Глава 1

В тот весенний вечер мало что предвещало для Ларисы погружение в интересную историю. Впрочем, подруга Ларисы, экзальтированная парикмахерша Эвелина Горская, казалось, это предвидела. Потому что именно она настояла на том, чтобы Лариса вместе с ней поехала в дом культуры «Салют».

— Лара, ты меня знаешь, я практичная женщина, — говорила Эвелина. — Практичнее меня нет никого в нашем городе. Но там действительно интересно.

В последнее время парикмахерша ни с того ни с сего увлеклась экстрасенсорикой, и это увлечение стало неожиданным для подруги. Эвелина действительно была земной женщиной, слишком земной, типичная мажорка средних лет, менявшая любовников как перчатки и ориентировавшаяся в жизни в основном на материальные ценности. Тем более удивительным было это ее новое увлечение.

Лариса, директор ресторана «Чайка», тоже была далека от мистики. И тоже в принципе мажорка, но не такая откровенная, как Эвелина. А поехала она в «Салют» как всегда по одной причине — от скуки.

Дворец культуры находился на окраине города.

Это было довольно загадочное место — после часовых поисков вдруг выяснилось, что всезнающая Горская никогда в «Салюте» раньше не была. И подруги начали нервничать, правда, причины для этого у них были разные.

Лариса думала о том, что среди незнакомых людей они могут оказаться не к месту и не ко времени. Уже представила себе весь спектр ощущений, которые предстояло пережить, причем превалировало чувство неловкости и злости. Словом, Лина, как всегда, втянула ее в авантюру, и уж несомненно, если этот дом культуры все-таки отыщется, подруга будет вести себя там слишком раскованно.

А Горская вот уже минут пятнадцать, с того самого момента как они вышли из такси, ругалась последними словами, проклиная «эту дуру шизофреничку, которая способна дать инструкции даже по поводу того, где живет сам дьявол, но обязательно что-нибудь да напутает».

Речь шла о некоей особе по имени Оля, которая некогда была соседкой Эвелины и страдала сильной формой шизофрении.

Знакомый Ларисы, профессиональный психолог Анатолий Курочкин, как-то проводил с ней сеансы и пришел к неутешительным выводам.

— Синдром Клерамбо-Кандинского, — развел руками Анатолий Евгеньевич. — Медицина бессильна, я тоже.

— И что же делать? — обеспокоенно заглядывала ему в рот мама Оли.

— А ничего, — спокойно отвечал Курочкин. — Пускай себе живет дальше. В принципе она может себе это вполне позволить. Правда…

И Курочкин изложил потенциальные опасности, которые могут подстерегать Олю на ее дальнейшем жизненном пути.

— Бред воздействия — это плохо. Больному кажется, что на него телепатически воздействуют некие злые силы — например, из-за соседней стены, или через телевизор, или даже через случайного попутчика в троллейбусе. Или, к примеру, через канализационные трубы ему посылаются какие-то приказания, исходящие от таинственных парапсихологов или жутко засекреченных лабораторий спецслужб всех стран и континентов.

— Ой-ой-ой, — качала головой обескураженная мама.

— Человек таким образом теряет способность критически мыслить и живет в своем выдуманном бредовом мире, — продолжал Курочкин. — Переубедить его невозможно. Любая информация о том, что парапсихологи в канализации не живут, что там находятся исключительно продукты распада человеческого организма, то бишь дерьмо и моча, подвергается больным тщательной переработке и нередко талантливо вплетается в общую структуру бреда. Больной неожиданно начинает полагать, что эти самые отходы могут напитываться значимой информацией и, проходя мимо унитаза в уборной, посылают больному квантовые информационные импульсы.

— Фу, какая гадость, — морщились родственники шизофренички.

— Это еще ничего, — успокаивал Курочкин. — Это ведь никому не мешает. Вот если к бреду воздействия примешивается бред отношений, то… Больному вдруг кажется, что его или все необычайно любят, или, наоборот, испытывают неприязнь, и любой, даже нейтральный знак, взгляд, движение руки окрашивается в любовный или ненавистный тона. На пике бреда отношений может казаться, что во дворе, например, организуется заговор дворников с целью лишения его, больного, душевного равновесия. Причем основным средством осуществления заговора является методичное подметание дворниками асфальта под его окнами.

Вот тогда больной может просто-напросто убить впавших в немилость дворников подвернувшимся под руку тяжелым предметом. Например, выкинуть из окна на голову ничего не подозревавших мирных тружеников метлы телевизор.

— И как же? — совсем потеряли покой родственники.

— У Оли вполне мирный вариант болезни, — подвел итог Курочкин. — Дворники могут спокойно продолжать работать.

И вот эта самая Оля, в безрадостной перспективе психического здоровья которой был убежден Анатолий Евгеньевич, недавно сообщила Эвелине Горской о том, что в городе появился очень интересный экстрасенс по имени Кирилл Аткарский. Что он завоевал большую популярность и собирает каждый раз довольно значительную аудиторию. И Эвелина уговорила Ларису пойти вместе с ней на встречу с этим человеком.

— Он может быть интересен тебе и с женской точки зрения! — с улыбкой соблазнительницы уверяла Горская подругу.

И тут Лариса поняла, в чем дело: Эвелина скорее была взбудоражена возможностью знакомства с самим экстрасенсом Аткарским, нежели имела интерес к тому, чем он занимается. Она согласилась сопровождать Горскую, несмотря на весь свой скепсис по поводу экстрасенсорики, после того как поняла, что альтернативы у нее на вечер еще более туманны и малоинтересны, нежели знакомство с Аткарским.

Уже давно стемнело. Из окон близлежащих домов лился желтоватый свет. Мартовский холодок забирался под юбку и вызывал неприятные ощущения. Хотелось домой.

Неожиданно Горская остановилась как вкопанная, лицо ее озарилось улыбкой, а глаза заблестели.

— Ну вот, — выдохнула она, — мы пришли.

И указала на стандартное здание с колоннами в псевдодревнегреческом стиле, которых в свое время в изобилии настроили по всему СССР и помпезно обозвали «дворцами культуры» и «домами пионеров».

Котова с Горской поднялись по ступенькам и вошли в вестибюль. Навстречу им двинулась вахтерша — пожилая женщина в очках. Взглянув на обеих из-под очков подозрительным и в то же время, как показалось, пустым и ничего не выражающим взглядом, она спросила:

— Вы куда?

— В клуб экстрасенсов, — ответила Горская.

— А кто вы?

— Люди, — улыбка Эвелины вышла искренней и обезоруживающей.

— Я вижу, — равнодушно отреагировала вахтерша. — А к кому?

— Мы к Раисе Сергеевне, — и Эвелина назвала имя и отчество директрисы дома культуры.

— Это на второй этаж по той вон лестнице, — вахтерша кивнула на дальний от Ларисы и Эвелины вход. — Там увидите, на двери написано.

— Спасибо, — поблагодарила Горская, и подруги двинулись в направлении, указанном вахтершей.

Они поднялись на второй этаж и довольно быстро отыскали дверь с табличкой «Директор». Горская постучала и, услышав возглас «Да-да», открыла дверь.

В кабинете за столом сидела импозантная дама лет сорока-пятидесяти. Было видно, что она отчаянно следит за собой. Но ее густо подведенные глаза и яркие полные губы почему-то неожиданно вызвали у Ларисы отвращение. — Неприятие на уровне подсознания.

— Что вы хотели? — спрашивала тем временем директриса грудным голосом. — Ах, да-да, проходите…

Она узнала Горскую, улыбнулась и жестом пригласила ее пройти в кабинет.

— Здравствуйте, — улыбнулась в ответ Эвелина. — Кстати, рекомендую, — она обратила внимание директрисы на Ларису. — Котова Лариса Викторовна.

Директор ресторана.

— Очень приятно! — Раиса Сергеевна оценивающе посмотрела на Котову. — А почему вы не в зале?

— Мы сначала решили зайти к вам, чтобы вы представили нас, — не переставая улыбаться, ответила Горская. — Я ведь здесь тоже, можно сказать, человек новый…

— Ой, у нас все по-простому, — выдохнула Раиса Сергеевна. — У нас никто друг друга не представляет, все знакомятся по ходу. Так что не стесняйтесь, проходите… Впрочем, ладно, давайте я вас провожу.

Она еще раз внимательно посмотрела на Ларису, потом тронула за рукав Горскую и жестом пригласила ее отойти в сторонку.

— Лина, эта женщина — надежный человек? — спросила она строгим тоном.

Горская замешкалась.

— В каком смысле?

— Сможет ли она нормально воспринять все, что происходит в зале, и не станет ли болтать всякую чушь о нашем клубе за его пределами?

— Да что вы, Лариса — проверенный человек! — воскликнула Горская, всем своим видом показывая, что она гарантирует благонадежность подруги.

— Ну хорошо, — вздохнула Раиса Сергеевна. — Пойдемте, я провожу вас и вашу подругу…

И направилась к двери. Дождавшись, пока Горская с Котовой выйдут из кабинета, она закрыла за ними дверь и двинулась в сторону лестницы, ведущей на третий этаж.

Поднявшись, они прошли по коридору и вошли в зал. Он был не очень большим, скорее камерным. В нем царил полумрак. В углу располагалась маленькая сцена.

На ней стоял длинный стол, плотно уставленный разнообразными яствами. Вокруг стола собрались мужчины и женщины разного возраста. Некоторые из них сидели, но большинство ели стоя, иногда переходя с одного места на другое, чтобы удобнее было дотянуться до привлекавших их внимание блюд.

Ларису удивило странное убранство стола. Правила сервировки, чувствовалось, здесь игнорировали.

Колбаса нарезана большими ломтями, которые, словно набросанные, лежали в беспорядке. Присутствовало филе рыбы разных сортов, а также икра — красная и черная. На большом блюде красовался жареный поросенок, на других тарелках тоже лежало что-то мясное. Столовые приборы почти отсутствовали. Некоторые гости, правда, держали в руках ложки, но на столе и их не наблюдалось.

Заметив удивление Котовой, Раиса Сергеевна лукаво улыбнулась и пропела:

— Пришлось импровизировать на скорую руку…

Но… Как видите, это мало кого смущает, так что и вы не стесняйтесь.

Лариса вымученно улыбнулась. Однако ни великолепные запахи, ни с аппетитом жующий народ так и не смогли заставить ее по-настоящему расслабиться и забыть о своей неловкости.

— Так что вы говорили, Оля? — спросила полная пожилая дама с большой бородавкой на щеке довольно молодую женщину, свою соседку.

— Человек в первый черед живет, чтобы жить, — с бесстрастной, почти механической интонацией банальностью ответила та.

Банальность эту она изрекла с таким видом, будто произнесла цитату, достойную занесения в анналы человеческой мудрости, которые станут путеводной нитью для многих следующих поколений людей.

На взгляд Ларисы, Ольга выглядела несколько помятой. Она была скромно и невыразительно одета, ее голову венчала короткая стрижка. Но самое приметное — ее лицо из-за одного косящего глаза практически не выражало никаких эмоций. Словом, серая мышка из разряда городских сумасшедших. Причем звание это подтверждалось вполне официально — это была та самая шизофреничка Оля, которая пригласила Эвелину Горскую посетить сборище в доме культуры.

— Так вот… Чтобы жить… — механическим голосом, лишь слегка обогащенным модуляциями, заимствованными у ведущих метеосводок, продолжала шизофреничка, — потом уже ради воспроизведения потомства. Поэтому в естественной технологии и сути наибольшее наслаждение возможно получить от центра. То есть от Царя Головы. Это даже сильнее, утонченнее и величественнее, чем секс.

Горская скептически скривилась, давая понять, что не может согласиться с тем, что говорит шизофреничка.

— Ну а у кого нет Царя Головы? — поинтересовалась в ответ пожилая дама.

— Понимаете, Римма Вячеславовна, я говорила о наивысшем наслаждении. Это станет возможно, только если встретишь родственную душу. Ну а насчет секса я вам тоже скажу… Сексуальные эмоции в момент оргазма и экстаза стоят по своей силе на втором месте.

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся молодой брюнет напротив Ольги, с невероятной быстротой перемалывающий челюстями только что добытый им огромный кусок жареной свинины.

— Ну, Оля у нас знаток! Как ты можешь рассуждать об оргазме?! — неожиданно изменился он в лице. — Ты хоть раз испытывала физическое, а не эмоциональное возбуждение, солнышко мое?

Девушка посмотрела на озлобленно-насмешливый оскал парня страдальчески-непонимающим взглядом щенка, которого грубо ударили сапогом.

— Оля, да не обращайте внимания, продолжайте.

А твои, Денис, неудачи на личном фронте никому не интересны, — повернула голову в сторону насмешника дама с бородавкой.

В голосе Оли прибавилось нервного напряжения, и оно равномерно распределилось на все произносимые ею звуки:

— Люди, у которых сильно развита душа, с одинаковой подсознательной технологией чувствуют друг к другу сильное родство. Вот мужественность мужчин или миловидность женщин имеют в своей основе силу воли и подсознательное подавление ощущений слабости. Ощущение собранности и намагниченности приятно и самому человеку, и окружающим.

— Я читал твою последнюю работу, — вдруг серьезно заявил жующий парень, которого называли Денисом.

— Да-а? — протянула в ответ Оля, и в ее глазах мелькнуло выражение, которое можно было расценить как проявление уважения.

— И хорошо запомнил: ты там писала, что для омоложения главного мозгового центра нужно принимать внешние электротоки под ушной раковиной силой от одного до полутора ампер, при напряжении двадцать вольт и мощности три герца. Причем ты, Оля, категорически не рекомендуешь доводить мощность до двенадцати герц. Скажи, ты опытным путем постигла эту истину? — Денис откровенно издевался.

— Денис! — укоризненно посмотрела на него Римма Вячеславовна.

— Я правда так писала. Он все правильно говорит, — слегка кивнула Оля.

Лариса обернулась к Эвелине, и голосом человека, который намерен вот-вот упасть в обморок, задышала ей в ухо:

— Куда ты меня привела? Невозможно больше все это слушать! Тем более я из физики помню, что мощность не измеряется в герцах!

Горская хохотнула и снисходительно посмотрела на подругу:

— Я же тебя привела сюда, чтобы развеять скуку.

Они тут все со сдвигом, неужели не ясно? Но если ты не хочешь это слушать, давай походим по залу, потусуемся. Пойми, главные люди еще не прибыли, — успокаивала Горская.

— Ладно, — сквозь зубы согласилась Лариса. — Вот уж никогда бы не подумала, что моя подруга Эвелина будет слушать всю эту пургу.

А про себя подумала, что, похоже, Эвелине пора было определяться в личной жизни. То есть выйти замуж за солидного человека — а то что-то у нее крыша начинает ехать. В облике Эвелины, однако, не ощущалось никакой нервозности, напротив, она, казалось, чувствовала себя здесь вполне счастливой.

Они вместе спустились со сцены и пошли, прогуливаясь, по выложенному мозаикой полу, вдоль двойного ряда белых колонн. В нескольких местах уже образовались небольшие кружки из трех-четырех человек, они активно обсуждали какие-то проблемы. К одному из них решили присоединиться подруги.

Один человек говорил, другой стоял с низко опущенной головой и, казалось, с большим вниманием слушал, третий не скрывал своего веселья.

Худощавый, среднего роста, уже не первой молодости человек высказывался горячо. Он нервно вскидывал голову, акцентируя внимание слушателей на самых важных, по его разумению, моментах. Его прямые волосы, небрежно постриженные, резко взлетали и вновь падали, всякий раз заметно поддаваясь силе земного притяжения.

— Я приношу максимальную пользу! И по-своему спасаю страну от экономического, терминологического, морального и военного Апокалипсиса! — восклицал он. — Да, я разоблачаю инопланетное засилье на земле! Можете не удивляться! А ФСБ, ГРУ и прочие ЦРУ и Моссады не только мне ни грамма не помогли, но и пытаются меня потопить, как и многих других. Я лично ежедневно чувствую на себе давление с инопланетными целями, исходящими от председателя космического ЦРУ под прикрытием ФСБ…

Оратор говорил все это с непререкаемой силой убеждения, а брызги слюны изо рта свидетельствовали о том, что он находится в эмоциональном экстазе.

— Никак это он с Олей недавно поговорил, — весело засмеялся один из стоявших рядом и подмигнул подошедшим девушкам. — Не бойтесь, он не кусается!.. Подходите, послушайте.

Этот человек показался Ларисе знакомым. Но еще более она была удивлена, когда рядом с ним увидела своего хорошего приятеля, Андрея Патрушева. Он работал астрологом в одной из местных бульварных газет и давал частные консультации. Когда-то очень давно они с Андреем вместе учились в университете, только на разных факультетах.

— Да вы послушайте! — еще более горячился вещающий об инопланетном засилье мужчина. Он был явно ободрен присоединением к его аудитории двух еще довольно молодых женщин. — Инопланетная агентурная вертикаль намеренно приказала вбить клин между Президентом и левополучателями, чтобы остановить товаропроизводителей, бросить в дурдом просветителей, зажать вконец губернаторов, закрыть газеты про инопланетян, стравить с США и так далее, — продолжил он с удвоенной энергией.

— Здесь, похоже, все отягощены психопатологией, — шепнула Лариса на ухо подруге.

— Да, они е..нутые, — грубовато подтвердила догадку подруги Горская.

— Все? — хохотнула Котова.

— Подожди, главные события еще не начались, — предостерегающе подняла палец вверх Эвелина.

И Лариса нахмурилась — для нее увиденного и услышанного уже вполне хватало. Она пожалела, что рядом нет психолога Анатолия Курочкина — вот он бы сразу разложил все по полочкам, разъяснил бы, кто и каким заболеванием страдает, кому можно помочь, а кому — увы, уже нельзя. Вот ему бы здесь было действительно интересно, а Лариса уже начала скучать.

И та скука, которая у нее была до посещения этого ДК, совсем не прошла, а, наоборот, даже усилилась.

Котова вдруг почувствовала, что в зале этого заведения царит какая-то тяжкая атмосфера, которая физически вроде бы не ощутима, но на подсознание постоянно давит.

— Всем правит Досье! — вдруг раздался громкий голос Оли, который шарахнул по мыслям Ларисы о тяжелой атмосфере здешнего зала с новой мощью. — Это очень сильная организация, она ведет всех. А я не ведусь, поэтому у меня и проблемы, и жизнь складывается не так, как хотелось бы.

— Это как — ведет? — поинтересовалась Горская, повернув голову в сторону шизофренички.

— А так, — обернулась, уставившись на нее, Оля и удивляясь непонятливости Эвелины. — Путем западания по технике, путем клонирования… Я однажды проснулась оттого, что открылась дверь, и в комнату вошел мой муж.

— И что же?

— Дело в том, что мой муж лежал рядом, а вошел другой человек в образе моего мужа.

— А может быть, наоборот? Может быть, ты с любовником лежала? — осмелился пошутить Патрушев.

— Молодой человек! Что вы себе позволяете?! — В голосе Оли появились истерические нотки. — У меня тогда не было любовников, это просто организация решила меня наказать за то, что я не ведусь за ними.

Естественно, был скандал, и муж ушел…

— А тот, другой муж, тоже ушел?

Оля посмотрела на психолога как на полного идиота.

— Я же говорю — муж ушел. Тот, другой, был совсем не муж, а просто с его лицом.

— Лучше расскажи, как ты росла, Оля, — попросила Римма Вячеславовна.

— Я росла очень необычно, — сказала Оля. — Дмитрий, дайте мне свою руку.

Она обратилась к крупному молодому человеку, стоявшему рядом с Андреем Патрушевым.

— Зачем? — удивился тот, которого назвали Дмитрием.

— Ну дайте, не бойтесь, я вас не убью…

Дмитрий пожал плечами и протянул Оле широкую ладонь.

— Ну вот, как я и думала, — удовлетворенно заметила Оля после минутного осмотра кисти. — Мне о вас мой дедушка рассказывал в свое время. У вас такая же кисть, как и у него.

— И что же? — вступил в разговор Патрушев.

— А то, что мой дедушка был совсем не мой дедушка, а тот, кого послало Досье. И он меня воспитывал.

И рассказывал про многих людей, которые у меня будут в будущем. Вот про Дмитрия, в частности, рассказывал. У вас руки ненастоящие, Дима.

— Это как? — удивился тот.

— В лаборатории изготовили, — спокойно ответила Оля. — Такие опыты проводятся с сороковых годов, вы что, не знали?

— У нас сегодня в гостях будет интересный человек, — подала в этот момент голос Римма Вячеславовна, чтобы несколько разрядить обстановку, поскольку Олины высказывания становились все более неразумными.

— Да, экстрасенс Кирилл Аткарский, — пояснил сексуально озабоченный мальчик по имени Денис.

В этот момент Патрушев наконец признал в Ларисе свою давнюю знакомую и выразил огромную радость по поводу неожиданной встречи. Лариса тут же представила Андрея своей подруге. Эвелина отреагировала достаточно сухо — Андрей был одет очень обыденно, выглядел несолидно, ко всему прочему был долговяз и худ. Совсем не во вкусе Эвелины, которой нравились представительные и умеющие себя преподнести мужчины.

— Патрушев, а ты совсем обнаглел, — услышала Лариса позади себя чей-то веселый голос. — Знаком с такими шикарными женщинами и до сих пор не удосужился меня представить. Ты просто невоспитанный!

Ладно, я сам представлюсь… Отрекомендуюсь. Филимонов Дмитрий Сергеевич.

И «человек с ненастоящими руками» браво, по-гусарски тряхнул густыми волосами. Это был высокий, крепкий брюнет с правильными чертами лица. И на него Эвелина Горская отреагировала с гораздо большим интересом.

— Кто такой? — спросила вполголоса Лариса у Патрушева.

— Мой друг, Дмитрий. Он занимается установкой систем сигнализации, — ответил Андрей и смущенно посмотрел на Ларису.

— В таком случае я — Лариса, а это — Эвелина, — сделала жест в сторону подруги Котова.

— Очень приятно, — выдохнул Филимонов и взял Ларису под локоть.

Лариса, неискренне улыбаясь, потихоньку высвободила руку и отодвинулась от него. Филимонов, не обращая внимания на холодность дамы, продолжал говорить:

— Сейчас придет Кирилл Аткарский, экстрасенс…

Очень влиятельный человек, вхож к губернатору. Вернее, не к губернатору, а к его жене, которая постоянно к нему обращается по самым разным вопросам. Он ее главный советчик.

— Неужели он приходит к ней прямо домой? — удивилась Горская, с ходу вклиниваясь в разговор и привлекая к себе внимание Филимонова.

— Да, он у них званый и любимый гость! — Филимонов, однако, переключил свое внимание на Горскую, поскольку мгновенно определил, что из двух женщин именно она им заинтересовалась.

— Вы-то откуда это все знаете?

— Разнообразная клиентура, разговоры, сплетни, — уклончиво хмыкнул Филимонов. — Некоторые мои клиенты очень общительны.

— Да это скорее тебя можно назвать общительным, — возразил Патрушев.

— Я, помимо того, что умею разговаривать, умею еще и слушать, — парировал Филимонов, сделав весьма загадочное лицо.

Патрушев не стал возражать, поскольку у него и не было особых аргументов. Филимонов действительно умел и то и другое. Но несмотря на то что Патрушев сам не мог сказать себе, что не обладает этими качествами, все же его приятель в этом смысле был более социально адаптирован.

В этот момент дверь открылась, и в зал вошли двое.

Впереди вальяжной походкой шествовал высокий крупный мужчина лет сорока с каштановыми вьющимися волосами до плеч. Он держал голову очень прямо.

Одет мужчина был в льняной мягкий костюм.

Позади него, несколько смущенно и неуверенно, шла молодая блондинка.

Патрушев вдруг изменился в лице. Он напряженно вглядывался в лицо блондинки, и лицо его становилось все бледнее. Он повернулся и спросил у Филимонова дрожащим голосом:

— Т-ты… Ты знал об этом?

Филимонов ничего не ответил.

— Ты знал и молчал?

— Я узнал об этом только вчера, — наконец хмуро ответил Дмитрий.

Лариса и ее подруга не поняли, о чем идет речь, но почувствовали, что произошло что-то неприятное для Патрушева.

Общение между двумя мужчинами и двумя женщинами как-то само по себе расстроилось, к тому же все присутствовавшие в зале повернулись в сторону вошедших, А холеный шатен, заметив некоторую неуверенность своей спутницы, обернулся и манерно предложил ей руку, чтобы она могла на нее опереться.

Продев под нее свою тонкую кисть, она положила ее на локоть мужчины.

Собравшиеся в зале люди, увидев приближающуюся пару, зааплодировали. Римма Вячеславовна даже вышла навстречу им. Все мужчины также спешили засвидетельствовать свое почтение. Все улыбались, и было непонятно — естественные это улыбки или натянутые. Возможно, причиной тому был полумрак, царивший в зале.

— Здравствуйте, Кирилл Владимирович.

— Добрый вечер, Кирилл Владимирович, очень рады вас видеть.

— Как хорошо, что вы сегодня пришли к нам!

Лариса уже поняла, что прибывший не кто иной, как ожидаемый всеми Аткарский. А он, осыпаемый потоками приветствий, снисходительно молча кивал в ответ.

— Здравствуйте, — наконец сказал он хорошо поставленным голосом.

— А кто сегодня ваша муза? — спросил Денис.

— Рекомендую — Анна Давыдова, занимается дизайном, — представил он свою даму.

— Шарман! Трэ шарман! — неожиданно по-французски отреагировала Римма Вячеславовна, в умилении сложив руки около груди.

Патрушев же, облокотившись на колонну, застыл в позе Чайльд Гарольда и смотрел исподлобья на сцену, разыгравшуюся только что перед его глазами. Лишь он один почувствовал весь драматизм ситуации. Собственно, драма происходила только внутри у него. Настроение остальных, напротив, было приподнятым — явился давно ожидаемый всеми господин Аткарский.

А на его спутницу всем по большому счету было наплевать. Всем, только не Патрушеву. Потому что это была его женщина, его… По крайней мере, так было еще совсем недавно. Еще позавчера. Когда они были близки.

Но теперь все кончилось. Он это уже знал. Узнал об этом всего лишь несколько минут назад, однако это ничего не меняло. Наоборот, добавляло драматизма: нервная система Патрушева уже вступила в борьбу с шоком и не могла допустить перегрева эмоций, под влиянием которых Андрей сломался бы и наделал глупостей. Или же погрузился бы в сжигающую разум депрессию.

Поэтому Патрушев как бы абстрагировался от всего происходящего и попытался представить, что он играет в какой-то пьесе. Да, да, ему казалось, что все здесь происходит на самом деле, только это театральное действо, главным героем которого был сейчас не Аткарский, а он сам — Андрей Патрушев. Потому что именно его эмоции имели значение, а Аткарский — это так, необходимый элемент, по логике развертывания театрального сюжета лишь оттеняющий действия главного героя…

Патрушев думал, и его мысли, облаченные в слова, если бы все это игралось на сцене, должны были бы произноситься. И он думал, стараясь проговорить все дословно и четко.

«Боже мой! Как же я не придал этому значения? Еще тогда, в момент той самой близости, он почувствовал — что-то не так. Ну а теперь-то стало понятно — она собиралась на свидание с Аткарским. Как верна была мелькнувшая у него догадка! Именно для Аткарского она сделала тогда новую прическу, именно для него надела элегантное, дорогое белье».

Почему он тогда не придал этому значения? Впрочем, теперь уже было все равно.

Аткарский тем временем прошел на сцену и занял почетное место во главе стола. Справа от него расположилась Анна. Судя по всему, она пока не заметила Патрушева — все ее внимание было приковано к блистательному экстрасенсу, к тому же в зале царил полумрак, и фигура Патрушева была незаметной.

— Я тебе никогда этого не прощу, Филимонов! — зашипел он в ярости на приятеля.

Мысли его оборвались, и по закону жанра главный герой должен был излить на кого-то свой гнев — разумеется, не на виновника главной причины его раздражения, потому что это было бы слишком неприлично и неадекватно — и он просто ткнул самого в тот момент близкого.

Филимонов был тоже не чужд некоей театральности. В тот момент он играл свою роль — роль спокойного мудреца, многое знавшего и знающего наперед.

Дмитрий принял удар, пожал плечами и снисходительно произнес:

— Она не стоит тебя, дружок. Я это давно знал.

— Что? Что она спит с ним? — продолжал заводиться Патрушев, резко ткнув пальцем в сторону Аткарского.

— Ну, во-первых, не надо сразу так наезжать на девушку! Спит она с ним не спит — еще неизвестно: свечку я не держал, — рассудительно заметил Филимонов. — А во-вторых, главное не в том, спит или нет… Важнее то, что она тебя не стоит. Ты достоин лучшего. А она — просто провинциалка с извечными желаньицами и хотеньицами…

И, поскольку Патрушев не нашелся что ответить, Филимонов, отвернувшись, устремил свой взор на сцену.

— Какие у вас планы, Кирилл Владимирович? — подобострастно глядя на Аткарского, между тем спрашивала дама из «демонических женщин» с короткой стрижкой.

— Планы у меня многоплановые, — улыбнулся Аткарский, и все вокруг засмеялись этой, по мнению Патрушева, не очень удачной шутке.

— Не намерены ли вы устроить сеансы для большой аудитории?

Аткарский нахмурился и после паузы жестко произнес:

— Эти сеансы — настоящая профанация. Я привык работать, а не водить других за нос.

Он достал из кармана пачку «Парламента» и небрежно выставил руку с сигаретой. Ему тут же была услужливо поднесена зажигалка. Он чуть подался вбок, манерно облокотился на стол и прикурил, не одарив взглядом даже того, кто подал ему огонь.

Таким образом, беседа неторопливо текла: пытливые вопросы со стороны поклонников, а это, несомненно, были поклонники, сменялись односложными, не слишком перегруженными смыслом ответами Аткарского. Он постоянно изображал на своем лице что-то среднее между раздраженностью занятого человека, снисходившего до общения с людьми ниже себя, и вежливой доброжелательностью. Он одаривал полуулыбками, взглядами из-под полуопущенных ресниц, чем приводил в восторг особенно женщин.

Анна же чувствовала себя скованно, неловко, но в то же время была довольна тем вниманием, которое уделяло общество мужчине, с которым она пришла.

Она не притронулась к угощению на столе, но в то же время не отказалась от предложенного ей бокала красного вина в красивом, тонком хрустальном фужере.

Аткарский ничего не ел и не пил. Он только курил, стряхивая пепел куда попало — на стол, пол, колени соседа слева. Но никто этого словно не замечал. Все воспринимали это как должное. Только когда сигарета выгорала до фильтра, около Аткарского оказывалась рядом пепельница. Он тушил сигарету, и пепельница тут же исчезала, чтобы потом появиться снова в нужный момент.

Патрушев наблюдал за всем этим со своего полутемного места около колонны, и в его голове роились мрачные мысли. Да, конечно, Аткарский, которого он считал своим учителем, «состоялся». Все его так любят, просто обожают… А кто он, Андрей Патрушев, против Аткарского? Конечно, никто — просто хрен с горы…

Червяк.

Патрушеву, однако, пришла в голову неожиданно ироничная мысль — ведь такой же червяк сидит и внутри Аткарского. Если иметь в виду его кишечник…

Филимонов, видимо, заметил, что его друг раздираем противоречивыми мыслями, и, как всегда некстати, ударил его по плечу, да так, что Патрушев чуть не упал.

— Ну что, пойдешь поздороваешься с ней? — спросил он, кивнув на Анну.

— Зачем? — хмуро спросил Андрей.

— Как зачем? Ты забыл о своих карьерных планах? — вскричал Филимонов. — Не собираешься же ты отказываться от них из-за такой ерунды?!

Лариса с Эвелиной стояли рядом и с интересом вслушивались в диалог молодых людей. По крайней мере, Ларисе он был более интересен, чем личность, которая с видом хамоватого напыщенного индюка восседала за столом и демонстрировала свое псевдовеличие. На Эвелину, правда, Кирилл Владимирович произвел несомненно куда более приятное впечатление, и она его буквально пожирала глазами. Хотя и она умудрялась одновременно навострить уши на разговор Филимонова и Патрушева.

— Ну, если ты не хочешь сам, то это сделаю я, — сказал Филимонов.

— Не надо, Дима, — удерживал Патрушев.

— Прекрати бунт, — решительно прервал его Филимонов и быстрым шагом направился к экстрасенсу, который в тот момент с довольно кислой миной выслушивал бред шизофренички Оли.

Лариса видела, как Филимонов подошел к нему и, оперевшись одной рукой на край его стула, а другой на стол, что-то сказал ему на ухо. Аткарский сначала удивленно повернул голову, потом, после паузы, кивнул Филимонову своей величавой головой. Она также заметила, как несколько удивленно поднялись брови Анны Кравцовой, которая, по-видимому, узнала Филимонова.

Аткарский привстал со своего стула, сделал успокаивающий жест окружению — мол, он сейчас вернется — и пошел к Патрушеву.

— Андрей, в чем дело? — спросил Аткарский, обдавая стоявших рядом Ларису и Эвелину стойким запахом туалетной воды. — Филимонов несет какой-то бред насчет того, что ты стесняешься ко мне подойти.

— Нет, Дмитрий, как всегда, придумывает, — невнятно ответил Патрушев. — Вы же знаете…

— Куда ты пропал? Я ждал тебя вчера… — продолжил Аткарский. — Пришлось даже отложить встречу.

Интонация мэтра была оскорбленно-высокомерной.

— Да я…

— Это я виноват, — встрял Филимонов. — Я пришел, мы выпили, ну и… У Патрушева слабенький организм.

— Что же такое случилось? — вальяжно поинтересовался Аткарский.

— Я отравился, — Патрушев с облегчением вздохнул, подумав, что нашел наконец оправдание.

В тот же момент пришла мысль об абсурдности сложившейся ситуации: ему приходится оправдываться перед человеком, который, судя по всему, увел у него девушку.

