Я задумчиво почесала кончик носа: разоблачить шпиона иностранной разведки, да еще не какой-нибудь украинской СБУ или румынской Сигуранцы, а как минимум ЦРУ – такого в истории журналистики я что-то не припомню. Поэтому отказываться от возможности сделать классный репортаж было бы просто неразумно.

– А вы позволите нам сделать серию статей об этом деле? – спросила я, переглядываясь с Маринкой.

Хоть и остались еще, естественно, подозрения насчет Кислицына, но ведь завтра можно будет реально убедиться – врет он или нет.

– Без проблем. Когда все закончится, – сразу же уточнил Кислицын.

– Давайте адрес вашего шпиона, – решительно сказала Маринка, – установим свою слежку за ним: как ходит по улицам, как задумчиво смотрит на наши заводы. Это будет классным вступлением к репортажу.

Кислицын покачал головой.

– После того как вы снимете наши с ним переговоры, вы сможете и сами все проследить и выяснить. Он живет у нас в городе, не скрываясь. Если же вы, не дай бог, обнаружитесь раньше времени, я не знаю, как он поступит. Может быть, убьет вас, а уж меня – точно. Он же профи, вы не забывайте, а вы и ваши ребята при всех ваших способностях… ну, в общем, сами понимаете.

Мы поговорили еще с полчаса, уточнили подробности, и я, как девушка слабая и доверчивая, дала себя уговорить. Когда Кислицын ушел, Маринка, проводив его долгим взглядом, спросила:

– Ты с ума сошла или как?

– Сама так же думаю, – призналась я. – Если все окажется правдой, то не знаю даже, как себя поведет ФСБ… если все это окажется правдой.

– Прикроют нас. Сразу и навсегда, – мрачно предрекла Маринка. – И будут правы. Но это в лучшем случае.

– А в худшем? – лениво поинтересовалась я.

– Будем перестукиваться через стенку и встречаться в столовой.

– Пошла к черту, – искренне пожелала я и отвернулась к монитору компьютера, – работать нужно, а ты глупости говоришь.

– Сама такая. А если все это чушь и твой Кислицын псих? Что тогда?

– Во-первых, он не мой, а во-вторых, если все это неправда, то что мы теряем? – я не Маринку уговаривала, а себя, дорогую, и у меня это получалось.

– Только теряем время, – согласилась Маринка. – И кстати! Мы еще на рынке купим кофе для редакции! Убиваем заодно двух зайцев, так сказать, одним выстрелом… из летающей тарелки.

– А ты собираешься идти? – Я сама еще не думала об этом, но мысль была хорошая.

– Конечно, я тебя одну не пущу! – Маринка сильно закачала головой. – Ты же все на свете перепутаешь!

А я вот как раз не хотела с собою брать Маринку именно по причине того, что все перепутает она, но промолчала. Жизнь уже научила меня, что с Маринкой лучше не спорить – себе дороже выходит, и мозги жалко. После Маринкиных выкриков они у меня остаются надолго загруженными, а чистку диска не произведешь. Билл Гейтс еще не придумал такой фенечки.

Я заказала Маринке кофе и пригласила весь личный состав к себе на совещание. Нужно было обсудить предстоящую операцию и разработать стратегический план – не каждый же день приходится брать иностранного шпиона с поличным.

– Ты думаешь, стоит такую информацию делать достоянием… – с сомнением произнесла Маринка, но я ее недослушала. Тоже мне, опасается, что это известие разойдется по коллективу! Я поспорила сама с собою на щелбан, что все, вплоть до Ромки, уже будут знать, о чем пойдет речь. Так оно и получилось.

Сергей Иванович пришел, испытующе поглядывая на меня, но молчал, садясь за кофейный столик. Виктор промолчал, потому что иначе жить не умел, а вот Ромка, тараща круглые от нетерпеливого ожидания глаза, вошел и, запинаясь, по секрету доложил мне:

– А входную дверь я на всякий случай запер… и «Русское Радио» включил погромче.

– А это еще зачем? – не поняла я.

