Виктора удерживали оба охранника, хотя он не пытался сопротивляться – в таком перенасыщенном бандитами логове эта политика была самой правильной, но все равно к Виктору здесь отнеслись со всей серьезностью, наверное, кое-что о нем уже слышали.

Нас свели по лестнице вниз и, отперев единственную в конце лестницы дверь, толкнули туда.

Темный подвал с густым запахом сырости и подозрительным шорохом по углам мне не понравился. Я остановилась на пороге, Виктор стоял за мной. Свет доходил сюда только из небольшого окошка. Да и какой свет мог быть с улицы поздним вечером? Одно расстройство.

Мне хотелось что-то сказать, но нас втолкнули самым бесцеремонным образом и с грохотом закрыли за нами дверь.

– С тобой все нормально? – спросила я у Виктора.

Он взял мою руку и крепко сжал мне пальцы.

В углу послышался какой-то звук, вроде стон.

– Это не мышь! – сказал я и шагнула сразу же туда, но передумала, решая не торопиться, пока глаза не привыкнут к скудному освещению.

– Сама ты мышь! – услышала я из угла радостный и знакомый голос.

– Маринка? – удивленно воскликнула я. – Ты-то как сюда попала?

Я задала этот вопрос, но тут же все сообразила.

– Все ясно, подруга, поманили тебя информацией и вместо этого сунули в подвал, так, что ли?

– Ну почти, – недовольно ответил Маринкин голос.

Я наконец разглядела ее привыкающими к сумраку глазами и, осторожно ощупывая вокруг себя пространство, направилась туда.

Рядом с Маринкой зашевелилось еще что-то. Это что-то было бесформенным, но крупным, вроде мешка с картошкой.

– Что это тут рядом с тобой такое? – спросила я. – Или ты уже запасы на зиму готовишь?

– Не-а, тут у меня твой покойничек устроился, – беззаботно ответила Маринка, и я остановилась, оглушенная, словно рядом со мною взорвалась граната.

– К-какой покойничек? – едва слышно спросила я.

– Она шутит, девушка, – ответил тихий мужской голос. – Веселая у вас подружка, ничего не сказать!

– Да иди сюда, тут ящик есть свободный, – как ни в чем не бывало проговорила Маринка. – А покойником я его назвала, потому что это твой Кислицын. Живой как видишь. То есть как слышишь.

– Кислицын? – переспросила я, приближаясь и все еще опасаясь какого-то подвоха, однако здорово напуганная Маринкиными словами.

Ногой я ударилась о пустой деревянный ящик, едва не споткнулась об него и не упала. Ощупав ящик ногой и убедившись, что он не мокрый и, наверное, не очень грязный, я села рядом с Маринкой и протянула ей руку.

– Давно здесь отдыхаешь?

– Да вот как приехала, так и села… А когда я тебе звонила, ты где была?

– Недалеко отсюда, за забором, – сказала я. – Ты давай, рассказывай, как дошла до жизни такой, а то мне угадывать уже надоело. И почему ты уверена, черт возьми, что это Кислицын?

– А потому что он сам сказал. Какой смысл ему брать псевдоним? Он что, писатель?

Я оценила вполне разумный довод и, не выдержав, обратилась к мужчине:

– Вы и в самом деле Кислицын?

– Да, Кислицын, – с безнадежностью в голосе ответил тот и, пошевелившись, сел поудобнее.

– Изобретатель тарелки и еще чего-то там… – уточнила я. – А… вспомнила, вечного двигателя?

– А вы откуда знаете? Вы кто? – голос мужчины оживился, и я услышала, как он придвинулся немного ближе ко мне.

Виктор присел рядом со мною прямо на пол, и я опять взяла его за руку – так было надежнее.

– Я Бойкова Ольга Юрьевна, вы приходили ко мне в редакцию и рассказывали про шпиона, – напомнила я Кислицыну о нашем знакомстве, хотя, как мне казалось, по голосу я его не узнала, да и, в конце концов, его же убили! От происходящей чертовщины да еще усугубленной мраком подвала, мне становилось все более не по себе, и мысли разбегались, не связываясь одна с другой.

– Вы что-то путаете, девушка, ни в какой редакции я не был, – устало произнес Кислицын.

