Виктор сел за руль, я рядом с ним, все остальные разместились сзади.

– Ты только аккуратнее веди! – потребовала Маринка и постучала кулаком по подголовнику сиденья водителя. – Что-то у меня предчувствия нехорошие.

Виктор тронул машину с места, а я, полуобернувшись в Маринкину сторону, проговорила:

– Не предчувствия, а воспоминания, Марина. Воспоминания действительно не ахти какие. Все-таки человека убили.

Маринка, открыв рот, разогналась было поспорить на тему воспоминаний и предчувствий, но Сергей Иванович успокаивающе похлопал ее по руке.

– Самое неприятное, что, похоже, по всем статьям Кислицын оказался прав, – задумчиво проговорил Сергей Иванович. – Он же вам говорил, Оленька, что, если откажется продать документы на свое изобретение, его могут и убить…

– Вот его и убили, а у нас куча доказательств! – перебила его Маринка, совсем позабыв, что собралась со мною спорить. – И пленка, и видеозапись, не считая уже свидетелей! Представляете, какая бомба завтра разорвется, когда выйдет наша газета?!

– Давайте сначала посмотрим, что мы там наснимали, а потом уже будем решать, что у нас есть, а чего нет, – сказала я, и на этом разговор закончился.

Приехав в редакцию, мы все разошлись по своим местам: Виктор – в лабораторию, проявлять мою фотопленку, Сергей Иванович – за компьютер, делать статью, Маринка занялась кофе.

Я прошла в свой кабинет; сняв плащ и поправив прическу, подумала, что необходимо принимать какое-то решение. После просмотра видеозаписи нужно звонить и делиться информацией с компетентными органами, поэтому я решала сложный вопрос – с кем именно делиться, пока у меня был еще выбор.

Вариантов имелось три. Первый, самый простой: позвонить в РОВД и сообщить о наличии у нас материалов. Второй сложнее: узнать в больнице, кому поручено расследование, и позвонить этому конкретному человеку. Третий был простым, но неприятным: позвонить майору Здоренко и сдаться ему.

Майор Здоренко, один из руководителей городского ОМОНа, был человеком шумным, грозным и весьма неуживчивым.

Меня даже передернуло, когда я о нем подумала, но каким бы сложным ни был характер майора, все-таки как-то мы с ним ладили. А вот с новым человеком еще неизвестно, как сложатся отношения.

Справедливости ради нужно заметить, что майор несколько раз здорово меня выручал, нещадно при этом ругая.

Я закурила и медленно перебрала в памяти всех своих знакомых в Тарасовской милиции, перед тем как сдаться моему громогласному краснолицему майору.

Тяжко вздохнув от предчувствия близкого решения, я вышла из кабинета.

– В какую больницу увезли Кислицына? – спросила я у Сергея Ивановича.

Он поднял задумчивое лицо и, немного сконфузившись, ответил:

– Вы знаете, Ольга, я даже не спросил об этом никого.

– Он что, был уже… уже мертв?

– По-моему, нет, он еще дышал, это точно. – Сергей Иванович поправил очки и кашлянул. – Но сами понимаете: в него выстрелили практически в упор…

Я отыграла пальцами несколько аккордов по крышке Маринкиного стола и проговорила:

– Ну что ж, принимаю командирские решения. Значит, так. Вы, Сергей Иванович, пожалуйста, узнайте, куда отвезли нашего Кислицына. Ты, Марина, давай сюда свою пленку, Виктор уже печатает…

Я оглянулась и наткнулась на вопросительный взгляд Ромки.

– А я, Ольга Юрьевна?

– Ты, Ромка, тоже займись чем-нибудь, – закончила я.

– А ты, – ревниво спросила Маринка, передавая мне кассету, – статью будешь писать?

– Хуже, – усмехнулась я. – Я буду звонить в РУБОП майору Здоренко, пусть приезжает и получает все, что мы нащелкали и наснимали. Вот так.