Аткарский понимающе кивнул, как бы признавая причину неявки Патрушева на встречу уважительной.

Потом обернулся к Филимонову, давая понять, что аудиенция с мэтром подошла к концу, и подчиненные ему по воле судьбы люди могут чувствовать себя свободными. Плавно покачиваясь, подобно большому судну на воде, он направился к ожидавшему его обществу. Его тут же снова забросали всевозможными вопросами, и действо продолжилось в том же направлении, что и некоторое время назад.

Патрушев выглядел жалко и растерянно, совсем не смотрелся главным героем, каким воображал себя еще некоторое время назад. Печаль легла на его чело безвозвратно, и для того, чтобы обрести присущую главному герою пьесы уверенность, требовалось время.

Но это были всего лишь его мысли и его ощущения.

Реальность представала иной. Ларису, к примеру, охватило сочувствие к Патрушеву. Она ничего не знала о мыслях Андрея, она видела ситуацию как она есть — экстрасенс Кирилл Аткарский увел у астролога Патрушева женщину.

Андрей Патрушев был старым знакомым Ларисы Котовой. Они вместе учились в университете. Лариса вспомнила даже одну давнюю историю — Андрей как-то напился и долго рассказывал ей о своих неудачах с женщинами, травмах, которые они нанесли ему. По понятным причинам, он предпочитал высоких длинноногих блондинок, но они не желали отвечать ему взаимностью. Зато Патрушевым увлекались маленькие полноватые брюнетки. В тот вечер Ларисе не было необходимости оказывать ему психологическую помощь: Патрушеву нужен был слушатель, не более. Ее тогда несколько удивило и, может быть, даже немножко обидело, что Андрей в ходе разговора с интересом поглядывал на других женщин, присутствовавших на той вечеринке, но по отношению к самой Ларисе мужского интереса не проявлял.

Тогда она успокоила себя тем, что он был пьян. Но впоследствии их встречи стали более частыми, однако он по-прежнему был настроен по отношению к Ларисе чисто по-дружески. Лариса вспомнила, что тогда на уровне подсознания это ее даже нервировало.

Но теперь ситуация требовала именно дружеского участия, и Лариса проявила свои лучшие человеческие качества.

— Ты в порядке? — спросила она, слегка дотронувшись до руки Патрушева чуть выше локтя.

Андрей ничего не ответил. Он хмуро смотрел на сцену, где сидел Аткарский со своей дамой.

— Это Аня Давыдова, — упавшим голосом сказал Патрушев, кивнув на эту пару.

Ларисе все стало ясно — Аня Давыдова была его любовницей. Вернее, судя по дислокации персонажей в зале, уже бывшей. Виной тому являлся Аткарский, и переживания Патрушева были очевидны.

— Она… она… — Патрушев старался подобрать нужные слова, но это у него не получалось, и он, отвернувшись, лишь отчаянно махнул рукой.

Лариса инстинктивно последовала взглядом в том направлении, куда смотрел Андрей, и увидела новых персонажей, появившихся в зале из-за той же самой двери, откуда немного ранее вошли Аткарский с Кравцовой.

Это была группа из нескольких мужчин среднего возраста — все коренастые, небольшого роста. Круглые лица, бритые затылки, круглые глаза, густые брови…

И животики, нависшие над ремнями брюк. Словом, обычный типаж «нового русского», или, если проще выражаясь, «бандита».

Они уверенно прошагали в направлении сцены. За ними семенил прилично одетый человек более пожилого возраста, типичный представитель административного работника какой-нибудь властной структуры.

Лариса сразу поняла, что настроены вошедшие господа весьма решительно, если не сказать, агрессивно. Ее предположения подтвердились довольно скоро.

Один из бритых отделился от группы и поднялся на сцену, остальные подниматься не стали, и довольно в резкой форме, подойдя к Аткарскому, предложил ему выйти и поговорить. Стоявшие перед сценой люди молчали, но всем своим видом подтверждали серьезность этой просьбы. И Аткарский, поразмышляв несколько секунд, решил уважить просьбу гостей.

Среди тех, кто сидел за столом, тем временем пронесся тревожный шепот.

— Господи, чего они хотят?

— Бандиты какие-то…

— Не знаю, но мне кажется, Аткарский все уладит — Может быть, вызвать милицию?

Аня Давыдова заерзала на стуле и, проводив внимательным взглядом Аткарского с непрошеными визитерами, осталась сидеть на месте. Эвелина Горская была обескуражена и в то же время с каким-то нездоровым восторженным интересом наблюдала за этой сценой. Лариса же по-прежнему делала вид, что все происходящее ей страшно наскучило. На самом деле она в который раз досадовала на себя, что согласилась пойти сюда вместе с Эвелиной. С другой стороны, события начинали приобретать черты некоей авантюры.

И к тому же Патрушев… Все это Ларису как-то внутренне тонизировало.

А Патрушев решил, что настал момент, когда ему стоит обратить на себя внимание Анны, дабы поставить все точки над "i" без всяких истерик. Он прошел к столу и остановился около сцены, глядя прямо на нее.

Та тут же заметила Андрея, изобразив на лице испуг и удивление. Она, правда, и раньше подозревала, что где-то, в глубине зала, мог находиться Патрушев, но не была уверена в этом на сто процентов. Теперь ее подозрения оправдались. Однако она опасалась разговора с любовником, поскольку чувствовала себя виноватой, и ей не хотелось, чтобы Патрушев устраивал ей здесь сцену. Во всяком случае, она ожидала от него именно этого.

Однако Андрей стоял и очень спокойным, немигающим взглядом продолжал смотреть на нее. Аня думала, что его молчание должно разразиться в конце концов бурным эмоциональным всплеском, но нет, Патрушев все стоял и молчал. Долго это продолжаться не могло.

Аня встала и, слегка пошатываясь, сама подошла к нему. Патрушев посмотрел на Ларису так многозначительно, что она поняла — лишней в этом разговоре она не будет: Патрушев сейчас нуждался в надежном «тыле».

— Что ты здесь делаешь? — спросила Давыдова чуть хрипловатым голосом.

— Пришел расширить свои горизонты, — попытался пошутить Патрушев. — Впрочем, наверное, как и ты… Только горизонты у нас разные. У меня — профессиональный интерес, а у тебя — похоже, половой..

Последние слова Патрушев постарался произнести как можно более равнодушно, но чуть заметная дрожь в голосе выдала его. Ему было обидно, что его женщину вот так запросто смог закадрить какой-то Аткарский, пусть и пользующийся репутацией личного экстрасенса жены губернатора.

— У тебя, похоже, тоже, — не осталась в долгу Давыдова, явно намекая на присутствие Ларисы.

Котова сделала возмущенное лицо.

— Кстати, Лариса Котова, моя давняя знакомая, неуклюже представил свою спутницу Патрушев.

Внутренне он досадовал на себя. Все было как-то не так — и его фразы, и его поведение, и его поза, какая-то сутулая, несолидная, подчеркивающая его социальную незначительность. Ему казалось, что он похож на героя какого-то совкового романа, причем положительного. Отрицательным был Аткарский, к которому уходила его девушка, променяв истинные чувства на деньги. Но собственная положительность отнюдь не радовала Патрушева, его тошнило от нее.

Он понимал, что в данном контексте выглядит глупо и жалко. Но чувство постоянной самоотстраненности в критических ситуациях, которое он сумел выработать за годы своего, прямо скажем, невеселого существования, помогало ему пережить все без лишних, ненужных эмоций. Поэтому он спросил у Ани:

— И как тебе этот Аткарский?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты оценила масштаб его личности? Ты же никогда особенно вроде не интересовалась эзотерикой?

— Он очень интересный человек, — ответила Аня, опустив глаза.

— Я за тебя очень рад, — медленно произнес Андрей. — Желаю вам счастья.

— Патрушев, между нами ничего нет, — подняла на него глаза Давыдова.

— А это уже не так важно… — Патрушев опустил свои.

Он был вполне собой доволен и тут же, чтобы не подпортить это чувство какими-нибудь следующими, не совсем адекватными фразами, поспешил ретироваться в сторону Филимонова, увлекая за собой Ларису. Впрочем, тут же снова подосадовал на себя — не слишком ли театрально выглядела его фраза «желаю вам счастья»?

Ко всему прочему, Филимонов, стоявший неподалеку со скрещенными на груди руками и склонив голову, внимательно наблюдал за разговором теперь уже бывших любовников, в какой-то мере способствуя такому настроению друга. И когда Патрушев подошел к нему почти вплотную, он, отклонившись назад, расхлябанно зааплодировал.

Тогда Патрушев состроил по этому поводу скептическую физиономию и молча прошел мимо Филимонова.

Тут дверь в зал открылась, и на пороге показался взволнованный Аткарский. Он двинулся было к своему месту, но, словно раздумав, повернулся к публике и сообщил, что ему нужно срочно покинуть столь приятное собрание в связи с неожиданно возникшими делами.

Все выразили невообразимое сожаление по этому поводу. Особенно кручинилась Римма Вячеславовна.

Аткарский же, откланявшись, поспешил к Кравцовой, которая одиноко стояла, еще не совсем отойдя от разговора с Патрушевым.

— Аня, ты в порядке? — спросил он.

— Да. А в чем дело?

— Так, ничего. Я сейчас отвезу тебя домой, и мне нужно решить один вопрос.

— Хорошо, — пожала плечами Давыдова, но, судя по ее виду, она была несколько обескуражена.

— В таком случае двинули?

— Да. — И Аня покорно направилась к выходу.

Уже около самой двери она бросила взгляд в сторону колонны, где стоял Патрушев, но тут же отвернулась. Тот мрачно улыбнулся, глядя на нее исподлобья.

— Ну что, пора и нам, — похлопал его по плечу подошедший Филимонов.

— Наверное, — угрюмо ответил Андрей и неопределенно подвигал тазом.

— О, как ты непосредственен в своих либидозных энергиях! — радостно воскликнул Филимонов. — Так и клокочут протуберанцы.

— Ты сегодня на редкость поэтичен.

— А что — жизнь, в отличие от мнения некоторых скептиков, полна поэзии, — выдохнул Филимонов. — Так что, наверное, стоит повторить сегодня наши позавчерашние подвиги…

— С представительницами сферы досуга? — уточнил Патрушев.

— Да, со шлюхами, — грубо подтвердил Филимонов и заржал.

— Лариса… — снова смутился Патрушев. — Мы, наверное, пойдем…

Котова с сожалением посмотрела на Андрея. По ее мнению, Патрушев был явно не в себе и нуждался в помощи психолога. А представительницы сферы досуга, о которых только что упомянул Филимонов, вряд ли смогут выполнить эти функции.

— Кстати, дамы могут присоединиться к нам, — пригласил Филимонов, поглядывая на Горскую.

— Нет, нет! — поспешила ответить за открывшую было рот подругу Лариса.

Филимонов явно несколько переборщил — Горскую оскорбило невольное сравнение с представительницами сферы досуга — ведь Дмитрий предлагал поехать с ними, имея в виду, что они заменят проституток на них, приличных женщин — Ларису и Эвелину. Поэтому с презрением молча отвернулась.

— Лариса, я тебе позвоню… Можно? — обернулся Патрушев, виновато блестя глазами и как бы извиняясь за приятеля.

— Звони, — пожала плечами Лариса, стараясь казаться равнодушной.

Филимонов с Патрушевым стремительно направились к выходу. Вслед за ними засобирались и Лариса с Эвелиной.

Так закончился мартовский вечер, которому суждено было дать старт очередному криминальному приключению с директором ресторана «Чайка» Ларисой Котовой в главной роли.

 

Глава 2

В семь утра Ларису разбудил противный звонок, который издавали электронные часы, поставленные ею накануне вечером на стул рядом с кроватью. Этот звук был одним из самых неприятных для ее музыкального слуха, но приобретать другие она не собиралась, так как подозревала, что более приятный мелодичный звон будет не способен вырвать ее из объятий Морфея.

Она открыла глаза и, бережно взяв в руки ненавистный предмет, успокоила его путем переключения реле. После этого, упав лицом в подушку, пролежала так какое-то время. Потом перевернулась на спину и потянулась изо всех сил, внушая себе, что она гибкая, слегка тугая резинка. Тело начало просыпаться, а за телом постепенно, но неизбежно очнулось и сознание.

Лариса оглядела комнату. Солнечные блики трепетали на обоях. А это значило, что весна продолжалась, что на улице солнце, и все это будет способствовать ее хорошему настроению.

Из соседней комнаты доносился храп мужа Евгения. Некоторое время назад они в очередной раз решили разводиться, и в качестве первого шага стало разделение постелей. Правда, мера эта уже успела превратиться в ритуал — до реального развода все никак не доходило: после обострения взаимоотношений следовало их смягчение и, как следствие, возвращение Евгения в супружеское ложе. Сам Котов не особенно по этому поводу беспокоился, он привык к периодическим позиционным военным действиям и знал, что перемирие все равно когда-нибудь наступит. Да и сама Лариса понимала, что, по-видимому, от Евгения ей никуда не деться. Скоро сорок лет, а после этого рубежа обретение нового счастья возможно только в фильме «Москва слезам не верит». Лариса не очень-то верила слезам, тем более в реальность придуманного когда-то режиссером этого фильма сценария. По крайней мере, применительно к себе.

Одно время у Ларисы вообще не было любовников. Но после тридцати наступил период, когда ее волею судьбы стало заносить в разнообразные приключения, порой очень динамичные и острые. Появилось множество знакомств, и их количество возрастало по мере того, как она перестала быть женой «нового русского» и сама стала таковой. То есть когда возглавила ресторан «Чайка», который изначально был детищем Евгения. Правда, тот оплатил только помещение, остальное Лариса сделала сама.

Эти масштабные изменения в социальном статусе, а также погружение в мир криминальных разборок неминуемо привели ее к переоценке ценностей. Несколько лет продолжалась ее связь с капитаном Карташовым, в тандеме с которым она раскрыла не одно преступление. Бывали и случайные связи, было два весьма серьезных увлечения. Но все это, увы, не заменило прочного фундамента — семью. У них с Евгением росла дочь, которая вот-вот должна была закончить школу, но пока что нуждалась в семье, которая по крайней мере должна быть полной. Да и не видела Лариса среди мужчин такого, который настолько бы удовлетворял всем ее требованиям, чтобы стать для нее единственным в стремительно надвигавшейся второй половине жизни.

Впрочем, может быть, она слишком размечталась.

Не ровен час — случится что-нибудь, и смерть придет гораздо раньше, чем ее ожидаешь…

Эти мысли приходили в голову Ларисы тем самым утром, когда она, проснувшись, услышала храп благоверного супруга. Посетовав на себя — какого еще черта она сама себе портит с утра настроение! — Лариса твердо решила вставать и идти заниматься обычными делами. Она уже и думать забыла о визите в дом культуры вместе с подругой Эвелиной, который состоялся неделю назад.

Сейчас на нее навалилась утренняя рутина. Решительно сбросив одеяло, Лариса откинула прочь и свои мысли насчет собственной смерти, и перспектив брака с Евгением. Сейчас — только кофе. Настоящий, колумбийский, не растворимый какой-нибудь, а хорошо сваренный.

Блаженство от любимого напитка и первая за день сигарета легкого «Кента» наступило минут через десять. Потом Лариса прошла в ванную, а через полчаса вышла оттуда, готовая к тому, что день, как всегда, пройдет удачно.

В это время по местному радио, включенному почти на полную мощность, передавали новости из криминальной жизни города. Лариса всегда прислушивалась к подобным сообщениям — нередко просто по инерции. Она понимала, что для нее вряд ли будут интересны какие-то корыстные экономические преступления или убийства, совершенные по пьянке простыми, не отягощенными интеллектом людьми. Но неожиданное упоминание диктором имени экстрасенса Кирилла Аткарского заставило Ларису превратиться в слух. Ведущий передачи сообщал о том, что господин Аткарский, в прошлом психиатр, практиковавший в одной из местных лечебниц, известный в городе как выдающийся экстрасенс, был обнаружен вчера вечером задушенным телефонным проводом в собственной квартире.

— Вот это да! — только и сказала вслух Лариса, замерев перед приемником и тупо глядя на него.

И сразу вспомнила вечер в доме культуры, жалкого астролога Патрушева, его непосредственного друга Филимонова, блондинку Анну Давыдову и шизофреничку Олю. У нее появилось предчувствие нового дела — ощущение это было всегда острым, будоражащим кровь. Она чувствовала, что случившееся не может не заинтересовать ее, а перечисленные в сообщении персонажи вполне могут стать основными в ее дальнейших действиях. В том, что они последуют, она уже не сомневалась.

Из состояния ступора ее вывел телефонный звонок. Лариса не сразу сняла трубку, поэтому несколько отрешенным голосом произнесла:

— Алло!

— Лариса, ты уже знаешь?

— О чем?

— О том, что Кирилла Аткарского убили! — с волнением сказала Эвелина Горская.

— Только что услышала по радио.

— А я узнала об этом из других каналов. Какой ужас!

— Да, — машинально согласилась Лариса. — А какие у тебя каналы?

— Самые прямые, — вдруг понизила голос Горская.

— То есть?

— Понимаешь, я с ним… — замялась Эвелина.

— Неужели…

— Об этом не по телефону, — решительно прервала Горская подругу. — Приезжай ко мне в салон к девяти. Я хочу с тобой поговорить. Ты же у нас известная в некотором роде сыщица.

— Хорошо, — ответила Лариса, недолго размышляя. — В девять буду.

Лариса положила трубку и задумалась. Собственно, думать пока что было не о чем — фактом было только то, что Аткарского убили. Однако в сознании Ларисы почему-то сразу всплыло лицо Андрея Патрушева после того, как он увидел свою женщину Анну Давыдову, шествующую под ручку с экстрасенсом через зал в доме культуры «Салют».

«Неужели он? — задавалась вопросом Лариса. — Впрочем, почему бы и нет? Интеллектуалы склонны к эмоциональным решениям, отнюдь не продиктованным разумом».

Встреча с Горской добавила пищи для раздумий, но не слишком много. Главным было то, что, оказывается, первой обнаружила труп экстрасенса не кто иная, как сама Эвелина.

Горская выглядела не так, как обычно — всегда безупречный макияж, в это утро казался небрежно наложенным, а лицо — откровенно бледным. Резче обнажились морщины, которые обычно Эвелина искусно скрывала. Лариса видела перед собой не довольную собой и жизнью парикмахершу, всегда излучавшую уверенность и самодовольство, а перепуганную до смерти, увы, уже не первой свежести женщину.

— Представляешь, какой ужас, Лара, я захожу, а он… — прерывающимся голосом рассказывала Горская, куря одну сигарету за другой.

— Ты сразу же позвонила в милицию?

— Нет, не сразу. Я вышла на улицу и только тогда, из автомата, позвонила, — призналась Горская. — Не хватало еще, чтобы меня подозревали. Нужно мне таскаться по милициям!

В Эвелине явно проснулась стервозная, практичная женщина.

— Лина, а зачем ты к нему приходила? — спросила Лариса. — Ты по телефону обмолвилась…

— Да, я с ним уже была один раз до того, — нервно перебила подругу Эвелина.

— Когда это ты успела?

— Ах! — отмахнулась Эвелина и заплакала. — Чего уж теперь. На следующий день после того самого вечера.

— И ты пришла к нему, чтобы продолжить, так сказать, свой новый роман?

— Если хочешь, да.

— Да я-то не хочу, — нахмурилась Лариса. — Вот только все это может не очень хорошо закончиться для тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-нибудь знал о ваших, так сказать, встречах?

— По-моему, две дамы из тех, кто был тогда в «Салюте», меня видели с ним, — лихорадочно стала припоминать Горская. — Потом… А-а! — она в испуге приложила ладонь к губам.

— Что?

— Эти двое…

— Какие двое?

— Ну, те, с которыми ты меня познакомила. Один из них еще приглашал нас. С виду вроде интересный мужчина, только хам ужасный…

— Дмитрий Филимонов и Андрей Патрушев? — уточнила Лариса.

— Ну, наверное, я не запоминала точно, как их зовут.

— Так, ладно, оставим это. Вчера ты не заметила ничего необычного около дома или в подъезде Аткарского?

— Нет, — покачала головой Эвелина.

— Ты прикасалась к трупу?

— Нет! — почти выкрикнула Горская.

— Дверь, полагаю, была открыта?

— Да, и я еще удивилась этому.

— И, конечно, на ней остались твои отпечатки пальцев…

— Как это? — еще более испуганно спросила Эвелина.

Потом, будто очнувшись от спячки, снова прижала ладонь к губам, и тут же разрыдалась.

— Ну ладно, успокойся, — Лариса обняла ее за плечи. — У тебя не было никаких мотивов. Будем надеяться, что мы найдем настоящего убийцу. Ведь ты же не убивала Аткарского?

— Да ты что?! — Эвелина мигом прекратила рыдать и с возмущением поглядела на подругу.

— Верю, — спокойно ответила Лариса. — Верю, что не убивала. Это сделал кто-то другой, побывавший в квартире Аткарского до тебя, то есть, как я поняла, до семи часов вечера.

— Да, наша встреча была назначена именно на семь.

Лариса достала сигарету и закурила. Удобно откинувшись в кресле, в котором не раз приводила себя в порядок с помощью Эвелины, она закрыла глаза и начала думать.

— Что же мне делать, Лара? — с интонацией беспомощной девочки спросила немного погодя Эвелина.

— Ничего. Пока ничего, — ответила Лариса.

— Меня не арестуют?

— Не знаю. Будем надеяться, что нет…

Эвелина зарыдала снова, еще громче. Лариса подумала, до чего могут довести непродуманные случайные связи, и слова досады уже были готовы сорваться с ее языка, но Котова вспомнила советы, которые Горская всегда высокомерным тоном давала ей насчет мужчин. Чего, мол, сидишь одна, с этим алкоголиком-мужем и каким-то вшивым капитанчиком-милиционером, у которого и машины-то нормальной нет. Не говоря уже о ресторанах и других развлечениях. Напоминать при этом Эвелине о том, что Лариса сама великолепно водит свою машину и имеет свой ресторан, было бесполезно — это не укладывалось в голове женщины, привыкшей решать свои проблемы за счет мужчин. Ларисе хотелось в такие моменты хоть какими-то обидными словами отомстить Эвелине, но она всегда вовремя сдерживалась: в конце концов Горская не виновата, что очередного ее любовника кто-то отправил на тот свет непосредственно перед их встречей.

— Лара, ты не можешь… — послышалась робкая просьба.

— Чего?

— Позвонить в милицию своему… ну, этому… твоему…

— Олегу Валерьяновичу? — Лариса намеренно назвала своего бывшего любовника по имени-отчеству, как бы придавая этим самым Карташову в глазах подруги значимость и солидность.

— Ну да, по-моему, его фамилия Карташов. Ты мне про него рассказывала…

— И что? — Лариса не отказала себе в удовольствии перебить Эвелину.

— И… ну, узнать, как там следствие идет. Кого подозревают, и все такое.

Лариса сделала вид, что раздумывает над ее словами.

— Вы ведь с ним свои люди. Что тебе стоит? — Эвелина так жалобно просила, что Лариса устыдилась своего высокомерия и, обняв подругу за плечи, ласково произнесла:

— Конечно, Лина… Конечно, позвоню.

Лариса набрала номер Карташова по своему мобильнику прямо из салона Горской. Спустя полминуты она сказала Эвелине:

— Ну вот, он ждет меня. Я еду…

— Будь с ним поласковее, — бросила в спину Ларисе напутствие Эвелина.

— Как-нибудь сама разберусь, — пробурчала себе под нос Котова и вышла из салона.

Карташов этим утром являл саму любезность.

В новом костюме и галстуке, тщательно выбритый, он был словно образец благополучия и довольства.

— Какие люди! — широко улыбнулся он при виде Котовой. — Что-то давненько мы с вами, Лариса Викторовна, не работали вместе. Хотите предложить поймать очередного опасного преступника? Давайте, давайте… А то мне начальство все подполковника обещает, а тут стимул будет дополнительный.

— Как вы непоследовательны, Олег Валерьянович, — улыбнулась в ответ Лариса, подставляя щеку для ритуального, дружеского поцелуя. — То гоните — не мешай, мол, работать честным ментам, а то к сотрудничеству приглашаете…

— Человеку свойственно менять свое мнение, — не стушевался Карташов. — А сегодня просто настроение хорошее.

— А вот у меня не очень.

— Что такое случилось?

— Вчера вечером в городе снова произошло убийство, — вздохнула Лариса, опускаясь на стул и прикуривая сигарету.

— Оно уже почти раскрыто, — тут же ответил Карташов.

— Да ну? — удивилась Лариса.

— Если ты про некоего… — Карташов заглянул в какую-то бумагу на столе, — Аткарского, то…

— Да, про Аткарского.

— Там все почти ясно. Ребята сейчас работают с главным подозреваемым. Там и отпечатки пальцев, и все остальное. Я имею в виду мотивы. Человек неуравновешенный, не в себе, сразу видно, дело его рук.

— И кто же он? — широко раскрыла глаза Лариса.

— Ты его знаешь, и, конечно, будешь уверять меня, что он ни в чем не виноват, — скептически ухмыльнулся Карташов.

— Ты сначала скажи мне, кто он.

— Патрушев Андрей Владимирович, — снова сверился с бумагами Олег. — Астролог из газетки «Терапия». Словом, одна шайка-лейка. Мистик мистика любил, а потом мистик мистика убил.

— Шутка хороша, Олег Валерьянович, — ответила Лариса. — Но я не верю в это. Ты будешь смеяться, но я этого Патрушева знаю. Судя по твоим словам, между ним и покойным Аткарским была любовная связь?

— Не знаю, может, что-то там и было, — брезгливо скривился Карташов. — Этих интеллигентов не поймешь, у них вечно все через задницу.

— Нет, я Патрушева знаю, — увереннее повторила Лариса. — Вместе с ним училась в университете. Он вряд ли мог…

— Ну вот, видишь, я тебя уже насквозь вижу. Ты только вошла в кабинет, а я уже знаю про тебя все, — гордо вскинул голову майор.

— Но я не… верю, — запнулась Лариса.

Несмотря на то что Андрей был ее знакомым, похоже, Карташов в данном случае прав — если там найдут отпечатки пальцев и плюс мотивы, которые Ларисе были известны, то… Скорее всего он все же виноват.

Однако в голове Ларисы лихорадочно заработали другие мысли.

— Но… — Котова отчаянно пыталась соображать. — Но… Я помню, что… В общем, когда мы были в этом доме культуры, у Аткарского кажется, появились, какие-то проблемы с бандитами. Но Андрюшка-то здесь при чем?

— Когда были? В каком доме культуры? Какие бандиты? — быстро задавал вопросы Карташов.

Ларисе пришлось рассказать всю историю знакомства ее с экстрасенсом Аткарским, умолчав о том, что в деле замешана и ее подруга Эвелина Горская.

— Угу, угу, — промычал Карташов, выслушав Ларису. — И что же ты видела?

— То, что за четыре дня до смерти у Аткарского случился конфликт с… — Лариса слегка помялась. — Словом, с представителями криминальных структур.

— Криминальные структуры — это что? — нахмурив брови, спросил Карташов.

— Это бандиты, — как-то простодушно ответила Лариса.

— Бан-ди-ты? — по слогам задумчиво произнес следователь. — Как их зовут? Почему ты думаешь, что это были бандиты?

— Они вели себя очень агрессивно, в них чувствовалась какая-то сила… Они что-то требовали, и по их поведению было понятно, что они могут этого добиться. Самое же главное — что Аткарский им подчинялся, — объяснила Лариса.

— Но это всего лишь твои предположения, — скептически скривился Карташов, напряженно вертя в руках авторучку. — Как они хоть выглядели-то?

— Двое крепких мужчин, — Лариса отчаянно помогала себе руками. — Очень хорошо одеты — в русле современной моды.

Карташов усмехнулся.

— А какие-нибудь приметы? Родинки, шрамы, прически, татуировки?

— Ну, извини, — слегка обиделась Лариса. — Ничего такого я не заметила.

— Ну а если увидишь их, узнаешь?

— Мне кажется, да, но не уверена. Потому что я стояла немного далековато от них.

— Далековато… — протянул Карташов. — Не уверена… Мужчины крепкие, особых примет нет… Девушка!

Карташов внезапно посмотрел на Ларису, как в былые времена прокурор сталинской тройки на врага народа.

— А ты это не придумала, а? Чтобы вытащить своего дружка?

— Слушай, Карташов, это уже хамство! — возмутилась Лариса. — Я ничего никогда не выдумываю.

— Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя! — предупреждающе поднял руки вверх Олег. — А какие все-таки у тебя были отношения с подозреваемым?

— Карташов, прекрати, — не смогла удержаться от улыбки Лариса. — Ревновать, что ли, меня вздумал?

Олег промолчал, а Лариса продолжила:

— Исключительно дружеские отношения. Далеко не близкие. И в клубе мы встретились совершенно случайно.

— Угу, угу, — снова задумчиво промычал Карташов.

— Кстати, кто обнаружил труп? — спросила Лариса.

— Какая-то баба, — бросил Олег и, взглянув на Ларису, еще не остывшую от возмущения, поспешно поправился:

— Извини, женщина. Соседка, наверное, не захотела таскаться сюда, позвонила анонимно. К нам же идут добровольно только тогда, когда их обокрадут или на улице нападут.

Последние слова Карташов произнес с чувством явной обиды за то учреждение, которое он имел честь представлять.

— А как с мотивами? — спросила Лариса.

— Тут тоже все более-менее понятно, — повел бровью Карташов. — Сама же говорила про эту самую…

Кравцову. Это не только ты говорила, это показали еще несколько человек.

— Кто они?

— Дамы из свиты экстрасенса, — криво усмехнулся Карташов. — Их можно было бы принять за наложниц, но уж больно все невзрачны. И сумасшествие видно за версту в глазах.

— И что они говорили?

— А то, что Патрушев был учеником Аткарского, потом начальник, так сказать, отбил у подчиненного невесту, а тот обиделся. Мотив налицо. Мужчина этот астролог неуравновешенный, стремный, так что…

Карташов развел руками, показывая тем самым, что предмет разговора, по его мнению, исчерпан.

— Понятно, — вздохнула Лариса.

— Так что, будешь заниматься этим делом? — спросил Карташов.

— Даже не знаю, — ответила Котова, хотя уже знала, что делом этим займется, если только Патрушев и впрямь не сам удавил по глупости своего учителя-экстрасенса.

— А лучше, Лариса, помоги-ка мне раскрыть квартирную кражу в Магнитном проезде, — Олег подбросил на ладони папку.

— Нет, мне некогда, — Лариса посмотрела на часы. — В ресторан пора.

— Передай привет своему администратору, — улыбнулся Карташов. — Давно его не видел.

Лариса пообещала выполнить просьбу Карташова.

Администратор ресторана Степаныч относился к майору скептически и постоянно награждал его красноречивым, тяжелым и неодобряющим взглядом, когда тот направлялся в Зеленый кабинет для встречи с начальницей, то бишь с Ларисой. Эти романтические времена уже миновали, но взаимная неприязнь Степаныча и Карташова продолжала жить, по крайней мере, со стороны злопамятного майора.

День прошел вполне нормально, без каких-либо из ряда вон выходящих происшествий. Лариса уже успела отвлечься и не думать об убийстве Аткарского. Она позвонила Эвелине и успокоила ее — милиция ее не только не подозревает, но и не знает, что существует в мире такая парикмахерша, которая обнаружила труп.

Горская рассыпалась в благодарностях, и под конец разговора Лариса снова почувствовала несколько покровительственные интонации в ее голосе. Не дожидаясь того, чтобы Эвелина перевела разговор на излюбленную тему взаимоотношений полов и, не дай бог, не вздумала давать Ларисе советы, Котова поспешила распрощаться.

А на следующий день ей домой позвонил Карташов и сообщил грустным голосом:

— Твоего Патрушева мы отпустили. Под подписку о невыезде. У него, похоже, алиби.

Андрей Патрушев оказался в таком положении, что ему оставалось только грустно размышлять, настолько случившееся с ним было абсурдно и немыслимо.

Его арестовали позавчера утром. Во время ареста он вел себя просто жалко. Он и сам это понимал, но поделать с собой ничего не мог. С самого детства он боялся быть арестованным, попасть в тюрьму, от которой, к сожалению, в стране где он вырос, не принято было зарекаться. И поэтому вел себя соответствующим образом, даже более чем законопослушно и осторожно, вызывая со стороны более бесшабашных окружающих одни насмешки.

И тут это случилось с ним, причем в тот момент, когда он меньше всего ожидал. Вернее, он никогда этого не ожидал и думал, что подобное никогда с ним не может произойти. И теперь вынужден был общаться с кругом абсолютно чуждых ему людей, мочиться в парашу и совершать другие, не менее противоречащие привычному образу его жизни действия.

Патрушеву исполнилось уже тридцать пять, тот рубеж, когда принято задумываться над своим местом в обществе и, что называется, крепко вставать на ноги.

Увы, этого про себя он сказать не мог. Только недавно он начал подниматься из социального небытия, познакомившись с экстрасенсом Аткарским, который обещал со временем сделать его своим главным помощником. Обещал и довольно неплохие деньги, но немного погодя, когда Андрей пройдет под его чутким руководством некий практикум. А пока он должен читать литературу, смотреть за тем, как работает мэтр, психологически подготавливать к сеансам желающих избавиться от вредных привычек, порчи, наговоров и прочего.

Патрушев с увлечением принялся помогать Аткарскому. И уже надеялся на свою долю от пирога — он знал, что основной доход Аткарский получает откуда-то сверху, из эшелонов губернской власти. Но туда пока что Патрушеву вход был закрыт. И который раз в его жизни высшие силы посмеялись над ним. Приоткрыв перед ним чуть-чуть дверь, они снова захлопнули ее. И не просто захлопнули, а еще вдобавок и низвергли его вниз, спустили по грязной вонючей лестнице в не менее дурно пахнущий подвал, называемый тюрьмой.

