Глава 1

Снег выпал пятого. Мокрый и густой, он целую ночь и все утро засыпал неожиданно притихший город. Но все его старания пошли прахом, если не считать легких пышных покрывал на клумбах и в парках: он быстро таял под ногами прохожих и под колесами авто. Мириады снежинок разбивали свой прихотливый пушистый узор о черную безликую гладь городских тротуаров. С первым снегом в моем сердце всегда воцаряется какая-то смутная тоска. Это словно веха – осень позади. Это напоминание о непреложном ходе времени, не знающем сострадания и жалости.

Но тоска причудливым образом соседствует во мне с необъяснимым детским восторгом. Ведь первый снег – это всегда начало чего-то светлого и радостного, это всегда какой-то задел, исток новой зимы, влекущей за собой череду праздников, обещание тайны и откровения, смешанных ароматов непередаваемо сладостной смолистой свежей хвои и расплавленного воска горящих свечей. Зима для меня – это некий ренессанс детства, шумные игры с румянцем во всю щеку и затаенный трепет ожидания чуда…

Я притормозила у очередного светофора и посмотрела направо. Рядом со мной остановился изумрудный «Ауди». Сидящий за рулем молодой мужчина скосил глаза в мою сторону. Это был шатен с модной стрижкой, приятным матовым лицом и жесткими серыми глазами. Его не совсем правильный, но мужественный профиль четко вырисовывался в окне. На миг наши глаза встретились, но я быстро отвела взгляд и приковала его к светофору, на котором уже зажегся желтый. Мы стартанули одинаково энергично, если не сказать резко. Потом мне пришлось пропустить темно-зеленый «Ауди» вперед. Он ловко маневрировал в потоке авто, и вскоре я потеряла из вида его слегка запорошенный снегом багажник и заднее стекло, на котором смутно мерцали тонкие влажные полосы.

Через десять минут я остановила машину у редакции. К моему удивлению, зеленый «Ауди» стоял чуть поодаль. Впрочем, я не придала этому особого значения, выключила двигатель и вышла из машины. Снег тут же покрыл мое короткое норковое пальто тонкой белой паутиной. Я затянула пояс, подняла воротник и поспешила войти в помещение.

В редакции царила рабочая атмосфера. В коридоре мне попался навстречу наш фотограф Валя. Мировой парень, скажу я вам. Эрудит, имеющий за плечами музыкальное образование и педагогическую практику, вынудившую его сменить амплуа и заняться более прибыльным делом. Одет Валя был в неизменный темно-синий свитер и потертые джинсы. Выглядел то бодрым и жизнерадостным, то рассеянным и отрешенным. Мне он напоминал какого-то полярного исследователя или погруженного в другие эпохи археолога. К своему ремеслу фотографа Валя относился со всей серьезностью и ответственностью, на которые был способен. Романтическая закваска импровизатора и творческое горение, острый глаз и музыкальная виртуозность пальцев сделали его профессионалом с большой буквы. Фотографию он безоговорочно считал искусством и стремился достичь в ней совершенства.

– Привет, – улыбнулась я ему, – фото с ярмарки готовы?

– А как же! – Широкая улыбка озарила Валькино лицо. – Принесу сейчас.

– Отлично.

Я вошла в секретарскую. Маринка суетилась у электрочайника.

– Привет, – поздоровалась я, – Сергей Иванович у себя?

– Уже полчаса как пришел. Кофе?

– Не откажусь. – Я вошла в кабинет, бросила на кресло портфель, сняла пальто и подошла к висевшему на стене овальному зеркалу.

Маринка вошла следом. Она поставила на мой рабочий стол чашечку с дымящимся кофе.

– Печенье, бутерброд? – любезно поинтересовалась она.

– Ни того, ни другого, – шутливо отмахнулась я.

– Диета, что ли? – с недоумением посмотрела на меня Маринка. – По-моему, твоей фигуре ничего не грозит.

– Спасибо, конечно, только я так не считаю. – Я припудрила нос и подбородок и поправила прическу. – Да не смотри ты на меня так, на диету я не села, просто уже позавтракала.

– Классный у тебя костюм, – окинула меня Марина восхищенным взглядом.

– «Шульман», – небрежно сказала я, – практично и со вкусом.

– Надо зайти на днях, что-нибудь подобрать, – Марина тоже подошла к зеркалу.

Я села за стол и стала разбирать бумаги.

– Так, – отложила я счета за рекламу, – это Сергею Ивановичу, это – Стасику…

Маринка крутилась перед зеркалом.

– Я возьму? – кивнула она в сторону отложенных бумаг.

– Я сама захвачу. – Я сделала последний глоток кофе и поспешила в кабинет своего зама.

Мой заместитель, таких еще поискать! Деловой, энергичный, сообразительный, опытный, вежливый и корректный. Настоящий профессионал и к тому же палочка-выручалочка. Море полезной информации, обилие связей и нужных знакомств. Проницателен и доброжелателен, умен и тактичен. Не без недостатков, конечно. Но я легко мирюсь с ними. Это даже не недостатки, а скорее гипертрофированные, доведенные до абсурда добродетели. Скрупулезность и моральная щепетильность при этом перерастают в стариковское занудство, ригоризм, сознание своего старшинства и ответственность – в привычку читать нотации и проповеди. Прибавьте сюда тщеславие, лукавство, мудрую смекалку и некоторое вольнодумство, и вы получите портрет Кряжимского Сергея Ивановича.

– Доброе утро, – широко улыбаясь, я переступила порог его кабинета.

– Привет, Оленька, – он доброжелательно взглянул на меня из-за стекол своих очков.

У Кряжимского сидел посетитель, который и не подумал оглянуться, когда я вошла. Воротник черного пальто был поднят, несмотря на то, что кабинет Кряжимского был неуязвим для ветра и снега.

– Вот счета за рекламу. – Я приблизилась к столу Кряжимского и положила перед ним пачку бумаг. – Я вас хотела спросить, что у нас по «Чайной розе»? Они будут давать рекламу?

– А вот как раз представитель фирмы, – оживленно зажестикулировал Кряжимский, – Валерий Владиславович Кирсанов. А это моя начальница, главный редактор нашего еженедельника Бойкова Ольга, – представил он меня.

Я поглядела на сидевшего рядом господина Кирсанова и… узнала в нем водителя обогнавшего меня темно-зеленого «Ауди». Он поднял глаза, но его замкнуто-непроницаемое лицо не выразило ни малейшего удивления или интереса.

«Мумия или восковая фигура», – прокомментировала я про себя.

– Добрый день, – холодно сказал он, даже не потрудившись встать.

– Здравствуйте, – вяло отозвалась я.

Внешность и манеры этого чопорного представителя парфюмерно-косметической фирмы «Чайная роза» меня прямо-таки замораживали.

– Я тут обрисовал Валерию картину, – дипломатично начал Кряжимский, – он недоволен нашими ценами…

– Вот как? – Я села в соседнее кресло и принялась бесцеремонно разглядывать посетителя. – Ну что ж, – задумчиво сказала я, – пускай тогда Валерий Владиславович найдет для «Чайной розы» более приемлемый вариант.

Моя реплика прозвучала довольно жестко, и я уже ждала нотаций от Кряжимского, который, едва мы останемся одни, примется по-отечески занудно и терпеливо разжевывать мне азы коммерческой и гражданской дипломатии.

– Вы не очень-то любезны, – неодобрительно покосился на меня Кирсанов, – слишком молоды, – снисходительно добавил он и насмешливо посмотрел на меня.

В уголках его хорошо очерченного рта подобно оставленному в тепле молоку закисала двусмысленная улыбочка. От меня не укрылось, с каким пренебрежительно-игривым выражением его взгляд скользнул по мне.

– Вы тоже не очень покладисты, – решила поставить я его на место, – ваша руководительница не жалует журналистов, отказывается от интервью, вы не согласны платить за рекламу столько, сколько положено… Я могла бы вам сказать, что цены у нас щадящие, что качество рекламы, сроки ее помещения и общий тираж газеты, обеспечивающий большую аудиторию читающих, позволят вашей фирме успешно завоевывать рынок и так далее. Но это в случае, если бы вы проявили желание участвовать в диалоге…

Я стремилась сохранять ровную интонацию, но чувствовала, что в мой голос закралась какая-то обида.

– Так с чего вы взяли, что я не намерен вступить в переговоры? – с вызовом посмотрел на меня Кирсанов.

Сказать по правде, мне приятней было бы общаться с неким нейтральным господином, в меру вежливым и благожелательным, не строящим из себя этакого крутого бизнесмена, как этот важный господин в элегантном черном пальто и гонором сверхчеловека. Я за здоровую официальность, за спокойную деловитость с учетом интересов обеих сторон.

– Достаточно на вас взглянуть, – сорвалось у меня с губ.

Я тысячу раз пожалела об этой своей скоропалительности, усматривая в ней наследие полудеревенского прошлого.

«Воспитывай же себя в конце концов», – скомандовала я себе, с досадой закусив нижнюю губу.

– А что, у меня внешность монстра? – возмутился Кирсанов.

– Оленька, – вмешался Кряжимский, – мы с Валерой не первый год знаем друг друга, позволь, я сам улажу этот вопрос с оплатой?

Он умоляюще, точно бедная нянька на избалованного ребенка, посмотрел на меня.

– О'кей, – ответила я и, обдав Кирсанова ледяным взглядом, направилась к двери, – Сергей Иванович, когда освободитесь, зайдите, пожалуйста, ко мне.

– Обязательно, – поспешил заверить меня Кряжимский.

Усевшись за свой стол, я принялась корить и упрекать себя. Моя резкость, которую я так часто принимала за принципиальность и феминистскую жесткость, как и доставшееся мне по наследству от моей матушки упрямство, сослужили мне дурную службу. Что было виной моей несдержанности? Ведь мне удавалось держать себя в руках и при более мощном раздражителе и даже актерствовать. Настроение у меня было неплохое, на работе все в порядке. Я понять не могла, что за муха меня укусила.

Минут через десять ко мне в кабинет пожаловал Кряжимский.

– Вот ведь незадача, – с сожалением произнес он, садясь напротив меня, – уговаривал, уговаривал, а, кажется, все впустую.

– Что вы так сокрушаетесь, – укоризненно посмотрела я на своего зама, – не хочет, не надо. Что мы, разоримся?

– Да не разоримся, конечно. Просто хотелось все по-дружески решить, – промямлил Кряжимский, – а между прочим, Валера, уходя, просил тебе передать, что он очень сожалеет, что все так вышло.

– Я сама сожалею, – сказала я чистую правду, – а кто он в этой фирме?

– Коммерческий директор, дельный парень. Если б, говорит, все от меня зависело… – Кряжимский как-то виновато посмотрел из-под очков.

– Да уж, такую мегеру, как их начальница, трудно найти. Властная, привыкла обо всех ноги вытирать. Не знаю, как она с французами поладила и что они здесь делают? – пренебрежительно сказала я.

– Как это – что делают? – беспокойно заморгал Кряжимский. – Если с этой Авдеевой связались, значит, интерес имеют. А тебе, кстати, косметика «Чайной розы» нравится?

– Сергей Иванович, – решила я поддеть немного своего зама, – у «Чайной розы», между прочим, и мужская линия есть. Купите что-нибудь, испробуйте на себе.

Я хитро улыбнулась.

– Стар я уже косметикой баловаться, – скромно заметил Кряжимский, – а вот ты…

– Да хватит вам стариком прикидываться. Помните, как Мэрилин на вас запала? – напомнила я ему об одной нашей знакомой.

Полгода назад я расследовала обстоятельства смерти ее мужа. Дамочка была не просто экзальтированной, но с явными признаками шизофрении и истерии.

– Да у нее не все дома, у этой Мэрилин, – засмеялся Сергей Иванович.

– Не одна она вас окрутить хотела. – Я лукаво посмотрела на Кряжимского. – Последуйте моему совету, купите, к примеру, крем для бритья или после бритья, вы же бреетесь?

Кряжимский охватил рукой подбородок.

– Конечно, бреюсь, – рассеянно сказал он.

– Что вы новшеств чураетесь? Помните, я вам рекомендовала «Галлину Бланку»? Замечательная вещь. А для закоренелых холостяков и одиноких мужчин это вообще находка.

– За «Галлину Бланку» тебе, конечно, спасибо, – меланхолично улыбнулся Кряжимский, – а вот насчет продукции «Чайной розы»…

– А что, правда говорят, что эта Авдеева у Земляного из «Тарасовских известий» камеру выхватила и об стол шваркнула? – полюбопытствовала я.

– Правда. Чокнутая, – покачал головой Кряжимский.

– Чокнутая не чокнутая, а посмотрите, как поднялась – с французами совместное предприятие организовала, да не с кем-нибудь, а с фирмой «Арно».

– Тебе лучше знать… – уклончиво сказал Кряжимский.

– Косметикой «Арно» я пользовалась и осталась довольна. А все-таки, – задумалась я, – вот бы у этой мегеры интервью взять! Представляете заголовок: «Госпожа Авдеева – для газеты «Свидетель»? Или «Госпожа Авдеева исповедуется…»?

– Или, – подхватил Кряжимский, – «Госпожа Авдеева – только «Свидетелю»!» и ниже – «Исповедь: какой я была, какой стала…»

– А что, Сергей Иванович, тщеславный народ журналисты?

– А куда же без него, Оленька, без тщеславия, без честолюбия и жажды сенсации? – мудро заметил Кряжимский.

– Так что же, Авдеева ведет замкнутый образ жизни? – спросила я.

– Ну-у, мне-то откуда знать? Дама она важная, гордая…

– Неужели с вами ваш приятель не откровенничал? – настаивала я.

– Она предпочитает вращаться в избранном обществе, несколько человек… Знает себе цену. Праздников и вечеринок не гнушается, но опять же в узком кругу. Вот, например, Валерка сказал, что завтра у нее в доме состоится вечеринка.

– Седьмое ноября отмечать будут? – насмешливо спросила я.

– Ну, это просто повод, – почесал в затылке Кряжимский, – Валерка приглашен, но, как он сказал, не знает, радоваться или грустить по этому случаю…

– Что так? – с недоумением спросила я.

– Авдеева, видишь ли, очень тяжелый человек. Валерий старается контакты с ней свести до минимума…

– И как же ему это удается, ведь он работает непосредственно с ней? – Я вопросительно взглянула на своего зама.

– Я же сказал: старается, – с оттенком недовольства в голосе произнес Кряжимский.

– А как бы эта дамочка отнеслась к появлению на ее вечеринке незнакомого человека, которого бы прихватил с собой один из приглашенных? – Я почувствовала, как в крови закипает веселый азарт.

– Черт его знает, – пожал плечами Кряжимский и вдруг с беспокойством посмотрел на меня. – Ты что это затеяла?

– Да не волнуйтесь вы, Сергей Иванович, это не смертельно, – пошутила я, – просто я подумала, а что, если воспользоваться вашим знакомым, чтобы попасть на эту вечеринку?

Услышав такое, Кряжимский открыл рот от удивления.

– Да я не знаю, удобно ли… – растерянно промямлил он, не отрывая от меня глаз.

Моя задумка, конечно, озадачила щепетильного и деликатного сверх меры Кряжимского. Но идея мне понравилась, во-первых, своей спонтанной оригинальностью, а во-вторых, своим задорным авантюризмом.

– Но ведь он же… – опять замялся Кряжимский, почесывая большим и указательным пальцами свой идеально выбритый подбородок.

– Вас смущает наша взаимная неприязнь? Спешу вас успокоить, таковой просто не существует. Сама не знаю, что на меня нашло… – беззаботным тоном произнесла я.

– Валерий тоже не подарок, – по-отечески миролюбиво начал Кряжимский, – сама понимаешь, руководство таким предприятием… Ведь оно практически на нем одном и держится… Молодой, а нервная система расшатана донельзя…

– И не говорите, – стала я подыгрывать рассудительному Кряжимскому, – кому, как не мне, это знать? А ваш знакомый случайно не любовник этой уважаемой миссис?

– А почему ты спрашиваешь? – с недоумением посмотрел на меня Сергей Иванович.

– Думаю, уместно ли будет появиться на вечеринке у Авдеевой в обществе вашего симпатичного знакомого… – Я загадочно посмотрела на своего зама.

Мое неотступное решение побывать на празднестве и таинственный вид встревожили Кряжимского не на шутку.

– Ну зачем нам все это, Оля? Только для того, чтобы в случае удачи мы оповестили весь город о том, что Авдеева предпочла «Свидетель» всем другим тарасовским газетам?

Раздосадованный моей суетностью, Кряжимский сокрушенно покачал головой.

– Сергей Иванович, – шутливо погрозила я ему пальчиком, – вспомните, что вы только что говорили о присущем журналистам тщеславии? Ну, есть такой грешок, не скрою. Я бы даже сказала, не тщеславие, а нормальная конкуренция. Почему бы не блеснуть? Подумайте сами, ведь это дополнительное число читателей. Люди подумают: уж если такая фифа, как Авдеева, дает интервью «Свидетелю», значит, стоящие ребята работают в этой газете.

– Все это хорошо, – продолжал упираться Кряжимский, – но как сам Валерий прореагирует на твое предложение? Очень сомнительно, что он, зная о крутом нраве своей хозяйки и учитывая ее неприязнь к прессе, захочет рискнуть своей репутацией в фирме, да что уж говорить – своей работой.

Я призадумалась.

– А если с ним договориться, что я не буду представляться как журналист и, только наладив хороший контакт с Авдеевой, раскрою свои карты? – настаивала я.

– Ну и упрямая же ты, Бойкова, – со смесью досады и уважения посмотрел на меня Кряжимский, – ты что же это, вынешь из сумки свой «Никон» и станешь ее фотографировать, задавать ей вопросы? Да она просто вышвырнет тебя, и все!

В глазах Кряжимского опять появилось тревожное выражение.

– А если у меня будет в сумке диктофон и я вызову ее на разговор, на доверительную беседу?

– Так все равно мы не сможем опубликовать это интервью без ее согласия… Оставь эту затею, Оля.

В голосе Кряжимского начала сквозить занудно-отеческая, нетерпимая для меня интонация мудрого, но чересчур осторожного наставника.

– Ну, это мы еще посмотрим. Так Валерий не…

– Нет, насколько мне известно, у него с мадам Авдеевой исключительно деловые отношения. Он очень способный менеджер, хорошо знает маркетинг, умеет налаживать контакты…

– Что-то не заметила, – язвительно сказала я.

– Ну-у, – воскликнул Кряжимский, – вы оба молодые, ершистые, и потом, знаешь, – он лукаво сощурил глаза, – мне кажется, ты ему понравилась. Просто он не хотел показывать этого. Подростковый комплекс, – изрек напоследок просиявший оттого, что нашел такое удачное, такое научное определение, Сергей Иванович.

– Тем лучше, – не отступала я, – я предложу составить ему компанию на эту вечеринку, а за это…

– Но одного мужского интереса мало, чтобы он решился пойти тебе навстречу, на карту поставлено слишком много, – сказал Кряжимский.

– Да дайте мне договорить, Сергей Иванович, – почти возмущенно воскликнула я, – мы предложим ему не оплачивать рекламу… В награду, так сказать.

– Ну, Бойкова, ты даешь! – вытаращил на меня глаза Кряжимский, – что это за манипуляция?

– Владелица газеты – я? – с веселым вызовом спросила я.

– Ты, – настороженно произнес Сергей Иванович.

– Значит, сама могу решить этот вопрос, – жестким тоном сказала я.

Ну вот, сейчас начнется…

Что? – спросите вы.

Дело в том, что сознание моей частичной беспомощности и неопытности – это как бальзам на душу Кряжимского. Все мы грешны, грешен и он. Очень ему нравится, когда я лишний раз даю ему понять, что я без него как без рук, что он незаменим, и не будь его, еженедельник перестал бы существовать. Не то чтобы он жаждал помыкать мной или постоянно стремился поставить под вопрос мою самостоятельность, но очень переживал, когда я как бы напоминала ему о его должности и обязанностях, о его заместительстве. Все это выглядело так, словно он хотел узурпировать мои права, а я с высокой трибуны отстаивала их. Вот это и было для него неприятней всего.

Только на этот раз я не угадала: Кряжимский не стал мне ничего выговаривать, он просто обиделся или сделал вид, что обиделся.

– Поступай как знаешь, – сказал он и отвернулся.

Я не стала его успокаивать: придет время – разберемся.

Оставив Кряжимского в кабинете, я оделась и вышла на улицу. Приближения праздника по лицам прохожих и по состоянию города не чувствовалось.

Я вспомнила время, когда атмосфера этого праздника начинала ощущаться за несколько дней до его наступления. Конечно, я тогда была совсем маленькой, но точно помню суетливость и деловитость людей, шныряние их по магазинам в поисках необходимых продуктов для праздничного стола, украшенные улицы и дома…

Здание, где располагалась администрация «Чайной розы», находилось, как и любое другое уважающее себя заведение, недалеко от центра. Улица Казачья, носившая в застойные времена довольно странное название – улица Двадцать лет ВЛКСМ, в основном была застроена купеческими домами начала века, которые после реконструкции служили офисами богатым фирмам и компаниям. В одном из таких домов – двухэтажном особняке со стенами толщиной в метр – разместилось совместное предприятие «Чайная роза». На входе, перед массивной дубовой дверью, мерз охранник. Поинтересовавшись, к кому я направляюсь, он посмотрел мое служебное удостоверение и объяснил, как найти кабинет Кирсанова.

Внутренняя часть здания, начиная с вестибюля, была отделана по европейским стандартам и выдержана в пастельных тонах. Я поднялась на второй этаж по широкой лестнице, покрытой ковровой дорожкой, повернула налево и остановилась перед дверью с табличкой: «Кирсанов Валерий Владиславович. Коммерческий директор». Стукнув пару раз в дверь, я открыла ее.

– Разрешите?

– Входите, – неуверенно произнес Валерий Владиславович, поднимая голову от стола.

Видимо, не ожидал так скоро опять увидеть меня.

Нацепив на лицо виноватую улыбку, я неторопливо прошла мимо стеклянных стеллажей, уставленных продукцией фирмы, и опустилась в кресло для посетителей. На Кирсанове был отличный коричневый в тонкую полоску костюм, его владелец явно заботился о своем внешнем виде. Впрочем, он являлся, можно сказать, лицом фирмы, так как директриса не жаловала своим вниманием корреспондентов.

Немного придя в себя за время, пока я шла до его стола, Кирсанов достал из пачки «Парламента» сигарету и прикурил ее, откинувшись на спинку кресла.

– Чем могу служить? – спросил он не слишком любезно.

Я, в свою очередь, достала свой любимый «Винстон» и молча зажала сигарету губами. Дождавшись, когда он наклонится ко мне и поднесет свою позолоченную зажигалку «Зиппо», я посмотрела ему в глаза.

– Хочу извиниться перед вами, Валерий Владиславович, – произнесла я, выпустив дым. – Я была не слишком любезна и, надо сказать, без всяких на то причин. Как вы верно подметили, – добавила я, – я еще слишком молода. Но, чтобы вы меня правильно поняли, не считаю это оправданием своей резкости.

«Кажется, неплохо, – подумала я, закончив свою тираду. – Если я все правильно рассчитала, он сейчас должен тоже заняться самобичеванием, а там и до взаимопонимания недалеко».

– Ну что вы, – его холодные серые глаза несколько оттаяли, как я и ожидала, – я тоже немного погорячился.

– Чтобы окончательно загладить свою вину, – произнесла я, широко улыбнувшись, – я предлагаю вам разместить рекламу в «Свидетеле» на ваших условиях. Что вы на это скажете?

– Это было бы великолепно, – на его губах заиграла улыбка. – Только…

– Вы что, сомневаетесь, в моих словах? – шутливо нахмурилась я.

– Нет, что вы, – воскликнул Кирсанов. – Только я должен вам сначала кое-что объяснить. Наша компания выпускает новую линию женской косметики – комплекс кремов по уходу за кожей лица, и мы хотели бы дать не маленькое объявление, а рекламу на целую страницу в течение месяца. Не будет ли для вас это слишком разорительно? – Нет, – ответила я, не моргнув глазом. – Больше того, я готова разместить вашу рекламу бесплатно, – и добавила, выпуская тонкую струйку дыма: – Если вы окажете мне небольшую услугу.

– Буду рад, – с готовностью ответил Валерий Владиславович, но в его глазах появилась настороженность.

– Ловлю вас на слове, – улыбнулась я. – Значит, вы выполните мою просьбу?

– Если это будет в моих силах.

– Хорошо. – Я сделала небольшую паузу и стряхнула пепел с сигареты. – Я знаю, что вы завтра приглашены к своей начальнице…

– Да, – кивнул Кирсанов, – это будет небольшая вечеринка, только я не совсем понимаю…

– Возьмите меня с собой, – выпалила я и уставилась на него невинными глазами.

– Это невозможно, – с поспешностью ответил он, но я поняла, что попаду на эту чертову вечеринку.

Ни от чего люди не отказываются так быстро, как от категорических решений.

– Почему? – наивно спросила я с обидой в голосе. – Вы идете не один?

– Аврора Кондратьевна на дух не переносит журналистов.

– Это единственная причина, по которой вы не можете выполнить свое обещание?

– Да, – Кирсанов кивнул и глубоко затянулся.

– Тогда ее легко обойти, – с энтузиазмом сказала я.

– Вы хотите сказать, что смените профессию? – скептически усмехнулся он.

– Нет, – я покачала головой, – есть другой, более простой выход.

– И какой же? – Он действительно заинтересовался.

– Просто вы не скажете Авроре Кондратьевне, что я работаю в газете, – выдала я.

– Вы не представляете, что будет, когда она узнает, что я ее обманул, – он вытаращил на меня глаза. – Она уволит меня. Вы что, этого хотите?

– Только не нужно утрировать, – спокойно произнесла я. – Я не собираюсь подставлять вас и брать интервью или делать фотосъемку без согласия Авроры Кондратьевны. Ну, не любит она журналистов, и ладно. Скажите ей, что я работаю, например… – я задумалась, – …например, фотографом в модельном агентстве. К фотографам она относится лояльно?

– Если они не работают в прессе.

– Замечательно. Значит, решено? – подвела я итог. – Вы берете меня на вечеринку, а я в четырех номерах даю вам полосу для рекламы совершенно бесплатно.

– И как я вас представлю? – растерянно спросил Кирсанов.

– Как свою новую подружку, – весело ответила я. – Только нам нужно будет немного порепетировать. Мы должны обращаться друг к другу на «ты». Не можете же вы подругу называть Ольгой Юрьевной. Согласны?

Кирсанов кивнул, но в его серых глазах по-прежнему таилось сомнение.

– Тогда приступаем прямо сейчас. Идет?

– Ну, я не знаю, – пожал он плечами и, не скрывая обычного мужского любопытства, посмотрел на меня.

– Значит так, Валера, – взяла я быка за рога, – чтобы ты быстрее адаптировался, так сказать, лучше вжился в роль, я приглашаю тебя в кафе, чтобы пообщаться в неформальной обстановке. Естественно, за мой счет.

– Да дело не в деньгах… – с досадой произнес он и замялся.

– Конечно, не в деньгах, – сказала я. – А кто говорит, что в деньгах? Если не хочешь в кафе – пойдем в ресторан. У тебя во сколько перерыв? В час? Значит, договорились, я жду тебя… Валера, – я пристально посмотрела на него, – где у нас есть приличный ресторан поблизости?

– Может быть, «Конек-горбунок»? – несмело предложил Кирсанов.

– Отлично, – широко улыбнувшись, я поднялась с кресла, – «Конек-горбунок» – это то, что нужно. В час я тебя жду в ресторане. Постарайся не опаздывать. Хорошо?

Не давая ему времени опомниться, я решительно прошла через кабинет и вышла в коридор. Спускаясь по лестнице, я и так и эдак прикидывала шансы. По-любому выходило, что Кирсанов должен прийти, или я не разбираюсь в людях. А если уж он придет, то это почти стопроцентная гарантия, что я буду завтра на вечеринке у Авдеевой. Буду ли я там снимать или нет и удастся ли мне взять интервью у Авроры Кондратьевны – такими вопросами я пока не задавалась. Каждому овощу – свое время, как говорится. Знала я одно – у меня есть шанс, и я должна его использовать.

 

Глава 2

Я неплохо провела время в ресторане, а главное – с пользой. Насколько это возможно, ближе познакомилась с Валерием. Не то, чтобы он уж так со мной разоткровенничался, но все же я узнала кое-что о его личной жизни. После развода со своей, как он выразился, первой и последней женой, Валерий жил один и довольствовался короткими, ни к чему не обязывающими романами, впрочем, заводил он их не так уж и часто. Все его время было отдано работе, к которой он проявлял не просто профессиональный интерес и вкус, а прямо-таки страсть. У меня сложилось впечатление, что холодность и замкнутость Валерия – это просто ширма, позволяющая ему накапливать энергию, которую он тратит на работу. Весь его чопорный флегматизм, его неспешные продуманные движения и жесты, граничащая с сонливостью невозмутимость, спокойная манера говорить, полное равнодушие к риторике, легкая усмешка, то и дело появляющаяся на его бледном лице, служат аккумуляции моральных и физических сил, дабы применить их на благо косметической промышленности.

Мы говорили с ним на разные темы, и, кроме всего прочего, речь зашла о женщинах. Я инстинктивно почувствовала, что бессознательно Валерий тянулся к эмансипированным, уверенным в себе, умным, может быть, немного жестким женщинам вроде меня. Слабые, слишком женственные, узко ориентированные на потребительство от богатого друга или семью особы выступали в качестве суррогата. Выбор именно таких женщин диктовался некоторой трусоватостью Валерия, его схематичным представлением о сильной части человечества как об этаких неустанных конквистадорах, призванных покорять женские сердца. Любая ошибка, промах или незадача рассматриваются в рамках этого представления как настоящий провал, провоцируя затяжную депрессию. И вот, чтобы оградить себя от этой пугающей возможности срыва и подавленности, такие «супермужчины» заводят интрижки с тихими, робкими «домохозяйками» и прочими милыми овечками.

Я только слегка коснулась этой темы, говоря, естественно, о таких мужчинах в безобидно-абстрактном третьем лице. Но Валерий, похоже, понял, кого я имею в виду, потому что в его серых глазах появилось знакомое мне враждебное напряжение. Я перевела разговор на более общие темы, потом стала рассказывать о себе, как приехала, училась, как работала фотографом, как жила первые два года в Тарасове и так далее.

Потом я решила прозондировать почву относительно «Чайной розы» и госпожи Авдеевой. Как она начинала, как добилась таких успехов, как вышла на французов, какая она в жизни и на работе. Валерий говорил неохотно, но тем не менее рассказал мне, что Авдеева поначалу была простым «челноком», потом, благодаря своим крепнущим связям в администрации, решила организовать предприятие наподобие «Уральских самоцветов». Ее серьезно волновала проблема сохранения молодости, не прибегая к лифтингу и лазерной шлифовке лица. Дальше Валерий незаметно для себя начал распространяться о продукции «Чайной розы», используя рекламные клише. Тем не менее говорил он с таким подъемом, с таким энтузиазмом и знанием дела, что я прониклась верой в «природное чудо» кремов, выпускаемых «Чайной розой».

Его льдисто-серые глаза загорелись восторгом. Он смотрел на меня с выражением признательности – я была внимательной слушательницей. Да, для настоящего предпринимателя его бизнес – это бог, которому он остается верен, общаясь даже за пределами офиса. Я представила, как Валерий читает аналогичную лекцию одной из своих «милых овечек», как убеждает ее покупать продукцию «Чайной розы», ведь только кремы, бальзамы и скрабы этой фирмы могут обеспечить неувядающую молодость лица и тела, только их каждодневное применение заставит его сидеть у ее ног, благоухающих и смягченных специальным кремом от «Чайной розы».

Я все-таки опять попыталась закинуть удочку насчет личных качеств и жизни Авдеевой. В первую минуту Валерий, толком не отошедшей еще от своей любимой темы, бросил на меня непонимающий взгляд, говорящий как бы о кощунственной несвоевременности моего вопроса, потом он вежливо, но решительно попросил меня оставить госпожу Авдееву в покое. Да, она властная, коварная, надменная, взбалмошная, иногда нестерпимо капризная особа, но не наше, как сказал он, дело привлекать ее к моральному суду. Она заслужила право быть такой.

Я ответила, что вообще не злоупотребляю моральными оценками в отношении кого-либо, тем более людей мне не особо знакомых, а уж привлекать к моральному суду… – «да у меня такого и в мыслях не было!». Это замечание немного успокоило Валерия, он даже поделился со мной информацией о том, что Аврора Кондратьевна берет себе в любовники исключительно молодых людей. Основное требование – смазливая внешность и сыновняя преданность. Я хотела было пошутить, что ее забота о молодости нашла в лице этих красивых мальчиков своеобразное некремовое и невитаминное выражение, но удержалась. Ирония порой подобна острому лезвию, неизвестно, как прореагирует на нее твой собеседник.

В итоге, обменявшись понимающими улыбками и обещанием встретиться завтра у консерватории в половине шестого, мы расстались. Счастливая, что моя затея с посещением вечеринки на своем первом этапе удалась, остаток дня я посвятила газетным делам, «примирению» с Кряжимским, которого я ввела в курс моего разговора с Валерием.

* * *

Ровно в половине шестого я явилась к главному входу в консерваторию. Снег перестал, но с самого утра начало подмораживать. Тротуары покрылись тонкой белой коркой, с которой при помощи скребков отчаянно боролись бригады дворников, как-то вдруг неожиданно проснувшихся и приступивших к тяжелой трудотерапии. Проспект кишел людьми. Одни возвращались с работы, другие беззаботно фланировали туда-сюда, третьи бегали по магазинам. Кафе под открытым небом давно были закрыты. На Немецкой стало просторно и неуютно. Словно из роскошно некогда обставленной гостиной, где звучал рояль и собирались гости, революционеры вывезли дорогую старинную мебель или пустили ее на растопку камина.

Энтузиазм, испытанный мной вчера после разговора с Валерием, немного поутих, частично уступив место волнению и беспокойству относительно того, как пройдет наша встреча на этот раз и сумею ли я воспользоваться этой вечеринкой, дабы стяжать «Свидетелю» славу крутой газеты.

Волнение это уже дало о себе знать в момент сборов. Я металась по спальне, примеряя то один, то другой туалет и не зная, что выбрать. То особое значение, которое я придавала этой вечеринке, заставляло меня рассматривать свой наряд едва ли не как боевые доспехи. Лихорадка выбора не замедлила сказаться на моем настроении, окрасив его в тревожно-досадные тона. В общем, вся эта затеянная мной кутерьма основательно меня взбесила. Я даже подумывала, не закрыть ли мне глаза и, как говорится, слепым методом выбрать себе туалет на вечер?

Наконец я остановилась на забавном «металлическом» платье на тонких лямочках. Я надела его и подошла к зеркалу. Не слишком ли вызывающе? Тем меньше я буду похожа на обремененную благородно-меркантильной задачей папарацци. «Так, – решила я, – никаких украшений, только плоский серебряный браслет». Я надела серые, с серебристым отливом ботинки, пальто из серой норки и… понравилась сама себе. Положила заряженный «Никон» в объемную модную сумку и заказала такси.

Валерий ждал меня под козырьком консерватории. Мой вечерний макияж и роскошное пальто сразу приковали его восхищенный взор. Мы поздоровались, потом я взяла его под руку, и мы направились к его темно-зеленому «Ауди». Я специально оставила свою «Ладу» дома – любовники должны приезжать на прием в одном автомобиле.

– Ты необыкновенно хороша, – сделал он мне комплимент, едва мы заняли места в его авто.

– Стараюсь тебя не подвести, – пошутила я.

«Настоящий сюрприз ждет тебя, – мысленно обратилась я к Валерию, – когда я сниму свою норку, и ты увидишь мое платье».

– Я действительно надеюсь, что ты меня не подведешь, – доверительным тоном произнес Валерий.

Не поворачиваясь ко мне, он накрыл мою лежащую на коленях руку своей. Я не стала отдергивать руку, создавать нелепый ажиотаж и поняла, что Валерий благодарен мне за это.

– И все-таки мне хотелось бы проинструктировать тебя на всякий случай, – осторожно начал Валерий капать мне на мозги, – как лучше вести себя с Авдеевой.

– И как же? – с задорной беззаботностью избалованной девочки, которую везут к строгой бабушке, спросила я.

– Как можно скромнее. Не умничать, не иронизировать – это привилегии Авроры Кондратьевны.

– Она купила не только линию производства хорошей косметики, но и все права на остроумие? – немного резко пошутила я.

– Считай, что так, – посмотрел на меня Валерий, который вошел в роль толкователя жизни и правил хорошего тона для покладистой, трепетно ему внимающей неофитки, – Аврора Кондратьевна внимательно исследует, если можно так выразиться, незнакомого ей человека, приглядывается, задает порой провокационные, нескромные вопросы… Считай, что пунктик у нее такой… Понимаешь, когда тете под пятьдесят, а рядом двадцатилетний мальчик, подмечающий каждую морщинку на ее лице, поневоле станешь корчить из себя если не вечную Афродиту, то Афину – точно. Лишь бы возвыситься в глазах очередного альфонса. Кстати, ее новому мальчику аж целых двадцать пять, и он возглавляет у нас отдел рекламы.

– Не предполагала, что менеджер косметической фирмы разбирается в греческой мифологии, – улыбнулась я, уже трижды пожалев о том, что нацепила такое «нескромное» платье. Как-то оценит его Аврора Кондратьевна?

– Все мы учились понемногу… – улыбнулся Валерий.

– Неплохая карьера для двадцатипятилетнего парня – возглавлять отдел рекламы в такой солидной фирме, – мечтательно сказала я, – но ему не позавидуешь.

– Он производит впечатление довольного жизнью человека, – без особой убежденности возразил мне Валерий, – но у него масса поводов быть уволенным.

– Что ты имеешь в виду?

– Не что, а кого, – поправил меня Валерий и с лукавой улыбкой произнес: – Женщин.

– Ты это знаешь на сто процентов? – решила уточнить я.

– На двести, – лаконично ответил Валерий и остановил машину перед недавно выстроенным шикарным двухэтажным особняком, – приехали.

– Я уже поняла.

Ворота особняка были закрыты. Массивный кирпичный забор позволял видеть только второй этаж строения.

– Я хотел кое-что уточнить… – застенчиво улыбнулся Валерий и как-то виновато посмотрел на меня.

– Что?

– Не захочешь ли ты продолжить нашу игру вне рамок сегодняшней вечеринки?

– Это принимать как предложение переспать? – резко сказала я.

Мне нравится порой огорошивать осторожничающих, но явно чего-то добивающихcя от тебя мужчин подобным образом. И я уверена, что такие искренность и смелость хоть поначалу и смущают, а может, даже неприятно поражают их, но и разжигают. К тому же ясно даешь понять, что ты не какая-то там сентиментальная глупышка, начитавшаяся любовных романов, а женщина, равная им в праве четко формулировать свою мысль и не бояться выглядеть открытой и лишенной рыхлой романтики блеющих сексапильных овечек.

Лицо Валерия передернула нервная судорога. Что это он, не ожидал?

– Может, ты спросил об этом, так сказать, из подстраховки? Выбирая тактику поведения на вечеринке? Если я чем-то не устрою мадам Авдееву и она сочтет необходимым от меня освободиться, твое одобрение или сопротивление такому ее желанию будет зависеть от моего обещания переспать с тобой? – Я произносила эту тираду с невозмутимым выражением лица. – Иначе для чего ты меня спросил об этом именно сейчас, а не предоставил событиям развиваться своим чередом? – решила я его добить.

– Прости, – пошел он на попятную, – я не так выразился… – он бросил на меня полный раскаяния взгляд, но меня уже понесло.

– Ни за что не поверю, что типы вроде тебя не просчитывают все заранее. Ты не похож на человека, идущего на поводу произвольных эмоций.

– Тогда какого черта ты со мной связалась? Только для того, чтобы проникнуть на эту вечеринку, которую я уже сейчас начинаю проклинать? – возмутился он.

– Постой. У нас с тобой, кажется, был договор: ты мне – вечеринку, я тебе – бесплатную рекламу во всю страницу. Так?

– Так, – без энтузиазма подтвердил Валерий, – но неужели ты думаешь, что я стал бы так рисковать, если бы…

– Если бы не надеялся переспать со мной? – Я в упор посмотрела на него. – Я и не предполагала, что это является, так сказать, скрытым дополнительным условием…

Мы уже битых десять минут сидели в машине перед особняком, не ведая, куда нас приведет эта неожиданная размолвка.

Валерий спокойно выдержал мой долгий пристальный взгляд, которым я хотела достать до дна его души, и с неловкой улыбкой произнес:

– Нас ждут. Если хочешь, пошли. Но прошу, там, – он кивнул на особняк, – без сцен!

– Ты сам спровоцировал этот разговор, неприятный для нас обоих, – более миролюбивым тоном произнесла я, снимая с плеча ремень безопасности.

Валерий нажал на клаксон. Ворота как по мановению волшебной палочки открылись.

 

Глава 3

Мы въехали в просторный двор, где уже стояла одна машина – голубой «Фольксваген». Ворота за нами автоматически закрылись. Валерий вышел из машины, обошел ее спереди и галантно открыл мне дверцу. Я поблагодарила его милой улыбкой и направилась к дому.

– И прошу тебя, – шепнул мне Кирсанов, – я не знаю ничего о твоей профессии.

– Не беспокойся, – кивнула я, – я не собираюсь тебя компрометировать. Как мы договорились – я работаю фотографом в модельном агентстве.

Дверь нам открыл молодой человек в темных брюках и кремовой сорочке в тонкую полоску, верхняя пуговица которой была расстегнута. Узел ярко-оранжевого галстука ослаблен. Он был темноволос, худощав и, можно было бы сказать, красив, если бы не его бегающий взгляд и слишком полные губы.

– Проходите. – Он пожал руку Валерию и с нескрываемым любопытством посмотрел на меня.

– Это Оля, – представил меня Валерий, когда мы разделись.

– Антон, – фальцетом произнес молодой человек и застыл, увидев меня без шубы.

Не знаю, сколько бы продолжалась эта немая сцена, если бы в холл не вышла хозяйка, Аврора Кондратьевна.

– Добрый вечер, Аврора Кондратьевна, – Валера сразу же шагнул к ней.

Пока они перебрасывались обычными в таких случаях фразами, я постаралась получше разглядеть ее. Это была высокая статная дама с гордой посадкой головы и пренебрежительно поджатыми губами. Она смотрела свысока, но в глубине ее глаз скрывался то ли испуг, то ли настороженность. Светлые, слегка рыжеватые волосы открывали высокий умный лоб и легкими волнами, над которыми потрудился мастер, спадали почти до плеч. Одета она была в темно-розовое обтягивающее платье с отделкой из черного кружева, ее плечи покрывал шарф из черного шифона.

– Антоша, – обратилась она к своему мальчику, – что же ты не приглашаешь гостей?

Потом она перевела свой взгляд на меня.

– Валера, – коснулась она локтя Кирсанова, – это твоя девушка?

– Познакомьтесь, – торопливо произнес Кирсанов, – Ольга – Аврора Кондратьевна.

Не знаю уж, чем я ей понравилась, но ее взгляд был довольно снисходительным и даже то, что ее дружок старательно отводил от меня глаза, не разозлило ее.

– Наконец-то ты нашел себе достойную пару, – похвалила она выбор Валерия и улыбнулась кончиками губ. – А Антон вас уже давно заметил, правда, Антоша? Интересно, что вы обсуждали? – Она хитро посмотрела на Кирсанова.

Он открыл было рот, но, видимо, не нашел, что ответить, и я пришла ему на помощь:

– Я предлагала Валере пойти одному.

– Это еще почему? – Тонкие изломанные брови Авроры Кондратьевны удивленно взлетели.

– У вас здесь такое избранное общество, – сказала я, сделав невинное лицо, – а я никого не знаю.

– Ну что вы, Оля, – она по-матерински, одновременно нежно и строго посмотрела на меня, – Валера же предупредил меня по телефону, что придет с подругой, и я ему сказала, что буду рада вас видеть.

Вот так все удачно началось. Аврора Кондратьевна показалась мне вполне общительной женщиной. Не без пунктиков, конечно, а у кого их нет, если разобраться? Широким коридором мы прошли в гостиную, в центре которой был накрыт стол на шесть персон, уставленный закусками и вазами с фруктами.

– Неужели вы все это сами? – искренне удивилась я.

– Ну что вы, Оля, – Авдеева гордо подняла голову, – у меня совершенно нет на это времени. Все, что вы здесь видите, приготовлено очень хорошим поваром. Надеюсь, вам понравится. А где же Галина с Григорием? – Она посмотрела на Антона. – Пора садиться за стол.

– Курят, наверное, – Антон направился к двери, – сейчас я посмотрю.

– С Галей я познакомилась в прошлом году на Средиземном море, – произнесла Аврора Кондратьевна, – мы вместе отдыхали. Это замечательная женщина: открытая, умная и жизнерадостная. Да вы и сами сейчас убедитесь в этом. Она пришла с мужем.

Вскоре вернулся Антон в сопровождении девушки примерно моего возраста с длинными черными волосами. У нее был итальянский тип лица: огромные карие глаза, большой чувственный рот с крупными белыми зубами и какая-то детская открытая улыбка, немного не вязавшаяся с грустью в глубине глаз. Красного цвета брючный костюм был очень ей к лицу: жакет на одной пуговице, надетый на голое тело, подчеркивал изящную стройность ее длинной шеи.

Следом за Антоном и Галиной вошел молодой человек с орлиным носом и русыми волосами, зачесанными назад. На нем были черные брюки и черный джемпер под горло, на котором ходил огромный кадык.

– Наконец-то все в сборе, – облегченно вздохнула Авдеева.

Она представила чету Береговских – Галину и Григория, – и все уселись за стол.

Сперва было довольно скучно, мне показалось, что я попала на поминки к какому-нибудь знаменитому ученому, всю свою жизнь посвятившему изучению процесса пищеварения членистоногих, но после второй рюмки народ начал понемногу расслабляться. Валера, сидевший рядом со мной, снял пиджак, потому что в гостиной было натоплено сверх всякой меры, и я только порадовалась, что на мне открытое платье.

Мы сидели на дубовых стульях с мягкими светлыми подушками, стол был накрыт ослепительно белой скатертью, спускавшейся до самого пола, да и вся комната была выдержана в светлых тонах. Кремовые обои без рисунка на стенах, на полу – светло-бежевый ковер с длинным ворсом, журнальный столик со столешницей из белого мрамора, на котором стоял бронзовый подсвечник с тремя восковыми свечами: все это немного навевало тоску, если бы не яркий свет люстры, игравший на столовом серебре и придававший живость всему происходящему.

После двух тостов – за прекрасную хозяйку, который произнес Григорий, и за ее организаторские способности, как умело подчеркнул Валера, мужчины вышли покурить. К ним присоединилась и Галина, а я, хотя тоже была не прочь подымить, осталась наедине с Авдеевой.

– Вы действительно занимаетесь, как сказал мне Валера, фотографией? – К моему удивлению, она сама затронула интересующую меня тему.

– Да, – кивнула я, – и говорят, у меня это неплохо получается.

Я не стала скромничать – в домах, подобных этому, скромность не считается достоинством.

– Судя по тому, как вы одеты, – продолжила Аврора Кондратьевна, – ваш труд неплохо оплачивается.

Я неопределенно пожала плечами.

– На собственный дом средств у меня нет, – улыбнулась я.

– Ну, вы еще так молоды, – задумчиво произнесла Авдеева, – у вас все впереди.

Я размышляла, не пора ли мне спросить разрешения поснимать в ее доме, но пришла к выводу, что, пожалуй, следует немного подождать.

– Жизнь бежит так быстро, – заметила я, – не успеешь глазом моргнуть, а лучшие дни позади.

– Да вы философ, Оля, – она удивленно посмотрела на меня. – По-моему, вы многого сумеете добиться.

– Я постараюсь, конечно, – с сомнением в голосе сказала я, – но… В общем, поживем – увидим.

В гостиную ввалилась шумная компания, продолжавшая что-то весело обсуждать. Григорий нес в руках свой джемпер, и на нем теперь была только черная майка с короткими рукавами. Пока я разговаривала с Авророй Кондратьевной, прислуга, приглашенная, видимо, из того же ресторана, что и повар, сменила приборы. На столе появился огромный, лоснящийся жиром гусь с румяной корочкой.

– Вот это да! – восхитилась Галина, увидев гуся. – Это целый поросенок.

– Это всего лишь гусь, друзья, – со слащавой улыбкой произнесла хозяйка, – сейчас Вячеслав нам его разрежет.

Что это еще за Вячеслав? – удивилась было я, но тут откуда-то появился человек лет тридцати с тонкой полоской усиков и в белом фартуке, и я поняла, что Авдеева имела в виду повара. Я представила себе, как он будет сейчас бороться с этим гусем, отделяя крылья, ножки, грудку, но все оказалось гораздо проще.

Вячеслав, ловко помогая себе вилкой, просто отрезал от золотистой тушки шесть больших плоских ломтиков и удалился. Вилку и блестящий нож с костяной резной рукояткой он оставил на подносе.

– Если я больше вам не нужен, – шепнул он Авдеевой, – я пойду.

– Спасибо, Слава, – поблагодарила его Аврора Кондратьевна, и все принялись за гуся.

Антон открыл уже третью бутылку шампанского и, если учесть, что я почти не пила, а мужчины предпочитали более крепкие напитки, то можно себе представить, что народ был, мягко говоря, несколько возбужден. Следующий тост был произнесен хозяйкой дома, и если мне не изменяет память, он звучал примерно так: «За солнце и море, за травы и деревья, за молодость и красоту». Тост был принят на «ура», и даже мне пришлось выпить почти полбокала шампанского, чтобы не обидеть Аврору Кондратьевну.

После этого все стало гораздо проще. И мужчины, и Галя, и я, и даже Авдеева ходили в соседнюю комнату, в которой горел камин, курить, поодиночке и группами. Я старалась быть поближе к хозяйке и, выбрав момент, когда мы с ней были наедине, спросила:

– Аврора Кондратьевна, боюсь вас обидеть, но все же не могу у вас не спросить.

– Да? – Она подняла на меня удивленные, но веселые глаза.

– Не могу ли я немного здесь поснимать. Мне так понравился ваш дом.

– Только с одним условием, – строго сказала она, – если вы предоставите мне полный отчет о проделанной работе.

И она весело рассмеялась, увидев мое озадаченное лицо. Все оказалось на удивление просто.

– Конечно, я все вам покажу, – пообещала я и почти бегом бросилась в холл, где оставила сумку с «Никоном».

Когда я вернулась в гостиную, веселье было в разгаре. Кто-то включил музыку, и гости выделывали такие кренделя, что я тут же приступила к съемкам. Валера попытался было меня пригласить на танец, но мне было не до этого. «Пощелкав» гостей, не забыв при этом и хозяйку, я с ее разрешения прошлась по дому, фотографируя каждую комнату.

Меня мучила только одна мысль: признаваться ли Авдеевой в том, кто я на самом деле? Вернее, даже не это – чем я занимаюсь, она наверняка рано или поздно узнает. Я стояла перед дилеммой: сказать ей, зачем я здесь, рискуя потерять сделанные кадры, или ничего не говорить и опубликовать фотографии в «Свидетеле» без ее разрешения, тем самым подставив Кирсанова. Выбрала же я третий вариант, который осенил меня, пока я ломала голову над предыдущими: во время съемок попытаюсь выяснить у Авдеевой, почему она не общается с прессой, и, может быть, мне удастся все же выпросить у нее эксклюзивное интервью. Это было бы самым лучшим.

С этими мыслями я открыла дверь в гостиную и… ничего не увидела. В комнате громко играла музыка, были слышны голоса, но свет был погашен. Падающие из коридора лучи выхватывали только небольшое пространство комнаты, в которое изредка попадали темные силуэты движущихся в танце людей. «Это что-то новенькое», – подумала я и стала осторожно пробираться к дивану. На меня несколько раз натыкались, кто-то даже попытался поцеловать, но я увернулась. Наконец музыка стихла, и зажгли бра.

– О, пропащая, – с веселым возбуждением произнес Кирсанов, заметив меня.

Он нетвердым шагом приблизился ко мне.

– Это такая игра, – пьяно улыбаясь, сказал он, – все сидят по разным углам, потом гасят свет и начинают искать друг друга.

– И кто же выигрывает? – с усмешкой спросила я.

– Кто кого найдет, тот и выигрывает, – не совсем правильно выговаривая слова, сказал он, – присоединяйся.

– Олечка, присоединяйся, – услышала я грудной голос Авроры Кондратьевны, стоявшей рядом с Антоном, – это очень весело. Давайте сначала выпьем, – добавила она и направилась к столу, который был задвинут в дальний угол комнаты.

– Мне шампанского, – игриво сказала Галя, пытаясь разыскать на столе свой бокал.

– Шампанское, кажется, кончилось, – заявил Антон, переворачивая бутылку вверх дном, – пойду посмотрю в холодильнике.