– Ну как же, – Ромка оглянулся к Маринке за поддержкой, – ну чтоб, значит, не подслушали!

– Что-то ты там, Марина, про информацию-то говорила? – улыбнулась я, но обозлившаяся на замечание Маринка только буркнула:

– Сама же отказалась, – и принялась разливать кофе.

Вопрос с завтрашним уловлением импортного шпиона с поличным был решен после спокойных и подробных обсуждений. Порешили выехать на операцию всем составом редакции и взять с собою не только видеокамеру, но и фотоаппарат – «чтоб кадров было побольше», как понимающе сказал Ромка. Дело намечалось необычное, внешне даже почти опереточное, поэтому и подошли к нему весело, но подробно.

После окончания рабочего дня мы вышли вместе с Маринкой и направились к моей «Ладушке». Мир был водворен: я призналась, что немного неудачно пошутила, а Маринка расхвалила мой костюм, но она начала первой – какие могут быть счеты между подругами?

Я зажала под мышкой сумочку, второй рукой вцепилась в Маринку, чтобы не оступиться и не попасть в лужу.

Справа от входа в редакционное здание стоял молодой человек в короткой куртке и черной вязаной шапочке. Когда мы почти поравнялись с ним, он повернулся к нам лицом и с задумчивым видом осмотрел сперва меня, а потом Маринку. Мне показалось, что думал он совсем не о двух замечательных девушках, сейчас проходящих мимо него, а о чем-то своем.

Маринка, как всегда не желающая пропускать ничьего внимания, пусть даже и равнодушного, подняла голову и заговорила нарочито громко и вызывающе:

– О-оль! А завтра мы все встречаемся прямо там?

Хоть это и обсуждалось уже не один раз и не два, я терпеливо ответила невпопад:

– Да-да, не без этого.

Поправляя под мышкой свою сумочку, я отпустила Маринку и нащупала в кармане ключ от машины.

– Что ты там ищешь? – спросила Маринка. – Документы взяла с собою?

– Да-да, – все так же терпеливо ответила я, понимая, что Маринке нужно отыграть свою роль для этого мальчика, который еще неизвестно кого или чего ждет, может быть, просто размышляет, можно ли сходить по-маленькому за углом нашего здания.

Но Маринке же этого не объяснишь – ей важно произвести впечатление, и неважно на кого и почти неважно как, лишь бы оказаться в центре внимания. Или как минимум на периферии того же самого внимания, что тоже неплохо, если подумать.

Молодой человек, как только мы с ним поравнялись, сделал шаг в нашу сторону и вдруг, резко дернувшись вперед, выхватил у меня мою сумочку, оттолкнул меня так, что я едва не села на землю, и бросился бежать прочь, прыгая по лужам.

– Ах, – только и успела крикнуть я, а Маринка так вообще только рот открыла и замерла, как городничий в финальной сцене «Ревизора».

Я беспомощно оглянулась назад. Появившийся из центрального выхода Ромка приоткрыл рот, чтобы спросить, что происходит, как мы с Маринкой обе крикнули ему:

– Сумку украл! – и показали руками на убегавшего со всех ног парня.

Ромка, не закрывая рта, рванул вслед за ним.

Разумеется, не догнал. Когда я уже садилась в машину, он примчался обратно весь красный, потный и, задыхаясь, начал рассказывать, как он быстро и хитро догонял этого вора, у того машина стояла за углом – уехал, да еще и грязью Ромку окатил.

Мы с Маринкой поморщились, поохали, почистили Ромке брюки и сказали ему спасибо. Старался все-таки мальчуган, не его вина, что у машины четыре колеса, а у него две ноги и раззява начальница.

– Вы уж больше одна не ходите, Ольга Юрьевна, – сказал он, и я честно пообещала, что, как только он вырастет, отдам его на курсы телохранителей.

– Мне бы лучше в хакеры, я бы там больше пользы принес, – шмыгнул носом продвинутый представитель нового поколения и, ссутулившись, полез ко мне в «Ладу».