«Сколько же нужно претерпеть, чтобы удовлетворить твою ненасытную пасть?!» — мысленно посылал он проклятия богу, сидящему на небе.

Патрушев никогда не был религиозным человеком. Более того, он всегда имел склонность к чему-то альтернативному — астрологии, магии и прочим сомнительным категориям, не очень в религиозно-праведной среде одобряемым. В связи с этим привык общаться с богом как с партнером, почти как с равным, ну, или, может быть, как с начальником. Потому как он, Патрушев, от бога зависел, а бог от Патрушева — ни в коей мере.

И поэтому сейчас, сидя на тюремных нарах, он богохульствовал совершенно искренне. Действительно, какого черта судьба распоряжается таким образом, что он, человек с интеллектом выше среднего, определенными способностями, которых нет у подавляющего большинства других людей, вынужден так прозябать?! Если это не происки сил небесных, то кого же еще? Почему в конце концов ему так смертельно не везет?

А ведь в молодости, полной самолюбивых амбиций, Патрушев мечтал ни больше ни меньше как стать президентом. Правда, тогда еще существовал СССР, и такого поста в этой стране не было предусмотрено. Не беда, думал Патрушев. Вот окажется он на вершине власти, все переменит и добьется любви всенародной.

Так думал он, глядя на дряхлеющего генсека Брежнева, с трудом раскрывавшего рот с телеэкрана на партийных форумах того времени.

Конечно, то были юношеские идеалистические, максималистские мечты, но амбиции в Патрушеве остались до сих пор. Лидерские качества его, правда, были совершенно не востребованы, отчасти из-за того, что их попросту недоставало, а отчасти из-за того, что владел Андреем один из семи смертных грехов, называемый ленью. Поэтому многие свои проекты он бросал, не доводя до конца. Поэтому не умел сосредоточиться на выполнении задач, которые ставили перед ним его начальники. И в конце концов оказался дома, на диване, с частной практикой астролога, не дававшей ему ровным счетом никаких денег, кроме поддерживания штанов на уровне ниже прожиточного минимума.

Однако в мечтах Андрей возносился весьма высоко, и встреча с таким человеком, как Аткарский, очень повлияла на него. Именно Аткарский показал ему, как можно добиваться контроля над людьми и завладеть властью.

А воздействовать на аудиторию было всегдашней мечтой Андрея, будь то просто понравившаяся ему женщина, группа студентов или заполненный до отказа стадион, да что там говорить, народ целой страны.

Андрей, конечно, понимал, что вряд ли его юношеская мечта о том, чтобы стать главой крупного государства, осуществима, но не оставлял надежд, чтобы прославиться в другом качестве. И именно там, где он мог стать известным и воздействовать на массы силой своего обаяния. Пока что его обаяния не хватило даже на то, чтобы удержать Аню Давыдову.

Вернувшись таким образом к мыслям о женщине, он вдруг почувствовал, что, будь он таким же, как Аткарский, ему было бы уже неинтересно иметь власть над одной женщиной. Ему хотелось бы, чтобы все женщины вокруг хотя бы душой принадлежали ему. И так ему вдруг стало сладко и хорошо… Но что-то было все равно не так.

Патрушев про себя отметил, что главное в гипнозе — не какой-то талант, а умение заставить людей поверить, что ты можешь действительно сделать с ними то или другое. И когда они поверят, манипуляции уже перестают быть сверхзначимыми. Он также понял, что реакция на гипноз может быть самой непредсказуемой.

Но сейчас он находился в таком положении, что свои гипнотические способности, если таковые имелись, он применить не мог: они не могли ему помочь вырваться из темницы, куда его бросила злодейка судьба.

Он не убивал Аткарского, хотя, откровенно говоря, после того, как узнал, что его Анюта изменила ему именно с ним, подобные мысли приходили ему в голову. Патрушев, однако, сумел отогнать их и отправился переживать свою депрессию за город…

— Патрушев, к следователю!

Андрей повернулся и увидел конвоира, произнесшего эту фразу. То был молодой сержант с равнодушным взглядом. Патрушев внимательно поглядел на него и понял, что все его гипнотические способности, увы, сейчас неприменимы. И вообще, многим людям он абсолютно безразличен. Как вот этому сержанту. Если ему прикажут избить Патрушева, он выполнит это, если, наоборот, отпустить — опять же — нет проблем.

Патрушев тяжело вздохнул, заложил руки за спину и пошел к выходу из камеры. Через несколько минут он уже был в кабинете следователя.

— Проходите, Патрушев! — сказал тот. — Мы приняли решение отпустить вас на свободу под подписку о невыезде?

Патрушев затравленными глазами посмотрел на следователя и понял, что для этого человека его судьба тоже не представляет никакой значимости. Решение это принято не потому, что Андрей был какой-то выдающейся личностью, а скорее всего потому, что за него постарались какие-то его друзья.

Следователь пододвинул к Патрушеву бумажку и ткнул в нее пальцем.

— Распишитесь здесь, — сказал он спокойно, даже не взглянув на Патрушева, продолжая оформлять какие-то документы.

Андрей выполнил все, что от него требовалось.

— Пройдете в шестнадцатую комнату, там вам выдадут вещи, — равнодушно заключил следователь.

— Спасибо, — неожиданно вырвалось у Патрушева, хотя он и не хотел этого говорить.

Произнес он слово с оттенком подобострастия и в тот момент презирал за это сам себя, удостоившись лишь сухого кивка следователя. Ему ничего не оставалось, как последовать за конвоиром.

 

Глава 3

Лариса поднялась на третий этаж обычного пятиэтажного дома и нажала кнопку звонка. Ей открыли довольно быстро — на пороге стоял Патрушев.

Его лицо осунулось, бледность подчеркивала черные круги под глазами. Пребывание в СИЗО не пошло на пользу этому и без того излишне впечатлительному мужчине.

Лариса Котова приехала к нему домой спустя два часа после звонка Карташова. Она уже знала, что на решение отпустить Андрея повлияли показания некоего мужчины, который являлся владельцем дачи, где Патрушев и переживал свою депрессию. Что якобы он видел Патрушева в тот роковой вечер и может подтвердить его невиновность.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лариса, проходя в комнату и слегка побаиваясь, не зацепятся ли за что ее колготки.

У Патрушева, как обычно, было грязновато, но сейчас не время акцентировать на этом внимание.

— Да так, — поиграл руками в воздухе Андрей. В темнице у меня разыгрался бронхит…

— Я принесла тебе чай, сахар, печенье, — сказала Лариса. — И кое-что особенное.

И она выложила из пакета фирменные салаты своего ресторана.

— Да у меня все есть, я сам могу тебя угостить, — протестующе замахал руками Андрей.

— Это ты будешь говорить кому-нибудь другому, а не мне, директору лучшего в городе ресторана, — решительно заявила Лариса.

Котова прошла на кухню и поставила чайник, распугав полчища тараканов, которые гнездились на всем пространстве между раковиной и газовой плитой.

— Хватит суетиться, я сам в состоянии все это сделать, — сказал Патрушев.

— Мне просто хочется поухаживать за тобой, проявить свое женское начало.

Патрушев пожал плечами, усмехнулся краешками губ, потом развернулся и пошел в комнату. Лариса направилась за ним. Патрушев, поеживаясь, сел в кресло, а Лариса забралась с ногами на диван и замерла, скрестив руки на груди. Так в тишине они просидели несколько минут, прислушиваясь к тому, как медленно закипает на кухне чайник.

Потом Лариса резко вскочила с дивана, отправилась на кухню и занялась приготовлением чая. Патрушев какое-то время еще посидел в комнате, потом все же пришел на кухню и все так же молча помог Ларисе перенести чашки с чаем на журнальный столик в гостиной.

Они пили горячий чай, но никто не осмеливался первым начать разговор. Наконец Лариса проявила инициативу:

— Ты давно знал Аткарского? — как бы невзначай, равнодушным голосом спросила она.

— Я его не убивал, — глухо ответил Патрушев.

Было видно, что ему неприятно упоминание фамилии покойного экстрасенса.

— Я в это верю. Я же не милиционер, чтобы мне отвечать такими односложными фразами. Мне кажется, тебе пора уже выходить из роли.

Патрушев удивленно посмотрел на нее.

— Чего же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы мы как бы отмотали пленку назад, и ты мне рассказал, как тебя угораздило ввязаться в эту историю.

— Зачем тебе все это?

— Я же тебе друг. И хочу видеть перед глазами прежнего Патрушева, открытого, веселого, с которым так приятно всегда поболтать.

— Ты очень легкомысленная особа, — язвительно заметил Андрей, выдавив из себя злобную усмешку.

Лариса видела, что ему очень хочется все ей рассказать, но ему трудно сейчас это сделать, поэтому, в общем-то, и не очень надеялась, что сегодня их беседа пройдет успешно. Однако Патрушев все же развеял ее опасения.

Спустя десять минут, когда чай уже был выпит и закурена первая сигарета, он вдруг посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Ну ладно, слушай. Меня обвиняют в убийстве Аткарского из-за ревности…

Анна стояла возле зеркала в прихожей и любовалась новой прической: два часа назад ей удачно сделали в «лаборатории красоты». На женщине была лишь нежно-голубая юбка из тонкого японского шелка с набивным рисунком, а сверху — синий бюстгальтер. Она предавалась нарциссизму уже довольно давно. Ее макияж был безупречен, и от своей внешности она всегда приходила в неописуемый восторг.

Она была высокой блондинкой со всеми вытекающими отсюда последствиями. Личико с высокими скулами, чуть раскосыми глазами, небольшими пухлыми губками и маленьким точеным носиком все еще доставляли ей радость, и, по ее великому убеждению, подобная внешность могла соблазнить любого мужчину, поэтому Анна все время находилась в поиске наиболее достойного обладателя всех этих прелестей.

Но так получилось, что любовником ее в настоящее время был отнюдь не являвшийся достойным в полном смысле этого слова человек. Его звали Андрей Патрушев. Он был, мягко говоря, небогат, не очень энергичен, а честолюбивые устремления его пока не находили реализации. Если говорить совсем начистоту, то Андрей был просто нищ. А Анне Давыдовой, которая работала дизайнером полиграфкомбината, хотелось более солидной партии.

Собственно, роман Анны и Андрея не был насыщен какой-либо «культурной» программой вроде походов в ресторан или на дискотеки и состоял в основном из соитий, происходивших на квартире одного из партнеров. Соития разбавлялись жалким подобием семейного ужина на двоих, на котором иногда даже зажигались свечи — для создания интимной и располагающей к общению обстановки.

Анна не разделяла увлечения Андрея астрологией и экстрасенсорикой, считая эти занятия несерьезными и непрактичными. Но несколько попыток наставить Патрушева на путь истинный и пристроить его куда-нибудь в хорошую торговую организацию окончились неудачей, и Аня махнула на все рукой. В конце концов нужно же было ей с кем-то спать, а Патрушев в этом плане ее вполне устраивал.

Сегодня она не ждала его, и прическа ее была предназначена для другого: она собиралась на важное для нее свидание. Человек, с которым она познакомилась совсем недавно — он был одним из ее клиентов по работе, заказал ей дизайн для рекламного объявления — пригласил ее на открытие выставки модного местного художника, который являлся его другом.

Поскольку Анна прочитала в глазах своего нового знакомого неподдельный интерес и желание расширить рамки общения с ней, то естественным выглядело ее стремление показаться перед ним в самом лучшем виде. Похоже, это было именно то, что ей нужно.

Ее новый знакомый, кстати, представился именно экстрасенсом, и, глядя на его солидный вид, дорогую одежду и манеры, Анна еще раз почувствовала разницу между ним и своим нынешним любовником.

«Вот ведь — люди вроде бы одного пошиба, а какая пропасть между ними, — размышляла Давыдова. — Кирилл и Андрей — совсем разные». Она и не подозревала, что Кирилл и Андрей знакомы друг с другом — Патрушев никогда не говорил с ней о своих делах и не пытался ни с кем ее знакомить. Анна весьма негативно отзывалась о круге его знакомых, который в основном состоял из таких же нищих интеллектуалов, как он сам.

Анна уже готова была выйти, как вдруг раздался резкий звонок в дверь — Давыдова вздрогнула от неожиданности.

«Кто бы это мог быть?» — поморщилась она и заглянула в глазок. На лестничной площадке стоял Патрушев.

«Черт, принесло же его не вовремя!» — еще более раздраженно подумала она, но дверь все же открыла.

— Привет, — радостно улыбаясь, сказал Патрушев и поцеловал ее.

Она ответила на поцелуй почти автоматически — ведь они были вместе уже полгода, и привычки никуда не денешь.

— Ты куда-то собираешься? — спросил он и испуганно посмотрел на нее, словно боясь потерять ее навсегда.

Противостояние Ани на этом закончилось. Вид Патрушева вызвал у нее жалость. Вернее, не сам его вид, а антураж, с которым он обставил свой визит А антураж состоял из одной-единственной вещи — шоколадки «Кофе с молоком» производства Самарской фабрики. Андрей держал шоколадку в одной из рук, которые плетьми повисли вдоль тела. Это был его пропуск в эту квартиру, мандат, который он предъявлял, чтобы иметь удовольствие понежиться в постели рядом с этой высокой блондинкой.

— Да нет, я только что пришла, — смутилась Аня. Видишь, какую я сделала новую прическу?

— О, божественно! — отреагировал Патрушев, но как-то без особого энтузиазма.

Ему показалась эта прическа какой-то надуманной, неестественной. Ко всему прочему, он все еще не верил, что Аня никуда не собирается. Он продолжал вопросительно смотреть на нее, и Аня поняла, что ей придется все-таки объясняться.

Она не хотела говорить о том, что собирается порвать с ним, но подсознательно чувствовала, что этот момент приближается. Не хотела скандалов и разборок, стояния на коленях, криков, визгов и всего такого прочего. Поэтому и начала думать, как же ей извернуться.

— Я только что пришла с работы, — сказала она, кивнув на свой полуодетый, но отнюдь не домашний вид.

— Как, в субботу? — удивился Патрушев.

— Понимаешь, клиент требует выполнить заказ как можно скорее и обещает за это хорошие деньги.

Поэтому мне пришлось работать сверхурочно.

— А-а, — все еще недоверчиво протянул Патрушев.

— Сейчас я переоденусь, — сказала Аня и пошла в комнату надеть свой черный в драконах халат. Этот халат особенно нравился Патрушеву и способствовал его сексуальному возбуждению. Чуть более ободренный Андрей тоже прошел в комнату и уселся на диван перед телевизором.

— Ты хочешь перекусить? — тоном уставшей жены спросила Аня, входя в привычную для себя роль хозяйки. — Я, например, не против.

— Пожалуй, — ответил Патрушев и щелкнул телевизионным пультом.

Аня тоскливо посмотрела на Андрея.

— Сейчас приготовлю бутерброды с ветчиной… А в холодильнике стоит полбутылки красного вина.

Патрушев кивнул. Аня исчезла на кухне, и вскоре Андрей присоединился к ней. Оба поняли, что сегодня все будет, как обычно. С одной стороны, конечно, это навевало скуку, но с другой — и оба это тоже осознавали — своего рода традиция, уют этих привычных встреч успокаивали душу. Но Анна все-таки решила именно в этот момент, что все это будет в последний раз.

Она резала ветчину и вдруг заметила, что Патрушев пристально рассматривает ее ноги. Аня отвлеклась и нечаянно порезала себе палец.

— Что ты уставился? — раздраженно спросила она — Ты их видишь почти каждый день. И не делай вид, что ты чему-то там удивляешься!

— Я ничему не удивляюсь, — обескураженно ответил Патрушев. — Просто они мне нравятся, их изгибы меня волнуют…

— Лучше бы тебя волновали другие вопросы! продолжила обвинительную речь Аня, пристально, с укоризной глядя на любовника. — Например, где найти достойную работу… Сидишь и занимаешься всякой фигней.

Патрушев вздохнул и опустил голову. Ответить ему на это было пока нечего.

— А где она может быть, достойная-то? — спросил он наконец.

— Люди находят, нужно быть просто энергичнее, общительнее… А ты все время ходишь с мрачным видом, даже не умеешь общаться с людьми! Ты отпугиваешь всех моих знакомых! С тобой невозможно появиться в приличном обществе! Нужно быть более открытым, улыбаться, хоть через силу, иногда переступив через себя. Ты же знаешь, что работу можно найти только благодаря каким-то знакомствам. Но чтобы знакомства эти были, нужно, как минимум, их заводить.

— Но у меня много знакомых, — возразил Патрушев. — Вот, например, Дима Филимонов — серьезный человек.

— Тогда почему он не устроит тебя в свою контору? — не замедлила задать вопрос Давыдова.

— Но я же ничего не понимаю в этих чертовых системах сигнализации!

— Неужели так трудно научиться понимать? Ты что, тупой?

Это было уж слишком, и Патрушев надулся.

— Я просто не хочу туда устраиваться, — сквозь зубы процедил он.

— Вот! Вот! — Аня Давыдова выражала всем своим обликом укоризну.

Они замолчали. Аня продолжала заниматься тостами, а Патрушев лениво листал журналы. Наконец кухню заполнил аппетитный аромат готовых тостов, и Патрушев плотоядно повел носом. Собственно, состоявшаяся между ним и Аней разборка несколько присушила его желание, но, выпив бокал вина и закусив бутербродами, он воспрял духом.

У Ани тоже заблестели глаза, и возникло некое напряжение в лобке. Она заерзала на стуле, и Патрушев, который уже по одному взгляду научился определять ее состояние, понял, что пора переходить к делу.

И он перешел. Разумеется, он делал все, как обычно.

Патрушев и Анна в течение где-то часов двух наслаждались друг другом, но Андрей в тот вечер все же был немного вял, чувствуя, что что-то не так. А Анна после этой встречи решила окончательно порвать с ним.

— Это была ваша последняя встреча? — спросила Лариса.

— Да, последняя интимная встреча, — уточнил Патрушев. — Потом я узнал, что она, оказывается, действительно собиралась тогда на свидание, а позднее понял, что с Аткарским. Но интуиция меня не обманула.

— А как ты сам познакомился с Аткарским? — спросила Лариса. — Ведь насколько я поняла, ты был его учеником?

— Да. Эта история началась три месяца назад.

Патрушев закурил очередную сигарету и начал вспоминать…

…В тот вечер он пребывал в обычном для него состоянии безденежья и связанного с этим душевного дискомфорта. Только что он провел астрологический сеанс с некоей журналисткой Машей, которая заплатила ему сто рублей.

Для Патрушева сотенная эта была весьма и весьма кстати. Холодильник его был почти что девственно пуст. Он уже мечтал о том, что завтра придет Аня Давыдова и принесет что-нибудь поесть. А так — эта сторублевка позволяла ему не ждать милостей от завтрашнего дня и поесть уже сегодня.

Патрушев подрабатывал еще в местном еженедельнике «Терапия», где вел колонку астролога. Но этого едва ли хватило на жизнь — ему платили там около тысячи рублей в месяц. Кроме всего прочего, зарплату задерживали, и даже этих жалких грошей ему приходилось ждать там по месяцу с лишним.

Он еще не знал, что вечер сулит ему перемены в жизни. Сама судьба в образе бесшабашного друга Димы Филимонова позвонила ему в дверь.

— А, это ты, Диман, заходи! — вполне радушно приветствовал его Патрушев, который после того, как получил сотню, заметно повеселел.

Дмитрий Филимонов, старый приятель Патрушева, занимался установкой систем сигнализации и, в отличие от Андрея, был человеком земным, практичным и правильным. Он звезд с неба не хватал, зарабатывал около пяти тысяч в месяц, что для провинциального Тарасова считалось весьма приличным. Патрушев же по сравнению с ним выглядел просто нищим.

— Я чувствую, что ты, Андрюха, меня ждал, шумно произнес Филимонов, входя в прихожую. Какие у тебя планы на сегодня? Может быть, пройдемся по парку, нужно ловить последние теплые деньки.

Потусуемся…

— Мы уже тусуемся, — ответил Патрушев.

— Я не понимаю тебя, Андрей! Вечно ты такой хмурый, вечно какой-то не такой… — стал ворчать Филимонов. — Ты что, мне не рад, идиот?

Патрушев осуждающе посмотрел на него.

— У меня вполне хорошее настроение, — ответил он вполне искренне.

— Интересно, как же ты выглядишь, когда оно у тебя плохое, — съязвил Дмитрий и тут же поправился, ободряюще тряся астролога за плечи:

— Ты что, я же шучу. Кстати, у меня есть информация, которая, возможно, еще больше поднимет тебе настроение.

— Кого-нибудь подцепил, она тебе надоела, и ты хочешь перекинуть ее мне? — стал угадывать Патрушев.

— У тебя дар провидца, — улыбка не сходила с лица Филимонова. — Я недавно познакомился с весьма интересным сексуальным объектом.

Он прошел в гостиную, по-хозяйски уселся на диван и нажал пульт телевизора. При этом было непонятно, зачем он это сделал, так как смотреть телевизор все равно не собирался.

— Андрюха, короче, я поимел одну шизофреничку, — лениво заметил он.

— Так их же пруд пруди, этих ненормальных, — скептически отреагировал Патрушев.

— Но эта особенная! — настаивал Филимонов. — Когда я ее трахал, она смотрела телевизор и конспектировала сводку новостей.

— Прямо во время процесса? — удивленно поднял брови Патрушев. — Что ж, возможно, это эротично.

Филимонов хохотнул и пояснил:

— Да мы занимались этим стоя!

— И что же она писала?

— Я заглядывал потом в ее тетрадь и, признаться, абсолютно ничего не понял. Какие-то схемы, графики, цифры, короче, совершеннейшая шизофрения.

У нее по молодости был роман с каким-то медиком, и она с тех пор ненавидит Минздрав.

— А при чем здесь Минздрав?

— Мне трудно это объяснить. У этой леди несколько иная парадигма мышления. Я лучше зачитаю тебе с листочка, который захватил с собой, чтобы тебя поразвлечь. — Филимонов достал из кармана потрепанную страничку и развернул ее.

— Итак, слушай… Богиням Судьбы выгодно, чтобы люди были подобны самоопустошающимся червям, поэтому так называемая «научная часть» Минздрава, где сидят инопланетные деятели, говорит: расслабляйтесь. Они еще никого не вылечили, и зато отправили на тот свет миллиарды людей.

— Чего-чего?! — воскликнул, давясь от смеха, Патрушев.

Филимонов флегматично протянул Патрушеву лист бумаги размером в половину газетного.

— Это «Листовка Вселенской Противообманной Партии», — пояснил он непросвещенному другу.

— Чушь какая-то, — пробормотал Андрей.

— А я думал, тебе будет интересно. Ты же увлекаешься всякими там, как это называется, паранормальными вещами.

— Но не до такой же степени!

— Ладно, я продолжаю, — махнул рукой Филимонов. — Дальше здесь написано: «Внимательно следите за тонусом в лобке. Это один из самых сильных центров накала чувств». При этом специалист в области сигнализационных систем закатил глаза и облизнулся, издав звук подбирающей свои слюни собаки.

— Может быть, достаточно? — сделал попытку протестовать Патрушев.

— Нет, еще немного. Ведь это играет невероятную роль, — возразил Филимонов, снова всматриваясь в листок, испещренный буковками и исписанный убористым почерком, — в увеличении накала чувств.

Кстати, щемление и биополе возможны, только когда лобок в тонусе. Особенно хорошо, когда есть тонус в упругих и суженных канальцах, поставляющих энергию в астральное магнито-биополе…

— Ну это уж слишком, — возмутился Патрушев. — Брось меня грузить этой бредятиной!

— Это для тебя «слишком». Но нужно знать людей и всегда помнить: то, что для тебя «слишком», для них нормально, — снова возразил Филимонов. — Знаешь ли ты, что «сексуальное желание зависит от ощущения твердости в нервных клетках лобка», причем лобок длится до пупка?

Филимонов изобразил осуждающий нерадивого ученика взгляд учителя и, подняв указательный палец правой руки вверх, медленно произнес:

— И твердости в Бульбе. Ты в курсе, что такое Бульба?

— Картошка на украинском языке, — под ложечкой у Патрушева непроизвольно произошло щемление, и он ответил приятелю чисто механически.

— Идио-от! — протянул Филимонов. — Бульба в переводе с древнего языка санскрита означает «Закон Судьбы». Понимаешь, «Буль-ба».

— Перестань меня называть идиотом! Зачем вообще я должен слушать всю эту ерунду? — Состояние Патрушева было близко к истерике.

— Да чтобы повеселиться, дурачок, — ласково посмотрел на него Филимонов.

Наконец он свернул листок вчетверо и завалился с ногами на диван. Патрушев же сел в кресло, напряженно выпрямился, закинул ногу на ногу и начал энергично трясти ступней.

Вдруг Филимонов вскочил, опять быстро развернул листок и, упершись взглядом в него, напыщенно произнес:

— Это все Богова Мафия! Это все вредительское влияние Бога Молоха и Компании, председателя Космос-ЦРУ и земных СС.

Патрушев, не в силах протестовать, бросил в приятеля диванную подушку, расшитую бисером. Но она ударила не очень сильно, и Филимонов не обиделся.

— Ты забрал у меня всю энергию, вампир, — жеманно сказал Андрей. — Теперь надо подкрепиться.

— А что у тебя есть? — встрепенулся Дмитрий. — Впрочем, мне достаточно скромной яичницы с беконом и сыром, тройку поджаренных хлебцев и бутылочки две пива. Конечно, если не затруднит.

— Ты угадал, трудности могут возникнуть. Они уже возникли.

— Что-о? У тебя нет бекона? — с ужасом посмотрел на него Филимонов.

— Боюсь, что я должен тебя несколько огорчить…

— Насколько? — быстро спросил Филимонов.

— На все сто… — совсем упавшим голосом ответил Патрушев и уронил голову на грудь.

— У тебя нет денег?

— Ты прав.

У Патрушева была сотня, но он решил, что более богатый Филимонов может сам обеспечить их ужин этим вечером. — В конце концов не зря же он слушал весь этот бред — за это Филимонов должен заплатить.

Но тот возмутился:

— Нет, так жить нельзя. Надо исправлять ситуацию. Сам ты ничего не делаешь в этом направлении, поэтому придется тебя приучать к труду насильно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нет, — тут же среагировал Филимонов, — нет, даже не думай. Я не буду приглашать тебя устанавливать сигнализацию. В этой работе нужен особый талант и, наконец, ум. Ты человек заумно-недоступный, ну так и иди к таким же. Свои всегда помогут.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу свозить тебя в один дом культуры в одном из окраинных районов города, — объявил Дмитрий.

— Это действительно дом культуры или это твоя новая аллегория?

— Это дом культуры, — спокойно ответил Филимонов. — Там собираются разные продвинутые экстрасенсы, йоги, оккультисты, мистики и шизофреники.

— Ты там был со своей новой подругой?

— Ты умнеешь на глазах… Там что-то вроде клуба по интересам. Они собираются каждую пятницу. А сегодня, по-моему, как раз пятница.

— И что там для меня может быть интересного? — скептически спросил Патрушев.

— Думаю, ты мог бы познакомиться там с некоторыми людьми, если, конечно, не оплошаешь. Я имею в виду — с нужными людьми.

— А что такое нужные люди?

— Понимаешь, Андрюша, — вздохнул Филимонов, — интерес к экстрасенсорике в обществе существует. И умные люди, — он внимательно посмотрел на Андрея, — подчеркиваю, умные люди делают на этом деньги. Собственно, и ты мог бы это делать… При определенных, конечно, условиях.

Патрушев задумчиво почесал голову и перевел свой взгляд с Филимонова куда-то в сторону.

— Я до сих пор никак не могу придумать, как на этом можно зарабатывать деньги, — сказал он после некоторой паузы.

— Ну я не буду тебе рассказывать обо всех деталях.

Просто отведу тебя на эту тусовку. Скажу только, что все это не просто так, за этим наверняка стоят солидные люди.

Патрушев молчал, а Филимонов вдруг наигранно-подобострастным тоном произнес:

— Дрюнечка, ну составь мне компанию… Мне неохота туда тащиться одному.

— У тебя же есть новая подруга, с которой ты уже там был!

Филимонов рассеянно поковырял спичкой в зубах и лениво проговорил:

— Я чувствую, мне придется закончить с ней отношения. Мне стало скучно.

— Но она же новая! — засмеялся Патрушев.

— Надоело слушать ее бредни. Они наскучивают уже через неделю.

Он сунул прямо в лицо Андрею только что зачитанную им листовку.

— Это ее произведение.

Патрушев по-прежнему сидел с кислой физиономией, устремив свой взгляд в пепельницу. Лицо его было подернуто дымкой экзистенциального кризиса.

— Дело, впрочем, не в этой дуре, Андрей, — очень серьезно сказал Филимонов. — Я хочу познакомить тебя с одним из моих клиентов, который может быть тебе полезен. Просто я думаю, что твое место не в газете, а в несколько иных кругах, куда я тебя и постараюсь пропихнуть…

— Ну, знаешь, я как-нибудь сам разберусь, куда мне лучше себя запихнуть, — обиделся Патрушев на , Филимонова, который, видимо, считал его маленьким мальчиком из детского сада.

— Ладно, не обижайся, — похлопал Андрея по плечу Филимонов. — Нам пора собираться.

— Куда?

— Знакомиться с нужными людьми.

И Филимонов, не дожидаясь согласия Патрушева, вытащил из шкафа его костюм и бросил приятелю прямо в руки.

— Он хотел познакомить тебя с Аткарским? — спросила Лариса.

— Да, — глухо ответил Патрушев.

— И что же, знакомство состоялось в тот же день?

— Да, это произошло как раз там, где мы встретились с тобой за четыре дня до смерти Аткарского. Я сказал что-то типа того, что в восторге от того, как он работает. Что меня зовут Андрей Патрушев, что я астролог и увлекаюсь эзотерикой.

— И какова же была его реакция?

— Аткарский, к моему удивлению, был очень доброжелателен. Он остановился и протянул мне руку.

Я был польщен. И это в моих глазах тогда выглядело явным плюсом — как же, экстрасенс, пусть и местного значения, отнесся ко мне столь доброжелательно!

— А Филимонов присутствовал при этом? — поинтересовалась Лариса.

— Он стоял позади меня и никак не участвовал в этой сцене. Он играл наблюдателя, не более того, и это на него было не похоже. Однако завязавшаяся тогда приятная беседа была прервана нашествием поклонниц Кирилла. Они появились со стороны сцены огромной лавиной и оттолкнули нас от предмета своего обожания. Однако меня это не расстроило: я был вдохновлен тем, как эта необычная личность отнеслась ко мне.

— Потом знакомство было продолжено. Интересно, как?

— Филимонов сунул мне его телефон, я позвонил, напомнил о себе, и Аткарский назначил мне встречу, — ответил Патрушев.

— И она состоялась?

— Да. Мы проговорили около трех часов о различного рода эзотерических делах. Я поражался энциклопедическим знаниям Кирилла, его начитанности и умению связывать теорию с практикой. В конце той встречи он предложил мне стать его учеником.

— Между вами завязались доверительные отношения?

— И да и нет… Как бы это объяснить. Я воспринимал его ., как человека, по своим психическим свойствам близкого к совершенству. Или, — он засмеялся, по крайней мере, как двоюродного брата Мессии.

— Очень интересно! — Выражение лица Ларисы стало сосредоточенно-серьезным.

После произнесенных слов она слегка подалась вперед, прищурила глаза и потянула носом воздух: так принюхивается осторожная собака, стоя перед открывающейся дверью, за которой таится что-то новое и неизведанное. Выглядело это очень комично. Тем самым Лариса предполагала спровоцировать обратную реакцию у Андрея, может быть, даже задеть его и сбить с позиции иронии, когда он продолжит свои размышления. Этот метод не всегда действовал в таких случаях, но на этот раз она добилась своего.

— Ты иронизируешь, — в голосе Патрушева послышались жесткие нотки, — но для меня, несмотря на то что я впоследствии узнал о нем и Ане, его смерть стала самой тяжелой потерей, самым горьким переживанием.

— Да, конечно, — Лариса включилась в настроение, заданное Андреем, и постаралась придать своему голосу оттенок скорби. — Но неужели так мало значила для тебя Аня?

— Мне кажется, я любил ее. Но она самостоятельный человек, и на роль соблазненной и обманутой девушки не подходила.

Патрушев еще немного помолчал, потом добавил:

— Каждый выбирает по себе.

— Очень уж пассивную роль ты отводишь Аткарскому, — заметила Лариса.

— Он всегда был окружен сонмом девиц и женщин, поэтому Аня Давыдова, думаю, сама предложила себя в подружки. По крайней мере, именно так я объясняю их союз. Потом, полагаю, Аткарский ничего не знал о нашей связи.

— Ты уверен?

— Лариса, к чему ты клонишь? — вдруг повысил голос Патрушев. — Я не убивал Аткарского! И ревности к нему у меня никакой не было.

— Я видела тебя тогда в зале «Салюта», поэтому так бы не сказала.

— Это был первоначальный шок, — тут же возмущенно отмахнулся Андрей. — Я перестал переживать на следующий же день.

— И поехал лечить депрессию к другу на дачу? — подхватила Лариса.

— Ну почему мне никто не верит?! — схватился за голову Андрей. — Если даже ты мне не веришь, кто же тогда поверит?

— Ладно, если тебе важно мое мнение, я тебе верю, — прервала его Лариса. — Тем более что алиби твое подтвердилось.

— Да, слава богу, Женька мне помог, — устало вздохнул Патрушев.

— Кто такой Женька? — поинтересовалась Лариса.

— Поэт Евгений Алексеев, — коротко ответил Патрушев.

— Он где-нибудь работает?

— Вообще-то он занят в фирме «Артекстрой», работает там архитектором. Лариса, не смотри на меня так подозрительно! — Патрушев поймал скептический взгляд собеседницы. — Это положительный человек, женат, супруга — учительница.