– Я тебе говорила, нужно было больше брать, – с оттенком монаршего раздражения упрекнула его Авдеева.

– Ну, ничего, – Антон поднял руку в успокаивающем жесте, – я сбегаю.

– Только недолго, – капризно предупредила его Аврора Кондратьевна, – выключай, – скомандовала она, повернувшись к Валере.

Он послушно щелкнул выключателем, и комната снова погрузилась в темноту. «Вот тебе и Авдеева, – подумала я, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, – играет в игры для подростков. Значит, так называемая погоня за молодостью не ограничивается применением кремов и бальзамов? В молодом теле – молодой дух», – перефразировала я древнеримскую поговорку.

Прибавили громкость, и музыка зазвучала с новой силой. Вдруг я почувствовала, как кто-то коснулся меня в темноте. Его руки – а это были явно мужские руки – сорвали меня с места и закружили по комнате. Только по знакомому аромату одеколона, который я почувствовала еще в машине, я поняла, что это Валера. Он крепко обнял меня и начал жадно искать своими губами мои, руки его скользили по всему моему телу, то сжимая грудь, то опускаясь скользящим движением от шеи по спине и ниже. Только теперь я поняла, почему у всех, когда включили свет, были такие раскрасневшиеся лица и горящие глаза. Вот так игра! Я что было сил толкнула Валерия в грудь, и мне удалось выскользнуть из кольца его рук. Наверное, он не ожидал от меня такой реакции, потому что я услышала приглушенный ковром звук падения. Пригнувшись, я отползла в сторонку и прижалась к стене.

Это была длинная мелодия, поэтому еще несколько минут в гостиной царила темень. Один раз кто-то, сопя, прошел совсем близко от меня, но так как я сидела на полу, меня не нашел. Наконец музыка кончилась, и вскоре в комнате загорелся свет. То, что мы увидели, напоминало скорее кадр из фильма ужасов, чем праздничную реальность. На полу, почти посредине комнаты, лицом вниз лежала Галина. Ее черные волосы веером разметались по ковру, руки вдоль тела, одна из них неестественно вывернута. На красной шерсти жакета расплывалось пятно темно-алого цвета – цвета крови. В центре этого кровавого пятна торчала рукоятка ножа. Того самого ножа, которым Слава-повар резал гуся.

Никто не издал ни звука, я видела, как Авдеева поднесла ладонь ко рту, словно загоняя назад крик, готовый вырваться из ее груди. В этот момент дверь в гостиную распахнулась, и Антон бодрым голосом произнес:

– Шампанское заказывали?

Увидев лежащую на полу Галину с ножом в спине, он осекся. Его приход как бы дал толчок всем находившимся в комнате. Аврора Кондратьевна беспомощно осела на диван, Григорий, а за ним и Валерий бросились к Галине.

– Не трогайте нож, – тихо сказала я, сидя у стены, – на нем могут остаться отпечатки пальцев.

– Господи, – как ужаленная вскочила Авдеева, – этого только мне не хватало! И это накануне подписания договора. Антон, – истерически крикнула она, – иди сюда, сделай же что-нибудь!

Ошарашенный Антон, казалось, не мог сдвинуться с места. Он испуганно вращал глазами, ничего не понимая. Поднявшись с колен, Валерий подошел ко мне. Хмель в два счета слетел с него. Вид у него был не то, чтобы удивленный или испуганный. Скорее он выглядел подавленным. Не глядя на меня, он шепнул:

– Вот и повеселились…

Его затуманенный взгляд с бессмысленным выражением уперся в лежащее на полу тело. Антон шаткой походкой подошел наконец к дивану, на котором в полуобмороке сидела Авдеева, и, опустившись рядом с ней, опасливо скосил на нее свои заискивающие черные глаза.

Григорий опустошенно пялился на Галину. Видно, смысл произошедшего только сейчас начал доходить до его сознания. Придя в себя, он встал с колен и молча закрыл лицо руками. Вскоре комнату потрясли его гулкие судорожные рыдания. Реакция Григория опять как будто оживила умолкшую и впавшую в эмоциональную летаргию Авдееву.

– Что же теперь делать? – потерянно прогнусавила она, обводя присутствующих непонимающим взглядом.

Я почувствовала себя умудренным старцем в компании несмышленых детей. У меня, естественно, был опыт, необходимый, чтобы взять инициативу в свои руки.

– Оставаться всем на местах и срочно вызывать милицию. – Я подавила охватившую меня, несмотря на этот чертов опыт, дрожь и старалась произносить слова четко и по возможности спокойно.

При слове «милиция» как-то вдруг сразу погасшее и осунувшееся лицо Авдеевой передернулось.

– Милицию?! – истошно заорала она, вскакивая с дивана.

Она сжала ладонями виски и принялась метаться по комнате как зверь в клетке.

– Чтобы все об этом узнали?! – выкрикивала она. – Чтобы весь город косился на меня и перемывал мне кости?! Чтобы эти чертовы газетчики разнесли это по всем закоулкам?! Нет, нет и нет!

Она пару раз чуть не споткнулась о лежащее на полу тело. Всякий раз при этом Аврора Кондратьевна испуганно отскакивала в сторону с неизменно возмущенным и брезгливым выражением на лице. Словно Галина, умерев таким образом, поставила под сомнение солидное реноме Авдеевой и компании. Вот он, глухой, изъеденный червем малодушной боязни эгоизм власть имущих!

– А что вы предлагаете делать? – холодно спросила я. – Закопать труп во дворе?

В глазах Авроры Кондратьевны вспыхнуло пламя дикой злобы. От ее благожелательности и игривости не осталась и следа. Она метнула в меня осуждающий взгляд и завопила:

– А ты-то куда суешься?! Будешь меня учить?! Ну-ка, давай сюда пленку! – вспомнила она о моем невинном «развлечении», которому я предавалась.

Авдеева подлетела ко мне и хотела было сорвать ремень от фотоаппарата с моего плеча, но сильная и решительная рука Валерия успела нейтрализовать ее дерзкий порыв.

– Да как ты смеешь! – бешено завращала она глазами, придвинув свое лицо к лицу Валерия. – Привел эту фотографичку, так думаешь, я управы на нее не найду? Защитника из себя корчишь?!

– Аврора Кондратьевна, успокойтесь, – стараясь казаться невозмутимым, сказал Валерий.

Я знала, чего стоит иногда желание оставаться непроницаемо-спокойным, когда внутри все кипит и рвется наружу – словно сдерживаешь бурлящую магму. Я видела, как дрогнули и застыли лицевые мускулы Валерия. Брависсимо его самообладанию.

– Успокойтесь, – с какой-то затаенной угрозой вполголоса произнес он, – уверяю вас, Грише сейчас намного тяжелее, чем вам и всем нам.

Он неотрывно смотрел на Аврору Кондратьевну, словно гипнотизировал ее. И она действительно обмякла, опустила глаза и даже пошатнулась. Он поддержал ее, проводил до дивана, на котором по-прежнему сидел ее Антоша. Последний не сводил глаз со своей покровительницы. На его бледном лице одна эмоция сменяла другую – очень подвижная физиономия! Страх, сострадание, жалость, сожаление, досада, печаль тенями скользили по его гладкому лику.

Народ между тем пялился на Григория. Он скорчился в кресле и молча плакал, лишь иногда отчаянно всхлипывая.

– Гриша, – глухим от волнения голосом обратилась к нему Аврора Кондратьевна, которую с нежной заботой приобнял за плечи Антон, – прости. Это так все неожиданно.

Голос Авдеевой погас, словно рахитичный луч уползающего за гору закатного осеннего солнца. Она сделала рукой неопределенное движение, напоминающее последний взмах крыла умирающего лебедя, шарф, покрывавший ее плечи, упал к ногам, и она обреченно уткнулась в плечо своего молодого бойфренда.

Валерий приблизился к Григорию и постарался его утешить. Меня саму захлестнула такая тоска, что, если бы не моя воля к спокойному продуманному действию, я бы, наверное, разревелась.

– Валера, – сдавленно проговорила я, вынимая из сумки сотовый.

Он понял, что я прошу именно его вызвать милицию. Он кивнул и, подойдя ко мне, взял мобильник.

– Милиция, – в воцарившейся тишине негромкий голос Валерия показался мне трубным гласом, – произошло убийство, Лермонтова, тридцать шесть…

* * *

Прибывшая по вызову команда оперов отнеслась к случившемуся с пониманием, насколько вообще возможно понять убийство. Видимо, в домах, подобных авдеевскому, они бывали нечасто, потому что вели себя предельно сдержанно и вежливо: не отпускали глупых шуточек в адрес присутствующих, обращались ко всем на «вы», да и между собой переговаривались вполголоса.

Самое интересное началось даже не тогда, когда пригласили понятых – семейную пару преклонного возраста из соседнего дома, – а когда старший лейтенант, возглавлявший группу оперативников, начал снимать показания с присутствующих. Всем было неловко признаваться постороннему дяде, чем они занимались здесь на завершающей стадии вечеринки. Получалось, что все спокойно танцевали, потом кто-то погасил свет и танцы продолжились в темноте. Но когда вопросы стали более конкретными – например, кто с кем танцевал – тут началась путаница и всеобщая амнезия. Проще всех отделался Антоша. Он ушел за шампанским – это все видели – и вернулся после того, как убийство уже совершилось. Он так и сказал, что успел только дойти до ларька, взять шампанское и вернуться обратно.

Остальные же путались в показаниях, ссылаясь на свое нетрезвое состояние, Григорий вообще сорвался и нагрубил ментам, мол, какое они имеют право копаться в его личной жизни.

– Убили мою жену, – заявил он им, – а вы, недоумки, пытаетесь обвинить меня!

Валерий перед сотрудниками извинился за Григория, сказав, что тот потрясен случившимся и немного не в себе. Пробурчав что-то насчет выдержки, менты успокоились.

Когда же Аврора Кондратьевна узнала, где работаю я, с ней чуть опять не случилась истерика.

– Пригрела на своей груди змеюку, – набросилась она на Валерия. – Вот какая мне за это благодарность! Паразит! Жрешь мой хлеб и норовишь меня же в могилу свести.

Валерий сидел, как побитая собака, даже не пытаясь оправдываться.

– Да он не знал, где я работаю, – бросилась я ему на выручку. – Я соврала ему, что работаю в модельном агентстве, а он парень простой – поверил.

– Простота – хуже воровства, – выдала чуть остывшая Авдеева и повернулась ко мне. – А тебя, папарацци гребаная, чтобы я в своем доме больше не видела. Ишь как умеете вы втираться в доверие к честным людям. Тюшки-тютюшки, дом понравился, Аврора Кондратьевна… – она ехидно улыбнулась, а потом начала костерить и себя, – а Аврора Кондратьевна уши развесила, как крольчиха, и верит всему, что ей говорят.

– Гражданка, успокойтесь, – несмело остановил ее старший лейтенант, – не мешайте работать.

Вняв его призыву, она встала с гордо поднятой головой, прошла к столику, на мраморной поверхности которого лежала длинная зеленая коробочка, достала оттуда коричневую сигарету и села на свое место. Антон тут же поднес ей зажигалку. Прикурив, она благодарно посмотрела на него.

«Чмокни еще мальчика в щечку, мамочка», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя сдержалась.

Короче говоря, вся эта бесполезная возня закончилась далеко за полночь. Мужчины, в том числе и Антоша – у них уже начался похмельный синдром – позволили себе даже по рюмке «Смирновки», закусив маринованными корнишонами. Менты от выпивки отказались, хотя и было видно, что они с трудом сдерживают слюнки. Кроме лейтенанта, на подхвате работали еще два оперативника-сержанта, задачей которых было доставить и проводить понятых, а также следить за порядком.

Приехавшие криминалисты обследовали рукоятку ножа на наличие отпечатков пальцев и сообщили с нетерпением ждавшему их заключения лейтенанту, что, к сожалению, «рукоятка шершавая» и «отпечатки смазаны».

Труп Береговской забрали в морг, чтобы сделать вскрытие. Лейтенант, заявив, что надо бы, мол, всех вас забрать в отдел до выяснения, внял просьбам и ограничился подпиской о невыезде.

– Но меня же не было в доме… – попытался было возразить Антоша, но лейтенант осадил его:

– На всякий случай, – веско заявил он.

– Мне через неделю в Париж ехать, – с достоинством поднялась с дивана Авдеева, – для подписания договора с французами…

– Разберемся, – снабдив свою реплику успокаивающим жестом, лейтенант развернулся и вышел в сопровождении своих помощников.

 

Глава 4

Напряжение этого вечера немного начало спадать с меня, лишь когда я заняла свое прежнее место в машине Валерия. Не без опасения, надо сказать, заняла. Я готова была подозревать в случившемся любого из присутствовавших на этой проклятой вечеринке. А вдруг это он – я незаметно изучала лицо Валерия. Кто его знает, может, у него был скрытый мотив для того, чтобы отправить Галину на тот свет? По спине забегали мурашки. Я прикрыла веки и усилием воли подавила страх.

– Мне кажется, – неуверенно сказала я, – что тебе следовало бы остаться с Авророй Кондратьевной еще на некоторое время, поддержать ее и так далее.

– Преданность чувств, нижайший поклон, – горько усмехнулся Валерий, – переживаешь за мою репутацию в фирме?

Он скосил на меня свои серые непроницаемые глаза. Двигатель был давно запущен. Наконец мы тронулись, выехали со двора и направились в центр. Заснеженные улицы были пустынны. Свет фонарей бледно-желтыми размытыми пятнами лежал на дорогах и тротуарах. Все навевало грустные мысли, а если еще и присовокупить к этому впечатления сегодняшнего вечера…

– Не бойся, меня не уволят. Я нужен Авроре Кондратьевне… – он бросил на меня ироничный взгляд, – она, конечно, может похорохориться, пальчиком погрозить, но на увольнение не пойдет.

Сейчас Валерий казался мне самонадеянным наглецом, непрошибаемым циником да просто нечутким человеком. Он даже словом не обмолвился об убийстве… Тревожное сомнение вновь зашевелилось на дне моей души. А вдруг это он? А что, если он и меня сейчас где-нибудь прикончит? Отвезет в тихое, темное местечко и сунет промеж лопаток ножичек? Ужас, холодный, мерзкий, неотвязный, сдавил мне сердце, забил ледяным комком горло. Мне почудилось, что еще минута, и я задохнусь. Мне не хватало воздуха, под ложечкой больно сосало, голова кружилась, мысли путались.

– Тебе нехорошо? – забеспокоился Валерий.

– Нет, сейчас пройдет… Переутомление, – соврала я, чувствуя, что дикий страх меня не отпускает, – может, мне лучше прогуляться?

– В час ночи? – удивленно поднял брови Валерий.

– Куда ты едешь? – дрожащим голосом спросила я. – Я же не сказала, где живу.

– Я везу тебя к себе, – невозмутимо ответил он, – мне не хочется оставлять тебя одну…

Он в первый раз посмотрел на меня с недвусмысленным страстным призывом. У меня упало сердце. Я не чувствовала ни рук, ни ног. «Не хочет оставлять меня?» – крутилось в моем воспаленном мозгу.

– Нет, нет, – горячо запротестовала я, сдерживая нервную дрожь.

– Да у тебя озноб, – встревожился Валерий, – ну ничего, приедем, выпьем коньяку…

«Поиграем в прятки», – с черным юмором добавила я про себя.

– Я все думаю, кто мог убить Галину… – я посмотрела на Валерия.

Ни один мускул не дрогнул на его немного осунувшемся, утомленном, но по-прежнему подозрительно спокойном лице. Чтобы убить человека, казалось мне, нужно обладать такой же выдержкой и цинизмом, как у него…

– Пусть милиция разбирается, – пренебрежительно ответил он, – я предполагал, что с Галиной случится что-то похожее на то, что сегодня произошло.

– Это почему же? – насторожилась я.

У меня было ощущение, что сердце у меня бьется где-то в горле. Я еле различала, что говорит Валерий. Стук сердца был настолько громким и аритмичным, что казалось, будто я нахожусь в эпицентре какого-то затяжного взрыва. Кровь то бросалась мне в лицо, то молниеносно отливала. Я чувствовала смертельный холод в конечностях.

– Потому что с мужиками путалась, – с безразличным видом ответил Валерий.

– У тебя с ней что-то было? – прямо спросила я, по-прежнему охваченная ужасом.

– У меня? – насмешливо приподнял брови Валерий. При этом его гладкий, если не считать небольшой упрямой складки между бровей, лоб покрыли неглубокие морщины. – Ты смеешься надо мной?

– Не пойму, чем вызвана такая ирония и риторический вопрос, – сказала я, стараясь не стучать зубами от страха.

– Извини. Конечно, если бы ты знала Галину, то не спросила бы меня о том, было ли что у меня с ней или не было… – виновато улыбнулся он.

– Так значит, не было… – подытожила я.

– Да ты дрожишь вся. – Он повернул ко мне свое казавшееся в свете фар и снега меловым лицо.

Его рука, как в прошлый раз, легла на мою руку, только не осторожно накрыла ее, а страстно стиснула. Кровь ударила мне в виски. Мне стало жутко, едва я представила, что та же самая рука, возможно, вонзила Галине в спину нож с костяной ручкой, нож, которым до того повар, приглашенный Авдеевой, резал румяную тушку гуся.

– Неудивительно… – гипнотическим взглядом посмотрел на меня Валерий, – такое легкое платье. Но оно тебе идет, и я буду счастлив, если ты его вновь наденешь, но не по такому печальному поводу.

– Я его на праздник надела, – поправила я Валерия, – даже не догадываясь о том, как все обернется. Но теперь это платье всегда будет ассоциироваться в моем представлении с тем ужасом, свидетелем которого я сегодня стала.

– Прости, я неуклюже выразился… Но сколько пессимизма! – с кощунственной беззаботностью улыбнулся Валерий, – а ведь все так хорошо начиналось.

– Что все? – наивно спросила я.

– Послушай, не делай вид, что не догадываешься, о чем я говорю, – с оттенком раздражения в голосе сказал Валерий, – ты ведь сама едва не дала мне пощечину…

– Какую пощечину?

– Вернее, дала… моральную, так сказать, – он красноречиво посмотрел на меня.

– Ладно. Давай поговорим начистоту. Если ты думаешь, что я сейчас поеду к тебе, то очень заблуждаешься. И вообще, я не уверена, что я именно та женщина, которую тебе следовало бы пригласить к себе, чтобы скрасить, так сказать, твое одиночество.

Страх начал понемногу отпускать. Станет ли убийца говорить о сексе, который по сравнению с убийством выглядел более чем невинно? А что, если у него бездна хладнокровия, и он без труда может лишить кого-то жизни, а потом завалиться с дамочкой в постель и устроить любовные игры?

– Ты мне нравишься, как видишь, я искренен…

– Я думала, произошедшее внесет кое-какие коррективы в твое упорное желание переспать со мной, – подковырнула его я.

– Ты хочешь упрекнуть меня в отсутствии чуткости, – усмехнулся Валерий, – но я ведь тебе уже сказал, что рано или поздно Галю все равно ждало нечто подобное.

– А как ты с ней познакомился? – полюбопытствовала я.

– На пикнике. Ее пригласил мой приятель.

– И ты остался равнодушен к ее чарам? – спросила я.

– На что ты намекаешь? По-твоему, я должен был тут же наброситься на нее?

– Но со мной-то…

– С тобой – другое дело, – пылко взглянул на меня Валерий.

Очевидно, утомление, переживания и до сих пор бродивший в его крови хмель сказались на нем. Он стал откровенным, его холодные серые глаза оттаяли, в них появились страсть и нежность.

– Что же во мне особенного? – заинтересовалась я.

– Ты – девушка не для одного раза, ты меня понимаешь? Мужчины такое сразу чувствуют. Просто все зависит от того, что им в данный момент нужно…

– И сейчас ты почувствовал призыв вечной весны? – пошутила я.

– Зря смеешься. Именно это я и почувствовал. А Галя – так, однодневка, – с пренебрежением сказал он.

– Но ведь Григорий женился на ней? – недоумевала я. – Или ты так о ней говоришь потому, что она осталась равнодушной к твоим чарам?

– Кто? Галя-то? Она – всегда пожалуйста. Извини за выражение, но чтобы ее поиметь самым примитивным образом, мне достаточно было моргнуть ей.

– А ты не моргнул?

– Представь себе, – с достоинством произнес Валерий.

– Я, конечно, очень польщена тем, что твой гордый взор заметил меня, но сверни, пожалуйста, направо. К тебе я, прости, не поеду.

– Правда?

Что за дурацкий вопрос? Я почувствовала, как у меня опять больно сжалось сердце.

– А что, если я тебя украду? – с пугающей игривостью спросил Валерий.

– Мне сейчас не до шуток. Давай встретимся в другой раз.

– Хорошо, – вдруг легко согласился Валерий. – Когда?

Конкретный вопрос. Но обещать что-то определенное мне не хотелось. Вообще не люблю давать обещания. Это меня тяготит, перерастает в своего рода невроз, с которым не так-то легко справиться. В данный момент я даже не знала, захочу ли когда-нибудь еще увидеть Кирсанова.

– Может быть, на следующей неделе? – неопределенно произнесла я.

– Отлично, – к моему изумлению, обрадовался Кирсанов и посмотрел на часы. – Очередная неделя наступила уже полтора часа назад.

– Здесь налево, – показала я на въезд во двор своего дома. – Мне действительно сейчас не до шуток. Я хочу спать, хочу, чтобы весь сегодняшний кошмар остался позади. Если желаешь, мы еще вернемся к этой теме, – я решила все же оставить ему надежду. – Останови здесь.

Кирсанов нажал на тормоза, и «Ауди», задок которого немного занесло на скользком асфальте, остановился у моего подъезда.

– Не хочешь угостить меня кофе? – задорно спросил Валерий, положив ладонь мне на колено и пытаясь заглянуть в глаза.

– Достань, пожалуйста, сумку, – показала я назад.

Он неторопливо убрал руку с моего колена, взял сумку с «Никоном» и протянул мне. Я взяла свое сокровище и вышла на улицу.

– У меня нет кофе, – сказала я, направляясь к подъезду, – кончился.

– Я куплю тебе, – услышала я за спиной его голос.

«Вот и все, – сказала я себе, входя в квартиру, – сходила на вечеринку». Тщательно заперев за собой дверь, я скинула шубку и, разувшись, босиком прошла на кухню. Насчет кофе я, конечно, соврала. Я тяжело вздохнула, вспомнив о навязчивости Кирсанова. Может, я и в самом деле ему небезразлична?

Да, сейчас мне действительно кофе не помешает. Щелкнув рычажком электрочайника, я двинулась в спальню, по дороге стаскивая с себя платье. Больше никогда в жизни не смогу смотреть на эту змеиную шкурку. Я зашвырнула скомканное платье подальше в шкаф и надела махровый халат.

В квартире было тепло, не так, конечно, как у Авдеевой, но она сама регулирует температуру как ей нравится. По мне, так у нее слишком жарко. Представляю, каково было Галине в ее шерстяном брючном костюме. Теперь она никогда уже не испытает дискомфорта от изменений температуры. Я поймала себя на том, что слишком цинична. Что ж, это издержки профессии. Вспомнив, какие маечки кислотных расцветок я носила, приехав в Тарасов из Карасева, я усмехнулась. Город меняет людей. Не могу сказать, к лучшему или к худшему, но меняет, даже такой провинциальный город, как Тарасов, с подачи нашего шустрого губернатора гордо носящий статус столицы Поволжья. Столица, где старики получают пенсию, которая позволяет вести полунищенское существование, в то время как отцы города в пылу борьбы за голоса электората оклеивают город, словно обоями, плакатами со своими портретами и поливают друг друга помоями.

Поперла чернуха. Немудрено после такого вечера, где собираются шестеро гостей, один из которых – убийца. Нет, один из пятерых, себя я могу точно отбросить, да и Антошу – тоже. Значит, остается четверо? Валера, Григорий, Аврора Кондратьевна и… Господи, я помотала головой, Галина ведь мертва. Значит, всего трое?

Смолов зерена, я высыпала кофе в маленькую медную турку, добавила ложку сахара и залила кипятком из чайника. Некоторые изгаляются – варят кофе с ванилью или корицей – может, в этом и есть какой-то кайф, но, по мне, так лучше крепкого черного кофе без всяких добавок – нет ничего. Иногда, правда, я позволяла себе добавить в чашку немного коньяку, как сейчас, например.

Я взяла кофе и прошла в гостиную, где забралась с ногами в большое мягкое кресло, к которому был придвинут журнальный столик. Сделав маленький глоток из чашки, я закурила. Когда в руке у меня вместо сигареты уже дымился жалкий окурок, а в чашке осталась одна гуща, мысли мало-помалу начали проясняться в голове. Я уже четко знала, что займусь поиском убийцы. Собственно говоря, я уже этим и занималась. Не пускать же дело, в котором я фигурирую в качестве одного из подозреваемых, на самотек. Да просто опасно. Мало ли что может прийти в голову следователю. А вдруг какому-то богатому и властному дяде захочется оставить на время предвыборной кампании независимый еженедельник «Свидетель» без его несговорчивого руководителя, то есть без меня? А может быть, все это подстроено специально, чтобы оклеветать меня?

Ну, дорогуша, это уж из области фантастики. Ты ведь сама напросилась на эту вечеринку. Напросилась, ну и что? Валерий ведь согласовывал мой визит со своей бандершей. Но я ведь совсем не знаю эту Галину Береговскую, даже ни разу не видела ее до этой самой вечеринки. Как, впрочем, и остальных гостей, исключая Валерия, с которым познакомилась за день до вечеринки. Нет уж, если бы кто-то захотел меня засадить за решетку – а врагов у меня достаточно, – то придумал бы что-нибудь поумнее.

Я томно потянулась в кресле и прикурила новую сигарету. Приятно все-таки ощущать себя этакой… не знаю, как сказать. Не последним человеком в городе – это будет, пожалуй, самым точным определением. Хотя я не стремилась взлететь в необозримые выси. В Москву, например. Меня полностью устраивал мой нынешний статус, полуленивая жизнь, взрываемая иногда очередным журналистским расследованием. И я бы не сказала, что у меня аналитический склад ума или необыкновенные храбрость или хитрость, которые помогали мне расследовать преступления. Просто я была упорной, если не сказать упрямой, как ослица, и умела подмечать разные детали и детальки, из которых и складывалась постепенно картина преступления. Плюс работа папарацци, часами и днями сидящего с «Никоном» в засаде, чтобы заполучить желаемую фотографию. Иногда, конечно, приходилось идти на различного рода авантюры, но они были довольно безобидными, насколько я помню.

Я не любила планировать свой день заранее, поэтому не стала составлять себе заданий на завтра, а вернее, на сегодня. Просто выдернула штепсель домашнего телефона из розетки, отключила «Моторолу», чтобы не подняли меня с утра пораньше – мне нужно было основательно выспаться. Удивительно еще, что я до сих пор не заснула в кресле, как это бывает, когда я выпью больше одного бокала шампанского. Видимо, сказался пережитый стресс.

Погасив свет, я прошла в спальню и очутилась в царстве Морфея еще до того, как моя голова коснулась подушки.

* * *

Черт побери! Я же отключила вчера все телефоны, или это мне приснилось? Открыв глаза, я увидела холодный свет пасмурного утра, пробивавшийся сквозь оконные шторы. Звонок, разбудивший меня, был не телефонным, это надрывался дверной. Перевела взгляд на круглые часы, висевшие над кроватью, – начало десятого. Откинув одеяло, я закуталась в халат и пошлепала в прихожую. Веки еще не вполне слушались меня, поэтому я даже не стала заглядывать в дверной «глазок», а просто поинтересовалась полусонным голосом, кто там.

– Это я, Оля, – ответил мужской голос.

Я не сразу сообразила, кому принадлежит этот голос, но когда, наконец, проснулась, поняла, что принадлежит он не кому-нибудь, а моему заму – Сергею Ивановичу Кряжимскому. Поэтому, немного повозившись с замком, я открыла дверь и впустила его.

Пожалуй, я не припомню случая, чтобы Кряжимский приходил ко мне в такую рань. Он знал о моей привычке – хорошо высыпаться, и привести его ко мне могло разве что из ряда вон выходящее событие.

– Что случилось? – Я прошла в гостиную и забралась с ногами в кресло. – Кто-нибудь умер?

– Может, и не стоило поднимать тебя так рано, – извиняющимся тоном начал Кряжимский, – но она так настаивала, чтобы я связался с тобой. Я звонил и на домашний, и на мобильный, но…

– Я их отключила, как вы, наверное, догадались. Да присядьте вы, Сергей Иванович. – Я показала на соседнее кресло. – Кому это я так срочно понадобилась?

Кряжимский устроился в кресле.

– Первый раз она позвонила – еще восьми не было. – Кряжимский начал говорить немного спокойнее: – Я что-то сегодня рано проснулся – вот и пошел на работу. Чем мне еще заниматься-то? Ну, я сказал, что мы начинаем работать с девяти.

– Погодите-ка, – остановила я его, – разве сегодня не праздничный день? И потом, кому вы сказали, Сергей Иванович? – напомнила я ему.

– Авдеевой, Авроре Кондратьевне, – уважительно произнес он. – А по поводу праздничного дня, так ведь сейчас кто хочет празднует, а кто хочет работает.

– Понятно, – кивнула я, удивившись про себя. – И что дальше?

– Потом она звонила каждые четверть часа и справлялась, не подошла ли ты на работу. Последний раз она позвонила минут двадцать назад и просто вынудила меня пообещать ей, что я заеду к тебе и сообщу, что она срочно хочет с тобой встретиться.

– Она не объяснила, зачем ей это нужно?

– Нет, – покачал головой Кряжимский, – сказала только, что срочно. Несколько раз повторила.

– Так, Сергей Иванович, – видя, что он переживает, успокоила его я, – я примерно представляю, зачем я ей понадобилась. Это не горит.

– А я уж заволновался, – признался Кряжимский, хотя по нему это и так было видно, – вдруг что-то важное.

– Может быть, и важное, – сказала я, поднимаясь, – но не побегу же я к ней сломя голову. Хотите кофе?

Сергей Иванович пожал плечами.

– Ну, составьте мне компанию, – я умоляюще посмотрела на него и пошла на кухню.

Он прошел за мной и устроился на табурете рядом со столом.

– Вы скорее всего еще ничего не знаете, – сказала я, занимаясь приготовлением завтрака, – если только Кирсанов не звонил вам среди ночи.

– А почему он должен звонить мне среди ночи? – удивился Кряжимский.

– Потому что вчера на вечеринке у Авдеевой была убита одна из приглашенных – Галина Береговская, жена Григория Береговского, который пришел вместе с ней, – сказала я.

– Ты шутишь? – не поверил Кряжимский.

– Какие уж тут шутки, – невесело усмехнулась я и поведала Кряжимскому обо всем, что случилось вчера у Авдеевой.

Он слушал с открытым ртом, иногда задавая мне вопросы.

– Теперь, – сказала я в завершение своего рассказа, – я одна из подозреваемых и думаю, что звонок Авдеевой связан с моей профессиональной деятельностью.

– И что же? – беспокойно заморгал Кряжимский. – Я как чувствовал, – всплеснул он руками, – отговаривал тебя от этой затеи.

– Ну, что теперь об этом говорить? Самое худшее уже случилось. И потом, знаете, что по этому поводу твердят психологи? Здоровую личность от нездоровой отличает как раз способность в любой неприятной или критической ситуации видеть какое-то позитивное зерно, умение извлекать из нее руководство к действию, а не идти на поводу у эмоций.

– Звучит хорошо, – засомневался Кряжимский, – только нужна ли нам вся эта шумиха?

– Ну что вы все время осторожничаете, Сергей Иванович? Может, этот инцидент, простите за неприкрытый цинизм, выведет нашу газеты в авангард тарасовской прессы… – мечтательно произнесла я.

– А мы что, не в авангарде, что ли? – удивленно и немного обиженно посмотрел на меня Кряжимский.

– Ну так упрочим наши позиции. Я намерена расследовать это убийство. Спасти свое честное имя, – я бросила на своего зама гордый, горящий верой и убежденностью в собственных силах взгляд.

Ну не могу я без патетики, что из этого?

 

Глава 5

Распрощавшись с озадаченным – если не с растерянным – Кряжимским, я закончила завтрак и включила телефон. Не успела я дойти до спальни, как он зазвонил. Я сняла трубку и ушам своим не поверила – на том конце провода, срываясь то на крик, то на всхлип, раздался грудной взволнованный голос Авроры Кондратьевны:

– Оля, здравствуйте. У меня мало времени. Нам нужно встретиться. Вы понимаете, о чем я говорю? На карту поставлено слишком многое. Я вас прошу не печатать те фотографии, которые вы вчера сделали, вернуть мне пленку. Вы слышите? Почему вы молчите? Поймите, если вы напечатаете фото и напишете статью, это будет катастрофой. Вы слышите меня, Оля?

– Я вас слышу, Аврора Кондратьевна, – спокойно сказала я.

– Скажите, куда мне подъехать? Нам надо все обговорить…

– Не беспокойтесь, я сама к вам приеду.

– Спасибо, Оля, – сказала Авдеева, – я вас жду.

– Не нужно меня благодарить, я еще ничего не сделала.

– Вот за это тоже спасибо. За то, что вы ничего не сделали.

– Хорошо, до встречи. – Я положила трубку и села в кресло.

Что ж, на ловца, как говорится, и зверь бежит. Все равно рано или поздно мне пришлось бы с ней встретиться. Так почему бы не сейчас? Я лишний раз порадовалась, что не наметила ничего на сегодняшнее утро, и стала собираться. Надела темно-серый в тонкую полоску брючный костюм, причесалась, слегка подкрасила губы. Взглянула в зеркало: очень даже ничего.

* * *

Через двадцать минут я подъехала к двухэтажному особняку, где располагался офис «Чайной розы». В холле стоял новый охранник, который, окинув меня безразличным взглядом, проверил мое редакционное удостоверение и пропустил меня. Поднявшись по лестнице, я прошла мимо кабинета Кирсанова и открыла дверь с надписью: «Секретарь».

Приемная была выдержана в таких же пастельных тонах, что и холл, только ее несколько оживляли искусственные растения в кадках. За столом, на котором стоял компьютер, вместо ожидаемой молоденькой девушки восседала дама лет пятидесяти с волосами, выкрашенными в рыжий цвет. Ее нельзя было назвать некрасивой, да и красивой я бы ее не назвала – она была никакая.

– Добрый день, – сказала я, – моя фамилия Бойкова. Аврора Кондратьевна ждет меня.

– Да, да, – она изобразила на своем лице улыбку, – проходите, пожалуйста.

Открыв высокую дубовую дверь, я очутилась в просторном кабинете, выдержанном в бледно-бежевых тонах. Аврора Кондратьевна встала из-за стола и встретила меня как хорошую знакомую.

– Доброе утро, Оленька, – Авдеева взяла меня под локоть и провела к низенькому столику, на котором стояли самовар, две чайные чашки, ваза с печеньем и конфетами, – чайку горяченького?

Она усадила меня в кресло и сама уселась напротив.

– Можно курить? – спросила я, не заметив на столе пепельницы.

– Конечно, о чем разговор, – улыбнулась Авдеева.

Поднявшись, она прошла к своему столу и принесла большую хрустальную пепельницу, в которой я насчитала с полдюжины окурков. «Нервничает Аврора Кондратьевна», – отметила я про себя и кивком поблагодарила ее.

– Оля, – торжественно произнесла она, когда мы налили чаю и сделали по глотку, – вы деловая девушка…

Я неопределенно пожала плечами.

– …поэтому у меня к вам деловое предложение, – продолжила Авдеева.

– Интересно, – произнесла я, хотя догадывалась, о чем она собирается меня просить.

Видимо, она волновалась, потому что тоже достала сигарету и закурила. Я видела, как подрагивают пальцы ее ухоженных рук.

– Так вот, – сказала она, сделав несколько глубоких затяжек, – у вас есть то, что я хотела бы у вас купить. Деньги у меня есть, только назовите вашу цену.

– Я не совсем понимаю, о чем идет речь. – Я вопросительно посмотрела на нее. – Не могли бы вы объяснить немного подробнее?

– Хорошо, не будем играть в прятки, – деловито сказала она, и я почему-то вспомнила завершение вчерашнего вечера. – Я хочу купить у вас негативы, которые вы сделали в моем доме, и ваше молчание.

– Не понимаю, зачем вам пленка? – искренне удивилась я. – Я ведь снимала только интерьер.

– Это моя проблема, – в ее голосе появились жесткие нотки. – Так вы согласны?

– Думаю, вопрос с пленкой мы можем уладить, – согласилась я.

– Сколько? – Она вопросительно посмотрела на меня.

– Ну… – я задумалась, – наверное, тысяча долларов.

– Так много! – воскликнула Авдеева.

– Считайте сами, – невозмутимо сказала я, – пленка, амортизация аппаратуры плюс работа…

– Я вижу, вы действительно деловой человек, – произнесла она, ломая окурок в пепельнице, – и цените свое время и свое умение. Хорошо, я согласна.

Я усмехнулась в душе. Конечно, цифру я взяла с потолка и только для того, чтобы понять, насколько далеко она может зайти. Оказалось, что далеко. Я приготовилась слушать дальше. Аврора Кондратьевна допила чай и прикурила новую сигарету.

– Перейдем теперь к следующему вопросу, – сухо произнесла она. – Признаюсь, что вчерашний случай, – она так и сказала «случай», – может сильно повредить развитию моего предприятия и моей репутации, если о нем станет известно общественности. В фирму вложены огромные деньги, и я не могу позволить, чтобы мне на каждом углу перемывали косточки. Это катастрофически скажется на бизнесе. И потом, французы такие щепетильные люди. Они просто могут забрать деньги из уставного капитала, и тогда «Чайная роза» перестанет существовать. Вы видите, я с вами откровенна. – Она посмотрела мне в глаза.

– Да, Аврора Кондратьевна, я вижу, – невозмутимо ответила я, хотя и не была уверена, что она сказала мне всю правду.

– Вы понимаете, о чем я хочу вас просить? – Она многозначительно взглянула на меня.

– Понимаю, – согласилась я.

– Тогда назовите вашу цену. – Она вся напряглась. Я видела, как подергивается ее левое веко.

– Вы думаете, что если я не опубликую в «Свидетеле» статью об убийстве в вашем доме и никому об этом не скажу, то никто ничего не узнает? А как же милиция? Суд? Вы их тоже хотите купить? – Я с возмущением смотрела на Авдееву.

– Этот вопрос я уже решила, слава богу, – облегченно вздохнула она. – Никакого суда не будет, дело закроют, и никто ничего не узнает.

«Вот даже как! – Меня охватило негодование. – Это сколько же надо отвалить денег, чтобы найти людей, которые в состоянии решать такие вопросы. Какие нужно иметь связи!»

– А как же убийца? – резко спросила я. – Он что, будет гулять на свободе только потому, что у вас рушится бизнес?

– Только не надо читать мне мораль! – раздраженно воскликнула Авдеева. – Все равно убийцу не найдут. Нет никаких отпечатков, никаких улик, никаких доказательств. Самое главное, ни у кого нет мотива. Мне так и сказали: «Это «висяк».

Мне было известно, что этим жаргонным словечком из лексикона оперов называют нераскрываемое в принципе убийство. Я рассеянно посмотрела в окно, за которым сыпал мелкий снег, и задумалась. Что же это получается? Если у тебя есть деньги, то тебе все позволено? Можно открыть дело, а можно закрыть дело, можно купить начальников вместе с потрохами, можно убивать безнаказанно. Только не попадайся.

– Оля, – услышала я строгий голос Авроры Кондратьевны и обернулась, – Оля, вы меня слышите?

– Да, конечно, – кивнула я.

– Так какова же ваша цена?

Она говорила это таким тоном, как будто вопрос был уже решен и осталось обговорить детали. Какая самоуверенность!

– Я не буду ничего продавать, – резко сказала я.

– То есть как? – изумилась Авдеева. – Мы же почти договорились. Вы получите очень много денег, Оля, – быстро заговорила она, – очень много. Вы даже себе не представляете, сколько вы можете получить. Хватит и вам, и вашим детям. Неужели вы всю жизнь хотите бегать и собирать какие-то материалы, чтобы потом подавать их неблагодарным читателям? Это не работа для такой красивой современной девушки, поверьте мне. Перед вами будут открыты все пути: вы сможете ездить по миру: Париж, Лондон, Рио-де-Жанейро. Вы увидите немеркнущие творения старых мастеров…

– Я собираюсь найти убийцу, – я не дала ей закончить тираду и упрямо сжала губы, – потому что, во-первых, этот человек опасен для общества, а во-вторых, и это самое главное, я – одна из подозреваемых, впрочем, так же как и вы, не забывайте об этом. Поэтому я предлагаю вам другую сделку.

Я пристально посмотрела на нее и, увидев, что она меня внимательно слушает, сказала:

– Я обещаю вам, что не буду публиковать статью об убийстве в вашем доме, – я намеренно произнесла «убийстве», а не «случае» или «происшествии», – а вы ответите на вопросы, которые у меня возникнут по ходу расследования. И никаких денег, согласны?

Она молчала. Наверное, была, мягко говоря, озадачена.

– Вы говорите, нет мотивов? – хладнокровно продолжила я. – Согласна, явных нет, но не могли же Галину убить просто ради шутки. Значит, есть скрытые мотивы, которые я и собираюсь раскопать. Но для этого мне нужна ваша помощь. Если вы откажетесь, я все равно найду убийцу, но тогда не обещаю вам, что сохраню все в тайне. Вам нечего бояться, – веско добавила я, – если, конечно, не вы убили Галину.

Это был хороший ход. Я видела борьбу эмоций на лице Авроры Кондратьевны, потом она все же приняла решение. Конечно, далось оно ей нелегко.

– Кажется, у меня нет выбора, – она со смесью досады и уважения взглянула на меня. – Хорошо, будем считать, что вы меня убедили. Что вы хотите от меня узнать?

* * *

От Авдеевой я узнала, что с Галиной Береговской, а тогда еще Чернышковой, она познакомилась на Лазурном берегу в Ницце, где они вместе отдыхали позапрошлым летом. Они встретились на пляже, разговорились, а потом оказалось, что и живут они в одном отеле, а в России – в одном городе. Вечером в ресторане они отметили свое знакомство. Чернышкова, так же, как и Авдеева, была в Ницце одна, и все последущие дни они почти не расставались.

Авдеева проводила Галину, так как та уезжала раньше. Они обменялись телефонами и, вернувшись в Тарасов, иногда встречались или в ресторанах, или дома у Авроры Кондратьевны. К себе Галина ни разу ее не приглашала, а Авдеева и не напрашивалась к ней в гости, знала только, что Чернышкова живет в однокомнатной квартире неподалеку от центра и работает в небольшой туристической фирме под названием «Лазурь».

Через некоторое время Чернышкова вышла замуж за Григория Береговского. Свадьба была скромной, без всякой помпы, были только самые близкие люди, в том числе и Авдеева со своим новым кавалером Антоном Щеблановым. После этого Галина и Аврора Кондратьевна встречаться стали реже – это и понятно – семья отнимает много времени. Последний раз, не считая вчерашней вечеринки, Авдеева видела Береговскую в конце лета – та зашла к ней проконсультироваться по поводу косметики, выпускаемой «Чайной розой».

Встретиться шестого ноября предложила Аврора Кондратьевна – идти в ресторан не хотелось, а вдвоем с Антошей тоже было скучновато. Как она ни силилась, но так и не смогла вспомнить, кто предложил вчера играть в эту дурацкую игру, в результате которой Галина была убита.

Я поблагодарила Авдееву, узнала у нее номер ее сотового, сказала, чтобы она не беспокоилась по поводу моего умения молчать, и, чувствуя себя словно выжатый лимон, вышла из ее кабинета. Низкий двухместный диванчик и пара кресел, стоявшие в приемной, были заняты посетителями. Я даже не попрощалась с огненноволосой секретаршей, прошла мимо жаждущих увидеть Аврору Кондратьевну и с облегчением открыла дверь в коридор.

В дальнем конце коридора я заметила такой же небольшой диванчик, как в приемной у Авроры Кондратьевны, и направилась к нему. Достала сигарету, закурила и стала обдумывать свои следующие действия. Раз уж я здесь, можно было воспользоваться этим и поговорить с Кирсановым, но после разговора с Авдеевой я чувствовала такую усталость, что эта мысль показалась мне не самой удачной. Время было обеденное, и я решила где-нибудь перекусить, а уж потом, на сытый желудок, предпринимать дальнейшие шаги. Но судьба распорядилась по-другому. Я проходила мима кабинета Кирсанова, когда дверь распахнулась, и я чуть не столкнулась с Валерием.

– Ты ко мне? – обрадованно воскликнул он. – Заходи.

– Ты куда-то собрался? – спросила я, заметив, что он в пальто.

– Хотел пообедать, но это может подождать. – Он потянул меня в кабинет.

– Нет, – я высвободила руку, – как раз это подождать не может. Я тоже хочу есть. Составишь мне компанию?

– Ты еще спрашиваешь! Куда пойдем?

Он закрыл дверь и запер ее на ключ.

– Мне все равно, – сказала я, направляясь к лестнице.

– Тогда в «Русь». Ты там была?

– Приходилось пару раз.

По дороге в ресторан Кирсанов был весел, острил, рассказывал какие-то анекдоты, словно ничего вчера не произошло. Я спрашивала себя, если бы он убил Галину, стал бы он так себя вести? Но тут же задала себе другой вопрос: если он не убивал, то почему так себя ведет? Неужели у человека нет ни капли сострадания? И не находила ответа.

Возле двухэтажного дома, в полуподвале которого разместился ресторан «Русь», стояло несколько дорогих иномарок. «Ауди» Кирсанова не выбивался из них, но и не был самым крутым. Когда я выходила из машины, он предложил мне оставить «Никон» в салоне.

– Никуда он не денется, машина на сигнализации, – попытался заверить он меня.

– Нет уж, – отказалась я, – он должен быть всегда со мной. Это мое оружие.

– Оружие, – усмехнулся он, захлопывая дверцу. – Может быть, ночью ты держишь его под подушкой?

– Не умничай, – одернула я его и пошла к входу.

Оставив пальто в гардеробе, мы вошли в зал. Видимо, Кирсанов был здесь завсегдатаем. Он раскланивался направо и налево с обедающими, пока мы шли, сопровождаемые миниатюрной смазливой официанткой, в дальний конец ресторана. В ресторане было три зала, расположенных анфиладой, и последний, где нас посадили, был самым маленьким и самым уютным. Оставив меню, официантка удалилась, и Кирсанов подал его мне.

– Что будешь есть? – Он внимательно посмотрел на меня. – Здесь подают отличные бифштексы, с кровью.

– Нет, крови с меня достаточно, – намекнула я на вчерашний инцидент, – я бы проглотила что-нибудь остренькое. Только не надо ничего говорить про кинжал, – нахмурилась я, предвидя его глупую шутку.

– Тогда шашлык, – предложил он и сделал знак официантке.

Она тут же подошла и приняла заказ.

– Что будешь пить? – Он приковал ко мне свои серые глаза, которые сегодня казались на удивление внимательными и даже теплыми не в пример равнодушному Валериному отношению к вчерашнему происшествию.

– Персиковый сок, – сказала я.

После этого достала с независимым видом сигареты и закурила.

– И еще сто пятьдесят коньяка, – завершил заказ Кирсанов.

– Я хотела с тобой поговорить, – скроила я серьезную физиономию.

– Это уже интересно, – усмехнулся Кирсанов, – и о чем?

– Только для начала я хочу, чтобы ты проникся важностью того, о чем пойдет речь, – я выжидательно посмотрела на Валерия, но он молчал, – я, видишь ли, решила заняться расследованием обстоятельств убийства Галины.

– Неужели? – беззаботно улыбнулся Валерий. – Так я тебе нужен только в качестве свидетеля? Но ведь ты и сама там была…

– Да, была, – нетерпеливо сказала я, – но я только вчера познакомилась с присутствовавшими, – акцентировала я последнее слово, – а ты ведь не впервые вчера встречался с Авдеевой и Береговскими.

– Но я ведь могу и не отвечать на твои вопросы, – язвительно усмехнулся Валерий, который явно был разочарован тем, что понадобился мне только в качестве свидетеля.

– Можешь и не отвечать, – ровным голосом произнесла я, одарив при этом Валерия жестким взглядом, – убийство я все равно раскрою.

– На одном упрямстве далеко не уедешь, – холодно заметил Валерий, ставший снова чопорным и высокомерным.

– Ну так помоги мне, – неожиданно доверительно посмотрела я на него, – мне кажется, вчера мы неплохо ладили, – решила я применить женскую дипломатию, – ты же тоже должен быть заинтересован в раскрытии этого преступления. Все мы невыездные…

– В ближайшее время я никуда не собираюсь, – иронично посмотрел на меня Валерий, – а вот и наш заказ!

К нашему столу спешила официантка с подносом. Подойдя, она поставила на стол тарелки с салатом и шашлыком, а перед Кирсановом опустила на стол графинчик, на две трети наполненный янтарно-коричневой жидкостью.

– Приятного аппетита, – слащаво улыбнулась официантка.

– Спасибо, – с достоинством поблагодарил ее Кирсанов и принялся протирать салфеткой вилку и нож. – Как тебе? – обратился он ко мне, указывая глазами на шашлык.

– Смотрится отлично. Будем пробовать. – Я взяла нож и вилку.

– Ну, – Кирсанов поднял рюмку, – за тебя!

– Звучит неплохо, только я не пойму, чем заслужила такое внимание? – кокетливо улыбнулась я.

– Не каждый день встречаются такие неординарные девушки, как ты. – Он опорожнил рюмку и принялся за салат.

– Расскажи мне о Галине, – попросила я, – просто расскажи.

– Что же я могу про нее рассказать? – изобразил удивление Валерий.

– Ну, ты же вчера сказал мне, что вы познакомились на пикнике… – напомнила я.

– Сказал, ну и что? – спокойно поднял на меня глаза Валерий.

В его голосе чувствовалась какая-то холодность и отстраненность.

– Она была приглашена твоим другом, – продолжила я.

– Послушай, – с оттенком раздражения произнес Валерий, – мы все-таки за столом. Давай найдем более приятную тему для беседы.

– А чем для тебя неприятна эта тема? – наивно спросила я, перестав жевать.

– Зачем без конца вспоминать одно и то же? Это прошлое: Галина, Колька, пикник. Прошло уже три года.

– Так твоего друга зовут Николай? – уцепилась я за тоненькую соломинку.

– Звали, – отрезал Валерий. – Он что, умер? – заинтересовалась я.

– Для меня – да, – лицо Валерия стало мрачным, тон – резким и нетерпимым.

Я поняла, что задела что-то болезненно-личное. Только вот захочет ли Валерий продолжать разговор?

– Вы поссорились? – предположила я.

– Какое тебе до всего этого дело? – недовольно сказал Валерий. – И какое это имеет отношение к тому, что произошло вчера? Не-ет! – с раздражением и досадой бросил он нож и вилку. – Кажется, я не смогу сегодня нормально пообедать!

– Хорошо, – пошла я навстречу, – давай перенесем этот разговор на более позднее время.

Закончив трапезу, мы решили немного прогуляться. Было холодно, но промозглая сырость, характерная для конца октября и начала ноября, уступила место сухому морозному воздуху.

– Ты сказал, что был женат, – осторожно начала я послеобеденную беседу, – давно?

– Год назад развелся, – с неохотой сказал Валерий. – Смотри-ка, смотри, – внезапно оживился он, провожая взглядом солидного дядю в кожаном пальто, – видно, не только я уязвим для твоих чар… Этот толстяк едва не просверлил в тебе дырку глазами.

– Я не обделена мужским вниманием, но что из того? – с кокетливой скромностью произнесла я. – И сколько вы прожили вместе?

– Два года.

– А что послужило причиной развода? – упорствовала я.

– Это мое дело, не суй свой симпатичный носик куда не следует, – с наигранной шутливостью ответил Валерий, и я поняла, что исповеди от него не дождусь.

– А твой друг Коля причастен к вашему разводу? – осенила меня догадка.

Валерий остановился и строго посмотрел на меня.

– Я же тебе только что сказал…

В его голосе мне послышалось возмущение.

– Прости, – поспешила ретироваться я, – просто интересно. Сам понимаешь, мы, женщины…

– Тебя я считал немного другой, – Валерий отвел глаза.

– Какой же? – Я вопросительно посмотрела на него.

– Живущей своими собственными заботами, – не очень вразумительно ответил Кирсанов, поднимая воротник пальто и прикрывая веки, чтобы неожиданно слетевшая с заиндевелых веток снежная пыль не попала в глаза.

– А Григорий, когда он познакомился с Галиной? – попытала я опять счастье.

– Год назад.

– Это ты их познакомил? – высказала я предположение.

– Да. Вернее, они сами познакомились. В агентстве, где работает… работала, – поправился он, – Галина.

– Но с твоей подачи? – решила я уточнить.

– Ну, как сказать, – задумался он, – да какое это имеет значение?

