он постоянно им деньги дает…

— Ну, вряд ли он имеет отношение к этому делу…

— Но вы же сами говорите: надо выделить круг знакомых!

— Да, говорю. — Адвокат задумчиво уставился в окно.

— Но вы хоть знаете, кто он такой?

— Слышал, но точно сказать не могу. —Повернувшись, Пацевич грустно покачал головой. — Рассказывали, что он был заместителем прокурора области, что теперь он персональный пенсионер. По советским временам был очень даже обеспеченным человеком, имел машину, двухэтажную дачу. Потом все продал, а деньги отдал Сучкову. Он сам говорил: зачем мне все это, старику…

— Он очень любил Дмитрия?

— Ну, наверное — если отдал все деньги… —А имя, адрес?..

— Этого я не знаю, — сказал Пацевич. — Но в принципе могу выяснить, если хотите.

— Да, пожалуйста! А вдруг он даст какую-нибудь зацепку?..

— На это особенно не надейтесь, — заметил Пацевич скептически. — И вообще, мой вам совет: лучше бросьте все это! Уладьте ваш вопрос с начальником и забудьте про всех нас, и про Наташу, и про Игоря…

— Вы думаете, шансов вытащить Игоря из тюрьмы так мало? — спросила я уныло, в тон ему.

— Я вам скажу откровенно, — Пацевич вздохнул, — поскольку Наташи здесь нет: боюсь, что это так. Игорь прочно завяз, и нам с вами его не вытащить…

У меня внутри закипел протест.

— Но почему? Вы расскажите, что сам Игорь говорит. Кто его вызвал тогда, во время разборки, по телефону? Вы же сами говорили: это ниточка.

— К сожалению, эта ниточка оборвалась. Игорь утверждает, что ему звонил сам Сучков и просил срочно, бросив все, к нему приехать. При этом голос у него был настолько напуганный, что Игорь тут же помчался.

— Подождите! — сказала я.

— Приехать — куда приехать? К нему домой?

— Нет, на фабрику. На кондитерскую фабрику, — пояснил Пацевич, — там у Сучкова цех.

— Значит, перед смертью Сучков виделся с Игорем?

— Нет, не виделся, — возразил адвокат, — Игорь до фабрики не доехал. Там, на улице Технической, есть одно место — дорога круто заворачивает, петляет между гаражами, в одном месте там и вовсе каменный мешок.

— Каменный мешок? — изумилась я. —Что же это за улица такая?

— Да, понимаете, — сказал Пацевич, — строго говоря, в этом месте улица прерывается: там выстроен массив из многоэтажек, хорошее место, между прочим, тихое, спокойное и от центра не так далеко. И там есть узкий, зажатый между стенами гаражей проезд — я там был, смотрел, Игорь мне все про это рассказал.

— Так, и что? — сказала я, совершенно не понимая, к чему клонит адвокат.

— И вот в этом проезде, в этом каменном мешке, на Игоря напали какие-то типы, точно как вы рассказывали: в зеленых куртках военного образца, в черных чулках у каждого на голове и с автоматами. Они преградили Игорю дорогу, вынудили остановиться… Вытащили из «Газели», посадили в свой лимузин, тот самый, черный, что вы видели из трамвая.

Потом некоторое время ждали, пока им не позвонили по сотовому и не сказали только одно слово: «Едет».

— Кто едет? — не понимала я.

— Ирина Анатольевна, дорогая! — Пацевич был любезно ироничен. — Я боюсь, что ехали вы.

— Я? — У меня от изумления перехватило дыхание. — Вы думаете, весь этот спектакль был устроен для меня?

— Вне всякого сомнения! — Унылые глаза Пацевича чуть блеснули. — Если наша версия — Игоря подставили — верна, то все складывается как нельзя лучше. Им нужно было, чтобы кто-то увидел Игоря на месте преступления, и не просто какой-нибудь случайный прохожий, а человек, Игоря знающий лично, чтобы тот мог опознать его. И лучше вас кандидатуры не найти!

— Почему — лучше меня не найти? —Я вообще уже перестала что-либо понимать.

— Очень просто! — сказал Пацевич. —Потому что с Игорем у вас знакомство случайное, сиюминутное, особо близких отношений с Гореловым у вас ведь нет, поэтому скрывать от милиции факт его участия в разборке у вас не должно быть.

— Да? — Я сердито скривила губы. —Они думали, что я так и побегу в милицию, доносить на Игоря?

— Ну, если не побежите, — Пацевич пожал плечами, — то есть масса способов заставить вас это сделать в самое ближайшее время. Они, конечно, не могли предвидеть, что в столь короткий срок вы проникнетесь такой симпатией к Гореловым…

— И захочу распутать это дело! — добавила я.

— Ну, насчет распутывания, — Пацевич вздохнул, — времени у вас особо нет, в милицию вы должны идти в самое ближайшее время: во-первых, потому, что существует закон об уклонении от дачи показаний…

— Подождите! — довольно бесцеремонно перебила я адвоката, однако же от одного произнесения вслух этих юридических терминов у меня на душе сделалось холодно и неуютно. — Я вовсе не собираюсь, как вы говорите, уклоняться. Пожалуйста, пойду в милицию хоть сегодня. Но я могу сказать, что ничего не видела, лежала, уткнув нос в пол. Кто сможет уличить меня во лжи? Надеюсь, Игорь не разболтал, что меня там видел? Что он вообще рассказывает?

— Да, Игорь! — сказал адвокат, мыслями возвращаясь к прерванному рассказу о показаниях. — Разумеется, он вас видел, и, разумеется, он этого не сказал следователю. А вообще, он много что интересного рассказывал. Например, когда подъезжали на бешеной скорости к трамваю, тот, кто сидел рядом с водителем и, похоже, их главный, вновь набрал какой-то номер по сотовому и спросил: «А ты уверен, что она там?» Надо полагать, ответ был утвердительный, потому что следующей его реакцией было: «Отлично! Тогда пошел!»

Адвокат зачитал эти реплики по каким-то своим записям. Я спросила:

— «Она» — это, надо понимать, я?

— По всей вероятности. Дальше. Машин было две, кроме черного лимузина, который вы видели, и еще серая «девятка». Стреляли только два ствола, один из лимузина, это сам их шеф палил, а другой из «девятки». Но стреляли не друг в друга, а исключительно по трамваю, сначала по верху окон, а потом, когда внутри все легли, взяли и пониже. Игорю можно доверять в этом отношении, он служил в мотострелковых войсках, понимает кое-что в стрельбе. Потом, прекратив стрельбу, один из «девятки» вышел и, ударив прикладом в дверь, приказал ее открыть. — Пацевич снова читал какие-то свои записи. — Двери тут же открылись, и лимузин медленно, торжественно проехал рядом с трамваем. Через открытые двери видны были лежащие на полу люди. После этого из багажника лимузина выкинули тело Сучкова, затем обе машины умчались прочь.

Горелова бандиты высадили возле аэропорта, и до своей «Газели» он добирался пешком… Как видите, это совпадает с тем, что вы рассказали.

— А в милиции этому верят? — спросила я задумчиво.

— В милиции?.. — Пацевич грустно вздохнул. — В милиции десятки дел, которые нужно раскрывать, искать преступников. И для них убийство предпринимателя ничуть не важнее кражи банки помидоров из погреба бабки Мани. Да, вот есть заключение экспертов. — Пацевич снова стал читать, глядя в какую-то бумагу. — Все найденные на месте происшествия гильзы от патронов могли быть выпущены только из двух стволов, предположительно автомат Калашникова. Среди многочисленных осколков стекла нет ни одного, которые принадлежали бы иномарке или «ВАЗ-2109», все — от трамвая. Далее: тело. — Пацевич взял другую бумагу. — Смерть наступила вследствие пулевого ранения в шею и в спину, в область сердца. Оба выстрела производили из пистолета Макарова, понимаете, а вовсе не из автомата! Найденное на тротуаре количество крови не соответствует тому, что должно было вытечь при ранениях такого характера.