Сергей Иванович с Виктором появились несколькими минутами позже – они задержались в фотолаборатории. Я уступила Виктору место водителя, и мы все поехали ко мне домой. Завтра намечалась сложная операция, и если все-таки Кислицын окажется прав, то мне не хотелось распылять силы. Единогласно было решено остаться на ночь у меня, чтобы еще разок все обсудить и утром выехать вместе.

Уже дома, готовя ужин на всю компанию, я вдруг подумала, что неплохо было бы обеспечить себе юридическое прикрытие на случай каких-нибудь неожиданностей. И решилась вызвать Фимочку на срочную консультацию, отказавшись по телефону объяснять ему причину.

Фима примчался как раз к ужину. Рассчитывая и на него, я оставила ему порцию картошки по-французски – великолепная вещь, если не ошибиться с сыром!

Фима вооружился вилкой и ножом, словно только что слетел с великосветского раута у германского консула, и, страшно сморщившись, начал мне выговаривать и нудеть, что и он человек современный, и супруга его дама достаточно продвинутая, но…

– …Но на ночь глядя, Оленька, вызывая меня на консультацию, можно же было все это проговорить по телефону ну хотя бы вашему замечательному Сергею Ивановичу, а? Голос мужской, солидный, и даже через трубку ясно, что он джентльмен положительный и непьющий. Зачем давать возможность людям плохо обо мне думать?

– Будто твоя жена и впрямь ничего не подумала бы криминального! Это ты плохо о ней думаешь, Фима! – возразила я.

– Я о ней думаю не плохо, а правильно, мечта моя. Все дело во времени! Во вре-ме-ни! Там добавочки не найдется для голодной юриспруденции?

– Увы, – вздохнула я, – ты слишком долго ехал. Кофе будешь?

– Два раза! – жизнерадостно согласился Фима.

Маринка подала Фиме кофе в большом бокале, а я спросила, о каком времени он говорит.

– Да очень же все просто! – Фима счастливо улыбнулся и обвел взглядом аудиторию, убеждаясь, что его все слушают. Без этого убеждения он много терял в своем красноречии.

– Все элементарно, Оленька. Время – важнейший фактор! Если бы мне позвонил господин Кряжимский, – Фима достойно кивнул Сергею Ивановичу, – супруга моя сначала бы подумала, что вызов происходит на самом деле по делу, пардон за тавтологию, и протерпела с полчасика бы или даже с часик. Потом она стала бы думать, что же это за дело такое может быть на ночь глядя? На это ушло бы еще как минимум полчаса. Потом она начала бы возмущаться и нервничать, постоянно отвлекаясь при этом на ребенка. Мой сын без папы постоянно начинает качать права, и с ним договориться сложно. Все это заняло бы минимум час! Итого: имеем два часа форы. Два часа! – Фима победно помешивал ложечкой в бокале, продолжая:

– Только через два часа она допустила бы мысль, что позвонивший мужчина, возможно, послужил ширмой для скрывающейся у него за спиной женщины! Она стала бы нервничать на эту тему, все-таки будучи неуверенной в том, что была женщина! Эта не уверенность дала бы мне еще один час, а потом бы и я появился как ни в чем не бывало. И она наехала бы на меня, пытаясь взять на испуг, ожидая, что я расколюсь, но я, – тут Фима выпятил грудь и задрал подбородок, – но я бы стоял на своем, как стойкий оловянный солдатик, и все пошло бы своим чередом: чай, ванна, телик, спать. А что мы имеем сейчас? А сейчас мы имеем, что она уже сразу знает, что мне позвонила женщина, она в этом уверена и с полной определенностью нервничает на эту тему! Получается, что твой опрометчивый звонок украл у моей жены три часа неопределенности и сразу же дал неприятную определенность, вот! А это же мои нервы, мои испытания и мой сухой паек, потому что моя супруга – дама впечатлительная!

Маринка покачала головой и в тихом ужасе пробормотала:

– Ой, блин!

– Ой, блин! – повторила я за ней. – Что-то слишком сложно, адвокат, – сказала я, – ты не на трибуне. Бери лучше чашку в обе руки, не смей ею жестикулировать и слушай сюда.