– В расследовании зачастую не знаешь, какая деталь окажется решающей…

– Ты что, меня подозреваешь? – насторожился он. Выражение его глаз стало неприкрыто враждебным. – Мне это незачем было делать. Ревность? – скажешь ты. Но если бы я захотел, Галина по-прежнему была бы со мной.

– Так ведь ты же сказал, что у тебя с ней ничего не было? – поймала я его в ловушку.

– Я говорил гипотетически… – уклонился он от прямого ответа.

– Когда – гипотетически: вчера или сегодня? – Я смотрела на него в упор. Он поежился, словно озяб.

– Пойдем к машине. Что-то мне холодно, – быстро проговорил он, поворачивая назад по Немецкой.

– Так было у тебя что-то с Галиной или не было? – не отставала я от Валерия, когда мы уже почти бежали.

– Не было. И мотива убивать ее – тоже. Заруби себе это на носу! – грубо выкрикнул он.

Он открыл передо мной дверцу. В его движении сквозили разочарование и досада. Жест получился каким-то озлобленным.

– Почему же ты тогда назвал в качестве возможного мотива убийства ревность?

Я казалась самой себе этаким маленьким, но настырным бульдогом, вцепившимся в горло злоумышленнику.

– Да что ты пристала ко мне? – взвыл Валерий. – Просто предположил, что если ты подумала, что у меня все-таки был с Галей роман, а его у меня не было и быть не могло в принципе, то единственный возможный мотив, который был бы у меня, если бы я… – запутался Валерий, ожесточенно махнул рукой и нажал педаль акселератора.

– Понятно, – процедила я.

– Что тебе понятно? – агрессивно спросил он.

– Что с Галей, как ты выразился, у тебя был роман. Только не пойму, почему ты так упорно это отрицаешь? – Я пристально посмотрела на Валерия, но его гордый, словно в один момент окаменевший профиль был непроницаем.

– Знаешь что, папарацци, – с едкой насмешкой повернулся он вдруг ко мне, – делай свое дело, а в личную жизнь порядочных людей не встревай…

Его серые глаза злобно сверкнули.

– Ты так упорно скрываешь свои отношения с покойной, что может создаться впечатление…

– Не хочу показаться невежливым, – ядовито прошипел Валерий, – но попрошу тебя взять такси. Видно, спокойно ты ехать не можешь, тебе обязательно надо кого-то изводить своими глупыми вопросами. Все вы так устроены, журналисты. Теперь я понимаю, почему вас так не любит Авдеева.

Его лицо передернула нервная судорога. Он остановил машину и с ненавистью уставился на меня, давая понять, что ждет, когда я выйду.

– Я была сегодня у Авдеевой, и она обещала мне помощь в расследовании, – решила я прибегнуть к последнему козырю, – а ты упираешься.

– Чихал я на капризы этой климактерической сучки! – грубо крикнул Валерий. – Я жду, выходи!

Он сверлил меня злобным взглядом. Мной овладел гнев. Я, значит, ищу преступника, хочу помочь, а этот высокомерный тип ставит мне палки в колеса!

– И потом, – саркастично улыбнулся немного успокоившийся Валерий, – никакого дела нет. Авдеева всех купила.

Он натужно засмеялся. Я молча открыла дверцу и вышла из машины. Выйдя же, даже не посмотрела в сторону Кирсанова.

 

Глава 6

Добравшись до офиса «Чайной розы» на своих двоих – Кирсанов высадил меня недалеко от него, – я нашла свою «Ладу» одиноко стоящей на обочине и припорошенной свежим снежком. Кирсанову, когда он «попросил» меня выйти из его «Ауди», важно было показать, насколько я ему надоела с моими, как он сказал, глупыми вопросами. Он вполне мог довезти меня до офиса, оставался какой-то квартал. Ну что ж, я его понимаю. Достаточно вспомнить, к какой группе мужчин я его отнесла в нашу первую встречу. К группе риска, усмехнулась я, открыв дверцу своей машины. Страшась потерпеть фиаско от женщины, он поспешил избавиться от нее. А что, если аналогичный мотив руководил им… Ну вот, готова уже признать его виновным? А что, если Галина неосторожно или специально наступила на его больное самолюбие?

Да, случай серьезный. Итак, что же мы имеем? У Кирсанова была жена и роман с Галиной. Это определенно. Я запустила двигатель. С Галиной Валерий познакомился три года назад на пикнике через своего друга, а ныне, как я догадывалась, врага – некоего Колю. С Григорием Галину познакомил Валерий. А какого, спрашивается, черта, ему понадобилось знакомить свою девушку со своим другом? Ну ты даешь! Да это же сплошь и рядом! Просто познакомил – без всякой задней мысли. Так, так… Познакомил, а они понравились друг другу, полюбили друг друга и поженились.

А почему сам Валера на Галине не женился? Потому что был к тому времени женат? Или по другой причине? Это предстоит выяснить.

Я достала сотовый и набрала номер Авдеевой. И что же это со стороны Валерия (конечно, при посылке, что это именно он убил Галину) – месть? То есть ревность. Запоздалое какое-то возмездие. Галина с Григорием поженились год назад. Что же, все это время Валерий с терпеливым злопамятством вынашивал план мести? А почему бы и нет? Он человек выдержанный, хладнокровный, скрытный, замкнутый… Выждал удобный момент. А может, забыл о своих обидах, простил, а тут увидел Галину снова, и «все былое ожило»? Действовал, как говорится, в состоянии аффекта. Что-то не верится, чтобы такой равнодушный скептик мог убить в пылу страсти или под напором накативших воспоминаний. Скорее предположение о затаенной жажде мести в этом случае было бы более вероятным.

После трех гудков на том конце включились.

– Алло, – раздался в трубке дежурно приветливый голос Авдеевой.

– Аврора Кондратьевна, – деловым тоном сказала я, – мне нужен адрес жены Кирсанова.

– Но они же развелись, – с недоумением отозвалась она, узнав, несомненно, кто с ней говорит, – и потом, почему вы, Оля, не спросите у самого Валеры?

– Аврора Кондратьевна, мы же с вами договорились, – с легкой укоризной напомнила я ей, – вы обещали мне поддержку. Так где живет бывшая жена Кирсанова?

– Наташа? – встревожилась она. – А что, вы Валеру подозреваете?

«Знала бы ты, как он минут десять назад назвал тебя в машине!» – мысленно обратилась я к своему абоненту.

– Пока еще рано говорить о подозрениях, – жестко ответила я, – мне просто нужно побеседовать с его женой.

– Только не говорите ей, что это я дала вам ее адрес, – в голосе Авдеевой проклюнулись боязливые нотки.

И это всесильная директриса, которая «всех купила»! Чем же объяснить такие предосторожности?

– Я даю вам слово, – заверила я Аврору Кондратьевну, – а вы пообещайте мне, в свою очередь, ничего не говорить Валерию о моем звонке, хорошо?

– Хорошо, – пообещала Авдеева, – записывайте, – и она продиктовала мне адрес.

– Спасибо, – сухо поблагодарила я Авдееву, отключила телефон и нажала на педаль акселератора.

Вот они, запутанные человеческие отношения – только и узнаешь о каких-то связях и возможных подвохах по разного рода оговоркам. Прав дедушка Фрейд: описки, оговорки – хлеб насущный для психоаналитиков и… добавлю от себя, – детективов.

И вообще, откуда Авдеева знает адрес жены Кирсанова? Ну, может, просто в порядке рабочей необходимости, так сказать. Раньше, наверное, Кирсанов по этому адресу с женой проживал. А может, они дружили семьями? Но почему такая таинственность, просьба не говорить, что это именно она, Авдеева, дала мне адрес жены Валерия? А что, если у Валерия и Авроры Кондратьевны тоже когда-то был роман? Но как это может соотноситься с убийством Галины?

* * *

Минут через семь я уже въезжала в пустынный тихий двор длинной девятиэтажки. Выключив зажигание, я вышла из машины и вошла во второй подъезд. Поднялась на лифте на шестой этаж и позвонила в девяносто вторую квартиру.

Ни ответа ни привета. Да-а, – я взглянула на часы, – разгар рабочего дня. Кто будет в это время дома сидеть? Делать нечего, не торчать же мне под дверью до вечера. Зайду потом. Я быстро, не прибегая к услугам лифта, спустилась к машине. Сев в нее, я позвонила на сотовый Кирсанову.

– Да, – ответил мне спокойный до равнодушия голос, – слушаю вас.

– Это Бойкова, – я старалась не думать о его грубой выходке, – мне нужен телефон Береговского, ты не мог бы мне помочь?

– А-а, – небрежно протянул Валерий, – товарищ следователь. Не спросить ли вам это у кого-нибудь другого? – с ядовитой иронией произнес он.

– У Авдеевой?

– Ладно, записывай…

Покуражились и хватит?

Я занесла в свою записную книжку рабочий и домашний телефоны Береговского и, поблагодарив Кирсанова, нажала на «отбой» и тут же набрала номер Григория. Услышав приятный женский голос, попросила пригласить к телефону Береговского. Мне ответили, что у него несчастье и его нет на работе. Тогда я позвонила ему домой.

– Мне некогда давать интервью, – неприветливо ответил мне он на мою просьбу о немедленной встрече, – я занимаюсь похоронами.

– Понимаю, но у меня тоже нет времени. Мне нужно максимум полчаса, – уверенным голосом произнесла я.

В трубке повисло тягостное молчание.

– Так я подъеду? – повторила я свой вопрос.

– Ладно, – нехотя согласился Григорий и назвал свой адрес.

Положив мобильник на сиденье рядом с собой, я надавила на газ. Береговской жил на этой же улице, что и бывшая жена Кирсанова, только кварталов на пять дальше от центра. Минут через десять я уже звонила в его квартиру на третьем этаже. Он сразу открыл и пригласил меня войти. Я не заставила себя упрашивать.

На вечеринке все друг к другу обращались на «ты», исключая, конечно, хозяйку, поэтому я не стала переходить на официальный тон. Да и Григорий, помогая мне раздеться, спросил по-простому:

– Чай будешь?

– Нет, спасибо, – отказалась я и прошла следом за ним в гостиную.

Приятные светлые обои, темно-зеленого цвета мягкая мебель и такие же шторы на окнах создавали ощущение спокойствия и уюта, и только фотография Галины в траурной рамке, стоящая на столе, напоминала о случившемся в доме несчастье.

– Красивая женщина, – сказала я, глядя на фото. – Ты любил ее?

– Ее нельзя было не любить, – грустно произнес Григорий. – Не могу понять, кому это понадобилось?

– Это-то я и собираюсь выяснить, – я села в кресло и с сочувствием посмотрела на Григория. – Может, расскажешь, как ты с ней познакомился, какие у вас были отношения?

– Кирсанов меня с ней познакомил, – нехотя ответил он, опускаясь на диван. – Мы с ним мальчишками жили в одном дворе, потом разъехались кто куда, связи оборвались. А в позапрошлом году я скопил немного денег, решил съездить куда-нибудь отдохнуть и случайно встретил Кирсанова. Ну, разговорились, выпили немного, и он сказал, что у него знакомая в турфирме работает, сделает все без обмана, сейчас же неизвестно, на кого наткнешься.

Я согласно кивнула.

– На следующий день мы отправились в «Лазурь», где работала Галина. Как только я ее увидел, сразу понял, что о такой девушке я могу только мечтать. Ну, ты ее видела.

– Видела, – я снова кивнула.

– В общем, она мне устроила все в лучшем виде, и когда я вернулся из поездки, пришел поблагодарить ее, пригласил посидеть в кафе. Она согласилась. После этого мы стали встречаться, а через несколько месяцев она согласилась выйти за меня замуж. Вот и все.

– Вы все время жили в этой квартире? – спросила я.

– Почти все время, – ответил Григорий. – У Галки была однокомнатная квартира, а я жил в комнате, вот мы и поменяли их на двухкомнатную.

– Значит, если я правильно понимаю, вы жили небогато?

– Не знаю, нам хватало, – медленно проговорил Григорий и задумался. – Ты знаешь, я никогда не интересовался, сколько Галка получает, и свою зарплату – я работаю в строительной конторе, менеджером, ну, так раньше прораба называли – отдавал ей. Она никогда не жаловалась, что денег не хватает или еще что-то в этом роде…

– Если не секрет, – поинтересовалась я, – сколько сейчас получает менеджер в строительной конторе?

– Когда как, в среднем две тысячи в месяц.

– Вы прожили с Галей около года, до этого ты был с ней знаком несколько месяцев. Ты знаешь что-нибудь о ее личной жизни до вашей встречи?

Я понимала, что вопрос не очень-то корректен, тем более в данной ситуации, но у меня не было другого выбора.

– Нет, – коротко ответил он и отвернулся.

– Ты никогда ее об этом не спрашивал? Пойми, мне нужно это знать, чтобы найти мотивы ее убийства.

– Я попытался однажды, – вздохнул Григорий, – но она посмотрела мне прямо в глаза своими карими глазищами и сказала, что, если я хочу с ней жить, чтобы больше никогда не лез с такими расспросами.

– Ну, а у Валеры ты не спрашивал?

– У Кирсанова? Да мы как-то с ним не очень часто встречались. Я прихожу домой поздно, ухожу рано.

– А Галины знакомые к вам когда-нибудь приходили?

– Нет, она никого не приглашала, во всяком случае при мне.

– А «Фольксваген» вы купили вместе?

– Это Галкина машина, она привезла ее из Голландии, незадолго до нашего знакомства. Там она стоила что-то около тысячи долларов. Так Галка сказала.

– Ладно, Гриша, – я поднялась с кресла, – я пойду. Спасибо тебе.

– За что? – пожал он плечами. – Ты думаешь, что найдешь убийцу? – с надеждой в голосе спросил он.

– Я постараюсь, Гриша. Я очень постараюсь, обещаю тебе.

* * *

После такого разговора меня так и подмывало исключить Григория из числа подозреваемых, но, памятуя о том, что каждый человек в душе артист и способен перевоплощаться не хуже знаменитых актеров, я не стала с этим торопиться. Села в машину, запустила двигатель и подвела итог трем сегодняшним встречам: с Авдеевой, Кирсановым и Береговским.

Авдеева. Аврора Кондратьевна была со мной довольно откровенна, но что-то она все-таки недоговаривает. Как-то слишком быстро она согласилась на мое предложение, хотя перед этим готова была выложить мне за молчание целое состояние. Правда, я пообещала молчать бесплатно, но что-то странно, что такая прожженная акула, как Аврора Кондратьевна, так скоро поверила мне – человеку, которого она видит второй раз в жизни. И потом, что ее связывало с Береговской? Только ли то, что, как она говорит, Галина была замечательным человеком? В чем ее замечательность-то? Что-то я пока не вижу.

Кирсанов. Вот Кирсанов недоговаривает гораздо больше Авдеевой. Ясно, что с Галиной у него что-то было, скорее всего роман, но потом они расстались. Каким-то образом в эту историю замешан бывший друг Валерия – Николай. Если Кирсанов сам не захочет мне рассказать обо всем, придется выведывать это окольными путями. Собственно, для этого я и собиралась посетить его бывшую благоверную. Но если он не хочет рассказывать, то выходит, что чего-то боится. Чего? Показаться слабым человеком или?..

Муж Галины – Григорий. Слабохарактерный типчик, яркий образчик подкаблучника. Поймите меня правильно, я ничего не имею против подкаблучников – нравится им так жить – ради бога, это ведь их жизнь. Тем более если это устраивает их половину. А какую женщину не устроит муж, отдающий жене всю зарплату, до последней копейки, и не спрашивающий, сколько она получает и куда тратит деньги? Ну, меня, положим, не устроит, но сейчас речь не обо мне. Раз Галина жила с ним, значит, ей это нравилось. Интересно только, можно ли купить машину, мебель и сделать в квартире ремонт на зарплату работницы туристического бюро? Вообще-то туристический бизнес довольно рентабелен, но нужно уточнить, какие доходы были у покойной.

Как верно подметила Авдеева, явных мотивов для убийства Береговской нет ни у одного из участников вечеринки. Но ведь кто-то же из них убил Галину, не сама же она воткнула себе нож меж лопаток. Не мешало бы пообщаться и с Антошей, хотя у него и алиби, но он может что-то знать о жизни Береговской до замужества. Хотя откуда? Если Авдеева сказала правду, то с Галиной он познакомился только у нее на свадьбе, куда пришел вместе с Авророй Кондратьевной. Тем не менее с ним нужно увидеться, хотя бы для того, чтобы составить о нем определенное мнение.

Поэтому я снова направилась в «Чайную розу». Я кивнула охраннику, который, видно, узнал меня, потому что не стал еще раз проверять мое удостоверение, и поднялась на второй этаж. В левом крыле коридора, где располагались кабинеты Авдеевой и Кирсанова, была еще только одна дверь и за ней, как я прочла на табличке, находилась бухгалтерия. Я повернула в правое крыло и открыла первую по ходу дверь с табличкой «Отдел рекламы».

В большой светлой комнате перед компьютерами сидело с полдюжины молодых людей и девушек, но Щебланова я среди них не приметила. Я поймала на себе заинтересованные взгляды и подошла к молодому человеку с полным лицом, который сидел ближе других ко входу и взгляд которого показался мне наиболее доброжелательным.

– Не подскажете, где я могу найти Антона? – спросила я негромко, наклонившись над столом.

– Антона Вадимовича, – поправил он меня. – Он вышел, должен скоро подойти.

– Он в здании или за пределами? – уточнила я.

– За пределами, – с мягкой улыбкой ответил он. – Можете его подождать.

Он показал на стул, стоявший у стены.

– Спасибо, – поблагодарила я, – у вас здесь слишком жарко.

Я покинула офис и села в машину. «Уж лучше покурю здесь», – решила я, поудобнее устраиваясь на сиденье «Лады». Не успела я откинуться на спинку и хорошенько затянуться, как увидела Антона. Он явно спешил вернуться в офис, шел быстро и не глазел по сторонам. Его длинное черное пальто эффектно подчеркивало его природную худобу. На черных волосах Антона белели снежинки. Лицо, как у младенца, полыхало свежим румянцем.

– Антон, – я распахнула дверцу, – привет.

Он остановился как вкопанный и стал озираться, ища, кто его окликнул.

– Приве-е-ет, – озадаченно протянул он.

– У тебя не найдется пары минут? – улыбнулась я.

Антон неопределенно пожал плечами и приблизился к машине.

– А что? – недоверчиво спросил он.

– Поговорить надо, – лаконично сказала я, – садись, а то мне холодно сидеть с открытой дверью.

Он шагнул и, подобрав полы пальто, сел на переднее сиденье рядом со мной. Захлопнул дверцу и уставился на меня своим невинно-бесстыдным взглядом удачливого альфонса. Ну да, конечно, нашел себе такую замечательную мамочку, которая снабдила его работенкой «не бей лежачего». Дела рекламы ведет за него Кирсанов. А я-то понять не могла, почему к Кряжимскому договариваться о рекламе приезжал менеджер по коммерции. Теперь понятно. Я выпустила струйку дыма и обратилась к Антону:

– Речь, как ты, наверное, догадываешься, пойдет об убийстве.

Он состроил брезгливо-пренебрежительную гримасу.

– А я-то здесь при чем?

– Мы все с некоторого момента здесь при чем, – назидательно, чувствуя свое внутреннее (с Антоном мы были ровесниками) старшинство, сказала я, – все – свидетели, но есть среди нас и преступник.

Я пристально посмотрела на Антона. Он эффектно вздохнул, мол, надо же такому случиться, и как-то виновато улыбнулся.

– И что ты хочешь узнать? – Он повернулся ко мне всем корпусом и заглянул в глаза.

– Когда и где ты познакомился с Галиной?

– А почему, собственно, ты занимаешься этим, у нас что, милиции нет? – беззаботным тоном произнес он и по-женски капризно надул губы. Они были у него сейчас красные и сочные, как у ребенка, прибежавшего домой с горки.

– Милицию купила Аврора Кондратьевна…

Он удивленно посмотрел на меня.

– Купила?

– Только не надо делать вид, что ты не в курсе, – строго одернула его я, – я ни за что не поверю, что Аврора Кондратьевна не поделилась с тобой этой новостью. Она, кстати, обещала мне полную поддержку в расследовании этого убийства.

– И ты ей веришь? – игриво посмотрел на меня Антон, вытянув вперед руки и сцепив пальцы. Прямо-таки музыкальные, с ногтями, покрытыми бесцветным лаком. Если бы не его связь с Авророй Кондратьевной, у меня бы не возникало сомнения относительно его сексуальной ориентации. Он напоминал мальчика, живущего за счет богатых покровителей, а не покровительниц.

– А ты – нет? – усмехнулась я.

– Аврора Кондратьевна не так проста, как кажется, – с таинственным видом произнес он и снова сунул руки в карманы пальто.

– Мне она простой не показалась, – сказала я, глядя вперед, – я, чтоб ты знал, намерена найти убийцу. Думаю, мне удастся это сделать. А ты?

– Что я? – непонимающе заморгал Антон.

– Ты веришь, что мне повезет? – спросила я, повернувшись к нему.

– Понятия не имею, – скептически пожал он плечами, – во всяком случае, исходя только из двусмысленного обещания Авроры Кондратьевны тебе помочь, я не намерен терять с тобой время.

Он окинул меня высокомерным взглядом. Вот тебе раз, что это он взбеленился?

– Ты мне казался более разумным и покладистым, – разочарованно произнесла я, – и даже очень милым, – решила я заговорить ему зубы, – а ты начал нервничать.

– Просто не люблю, когда со мною говорят намеками, глядя при этом в глаза, словно в чем-то обвиняют, – насупился он.

– Ну что ты, – решила я прибегнуть к дипломатическим уловкам, – никто тебя ни в чем не обвиняет. У меня намного больше причин подозревать мужа Галины или Кирсанова.

– Кирсанова? – поднял брови Антон.

– Они ведь одно время были с Галиной любовниками… Ты разве об этом не знал? – испытующе посмотрела я на Антона.

Он замялся.

– Знал, – наконец вяло сказал он, – и что из того?

– Я подумала, ведь у него мог быть мотив, – невозмутимо продолжала я, – ревность, например, или месть. Ты не знаешь, почему он так упорно скрывает характер своих отношений с Галиной?

– Даже не догадываюсь. Может быть, потому, что он считал ее женщиной невысокого пошиба… А ведь всем известно, что Кирсанов корчит из себя супермена.

В голосе Антона я уловила не только пренебрежение, но и обиду.

– А что, Галя действительно была такой женщиной? Откуда такая информация и откуда тебе известно об отношениях Кирсанова и Береговской?

– О романе Гальки и Валерки я узнал от Авроры Кондратьевны. Она ведь сама была неравнодушна одно время к Кирсанову…

Вот теперь понятно, откуда интонация обиды, прозвучавшая в голосе Антона.

– Только не говори ничего Авроре Кондратьевне, – спохватился Антон, испуганно вытаращив глаза.

Ну, кто скажет, что это не малое дитя, раболепствующее и заискивающее перед строгой приемной мамой?

Антон разволновался не на шутку.

– Успокойся, я ничего ей не скажу. – Я похлопала его по левой руке, которой он беспокойно теребил уголок воротника пальто.

Но, похоже, испуг Антона был только тактическим маневром, потому что он тут же схватил мою руку и, томно поглядев мне в глаза, страстно сжал ее.

– А ведь ты мне понравилась… – Его глаза застлала влажная поволока.

Играть мальчик вздумал? Не на ту напал. И потом, он совсем не оригинален. Примерно то же самое мне говорил Кирсанов.

– Это у тебя на нервной почве? – с жестокой иронией спросила я.

Он выпустил мою руку с такой поспешностью, словно обжегся о кипящий чайник, и обиженно надул губы.

– Давай без игр. – Я строго посмотрела на Антона: – Ты говоришь, что твоя начальница была неравнодушна к Кирсанову. Это было до или после его увлечения Галиной?

– До. Аврора ревновала, но вида не показывала.

– А это откуда тебе известно?

– Из достоверных источников, – пошутил, в свой черед, Антон и потянулся с довольным видом сытого кота. – Тебе не кажется, что я и так тебе много лишнего сказал?

– Нет, не кажется. Так откуда ты знаешь?..

– Ниоткуда. Знаю, и все, – отрезал Антон и насмешливо посмотрел на меня.

Он определенно испытывал удовольствие, если не острое наслаждение, придуряясь таким образом, потому что был уверен, что именно от его согласия или несогласия отвечать на мои вопросы зависит ход нашей беседы. Он забавлялся как избалованный ребенок, ставящий няньку в тупик своим невинным произволом и чисто детским коварством.

– Я ценю твое актерское мастерство, – сухо сказала я, – но у меня слишком мало времени. Откуда тебе извест…

– Мало времени? – бесцеремонно перебил меня Антон. – Так не задерживай ни себя, ни меня. Я ведь на работе, – сделав серьезное лицо, гордо произнес он.

Он демонстративно взглянул на часы. Ну и гонор у него! Но вместо того, чтобы высказать ему все, что я думаю о его непростительной беспечности и наглости, я рассмеялась. Антон заерзал. Мой неожиданный смех поверг его в замешательство.

– Хорошо, – остановила я приступ смеха, – как ты познакомился с Галиной?

– На ее свадьбе.

– А до этого ты ее не видел и не знал?

– Видел, но не знал, – процедил сквозь зубы Антон.

– Когда и при каких обстоятельствах? – Я закурила новую сигарету, предложила Антону, но он отказался.

– Она пару раз приходила к нам, – нацепив на лицо маску высокомерного презрения, небрежно произнес он, – мне удавалось, бывало, с ней перемолвиться десятком слов.

– Она всегда приходила с Григорием?

– С Гришей она стала наведываться, только когда познакомилась с ним. А до того – одна.

– Так ты только что сказал, что она приходила к вам пару раз. – Я пристально посмотрела на него.

Антон опустил глаза, не выдержав холодной цепкости моего взора.

– Где пара, там и тройка, – с кривой ухмылкой наконец ответил он, – или ты думаешь, что я дневник веду и все туда записываю?

Довольный своей остротой, он с вызывающей наглостью посмотрел на меня, словно я изнемогала под бременем страсти по нему, а он со снисходительным пренебрежением все же склонился к мысли, что не мешало бы вознаградить меня за бессонные ночи исступленных грез. Но я не взорвалась. Этот по-юному злой и капризный мальчишка по-своему даже забавлял меня.

– А было бы неплохо, если бы ты вел дневник, – я со спокойной насмешкой взглянула на него, – какие у Галины и Григория были отношения?

– Мужа и жены, – многозначительно скосив на меня свои красивые черные глаза, сказал Антон.

– Они ладили?

– А как же. Она же так классно трахается…

Антон понял, что сболтнул лишнего, и запнулся. Он чувствовал неловкость и смущение. Его взгляд начал беспокойно блуждать.

– А откуда ты это знаешь? – Я не отрывала от него глаз, ясных и беспощадных, как рентгеновские лучи.

– Кирсанов трепался, – не очень уверенно произнес Антон.

– Он не такой человек, чтобы делиться своими интимными приключениями, – холодно сказала я. – Так откуда тебе это известно?

– А не пойти ли тебе к… – злобно сверкнул глазами Антон.

– Если ты мне не скажешь, то я начну сомневаться в тебе и пожалуюсь Авроре Кондратьевне, – погрозила я пальчиком этому взбалмошному мальчику.

– Аврора и сказала. Она поссорилась с Кирсановым из-за Гальки, а тот взял да и ляпнул, мол, что касается траха, ты, сука климактерическая, Гальке в подметки не годишься. Аврора тогда решила Валерку забыть и познакомилась со мной. – Он гордо посмотрел на меня.

– Похоже на правду, – констатировала я, вспомнив, что этим неласковым эпитетом Валерий одарил Авдееву в машине после нашей сумбурной и не очень удачной прогулки.

– Ну что, я свободен? – Антон направил на меня исполненный задорного лукавства взгляд.

– А ты не знаешь, почему всем мужчинам Галина предпочла Григория?

– Она со мной не откровенничала, – с издевательской усмешкой посмотрел на меня Антон.

– У Галины ведь было много мужчин?

– Да. Она была смазливой и доступной, – с брезгливым выражением произнес Антон.

– Тебе что-то известно про ее доступность?

– Аврора говорила.

– Может, говорила только затем, чтобы унизить ее в глазах мужчин, которые всем деньгам и кремам Авдеевой предпочитали красивое лицо и стройную фигуру Галины? – сделала я коварное предположение.

– Не знаю, – беспечно пожал плечами Антон, – вообще, одного взгляда на ее симпатичную мордашку было достаточно, чтобы понять, кто она.

– Ты обладаешь тонким психологическим чутьем? – насмешливо спросила я. – Для твоих лет это…

– Не надо смотреть на меня как на мальчика из детсада, – с раздражением сказал Антон, – тебе самой-то сколько годков?

– Я и не смотрю на тебя как на мальчика из детсада, я только изумилась, если не восхитилась твоей способности вот так понять женщину, определить ее моральный и социальный статус. Да, кстати, когда Галина устроилась в «Лазурь»?

– Года два назад, точно не знаю.

– Она тебе сама об этом говорила?

– Да что ты заладила? – с досадой воскликнул недовольный Антон, – Аврора сказала.

– Понятно. Ну, не смею больше тебя задерживать. Ах, чуть не забыла… Аврора Кондратьевна не говорила случайно, было ли у Галины завещание?

– Спроси у Галькиного мужа.

– Спрошу, обязательно спрошу. Ну, спасибо тебе, извини, если была резка – профессия, понимаешь ли…

Он промямлил в ответ что-то невразумительное и покинул салон моей «Лады». Я взглядом проводила его до дверей офиса и надавила на газ. У меня была новая цель – посещение туристического агентства «Лазурь».

 

Глава 7

Ну и каша, скажу я вам, была у меня в голове. Подозревать можно было всех присутствовавших на той проклятой вечеринке. Начиная с Авдеевой и кончая… Все что-то недоговаривали, у всех есть какие-то тайны. Действительно ли Аврора Кондратьевна откровенничала с Антоном, или он узнал информацию, которой нехотя поделился со мной, из других источников? Из каких?

Я набрала номер Григория и спросила у него адрес туристического агентства. Слава богу, оно находилось неподалеку. Я доехала до Мичурина, свернула на Вольскую и наконец увидела слева приметную и со вкусом оформленную вывеску: «Лазурь». В трех довольно больших витринах висели плакаты. На одном – раскаленный жарким римским солнцем Колизей, на другом – устремленный в небо силуэт Эйфелевой башни в роскошных парижских сумерках, на третьем – солнечная и приветливая Барселона: памятник Колумбу.

Кроме плакатов, внизу, на голубом бархате были эффектно разбросаны разные курортные и пляжные причиндалы: шелковые шарфики, пара мини-бикини, солнцезащитные очки, сумочки, парусиновые туфли. Не обошлось без тропического шлема и костюма в стиле сафари. Один из шарфиков обвивал ножку высокого фужера, который заполняли, свешиваясь и загадочно поблескивая, бусы из искусственного жемчуга. В углу такая же плотно усаженная перламутрово-белыми бусинами нить вытекала из раскрытой ракушки.

«Ловцы жемчуга», – усмехнулась я и открыла дверь. Милый звоночек-колокольчик известил сотрудников агентства о моем визите. Я очутилась в небольшой, но комфортно обставленной комнате. Преобладающей цветовой гаммой, естественно, были синий и белый. Я бы назвала интерьер «Лазури» так: «Единство смысла в разнообразии оттенков».

За белым столом сидела моложавая блондинка лет сорока в костюме цвета охры, смотревшемся очень нарядно и празднично. Глаза были густо накрашены, губы в тон костюму полыхали морковно-розовой помадой.

– Добрый день, – поздоровалась я, – не ожидала, что вы сегодня работаете.

Женщина расплылась в улыбке, обнажившей ровные белые зубы. Видно, она приняла меня за клиентку.

– Но вы ведь пришли, – радостно пропела она, растягивая гласные, – и правильно сделали. У нас как раз появились просто восхитительные туры на Гавайи, очень недорого. Трех-, четырехзвездочные отели, одно– и двухместные номера с видом на океан, полный пансион, шведский стол… Кстати, меня зовут Эльвира Андреевна…

Точно, думает, что я собралась отдыхать. А собственно, почему бы и нет? Когда ты, Бойкова, последний раз была на Гавайях? Не помнишь? Значит, очень, очень давно, наверное, в прошлой жизни. Может, махнуть куда-нибудь, где светит солнце и температура не опускается ниже плюс двадцати. Только не на Гавайи, слишком далеко.

– Очень приятно, – улыбнулась я, – вообще-то я не прочь отдохнуть в тепле, только где-нибудь поближе, но у меня к вам еще один вопрос.

– Есть и поближе, – Эльвира Андреевна словно не расслышала последнюю часть моей фразы, – Израиль, отель «Нирвана» на Мертвом море, два часа езды от Тель-Авива, час от Иерусалима. Не пожалеете…

– Спасибо, я подумаю, – благодарно посмотрела на нее я, – мне только нужно закончить одно дело… Я, собственно, поэтому к вам и пришла…

До нее, кажется, дошло, что я не собираюсь покупать у нее тур, во всяком случае, немедленно. Но она не огорчилась, только задора у нее несколько поубавилось.

– Да, конечно, всегда к вашим услугам. – Она наконец-то остановила на мне свой бегающий взгляд.

– Я насчет Галины Береговской, – сказала я без тени улыбки. – Вы, наверное, уже знаете…

– Да, Гриша звонил, такое несчастье… – Эльвира Андреевна сочувственно покачала головой и вдруг опасливо посмотрела на меня. – Вы что, из милиции?

– Почему вы так думаете? – спросила я, не зная, что говорить дальше. Я не имела представления, что сказал Григорий о смерти Галины, и вообще, предупреждала ли его Авдеева. Должна была предупредить. Но даже если это и так, то я ведь пообещала Авроре Кондратьевне не распространяться насчет вчерашнего происшествия…

– Гриша сказал, что ее убили, – понизив голос до шепота, с доверительной интонацией сказала Эльвира Андреевна.

Ну вот, кое-что проясняется. Наверное, он не стал докладывать, где это произошло. Тогда не буду ее разубеждать в том, что я из милиции.

– Вы очень догадливы, Эльвира Андреевна, и я вижу, что вы можете нам помочь, – с таинственным видом произнесла я. – Расскажите, что вы знаете о Галине Береговской?

– А что вас интересует… – замялась она, – это так неожиданно…

– Я вам помогу, – ободрила я ее. – Начните хотя бы с ее знакомых. Кто к ней заходил, с кем она общалась?

– Ну, у Гали было много знакомых…

– Мужчины, женщины?

– В основном мужчины, – как-то стыдливо потупилась она.

– Вы их знаете?

– Всех, конечно, нет.

– Назовите тех, кто приходил чаще других.

Она задумалась, но только на одно мгновение.

– Одно время частенько заходил Валерий Владиславович, он знаком с Татьяной Геннадьевной – это наша начальница, – пояснила она, – он Галю к нам и устроил.

– Это было?.. – Я заинтересованно посмотрела на нее.

– …зимой девяносто седьмого, почти два года назад, – продолжила она.

– И как часто он к ней заходил?

– Да по нескольку раз в неделю заходил. Галка ведь у нас на полставки работала – до обеда, – вот он перед обедом к ней и заходил. А примерно год назад перестал, поссорились они, что ли.

Я внимательно слушала ее, не перебивая и не задавая пока вопросов. Немного подумав, она продолжила:

– К ней вообще много мужчин приходило, но я их не знаю. Некоторые покупали у нее какие-нибудь туры, у нас зарплата небольшая, но за каждого клиента процент платят – кто сколько продаст, тот столько и получит, поэтому я здесь и сижу в праздник – вдруг какой шальной клиент заскочит.

– А Галя много продавала? – поинтересовалась я.

– Она красивая была, у нее в основном мужчины покупали. Если бы она работала полный день, могла бы получать прилично – тыщи четыре в месяц, а так она и половины не получала – клиенты-то с утра не больно любят ходить.

– Почему же она не работала полный день? – спросила я. – Может, у нее была еще какая-то работа?

– Да мы тоже у нее пытали, но она все отшучивалась, а работы у нее, кажется, больше никакой не было. Да, – вспомнила Эльвира Андреевна, – месяца два назад стал к ней частенько наведываться красивый черноволосый парень, немного губы у него толстоватые такие, – она смешно выпятила свои морковные губы, – Антон, кажется.

«Это уже интересно, – подумала я. – Значит, говоришь, видел Галину, два-три раза. Очень интересно».

– Да, да, Эльвира Андреевна, я слушаю, – сказала я.

– Он заходил раза два в неделю, тоже к обеду.

– А когда он был последний раз? – Когда был?.. – вспоминая, Эльвира Андреевна наморщила лоб, тонкие выщипанные брови сошлись на переносице. – Четвертого или пятого… да, пятого, нам как раз зарплату выдали за октябрь.

– Спасибо, Эльвира Андреевна, – поблагодарила я словоохотливую сотрудницу «Лазури», – вы мне скажите ваш телефончик, если еще какие вопросы будут, я позвоню.

Она продиктовала мне номер телефона и, когда я уже была у двери, остановила меня.

– Извините… – замялась она, – не знаю, как вас зовут…

– Ольга Юрьевна, – добродушно улыбнулась я.

– Ольга Юрьевна, а как Галю убили-то?

Видно, этот вопрос мучил ее с тех самых пор, как ей позвонил Григорий.

– А Береговской вам не сказал? – изобразила я легкое удивление.

– Нет, – она замотала головой. – Я спросила, а он говорит, потом, не до этого сейчас.

– Правильно он сказал, – отчеканила я, – придет время – узнаете.

* * *

Сумерки накрыли город легкой серо-белой паутиной, немного потеплело, снег таял под колесами авто, превращаясь в грязное месиво. Я решила съездить к Наташе – бывшей жене Кирсанова – немного позже. Сейчас же я направлялась к себе на работу.

Когда я остановилась у входа в редакцию, стало еще темнее. В домах, стоявших в округе, уже начали загораться окна. Я забрала «Никон», захлопнула дверцу и направилась ко входу. Снег с крыльца и около него был старательно сметен. Марины – моей старой подруги и секретарши – не было, и я прошла в свой кабинет.

Кряжимский сидел за столом и пил кофе. Перед ним стояла вазочка с печеньем и сахарница.

– Неплохо устроились, – улыбнулась я. – Что новенького?

– Да вот, – бодро и деловито сказал он, показав на компьютер рукой, в которой держал чашку, – готовлю репортаж о праздновании восемьдесят второй годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в столице Поволжья.

– Разве это сейчас кого-то волнует? – Я щелкнула рычажком электрочайника и села на стул рядом с Кряжимским.

– Освещать события, происходящие в городе, – наша обязанность, – с легкой назидательной ноткой в голосе ответил он. – «Свидетель» побывал на митинге, проводимом левыми партиями, который состоялся на главной площади у памятника вождю революции.

– И много ли было народа? – равнодушно поинтересовалась я, вскрывая пакетик кофе.

– Я специально не считал, – усмехнулся Кряжимский и сделал глоток из чашки, – но точно больше сотни.

– Да, это много, – добродушно усмехнулась я в свой черед. – Стоит на это переводить место в газете?

– Ну, это же не статья, – сказал Кряжимский, – так, заметочка, но никто не сможет сказать, что мы пропустили это знаменательное событие в жизни города.

– Ладно, я не возражаю. – Я высыпала кофе в чашку и залила его кипятком. – Валентина, конечно, нет?

– Пришел, – ответил Кряжимский, – он первый снег снимал, теперь делает фотографии. Он тебе нужен?

– Хотела, чтобы он проявил эту пленку. – Я вынула кассету с пленкой, отщелканную в доме Авдеевой.

– Давай я отнесу, – предложил Кряжимский.

– Скажите, что это несрочно, – предупредила я, отдавая ему кассету, – пусть занимается своими делами, все-таки сегодня какой-никакой, а праздник.

Когда Кряжимский вернулся, я поделилась с ним информацией, собранной мной в ходе расследования. Он меня внимательно выслушал и тоном Пал Палыча Знаменского из знаменитого когда-то сериала «Следствие ведут знатоки» заявил:

– Да, запутанная история. Мне, кажется, что это дело рук Береговского.

– Но он же любил Галину, это и без объектива видно.

– От любви до ненависти – один шаг, – сказал мудрый Кряжимский. – Если Григорий узнал, что его женушка изменяет ему, а это, как я понимаю, – факт, то вполне мог ее укокошить.

– Он так сильно переживает смерть жены… – Я растерянно посмотрела на него.

– Наверняка он также переживал и ее измены, – возразил Кряжимский, – если не сильнее. Может быть, даже следил за ней…

– Тогда зачем ему было убивать ее в доме Авдеевой? – недоуменно спросила я. – Он мог бы подыскать место и получше.

– А чем плохое место? – с жаром воскликнул Кряжимский. – Ты же сама убедилась, как все удачно, с его точки зрения, получилось.

– Но он же не мог предполагать, что на этой вечеринке начнут играть в эту дурацкую игру.

– Это говорит только о том, – сбавив эмоциональные обороты, сказал Сергей Иванович, – что он постоянно думал, как ей отомстить. А тут представился такой случай. И потом, ему же это было выгодно и с материальной точки зрения: Галина с Григорием зарегистрированы официально. Квартира с обстановкой и машина останутся ему.

– Я как-то не подумала о меркантильном интересе, – немного покривила я душой – ведь задавала же я Антону вопрос по поводу Галиного завещания.

– Мне кажется, что тут все ясно, – выдал Кряжимский, – убил Береговской, и тебе остается только найти этому доказательства или вынудить его признаться. Последнее может оказаться не таким уж трудным делом: Береговского наверняка сейчас мучают угрызения совести, такие люди быстро раскаиваются в содеянном, и хорошо бы его обработать именно в этот момент.

– Если Галину убил он, – с сомнением произнесла я, – что еще не является фактом, то совесть будет мучить его всю оставшуюся жизнь. А если он не убивал? Вы представляете его душевное состояние, когда я буду пытаться доказать ему обратное?

– Ладно, – махнул рукой Кряжимский, – главный Шерлок Холмс у нас ты, тебе и решать.

– Вот здесь вы правы, решать мне. Но вам большое спасибо за совет.

* * *

К шести совсем стемнело.

Я подняла воротник пальто и поспешила к машине. С крыш и карнизов на тротуары падала настоящая весенняя капель. Я подумала, что долго выпавший накануне снег не залежится. Если, конечно, ветер не переменится. Эта неожиданная метаморфоза отозвалась радостью во мне. Я с тоской думала о предстоящей зиме, о веренице белых морозных дней, об ушедшей осени. И вдруг – эта капель. Правда, ее пока бесшумно поглощал снежный ковер, и не было привычного веселого звона, но что мне до этого? Иногда сердце согласно жить в эфемерном царстве мечты и бредовой надежды.

Я включила двигатель и некоторое время сидела в полной неподвижности с зажженной сигаретой. Только мысли, как всегда, устраивали свои обычные скачки. На моем внутреннем ипподроме соревновались четыре скаковые лошади – четверо подозреваемых: Авдеева, Береговской, Кирсанов и Щебланов. Последнюю лошадку я имела все основания поставить в конюшню благонадежности, запретив ей участвовать в скачках. Моя беседа с Кряжимским дала свои плоды. Если бы я предпочитала выражаться в метафорической и точной манере Бодлера, я бы сказала, что в моем мозгу пышно зацвели «цветы зла». И цветение это спровоцировали подозрения Кряжимского относительно Галиного мужа. Так вот… Почему бы мне не проявить дух новаторства и не сказать, что разговор с моим замом дал… плоды зла. До того Береговской у меня ассоциировался с образом убитого горем вдовца. Теперь его ничем не примечательная фигура грозила обернуться возмущенным изменой его обожаемой половины Отелло.

Кирсанов тоже являлся неблагонадежным. Его связь с Галиной, женитьба на некой Наташе, запутанные отношения с Авдеевой, таинственность и нежелание признавать то, что давно уже стало очевидным, все это говорило не в его пользу.

С Авдеевой картина также усложнилась. Ее амурные отношения с Кирсановым и ревность к Галине приоткрывали занавес над сценой возможных мотивов для убийства. Меня смущали только сроки: зачем ей понадобилось столько ждать, чтобы отомстить? То же самое было и с Кирсановым, месть с его стороны выглядела несколько запоздалой, а потому не особенно актуальной и… реальной.

Григорий теперь не выходил у меня из головы. Конечно, он мог бы развестись, но в этом случае все материальные ценности, во всяком случае, половина из них, остались бы за Галиной. Так что же, настал час допустить некий меркантильный момент в мотивации совершенного им убийства? Ну, ты дала, – «совершенного». Нет, лучше бы я с Кряжимским не говорила на эту тему. Теперь мозг засорен скоропалительными выводами и подозрениями.

Я нажала на педаль акселератора и плавно тронулась с места.

Ну, положим, узнаешь ты что-нибудь еще у бывшей жены Кирсанова, что дальше? Слежка? Но за кем и когда? Подозреваемых-то трое. Может, к Кряжимскому за помощью обратишься, и он, послав к лешему всю эту революцию, сядет в свой старенький «жигуленок» и отправится к офису «Чайной розы»? Только не для ознакомления с образцами косметической и парфюмерной продукции, а с целью что-то выследить. А что он может выследить?

«Однако, хороша эта Береговская, – без всякой злобы и ревнивой зависти усмехнулась я, – значит, и Валера с ней крутил, и Григорий, пока не женился, не оформил, так сказать, отношения, и этот маменькин сынок – Антоша».

Выходит, что последний мне тоже соврал, когда сказал, что встречал Галину исключительно в стенах шикарного авдеевского особняка и в «Чайной розе». Приходил даже к ней на работу. Зачем, интересно? Предложить образцы косметики?

Я хихикнула.

По просьбе своей покровительницы? Чушь. У него тоже была связь с Береговской. Определенно. И та информация, которой он со мной поделился, «добыта» скорее всего им в постели у Береговской. А что, если его пошантажировать? Ты мне, мол, всю правду, а я ничего не сообщу Авдеевой о твоих амурных похождениях? А какую, собственно, я ожидаю услышать от него правду? Что-нибудь о Галине? И потом, может, Авдеева в курсе «подвигов» своего сумасбродного «сыночка»? Но терпит его, как говорится, за красивые глазки?

Я озадаченно потерла лоб, остановилась перед светофором и вдруг вспомнила мою вчерашнюю поездку на работу. Темно-зеленый «Ауди» Кирсанова остановился параллельно со мной, мы обменялись короткими, ничего не выражающими взглядами, потом он обогнал меня… Вот как бывает. Кто мог знать, что наши пути так перехлестнутся?

Мне было интересно, что представляет собой его женушка. Чисто по-женски. Сумела-таки женить его на себе. А Галина, этакая красавица, не смогла. Или сама не захотела, раскусила его, а он, как всякий самовлюбленный человек, не может до конца осознать, что его именно бросили. Поэтому на каждом углу трубит о своем презрении к бросившей его женщине. А сам затаил на нее обиду, дождался удобного момента и…

Эк, куда тебя опять занесло! Прыть твоя благородная понятна, но не нужно форсировать события. Я въехала во двор девятиэтажки, где жила бывшая Валерина жена, и остановилась. На этот раз огромное темное пространство двора оживляли радостные детские возгласы. Вдалеке я заметила горку, на которой катались веселые сорванцы дошкольного и младшего школьного возраста. Скатившись, они бесстрашно падали, образовывая потешную кучу-малу. Справа от подножия горки закипала не очень серьезная потасовка. Задрав голову, я увидела, что окно на шестом этаже, где, по моим расчетам, должна была жить Кирсанова, светилось мягким голубоватым светом. Я поздравила себя с этим и устремилась в подъезд.

 

Глава 8

Я не заметила, как на удивление расторопный лифт донес меня до шестого этажа. Горя нетерпением, я прямо-таки выбежала из кабины и позвонила. Ждать долго не пришлось. Высокий голос боязливо спросил из-за двери:

– Кто?

Когда я представилась, назвала для верности имя ее мужа и обрисовала вкратце цель моего визита, и она отперла наконец дверь, я увидела среднего роста, ширококостную, мускулистую простоволосую блондинку со смуглым скуластым лицом с гладким выпуклым лбом. Серо-голубые глаза с приподнятыми к вискам уголками имели вытянутую форму. Тонкие светлые брови вразлет идеально сочетались с прямым, немного толстоватым в нижней части носом и узкими губами, углы которых тоже были приподняты. Видно, в квартире было тепло, потому что хозяйка сочла возможным надеть свободное белое хлопчатобумажное платье с весьма откровенными разрезами по бокам, открывавшими ее крепкие, немного толстоватые ляжки. Отсутствие рукавов давало возможность взору потешить себя ее сильными руками и плечами спортсменки. Светлые пряди и белая ткань платья эффектно подчеркивали ее загар. От блондинки веяло здоровой молодостью и упругостью. Она с недоверчивым интересом принялась меня разглядывать.

Повинуясь своему психологическому чутью, я предположила, что эта милая «американка», как я окрестила бывшую половину Кирсанова, должна быть жизнерадостной и разговорчиво-коммуникабельной особой. Мой инстинкт нашептывал мне, что с ней я не потеряю времени даром.

– Так можно войти? – широко улыбнулась я.

– Да, да, – немного растерянно пролепетала блондинка и, уступая, как я мысленно тешила себя, исходящей от меня энергии, посторонилась, впуская меня в прихожую.

Я сняла пальто, повесила его на вешалку. Блондинка замерла перед входом в гостиную. Ее любопытный взгляд скользил по мне. Я поняла, что она считает меня новой пассией своего бывшего мужа. Чтобы развеять ее домыслы, я благожелательно посмотрела на нее и твердо произнесла:

– Если вы считаете меня подружкой Валерия, то глубоко заблуждаетесь, я с ним познакомилась всего лишь пару дней назад…

– О! Это неважно, – хитровато взглянула она на меня. – Чтобы добиться от меня послушания, ему хватило пары часов.

Она рассмеялась. Я почувствовала, что напряжение между нами спало, но мне все-таки хотелось, чтобы истина восторжествовала.

– Могу себе представить, – сказала я, – но обстоятельства нашего с ним знакомства были вызваны печальным происшествием.

– Да, да, я поняла, – с виноватой улыбкой произнесла блондинка, – ах, проходите.

Мы вошли в «голубую» гостиную, обстановка которой показалась мне вычурной: сделанная «под старину» мебель, узорчатые, затканные серебром шторы, пестрый ковер, обилие безделушек, сувениров, миниатюрные пастушки из фарфора, вазочки, козочки, ласточки… Причудливый секретер и стулья на изогнутых ножках. В высоких восточных вазах стояли сухие цветы. На одной из стен висела пара изогнутых клинков в ножнах. Форма кинжалов и кованый узор ножен говорили об их ближневосточном происхождении. Между ними – охотничий олений рог. В общем, в интерьере царила эклектика: купеческая основательность а-ля рюс соседствовала с тяжеловесным шиком французских гостиных времен Помпадур и тонким изяществом просвещенного магометанства.

– Присаживайтесь, – указала она на голубой диванчик с изогнутой спинкой. – Итак, я вас слушаю. Ах да, может быть, кофе?

– Не откажусь. – Я благодарно посмотрела на жену Кирсанова – она мне все больше и больше нравилась.

Наташа побежала на кухню. Пока она хозяйничала там, я рассматривала клинки. Честно говоря, увидев их, я ни на что другое уже смотреть не могла. Кирсанов, – я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, – наверное, умеет с ними обращаться.

Вскоре Наташа вкатила в гостиную сервировочный столик. Фарфоровые чашки, вазочка с вареньем, пара апельсинов с гроздью винограда, лимон, кувшинчик со сливками, сахарница, печенье, конфеты.

– А вы где так загорели? – с искренним интересом спросила я.

– На Мертвом море, – беззаботно улыбнулась она.

– Надо же, какое совпадение, – изумленно воскликнула я, – а мне сегодня тоже предлагали туда съездить.

– Правда? – загорелись у Наташи глаза. – О, вы не пожалеете! Неделя на Мертвом море – и вы себя не узнаете! – пела Наташа дифирамбы израильскому курорту. – Отель «Нирвана» на берегу моря – это полная нирвана!

Она весело рассмеялась своему каламбуру. Я не ошиблась – Наташа действительно открытый и словоохотливый человек. Наверное, это да еще ее беззаботность и обаятельная жизнерадостность и пленили Кирсанова.

– Что вы говорите, – с некоторым недоверием сказала я и показалась самой себе этакой серьезной дамой в расцвете лет, снисходительно внимающей восторженным речам наивной девочки.

– Да, да, – затараторила она, – я только вчера вернулась. Тайский массаж, процедуры, грязи, шведский стол, – о, если бы вы знали! И у меня, между прочим, наметился кое-какой личный интерес. – Она лукаво посмотрела на меня своими серо-голубыми глазами.

– Вы одна ездили? – ни с того ни с сего спросила я.