Напрашивается вывод, что Сучков был застрелен где-то в другом месте, а на место происшествия привезен уже мертвым.

Я понимающе кивнула. На душе кошки скребли от этих слов: «привезен уже мертвым». И этот мертвый — Димка Сучков, с которым мы когда-то вместе, молодые, веселые, опьянев на новогоднем застолье, спускались с крутого склона и поминутно падали на Второй Дачной. А теперь этот Димка Сучков, с двумя пулями, одна в спине, другая в шее, лежит замороженным в морге при областном УВД!

— Значит, — сказала я, — Дмитрий Сучков был сначала где-то застрелен, потом засунут в багажник собственной машины. Затем они поехали на разборку, устроили весь этот спектакль, после чего выкинули мертвое тело на асфальт и скрылись…

— Похоже на то, — согласился Пацевич. — Понимаете, противоречий в уликах достаточно, чтобы сомневаться в справедливости навязываемой милиции версии, будто все это устроил Игорь. Но милиции не хочется во всем этом копаться, тем более когда есть такой подозреваемый, с такими мотивами и с такими уликами против него!

— А почему они на него так быстро вышли? — спросила я. — Как хотите, а мне это кажется странным: днем убийство, вечером Игорь уже в тюрьме.

— Вот именно, — сказал Пацевич, — мне это тоже кажется странным. Но с другой стороны, сами подумайте: если кто решил подставить нашего Игоря, конечно; он позаботится сообщить в милицию все нужные факты.

— Но как? — удивилась я. — Как можно сообщить?

— Ах, да очень просто — с помощью телефона доверия. Я узнал это от следователя совершенно точно: был анонимный звонок вскоре после разборки, звонивший сообщил, что Сучкова убил Игорь Горелов, потому что они были конкуренты, сам звонивший видел, как Игорь в том лимузине сидел. И вас тоже там видел, вы в трамвае ехали.

— И меня?.. — Челюсть у меня так и отвисла.

— Да, да, и вас! — Пацевич усердно закивал. — В милиции знают, что вы там были, и ждут вашего визита.

Меня охватили полная безнадежность и отчаяние: боже мой, зачем тогда вся эта комедия с расследованием, если там, в милиции, все уже известно? Мне осталось только прийти, рассказать, как все было, и вся история будет кончена. Finita la comedia.

— Ну вы не отчаивайтесь, Ирина Анатольевна! — Голос Пацевича звучал почти отечески. — Положение серьезное, но не безнадежное. Понимаете, в милиции работают вовсе не злодеи и садисты, а совершенно нормальные, в большинстве своем честные и порядочные люди, вовсе не желающие во что бы то ни стало отправить Игоря за решетку. Но милиция перегружена работой, поэтому там поступают иногда как автоматы. Вот и сейчас они ждут только ваших показаний. Засвидетельствуй вы все официально, что видели Игоря в лимузине с автоматом в руках, — тогда автомат сработает, решетка за Игорем захлопнется, на этот раз навсегда. А пока нет ваших показаний, решетка открыта и есть шанс Игоря оттуда вытащить.

— Но они же все знают! — почти простонала я.

— Знать — этого мало! — горячо запротестовал Пацевич. — Нужно еще и доказать то, что знаешь. Заключения экспертизы являются доказательством, уликой, а вот анонимный телефонный звонок, к сожалению для бандитов и к счастью для Игоря, — нет. Ни один суд не засудит Игоря на основании этого звонка, да еще при таких косвенных уликах в его пользу. Так что как хотите, а ситуация прежняя: судьба Игоря в ваших руках, все зависит от того, что вы скажете в милиции.

— И что же я должна сказать? — спросила я в полной растерянности.

— Видите ли, принудить вас к заявлению, что вы Игоря там видели, никто не может. Вы совершенно правильно говорили: сказать в милиции, что лежали, уткнувшись носом в пол трамвая, и ничего не видели. Понимаете, следователь обязан вам поверить.

— Только и всего? — робко попыталась я улыбнуться такой простоте выхода из сложнейшей ситуации.

— И да и нет, — сказал Пацевич сурово. — Сказать, что вы ничего не видели, еще полдела. Вы должны быть очень осторожны, следить, чтобы в милиции вас не поймали на противоречиях в каких-нибудь деталях…

— Это так сложно? — спросила я легкомысленно.

— Это — самое страшное. — Пацевич усмехнулся. — Или вы представляете себе допрос в милиции как сплошной мордобой, пытки и тому подобные кровавые зверства? Поверьте мне, на самом деле это совсем не так. Существуют способы, и пальцем человека не тронув, вытянуть из него то, что он знает и не хочет сказать.

Я смотрела на него изумленно, во все глаза.

— Допрос, я вам скажу, — продолжал Пацевич, — по сути дела, интереснейшая интеллектуальная игра, все эти «Брейнринги», «Своя игра» — ей-богу, мне становится смешно, когда я их смотрю. Но и жестокая, конечно, — ставка ведь не какие-то там очки, а собственная свобода. Сколько раз я наблюдал, как людей до слез, до истерики или до бешенства доводили. Как прицепятся к одной какой-нибудь детали — человек сболтнул ее не думая, а они потянут за нее, начнут задавать вопросы и все, что им надо, вытянут. А человек в ужасе. Сколько раз я такое наблюдал, устраивали "это следователи с моими подзащитными, сидел рядом, смотрел, думал, а помочь ничем не мог — следователь ведь имеет право любые вопросы задавать…

Пацевич замолчал, угрюмо глядя перед собой на разложенные по столу какие-то бумаги. У меня от его рассказа защемило в груди.

— И с Игорем то же самое было? спросила я.

— Нет, с Игорем другой случай, — ответил Пацевич со вздохом. — Мы с Игорем решили вовсе не давать показаний. Только ведь, согласитесь, это еще труднее.

— Он отказывается давать показания? —Я изумилась.

— Ну конечно! Разве я не сказал вам об этом?

Все, что я рассказал вам сейчас, Игорь сообщил мне одному. Следователю он не сказал ничего. Поймите, если он все это расскажет, милиции и ваши показания окажутся не нужными, чтобы его засудить.

— А разве он имеет право молчать?

— Как подследственный — да. Только, — тут Пацевич снова вздохнул, — тяжело все это. Три часа, с десяти утра до полудня, следователь задавал ему вопросы. Не каждый такое выдержит…

Я содрогнулась: три часа допроса! Поэтому-то у адвоката был такой утомленный вид. А что же должен был чувствовать Игорь?

— Все это не берите в голову, здесь все нормально! — Пацевич попытался улыбнуться. — Игорь — мужик крепкий, он выдержит. Все зависит от вас — чтобы вы следователю чего не сболтнули.

— Но я ведь тоже не вчера на свет родилась! — сказала я самоуверенно.