– Да что ты пристала к человеку?! – Маринка постучала меня по плечу. – Я уже все выяснила. Меня слушай, сейчас все объясню! Он не приходил к тебе и даже про нашу газету ничего не знает, представляешь? Я так удивилась!

– А кто же тогда у меня был? – все еще ничего не понимая, спросила я. – И откуда ты мне звонила?

– Откуда, откуда, – проворчала Маринка, – оттуда, откуда же еще! Этот толстопуз лысый, который в этом доме живет, захотел пленку себе захапать, для этого меня и заманил, козел! Ну, в общем, я дала себя уговорить после того, как мне пообещали… ну, в общем, угрожали, а ты, между прочим, даже разговаривать со мною не захотела… А потом вдруг сама пришла.

– Ну ладно, – хмуро ответила я, – об этом потом. Ты вот что мне скажи: кто ко мне приходил, назвавшись Кислицыным, если настоящий Кислицын сидит здесь?

– А я знаю? – хмыкнула Маринка. – Неизвестное лицо, инкогнито и аноним. Может, этот здоровый бандюган и приходил? Хотя…

– Да ты что, совсем память потеряла?! – я сразу отмела это дурацкое предположение. – Такую глыбу я бы запомнила. Это был не он. Но подожди, я хочу все выяснить. Кислицын, если вы на самом деле Кислицын, что вы здесь делаете?

– Сижу, как и вы, девушка, в подвале, – меланхолично ответил мужчина.

– А по какому случаю? Я до этой самой секунды думала, что вас убили или почти убили, не– важно. У меня есть доказательства вашего убийства, и только из-за них меня затащили сюда, ну и Маринку, как мы слышали, тоже. Теперь я ничего не понимаю. Вы же с Буркиным компаньоны, у вас общий бизнес. Только, как я понимаю, эти ребятки уже ваши приказы не выполняют? Они переподчинились, так сказать, Буркину?

– Они мне никогда не подчинялись, – с тихой обидой сказал Кислицын. – Я даже отношения к ним не имел. Ну, видел их, конечно, знал, что они существуют, но не больше того.

– Так чем же вы занимались в вашей фирме? – не отставала я. – Слышала, цветным металлом, кажется? А в этом бизнесе без братков работать не удается.

– Да всем подряд мы занимались, – терпеливо объяснял Кислицын. – А как иначе выжить в этом мире?

– И что случилось?

– Ну, что случилось, что случилось? Слава был нашим директором, Сережа Чернавский занимался бухгалтерией. Он очень умелый бухгалтер. Я же сидел на заказах от фирм по механизации производства. На этом мы делали хорошие деньги. – Кислицын тяжко вздохнул и замолчал.

Мне же хотелось выяснить все, поэтому я настойчиво продолжала:

– И что потом?

– Ну, что потом? Потом произошла обычная история. Слава начал отжимать нашу долю, и в конце концов вопрос встал ребром: или мы уходим, или нас уходят. В смысле – ухайдакают. А когда мы с Сережей ушли, оказалось, что пускать нового бухгалтера опасно, потому что, сами понимаете, сидим все на черном нале; и заказы по механизации встали. И все встало.

Славик, увидев это, бросился к нам и предложил работать по договору. Мы с Сережей решили, что наступил наш час. Мы выдвинули перед Славой совместные условия и отказались даже разговаривать с ним, если он их не удовлетворит.

– И что это были за условия?

– Деньги, что еще нас могло интересовать? Мы хотели получить нашу долю нормальной суммой и организовать что-то свое. У меня уже почти готова действующая модель моего двигателя.

– Это по принципу естественного тепла? – вспомнила я.

Кислицын озадаченно помолчал, потом осторожно сказал:

– Не по принципу, а на основе использования естественного тепла, а вы, простите, откуда все это знаете?

– Блин, да от вас же, откуда ж еще! Или от того Кислицына, который приходил ко мне. Вот откуда.

Едва изобретатель сказал это, как отворилась дверь и двое парней заволокли в подвал еще одного человека. Он плохо держался на ногах, но пытался сопротивляться. Его толкнули, он по инерции пробежал вперед и упал на колени.

Я уже достаточно хорошо различала в полумраке контуры и узнала в этом человеке Петренко.

С Виктором и Маринкой мы подняли его на ноги.