– Ты хочешь отдать ему наши материалы? – негодующе воскликнула Маринка. – С ума сошла!

– А ты хочешь попасть под суд за сокрытие улик? – поинтересовалась я. – Мне не хочется. Если сегодня утром я еще сомневалась в словах Кислицына, то сейчас почему-то начала ему верить на сто процентов. Даже сама не знаю, что это такое со мной произошло. Колдовство, наверное, какое-то, не иначе.

– Да ясно все, хватит издеваться, – буркнула Маринка. – Ясно, что придется отдавать, но почему именно этому майору? Мне, например, его просто видеть не хочется. Опять орать будет!

– Еще как будет! Но лучше иметь дело с ним, чем с каким-нибудь незнакомым следователем. Верно я говорю, Сергей Иванович?

– Несомненно, – ответил Кряжимский.

Маринка промолчала, продолжая заниматься кофе.

Я вернулась в кабинет с кассетой, и тут зазвонил телефон. Я подумала, что это Фима спешит сообщить, что он не в состоянии приехать, а потому помедлила брать трубку и решила дать ему возможность немножко понервничать. Уж если обещал – нужно выполнять.

Положив визитницу, вынутую из нижнего ящика, на стол перед собой, я еще раз взглянула на верещавший телефон и, смилостившись, взяла трубку.

– Главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова, здравствуйте, – нарочито сухим официальным голосом произнесла я.

– Здравствуйте, – произнес в ответ незнакомый мужской голос. – Вас беспокоят из Кировского РОВД, следователь Петренко Евгений Павлович.

– Слушаю вас, – ответила я, сменив интонацию. Точнее, она сама сменилась. Мне стало интересно, что нужно этому следователю. Неужели до меня уже добрались, пока я размышляла, кому отдать предпочтение?

– Это вы со своими сотрудниками полчаса назад делали репортаж около Верхнего рынка? – спросил господин Петренко, и мне пришлось с этим согласиться:

– Да, я. А как вы узнали?

– Для этого выезда вы не догадались украсть машину и выехали на своей, – пошутил Петренко, и от этого грубо рубленного юмора мне стало совсем грустно.

Я поинтересовалась, чем могу помочь нашим доблестным органам, и услышала:

– Я хотел бы изъять у вас весь отснятый материал. В интересах следствия, чтобы он был в РОВД, а не находился в частных руках. Вы согласны со мной?

– Пожалуй, да, – ответила я. – Но, как вы заметили, репортаж делали мы, надеюсь, вы не лишите нас всех материалов? Все-таки мы выпускаем газету.

– Я сейчас подъеду, и мы с вами все обсудим, – сухо ответил Петренко. – Приготовьте пока пленку.

– Хорошо.

Положив трубку, я с неудовольствием посмотрела на нее и закурила. Вмешательство незнакомого следователя грозило испортить всю малину, в смысле – шиш я могу получить, а не статью, тем более с фотографиями. А вот майор Здоренко, покричав и потопав ногами, мог предоставить мне такую возможность.

Приходилось обдумывать резервный вариант.

Я отодвинула кресло, выбралась из-за стола и вышла из кабинета.

Сергей Иванович, подняв голову от компьютера, сказал, что Кислицына должны были отвезти в шестую городскую больницу, потому что она сегодня дежурная по городу, и, скорее всего, именно туда и отвезли. На вопрос о состоянии Кислицына из больницы отвечали, что таких справок они не дают, но приглашают приехать и самим это выяснить.

– Что за чушь? – вмешалась Маринка. – А если его там нет? Я что же, должна по всему городу кататься?

– Он там, – устало сказала я. – Скорее всего, милиция их предупредила, поэтому врачи так и отвечают. Если бы они ничего не знали или Кислицына не было в больнице, так бы и сказали: мол, нет или не знаем. А этот уклончивый ответ как раз и наводит на мысль, что он там.