— Ой, не будьте так самонадеянны. —Адвокат посмотрел на меня пристально и очень серьезно. — Мои советы вам: во-первых, старайтесь быть крайне лаконичной, ни одного лишнего слова, только «да» или «нет», имейте в виду, любое, самое незначительное ваше слово может стать для следователя зацепкой, чтобы вытянуть из вас все, что вы знаете. И во-вторых, возьмите себе за правило: перед каждой фразой, которую вы собираетесь сказать следователю, подумайте как следует, можно ли это говорить. Не бойтесь, если возникнут не совсем тактичные паузы, — это не светская беседа. Не стесняйтесь подолгу обдумывать каждое слово, которое вы скажете следователю. Учтите, ваша задача — убедить его в том, что вы и правда ничего не видели, но при этом не сболтнуть лишнего, чтобы у следователя не возникло желания покопаться в ваших показаниях…

У меня захватило дух от сложности задачи, поставленной мне адвокатом: убедить следователя — я чувствовала себя не в силах справиться с ней. Пацевич меж тем продолжал, снова по своей привычке отвернувшись и глядя в окно:

— Впрочем, майор Белоглазов — мужик порядочный… Это ваш следователь, — пояснил Пацевич, поворачиваясь ко мне. —И похоже, в невиновность Игоря готов поверить…

— Только мы должны расследовать за него это дело, найти истинного убийцу тогда он отпустит Игоря!

Пацевич кивнул:

— Вы вправе иронизировать, но боюсь, что это буквально так… Ну что ж, — сказал он, вставая, — тогда на этом мы нашу конференцию закончим. В милицию вы идите прямо сейчас, следователя я предупредил, он вас ждет. Да, еще вот что. — Пацевич вышел из-за стола и, подойдя ко мне, очень вежливо, доверительно прикоснулся к моей руке. — Я вас очень попрошу, сегодня вечером, не сочтите за труд, зайдите к Наташе Гореловой! Присутствовать на нашей беседе, я решил, ей ни к чему, это только ее расстроило бы, да и некогда ей, надо бизнес спасать. Но рассказать, как обстоит дело с Игорем, ей нужно, и по возможности потактичнее. Я думаю, у вас получится. Я кивнула.

— Хорошо, зайду, — пообещала я не совсем уверенно: уже теперь, в середине дня, я чувствовала себя измотанной что же будет вечером? — Если я узнаю что-нибудь новое, — сказала я, — как смогу с вами связаться?

— Ах да! — спохватился Пацевич. Он вытащил из кармана пиджака визитную карточку. — Вот номер моего мобильного телефона, звоните, не стесняйтесь, в любое время. Ну что ж, желаю удачи.

С этими словами я покинула кабинет адвоката Пацевича.

* * *

До милиции я добралась пешком: это было не так уж близко, но никакой общественный транспорт туда напрямую не ходил. На входе я сказала вахтеру, что мне нужно к майору Белоглазову, что я иду по поводу убийства Дмитрия Сучкова, и тот кивнул, сказав: «Тридцать седьмая комната, второй этаж». Я направилась по указанному адресу.

Майор Белоглазов оказался тем самым милицейским чином, что приходил к нам на телевидение вчера объявлять о разборке и просить у граждан, свидетелей происшествия, содействия. На его круглом, гладко выбритом и довольно бледном лице ни один мускул не дрогнул, когда он увидел меня входящей в кабинет. Но по тому, как он ответил на мое приветствие, я чувствовала, что моего визита он действительно ждал и лицо мое ему было хорошо знакомо, не только потому, что он случайно видел мою телепередачу.

— Ирина Анатольевна, спасибо, что нашли время зайти! — сказал он тем же сухим и официальным, словно немного заторможенным голосом, которым он говорил с телеэкрана. — Вы пришли по поводу разборки возле завода «Корпус», свидетелем которой вы случайно оказались, так?

Я решила, что этот вопрос совершенно невинный и не содержит никаких подвохов, поэтому ответила коротко: да.

— Очень хорошо! — сказал Белоглазов. Он порылся в столе, вытащил оттуда пару фотографий, затем из папки достал еще одну, выложил их передо мной на столе.

— Вот, посмотрите, из изображенных здесь людей вы кого-нибудь узнаете?

Фотография Игоря Горелова лежала крайней справа. Разумеется, его не следует выдавать, решила я, и открыла уже рот, чтобы сказать «нет», как вспомнила совет адвоката о том, что следует хорошо подумать перед каждым ответом. А что тут, собственно, думать, ситуация ясная, яснее некуда… Но вдруг меня осенило: ведь в милиции же все знают. Знают, что Наташа Горелова участвовала в моей программе, знают, что я была в гостях у них обоих. Знают, что я знакома с Игорем, и, скажи я сейчас: на фотографиях нет знакомых мне людей, без труда уличат меня во лжи. Внезапно мое лицо вспыхнуло огнем: вот она, ловушка, и я едва-едва не угодила в нее.

— Вот это — Игорь Горелов! — сказала я, показывая на крайнюю справа фотографию.

Казалось, мой ответ разочаровал следователя. Еще бы! Ведь я сорвала ему такой трюк!

— Когда вы последний раз виделись с Гореловым? — спросил он по-прежнему бесстрастно.

«Стоп! — сказала я самой себе. — Думать, прежде чем отвечать! На самом деле Игоря я видела дважды, нет, трижды: я пила с ним и его женой чай в их особняке, потом он промчался мимо меня на „Газели“, потом во время разборки. Но про последнее я не должна упоминать!»

— Собственно, я с ним только один раз встречалась — у него дома, когда готовила передачу с участием Наташи, его жены.

Потом я видела его мельком, он мимо меня куда-то на «Газели» проехал. И все!

— А куда он поехал?

Я вся напряглась: все-таки сболтнула лишнего. Вот дура!

— Ну откуда ж я могу знать? — сказала я как можно невиннее.

Следователь помолчал, покрутив шариковую ручку, постучал ею по костяшкам пальцев.

— Хорошо, теперь о разборке, — сказал он наконец. — Расскажите, где вы находились в тот момент, когда началась стрельба, и что вы видели.

Вот еще одна ловушка: только сболтни, что не надо, майор тут же прицепится, как репей, не стряхнешь.

— Я ехала в трамвае, — сказала я, — а когда началась стрельба и посыпались стекла, я упала на пол и ничего больше не видела! — закончила я не очень уверенно.

— И по сторонам не смотрели?

— Но… — я замялась, — в трамвае все упали на пол, и на мне мужчина какой-то лежал — в смысле, на полу — и все кричал: «Лежите, не вставайте, а то убьют…»

— И ничего не видели, да?

— Ничего! — подтвердила я. — Я лежала носом в пол.

— И кто стрелял, не захотелось посмотреть?

— Там же стекла сыпались!

— Как выглядели бандиты, вы не можете сказать? Нам бы это было важно, составили бы фоторобот, может быть, в нашей картотеке нашелся бы кто-нибудь из них…

Я чуть было не ляпнула: на каждом был черный чулок на голове! Но вовремя опомнилась. Вот она, уже третья по счету ловушка! Неплохо работает майор!

— Ну я же смотрела в пол! — сказала я обиженно. — Как я могла что-то видеть?

Следователь задумчиво постучал по костяшкам пальцев.

— Хорошо, я вас прямо спрошу, — сказал он сухо и четко. — У нас есть информация о том, что Игорь Горелов принимал участие в этой разборке, более того, сам является ее организатором и заказчиком. Можете ли вы эту информацию подтвердить или опровергнуть? Пожалуйста, хорошо подумайте, прежде чем отвечать! Учтите, что, если это правда, рано или поздно это все равно выяснится! Однако за дачу ложных показаний вам придется отвечать!

«А ты меня не пугай! — сказала я про себя. — Я пуганая! И Игоря Горелова просто так не выдам!»

— Я еще раз повторяю, — сказала я устало, — я ничего не видела, Игоря Горелова в том числе. Можете занести это в протокол!

Майор Белоглазов посмотрел на меня пристально, потом молча кивнул. Взяв ручку и пододвинув к себе лист бумаги, стал писать — полагаю, протокол моего допроса. Это все было не так уж быстро, и, пока он вырисовывал буковки на сером листе протокольного бланка, я должна была сидеть молча и на все это смотреть. Потом он подал мне протокол для подписи, но, прежде чем подписать, я не преминула внимательно прочесть текст, где в замысловатых, предписанных законом протокольных выражениях утверждалось, что я ничего не видела и ничего не знаю. Убедившись, что ничего сверх этого в протоколе не написано, я подписала его.