– Сложно, несложно… в жизни на самом деле все просто, но мы сами все усложняем, – продолжил свой разгон Фима. – Ну почему бы тебе не передать трубку Кряжимскому или этому симпатичному юноше?..

– Ну хватит! – крикнула я. – У меня и без этих доводов голова кругом идет. Тебя пригласили для важного дела. Завтра мы будем с поличным брать агента ЦРУ, работающего у нас в городе под прикрытием газеты «Вашингтон таймс»! Понял?

– Че-го? – Фима открыл рот и по инерции поднес ко рту бокал с кофе. Так как он отвлекся и задумался, то не проследил и засунул себе в рот ложку.

Закашлявшись, Фима поставил бокал на стол.

– Ну вы, блин, даете! Сегодня первое апреля? – осторожно спросил он, обшаривая нас всех настороженным взглядом.

– К сожалению, все серьезно, – вздохнула я. – Самой не нравится вся эта история, но работать надо. Представляешь, какой будет репортаж?

– Я представляю, какой будет гемор, причем в любом случае, правы вы или нет! – вскричал Фима, резко краснея, что всегда происходило с ним от волнения. – Оля! Оля! Предлагаю дублирующий вариант: три бутылки вина тебе с Мариной, коробку конфет – юноше, нам с Сергеем Ивановичем – водочки и…

– Это ты мне устроишь после моего освобождения, – прервала я его.

– Ты думаешь, я доживу?

Фима наклонился над чашкой и помешал кофе ложечкой. Помолчав немного, он успокоился, собрался и, подняв голову, проницательно взглянул на меня:

– Диктуй информацию.

Ну я и продиктовала.

Фима почесал себе затылок, потом нос и откашлялся. Он взял со стола трубку моего телефона и начал набирать номер.

– Ты знаешь, – доверительно сказал Фима, заглядывая мне в глаза, – то, что у тебя тиснули сумочку, заставляет меня серьезно относиться к той хери, которую я только что услышал. Ты меня извини, но у тебя на лице написано, что бриллианты ты с собою не носишь. Возможно, что за твоим изобретателем все-таки проследили, тем более что маскировался он как клоун, а вел себя как придурок; проследили и подумали, что он оставил тебе какие-то показания. Все это домыслы и гипотезы, но не факты. Звоню жене.

– Зачем? Будешь ее убеждать, что занимаешься делом и ничем иным? – спросила я.

– Пусть проконсультирует, – серьезно ответил Фима. – Она же у меня в областном правительстве целый стул занимает, может, что и скажет интересного.

Фима набрал номер, дождался ответа и ласково зашелестел в трубку всякие лживые слова.

Я демонстративно встала и ушла в комнату, чтобы не слышать всего этого. Нервирует.

Маринка, соскочив с табуретки, бросилась было за мной, но на втором же шаге любопытство пересилило, и она осталась, сделав вид, что ей страсть как важно именно сейчас залезть в холодильник.

Побродив по квартире и зачем-то помешав Виктору смотреть по телевизору новости – он не принимал участия в нашем совещании, наверное, справедливо понимая, что и без него все решат, а он в случае необходимости переделает по-своему, – я вернулась в кухню, когда услышала, как Фима разговаривает с Маринкой. Это означало, что Фима уже перестал общаться с женой.

Я попросила Маринку поставить еще кофе и, сев напротив Фимы, поинтересовалась, удалось ли ему надыбать что-нибудь.

– Ну что, есть такое дело, – пробормотал он. – Супруга поворчала, поругала, но с легким сердцем выдала мне информацию. На сегодняшний день в Тарасове находятся три иностранных корреспондента, один из которых не считается в принципе.

– Почему же? – удивилась я. – Негр, что ли?

– Почти угадала. Он из очень иностранного государства – из Киргизии, и фамилия его… забыл, какой-то там…баев, о чем свидетельствует и внешность. Ваш молодой человек похож на киргиза?

Я покачала головой

Маринка не удержалась и выпалила:

– Он был похож на негодяя.