– Дедукция? – догадалась Маринка. – А у меня уже кофе готов. Будем поглощать?

– Будем! Кстати, Сергей Иванович, на всякий случай, чем можно заменить статью об этом происшествии в номере?

– А что случилось? – Сергей Иванович снял очки и начал нервно их протирать, обдумывая ответ.

– Пока ничего, – сказала я, – но мне звонил уже какой-то следователь из РОВД: хочет изъять пленку…

Я произнесла это и вспомнила, что мне было сказано именно так: «пленку». Мелькнула мысль, что видеокассету можно было и зажать, тем более что мы сами еще не видели, получилось ли на ней что-нибудь или нет… но с другой стороны…

– Быстро они отреагировали, – покачал головой Кряжимский. – Как узнали?

– По номеру машины, – ответила я.

– Я так и думала! – воскликнула Маринка. – Нужно было такси поймать! Э-эх! – она стукнула себя по колену. – И вообще мы плохо продумали пути отхода!

– Ну ладно тебе, генштаб! – буркнула я. – Кофе где?

Маринка открыла рот, потом медленно закрыла его и, повернувшись к кофеварке, нагнулась над ней.

В это время дверь редакции отворилась и вошел незнакомый мужчина.

Мы все как по команде повернулись и взглянули на него.

Мужчина был весь какой-то средний. Средних лет, среднего роста, одет в серое пальто, а на его голове плотно сидела серая кепка.

Откашлявшись, он спросил:

– Где ваш главный редактор?

– Главный редактор – это я, – я сделала шаг вперед. – Вы по какому делу?

– По служебному, по какому же еще! – ответил мужчина и представился: – Петренко из Кировского РОВД, я вам звонил не так давно.

– Быстро вы, однако, приехали, – заметила я. – Ну что ж, заходите в кабинет. – Я показала на дверь и, повернувшись к Маринке, сказала:

– Поторопи, пожалуйста, Виктора, скажи, что мне пленка нужна как можно быстрее.

– Ага, – Маринка, прищурившись, рассматривала следователя, словно в нем увидела нечто замечательное.

Засмущавшись под ее взглядом, следователь наклонил голову и закашлялся.

– Проходите, господин следователь, – сказала я, открывая дверь кабинета.

– Да-да, спасибо, – пробормотал он и вошел в кабинет первым.

Зайдя следом, я закрыла дверь за собой и показала остановившемуся в нерешительности Петренко на стул для посетителей. Сама же, обойдя стол, села в кресло.

Петренко снял кепку, обнажив бритый череп, и вопросительно взглянул на меня. Как раз в этот момент в кабинет зашел Виктор. В руке он держал развевающуюся размотанную пленку; она еще была влажной.

– Вот, наверное, то, что вам нужно, – сказала я, радуясь, что Виктор появился так быстро.

Петренко привстал со стула и протянул руку, но Виктор, спокойно обойдя его, подал пленку мне.

– Это та самая? – спросила я у Виктора.

Он кивнул.

– Спасибо. Не взглянув на набычившегося Петренко, наш фотограф вышел из кабинета.

Я задумчиво покрутила пленку в руках. Что греха таить, мне было жаль ее отдавать. Жаль практически готового материала, который теперь предстоит заменять чем-то другим, хоть я и понимала, что для репортажа время еще не подошло. Ведь убийство Кислицына накладывало вето на публикации об этом деле, пока не будет получено разрешение от следователя. От этого вот лысого Петренко.

А он словно угадал мои мысли:

– Как только закончится следствие, или даже раньше, мы разрешим вам сделать копию с пленки и использовать некоторые кадры в вашей газете, – пообещал следователь, не сводя с пленки глаз.

Я кивнула.

– Разрешите посмотреть? – все-таки он не выдержал и протянул руку.

Я передала пленку, Петренко просмотрел ее на просвет и удовлетворенно кашлянул.