— Когда ты уехал на дачу?

— На следующий же день после нашей встречи в доме культуры.

— Ты хотел уединиться после того, как расстался с Аней?

— Да, мне необходимо было ощутить нечто вроде гармонии с окружающим миром. Миром природы…

Поэтому я и поехал в это достаточно уединенное место.

И приехал оттуда уже на следующий день после смерти Аткарского. И тут меня арестовали…

— А с Аней Давыдовой ты в это время не встречался?

— Конечно, нет.

— Ладно, давай вернемся к твоим отношениям с Аткарским. Ты назвал его почти Мессией. Неужели у вас шло все гладко и сложились такие необыкновенно чистые отношения?!

Патрушев помолчал, потом поднял на Ларису глаза.

Ей его взгляд показался враждебным и хмурым.

— Я не готов с тобой об этом говорить.

— Патрушев, ты меня знаешь давно… Ты боишься, я выдам тебя?

— Давай поговорим об этом в следующий раз.

— Сейчас время отсчитывается для тебя не часами, а секундами, Патрушев, — напомнила Лариса.

— То, что я мог бы рассказать тебе, может повредить мне.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Лариса.

— Есть вещи, которые мне не хочется вспоминать.

Всю эту неделю на даче я пытался забыть то, что произошло.

— Но что произошло? Ты сказал, что отлучился на дачу из-за Ани Давыдовой!

— Да, так оно и есть… Но…

— Что «но»? — повысила голос Лариса. — Ты что-то недоговариваешь!

— Я не знаю, — замялся Патрушев. — Дело в том, что… Я это узнал от одной дамы, которая постоянно ходила на тусовки в «Салют».

— Что ты узнал? — нетерпеливо спросила Лариса.

— Кстати, она наверняка меня и подставила милиции! — неожиданно воскликнул Андрей. — Мы с ней разговаривали тем самым утром, когда я вернулся в город. И она мне сказала…

— Да что ты тянешь, как кота за хвост?! — потеряла терпение Лариса. — Говори, что она сказала!

— Дело в том, что… Помнишь шизофреничку Олю?

Ну, ту самую, которая с Филимоновым была?..

— Ну!

— Она куда-то пропала на следующий день после той тусовки.

— Что значит — пропала?

— А так — дома ее не застать, у матери тоже.

— А сейчас? Ты знаешь, где она?

— Нет, не знаю, — смущенно ответил Патрушев. — У меня есть ее телефон, можно позвонить.

Лариса вынула из сумки свой мобильник и быстро набрала названный Андреем номер. В трубке, увы, раздались длинные гудки.

— Вообще-то она, насколько я знаю, домоседка, — заметил Патрушев.

Лариса набрала домашний номер Карташова и через минуту выяснила, что по поводу исчезновения Ольги Сироткиной милиции ничего не известно. Никто по этому поводу к ним не обращался. А Карташов, видимо, оторванный от каких-то домашних дел, посоветовал Ларисе прекратить заниматься ерундой и обратить внимание на собственный ресторан или на худой конец заняться семьей. Раздраженная Лариса не стала дослушивать нудные нотации майора и отключила связь.

— Но я не знаю, насколько все это может быть связано с убийством Аткарского, — с кислой физиономией заметил Патрушев. — Может быть, и никак не связано. И вообще… у меня болит голова. Давай закончим с этим.

Лариса недовольно и даже как-то подозрительно на него посмотрела. Ее не покидало ощущение, что ее старый университетский знакомый все-таки чего-то недоговаривает.

— Пойдем лучше прогуляемся, — предложила она. — Лучший способ, чтобы твоя несчастная голова прошла. Ко всему прочему, у меня в сумочке есть цитрамон.

— Мне не помогает цитрамон, — ответил Патрушев. — Нужны средства посильнее… И вообще… Девушки — они такие разные. И как же хорошо быть нормальными девушками. Психически полноценными девушками.

— Мне не нравится, что ты начал мыслить столь туманно, — проговорила Лариса. — Я не психоаналитик и не буду расшифровывать твои заморочки. Так что если ты этой своей фразочкой хотел мне доставить удовольствие, то ошибся. Может быть, прямо и начистоту мне все расскажешь?

Патрушев же, словно не слыша ее, продолжал:

— Психически ненормальные девушки — они такие беззащитные!

— По-моему, у тебя совсем не болит голова, ты просто притворяешься.

— Нет, — помотал головой Андрей.

— В таком случае идем гулять.

И Лариса решительно встала, подошла к Патрушеву с явным намерением взять его за руки и стащить с места, однако тот встал сам и буркнул:

— Ладно, пойдем. Я чувствую, от тебя не отвяжешься…

 

Глава 4

Патрушев вместе с Ларисой вышли из подъезда и медленным шагом направились в сторону парка. Андрей был хмур, и лицо его выражало неудовольствие.

Лариса пыталась заполнить тягостное молчание рассказом о своем недавнем посещении Швейцарии: она ездила туда с Настей вдвоем на неделю. Но потом поняла, что эта тема для Патрушева не представляет никакого интереса, и перешла к новым кулинарным разработкам своего ресторана. Но и это никак не взбодрило ее молчаливого слушателя: он совершенно не желал включаться в разговор.

У входа в парк Патрушев вдруг замедлил шаг и стал пристально оглядываться по сторонам.

— Ты что? — тронула его за рукав Лариса.

Она повернула голову в направлении, указанном Андреем, и увидела двух прогуливающихся женщин.

Они, кстати, тоже смотрели в их сторону.

— Ты знаешь, Лариса, — медленно сказал Андрей, — если я не ошибаюсь, это моя бывшая жена и ее мама.

— Тебе неприятно их видеть? — спросила Лариса.

— Нет, почему же? Мама, конечно, мне совсем неинтересна. А вот с Галей я бы, наверное, с удовольствием поболтал.

Они подошли к Гале с мамой, и Лариса отметила, что бывшая жена Патрушева совсем неплохо выглядит. — Это была очень худенькая, высокая шатенка.

Ее губы раздвинулись в улыбке, она наклонилась к матери и что-то сказала ей.

Лариса тут же оценила ее невероятно элегантный костюм и дорогие, со вкусом подобранные аксессуары. Пока они подходили, Патрушев в двух словах рассказал Ларисе историю их отношений.

Галя с Андреем расстались три года назад очень спокойно, без нервов и выяснения ответа на вопрос «кто виноват?». Галя как-то очень просто сообщила Андрею, что встретила другого мужчину, с которым она будет чувствовать себя настоящей женщиной. Когда Патрушев спросил, что это означает, Галя ответила, чтобы быть настоящей женщиной, нужно много денег.

А их у Патрушева не было. Вот, собственно, и все…

Совсем банальная история.

И сейчас, глядя на свою бывшую супругу, Патрушев вдруг понял, как та была права, и готов был так еще долго стоять, но толчки в бок со стороны Ларисы вывели его из транса. Патрушев очнулся и подошел к Галине.

— Привет, — очень просто сказал он, вежливо улыбаясь.

— Привет, Андрей, — ответила та. — Как поживаешь?

На лице ее сияла доброжелательная улыбка, почти как у вышколенной продавщицы супермаркета.

— Здравствуй, Андрей, — с подтекстом произнесла Галина мама, которая была очень уязвлена тем, что Патрушев не поздоровался с ней.

— Ах, простите, Зинаида Васильевна, — картинно расшаркался Патрушев.

— Где ты сейчас работаешь? — тут же спросила мама.

— В газете, — коротко ответил бывший зять.

— Неужели подался в журналистику?

— Нет, пишу астрологические прогнозы, — ответил Андрей, отчего-то почувствовав себя очень неуютно.

Тут в разговор вмешалась Галя.

— Мама, ну что ты на него напала! — укоризненно посмотрела она на мать.

— Я еще и виновата! — надулась Зинаида Васильевна. — Вот чему я действительно рада, так это вашему разводу.

Произнеся эту фразу, Зинаида Васильевна демонстративно отвернулась.

— Мама?!

— Кстати, Галя, познакомься, это Лариса, — сказал Патрушев. — Моя давнишняя университетская подруга.

Женщины раскланялись согласно этикету. Не правильно истолковав слова Андрея, Галя посмотрела на Ларису оценивающе — и подумала, наверное, что Лариса является новой пассией ее бывшего мужа. И еще Котова заметила промелькнувшее в Галиных глазах некое удивление — Лариса одевалась очень хорошо, это заметно сразу, и было ей непонятно, чего эта преуспевающая элегантная женщина нашла в задрипанном астрологе провинциального еженедельника! Лариса не удержалась от легкой усмешки по этому поводу, а Галя восприняла эту усмешку, похоже, не очень доброжелательно, слишком резко отвернулась от Ларисы, подчеркнуто обратив все свое внимание на бывшего мужа.

— Я тебя подожду у выхода из парка. Надеюсь, ты долго не задержишься? — не оборачиваясь, строго сказала Зинаида Васильевна.

— Она совершенно не изменилась, — констатировал Патрушев, когда бывшая теща отошла.

— Как она может измениться? В ее-то возрасте?! — с улыбкой ответила Галя.

— Ну а ты-то как? Я до сих пор не знаю, чем занимается твой новый муж. Или ты не замужем?

— Мой муж… — Галя замялась, — ну, в общем, он работает в охранных структурах.

— Вот как? Очень интересно!

— Ничего интересного, — махнула рукой Галя. — Дома практически не бывает. Своего министра все охраняет, и днем и ночью…

— Министра? — удивилась Лариса, решив как-то напомнить о своем существовании.

— Да, он работает в областной администрации, у министра здравоохранения. Кух Арнольд Михайлович, может быть, слышали про такого? — подчеркнуто вежливо ответила Галя, слегка повернув голову к Ларисе, как бы снисходя до разговора с ней.

— Так ты большую часть времени одна? — спросил Патрушев.

— Да, занимаюсь домом и собой, — улыбнулась Галя. — Типичная ситуация для «новорусской» семьи.

А как живешь ты?

— Не очень, — честно признался Патрушев.

— Что-нибудь случилось?

— Да, меня обвиняют в убийстве.

— Тебя? — Галино удивление было неподдельным.

— Ты слышала об убийстве экстрасенса Аткарского?

— Да, я о нем много слышала, — неожиданно спокойно ответила Галя. — И муж мне его показывал. Но ты-то какое имеешь к нему отношение?

— Я был его учеником, — признался Патрушев.

— А откуда ваш муж знает Аткарского? — вступила в разговор Лариса.

Галя помолчала, будто раздумывала, отвечать ей или нет этой грубой выскочке Ларисе, и все-таки решила соблюсти правила хорошего тона:

— Он всегда сопровождает Куха на различные встречи и презентации и не раз наблюдал, как они дружески беседовали между собой.

«Много амбиций и, похоже, мало амуниции, — подумала Лариса про Галю. — Типичная ситуация! Для „новорусской“ семьи!» — мысленно передразнила она бывшую жену Патрушева. — Знала бы она, кто перед ней стоит, и что действительно означает слово «новый русский»! А то какой-то гоблин из охраны какого-то министра, и уже туда же, «новый русский»! Ерунда какая-то!"

— Галя, мне не хотелось бы поднимать эту тему, — довольно резко говорил тем временем Патрушев. Мне еще многое предстоит в связи с этим делом, а сейчас мы просто гуляем.

— А я целыми днями дома сижу, — вздохнула Галя. — Читаю журналы, иногда хожу в рестораны и ночные клубы. Конечно же, в сопровождении мужа.

Как говорится, ни друзей, ни подруг. Я, честно говоря, очень рада, что встретилась с тобой. Надеюсь, ты как-нибудь навестишь меня в моем одиноком замке?

Патрушев удивленно поднял бровь. Лариса усмехнулась уже более определенно. Это походило на съем.

Съем мужчины женщиной. Причем пикантность ситуации состояла в том, что снимали бывшего мужа.

И Патрушев не нашел ничего лучшего, как спросить:

— А твой муж не будет ревновать?

— Ты придешь, когда его не будет, — улыбнулась Галя. — Ладно, вот моя визитка. — Она вынула из кармана пальто маленькую карточку и сунула ее в руки Патрушева. — Звони! Желательно днем. А мне пора…

И повернула голову в сторону выхода из парка. Ее мама нервно ходила туда-сюда, всем своим видом выражая нетерпение.

— До свидания, — сухо попрощалась Галя с Ларисой, — Подождите, я хотела уточнить у вас кое-что, — остановила ее Котова, которая решила перебороть в себе негативный настрой по отношению к бывшей супруге Патрушева.

— Что именно? — удивилась Галя.

— Речь идет об обвинении Андрея в убийстве.

— Ах, да, я совсем забыла…

— Так вот, незадолго до убийства Аткарского я стала свидетелем ссоры этого экстрасенса с какими-то бандитами. Кстати, кроме бандитов, там был еще и какой-то чинуша. Не может ли ваш муж знать что-нибудь об этом? Может быть, он вам что-то рассказывал?

Галя нахмурилась и взглянула на Патрушева, который всем своим видом выражал недовольство вопросами Ларисы, поэтому по-прежнему сухо ответила:

— Нет. Я ничего такого от него не слышала.

После этих слов она повернулась и решительно зашагала к выходу из парка.

— Ну что ж, по-моему, прогулка удалась, — констатировала Лариса, глядя ей вслед.

Патрушев озадаченно почесал затылок.

— Может быть, — неопределенно сказал он чуть погодя.

— У тебя уже прошла голова?

— Что? Какая голова? — растерянно пробормотал Андрей.

— У тебя болела голова.

— Да, болела. И опять начинает болеть… Извини, я сегодня не очень общителен. И хочу домой. — Речь Патрушева казалась сумбурной, было видно, что он весь погружен в какие-то свои мысли.

Лариса поняла, что сегодня от него ничего больше не добиться, и смирилась с этим. Они медленно шли к подъезду, где жил Андрей. Мимо них на медленной скорости прошелестела иномарка. Лариса непроизвольно повернула голову и увидела на переднем пассажирском сиденье Галю. Рядом с ней на водительском месте восседал коротко стриженный крепыш.

«А вот и муж», — подумала Лариса и тут же обомлела: она узнала в нем одного из тех, кто приходил в тот вечер разговаривать с Аткарским в зал дома культуры «Салют». Впрочем, удивляться особенно было нечему — Галя ведь сама сказала, что шеф ее мужа и Аткарский были связаны между собой какими-то делами.

— Уже поздно. Езжай-ка домой, — сказал Патрушев, когда они с Ларисой дошли до его подъезда.

И, немного подумав, добавил:

— Спасибо тебе за угощенье.

— Не за что. На здоровье, — вежливо ответила Лариса.

А про себя с горечью отметила: «Не нравлюсь я ему как женщина… Ну, не нравлюсь, и все!»

И это неожиданно ее взбесило, да так сильно, что, садясь за руль своего «Вольво», она дала себе слово, что в ближайшее же время соблазнит этого неуравновешенного мужчину, как назвал его майор Карташов.

Зачем это ей было надо, она и сама толком не знала, но зарок себе дала.

«Посмотрим, еще не вечер», — думала Лариса. Если она захочет, так скует его психологическими цепями, такие коммуникативные кренделя выкинет — мало не покажется… Но еще не сейчас. Сейчас Патрушев — нервный, в таком состоянии от него все равно мало толку. Нужно на время оставить его в покое, а она свое возьмет — рано или поздно.

Результат разговора с Галей оказался для Ларисы несколько неожиданным. На следующий день, когда она припарковала свой «Вольво» на улице, прямо под окнами квартиры Патрушева, и пошла через арку во двор, ее уже ждали.

Прямо посреди арки стояла машина, и пространство для прохода оставалось весьма небольшим. Когда Лариса проходила мимо автомобиля, дверь резко распахнулась, чья-то сильная рука обхватила ее вокруг талии и легко увлекла в салон.

Через секунду машина уже тронулась с места. Голова Ларисы была уткнута в чьи-то колени, и чье-то тяжелое тело навалилось сверху. Ей едва хватало воздуха, чтобы дышать. Она попыталась поворочаться, но грубый бас откуда-то сверху прикрикнул:

— Попробуй только укуси — шею сверну!

Лариса решила больше не шевелиться, хотя ей было очень неловко находиться в таком положении — очень скоро у нее затекли спина и ноги. А машина все ехала и ехала. И продолжалось это, как показалось Ларисе, очень долго. Наконец она не выдержала и взмолилась:

— Позвольте мне выпрямиться. У меня спина болит!

Один из сидевших впереди сказал:

— Отпусти ее, Вован, уже можно.

Лариса медленно, упираясь руками в колени того, кого называли Вованом, распрямила спину и посмотрела в окно. Там тянулись какие-то унылые лесопосадки. Было ясно, что машина уже выехала за город.

Лариса начала приходить в отчаяние и ужас. Страх парализовал ее, и она тонким дрожащим голосом начала спрашивать совершеннейшие банальности:

— Куда вы меня везете? Вы случайно ничего не перепутали? Я никому ничего не скажу, только отпустите меня!

— Какой-то бред лопочет! Может, у нее крыша поехала? — послышался циничный ответ одного из сидевших в машине.

— Ничего, сейчас ей ее подправят, — еще более цинично высказался другой.

Некоторое время спустя машина съехала с шоссе на проселочную дорогу, и автомобиль начало трясти Лариса ужаснулась еще больше — похоже, они прибыли в совершенно безлюдную местность, и перспективы ее в связи с этим выглядели очень плохо, если не сказать более.

«И надо же было так глупо попасться! — мысленно досадовала она на себя. — Сколько дел раскрыто, сколько преступников благодаря ей сидят в тюрьме, а тут так глупо!»

Развязка наступила через несколько минут. Машина остановилась, и Ларису начали вытаскивать из нее.

Вован вместе с другим парнем схватили ее в охапку. причем один из бандитов грубо закрыл ей своей пятерней рот, а другой спеленал ноги. Лариса и не думала особо сопротивляться, поскольку понимала, что любое сопротивление в данной ситуации просто бесполезно.

Немного погодя ей стало теплее: она поняла, что ее вносили в помещение. А еще минутой позже стало не только тепло, но и светло.

Они очутились в теплом помещении с довольно скромной, но цивильной обстановкой. У зажженного камина в кресле восседал крепкий дядя среднего возраста. Как показалось Ларисе, у него была холодная и жестокая физиономия.

— Куда ее, Григорьич? — спросил его один из тех, кто внес Ларису.

— Отпустите и посадите на стул, — приказал тот, кого назвали Григорьичем.

Парни беспрекословно выполнили приказание, и Лариса ощутила под собой мягкий стул, а бандиты встали у нее каждый со своей стороны.

— Ну и какого хера ты под ногами путаешься? — спросил Григорьич после паузы, которая, видимо, должна была придать его персоне большую солидность.

— В каком смысле? — уточнила Лариса.

— Дурочку-то не валяй здесь, — отрезал Григорьич. — Ты у Гальки зачем спрашивала про мужа, про то, кто имеет отношение к смерти экстрасенса? Чего ты вообще нос свой суешь? Ты знаешь, что за свой интерес можешь по тыкве заработать?

Лариса выслушала поток вопросов из уст главного бандита и, когда он иссяк, спокойно спросила:

— Мне можно отвечать?

— Да, причем честно и искренне. — Ларисе показалось, что в голосе Григорьича забрезжили нотки некоей доброжелательности. — У нас здесь презумпции невиновности нет. Докажи, что мы можем тебя отпустить. Не докажешь — останешься здесь навсегда под сосенкой какой-нибудь гнить.

— Я пытаюсь помочь своему другу, которого арестовали и обвинили в убийстве Аткарского, — честно ответила Котова. — Не знаю, имеет ли он отношение к убийству — возможно, это он и убивал. Но накануне я стала свидетелем разборки Аткарского с какими-то представителями криминального мира.

Находившиеся рядом бандиты усмехнулись, а один из них даже заржал.

— Барсук, заглохни! — оборвал его смех Григорьич. — Смотри, как уважительно человек общается!

— Так как Галя могла об этом что-то знать, я хотела уточнить, имеет ли эта разборка отношение к убийству Аткарского, — продолжила свои объяснения несколько приободрившаяся Лариса. — Если так, то мой друг был бы на свободе… Вот, собственно, и все.

— Ты что, подтасовать, что ли, хотела? — раздался голос Вована. — На нас, что ли, повесить хочешь?

— Я ничего не хочу вешать. Я просто хотела помочь моему другу.

— Пацану, что ли, своему? — решил уточнить Барсук.

— Ну да, — соврала Лариса.

— Ну и что ты намерена делать, если мы тебе кое-что расскажем? Удовлетворим, так сказать, твой интерес?

— Если вы имеете отношение к убийству, я ничего не расскажу.

— А пацан твой сядет за нас?

Лариса немного подумала и ответила:

— Я тоже жить хочу.

— Ты смотри, — прокомментировал довольно злобно ее слова Вован. — Умную из себя изображает.

— Слушай, Лариса, внимательно. — Григорьич смотрел Котовой прямо в глаза. — Даже если пойдешь к ментам и расскажешь все, что здесь услышишь, с нами ничего не случится. Но если ты только пойдешь к ментам, только за это ты будешь наказана. Поняла?

— Я все поняла. Но я хочу знать, как все было.

Мне это нужно, чтобы в моих глазах мой парень был невиновен.

— Ты вообще знаешь, как грохнули этого экстрасенса? — серьезно спросил Григорьич.

— Нет, — просто ответила Лариса, хотя была осведомлена об этом.

— Его задушили телефонным проводом. А потом у мертвого отрезали язык. — И Григорьич выжидательно, почти гипнотически, посмотрел на Ларису.

— Мы — профессионалы, — с гордостью добавил он. — Возиться с трупами, отрезать им языки — мы так не делаем. Зачем это нам надо? И вообще, ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?

Лариса была вынуждена признать наличие некоей логики в его словах. Действительно, отрезание языка у человека не очень-то похоже на бандитские методы устранения людей. Те действовали бы более рационально и грубо. Просто застрелили бы скорее всего.

Но на этом информация для Ларисы была исчерпана. Григорьич, поддерживаемый своими подручными, еще долго живописал о том, какие они из себя крутые, как она должна благодарить бога и судьбу за то, что они снисходят до общения с ней. Потом, под появившуюся на столе выпивку и закуску ее начали расспрашивать о личной жизни. Лариса решила не говорить о своем высоком социальном статусе, предпочитая «игру в простушку».

Но вскоре события стали развиваться и вовсе с точки зрения постороннего человека абсурдно. Ларису пригласили выпить, закусить и начали вести пьяные базары «за жизнь». На самом деле с точки зрения бандитов все это было нормально — они поверили Ларисе и пришли к выводу, что она ничем им не угрожает.

Лариса же долгое время не могла понять, выпустят ее отсюда или нет, но интуиция все же подсказывала. что более возможен первый вариант. Вела она себя осторожно, уважительно и без каких-либо выпадов. Она вспоминала, как ведет себя в конфликтном общении ее знакомый психолог Курочкин и примерно старалась следовать его схеме: была вежлива и по максимуму обходила конфликтные темы. Вместе с тем она постаралась, чтобы в ее голосе не проскользнула интонация страха. Словом, пыталась представиться перед этими пьяными бандитами «своей».

Такая тактика принесла успех. В ходе пьяных разговоров Ларисе удалось вернуть беседу в нужное русло. и бандиты поведали ей очень интересные вещи. Пьяный Барсук, например, рассказал занимательную историю о любовнице министра здравоохранения области, того самого, в охране которого работал муж бывшей жены Патрушева.

— Слухи о ней ходят, е-мое! — откровенничал Барсук. — Говорят, что, когда они отдыхали на Средиземном море, он однажды подсыпал ей снотворное в бокал с вином. Она заснула и сильно сгорела на солнце, до покраснения. А после этого он начал ее трахать, сильно сдавливая кожу.

Ларису аж передернуло. Она невольно представила себя на месте этой несчастной женщины.

— Она так орала, — продолжал Барсук, — что сбежались люди. Но Арнольд их отослал, и они ушли, несмотря на то что женщина просила о помощи.

— Он что, садист? — осторожно поинтересовалась Лариса.

— Скорее это она мазохистка, — рассудительно заметил Григорьич.

— И вообще у этого Арнольда целый набор плеточек, розг, цепей, наручников, — немного погодя добавил он. — Есть даже ошейник с вилкой.

— Это как? — снова проявила интерес Лариса.

— Очень просто — ошейник подключается в электрическую сеть, ну и, короче, тот, на кого он надет, испытывает незабываемые ощущения.

Бандит по прозвищу Барсук мерзко хохотнул.

— То есть его бьет током? — решил уточнить Вован.

— Да, — подтвердил Барсук. — Ну, конечно, не таким, каким можно убить, но тоже весьма конкретным.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила Лариса.

— А мы все знаем, — безапелляционно заявил Григорьич, который уже клюкал носом в тарелку.

Лариса начала опасаться, что пьяных бандитов переклинит, и они примут, что называется, эмоциональное решение в отношении ее персоны, чего, понятное дело, ей совершенно не хотелось. Однако неожиданно Григорьич, собрав остатки разума, привстал со стула и крикнул ожидавшему в соседней комнате водителю:

— Отвезешь ее в город!

Обратное путешествие Ларисы проходило с элементами конспирации. На глаза ей была надета повязка и сняли ее только тогда, когда машина остановилась на троллейбусной остановке на окраине города.

 

Глава 5

У Оли Сироткиной поехала крыша на почве бурного романа в стенах психиатрической больницы, где она имела несчастье проходить практику, будучи студенткой медицинского института. Роман случился с заслуженным врачом, уважаемым в городе специалистом-психиатром Романом Абрамовичем Гантваргом.

Собственно, врач и сам был, скажем так, не совсем нормальным — общеизвестно, что, общаясь постоянно с «уехавшими» пациентами, у медиков тоже слегка сносит крышу. Так получилось и с Гантваргом. То ему слышались ночью голоса, то чудились инопланетяне, то еще чего-нибудь из ряда вон выходящее. Человеком, однако, он был интересным, умел себя подать, да и внешностью бог не обидел.

Молоденькой практикантке, серой мышке Оле Сироткиной, которую бог, напротив, решил в плане внешности не жалеть — лунообразное лицо, косящий глаз и неровные зубы — Гантварг казался тогда мужским идеалом. Роман Абрамович все это увидел и без труда соблазнил Олю. Связь проистекала в стенах больницы и для врача была, собственно, очередным служебным адюльтером. Но не для Оли. Она уже строила планы типа выйти замуж, любить до гроба… В общем. плела себе романтические кружева мечтаний на полную катушку.

А Гантварг в перерывах между любовными утехами рассказывал ей всякую всячину из бредней пациентов, добавлял кое-что из своих собственных видений. так что для несформировавшейся в ту пору личности Оли все это было очень впечатлительно. И когда практика закончилась и Гантварг сделал Оле ручкой, девушка восприняла это очень драматично. Она желала продолжения, приходила к Гантваргу, подкарауливала его около дома, и Роман Абрамович был вынужден поступить грубо — он накричал на нее и запугал. Запугал талантливо, используя тот шизофренически!] бред, которого в изобилии наслышался от пациентов.

С мужем у Оли тоже не сложилось. Человеком он был простым и не понимал, о чем супруга периодически говорит с ним. А говорила она о разных недоступных его примитивному мышлению вещах — все больше о воздействии каких-то сил, о какой-то таинственной организации, которая владеет судьбами люден через какие-то неведомые технические приборы. Азастав как-то Олю с соседом, вообще развелся с ней. Ей, правда, в тот момент виделось, что она с мужем — то есть сосед якобы надел маску мужа. И что и сосед, и муж тоже являются членами этой самой организации.

В общем, крыша поехала у бедной Оли окончательно. Положение усугубилось тем, что простой человек — муж перед тем, как уйти, основательно ее поколотил. Конечно, как могло быть иначе — ведь сосед для него и был соседом, а не членом организации, воздействующей на население посредством техники.

А адюльтер и оказался адюльтером — вернее, нет, он и слов-то таких мудреных не знал, а знал только, что бл..ушкой хорошей оказалась его жена, и все.

Кончилось все печально. Мама Оли, видя прогрессирующую болезнь дочери — а доктора признали ее неизлечимой, — быстренько переоформила права на дочку Оли, свою внучку, на себя. То есть лишила Сироткину родительских прав. И у Оли осталась масса свободного времени и однокомнатная квартира, чего ей в принципе было достаточно. Она стала посещать различные эзотерические кружки, где с большим или меньшим пониманием относились к ее бреду, поскольку собирались там в основном такие же персонажи, представлявшие собой яркий психопатологический материал.

Сироткина даже написала книгу, полную апокалипсического бреда и запугивавшую каждого, кто ее читал, ужасами. Они исходили то от Космос-ЦРУ, то от Богопротивной Госдумы, то от президента, который совсем не президент, а зомби, которого, в свою очередь, посадила в кресло всемогущая организация, именуемая «Досье». Оля писала, что артисты в телевизоре — давно уже ненастоящие, а искусственные. Что только Шура пока что настоящий, но скоро и его заменят на маску.

Эта бредовая книженция была издана в виде брошюры одним знакомым Оли, таким же помешанным. тиражом 1000 экземпляров на ксероксе. Эзотерическая тусовка брошюркой зачитывалась, цитировала.

Кое-кто посмеивался, а кое-кто воспринял серьезно, что Олю, несомненно, радовало…

Словом, до определенного момента жизнь Оли Сироткиной текла довольно спокойно. С дочерью она виделась раз в месяц, жила тем, что приторговывала на рынке шмотками, а с шизофреническим бредом отрывалась на тусовках в ДК «Салют». С тех пор, как тусовки эти стал посещать некто Дмитрий Филимонов, Оля приобрела себе еще и любовника, отличавшегося любознательностью и терпимостью: он стал для Оли благодарным слушателем. Вернее, просто делал вид, что ему этот бред интересен. На самом деле он обменивал свою терпимость на покладистость Оли в сексуальном плане.

Оля и Филимонов были любовниками уже месяц, как однажды вечером Дмитрий явился к ней несколько подшофе и сказал, что на следующий день он хочет пригласить ее на дачу.

— На дачу? — удивилась Сироткина, имея в виду зимнее время года.;

— Там благоустроенная дача, все будет нормально, — успокоил ее Филимоно". — К тому же там будет сам Кирилл Владимирович.

— Аткарский? — округлила глаза Оля, которая испытывала к экстрасенсу чувство чуть ли не благоговения.

— Да, и он просил меня привезти тебя туда.

— Он? Меня? — еще больше удивилась Сироткина.

— Да, он заявил, что ты очень интересная личность.

И ему было бы любопытно с тобой пообщаться.

Оля была польщена таким вниманием со стороны экстрасенса и, разумеется, согласилась. Она поехала на дачу на следующий день, как и было запланировано.

Случилось это два дня спустя после появления Ларисы Котовой в ДК «Салют»…

Лариса, появившаяся у Патрушева на следующий день после похищения ее бандитами, ничего не стала рассказывать о случившемся с ней. Она просто как бы проведала старого приятеля, пребывающего в депрессии, и мимоходом осведомилась о том, как поживает его друг, Дмитрий Филимонов. С его помощью она надеялась слегка приоткрыть завесу тайны над делами покойного экстрасенса Кирилла Аткарского. Ведь это Филимонов первый познакомился с Аткарским и потом привел к нему своего друга.

Сам Патрушев на вопросы Ларисы о делах Аткарского отвечал очень уклончиво и с неохотой. Мол, брал с каких-то шишек в областном правительстве деньги за всякую там астрологию, гипнозы, снятие алкогольной зависимости и так далее. Иногда работал психологом. Обещал научить этому Патрушева, но не успел. Вот и все…

Лариса, заинтересовавшись информацией об исчезновении шизофренички Оли Сироткиной, выудила у Андрея ее телефон. Трубку никто не брал.

— Ну что я тебе говорил? — с кислой физиономией произнес Патрушев. — Она куда-то исчезла. А куда — никто не знает.

Собственно говоря, не знали об этом и в милиции — за час до встречи Ларисы с Андреем Карташов сообщил, что никаких заявлений о пропаже без вести гражданки Сироткиной в милицию не поступало. Олег был очень недоволен звонком Ларисы, который оторвал его от важной оперативной работы. На самом деле Карташов, похоже, не очень был доволен тем, что обвиняемый в убийстве некто Патрушев представил алиби. и ему в этой связи нужно было продолжать расследование по факту смерти Кирилла Аткарского.

— Ты что-нибудь знаешь об отношениях Аткарского и этой Оли? — спросила Лариса у Патрушева.

— Их практически не было.

— Что значит не было?

— Ну, Оля — это слишком мелкая сошка для Аткарского, — объяснил Патрушев. — Он общается все больше с красивыми женщинами. Такими, как Аня… или твоя подруга, забыл, как ее зовут.

— Эвелина, — машинально ответила Лариса и тут же подумала, что нелишне будет еще раз встретиться с Горской и разузнать об их встречах с Аткарским поподробнее. — Давай вернемся лучше к Филимонову. Ты его видел после возвращения из тюрьмы?

— Нет, — угрюмо покачал головой Патрушев. Я звонил ему несколько раз, но там никто не поднимает трубку.

— Он живет один?

— Да, развелся с женой два года назад.

— Причина развода?

— Ты, Лариса, прямо как в милиции, — снова покачал головой незадачливый астролог. — Точно не знаю, но, по-моему, жена надоела Филимонову. У него от семейной жизни начала ехать крыша.

— Господи, да чего же у всех крыша-то едет! — не удержалась от восклицания Лариса. — Вот у меня почему-то не едет, хотя живу я в семье уже почти пятнадцать лет. Да, собственно, какая семья!

Она махнула рукой, вспомнив многотрудную, неоднозначную и противоречивую картину своей семейной жизни с Евгением.

— Что, так достал? — сочувственно спросил Патрушев.

— Ты о ком?

— О муже.