– Одна, – непонимающе посмотрела на меня Наташа. – Поверьте мне, – ее лицо озарила лукавая улыбка. Она даже по-дружески хлопнула меня по руке, – вы там найдете себе такого кавалера! Но вы сказали, – осеклась она, задорный огонь в ее глазах сразу угас, – что пришли со мной поговорить о Галине. Что-нибудь случилось? Вы ее подруга, или это Валерка попросил вас об этом? Вы думаете, что я через «Лазурь» на Мертвое море попала? А вот и нет!

Сейчас она напоминала капризную девчонку, со всей присущей детству веселой и вздорной логикой что-то доказывающую скептически настроенному взрослому.

– Вообще-то я не знаю, чем могу вам помочь. Что вы хотите знать? – продолжала Наташа. – С Галиной я уже больше года не общаюсь и очень удивилась тому, что вы спросили про нее.

«Ну когда же ты остановишься, маленькая белокурая бестия?» – почти с нежностью подумала я.

– А раньше вы с ней часто общались? – удивилась я.

– А вам разве Валерий не говорил? Ах да, – поправила она саму себя, – вы же с ним только пару дней назад познакомились.

Она направила на меня испытующий взгляд.

– Это действительно так, – ответила я на сквозящее в ее глазах недоверие.

– Все уже в прошлом, – грустно улыбнулась она, – если бы вы встретили меня полгода назад, – она вздохнула, – вы бы меня не узнали – зареванная, нервы издерганы, бледная, под глазами – круги…

– Вы имеете в виду развод с Валерием? – участливо посмотрела я на нее.

– Я его не виню, вернее, вначале обвиняла, злая была, как тысяча чертей, а потом рукой махнула. Сама виновата, – отрешенно махнула Наталья рукой. – Ах! – Она зажала рот рукой, как будто внезапно что-то вспомнив: – Кофе!

Наташа ринулась на кухню. И вскоре прибежала обратно, смеясь своей забывчивости и рассеянности.

– Убежал кофе-то! Я новый поставила. Всю плиту залило, – она смешно вытаращила глаза и комично заморгала, – ну и память! Валерка меня всегда ругал…

Она села на диванчик.

– Курить у вас можно? – спросила я.

– Да, да, – торопливо произнесла Наташа, – сейчас пепельницу дам.

Она резко встала с дивана и, подойдя к секретеру, открыла его. Краем глаза я заметила внутри целый склад безделушек. Наташа достала бронзовую пепельницу в форме плывущей девушки, ухватившейся руками за некое подобие плоскодонки, и поставила ее на столик передо мной.

– А вы?

– Я не курю, – снова улыбнулась она, – раньше курила, а потом бросила.

– Правильное решение. – Я затянулась.

Воцарилась пауза. Не та, неловкая и мучительно-долгая, когда двое собеседников не знают о чем говорить или когда один из собеседников чем-то задел или в чем-то уличил другого, а легкая, светлая, приятная, как дымок моей сигареты.

Я сидела и пыталась представить себе эту жизнерадостную, трогательно-наивную, излучающую оптимизм женщину рядом с таким сдержанным, напыщенным и высокомерным типом, как Кирсанов. Интересно, как они жили и из-за чего расстались?

– Так, я побежала, – вскочила Наташа, – а то вторую джезву проморгаю.

Она заливисто засмеялась, глядя на меня, словно призывала меня разделить с ней ее суматошное веселье.

Однако в ней есть что-то эксцентричное… Может, это нервное? – подумала я.

Наташа принесла кофе, разлила по чашкам.

– Да вы не стесняйтесь, – сказала она с набитым ртом, – пейте, ешьте. – Она кивнула мне, как заговорщице.

Я чувствовала женскую солидарность с ней, но не могла проникнуться ее веселой беззаботностью. Я решила пока не говорить ей, что случилось с Галиной. Из тактических соображений. Ее обезоруживающая наивность, конечно, могла в любом затеплить искру приязни, и все-таки я ощущала себя несколько не в своей тарелке, немного растерянной перед каскадом ее безотчетной чарующей теплоты.

– Мило у вас, – польстила я Наташиному самолюбию.

– Пестрит, конечно, но мне нравится, – просто ответила она, – это я на деньги Валеры купила. Он оставил мне. Благородный, – последнее слово она произнесла с какой-то горькой насмешкой.

– А из-за чего вы расстались? – как бы между прочим спросила я.

– А Валера разве… А, ну да, вы же только пару дней…

«Что за детская забывчивость?» – подумала я.

А Наташа уже продолжала:

– Это целая история, – вздохнула она, но не грустно и обреченно, а как человек, переживший какой-то неприятный момент в жизни и сумевший с достоинством преодолеть печальные последствия. – Галка тоже здесь была замешана, вы не подумайте, я не виню ее, вообще никого не виню, даже себя, – она снова улыбнулась, как будто вспоминала забавную историю. – Я ведь знала, когда за Валерку выходила, что он Галину любил, но что-то у них не ладилось, они частенько ссорились, а потом снова мирились. А с Кирсановым я познакомилась, когда он проводил у нас презентацию своей косметики – знаете, наверное.

Я молча кивнула.

– Когда Кирсанов сделал мне предложение – через несколько месяцев после знакомства – я уже была в курсе их отношений. Но он сказал, что с Галиной все кончено и он любит меня. Я, конечно, не смогла отказать ему – красивый, богатый, все такое, и мы поженились. Однажды она зашла к нам вечером, вроде что-то узнать у Валерия, мы пообщались, и как-то незаметно она стала, так сказать, подругой семьи. Сначала я настороженно относилась к ее визитам, а потом увидела, что Валерка особого внимания ей не уделяет, и успокоилась. Мы даже с ней подружились. Однажды она пришла днем, когда Валерки не было дома, я тогда не работала, – пояснила Наташа, – с бутылкой шампанского. Давай, говорит, выпьем, что-то на душе тоскливо. Ну, распили мы эту бутылку, она говорит, я еще схожу. Я решила пойти вместе с ней, а она обрадовалась, как будто этого и ждала. Дошли до ларька, уже веселые были, она предложила к Кольке зайти – это приятель Валеркин, тоже частенько к нам заглядывал по-соседски. Я согласилась. Взяли шампанского и бутылку «Смирновской» и завалились к Кольке. Он обрадовался, быстренько на стол сообразил, и мы как-то незаметно, смехом-смехом эти две бутылки тоже уговорили. Я чувствую, одна до дома не дойду, шепчу Галке, мол, пошли – проводишь меня и у нас останешься, даже не подумала, что, может, она у Николая хочет остаться – Колька холостой еще тогда был. Потом Галка куда-то отлучилась, я думала, в туалет пошла, жду ее, жду… Это после я узнала, что она потихоньку улизнула от Кольки. А я помню себя почему-то в ванной – кто-то меня моет, гладит губкой – приятно так, знаю, что не Валерка, а сделать ничего не могу. Да, честно говоря, и не хотелось ничего делать – до того хорошо было. Короче, очнулась я в кровати вместе с Николаем. В прихожей звонок надрывается. Колька еле поднялся – тоже прилично набрался, я даже до сих пор, поверишь – нет, не знаю, трахнул он меня или нет. Открыл он, значит, дверь, а там Валерка. Представляешь? – Наталья тихонько хихикнула. – Прошел он молча в спальню, посмотрел, убедился, что это я в Колькиной постели, а не кто-то другой, и молча ушел. В общем, со мной развелся, как я его ни убеждала, что все случайно вышло, и к Кольке больше ни ногой.

– А что же Галина? – спросила я, дослушав до конца эту душещипательную историю.

– А что Галина-то? – Наталья пожала плечами, надкусывая печенье. – Я ее спрашивала после, что ж ты меня бросила, не видела, что ли, какая я была? А она сказала, что вспомнила о какой-то встрече и поэтому ушла. А ты, говорит, когда я уходила, вполне нормальная была. Я говорю, ты хоть бы мне сказала, что уходишь-то, а она будто бы шепнула мне на ушко, и я вроде бы ей ответила, что сама дойду. Ой, я вас заговорила совсем. – Она всплеснула руками. – Что же вы не едите ничего? На диете, наверное, сидите? Угадала? – Она весело подмигнула мне, протягивая руку за очередным печеньем.

– Угадали, – кивнула я, хотя даже не представляла себе, как и каким местом на эту самую диету садиться.

– А с Галей вас тоже Валерий познакомил? – полюбопытствовала она.

– Можно и так сказать, – вяло проговорила я, доставая сигарету из пачки.

– Кажется, вы говорили о каком-то происшествии, – неожиданно вспомнила она.

– Да, – решила я наконец сказать ей о смерти Галины, – с Галей случилось несчастье, она…

Звонок в дверь не дал мне закончить фразу.

– Ой, кто это? – удивленно воскликнула Наташа. – Извините.

Она положила надкусанное печенье и поспешила в прихожую. Я услышала ее «кто там» и следом звук отпираемых замков. Я догадалась, что нежданный гость Наталье знаком. Она впустила пришедшего, стала запирать дверь. Я едва не остолбенела.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – Кирсанов, не снимая пальто, прошел в гостиную и присел на стул. – Что ты здесь делаешь? – Он с неприязнью уставился на меня.

– Я не обязана тебе отчитываться в своих действиях. – Я отвернулась от него.

– Знакомьтесь, – влетела в комнату Наташа и замерла. – Ах, да, я совсем забыла – вы же…

Видно, она почувствовала напряжение, воцарившееся в гостиной, и замолчала.

– Ты уже в курсе? – хмуро посмотрел на нее Кирсанов. – Насчет Гали?

– Я хотела ей сказать, – встряла я, – но ты позвонил.

– Извините, помешал, – ядовито усмехнулся Кирсанов и посмотрел на свою бывшую жену. В его взгляде не было ни ненависти, ни укора, а только лишь сожаление. – Галя умерла, – негромко сказал он, – я заезжал с утра, хотел тебе сказать, но тебя уже не было.

– Умерла?! – тихо воскликнула Наташа, прижимая пальцы к губам.

– Вы здесь поговорите, – я поднялась с голубого диванчика, – а мне пора. Спасибо и до свидания. – Я кивнула Наташе и направилась к выходу.

– Нет уж, ты подожди, – Кирсанов вскочил со стула и преградил мне путь, – мне с тобой тоже поговорить нужно.

Его серые глаза горели холодной ненавистью, он часто дышал, от этого его тонкие ноздри трепетали.

– Говори, если нужно, – я постаралась сохранять самообладание, хотя, честно говоря, было немного страшновато.

Мое спокойствие подействовало на него отрезвляюще, и он сделал шаг в сторону.

– Ладно, успеется, – произнес он и обернулся к притихшей Наташе.

* * *

Я спустилась вниз и села в свою «Ладу», рядом с которой стоял изумрудный кирсановский «Ауди». Пока прогревался двигатель, курила, обдумывала услышанное от Натальи и прикидывала, что могу сегодня еще предпринять. Я пыталась как-то связать годовой давности приключение Галины с Натальей, после которого Кирсанов ушел от жены, с убийством Галины. У меня ничего не выходило. Не ясно было, подставила ли Галина Наталью специально, чтобы развести ее с мужем, или это произошло случайно. Вообще-то я склонялась к первой версии, но даже если это и так, что это проясняет? Если сопоставить все имеющиеся у меня сведения, получается, что Кирсанов довольно долго встречался с Галиной, даже после женитьбы, аккурат до своего развода с Натальей. Скорее всего он тоже посчитал, что это она виновата в измене его жены, и прервал с ней отношения, но измена есть измена, поэтому он развелся и с Натальей. Вот мужики! То, что он гуляет налево от жены, это нормально, а если жена по пьянке попала в постель к его другу – это все! Развод. Неврастеники недоделанные.

Так ничего и не придумав, я почувствовала, как засосало под ложечкой, и поняла, что нужно подзаправиться. В ресторане я сегодня уже была, снова идти в так называемое общественное место меня не тянуло, и я двинулась тихонечко по направлению к дому, где в холодильнике стояла банка соленых помидорчиков, привезенных от мамы из Карасева.

Я представила, как поджарю себе картошечку до золотистой хрустящей корочки на карасевском же сале и съем ее прямо со сковороды, заедая помидорами. А за ужином, глядишь, что-нибудь в голову и придет. Я так явственно представила себе эту картину, что у меня чуть слюнки не потекли.

Пока я ехала домой, опять пошел снег, который быстро таял на лобовом стекле моей «Лады». Все-таки зима не должна начаться так скоро. Будет еще тепло.

Поставив машину на стоянке перед домом, я накинула на плечо ремень «Никона» и, прикрывая аппарат рукой от снега, торопливым шагом направилась к подъезду. Снежинки сверкали и беззаботно кружились в свете фонаря, висевшего на стене дома над входом. Войдя внутрь, я, как обычно, вызвала лифт, который доставил меня на мой этаж.

Сначала я не заметила ничего необычного, потому что свет из кабины осветил лестничную площадку, и только потом, когда двери лифта закрылись за мной, я поняла, что на площадке нет света. Что ж, такое случалось, может, лампа перегорела. Этажом ниже света тоже не было. В тусклом свете, добиравшемся сюда с верхнего этажа, я прошла к своей двери и полезла в карман за ключами.

Тут какая-то темная тень метнулась ко мне, я инстинктивно обернулась и почувствовала, как что-то ударило меня, треснула кожа норкового пальто, и по животу словно провели раскаленным металлом. Не успев даже испугаться, я обеими руками оттолкнула нападавшего. На мое счастье, внизу хлопнула подъездная дверь, и кто-то стал торопливо подниматься по лестнице. Злоумышленник, собиравшийся снова кинуться на меня, бросился по лестнице вниз.

Прижав руки к животу, я согнулась пополам, чтобы унять боль, которая жгла мне живот, и прислонилась спиной к двери. В это мгновение я услышала внизу шум, задрожали перила лестницы, кто-то выругался, хлопнула входная дверь, и все стихло. И вот снова шаги вверх по лестнице. Щелкнула зажигалка, и колеблющееся пламя выхватило из темноты лицо… Кирсанова.

– Оля, что случилось? – Он обеспокоенно склонился надо мной.

– Что ты здесь делаешь? – превозмогая боль, спросила я.

– Я хотел поговорить с тобой, – сказал он, обнимая меня за плечи. – Ты ранена?

– Живот, – хрипло прошептала я.

– Пойдем, надо посмотреть, что с тобой.

– Отопри. – Я разжала ладонь, где были зажаты ключи от квартиры.

 

Глава 9

Через полчаса я лежала на диване в гостиной с сигаретой, а Кирсанов сидел в кресле напротив. Рана оказалась неглубокой – лезвие только скользнуло по животу чуть выше пупка, надрезав кожу. Но крови было, как будто мне перерезали артерию. Кто-то хотел меня убить. Спасло меня то, что в последний момент, перед самым ударом, я повернулась, иначе нож вонзился бы мне в почки, и тогда… Даже страшно подумать!

Кирсанов помог мне раздеться и обработать рану. Боль унялась, и теперь я испытывала лишь легкий дискомфорт от стягивавшего порез пластыря.

– Может, стоит вызвать милицию? – предложил Кирсанов, с тревогой глядя на меня.

– Ты представляешь себе, что это будет? – Я с сомнением покачала головой. – Вопросы, протоколы, люди – нет, я этого не вынесу. И потом, прошло уже столько времени, где теперь его искать? Подай-ка мне лучше телефон, – в голову мне пришла одна идея, и я хотела проверить ее.

Кирсанов переставил аппарат поближе ко мне. Я сняла трубку и набрала номер Береговского. Насчитав семнадцать длинных гудков, положила трубку на рычаг.

– Кому ты звонила?

– Так, проверяла кое-что, – ответила я. – Вообще-то я собиралась поужинать.

Я погасила сигарету, поднялась и пошла на кухню. Кирсанов встал и пошел за мной. Он сел на табурет, на котором утром сидел Кряжимский, и стал молча наблюдать за мной. Пока я чистила и резала картошку, он выкурил пару сигарет, не произнеся ни слова.

– Ты любил Галину? – спросила я, присаживаясь к столу, когда картошка уже шкворчала на сковороде.

– Интересный вопрос, – произнес Кирсанов и пожал плечами. – Наверное, любил.

– Почему же не женился на ней?

– Не мог, – сказал он грустно, – не мог себя пересилить.

Я непонимающе посмотрела на него.

– Ладно, чего там, – вздохнул он, как видно решившись. – Теперь все в прошлом. Понимаешь, она была… как бы это сказать…

– Была проституткой, ты хочешь сказать, – помогла я ему.

– Да, то есть нет, – он замялся, – я хотел сказать, не в обычном понимании этого слова. То есть она не стояла где-то на углу и не работала с сутенерами. У нее это получалось как-то… Ее передавали как бы по эстафете, понимаешь?

– Не совсем.

– Ну, кто-то воспользовался ее услугами и давал ее телефон знакомому, тот – другому, и так далее. Но она не со всяким ложилась в постель, если клиент ей чем-то не нравился, она отказывалась без всяких объяснений.

– От тебя она не отказалась, надо понимать. – Я взглянула на него.

– Наверное, она тоже по-своему любила меня, даже завела разговор о женитьбе. Просила развестись. Сказала, что хочет покончить со всем этим, начать новую жизнь. Но разве я мог! После этого она устроила ту самую пьянку, о которой тебе рассказала Наталья, – надеялась, что я брошу жену и буду жить с ней. Жену-то я бросил, но и ей высказал все, что думаю о ней. Тогда она вышла замуж за Береговского. Может, хотела мне что-то доказать? Заставить меня ревновать, кусать от досады ногти и рвать на себе волосы? – не знаю. Какое-то время она ни с кем не встречалась. Но Галька уже привыкла к хорошим деньгам и к тому, что на них можно купить, а Гришка, естественно, не мог ей этого обеспечить. Ему она, конечно, ничего не говорила, а он, дурак, даже не догадывался ни о чем. Не спрашивал, почему она только полдня работает и что делает в остальное время, и вообще, откуда на все берутся деньги. Потом ей захотелось большего. И она стала втайне от клиентов записывать на пленку их любовные игры.

– Это-то ты откуда узнал? – удивилась я.

– Через некоторое время мы снова с ней помирились, и она все мне рассказала. Помирились – не то слово, конечно, но ты же знаешь – плоть слаба… – Кирсанов искоса посмотрел на меня. – Да и рассказала она мне о своем занятии скорее чтобы похвастаться и упрекнуть меня лишний раз – вот я какая, мол, циничная стала и все благодаря тому, что ты, то есть я, обманул ее ожидания. Нашла чем хвастаться! – с горькой усмешкой воскликнул он.

– И как же она поступала с пленками? – поинтересовалась я, уже догадываясь об этом.

– Продавала их тем, кто был на них записан.

– Шантажировала, значит, – назвала я вещи своими именами.

– Шантажировала, – печально согласился Кирсанов, – и брала уже на порядок, а то и на два больше, чем за любовь, в зависимости от состояния клиента.

– Но это же не могло продолжаться вечно, – резонно заметила я.

– Я ей то же самое говорил, – удрученно покачал головой Кирсанов, – но она и не собиралась заниматься этим постоянно. Говорила, накоплю денег и уеду за границу. Куплю домик, положу деньги в банк и буду жить на проценты.

– Неплохая идея, – усмехнулась я, – только, как видно, не получилось. Похоже, муж обо всем пронюхал и укокошил ее. Теперь все достанется ему. Кстати, ты не знаешь, где Галина хранила деньги?

– Нет, – ответил Кирсанов, – но точно не в банке. Так ты думаешь, это Береговской?

– Может быть, ты? – Я заглянула в его серые глаза.

– Я? – возмущенно возопил Кирсанов. – Да ты что?!

– А почему ты оказался возле меня почти в тот самый момент, когда меня хотели убить? – с недоверием спросила я, в душе сама не веря в то, что это мог быть Кирсанов.

– Я же сказал, хотел с тобой поговорить.

– Почему ты не поехал на лифте?

– Я не знал номера твоей квартиры. Машина твоя стоит на стоянке, ну я думал поспрашивать у соседей. Внизу света нет, на втором этаже – тоже, стал подниматься выше – какой-то мужик чуть с ног меня не сшиб.

– Почему ты думаешь, что это был мужик?

– Ну, как-то понял, – неопределенно произнес Кирсанов, – он меня крепко шибанул. Женщина бы так не побежала.

– Значит, ты не знаешь, кто это был?

– Даже не представляю, если бы я знал, что он тебя пырнул, я попытался бы его задержать. А так… ну, бежит себе мужик, может, его скипидаром намазали.

Мы вместе рассмеялись.

– Да, – сказала я, переворачивая картошку на сковороде, – все могло быть не так весело. Ну что, поужинаешь со мной?

– Вообще-то я прямо с работы, – улыбнулся Кирсанов, – так что – не откажусь. Если ты не против, я оставлю тебе свой газовый пистолет – мало ли что?

– Спасибо за заботу, – без тени насмешки сказала я.

У меня была припасена бутылочка коньяка, и я поставила ее на стол – нужно было снять стресс.

Когда я проводила Кирсанова, было уже одиннадцать. Я включила телевизор, но не прошло и десяти минут, как сон сморил меня – сказалось действие спиртного. Уже ночью я перебралась в спальню и проспала до утра.

* * *

Я откинула одеяло и посмотрела на пластырь, державший повязку на животе. Осторожно отодрав липкие полоски, осмотрела рану. Пришлось вставать, чтобы добраться до аптечки, где были вата и раствор марганцовки. Я смыла остатки крови и еще раз внимательно посмотрела на свежий шрам. Он не гноился, и можно было надеяться, что до лета он совершенно рассосется. Наложив новую повязку, я умылась, позавтракала и посмотрела в окно. Градусник, прикрепленный с обратной стороны рамы, показывал плюс шесть. Снег за ночь побурел и просел, оголяя вершины кочек и бугорков во дворе. Мое норковое пальто, проткнутое ножом, нуждалось в ремонте, да в нем сегодня было бы слишком жарко. Я надела джинсы, бежевую кашемировую кофточку с карманами, замшевые ботинки и короткое, приталенное пальто. Прихватила сумку с «Никоном» и «Моторолой», в которую на всякий случай бросила еще и диктофон, и вышла на улицу. С крыш текли ручьи, и пришлось выбегать из подъезда, чтобы меня не окатило водой.

Дороги даже никто и не думал чистить, и бурая слякоть разлеталась из-под колес автомобилей, словно вода из поливальной машины. Когда я подъехала к дому, где жил Береговской, голубого «Фольксвагена», вчера стоявшего у подъезда, не было. Может, с утра уехал по делам? Но следов, которые должна была бы оставить его машина, если простояла всю ночь во дворе, я тоже не заметила. Странно. Я достала мобильник и набрала его рабочий телефон. Там мне сказали, что у Береговского несчастье, и он еще вчера оформил отпуск за свой счет. Тогда я позвонила ему домой – телефон не отвечал. Я вздохнула и выбралась из машины. Надо все же убедиться, что его действительно нет дома. Я уже подходила к подъезду, когда во двор въехал голубой «Фольксваген», за рулем которого сидел Григорий. Терпеливо дождавшись, пока он поставит машину и подойдет ко мне, я кивнула ему.

– Доброе утро.

– Доброе, – хмуро ответил он и прошел мимо меня.

– Григорий, – окликнула я его, – могу я спросить, где ты был?

Он, не оглядываясь, прошел к лифту и нажал кнопку вызова.

– Ты меня слышишь? – приблизилась я к нему и внимательно на него посмотрела.

– Слышу, – огрызнулся он, – я что – теперь должен отчитываться о каждом своем шаге?

– Я, конечно, понимаю твое состояние, – смягчила я тон, – но и ты меня пойми, я поставила себе целью найти убийцу Гали. – Я старалась пронизать его взглядом до самых потаенных глубин его существа.

– Ее это не воскресит, – горько усмехнулся он, отрешенно глядя себе под ноги.

– Но справедливость должна восторжествовать, – гордо сказала я.

– Справедливость? – глухо и вымученно рассмеялся он. – Кому она нужна? Покойнику?

– Ну зачем так пессимистично? – Я посмотрела на него, не скрывая жалости, которая боролась в моей душе с острым недоверием. – Кто говорит, что тебе легко? Но нам, живым, надо что-то делать, не пускать же все на самотек? Горе, конечно, плохо рассуждает, – я не отрывала глаз от его бледного осунувшегося лица, – но мы не должны опускать руки…

– Ты еще долго собираешься тут разглагольствовать? – с грубой бесцеремонностью перебил меня Григорий. – Я вообще-то хочу побыстрее прийти домой.

– Ты не будешь против, если я составлю тебе компанию? – не теряясь, предложила я.

Григорий хмуро посмотрел на меня. Я выдержала его сумрачный взгляд и по-идиотски улыбнулась.

– Ладно, – небрежно бросил он, – если только у тебя что-то важное…

– Важное, – уверенно сказала я, хотя проклятый страх, рожденный сознанием опасности и нашептыванием инстинкта самосохранения, угнетал меня. Примитивный животный страх.

Главное, не показывать вида до поры до времени. Он обязательно где-то проколется… Я сжала рукой лежащий в кармане пальто газовый пистолет, любезно предоставленный в мое распоряжение Кирсановым.

– Настырная ты, – со смесью неодобрения и восхищения уставился Григорий на меня в лифте.

– Приходится, – я с виноватой улыбкой пожала плечами и вздохнула.

– И какие у тебя на этот раз ко мне вопросы?

– Где, например, ты был вчера вечером? – Я пристально посмотрела на него.

Сами понимаете, каково мне было: вот так стоять в тесной кабине лифта с человеком, которого я все больше и больше подозревала и в убийстве собственной жены, и во вчерашнем покушении на меня. Между лопаток у меня струился холодный пот, руки-ноги окоченели, словно я провела на морозе нагишом несколько часов. Зато голова пылала и шумела, словно чан с кипящей жидкостью. Нервы были напряжены до предела. Я опять сжала рукой пистолет. Не проморгать бы того момента, когда Григорию вдруг придет мысль порешить меня прямо в лифте… А труп он куда денет? Вдруг на этаже люди… Ну, уж это слишком, прямо «Байки из склепа» какие-то! Тебе еще заботиться о своем трупе! Позаботься лучше о том, как им не стать, Бойкова. Вот здесь нужны и выдержка, и сноровка!

– Вчера вечером около семи я уехал к своим родителям в деревню. Не забывай, что случилось с моей женой, – с ноткой раздражения в голосе произнес Григорий. – Вернулся только что. Что тебя еще интересует?

Двери лифта плавно разъехались. Мы вышли. Григорий полез в карман за ключами. Я не сводила с него глаз: а вдруг он достанет нож? Но Береговской вынул из кармана небольшую связку ключей.

– Кто-нибудь это может подтвердить? – по-прежнему настороженно спросила я. Мой голос предательски дрогнул. Григорий с ядовитой усмешкой посмотрел на меня.

«С такой гримасой можно запросто порешить человека», – иезуитски шепнуло мне мое возбужденное сверх меры воображение.

– Подозреваешь меня в чем-то? – с затаенной враждебностью взглянул на меня Григорий и повернул ключ в замке.

– Просто уточняю кое-какие детали, – стараясь выглядеть как можно увереннее, сказала я.

Мы шагнули в прихожую. Чтобы занять выгодную позицию, я в спешном порядке сняла с себя пальто и, незаметно вытащив из кармана пистолет, сунула его в карман кофточки.

– Так ты думаешь, что Галину убил я? – В глазах Береговского закипела холодная ярость.

Он снял куртку и теперь стоял в прихожей и сверлил меня ненавидящим взглядом.

– Я ничего не думаю, – стараясь сохранять спокойствие и выдержку, тихо, но твердо произнесла я, – но чтоб тебя не томить, скажу, что вчера на меня было совершено покушение, и если бы не мое инстинктивное движение, я бы, наверное, пополнила коллекцию жертв разыскиваемого мной убийцы. Так что не ерепенься. – Я смерила его строгим взглядом.

На лице Григория можно было прочесть изумление. Только вот искреннее оно или наигранное? Я вглядывалась в его лицо и никак не могла понять.

Устав таращить глаза, он вошел в гостиную и остолбенел с открытым ртом.

– Черт! – ошарашенно вскрикнул он, резко оглянувшись.

Я последовала за ним и тоже растерянно остановилась у входа в гостиную, которая являла собой любопытное зрелище, – в ней царил страшный кавардак: одна из штор была сорвана, керамическая ваза, стоявшая на стеллаже, опрокинута, на полу – вода и упавшие цветы, резная шкатулка открыта и выпотрошена подчистую, книги и видеокассеты разбросаны. – Меня обокрали! – завопил Григорий. – Кто-то проник сюда и…

Он чуть не заплакал.

– Меня обокрали. – Он бессильно опустился на диван и принялся с каким-то комичным ожесточением ерошить свои короткие светлые волосы.

Я молча подошла к стеллажу, где валялась пустая шкатулка, и с интересом стала осматривать другие полки.

– Деньги! – заорал Григорий, вскакивая с видом умалишенного.

Он побежал в соседнюю комнату и вскоре вернулся оттуда, шатаясь и держась за левую сторону груди.

– Доллары! – хрипло произнес он и, сев в кресло, опустил голову на грудь. – Суки, высчитали!

– Что лежало в шкатулке? – холодно и деловито спросила я, не веря до конца эмоциональному потрясению Григория.

А что, если он сам инсценировал ограбление? А теперь разыгрывает тут передо мной жертву? Если так, то надо отдать ему должное – актерский талант налицо!

– Золотые кольца, серьги, кулоны – все, что было, – поникшим голосом произнес Григорий, – постой…

Он снова вскочил и ринулся в спальню.

– А шубы здесь, – облегченно сказал он, возвращаясь.

– Я смотрю, и техника вся здесь, – окинула я взглядом комнату, – телик, видео, аудио.

А что, может, потому и пропали только мелкие ценные вещи, что похититель – не кто иной, как хозяин квартиры? Крупные вещи проблематичней спрятать…

– А шубы какие? – спросила я издерганного вконец Григория.

– Норковая и соболья. И моя дубленка новая там. – Он приземлился на диван и опустошенно уставился на меня.

«Норковая и соболья, – мысленно повторила я, – неплохо».

– Но кто это мог быть? – с горячностью выкрикнул снова оживший Береговской.

– Понятия не имею, – я недоверчиво посмотрела на него и на всякий случай села в самое дальнее от дивана кресло, – а ведь шубы… Они новые или ношеные? Извини за такой меркантильный вопрос.

– Почти новые… Галина… – Он закрыл лицо руками и, как тогда, когда обнаружили его жену с ножом в спине, заплакал. Сначала глухо, потом надрывно.

«Склонен к истерии, – холодно поставила я диагноз, – но, с другой стороны, столько потрясений! А может, играет?»

– По предварительным подсчетам, – бесстрастно прикинула я, – если взять шубы и технику, то за них можно получить куда больше денег, чем за побрякушки.

Наверное, тон у меня был очень небрежным, если не сказать, пренебрежительным, потому что Григорий опять резко поднялся с дивана и принялся кружить по комнате, хватаясь за лоб руками, с ненавистью и досадой взглядывая на меня.

– Да что ты понимаешь, ты! – выкрикивал он. – Знаешь, какие это были драгоценности?

Его глаза лихорадочно горели, казалось, их сухой болезненный жар в один момент высушил обильно пролитые им слезы.

– Знаешь, что такое колье от Ван Клиф? – Он вытаращил глаза и стал рассекать воздух резкими жестами. – Коллекция «Сердца»? Знаешь? А браслет и часы из коллекции «Фасад»? А кольцо из «Эволюции»?

Я отрицательно покачала головой.

– Ну, тогда и молчи, – с какой-то сатанинской гордостью и мстительным злорадством потерявшего сокровище, но сумевшего утереть нос той, которая понятия о стоимости этого сокровища не имела и позволила себе снисходительно-небрежный тон, выпалил он, – всей твоей зарплаты…

Он захрипел, дернул за ворот рубашки, расстегивая верхнюю пуговицу. Мне казалось, что ему не хватает воздуха и он сейчас шваркнется в обморок.

– Успокойся, – не теряя хладнокровия, сказала я.

Меня не покидало ощущение, что я присутствую на спектакле.

Григорий отчаянно махнул рукой и рухнул на диван, пыхтя и ловя ртом воздух.

– Ты ничего не знаешь о моей зарплате, – миролюбиво сказала я, попытавшись улыбнуться, – просто меня не очень интересуют дорогие украшения. А Галину, видно, интересовали… На какие же деньги она их приобретала, ты не спрашивал ее?

– Ты на что это намекаешь?! – опять взбеленился Береговской. – Ты что себе позволяешь? А ну-ка, пошла вон отсюда!

– Я бы с удовольствием, – с откровенной насмешкой сказала я, – но у меня к тебе разговор есть. Именно за этим я сюда и пришла.

– Холодная мерзкая дрянь! Шныряешь, ищешь чего-то, а элементарных чувств понять не можешь! Да где тебе, – с презрительной жалостью посмотрел на меня Береговской, – оставь наконец меня в покое! – оглушил он меня неистовым воплем.

Та горячность, с которой Григорий вещал о ценности украденных украшений, могла любого, взирающего на мир сквозь розовые очки и видящего в людях только доброе склонить к мысли о материальной заинтересованности распинающегося передо мной типа в смерти своей жены.

– И чтоб ты знала, – встал он как вкопанный посреди комнаты, – я доверял Гале, доверял как себе! – гордо и торжественно сказал он, очевидно, надеясь, что я заплачу от восторга перед благородной возвышенностью его чувств.

– И даже не ведал, чем она занималась? – с недоверием посмотрела я на Береговского.

Надо было видеть, как побледнело его и без того бледное лицо, как передернула его чудовищная судорога, какая гримаса страдания исказила его. На него было больно смотреть, и я почти пожалела, что произнесла эту жестокую фразу, но у меня не было выбора. По-другому я бы не смогла выяснить, знал ли он об изменах жены. Ведь ревность наряду с меркантильными интересами могла бы послужить мотивом убийства.

– Что? – осел он на кресло.

– Она снимала на пленку свои любовные игры с разными мужчинами, которые в качестве клиентов заглядывали в «Лазурь», а потом продавала ее им же и на эти деньги покупала себе шубы, кое-что из коллекции Ван Клифа и всякую мелочь…

Я не верила, что в наше время можно быть таким ослом, упрямо не желающим замечать очевидное. Мне хотелось заорать: неужели тебе было неинтересно, откуда берется весь этот шик?!

Он или придуряется, или все знал и с малодушной низостью наблюдал за очередным приключением своей жены и следовавшим за ним приобретением. А может, она делилась с ним своими мерзкими успехами, превращая его тем самым в своего сообщника? Или… все это только бред моего больного воображения, циничные выкладки извращенного ума, в котором не укладывалось, что, зная о стоимости хранящихся в шкатулке драгоценностей, Береговской не спрашивал жену, откуда она на них берет деньги.

– Я тебе не верю, – с подавленным видом произнес Григорий, – чтобы Галина…

– Ладно, – выдохнула я, – кто мог знать, что тебя вчера не будет дома?

– Никто, – не очень уверенно сказал Григорий, который был как никогда отрешен и печален – видно, не пришел в себя от свалившейся на него новости.

– Подумай хорошенько. Вспомни. Замки не взломаны. – Я прошла в прихожую, открыла дверь и внимательно осмотрела все, потом захлопнула ее и вернулась в гостиную. – Выходит, у кого-то были ключи или действовали отмычкой?

Я с вопросительным недоверием посмотрела на Григория. Что же это он не учел в своем плане ограбления такой мелочи? Понятное дело, сам себя ограбил и ваньку передо мной валяет.

– Понятия не имею, – потерянно произнес Григорий, тупо глядя в пол.

– Твои ключи на месте? – Я решила на всякий случай разыграть и эту карту, хотя почти не сомневалась, что ограбление инсценировано самим хозяином, только вот с какой целью? Ну, это мы выясним!

– На месте, – вяло повторил Григорий.

– А у Гали, наверное, тоже были ключи?

– Были, – равнодушно отозвался он.

– Где ее сумка? Ну… – я замялась, – та, с которой она пришла на вечеринку?

– Там нет ключей.

Тревожное сомнение шевельнулось во мне с новой силой. Человек потерял жену и рыскает в ее сумочке? Зная об истерических наклонностях Григория и будучи свидетелем его горьких рыданий, я не могла поверить в то, что такой трагик и меланхолик по натуре в момент переживания станет перерывать содержимое сумки покойной.

– Ты что, проверял?

Словно прочитав мои мысли, Григорий рванулся к сумочке, которая открытой валялась у дивана.

– Я поставил ее на край стола, когда вернулся от Авдеевой, проходя мимо, зацепил рукой, и она упала, – скороговоркой произнес он, – все содержимое высыпалось на пол. На, гляди.

Он поднял сумку и вытряхнул все, что было в ней, на диван, после чего остолбенело уставился на гору всевозможных женских причиндалов. Среди других вещей на диване лежала связка ключей на красивом миниатюрном брелоке в виде змейки.

– Это ее ключи? – спросила я, подойдя ближе.

– Позавчера их тут не было, – растерянно произнес Григорий.

– Ты уверен?

– Боже, это все вы, вы, – запричитал он. – Кто-то из вас украл у Гали ключи на вечеринке и ограбил меня. Что же я сижу? – тихо словно помешанный, которому ввели пару кубиков успокоительного, произнес он. – Надо же вызвать милицию.

– Разумное решение, – сказала я, – странно, что оно не пришло тебе в голову раньше. И не забудь сказать им про ключи.

Я развернулась и направилась к выходу.

– Подожди, ты куда? – жалобно простонал Григорий. – Не оставляй меня одного.

 

Глава 10

– Прекрасно выглядишь, – улыбнулась Маринка, когда я вошла в приемную.

– Наверное, кровопускание помогло, – сострила я и прошла в кабинет, оставив секретаршу в легком замешательстве.

– А, Оля, – обрадовался Кряжимский, поднимаясь из-за компьютера, – добрый день.

– Здравствуйте, Сергей Иванович. – Я опустилась в кресло у сервировочного столика. – Какие новости?

– Все в порядке, готовим очередной номер, – быстро отчитался Кряжимский. – У тебя-то как?

– Все отлично, – улыбнулась я, – вчера вечером на меня было совершено покушение.

– То есть ка-ак? – Кряжимский вытаращил на меня глаза.

– Очень просто, – с беспечным видом ответила я, – пытались сделать во мне дырку ножичком. Шубу испортили, жакет, царапнули живот. Не волнуйтесь вы так, все нормально, до свадьбы заживет.

– И ты так радостно об этом говоришь? – недоумевал Кряжимский. – Ты хотя бы вызвала милицию?

– Нет, Сергей Иванович, – отмахнулась я, – милицию я не вызывала – слишком поздно было, когда я об этом вспомнила. А радуюсь я оттого, что мои усилия не пропадают даром.

– Да уж, не пропадают, – скептически произнес Кряжимский. – Однажды мне сообщат, что мою начальницу… нет, не хочу даже говорить об этом.

– Преступник или преступники занервничали, Сергей Иванович, – спокойно сказала я, – значит, я подобралась слишком близко к разгадке. Вы понимаете?

– Понимаю, понимаю, – закивал Кряжимский, – только так ведь можно и жизни лишиться.

– Вот, – я вынула из кармана газовый пистолет и показала Кряжимскому, – поносить дали, на время.

– Ты хоть пользоваться-то им умеешь? – Он недоверчиво покосился на меня.

– Нет еще, – призналась я, – но научусь, обязательно научусь, обещаю.

Я положила тускло поблескивающую игрушку на стол. Кряжимский взял пистолет и вынул из рукоятки какую-то прямоугольную штуковину.

– Это магазин, – сказал он и отложил его в сторону.

Потом он потянул за заднюю часть ствола, его верхняя часть отъехала назад, и на стол выпал маленький черный патрон.

– Чтобы выстрелить, нужно отпустить предохранитель, – продолжал Кряжимский. – Вот так.

Он сдвинул его большим пальцем. Я внимательно наблюдала за его действиями.

– Теперь можно стрелять. – Он надавил на курок, и раздался сухой щелчок. – Поняла?

Взяв пистолет, я проделала все, как показывал Сергей Иванович, и нажала на спусковой крючок. Пистолет снова щелкнул.

А я-то думала, что стоит нажать на курок – и я спасена. Святая наивность! Хорошо, что Береговскому было не до меня.

– Молодец, – похвалил Кряжимский, собрал пистолет и снова положил на стол. – Не забывай снимать с предохранителя.

– Не забуду, – улыбнулась я, – но лучше бы он мне не понадобился. Кофе есть? – поинтересовалась я.

– Конечно, – Кряжимский подошел к окну, где на подоконнике стоял чайник, и надавил на рычажок. – Да, – повернулся он, – там Валя тебе фотографии принес.

Я посмотрела на стол, куда он показал, и увидела стопку фотографий. Пришлось подняться, чтобы достать их.

– Так что тебе еще удалось выяснить? – спросил Кряжимский, когда я снова устроилась в кресле.

– Оказывается, жена Береговского шантажировала своих клиентов, – сказала я.

– Клиентов турфирмы? – непонимающе уставился на меня Сергей Иванович.

– Некоторые из них были ее личными клиентами. Она спала с ними.

– Вот как?

– Угу, – кивнула я, рассматривая интерьер дома Авдеевой, – спала, снимала все это на видео и продавала им кассеты в нагрузку к сексу.

– Господи… – только и смог вымолвить Сергей Иванович.

– А что, – весело сказала я, – хороший бизнес, правда? На вырученные деньги она неплохо жила со своим муженьком, который даже не пытался поинтересоваться, откуда в доме деньги. Кстати, его обокрали, – добавила я.

– Когда ты только все успеваешь узнать? – подивился Кряжимский.

– Я только что от него, – пояснила я. – Дверь открыли, видимо, при помощи ключа или отмычек. Но с ключами здесь что-то непонятное. Береговской утверждает, что, придя от Авдеевой, не нашел в сумке, принадлежавшей жене, ее ключей. Но когда он, чтобы продемонстрировать мне сей факт, высыпал ее содержимое, ключи оказались на месте.

– И как же он объясняет это?

– Говорит, что кто-то из участников вечеринки выкрал ключи из сумочки и обчистил его квартиру. Кстати, воры взяли только мелкие вещи: драгоценности, рубли, валюту, а соболью и норковую шубы не тронули, так же, как и аппаратуру.

– Может, не нашли или не успели? – предположил Сергей Иванович.

– Не успели – возможно, а чтобы не нашли – сомневаюсь: там все очень тщательно обшарено.

– Ты думаешь, Береговской говорит правду, что после вечеринки ключей в сумке не было?

– Черт его знает, – пожала я плечами, откладывая очередную фотографию, – не пойму его. Если, как вы предположили, это он убил Галину, то понятно, почему он пытался убить меня, но тогда совершенно неясно, зачем ему устраивать эту мистификацию с ограблением.

– Но возможно, убийство и ограбление не связаны между собой, – Кряжимский поставил рядом со мной чашку с дымящимся кофе.

– Спасибо, Сергей Иванович, – поблагодарила я его, – но тогда слишком много получается совпадений, а это уже наводит на определенные мысли.

– На какие же мысли тебя это наводит? – с ехидцей спросил Кряжимский.

– Да, – я сделала несколько глотков кофе, – вы правы, я совершенно запуталась.

– Не расстраивайся, – дружески произнес Кряжимский, – найдешь ты этого убийцу.

– Я и не расстраиваюсь., – Я достала сигарету. – Вы вчера так убежденно говорили о виновности Береговского, что мне показалось, что это так и есть. Но если бы не это ограбление… Ну не будет человек, которому и так все осталось после смерти жены, инсценировать еще какое-то ограбление. Инсценировать, инсценировать. Сергей Иванович, мне кажется, у меня появилась зацепочка.

Кряжимский даже голову склонил, чтобы получше слышать, какой еще перл я выдам.

– Мне сразу это ограбление показалось каким-то ненастоящим, – задумчиво проговорила я. – Вот скажите мне, – я посмотрела на Кряжимского, – кто бы стал инсценировать ограбление?

– Кто? – в свою очередь спросил Кряжимский.

– Я немного не так спросила, – торопливо сказала я. – Скажем так, кому нужно было инсценировать ограбление?

– Тому, – осторожно начал Кряжимский, – кто хотел, чтобы это выглядело как ограбление.

– Молодец, Сергей Иванович, – похвалила я его. – А в каком случае это нужно?

– Ты меня совсем запутала, Бойкова, – отмахнулся озадаченный Кряжимский.

– Да очень просто, Сергей Иванович. В том случае если нужно скрыть какое-то другое действие – обыск, например.

– Вообще-то довольно логично, – сказал Сергей Иванович.

Во время нашего разговора я машинально перекладывала фотографии. Одна из них (кажется, это была комната на втором этаже) меня заинтересовала. Я заметила там одну деталь, которая как бы выбивалась из общего плана.

– Черт возьми, – воскликнула я, – если это то, что я думаю, то мне кажется, я знаю, кто убийца.

Я зажала фото в руке и вскочила с кресла. Остальные фотографии с легким шелестом упали к моим ногам. Я выскочила из кабинета, не обращая внимания на вопросы Кряжимского, пробежала по коридору и как ракета влетела к Валентину.

– Валя, срочно, сделай мне самое большое увеличение вот этого предмета, – я обвела его ручкой. – Пожалуйста, быстрее.

– Сделаем, Ольга Юрьевна, только пленку найду.

Он порылся в своих ящичках и выудил оттуда коробочку с пленкой, на которой было что-то написано.

– Эта пленка, которую вы передали вчера? – уточнил Валя.

– Вчера, вчера, Валя, давай быстрее, – азартно поторопила я его. – Принесешь мне в кабинет.

– Айн момент.

Он скрылся за дверями лаборатории, а я закурила и пошла назад. Та беспокойная сумятица, которая опять было поселилась в моей голове, уступила место холодной, как свет зимнего солнца, ясности. Все факты, собранные мной, соединились наконец друг с другом, образовав завершенную логическую цепочку.

В спешном порядке высказав свои догадки Кряжимскому, я еле дождалась, когда придет Валя. Выхватив фотографию у него из рук, я принялась рассматривать ее. Все мои сомнения сразу улетучились. Фотография была четкой, даже несмотря на большое увеличение (что значит хорошая аппаратура!).

Схватив сумку с «Никоном» и достав оттуда «Моторолу», я бросилась к выходу, по пути набирая номер Авдеевой.

– Пальто забыла, – крикнул мне вслед Кряжимский, но я даже не обернулась.

Я уже сидела в машине, когда услышала в трубке голос Авроры Кондратьевны.

– Здравствуйте, это Бойкова. Мне нужно срочно с вами поговорить.

– Что-нибудь случилось? – встревожилась она.

– Случилось. Я знаю, кто убил Галину. И пригласите, пожалуйста, к себе Валеру и Антона. Через полчаса.

– Хорошо, – ошарашенно проговорила Авдеева.

Я нажала «отбой», бросила трубку на сиденье и рванула с места. До «Чайной розы» от редакции езды не больше десяти минут, но я специально дала Авроре полчаса – мне надо было еще кое-что проверить по дороге.

 

Глава 11

С десятиминутным опозданием я вошла в кабинет генерального директора совместного российско-французского предприятия «Чайная роза». Все были в сборе и ждали меня. Авдеева, как и положено, восседала за директорским столом, Кирсанов нервно курил, стоя у окна, а Щебланов, закинув ногу на ногу, развалился в кресле у журнального столика.

– Здравствуйте. – Я кивнула и прошла к столу Авдеевой. – Прошу меня простить за опоздание, но я объясню, почему задержалась немного погодя, – сказала я, устраиваясь в кресле. – Присаживайтесь поближе. – Я посмотрела на Валерия и Антона.

– Что это за представление? – недовольно спросила Авдеева.

Мне показалось, что она не особенно настаивала на ответе, поэтому я промолчала. Подождав, пока мужчины займут места неподалеку от директорского стола, я обратилась к хозяйке кабинета:

– Для начала я бы хотела задать вам один вопрос.

Авдеева непонимающе посмотрела на меня.

– Вы разговаривали вчера с Береговским?

– Да, ну и что? – с вызовом сказала она.

– Погодите, Аврора Кондратьевна, не кипятитесь. Ответьте лучше, зачем вы ему звонили?

– Хотела узнать, на какое число назначены похороны. Да что вы, в самом деле, себе позволяете? – Она с недоумением посмотрела на Валерия и Антона, как бы ища поддержки.

– Я бы на твоем месте, – ядовито произнес Антон, глядя на Авдееву, – вышвырнул ее из кабинета и приказал охране вообще ее сюда больше не пускать.

– Кажется, вы хотели назвать нам убийцу, – с закипающем гневом в глазах произнесла Авдеева, – а устраиваете здесь вечер вопросов и ответов. Долго вы еще собираетесь водить нас за нос?

– Аврора Кондратьевна, – вмешался Валерий, – я думаю, надо дать ей еще немного времени.

– Тем более что я уже собиралась задать вам последний вопрос, – сказала я.

– Так задавайте…

– Спасибо, – я благодарно кивнула. – Григорий сказал вам, что он собирается вечером ехать в деревню к родителям?

– Да, сказал, и что из этого?

– Неужели, – я повысила голос, – вы не можете просто отвечать на вопросы? Или вам не позволяет ваша гордость? Произошло убийство, черт возьми, в вашем, между прочем, доме, а вы не хотите набраться терпения и выслушать меня не перебивая.

Я перевела дух и окинула собравшихся взглядом. Кажется, проняло, во всяком случае, на время.

– Предполагаю, – продолжила я, обращаясь к Авдеевой, – что вы сообщили об этом Антону. Или он даже присутствовал при вашем разговоре с Береговским.

– Да какое твое дело? – возмущенно завопил Антон. – Присутствовал, не присутствовал.

Я посмотрела на Щебланова.

– У меня к тебе тоже есть один вопрос.

– А я вообще не обязан отвечать на твои вопросы, – с вызовом произнес он и, откинувшись на спинку, демонстративно закурил.

– Можешь и не отвечать, – спокойно сказала я, – ты так наследил, что теперь тебе никакой адвокат не поможет.

– Ты че несешь, дура. – Он угрожающе поднялся с кресла и взглянул на Авдееву и Кирсанова, как бы ища у них поддержки.

Увидев, что Авдеева смотрит на меня, а Кирсанов напрягся, готовясь в случае чего защитить меня, он опустился обратно в кресло.

– Как я понимаю, – Авдеева вперила в меня свои зеленовато-серые глаза, – вы обвиняете Антона в убийстве. Это так?

– Вы совершенно правильно меня поняли, – подтвердила я.

– Это очень серьезное обвинение. Надеюсь, у вас есть доказательства.

– У меня их предостаточно.

– Тогда, может, вы представите их нам? – Она холодно посмотрела на меня, потом перевела свой тяжелый испытующий взгляд на Антона.

– Я для этого и пришла.

– Аврора, – Антон жалобно посмотрел на Авдееву, – что она несет? Какие доказательства?

– Помолчи, – отмахнулась она от него, как от назойливой мухи. – А вы Ольга, говорите, мы вас слушаем.

– Может, он сам хочет все рассказать? – Я посмотрела на Щебланова.

Он не хотел.

– Хорошо, тогда я расскажу, как все произошло. Если я допущу какие-нибудь неточности, можешь поправить меня. – Я взглянула на Антона. Он криво усмехнулся и беспокойно заерзал.

– Итак, я начну с мотива. Галина имела близкие отношения с присутствующими здесь мужчинами.

Авдеева удивленно посмотрела на Антона.

– Да, да, Аврора Кондратьевна, – сказала я, – Антон имел с Галиной не шапочное знакомство, как он пытался меня уверить. У него с ней была связь. Его не раз видели в турфирме, где работала Береговская. Роман длился, я думаю, месяца три или около того. Насколько он был бурным, я не знаю…

– Гадина, – бесился Антон, кусая губы.

– Это правда?! – Аврора Кондратьевна бросила на Антона уничтожающий взгляд. Она поняла, что это правда. Просто теперь ей захотелось с наибольшей полнотой и эффектом сыграть свою роль – роль вероломно преданной женщины, ничего не жалевшей для неблагодарного любовника.

– Правда, – спокойно ответила я за Антона, – Аврора Кондратьевна, не требуйте от него признания своих грехов и покаяния, он для этого еще не созрел, если вообще когда-нибудь созреет, – невесело усмехнулась я. – Так вот, в самом разгаре этого романа Галина, которая практиковала одну опасную, но прибыльную игру, а именно – шантаж своих состоятельных партнеров – решила и к нашему юноше применить свою беспроигрышную до поры до времени методу. В общем, Галина намеревалась заставить Антона купить ее молчание. Чтобы те маленькие шалости и любовные игры, которым они предавались в спальне Галины, не стали известны вам, Аврора Кондратьевна, – я с усмешкой посмотрела на Авдееву. Она нервничала. Ей совсем не хотелось выглядеть в глазах присутствующих этакой не по возрасту наивной и простодушной мадам, которую с легкостью облапошил любовник, годящийся ей в сыновья.

– Сволочь, – вырвалось у нее.