– Хорошо, Ольга Юрьевна, хорошо, – проворчал он. – Теперь вот еще какое дело. – Петренко скатал пленку и спокойно положил ее в карман своего пальто. – Мне, как вы сами понимаете, необходимо взять показания у вас и вашего персонала. Это можно сделать официально, а можно и, так сказать, в неформальной обстановке. Здесь, например. Здесь и сейчас, есть такая передачка по телевизору. Я записывать пока ничего не собираюсь: мне кажется, вы не откажетесь потом от своих слов. Ведь так не будет, что сейчас вы мне скажете одно, а потом, в РОВД, совсем другое? – Петренко с показной хмуростью взглянул на меня. Юмора в его интонациях и глазах я не уловила, но понадеялась, что он все-таки шутит.

– Конечно, нет, – с максимальной убежденностью заверила я.

– Ну и прекрасно! – обрадовался следователь, и я удивленно взглянула на него, подумав, до чего же должен быть загнан человек на своей работе, если простым словам о честности он так откровенно радуется?

– Меня предварительно интересует… тезисно, так сказать. Если можно, будем беречь время друг друга… как все началось? – негромко косноязычно начал Петренко. – Что вам сказал Чернавский и, так сказать, на кого он показал?

– Простите, кто сказал? – переспросила я. – Какой Чернавский?

– Вы что, не знаете Чернавского? – Петренко впервые взглянул на меня с откровенной враждебностью. – Ольга Юрьевна, так все было хорошо, и вдруг такая лабуда пошла, простите, пожалуйста…

– Так, давайте по порядку, – спокойно предложила я.

– Давайте по порядку, – кивнул Петренко и, подняв запястье, взглянул на часы, – только побыстрее, ладненько? Начнем с того, что к вам пришел Чернавский и…

– Никакой Чернавский ко мне не приходил, – решительно ответила я, – по крайней мере ко мне лично. Ко мне приходил Кислицын, и не один раз. А фамилию Чернавский я впервые слышу.

– Кислицын приходил к вам? – медленно переспросил Петренко, и, заметив в его блеклых глазах искреннее удивление, я удивилась сама.

– Вы уверены, что к вам приходил именно Кислицын? – медленно, по слогам, словно говоря с идиоткой, спросил Петренко. – Зачем он к вам приходил? Что говорил?

– Да много чего, – пожала я плечами, не улавливая пока сути разговора. – Например, про свои изобретения рассказывал. Про вечный двигатель… А потом… – я хотела сказать, что потом пошел разговор об иностранных шпионах, но Петренко уже вскочил со стула и нервно затеребил пуговицу своего пальто. Я непонимающе смотрела на него.

– Про изобретения, значит, – повторил Петренко, – про эти изобретения я наслышан. Кислицын, Ольга Юрьевна, он же не просто Кислицын, он заслуженный изобретатель России, вы знаете это? Он долго работал на оборону… – Петренко резко замолчал и отрывисто спросил:

– Про тарелку он тоже говорил?

– Это вы о летательном аппарате, устроенном по принципу гироскопа? – я блеснула отнюдь не эрудицией, а хорошей памятью.

Петренко открыл рот, потом закрыл его и быстро проговорил:

– Мне, к сожалению, пора, Ольга Юрьевна. Вы сами даже не понимаете, какую ценную информацию дали мне. То, что Кислицын был у вас и рассказывал про тарелку, а Чернавский на самом деле не заходил… А вы уверены, что Чернавского не было?

– Да я от вас впервые слышу эту фамилию! – повторила я.

– Все, до свидания, мне пора! – скороговоркой бросил Петренко, распахнул дверь и, оглянувшись, сказал:

– Я позвоню, Ольга Юрьевна, до свидания!

– До свидания, – немного озадаченная, я вернулась к столу.

Поведение Петренко удивило меня какой-то, как мне показалось, нарочитой, даже киношной горячностью. Но что я заметила точно, так это его потрясение при моем упоминании про тарелку. В мыслях у меня крутились фамилии Чернавский-Кислицын, Кислицын-Чернавский.