– Спасибо, – прошептал он.

– Это ты, Женя? – удивленно спросил Кислицын, подходя ближе.

– Кажется, – прошептал он.

– Это Женя Петренко, брат моей жены, – объяснил нам Кислицын, помогая своему родственнику дойти до стены и усаживая его там. – Извини, Женя, втянул я тебя в это дело…

– А ты все-таки здесь, значит, я все продумал и понял правильно. Где ж тебе еще быть, – прошептал Петренко, тяжело приваливаясь к стене и сползая по ней к полу.

– Так вы на самом деле работаете в милиции? – потерянно спросила я.

– Да.

– Зря, значит, я вас подозревала. – Мне стало стыдно и обидно за то, что я, сама того не ведая, что творю, выдала Петренко бандитам.

– Ты и меня постоянно в разных глупостях подозреваешь, – ляпнула невпопад уставшая молчать Маринка.

– Может быть, хоть вы мне объясните, как Кислицын оказался здесь? Или точнее, кто же тогда приходил ко мне? – обратилась я к Петренко.

– Это Чернавский, – ответил Петренко, – он сейчас лежит в больнице. По последним сведениям, все еще не пришел в сознание, да и вряд ли уже придет, если честно: слишком серьезное ранение…

– А куда вы дели пленку, которую забрали у меня?

– Она у меня в кабинете. Ее нужно оприходовать… точнее говоря, было нужно, – поправился Петренко, – но сейчас это уже неважно.

– Почему? – Маринка снова уселась на свой ящик, приготовившись общаться долго и со вкусом. И в этом она была права: общий разговор как-то рассеивал страх, незримо поселившийся в каждом из нас.

– А вы думаете, мы когда-нибудь выберемся отсюда? – убийственно спокойно спросил Петренко. – Не будьте наивными. Нас всех убьют, потому что каждый может свидетельствовать против Буркина, а ему светит срок.

– А кто стрелял в Чернавского? – спросила Маринка.

– Не знаю, – ответил Петренко, – не знаю. Но Буркин наверняка знает.

– Чушь какая-то, – возмутилась Маринка, – чушь! Зачем Чернавский приходил, прикрываясь чужой фамилией? Что за дурацкая клоунада?

– Не чушь, а в принципе свой расчет у него был, – терпеливо объяснил Петренко. – Весь этот лепет про шпиона и поднял на ноги органы, да тут еще это убийство… Славке теперь приходится жарко. Чернавский додумался, как обратить внимание на Сашу и его исчезновение. Ради этого он и пошел в редакцию. Сашка-то, наверное, третий день здесь прохлаждается… И хоть нам сразу было ясно, что ЦРУ здесь ни при чем, но проверить надо было. Сережка молодец, хотя сам он, конечно, подставился.

– Его-то зачем убивали? Ничего не понимаю! – Я не видела, но так явственно представила Маринкино выражение лица и пожимание плечами при этих словах, что не выдержала и грустно улыбнулась.

– Он категорически отказался возвращаться в фирму. – Петренко откашлялся. – А у Буркина, кроме гоблинов, никаких больше кадров нет. Чернавский хороший бухгалтер, а это уже немало. Без него дело не могло идти, потому что новый человек не сразу бы разобрался во всех деталях. А скоро грядут проверки и прочее… Ведь, помимо металла, фирма еще занималась и перепродажей автомобилей и выпустила два вида лотереи. Это все неплохие деньги, и терять их не хотелось, да и по большому-то счету глупо. А вот Чернавский не захотел возвращаться. Сашку посадили сюда, а тот скрылся. Я пытался его найти, даже почти охоту на него устроил. Мой человек подкараулил его около вашего дома, Ольга Юрьевна, но ваш телохранитель не вовремя подоспел…

– Так это?.. – начала я.

– Да, это был мой парень. Я поставил его в известность. Он, кстати, и сумочку вашу вырвал, извините уж. Я не мог сперва разобраться в мотивах Чернавского, думал, что он заодно с Буркиным, а Саша пропал, и нужно было спешить. Я заподозрил, что вы все одна шайка…

– Вот те на! – прошептала Маринка. – Оказывается, так про нас думают люди! Шарман, твою мать!