— Вы можете быть свободны, — сказал майор, — но если что-то вспомните, пожалуйста, вот мои телефоны, служебный и домашний, звоните в любое время…

Я сунула листочек с телефонами между страницами записной книжки, где уже лежала визитка Пацевича. После этого с огромным облегчением покинула кабинет следователя.

* * *

Глянув на часы, я ахнула: шел уже пятый час. Весь день промелькнул, а я так и не появилась на телевидении. А ведь ребята, наверное, ждут меня!

Так это и оказалось. В рабочем кабинете нашей программы я обнаружила всех, всю мою бригаду, да еще Валеру Гурьева и Костю Шилова в придачу.

— Ой, Иринка, наконец-то! — воскликнула Лера Казаринова, едва я появилась на пороге.

Костя Шилов поднялся со стула, направился мне навстречу.

— Ирина Анатольевна! — сказал он с упреком. — Мы уж подумали было, с вами опять что-то стряслось!

Я осторожно прикоснулась к огромной и тяжелой, точно из железа, Костиной руке.

— Да бог с вами, Костя! — сказала я ему, улыбнувшись. — Что со мной может случиться?

— Костя тут уже успел раз двадцать поклясться, что, если вы вернетесь живой и здоровой, больше он вас от себя не отпустит, будет сопровождать везде и всегда, сказала Галина Сергеевна ехидно.

Я посмотрела на смущенно стоявшего посреди комнаты Костю, и мне стало жалко его. Ну зачем она так потешается над человеком?..

— А вы что, ребята, — спросила я, — так с утра здесь и сидите? Меня дожидаетесь?

— Ну, почти, — усмехнулся Валера Гурьев, — собственно, нам было чем заняться. А теперь вот собрались вместе, обсуждаем вчерашние события.

— Ну давай, Иринка, не тяни! — сказала Лера. — Рассказывай, о чем вы разговаривали с адвокатом.

Я застыла с открытым ртом.

— Ну да, — снова усмехнулся Валера Гурьев, — благодаря твоему бородавчатому о вчерашних событиях всем на телевидении все известно.

— То есть как это все и всем? — спросила я ошалело.

— А вот так! И о том, что ты видела Игоря Горелова, тоже!

— Что, он так и сказал? — спросила я. —Слово в слово?

— Ну конечно! — воскликнул Валера. Воцарилась тишина.

Что-то не укладывалось у меня в голове, и я не могла понять — что. Бородавчатый знает меня, он знает Анжелу Сучкову, как я сегодня сама убедилась. Я вспомнила схему, которую чертила сегодня днем в кафе. Знал ли он самого Сучкова? Неизвестно. Знал ли он Игоря Горелова? Наташа утверждает, что нет. Если так, откуда он может знать, что во время разборки я видела именно Игоря Горелова? Откуда он вообще знает о его существовании?

— Ну, Иришка, ты не молчи! — прервал мои размышления Павлик самым бесцеремонным образом. — Давай рассказывай, что тебе говорил адвокат!

И я послушно стала рассказывать, главным образом о второй встрече с Пацевичем. Все присутствующие слушали меня внимательно, не перебивая, и, когда я умолкла, воцарилась тишина. Ее нарушила Лера Казаринова.

— Наш бородавчатый, наверное, и настучал на тебя в милицию, — сказала она.

— Не может быть, — сказал Валера Гурьев, — бородавчатый не знает Игоря. Наташа сама это сказала.

— То есть как это не знает? — возмутилась Галина Сергеевна. — Он же сам нам рассказывал, что видел Игоря и ты его видела!

— Точно, — сказал в изумлении Валера и посмотрел на меня.

Я кивнула.

— Ну да, — сказала я, — здесь что-то нечисто.

— Так притащи его сюда, пусть нам расскажет, откуда он все это знает, — предложил Костя.

Мы смущенно умолкли: решиться на откровенное насилие над человеком было не так-то просто.

— Про бородавчатого это еще не все, сказала я. И рассказала о том, как видела его у Анжелки. И опять по окончании рассказа последовала смущенная пауза.

— Итак, — сказал наконец Валера Гурьев, — мы можем сделать вывод, что наш бородавчатый подрабатывает извозом, возит солидных людей на их собственных машинах.., ты хоть номер ее записала?

— Номер? — удивилась я. — А зачем? —О, святая наивность! — воскликнул Валера. — По номеру в два счета можно выяснить ее владельца!

Я задумалась.

— Понимаешь, — сказала я, — я очень хорошо разглядела этот номер: солнце падало на него. Только теперь я его забыла, в голове пустота какая-то.

— Ну хоть марку машины ты помнишь, можешь ее назвать?

— До откуда я знаю! Это же иномарка была! А я знаю только наши машины. «Жигули», «Москвич», «Волгу»…

— И горбатый «Запорожец»! — криво улыбнулся Валера. — У нее на радиаторе было что-нибудь?

— На радиаторе — это спереди, между фар? — спросила я наивно.

— Да, между глаз… Я задумалась.

— Постой, постой, Валера, было! — воскликнула я радостно. — Я теперь вспомнила. Они еще так ярко на солнце блеснули — сцепленные кольца, четыре или пять, только не в два ряда, как олимпийские, а в один…

Валера кивнул. Нарисовав на листе бумаги четыре сцепленных кольца, спросил:

—Так?

Глянув на рисунок, я кивнула:

— Да, именно так!

— Отлично, — сказал Валера. — Это —"Ауди", хорошая машина. Теперь номер. Если ты его хорошо разглядела, неважно, что ты его теперь не помнишь, все равно он запал тебе в подсознание, и есть шанс его оттуда вытащить. Прежде всего вспомни, это был наш номер или иностранный?

— Наш, конечно! — сказала я уверенно. — Там было RUS, на номере.

— А какая цифра над этим RUS стояла, ты не помнишь? Понимаешь, это номер региона, где зарегистрирован автомобиль, по нему можно сказать, местная машина или иногородняя.

— А какой у нас номер региона?

— У нас — 64.

— Точно! — сказала я убежденно. —Именно эти цифры там и стояли.

— Очень хорошо! Теперь самое трудное: три буквы и три цифры. Не было ли в комбинациях этих цифр что-нибудь необычного, запоминающегося?

Я задумалась.

— Было! — сказала я наконец. — Я точно помню: буквы складывались в название какой-то телекомпании, какой-то очень популярной, но я забыла какой…

— Нашей, российской телекомпании?

— Да, да, нашей.

— Ну тогда это или ОРТ или РТР, сказал Павлик. — Какие еще у нас популярные телекомпании?

— Нет, не то и не другое, — сказала я убежденно.

Тут на меня со всех сторон посыпался град подсказок, названий телеканалов. Господи, что только не называли — и НСТ, он же REN TV, и ТВЦ, и ИВК, и ТНТ, и СТС, и ACT, я, столько уже проработавшая на телевидении, даже не знала, что такие существуют. Однако это было все не то, на каждую новую называемую мне комбинацию из трех букв я качала головой.

— Может быть, это ТВ-6? — предложила Галина Сергеевна.

— ТВ-6 больше не вещает! — возразила Лера Казаринова.

— Ну и что? При чем здесь это?

— В ТВ-6 цифра, — сказал строго Валера Гурьев, — а нам нужны три буквы.

Мы в растерянности смотрели друг на друга.

— Послушайте, — вдруг сказал молчавший до сих пор Костя Шилов. — Может быть, это НТВ?

Я аж подскочила на месте.