– Аврора Кондратьевна, – с наигранной укоризной взглянула я на нее, – имейте же снисхождение к юности…

Мне не то чтобы хотелось уколоть ее… Я ей дала понять всю меру ее самодовольства, заставившего ее быть такой близорукой и которое льстиво нашептывало ей, что она может любую молодую заткнуть за пояс. «Неужели ты думала, – мысленно обратилась к ней я, – что такой легкомысленный смазливый юнец не возымеет желания втайне погулять от тебя?»

– Галина записала свои любовные игры с Антоном на пленку и решила устроить торг. Антон оценил важность сделки, но то ли не захотел, то ли не смог заплатить.

Антон беспокойно заерзал в кресле.

– Антон отнюдь не горел желанием потерять тот комфорт и достаток, в котором жил благодаря вашей нежной заботе. – Я с двусмысленной усмешкой посмотрела на Авдееву. Посмотрела так, чтобы у нее возникло сомнение относительно того, издеваюсь ли я над ее ханжеской самоуверенностью или сочувствую ее слепой сентименальности и болезненному пристрастию к молодым мужчинам. – И он, почувствовав себя загнанным в тупик, решает нейтрализовать Галину, а проще говоря, убить ее. Он не сомневался, что она – единственная, кто мог все рассказать вам, Аврора Кондратьевна, представив к тому же бесспорное доказательство его измены в виде пленки. Да, – вздохнула я, – решив пошантажировать Антона, Галина даже не представляла, на какого отчаянно смелого парня она нарвалась…

Я иронично посмотрела на Антона, потом на Авдееву. Кирсанов внимательно слушал, куря одну сигарету за другой.

– И ту информацию, Антон, которой ты с такой недопустимой для убийцы беспечностью поделился со мной, ты почерпнул не из разговора с Авророй Кондратьевной, а в разговоре с Галиной. Это она рассказала тебе о ссоре между Авророй Кондратьевной и господином Кирсановым… Антон неплохо все спланировал и, зная о готовящейся вечеринке, впрок закупил шампанского… – я лукаво посмотрела на Антона, – чтобы обеспечить себе надежное алиби. Ходил, мол, за шампанским, пока кто-то в потемках убивал Галину. А на самом деле это он убил ее. Скорее всего дело было так: он заранее договорился с ней, что передаст ей необходимую сумму денег на вечеринке. До того как погас свет, он сделал Галине незаметный для остальных знак, чтобы она вышла с ним из комнаты, где происходила та роковая игра в жмурки. Не догадываясь о том, что ее ждет, она вышла сразу после того, как погас свет. Антон, предусмотрительно нажавший на клавишу выключателя в коридоре, чтобы свет оттуда не упал в гостиную, хладнокровно всадил Галине кинжал в спину, а потом, воспользовавшись потемками и неразберихой, втащил тело в комнату, где бегали суматошные гости.

– Что ты несешь?! – взорвался Щебланов. – Аврора, не слушай ее, – умоляюще посмотрел он на свою покровительницу.

Но я знала, что она уже отринула его от себя. Такие, как Авдеева, не прощают тем, кто выставляет их в смешном виде.

– Заткнись! – крикнула она. – Дай послушать!

– Алиби отличное, – продолжала я, – я сразу вычеркнула Антона из числа подозреваемых. Я только что заезжала в киоск, мне сказали, что дербентского шампанского там не видели уже полгода. Я не поленилась – объехала еще несколько ларьков – результат тот же. Это шампанское, – я достала из сумки увеличенную фотографию, сделанную мной в одной из комнат особняка, – взгляните, – протянула я Авдеевой фото, – это шампанское было куплено Антоном заранее и спрятано в комнате на втором этаже. Я только сегодня заметила их на фотографии. А сделала я их незадолго до убийства Галины. Именно эти три бутылки он держал в руках, когда «вернулся» из ларька. Только он, заботясь о своем алиби, сам же себе и напортил. Не будь этого затаренного шампанского и не предложи он сходить за дополнительной порцией спиртного, это грязное убийство скорее всего осталось бы нераскрытым…

– Оно самое, – вновь обретшая свое гордое самообладание подтвердила Авдеева, разглядывая фото, – будь оно неладно!

– Но до трагического инцидента – я имею в виду убийство Галины – наш Фигаро изловчился и, незаметно подобравшись к Галиной сумочке, украл у нее ключи от квартиры. Зачем? Затем, что он решил проникнуть в квартиру к Галине с целью разыскать ту злосчастную кассету, на которой были запечатлены интимные сцены. Ту кассету, из-за которой Галя погибла.

– Изверг! – истошно завопила Авдеева, метнув на Антона полный свирепой ненависти взгляд.

– И вот, узнав, что Григорий собирается к родителям, он воспользовался его отсутствием и, беспрепятственно проникнув в квартиру Береговских, все там перерыл. Имитировав ограбление, наш пройдошливый юнец, – я с презрением посмотрела на подавленно притихшего Антона, – хотел еще раз обезопасить себя. Он нашел Галину сумочку, ту самую, с которой она приходила на вечеринку, и положил туда ключи. Захлопнул дверь – и был таков. Если бы Григорий не обнаружил пропажи еще в ту злополучную ночь, никто бы не узнал, как вор проник в квартиру. Но случилось так, что Григорий, вернувшись домой после вечеринки, неосторожно задел сумку, и та упала. Содержимое высыпалось, но ключей – Григорий хорошо это помнит – среди прочего не было. Его можно понять, ему было не до того, чтобы задаваться вопросом об их таинственном исчезновении. Но нашему «герою» не повезло. Кассеты он не нашел. Уже потом мы с Григорием нашли ее, она была спрятана в гараже. – Я достала из сумки прямоугольный сверток. – Вот она. Давайте посмотрим?

Антон вскочил как ужаленный и с грязными ругательствами бросился ко мне. Но вовремя подоспевший Кирсанов крепко схватил его за руки.

– Отдай, это не твое, падла! – орал Антон. – Она сама виновата, сука!

– Из-за нее ты убил Галину… – с полупрезрительной жалостью проговорила я.

– Убил, убил, – заверещал с новой силой Антон, – гадина! Отдай… Пусти ты, – попытался он вырваться из цепких рук Кирсанова.

– А вещички, принадлежащие Береговским, которые ты прикарманил, – я с отвращением взглянула на Антона, – подозреваю, что они припрятаны тобой где-нибудь в особняке. Ну, следствие разберется… Что ж, – устало сказала я, – теперь вы все знаете, – я посмотрела на онемевшую от изумления Авдееву, – но наш герой-любовник не остановился на этом. Узнав, что я предприняла расследование обстоятельств смерти Береговской, Антон решил убрать и меня. Он проследил меня до дома и в темном подъезде напал на меня с ножом…

– Ужас! – чуть не задохнулась от удивления и возмущения Авдеева.

– Но бог миловал, как говорится… Я обернулась, инстинктивно почувствовав опасность, и удар ножа вышел скользящим. Только шуба треснула. Валерий может подтвердить. Он обнаружил меня на лестничной площадке.

На этот раз Авдеева только молча закрыла рот рукой и посмотрела на Антона, как на какое-то чудовище.

– Что уставилась? – грубо обратился он к ней. – Не докажешь, не докажешь! – переведя безумный взгляд на меня, истерически захохотал Антон.

С невозмутимым видом я достала из сумки диктофон и показала его Антону.

* * *

– Ты действительно ее нашла? – спросил у меня Кряжимский, имея в виду кассету.

Мы сидели в моем кабинете. Я только что закончила свой рассказ о вчерашнем разоблачении Антона, которого под руки белые увели «приглашенные» мной служители порядка.

– Посмотрите. – Я хитро сощурила глаза, встала, взяла сумку и вынула из нее небольшой сверток.

Кряжимский нетерпеливо принялся его разворачивать.

– «Полное затмение», – недоуменно произнес он, – это же фильм!

Он удивленно зыркнул на меня, а потом, все поняв, громко и весело расхохотался.

– Ты его провела! Ай-да Оля, ай-да Бойкова!

– Я купила кассету по дороге к Авдеевой. Давно хотела посмотреть этот фильм, вот и решила совместить приятное с полезным.

– А как же муж Галины? – неожиданно спросил Кряжимский, снова став сосредоточенно-серьезным.

– Я, конечно, расскажу ему, но позже, – тихо сказала я, – если Авдеева уже не позвонила ему.

– Жаль мужика, – сокрушенно покачал головой.

– Да-а, – вздохнула я, – сегодня, пожалуй, возьму выходной. За мной должны заехать.

– Конечно, бери. Тебе нужно отдохнуть. Статью я отредактирую.

– Спасибо.

Кряжимский встал и подошел к окну, за которым вовсю звенела капель, темнела мокрая рыхлая земля сквера, влажным черным блеском мерцали тротуары… И только в один миг потускневшая от мороза и снега листва, клочьями висящая на полуобнаженных ветках, напоминала об осени и зиме. Зима отступила лишь на несколько дней, но сердцу иногда достаточно самой невероятной, самой несбыточной надежды…

– Это не за тобой? – посмотрел Кряжимский в окно и лукаво взглянул на меня.

– Зеленая иномарка? – обрадованно спросила я, вставая из-за стола.

– Угу.

Я накинула пальто и, взяв сумку, устремилась к двери.

– Счастливо, – улыбнулся Кряжимский и покачал головой, мол, вот она, бесшабашная молодость!

– Я позвоню. – Я вылетела из кабинета, легкая, как весенняя ласточка.

 

Глава 1

Утро выдалось пасмурное и дождливое. Да и что удивляться – конец октября. На родине Харольда, в Германии, в это время тоже идут дожди, люди также поднимают воротники своих плащей и курток и также в целях согрева балуются спиртным.

Хотя надо заметить, что Харольд был ранее гражданином дружественной нам в эпоху застоя Восточной Германии. Но с тех пор, как две Германии усилиями Горбачева и всего мирового сообщества удалось соединить в одно целое, Харольд успел нахвататься западной мудрости своих немецких братьев, от которых его с такой нелепой жестокостью отделяла знаменитая Берлинская стена. Отец Харольда, будучи соотечественником Шопена, приехал в Германию из Кракова. Познакомившись с некой Ханной Шлессер, он вскоре женился на ней. Ханна обитала вдвоем с мамой в симпатичном домике на окраине Лейпцига. Таким образом Харольду посчастливилось стать земляком Баха. Харольд не посрамил своего родного Лейпцига, он прекрасно разбирался в музыке, хотя в его суждениях о том или ином музыканте порой слышалась интонация пресыщенного чванливого сноба. Он объяснял это самому себе следствием высокоразвитого утонченного вкуса и крайне острой восприимчивостью, которая заставляла его с отчаянной силой страдать, когда, например, соната Баха си-минор – светлая грустная мелодия – исполнялась недостаточно проникновенно, вдумчиво и тонко.

Тарасовские оркестры Харольд ненавидел лютой ненавистью. Его пылкое сердце поэта и меломана негодовало по поводу присущей им топорной манеры исполнения произведений его гениальных соотечественников. Тем не менее он покупал дешевые аудиокассеты с записями концертов классической музыки, руководствуясь непонятно каким мотивом. Здесь его хваленая немецкая прагматичность уступала напору его немецкого романтического духа, родственного дерзким порывам Новалиса и Гофмана проникнуть в святую святых героической сказочной метафизики, замешанной на терпкой барочной символике.

Харольд работал журналистом в местной лейпцигской газете. Его многопрофильный талант позволял ему освещать в газете сразу несколько рубрик – экономическую, социальную и культурную. Лет восемь назад он решил подвизаться на творческих командировках в восточном направлении. Его польские корни влекли его к братьям-славянам. Этот смутный, но неотступный зов, звучавший в его душе подобно легкому и поэтичному анданте Моцарта, заставил его на несколько лет переехать в Россию, где он неплохо выучил русский язык, хотя никак не мог избавиться от характерного немецкого акцента и нередко путал склонения и спряжения глаголов. Он побывал в Татарстане, Узбекистане, Тюмени, на Дальнем Востоке и нигде не посрамил почетного звания журналиста местной лейпцигской газеты.

В Тарасов Харольда привели его немецкие корни, которые, несмотря на время и расстояние, тесно сплелись с корнями поволжских немцев. Он возглавлял отдел культуры в газете «Немцы Поволжья», редакция которой располагалась в тарасовском «Немецком доме».

Проведя вечер и часть ночи с одной из местных красоток, Харольд вторую половину ночи беспокойно проворочался, но так и не уснул. В двухкомнатной комфортабельной квартире, снятой им на улице Шевченко, стояла теплая (благодаря включенному отоплению) тишина. Уже начало светать, а серые глаза Харольда по-прежнему смотрели в потолок. Он никак не мог понять, откуда эта бессонница. Выпитый кагор, задушевные разговоры, воспоминания о Лейпциге, хороший секс – казалось, что еще надо для отличного крепкого сна? Ан нет! Сексом Харольд занимался так же охотно, как и плаваньем, и чувства испытывал примерно такие же, как при удачном заплыве. Порой эти непонятные славянам по своей северной простоте чувства имели оттенок спокойного удовлетворения, какое, например, Харольд испытывал после порции хорошо приготовленных пельменей или ежеутренней и ежевечерней чистки зубов. Девушек он использовал наподобие зубных щеток, призванных обеспечить ему свежее дыхание, отличное самочувствие и бодрый жизнерадостный настрой. Для здоровья, одним словом, физического и морального.

Это не исключало интеллектуальных бесед, совместного прослушивания какой-нибудь фуги Баха, разговоров на исторические, культурные или этнические темы с широким обсуждением наболевших проблем. Но конечный результат был один и тот же – насладившись со знанием дела спелым телом очередной студентки или парикмахерши, Харольд вызывал ей такси. Он предпочитал спать один. Довольно узкая кровать, на которой с трудом умещалось его огромное сильное тело, была лишь дополнительным мотивом для таких ночных проводов девушек, самые наивные из которых были уже близки к мысли, что им удалось навсегда пленить закаленное в условиях эмоциональной мерзлоты и глухоты сердце «белокурой бестии».

Но не тут-то было: Харольд был неуязвим для прекрасных глаз и стройных тел наших предприимчивых соотечественниц. Короткие красивые романы были его хобби. Романтика причудливо сочеталась в его образе жизни с самой заурядной капиталистической заботой о здоровье, поэтому эта затяжная бессонница, рисовавшая под его глазами темные круги, не на шутку обеспокоила его. Не в силах больше валяться в кровати, он встал, натянул синий махровый халат и взял с полки плеер. Вставил кассету с «Временами года» Вивальди и, плюхнувшись в глубокое низкое кресло, принялся слушать. Часы на стене показывали без пяти шесть.

«Вивальди слишком патетичен для шести утра», – подумал он и сменил «Времена года» на Шопена.

Глаза Харольда непроизвольно закрылись, он погрузился в созерцание причудливого плетения шопеновской меланхолии. Харольду чудился запорошенный снегом старый замок, стаи белых хлопьев кружились в такт неспешной грустной мелодии, льющейся из-под пальцев Ван Клиберна. Незаметно тихая нежная мелодия стала соскальзывать со слуховой оси Харольда в сонное безмолвие. На периферии сознания еще трепетали легкие, как садящиеся на кровлю заброшенного замка снежинки, аккорды. Харольд казался самому себе снеговой громадой, медленно уходящей под воду. Еще одна нота, о, как она дрожит, навстречу ей спешит другая, смывающая первую, как приятно она щекочет слух, как…

Дверной звонок смел тягучую грусть шопеновской сонаты. Харольд вздрогнул и открыл глаза. В комнате было светло. Раздвинутые шторы позволяли утру беспрепятственно проникать в комнату. Серое небо без всякого любопытства заглядывало в нее. Часы показывали половину одиннадцатого.

Харольд поспешил в прихожую. Звонок заголосил с новой силой. «Какого черта поставили такой резкий звонок?» – мысленно задался вопросом Харольд, подходя к двери. «Глазка» не было.

– Кто? – опасливо спросил он.

– Доброе утро, это я, – ответил глухой мужской голос, – мы с вами вчера по телефону договаривались насчет одной вещички.

– А, Гера, – голос Харольда потеплел, – сейчас, подожди.

Харольд отпер пару «трудных» замков и впустил визитера.

* * *

Сегодня мне предстояло посетить «Немецкий дом», где должен был играть приехавший в Тарасов струнный квартет из Берлина; после концерта предполагался фуршет в «неформальной» обстановке.

Я сидела в удобном кресле элитного «Имидж-салона», носящем имя своего основателя и ведущего стилиста Артема Повелко, а над моей головой колдовала мастер салона Любаша Чуркина, создавая мне прическу в стиле «Гранж». Дело подходило к концу, и я уже представляла себя этакой раскрепощенной дивой, пренебрегающей условностями, каковой, впрочем, в глубине души и была.

Просторный зал салона своими модерновыми креслами с гидравлическими подъемниками и колонками для мойки несколько напоминал стоматологический кабинет. Высокие зеркала без рам, закрепленные меж массивными никелированными стойками, лишь немного приглушали это впечатление. Да еще картина на голой белой стене, изображавшая двух задумавшихся ангелочков с маленькими, как у воробышек, крылышками и одинокая пальма в белой пластиковой кадке.

Музыка из фильма «Криминальное чтиво», под которую танцевали герои Траволты и Турман, доносившаяся из спрятанных где-то динамиков, то и дело прерывалась рекламой, примерно с такими словами:

И так далее… Я представила себе нашу продвинутую домохозяйку, которая просто тащится только от того, что стирает в супермашине «Индезит» или даже испытывает оргазм, заглаживая складки на брюках своего благоверного утюгом «Филипс». Ведь это он, ее милый – преуспевающий бизнесмен, – обеспечивает ее всеми последними достижениями домашней техники. Не беда, что сам благоверный в это время отрывается по полной программе с какой-нибудь сексапильной продавщицей из супермаркета, зато дома – шик и блеск, и к его приходу из микроволновой печки «Мулинекс» подается на стол жареная свинина или утка по-пекински.

Вообще-то работа журналиста, наверное, сделала меня несколько циничной, но это совсем не мешало мне осуществлять стратегическое руководство собственным еженедельником «Свидетель», который с каждым номером увеличивал свой тираж, публиковать собственноручно сделанные шокирующие обывателя фото и, между делом, проводить журналистские расследования, результатом которых становились сенсационные статьи.

Любаша уже делала последние штрихи, проводя по моим волосам щеткой из щетины дикого кабана, придававшей им блеск, когда в кармане моего пиджака проснулась «Моторола». Вопросительно взглянув левым глазом на Любашу, потому что правый закрывали волосы, и увидев ее разрешающий кивок, я достала трубку и приложила к уху. Такой чести – иметь номер моего мобильного – удостаивались немногие, но Катерина Фадейкина входила в их число, потому что, во-первых, была моим личным стоматологом, а во-вторых, – подругой, с которой всегда можно было похохмить и расслабиться. Она работала в престижной клинике, оснащенной самым современным оборудованием, но дело было даже не в оборудовании, а в ее отношении к клиенту: внимательном, прямо-таки нежном и веселом. У Катьки была куча поклонников из ее клиентуры, а так как заведение было дорогим, то и ее клиенты, а соответственно и ухажеры были не из бедных. Они просто выпадали в осадок, видя ее ослепительно белое лицо с задорно вздернутым носиком и по-кошачьи вытянутыми синими глазами в обрамлении черных волос.

– Привет, Лелька, – затараторила она. – Давай встретимся, есть кое-что интересненькое для тебя. Когда сможешь прийти? Хорошо, если бы прямо сейчас. Правда, еще мой племянничек должен забежать, но он, как всегда, ненадолго – перекусит, стрельнет полтинник и – Ванькой звали.

Катькиного племянника действительно звали Ванькой – Иваном Веретенниковым. Его родители погибли в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать. После этого он стал пить, попал в какую-то компанию и в восемнадцать загремел под суд за воровство. Катька приложила немало усилий и денег, чтобы ему дали условный срок. После этого он стал как от огня бегать от ментов, тихо-мирно пропивал свою зарплату художника-оформителя и работал в подвале школы, директор которой опять же был Катькиным клиентом и плату за аренду брал с него чисто символическую – плакатами к праздникам и оформлением доски объявлений.

Я посмотрела на часы – до намеченного на сегодня мероприятия оставалась еще уйма времени.

– Хорошо, Катерина, – согласилась я, – думаю, смогу подойти к тебе через полчасика.

– Не обедай, – предупредила Катька, – вместе поедим. Я только пришла – голодная как черт, так что не задерживайся.

– Ладно, – усмехнулась я про себя, – постараюсь побыстрее.

Так как маникюр мне уже сделали, я практически освободилась. Заплатив в кассу по прейскуранту, я сунула Любашке «на чай» и бросила напоследок оценивающий взгляд в зеркало. Темно-голубой приталенный пиджак и штанишки «Big star», обтягивающие мои длинные ноги – вид что надо! Немцы просто упадут, увидев меня. Я сняла с вешалки «Никон» на ярко-желтом ремне, с которым старалась никогда и нигде не расставаться, и накинула на плечо.

Ровно через полчаса после Катькиного звонка я стояла перед дверью ее квартиры в предвкушении сытного и вкусного обеда (Катька превосходно готовила) и чего-то «интересненького», как она выразилась. Только вот дверь она мне открывать не торопилась. Надавив на кнопку звонка еще раз, я в задумчивости опустила руку на дверную ручку. Дверь под нажимом руки подалась, и моему взору предстала ужасная картина: в прихожей ярко горела люстра, освещая чисто вымытый пол, на котором лежала Катька. Почти в самом центре груди торчала рукоятка ножа. Крови было немного, наверное, потому, что убийца не вынул нож, а оставил его в теле. Она сочным алым пятном расплылась по желтому шелку короткого халатика, из-под которого торчали ноги, одна из них была неестественно подогнута. В том, что она мертва, не было никаких сомнений. Ее вздернутый носик заострился, прядь черных волос упала на лицо, синие глаза были раскрыты и безжизненно смотрели в потолок.

Я чуть не забилась в истерике рядом с еще теплым телом своей подруги, но тут же собралась, сжала волю в кулак и стиснула зубы. Надо срочно вызвать милицию! Убийца не мог далеко уйти. Дрожащими руками я достала «Моторолу». Горя негодованием и злобой на преступника и в то же время сокрушаясь о Катьке, я позвонила в милицию, назвала адрес подруги. В ожидании опергруппы, я еще раз осмотрела прихожую, но в квартиру не пошла, зная, что преступник мог оставить там свои следы. Хотя мне почему-то казалось, что он дальше прихожей и не заходил. Уже потом, когда приехала опергруппа и кинолог с собакой, подтвердилось, что это действительно так.

Собака, обнюхав рукоятку ножа, покрутилась у входа, ткнулась было мне в колени, но потом уверенно потянула проводника – молодого сержанта с длинным лицом – вниз по лестнице. Оставив тело Фадейкиной в прихожей до приезда криминалистов, мы с капитаном Сорокиным и еще одним сержантом прошли на кухню, где на плите вовсю бушевал чайник, а рядом с ним на сковороде уже догорали котлеты, от которых Катерину оторвал преступник. Я выключила горелки и сгребла обугленные котлеты в мусорное ведро, поставив сковороду в раковину под струю воды. Она зашипела, заполняя кухню паром с запахом гари, и без того распространившейся чуть ли не на лестничную площадку.

Капитан открыл форточку и пригласил меня в гостиную, где было тепло и уютно и ничто не напоминало об убийстве. Только дошедший и сюда запах сгоревшего мяса.

– Жирмунский, – капитан посмотрел на сержанта, стоявшего у входа в гостиную, – сходи-ка за понятыми.

Капитана звали Александром Петровичем. На вид ему было года тридцать два, но в лице его была какая-то усталость, словно он все свои тридцать два года грузил вагонетки углем. Он устроился за столом и, раскрыв серую папку, достал оттуда стопку чистых листов и простую шариковую ручку без колпачка.

Я почти без сил опустилась в кресло у телефона, рядом с которым лежала маленькая записная книжка. Взяв ее в руки, я зачем-то пролистала ее, ничего не видя, потому что строчки расплывались у меня перед глазами, и машинально сунула к себе в карман.

Пока Александр Петрович снимал с меня показания, вернулся сержант с овчаркой.

– Ну что там? – не отрываясь от своих записей, спросил Сорокин.

– Час пик, товарищ капитан, – виновато ответил сержант, – Грей потерял след на остановке. Видимо, преступник уехал на трамвае.

– В каком направлении?

– В сторону железнодорожного вокзала.

– Ладно, – махнул рукой капитан, – подняв, наконец, голову от стола, – можешь идти.

Подав команду Грею, который во время разговора, как сфинкс, сидел у его левой ноги, сержант вышел из гостиной.

– У покойной есть родственники? – спросил капитан, закончив с официальной частью.

– Родители в деревне, – ответила я.

– Вы знаете их адрес?

Я отрицательно покачала головой.

– Ладно, – устало вздохнул капитан, – труп заберем в морг, родителям сообщим, квартиру опечатаем до их приезда, ключи будут у меня. Да, собственно, это вам ни к чему.

Когда мы выходили из квартиры, тело Катерины уже увезли. Капитан собственноручно запер дверь ключами, найденными в сумочке, наклеил на дверь бумажную полоску с печатями и повернулся ко мне.

– Может быть, придется вас еще раз побеспокоить, – сказал он. – Вот моя визитка, если что-то вспомните – позвоните, – Сорокин повернулся и пошел вниз.

Я рассеянно кивнула и отправилась следом за ним. Я рассказала капитану все как было, умолчав только о том, что Катерина упоминала о племяннике.

Почему я не сказала о том, что к Фадейкиной должен был зайти Иван? Во-первых, у него была хоть и условная, но судимость. А к этой категории граждан менты относятся с явным предубеждением. Во-вторых, не факт, что он к ней заходил. А в-третьих, я его встречала у Катьки не один раз и понимала, что на убийство он просто не способен. Он не был дураком, разбирался в живописи, брал у Катьки книги, которые в обязательном порядке возвращал, просто не сложилась у человека жизнь. К чему ее еще осложнять нелицеприятным общением с органами? В общем, не сказала и не сказала, но для себя решила, что непременно к нему забегу, как только выдастся свободная минутка. Вдруг он видел что-нибудь подозрительное. Если, конечно, приходил.

 

Глава 2

Было уже около пяти, когда я остановила свою «Ладу» на стоянке возле редакции. Мне необходимо было выговориться или даже поплакаться кому-нибудь в жилетку, а лучше всего для этого подходил мой зам. Не то чтобы у меня не было подруг или друзей, но в данном случае Кряжимский, прошедший огни, воды и медные трубы журналистики, как никто другой, мог поддержать, дать дельный совет и просто молча выслушать меня.

Конечно, я уже взрослая девочка и за свою жизнь не раз была свидетелем смерти и похорон, но с близкой подругой расставаться мне приходилось впервые. Я прошла мимо Марины, которая тут же с восхищением встретила мою новую прическу, грустно кивнула ей в ответ на ее приветствие и попросила кофе.

Сергей Иванович Кряжимский – мой зам, который в мое частое отсутствие фактически руководил еженедельником, сидел, как обычно, за моим столом, стуча двумя пальцами по клавиатуре «Пентиума». Увидев мою трагическую физиономию, он сразу понял, что произошло что-то из ряда вон, и поднялся мне навстречу. Я села на кожаный диванчик, возле которого стоял столик, и закрыла лицо руками. Все эмоции, распиравшие меня с того самого момента, когда я увидела труп Катерины, бурным потоком слез вырвались наружу.

Мудрый Кряжимский не стал сразу же бросаться ко мне с вопросами, понимая, что в таком состоянии человек не способен внятно выражать свои мысли. Он подождал несколько минут, пока пройдет первая, самая бурная волна, и, заметив окно в моей истерике, спросил:

– Ну, что случилось?

Его сдержанный и в то же время проникновенный голос почему-то вызвал во мне новую волну сострадания и жалости к Катьке, воспоминания о наших авантюрах нахлынули на меня, смывая все прочие образы, бывшие в моей памяти.

Марина принесла кофе и печенье и испуганно замерла, переводя взгляд с меня на Кряжимского. Он выпроводил ее жестом, мол, все объяснения потом, и она, немного обиженная, что ее не допустили к подруге, вышла за дверь.

– Ну, успокойся, успокойся, – Кряжимский гладил меня по голове.

Но этого только и ждало то звонкое и тонкое во мне, что готово было без конца плакать, рваться и разбиваться вдребезги. Прошло, по крайней мере, минут пятнадцать, прежде чем я смогла говорить.

– Мою подругу, Катьку, помните, я вам о ней рассказывала, убили, – на одной ноте скороговоркой произнесла я, боясь, что если заторможу, остановлюсь, то тогда уж новый поток слез и судорожных рыданий не даст мне завершить фразу.

– Вот те на! – Кряжимский сокрушенно покачал головой. – Молодая такая. Как, как ты узнала?

– Она пригласила меня к себе, обещала рассказать что-то интересненькое, как она всегда говорила. Ну, я подумала, может, очередной кавалер завелся… Прихожу, звоню, а Катька мне…

Я почувствовала в горле спазм, проглотила комок слез и, всхлипнув и содрогнувшись всем телом, сдавленно произнесла:

– … не открывает. Я дверь толкнула, а она в прихожей лежит с ножом в груди. О господи! – Я закрыла лицо руками и снова разревелась.

Мне казалось, что все это какой-то тягучий сон или затяжной обморок. Настанет момент, и я проснусь или приду в себя, и то страшное и непоправимое, что явилось мне в ядовитом мареве непроницаемой для внешних явлений летаргии, рассеется вместе с этим маревом, и Катька, задорно смеющаяся и по-кошачьи щурящаяся от удовольствия, жизнерадостная болтливая Катька призывно замашет мне рукой. Но сон не спешил сбрасывать свою зловещую мантию с реальности, к которой стремилось все мое существо. Вернее, реальность и сон поменялись местами или слились воедино – в смерть Катьки.

– Кто же это ее? – сострадательным тоном спросил Кряжимский.

– Да если б я знала! – Во мне снова закипело негодование. – Ну кому она могла помешать, кому?!

Я опять сорвалась на крик, потом – на всхлип и еще долго не могла успокоиться.

– А ты не связываешь то «интересненькое», о чем она хотела поведать тебе, с этим… с этим… – замялся Кряжимский, – … убийством?

– Я еще ничего ни с чем не связываю, – аналитическая раскрутка происшествия, которую, как я поняла, намеревался предпринять мой зам, показалась мне несвоевременной, а потому подействовала на меня раздражающе.

– Ну ты, хватит слезы лить, – по-отечески прикрикнул на меня Кряжимский, – милицию вызвала?

Его строгий голос немного отрезвил меня. Именно – отрезвил, ведь горе зачастую действует как алкоголь или наркотик. Люди упиваются печалью и горем не хуже, чем радостью и наслаждением.

– Вызвала. Собака была, но след потеряла. Преступник уехал на трамвае в сторону вокзала. Нет, я все-таки не пойму, за что? Может, с каким мордоворотом связалась, она рисковая была, часто толком не думала, с кем любовь крутила. Сто раз говорила ей, будь осторожна, узнай, что за бизнес у твоего нового бойфренда, где живет, женат – не женат, эх!

Я покачала головой. Кряжимский, казалось, о чем-то размышлял. Прошло какое-то время – я снова начала воспринимать реальность – и мне вдруг нестерпимо захотелось что-то сделать. Найти преступника и вцепиться ногтями в его заранее ненавистную мне физиономию, разодрать ее в клочья и бросить на съедение бродячим собакам, или придумать ему долгую и мучительную пытку, чтобы он страдал каждое мгновение и чтобы смерть показалась бы ему величайшим избавлением. Только вот для начала нужно было найти его.

Я в два приема выпила остывший кофе и пошла в туалет, чтобы привести себя в порядок. Ополоснув лицо несколько раз то горячей, то холодной водой, я почувствовала, что кровь прилила к щекам, и посмотрела на себя в зеркало. Моя новая прическа оставляла желать лучшего. Я наспех причесалась и вернулась в кабинет, где все еще сидел Кряжимский.

– Вот что, Сергей Иванович, – заявила я с порога, – я найду этого выродка, который убил Катьку.

– Такое твое настроение мне больше нравится, – согласился он. – Только вот, как ты собираешься его искать?

– Катька мне сказала, – я заново начала вспоминать наш разговор по телефону, – что у нее есть что-то интересненькое, и сказала еще, что только что пришла домой. Для начала попробую установить, где она была перед этим. Если это связано с ее работой, покручусь у нее в клинике, поговорю с теми, кто работал с ней, может, кто-нибудь заметил что-нибудь необычное в ее поведении.

Я достала пачку «Винстона», вынула сигарету и закурила.

– Да, – вспомнила я, – нужно будет наведаться к ее племяннику – она сказала мне, что он обещал к ней зайти. Но что-то я его там не видела.

– А не мог он… – предположил Кряжимский, но не договорил.

– …убить Катьку? – закончила я за него и сама же ответила: – Нет, Ванька не такой человек.

– Можешь объяснить, почему? – не отставал Кряжимский.

Сначала я собиралась огрызнуться на него, мол, чего пристал, но потом мне захотелось и для себя сформулировать то, что интуитивно я как бы знала – неспособность Ивана убить человека, тем более человека близкого, собственную тетку. Хотя родство – это известно – почти никогда не было тем фактором, который мог бы остановить убийцу. Потому я ответила Сергею Ивановичу почти спокойно:

– Попробую.

– Попробуй, – подзадорил он меня.

– Веретенников, как мне кажется, по-родственному любил Катьку. Она и была старше его всего на несколько лет, но после смерти его родителей взяла большую часть заботы о нем на себя. Спасла его от тюрьмы, помогла устроиться в училище на художника-оформителя, потом подыскала ему место для работы, за аренду которого почти не нужно платить. – Я затянулась и стала перечислять дальше: – Всегда помогала ему деньгами, несколько раз в неделю он у нее обедал… Что, этого мало?

– Не знаю, – Кряжимский неопределенно пожал плечами, – все, что ты перечислила, конечно, хорошо, но…

– Что но, Сергей Иванович? – раздраженно спросила я.

– То, что все прекрасные качества твоей подруги не спасли бы ее, если бы Ивану для чего-то понадобилось ее убить.

– Но для чего? – вспылила я. – Из квартиры даже ничего не пропало.

– Ты в этом уверена? – спокойно продолжал Кряжимский.

– Да, – с жаром ответила я, – собака даже не пошла в квартиру, покружилась по прихожей, и все.

– Это веский аргумент, – согласился Кряжимский, – тогда можно предположить, что твою подругу убили из мести.

– Кому же она могла помешать?

– У нее были кавалеры?

– Этого добра у нее было предостаточно, – невесело усмехнулась я, – на недостаток поклонников она не жаловалась.

– Среди них, может быть, были женатые… – предположил Кряжимский.

– Вы думаете, – я загасила окурок в пепельнице, – что Катьку могла убить жена ее любовника?

– Жена или другая любовница, которую бросили ради твоей подруги.

– Тогда это должна была быть очень сильная женщина, – медленно сказала я, – нож был всажен в тело по самую рукоятку.

– Человека не так уж сложно проткнуть, – возразил Сергей Иванович, – если только острие не попадет точно в кость. Если же лезвие попадает в мышцы или скользит по ребру, то нож входит в тело как в масло.

Меня передернуло от таких подробностей, но я не дала себе снова раскиснуть.

– Можно подумать, вы это проделывали сами, – все же возразила я.

– Самому не приходилось, но у меня сосед – отставной полковник ГБ, он как-то за рюмкой чая делился со мной…

– Значит, вы считаете, что это могла быть и женщина?

– Я думаю, что не нужно исключать такую возможность, – Кряжимский поднялся и направился к двери. – Я кофе выпью, ты будешь?

– Конечно.

Сергей Иванович сам принес две чашки кофе, на столике еще стояла вазочка с печеньем, которую принесла Марина. Я отломила кусочек и только тогда поняла, что жутко проголодалась. Немудрено – прошло почти девять часов после завтрака. Запивая печенье кофе, я с аппетитом умяла почти все, которое было в вазочке, и закурила.

– Оля, – обратился ко мне Кряжимский, после того как сделал несколько глотков кофе, – а в какое место ударил преступник Катю?

– Нож торчал почти в самом центре груди, – сказала я, – наверное, прямо в сердце.

– Да-а, – протянул Кряжимский, – скорее всего это был мужчина.

– Почему вы так думаете?

– Представь, – сказал Кряжимский, – женщина, которая собирается отомстить своей сопернице, приходит к ней домой. Где она будет держать нож?

– Ну, – я представила себя в роли мстительницы, – где-нибудь у бедра…

– Вот именно, – подхватил Кряжимский, – у бедра и, заметь, лезвием вниз, примерно так, как держат нож, когда шинкуют капусту. Из такого положения можно нанести удар только в район живота, но никак не в грудь, понимаешь? Значит, удар был нанесен сверху, с замахом, очень быстро, потому что Катя даже не успела защититься. Если бы так била женщина, ее движения не были бы такими резкими, и, возможно, тогда твоя подруга успела бы как-то заслониться от удара.

– Выходит, что версию с местью нужно отбросить?

– Это только мое предположение, – сказал Сергей Иванович, – решать тебе. Кстати, – он поднял на меня вопросительный взгляд, – ты собираешься в «Немецкий дом»?

– Не знаю, – поморщилась я словно от зубной боли, – как-то не до этого.

– Я бы на твоем месте пошел, – сказал он, – во-первых, немного развеешься, прочистишь мозги, во-вторых, будет материал для газеты, а в-третьих, жизнь продолжается, даже когда нас покидают наши родные и друзья. А если ты собираешься к тому же разыскать убийцу твоей подруги, то тебе просто необходимо быть в норме.

Мудрый и хитрый Кряжимский знал: ничто не бодрит меня и ничто не улучшает мой тонус так, как работа. Работа, иногда связанная с риском, иногда с неудачами или невезением, но всегда держащая в напряжении и не позволяющая расслабляться.

– Тогда мне пора, – согласилась я, – нужно еще привести себя в порядок.

– Давай, Бойкова, – подбодрил меня Сергей Иванович и легонько похлопал по спине.

* * *

Вернувшись домой, я долго перебирала свои наряды, которых, в сущности, у меня было не так уж и много – только самые необходимые. У меня не было ни одного длинного вечернего платья, а была парочка маленьких. Эти я сразу отложила в сторону – не тот случай, да и настроение не подходящее. Джинсы – тоже в сторону. Наконец, я подошла к зеркалу и, посмотрев на свою прическу, остановилась на костюме из черной шерстяной ткани в тонкую синюю полоску с однобортным приталенным пиджаком и свободными брюками. Под пиджак я надела черную блузку. На ноги – черные кожаные полусапожки на шпильке.

Сумочку я выбрала относительно большую, которая, кроме косметики, могла вместить диктофон и на всякий случай блокнот и пару ручек. Ну вот и все. Есть мне после печенья не хотелось – в крайнем случае перекушу после официальной части на фуршете. Подкрасив губы и глаза, я посмотрела на часы – до назначенного времени оставалось еще полчаса – и, взяв с собой «Никон», вышла к машине. Мне нравилось приходить на такие мероприятия заранее и наблюдать, как приходят гости. Кто с кем. И, конечно, фотографировать. Это было одним из самых любимых моих занятий, которое приносило мне необыкновенное удовлетворение.

Я вспомнила свой первый фотоаппарат – старенький компактный «ФЭД», который я купила с рук по случаю. Его я сменила на «Зенит» с «Гелиосом» и уже много позже, когда мне удалось заработать кучу денег, я приобрела себе «Никон», у которого были почти безграничные возможности. Он позволял снимать против света и почти в полной темноте, автоматически перематывал пленку, а его объектив мог приближать объект почти в десять раз.

* * *

На стоянке возле «Немецкого дома» выстроился ряд дорогих иномарок, слегка разбавленных нашими отечественными авто. Я припарковала машину возле белого «БМВ» последней модели и, бросив взгляд в зеркало, вышла на улицу. Обычная вечерняя иллюминация, характерная для нашей провинциальной столицы Поволжья, возле «Немецкого дома» была дополнена двумя белыми шарами, освещающими мокрый асфальт и стены здания сентиментальным розовым гелием. Опорой шарам служили квадратные в плане каменные столбы. Фасад дома изнемогал под тяжелыми праздничными гирляндами.

Выходя из машины, я видела, что возле входа толкутся разодетые – кто провинциально, кто с европейским шиком – люди. Их оживленная болтовня, раскованные жесты, шумные возгласы и пожимание рук вкупе с дружеским похлопыванием по спине создавало впечатление какого-то веселого заговора расшалившихся взрослых. Попалось мне и несколько постных вытянутых физиономий ханжей от искусства, обладатели которых чувствовали себя немного не в своей тарелке, вынужденные так тесно общаться с разбогатевшей чернью. Они считали себя носителями высокой духовности, подлинными знатоками своего трудного, но благородного ремесла и не были расположены делиться его секретами как с теми, кто вообще не имел к нему никакого отношения, так и с теми, кто только начинал пробовать свои силы на музыкальном поприще.

Я продефилировала мимо парочки таких застегнутых на все пуговицы и в буквальном и в переносном смысле старых грымз, неодобрительно косящихся на молодежную компанию – студентов из Германии, не видящих ничего зазорного в том, чтобы обмениваться впечатлениями, потягивая кока-колу из банок.

Я отошла на некоторое расстояние и, не в силах больше бороться с искушением, сфотографировала этих высокопорядочных горгон от искусства. Преподавалки музыки в консерватории – определила я их социальный статус и пошла дальше. В просторном, светлом, застеленном красными коврами (давно известно, что красный цвет придает происходящему на его фоне особую торжественность) холле толпился оживленный народ.

Я поздоровалась со своими коллегами – редакторами крупных тарасовских газет и фотокорреспондентами, обменялась полезной информацией с некоторыми из них, немного пофотографировала, затем, миновав длинный фуршетный стол, заставленный вкусной снедью и разнообразными бутылками, спустилась в гардероб и оставила там свое кожаное пальто. Я почувствовала жажду. Рядом с гардеробом находился уютный маленький бар, куда я и заглянула. Бармен был идеально выбритым и вежливым парнем лет двадцати семи, одетым в безукоризненную белую рубашку и черную атласную жилетку. Я практически не пью, но в данный момент мне захотелось выпить чего-нибудь покрепче морковного сока. Меня по-прежнему преследовало кошмарное зрелище распростертого в прихожей Катькиного тела. Я испытывала ужасную тоску.

Наблюдая за гостями, фотографируя, болтая с коллегами, я старалась избавиться от того тягостного чувства, которое свило себе гнездо в моем сердце, и, чтобы не дать ему пролиться потоком слез, я заказала очень сухой (с меня было достаточно моих мокрых глаз) мартини. В баре сидела небольшая компания наших студентов, солидная пожилая пара с изборожденными морщинами лицами, поставленными голосами и отработанной дикцией преподавателей, одинокий франт лет сорока с одухотворенным ликом и жидкими, но аккуратно причесанными светлыми волосами и двое молодых мужчин, говорящих по-немецки.

Один из них был высок (я оценила его длинные ноги под столом и прямой торс над ним), статен, с приятными мелкими чертами лица, жесткими темно-русыми волосами. У него был густой сочный баритон. Он был одет в объемный синий джемпер крупной вязки и черные с изумрудным отливом джинсы. Другой был в костюме с галстуком, невысок, подтянут, с гордым орлиным профилем и темными блестящими волосами. Он то и дело прикладывался к стоящему перед ним фужеру, где подрагивала жидкость светло-соломенного цвета. На столе лежал мобильник и книга в яркой суперобложке.

Я села за соседний столик и принялась неторопливо потягивать мартини, слушая немецкую речь. Тот немец, что был в джемпере, сразу обратил на меня внимание. Его умные плутоватые глаза успевали следить за лицом собеседника и прогуливаться по моему. При других обстоятельствах его деликатное, но вполне понятное поглядывание позабавило бы меня, но сейчас я была глуха к любому проявлению внимания ко мне со стороны противоположного пола.

Прошло минут пять, я заказала второй мартини, к немцам подсела рыжеволосая в мелких кудряшках девушка. Немка, подумала я, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась. Широкоскулое веснушчатое лицо девушки и большие карие глаза выдавали в ней славянку. А когда я услышала русскую речь, то могла поздравить себя с отличной физиогномической практикой. К моему удивлению, мужчины тоже без особого напряга перешли на русский. Они говорили с акцентом, но довольно свободно. Обсуждалась программа вечера. Девица и мужчина в костюме выражали желание как можно быстрее услышать бардовское пение их собеседника. Он отшучивался, скромничал, плел что-то про Лейпциг, про школу.

– Да ладно тебе, Харольд, – смеялась девица, – все мы знаем, как славно ты поешь…

«Спой, светик, не стыдись», – мысленно спародировала я ее.

– Да, – самодовольно улыбнулся русоволосый бард, – Германия – это не только философы или Гитлер, Германия, – он торжественно поднял руку и многозначительно посмотрел в потолок, как будто там как на экране промелькнула вся история его родины, – это страна Бетховена и Баха, Гёте и Гейне.

– Да никто про Гитлера и не говорит, – воскликнула девица.

– Есть у вас такой образ немца – ать– два, железная каска, зиг хайль, – шутливо вытянул он правую руку вперед и вверх, – нацист убивает мирного крестьянина, топчет его, сжигает его дом, угоняет скот, жрет, пьет, насилует женщин, идет дальше…

Харольд невесело и даже с какой-то злобной горечью усмехнулся.

– Да, да, – подтвердил брюнет, – я не раз столкнулся с этим.

– Сталкивался, – с масляной улыбочкой поправила его девица.

– Сталкивался, – обрадовавшись как ребенок правильно произнесенному слову, сказал брюнет.

– Вольфганг меньше меня занимался русским, – как бы в оправдание другу произнес своим сочным баритоном Харольд, – но он способнее меня. Спо-соб-не-е, правильно? – по складам произнес он.

– Совершенно правильно, – придурковато вытаращила глаза и улыбнулась рыжеволосая, – сравнительная степень прилагательных, – словно стих громко продекламировала она.

– Сегодня я буду петь песни, которые написал здесь. Мне очень нравится ваша зима. О ней я сложил три песни. В этих песнях, конечно, я вспоминаю и зимы, которые пережил в Лейпциге, пою там про заснеженный парк возле музея Баха.

– Как чудесно, – с романтическим блеском в глазах мечтательно произнесла рыжая, – а правда, что у вас с Вольфгангом абонемент в бассейн? Я ведь тоже была бы не прочь к вам присоединиться, – задорно хихикнула она.

– Прочь? – с идиотским видом переспросил Вольфганг. – Поди прочь, Ира?

– Ха-ха, а ты шутник, – весело посмотрела на брюнета Ира, – «не прочь» значит «не буду возражать», – серьезным тоном сельской учительницы сказала она.

Здесь я заметила быстрые, но красноречивые знаки, которые Харольд делает своему другу. Я поняла, что присутствие в бассейне Ирины для него крайне нежелательно. Наконец до Вольфганга дошло. Он широко улыбнулся, точно собрался обольстить Ирину, и медоточивым голосом произнес:

– Мы бы с радостью сходили, Ира, с тобой в бассейн, но скоро уезжаем. – Как, так быстро? – потемнели глаза Иры, а по лбу пробежали тревожные морщинки.

– Дела. В этот раз мы сюда приехали ненадолго. Завтра уже в Москву улетаем. Я правильно говорю? – Вольфганг посмотрел не на Иру, а на Харольда. Было непонятно, что он имеет в виду под вопросом о правильности сказанного – грамматику русского языка или заведомое вранье.

– А что, если после концерта нам где-нибудь посидеть? – настаивала Ира.

– Посидеть? – задумчиво переспросил Харольд и бросил на меня еще один долгий и красноречивый взгляд.

«Приемы обольщения интернациональны», – холодно заключила я, мартини, казалось, сделал меня еще трезвей и печальней.

– Нет, Ира, к моему глубокому огорчению, я не могу. Мне нужно дописать одну статью, – удрученно сказал Харольд, – а вот Вольфганг…

По той быстроте и безукоризненному прононсу, с которым была произнесена фраза, я догадалась, что барду не раз приходилось прибегать к ней, дабы культурно и вежливо, но довольно решительно остудить пыл очередной, едва успевшей нарисоваться поклонницы.

– Жаль, – устало выдохнула Ирина, поставив локоть на стол и подперев голову ладонью.

– Я тоже занят, – грустно сказал Вольфганг, – у меня деловая встреча.

Девицу явно интересовал Харольд, поэтому объяснения Вольфганга были излишними.

В этот момент я услышала пиликанье сотового. По инерции потянулась к сумке, но это верещал мобильный, лежавший на столе перед немцами. Харольд поднес трубку к уху и живо заговорил по-немецки. Мне удалось понять всего несколько слов и обрывки фраз.

Я поняла, что звонили Харольду из Германии, что-то требовали от него, потому что он как-то растерянно оправдывался. Потом пошла более спокойная речь. Обсуждалась, по всей видимости, какая-то сделка. Я слышала, как Харольд несколько раз произнес: «дорого» с вопросительной интонацией. После каждого повторения шли числа. Суммы назывались довольно крупные – десятки тысяч марок. Затем счет перешел на сотни тысяч. Харольд пытался что-то доказать. Так, так… Фраза, последовавшая за этим таинственным телефонным аукционом, пронеслась мимо моего сознания. Далее мне удалось расслышать, что речь идет об антиквариате. Да, о каком-то украшении. Мелькнуло определение «розовый». Камень, что ли? Потом – «золото». Дальше Харольд заговорил о каких-то фото. Потом закивал – похоже, стороны пришли к консенсусу. Я уловила еще несколько слов: «ноябрь», «наличные», «приеду», «Гамбург», «ждут».

Вот когда пожалеешь, что не знаешь иностранных языков.

А по поводу антиквариата, я вспомнила заметку, опубликованную в «Криминальном Тарасове». Речь там шла о недавнем убийстве некоего Вячеслава Козова, не последнего человека среди коллекционеров нашего города. Кроме того, что он собирал предметы старины, он реставрировал иконы, старинную мебель и часы. Из квартиры Козова были похищены самые ценные антикварные изделия. Предполагалось, что убийца был знаком с Вячеславом, потому что тот сам открыл ему дверь.

Вспомнилось мне это еще и потому, что этот Козов одно время был любовником Катерины и она не раз бывала у него дома. Их роман довольно быстро закончился, как, впрочем, и все остальные Катькины романы, но всплыл в моей памяти после того, как я прочла заметку.

Убийцу Козова так и не нашли, но поговаривали, что некоторые из похищенных вещей всплыли в Москве на рынке в Измайловском парке.

Мои приятели-коллеги уже довели до моего сведения, что нас сегодня будут угощать песнопениями немецкого барда-журналиста Михалика. После официальной части и концерта классической музыки в камерном зале «Немецкого дома» должен был выступить Михалик, а потом – фуршет и милая салонная трепотня. Так что я была подготовлена.

Пока я предавалась воспоминаниям, девица покинула немецкий столик. Затем поднялся и Вольфганг. Не успела его широкая спина исчезнуть за поворотом к лестнице, как Харольд подошел ко мне. К этому я тоже была подготовлена.

– Вы позволите? – Он склонился над моим столиком.

Я из вежливости кивнула, хотя сейчас меня совсем не прельщало общение, тем более с представителем другой страны, который к тому же явно желал знакомства с продолжением.

– Прошу прощения, – начал он, – я не совсем хорошо говорю по-русски… Меня зовут Харольд.

– Очень приятно, – соврала я и в упор посмотрела на него.

За столом воцарилось молчание.

– Вы, наверное, фотокорреспондент? – через некоторое время спросил Харольд, глядя на мой «Никон». – Очень хорошая машина, – похвалил он.

Он был довольно настойчив, этот Харольд. Он явно знал, что нравится женщинам, не комплексовал по поводу своей одежды, хотя одет был довольно просто для торжества. Но бард – он и в Африке бард, не говоря уж о Германии, решила я. Потому и выглядеть должен соответственно.

– А вы сегодня будете петь? – чтобы как-то сгладить неловкое молчание, поинтересовалась я.

– Да, – кивнул он, – немного буду петь, а вообще-то я журналист.

– О чем же вы пишете?

– О русских, о немцах, об их взаимоотношениях, обо всем. – Он сделал рукой неопределенный жест.

В это время все потянулись в зал, как будто кто-то подал сигнал.

– Вы не сказали, как вас зовут, – напомнил мне немецкий бард, поднимаясь со стула.

– Ольга, – ответила я, довольная, что наконец отделаюсь от этого прилипалы.

Не то, чтобы он был навязчивым или чересчур фамильярным, нет, просто не хотелось мне ни с кем сейчас разговаривать.

Перед началом концерта выступил немецкий консул. Зрители тепло приняли артистов из Берлина, а под занавес выступил Харольд Михалик, неплохо исполнивший несколько песен собственного сочинения. Затем всех пригласили к общению в неформальной обстановке, то бишь к фуршетному столу.