– Ну в общем все ясно, – сказала я. – Осталось только разобраться в последнем пункте непоняток: как нам выбраться отсюда?

– Ой, прекрати, – недовольным тоном прикрикнула Маринка, – не трави душу, и так хреново!

Маринкины слова вдруг так напугали меня, что я замолчала и впервые подумала о том, что же будет с нами дальше. И мне стало совсем не по себе.

– Мне кажется, есть способ договориться с бандитами, – после долгого молчания сказал Кислицын.

– Какой же? – воскликнула Маринка. – Только не молчите, дяденька, не молчите!

– Буркин мне говорил про статью в вашей газете, – тихо произнес Кислицын. – Там сказано про видеопленку – вы сняли убийство Чернавского. Если отдать эту пленку Буркину, он может не пойти на мокрое дело.

– А что его остановит? – спросил Петренко. – Хоть пленка есть, а ее не будет – и все, склеивай ласты.

– Да нет, – было слышно, как дрожит от волнения голос Кислицына. – Ведь передачу пленки тоже можно записать на пленку.

– Что за чушь! – возмутилась Маринка. – Литературщина какая-то хреновая, пост-модернизм, простите, пожалуйста! «Передачу пленки записать на пленку», – передразнила она Кислицына. – А потом что? Еще раз перезаписать? Это называется «у попа была собака»! Не вижу смысла!

– Ну как же, – обиделся Кислицын. – Если вы записываете акт передачи пленки какому-то определеному человеку и проговариваете при этом текст, что отдаете именно ту самую запись, то с точки зрения ментов становитесь правонарушительницей: улику отдаете!

– И что? – не поняла я всей этой сложности. – Ну, запишут, ну и что дальше?

– У Буркина остаются две пленки: одна с доказательством первого преступления, а вторая с доказательством вашего преступления, и тогда он будет спокоен за ваше молчание.

– Детский лепет, – пробормотал Петренко.

– Да уж, извините, – сказала я, – тем более что пленки у меня нет, ее изъяли.

– Как изъяли?! – закричал Кислицын. – Но в статье же было обещано, что вы напечатаете кадры из видеопленки!

– Ну и что? – я поспешила закончить этот бессодержательный разговор. – Кадры есть, а пленки нет. Пленка у начальника ОМОНа.

Кислицын выругался и поднялся со своего ящика.

– Глупо вы поступили, Ольга Юрьевна, – хрипло сказал он, – глупо, неумно и…

Не договорив, он подошел к двери и забарабанил в нее.

Дверь приоткрылась.

– Чего тебе, Профессор? – спросил охранник.

– Надоело мне здесь сидеть, выхожу я отсюда, – резко сказал Кислицын.

– Ну выходи, если надоело.

Кислицын вышел, и дверь снова захлопнулась.

– Это что же такое? – прошептала Маринка, нарушая повисшую в подвале тишину.

Я промолчала, потому что тоже ничего не понимала.

Петренко покашлял.

– Похоже, я в Сашке ошибался, – проговорил он.

– Да и не вы один, – пробормотала я, с трудом справляясь с новым открытием.

– Это что же получается такое? – сказала Маринка. – Он… один из этих?

Петренко промолчал.

– Получается так, – ответила я.

– А зачем он тут сидел? – Маринка даже соскочила со своего ящика. – Нет, а зачем он тут просидел все это время?

– Откуда я знаю! Отстань! – обозлилась я, сама ничего не понимая.

– Я так думаю, что он хотел точно узнать про видеозапись, – предположил Петренко. – Хотел убедиться в ее доступности…

– Ну, убедился, а дальше что? – напряженно спросила Маринка. – Дальше что, я вас спрашиваю?!

Никто не успел ей ответить. По крайней мере, я. Петренко, наверное, и не пытался или не хотел огорчать ее, что, наверное, одно и то же.

С громким скрипом растворилась дверь, и в подвал зашли четверо мужчин.

– Дамочки, на выход! – скомандовал один из них и стволом автомата ткнул в сторону Виктора и Петренко. – А вы сидите и не дергайтесь.

Маринка подошла ко мне и крепко схватила за руку.

– Оля, Оля, – зашептала она, – что же…

– Ну, давай шустрее, что вы там вошкаетесь?! – поторапливали нас, и я с омерзением представила, как лапы этих питекантропов сейчас будут нас выпихивать вперед. Перспектива отнюдь не радужная.