— Конечно, НТВ, — сказала я. — Что вы мне голову морочили с вашим ТВ-6! Это НТВ, НТВ было в номере, сначала "Н", потом три цифры, потом «ТВ», отлично помню.

Все вздохнули облегченно, даже засмеялись, и я вместе со всеми.

— Так, отлично, молодец, Ирочка! воскликнул Валера. — Теперь три цифры. Ирочка, думай, может быть, в цифрах тоже что-нибудь было необычное, какая-нибудь интересная комбинация…

И я думала. Представила себя стоящей на балконе, а внизу огромная черная «Ауди» медленно пятилась назад, ее номерной знак на радиаторе переливался в лучах солнца, вот, развернувшись, она начинает спускаться вниз, и я снова вижу номер…

— Там две цифры были одинаковые, — вдруг сказала я убежденно. — Или две четверки, или две тройки.

— Или две пятерки, — добавил Павлик, я посмотрела на него с сомнением.

— А третья цифра? — спросил Валера.

Я снова задумалась. Представила себе снова пятящуюся назад «Ауди», номер на радиаторе переливается в лучах солнца, на этом номере есть и НТВ, и 64 RUS, только вместо трех цифр белое пятно.

— Знаешь, мне теперь кажется, что там были только тройки и четверки, — сказала я.

Валера кивнул.

— Хорошо, попробуем перебрать варианты, — сказал он. — Ирочка, теперь расслабься, ни о чем не думай. Представь, что ты собираешься уснуть, и закрой глаза.

Закрывая глаза, я успела заметить, что он намерен что-то чертить на листе бумаги.

— А теперь открой глаза. Ну, такой номер был у «Ауди»?

На листке было написано «н 334 тв 64 RUS». На душе моей стало уныло, тоскливо, и я с сомнением покачала головой.

— Все! — воскликнул Валера. — Больше не думай, не забивай ничем голову, снова расслабься и закрой глаза.

И с закрытыми глазами я слышала, как царапала, чертя, шариковая ручка по бумаге.

— Теперь смотри!

На листе стояло «н 443 тв 64 RUS». Я вдруг почувствовала прилив радости.

— Вот он! — воскликнула я. — Именно этот номер!

И все мы рассмеялись от радости и огромного облегчения, что нашли наконец искомый номер.

— А теперь, — сказал Валера, самодовольно ухмыляясь, — смотрите, что может Валера Гурьев!

И он стал набирать какой-то номер телефона. Мы напряженно ждали.

— Алло! Областное управление ГИБДД? А кто на дежурстве, Сашка, ты, что ли? Это Валера. Саш, по дружбе, посмотри тут один номер… — Вдруг он осекся, трубка в его руке зарычала, захрипела, стала будто раскаляться докрасна. — Как, какой Валера Гурьев? С телевидения, отдел криминальной хроники! Саш, ты брось выдуриваться, мне номер опознать нужно… — Вновь рык телефонной трубки, лицо у Валеры вытянулось. — Ну, извини, Саш… Извините, товарищ капитан!.. Да, но.., я вас уверяю! Но, товарищ капитан!.. — Внезапно Валера заканючил, как простой солдат срочной службы:

— Позарез нужно — человека из тюрьмы надо вытащить! Но говорю же!.. Я разве ж вас когда подводил?.. Но нужно, вы поймите, товарищ капитан, для дела расследуем, бандитская разборка, невинный человек попал в тюрьму… Да никто на вас ссылаться не будет, мало ли откуда мы номер узнали! — Вид у Валеры стал совершенно ошалелым, на лбу выступила испарина. Трубка продолжала рычать. — Хорошо, хорошо, про вас — ни слова! В случае чего скажу, сам в компьютер залез, ваш файл взломал! Да! —Рычание трубки стало чуть менее грозным, Валера выглядел уже увереннее. — Хорошо, называю! Машина: черная «Ауди». Одна из последних моделей. Номерной знак «н 443 тв 64 RUS»… Да, нашего города… Отлично, жду! — закончил Валера, оглядев пас торжествующим взглядом. Но пот на лбу еще не просох, и я бы сказала, он был бледнее обычного. — Алло! Да, слушаю… Записываю! — Он пододвинул лист бумаги. В трубке кто-то что-то диктовал, и по мере диктовки лицо Валеры вытягивалось, выражая разочарование, до того комичное, что, глядя на него, мы едва сдерживали смех.

Но Валера будто и не замечал нашего веселья. Он молча, даже не сказав спасибо гаишнику за оказанную услугу, положил трубку и оглядел всех нас беспомощным и растерянным взглядом.

— Машина зарегистрирована на имя Сучкова Дмитрия Геннадьевича!

— сказал он.

Мы так и ахнули.

Воцарилось молчание. Его нарушила я сама, сказав:

— Боже мой, какая же я дура! Как я не подумала, что у Сучковых тоже должна быть машина?

— И очень крутая, — вторила мне Л ера Казаринова. — Они же были предпринимателями!

— Но, понимаете, — принялась я оправдываться, — Анжела так долго жаловалась мне на безденежье, что мне и в голову не могло прийти, что у них есть машина, да еще такая!

— И из-за этого мы весь вечер гонялись за призраком! — добавил Валера Гурьев.

Машинально, не думая, я стала набирать номер мобильника Пацевича, чтобы рассказать ему о результатах наших поисков. Голос, сказавший мне в трубку «да», я поначалу не узнала: мне показалось, это был голос пожилого усталого человека. Но это был вполне узнаваемый Пацевич в этом он меня уверил, и через некоторое время я уловила знакомые интонации его голоса.

Так как у Пацевича на визитке было напечатано: «Берегите время абонента!» я старалась говорить быстро, ясно, четко излагая события. Услышав про черную «Ауди», Пацевич вдруг оживленно переспросил:

— Какой, вы говорите, номерной знак? Я повторила. Я так долго и мучительно вспоминала его, что в конце концов выучила наизусть.

— Да, это номер машины Сучкова, подтвердил адвокат. — Напрасно вы мне сразу не позвонили и не спросили…

— Но откуда ж я могла знать, что он вам известен? — возразила я виновато, точно школьница.

— Ну да, — согласился Пацевич.

Мне-то он стал известен чисто случайно. Мне этот номер сообщил Игорь Горелов.

— Сообщил? Зачем?

— Понимаете, эта сучковская «Ауди» — та самая машина, в которой его возили на разборку, именно ее вы видели, лежа на полу в трамвае.

Я так и ахнула и, позабыв о том, что у Пацевича на телефоне деньги капают, на мгновение замолчала, потеряв дар речи.

— Собственно, неудивительно, что бандиты взяли именно машину Сучкова, вновь заговорил Пацевич, так и не дождавшись моей ответной реплики. — Для подобных разборок машины обычно угоняются, и если уж угонять, то проще всего угнать как раз машину Сучкова: ее-то уж точно никто не хватится, раз сам хозяин мертв и лежит в багажнике…

— А вторая машина, которая участвовала в разборке? — спросила я, обретя наконец дар речи. — Вы говорили, там было две машины…

— Да, еще серебристо-серая «девятка», — подтвердил Пацевич. — Игорь запомнил ее номер, это все, что он мог сделать в данном случае.

— И вы узнали, чей это номер?

— Узнал… В сводке ГИБДД эта машина числится как угнанная, заявили об угоне уже после разборки, так что скорее всего хозяин машины ко всей этой истории не причастен.

— Думаете, бесполезно идти к нему спрашивать?

— Он вам скажет, что машину у него угнали и он знать ничего не знает. И это скорее всего будет правдой. Для того бандиты и угоняют машины, чтобы, во-первых, не жалко испортить было, а во-вторых, чтобы ниточка расследования никуда не вела.