— А, о муже… Да, наверное, достал, — машинально ответила Лариса и снова встрепенулась:

— Давай позвоним Филимонову. А если не поднимет трубку, съездим к нему.

Она интуитивно чувствовала, что находится на правильном пути и что ей стоит продолжать двигаться дальше. Сейчас она горела желанием углубиться в это дело и докопаться до истины. Этот почти охотничий азарт вкупе с необыкновенной энергией раньше всегда приносил ей успех в предыдущих ее расследованиях.

Патрушев, повинуясь импульсу Ларисы, поднял трубку и без видимого энтузиазма набрал номер. Потом включил спикерфон и продемонстрировал Ларисе в аудиорежиме унылые длинные гудки.

— Значит, едем, — пожала плечами Котова. — Если и он исчез, это уже совсем интересно…

Патрушев вздохнул и пошел переодеваться.

Дмитрий Филимонов не принадлежал к числу тех счастливчиков, которые в состоянии предвидеть последствия своих поступков. Он всегда был человеком практичным, жил одним днем и никогда не пытался предсказать развитие событий. Будущее для него не существовало. Если результат от вложенной в дело энергии не проявлялся сразу, считал свое время потраченным зря. Он много раз слегка богател, после чего слегка разорялся. Никогда сильно не рисковал и в любом деле надеялся на везение.

Словом, он был из тех людей, которых называют охотниками за удачей. Если дамы не знают таких людей близко, то они могут очароваться этим обаянием авантюриста, бесшабашностью, ироничным отношением к суете «трудяг». Но когда, по личной неосторожности, они подпускают их к себе ближе, то тогда для них обычно раскрывается во всей возможной полноте их внутренний мир. И тогда дамы нередко разочаровываются обнаруженной практичностью, граничащей с жадностью и отсутствием предполагаемой смелости — когда дело касается вопросов проявления «широты души» и других разнообразных «благородных штучек».

Все это знают, и что-то новое здесь сказать сложно.

Но все это говорится лишь для того, чтобы пояснить, какой личностью в свои лучшие времена был Дмитрий Филимонов. А был он хирургом с хорошей «левой» практикой в советской больнице, потом рядовым, но хорошо оплачиваемым сотрудником впоследствии разорившейся фирмы «Волга для волжан», а на следующем этапе своей жизни — установщиком электронных сигнализаций.

В последнее время в душевном состоянии Филимонова происходили печальные перемены. Причина крылась в недавних событиях, в которые он был вовлечен. Особую роль в этих событиях сыграла женщина. Некрасивая, беззащитная, никому не нужная.

Филимонов был начитанным молодым человеком, но в юности невнимательно прочел «Преступление и наказание», поэтому мысли свои считал собственным изобретением. Он вырос из детской одежды, но мысли в голове его роились очень даже «мальчиковые». Может быть, и правда, что для авантюристов переосмысление жизненного опыта похоже на детскую игру «мозаика», в которой разноцветные шестиугольники вставляются по уже заданному шаблону в такую же шестиугольную основу. Усложняя до какого-то предела сочетания цветов, в этой игре нельзя совершенствовать линии фигур так, чтобы они стали похожими на какой-то предмет из реальности. Кроме разве что цветка.

Переосмысление жизненного опыта для Филимонова обернулось депрессией. Он не отвечал на телефонные звонки и уже несколько дней не появлялся на работе.

Филимонов недоверчиво относился к возможности существования психических проблем внутри него самого, однако последние события, увы, опровергали его мнение: он наконец понял, что совершенно не владеет ни собой, ни ситуацией.

Дмитрий стоял перед зеркалом в коридоре своей квартиры. Он внимательно, сантиметр за сантиметром, изучал свое лицо и неожиданно заметил небольшую ранку под левым краем губы на подбородке.

Филимонов приблизил свое лицо к зеркалу и стал внимательнее разглядывать ее. Повреждение оказалось настолько глубоким, что через отверстие под губой он увидел свою глотку — красную с желтыми точками.

«Черт, это может быть сепсис», — подумал Филимонов. И продолжил с удвоенным вниманием рассматривать свой подбородок, попытавшись приоткрыть пальцами травмированный участок. В следующий момент он заметил, что ранка начала расползаться под пальцами, и уже длинная щель зияла чернотой на подбородке от одной щеки до другой.

«Все равно придется идти к хирургу, — с досадой подумал он. — Очень сильно не хочется: ведь будет больно».

Вдруг он вскочил в холодном поту. Сидя на измятых засаленных простынях и озираясь по сторонам, он не сразу понял, что это был всего лишь сон. Что-то тревожно давило внизу живота. Солнце уже стояло высоко, наступила пора совершать утренние приготовления к дневному бодрствованию.

Филимонов вспомнил своего учителя — жизнерадостного хирурга Радзияна. Он всегда приходил на работу ровно без пятнадцати восемь. Доставал из холодильника бутылочку водки, выпивал свою традиционную стопочку и громко рыгал, но не по-простонародному, а как-то очень по-профессорски: «Иг-о-а!» А потом за ширмочкой раздавалось веселое журчание, и басовитый, почти утробный голос профессора в это время покрикивал: «Только покойник не ссыт в рукомойник!»

Дмитрия в свое время очень забавляла эта фраза учителя, но сейчас он сидел, оттопырив нижнюю губу, и тупо вспоминал его слова. Они не казались ему сейчас смешными. Фраза крутилась в мозгу. Филимонов даже начал считать, сколько раз прозвучит у него в голове голос жизнерадостного хирурга. Досчитав до тридцати, Филимонов вдруг встрепенулся и понял, что надо вставать.

Давление внизу живота становилось все тревожнее и тревожнее. Филимонов откинул одеяло, кряхтя поднялся и побрел в туалетную комнату. Потом недолго поразмышлял о том, стоит ли помыть руки и, не придя по этому важному вопросу к однозначному выводу, двинулся на кухню. В холодильнике он обнаружил банку килек в томате, отогнал тараканов от хлебного батона, пролежавшего всю ночь на столе и слегка подсохшего, и на этом завершил свои основные приготовления к завтраку. Оставалось дополнить все это горячим кипяточком с заваркой.

Филимонов включил газ и поставил чайник. Неожиданно для себя он понял, что очень болезненно переживает тишину.

Он вернулся в комнату, чтобы включить телевизор и заполнить квартиру голосами мексиканских негодяев, о судьбе которых повествовали сериалы. Но, так и не дойдя до телевизора, он задержался у полки с медицинской литературой, взял в руки первую попавшуюся книгу и стал механически листать ее. Вдруг какое-то знакомое имя промелькнуло на странице.

«Откуда могло появиться имя в книге?»

Дмитрий вновь начал пролистывать книгу с начала. Теперь он был уверен, что мельком увиденное имя было «Оля». Он отбросил книгу в сторону, достал следующую и начал листать ее в поисках упоминаний имени «Оля». У него не вызывало сомнений, что где-то должно быть написано про «Олю», но в какой именно из его многочисленных книг, он с уверенностью сказать не мог.

Филимонов судорожно доставал новые книги, листал их иногда только до половины, а потом бросал рядом с собой, чтобы взять другую. Он пришел в необыкновенное волнение, он отчаивался и злился на себя. Иногда ему казалось, что он пропустил это имя в уже просмотренной книге и вновь начинал копаться в уже наваленной куче медицинской макулатуры.

Он так увлекся, что долго не обращал внимания на требовательный звонок в дверь, А когда тот наконец перестал звонить, он резко оторвался от книг и выпрямился. Какое-то время он еще сидел так на корточках, держа спину и голову строго вертикально по отношению к полу и глядя перед собой. Это длилось всего какую-то долю секунды, но ему показалось, что прошла целая вечность тишины. Это молчание стен и предметов сильно испугало его. Кто-то извне пытался нарушить его одиночество, защитить от этого цинично насмешливого шуршания страниц.

Не выпуская из рук первый том «Анатомии человека», который он только что просматривал, Филимонов вскочил и стремительно направился к двери.

Когда он открыл ее, то обнаружил на пороге Андрея Патрушева в сопровождении Ларисы Котовой.

«Принес черт», — подумал про себя Филимонов, но внешне не проявил своего удивления, продолжая пристально смотреть на гостей.

— Привет, Диман, — голос Патрушева был несколько обескураженным — он не ожидал увидеть оптимиста Филимонова в таком всклокоченном и нервно взбудораженном состоянии.

— Здравствуйте, Дмитрий, — улыбнулась в свою очередь Лариса.

Не дождавшись реакции со стороны Филимонова, Патрушев продолжил:

— А я по тебе соскучился. Ты что же это не приходишь? Мне как раз нужно сейчас твое участие и неизбывный оптимизм.

Но Филимонов не отреагировал на эти слова приятеля адекватно. Он стоял и мрачно смотрел угрюмым взглядом на Ларису и Андрея.

— Я — Лариса, мы с вами познакомились в доме культуры, помните? — с обезоруживающей улыбкой проговорила Котова, как бы не обращая внимания на состояние хозяина квартиры.

Однако на Филимонова это никакого впечатления не произвело. Видя такой прием и понимая, что причины здесь очень глубокие, совершенно не связанные с ее, Ларисы Котовой, личностью, она решила переменить метод общения. Но постепенно…

— Почему ты такой взъерошенный? — вдруг мягко спросила она у Филимонова и слегка потрепала его по волосам.

Она вела себя так, будто они с Филимоновым старые приятели и не виделись несколько лет. А Патрушеву сделала знак, чтобы он проходил в комнату и располагался там.

— Ты чего? — наконец решил проявить непосредственность Филимонов.

— Пришла в гости. Ты этого еще не понял? — почти промяукала Лариса и проскользнула мимо Филимонова в комнату.

Лариса была волевой женщиной, и ее не мог остановить нелюбезный прием. Она была заинтересована в этой встрече и совершенно холодно реагировала на эмоциональную отчужденность Дмитрия. Она будто и не замечала его взбудораженного состояния. Еще чего, ерунда какая!

На самом деле его состояние наводило на определенные подозрения. Связь с убийством Аткарского прослеживалась, пускай и косвенным образом. Все это по меньшей мере было странно. Так что, зайдя в квартиру и увидев, в каком состоянии находится еще недавно излучавший неугомонный оптимизм хозяин, поняла, что сделала это не напрасно.

— Почему у тебя так влажно? — делано-встревоженно спросила она у Филимонова.

И, не получив ответа, прошла на кухню. Уже из кухонного далека до Филимонова донесся ее голос:

— Глупенький дурашка забыл выключить чайник.

Потом Ларисино мяуканье вдруг сменили взвизгивания, хлопки и топанье. Она вышла из кухни, на ее лице подергивалась гримаса отвращения:

— У тебя очень много тараканов. Ты неряха.

— Как и я, — печально констатировал Патрушев, который подхватил из рук Филимонова «Анатомию человека».

Далее Дмитрий был засыпан вопросами уже со стороны Андрея:

— Зачем ты схватил «Анатомию»? Сядь и перестань безумно вращать глазами. Что с тобой такое?

Филимонов отмахнулся, как от надоедливой мухи, и проговорил:

— Так, неприятности на работе…

— А мы пришли поболтать с тобой, — делано-добродушно сказала Лариса.

— Я не хочу болтать с вами, — автоматически ответил Дмитрий.

— Хорошо, тогда мы просто поговорим, — согласилась Котова, делая знак Патрушеву, чтобы тот предоставил ей инициативу в разговоре и помалкивал.

— О чем? О мышах и тараканах? — брякнул Филимонов.

— Давай начнем с мышей, а потом как разговор пойдет.

— Кто начинает? — Филимонов сел и изобразил из себя восторженного мальчугана, которому предложили поиграть в классную игру.

— Ты, — быстро отреагировала Лариса.

Филимонов почесал рукой нахмуренный лоб, посидел в позе роденовского мыслителя и наконец начал свой рассказ:

— Однажды иду я по улице, и нужно мне перейти дорогу. Вдруг вижу: такое же намерение имеет и маленький мышонок. Дорога широкая, движение двустороннее. Мышонок замер на вытянутых лапках возле самого светофора. Долго он так стоял, а я долго наблюдал за ним. Не двигается мышонок. Тогда я подошел к нему, он и тогда не шелохнулся. Я подошел ближе — никакой реакции. Совсем близко подошел, пнул мышонка ногой, а он твердый такой. Упал мышонок от моего пинка, а лапки вытянутыми остались. Протянул лапки, как говорится.

— Что же это с ним было? — У Ларисы будто перехватило дыхание.

— Представляешь, ишемия была у мышонка. Прямо как у человека.

— Жалко было?

— Нет, — вдруг зло ответил Дмитрий. — А впрочем, да. Да! Жалко! Может быть…

Ошеломленный неадекватными речами приятеля, Патрушев порывался открыть рот, но Лариса нахмуренными бровями и отчаянными жестами давала понять, что это не будет кстати. Она продолжала свою игру, выступая в данный момент фактически в роли психолога, а может быть, даже и психиатра. Она видела, что у Филимонова явно не в порядке голова, и решила подстроиться под него. Из опыта общения с психологом Курочкиным она знала, что это самое лучшее, когда разговариваешь с ненормальными.

— Что это ты ведешь себя как интеллигент из гнилой пьесы девятнадцатого века? — неожиданно насмешливо спросила Котова.

— Я гнилой интеллигент?! — оскорбился Филимонов.

— Нет, ты на самом деле классный парень, — успокоила она его. — Но очень голодный. Давай чаю попьем.

— Чаю? — вдруг обмяк Филимонов. — А, ладно, давай чай. Да, пожалуй, чай… Есть не хочется. А тебе хочется?

— Нет.

— Хорошо. А то я думал, что со мной что-то не в порядке. А сегодня, наверное, просто день такой, что есть не хочется. Кстати, Патрушев, нагадай про день, — Филимонов повернулся к Андрею. — О том, что нас ждет сегодня.

Андрей аж вздрогнул. Он не понимал, что происходит — почему Филимонов сначала нес какую-то чушь, а теперь запросто обращается к нему уже нормальным, привычным голосом с привычными интонациями. А Филимонов рассмеялся. Просто закатился от смеха до сильного кашля. Ларисе даже показалось, что Филимонова сейчас стошнит, но все обошлось благополучно.

Патрушев же промямлил что-то невнятное о положении звезд и о том, что они готовят Козерогам — Филимонов относился именно к этому знаку Зодиака.

— А что ты искал в книгах? — спросила Лариса, когда они уже пили крепкий чай с сахаром.

Филимонов будто не расслышал, и Ларисе пришлось повторить свой вопрос.

— Мышонка искал, — наконец ответил он.

— Какого мышонка?

Филимонов нахмурился, выдержал паузу и произнес неопределенно:

— Да это я так. У меня неприятности…

— Какие неприятности? — обеспокоенно встрял Патрушев.

— Это тебя не коснется, Дрюня. Уже не коснется, — серьезно ответил Филимонов.

— Слушай, Дмитрий, а ты помнишь Олю? Ну, ту шизофреничку? — спросил Патрушев. — Там, в доме культуры…

— Да. Очень интересная женщина… — дипломатично выразилась Лариса без тени иронии в голосе, поддержав вопрос Андрея.

— А что с ней случилось? — быстро отреагировал , Филимонов.

— Ас ней что-то случилось? — в свою очередь быстро спросила Лариса.

— Наверное…

— Что с ней случилось, Дмитрий? Вы знаете? — Лариса пристально посмотрела в глаза Филимонову, но он отвел взгляд. — Если вы знаете, то скажите…

— Нет, не знаю, — хмуро сказал Филимонов. — Не знаю.

— А мне кажется, что знаешь, — упрямо сказал Патрушев.

И эта его фраза стала поворотной. Филимонов привстал со стула и, поглядев на приятеля внезапно ненавидящим взглядом, повторил, чеканя слова:

— Я не знаю, что случилось с этой дурой. Она куда-то пропала. И мне все равно, что с ней.

— Ну зачем же так категорично? — рассудительно заметила Лариса, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость и упорно следовать модели своего поведения — полностью принимать человека со всеми его неадекватностями.

— Слушай, Дмитрий, а когда ты последний раз видел Аткарского? — продолжил расспросы Патрушев. — В смысле, перед тем как его убили.

— Убили? — ухмыльнулся Филимонов.

— Так ты что, не в курсе?

— Я-то? Я-то в курсе… — ухмылка Филимонова стала шире и явственнее.

— Тебя это забавляет? А ты знаешь, что в убийстве обвиняли меня?! — Патрушев начал заводиться.

— Тебя? Ну, это они хватили лишку, — Филимонов как-то нервно откинулся на стуле. — Ты-то здесь при чем? Ты-то ни при чем.

Патрушев в свою очередь нервно завертел головой из стороны в сторону.

— Слушай, Диман, кончай пудрить нам мозги! — возмутился он. — Сидит и несет здесь бред всякий!

— Да, — тут же согласился с ним Филимонов. — Я рад, что Аткарского наконец-то нет с нами.

И под остолбеневшими, настороженными взглядами Ларисы и Андрея закончил, разведя руками:

— Потому что пообщаешься с такими, как он, и станешь таким вот…

Эта невразумительная тирада должна была означать, что Филимонов отдавал себе отчет в том, что ведет он себя ненормально и обвиняет в этом не кого иного, как Аткарского.

— Он что, тебя загипнотизировал? — продолжал Патрушев.

— Он? Загипнотизировал? — рассмеялся Филимонов, и тут же смех его так же резко оборвался как и начался:

— Впрочем, да, наверное…

— Ты же был нормальным человеком! — У Патрушева начала прорезаться истерика. — Что с тобой произошло?

— Деньги порой заставляют изменить свое будущее. Я стал другим, и меня больше не устраивает эта планета.

— То есть, как я поняла, реальность вступила в полное противоречие с твоими внутренними установками? — по-иному расшифровала Лариса слова Филимонова.

— Глупые вы люди! — неожиданно взорвался Филимонов. — Ничего вы не понимаете! Аткарский — это слуга Сатаны.

— Я ничего дурного не имела в виду: что ты так расстраиваешься? — продолжала упорно гнуть свою линию Лариса.

У нее было предчувствие того, что она стоит близко перед разгадкой тайны убийства Аткарского и исчезновения Оли-шизофренички. В поведении Филимонова она с самого начала заметила глубокие отклонения от нормы. Он постоянно менял свои амплуа в общении, будто играл какие-то роли: то изображая страсть и истеричность, то погружаясь в безразличие и депрессию. Все это свидетельствовало о том, что этот человек замешан в интересующих ее делах. Вот только как направить разговор в нужное русло? Похоже, Филимонов невменяем. Только почему это случилось так быстро, так внезапно? Ведь всего какую-то неделю назад он был совсем другим, тогда, на тусовке в «Салюте»!

— А почему бы мне не порасстраиваться?! — встал в позу Филимонов. — Два трупа за одну неделю — это мало?

— Почему два? — ошарашенно спросил Патрушев, игнорируя знаки Ларисы молчать.

— Почему два? — переспросил Филимонов, переводя злые глаза на приятеля. — Потому что так надо!

Надо отрезать язык, чтобы не болтали чего лишнего!

— А кому это было надо? — почти ласково спросила Лариса.

— Этого я не знаю, — плечи установщика сигнализации безвольно опустились.

А потом Филимонов неожиданно истерично рассмеялся и не мог остановиться в течение полминуты.

А Ларисе не давала покоя мысль: у нее все звучали в голове слова Григорьича о том, что они, братки, никогда бы не стали делать лишних движений и вырывать язык мертвому человеку. Действительно, зачем?

— А чего Аткарский болтал лишнего? — спросила Лариса.

Филимонов злобно посмотрел на нее:

— Ты в чем-то меня подозреваешь?

— В чем я тебя должна подозревать? — совсем простодушно спросила Котова.

— Глупая, но очень хитрая баба! — прищурив глаза и погрозив Ларисе пальцем, сказал Дмитрий.

— Ну, ты полегче! — повысил голос Андрей.

— Это вы полегче! — резко парировал Филимонов. — И вообще, по-моему, наше общение несколько затянулось. Я плохо себя чувствую и хочу отдохнуть.

— Ты же только недавно встал! — заметил Патрушев. — Какой к черту отдых?!

— Неважно! Я устал от вас! — закричал Филимонов.

— Мы никуда не уйдем, пока ты не расскажешь все, что знаешь, — Андрей был настроен решительно.

— Приходите вечером, сейчас у меня болит голова, — раздраженно воскликнул Филимонов.

— Ты что, нас гонишь? — спросил Патрушев, словно не веря в реальность происходящего.

— Да, я должен побыть один. Убирайтесь отсюда!

Быстро! — глаза хозяина квартиры излучали бешенство и ненависть.

Лариса какое-то время внимательно смотрела на Филимонова, оценивая, как им лучше поступить: или попробовать все-таки зацепить его в общении, или все же, повинуясь чувству самосохранения, удалиться.

Ведь было понятно, что человек явно не в себе. От него можно ожидать чего угодно.

И она решила уйти, соблюдая по минимуму ритуал.

Постараться успокоить Филимонова, выйти и позвонить Карташову. А потом психологу Курочкину. Или по «ОЗ», чтобы приехала бригада санитаров и Филимонова поместили в специализированное учреждение за городом.

— Ну, мы уходим, — как ни в чем не бывало сказала Котова и пошла к выходу. — Не скучай тут без нас.

Патрушев какое-то время сидел на стуле и бросал нервные взгляды то на Филимонова, то на Ларису.

А Дмитрий молчал, лишь нетерпеливо похлопывая себя рукой по коленям. Весь его вид выражал полное согласие с уходом Ларисы.

— Андрей, пошли, — жестом позвала Патрушева Лариса.

— Вали, вали! — Филимонов вскочил и схватил Патрушева за руку. Тот начал вырываться.

— Пойдем, Андрей, мы еще вернемся вечером, — невозмутимо говорила Лариса. — К тому времени Дмитрий отдохнет, и все будет нормально.

Патрушев, посомневавшись еще немного и вырвавшись из объятий Филимонова, недовольно вышел в прихожую и, очутившись затем на лестничной площадке, бросил на Филимонова взгляд, полный укоризны и возмущения. Филимонов опустил глаза.

— Ну, Дмитрий, смотри у меня! — погрозил пальцем Патрушев. — Если что…

Недоговорив, он порывисто бросился вниз по лестнице. Филимонов посмотрел ему вслед, и в этом взгляде Лариса неожиданно прочитала жалость и печаль. Этот взгляд был, пожалуй, самым человеческим за все время общения с Дмитрием в этот день. Она хотела было вернуться и постараться снова продолжить разговор, но Филимонов к тому времени уже вошел в квартиру и закрыл дверь.

Лариса последовала за Патрушевым. Сомнений в том, что Филимонов причастен к убийству Аткарского и предполагаемой смерти шизофренички Оли — не зря ведь он говорил о двух трупах за неделю — у нее уже почти не осталось.

 

Глава 6

Лариса с Патрушевым спустились вниз.

— Что ты думаешь по этому поводу? — тяжело дыша, спросил Андрей, остановившись прямо около подъезда.

— Что его одного оставлять нельзя. Сейчас я звоню в милицию, потом в психушку.

И Лариса решительно зашагала к машине, где оставила мобильник. Патрушев в нервном возбуждении последовал за ней.

Карташов оказался на месте и снова был недоволен звонком Ларисы. Он долго выяснял, кто такой Филимонов и почему он должен попасть в поле его зрения. Потом извинился, сослался на то, что к нему в кабинет зашло начальство, и три минуты сотовый телефон Ларисы работал вхолостую. Затем взял трубку и попросил перезвонить попозже. Через десять минут, при повторном разговоре она его все-таки убедила в том, что Филимоновым заняться необходимо. И пропавшей шизофреничкой тоже.

С того момента, как они расстались с Дмитрием, прошло уже около получаса. Лариса перевела дух после разговора с Карташовым, закурила и уже хотела было вызывать психиатров, как Патрушев вдруг с ужасом в глазах указал ей пальцем на группу людей возле подъезда, из которого они недавно вышли.

Там стояла молодая мама с маленькой девочкой, к которым присоединились две пенсионерки. У всех у них головы были задраны вверх. Девочка тоже показывала пальцем вверх и просила маму обратить внимание на что-то.

— Мам, посмотри!

Мать напряженно глядела ввысь. Однако первой поняла, в чем дело, одна из пенсионерок. Она всплеснула руками и закричала на весь двор:

— Господи ты боже мой! Да что ж это творится-то!

Лариса с Патрушевым, не сговариваясь, быстро выскочили из машины и через несколько секунд были там, где стояли задравшие вверх головы люди. И увидели, что с лоджии восьмого этажа свисал крупный мужчина, обвернутый в красную материю. Он был похож на вырванный изо рта, обагренный кровью красный язык…

…Карташов с группой оперативников прибыли примерно через сорок минут. Олег вылез из машины и устало посмотрел на Ларису.

— Ну, там, где Котова Лариса Викторовна, там всегда что-нибудь да случается, — ехидно заметил он.

Лариса же, потрясенная видом повесившегося Филимонова, не в состоянии была парировать колкость майора. Она вместе с Патрушевым только наблюдала за тем, как тело Филимонова снимают с балкона, а несколько минут спустя — как это самое тело, закрытое простыней, грузят в машину «Скорой помощи».

Выпроводив Ларису и Патрушева, Филимонов вернулся и сел в кресло. Он вытянул ноги и откинул голову назад. И был уже почти спокоен, пытаясь здраво оценить ситуацию.

Итак, он боялся. Боялся сесть в тюрьму на многие годы. Несправедливо было бы сидеть за убийство Аткарского, который явно заслуживал такой участи. Действительно заслуживал!..

Филимонову опять вспомнился последний разговор с экстрасенсом, когда он пришел к нему просто за поддержкой, за тем, чтобы Аткарский оправдал его, Филимонова, в его же собственных глазах. Ведь казнь бедной шизофренички была использована для каких-то целей, которые он, Филимонов, до конца не понимал и не знал.

Почему Филимонов пошел на это? Аткарский сумел его убедить в том, что косоглазая шизофреничка не является полноценным человеком. Ко всему прочему, она женщина. А Филимонов после двух неудачных браков относился к женскому полу без особого пиетета. Понимая все это, Аткарский совершенно правильно выстроил для Филимонова идеологическую подкладку для мотивировки его действий.

Перед глазами Филимонова прошли, словно в калейдоскопе, все этапы большого пути, в течение которого он попал под влияние Кирилла Аткарского. История знакомства на вечеринке у одного влиятельного чиновника, первоначальный скепсис Филимонова по поводу способностей нового знакомого, посещение сеансов — сначала психологических, потом по снятию алкогольной зависимости… А дальше — подсознательное желание делать так, как советует Кирилл.

И вообще — он такой понимающий, всегда готовый помочь. Поставляющий, если надо, девочек. Если надо — ссужающий деньгами. Правда, потом отдавать приходится чуть больше — ну и что…

Да, деньги… Собственно, Аткарский, отчасти используя свои гипнотические способности, играя на экзистенциальной пустоте существования самого Филимонова, а отчасти играя на жадности и любви к деньгам, склонил его к роли убийцы. Да, и существовал какой-то человек, ради которого, собственно, это и устраивалось. Аткарский действовал в интересах этого самого человека.

Кирилл исподволь готовил Филимонова к этой роли. С интересом узнал о том, что Дмитрий вступил с ней в связь. Потом начал высмеивать ее, говорить, что она годится только для групповушки, да и то после большого количества выпитого. Затем ударился в философию, убедил Филимонова в полной никчемности существования таких, как она, и, наконец, посулил деньги.

Дмитрий не знал, как ему самому относиться к тому, что он сделал, но при этом понимал, что должен оценить свою роль. Филимонов считал себя сильным человеком и думал, что не побоится взглянуть в глаза правде. И ему хотелось разговора открытого и дружеского.

Именно за этим и пришел он спустя несколько дней к Аткарскому домой. Кирилл выглядел недовольным и поглядывал на часы: ждал кого-то с визитом.

Но Филимонову было это неважно: он пришел, чтобы поведать о психических отклонениях, появившихся у него после той самой страшной казни шизофренички.

Там было еще два каких-то грязных страшных мужика, которые перед этим ее изнасиловали, а потом предоставили сцену Филимонову. И он выполнил свою роль — набросил удавку. А потом, по приказанию Аткарского, отрезал бедняжке язык.

«Роль, достойная настоящего мужчины, — такой рассуждал до этой казни. — Разве женщины способны на это? Немногие. Это мужское дело».

Да, Аткарский был изощренным сценаристом. Он не только ее убил, но еще и вырвал ей язык. Ну, не сам, конечно… а Дмитрий Филимонов. И правильно — ух лучше пусть молчит, чем будет нести свою бредятину шизофреническую! И так уже достала до самой печенки.

Впрочем, когда Филимонов слушал ставшие привычными шизофренические бредни, когда бедную Олю насиловали, где-то в глубине души ему было жаль ее. Однако стучали в висках слова Аткарского:

«Это мусор, Дима… Человеческий мусор, от которого нужно избавиться. Просто ерунда какая-то, пустышка, муравей, не нужный никому, даже собственной дочери… Бл..ушка какая-то!» И он сделал это… А потом почувствовал, что сходит с ума. И он ждал от Аткарского успокоения, привычных речей в духе позитивной психотерапии, которыми Кирилл усердно потчевал его перед казнью.

Но Аткарский повел себя по-другому. Он был так откровенен, что Филимонов не ожидал подобного.

Экстрасенс вдруг сравнил Филимонова с ребенком.

— Как дите малое! Натворил, понимаешь, делов, а теперь — в кусты? Что, дядя Аткарский виноват? — задал он издевательский риторический вопрос.

И сам тут же ответил на него:

— Нет, дядя Филимонов убивал Олю, а не дядя Аткарский! Дядя Филимонов проявил просто чудеса, талант, которого я ни у кого еще не видел! У дяди Филимонова просто умелые руки, несмотря на то что за душой у него ничего нет.

А потом, видя полную деморализацию гостя, экстрасенс усилил нажим:

— Ты — никто! Тебя просто можно использовать как палача. Но ты не можешь генерировать ничего духовного. Ты — просто руки, приделанные к мощному торсу и держащие топор. Ты не знаешь, почему никто не может запомнить твоего лица? Все помнят только твое тело!

И тут Аткарский переборщил. Возможно, сыграло свою роль ожидание приятной встречи с дамой и явно несвоевременное в этой связи появление Филимонова. Экстрасенс был раздражен, и, увы, его опыта не хватило, чтобы прочувствовать ситуацию. Он слишком полагался на гипнотическую технику, на то, что он уже закодировал Филимонова. На то, что Дмитрий будет послушно выполнять его волю. После тех трансовых упражнений, которые он с ним проделывал, воздействуя на подсознание и внушая нужные ему, Аткарскому, вербальные формулы.

Уверенность в данном случае подвела его. Где-то, на какой-то фразе наступил критический момент, и Филимонов принял спонтанное решение.

Аткарский в этот момент сидел в кресле, развалясь в вальяжной позе. На журнальном столике рядом стоял телефон.

Все оказалось просто: Филимонов оправдал слова великого мага. Руки у него действительно оказались умелыми. Он резким, быстрым движением вырвал телефонный провод, обвил им шею Аткарского и, навалившись на него, совершил еще одну казнь.

Он долго, очень долго, держал провод на шее Аткарского, пока наконец окончательно не убедился в его смерти. А потом…

Филимонов сам не отдавал себе отчет, почему он это сделал. Он разжал челюсть Аткарского и вырвал ему язык. Этот язык он так и оставил во рту у экстрасенса, он так и остался прикушенным между зубами, слегка высунутым, как бы дразнящим.

А потом Филимонов просто развернулся, оделся и вышел. Просто пошел домой. Даже не напился — Аткарский был неплохим специалистом и в свое время излечил Дмитрия от алкогольной зависимости…

…Сейчас же, после ухода незваных гостей, Ларисы и Патрушева, Филимонов решился окончательно.

Ему казалось, что он сказал достаточно этим двоим, чтобы его обвинили и заключили в тюрьму. Он давно продумал, что ему надо делать в таком случае. Собственно, он решил-то это вчера, вчера даже написал письмо, а сегодня стало все совершенно ясно. Другого выхода у него скорее всего в этой ситуации не было. Аткарского уже нет, наставить на путь истинный некому.

Он теперь сам решает все. И это решение его абсолютно сознательное. Оно логичное. Оно вытекает из всего того, что произошло до сего момента. Филимонов внезапно ощутил это еще не до конца тронувшимся умом человека. Несмотря на то что он учился в медицинском, ему всегда хорошо давались и точные науки, потому что там была железная логика. Вот и теперь логика подсказала именно это решение…

Филимонов зачем-то обмотался в красную материю, взял веревку-шпагат, привязал ее к крюку на лоджии и сделал на другом конце веревки самозатягивающуюся петлю. Потом, не замедляя действий, не давая себе шанса углубиться в какую-нибудь несвоевременную сентиментальщину, надел петлю на шею и, подобно смелому тореадору, прыгнул с лоджии вниз.

И веревка, и тело подчинились законам физики.

Тело Филимонова стремилось к центру Земли. Но достигнуть этого ему мешала веревка, которая крепко держала его. И он, подобно хищному красному языку, болтался между небом и землей.

Картину этих двух преступлений Лариса вместе с Карташовым смогла реконструировать, основываясь на предсмертном письме Филимонова, которое тот оставил на видном месте. Он написал его за день до гибели. В то утро, когда его посетили Лариса с Андреем, он уже все решил. А мысли о внезапно вскочившем сепсисе были всего лишь рефлексией еще живого человека. Неадекватность поведения его была вызвана не только сильнейшим психическим расстройством, но и тем, что Лариса с Андреем явились не вовремя.

Собственно, он мог и не открывать дверь, но какой-то импульс внутри него заставил это сделать. И послать потом вдогонку Патрушеву печальный взгляд.