Но делать было нечего, я пошла к выходу; Маринка, спотыкаясь, потащилась за мной.

Мы вышли, дверь закрылась, и шедший впереди браток пробасил:

– Давай за мной!

Конвоируемые четырьмя бандитскими харями, мы выбрались не в белую гостиную, от которой нас повернули, а во двор, постоянно подталкиваемые сзади. Надо понимать, что не из-за необходимости, а исключительно из-за веселого настроения.

– Полегче, пожалуйста, – робко трепыхалась Маринка, но на ее неуверенные протесты никто и внимания не обратил.

Во дворе, освещенном лишь светом, падавшим из окон дома, рядом с синей «БМВ» стояли Буркин и Кислицын. Кислицына я впервые увидела при свете, но узнала сразу. Он выглядел почти так же, как и на своих семейных фотографиях, с такими же мерзючими усиками. Сейчас он пребывал явно в скверном настроении. Буркин же был внешне спокоен и, как ни странно, выглядел все еще добродушным: наверное, это было свойство его лица, пардон, я хотела сказать – хари.

– Вот и наши красавицы, – пропыхтел Буркин. – Валите в машину, девушки!

– Зачем? – спросила я, словно от моего мнения что-то еще могло зависеть.

Маринка тоже рванулась за объяснениями:

– Да уж, хотелось бы знать!

– Будете болтать, засунем в багажник и забудем там! – крикнул Кислицын, передергиваясь, словно от отвращения.

– Багажник уже занят, Саша, – спокойно произнес Буркин и обратился к нашему конвою:

– Посадите их, ребята, а то девушки стесняются.

Нас так же невежливо, как и вели, засунули на заднее сиденье «БМВ», вдобавок пристегнув друг к другу наручниками. Я оказалась справа.

Буркин, пыхтя и кряхтя, уминался на место водителя; более юркий Кислицын сел на правое переднее сиденье и закурил, продолжая дергаться и что-то бормотать задыхающимся шепотом.

– Ох, вот и я, – проговорил Буркин, захлопывая за собой дверь.

– Можно узнать, куда мы едем? – не удержалась Маринка, стараясь придать своему голосу что-то миленькое. Те, кто ее не знают, обычно начинают интересоваться ею, но эти двое оказались невменяемыми.

– На пикник, – проворчал Буркин и завел мотор.

– Смешно, – оценила ответ Маринка, – а наше мнение спрашивать не нужно? А если…

– Заткнись, дура! – проорал Кислицын, резко разворачиваясь к нам. – Заткнись, если хочешь остаться со своим языком! Вырву на хер!

Маринка гордо хмыкнула, но замолчала. Довод оказался вполне доходчивым.

Буркин неторопливо вывел «БМВ» за ворота дома и, постепенно увеличивая скорость, покатил по неровной гужевой дороге в сторону трассы.

– Давай быстрее, Слава, – торопил его Кислицын и сильно потер шею справа.

– Что, уже воротник жмет? – добродушно пробурчал Буркин. – Так у нас никогда и не вешали, да и вышняк уже отменили, пожизняк только остался!

– Прекрати, дебил! – прикрикнул на него Кислицын. – Я башкой рисковал ради всех нас, а ты еще шутишь!

– Ну не плакать же, – примирительно сказал Буркин, выезжая на трассу и постепенно набирая скорость, повел «БМВ» в сторону, противоположную от города.

Маринка, толкнув меня коленкой, тихо спросила:

– Куда это мы едем?

– Что такое еще? – Кислицын снова повернулся и бросил взгляд на Маринку, потом на меня. – Что за переговоры?

– Ну что вы шумите? – сказала я. – Почему бы вам не сказать, куда мы едем, если все равно уже мы едем вместе?

Буркин тихо рассмеялся и, не оборачиваясь, проговорил:

– Уходим девушки, уходим, от ваших дружков в голубых штанишках с лампасами.

– Это он про Здоренко, что ли? – спросила у меня Маринка. – А они нам не дружки, мы сами с ними не дружим! – неожиданно громко выпалила она.

Буркин уже рассмеялся в полный голос, и даже Кислицын улыбнулся.