Устроившись в уголке, я без труда «доставала» своим «Никоном» всех, кто меня интересовал, решив, что их имена, если это понадобится, узнаю у своих коллег после того, как напечатаю фотографии. Было уже десять часов, когда я решила, что впечатлений и снимков для репортажа у меня уже достаточно. Я поднялась и пошла в гардероб за пальто, кивнув на прощание Валерке из «Тарасовских вестей», который налегал на халявные выпивку и закуску на пару со своим собратом по перу Женькой из «Культуры и жизни». Оба уже прилично набрались и едва держались на ногах.

«А ведь ребята могут получить под зад коленом от своих главных редакторов, если отколят здесь что-нибудь эдакое», – подумала я, надев пальто, и направилась к ним.

– Не достаточно ли вам, орлы? – потихоньку спросила я, оттесняя их от столов с выпивкой, и иронично заметила: – Что о нас могут подумать наши немецкие друзья?

Но как говорится, благими намерениями… Мои русские друзья, очевидно, не совсем правильно поняли меня, потому что Валера, который был немного трезвее своего приятеля, посчитал, что его хотят лишить законной халявы.

– Мать твою, Бойкова, – заплетающимся языком произнес он, да так громко, что его услышали в другом конце зала, – какого черта…

Он решительным жестом отстранил меня и снова ринулся к заветному столу. Женька бросился за ним. Правда, немного не рассчитал – развил слишком большую скорость – и врезался в Валерку. Валера еле удержался на ногах, замахал руками, чтобы сохранить равновесие, и едва не упал на фуршетный стол. Его подхватили сильные руки неизвестно откуда появившегося Харольда.

– У ваших друзей проблемы? – Он посмотрел на меня и понимающе улыбнулся.

– Да, – кивнула я, – есть немножко. Если бы вы им чуть-чуть помогли, я была бы вам очень признательна. Боюсь, как бы не произошел российско-германский конфликт…

Черт его знает, понял он меня или нет? Скорее всего понял, потому что, приобняв Валеру за плечи, повел его к выходу. Я же взяла под руку Женьку и направилась следом. Честь города была спасена. Но я не знала, что мне делать с этими алкашами. На ногах они еле держались. Достаточно было малейшего толчка, как они тотчас потеряли бы точку опоры, не говоря уж об ориентации в пространстве. Харольд предложил посадить эту сладкую парочку в такси и направить каждого по его адресу. Но не тут-то было: два приятеля начали сопротивляться нашим трезвым и своевременным действиям, подняли настоящую бучу, орали бог весть что, матерились на всю улицу Вольскую. На нас стали пялиться прохожие (благо их уже немного было), возмущенные вульгарным поведением моих распоясавшихся коллег. Если бы не физическая мощь Харольда, неизвестно, чем бы кончилось дело. В то время, как он пытался удержать на ногах Женьку с Валеркой, прислонив их к стене дома, я ловила машину. Наконец, скорее всего купившись на мои длинные ноги и смазливую мордашку, водитель серой «девятки» остановил машину и призывно посмотрел на меня, не обращая никакого внимания на околодомную баталию. Я двусмысленно улыбнулась и подошла поближе.

– Как насчет «Ротонды»? – плотоядно ухмыльнулся коротко остриженный бугай, сидевший за рулем.

– Не возражаю, – лукаво сощурила я глаза, – только не мешало бы для начала подбросить до дома моих друзей.

Харольд, видя, что я остановила машину, начал теснить коллег-журналистов к обочине. Он был уже рядом. Парень в машине увидел, о ком шла речь, и вопросительно уставился на меня.

– Этих? – усмехнулся он.

– Угу. – Я приняла смелую позу.

– Давай. – Он вышел из машины и поспешил на помощь Харольду.

– Вот деньги, – сунула я бугаю пятидесятирулевку, – до городского парка.

– О'кей, – не моргнув глазом, парень затолкал в машину упиравшихся Женьку и Валерку, – а ты, цыпонька?

– А как же, – я открыла дверь и, к удивлению Харольда, села на переднее сиденье, – поехали.

– Ольга, – закричал Харольд, – ты куда?

«Девятка» резко стартанула, голос Харольда повис в промозглом ночном воздухе. Я высунулась из машины и, чувствуя в душе закипающую садистскую радость, послала Харольду воздушный поцелуй.

– Останови-ка здесь, – обратилась я к парню, когда мы уже почти подъехали ко Второй Садовой, – забегу к подруге.

– Да ладно тебе, – парень недовольно насупился.

Валерка и Женька подозрительно молчали. Потом Женька как-то обиженно спросил:

– Бойкова, ты куда нас тащишь?

– Ха-ха, – рассмеялся водитель, – ну, мужики, вы даете!

– Фрицу какому-то нас спихнула, – прогнусавил Валерка.

– Не волнуйтесь, мальчики, через пару минут будете дома пить чай с баранками. А мне нужно за Ленкой сгонять, нас, – я лукаво скосила глаза на бугая, – ждет сумасшедшая ночь, правда?

– Ну, ты – огонь! – восхищенно присвистнул бугай. – Меня Жорой зовут, а тебя?

– А ее Олей, – дурашливо проблеял Валерка.

– Ну вы, двое из ларца, заткнитесь, – скомандовала я, – Жора тормозни-ка здесь.

– А может, вначале этих придурков отвезем, а потом за Ленкой?

– Да я боюсь, как бы она не слиняла или спать не легла. Я мигом. А ты пока с этими пообщайся, – пренебрежительно махнула я рукой в сторону своих коллег-журналистов.

– Ты кого это придурками назвал?! – вызывающе заорал Валерка.

– Сядь мужик, не суетись, не порть программы, – с иронией сказал Жора, останавливая «девятку» на троллейбусной остановке. – Только одна нога – здесь, другая – там, – осмелился поставить он мне условие.

– Не переживай, Жорик, – разошлась я, – нам ничто не сможет помешать!

Спиртное, что ли, забродило во мне жаждой авантюры и театрального действа, только я гордо вышла из машины и, хлопнув дверцей, с ленивой кошачьей грацией направилась во двор девятиэтажного дома, тянувшегося на целый квартал.

– А побыстрее? – фамильярно крикнул мне вдогонку парень.

– У меня каблуки высокие, – томно протянула я, еле сдерживая приступ хохота.

«Нервы совсем расшатались», – подумала я, заворачивая за угол.

Как вы уже, наверное, догадались, я не вернулась в машину, где меня ожидали Жора и два моих «приятеля», ни через пять, ни через тридцать пять минут. Более того, выйдя с другой стороны двора, я поймала машину и без проблем доехала до «Немецкого дома», рядом с которым мокла под дождем моя «Лада». Довольная хотя бы тем, что мне удалось одним ударом избавиться сразу от нескольких мужчин, я вернулась домой, и первое, что сделала, – залезла под горячий душ.

 

Глава 3

Конечно, для многих работа, карьера – это главное в жизни, и они прикладывают неимоверные усилия, чтобы достичь вершин мастерства, добиться очередного повышения, кого-то обскакать, кого-то подсидеть, а кого-то и просто оклеветать. Я не относила себя к их числу, и в принципе мне моя работа нравилась. Но, в отличие от многих других, у меня не было надобности рваться ввысь – я и так занимала самое высокое положение в своей фирме, не нужно мне было также бояться, что меня кто-то обойдет – это в принципе было невозможно, опять же по вышеизложенным причинам, мне оставалось только совершенствоваться, увеличивать тираж, добиваться того, чтобы с моей газетой считались. Несмотря на то, что практическое руководство еженедельником осуществлял Кряжимский, я и это записывала себе в заслугу: не так-то просто найти человека, способного четко и одновременно вдохновенно воплощать твои идеи в жизнь. А идеи все-таки были моими.

На следующее утро после концерта в «Немецком доме» я заехала в редакцию, чтобы подкинуть Сергею Ивановичу несколько свежих идей, в том числе и о том, как нам улучшить работу с читателями. Перед тем как идти к Кряжимскому, я зашла к Виктору – нашему фотографу и отдала ему кассету с пленкой, отщелканной вчера.

Марина, памятуя о вчерашней трагедии, в суть которой ее наверняка посвятил Сергей Иванович, встретила меня понимающе-сочувственным взглядом. Я поприветствовала ее и прошла к Кряжимскому. Мудрый Кряжимский словно и не вставал из-за своего компьютера.

– Сергей Иванович, – кивнула я ему, – когда же вы научитесь работать всеми пальцами?

– Никогда, – усмехнулся мой зам, – мне этого не нужно.

– Не уступите ли мне машину? – Я подошла к столу. – Хочу сделать отчет о вчерашней вечеринке в «Немецком доме».

Естественно, он уступил, и следующие полчаса я провела перед экраном монитора. Когда работа была закончена, я встала, сказала Сергею Ивановичу, чтобы звонил мне только в крайнем случае, и вышла на улицу. У меня была цель. И этой целью был Иван. Было уже десять, и все нормальные люди в это время были на работе, но для успокоения совести я вначале заехала к нему домой. Он жил в двухкомнатной квартире, доставшейся ему от погибших родителей, которая находилась в кирпичной девятиэтажке на улице Рабочей. Я несколько раз была у него дома и на работе, когда заказывала ему вывеску для редакции. Дома его, как я и ожидала, не оказалось и, оседлав своего железного коня на резиновом ходу, я отправилась в школу, где он арендовал подвал.

Школа располагалась в самом центре Тарасова, почти напротив торговых рядов, где «челноки» распродавали привезенное шмотье. Ворота на школьный двор оказались открытыми, и, чтобы не ставить автомобиль на стоянку и не возвращаться потом оттуда пешком, я въехала внутрь и остановилась рядом с парадным входом.

Чтобы добраться до мастерской Веретенникова, нужно было миновать дежурную, пройти почти до самого конца коридора, спуститься вниз по крутой бетонной лестнице и повернуть направо. И тогда перед вами открывался длинный подвал, вдоль одной стены которого тянулись толстые трубы отопления, а с другой стороны находились три больших прямоугольных отсека, их и занимал Веретенников на пару с помощником Трофимычем.

Трофимыч был мужиком в возрасте, работал где-то сторожем сутки через трое, а в остальное время помогал Ивану, который делился с ним гонорарами.

В подвале горел свет. В первом отсеке никого не было, и я прошла дальше. Во втором, самом большом по площади, все было завалено кусками листового железа, стальными уголками, обрезками оргстекла и полистирола самой разной толщины и размеров, лоскутами цветной самоклеящейся пленки и досками. У стены примостился сварочный агрегат, от которого в первый отсек тянулся толстый перекрученный кабель. В центре этого живописного места стоял старый письменный стол, застеленный грязным куском ватмана, на котором возвышалась литровая банка с кипятильником.

Вода в банке начинала пузыриться, и Трофимыч, сидящий у стола на табуретке, приготовился выключить кипятильник из розетки удлинителя.

– Привет, Трофимыч. – Я подошла к столу, высоко, словно цапля, поднимая ноги, чтобы невзначай не зацепить какой провод.

– Здорово, коли не шутишь, – ответил Трофимыч, вынимая кипятильник из банки и насыпая туда с ладошки чайные листья.

– А где Иван? – поинтересовалась я, надеясь, что он отошел куда-то и вскоре вернется.

– Да кто ж его знает, – пробурчал Трофимыч, накрывая банку тарелкой с отколотым краем.

– Погоди, Трофимыч, – тронула я его за рукав грязной, промасленной робы, – как это, кто его знает? Мне нужно срочно его увидеть.

– Да я бы тоже хотел его увидеть, – кашлянул он в кулак, – только вот нету его.

– А где он? – Я подозрительно посмотрела на него, пытаясь заглянуть в глаза.

– Эх, кабы знать, – вздохнул Трофимыч, снял тарелку с банки и, сунув в нее алюминиевую ложку с закрученной спиралью ручкой, начал помешивать содержимое.

Проделав эту процедуру, он снова накрыл банку тарелкой. Я терпеливо ждала, пока он закончит свое священнодействие. Когда он положил ложку на стол и, достав из полупустой пачки «Астры» сигарету, закурил, я сделала очередную попытку.

– Значит, говоришь, не знаешь, где Иван?

– Нет, – он помотал головой, – не знаю.

– А вчера ты его видел?

– Вчерась? – Трофимыч закатил глаза. – Вчерась видел.

– Когда?

– Когда-а? – тягуче переспросил он. – Вчерась он, как обычно, с утра пришел.

– А потом? – с нетерпением спросила я.

– Потом ушел, – невозмутимо ответил Трофимыч и еще раз помешал ложкой в банке.

– И больше ты его не видел?

– Нет, не видел.

– И не знаешь, что с ним и где он?

– Не знаю.

Трофимыч наклонился и достал из холщовой сумки семьсотграммовую банку с борщом и кусок хлеба. Рядом с сумкой я заметила полупрозрачный пластиковый пакет, сквозь который просвечивала бутылка дешевого портвейна, буханка хлеба и еще какой-то сверток. Затарился Трофимыч, подумала я, пока он открывал банку с борщом и засовывал в нее кипятильник.

– А ты зайди к нему домой, ежели он тебе так срочно нужен, – посоветовал Трофимыч, видимо, желая поскорее отделаться от меня, – небось пил вчера с дружками, теперь отсыпается…

– Нет его дома, – нахмурившись, сказала я, – я только что от него.

– А-а, – махнул рукой Трофимыч, – если накушался, может и не открыть. Сильнее стучать нужно.

Поняв, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, я выбралась из подвала тем же путем, что и пришла, едва не грохнувшись на лестнице. Хорошо, что я была в «рабочей» одежде – куртке, джинсах и кроссовках – сумела удержаться на ногах, а не то пришлось бы мне поваляться пару недель в травматологии.

Дождя не было, но воздух был так насыщен влагой, что казалось, водяные пары вот-вот хлынут потоком на и без того черный от сырости асфальт. Я села в машину и, запустив двигатель, закурила. Дома Ваньки нет, на работе – тоже. Где он может быть? Может, и правда, вчера не дошел до Катьки, а запил где-нибудь с приятелями?

Я выехала со школьного двора и стала неторопливо двигаться в потоке машин, автоматически останавливаясь на светофорах и притормаживая на поворотах. Куда я ехала? Я и сама не знала. Просто крутила баранку, ни о чем не думая. Очнулась я только неподалеку от дома Катькиного племянника. Моя «Лада» стояла у тротуара рядом с дешевым баром, расположившимся в подвале старинного двухэтажного особняка. Под световой рекламой «Элси» была надпись помельче: «Работаем круглосуточно». «А что? Надо попробовать поискать здесь, – сказала я себе, – раз уж колеса сами меня сюда прикатили».

Бар представлял собой обыкновенный продуктовый магазинчик, где, кроме продуктов, торговали пивом и водкой в розлив. Под низким сводчатым потолком буквой Г расположился прилавок, а на свободном месте стояли два восьмиугольных столика, покрытых голубым пластиком. В центре каждого из них красовалась большая наклейка «Laky strike». Вдоль зеркальной стены тянулась стойка, у которой стояла пара мужиков, готовившихся влить в себя очередную порцию «лекарства».

Я подошла к прилавку, за которым восседала барменша – молодая и толстая, как квашня, девица не старше двадцати пяти лет. В одной руке она держала журнал «Cool», а другой опиралась о прилавок.

– Здравствуйте, – приблизилась я к ней.

Она подняла свое заспанное, заплывшее жиром лицо и молча уставилась на меня маленькими бесцветными глазками.

– У меня знакомый потерялся – Ваня Веретенников, – жалобно произнесла я, – он к вам не заходил?

– Веретено, что ли? – на весь магазин взревела квашня. – Сегодня не был.

– А вчера? – Я заискивающе заглянула в водянистые глазки.

– Чего он вдруг всем срочно понадобился?

– А что, его еще кто-то ищет?

– Да подельник, видать, его, – продавщица смотрела на меня невидящим взором, – в охотничьей шапочке.

– Это такой носатый? – забросила я удочку, недоумевая, кому еще понадобилось разыскивать Ивана.

– Не-е, – протянула барменша, – востроносенький такой крепыш, в черной кожаной куртке.

– А-а, поняла, поняла, – закивала я, – в кроссовках и в джинсах…

– Да нет же, – затрясла жиром квашня, – в серых брюках он был, а не в джинсах.

– А сам Иван-то вчера заглядывал? – с надеждой спросила я.

– Ну да, прям перед этим мужиком в тирольской шапочке, – подтвердила барменша, – хлопнул сотку и был таков.

– Когда это было, вы говорите?

– Точно не скажу. – Она посмотрела на свод потолка. – Где-то после обеда…

– Спасибо, – поблагодарила я ее и покинула это не слишком уютное заведение.

В данных обстоятельствах Катькин племянник мог бы стать для меня нитью Ариадны. Я не то чтобы блуждала по лабиринту, скорее стояла перед тупиковой стеной, чей монотонно-серый бетон тянулся на тысячи километров. Как найти человека? Не в розыск же подавать! А что, если Ваня сейчас отдыхает под крылышком какой-нибудь сердобольной гражданки и к тетке вчера вообще не заходил? Или с дружками на какой-нибудь хате зависает? А если он все-таки был вчера у Катьки? Только вот когда: до или после убийства? Реальны оба эти варианта, но если он приходил после убийства, то какого черта он не вызвал милицию? Бросил тетку родную и смылся? А что, если это он…

Фу, чушь какая-то! Да чтобы Ванька…

Я помотала головой. Так, так, так… А что это за фрукт в тирольской шапочке его ищет? Может, алкаш какой знакомый? Денег стрельнуть или долг отдать? Не знает, где Ванька живет, или, тоже, как я, найти его не может, или они привыкли в «Элси» встречаться да водку пить сообща?

Но тогда барменша должна была хотя бы визуально знать этого «тирольца».

Я выскочила из машины и сбежала по ступенькам в бар. Было такое ощущение, что время здесь, в этом теплом зеркальном низочке остановилось как на разбитых часах. Невольно вспомнился Блок:

… Живи еще хоть четверть века – Все будет так, исхода нет.

Барменша по-прежнему листала журнал, двое мужиков квасили. Правда, физиономии их были не так оживлены, как вначале их тихого праздника. Я посмотрела на их стаканы – белой прозрачной жидкости там оставалось совсем мало. Вот и причина упадка их настроения. Я стремительно приблизилась к стойке и снова обратилась к студенистой девице, та, заметив меня, оторвалась от журнала и с тупой невозмутимостью уставилась на меня.

– Извините, я забыла вас спросить, – любезным тоном произнесла я, – тот, в тирольской шапочке, который Веретенникова искал, он что, его приятель?

– А я почем знаю, – насмешливо хмыкнула девица, – я за клиентами не бегаю, из-за угла за ними не подсматриваю, у меня своих дел – во сколько.

Барменша в красноречивом жесте полосонула краем ладони по своей неохватной шее, состоящей из дрябловато покачивающихся слоев жира. Да у нее не два, а четыре подбородка, – подивилась я.

– Я не то имею в виду, – поторопилась я не потерять ее внимание, – вы сами этого типа в шапочке тут часто видите?

– В первый и последний, надеюсь, раз, – пренебрежительно усмехнулась барменша.

– А что такое, он вам не понравился или по счету не заплатил? – поинтересовалась я.

– Да на лице у него написано – алкаш чистой воды. Нам тут своих хватает… – развела она руками, похожими на окорочка, только не куриные, а свиные.

– Значит, вы его никогда прежде не видели, – решила я одновременно уточнить и подытожить.

– Угу, – недовольная тем, что ее вновь начали интервьюировать, вяло отозвалась барменша и уткнулась в журнал.

– А как он выглядел? – упорствовала я.

– Так ведь я вам уже сказала, в кожаной куртке, шапочке такой, – она поднесла руки к голове и пыталась что-то вылепить из воздуха, – среднего роста, носик такой маленький, а глаза хитрые.

– А еще какие-нибудь детали припомнить не можете? – Я вынула из кармана две десятки и зашелестела ими.

– Нет, не могу, что он, Том Круз, чтоб его внешность запоминать?

Она показала глазами на деньги и медленно покачала головой.

– Не надо, ну что вы!

– Ну тогда спасибо, – улыбнулась я.

– За что? – удивленно посмотрела она на меня своими водянистыми глазками.

– За информацию, – я беззлобно усмехнулась и пошла прочь.

В машине я выкурила еще одну сигарету. Кто же этот «тиролец» и что ему нужно от Ваньки? Может, Ванька с какой компанией снюхался, денег одолжил да не отдает? А что, если какой-нибудь школьный приятель объявился? Все может быть, только факт остается фактом – Ванька пропал, и я не имею понятия, как и где его искать. Ладно, не будем зацикливаться на его исчезновении. Попробуем, как говорил Ульянов-Ленин, пойти другим путем. Я достала из сумки Катькину записную книжку и принялась ее не торопясь и вдумчиво изучать.

Так, буква А. Абрамов Георгий Семенович. Дальше шел телефон, непонятно – домашний или рабочий. Альбина, телефон домашний. Ага, подружка. Катька как-то упоминала о ней, но лично я с ней не встречалась. Не довелось… Дальше – Анастасов Александр, два телефона.

Я перевернула на букву Б. Здесь была всего одна фамилия – Боярышников А. Слава богу, этого крутого парня я знала не просто со слов Катьки, а лично – вместе отмечали два раза подряд ее день рождения. Я перевернула на букву Г. Здесь был целый список. Напротив каждой фамилии был указан номер телефона, а то и два номера.

Таким образом я просмотрела всю записную книжку и выделила для себя несколько фамилий, с которых решила начать. Для собственного удобства я выбрала тех людей, которых знала лично или хотя бы один-два раза видела в обществе Катьки. Первым, кого я намеревалась посетить, был Катькин бойфренд, с которым, по моим сведениям, она не так давно рассталась. Олег Дебрянский работал начальником статотдела в одной из крупных торговых фирм Тарасова.

Я спросила себя: какой предположительно мотив для убийства Катьки мог быть у этого удачливого молодого человека из обеспеченной семьи? Ответ – личный. Месть? Возможно. Ревность? Не исключено. Катька сама, как она сказала, кинула этого маменькиного сынка. Только вот будет ли маменькин сынок мстить женщине, которая его бросила? Не вероятнее ли предположить, что он тут же кинулся рыдать в жилетку своей обожаемой мамочке или постарался забыть «неблагодарную» и «вероломную» возлюбленную? У него появился бы лишний повод убедиться в том, что лучше его мамы в мире женщины нет. Не исключено, что он завел себе новую подружку, поскромнее, попроще, не такую красивую, но понимающую и нежную. Хотя Катька, царство ей небесное, казалась мне воплощением смеющейся нежности, и если и кинула этого Дебрянского, то значит, было за что. Что ни говори, а женская солидарность – прежде всего. Солидарность – солидарностью, только вот Катька была прекрасным человеком. Были, конечно, и у нее свои слабости и недостатки – у кого их нет? Она ведь не Дева Мария или ангел небесный, хотя мордашку имела прямо-таки ангельскую.

Меня распирало от любви и нежности к погибшей подруге. Я опять чуть не заплакала, тормозя у очередного светофора. Вынула из сумки платок, промокнула глаза и запретила себе думать о том, какой замечательной была Катька, и о том, что… ее больше нет. Нет, я не сошла с ума, я знала, что никогда не увижу ее живой… Вот именно, что знала, холодным, почти научным знанием, насквозь рассудочным и несокрушимым… Но сердце еще бунтовало, не соглашалось, препиралось с ледяной столбнячной непреложностью случившегося.

Поэтому я провела психологический эксперимент – предположим, я решаю какую-то арифметическую задачу со многими неизвестными, среди которых было то «интересненькое», что стоило Катьке жизни. Почему я связала это самое пресловутое «интересненькое» с фактом смерти моей подруги? Потому что доверилась какому-то тайному инстинкту, редко меня подводившему.

Мне нужно было выяснить, откуда пришла Катька и что узнала. Вполне возможно, что я ошибалась, предполагая, что гибель моей подруги была результатом того, что она узнала что-то «интересненькое». Вполне возможно, что речь шла о каком-нибудь романтическом знакомстве, о новом ухажере, состоятельном и внимательном… Черт его знает. Судьба всякого следствия на первичном этапе – перерывать все возможные предположения, а зачастую и теряться в них. Это надо пройти, пережить, не пасть духом. Я планировала встретиться со всеми людьми, фамилиями которых пестрела записная книжка моей подруги – гигантский труд, могущий оказаться к тому же и неблагодарным. Но у меня не было иного выхода. Катька уже ничем не могла мне помочь… Там, где витала ее душа, категории нашей жизни не имели никакого веса, ибо тот чистый эфир – обиталище душ после земной смерти (в ад я не верю) – прозрачен и тонок, невесом…

Мне почему-то приятно было думать, что все наши понятия о добре и зле рассеиваются в этом царстве невесомости как утренний туман. А мне, мне нужно было действовать. Ведь я еще здесь, где любое, даже тщетное усилие имеет свой пусть и не немедленный, но – результат, и цель моей работы заключается в том, чтобы сделать понимание этих самых понятий о добре и зле важным и весомым в жизни каждого…

 

Глава 4

Офис компании «Ситрон», торгующей продовольствием, находился в центре, а если точнее – на улице Тяпкина, дом четыре. Предъявив свое журналистское удостоверение на вахте, не дожидаясь переполненного лифта, вяло шлявшегося с этажа на этаж, я взлетела, можно сказать, под самую крышу восьмиэтажного панельного здания, где располагался вышеупомянутый офис. Звонить Дебрянскому я не стала, ведь давно известно: лучшие встречи – случайные встречи. Случайные для того, кого вы собираетесь опросить на предмет исчезновения общей подруги. Исчезновения, именно так, я не ошиблась в выборе слова, потому что в разговоре с Олегом не хотела открывать ему всей жестокой правды. Немного актерства никогда мне не вредило, почему бы не прибегнуть к нему и сейчас.

Я прошла по этажу, следя за нумерацией, указанной на дверях, свернула пару раз направо, пересекла небольшой холл с рахитной комнатной растительностью на окнах и, миновав узкий коридор, застыла перед дверью с номером восемьсот три. Постучалась.

– Войдите, – услышала я за дверью.

Я открыла дверь и шагнула на синий ковролин приемной.

– Здравствуйте, – широко улыбнулась я смуглой глазастой брюнетке, сидевшей за компьютером, – Бойкова Ольга, вот мое удостоверение.

Я протянула секретарше мои корочки. Та с интересом прочитала, кто я и какой орган печати представляю, и подняла на меня вопросительный взгляд.

– Мне нужен господин Дебрянский, он у себя?

– Да, вы по личному? – спросила она.

– Не совсем… Мне надо срочно увидеться с Олегом, – авторитетным тоном произнесла я, – мы знакомы.

– Минутку, – брюнетка набрала трехзначный номер на внутреннем телефоне и томным голосом сказала: – Олег, к тебе тут пришли. Госпожа Бойкова из газеты «Свидетель». Что?

– Скажите, что Катина подруга, – попросила я.

– Подруга Кати, – сказала в трубку секретарша и с любопытством посмотрела на меня. Видно, ей было интересно, кто имеет непосредственное касательство к личной жизни начальника статотдела.

– Он сейчас подойдет, – повесила смуглянка трубку, – присядьте.

Она указала на ряд стульев с кожаными сиденьями. Я вежливо поблагодарила секретаршу и села. Вскоре появился Олег. Я всего один раз видела его, когда приходила к Катьке. На меня он произвел неплохое впечатление: стройный, подтянутый, улыбчивый. Ему, правда, не хватало уверенности в себе, несмотря на статус делового человека, привыкшего принимать важные и ответственные решения. Поэтому улыбка часто выходила у него какой-то несмелой, с оттенком вины, что ли. Он слегка заикался, что тоже, вне всяческого сомнения, накладывало отпечаток на его поведение. Он был довольно замкнут, на первых порах чересчур официален и сдержан. Трудно входил в контакт. При нашем знакомстве он был сначала дежурно-благожелателен, потом оттаял, стал более раскован и разговорчив. Что удивляться – Олег был и все еще оставался произведением своей горячо любимой им мамочки, дамы властной и экспансивной, как рассказывала мне Катька. Олега можно было назвать красивым, если бы не вечно напряженное выражение лица и нервное помаргивание ресниц. Большие синие глаза и черные волосы, тонкие очертания носа и рта – все это было замечательно. Но в его жестах и словах присутствовала какая-то искусственность и натянутость.

– Привет, – узнал он меня, – не ожидал тебя увидеть.

Его равнодушный тон и холодный отстраненный вид могли отбить у кого угодно желание разговаривать с ним. Но не у меня. Я знала, чего хочу, поэтому внутренне подготовилась ко всем его гримасам и несколько высокомерной манере общения.

– Я и сама не ожидала, что зайду. Обещаю не отнимать у тебя много времени.

– У меня невозможно отнять время, потому что у меня его нет, – с холодной иронией заметил он, – но тебя я готов выслушать.

«Спасибо за одолжение», – мысленно съязвила я, а вслух предложила:

– Может, отойдем куда-нибудь?

– Это что, надолго? – опасливо посмотрел на меня Олег.

– Ну что ты, – изо всех сил старалась я улыбаться, – просто не хотелось бы обсуждать это в присутствии секретарши.

Я почти шепотом произнесла последнюю реплику. Олег понимающе кивнул и открыл дверь, галантно пропуская меня вперед. Когда мы уселись на кожаный диван в холле, я спросила его:

– Ты Катьку давно видел?

На мгновение я поверила, что Катька жива, что я скоро увижусь с ней, увижусь, как только ее найду. Но я тут же вспомнила, что произошло, и это жуткое воспоминание комком слез подступило к горлу. Усилием воли я подавила желание разреветься и пристально взглянула на Олега.

– Видел на днях, – беззаботно произнес он, – а что?

– Да пропала она куда-то, я ее не могу найти. Может, уехала куда, она тебе ничего не говорила? – прикинулась я, что не в курсе завершения их любовной истории.

– Ну, это вопрос не ко мне, а к тому верзиле, с которым я ее видел.

– А я думала… – сделала я невинное выражение лица.

– Зря думала, – нервно рассмеялся Олег, – мы уже три недели как в разводе.

Последнюю реплику он произнес беспечно и отстраненно, словно речь шла не о его собственной душевной драме (Катька рассказывала мне, какие сцены этот щуплый маменькин сынок ей закатывал), а о надоевших сердечных перипетиях героев мыльной оперы.

– Странно, она мне ничего не говорила, – продолжала я врать, – и что же это за верзила – ее нынешний кавалер?

– У нее что ни день – новое увлечение, – с насмешливым пренебрежением ответил Олег, – одни романы да тряпки на уме.

Я почувствовала, что Олегу нелегко дается такая равнодушно-беспечная поза – в его голосе, несмотря на иронию и небрежность, сквозила горечь. Горечь отвергнутого любовника.

– Так ты ее видел с ним?

– Да, у Крытого рынка. Я только что сел в машину, а они мимо проходили. Она меня не заметила или сделала вид, что не заметила. Да и куда там – она была так увлечена разговором с этим дылдой, что, даже если бы мы с ней нос к носу столкнулись, не увидела бы меня, – в голосе Олега теперь звучала неприкрытая обида.

– А как он выглядел, этот ее друг? – осмелилась поинтересоваться я.

– Я его не рассматривал, – с враждебным выражением в глазах отрезал Олег.

– Ну, ты же заметил, что он высокий… – настаивала я.

– Плащ на нем был до колен, светлый. Как дурак вырядился. Шарфик красный развевался.

– Брюнет, блондин?

– Да черт его знает. Он в кепке был. Знаешь, такие с длинным козырьком и с ушами?

– А-а, – понимающе протянула я, – а что в руках у него было?

– Да ничего вроде, – рассеянно ответил Олег, видно, думал о чем-то своем.

– Так ты даже не догадываешься, что это за фрукт?

– Альбинка говорила, что она с каким-то художником связалась. Непутевый мужик, вернее парень желторотый – ни квартиры толком, ни денег. Не понимаю я вас, женщин, чего вы хотите, чего вам надо? – Олег скептически пожал плечами. – Где только она с ним познакомилась? Неужели такие лохи у нее тоже лечатся?

– Ну, может, какое-нибудь полотно продал, да и решил себе пломбу бриллиантовую поставить, – с юмором отозвалась я.

Меня всегда забавляло отношение богатых маменькиных сынков или самостоятельно разбогатевших парней к непреуспевшим в силу своей интеллигентности сверстникам. Столько высокомерного снобизма, столько чопорного пренебрежения!

– А как его зовут, этого ее нового друга, она не говорила?

– Фамилия у него такая прикольная – Гончар.

– Ясно, – я вспомнила эту фамилию.

Если память не изменяла мне, имя этого художника – Вадим. В записной книжке Катьки был указан его телефон.

– А вчера ты Катьку не видел? – после некоторой паузы спросила я Олега.

– Нет. А что, она вчера еще была, а сегодня пропала? – с издевкой спросил Олег.

– Вчера ее одна наша общая подруга видела… – нашлась я, – а сегодня, как ты правильно сказал, она пропала.

Я встала с дивана.

– Это все, о чем ты хотела меня спросить? Я посоветовал бы тебе обойти всех Катькиных поклонников. Только смотри, подошвы не стопчи, – съязвил Олег напоследок.

– Не беспокойся, – неприязненно посмотрела я на него, – не стопчу. Знаешь, Олег, а я была о тебе лучшего мнения.

Я пристально смотрела на него.

– А мне твое мнение… – с деланным равнодушием поднял он свои острые плечи и, не простившись, зашагал по коридору.

* * *

Спустившись в холл, я нашла там укромный уголок и, достав Катькину записную книжку, набрала номер Гончара. Трубку взяла женщина. Для меня это было неожиданностью, и я хотела прервать соединение, но, вспомнив о Катьке, плюнула на условности.

– Вадима можно услышать? – деловым тоном спросила я.

– А кто его спрашивает? – Голос мне показался не таким уж молодым для подружки, может, мать?

– Это по поводу заказа, – соврала я.

На том конце провода заохали, сожалея, что Вадима нет дома. Потом женщина (все-таки это была его мать) вспомнила, что сын собирался зайти к приятелю, и дала мне его адрес. К приятелю так к приятелю, решила я и отправилась к Михаилу Серову, как сообщила мне мать Вадима.

Серов жил в двухкомнатной квартире на границе Волжского и Заводского районов, неподалеку от гостиницы «Олимпийская». Подъехав туда, я оставила машину рядом с подъездом и поднялась на пятый этаж.

Дверь мне открыл худощавый краснолицый мужик в зеленом спортивном трико и майке «Адидас». Он вопросительно посмотрел на меня, поморгал маленькими глазками и кашлянул в кулак. Не ожидал такого явления!

– Вам кого? – придя в себя, с интеллигентным видом спросил он.

– Мне нужен Вадим, – ответила я, поправляя ремень «Никона». – Он здесь?

– Не-ет, – протянул хозяин.

Я уже собиралась поинтересоваться, где могу его найти, как он добавил:

– Да вы проходите, он сейчас придет.

Я шагнула в маленькую прихожую, в которой с трудом могли разминуться два человека, и дверь за мной закрылась.

– Не разувайтесь, проходите, – пригласил Михаил.

Гостиная давно требовала ремонта. Обои на стенах выцвели, краска с деревянных полов облупилась, но на столе стоял компьютер, напротив окна притулилось черное обшарпанное пианино, а в арке, отделявшей кухню и прихожую, разместился самодельный стеллаж, забитый книгами.

Рядом с компьютером на столе стояла сковорода с жареной картошкой, три граненых стакана и тарелка с соленым салом. На стуле у стола, подперев голову ладонью, грустила темноволосая черноглазая девица лет двадцати.

– Знакомьтесь, – представил нас Михаил, – это Маша, а это… – он понял, что не знает, как меня зовут, и замялся.

– …Оля, – помогла я ему.

– А это Оля, – подхватил он радостно.

Я пристроилась на коротком диванчике без спинки и положила «Никон» рядом с собой.

– А меня зовут Михаил, – сказал хозяин, устраиваясь на табурет, стоявший у стола.

– Я знаю, – улыбнулась я, – мне сказала мама Вадима.

– Так это она вам сказала, где я живу? – поинтересовался Михаил.

– Да, она очень вежливо со мной говорила, – кивнула я.

В это время в прихожей раздался настойчивый звонок.

– А вот и Вадик, – обрадованно произнес Михаил и поспешил к двери.

– Где ты с такими красотками знакомишься? – расслышала я его приглушенный голос.

– С какими красотками? – недоуменно произнес вошедший.

– Сейчас увидишь.

Из прихожей донесся звон бутылок, и в комнату вошел симпатичный парень среднего роста с копной каштановых волнистых волос. Настороженный взгляд исподлобья, впалые щеки, чувственный рот. В руках он держал пластиковый пакет, из которого и раздавалось характерное позвякивание. Увидев меня, он остановился на пороге как вкопанный.

– Здрасьте, – неуверенно произнес он.

– Я Катина подруга, – пояснила я.

Лицо его сразу прояснилось, он улыбнулся.

– А где же Катя?

Почему-то мне не захотелось врать ему, но и сказать вот так сразу, с бухты-барахты, что Кати больше нет, я не могла.

– Как раз об этом я и хотела поговорить, – выдавила я из себя.

– Ну так говорите, – он улыбнулся, – кстати, я не знаю, как вас зовут…

– Оля.

– Очень приятно, Оля. – Он поставил пакет у ножки стола. – Кажется, это про вас Катя говорила, что у нее есть подруга – Оля Бойкова – владелица и главный редактор газеты «Свидетель» и по совместительству Эркюль Пуаро и Агата Кристи в одном лице.

– Про меня, – сказала я, с трудом сдерживая слезы.

– А мы здесь немного расслабляемся. – Он вынул из пакета и поставил на стол две бутылки портвейна. – Может, присоединитесь к нам? Мы люди, так сказать, творческие, но в то же время – простые. Миша вот писатель – детективы пишет, а Маша его секретарша.

Маша шмыгнула носом, а лицо Миши стало еще краснее.

Нет, это не тот верзила, о котором мне сообщил Дебрянский, отметила я про себя. Рост не тот. Да и его одежда – джинсы в обтяжку и коричневая замшевая куртка с махрами не подходили к описанию, данному Олегом. К тому же вошедший был без головного убора. Да и зачем он нужен этому парню, когда у него такая роскошная шевелюра?

– Да, – вспомнил он, – вы же хотели поговорить о Кате…

– Может, пойдем на улицу? – предложила я.

– Можно, – Вадик пожал плечами, – как хотите.

Я попрощалась с Мишей и Машей, и мы спустились к подъезду. Я достала сигарету. Вадик поднес мне зажигалку.

– Катю убили вчера днем в ее квартире, – слезы сами собой потекли из моих глаз, а я не пыталась их сдерживать.

– То есть как, убили? Что ты такое говоришь? – наверное, от волнения перешел он на «ты».

Вадим показался мне славным парнем, который, ко всему прочему, похоже, действительно был неравнодушен к Катерине, и я ему все рассказала. Когда мой рассказ дошел до Ивана Веретенникова, он перебил меня.

– Веретено?! – выкрикнул он. – Да он и мухи не обидит!

– Я тоже так думаю, – закурив новую сигарету, ответила я. – А ты что, знаешь его?

– Мы у Кати познакомились. А потом Катя пошла на работу, во вторую смену, а он меня к себе в подвал пригласил. Посмотришь, говорит, где я работаю. Я же художник, – пояснил Вадим. – У меня было немного денег – взяли портвейна «Три семерки». Ну, одной не хватило, как всегда, я еще побежал…

– Трофимыч тоже, наверное, там был? – предположила я, намекая, что он «помог» им с портвейном.

– Трофимыч-то был, – кивнул Вадим, – да он же не пьет – язва у него.

– То есть как, не пьет? – переспросила я.

– Нет, – твердо ответил Вадим, – даже не притрагивался.

– Спасибо, Вадик, – поблагодарила я его, – я поехала.

– Ты куда? – растерянно спросил Вадим.

– К Трофимычу, – бросила я через плечо, направляясь к машине.

– Я с тобой. – Он двинулся следом.

– Как хочешь, – я пожала плечами.

– А что это ты вдруг сорвалась? – спросил Вадим, устраиваясь на переднем сиденье рядом со мной.

Я рванула с места, не дожидаясь, пока прогреется двигатель.

– Понимаешь, Вадик, – сказала я, выруливая на Чернышевскую, – когда Трофимыч мне говорил, что не знает, где Иван, я ему не поверила – уж больно он спокойно отвечал на мои расспросы, но зацепиться мне было не за что. Не могла же я взять его за грудки и потрясти как грушу.

– А сейчас что изменилось? – Вадик внимательно посмотрел на меня.

– Ты мне сказал, что Трофимыч не пьет, – ответила я.

– Ну и что? – недоумевал он.

– То, что у него в пакете лежала бутылка портвейна. Зачем она ему, спрашивается?

– Может, домой взял, жене? – предположил Вадим и сам усмехнулся нелепости такого предположения. – Думаешь, для Веретена?

– Почти уверена, – кивнула я. – Только вот не знаю, как его лучше расколоть?

– Так ты все-таки думаешь, что это Веретено?..

– О господи! Да нет, конечно, – вздохнула я. – Мне представляется это так: Ванька пришел к Катерине, когда она уже мертвая лежала в прихожей. Увидев такую картину, Ванька (а он страх как ментов боится) сразу смекнул, что менты долго разбираться не будут, а попытаются повесить «мокруху» на него, потому что у него судимость. Решив, что Катерине уже не поможешь, он бросился в бега. Но чтобы отсиживаться где-то, ему нужно как-то питаться, опять же и выпить хочется, вот он и поделился своей проблемой с Трофимычем, строго-настрого запретив ему говорить, где он прячется. А если это так, то Трофимыч не выдаст его.

– Ну, это мы посмотрим, – начал хорохориться Вадим, – заговорит как миленький.

– А вот этого не нужно, – осадила я его.

– Ну, тогда объяснить ему все, – рассуждал Вадим, размахивая руками. – Неужели не поймет?

– Может, и поймет, – сказала я. – А если нет?

– Ну, не знаю тогда, – развел руками Вадик. – А что ты собираешься делать?

– Раз у него бутылка и продукты для Ваньки с собой, – ответила я, – значит, он после работы поедет к нему. Логично?

– Вроде да, – согласился Вадим.

– Вот мы и проследим за ним, – подытожила я, – и Ваньку тепленького возьмем.

– Прямо детектив какой-то, – усмехнулся он.

 

Глава 5

У моей «Лады» тонированные стекла, и, к тому же, насколько я помню, Трофимыч вообще ее ни разу не видел, но рисковать и подъезжать близко к школе я не стала. Переулок, в котором находится школа, пересекает всего два квартала, одним своим концом упираясь в улицу Советскую, а другим – в Казачью. Я остановилась на Советской так, чтобы из машины был виден парадный вход в школу, подняла «Никон» и через его мощный объектив стала наблюдать за всеми выходящими из здания.

Было около трех пополудни, когда мы с Гончаром начали наблюдать за школой, и сколько это могло продлиться, я даже не могла себе представить. Но надеялась, что Трофимыч не будет тянуть до самого вечера.

– Вадик, – сказала я, не отрываясь от аппарата, – сходил бы ты, проверил, не сдернул ли уже наш клиент? А то просидим здесь до ночи, а окажется – зря.

– Ладно, – сразу согласился Вадим и открыл дверцу.

– Сделай вид, что ты ничего не знаешь, – напутствовала я его, – скажи, что Ванька тебе нужен по делу.

– Ладно, не маленький, – хлопнул дверкой Вадим и направился к школе.

Вот чудак, обиделся, что ли? Я продолжала наблюдать за входом и видела, как Гончар вошел в школу, проталкиваясь между учениками, выбежавшими на крыльцо после очередного урока. Прошло минут десять, и он снова появился на крыльце.

– Ну что, – спросила я, когда Вадим сел в машину, – на месте?

– На месте, – ответил он, – делает матрицы для объемных букв.

– Уходить не собирается?

– Черт его знает, – неопределенно потряс копной волос Вадим, – непонятно что-то.

– Спрашивал про Ивана?

– Говорит, не знает, не видел со вчерашнего дня, – ехидно произнес Вадим, – а бутылку-то я тоже заметил. Хотел спросить, мол, ты пить, что ли, начал, но побоялся спугнуть.

– Правильно сделал, что не спросил.

Появления Трофимыча нам пришлось ждать еще больше часа. За это время Гончар успел рассказать мне, как он познакомился с Катериной. Он сдавал в один магазинчик, торгующий всякой мелочью, свои работы – картины маслом с городскими пейзажами. Катерине понравилась одна из них, и она приобрела ее. После этого, узнав в магазине адрес Вадима, она пришла к нему и попросила, чтобы он написал старый одноэтажный дом, где жили ее родители, пока не перебрались в деревню. Дом собирались сносить, а Катерина хотела, чтобы он остался хотя бы на холсте. Вообще-то Вадим не работал по заказам, а писал для души, но, увидев Катерину, не смог ей отказать. Когда он принес ей законченную работу, она пыталась ему сунуть какие-то деньги, но он отказался. Тогда она достала бутылку коньяка, конфеты, они выпили. В тот день он остался у нее. После этого он стал к ней заходить несколько раз в неделю. Иногда встречал ее после работы.

– Ты никогда не видел с ней высокого парня? – Я описала ему дылду, про которого говорил мне Дебрянский.

– Нет, а что?

– Катьку недавно видели с ним у рынка, – ответила я. – Надо бы его разыскать, может, он что-нибудь подскажет. На-ка, понаблюдай. – Я сунула ему фотоаппарат и достала сотовый.

Набрав номер Катькиной клиники, я приложила трубку к уху.

– Добрый день, – сказала я, когда мне ответили. – Вы не подскажете, Фадейкина сегодня работает?

– Фадейкина сегодня не вышла на работу, – ответил приятный женский голос.

– А вчера у нее был рабочий день?

– Нет, вчера у нее по графику был выходной.

– И на работе она не появлялась?

– Лично я ее не видела, – не очень любезно ответила девушка.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Идет, идет, – вдруг с азартом произнес Гончар, наблюдавший за входом.

Переведя взгляд, я и невооруженным глазом увидела в дверях школы немного сутуловатую фигуру Трофимыча. В руках у него был пакет, который я заметила, когда навещала его. Он неторопливо спустился с крыльца, пересек школьный двор и вышел из ворот. Повернул налево и пошел в сторону трамвайной остановки. Это несколько осложняло ситуацию, потому что движение автомобилей в том направлении было запрещено, но я предвидела такой вариант.

– Давай за ним, – сказала я Вадику, – если он сядет на трамвай, бегом возвращайся сюда, мы успеем его нагнать до следующей остановки.

– А если пройдет дальше? – спросил Вадим, выбираясь из машины.

– Вот, позвони тогда мне по этому номеру. – Я написала на визитке номер мобильного и сунула ему в руку. – «Никон» – то оставь.

Он вернул мне аппарат и двинулся за Трофимычем, темная куртка которого уже почти затерялась среди такой же темной массы народа, поджидавшего трамвай. Я прильнула к фотоаппарату, пытаясь разыскать через видоискатель спину Трофимыча. Вот он. Кажется, остановился. Поискав Вадима, я вскоре обнаружила его прижавшимся к остановочному павильону. Он не сводил глаз с Трофимыча.

Подошедший трамвай перекрыл мне обзор. Толпа зашевелилась, словно муравьи в муравейнике. От этой остановки трамваи шли в трех направлениях, и на каком из них собирался ехать Трофимыч, было неизвестно. Поэтому-то я и послала для подстраховки Вадима.

Судя по тому, что Гончар не возвращался, Трофимыч собирался ехать на трамвае другого маршрута. Через минуту подошел следующий трамвай, когда он отправился, я увидела бегущего к машине Вадима.

– Уехал, – сказал он, переводя дух, – на «десятке».

«Десятка» была довольно коротким маршрутом и возила пассажиров в так называемый Октябрьский поселок, в народе именуемый Агафоновкой. Этот район был застроен одно-двухэтажными домами в послевоенное время. Преимущество этого поселка было в том, что он находился в пятнадцати минутах езды от центра, но в то же время являлся окраиной города, так как был расположен на склоне холма, на вершине которого темнел лес. На соседнем холме располагались правительственные дачи, и вообще, в экологическом плане это было относительно удачное место, потому что там отсутствовали вредные производства. Более того, неподалеку находился санаторий.

Но Трофимыч мог ехать и не до конца. Вот и нужно было проследить весь маршрут. Стартуя от конечной, трамвай огибал три квартала и выезжал снова на улицу Советскую, где у него и была первая остановка.

Поэтому я не торопясь двинулась прямо и остановилась, не доезжая до остановки, когда трамвай еще был далеко. Трофимыч не вышел, да мы, собственно, этого и не ждали, поэтому спокойно тронулись дальше. Начало смеркаться, и это было нам на руку, потому что позволяло двигаться следом за трамваем, почти не скрываясь.

Так мы доехали до конечной остановки, где трамвай делал кольцо. Вадим все время наблюдал за Трофимычем через объектив моего «Никона». Среди неплотной толпы граждан, сошедших на конечной «десятки», я вскоре заметила черную болоньевую куртку Трофимыча.

– Смотри, смотри, – возбужденно воскликнул Гончар, – вон он!

– Да вижу я, – успокоила я его, – не кричи.

– Пошел в гору, – продолжал комментировать Вадим.

Действительно, Трофимыч, все так же не спеша, поплелся по направлению к лесу. Я отпустила его метров на сорок и, выключив фары, тронулась следом. Склон становился все круче, и в какой-то момент колеса «Лады» начали пробуксовывать на скользком грунте.

– Выходим, – скомандовала я, сунула сотовый в карман куртки и выбралась наружу.

Было уже почти совсем темно – тучи закрывали небо – и нам пришлось прибавить шагу, чтобы не упустить Трофимыча, который, поднявшись почти до самого леса, свернул на дорогу, шедшую вдоль склона. Мы добрались до поворота и увидели, что Трофимыч стоит возле деревянной калитки. Он поднял свободную руку и, пошевелив ею, словно возился с запором, открыл калитку и исчез во дворе.

Подойдя ближе, мы увидели над деревянным забором крышу невысокого строения, одна стена которого выходила на улицу. Окна были закрыты ставнями, из-за которых пробивались узкие полосы света. Из трубы шел дым – видимо, кто-то в доме топил печку. Вадим попробовал открыть калитку, но она оказалась запертой. Передав мне «Никон», который все еще был у него в руках, он пошарил в том же месте, где и Трофимыч.

– Есть, – удовлетворенно произнес он, осторожно открывая деревянную дверь.

Вслед за Вадимом я скользнула в калитку, не забыв запереть ее за собой. Глаза уже освоились с темнотой, и я смогла различить небольшой участок двора, но, кроме навеса, под которым были сложены заготовленные на зиму дрова, там ничего примечательного не было. Пройдя мимо входной двери, я заглянула за угол. Там были два окна, но ни одно из них не светилось.

– Ну, что будем делать? – прошептал сзади Вадим.

– Подождем, – ответила я, – может, он недолго. – Конечно, я имела в виду Трофимыча.

– Думаешь, Веретено там? – не отставал Гончар.

– Да ничего я не думаю, – оборвала я его, – посмотрим.

Тут скрипнула дверь, и мы затаились, прижавшись к стене дома.

– Ну, ладно, – узнала я голос Ивана, – когда придешь?

– Зайду через пару дней, – ответил Трофимыч, – пока харча тебе хватит.

– Всем привет, – вышел из-за дома Вадим и направился к крыльцу, где происходил разговор.

Я даже не успела его задержать, и мне пришлось последовать за ним. Увидев две тени, вышедшие из-за угла, Ванька оттолкнул Трофимыча, который чуть не упал, поскользнувшись на мокрой траве, и бросился к калитке. Вадим кинулся за ним, но налетел на Трофимыча и задержался. Пока он его отстранял, Веретенников уже открыл калитку и выбежал на улицу.

– Ванька, дурень, стой, – крикнула я ему вдогонку, надеясь, что он узнает мой голос, но услышала только топот удалявшихся ног.

– Свои, Веретено! – заорал Вадим, выбегая за калитку.

Я выскочила следом, но темень была такая, что видно было только под ногами, да и то с трудом. Но это-то нас как раз и выручило. Я услышала какой-то шлепок в конце улицы, где мы сворачивали на поперечную дорогу, шум, крик, потом какой-то нудный говор, и вскоре на дороге появились два силуэта, приближавшихся к дому. Когда они подошли ближе, я увидела, что это Вадик и Иван.

– Привет, – буркнул Иван, проходя мимо меня. – Чего здесь стоять-то? Пошли в дом.

В доме было тесновато, но уютно. От печки, находившейся в центре, шло какое-то доброе тепло. Стало так хорошо и почему-то вспомнилось детство, мама и Карасев, где я жила до шестнадцати лет.

Я чуть не рассмеялась, когда рассмотрела Ивана и Вадима. Оба были вымазаны в грязи по самые уши. Даже с головы свисали ошметки земли.

– Ну и видочек у вас! – Я подняла камеру и использовала ее по прямому назначению. – Будет что вспомнить.

– Высохнет, само отвалится, – философски заметил Трофимыч.