– Это понятно, – улыбнулся Фима. – А вот два других корреспондента: немец из «Гамбургер Альгемайне», надо думать, приехал к нам рекламировать гамбургеры, – пошутил Фима, – а второй – американец, причем самый настоящий, но не из «Вашингтон таймс», а из «Файненшл дейли», штат Колорадо, его интересует наш областной закон о земле. Вот так.

– А о чем это говорит? – спросила Маринка.

– Только о том, что не исключено присутствие корреспондентов в нашем городе. И больше ни о чем, – заявил Фима.

– А чтобы приехать к нам, им нужно получать какое-то разрешение? – снова спросила Маринка. – Они вообще имеют право так свободно разъезжать по стране?

– Тарасов не закрытый город, и здесь не происходят военные действия, – заметил Фима. – Особого разрешения не требуется, достаточно официальной аккредитации. Я так думаю, в международном праве я не совсем свободно ориентируюсь и сегодня же полистаю справочники. В любом случае если здесь обнаружат корреспондента, приехавшего на поезде или прилетевшего на самолете, то скандала не будет.

– Чтобы был скандал, ему нужно на воздушном шарике, что ли, прилететь? – раздраженно спросила я.

– Я в том смысле, что, кроме нарушения порядка въезда, инкриминировать ничего нельзя. Мы, если помните, по последней директиве Кремля живем в открытом обществе с демократией и гласностью, – улыбнулся Фима.

– Ну да, конечно! – Маринка шутливо хлопнула себя по лбу, и мы все рассмеялись.

После того как она подала новые порции кофе, мы с Фимой обсудили наш план завтрашней операции. Фима раскритиковал всю нашу тактику и стратегию в пух и прах.

– Чушь! – каркнул он. – Чушь! Не о том надо думать!

– А о чем же? – я удивилась и даже едва не поперхнулась кофе. – Hе поняла тебя.

– Разворачиваю свой тезис, – важно ответил Фима. – Для вашей газеты вполне достаточно будет фотографий. Встреча, обмен рукопожатиями, ну а если и передача чего-либо из рук в руки – это даже более чем достаточно. Все равно вы основной массив информации даете текстом, а фотографии идут как иллюстрации.

– И что? – спросила я. – Дальше-то что?

– А то. – Фима настороженно покосился на обидевшую его ложку, торчащую из бокала, и, осторожно вынув ее, положил перед собой.

– А то, – повторил он. – Фотографии будут необходимы для газеты, а видеопленка – для предъявления в суд, если, не дай бог, вас туда притянут. Суд фотографии не учтет, там мало будет информативности. Вы поставьте человечка с видеокамерой на некотоpом расстоянии от места встречи, и пусть он снимает все подряд: и вашего фотографа, и томительно ожидающего своего шпиона Кислицына. Когда они встретятся, снята должна быть и встреча, и фотограф, чтобы можно было доказать, что все это делалось в одном месте и в одно время. Ясно я излагаю?

– Достаточно, – ответила я. – Мне кажется, что, если я тебе задам еще пару вопросов, ответ будет таким же обстоятельным.

– Абсолютно, – разулыбался Фима.

Но я отказалась, потому что время уже было позднее и Фиме еще нужно было успеть домой до того, как его жена перейдет в третью или какую там стадию ожидания.

Фима посидел у меня еще с полчаса, твердо пообещав, что, если дела ему позволят, он обязательно и непременно тоже поприсутствует где-нибудь недалеко от Верхнего рынка, чтобы сразу же узнать все новости о событиях, как только они произойдут.

Как только Фима ушел, Маринка, сделав огромные глаза, сказала мне трагическим шепотом, презрительно кривя верхнюю губу:

– Как он сюсюкал со своей женой! «Пусик-сусик», аж противно стало, честное слово! Ты правильно сделала, что сразу ушла, мне нужно было сыру нарезать, вот и пришлось остаться… Так неприятно!

– Чего уж тут неприятного? – удивилась я, невинно глядя на Маринку. – Он любит свою жену, это же прекрасно! Радоваться нужно.

– А… – Маринка нахмурилась. – А что же ты-то не радуешься?

– Мне некогда, – призналась я.