— Так что теперь эта машина стоит тихо-мирно где-нибудь в тихом переулке…

— Более вероятно, что ее обгорелый остов валяется сейчас где-нибудь в лесу. После таких дел машины обычно сжигают, чтобы не оставить случайных улик.

Мне стало грустно и жалко до слез несчастного владельца «девятки», в одно мгновение оставшегося без машины.

— Да, вот еще что, Сергей Маркович, — вспомнила вдруг я. — Я еще хотела спросить: вы случайно имя и адрес дяди Сучкова не выяснили?

В трубке послышался тяжкий вздох.

— Извините меня, нет, — сказал он устало. — Замотался сегодня, не сумел, забыл. Завтра позвоню, честное слово!..

— Но завтра же воскресенье…

— Да это ничего — у сучковского адвоката мобильник, и по выходным он не имеет привычки напиваться до беспамятства…

— Кстати, может быть, мне стоит с ним поговорить? Может, он что-то знает?..

— Хорошо, я сам с ним поговорю, — заверил меня Пацевич. — Завтра пойду к нему домой по старой дружбе. Я вам перезвоню. Только опять же — шансов что-либо узнать очень немного… С Наташей попробуйте еще поговорить… Кстати, вы еще не заходили к ней?..

— Вечером зайду, — сказала я, — если не забуду…

— Не забудьте, пожалуйста! — повторил Пацевич. — А пока давайте кончим на сегодня…

Положив трубку, я объявила всем:

— Пацевич все знал про этот номер.

— Слышали, — отозвался Валера Гурьев. — А что он говорил там про вторую машину?

— Да ничего особенного, — ответила я. — Серебристо-серая «девятка», числится угнанной…

Валера Гурьев понимающе кивнул.

«И что же нам теперь делать?» — хотела я сказать, но не успела: дверь резко распахнулась, и в наш кабинет вошел Евгений Васильевич Кошелев, наш шеф.

— О! Отлично! Наконец-то вся команда в сборе! — воскликнул он с нескрываемым сарказмом. И повернулся ко мне:

— И вы, Ирина Анатольевна, здесь, я очень рад, наконец-то увиделись! Мечтаю об этом, можно сказать, с самого утра!

— Между прочим, у меня сегодня выходной, — сказала я невозмутимо.

— Между прочим, у меня тоже! — Шеф был на взводе, и мы все знали почему. — Да только какой же, к черту, выходной, когда такое творится!

— А что творится? — спросила я невинно.

— Вы, Ирочка, — шеф приблизил, насколько было можно ему, стоявшему в форме вопросительного знака, ко мне, преспокойно продолжавшей сидеть, свое лицо вплотную, — не прикидывайтесь, пожалуйста, наивной идиоткой, все знают, что это не так!

— Спасибо!

— Не за что! — Шеф выпрямился, став похожим на знак восклицательный. — Что вы учудили с вашей программой? Вы приглашаете туда кого хотите, я вам абсолютно ничего не навязывал. Так смотрите же, что за людей вы приглашаете! Вчера в вашей передаче участвовала эта бизнес-вумен могли бы и поинтересоваться, что за человек ее муж! Получается: мы готовили программу с ее участием, а муж в это время устраивает разборки, расправляется с конкурентами. Мы делаем передачу, его жена в эфире, а его самого в это время арестовывают, прямо во время нашей программы. Вы что, думаете, такое легко сойдет с рук приглашать на телевидение жен мафиози?

Полагаете, это позволительно — рекламировать личную жизнь бандитов? Вы же бросили тень на все телевидение, вы подставили под удар всех нас, начиная от генерального директора ГТРК и кончая… Ну да, кончая всей вашей бригадой! Или вы думаете, что после случившегося вам и дальше позволят транслировать вашу программу?

Шеф наконец умолк, утомленный криком, уселся на стул, вовремя подставленный ему Костей Шиловым. Я сидела, угрюмо глядя перед собой. Вот так они всегда поступают, эти начальники: сначала втянут тебя против воли в какую-нибудь историю, а как случится беда, первые же от тебя и отворачиваются, даже хотят все свалить на другого, сделать из него козла отпущения.

— Все это очень мило! — сказала я таким хриплым, сдавленным голосом, что сама испугалась, не ожидая, что у меня может быть такой. — Все прямо по Ницше падающего толкни! Когда все идет благополучно, вы все такие любезные, даже ласковые, прямо сама доброта. А стряслась неприятность — вы меня и знать не хотите. И нечего строить из себя оскорбленную гордость! — вдруг выпалила я, вскочив со стула. — Между прочим, это вы втянули меня в эту историю! У меня на вчерашний эфир была совсем другая заготовка, совсем другая предполагалась участница. А вы мне эту Наташу Горелову подсунули, да еще в последний момент, и отказаться было нельзя — в приказном порядке! Вы откуда ее откопали? Почему так срочно решили поменять план, включить туда Наташу? Почему? Она вам что, родственница? Откуда вы ее знаете?

В изнеможении я снова плюхнулась на стул, закрыла лицо руками. Слышала голос Леры Казариновой, сказавшей:

— Однако это интересный вопрос. В самом деле, почему?

И зашипевшего было Кошелева: «Что вы себе позволяете, девочка!» — никто не испугался. Напротив, по-прежнему спокойно, ледяным тоном, заговорил Валера Гурьев:

— Это не праздный вопрос, Евгений Васильевич!

Все эти события — разборка, арест Игоря Горелова — взаимосвязаны между собой и участием Наташи в телепередаче! И нам очень важно знать, что является причиной ее срочного участия в передаче, тем более внепланового, экстренного.

У меня дух захватило. А что, если Евгений Васильевич, наш шеф, замешан в этой грязной истории? От таких мыслей становилось страшно.

— Но… — вид у Кошелева был растерянный, — собственно говоря, это вы не мне, а Мише Завьялову должны спасибо сказать. Он мне эту кандидатуру подсунул.

— Кто такой Миша Завьялов? — спросила я.

— То есть как это кто такой? — удивился шеф. — Вы это у меня спрашиваете, кто такой? Ваш, Ирина, новый ухажер, вот кто! Ну, такой, неуклюжий, с бородавкой на щеке…

— Бородавчатый? — ахнули мы все вместе. — Опять бородавчатый? Куда ни сунься, везде в этом деле натыкаешься на него!

— Он меня сам попросил пригласить Наташу Горелову в нашей программе поучаствовать, — продолжал шеф. — И ведь такую трогательную историю рассказал, подлец. Будто бы он в большой нужде, был в сильном запое уже несколько дней, бродил в полном беспамятстве, вдрызг пьяный по городу, искал, где выпить. А дело было в январе, стояли морозы. И он от усталости, наверное, в конце концов упал в снег и лежал прямо возле тротуара, и мимо шли люди, делали вид, что его не видят. И вот Наташа с Игорем ехали мимо на своей «Газели» — остановились, подобрали его, отвезли к себе домой, в особняк. Там они его согрели, накормили, помогли выйти из запоя. А потом работу еще нашли, здесь, на телевидений. И вот теперь он хочет Наташу отблагодарить за доброту — участием в нашей программе. Ну, вы же понимаете, после такой истории я ему не мог отказать!

— И конечно, он совершенно точно знал, когда Наташа участвует в программе? — спросил Валера задумчиво.

— Разумеется! Он меня спрашивал, и я все ему сообщил. И что вы к Гореловым домой поехали, — Кошелев повернулся ко мне, — он тоже знал…

Очень хорошо! Похоже, бородавчатый знал вообще обо всем.

— Однако!

— Я озадаченно оглядела всех. — Наташа уверяла нас, что не помнит, не знала никого с бородавкой на лице! Неужели уже успела забыть?