– Зато пока вы с нами, они стрелять не будут, – сказал он, – если встретимся. А будут, я вас первыми под пули поставлю, мне уже терять нечего. Все потерял из-за вашего дружка Чернавского.

Дорога пошла под уклон, и впереди стали заметны временный пост ГАИ и стоящая немного в стороне, наклонившаяся влево белая «Нива».

Буркин сбавил скорость.

– Торопиться не будем, – пробормотал он.

– Блин, блин! – Кислицын стукнул себя по колену. – Да уж, а то внимание обратят. Езжай медленно, а вы!… – Кислицын повернулся к нам и показал пистолет. – Чтобы вели себя тихо и мирно! Смотрите, девки, со мною лучше дружить!

Я закрыла глаза, Маринка кивнула и, повернувшись ко мне, неслышно, одними губами проговорила:

– Белая «Нива» видишь как стоит? Белая «Нива»! – со значением повторила она, словно у меня самой глаз не было.

– Вижу, что не зеленая, – раздраженно ответила я, – а что толку?

– Заткнулись, я сказал! – не оборачиваясь, процедил Кислицын.

Мы медленно подъехали к машине ГАИ, поравнялись с «Нивой», и гаишник, перетянутый белыми ремнями, равнодушно бросив взгляд на «БМВ», махнул рукой.

– Проезжайте, проезжайте, нечего здесь осматривать! – недовольно проговорил он.

– О, как хорошо! – прошептал Кислицын. – Вот так повезло, а, Славик? Буркин что-то удовлетворенно проворчал и, только оставив позади милиционера, сказал громче:

– Пожалуй, в первый раз.

Немного успокоенный, Кислицын снова повернулся к нам.

– Вы, девушки, не волнуйтесь, – кривя улыбкой рот, сказал он. – Доберемся до братского Казахстана, там и расстанемся. Самим не хочется уезжать, но раз уж Сережка Чернавский такую пакость нам подкинул, приходится перекрываться. Се ля ви, мать его за ногу!

– Да уж, кто бы думал, что у него ума хватит подстраховаться! – поддержал Буркин.

– Да и я не просек, – Кислицын отвернулся и теперь уже разговаривал с Буркиным, – он еще повел себя нагло, да так неожиданно… что такое, думаю? Ты, кстати, что загрузил в багажник?

– Две сумки. Деньги от лотереи и по мелочи, что нагреб, – ответил Буркин.

– Хорошо.

Дорога свернула влево, и вот впереди я вдруг увидела несколько мотоциклов, поставленных поперек дороги, и группку кожаных байкеров, вытанцовывающих под музыку из стоящего прямо на асфальте магнитофона.

– Ну, е-мое, все не слава богу! – прошептал Кислицын. – Этих козлов еще не хватало!

– Да брось ты кипешиться, проедем, – успокаивающе пробасил Буркин. – Это ж какие-то малолетки резвятся.

Ему пришлось сперва притормозить и затем даже остановиться. Байкеры и внимания не обратили на подъехавшую машину, продолжая дергаться под квакающий негритянский рэп.

Буркин, сопя, опустил стекло на своей дверке.

– Ребята, разрешите проехать! – улыбаясь, крикнул он, явно стараясь разойтись с ними мирно и спокойно. В этом он был прав. Предложи мне сейчас выбор: остаться в машине с убийцей или удрать к байкерам, не знаю, что бы я решила, тем более что эти дети ночи, похоже, были загружены или алкоголем, или наркотиками.

Кислицын, подпрыгивая от нетерпения на сиденье, приоткрыл дверь и высунулся наружу.

– А ну, дайте проехать! – крикнул он. – В чем тут еще дело?! Дорогу, я сказал!

От танцующей толпы отделилось несколько человек и лениво направилось к «БМВ».

– Ты че орешь, папаша? – спросил один из них, щурясь и покачивая головой в такт музыке.

– Расквакался здесь, экстремист гребаный, – поддержал его другой.

Сзади них кто-то визгливо рассмеялся.

На этом все и кончилось. Байкеров позвали их девушки, и они, даже не плюнув в сторону «БМВ», развернулись и так же неторопливо поплелись к своим мотоциклам, словно и не было ничего.

– Давай, Славик, вперед, и медленно! – озлобленно пробормотал Кислицын. – А они тут, видно, напоролись, как свиньи, и не соображают ни хрена.