После того как эти двое привели себя в более-менее божеский вид, Ванька выложил все, что с ним произошло со вчерашнего дня. Все было так, как я и предполагала. Придя к Катерине, он позвонил. Удивившись, что Катька не открывает, ведь он договаривался о встрече заранее, он толкнул дверь и застыл от ужаса. Ванька сразу понял, чем это может для него обернуться, и, прикрыв дверь, стрелой вылетел на улицу. Забежал в подвальчик и, чтобы хоть как-то унять мандраж, на последние деньги взял сто граммов водки. И только тогда начал думать, что ему делать.

Как в трансе, он добрался до школы и, выложив все Трофимычу, пригорюнился. Тот, как мужик основательный и жизнью ученный, посоветовал ему на время схорониться у него в доме, который они с женой использовали под дачу и бывали там только в сезон. На том и порешили. Ванька, когда они добрались сюда, немного пришел в себя и попросил Трофимыча сообщить об убийстве в милицию. Что тот и сделал. Но там ему сказали, что опергруппа уже выехала.

– Правильно, – кивнула я, – это я ее вызвала. Наверное, мы с тобой разминулись на несколько минут. Она сама меня пригласила, говорит, для тебя есть что-то интересненькое. Ты не знаешь, где она была вчера до обеда?

– Не знаю, – Ванька отрицательно покачал головой. – Я сам ей с утра звонил, а застал почти к обеду.

– Понятно, – сказала я. – А не знаком тебе такой мужичок в тирольской шапочке, черной куртке и серых брюках?

– Нет, – снова замотал головой Иван, – хотя, постой, – глаза его забегали, брови сдвинулись на переносице. – Точно такой попался мне на лестнице, когда я поднимался вчера к Катерине… Мне еще показалось, что дверь на ее этаже хлопнула…

– Между прочим, – заметила я, – этот субъект ищет тебя.

– Меня? – удивился Иван. – Но я его не знаю. Зрительная память у меня хорошая, я точно помню, что никогда его раньше не встречал.

– Похоже, это он убил Катерину, – произнесла я.

– А зачем ему я? – насторожился Иван.

– Ну как же ты не понимаешь, – вмешался Гончар. – Ты же видел его. Он-то смекнул, что ты его засек и сможешь опознать. Может быть, он даже проследил, как ты открывал дверь в квартиру Катерины.

– И он… – начало доходить до Веретенникова, – проследил меня до бара.

– Да, – сказал Вадим, – только вот потом что-то не сходится. Если он проследил тебя до бара, зачем ему выспрашивать о тебе у барменши?

– Зачем? – задумался Веретенников, а потом хлопнул себя ладонью по лбу. – Затем, что он потерял меня.

– Как потерял? – теперь уже удивился Вадим.

– Я как из бара вышел, начал в себя немного приходить. Вижу, троллейбус в сторону Крытого отходит. Ну, я рванул и в самый последний момент на подножку впрыгнул, – объяснил Иван, – вот он и отстал от меня. Только все равно непонятно, зачем я ему?

– Дурень, – Вадим постучал костяшками пальцев по лбу, – чтобы избавиться от свидетеля.

– Ох ты, черт, – присвистнул Веретенников. – Значит, он меня хочет убить?

– Дошло наконец, – вздохнул Вадим.

– Слушайте, ребята, – я приняла загадочный вид, – если этот тип ищет Ивана, то не надо ему мешать его найти.

– Почему это? – испуганно и возмущенно возопил Веретенников.

– Чтобы взять его с поличным, – сказала я, – когда он будет тебя убивать.

– Да ты что, – заорал Иван, – спятила, что ли?

– Ну, Ваня, – я погладила его по руке, – мы не дадим ему тебя убить. Мы устроим все так, что он будет думать, что ты в доме один. Он придет тебя убивать, а в это время мы будем снимать его на камеру. Тогда он ни за что не отвертится.

– Мне надо подумать, – сказал Иван.

– Думай, Ваня, – сказала я, – только думай быстрее.

– Ладно, – сказал Иван, – предположим, я согласен, что дальше? Как ты ему сообщишь, что я здесь? Ты же даже не знаешь, кто он такой и где его искать.

– А мне и не нужно этого знать, – сказала я, доставая сигарету, – он сам тебя найдет.

– Ну и как же он меня найдет?

– Он же ищет тебя? – намекнула я.

– Ну, ищет, – нетерпеливо согласился Веретенников.

– Ну вот, рано или поздно он узнает, где ты живешь, где работаешь, и выйдет на Трофимыча.

– Как это он узнает? – возразил Иван.

– Ты же в «Элси» не первый раз вчера был…

– Не первый, – согласился Иван.

– Там тебя знают. Найдет он твоих приятелей, они и скажут ему, где ты работаешь, понял?

– Понял, – сказал Иван и посмотрел на Трофимыча. – Придется тебе, Трофимыч, немного стукачом поработать. Объяснишь этому охотнику, где я обитаю.

– Это можно, – согласился Трофимыч, почесав в затылке.

– Ну, прямо детектив, – восторженно повторил Вадим свою реплику, произнесенную им часом раньше.

– Это тебе не хухры-мухры, – наставительно сказал Трофимыч, – чуть чего зазеваешься – поминай как звали. Ответственность требуется и точный расчет.

– А правда, – задумчиво посмотрел на меня Ванька, – что, если с камерой что-нибудь случится или вы просто нерасторопными окажетесь? Пока будете туда-сюда крутиться, он меня и грохнет?

В его голосе засквозила тревога.

– Да не думай ты об этом, – с беспечной интонацией сказал Вадим, – этак ведь можно тени своей испугаться и все дело провалить.

– Легко тебе рассуждать, убивать-то не тебя придут, – обиженно произнес Ванька, – умирать-то никому неохота. Посмотрел бы я на тебя, если бы к тебе этот маньяк заявился.

– Никто не спорит, что дело рискованное, но ведь и благородное, – вмешалась я, – а я уж постараюсь сделать так, чтобы все возможные неблагоприятные последствия…

– Так значит, ты не отрицаешь, что я страшно рискую? – вытаращил глаза Ванька. – А мне это надо?

– Надо, – твердо сказала я, – ты же не хочешь, чтобы убийца Катьки разгуливал на свободе?

Я пристально посмотрела на смутившегося Ивана.

– Не хочу, – ответил он, – но и умирать раньше срока не хочется.

– А это, браток, – встрял мудрый Трофимыч, – не нам судить, это там, на небесах, решено.

– Атеист я, Трофимыч, атеист, верю в одну случайность, будь она неладна! – с тайной горечью произнес Ванька.

– Да ладно вам. Главное сейчас – все распланировать, отрепетировать, – авторитетно заявила я.

– А как мы узнаем, когда он намерен Ваньку посетить, наш Джек Потрошитель? – с полуиздевательской улыбочкой решил уточнить Вадим.

– Ничего смешного нет. Это ты – в стороне, а я – в бороне, – обиженно насупился Ванька, – ты что, не слышал, он обязательно должен к Трофимычу припереться?

– Если не передумает, – вздохнул Вадик.

– Не передумает, что он, идиот? – поднял сивые брови Трофимыч. – Ему свидетели не нужны.

– Да, вы правы, – на губах Вадима опять заиграла ироническая улыбка, – убийцы – люди предусмотрительные, а чего предусмотреть не сумели, упорством да настойчивостью наверстывают.

– Оставь свои шутки, придурок, – раскипятился Ванька, – все мы смелые, когда дело нас не касается.

– Так, – решила прервать я эти несвоевременные прения и блеснуть своими организаторским и стратегическим талантами, – вот, Трофимыч, тебе моя визитка. Там телефон моего сотового указан…

– Еженедельник «Свидетель»… – принялся было читать он.

– Да не нужно тебе это, – досадуя на его порой такую несносную обстоятельность, сказала я, – на обороте смотри.

– Не нервничай, посмотрю, – с невозмутимым видом отозвался Трофимыч, – мы грамотные. Вот, вижу, – крутанул он визитку.

– Ну так вот, – нетерпеливо продолжила я, – как к тебе этот крендель заявится, немедленно мне звони, понял?

– А чего ж тут не понять? – в своей обычной рефлексивной манере ответил Трофимыч. – Позвоню, не забуду.

Он насмешливо подмигнул Ваньке.

– Я сразу приеду, – деловым тоном сказала я.

– Мы приедем, – поправил меня Вадим.

– А ты-то зачем? – недоуменно посмотрела я на него.

– Чтоб тебе не скучно было, – лукаво улыбнулся он. – Неужели ты думаешь, что я вот так брошу все на середине…

– Тебе и бросать-то ничего не придется, – с легким пренебрежением улыбнулась я, – а если и придется, то на твое счастье, нет, на ваше счастье, – обвела я гордым взором присутствующих, – у вас есть я.

– Не задавайся, – с ироничной усмешкой одернул меня Вадим, – мы все в одной упряжке, все Катерине не чужие.

– Парень прав, – одобрительно кивнул Трофимыч, – мало ли что. Я-то не знаю, смогу ли с работы сдернуть…

– Да и не надо вам с работы уходить, мы сами обо всем позаботимся, – уверенно заявила я, – значит, приезжаем мы… Скорее всего мы этого Потрошителя обгоним…

– С чего это ты взяла? Может, у него тачка крутая, – с хитрым огоньком в глазах произнес Вадим.

– Не знаю, судя по тому, как мне этого типа описывала барменша «Элси»… – я брезгливо поморщилась.

– Любка, что ль? – оживился Ванька.

– Она мне не представилась, – шутливо ответила я.

– Ну, толстая такая, мы ее прозвали мама-мафиози…

– Наверное, это она и есть. А что, еще одна барменша имеется?

– А как же, – вместо Ваньки ответил Вадим, – «Элси» – заведение солидное, – с юмором сказал он, – словно по контрасту с Любонькой служит в нем еще очаровательная худышка Машечка.

– К которой ты клинья подбивал, – неодобрительно покосился на приятеля Ванька, – и на тетку мою не посмотрел.

– Да ладно тебе, – вздохнул Вадим, – это уже в прошлом. Значит, завалящий мужик этот Джек Потрошитель, так себе…

– Перестань паясничать, – строго посмотрела я на Вадима, – не время и не место, – напомнила я ему об обстоятельствах, приведших нас на дачу Трофимыча.

– Кстати, я до последнего времени молчал… – прищурился Вадим, – но раз уж меня тут уму-разуму научить хотят, то скажу, – он многозначительно взглянул на Ивана, – что и Катька на меня не смотрела, когда с каким-то дядей Степой связалась.

– Что? – округлил глаза Ванька. – Да чтобы Катька…

– А ты парень ершистый, – неодобрительно посмотрел на Вадима Трофимыч, – ни к чему сейчас гутарить об этом, кто кому рога наставлял, надо дело делать.

– Правильно, – горячо поддержала я его, – давайте лучше еще кое-что уточним. Я себе все это так представляю: ты, Вань, будешь сидеть как сидишь. Только к окну немного развернешься, чтобы тебе этого подонка не проморгать. Это я на случай, если он нас опередит.

– А как я узнаю о том, что он тут как тут? – вопросительно посмотрел на меня Иван.

– А действительно… – призадумалась я, – выходит, нет у нас выбора – придется нам этого Потрошителя обогнать, – оптимистично резюмировала я. – Но все равно, надо бы сейчас нам все прикинуть, обсудить. Значит, сидишь ты, Ваня, вполоборота к окну. Как только этот негодяй в тирольской шапочке…

– Ну и определение, – усмехнулся Вадим.

– Помолчи, пожалуйста, – прикрикнула я на него, – соблазнитель барменш…

– Что?! – разыграл возмущение Вадик.

– Некогда мне с тобой болтать, – обрубила я канаты, – так вот, как только убийца к дому подойдет, ты сразу прячься в шкаф… Или нет, за печку… или… Нет, не пойдет, что же мы тогда заснять сможем.

– А ты что, хочешь заснять, как он на меня ножом замахнется? – испуганно завращал глазами Ванька.

– Не то чтобы замахнется, но… – я подняла глаза в потолок, – черт, не знаешь, как все расставить.

– Давай не будем заранее… – пренебрежительно сказал Вадим.

– А что, если этот маньяк действительно вас обгонит? – резонно заметил Иван.

Я молча встала, нашла свою сумку, вынула оттуда мобильник и набрала номер редакции. Трубку взяла бессменная Марина.

– Марин, мне бы Сергея Ивановича услышать.

– Минутку, – бодро отозвалась наша секретарша.

Вскоре в трубке зазвучал голос Кряжимского. Уж очень он добрым и теплым был этот голос, не в пример погоде.

– Сергей Иванович, мне нужен еще один сотовый. Не окажете услугу?

– Купить тебе новый мобильный, но зачем? – удивился Кряжимский.

– Или лучше одолжите мне на пару дней свой, хорошо?

– Нет проблем, – с готовностью сказал мой зам.

– Я потом все объясню. Если через час меня не будет, оставьте у меня на столе.

– О'кей. Как дела, есть подвижка? – поинтересовался он.

– Кое-что наклюнулось, но говорить пока особо не о чем.

Я закончила разговор и протянула сотовый недоуменно приподнявшему плечи Ивану.

– Трофимыч, как только этот хмырь объявится, позвони нам обоим – мне и Ивану. Ивану позвонишь по номеру, что на моей визитке, а мой номер, запиши-ка где-нибудь, да не потеряй!

Трофимыч прошел в другую комнату и принес обыкновенную школьную тетрадку.

– Я сюда все самое важное записываю. – Он взял со стола простой карандаш и приготовился записывать.

Я продиктовала ему телефон Кряжимского.

– Порядок, – отозвался он, когда его не очень твердая, но старательная рука вывела на листе в клеточку последнюю цифру.

– Вот так-то оно надежнее, – удовлетворенно улыбнулся Иван.

– Как только Трофимыч тебе, Вань, позвонит, мы с тобою сразу связываемся и решаем, что да как, понятно?

– А то-о! – Ванька мотнул головой.

– Ну, нам пора, – сказала я и медленно поднялась с дивана.

– Ага, – Ванька встал со стула, – операция «Ы» в действии.

– Покеда, – пожал ему руку Вадим, – утка подсадная.

– От такого же и слышу, – беззлобно парировал Ванька.

 

Глава 6

Оставив Веретенникова в доме, я, поддерживаемая двумя мужчинами – Вадимом и Трофимычем, в темноте еле добралась до брошенной на подъеме «Лады». Трофимыч почти сразу задремал на заднем сиденье, а я, задним ходом спустившись до поперечной дороги, сумела, не застряв, развернуть машину.

Я совсем не проигнорировала, как могло это показаться, оброненное Вадимом замечание относительно «измены» Катьки. Дядя Степа, как известно, отличался не только нравственным ригоризмом, социалистической закалкой, вкупе с отредактированной свыше гуманностью, но и гигантским ростом. Я тут же сопоставила упомянутого дядю с портретом (правда, весьма размытым), нарисованным Дебрянским, когда он встретил Катьку в компании разодетого, как клоун, верзилы, и решила порасспросить Вадима на предмет нового Катькиного увлечения. От кого он знает о нем? Может, сам лично знаком с этим таинственным дядей Степой? Сидя в машине я как бы исподволь вернулась к этой теме.

– Так ты – парень не промах, – подколола я Вадима, который неожиданно замкнулся в гордом молчании.

– Что ты имеешь в виду? – вяло спросил он.

– Девушкам глазки строишь… – намекнула я на его флирт с барменшей.

– Не девушкам, – ухмыльнулся он.

– Что? – не поняла я.

– Девушкам я глазки не строю, – медленно проговорил он, – только не девушкам, – сделал он акцент на отрицательной частице.

– Фу, какая пошлость, – передернула я плечами, – ты, видно, хочешь меня из себя вывести.

– Не прикидывайся гимназисткой, – голос Вадима стал жестким, – страсть как не люблю лицемерия.

– Никем я не прикидываюсь, – вспылила я, – и что это ты со мной таким резким тоном разговариваешь?!

– Потому что ты чушь какую-то услышала и пытаешься меня прощупать относительно нее, – проницательно сказал Вадим.

– Так ты был верен Катьке? – более миролюбиво спросила я.

– А вот это не твоего ума дело, – огрызнулся он.

– В данных обстоятельствах, – решила я поставить его на место, – все – моего ума дело. Не забывай, как ты в моей машине очутился…

– Могу и выйти, – с вызовом посмотрел на меня Вадим.

Его зелено-карие глаза недружелюбно блеснули.

– Выйдешь. Задерживать я тебя не собираюсь, но вначале мне хотелось бы тебя кое о чем спросить. Это касается расследования, не думай, что я хочу покопаться в твоей личной жизни.

Ну почему я всегда все порчу? Ведь планировала плавно перейти к интересующей меня теме, а вместо этого деликатного перехода и сочувственного тона – конфликтная ситуация, – мысленно покритиковала я себя.

– О господи, – раздраженно воскликнул Вадим, – ты себя слышишь?! Тон-то какой, сострадательно-прокурорский, – злобно усмехнулся он.

– Кончай ерепениться, – я заставила себя сбавить обороты, – давай поговорим как друзья.

– Слово «друг» для меня лишено смысла, – сухо заметил Вадим, – да и какие мы друзья?

– У нас общая цель – найти убийцу Катьки, – с пафосом произнесла я.

– Катьку не воскресишь, – сокрушенно покачал он головой, – да если б это и было возможно… Мы с ней расстались до того…

– То есть ты хочешь сказать, что к моменту ее смерти вы прервали ваши отношения? – неуклюже сформулировала я.

Моя неловкость тут же была замечена и выставлена, так сказать, на всеобщее обозрение.

– Ну и умора! – судорожно рассмеялся Вадим. – Нет, все вы, женщины, что ли, такие?

– Какие?

– Бестолковые, – продолжал смеяться Вадим. – Что ты из себя следователя корчишь?

– Ну хорошо, признаю, что выразилась не совсем верно. Просто я волнуюсь, у меня трудный день сегодня…

Я чуть не разревелась. Мои нервы представлялись мне оборванными проводами под большим напряжением. Вадим, надо отдать должное его чуткости, заметил, что я на грани истерики, и сменил тон.

– Не обращай на меня внимания. Эта новость меня из колеи выбила, – он запустил руку в копну волос, – злюсь, а на кого не знаю. На судьбу, наверное. На то, что так все получилось…

– Это бывает, – подтвердила я.

– Вначале – ее новый ухажер, а потом еще и это… Я думал, что, может быть, когда-нибудь… Ну, погуляет она с этим бегемотом, а потом… Суп с котом, – передразнил он самого себя, – и все-таки надеялся, думал, сама этого козла кинет и вернется. А вот и нет – корректива. Пойми, человека теряешь, взаправду теряешь, только с его смертью. С этим трудно смириться.

– Еще как, – я сочувственно посмотрела на Вадима, – она сама тебе сказала…

– Нет, ничего не говорила. Я еще и на это злюсь: хотела и со мной и с этим хлыщом крутить. Только я все узнал… – в голосе Вадима опять появилась резкость.

– Как?

– Подруга у Катьки замечательная, я имею в виду, стукачка замечательная – со всеми потрохами мне ее выдала.

– Зачем ей это? – поразилась я новому примеру женской болтливости или… зависти? – Как сказала Катька, чтобы со мной спать. А она, Катька, хотела, мол, только прозондировать того лопуха, ничего, мол, и в мыслях не держала. Но я ее вычислил – она два раза не ночевала дома. Пришел, все ей сказал, что о ней думаю. А потом вот… Если б я знал! – с горечью воскликнул Вадим.

То, что Катька хотела, как выразился Вадим, сразу с двумя, для меня не было открытием – это отвечало ее беспечному характеру. Но мне не давал покоя вопрос, какое к ней имел отношение тот непрезентабельный с виду мужчина, которого видел Иван в ее доме, и в «Элси» наводивший о нем справки.

– Ты в последнее время, насколько я поняла, довольно часто бывал у Катьки. Ничего из ряда вон не заметил?

– Катька хоть и болтливая была, но всегда секла, о чем можно болтать, а какую тему лучше не трогать. Своих подруг и знакомых представляла выборочно. С кем знакомила, а с кем прикидывалась, что сама незнакома, – невесело улыбнулся своему каламбуру Вадик.

– Так ты даже не догадываешься, чего тому мужику в тирольской шапочке от нее было нужно? – наивно спросила я.

– Если б догадывался, то непременно поделился с тобой, – насмешливо посмотрел на меня он, – я ни разу не видел этого гада.

– А нового Катькиного френда?

– Тоже. Вот Альбинка видела, если так трепалась.

Я посмотрела на часы: было без десяти восемь.

– Сейчас я ей позвоню. – Я сунула руку в карман куртки и выругалась, вспомнив, что оставила трубку Веретенникову. – Позвонила. Ладно, сейчас высадим Трофимыча и заедем к ней, адрес у меня есть. Трофимыч, – я обернулась назад, – просыпайся, приехали.

– Да я не сплю, – отозвался Трофимыч и сел ровнее, – слушаю ваши дебаты.

– Так ты подслушивал! – воскликнула я и шутливо пригрозила ему: – Ай-яй-яй, Трофимыч.

– Вживаюсь в роль, – отозвался он, – в стукачи вы меня уже записали, так что осваиваю смежную, так сказать, профессию.

– Значит, – уточнила я, останавливаясь у магазина «Магистраль», где жил Трофимыч, – ты завтра с утра в школе?

– Обязательно, – ответил он, прощаясь.

– Ты только, Трофимыч, не сразу колись, – подсказал ему Вадик, опустив стекло, – а то он тебя раскусит еще чего доброго.

– Яйца курицу не учат, – гордо ответил Трофимыч и бодро зашагал к дому.

– Ну что, поехали к другой стукачке, – сказала я, трогаясь с места, – может, и ее стукачество нам поможет.

Я достала Катькину записную книжку и нашла адрес Альбины. Пришлось разворачиваться и ехать в обратном направлении. Альбина Агеева жила почти в том же районе, откуда мы только что уехали, только немного ближе к железнодорожному вокзалу. Поднявшийся ветер разогнал нависшие над городом тучи, но светлее от этого не стало. Ночь входила в свои права.

* * *

Мы поднялись на лифте на седьмой этаж и вышли на площадке, которая была освещена каким-то тусклым больничным светом. Я посмотрела на лампочку – она была выкрашена в синий цвет и едва пропускала лучи.

Вадим быстро сориентировался и надавил на кнопку звонка. После недолгого ожидания из-за двери раздалось осторожное: «Кто?»

– Чужие, открывай, – уверенно произнес Вадим.

Видимо, Альбина узнала его по голосу, потому что дверь сразу же открылась.

– Вадик, – с приторной улыбкой появилась Альбина в ярко-красном тренировочном костюме, – какая приятная неожиданность.

Улыбка сразу же спала с ее лица, словно ее корова языком слизнула, когда она увидела позади Вадика меня.

– Ты не один… – безо всякого энтузиазма сказала она, – проходите.

– Ты не волнуйся, мы ненадолго, – успокоил ее Гончар, – нужна кое-какая информация. И познакомься с Олей, Катиной подругой.

– Очень приятно, – вымученно улыбнулась она и снова предложила пройти в гостиную.

Я просто расстегнула свою курточку, а Вадим свою снял и повесил на вешалку. Мы прошли и сели на диван, Альбина пристроилась на стуле. Воцарилось неловкое молчание. Я не знала, с чего начать, Вадим, похоже, тоже растерялся.

– Я сейчас чайку поставлю, – Альбина поднялась и направилась на кухню.

– Можно подумать, что вы едва знакомы, – укоризненно посмотрела я на Вадима. – Считай, что так оно и есть, – спокойно ответил мой спутник.

Я поняла, отчего вдруг такая грусть нахлынула на Вадима – он наверняка бывал здесь с Катериной. Вид у него был заторможенно-потерянный.

– Судя по вашей конфиденциальности, – намекнула я на непрошеную откровенность Альбины, выдавшей Катьку, – вы должны быть неплохо знакомы.

– Для того чтобы заложить подругу, – криво усмехнулся Вадим, – достаточно одного желания это сделать и определенной скрытой цели.

– А ты…

Я не договорила, потому что на пороге появилась Альбина с большим металлическим подносом, на котором стояли заварочный чайник, чашки, сахарница, печенье, конфеты и нарезанный кружочками на маленькой хрустальной розетке лимон.

– Вадик, – стараясь держаться непринужденно, обратилась Альбина к моему спутнику, – может, ты за дамами поухаживаешь?

На ее губах расцвела улыбочка. Альбина кокетливо скосила на непроницаемо печального Вадика свои продолговатые темные глаза.

– Чайник сейчас закипит, нальешь чайку? – жеманно произнесла она после краткой паузы, в течение которой, как мне показалось, зондировала его душевное состояние.

Вадик молча пожал плечами и отправился на кухню.

– Спасибо, – крикнула ему вдогонку Альбина.

Я пристально посмотрела на эту болтливую деву. У нее было гладкое, большелобое лицо с замершим на нем хитроватым выражением, прямой, но несколько крупный нос, длинный рот с тонкими губами, между передними зубами – небольшая щербинка. Выщипанные светлые брови. Жидковатые, с рыжим оттенком волосы были старательно приглажены, зачесаны назад и собраны на затылке в ничтожно маленький пучок. Альбина была стройной, но ширококостной, с плоской грудью и тяжеловатыми для ее фигуры бедрами. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что Катьке она по внешним данным и в подметки не годилась.

«Вот он, – проницала я ее своим холодным и точным, как рентген, взглядом, – первичный, если не основной источник зависти к более красивым подругам и ревности к представителям противоположного пола. Если для некоторых «основным инстинктом» является сексуальная потребность, то для таких, как эта рыжеволосая, «основной инстинкт» – это зависть к более красивым женщинам, знакомым и незнакомым. А тут такой смазливый мальчик, как Вадим, нарисовался. Почему бы не заложить подругу и не намекнуть этому сексапильному пареньку на то, что если кто-то и не блещет внешностью, то уж положительных качеств и пресловутой душевности – хоть отбавляй».

– Мы, собственно, пришли по делу, – начала я, – странно, я слышала о вас, но Катя так и не удосужилась нас познакомить.

– А что же вы ее с собой не прихватили? – недобро усмехнулась Альбина.

– Кати больше нет, – призвав все свое мужество и выдержку и стараясь говорить ровным голосом, сказала я.

Сказала, но почувствовала, что внутри все напряглось, а потом упало на дно желудка.

– Нет?! – вытаращила на меня свои карие глаза Альбина. – Что вы хотите этим сказать?

– Вчера днем ее нашли убитой у нее в квартире. – Голос мой дрогнул, я точно канатоходец едва не сорвалась с высоко подвешенного каната в темную бездну затаившего дыхание зала.

– Господи, – как ошпаренная дернулась Альбина и вскочила с дивана, – да что вы такое говорите, как это?

– Кто-то, по нашим предположениям, мужчина среднего роста, в черной кожаной куртке и в тирольской шапочке, зарезал ее. Племянник Кати видел его.

– Видел? – оторопело переспросила потрясенная Альбина, которая теперь нервно мерила шагами комнату, держа руку у полуоткрытого рта.

– Он как раз приходил к тетке. Вошел в квартиру, а она с ножом в груди лежит. Он испугался, убежал, потом позвонил в милицию. Но дело в том, что и я в это время приходила к Катьке. Я увидела ту же картину, что и Ванька, вызвала милицию, а теперь вот занимаюсь поисками убийцы, – со скромным достоинством добавила я.

– Поисками, – замерла Альбина посреди комнаты, – я что-то не пойму?..

Я невозмутимо протянула ей свое редакционное удостоверение. Она пробежала его глазами и вернула, но взгляд ее не стал более осмысленным.

– Я провожу независимое журналистское расследование обстоятельств смерти Кати, – по-официальному сухо и четко сказала я.

Реакция Альбины была, мягко говоря, неожиданной. Она скривила свой противный рот в язвительной усмешке, в глазах сверкнула неприязнь.

– Очки зарабатываешь, – презрительно посмотрела она на меня, – на смерти подруги?

Она встала во враждебно-боевую позу – руки в бока, ноги на ширине плеч, как рекомендуют ведущие по радио гимнастику серьезные, благожелательные дяди с хорошо поставленной дикцией.

Я поняла, что в окончательно испорченном воображении Альбины теперь уже я представляю угрозу ее жизненным, а конкретнее – бабским интересам. У меня высокий социальный статус, модная прическа, неординарная внешность, хорошая фигура, да и Вадим непонятно чем со мной занимался… (возможная формулировка Альбины).

Агрессивное выражение на ее лице только приобрело дополнительный колорит неприкрытой ненависти и свирепости, когда в комнату с чайником в руках вошел меланхоличный Вадим.

– Какого черта, Вадик, – заорала она, – что ты ко мне всех в дом тащишь?

– Не понял, – Вадим с вызовом посмотрел на Альбину, – ты что, белены объелась?

– Это ты, наверное, поганок объелся, если не понимаешь, что эта, – она резко кивнула в мою сторону, – хочет рекламу для своей газеты сделать на Катькиной смерти. Для того чтобы преступников ловить, милиция, между прочим, имеется, так что…

– Подожди ты, – поставив чайник на поднос, раздраженно махнул рукой Вадим, – ты вначале выслушай, а потом бучу поднимай. А насчет милиции… Сама знаешь, не маленькая, как она работает и кто зачастую в ней служит. Или ты рассказов про дядю Степу начиталась? – иронично поддел он взбешенную Альбину.

Если бы не ее молодой возраст, я решила бы, что она переживает болезненный климактерический период. А может, жизнь вот таких девиц, страдающих низкой самооценкой, и представляет из себя сплошной вяло текущий климакс или латентную фригидность?

– Может, у нее менструация скоро? – издевательским тоном шепнул мне Вадик, когда Альбина ушла за чем-то на кухню. Наверное, чтобы просто успокоиться.

– Хватит чушь пороть, – строго посмотрела я на Вадима, поразившись, что он думает мне в унисон. – Скорее всего это известие о Катькиной смерти на нее так подействовало.

Вадим скептически пожал плечами.

– Ну, я вас слушаю, – Альбина вернулась из кухни и с надменно-чопорным видом прислонилась к косяку, – что вам угодно?

– Нам угодно для начала, – мягко пародируя ее, сказал Вадим, – чаю испить. Разрешишь, девица, разрешишь, красная? – Он мастерски состроил ей глазки.

– Перестань паясничать, клоун без места, – резко одернула его Альбина, – я вообще не с тобой разговариваю.

А вот это уже ревность повалила, отметила я про себя, характерная агрессия на отринувшего ее любовь и ласку потенциального партнера, который не стал реальным любовником, а предпочел более красивую и удачливую подругу. Уму не постижимо, как Катька с ней дружила?

– Меня интересует вчерашний день. Я звонила Катерине, и она пригласила меня к себе, сказав, что только что откуда-то пришла. Я звонила в поликлинику, там сказали, что у нее был выходной. Вот я и задаюсь вопросом, откуда она могла прийти, где она узнала «что-то интересненькое», как она выразилась.

– А я откуда знаю? Может, из города пришла, может, от какого-нибудь очередного кавалера вернулась. – Она пренебрежительно посмотрела на Вадима.

Эта шпилька была предназначена ему. Но он и бровью не повел.

– Вы ведь были очень близкими подругами. С кем она встречалась в последнее время? Вадим сообщил мне, что Катька увлеклась каким-то высоким парнем.

Альбина вопросительно, почти растерянно посмотрела на Вадика.

– Рассказал? – туповато переспросила она.

– Ну ты же тоже мне рассказала, – иронично отозвался он, скроив невозмутимую физиономию.

– Говорила я Катьке, чтоб она с тобой завязала, но она такая упрямая была… Наверное, за это и поплатилась… – с оттенком злорадства предположила Альбина.

– Ну, – Вадим комично выпятил губы и переплел пальцы рук, – мы-то знаем истинную подоплеку твоего дружеского совета.

Он хитро улыбнулся и скосил глаза на меня.

– А вот вставай и проваливай, пижон хренов! – яростно крикнула Альбина. – Ты здесь и так был лишний, а еще вон чего себе позволяешь. Больно высоко себя ценишь!

– В отличие от тебя, – съязвил Вадим и не тронулся с места.

– Пошел вон! – заверещала возмущенная до глубины души Альбина.

– Давайте все успокоимся, – предложила я, – мне эта ситуация напоминает скандальный раздел имущества умершего родственника любившими его, но сильно ревновавшими друг к другу наследниками, – добродушно пошутила я, – не будем забывать о цели нашего визита.

– Хорошо, – как-то зябко передернула плечами Альбина и с оскорбленным видом плюхнулась в накрытое толстым узорным пледом кресло, – я слушаю.

Она скрестила на груди руки и уставилась взглядом в противоположную стену, гордо выпятив подбородок.

– Я уверена, – решила довести я до логического завершения свою мирную инициативу, – все мы, собравшиеся тут, любили Катю. Да, ее не воскресишь, – торжественно продолжала я, – но кое-что сделать мы можем. А именно – найти ту сволочь, которая лишила ее жизни. Я хочу докопаться до мотивов этого убийства. Поэтому мы и пришли.

Я миролюбиво посмотрела на Альбину. О! Чего мне это стоило!

Она, по всей видимости, прониклась моей прочувствованной искренной речью. Лицо ее как-то обмякло, застывшая враждебная гримаса растаяла, уступив место вполне приличествующему такому случаю выражению. Она положила руки на колени и выжидающе посмотрела на меня.

– Она встречалась с одним иностранцем, немцем. Его зовут Харольд, фамилия Михалик. Познакомилась с ним в бассейне. Он тоже журналист, – произнесла она на одном дыхании.

Я чуть не подскочила. Вот тебе раз!

– Как долго? – изобразив равнодушие, спросила я.

– Около недели. Она была от него в восторге, – Альбина опять многозначительно покосилась на Вадима, но тот был по-прежнему невозмутим, хотя от моего взора не укрылась тонкая складка, мелькнувшая на долю секунды между его низкими бровями. Досада, ревность, боль, сожаление?

– Они встречались у него? – сделала я предположение.

Альбина замкнулась. Неужели ее болтливость имеет пределы? Или Альбина испытывала неосознанное чувство вины перед погибшей подругой?

– Да говори, чего уж, – вздохнул Вадим, – хочешь, я даже подскажу, когда это было… Двадцать пятого и двадцать седьмого. Я прав? Катька дома не ночевала.

Я с жалостью посмотрела на этого симпатичного «мазохиста».

– Позавчера она тоже должна была с ним встретиться, – после небольшой паузы продолжила Альбина, – не знаю, виделась она с ним или нет. Но дома ее не было, я ей звонила. Она обещала рассказать, как все прошло.

Я краем глаза посмотрела на Вадима. На этот раз он поморщился как от боли. В глубине его глаз я даже увидела что-то похожее на отчаяние. Или я ошибалась?

– Свидание было назначено на день или вечер?

– На вечер. Катька сказала, что все просчитала: утром у нее прием, вечером она встречается с Харольдом, а на следующий день у нее выходной. Так что и отдохнуть сможет.

Мне было тяжело смотреть на Вадима. Я заставила себя приковать свои взоры и все свое внимание к лицу Альбины, но голос его проигнорировать я не могла.

– Просчитала, – с горечью повторил он вслед за Альбиной, – да просчиталась.

Он вымученно и глухо засмеялся собственному, довольно жестоко прозвучавшему в данных обстоятельствах каламбуру. Мне стало не по себе.

– А того мужика, портрет которого я в начале разговора дала, ты не знаешь? Плотный, среднего роста, с острым носом, в черной кожаной куртке и тирольской шапочке, – напомнила я, введя дополнительные детали.

Альбина выпятила губы и пожала плечами.

– А среди клиентов у нее никого похожего на этого мужика не было?

– Да нет. Вообще-то я всех ее клиентов не знаю. С некоторыми знакома, но это в основном состоятельные мужчины, с ними Катька имела… – замялась Альбина, – …личные отношения, – нашла она подходящее выражение.

Я заметила, что она снова скосила глаза на Вадима.

– Не стесняйся, – с невеселой иронией отозвался он, – выкладывай. Спала, одним словом.

– Она тебе ничем не обязана была, – с агрессивной энергией вступилась за подругу Альбина, – что ты мог ей дать кроме…

– Что «кроме»? – неожиданно громко закричал вдруг разозлившийся Вадим.

– Кроме секса. Она мне рассказывала, что ты в постели вытворяешь, – скороговоркой произнесла Альбина и затаила дыхание.

Вадим встал и задергался в истерическом смехе.

– Значит, вот до каких границ простиралась ваша хренова доверительность?! – с горечью воскликнул он. – А ты, значит, попробовать захотела.

Он снова как умалишенный затрясся от хохота. На его глазах выступили слезы.

– Что ты мелешь, идиот! – заорала Альбина. – Ну, точно, сумасшедший!

Вадим бросил на нее свирепый взгляд и завопил:

– Дура, ты думаешь, отношения между мужчиной и женщиной только в этом заключаются?!

– А если нет, – с едкой иронией сказала моментально успокоившаяся Альбина, – тогда что же ты за Катьку переживал? А? Погуляла бы она с этим немцем да к тебе бы и вернулась.

Она неотрывно, с неприкрытой враждебностью смотрела на Вадима. Он медленно встал и, не говоря ни слова, направился к двери, бросив мне на ходу:

– Ты как хочешь, а я с этой дрянью разговаривать больше не могу. Спасибо за чай, – саркастично поблагодарил он.

– А тебя никто и не просил со мной разговаривать, и чаем я тебя поить не обязана, – опять перешла на крик Альбина.

– Подожди меня у машины, – сказала я Вадиму, когда он уже открывал дверь, – я тоже сейчас иду.

– Даю тебе не больше пяти минут, – на удивление резко отозвался он.

– Он и с вами так разговаривает, – изобразила сочувствие на лице Альбина, когда дверь за Вадимом захлопнулась, – невозможный тип, – кокетливо улыбнулась она и вздохнула, – и что Катька в нем нашла? Хотя понятно… Когда около тебя столько мужиков богатых увивается, ради разнообразия может и на бессребреников потянуть.

Она двусмысленно улыбнулась. Я проигнорировала ее замечание, дабы оградить себя от истерики, подобной нервному смеху Вадима.

– А что Катька, кроме того, что восторгалась этим немцем, еще о нем рассказывала? – поинтересовалась я.

– Ну-у, – жеманно вытянула губы Альбина, – что он из Лейпцига, но собирается переехать в Гамбург. Там у него друзья… Он ведь здорово на Катьку запал, – продолжила она доверительным тоном, сделав серьезное лицо, – планировал в свой следующий приезд встретиться с ней. Она намекнула, что он, может, и предложение ей сделает.

– Так прямо с первого раза? – недоверчиво усмехнулась я.

– Я тоже засомневалась… – таинственно посмотрела на меня Альбина.

– А может, они давно друг друга знали? Просто Катерина только недавно сообщила тебе о своем увлечении? – предположила я, хорошо отдавая себе отчет, какую бурю противоречивых чувств: обиды, раздражения, злобы, зависти, ненависти – поднимет мое предположение в ее душе. Как, Катька, выходит, что-то все-таки утаивала от меня, – взбеленится Альбина, – а я-то ей доверяла, всем с ней делилась… И так далее.

– Да нет, – подавив неуверенность, решительным тоном произнесла Альбина, – Катька все мне рассказывала.

– Ну ладно, продолжим. Что еще говорила Катерина об этом немце?

– Что антиквариатом интересуется. Серьезно интересуется. Бизнес делает. Ему ведь в Гамбург переселяться надо, а это, как сказала Катька, влетит ему в копеечку.

– Ясно, – на минуту задумалась я, – что еще?

– Все, кажется, – Альбина встала и опять начала прохаживаться по комнате, все время поглядывая на часы.

– А в чем заключается его антикварный бизнес? – решила полюбопытствовать я напоследок.

– Покупает здесь вроде какие-то вещи, а у себя там продает.

– Ну что ж, спасибо большое. Если будет что-то новое, непременно сообщу. До свидания.

– До свидания, – равнодушно отозвалась Альбина, даже не удосужившись проводить меня до прихожей и открыть дверь.

Слава богу, замок у нее несложный.

 

Глава 7

Харольд Михалик – крутилось у меня в мозгу, пока я крутила баранку, поглядывая на мрачный профиль Гончара, – этот бард-журналист, положивший на меня глаз в «Немецком доме», был любовником Катьки. Ну и что? Мало ли у нее было любовников? С ее внешностью завести себе кавалера было плевым делом. То, что Михалик начал клеить меня – просто совпадение. Чем ему еще здесь заниматься? Отправил материал в свою газетенку или – где он там работает? – и развлекайся. Что еще Альбина про него говорила? Да, занимается антиквариатом. Коллекционер? Нет, кажется, что-то было насчет перепродажи. Деньги ему, видите ли, нужны! В Гамбург он собирается. Наверняка пересылает через знакомых дипломатов.

Значит, Катерина провела ночь у него, вернулась к обеду домой, и ее почти сразу же убили. Увидела ли она это «интересненькое», о котором говорила мне, у Харольда или позже, когда уже ушла от него? Можно поставить вопрос и по-другому. Пошла ли она от Михалика сразу домой или куда-то заходила еще? Связано ли ее посещение Михалика с ее гибелью? Все эти вопросы крутились в моем мозгу, пока я не добралась до редакции.

– Подожди меня здесь, – сказала я Вадиму, выбираясь из машины, – я быстро.

Он буркнул себе что-то под нос, что должно было означать согласие.

Отперев входную дверь своими ключами, я забыла отключить сигнализацию. И чуть не умерла со страху, когда задребезжал звонок и замигала сигнальная лампа, установленная над дверью. Немного очухавшись, я вспомнила реальный случай, произошедший в Москве. Хозяин одной из частных фирм решил обезопасить свой офис и придумал довольно нетрадиционный способ защиты. К обычной сигнализации он подключил корабельный «ревун» от военного эсминца. Результат, тем более в закрытом помещении, превзошел самые смелые ожидания. Взломщик просто умер в темноте от испуга.

К счастью, я осталась жива, вспомнила, где находится кнопка, отключающая сигнализацию, и нажала ее. Звон и мигание прекратились, но ожил телефон, стоявший на Маринином столе. «Наверное, с пульта охраны», – подумала я и не ошиблась. Я назвала код и повесила трубку. Прошла к себе. «Моторола» Кряжимского лежала на столе, как мы и договаривались. Я взяла ее и сунула в карман. Кажется, все. Теперь нужно не забыть про сигнализацию. Сначала нажимаем кнопку, а потом закрываем дверь. Все. Можно идти.

Вернувшись в машину, я застала Гончара сидящим в позе зародыша. Он склонил голову на колени, а ноги поджал под себя.

– Эй, Вадик, – толкнула я его легонько, – ты где живешь-то?

– Я с мамой живу, – пробормотал он, поднимая голову.

– Я знаю, что с мамой, – сказала я, – я ведь спросила, где?

– У «Юбилейного», – коротко ответил он.

– Понятно.

Я развернулась и поехала к магазину «Юбилейный».

– Куда мы едем? – через некоторое время спросил Вадим, оглядываясь по сторонам.

– К маме, – сказала я, – ты же с мамой живешь.

– Я не хочу домой, – грустно сказал он, – высади меня где-нибудь здесь.

«Начинаются причуды маменькиных сынков», – подумала я, а вслух сказала:

– Кончай валять дурака. Куда ты собираешься?

– Не знаю, погуляю где-нибудь.

– Господи, – выдохнула я, – взрослый парень, а ведешь себя как ребенок. Ну что мне с тобой делать?

– Можно, я переночую у тебя? – Он с надеждой посмотрел на меня. – Ну, не могу я идти домой.

Что мне оставалось делать? Я не одобряла его мягкотелости, но в то же время и понимала, каково ему сейчас. Потерять любимого человека, да еще после того, как поссорился с ним. Он, может, теперь себя будет всю жизнь корить, что поругался с Катькой. Конечно, мне тоже было нелегко, это была первая большая потеря в моей жизни, но мне помогало чувство, что я что-то делаю для того, чтобы убийца понес заслуженное наказание. И потом, профессия журналиста очерствляет душу, что ли. Без этого просто не выживешь в газетном бизнесе. И все-таки этого молодого художника я не смогла вот так просто высадить из машины среди ночи. Ну куда он пойдет? Видно, опять мне сегодня быть сестрой милосердия.

– Ладно, черт с тобой, – согласилась я, – только без глупостей.

Я резко развернулась, едва не столкнувшись с собравшейся меня обгонять иномаркой, но та вовремя затормозила. Освещенный желтым светом фонаря, водитель иномарки покрутил пальцем у виска и поехал дальше. Виновато улыбнувшись, я снова надавила на газ.

Когда мы приехали домой, шел одиннадцатый час. По дороге Вадим попросил меня остановиться у мини-маркета и вскоре вышел оттуда с бутылкой портвейна.

– Не возражаешь? – произнес он, усаживаясь в машину.

– Ты что, получше ничего не мог взять? – Я скептически посмотрела на непрезентабельную бутылку.

– А что? Дешево и сердито, – грустно улыбнулся он и добавил: – Не знаю, что пьешь ты, но на лучшее у меня все равно нет денег. Я сейчас на мели.

– Не переживай, – успокоила я его, – у меня кое-что есть в домашнем баре.

Войдя в квартиру, я почувствовала, как голодна. Сегодня я только завтракала. Яичница из пары яиц – недостаточное «горючее» на весь день.

– Мамочки, как есть хочется, – сказала я, заходя на кухню.

– Хочешь, я приготовлю что-нибудь? – предложил Гончар, ставя на стол бутылку портвейна.

– Давай, – сразу согласилась я (хоть какая-то польза от тебя будет), – а я пока приму ванну. Продукты в холодильнике, – крикнула я уже у двери ванной.

Пока наполнялась ванна, я разделась, накинула на плечи халат и задумалась. Почему я не стала разыскивать Михалика прямо сейчас? И где бы ты его искала? – спросила я сама себя. Это можно сделать и завтра. Сейчас уже слишком поздно, чтобы идти к кому-то в гости и расспрашивать его о вещах довольно интимных. Как говорится, утро вечера мудренее.

Я скинула халат и забралась в горячую воду. Завтра я зайду к Харольду на работу, и мы спокойно все обсудим. Надеюсь, он не забыл меня. Мы так быстро расстались вчера. Прощание было недолгим. Думаю, он не обиделся. Я вспомнила вчерашний концерт и Харольда, его манеру держаться, говорить. Что такого могло произойти у него дома, о чем хотела сообщить мне Катерина? Что она у него увидела или узнала? Я уже почти не сомневалась, что причиной ее убийства послужило именно это. Но если это так, значит, Харольд знает убийцу – этого человека в тирольской шляпе. Тогда он тоже причастен к убийству? А может, он заказчик? Смогу ли я в этом случае что-то узнать у него? И не слишком ли это рискованно, идти к нему одной? Сколько вопросов! И ни одного ответа.

Была еще надежда на то, что этот «тиролец» выйдет на Трофимыча и попадется на мою уловку, но гарантии-то нет. Вдруг он посчитает, что незачем ему искать Веретенникова? Тогда вообще пиши пропало. Больше никаких зацепок и идей у меня не было. Если только преступник оставил на ноже или в прихожей свои отпечатки. Если они есть в милицейской картотеке, а они имеются на тех граждан, кто хотя бы раз преступил грань закона, тогда еще остаются какие-то шансы, но не у меня, а у уголовного розыска. А если этот человек профессиональный убийца? Наверняка отпечатки он уничтожил, и даже в случае его поимки доказать, что это он убил Катерину, будет невозможно.

«Ладно, – сказала я себе, – завтра разберемся».

Когда я вышла из ванной, на кухне был уже сервирован стол на две персоны, причем сделано это было с таким вкусом и так изящно, что я невольно восхитилась.

– Вадик, где ты научился этому?

– Я же художник, – скромно ответил он, проводя пятерней по своим кудрям.

– Ах, да, я и забыла, – полная радостного удивления и признательности, улыбнулась я, подсаживаясь к столу. – Тогда, корми меня, художник.

За ужином Вадим потихоньку уговорил принесенную с собой бутылку. Глазки его посоловели, а нос соответственно порозовел. Он пытался и мне налить своей бормотухи, но пить я не хотела, а потому отказалась.

– Как хочешь, – без всякой застенчивости сказал он, выливая остатки себе в хрустальный стакан, – а я выпью.

– Ну все, художник, спокойной ночи. – Я прошла в спальню, достала комплект белья из шкафа и бросила на диван в гостиной.

– Постелить, надеюсь, сможешь сам, – крикнула я в сторону кухни.

Вадим вошел в гостиную.

– Оля, – произнес он нетвердо, с каким-то виноватым видом, – а может…

– А вот ты и не угадал, дружочек, – отрезала я, – мы, кажется, договорились: без глупостей.

Я ушла в спальню и заперла за собой дверь.

* * *

Когда я открыла глаза и бросила взгляд на часы, висевшие на стене, они показывали половину восьмого. В комнате было прохладно. Я надела халат и подошла к окну. Пасмурно и уныло. Когда же кончится это межсезонье? Повернула защелку на двери и тихо ступила на мягкий ковер гостиной. Вадим спал на диване, свернувшись калачиком, так и не раздевшись. Белье лежало на том же месте, где я его вчера оставила.

– Подъем, художник, – без всякой застенчивости толкнула его я и направилась в ванную.

Приведя себя в порядок, я вышла и увидела, что Вадим хозяйничает на кухне.

– Привет. – Я достала из холодильника коробку с персиковым соком и с удовольствием выпила полный стакан.

– Доброе утро, – отозвался Гончар. – Какие планы на сегодня?

– Нанесем визит Михалику, а потом, возможно, поедем к Веретенникову.

– Почему, «возможно»?

– Это будет зависеть от того, что нам скажет господин, вернее, герр Михалик, – ответила я.

После завтрака, во время которого Вадим был немного веселее, чем вчера вечером, я достала из шкафа небольшую видеокамеру фирмы «Панасоник» и положила ее в сумку вместе с «Никоном». Так, теперь одеться. Я снова вернулась в спальню. Выбрала светло-серый жакет из кашемира и прямые свободные брюки из такого же материала. Под жакет я надела черную трикотажную маечку. Взглянула на себя в зеркало. О'кей. И на деловую встречу можно пойти и в ресторан. В ресторан я, правда, не собиралась, но как можно предположить, куда тебя занесет судьба, когда ты занимаешься журналистским расследованием. Черная фланелевая куртка с красной атласной подкладкой и черные кожаные ботинки на устойчивом каблуке завершили мой наряд.

У Вадима чуть челюсть не отвалились.

– Ну ты даешь! – восхищенно воскликнул он, когда обрел дар речи. – Прямо топ-модель!

– Бери аппаратуру, художник, – я усмехнулась, – и пошли. Время не ждет.

* * *

Днем помещения «Немецкого дома» показались мне несколько другими, чем вечером. «Наверное, это от освещения», – подумала я, пересекая вестибюль. Охранник на входе подсказал, что редакция находится на втором этаже, и я направилась к широкой лестнице. Взойдя по ней, я повернула направо и пошла по коридору, устланному мягкой серо-зеленой ковровой дорожкой. Дверь редакции оказалась высокой и массивной, впрочем, как и остальные двери. Внутри было светло и просторно, стояло с полдюжины столов с компьютерами, за которыми сидели сотрудники. Почти все в черных костюмах и белых рубашках. Девушка, работавшая за крайним столом, который стоял перпендикулярно к двери, оторвалась от компьютера и подняла на меня глаза. Я подошла к ней.

– Вы говорите по-русски? – спросила я.

– Да, конечно, – вежливо, с выражением готовности помочь улыбнулась она. – Вы кого-то ищете?

– Харольда Михалика, – ответила я.

– К сожалению, он вчера уехал, – сказала она.

– Как это уехал?

Наверно, я выглядела очень бестолковой. Ну, как люди уезжают? На машинах, автобусах, поездах… Но в тот момент я не смогла придумать ничего умнее.

– Да, – подтвердила она, – уехал.

– А-а… когда он… приедет?

– О-о, – протянула она и улыбнулась, – это будет зависеть от того, как пойдут его дела в Москве. Может быть, он завтра выйдет на работу, а может, ему придется ехать в Германию. Тогда он вернется на следующей неделе.

Исчерпывающая информация.

– Нельзя ли с ним как-нибудь связаться в Москве? – Я пыталась использовать все возможности.

– Минуточку.

Девушка поднялась и подошла к полному мужчине, сидевшему у окна. О чем-то поговорив с ним, она вернулась и протянула мне желтый квадратный листочек, на котором был записан номер телефона и название гостиницы.

– Это его телефон в гостинице, – улыбнулась она.

– Я вам очень признательна, – поблагодарила я ее.

Спустившись вниз, я села в машину и, достав «Моторолу», набрала номер, записанный на желтом листке.

– Ну что? – Гончар коснулся моего плеча.

– Харольд в Москве, – ответила я, пока проходило соединение.

Наконец в трубке раздались длинные гудки. Я представила себе, как в Москве, в номере гостиницы надрывается телефон. Ждала, что сейчас Михалик снимет трубку и я услышу его голос. Но абонент не отвечал. «Наверное, завтракает, – подумала я и убрала мобильник. – Что ж, попробуем позвонить попозже».