— Быть такого не может! — возразил Валера Гурьев. — Собственные благодеяния всю жизнь потом помнятся!

— Что мы тут голову себе ломаем? воскликнула вдруг Галина Сергеевна.

— Притащить сюда этого вашего бородавчатого, и пусть сам все расскажет!

— Точно! — Костя Шилов направился к двери. — Подождите минуту, я сейчас…

Ждать пришлось долго. Евгений Васильевич нетерпеливо барабанил пальцами по столу, Валерий Гурьев ерзал на стуле. Лера от скуки стала жевать какие-то сухофрукты, предложила остальным — согласился только один Павлик.

Костя Шилов вернулся через четверть часа один, и по его унылому, разочарованному виду, в бездействии свисающим по бокам огромным, мускулистым рукам, ясно было, что он потерпел поражение.

— Бородавчатого нет, — сказал он глухо, — сгинул.

— Куда? — спросили мы в один голос.

— Никто не знает. Уволился, заявление подал еще вчера вечером, с тех пор никто его больше не видел…

— Конечно! — вдруг воскликнула я. —Он же Анжелку в рабочие часы на ее машине куда-то возил!

— Мы думали, что шоферить для него приработок, а оказывается, он перешел на другую работу, — подытожил Валера Гурьев.

— А домашний адрес? — спросил Евгений Васильевич. — Где он живет, не догадались спросить?

— Догадался, — ответил Костя Шилов, — в нашем общежитии он жил. И теперь, уволившись с работы, из общежития он тоже съехал. Куда — никто не знает.

Наше уныние нельзя было выразить никакими словами. Итак, и эта ниточка тоже обрывалась — пока во всяком случае. И оставалась только одна зацепка — Анжела; Сучкова. По крайней мере, где найти бородавчатого, она должна знать, если он у нее состоит на службе.

Мы решили, что нам пора расходиться по домам. Когда я спускалась по каменной лестнице со второго этажа к выходу из телецентра, за мной по пятам следовал Костя Шилов — он и впрямь теперь решил стать моим неотступным телохранителем. Впрочем, продолжала я думать, еще не факт, что Анжелка захочет мне все рассказать. Мне вспомнился ее неприветливый вид сегодня утром — и зачем она мне все время врала? Говорила, что не знает Гореловых, хотя отмечала с ними Новый год. А вот бородавчатый утверждал, наоборот, что он знает Гореловых, хотя Наташа уверяла, что не знает его. Или врут не они, а врет Наташа? Я почувствовала, что у меня словно почва уходит из-под ног, — так бывает всегда, когда начинаешь сомневаться во всех и каждом.

С Наташей надо бы поговорить, и как можно скорее, решила я. Но когда? Сегодня я уже устала… Может, завтра? Стоп! От неожиданности я и вправду остановилась, Костя Шилов едва не налетел на меня сзади. Я вдруг вспомнила, что обещала Пацевичу зайти сегодня вечером к Наташе, рассказать ей об Игоре, и чуть не забыла! Черт с ней, с усталостью, — этот разговор откладывать нельзя!

Внизу, во дворе, Костя Шилов спросил меня несколько робко и смущенно:

— Я доведу вас до дома, можно?

— Я еще не еду домой, — сказала я. — Мне нужно к Наташе Гореловой, поговорить о ее муже в тюрьме и пару вопросов задать. Надеюсь, маршрутка со счастливым номером тринадцать еще ходит в этот час…

— Да зачем вам маршрутка, Ирина Анатольевна? — воскликнул Костя. — Садитесь, я вас отвезу. Маршрутки в этот час ходят редко.

Это звучало слишком заманчиво, чтобы отказаться. Усевшись на переднее сиденье «Волги» рядом с Костей, я, однако ж, спросила, чтобы рассеять последние сомнения:

— А начальство не будет против?

— Не будет! — отвечал, усмехаясь, Костя. — Начальство против только тогда, когда ему надо ехать, а машины на месте нет. Вот это правда беда, тогда и с работы выкинут. А сейчас, в субботу вечером, кому ж машина может понадобиться? — И, помолчав, Костя добавил очень серьезно:

—И завтра, в воскресенье, если надо, машина будет в вашем распоряжении. Только скажите…

Я поблагодарила его. Костя — настоящий друг. Я хотела даже пожать ему руку, но в этот момент мы уже выезжали из ворот телецентра.

Пришлось долго ждать, прежде чем Наташа открыла нам: оказалось, она была в цеху, где работал станок. Вид у нее был очень утомленный: видно, одной, без Игоря, приходилось плохо.

— Завтра утром сестра приедет из Тамбова — сестра Игоря, — сказала Наташа, устало и грустно глядя на нас, — а пока все одной приходится делать. С ног валюсь от усталости…

Тем не менее она отправилась на кухню готовить для нас чай. Я было запротестовала: обойдемся без него, но Наташа энергично покачала головой, и все, что я могла сделать, — это пойти помочь ей.

За чаем я рассказывала об Игоре. Что в тюрьме с ним обращаются прилично, насколько это возможно, и на допросах он держится мужественно, молодцом, молчит, как партизан. Потому что в молчании его спасение — Наташа слабо улыбнулась в ответ на грустную шутку.

— А с нашим расследованием пока ничего не получается, — сказала я по возможности беспечным тоном. — Только уцепимся за какую-нибудь ниточку, начнем тянуть, а она — раз! — и тут же обрывается.

Наташа понимающе, но довольно рассеянно кивнула, слушая меня.

— Наташа, вы должны нам помочь! сказала я. — Нам не хватает зацепок, понимаете, круга подозреваемых. Кто мог желать смерти Сучкова?

— Да бог мой, кто же мог желать его смерти? — вздохнула Наташа. — Он был милейшим, добрейшим человеком, наш Димка, никому слова обидного не сказал, мы с ним никогда не ссорились… Это мой Игорь на него иногда наезжал, все критиковал, считал, что тот не правильно все делает! Ну тогда они, конечно, спорили, даже кричали иногда друг на друга.

— Да ведь вы хорошо Сучкова знали…

— Мы дружили, — сказала Наташа убежденно, — то и дело друг к другу ходили…

— И с Анжелой, женой Сучкова, тоже дружили?

— Конечно. — Наташа смотрела на меня удивленно.

— И праздник вместе встречали?

— Ну да, последний Новый год они даже к нам праздновать пришли. У них квартира маленькая, тесная, а у нас — видите, какие хоромы…

— Я сегодня разговаривала с Анжелой.

— Да? — улыбнулась Наташа. — Вы знакомы?

— Знакомы, — подтвердила я мрачно, но Анжелка утверждает, что ни Игоря, ни вас она не знала. Что с конкурентами Дмитрий один дела имел, без нее.

Наташа замерла, робкая, беспомощная полуулыбка блуждала на ее губах.

— Да как же это? — прошептала она. Потом вскочила, подбежала к шкафу, стала рыться там в ящиках. Наконец нашла, принесла мне. Это была открытка «С Новым годом!». На оборотной стороне нехитрый поздравительный текст, написанный от руки — я вдруг узнала характерный, с завитушками Анжелин почерк: «Поздравляем с Новым годом, желаем счастья, здоровья, удачи» — и далее все в таком же роде. Под текстом подписано: «Анжела и Дмитрий Сучковы».

— Они торт шикарный на застолье принесли и шампанское, — пояснила Наташа. — И вот эту открытку…

Я кивнула.

— Адвокату эту открытку покажите, сказала я, — может, окажется полезной для чего-нибудь. — Я вздохнула. — Но зачем же мне Анжелка врала?

— Вы знаете, — сказала Наташа, — вообще-то она любит врать. И иногда это делает просто так, шутки ради. Ну, будто разыгрывает! Так что вы на нее не обижайтесь…

Я кивнула. Хотя не очень-то верила, что Анжелка хотела разыграть меня сегодня утром.