— Господи, как я устал от этих ненормальных! — ворчал Карташов, когда они с Ларисой разбирали обстоятельства двух убийств, совершенных Филимоновым. — Если бы не его съехавшая крыша, мы бы и не догадались, что это он.

— Потому что вы всегда хватаетесь за самое очевидное, — попеняла Лариса. — Есть Патрушев, мотивы есть — хвать его, и в каталажку!

Карташов тяжело вздохнул, одарил Ларису не очень доброжелательным взглядом, но ничего не сказал. Потом, закурив сигарету и откинувшись в вальяжной позе на стуле, заявил:

— Но слава богу, сейчас все ясно. Аткарский приказал убить эту Сироткину, для этого он каким-то там способом… — Карташов неопределенно поиграл в воздухе руками, показывая таким образом экстрасенсорные пассы, — воздействовал, словом, на Филимонова. И тот ее убил. Отрезал язык.

Ларису аж передернуло, когда Олег произнес эти слова.

— А потом сошел с ума и грохнул самого Аткарского, — продолжил Олег и после некоторой паузы добавил:

— Кстати, тоже отрезал язык.

Ларису вторично передернуло, а Карташов слегка усмехнулся и лениво заключил:

— Ну а потом сам повесился… Словом, все ясно.

— Только вот непонятно, зачем, — задумчиво сказала Лариса.

— Что зачем?

— Зачем было убивать эту шизофреничку?

— Тебе же сам этот Филимонов говорил, что Аткарский — это слуга Сатаны. Это ритуальное убийство, или как там еще у них называется. Да к тому же этих сумасшедших фиг разберешь, почему они убивают Е…нутые они и есть е…нутые! Тьфу! — и Карташов картинно сплюнул.

— Филимонов упоминал в письме какого-то человека, для которого все это было устроено, — напомнила Лариса.

— Да брось ты! — отмахнулся Карташов. — Он что, и Аткарского убил ради какого-то человека? Бредни сумасшедшего. Нужно хоть как-то оправдаться.

— Перед самим собой, что ли?

— Хотя бы.

— А, между прочим, в квартире Аткарского нашли что-нибудь интересное?

— Относящегося к тому, почему его убили, нет.

А так — всего полно! Какие-то магические рисунки, брошюры дурацкого содержания, причудливые скульптуры… Коллекция порнографических видеокассет.

— Словом, набор интеллектуала, — хмыкнула Лариса.

— Да какое это имеет теперь значение! Дело закрыто, все ясно. Признание налицо, — Карташов кивнул на письмо Филимонова. — Преступник покончил особой.

— А труп шизофренички? Надо бы посетить дачу этого Аткарского. Наверняка именно там это произошло.

— Найдем, — уверенно сказал Карташов. — Это дело десятое. Завтра оперативники займутся.

— Да, и еще… Ты проверил мой сигнал по поводу похищения меня неким Григорьичем и его бандой?

— Проверил, — на лице майора появилась кислая мина.

— И что?

— Это охрана губернского правительства, язви их там всех!

— И привлечь никак нельзя? — ехидно догадалась Лариса.

Карташов отрицательно покачал головой.

— Они немного перестарались. В конце концов, не так уж сильно они тебя напугали. Да и не сделали тебе ничего такого…

— Ну, ты, майор, даешь! — возмутилась Лариса. — А похищение человека, а наезды?!

— Лара, ты пойми, это не совсем в моей, так сказать, компетенции, — вкрадчиво сказал Карташов. — Такие дела делаются только с санкции начальства.

А тут оно мне ничего сделать не даст. К тому же все наконец-то закончилось. С этим делом… — Карташов посмотрел на Ларису пристально и добавил:

— Пока ты не найдешь какое-нибудь другое… И вообще, я так устал, что хочу отдохнуть. Может быть, мы это сделаем вместе? — И он уже лукаво посмотрел на Ларису. — Да ладно тебе, перестань дуться! Не тронут они тебя больше. Давай лучше поужинаем вместе.

— Ты теперь женатый человек, Олег Валерьянович, — улыбнулась наконец Котова. — Нечего девушке по ушам проезжаться.

Карташов вздохнул.

— Ну и что, а ты разве не замужем?

— Замужем. И мне, кажется, пора домой, — Лариса взглянула на часы и зевнула. — Тоже хочу отдохнуть. Только не активным отдыхом.

Она встала, попрощалась с Олегом и поехала к себе.

Она обманула Карташова — не собиралась она спать.

Первым делом она позвонила Горской и договорилась о встрече. Эвелина прибыла к ней в гости около восьми вечера.

Выслушав первую порцию традиционных щебетаний по поводу причесок, моды и мужчин, Лариса решительно перебила Эвелину:

— Лина, я с тобой хочу поговорить.

— О чем? — опешила Горская.

— Ты общалась довольно близко с Аткарским.

— Ну и что? Ведь ты мне только что сказала, что убийцу нашли. Он повесился на собственном балконе.

— Так-то оно так, — согласилась Лариса. — Но у меня есть основания полагать, что за этим всем еще кто-то стоит.

— Кто? — несколько испуганно спросила Эвелина.

— Вот это я и хотела бы выяснить с твоей помощью…

В результате почти часовой беседы выяснить Ларисе, однако, ничего путного не удалось. Она уяснила только, что Аткарский был великолепным любовником, мужчиной со связями — но Эвелина не смогла назвать ни одного конкретного имени — да и еще, пожалуй, то, что Аткарский приглашал подругу куда-то на дачу. Последнее было, пожалуй, самым интересным, если учесть то, что именно на какой-то даче была убита Оля-шизофреничка. Лариса не стала расстраивать Эвелину и не сказала ей о том, что, возможно, Филимонов спас ей жизнь. Кто знает, может быть, Аткарский был маньяком, и его следующей жертвой должна была стать Эвелина.

На следующий день Лариса вновь встретилась с Карташовым. А через день — еще раз. Однако ничего нового эти встречи не принесли. Оперативники не обнаружили на даче экстрасенса ничего подозрительного. Опросы людей из окружения Аткарского тоже ничего не дали — никто ничего не знал про его темные делишки и на обвинения в убийстве в его адрес только делали круглые глаза. Самыми круглыми они были у директора дворца культуры «Салют» Раисы Сергеевны, под патронажем которой существовал тот самый эзотерический кружок, куда Горская притащила Ларису и с которого, собственно, и началась для Ларисы вся эта история.

Дело было как бы закрыто. Все убийства раскрыты и преступники разоблачены. Однако Ларисе не давали покоя две вещи: во-первых, упоминание Филимоновым в предсмертном письме некоего «другого человека» и, во-вторых, история с ее похищением. Какого черта охранникам из властных структур интересоваться этим делом? И какого черта им же являться в «Салют» для крутого разговора с экстрасенсом?

К тому же разговоры пьяных бандитов на даче — об этом таинственном и, похоже, не совсем вменяемом министре с краткой, как выстрел, фамилией Кух…

И следующие два дня, предупредив, что ее не будет в ресторане, Лариса посвятила, как это ни парадоксально, слежке за областным министром здравоохранения. Результатом этой слежки было обнаружение некоего адреса и некоей женщины, с которой она решила встретиться на свой страх и риск.

А через день на голову семейства Котовых свалился старый приятель, гора-человек о ста двадцати килограммов весу — добряк-толстяк Стае Асташевский, владелец фармацевтической компании. Он пришел, естественно, как всегда, с выпивкой, повидать Евгения. Собственно, сам по себе его визит не предвещал ничего хорошего — это лишь означало, что Евгений в очередной раз напьется. Однако к Асташевскому Лариса относилась хорошо и не могла встретить его неприветливо. Ко всему прочему, в процессе беседы выяснилось, что Стае явился как раз в то самое время и в тот самый час. Как оказалось, в незапамятные времена он был связан весьма тесными узами с той особой, которую Лариса выследила в течение последних дней.

С той самой, к которой министр здравоохранения области приехал в пять часов вечера, а уехал от нее в восемь.

— Лена? Мальцева? — уточнил подвыпивший Асташевский. — Весьма интересная дама во всех отношениях. Мы с ней хорошо расстались, она потом даже приглашала меня в гости. Но я не пошел.

— Это почему же? — поинтересовался Евгений.

— А потому, что она слегка того. — Стае покрутил пальцем около виска. — У нее начались какие-то загоны на почве секса, да и вообще…

Он посмотрел на Ларису, вздохнул и добавил:

— К тому же зачем мне? У меня есть жена, а все это — дело прошлое.

Из дальнейшего разговора Лариса узнала, что Елена Николаевна Мальцева с молодости увлекалась различного рода эзотерикой, состояла в секте пятидесятников, писала какие-то авангардистские картины и слыла богемной светской дамой. Она знала толк в сексуальных извращениях и участвовала в каких-то оргиях. Хотя насчет последнего Стае Асташевский, в общем-то, и не совсем в курсе, поскольку сам в них не участвовал. Потому что у него жена есть, и вообще…

Лариса подозрительно посмотрела на Стаса, но ничего не сказала. В конце концов, даже если он и грешен, то это не ее, Ларисы Котовой, собачье дело.

Даже если принимать во внимание, что Лена Асташевская, жена Стаса, ее подруга. Она тоже далеко не святая. И разводились они уже на памяти Ларисы несколько раз. Главное, она хоть примерно начала себе представлять, с чем придет к экстравагантной даме полусвета по имени Елена Николаевна Мальцева.

 

Глава 7

Лариса не спеша поднималась на седьмой этаж высотного здания. Она не воспользовалась лифтом, а довольно медленно шла пешком, как бы оттягивая не очень-то приятную для нее встречу, не зная, какую манеру разговора необходимо выбрать да и вообще с чего начинать. И в конце концов решила: пусть все идет как идет: экспромт иногда лучше домашних заготовок. Всего на секунду она замешкалась перед дверью и решительно нажала на звонок. Через некоторое время за дверью прошелестели шаги, затем кто-то посмотрел в глазок.

— Кто там? — спросил женский голос.

Лариса отметила про себя, что он был мягкий и мелодичный.

— Я — Лариса Котова, мне ваш адрес дал Станислав Асташевский, — сказала Котова как можно более доброжелательно.

Дверь приоткрылась, но цепочка по-прежнему предохраняла хозяйку от внезапного проникновения чужаков в ее квартиру.

— Зачем он его дал вам? — удивилась хозяйка.

— Дело в том, что у меня такая же проблема, как у вас, — с серьезнейшим видом произнесла Лариса. — И… Я пришла, чтобы посоветоваться с вами. Вы, Елена Николаевна, единственная женщина, которая может помочь мне во всем разобраться.

Пока Лариса произносила свой монолог, лицо Елены Николаевны обретало все более жалостливое выражение. Но как только Лариса закончила свою речь, женщина неожиданно встрепенулась и жалость сменилась на испуг. Она резким, почти пронзительным голосом спросила:

— Почему я должна иметь какое-то отношение к вашим проблемам?

— Я вам все готова объяснить. Но нежелательно продолжать разговор вот так… Может быть, вы впустите меня? — Лариса чувствовала, что не очень убедительна. Что упускает нить разговора: он мог в любой момент прерваться. И если сейчас разговор не состоится, больше никогда ей не удастся и близко подойти к этой женщине.

А Елена Николаевна скорее всего поняла, что Лариса в этой ситуации перед ней беззащитна, и отреагировала, как и можно предположить, неадекватно…

То есть пригласила гостью войти.

Состояние Елены Николаевны в данный момент можно было назвать прострацией. Что-то вроде коктейля из меланхолии и легкого испуга. Но Лариса решила не поддаваться мимолетным впечатлениям и не давать преждевременных оценок. Ведь она уже могла убедиться в способности Елены Николаевны резко менять выражения своего лица, не заботясь о впечатлении, производимом на собеседника.

«Хамелеон, — подумала Лариса. — Ей важно одно — защитить себя, остальное ее не волнует».

— Так странно… Впервые ко мне за помощью обращается женщина, — произнесла Мальцева, вновь возвращаясь к своей манере мягкого и певучего говорения и сказав это все это почти безразлично.

«Она вся из девятнадцатого века, — подумала Лариса, — только юбка покороче».

Дама, а Елену Николаевну можно было смело называть именно так, похоже, куда-то собиралась уходить. На ней был розовый костюм, сшитый явно по заказу. В руках — маленькая черная шляпка с вуалью, которую она нещадно теребила, выдавая внутреннее напряжение, однако не замечая этого.

На вид ей было около сорока, ну, может быть, чуть больше. Но Лариса решила считать собеседницу своей ровесницей. Так было проще.

— Так что же вас привело ко мне? — Елена Николаевна вернула разговор к его отправной точке.

— Дело в том, что я наслышана о ваших проблемах, — очень просто продолжила беседу Лариса.

— Неужели? — удивилась Елена Николаевна. — То есть, я хотела сказать, не может быть!

Она выглядела еще более растерянной. Лариса почувствовала, что, по всей видимости, надо усилить напор.

— Любовник-садист — это мне знакомо, — фраза получилась провокационной.

— О чем вы? — неподдельно испугалась Мальцева.

— У меня то же самое. Ничего не могу с ним поделать, — продолжала Лариса, не обращая внимание на реплики Мальцевой. — Порой мне кажется, что он может убить меня. У вас такого не бывало?

— Чего? — продолжала якобы не понимать Елена Николаевна.

— Ощущения опасности.

— Пока что я ощущаю опасность от вас!

— Меня вам бояться совершенно незачем. Я такая же, как вы, несчастная женщина.

— О том, что я несчастна, вам сказал Стае?

— Вы его когда-то любили?

Мальцева, обескураженная натиском Ларисы, немного помолчала, а потом выдавила:

— Это было очень давно. И, наверное, даже не правда.

— Зато реальность Очень даже является правдой.

Не правда ли, извините за случайную тавтологию? — Лариса улыбнулась краешками губ.

— Я ничего не понимаю… в таком случае.

— Елена Николаевна, все, что было сказано нами до этого момента, мы будем считать разговором «начерно», — подвела итог сумбурной части диалога Лариса. — Я хочу вам помочь.

Мальцева попыталась было отнекиваться, но движением руки Лариса остановила ее.

— Елена Николаевна, слишком многое говорит за то, что и вы, и ваш любовник Кух, от которого вы страдаете, связаны с убийством экстрасенса Аткарского, а также еще одной особы. Ее, кажется, звали Оля? Не так ли?

Лариса шла вслепую и играла ва-банк. Это был экспромт, который мог кончиться тем, что ее просто вытолкнули бы за дверь, и на этом бы все кончилось. Но в глазах Елены Николаевны промелькнул неподдельный ужас. И Лариса поняла — она знает. Она знает!

И про Аткарского, и про Олю.

— Чего вы хотите? — наконец разжала губы хозяйка квартиры.

— Правды, — просто ответила Лариса.

— Какой правды?

— Зачем убили несчастную Олю? Кто стоял за всем этим. Вы же знаете…

— Я вам ничего не говорила, но, допустим, даже если я и знаю, что вы хотите? Вообще, кто вы?

— Старая приятельница Стаса Асташевского, — сказала Лариса, испытывая угрызения совести за то, что, если будет что-то не так, первым пострадает добряк Стае. — А хочу я, чтобы виновные в смерти больной женщины понесли наказание.

— Неужели вы из милиции?

— Нет, милиция этим делом заниматься не будет.

Ей глубоко наплевать на вашу жизнь, на вашего министра и ваш мазохизм.

Мальцева посмотрела на Ларису широко раскрытыми глазами. Наступил момент истины: или сейчас ее прогонят и наступят непредсказуемые последствия, или разговор продолжится, и Елена Николаевна смягчится.

— А где гарантии? — неожиданно спросила Мальцева, и Лариса почувствовала, что защитная стена ее дрогнула.

— Выбирайте из двух зол меньшее. Вы ведь уже научились делать такой выбор?

— В том-то и дело, что нет. — Елена Николаевна впервые за время разговора присела и как-то вся растеклась по креслу. — Но я вам все расскажу.

— Я вся внимание.

Елена Николаевна протянула руку и достала из шкафчика бутылку коньяка и две рюмки. Наполнив их коньяком, она одну протянула Ларисе, другую выпила, не дожидаясь Котовой.

— Я действительно несчастная женщина, — призналась она, закуривая сигарету.

Немного погодя она выпила еще. Лариса уже внутренне торжествовала — она понимала, что обстановка изменилась, что сейчас, после выпитого, у Елены Николаевны должен непременно развязаться язык.

В течение получаса Мальцева изливала душу Ларисе по поводу своей женской доли. В ее рассказе присутствовал и молодой Стае Асташевский, бросивший ее ради какой-то еще одной Лены. Потом Кух, который сначала был нормальным, а потом… В общем, со слов Мальцевой выходило, что, став чиновником высокого ранга, Кух сходил с ума все больше и больше.

Лариса удачно, к месту, вспомнила рассказ Курочкина о якобы своем любовнике с садистскими наклонностями, и Елена Николаевна, кажется, окончательно ей поверила.

— Идея принадлежит моему любовнику… — она произнесла решающую фразу. — Арнольду Куху. А главным исполнителем был Аткарский. Вас это удивляет?

— Вы еще не сказали ничего, что могло бы меня удивить.

— Они совершили преступление. Все виноваты.

Елена Николаевна выпила еще одну рюмку коньяка и после паузы неожиданно сказала:

— Знаете, Кух — садист. В последнее время у него проблемы с эрекцией. Возраст сказывается. И все больше ему хочется насилия. Он любит наблюдать насилие. Но у него не хватает воображения.

Она сыпала отрывистыми, порой бессвязными, даже смешными фразами.

— Аткарский, «семейный доктор» Куха, и придумывает для него все это, находит людей… — продолжала она. — И вот недавно они убили женщину, шизофреничку. Ее звали Оля.

Лариса отметила, что глаза Елены Николаевны потемнели, подбородок задрожал.

— Ее убивал какой-то нанятый человек. Это я знаю.

Ни Аткарский, ни Кух не марают свои руки никогда.

Елена Николаевна вдруг снова сникла. Так, молча, они просидели несколько минут. Потом она взглянула на Ларису и сказала:

— Если вы кому-нибудь расскажете — я погибну.

Вы будете виноваты. Вы станете убийцей, как Аткарский и как Кух.

— Я не сделаю такой ошибки, — твердо пообещала Лариса.

— Вы слишком уверенная.

— Пожалуйста, не бойтесь ничего. Хотите, я к вам буду приходить?

Елена Николаевна неуверенно кивнула, что можно было расценивать как знак согласия.

— А как это происходило?

— Что?

— Эта самая казнь шизофренички?

— Я не могу сейчас об этом говорить, — Елена Николаевна была подавлена и в отчаянии замахала руками. — Кух — мой любовник, и очень давний. Еще до того как он познакомился со своей женой.

— Почему он не женился на вас?

— Лучше спросите, почему он женился на ней, — зло отреагировала Мальцева.

— Так почему же?

— Она была дочерью председателя облисполкома.

Это было давно, еще в перестройку. Выгодный брак!

— И вы всегда поддерживали отношения?

— Мне ничего другого не оставалось.

— Вы любите его?

— Нет. Уже давно нет, — Мальцева нервно покачала головой.

— Тогда что же вас связывает?

Елена Николаевна будто не услышала ее последнего вопроса.

— Думаю, что его жена не знает о его сексуальных пристрастиях, — сказала она. — А я — просто слабая женщина. Я его боюсь. Боюсь сделать малейшую ошибку, которая может привести меня к гибели.

— Вам хорошо с ним?

— Мне с ним страшно. Но у меня нет другого выхода.

— Но вас это возбуждает, не так ли? — высказала предположение Лариса.

— Я давно не знаю, что такое нормальные отношения, — вздохнула Елена Николаевна. — Может быть, они меня тоже возбуждали бы.

— Но это не так сложно. Неужели вокруг сплошная патология?

— Вокруг никого, кроме Куха! — Мальцева говорила подавленным голосом, словно сдавшаяся на милость бога отшельница-монахиня.

— Тем не менее, я думаю, что при желании вы могли бы избавиться от него, — взывала к ее разуму Лариса. — Есть достаточно эффективные психотерапевтические техники. У меня есть знакомый психолог. Вам стоит только захотеть.

— Вы не понимате… Он угрожает мне.

— Чем?

— Говорит разное… Что пришлет отморозков или что меня найдут задушенной в овраге… Всегда по-разному.

— Вы часто встречаетесь с ним?

— Раз в неделю.

— Это несколько часов или целая ночь? Простите меня, если я вторгаюсь в слишком интимное…

— Мне, конечно, не хотелось бы говорить об этом и даже думать…

— Вы хотите, чтобы ситуация изменилась? — Лариса пристально посмотрела в глаза несчастной мазохистки.

— Я не верю в это, но могла бы попробовать… — В голосе Мальцевой проскользнула интонация слабой надежды. — Если, конечно, я вас правильно поняла.

И в этот момент Лариса решилась. «Хватит ходить вокруг да около, пора! — подумала она. — Надо просто предложить ей сыграть ва-банк».

— Я могла бы с вашей помощью познакомиться с Кухом? — спросила Лариса очень серьезно.

— То есть? — испугалась Елена Николаевна.

— У меня есть план.

Елена Николаевна едва заметно кивнула в ответ, но в глазах ее можно было прочесть недоверие к сказанному Котовой.

— Думаю, его можно спровоцировать.

— Что вы?! — Елена Николаевна отмахнулась от Ларисы как черт от ладана. — И это вы говорите после того, как я рассказала вам о том, что они сделали с шизофреничкой? А до нее были другие… И мне, кстати, интересно, буду ли я нести уголовную ответственность после всех своих откровений.

Лариса раздумывала несколько секунд.

— Вы принимали участие во всем этом лично?

— Нет, но я знаю подробности… И мое знание может навести на мысль о том, что я участвовала в них.

Кух доводил меня до сумасшествия, рассказывая и смакуя самые отвратительные нюансы. И ему нравилось наблюдать, как это мучает меня.

— Но ведь вы понимаете, что это будет продолжаться и дальше. Вряд ли он остановится.

— Нет, нет, я не хочу об этом и слышать! — замахала руками Мальцева.

— Но…

— Нет, в следующий раз! — Елена Николаевна решительно встала со стула, давая понять, что аудиенция подошла к концу.

— Так следующий раз все-таки будет? — спросила Лариса.

Елена Николаевна, недолго поколебавшись, ответила:

— Дайте мне ваш телефон. Я позвоню, как только буду готова продолжить рассказ. А сейчас я чувствую себя очень уставшей.

— Хорошо, вот вам моя визитка. Буду ждать вашего звонка.

Елена Николаевна протянула руку и взяла визитку.

Лариса направилась к выходу. Елена Николаевна не шелохнулась. Кетовой пришлось проявить самостоятельность и, выходя, закрыть за собой дверь.

Сразу же после визита к Мальцевой Лариса поехала в университет, к давнему знакомому, психологу Курочкину. А по пути позвонила еще одному, такому же давнему знакомому, который несколько раз оказывал Ларисе помощь в особо закрученных расследованиях — родственнику мужа, полковнику ФСБ Вальдемару Мурскому. Он по обыкновению громко пробасил в трубку, что будет рад заехать к ней в ресторан через два часа.

То, что дядя Волик назначил встречу в ресторане, было объяснимо — контрразведчик любил вкусно покушать. Безусловно, Лариса согласилась. Помощь Мурского была необходима, и самый роскошный обед в «Чайке» стоил того.

Что же касается Курочкина, то Лариса поспела прямо к окончанию его лекции. Анатолий Евгеньевич был занят тем, что объяснял двум симпатичным студенткам различия каких-то непонятных Ларисе психологических терминов, не забывая при этом оценивающе проходиться глазами по их стройным фигурам.

Лариса усмехнулась. Она знала, что следующим этапом будет назначение встречи доцентом около памятника Дзержинскому, который находился в двух шагах от его дома, потом приглашение зайти домой и посмотреть цветы и аквариум, ну а потом… Анатолий Евгеньевич утверждал, что в восьмидесяти процентах случаев женщина не уходила из его квартиры, не попробовав его генитального обаяния. Даже если и не очень хотела этого. Все же доцент Курочкин широко владел всем арсеналом психологического воздействия на противоположный пол.

Но это в данном случае было неважно. Лариса постаралась сделать все, чтобы личная встреча Курочкина с этими двумя студентками была по крайней мере отложена. Она решительно вклинилась в беседу и твердо заявила, что Анатолий Евгеньевич нужен ей по очень важному делу.

Курочкин с сожалением свернул ученую беседу со студентками, пообещав после следующей лекции более детально поговорить с ними по интересующему вопросу и, со вздохом проводив взглядом их стройные ноги, повернулся к Ларисе.

— Что случилось, почему ты такая возбужденная и взъерошенная? — с ноткой недовольства спросил он.

— Анатолий Евгеньевич, вы должны отложить все свои дела и поговорить со мной в укромном месте.

— Ты намерена меня изнасиловать в извращенной форме? — пошутил он.

— Это очень важно для меня, — серьезно сказала Лариса.

— Ну, хорошо, — после паузы ответил Курочкин, сразу напустив на лицо серьезное выражение. — Идем!

Курочкин и Лариса прошли в кабинет. Когда Лариса попросила его закрыть дверь, Анатолий Евгеньевич так удивился, что у него даже вытянулось лицо.

Однако, когда Лариса залпом выложила всю историю и свой план, когда она заявила о своем твердом намерении участвовать в этом предприятии, в голову Курочкина закралась мысль о том, что Лариса, наверное, много в последнее время работала и переутомилась.

Но видя решительность Котовой, решил не спорить.

Он с интересом выслушал ее рассказ, потом, стрельнув у Ларисы сигаретку и глубоко затянувшись ароматным дымком «Кента», рассыпал перед ней целый «веер причин», как он сам выразился, которые приводят в той или иной мере к мазохизму. Женский мазохизм Анатолий Евгеньевич выделил в особую категорию. Он говорил о том, что сама женская природа в какой-то степени предрасположена к мазохизму, а мужчины своим поведением просто приводят в действие архетип, заложенный в подсознании женщины.

«Пусковым механизмом» женского мазохизма является атакующее начало и агрессивный характер полового поведения мужчины.

Лариса внутренне не согласилась с ним, отметив про себя, что психолог мыслит какими-то шаблонами, однако вслух этого не выразила.

— Все светила психоанализа, Лара пишут, однако, что мазохизма в чистом виде не бывает, — поднял вверх указательный палец Курочкин. — Он всегда идет довеском к садизму. Самой прожженной мазохистке иногда нравится помучить мужчину. Когда мужчина из-за тебя страдает — это ведь так приятно! Стало быть, вопрос, Лариса, в преобладании того или иного начала.

Курочкин продолжил после паузы:

— Особое значение имеет высокое социальное положение рассматриваемого объекта. Отчуждение, состояние внутреннего одиночества, постоянные стрессы на работе, контакты только с нужными людьми, полное отсутствие теплых и доверительных отношений, сексуальная нереализованность, непонимание в семье. Да мало ли причин…

— Но разве у той дамы, Елены Николаевны, высокое положение в обществе? — позволила себе не согласиться Лариса. — 0 каком «объекте» вы сейчас толкуете?

— Ах, да, Лара, извини, пожалуйста. Я уже перешел к тому, чье имя ты мне так и не назвала, упомянув только о том, что этот человек из правительственных сфер. Мазохизм ведь подразумевает другой полюс — субъекта, который будет реализовывать мазохистские комплексы.

— Вы так сложно говорите, Анатолий Евгеньевич.

— Сам собой недоволен. Иногда провожу в аудитории тренинг, а там собрались простоватые люди — они меня не понимают, — развел руками Курочкин. — Но ничего не могу с собой поделать — мне-то кажется, что все эти термины типа «конвенциональный», «бихевиористский подход» — все это так понятно… прозрачные емкие слова.

— Я абсолютно не представляю, о чем идет речь, — честно призналась Котова.

— Ну, это не столь важно, — тут же парировал Курочкин. — Вернемся лучше к садизму. Этот зверь распоясывается похлеще всего в случае двух моментов в поведении жертвы — или откровенной ее беспомощности, или мощного яростного сопротивления с ее стороны. Кстати, многие психологи полагают, что садизм неизлечим, и он в той или иной степени присутствует в каждом.

— Неужели человеческая природа столь безнадежна?

— Конечно, она связана с так называемым архетипом тени, — спокойно ответил Курочкин. — Этот архетип ответственен за дремучую абсурдность и иррациональность, темно-зловонную агрессивность в человеке. Особенно он силен у тех людей, в которых «тень» придавлена высоким социальным положением, и им приходится играть роль приличных добропорядочных граждан.

— То есть ты хотел сказать, что гадость заложена в каждом человеке? — перевела Лариса его речь на понятный русский язык.

— Ну да. Главное — понять, откуда она возникла.

Очень часто причины надо искать в детстве. Вот у меня был клиент…

Курочкин взял еще одну сигарету из пачки Ларисы — свои он принципиально не покупал, поскольку был жутким скрягой, и продолжил:

— Так вот. Некий Володя в детстве вынужден был жить с бабушкой — мама с папой нещадно пили и забросили его. Бабушка отличалась необыкновенным зудом чистоплотности и часто мыла полы. Во время мытья полов она низко нагибалась, не вставая на колени по русской традиции, и издавала длинные протяжные пуки…

Лариса поморщилась.

— С тех самых пор Владимир стал испытывать оргазм, когда слышал выхлопы из автомобильных труб; специально долго держал куриные яйца на солнце и во время мастурбации разбивал их, вдыхая запах сероводорода и испытывая очень яркий оргазм. Он обладал привлекательной наружностью и виртуозной ловкостью в общении. Как ты понимаешь, у него было немало женщин. Но было одно «но»…

— Ему хотелось пукать? — спросила Лариса, улыбнувшись.

— Нет, напротив! Перед любовными играми он кормил своих партнерш адской смесью из огурцов и молока, а потом, дождавшись определенного времени, услышав поднимающий его дух бурление в желудке, начинал секс. Оргазм он испытывал лишь только тогда, когда его пассия сладко и протяжно попукивала…

Довольный произведенным эффектом, психолог засмеялся в голос. Лариса тоже отдала должное чувству юмора Курочкина. Когда оба просмеялись, он трагичным голосом резюмировал:

— Многолетняя коррекция перверсии Владимира была, увы, безуспешной. Это явилось сильным ударом по моему профессиональному самолюбию. Впервые в моей многолетней практике попался безнадежно испорченный клиент.

— Да уж… — покачала головой Лариса.

— Кстати, я думаю, что твоя мазохистка тебе позвонит… — переменил тему разговора Курочкин.

— Почему ты так думаешь?

— Больше всего ей сейчас нужен собеседник. И надо же, какая радость, собеседник сам явился, позвонил в дверь и хочет общения!

Курочкин улыбнулся.

— Большего, Лариса, я тебе не скажу, — подытожил доцент. — Я уверен на девяносто процентов, что любительница порки и страшных историй сама тебя найдет. И не сдаст она тебя своему любовнику — поверь моей профессиональной интуиции.

Лариса рассталась с Курочкиным в хорошем настроении — психолог одобрил ее план, правда, выразив сомнения в том, что он легко осуществится.

— Люди наподобие твоего высокого начальника очень осторожны. Ко всему прочему, тебе нужна поддержка, желательно кого-нибудь из силовиков.

— Это будет, — уверенно сказала Лариса, имея в виду полковника Мурского, встреча с которым должна была состояться через полчаса.

Выдержав паузу, посидев с полминуты в позе роденовского мыслителя, Курочкин покивал головой, как бы одновременно сомневаясь в задуманном Ларисой и одобряя ее план. Напоследок он все же сообщил Ларисе, что подозревает у нее назревающие внутренние проблемы, скорее всего сексуального характера, и порекомендовал больше отдыхать, гулять на свежем воздухе и многое-многое другое.

Гранд психологии оказался прав — Елена Николаевна позвонила на следующий день.

— Лариса? Приходите, я вас жду, — голос любовницы Куха прозвучал очень доброжелательно.

— Елена Николаевна? Вы все-таки решили мне позвонить!

— Это очень важно для меня. Разговор с вами произвел на меня большое впечатление.

— Если хотите, я могу приехать к вам хоть сейчас, отозвалась Лариса.

— Хорошо, — немного подумав, ответила собеседница. — Сегодня он не должен прийти. Я имею в виду Арнольда, — добавила она почти шепотом.

— Елена Николаевна, вы сильно взволнованы, — заметила Лариса.

— Нет, я уже спокойна, совершенно спокойна. Скажите, вы заняты? Вы не можете прийти? — скороговорка выдавала ее волнение.

— Нет-нет, я сейчас же приеду, — поспешила успокоить ее Лариса. — Минут через тридцать буду звонить в вашу дверь.

Прошло немногим больше получаса, как Лариса действительно стояла у двери Елены Николаевны и жала кнопку звонка. Она представляла, что сейчас дверь откроет взбудораженная женщина, и уже прогнозировала, что конструктивного разговора не получится.

Но ее пессимистические предчувствия не оправдались. Настрой Елены Николаевны оказался вполне оптимистичным. Она будто испытывала несказанную радость от встречи, страшное облегчение от того, что наконец-то Лариса явилась.

— Хотите чаю, кофе? У меня есть пирожные, — с любезной, почти голливудской улыбкой проговорила Елена Николаевна.

— Пожалуй, кофе.

— Проходите на кухню. Впрочем, нет, я сейчас принесу вам все в гостиную… Прошу вас.

Лариса проследовала в гостиную и опустилась в мягкое кресло. Через несколько минут появилась и сама хозяйка в домашнем, собственноручно вышитом платье, с серебряным подносом в руках, на котором стояли маленькие изящные чашечки, и на блюдечке лежали крошечные пирожные с трюфелями.

— Елена Николаевна, я так понимаю, вы пригласили меня не для того, чтобы попить кофе, — осторожно начала Лариса. — Судя по тому, что вы говорили о важности нашей встречи, у вас что-то случилось?

— Ничего из ряда вон выходящего, — холодно ответила мазохистка. — Но я чувствую, что это долго продолжаться не может.