Буркин медленно повел машину вперед, коротко сигналя, и тут от толпы байкеров опять отделилось несколько человек и, быстро подойдя к «БМВ» с четырех сторон, словно по команде «раз-два» подняли ее.

– Э! э! Что за херня?! Э! – заорал Кислицын, дергая ручку дверцы.

Байкеры быстро развернули машину и толкнули ее передним бампером в кювет.

Буркин завертел руль, но ничего сделать не мог. Прокатившись пару метров, «БМВ» врезалась в ствол дерева, и на этом наше путешествие закончилось.

Машина теперь встала, задрав вверх задницу, и выехать обратно на дорогу не было никакой возможности.

– Твою мать! – проорал Кислицын, враз потерявший терпение, которого у него и так было немного, и выскочил из машины.

– Ну, и как мы теперь поедем? – проорал он.

Приоткрыв с усилием дверь, Буркин тоже пополз наружу. И в этот момент, будто из-под земли или из-за деревьев, не знаю, не разглядела, выскочили несколько человек в штатском и навалились на Буркина с Кислицыным.

Кислицын уговорился сразу и, ткнувшись мордой в мое стекло так сильно, что на нем осталась темная полоса от крови, позволил завести руки за спину. С Буркиным получилось все подольше, но ненамного. Получив несколько звучных ударов по лицу и в живот, он не стал дергаться и покорно лег носом в землю, задрав ноги вверх.

Все это произошло так быстро и внезапно, что мы с Маринкой даже слова не успели сказать друг другу.

Нападавшие подняли Кислицына с Буркиным и повели их к непонятно откуда выехавшей на дорогу милицейской машине. Мы с Маринкой остались сидеть на заднем сиденье «БМВ», но на нас никто даже внимания не обратил.

– Это еще что такое?! – закричала Маринка. – Каких-то уродов – так под руки, а на девушек ноль внимания?! Эй вы! Алле! – заорала она.

Дернулась и открылась моя дверь.

– Ну, вы что тут расселись? – рявкнул до жути неприятный голос майора Здоренко мне в ухо. – Вам почетный караул нужен? Или, может, просто так выйдете?

– Это вы? – только и могла проговорить я.

– А ты думала, Мурлен Мурло? Не дождешься, Бойкова, он в Париже, – на пределе своей врожденной вежливости сказал майор. – Ну, давай выходи, что ли!

Я вылезла на свежий воздух первой. Маринка, закричав, чтобы я не дергала рукой, поспешила за мной.

– Что вы там держите? – с презрительным подозрением спросил майор Здоренко, сдвигая фуражку на затылок. Наверное, ему так легче было смотреть.

– Это наручники, не поможете нам их снять? – почти нежно сказала я.

– Ну да это проблема, так проблема! Булавка есть или шпилька? Они элементарно расстегиваются! – рявкнул майор.

– У меня нет шпильки, – сказала я.

– А зачем вам? – спросила высунувшаяся Маринка.

– Ой, блин, да незачем, идите сюда, что ли!

Майор, приглушенно рыча от раздражения, вытащил нас на дорогу.

– Снимите с них наручники, – рявкнул он кому-то, – и отвезите домой!

– Товарищ майор, – обратила я на себя его внимание.

– Ну что еще, Бойкова? Интервью, что ли, захотела? – Майор, задрав голову, колюче взглянул на меня снизу вверх.

– Нет.

– А что? Давай определеннее!

– Я хотела вас поблагодарить, – неожиданно ляпнула я, хотя собиралась сказать совсем другое.

Майор посопел и, буркнув что-то невнятное, покосился на подошедшего к нему сотрудника.

– Ты аккуратнее их вези, а то… ну сам понимаешь, что будет.

Не сказав больше ни слова ни нам с Маринкой, ни нашему новому шоферу, майор повернулся и пошел к «уазику».

– Девушки, такси подано, – сказал нам подошедший молодой человек, и я узнала в нем одного из тех омоновцев, которые охраняли нас по приказу майора Здоренко.

– И где же наше таксо? – сразу закривлялась Маринка. – А наручники с нас снимут?

Кто-то взял меня за руку. Я оглянулась. Это подошел второй наш телохранитель и, молча нагнувшись, освободил нас.