— А какие у Сучковых вообще были отношения между собой? — спросила я.

Наташа помолчала.

— Он на нее молился, — произнесла наконец она.

— А Анжела?

Наташа молчала, и я начала догадываться, что это означает.

— Вам известно что-нибудь конкретное?

— Слухи разные ходили. — Она вздохнула. — Будто она и с каким-то спортсменом встречалась, и с хоккеистом, и с каким-то солидным чиновником из областного правительства. Говорили, будто она с ним и в Испанию ездила на неделю, с чиновником этим.

Я опешила.

— А Димка? Он что, здесь оставался?

— Да, оставался, — подтвердила Наташа. — Она сказала, что едет с подругой, он и поверил… Он ей во всем верил!

— А в последнее время? — спросила я. — В последнее время были у Анжелки любовники?

— Говорили, нашла себе очень солидного, обеспеченного человека…

— Тоже чиновника?

— Нет, бизнесмена, как мы, только покруче. Говорят, он где-то в автобизнесе, перепродает машины, и автосервисные центры у него по городу, и торговые точки. Денег у него очень много, а Анжелка ведь такая падкая на деньги, вы, наверное, знаете…

Еще бы!

— А имя этого бизнесмена?.. Наташа покачала головой.

— Игорь мне все это рассказывал, сказала она. — А откуда он узнал — надо у него спрашивать.

«Отлично, — подумала я. — Нашему адвокату будет работа — выспросить это у него. Или я последняя дура, или с Анжелкой что-то нечисто. В любом случае пока что она да еще таинственный сучковский дядя — единственные наши зацепки».

— А конкуренты? — продолжала спрашивать я. — Были у Сучкова, кроме вас, еще соперники в бизнесе?

— Нет, ни в коем случае! — сказала Наташа определенно. — Поймите, это же рынок! Мы просто обязаны совершенно точно знать, кто наши союзники, а кто враги, с кем мы сотрудничаем и у кого место под солнцем отнимаем.

— И вы, то есть ваша фирма и сучковская, вполне умещались под солнцем?

— Конечно! — Наташа выглядела совершенно искренней. — Говорю же, мы даже собирались производство увеличивать — и мы, и Сучков.

— А это могло кому-нибудь помешать? Наташа некоторое время напряженно и пристально смотрела на меня, потом отрицательно покачала головой.

— Насколько я знаю, нет, — сказала она. — Бизнес у нас мирный, спокойный, ну кому мы можем помешать…

— Значит, убийство Сучкова могло произойти только из личных причин! — подытожила я.

Наташа продолжала смотреть на меня напряженно и очень серьезно.

— А Анжелка? — спросила я. — Она хоть немного бизнесом своего мужа интересовалась? Или заставляла его вкалывать, а сама только деньги швыряла направо и налево?

— Да-да, — подтвердила Наташа, — вот это последнее ближе к истине. Она и «Ауди» заставила его купить. Он хотел фургон, как у нас, нанять шофера… А Анжелика говорит: нет, нам нужна нормальная, престижная машина, как у людей…

— И Сучков послушался?

— А куда ж ему было деваться? Он выполнял любой ее каприз.

Я рассказала о моем сегодняшнем приключении — как видела Анжелку, садящуюся в черную «Ауди», и думала, что это машина ее нового поклонника.

— Нет, — сказала Наташа грустно. —Это теперь ее машина.

— А мы сегодня часа три голову ломали, — сказала я. — Сначала номер вспоминала, потом определяли по нему ее хозяина. И выяснилось, что хозяин — тот же Сучков… Так обидно было, что столько усилий потратили зря. И что ниточка оборвалась… Наташа вежливо, но безразлично кивнула.

— Кстати, еще у вас хотела спросить, продолжала я, — вы говорили, что у Сучкова был богатый покровитель, который ему деньги на его бизнес давал. Вы не знаете, кто это и как его найти?

Наташа посмотрела на меня озадаченно.

— Богатый покровитель? — сказала она удивленно. — Ах, вы, наверное, имеете в виду его дядю?..

— Да, наверное, — сказала я. — Адвоката я уже расспрашивала, но он ничего не знает…

— Мы с Игорем тоже толком ничего не знаем, — ответила Наташа. — Нам Дмитрий ничего не рассказывал, мы все от других, по слухам знаем.

— Он вам не рассказывал? — спросила я удивленно. — Про родного дядю?

— У него с ним сложные были отношения, — пояснила Наташа. — Дядя же ему все свои сбережения отдал, чтобы тот свое дело открыл. А потом у Дмитрия начались проблемы, он просил денег еще и еще. И дядя давал и давал. А Димка отдавать не мог — нечем было… А потом инфляция началась, все дядины деньги вылетели в трубу.

Мы с Костей напряженно переглянулись.

— Однако, — сказала я, — это неплохой мотив для убийства — растрата денег…

Наташа вытаращила на меня глаза, некоторое время смотрела с ужасом, потом ее голова вдруг устало поникла. Я тщетно ждала, что она что-нибудь скажет, но Наташа сидела молча.

— Ирина, — тихо напомнил мне безмолвствовавший до сих пор Костя. — Про бородавчатого…

— Ах да! — спохватилась я. — Наташа, скажите, имя Михаил Завьялов вам что-нибудь говорит?

Та с сомнением покачала головой.

— Такой высокий, неуклюжий, — это мне помогал Костя, — с большой бородавкой на щеке?

— Вы меня уже спрашивали про него! сказала Наташа. — Говорю же, нет, я такого не знаю!

— Однако участием в нашей программе «Женское счастье» вы обязаны именно ему! — И я пересказала всю историю с начала. Наташа смотрела на меня, от удивления широко раскрыв глаза.

— Что за бред?!

— воскликнула она, когда я кончила. — Не случалось с нами ничего подобного! Пьяных на улице подбирать… Для этого же есть милиция!

— Значит, бородавчатый тоже все врет, — сказал Костя. — И зачем это ему?

— А зачем ему было рассказывать про разборку всем на телевидении? — спросила я.

— Про разборку? — спросила Наташа озадаченно. — А откуда он знает про нее?

— А вот это самый интересный вопрос, — сказала я. — Если он там был, почему я его не видела?

— Он стоял в толпе, — отвечал Костя Шилов, — и прятался.

— От кого прятался? От меня? Он же в меня влюблен! То целую неделю каждое утро ждет меня у проходной, чтобы поздороваться, а то прячется от меня в толпе?

— Почему он знает Игоря и Наташу, а они его нет? — продолжал Костя.

— И если он видел Игоря на разборке, пусть сам пойдет в милицию и расскажет там про это! — сказала я. — Почему он все время подталкивает к этому меня?

— Вот что! — сказал Костя решительно, в то время как Наташа испуганно, с любопытством смотрела на нас обоих. — Завтра мы отправимся к вашей Анжеле и душу из нее вынем, пока она не скажет, где этого бородавчатого можно найти. Вы, Ирина Анатольевна, не смотрите на меня с таким ужасом. Это — жизнь. Завтра в восемь утра я на машине жду вас возле вашего подъезда, хотите вы того или нет!

— Хорошо, замечательно! — Я видела, что спорить с Костей бесполезно. — Но мы возьмем с собой Володю. Мы тоже когда-то, как и вы, Наташа, семьями с Сучковыми дружили. Вот и будет хороший повод к Анжеле теперь нанести визит.

С этими словами мы решили, что пора прощаться. Время было уже позднее, Володька дома, наверное, с ума сходит, думая, что за чертовщина происходит: второй день подряд его жена уходит из дома рано утром и возвращается поздно вечером, будто подрядилась вкалывать сверхурочно.