— Вы имеете в виду Куха? — осторожно поинтересовалась Лариса.

— Да.

— Елена Николаевна, у меня к вам предложение, — все так же вкрадчиво и осторожно сказала Котова.

— Какое?

— Этот шаг довольно смел с моей стороны — с вами я знакома недавно, но тем не менее собираюсь говорить очень откровенно. Нужно помочь ему сесть в тюрьму, — глаза Ларисы твердо смотрели на Елену Николаевну — Я готова вас выслушать. Но, понимаете, я не могу заранее обещать, что вы найдете в этом смысле поддержку в моем лице. Единственное, в чем вы можете быть уверены, так это в том, что наш разговор останется между нами.

— Хорошо. Тогда я изложу свой план, но помните — этот разговор только между нами! — В интонации Ларисы проскользнули угрожающие нотки.

— Конечно, конечно, — тут же заверила Елена Николаевна. — Я вас внимательно слушаю.

— Этот план мне пришел в голову вчера.

— Вы слишком меня интригуете, — позволила себе усмехнуться мазохистка.

— Но чтобы осуществить этот план, нужна ваша поддержка. Дело в том, что меня он совсем не знает.

Я хочу представиться ему вашей дальней родственницей.

— И что это даст?

— Я прикинусь этакой простушкой. Без работы, семья далеко… Вы понимаете, о чем я говорю?

— Конечно, — закивала в знак согласия Мальцева.

— Насколько я поняла этого человека, именно такой образ является в его воображении идеальной жертвой! Женщина, которую никогда никто не будет искать! Мы спровоцируем Куха, он поймет, что у него в руках беззащитная жертва. — Ларису охватил азарт, она излагала все это собеседнице с блеском в глазах.

Собственно, где-то в глубине души ее грызли сомнения относительно реальности плана — это касалось ее собственных актерских способностей. Ведь предстояло выступить приманкой, сыграть несвойственную ей роль, превратиться из «новой русской» в темную, необразованную женщину, приехавшую откуда-то из глубинки.

— А что дальше? — Елена Николаевна, похоже, заразилась азартом Ларисы.

— Мы заранее должны предупредить нужных людей.

У меня есть связи в ФСБ.

— Это слишком ненадежно, — сделала решительный жест рукой мазохистка. — У Куха тоже могут быть там связи. Нужно действовать очень осторожно! Если вы все провалите, в первую очередь будет плохо мне.

Возможно, я даже погибну!

— Но в принципе вы согласны? — нетерпеливо спросила Лариса.

— Хорошо, но я должна все хорошенько обдумать, — выдержав паузу, сказала Елена Николаевна. — Арнольд будет у меня завтра.

— У вас есть родственники где-нибудь в других городах?

— Есть. На Украине.

— Отлично. Тогда необходимо будет написать письмо, якобы от моего имени вам, чтобы все было достоверно.

— И что будет в письме?

— Я напишу, что я приезжаю к вам в гости. Когда он должен быть завтра?

— Вечером, в семь.

— В четыре я буду у вас. Уже готовая сыграть свою роль.

— Скажите, зачем вам это надо? — Елена Николаевна подняла на Ларису усталые глаза.

— Во-первых, вы сами говорили, что так дальше продолжаться не может. Мне искренне жаль вас. — Лариса решила, что определенная доля лицемерия в данном случае не помешает. — И во-вторых, это такой случай! Вспомните, я же говорила, что у меня такая же проблема, как у вас. Она мне близка.

Елена Николаевна рассеянно слушала аргументы Котовой, а когда та закончила, неожиданно сказала:

— Не беспокойтесь о вещах. Возьмите с собой только парочку свитерочков постарее — вы же все-таки бедная родственница… А о гостинцах с Украины не волнуйтесь — я все приготовлю.

Лариса удивленно посмотрела на собеседницу:

— А вы — умная женщина! — В этот момент она почти не льстила Елене Николаевне. — Кух — человек очень дотошный?

— Да, — согласилась Мальцева.

— Что касается документов, они могут быть сделаны достаточно быстро.

— Я вас умоляю, никаких лишних людей! — Елена Николаевна прижала руки к груди.

— Это очень надежный канал.

После паузы, в течение которой красноречиво убедительный взгляд Ларисы не сходил с лица Елены Николаевны, та махнула рукой. «Вот уж действительно, для интеллигентных дам порой достаточно убедительного взгляда, чтобы они поверили», — усмехнулась внутренне Котова.

— Ладно, я согласна.

— Все будет зависеть от ваших артистических способностей, — несколько скептически заметила Елена Николаевна.

— Когда-то я хотела поступать на театральный, — успокоила ее Котова. — Но не в этом дело. Я постараюсь предельно соответствовать образу простушки с Украины. Могу даже чуть-чуть сымитировать акцент.

— Хорошо, в таком случае я жду вас завтра в четыре.

Лариса попрощалась с Еленой Николаевной и направила свои стопы прямиком к полковнику Мурскому, а после разговора с ним — чувствуя, что устала и вспомнив неожиданно про советы психолога Курочкина, — отправилась к Андрею Патрушеву.

Неожиданно для себя она поняла, что ей необходимо увидеть его. И, будто действительно завтра ей грозила казнь, она решила выполнять сегодня все свои желания.

Андрей Патрушев по-прежнему пребывал в жуткой депрессии: его квартира, можно сказать, окончательно превратилась в хлев. Он расхаживал по дому в ботинках, постоянно курил и гасил сигарету в том месте, в котором оказывался в тот момент, когда она истлевала до конца.

Пол был сплошь усыпан окурками, на столе валялись крошки, колбасные ошметки, стол был заляпан подтеками чая и дешевого вина. Сам Патрушев расхаживал по квартире в выходных брюках и грязном махровом халате ужасающей расцветки, с нечесаной головой, небритый уже который день.

В квартире стоял спертый запах курева, алкоголя и приторно-сладковатый смрад разлагающегося мусора.

Зайдя в квартиру и взглянув на обстановку, Лариса попросила разрешения не разуваться. Андрей удивленно посмотрел на нее, никак не отреагировав. Лариса подумала, что ему, по всей видимости, все равно и, возможно, он даже не понимает, о чем она его спрашивает.

— Почему ты в уличных ботинках? — почти весело спросила она его.

Патрушев сел на диван, уставился на свои ноги и медленно проговорил:

— Я ходил в магазин за хлебом и забыл их снять.

— Ты ел что-нибудь сегодня? — забеспокоилась Лариса.

— Не помню, — меланхолично ответил Патрушев. — Какая разница!

Лариса прошла на кухню, заглянула в хлебницу: она была пуста. Открыв холодильник, увидела, что и он пуст, а из еды там присутствуют только две сосиски и почти пустая бутылка кетчупа.

— Ты говорил, что ходил за хлебом, но его у тебя нет.

— Я вчера ходил, — равнодушно ответил Патрушев, развалясь на диване прямо в ботинках.

Лариса строго посмотрела на Андрея.

— Ведь так и погибнуть недолго!

— Ларочка, пока ты есть, я буду жить, — серьезно ответил Патрушев.

У Ларисы защемило сердце. Она решила немедленно пойти купить ему еды и что-нибудь приготовить. Ну а после… Лариса твердо решила, что это произойдет сегодня. Блиц-роман с Патрушевым был для нее необходимым эпизодом перед завтрашним стрессом.

Когда Лариса вернулась из магазина, Патрушев лежал в той же позе, на диване, глядя в потолок, и, как ей показалось, весьма театрально оттопырив палец руки, в которой дымилась сигарета.

Пройдя на кухню и выложив из пакета продукты, которые были приобретены в супермаркете, Лариса помыла сковородку и разложила на ней бифштекс, в кипящую воду запустила макароны. Процесс приготовления пищи быстро продвигался вперед.

И Патрушев, лежавший бревном на диване, явно стал подавать признаки жизни: как кот, он потянулся на запахи. А когда зашел на кухню и увидел, что там происходит, в его глазах Лариса увидела искорки удовольствия.

— Надо бы мне, наверное, руки помыть? — неуверенно спросил он.

— Не мешало бы, — ответила Лариса. — Ко всему прочему, можно пойти и дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, принять душ. Многие советуют это делать в стрессовых ситуациях. Это как бы очищение…

И, глядя на скептическую мину Патрушева, добавила:

— Нет, кроме шуток. Я думаю, что все дело в энергетике. И попробуй помедитировать — очень помогает и тонизирует.

— Мне некогда медитировать, я есть хочу.

— В таком случае иди в ванную, потому что все скоро будет готово.

Патрушев послушно кивнул и скрылся в ванной.

Спустя двадцать минут он, вымытый и причесанный, сидел напротив Ларисы за накрытым столом в гостиной и уплетал бифштекс. Мужчина явно входил в силу.

Щеки его порозовели, он вдруг начал шутить, вести себя оживленно и даже подмигивать Ларисе.

А Лариса пришла от этого в возбужденное состояние и сразу вспомнила слова Курочкина о том, что у нее есть проблемы и связаны они с сексуальной неудовлетворенностью. Возможно, мэтр и на этот раз оказался прав.

Она слушала Патрушева, и его слова совершенно не откладывались в ее голове. Она не улавливала темы разговора, не разделяла веселья Андрея, только продолжала постоянно улыбаться. Ее мысли были где-то на уровне его пупка или чуть ниже. Постепенно и взгляд Ларисы спустился следом за ее мыслями. Патрушев это заметил и внезапно замолчал. Лариса испытала чувство, близкое к шоку, из-за своей бессознательной нескромности.

Она встряхнулась и посмотрела ему в глаза.

— Извини, что ты сказал? — поспешила она исправиться.

— Неважно, — отрезал Патрушев. — Лариса, думаю, нам пора определить наши с тобой отношения, чтобы потом не спотыкаться об них.

— Что? — чуть испуганно спросила Лариса.

— Я могу сходить принести выпить.

— Это ты называешь определенностью отношений?

— Нет, я подумал, что тебя что-то смущает…

— Патрушев, ты можешь выражаться яснее?

— А тут, по-моему, и так все ясно. Ты как умная женщина не можешь этого не замечать, — лукаво улыбнулся он.

— Я предпочитаю, чтобы ты сам сказал о том, что имеешь в виду под определенностью отношений.

— Да я просто хочу переспать с тобой, — наконец выдавил он из себя.

«Надо же, наконец-то понял!» — подумала Лариса.

— И как ты себе это представляешь? В следующий момент мы отправляемся в постель, по-деловому раздеваемся и начинаем процесс? Так, что ли? — улыбнулась она.

— Поэтому я и предложил сходить за вином.

— По-моему, мы все усложняем.

— Я тоже так думаю, — сказал Патрушев, встал со стула, присел рядом с ее ногами и взял ее за руку.

Следующим движением он притянул ее к себе и очень долго целовал ее в губы…

…Потом, когда Лариса подходила к подъезду своего дома, она рассуждала про себя: "Да, девочка, у тебя действительно зреют внутренние проблемы. Переспать с Патрушевым для того, чтобы раз и навсегда уяснить, что мне это было на самом деле вовсе не нужно?! Этот большой мальчик, зануда — не герой моего романа.

Нет, здесь причина не в сексуальной неудовлетворенности, проблема гораздо глубже. И она, эта проблема, заставляет меня идти на риск. Что из этого выйдет, не предскажешь. Но очень хочется посмотреть в лицо врагу, который сидит внутри меня".

Теперь Лариса была уверена: все, что она завтра и в ближайшие дни намерена делать, она будет делать только ради себя и для себя; ввязываясь в предстоящую историю, она решает прежде всего свои проблемы.

А что касается опасности для жизни, то жизнь вообще опасная штука. Например, до сих пор остается открытым вопрос, как люди выживают в младенчестве, потом в переходном возрасте и уж совершенно удивительно видеть благополучную старость.

В сложившейся ситуации самым неприятным казалось одно обстоятельство: не было рядом человека, который мог бы дать объективную оценку происходящему. Не с кем поделиться. Обращаться к Курочкину — бесполезно: этот фрейдист будет нудно настаивать на своей версии о сексуальной неудовлетворенности.

Да, Лариса чувствовала свое одиночество, но периодические случайные связи от одиночества не спасали, а только заставляли ощутить это чувство в еще более острой форме.

Вернувшись домой и совершив все вечерние приготовления ко сну, Лариса пожелала себе спокойной ночи и тут же заснула. Евгений явился гораздо позже и был навеселе. Но Лариса этого не видела. И Евгению не дано было узнать, что всего лишь несколько часов назад его благоверная изменила ему со старым университетским приятелем. Собственно, он тоже пришел с гулянки, которую устроил в своей фирме и которая закончилась вызовом продажных девок. Супруги были квиты.

 

Глава 8

Лариса встала с тревожным ощущением. Оно не покидало ее и тогда, когда она принимала душ, и позже, во время завтрака. Несмотря на то что в квартире было тепло, она чувствовала озноб, движения у нее были нервными и порывистыми. Время от времени она тяжело вздыхала и хмуро смотрела в окно. Впереди ждала неизвестность.

Наконец она решила прибегнуть к испытанному средству, подсказанному когда-то ей все тем же Анатолием Евгеньевичем Курочкиным. Она легла на диван, вытянула ноги, закрыла глаза и провела сеанс медитации. Стараясь делать выдох дольше чем вдох, она произносила на выдохе звук «ау» и постепенно погрузилась в транс.

Такие упражнения, несмотря на внешнюю простоту, а на взгляд некоторых непосвященных, даже некоторую забавность, помогали восстановить силы и зарядиться энергией.

Вот и эти полчаса, проведенные Котовой в «отключке», помогли ей успокоиться и настроиться на новое дело.

Она прибыла к Елене Николаевне в назначенное время. Мазохистка, чувствовалось, была погружена в себя: она иногда не слышала даже вопросов, обращенных к ней, и это сильно обеспокоило Ларису. Однако легкий разговор, доброжелательное отношение, которое излучала Лариса, постепенно сделали свое дело.

Это оказало на Елену Николаевну положительное влияние. И к моменту, когда в квартире должен был появиться злодей по имени Кух, две женщины разговаривали между собой о каких-то пустяках и выглядели как не видевшиеся несколько лет давние приятельницы.

Одета Лариса была ужасно — она взяла напрокат у мамы широкую ситцевую блузку, расшитую крупными пестрыми цветами, и малиновую сборчатую юбку-татьянку. Туалет завершали полосатые гольфы и туфли на низком каблуке. Макияж практически отсутствовал, за исключением губ, обильно размалеванных яркой темно-вишневой помадой. Щеки — в ярких розовых румянах.

Оставалось только ждать, сработает ли система Станиславского. Поверит или не поверит всему этому маскараду господин Кух.

Министр явился точно в назначенный час. Он был холоден и высокомерен, когда входил в прихожую со взглядом «сверху вниз». А застывшее на лице выражение превосходства с оттенком некоей брезгливости не покидало его весь вечер. Иногда его губы кривила усмешка, когда он пытался пошутить. Однако шутки его были двусмысленными, и они скорее могли обидеть, чем развеселить.

— Арнольд Михайлович, познакомьтесь, моя родственница с Украины, — с улыбкой гетеры представила Ларису Елена Николаевна.

— Галя, — со смущением скромницы назвала себя Котова, а имя произнесла с характерным для хохлушек гортанным "г".

— Очень приятно, — проговорил Кух с таким выражением на лице, что нельзя было ошибиться — на самом деле ему было все это очень неприятно.

«Ну и фрукт, — Ларису внутренне передернуло. — Впрочем, это наверняка маска… Сложная задача, но мы с ней справимся. Главное — не позволить сбить себя с толку этими дурацкими мимическими выкрутасами».

Кух был высок, грузен, под два метра ростом, с животиком. По сравнению с телом голова казалась несоразмерно маленькой. На указательном пальце правой руки красовался перстень. Руки, как и он сам, были большими, холеными, тщательно ухоженными, будто изящные пальчики светской красавицы. Над шлифованными ногтями хорошо потрудилась опытная маникюрша. Кух был выбрит так гладко, что у Ларисы невольно возникли ассоциации с ягодицами.

Министр здравоохранения в черном костюме с бабочкой казался воплощением богатства, успеха и всех вершин, которых может достичь человеческое существо областного масштаба.

Когда Кух вошел в комнату, то первое, что он сделал, это осмотрел кресло, прежде чем сесть в него. Елена Николаевна сорвалась с места и упорхнула на кухню с легкостью лани. Вскоре оттуда донесся запах кофе и какое-то легкое шуршание.

Арнольд Михайлович лениво оглядел гостиную и задержал взгляд на куче чемоданов и узелков, сгрудившихся в углу. Это была обманка, которая изображала Галины гостинцы и вещи, привезенные с Украины.

Взгляд министра здравоохранения, соприкоснувшись с этими узлами, снова выразил брезгливость, свойственную представителям высшего общества при встрече с грубым народным вкусом. И последовал ироничный вопрос и взгляд в сторону Ларисы:

— Как же такая хрупкая девушка дотащила столько узлов?

«Ох ты, боже мой, девушка! — внутренне поразилась Лариса. — Можно счесть за комплимент. Мне ведь уже далеко за тридцать!»

Она только было открыла рот, чтобы ответить гостю, как ей на помощь тут же прилетела из кухни Елена Николаевна:

— Я встретила ее на вокзале, взяла машину. Так что Галочке не пришлось волноваться.

Кух сухо кивнул в знак того, что он понял.

— Какие у вас планы? Надолго вы сюда? — снова спросил он Ларису, бесцеремонно ее разглядывая.

В глазах его стояла все та же ирония, подчеркивавшая интеллектуальное превосходство городского жителя над простушкой с Украины.

— На Украине сейчас нет работы, заниматься нечем, — слегка потупив взор, ответила Лариса. — Я приехала сюда, чтобы найти работу, может быть, закрепиться здесь… Выйти замуж…

В этот момент Лариса покраснела. Она была внутренне сильно взбудоражена, чувствуя, что Кух смотрит на нее, будто решает, сейчас ее придавить или позже, сейчас лишить жизни или дать пожить еще немножко.

И все это удвоило ее силы и желание жить, это добавило ей артистизма, и пунцовый румянец Кух принял за чистую монету, то есть за смущение и неумение провинциалки-малоросски держать себя в руках.

— Каким же видите вы своего избранника? — усмехнулся министр, всем своим видом изображая заинтересованность в ответе.

— Ну, он должен быть таким… — Лариса запнулась, пытаясь помочь себе руками. — Ну, таким… Ну, не знаю…

— Богатым, красивым? Или же вы предпочитаете артистов, богему? — попытался помочь ей Кух.

— Ну я бы от любого не отказалась, был бы человек хороший! — улыбнулась Лариса.

— А как вы можете узнать, хороший человек или нет? Можно ведь ошибиться… Или у вас хорошо развита интуиция?

— А? Что? Я… Я не расслышала.

Арнольд Михайлович рассмеялся, будто добродушный барин, и повторил:

— Я спрашивал, можете ли вы сразу узнать, хороший это человек или нет.

— Конечно, могу, — без тени смущения ответила Лариса. — Может, не с первого взгляда, но…

— То есть вам достаточно пообщаться с человеком часок, и вы поймете?

— Ну, может быть, не часок, а чуть побольше, — возразила Лариса.

— В таком случае за вас можно быть спокойным…

А вы не были замужем?

— Была, но недолго, — потупила глаза Лариса.

— Что же случилось?

— Он разбился на машине. Шофером был.

Кух состроил сочувственную физиономию, хотя проницательная Лариса углядела в глубине его взгляда некую иронию, некую даже радость по поводу гибели неизвестного ему шофера.

— А все вот это дело, — и Лариса стукнула указательным пальцем себе по шее.

— По пьянке, что ли, все получилось? — уточнил Кух.

— Да, — кивнула Лариса и тяжело вздохнула.

— Ну а куда на работу устраиваться собираетесь? — спросил Кух после паузы, отпив из чашечки кофе.

— Не знаю, я ведь только вчера приехала. — Лариса старалась по максимуму изобразить простодушие.

— Какое у вас образование?

— Я по специальности швея-мотористка, но шить не люблю. Лучше всего если бы удалось устроиться секретарем — всегда ходить чистенькой, красиво одетой, подавать кофе директору, общаться с клиентами . — Лариса являла саму непосредственность. — Но, наверное, это невозможно… Придется на фабрику идти.

— А вы когда-нибудь работали секретаршей? поинтересовался Кух.

— Нет, это мечты, — Лариса лучезарно посмотрела на Куха.

— Любая мечта может стать реальностью, — Кух в свою очередь пронзил Ларису жестоким взглядом.

Он думал о своем, наболевшем, размышлял о том, как сделать эту простушку-хохлушку своей очередной жертвой, чтобы насладиться ее визгами и криками о помощи. И Лариса это пронзительно почувствовала.

Ей даже на мгновение показалось, что она вдруг вышла из своей роли, и Кух разгадал ее замыслы. Но это было всего лишь внутреннее сиюминутное ощущение Кух, впрочем, действительно был подозрительной личностью, и Ларисе представилась возможность убедиться в этом лично. Пока она пила кофе, министр попросил Елену Николаевну на пару слов в кухню.

Они разговаривали так тихо, что понять, о чем шла речь, было невозможно. Однако смысл был ясен: Елена Николаевна в чем-то торопливо его уверяла, а Кух задавал ей какие-то вопросы тоном недоверчивым и одновременно требовательным.

Через несколько минут Елена Николаевна вернулась в гостиную, схватила фальшивый Галин паспорт от полковника Мурского и опять умчалась на кухню.

Потом они вместе вернулись в комнату, а Лариса в это время распаковывала чемоданы. Она доставала оттуда разную деревенскую снедь — сметану, сало, мед, банки соленых арбузов и консервированное лечо, и все это выставляла на пол.

С улыбкой обернувшись к вошедшим, она широким жестом указала на еду и сказала:

— Лена, может, прямо сейчас накроем на стол?

Все-таки гость…

Елена Николаевна снисходительно усмехнулась.

— Да-да, конечно.

— Не откажусь попробовать сальца, — попытался изобразить простоту человека из народа министр здравоохранения, придав своему голосу свойский оттенок.

— Ой, моя двоюродная тетка так хорошо сало солит! — воскликнула Лариса. — Я выезжала из Шепетовки, перед отъездом к ней зашла. А она как узнала, что я к Лене еду, так передала мне сало в гостинец.

Вот…

Она прошла на кухню и начала открывать шкафчики в поисках ножа.

— Лена, где у тебя доска? — вскоре раздался ее звонкий голосок.

Елена Николаевна поспешила к ней на помощь.

Лариса стремительно входила в роль хлебосольной украинки. В довершение всего, из холодильника была вынута заранее приготовленная бутылка с мутной жидкостью под названием «горилка» и разлита в хрустальные рюмочки. Все трое звонко чокнулись, выпили по рюмашке и смачно закусили салом.

Однако через полчаса общение было прервано:

Кух и Елена Николаевна отбыли на заранее запланированную вечеринку. Лариса-Галя, естественно, осталась дома. Кух на прощание еще раз окинул ее оценивающим взглядом и очень холодно и церемонно произнес:

— Было приятно с вами познакомиться. Желаю вам успехов.

— И вам тоже хорошо провести время, — улыбнулась Лариса и махнула рукой.

Оставшись одна, она долгое время не знала, чем себя занять. Просто сидела, доедала конфеты, разложенные на блюдечке, потом принялась за печенье — половину раскрошила, половину съела.

Однако мысли ее занимал целиком и полностью Кух. Она еще раз прокрутила в голове все фразы, взгляды и жесты номенклатурного мастодонта и пришла к выводу, что пока все движется гладко, как и было задумано.

Не зря Елена Николаевна таскала на просмотр Куху ее фиктивный паспорт на имя Матерко Галины Ивановны. Действительно, по легенде она была почти что идеальной кандидатурой на роль беззащитной жертвы маньяка. По версии, разработанной совместно с Еленой Николаевной, у нее не было родителей, и родственники представлены только во втором колене Сама она происходила из районного центра на Украине, а в этом городе, кроме любовницы Куха, у нее не было ни друзей, ни родственников. К тому же она постаралась максимально достоверно изобразить такой типаж, который в представлении министра-извращенца должен был вызвать у него поползновения к агрессии.

Этакое безобидное, полуграмотное существо, одним своим видом провоцирующее насилие.

Букашка. Мышка-норушка. Блоха. Ха-ха!..

«Похоже, Кух все-таки клюнет, — думала Лариса. — Разве он упустит такую возможность? Вторую шизофреничку типа той косоглазой Оли найти не так-то просто».

Впрочем, многое должно было стать ясно после того, как вернется домой Елена Николаевна. И Лариса с нетерпением ждала ее возвращения. Однако когда дверь открылась, она была удивлена: мазохистка явилась вместе с Кухом.

Министр был уже слегка подвыпившим и выглядел более вальяжно. Куда-то исчезла его самодовольность, и улыбка показалась Ларисе в чем-то даже добродушной.

Все трое снова расселись в гостиной, и завязалась беседа. Кух опять расспрашивал Ларису о ее жизни на Украине, особенно интересовался родственниками.

Лариса отвечала строго в соответствии с разработанным планом, и, похоже, ответы вполне удовлетворили Куха. А потом как-то незаметно беседа перешла на более интимные темы.

— Ну а после мужа-то, Галя, встречалась с кем-нибудь? — этак по-простецки спросил у Ларисы Кух.

— У меня как-то постоянные парни были редко, — загутарила Лариса, стараясь подражать собственной тете, которая долгое время жила в Молдавии. — То им чего-то новенького нужно, то меня они устраивать перестают.

— А что тебе в мужчинах нравится?

Лариса сначала захихикала, а потом совершенно искренне задумалась. Нет, она, конечно, могла сказать сразу, но ведь ей предстояло сформулировать ответ в духе простушки из райцентра.

— Чтобы он нежадный был, чтобы веселый, ну и чтоб встречаться где было… — начала она.

— Понятно, — отреагировал Кух все с той же присущей ему брезгливой миной. — А внешность какую предпочитаешь?

— Ну и конечно, внешность, — согласилась Лариса. — Мне высокие нравятся и чтоб ноги не были кривыми.

Она снова смущенно хихикнула.

— А у вас в деревне как — нравственность крепкая? — спросил Кух.

— Как это?

— Ну, например, до свадьбы-то парни с девчонками пробуют друг друга?

— Конечно. У нас с этим просто, — махнула рукой Лариса.

— Значит, нравственные устои расшатались? — удивленно переспросил стареющий развратник Арнольд Кух.

— Да, старики, правда, ругаются, все ворчат, но молодежь свое гнет. Жизнь не стоит на месте, жизнь идет, — Лариса многозначительно вздохнула.

— Да ты, как я посмотрю, философ, — засмеялся Кух. — Можно сказать, интеллигентный человек. Теперь мне понятно, почему ты так стремишься стать секретаршей.

Кух не церемонился с Ларисой-Галей и давно, без позволения с ее стороны, перешел «на ты».

— Хочется поговорить с людьми умными, а в швейном цехе с кем так хорошо поговоришь? — задалась вопросом Лариса, заискивающе глядя на Арнольда Михайловича.

— Елена, — Кух обернулся к Елене Николаевне, — твоя родственница — очень интересный человек.

— Галка — очень хорошая, — проявив готовность к быстрому ответу, закивала Елена Николаевна.

После фразы «очень хорошая» Кух как-то совершенно по-кошачьи сощурил глаза и, казалось, вот-вот готов был замурлыкать.

— Это хорошо, что ты так хорошо знаешь жизнь, — рассудительно заметил он, обращаясь к Ларисе. — У нас в городе тоже с этим просто. Так просто, что порой это даже может шокировать.

— Да вы что?!

— Но ты-то женщина привычная. А я вспоминаю те времена, когда считалось, что в Союзе секса нет, а здесь творилось ой-ой-ой что!

Добавив к выпитому на вечеринке остатки горилки, Кух совсем захмелел.

— И что же тогда было? — с интересом спросила Лариса, подперев руками щеки.

— Я был еще совсем мальчиком. Окна нашего дома выходили на гаражи, за которыми росли густые кусты. А напротив стояло студенческое общежитие.

И как-то я — мне было всего-то лет десять — играл со своим другом в казаки-разбойники или во что-то в этом роде. И неожиданно услышал какие-то стоны, будто кто-то просил о помощи, и крики: «Мамочка, ой, больно!» Мы испугались, но все же решили посмотреть, что там происходит. А там… — Кух зацокал языком.

— И это отпечаталось в вашем сознании? — спросила Елена Николаевна.

Кух не ответил, продолжая:

— Вы знаете, после увиденного, уже в подростковом возрасте, я стал смотреть на женщин как на существа низшие и грязные. Я бы даже сказал, что женщины — это люди второго сорта. Они и запрограммированы на то, чтобы с ними обращались именно так. Как с народом, тоскующим по железной руке. Тоталитаризм — вот идеальный строй для женщины. Они никогда не поймут принципов демократии, она им чужда по натуре. Они, как негры, спустившиеся с деревьев, которые продаются колонизаторам за банку кока-колы или блестящие бусы. В душе они, конечно, стремятся к красоте и отдаются просто так каким-нибудь мужественно выглядящим или, наоборот, смазливеньким пиратам, приехавшим невесть откуда, и воображают, что это их идеал. Вернее, считают, что это поднимает их престиж.

Кух усмехнулся.

— Они почти всегда ведут себя абсурдно, вздорно, и лишь немногие стараются подняться до уровня мужчины. Бывают, конечно, продвинутые негры…

— Ой, как интересно вы говорите! — Лариса аж открыла рот, все более входя в роль.

А пьяный Кух, не обращая внимания на реплику Ларисы, продолжал:

— Они так просят мужчину вести себя деспотично, так умоляют! А потом жалуются, стонут и вздыхают о своей непутевой женской судьбе! Как Россия-матушка — демократию ввели — не понравилось, железную руку подавай! А как поставили ее раком, как вогнали дубье между ног, так вопли слышны отовсюду: Европа, помоги! Благо женщины в основном беззащитные — как только претензии появляются, хрясь ее по морде, они и заткнутся. И снова как шелковые…

Лицо Куха выражало яростную, ничем не прикрытую агрессию, смешанную с брезгливостью и отвращением.

«Да, тяжело живется мужику, — подумала Лариса. — Сколько у него проблем… Прав был Анатолий Евгеньевич — все, оказывается, родом из детства. Да, наверное, и реальность не очень здоровая — работа в областной администрации явно не способствует коррекции психики министра».

А внешне Лариса изображала свойственные простой женщине в такой ситуации чувства: испуг и сопряженное с ним уважение к непонятно, но умно изъясняющемуся высокопоставленному чиновнику.

— В наше время многим мужчинам не везет с женщинами, так же как и женщинам с мужчинами, — встряла неожиданно с невпопад сказанной фразой Елена Николаевна.

— Что ты имеешь в виду? — с вызовом спросил Кух.

— Ничего, просто жизнь сейчас такая сложная, — ответила мазохистка.

— Жизнь очень простая, — возразил Кух. — Ты — женщина, я — мужчина. И ты стремишься к тому, чтобы тебя подавляли, хотя внешне этому очень сопротивляешься. «Ах, не надо, ах, мамочка, больно!» — передразнил он фальцетом. — Тьфу!

Елена Николаевна подавленно замолчала. Лариса, естественно, тоже не посмела открыть в такой ситуации рот: это выглядело бы совершенно неадекватно.

Кух же, зло затушив сигарету в пепельнице, достал из кармана белый сотовый телефон и набрал номер.

— Роман, машину на Революционную, тридцать пять.

Отдав короткий приказ, он, не дожидаясь ответа, отключил связь и откинулся в кресле, он закрыл глаза и задремал.

Через десять минут в дверь позвонили. Кух тут же встал, оделся и, не прощаясь, вышел за дверь.

Елена Николаевна и Лариса легли спать в четыре утра и проворочались до семи, когда Лариса вскочила по звонку будильника и немного погодя позвонила Курочкину. Котова изложила психологу события прошедшей ночи, почти цитатно передав образную, идеологически выверенную речь министра здравоохранения.

Курочкин явно оживился, по несколько раз задавая уточняющие вопросы относительно сцены в кустах за гаражами и усмехаясь по поводу геополитических ассоциаций господина министра в гендерном их преломлении.

— Каков экземпляр, а?! — воскликнул он. — Прямо-таки хрестоматийный персонаж, сошедший со страниц книги «Половая психопатия»! Впрочем, нет, он до него, наверное, не дотягивает… А вот для моей диссертации, кстати, неплохой пример. Ну, желаю успехов, будь осторожна…

Следующий звонок Лариса сделала Мурскому. Тот заверил ее, что все подготовлено.

— Я связался тут кое с кем из правительства, — пробасил полковник.

— Зачем? — обеспокоенно спросила Лариса.

— Очень осторожно связался. Просто там многие желают, чтобы Куха сняли. Все идет нормально, не волнуйся.

 

Глава 9

Арнольд Кух сидел у себя в рабочем кабинете и не мог сосредоточиться на документе о концепции семейной жизни, который его министерство готовило к представлению на заседание правительства: из головы не выходила эта простушка с Украины — с ней он познакомился накануне у своей любовницы. Она была столь жалкой и никчемной, что вызывала у Куха исключительно чувство презрения и отвращения. А ее желание стать секретаршей порождало у министра только злорадный внутренний смех.

«Со свиным рылом — да в калашный ряд! К тому же она стара для секретарши, элементарно стара! Но в другом плане пойдет… Пойдет!» — думал он.

Но такие глупышки возбуждали его. Это было не обычное эротическое возбуждение, а чувство, лежащее в каких-то других пластах. Кух уже представлял себе эту недалекую женщину в окружении двух или трех крепких мужчин с тупыми дебильными лицами, которые проводят с ней садистские манипуляции. Он видел ее голой на вертеле, ее поджаривали на углях, медленно, очень медленно поворачивая, подставляя ее бока пышущему жару.