– Да вот же машина! – нам показали на знакомую белую «Ниву», стоящую поодаль.

Мы с Маринкой переглянулись и, впервые за эти трудные часы рассмеявшись, пошли к машине.

Ребята нас обогнали, и один из них, откинув спинку переднего левого сиденья, помог нам с Маринкой забраться в салон.

– Ну что, девушки, едем к дому Ольги Юрьевны или, может, пожелаете еще куда-нибудь? – спросил он.

Маринка открыла рот, но я быстро ответила:

– Домой, конечно.

– Как скажете.

Первые пять минут мы ехали в полном молчании, но кто не знает мою Маринку?.. Поерзав на сиденье, она спросила:

– А как вы догадались, где нас искать?

Сидящие впереди ребята весело переглянулись, и водитель ответил:

– С вашей же помощью, Марина.

– Как это с моей помощью? – удивленно пробормотала подруга. – Я же никому!.. Никому и ничего!

Я с недоверием посмотрела на нее. Маринкино «никому» всегда могло означать все, что угодно, например: «никому, кроме всех остальных».

– Что ты так смотришь?! – воскликнула она. – Если я сказала «никому», значит так и есть! Они врут!

Сидящий напротив меня парень рассмеялся и, повернувшись, протянул к ней руку. Маринка отпрянула назад.

– В чем дело, молодой человек? Что вы хотите?

– Я хочу забрать казенное имущество, – ответил он. – У вас слева сзади под воротником висит такая маленькая штучка.

Маринка, суетливо задергавшись, начала перебирать пальцами воротник плаща.

– Нет ничего, нет ничего. А… а что это? – она держала в ладони небольшую металлическую пуговицу и недоуменно показывала ее мне. – Что это? Нет, такого не бывает!

– Ну, в общем ясно, – сказала я. – Это микрофон. Когда успели прицепить?

– Когда Марина отделилась от вас на улице Яблочкова, – объяснил водитель, приветливо поглядывая на меня через зеркало заднего обзора. – Мы последовали за вами, Ольга Юрьевна, но на всякий случай решили не терять из вида и вашу подругу. Когда вас вывезли из коттеджа, мы уже были готовы вас встретить, но на всякий случай уточнили все на временном посту ГАИ. Пеленг показал, что вы в «БМВ», а потом все было дело техники…

Мы с Маринкой переглянулись. Не знаю, о чем подумала она, а вот я-то как раз подумала о том, что могла такого лишнего сказать и вообще что могли услышать эти ребята от нас.

– Свинство! – сказала Маринка. – Неприличное даже очень!

– Брось ты, – сказала я, – зато домой едем. А Виктор?! – внезапно вспомнила я. – А Петренко? Они в подвале!

– Не волнуйтесь, они уже дают показания, – объяснил водитель. – Без руководства бойцы не стали рыпаться и сразу же сдались.

Мы доехали до моего дома и попрощались. Может быть, у Маринки и были еще какие-то мысли насчет ребят. Ну, например, пригласить их чайку попить, но я решила не играть в такие игры. Во-первых, поздно, а во-вторых, если захотят чаю, то могут найти нас и в свободное от службы время и не по приказу.

Когда я это объяснила Маринке, она раскричалась, разворчалась и назвала меня… Ну, в общем, она была не права, хоть я всего лишь на год старше нее.

Ну а на следующий день, начиная почти с утра, у нас с Маринкой настала увлекательнейшая жизнь, доверху наполненная встречами и разговорами, и все в РОВД да в РОВД. Фима геройски везде меня сопровождал, а потом долго жаловался на тяготы и лишения адвокатской жизни и все норовил напроситься ко мне в гости, да только у него это не получалось: к вымогателям я отношусь отрицательно.

Чернавский умер в больнице, так и не приходя в сознание. Вскоре после его смерти ко мне в редакцию неожиданно явилась жена Кислицына. Мне уже стало известно от следователя, что она понятия не имела о делах мужа и его аферах с лотереей и нелицензированной скупкой металлолома. Лена просила меня опубликовать в газете статью об изобретениях мужа, надеясь, что будущий суд примет во внимание его заслуги и таланты, но мне пришлось отказать ей в этой просьбе. И не могу сказать, что я жалею об этом.