Я пожала плечами, вынула из ящика стола пачку сигарет и закурила. Взгляд упал на кассету, отданную мне Маринкой. Я себя чуть по лбу не стукнула ладонью: забыла кассету-то отдать!

Получается, что придется отдавать ее в следующий раз, все равно вызовут на допрос, никуда от этого не денешься.

В кабинет вошла моя секретарша с подносом, на котором стояла джезва с кофе.

– Будешь? – спросила она.

– Давай, – согласилась я, – все равно сейчас совещание нужно начинать. Забрал у меня следователь фотопленку…

– А кассету оставил? – спросила Маринка, ставя поднос на кофейный столик.

– Да забыла я про нее, а он как-то быстро собрался, даже не поговорили с ним толком, – шутливо пожаловалась я. Одно понятно – не скоро мы получим разрешение публиковать материал об этом деле. С Петренко, чует мое сердце, так просто не договоришься.

– А ты кассету еще не смотрела? – быстро спросила Маринка, кивая на видеомагнитофон, стоящий в углу кабинета.

– Нет еще. Времени не было.

– Ну ты даешь! А если там не получилось ни фига? Давай включим?

Я уже несколько охладела ко всей этой истории: все равно статьи не получится в ближайшем номере, поэтому и не стала поддаваться ажиотажу.

– Вот все соберемся… – нудно проговорила я.

– Так все уже готовы! – выпалила Маринка и выскочила из кабинета собирать народ на традиционное кофепитие.

Все расселись по своим местам, и я, подав видеокассету Виктору, попросила вставить ее в видеомагнитофон.

– Кино будем смотреть? – попробовал пошутить Ромка, но никто не улыбнулся.

Виктор, взяв в руку пульт, сел за кофейный столик напротив меня.

Он протянул мне пульт, но я покачала головой:

– Рули сам, чего уж тут…

В полном молчании мы просмотрели запись. Маринка-зараза, получив в руки видеокамеру, не удержалась и сняла не только все возможные окрестности, но даже еще каких-то прохожих. Однако все, что нужно, у нее получилось неплохо.

Я снова увидела Кислицына, смешной походкой, как-то боком подходящего к убийце, потом их разговор и все, что последовало за этим.

В конце записи изображение запрыгало.

– Это я побежала за тобой, Оль, – пояснила Маринка. – Ты такого стрекача дала, что постоянно из кадра выпрыгивала.

– Выпрыгнешь тут, – проворчала я, глядя на себя, улепетывающую со всех ног через дорогу, – машин-то сколько!

– Вот я и удивилась, что ты прямо под колеса бросилась! – сказала Маринка. – Бегу и думаю: ну и репортажик классный получится! Кислицына убивают посреди города, а тут еще и наш главный редактор героически погибает под колесами какого-нибудь дришпака! Хит сезона, мне дают Оскара как лучшему документалисту года!

– Ах ты… – я не нашлась, что сказать, и даже задохнулась от возмущения. – Ах ты… банка кофейная!..

– Да я же шучу! – закричала Маринка. – Сергей Иванович, скажите вы ей, что я пошутила! Ты совсем, что ли, шуток не понимаешь?

– А если твоих дурацких шуток люди не понимают, не надо шутить! Не надо шутить! – проорала я и вскочила со стула. – Оскара ей!.. За режиссуру, что ли?

– Ну да, – успокаиваясь, ответила Маринка. – Конечно же, за режиссуру, за что же еще? И тебе Оскара. За исполнение главной роли. Посмертно.

Я открыла рот, чтобы высказать сразу все, что я думаю сейчас о Маринке и еще подумаю в будущем, но тут Ромка встал и выбежал из кабинета.

Я проводила его подозрительным взглядом и прислушалась.

Сюда в кабинет доносились голоса нескольких человек. Опять редакция была осчастливлена посетителями.