У нее загораются волосы, она орет невероятным криком, и тут ее снимают с вертела. Она немного успокаивается, больше уже не кричит и только всхлипывает. Она вся дрожит и испуганно ищет глазами своего мучителя. Куху в этот момент кажется, что эта женщина ничуть не превосходит по уровню своего развития двухмесячного котенка. Она не знает, кто ее мучает, за что и почему она подверглась такому наказанию.

И она недостойна того, чтобы называться человеком.

Впрочем, в представлении Куха женщины вообще с большой натяжкой могут претендовать на причастность к биологическому виду под названием «гомо сапиенс».

Она совершенно беспомощна, и это вызывает сладостное чувство всемогущества и превосходства самого Куха, хотя бы над этой тварью. Однако почему это только над ней? Еще и над теми мужиками, которым оплачена их работа!

И вот они уже начинают следующий этап: один за другим грубо ею овладевают. По очереди и одновременно. Один заставляет встать ее на карачки и берет за волосы, второй подходит и орет на нее, что, если она сейчас не возьмет его член в рот, он ей отрежет голову. Естественно, жертва не сопротивляется.

У девки по лицу текут слезы, а тупые палачи продолжают свое дело, гоняя поршень туда-сюда.

Сам Кух в этот момент, не видимый ни ею, ни мужиками, наблюдает за всем этим через небольшое окно.

Он в своей традиционной одежде: плаще с большим капюшоном, как у средневековых капуцинов, закрывающим лицо. Он чувствует необыкновенное удовлетворение от того, что, как ему кажется, происходит справедливая казнь.

«Так тебе и надо, дура! — приговаривает он. — Ты только для этого и годишься, чтобы тебе во все дырки засовывали. Ведь ни к чему другому ты не приспособлена. При помощи этих дырок ты пытаешься манипулировать мужчинами, а вот сейчас попробуй! Не получается? То-то…»

А мужики заканчивают свое дело. Кух находится в состоянии невероятного возбуждения, но внизу у него все спокойно. Он взвинчен внутренне, он готов к тому, чтобы, когда все закончится, поехать к Елене и, рассказывая ей о произошедшем, трахать ее. Ощущать наслаждение от ее трепета перед ним и, представив себе сам момент смерти девки, сладко извергнуться во влагалище оцепеневшей от ужаса Елены.

Он сам бы был не против того, чтобы оказаться на месте этих мужиков, но в то же время он понимает, что только такое быдло может заниматься подобными вещами. Отнюдь не он, не Кух. Он же всегда соответствует своему статусу, тому, который сам для себя определил и которого изначально достоин при рождении.

Полный довольства собой, он будет продолжать жить в уверенности, что совершил благое дело. Он избавил человечество от никчемного персонажа; по сути, он главный санитарный врач, очищающий общество Глупая женщина — что может быть омерзительнее!

Всю жизнь эта дура будет терроризировать какого-нибудь мужчину, требуя от него деньги и не давая ничего взамен, кроме своей дырки. Это что, справедливо?

Нормально? А ведь мужчина будет терпеть ее, портить себе кровь, потом он умрет раньше нее, оставив ей наследство. А она прекрасно заживет, тратя нажитое им добро…

Так он размышлял, сидя над бумагами о концепции семейной жизни, кстати, совершенно, на его взгляд, ненужной. Но сейчас стало модно заботиться о здоровье женщины и ребенка. Ведь только эти сучки могут исправить катастрофическую ситуацию с демографией в области! Разработанная концепция совершенно не защищала интересы мужчин. Это мнение о беспомощности женщин и необходимость защищать их от всяких невзгод Кух считал просто глупым. Они прекрасно выживают и без помощи правительства, только благодаря своему коварству, хитрости и заднему умишку.

Кух потянулся в кресле и подумал, отчего это секретарь не несет кофе. Он нажал кнопку на селекторе и проговорил:

— Кофе в кабинет принесите.

Через две минуты вошел молодой парень с подносом, на котором стояла чашечка кофе, а на блюдце лежало пять крекеров. Такую норму определил сам Кух.

— Что-то ты слишком быстро принес кофе, — недоверчиво заметил министр. — Ты что, его не варил?

— Я хотел как можно быстрее, Арнольд Михайлович. Я сделал растворимый «Чибо эксклюзив», — предупредительно ответил секретарь.

Они были в очень хороших отношениях. Арнольд Михайлович находил, что Всеволод весьма неглуп, и понимали друг друга с полуслова: в делах парень был незаменим. Ничего личного в отношениях между ними не было: деловые вопросы являлись единственной темой их обсуждений.

— Быстрее, говоришь? — повысил голос Кух. — Куда торопиться-то? Давай забирай этот «Чибо», можешь сам его выпить, а мне свари нормальный. И поспеши!

Он говорил все это очень раздраженно. Всеволод поднял брови: никогда еще он не видел шефа, всегда выдержанного и спокойного, в таком состоянии, но спорить, конечно, не стал. Он отнес раздражение министра к возможной выволочке его губернатором утром на заседании правительства.

Всеволод молча унес кофе и отправился в кафе-бар в здание правительства, чтобы заказать там кофе.

Кух закурил сигарету и, подсчитав примерно время возвращения своего верного секретаря, вновь нажал на кнопку селектора. Всеволод, этот расторопный малый, был уже на месте. Кух потребовал, чтобы тот отключил свой телефон и не подслушивал. О том, что пожелание начальника будет секретарем выполнено, можно было не сомневаться, а случайно подслушанный разговор был ему ни к чему.

Он набрал заветный номер, и у него тут же рефлекторно сладко защемило под сердцем.

— Алло, — послышался знакомый голос Григорьича.

— Это ты?

— Я, Арнольд Михайлович, — после некоторой паузы ответили на том конце провода.

— Давненько мы не развлекались. Чувствую потребность в отдыхе.

— А есть повод, Арнольд Михайлович?

— Повод есть, — ответил Кух. — Ты бы только позаботился об организации вечера и подобрал подходящую компанию. Понял меня?

— Конечно. Вы, как всегда, останетесь довольны.

Но мне нужно время.

— Сколько?

— Дня три.

— Не уверен, что смогу прийти на вечеринку через три дня — слишком много работы, — уклончиво сказал Кух. — Просто имей в виду.

— Конечно. Правда, появились некоторые сложности…

— Какие?

— Дело в том, что недавно произошла неприятная история с одним из наших друзей. Вы, наверное, уже знаете?

— Да, к сожалению, слышал об этом, — сухо отреагировал Кух. — И поэтому у меня к тебе просьба: с достопочтенной публикой я вижусь в правительстве, а мне бы хотелось пообщаться с простым народом. С ним обычно потом не происходит неприятных историй.

— Правильно ли я понял, чтобы гости были из народа?

— Думаю, правильно. Чем проще — тем лучше.

— Понял, Арнольд Михайлович. Подберу двоих.

— Действуй.

Кух положил трубку, закурил и откинулся в кресле.

Он давно мечтал, чтобы у него в кабинете стоял аппарат, который дает сигнал в случае подслушивания. Но пока не было предлога им воспользоваться. Кух боялся чужих ушей. Очень неосторожным шагом с его стороны было звонить с работы Григорьичу, но это нужно было сделать.

После случая с неожиданно сошедшим с ума и покончившим с собой Дмитрием Филимоновым, до этого убившим лучшего друга Куха, экстрасенса Аткарского, Кух уже опасался иметь в качестве исполнителей людей мало-мальски образованных. Их мозги были испорчены интеллектом, а их рефлексы являлись слишком усложненными и непредсказуемыми. Для роли же исполнителей нужны были деградировавшие люди, бесправные, что уже являлось гарантией безопасности для министра: в случае чего, их всегда можно было убрать, а потом пускай доказывают, что Кух был заинтересован в смерти каких-то грязных вокзальных бомжей.

Именно таких персонажей Кух хотел бы использовать на сей раз для совершения своих предоргаистических обрядов.

Тем временем Всеволод принес кофе, настоящий ароматный напиток, сваренный при помощи итальянского аппарата. Сделав жест секретарю удалиться, министр с наслаждением начал отпивать его из маленькой чашечки.

Он посмотрел на часы. Близился вечер. Никаких мероприятий и неожиданных вызовов на ковер сегодня ожидать не приходилось — в два часа дня губернатор улетел в Москву на заседание Совета Федерации Следовательно, сегодняшний день Кух мог провести в подготовке к намеченному действу. Ему предстояло выяснить некоторые детали, касавшиеся личности предполагаемой жертвы, и пообщаться с ней, дабы подстегнуть свои эмоции. Он должен был еще раз убедиться в том, что все здесь чисто, что эта баба не выдает себя за украинскую простушку, а на самом деле является ею. К тому же он должен был проверить истинность своих желаний — действительно ли он желает ее смерти и доставит ли созерцание ее агонии ему реальное удовольствие.

Он не стал набирать номер Елены Николаевны, как это обычно делают любовники перед своим прибытием, — она обязана была всегда быть готовой к встрече с ним. Он накинул на себя плащ и вышел из кабинета.

— Вы совсем уходите, Арнольд Михайлович? — привстав со стула за компьютером, спросил его Всеволод.

— Да, и ты тоже можешь закругляться, если у тебя нет никаких дел, — ответил Кух и направился к двери выхода из приемной.

— Спасибо, всего доброго, — послышался ему в спину голос секретаря.

Еще находясь в прихожей квартиры своей любовницы, Кух почувствовал запах копченого сала, сладковатый запах тлена, в ряде случаев вызывающий отвращение, но в то же время неотъемлемо связанный с удовольствием. Какое неизъяснимое успокоение вызывает втягивание ноздрями запаха осенней листвы на улице, а квартиру теплый аромат, исходящий от сала, делает такой уютной и домашней.

Елена помогла ему снять плащ, он при этом поморщился и спросил:

— Это твоя хохлячка нарезала?

— Да, она постоянно что-нибудь жует, — ответила Елена Николаевна. — Говорит, что ей скучно и нечего делать. Уже два раза убрала квартиру. Привыкла в деревне работать, поэтому в городе ей трудно.

— А что же она не пойдет, не прогуляется?

— Боится выйти, — Почему? — удивился Кух, но внутренне остался доволен этим обстоятельством.

— Боится города — непривычно много людей. Боится заблудиться.

— Вот как? А что со стремлением устроиться секретаршей?

— Она ведет себя как маленький ребенок. Похоже, мне придется водить ее за ручку.

— Да она никогда не слезет с твоей шеи. Вернее, с моей, — усмехнулся министр. — Это же я тебя кормлю.

И он презрительно посмотрел прямо в глаза Елены Николаевны. Та вся съежилась, потом отвернулась и старательно начала пристраивать плащ на вешалку.

Кух прошел в гостиную и встретился глазами с Ларисой, которая сидела за столом и пила чай с печеньем.

Чай был только налит и был очень горячим: над чашкой вился пар.

— Ой, здравствуйте, — смутилась Лариса и чуть не пролила себе на коленки чай из блюдечка. — Вам чайку?

Она осторожно поставила блюдечко на стол и ожидающе уставилась на Куха.

Тот сначала не понял, чего она ждет, потом неожиданно спросил:

— А вы тут, я смотрю, сальцем балуетесь?

— Да, — как-то испуганно ответила Лариса.

И в этом испуганном «да» для Куха сконцентрировалось выражение такой никчемности и зависимости, что у него внутри снова поднялась волна возбуждения. С одной стороны, этот образ вызывал у него тошноту и отвращение, но с другой — фантазии на тему садистских штучек, связанных с этой девкой, вызывали у него необыкновенное томление. Но это было лишь ожидание; реальное же впечатление от Ларисы, не подкрепленное уверенностью в том, что ее можно безнаказанно убить, оставляло лишь раздражение неудовлетворенности.

Вошла Елена Николаевна и тоже предложила Куху чаю. Он милостиво согласился и принял чашку из ее рук. В этом была не демонстрация отношения к Ларисе, а скорее следование своим внутренним установкам.

Он не воспринимал Ларису как личность — там просто не за что было зацепиться. Это была лишь не очень большая в количественном отношении биомасса, которая могла быть уничтожена в любой момент.

Но биомасса обладала вполне структурированными внешними особенностями. И они были важны для Куха, поскольку эстетический момент являлся основным для получения им сексуального удовольствия.

Ведь мучить будут именно тело — все остальное, что у нее внутри, было неважно. Да ничего там скорее всего и не было — по мнению Куха.

Замучить красивое тело, убить красивую женщину является благом. Тогда как жизнь некрасивой женщины вообще безразлична — она никому не может причинить зла, никого не может заманить в свою ловушку.

— Как у тебя настроение? — с внешней любезностью обратился Кух к Ларисе.

— Спасибо, хорошее, — ответила Лариса.

— Как тебе город?

— Да я его и не видела, города-то…

— Что так?

— Даже не знаю, куда пойти — я здесь ничего не знаю.

Кух внутренне рассмеялся по поводу беспомощных, неуклюжих фраз Ларисы — для него это было подобно красной тряпке для быка.

Он прихлебывал из чашки и как бы невзначай рассматривал телесную оболочку Ларисы. Узкие щиколотки, крепкие икры, правильной формы колени, аппетитные бедра. Тоненькую талию, казалось, можно было обхватить двумя руками. Миниатюрная грудь и выдающиеся сильные ключицы, тонкая шейка и длинные белокурые волосы.

— Да, не такими представлял я себе украинских женщин, — сказал вслух Кух, а про себя подумал: "Ну, настоящая ведьма из «Вия».

— А как вы их себе представляли? — с интересом спросила Лариса и зыркнула на него хитрыми глазами.

— Конечно же, крупными. Чтобы были кровь с молоком…

— Ой, мне многие говорили — что-то ты, Галочка, худая такая. У нас в деревне и правда считается, что красиво — это когда в теле, — затараторила Лариса. — А я такая тощая!..

«Кокетничаешь, сука? — с внезапной злостью подумал Кух. — Ну ничего, недолго тебе осталось. Интересно, надо ли с ней делать то же самое, что и с той? Да нет, эта вроде не очень раздражает своей болтовней».

А Лариса подумала: «А не захочет ли он переспать со мной, перед тем как меня убьет? И что мне тогда делать ? Наверное, все-таки не стоит идти с ним на связь. Это так противно! Но тогда придется действовать очень тонко, чтобы не испортить все».

— Да, Галя, мы так и не поговорили с тобой на очень интересную тему, — Кух сладко причмокнул губами.

— На какую? — вылупила на него глаза Лариса.

— Ты мне так и не рассказала, как тебя впервые в жизни посетило такое чувство, как любовь…

— Ну, — делано смутилась Лариса. — Когда в восьмом классе учились мы…. я была влюблена в одного там… А они меня потом с двумя мальчишками еще заперли и по очереди целовали…

— Как интересно! — воскликнул Кух.

— Мне тогда было очень неинтересно. Потому что пришла техничка, начала кричать, что знает, кто там и зачем заперся, около класса собрался народ. И когда мы открыли дверь, все стали думать обо мне плохо.

И мальчишки из младших классов потом бегали за мной на переменках, тыкали пальцем и кричали: «Проститутка!»

— А ты?

— А я не такая! — с жаром убеждения заявила Лариса. — Я всегда любила, чтобы в отношениях была романтика.

— А романтика — это как? — с интересом спросил Кух.

— Ну я люблю не прыгать сразу в постель, а чтобы мне цветы дарили и ухаживали.

Кух, не удержавшись, рассмеялся.

— Что тут смешного? Почему вы смеетесь?

— Нет, я не хочу тебя обидеть, просто ты так все это рассказываешь занимательно… — поспешно ответил Кух.

— Нет, ну действительно мужчина должен сначала проявить свою любовь, потратить деньги, дарить подарки, исполнять мои желания, слушаться… Везде ходить вместе. И чтобы никто на него не смел больше позариться.

— А ты ревнивая?

— Дело не в этом. Просто всех других девушек, которые бы к нему липли, он даже вправе оскорбить, потому что у него есть я!

Лариса осознавала, что сейчас своей глупой болтовней откровенно провоцирует Куха на насилие. Насколько ей удалось понять структуру его личности, именно такие непроходимые дуры, простушки, какой прикидывалась она, и могли вызывать у него непреодолимую тягу к насилию.

А Кух внутренне наслаждался тем, что вытягивает из Ларисы-Гали те слова, которые подсознательно и хотел услышать. Этот недочеловечек с далекой Украины будил в нем жажду к насилию, а насилие его возбуждало. И он решился.

— Кстати, Галочка, ты говорила, что тебе некуда пойти… — небрежно заметил министр.

— Да, но я же не знаю города.

— Я собираюсь завтра ехать в один загородный дом. Там очень интересно. Много всяких занятных вещиц. Таких наверняка ты не видела в своей деревне.

К тому же это здание интересной архитектуры. Богатая внутренняя отделка. Если хочешь, я могу взять тебя с собой.

— Ой, я, конечно, поеду с вами, — с улыбкой согласилась Лариса.

Он откровенно врал ей про архитектуру и отделку.

Впрочем, только заскорузлая деревенщина могла поверить, что в каком-то загородном доме присутствует высокий архитектурный стиль и художественные ценности. И этот момент возбуждал Куха еще больше.

Весь следующий день вплоть до пяти вечера, когда была назначена встреча с Кухом, Лариса провела в состоянии тревожного возбуждения. Она пресекала на корню все мысли о том, чтобы отступить от намеченного, хотя такие мысли и появлялись. Сомнения сейчас ей были ни к чему.

Елена Николаевна явно нервничала, постоянно ломала пальцы, судорожно и бесцельно бродя по квартире и время от времени приставала к Ларисе с разговорами. Смысл их сводился к одному: "Ах, как я боюсь!

Может быть, тебе не стоит ехать? Что мне-то делать?

Как теперь от всего этого отказаться?"

Ларисе пришлось объяснять, что отказываться уже поздно, что отказываться — это самое опасное из всего возможного. А Елена Николаевна пила валерьянку, и периодически у нее по щекам текли слезы.

Лариса пробовала держаться спокойной, но внутреннее ощущение тревоги не покидало ее. Она связалась с Мурским, и он еще раз заверил ее в том, что все идет нормально. Это означало, что в нужное время и в нужном месте люди из силовых структур будут готовы освободить Ларису из плена высокопоставленного садиста. Она несколько раз повторила Мурскому место дислокации и время, на которое назначена встреча.

Кух заехал ровно в пять. Он выглядел вальяжно, но с некоторым налетом небрежности. Был излишне нежен с Еленой Николаевной — не так, как в предыдущие дни, когда его видела Лариса. Тогда он вел себя подобно напыщенному чиновнику, старающемуся казаться этаким простачком в кругу своих подчиненных.

Сейчас в его поведении проскальзывали какие-то человеческие черточки: он то обнимал Елену за талию, то ласково гладил по щеке, а на прощание, когда они с Ларисой выходили, вообще отважился на нежнейший поцелуй.

Лариса, глядя на все эти изощренности, содрогнулась, потому что это было прелюдией к предстоящим ей испытаниям, прелюдией к садомазохистскому действу, задуманному Кухом. Она даже подумала, что, может быть, ей надо приоткрыть немного карты и предложить министру приобрести упаковку «Виагры». Но это была лишь соломинка для утопающего: в глубине души Лариса понимала, что за предоставленное ей короткое время нельзя убедить Куха поменять свои планы. Он решил покончить с невинной украинской простушкой. И уже поздно было предлагать более традиционные методы для пробуждения сексуальности в стареющем чиновнике, страдающего порочными комплексами, приобретенными на протяжении его многотрудной жизни.

Они спустились вниз, и Кух галантно открыл перед «хохлячкой» дверь белой «Волги».

— За город, — бросил он шоферу.

Машина тут же тронулась с места, потому что вышколенный водитель завел мотор в тот самый момент, когда его шеф показался в дверях подъезда.

— А там действительно будет интересно? — робко спросила Лариса.

— Я думаю, ты не будешь разочарована, — обернулся Кух. — Кстати: ты что-то слишком бледна. Раньше я у тебя не замечал подобной бледности.

— У меня утром что-то кружилась голова. Но сейчас уже вроде ничего…

Кух подозрительно посмотрел на нее, криво усмехнувшись.

— Ну ладно, — равнодушно произнес он и отвернулся.

Всю дорогу оба молчали. Кух не считал нужным поддерживать разговор, а Ларисе это было только на руку — она все-таки очень сильно волновалась.

Через час «Волга» притормозила около коттеджа в дачном поселке. Вокруг не было ни души.

Они вошли в коттедж, и Кух сразу повел Ларису куда-то в боковой его предел. Немного погодя он спустился по лестнице и остановился около железной двери.

Открыв ее ключом, он жестом пригласил Ларису войти.

— Спускайся, направо и прямо, — ласково сказал он. — Дойдешь до открытой двери и заходи внутрь.

Там увидишь собрание очень неплохих картин. Их не выставляют, потому что нет сигнализации. Но не закрывают дверь, потому что никто не проявляет интереса к ним. Но тебе, если хочешь стать интеллигенткой, нужно обращать внимание на художественные ценности. Я как знаток тебе очень рекомендую посмотреть именно эти картины. Они стоят того…

И Кух ободряюще взял Ларису под локоть, направляя ее вниз.

— А как же вы? — Лариса разыграла удивление, граничащее с испугом.

— Я подойду буквально через пять минут. Мне нужно уладить кое-какие дела, ради которых я сюда приехал.

И Кух направился в обратную сторону, видимо, туда, откуда он намеревался наблюдать за происходящим. Уж больно красноречив был его взгляд — взгляд охотника на лисицу, загнанную в тупик собаками, готовыми ее разорвать.

Преодолевая естественный страх и дрожь, Лариса начала спускаться вниз.

Она как могла смело переступила через порог той двери, про которую говорил ей Кух. За ней оказалось большое помещение с низким потолком, который поддерживали деревянные столбы-опоры, выстроившиеся в три ряда.

Лариса начала робко продвигаться вглубь. Освещение было очень скудное, и она не могла видеть всего помещения. Поэтому оно казалось пугающе бесконечным. Ее каблуки гулко стучали по бетонному полу, и она почувствовала, что здесь кто-то есть. Что кто-то затаился и наблюдает за ней. Она попыталась интуитивно представить, из какого угла ей следует ожидать опасности, но не смогла, поскольку ей казалось, что опасность окружает ее со всех сторон.

Потом она увидела вдали три силуэта. Фигуры стояли полукругом, повернув головы в ее сторону. Ей не было смысла бежать, поэтому она направилась прямо к ним.

По мере приближения она рассмотрела, что это были мужчины. Сначала их возраст казался неопределенным, но потом, когда подошла ближе, то увидела, что они молоды, наверное, им нет еще и сорока. По их виду было заметно, что это люди опустившиеся, скорее всего бомжи, страдающие алкоголизмом.

Лариса чувствовала какой-то отвратительный запах, исходивший от них. Этот запах был одновременно едким и сладковато-приторным.

Ее обостренный взгляд подметил, что мужчины чувствовали себя неуверенно, но глаза их были мутными — похоже, они уже подбодрили себя каким-то зельем вроде денатурата. И это должно было придать им уверенности в критический момент.

Один из них прокашлялся и повернулся к двум другим:

— Ну чо, ребята, надо отрабатывать…

И они медленно направились к Ларисе.

— Слышь, чо, — речь их явно не отличалась изыском, — встань вон у того столба.

И бомж показал рукой на один из столбов.

Лариса заметила, что они, стоя рядом, не смеют к ней прикоснуться. Будто она королева. Они приглашают ее к действию пока что жестами. И она решила не сопротивляться, подойдя к столбу, увешанному какими-то железными цепями, и встала рядом. Она ощущала себя почти что Жанной д'Арк, обнимая руками этот столб. Тем не менее Лариса хотела, чтобы скорее все закончилось. Чтобы прямо сейчас нагрянули ее спасители из силовых ведомств, увидели, как смело она себя ведет, освободили бы ее, а кого нужно арестовать — арестовали.

Тем временем бомжи в полусогбенном состоянии приблизились к ней и начали пристегивать к столбу.

Она инстинктивно огляделась вокруг, ища глазами пробирающихся между столбами людей в черных масках с автоматами, но не увидела их. Зато заметила маленькое окошко в стене прямо напротив столба. И там, за окошком, человеческую фигуру в плаще с огромным капюшоном.

«Это он», — подумала Лариса, и у нее задрожали колени.

Она почти что потеряла сознание. Все вокруг поплыло, как в тумане, стало неосязаемым. Откуда-то издалека доносились голоса бомжей, пытавшихся подбодрить то ли себя, то ли ее.

Потом, все так же пребывая в полусознательном состоянии, она почувствовала, что ремни, стягивающие ее руки, ослабли, а потом куда-то исчезли, и она упала прямо в чьи-то объятья.

«Наверное, я умерла, — подумала Лариса. — Как же сладко бывает умереть!»

После того, как эта мысль посетила ее, Лариса легко открыла глаза и увидела склонившегося над собой мужчину в черной маске. Довольно внушительный и страшный образ этого человека окончательно привел ее в чувство, и Лариса поняла, что она спасена.

Все закончилось… И она подумала, что неплохо было бы на следующей неделе отправиться отдыхать на юг.

На следующий день Вальдемар Мурский с улыбкой встретил Ларису у себя в кабинете.

— Как настроение, как самочувствие? — выдал он с порога свою дежурную фразу. — Рад видеть тебя, Лара, в добром здравии.

— Дела? — удивилась Лариса. — Отдохнуть бы после всего этого…

— Правильно, — тут же согласился Мурский.

— Как все прошло вчера?

— Отлично! Господин Кух арестован. Правда, непонятно, что будет дальше… Возможно, дело замнут — нетрудно понять — номенклатура. Случившееся бросает тень на губернатора — каких, понимаешь, сотрудников-маньяков половых берет он на работу!

Мурский все это говорил с ехидной улыбочкой, будто был несказанно рад присутствию подобных типов на государственных должностях.

— Я пошутил, — сказал тем временем полковник. — Дело довольно громкое, его посадят. Пресса уже в курсе, так что…

— Меня это радует, — сказала Лариса. — Потому что если дело замнут, то и меня могут подмять.

— Мы тебя в обиду не дадим! Ты молодец, я на тебя удивляюсь.

— Чему же?

— Тому, что ты выискиваешь у нас в городе всякую нечисть. Я ведь помню, с чего все началось. Такое нельзя забыть.

— Ты про историю с каннибалами и киношниками? — вспомнила самую жуткую и захватывающую историю из своей практики Лариса.

— Ну да. Впрочем, сейчас тоже у тебя получилось круто.

— Так как же все-таки вам удалось ворваться в дачу? — поинтересовалась Лариса.

— У нас свои секреты, — отрезал Мурский. — Впрочем, никаких секретов. Сначала взяли шофера, тот провел нас к Куху, ну а там уже дело техники.

— Он, конечно же, все отрицал.

— Естественно. Он был очень удивлен, увидев нас.

Надеялся на свое высокое положение, вел себя высокомерно, презрительно. Но у нас любое чванство сразу обламывается. Ребята церемониться не любят.

— А как власть реагировала?

— Очень нервно. Губернатор звонил моему начальству вчера из Москвы. В общем, шорох неслабый создался.

— Какие, думаешь, будут последствия?

— Скорее всего от Куха дистанцируются, обвинят, помимо всего этого, во взяточничестве. Губернатор, может быть, снимет какого-нибудь зама — за кадровую ошибку. В прессу постараются много информации не пускать. Все по наезженной схеме.

— А Кух?

— Посадят, наверное… А может быть, и замнут.

Пошлют куда-нибудь на принудительное лечение в психиатрический санаторий. — Мурский улыбнулся.

— Все-таки меня не покидает ощущение некоторого абсурда — у власти стоят какие-то маньяки, — сморщилась Лариса.

— Ничего особенного, — спокойно ответил полковник. — Может быть, никто и не узнал бы о нем, если бы не стечение некоторых обстоятельств. Мне вон рассказывали, что в восьмидесятых годах, еще при социализме, главврач элитной поликлиники из обреза в людей стрелял со своего балкона. Двоих положил, а дело замяли. Направили на лечение. Через два года вышел, живет вроде бы до сих пор.

— Но тогда при социализме! А сейчас — совсем другое дело, и к тому же министр!

— Если бы тот не стрелял в свое время, сейчас, может быть, тоже министром бы был, — цинично ответил Мурский. — Пригласила бы ты меня лучше еще раз в свой ресторан, а то надоели мне уже эти разговоры.

— О'кей, дядя Волик, вот съезжу на отдых, после него — хоть каждый день.

— Ловлю на слове… Кстати, я вот, может быть, звание получу скоро.

— Неужели генерала? — удивилась Лариса.

— А что? — пробасил ниже обычного регистра Мурский. — Во многом благодаря тебе…

«Ну надо же! Карташов майором стал благодаря мне, Мурский вон в генералы метит! — подумала Лариса. — А я знай себе все рестораном руковожу. Впрочем, мне не жалко. Пускай себе повышаются. Люди-то все хорошие…»

 

ЭПИЛОГ

Лариса шла к Патрушеву с определенной внутренней установкой, которая в простонародье называлась «не давать!». Ее воспоминания о близости, которая случилась у нее с Патрушевым не так давно, безусловно, давали ей определенные основания для продолжения отношений. В постели все было нормально. По ее мнению, он был неплох, но… Говоря языком Курочкина, он начисто проваливал психологическую стадию.

Ну в самом деле, зачем ей этот маменькин сыночек, зачем ей этот слюнтяй?! Ему не женщина нужна, а мама, которая будет с ним нянчиться и тютюшкаться!

Он, конечно же, будет желать близости — все мужчины одинаковы. И нужно приложить усилия, чтобы не обидеть его и не потерять с ним нормальных отношений.

Поэтому внутренняя установка была вполне оправданна. Лариса старалась продумать каждый свой жест, каждое движение, чтобы ничем не спровоцировать Патрушева на секс. Впрочем, она думала, что, учитывая не очень явное желание со стороны Андрея, ей это удастся сделать без особого напряжения.

Дверь открыл сам Андрей. Он был очень удивлен и слегка обескуражен появлением Ларисы, оттого очень неуверенно пригласил ее войти. Такой холодный прием не был предусмотрен Ларисой, и она даже слегка разочаровалась.

Когда она вошла в комнату, то сразу все поняла: на диване сидела Аня Давыдова. От ее самоуверенного вида не осталось и следа. Сама скромность, сама покорность по отношению к своей судьбе. А Патрушев, который вроде бы не тянул на роль властного хозяина, был явно доволен складывающимися обстоятельствами.

«Как все-таки люди склонны к выработанным моделям поведения! — подумала Лариса. — Привычку не вышибешь из мозгов… Похоже, Аня, несмотря на ее прошлое недовольство отношениями с Патрушевым и стремлением или изменить его, или сменить партнера, просто возвратилась к привычному. Ну что ж, хороший мальчик, грамотно владеет техникой секса, очень удобный и ненавязчивый, хотя и бывает иногда занудным».

И Лариса неожиданно пришла для себя к выводу:

«Да, при таком раскладе мне здесь ничего не светит».

И это было очень по-женски: вроде бы установка, с которой она шла сюда, была диаметрально противоположной. Она сама поймала себя на этой мысли и невольно улыбнулась: сейчас она попала в очень неловкое положение.

«Ведь Патрушев был уверен в том, что я пришла провести с ним ночь. Надо попытаться как-то более достойно выйти из этой ситуации, — решила она. — Ну-с, господа, посмотрим, что там у вас?»

— Как ваши дела, Аня? — очень приветливо спросила она у Кравцовой.

Патрушев с укоризной посмотрел на Ларису.

— Лариса в курсе всего, — объяснил он несколько растерявшейся Ане. — А у нас вот снова…

Он повернулся к Ларисе и виновато развел руками.

Котовой оставалось сыграть роль друга семьи. В этом ей активно помогла сама Давыдова. С потрясающей откровенностью, с большой долей демонстративности перед Ларисой, она начала говорить:

— В общем, конечно, понимаю, что виновата.

Я глупо поступила, не ценила тебя, Патрушев. А теперь оценила. Я так сильно тебя люблю, что скоро заболею, у меня бессонница, я не сплю ночами! — В этот момент Аня стрельнула глазами в Ларису, как бы ожидая от нее поддержки. — Я так переживала за тебя, когда ты был в тюрьме, и потом, когда тебя отпустили…

— Чего же ты не пришла ко мне? — язвительно спросил Андрей. — Передачку бы принесла.

— Я же заболела. Меня всю трясло. Мне казалось, что я виновата в том, что искалечила твою судьбу. Я боялась прийти, плакала целыми днями. И только когда все обвинения были сняты…

— Во многом благодаря Ларисе, — вставил Патрушев.

— Лариса, как я благодарна вам! — обратилась Аня к Котовой.. — Теперь я спокойна. Главное, что с Патрушевым все хорошо. Даже если он не хочет больше никаких отношений, пусть он позволит мне хотя бы приходить к нему как к старому другу. Я не буду навязываться, но, Патрушев, знай — я все равно тебя люблю и хочу.

— Андрей, — прервала этот монолог Лариса, — ну прости, что ли, ее… Как я поняла, она сделала ошибку, а теперь раскаивается. Не будь таким жестоким. Я знаю, что ты по-прежнему хорошо относишься к Ане. Ты ведь сам мне об этом говорил.

Патрушев удивленно смотрел на Ларису:

— Ты это серьезно?

— Патрушев, перестань!

Лариса не хотела, чтобы у Андрея наступил период торможения. Это могло все испортить. Быка нужно было брать за рога, а потом непринужденно удаляться.

— Дети мои, возьмите друг друга за руки и помиритесь!

Лариса была уверена в том, что далее последует классический хеппи-энд. Скоро они сольются в поцелуе, и так далее… А ей было пора уходить. Свою роль она сыграла и заслужила тем самым благодарность Патрушева.

Она еще некоторое время соблюдала этикет: не отказалась от предложенного чая с печеньем, поблистала своей начитанностью и остроумием во время самого чаепития, а потом заспешила домой.