Я запустила еще не успевший остыть двигатель и тронулась с места. Дул сильный ветер, и в разрывах между облаками пару раз даже проглянуло солнце. Я ехала вчерашним маршрутом по направлению к Агафоновке, заскочив по пути в «Электронику» за батарейками для камеры. На этот раз с разгона мне удалось преодолеть подъем, на котором я вчера бросила машину, и, свернув налево, я остановилась у дома Трофимыча.

Днем было хорошо видно, что представляет собой это сооружение. Старый, но крепкий деревянный дом, выкрашенный темно-зеленой краской. Наличники на окнах были резными, так же, как и обрамление фронтона, и покрашены в белый цвет. Было видно, что за домом следят, и хозяин не жалеет сил, чтобы он выглядел не хуже, чем у других.

Участок двора за калиткой был засыпан и утрамбован битым красным кирпичом, который приятно хрустел под ногами. За домом простирался большой участок. На нем росли плодовые деревья, листья с которых еще только начинали опадать. Участок был перекопан и через него, в дальний конец сада к туалету вела дорожка, мощенная бетонной плиткой.

Дверь в дом оказалась запертой, и я постучала. Ванька долго не открывал, и я постучала еще раз, на этот раз громче. Наконец, за дверью раздались неуверенные шаги, и я услышала заспанный голос Веретенникова:

– Кто там?

– Чужие, открывай, – встрял Гончар.

– Чужие в такую погоду дома сидят, – шутливо отозвался Иван, открывая дверь, – плюшки трескают.

Он был завернут в одеяло, на голые ноги были надеты обрезанные по щиколотку валенки.

– Как настроение? – бодро поинтересовалась я, входя в сени.

– Какое может быть настроение у человека, ожидающего удара ножом? – недовольно пробурчал Ванька. – Я только под утро смог заснуть, а здесь вы.

– Что, и снотворное не помогло? – ехидно полюбопытствовал Вадим, показывая на пустую бутылку из-под портвейна, стоявшую под столом.

– Да пошел ты, – огрызнулся Ванька и снова лег в постель. – Чем подкалывать, лучше бы жратвы принес.

– А то, что вчера Трофимыч притащил? – выпучил на него глаза Вадим.

– Кусок колбасы да полбуханки хлеба, – с язвительной интонацией произнес Ванька. – Их вчера уже не было.

– Черт, – задумался Вадим, – у меня капуста кончилась.

Он с намеком посмотрел на меня. Нашел тоже кредитное учреждение. Но не оставлять же Веретенникова здесь голодным. Я достала сторублевку и протянула Гончару.

– На-ка, сгоняй пока под горку до магазина, купи чего-нибудь, а мы здесь камеру пристроим.

Вадим провел пятерней по своим роскошным кудрям и с неохотой взял протянутые деньги. Видно было, что ему влом тащиться на кольцо трамвая, где был ближайший магазин.

– Может, на машине… – начал было он.

– Нет, художник, – отрезала я, – время не ждет. «Охотник» может появиться здесь в любой момент. К этому времени должно быть все готово.

Молча развернувшись, Гончар поплелся к выходу.

– Картошечки бы, – трепетно пропел ему вдогонку Веретенников, – и кильки в томате.

– А еще ананасы и шампанское, – с насмешливой небрежностью бросил через плечо Вадим.

– Портвейну возьми, – Ванька посмотрел на меня жалостливым взглядом, – для храбрости.

Гончар остановился и уставился на меня.

– Ладно, черт с вами, – согласилась я, – алкаши несчастные.

После этого лицо Вадима просветлело. Он с энтузиазмом отправился в путь, не без оснований надеясь, что и ему перепадет от Ванькиного портвейна. Не дожидаясь, пока за ним хлопнет дверь, я стала ходить по комнате, прикидывая, где бы лучше разместить камеру.

– Хорошо бы еще одну камеру, – задумчиво произнесла я, – тогда бы можно было все пространство охватить. А так, кто его знает, где он тебя будет убивать?

Я не учла Ванькиного состояния, потому что после моих слов он вскочил, сбросил с себя одеяло и начал с ожесточенной поспешностью одеваться.

– Все, с меня хватит, – резко сказал он, – разбирайтесь здесь сами со своим убийцей.

– Куда это ты собрался? – строго спросила я.

– Не знаю, – бросил он, – куда-нибудь, только подальше отсюда.

– Ладно, кончай дурить, – попыталась я его успокоить. – Неужели ты думаешь, что я собираюсь рисковать твоей жизнью? Достаточно того, что мы потеряли Катю. Садись-ка, я тебе все объясню.

Кажется, мои слова возымели свое действие на Ваньку, потому что, натянув джинсы и джемпер, он перестал суетиться. Но не сел, а только повернулся ко мне.

– Я тебя слушаю.

– План у меня такой, – начала я, – нам нужно, чтобы этот «тиролец» был уверен, что ты дома и что это именно ты, а не кто-то другой.

– Ну, – насупившись, нетерпеливо произнес Веретенников.

– Я думаю, что это мы сделаем так. Мы не будем закрывать ставни на окнах, которые выходят на улицу, чтобы он убедился, что нашел тебя. А ты должен будешь периодически вставать и ходить вдоль окна, чтобы он тебя получше разглядел. Мы с Вадимом будем сидеть в машине, в конце улицы, и как только увидим, что он входит в калитку, я тебе позвоню. Нет, – поправилась я, – я тебе позвоню, как только увижу его, и буду сообщать тебе по телефону обо всех его действиях.

Ванька не перебивал и внимательно слушал меня.

– Как только он войдет во двор, – продолжила я, – ты спрячешься в дальней комнате, а на диване мы сделаем муляж и накроем его одеялом, чтобы он подумал, что ты лег спать. Он подойдет и всадит в тебя нож… То есть не в тебя, конечно, – быстро сказала я, – а в муляж. А тут и мы с Вадиком подтянемся и скрутим его. Ну как? – Я с восторгом посмотрела на Ваньку.

– Ну, это еще куда ни шло, – задумчиво проговорил он. – Только ты уверена, что мы его сможем повязать? У него ведь будет нож.

– Успокойся, я что-нибудь придумаю, – уверенно сказала я. – Давай теперь посмотрим, куда можно пристроить камеру.

– Надо, чтобы она была направлена на диван, – подсказал Ванька. – Тогда мы снимем самое главное.

Я с ним согласилась, и к тому времени, как вернулся Вадим, камера была надежно закреплена на спинке стула, который мы придвинули к стене. В стену вбили несколько гвоздей, найденных Веретенниковым где-то в кладовке у Трофимыча, и повесили на них старую одежду, так, чтобы она закрывала камеру, оставляя открытым объектив.

Вадим вошел с двумя пластиковыми пакетами и начал выкладывать их содержимое на стол. Когда он закончил, на столе выстроился аппетитный натюрморт. Над пакетом с картошкой, несколькими луковицами, двумя банками рыбных консервов, буханкой черного хлеба, сыром и «Краковской» колбасой возвышались две бутылки портвейна.

– Кто велел две бутылки? – Я посмотрела на него немигающим взглядом. – Мы что здесь, шутки шутим?

– Ладно, ладно, не кипятись, – Вадим схватил одну бутылку и вышел из комнаты.

Вернулся он с пустыми руками. – Оставим в холодильнике, чтобы было чем отпраздновать победу, – нашелся он.

– Господи, – вздохнула я, – с кем я связалась? Иван, – я развернулась к Веретенникову, – знаешь, как включать камеру?

– Знаю, – кивнул он.

– Покажи.

Он подошел к стулу, осторожно раздвинул одежду и сдвинул рычажок записи, потом вернул его в прежнее положение.

– Хорошо, – сказала я, – а с мобильником?

Я достала тот, который был у меня в кармане и набрала свой номер. «Моторола», лежащая на стуле возле дивана запиликала.

– Отвечай.

Веретенников взял мобильник, проделал с ним нехитрые операции и сказал в трубку, снисходительно глядя на меня:

– Алле.

– Не паясничай. – Я сложила телефон и сунула его в карман. – Если что-то срочное, звони мне, понял?

– Да понял, понял, – кивнул он.

– Тогда поехали, – повернулась я к Вадиму и направилась к выходу.

– Оль, – остановил он меня, – может, перекусим? Что-то есть хочется. Зря, что ли, я ноги стаптывал?

Я понимала, откуда возникло у него это внезапное чувство голода, но расслабляться было нельзя.

– Успеешь, голодный ты мой. У тебя еще все впереди.

Заверив Ивана, что ситуация под контролем, я быстро вышла из дома и села в машину. Вадим недовольно плелся сзади.

– Какие планы? – угрюмо спросил он, садясь в машину.

– Поедем куда-нибудь, перекусим, – ответила я, – а то ты умрешь еще чего доброго прямо в машине. Только Харольду позвоню.

Я во второй раз набрала московский номер, и снова ответом мне были лишь длинные гудки.

– Опять нет, – вздохнула я, убирая телефон.

На обратном пути, оставив Гончара в машине, я заглянула к Трофимычу. Он сидел у стола и колдовал над банкой с чаем.

– Как дела, Трофимыч? Все спокойно? – поинтересовалась я.

– Ждем-с, – ответил он, помешивая коричневую жидкость алюминиевой ложкой.

– Ты откуда будешь звонить, если что?

– От дежурной, – он показал большим пальцем наверх, – телефон работает, я проверял.

– Ну, – сказала я ему, – теперь вся надежда на тебя.

– Устроим в лучшем виде, не сомневайтесь, – спокойно ответил он.

– Номер-то помнишь?

Он только похлопал ладонью по тетради, которая лежала на столе рядом с банкой.

– С тобой приятно работать, Трофимыч, – улыбнулась я, – не то, что с этими обормотами.

– Какие их годы, – философски заметил Трофимыч.

 

Глава 8

Пообедав с Гончаром в небольшом уютном кафе недалеко от редакции, я отправилась на работу.

– Пойдешь со мной, художник? – спросила я у Вадима, когда мы подъехали к моему офису.

– Куда же мне еще? – Он выбрался из машины и направился следом за мной.

– Марина, – я протянула секретарше листок с телефоном Харольда, – набирай этот номер каждые двадцать минут. Как только ответят, соедини меня.

– Ты будешь у себя? – поинтересовалась она.

– Пока да, – ответила я и кивнула Гончару, – пошли.

Кряжимский, как обычно, сидел за компьютером и стучал двумя пальцами по доске.

– Оленька, здравствуй. – Он приветливо посмотрел на меня и перевел удивленный взгляд на Гончара.

– Это Вадим, – представила я его, – он художник.

Я не стала объяснять, какие отношения связывали его с Катериной.

– Сергей Иванович, – представился Кряжимский, поднимаясь из-за стола.

Вадим сделал несколько шагов вперед, и они пожали друг другу руки.

– Как успехи? – Кряжимский снова опустился в кресло и посмотрел на меня.

Я рассказала Сергею Ивановичу, чем занималась вчера и сегодня утром.

– Значит, – задумчиво произнес он, – есть вероятность, что Михалик причастен к убийству твоей подруги?

Я молча пожала плечами.

– Ты должна быть с ним очень осторожна, – предупредил он. – Если твои предположения верны – он очень опасный человек.

– Я буду осторожна, – сказала я и добавила, посмотрев на Вадима: – Мы все будем осторожны.

Мы мирно беседовали, пили кофе, Кряжимский показал мне фотографии, которые я сделала в «Немецком доме».

– Вот эти, я думаю, можно опубликовать, – отложил он три штуки.

Я добавила к ним еще одну.

– Хорошо, – согласился он.

После этого он ушел, чтобы проверить, как идет работа над очередным номером «Свидетеля». Прошел как минимум час томительного ожидания, прежде чем зазвонил сотовый у меня в кармане.

– Алло, кто это? – услышала я мужской голос.

Сначала я не поняла, что это именно тот, чьего звонка я так ждала. Потом до меня дошло, что это Трофимыч.

– Трофимыч, – закричала я в трубку, – это я. Что у тебя?

– Он был, – лаконично бросил Трофимыч.

– Ну? – Я встала и, прижимая трубку к уху, направилась к выходу.

Краем глаза я видела, что Гончар встал и пошел за мной.

– Все прошло как надо, – таинственно произнес Трофимыч.

– Да говори ты толком, – не выдержала я, садясь за руль и запуская двигатель.

– Этот «тиролец» заявился ко мне и начал выпытывать меня насчет Ваньки, – сказал он уже спокойнее. – Я сначала посопротивлялся для блезиру, мол, не знаю, мил человек, не пытай. Тогда он говорит, что он, мол, должен Ваньке деньги, а завтра уезжает надолго и ему позарез нужно Ваньку найти, чтобы деньги ему вернуть. Я говорю, оставляй, мил человек, я передам. Он говорит, не могу, должен, мол, лично в руки и сует мне полтинник. Ну я тогда и раскололся. Объяснил, значит, где Ваньку искать.

– Молодец, Трофимыч, – похвалила я его.

К концу его рассказа мы были уже на полпути к Агафоновке. Я прибавила газу.

– Надо Ваньку предупредить, – сказала я и сунула телефон Вадиму, – набери его.

Я продиктовала ему номер и выхватила трубку.

– Алло, Иван, – пытаясь совладать с предательски дрожащим голосом, сказала я, – «охотник» был у Трофимыча. Так что будь начеку.

– Понял, – неожиданно хладнокровно ответил Иван.

– Не отключайся, Ваня, будь на связи. Мы уже подъезжаем. Передаю трубку Вадиму.

Я отдала мобильник Гончару и еще увеличила скорость. Через несколько минут мы добрались до кольца «десятки». Преодолев подъем на скорости, я проехала мимо дома Трофимыча и остановилась в конце улицы. Вадим постоянно комментировал наши передвижения.

– Ваня, – я отобрала у Вадима трубку, – пока никого нет.

– Ладно, подождем, – отозвался Иван.

Он появился в другом конце улицы только через полчаса, после того, как мы заняли позицию. Он медленно продвигался в нашу сторону и остановился, пройдя дом Трофимыча на несколько метров. Я быстро достала «Никон» из сумки и прильнула к нему, передав трубку Вадиму. Понятно, почему наш «тиролец» так задержался. Он приехал на трамвае.

Я узнала его по описанию. Те же черная куртка, серые брюки и тирольская шапочка грязно-зеленого цвета. Я сделала несколько снимков. Оглядевшись по сторонам, «тиролец» вернулся к калитке. Его рука повернула вертушку, державшую дверь. Он заглянул во двор, но заходить не стал.

– Ваня, он входит во двор, – комментировал Гончар в трубку. – Нет, закрывает калитку и уходит. Куда это он? – с недоумением проговорил Вадик, вопросительно посмотрев на меня.

– Сейчас опасно, – предположила я, – наверное, придет позже.

«Тиролец» быстро шел по дороге и уже подходил к повороту.

Я включила зажигание и тронулась за ним.

– Ваня, – я взяла у Вадика трубку, – мы проследим за ним. Ты оставайся на месте.

– Ладно, – буркнул в трубку Веретенников.

– Пока отбой.

Подъехав к повороту, где дорога начинала круто спускаться вниз, я остановилась. И невооруженным глазом было видно, как человек в черной куртке торопливо спускается к остановке трамвая. Все повторилось как вчера, когда мы следили за Трофимычем, только двигались мы в другую сторону.

И все-таки мы его потеряли. Он доехал до конечной и, выйдя из вагона, быстро зашагал в сторону рынка. Сумерки уже накрыли город, на пешеходной улице, которая вела от остановки к рынку, было полно народа. Мы выскочили из машины, довели «тирольца» до входа в рынок, и там он растворился в массе таких же черных, серых, коричневых курток, плащей и пальто.

Чертыхнувшись, я пошла к машине, Вадим удрученно плелся сзади.

Через час мы сидели в машине на старом месте неподалеку от Ванькиного дома и вглядывались в темную пустоту улицы. Веретенников, как мы и договаривались, ставни закрывать не стал, и падающий из окон свет позволял хоть немного видеть пространство рядом с домом и калитку.

– Думаешь, он вернется? – неуверенным голосом спросил Вадим.

– А зачем, по-твоему, он приходил?

– Думаешь, на разведку?

– Интересно, как бы он смог найти дом в темноте?

– Да, в темноте здесь не разберешься, – согласился Вадим.

– Хоть бы один фонарь повесили…

Честно говоря, я и сама не была уверена, что мы сегодня дождемся этого «тирольца». Теперь он знает, где найти Ваньку, и может прийти в любое время. Завтра, например. Или послезавтра. Хотя, если уж он решился еще на одно убийство, то тянуть время ему резона нет.

Было уже около одиннадцати, и я набрала Ванькин номер. Он моментально взял трубку.

– Ты там не уснул? – спросила я.

– Уснешь тут, – отозвался он.

В его голосе чувствовалось напряжение и недовольство.

Вдруг какая-то тень мелькнула возле калитки, и я, передав трубку Гончару, схватила «Никон». Сомнений не было, «тиролец» вернулся. Я четко видела его острое настороженное лицо, и мне даже показалось, что я слышу его дыхание, хотя от машины до дома был не меньше пятидесяти метров.

– Скажи Ваньке, чтобы готовился, – прошептала я, прижимая к лицу фотоаппарат, – пришел.

«Тиролец» прошел мимо калитки и осторожно заглянул в окно. Видимо, убедившись, что Ванька на месте, он прокрался к калитке, открыл ее и шмыгнул во двор.

– Пусть включает камеру и прячется, – сказала я.

Вадим передавал мои команды Веретенникову.

– Пошли потихоньку.

Я выбралась из машины и, стараясь не шуметь, направилась к дому. Вадим, прижимая трубку к уху, шел следом. Дойдя до калитки, я остановилась, не уверенная в том, проник ли «тиролец» уже в дом или еще находится во дворе. Я приложила ухо к забору и услышала какую-то возню. Пытается открыть дверь, подумала я и заглянула в щель между досками забора. Сначала ничего не было видно, а потом я заметила луч фонарика, скользящего по двери. Свет в доме уже был погашен – получится ли что-нибудь снять?

Дверь в дом открылась, и злоумышленник, освещая себе путь фонариком, неслышно шагнул в дом.

У нас фонарика не было, поэтому приходилось двигаться практически на ощупь. Слух обострился до предела. Мне казалось, что шуршание битого кирпича под ногами было слышно в соседних домах. Прокравшись к входу в комнату, где была установлена камера, я заглянула внутрь. Свет фонаря был направлен на диван, на котором «спал» Ванька. На фоне светящегося пятна от фонаря выделялся только коренастый силуэт «тирольца». Было видно, что фонарь он держит в левой руке, правую же прижимает к бедру. Он шагнул к дивану, в его руке сверкнуло лезвие, и нож с треском вонзился в муляж, лежащий на диване.

– Стоять, стрелять буду, – заорала я и, поставив «Никон» в автоматический режим, нажала на спуск.

Комната озарилась всполохами фотовспышки, при свете которой преступник присел и, как затравленный зверь, оглянулся на меня. Я понимала, что меня он видеть не может, но было не по себе, когда я через объектив видела его глаза, наполненные злобой и цепенящим душу отчаянием. Это продолжалось несколько мгновений. Вадим, стоявший за моей спиной, бросился к «тирольцу», но тот уже вскочил на ноги. Вспышка сверкала как сумасшедшая, била ослепительным фонтаном из кромешной тьмы, выдергивая из нее отдельные фрагменты. Казалось, преступник движется, как в кино. Жесты его были судорожными, но точными.

Он отшвырнул Вадима, который, отлетев назад, сбил меня с ног, и все опять погрузилось в темноту. Раздался звон разбитого стекла. Загорелась лампа в комнате – это Веретенников включил свет и тоже кинулся на преступника, но тот уже вываливался через окно на улицу. Ванька метнулся к окну, но столкнулся с Вадимом, который к тому времени поднялся и тоже попытался броситься в погоню.

Время было упущено, гоняться за перепуганным крепким мужиком по темным грязным улицам было не только бесполезно, но и небезопасно, поэтому я остановила погоню.

– Все-е, – закричала я, поднимаясь с пола, – хватит! Это бесполезно, вы все равно его не догоните.

– А-а, блин, – Вадим с горячностью рубанул воздух ладонью, – упустили.

– Мы найдем его, – я подняла фотоаппарат и повесила на плечо, – у нас теперь есть его фотографии.

Сырой ночной ветер врывался в комнату сквозь разбитое окно.

– Пойду стекло поищу или кусок фанеры, надо окно заделать, – переведя дыхание, сказал Иван и вышел из комнаты.

* * *

Надо же, какая неудача! Вот к чему привела моя самонадеянность! Если уж сама не в состоянии была просчитать все возможные варианты, повороты событий, нужно было тогда милицию пригласить. Сейчас бы этот молодчик за решеткой сидел, а не скитался бы по Тарасову с ножом в кармане, думая, как бы с Ванькой разделаться. Я боялась посмотреть на сидящего рядом Ивана. У Вадима тоже, надо сказать, вид был как у побитой собаки. Ему нечем было нейтрализовать ощущение гложащей пустоты, поселившееся в его душе с известием о Катькиной смерти, к которому прибавилась теперь еще и досада на наши неумелые действия. А не слишком ли ты критична и самокритична? – спрашивала я себя.

– Судом Линча занимаешься? – прервал тягостное молчание, воцарившееся в салоне автомобиля, Вадим.

Я нашла его невеселые глаза в зеркале заднего вида и снова, как и в квартире Альбины, поразилась нашему с ним мысленному и душевному параллелизму.

– А что, заметно? – подавленно спросила я.

– Еще как, – Вадим уставился в окно, – мы ни в чем не виноваты, нельзя все предусмотреть и рассчитать с математической точностью, – попробовал он меня утешить.

– Что сейчас думать об этом, – с досадой в голосе сказал Ванька, – главное, что мы его не поймали.

– А счастье было так возможно… – с грустью произнесла я.

Ванька, как ни странно, был настроен более оптимистично, чем мы.

– Да не вешай ты носа, – по-простецки толкнул он меня локтем, – поймаем мы этого гада!

– Как? – удивленно взглянула на него я.

– Давайте меня опять к Трофимычу определим. Когда-нибудь он все равно объявится.

– Ты что, рехнулся, камикадзе! – усмехнулся Вадим. – Жить надоело?

– Вадим прав. Больше так рисковать нельзя, – твердо сказала я.

– Но ведь рисковали же! – воскликнул Ванька, подпрыгнув на сиденье.

– Тогда ситуация другая была, – начала терпеливо я ему объяснять, – мы знали наверняка, что «тиролец» к даче Трофимыча движется. А так, кто его знает, когда он теперь появится, да и появится ли вообще?

– Так что ты думаешь делать? – задал свой обычный вопрос Вадим.

Наши глаза в зеркале заднего вида, казалось, затеяли какой-то жестокий и нежный поединок.

– Теперь вся надежда на Харольда. – Я затормозила у светофора. – Буду ему звонить.

– Всю ночь? – насмешливо поинтересовался Вадим.

– И все утро, и весь завтрашний день, если потребуется, – приструнила я его, – а вас попрошу по улицам не шляться.

– Так мы куда едем? – испуганно спохватился Вадим.

– К «Юбилейному». Высажу вас и адью, – пошутила я, хотя мне, откровенно говоря, было не до шуток.

– А разве мы не к тебе? – почти с обидой воскликнул Вадим.

Ванька закрутил головой, недоуменно и растерянно глядя то на меня, то на Вадима.

– Сколько у вас комнат? – беззастенчиво спросила я.

– Две, а что? – Вадим непонимающе смотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Места хватит, – бесцеремонно сказала я, проигнорировав вопрос Вадима и шалея от того, что одно мое невинное решение скинуть приятелей у его мамаши, может спровоцировать такую тревогу и замешательство.

Наверное, я злилась из-за того, что рухнул наш план с поимкой Катькиного убийцы, и я хотела сорваться на Вадиме, который достал меня своим «милым» паразитическим настроем. Он что же думал, что я их к себе потащу?

– Надеюсь, ты сможешь приютить Ваньку у себя, пока все не утрясется, – жестким командным тоном произнесла я, – телефон вам мой известен. Если что, позвоните. Да я вас и сама найду. Какой у тебя номер дома и квартиры?

– Еще не хватало сюда мою маму вмешивать! – с досадой воскликнул Вадим, ударив рукой по спинке моего сиденья.

– Поосторожней, – обернулась я на миг к нему, – машина ласку любит.

– А мы тоже ласку любим, – с вызовом сказал Вадим.

– Не хами, – осекла я его, – так будет лучше для всех нас, – резонно заметила я.

– Ты только о своем удобстве печешься, – продолжал лезть на рожон Вадик, – думаешь только о своей газете.

– Полегче на поворотах, – угрожающе сдвинула я брови, – а уж кто о своем удобстве думает… Чья бы корова мычала…

Я кинула в зеркало враждебный взгляд.

– Ты что, меня альфонсом считаешь? – решил выяснить отношения до конца Вадим.

– Это мое дело – кем я тебя считаю. Мне возиться с вами некогда. Завтра у меня трудный день, а сейчас мне не мешало бы как следует выспаться.

Мы как раз подъехали к «Юбилейному». Слева открывалась ночная панорама Соколовой горы. В низине, под мостом, чернела бездна, прошитая точками огней. Если бы не эти огоньки, пропасть Глебучева оврага могла бы послужить живой иллюстрацией к «Аду» Данте.

– Так какой у тебя адрес? – Я остановила машину и обернулась к Вадиму.

Он угрюмо и опустошенно пялился в ночную темень.

– Мы же не в детском саду, – по-приятельски тронула я его за руку.

– Да ладно, ты, хватит вредничать, – подхватил Ванька, – а… – махнул он рукой, – я тебе, Оль, завтра сам позвоню и скажу, где этот гражданин хмурый проживает.

– О'кей.

Ванька первым вылез из машины. Он потянулся, размял конечности и беззаботно улыбнулся мне.

– Ну, всего, – холодно попрощался со мной Вадим.

– Твое отношение к людям зависит от того, насколько они расположены идти у тебя на поводу? – решила я полюбопытствовать напоследок.

– Ты сама любишь всеми руководить и манипулировать, – Вадим открыл дверцу, – я позвоню.

– Надеюсь на твой здравый смысл. Не забывай, ты помогаешь мне в важном деле, – мне хотелось ободрить его, несмотря на нашу словесную перепалку.

Но Вадим только разочарованно усмехнулся.

– Да, да, даже тем, что спрячешь у себя Ваньку, – настаивала я, – не забывай об этом.

Он захлопнул дверцу и, приобняв Ивана за плечи, повел в сторону моста. Темные фигуры приятелей пересекли широкую полосу освещенной фонарями дороги и двумя искаженными серыми тенями побежали по черной стене дома. Я еще в течение минуты следила за удалявшимися силуэтами, казавшимися бесплотно-невесомыми, следила до тех пор, пока они окончательно не растворились в зябком ночном воздухе начала ноября.

* * *

Излишним было бы упоминать, что заснуть сразу мне не удалось. Мысли, суетливые, перескакивающие одна другую, ухмыляющиеся одна другой, манящие пальчиком и убегающие, колобродили в моем воспаленном мозгу. Я ворочалась с боку на бок, звонила в Москву, надеясь связаться с Харольдом или хотя бы выяснить, где он и что с ним. На том конце провода неизменно любезный, но сухой женский голос отвечал, что да, Харольд Михалик остановился в их гостинице, но в данное время его нет в номере и где он, никто не имеет понятия. То, что Харольда нет в номере, я и сама знала – его телефон, видно, задался целью спровоцировать у меня приступ ипохондрии.

Еще пару ночей такой телефонной атаки, и какая-нибудь злокачественная мания мне обеспечена, с горечью подумала я, в который раз нажимая на «отбой» и швыряя «Моторолу» на кровать. Ни душ, ни легкий ужин, ни фильм, который я так и не досмотрела до конца, не смогли снять моего душевного напряжения. Я считала до ста, потом до двухсот и в итоге снова набирала московский номер.

Наконец мои глаза стали слипаться. Я прикрыла веки и попробовала отчалить от берегов сегодняшнего или, вернее, уже вчерашнего дня, дабы кануть в блаженную Лету сновиденческого забвения. Мысли продолжали вращаться в моей больной голове, но вскоре я заметила, что орбиты, по которым они бегали как сумасшедшие, стали потихоньку размыкаться, наслаиваться одна на другую, путаться, теряться в какой-то мглистой бездне, подобно черной дыре, поглощавшей звуки, краски, лица – все впечатления прожитого дня.

Я уже почти спустилась на самое дно этого гигантского котлована, таящегося во чреве безбрежной ночи, как дверной звонок своим занудным треньканьем вырвал меня из спасительной тишины и мрака. Вначале я не поверила своим ушам. Но когда мелодично-иезуитский вой в прихожей повторился, я поняла, что это мне не снится, что это не труба Архангела Гавриила и мне придется все же встать и узнать, кого это нелегкая принесла в такое время в мое уютное гнездышко. С моим пробуждением все мое плохое, а лучше сказать, подавленное расположение духа в один момент вернулось ко мне, вернулось, обрамленное черным крепом вселенской тоски.

Я натянула халат и поплелась в прихожую. Треньканье повторилось снова.

– Кто? – раздраженно спросила я.

– Оля, это я, – узнала я тихий, точно он только что выплыл из обморочного забытья, голос Вадима.

Кровь бросилась мне в голову. Да что же это такое?! Опять мне роль няньки играть?

– Иди домой, – приказала я, решив, что он пьян, – завтра встретимся. Я ложусь спать, а ты как хочешь.

Я действительно вернулась в спальню и, кипя негодованием, улеглась в постель. Но Вадим, похоже, совсем спятил. Он давил на кнопку звонка без перерыва. Чертыхаясь, я снова пошла в прихожую.

– Оставь меня в покое, – громко и возмущенно произнесла я, – ты уже вырос из детсадовского возраста, и у меня тут не ночлежка.

– Ванька у меня. Спит…

– Вот и ты спать отправляйся, – резко сказала я, – и дай мне поспать. Или милицию вызвать?

Меня бесила настойчивость Вадима, его уверенность в том, что я поругаюсь-поругаюсь, а потом все равно открою, согну колени перед алтарем гуманизма и слезливой филантропии.

И что вы думаете? Все так и вышло. Только любовь к ближнему была на этот раз потеснена эгоистическим желанием избавиться от надоедливого звонка.

Я открыла дверь и впустила Вадима в квартиру. Он, похоже, не ожидал от меня такой покладистости.

– Проходи в гостиную – и спать. Белье там так и лежит.

– Угу, – Вадим привычно разулся и прошмыгнул в гостиную.

Я прошла в ванную, поглядела в зеркало. Глаза красные, темные круги, тусклый, замученный вид. Я умылась, нанесла на лицо питательный крем и хотела было уже выйти из ванной, как дорогу мне преградил полураздетый Вадим. Он смотрел на меня умоляюще и грустно.

– Дай мне пройти, – сухо сказала я, – брось свои штучки.

Вместо ответа он еще ближе подошел ко мне. Его руки обхватили меня, и, прежде чем я успела сказать что-то угрожающе-возмущенное, долгий жадный поцелуй перекрыл мне дыхание.

Я попыталась вырваться, но кольцо рук оказалось железным. «Откуда только у него силы берутся, – пронеслось в голове, – браво, даже в такую критическую минуту ты можешь позволить себе толику юмора!»

Не знаю, что со мной начало твориться, то ли я вконец изнемогла, то ли отрицательная энергия, накопившаяся во мне и прямо-таки распиравшая меня, жаждала свободно излиться вовне, дабы восстановить природное равновесие, то ли… руки и губы Вадима оказались красноречивее слов… Короче… Я позволила себя отнести на кровать и раздеть. Я была как в горячке – не задавалась вопросами о том, продолжает ли Вадим любить Катерину или уже успел влюбиться в меня, сколько это продлится и какими глазами мы будем смотреть друг на друга завтра, когда нас настигнет чувство вины, неприятное, ноющее чувство двойного «предательства» по отношению к покойной.

Было что-то святотатственное, порочное и, возможно, потому терпкое и сладостное в наших объятиях. «Нет, нет, – вскипало в моем гаснущем сознании, – мы просто два уставших, намаявшихся человека, которые жаждут найти друг в друге опору хотя бы на краткое время… Мы подавлены, мы пере…»

Волна страстных поцелуев и разгоряченно-тяжелого дыхания Вадима накрыла меня с головой, но повлекла не на дно сонной Леты, а бросила в бурлящий горный поток – разнузданный, ревущий Терек…

 

Глава 9

Проснувшись, я взглянула на часы – половина восьмого. Нагое горячее тело Вадима лежало рядом. Он спал, приоткрыв рот. Одеяло сползло почти до бедер. Я села в постели и долго терла руками глаза. Мне не верилось, что это случилось. И все-таки мне меньше всего хотелось прикидываться этакой невинной, совращенной зеленым юнцом гимназисткой. Я набросила халат и бодро зашагала на кухню. Достала сок из холодильника и налила полный стакан. Приняла душ и принялась готовить завтрак, запрещая себе думать о том, что произошло, и стараясь всецело сосредоточиться на предстоящей задаче – поиске Харольда.

Шум воды, наверное, разбудил Вадима. Он вышел на кухню в чем мать родила и, прислонившись к косяку, нимало не смущаясь, с многозначительной улыбочкой следил за моими движениями.

– Надень что-нибудь, Аполлон Бельведерский, – шутливо обратилась к нему я, – и нос не задирай.

– А с чего ты взяла, что я его задираю? Скажи лучше, что чувствуешь себя не в своей тарелке, – пристально, но со своей неизменной улыбочкой посмотрел он на меня. – Я тоже, надо признаться, едва не забил тревогу, увидев тебя рядом с собой.

– По тебе не скажешь – сияешь как бриллиант. Да и вчера проявил завидную смелость и инициативу, – усмехнулась я. – А когда это ты меня видел, ты же спал как убитый? – спохватилась я, раскладывая по тарелкам омлет с беконом.

– Пару часов назад. Я как-то вдруг проснулся, – притворился озадаченно-задумавшимся Вадим.

Тот еще артист!

– И что же ты делал пару часов назад? – против воли улыбнулась я. – Вынь-ка из холодильника помидоры с огурцами, приготовь салат, все равно стоишь без дела и одеваться не собираешься, – я обдала его насмешливым взглядом.

– Как скажешь, – Вадим полез в холодильник, достал овощи и принялся их мыть в раковине.

Мои руки еще ночью оценили его худое и гибкое тело. Теперь тем же самым занимались мои глаза. У Вадима была тонкая талия, сильные руки, мускулистая спина, упругие ягодицы. По сложению он напоминал Гермеса – бога торговли и скотоводства, вестника греческих богов, покровителя путников. Правда, если бы Гермесу посчастливилось быть немножечко посубтильнее, в точности таким, каким и был Вадим, он был бы еще проворней и резвее.

– Так что ты делал?

– Смотрел на тебя, ты была свеженькая такая и улыбалась во сне, – хихикнул он.

Я бросилась на него с кулаками. В игровом задоре, конечно. Мой невинный порыв вызвал у Вадима далеко не невинное желание снова завалиться со мной в постель. Но решительно отвергнув его «грязные», но, чего уж греха таить, такие приятные домогательства, я отослала его на кухню (во время наших ликующих догонялок в замкнутом пространстве квартиры мы очутились в спальне) и схватила сотовый. Набрала номер гостиницы, в которой остановился Харольд. И услышала размеренно-церемонный голос… Вольфганга:

– Доброе утро, Вольфганг слушает.

– Здравствуйте. Я ваша коллега, фотокорреспондент тарасовской газеты «Свидетель» Ольга Бойкова, – обстоятельно представилась я, – мне нужен Харольд.

– А-а, Оля, – обрадованно воскликнул Вольфганг, словно знал меня со школьной скамьи, – Харольд мне говорил о вас. Нехорошо, нехорошо, вы ввергали Харольда в такую печаль.

Я вспомнила, как рассталась с Михаликом и усмехнулась. Не очень вежливо, конечно, рассталась, но мне было в ту минуту не до него.

– Ввергла, – мягким тоном поправила я Вольфганга, – так его можно услышать?

– Он только что уехал в аэропорт…

– Он улетает в Германию? – нетерпеливо перебила я Вольфганга – сердце у меня упало.

– Нет, что вы. У нас еще не закончены здесь наши дела, – сбивчиво выразился Вольфганг, – он летит в Тарасов, на встречу к вам, – неуклюже пошутил он и засмеялся довольным блеющим смехом.

«Шквал остроумия», – холодно прокомментировала я про себя его замечание.

– Спасибо. До свидания. – Я так быстро нажала на «отбой», что лишила Вольфганга возможности засвидетельствовать мне свое тяжеловесное немецкое почтение.

– Я смотрю, ты не теряешься, – было первым, что я услышала после того, как закончила разговор с Вольфгангом.

Вадим стоял на пороге спальни и подозрительно смотрел на меня.

– А вот на ревность у тебя нет ни малейшего права, – отчеканила я, – у нас страна свободных женщин и мужчин.

– Кто сказал тебе такую чушь. – Он приблизился ко мне и, заключив в объятия, зарылся губами в мои волосы.

– Мне нужно идти. Давай в темпе позавтракаем – и врассыпную, – мягко отстранила я его.

– А мне нельзя будет с тобой? – умоляюще посмотрел на меня Вадим и после небольшой неловкой паузы сам же и ответил: – Вижу, что нет.

Он поплелся на кухню.

– Пойми, – сказала я, когда мы наконец приступили к утренней трапезе, – ты можешь мне помешать.

– Каким образом? – недоумевал Вадим. – Или ты собираешься разыгрывать с Харольдом тот же любовный фарс, что и со мной? – Голос его стал глухим, лицо – замкнутым. – Опять обиды? – Я готова была пройтись по его упрямой голове горячей сковородой.

Представляете такую бодро-оптимистическую рекламу «тефали»? Жена с садистско-благодушной усмешечкой гладит мужа по голове непригорающей суперсковородой, а лелейно-томный голос за кадром вещает: «Если у вас возникли острые семейные противоречия, неразрешимые проблемы с вашим партнером, наша чудо-сковорода с антипригарным покрытием может и в этом случае помочь вам». Потом жена тихонько бьет мужа сковородкой по голове и обаятельно улыбается в камеру, журчит приятная музычка с неизменным рефреном: «Тефаль, ты всегда думаешь о нас».

Я поделилась всей этой ерундой с Вадимом. У него было хорошее чувство юмора. Он рассмеялся. Наш мини-конфликт был исчерпан. «Тефаль» подумала о нас.

Одевшись, мы спустились к машине. Я посмотрела на часы. До прибытия московского рейса (расписание рейсов из Москвы и на Москву я знала как таблицу умножения) оставалось чуть меньше часа. Ну что ж, подожду в аэропорту.

Сев в машину, Вадим опять начал было кукситься и ворчать, но я быстро пресекла поток его ностальгических воспоминаний и обвинительных тирад, сдобренных мрачным юмором ревнивца.

Я высадила его у «Юбилейного», предупредив, чтобы он никуда не отпускал Ваньку, во всяком случае одного, а сама заехала в редакцию и отдала пленку, отснятую вчера вечером, Виктору. После этого вернула Кряжимскому его сотовый и отправилась в аэропорт. Мне не нужно было форсировать события, и я спокойно предалась размышлениям, вычерчивая в уме линию поведения с Харольдом.

«Прикинусь, – решила я, – сожалеющей о нашем таком скомканном и сумбурно-резком расставании. Мол, он мне тоже приглянулся, но девическая гордость и некоторая присущая мне взбалмошность, капризное своеволие, просыпающееся во мне с воспоминанием о неугомонном детстве, честолюбивая потребность поставить на своем, утереть нос, так сказать, плюс понятное и простительное тщеславие красивой женщины вызвали у меня безотчетное желание расстаться вот таким жестоким и романтическим образом…» Не проехав и пяти метров в той самой «девятке», я уже готова была рвать на себе волосы от отчаяния и досады. И опять-таки моя дьявольская необузданная гордость, прихоть разыгравшегося самолюбия, которое заставило меня бросить прекрасного тевтона на растерзание горькой печали и страстному сожалению, не позволили мне выпрыгнуть из машины прямо на ходу. Уверена, Харольд будет приятно сбит с толку этой вдохновенно-лживой болтовней.

Но при всей славянской искренности подобного покаяния я сделаю вид, что случайно оказалась около аэропорта. Провожала подругу, например. То, что скажет или уже сказал по телефону ему Вольфганг, имеет десятое значение. Он не сможет устоять перед моими горящими глазами, призывными взглядами и милой застенчивой улыбкой, которую я намеревалась припечатать к своему рту.

Настроение у меня, несмотря на вчерашнюю неудачу, было прекрасное. Я опять почувствовала себя в седле. Жар азарта бурлил в крови, мешаясь с томительно-сладкими воспоминаниями о прошедшей ночи. Угрызения совести отступили перед властолюбивой жизненной силой, зажигающей во мне пламя авантюризма. Я поняла в который раз, что главным стимулом для меня является действие. По возможности рациональное, сочла я нужным добавить, хотя невыветрившийся аромат любовной горячки, где запах возбужденных тел смешивался с пряным запахом тайны, заставлял меня сомневаться в субъективной искренности и объективной убедительности последнего замечания.

Погода тоже, казалось, праздновала стремительно-неожиданный ренессанс. По чистому, жемчужно-голубому небу разливалось нежное белое сияние. Грязь подсохла, деревья сверкали радужным глянцем отмытой, точно подновленной листвы. Оказывается, гармония – не пустая болтовня благодушных обывателей.

Аэропорт встретил меня зеркальным блеском стеклянного фасада и мозаичным полом. На всякий случай я сверилась с расписанием. Все правильно, самолет Харольда должен был приземлиться примерно через полчаса. Я выкурила пару сигарет, отведала капуччино в ресторане, купила и перелистала «Ом» и снова посмотрела на часы. Ну, теперь можно возвращаться в машину.

Я вернулась на стоянку, села за руль и приготовилась к встрече. Прибытие уже объявили. Через несколько минут я увидела, как из здания аэровокзала потянулись люди. Прилетевшие.

Мне не нужен был «Никон», чтобы вести наблюдение. Перед глазами не было никаких помех, видимость была отличная, а крупную фигуру Харольда с такого расстояния я узнаю и без увеличения.

А вот и он, радостно, словно встречала возлюбленного, прилетевшего из длительной командировки, вздрогнула я. Сердце забилось чаще. Я выехала со стоянки и сманеврировала так, чтобы складывалось впечатление, что я только что подъехала к остановке, где уже скопилась небольшая кучка людей и куда направлялся Харольд. Он шел размашистой походкой уверенного в себе человека. Его гладко выбритое лицо излучало хваленую западную благожелательность сытого и преуспевающего сына своего времени. Светлый плащ и развевающийся красный шарфик (я вспомнила описание одежды верзилы, данное Олегом Дебрянским) призваны были дополнить нездешнее обаяние этого гиганта, о вдумчивой серьезности которого можно было судить разве лишь по внимательному прищуру, являвшемуся, может быть, следствием некоторой близорукости. Он нес небольшой кейс из светло-серого пластика, на плече на длинном ремне висела пестрая продолговатая спортивная сумка.

Я эффектно затормозила и, хлопнув дверцей, с подчеркнуто-независимым видом, вышла из машины. Мой взгляд был устремлен по линии, параллельной той, на которой в ожидании автобуса замер громоздкий, точно мамонт, Харольд. Не прошло и минуты, как я поняла, что он меня увидел и узнал. Но я не спешила замечать его.

– Оля, – кинулся он ко мне под удивленно-заинтересованные взгляды столпившихся на остановке пассажиров.

– Харольд, – я сделала вид, что изумлена, – ты?!

Подобно кукольнику я потянула за невидимые нити – дала приказ своим лицевым мышцам изобразить восторженную радость, переходящую в легкое смущение.

– Мне так неудобно за наше… – хотела было я извиниться, но сияющий от счастья Михалик не дал мне излиться в потоке покаянных слов и неловких жестов.

– Я так рад, – оживленно заговорил он, – я понял, все славянки немного сумасшедшие, я ведь и сам наполовину поляк… – Он захлебнулся от волнения и застыл, восхищенно глядя на меня.

Вот уж не ожидала такой экспрессии чувств от рассудительного немца. Но ведь немецкая сентиментальность общеизвестна, и в этом смысле Харольд был образчиком контрастного сочетания немецкой основательности с присущей его народу чувствительностью и тонкой восприимчивостью. А если учесть еще и его польские корни…

– Ты летишь или прилетел? – спросила я.

– Прилетел из Москвы. А ты?

– А я вот подругу приехала встречать. Она из Самары должна прилететь, – не моргнув глазом, соврала я.

– Значит, ты будешь занята… – разочарованно произнес Харольд, задумчиво опустив голову.

– Я могу в принципе и не ждать ее. Просто сама захотела сделать ей сюрприз…

– Ты любишь сюрпризы делать? – улыбнулся Харольд.

– Обожаю, – ответила я ему ясной, как сегодняшнее небо, улыбкой, – и могу навестить прилетевшую подругу у нее дома, – намекнула я на то, что буду не против прямо сейчас заняться им.

– Ну что ты! – воодушевленный своим альтруизмом воскликнул он, решив продемонстрировать мне свою буржуазную вежливость. – Сюрприз – это так хорошо! Я буду чувствовать себя, как это сказать… предателем… – захлопал он глазами.

– Это я должна была бы чувствовать себя предательницей, – с обворожительной улыбкой сказала я, – и то в случае какой-нибудь мерзкой подлости по отношению к подруге, а в данном случае речь идет только о небольшой отсрочке нашей с ней встречи, и подобное определение сюда вообще не подходит.

– О, этот великий и могучий русский язык, – считая себя, должно быть, редким остроумцем, шутливо произнес Харольд, задрав голову.

– Я на машине, – опять намекнула я этому непробиваемому, несмотря на всю его сентиментальность, потомку беспощадных тевтонов.

– О, да, да, – с непонятным мне смыслом снова воскликнул он, – спасибо.

– Так ты едешь? – прямо спросила я, заключив, что язык намеков и взглядов больше приличествовал бы общению с галантным и утонченным французом времен Стендаля, а не с современным, так и оставшимся в подсознании восточным, немцем.

– Да, да, – торопливо задакал Харольд и пошел со мной к машине.

Я казалась себе хрупкой Дюймовочкой в компании этого мастодонта. Сиденье моей «Лады» на внушительную комплекцию Харольда отозвалось жалобным скрипом.

– Тебе на работу? – равнодушно спросила я, когда аэровокзал был уже далеко позади.

– На минуту, – Харольд по-хозяйски развалился на сиденье, – завтра у меня полный день, а сегодня, – хитро посмотрел он на меня, – можно немного расслабляться… – Расслабиться, – сдерживая раздражение, поправила его я, – у меня сегодня тоже выходной…

– Может, нам поехать ко мне? Мы могли бы вместе отдохнуть… – неуклюже выразился Михалик.

– Я не против, – решила взять я быка за рога, – вино у тебя есть?

– И вино, и музыка, и свечи… – с таинственным видом поднял он к губам указательный палец и лукаво скосил на меня свои холодные серые глаза.

– Ну, для свечей сейчас рановато… – усмехнулась я.

– Может быть, вечером, а?

– Нет, не думаю, – я томно посмотрела на него, рискуя наехать на вылетевшего на красный свет пешехода, – утреннее свидание – это так необычно… В этом есть своя романтика, своя тайна… Мистерия пробуждающегося дня, тихий плеск нежности в розовой купели зари… Ну, – трезвым тоном добавила я, – зарю мы уже проехали, а так…

– Ты поэтесса? – восхищенно глазел на меня Харольд.

– Почти, – улыбнулась я уголками рта.

Я надела темные очки и прибавила скорость.

– Так где ты живешь? – поинтересовалась я.

– Улица Шевченко, девять.

 

Глава 10

В квартире Харольда было уютно и чисто. Обстановка не блистала особыми изысками, но общее впечатление было приятным. Трогательную старомодность придавали ей бронзовые подсвечники, рояль, белая накрахмаленная скатерть на столе. Над тахтой висела акустическая гитара. Портрет Баха на завешенной скромным ковриком стене вносил, казалось, в эту небольшую комнату веяние космического торжества и величия, мощное дыхание гения, творчество которого способно обнять и высказать всю безграничную вселенную смысла. Несколько фотографий с видами Лейпцига создавали атмосферу тихой интимности, окрашенной в ностальгические тона.

– Жаль, жаль, жаль, – повторил Харольд, разглаживая ладонями скатерть на столе, когда после совместного краткого экскурса в его жизнь мы пили с ним чай, – жаль, что сейчас не вечер. Мы бы зажгли свечи…

Он встал, снял со стены гитару и с меланхоличным видом щипнул струны.

– Я спою тебе песню одного немецкого барда. Это грустная история о расставании.

Харольд запел своим глуховатым задушевным баритоном. Я погрузилась в молчаливое созерцание фото, висящих на стене. Пение Харольда озвучивало городские пейзажи Лейпцига, рождая какое-то сладкое щемящее чувство тоски по несбыточному, по уходящему времени, по рассеянным мгновениям счастья, минутам вслушивания в замирающий трепет бездонной тишины, притаившейся за кулисами слившихся в одно натужное жужжание шумов города.

– Прекрасно, – оценила я его искусство барда, когда последние аккорды, повиснув под потолком, растаяли как дымок моей сигареты.

– А вот посмотри, – с детской радостью вскочил Харольд и подошел к какой-то занавешенной скатертями пирамиде, на которой возвышался большой «Панасоник».

Я вначале подумала, что именно телевизор вызывает такой восторг у Харольда. Но тут же усомнилась – западные люди пресыщены всяческой домашней техникой, их трудно чем-либо удивить. Это наши граждане сходят с ума по всем этим «Сони-тринитронам», «Индезитам» и «Мулинексам». Действительно, восторженный порыв Харольда не имел никакого отношения к телевизору. Он ворошил руками завесу из скатертей, но так и не решился приоткрыть ее.

– Знаешь, что это такое? – возбужденно спросил он.

– Понятия не имею, – пожала я плечами и застенчиво улыбнулась.

– Два старых, ободранных кресла. А я сделал из них подставку под телевизор. Мы, немцы, всегда стараемся превратить дом, в котором живем, в уютное гнездо…

– Гнездышко, – говорят у нас, – в эту минуту я готова была счесть всех немцев или глупыми детьми, или идиотами.

– А вот вы, – погрозил он пальцем в пространство, – эти кожаные девушки…

– Кожаные девушки? – удивилась я этому выражению.

– Да, в черных кожаных пальто и куртках. Они стоят у институтов, плюют семечки прямо на тротуар, а рядом – кожаные мальчики. У девушек юбки открывают все…

– Мини, что ли? – решила я уточнить.

– Мини. У нас так только проститутки ходят. В Лейпциге если увидишь женщину с накрашенными яркой помадой губами, в каких-нибудь красных сапогах, в мини, с красной или желтой сумочкой, знай, это – русская.

– Понятно, – вздохнула я.

Мне порядком надоело слушать о том, какие мы, русские, необразованные, невоспитанные, а зачастую и просто смешные люди.

– Если тебе так не нравятся здешние обычаи и порядки, то, как наши женщины одеваются и ведут себя, что же ты сюда приехал – чтобы язык выучить? – предположила я.

– И язык тоже. Мне музыкальность вашего народа нравится. Вот придешь на прием к немецкому врачу, он все хорошо сделает, попрощается с тобой, и все. А к русскому придешь, ему и спеть можно, он даже сам просит. Я вот с коленом своим, у меня мениск больной, к врачу здесь обращался. А в кабинете еще двое мужчин сидели, такие… кожаные, с большими золотыми цепями и крестами… Так вот и они мне хлопать стали. Еще, говорят, чего-нибудь спой. Лица у них тупые такие, серьезные, злые, можно сказать, а музыку чувствуют, даже слезы на глазах у них выступают…

– Интересно, – без особого энтузиазма прокомментировала я этот небольшой рассказец, – а это что?

Я встала и подошла к низкому книжному шкафу. На нем помимо прочих безделушек стояла старинная фарфоровая ваза. Рядом – статуэтки, воспроизводящие священных животных древних египтян.

– Я очень люблю старинные вещи, в них есть душа, история… – вдохновенно сказал Харольд, – сколько рук прикасалось к ним!

– Ты разбираешься в антиквариате? – решила я назвать вещи своими именами, то есть перейти на трезвый жаргон деловых людей, главное для которых – определить рыночную стоимость предмета.

– Разбираюсь, – пробормотал Харольд.

– А всякие женские штучки?

Он в недоумении поднял свои светлые брови.

– Украшения, – конкретизировала я, – забавно было бы примерить, я страсть как люблю это.

– А-а. Понимаю, но у меня этого нет, – вяло отозвался Харольд.

– Ну что ж, настал час отведать пельменей, – весело сказала я.

Я решила не теряться, смело идти вперед.

– Да, да, пельмени, – повторил Харольд, – айн момент, – он поспешил на кухню, – Оля, садись, – шутливо крикнул он из кухни, – сейчас официант Харольд обслужит тебя.

Пока он хлопотал на кухне, я решила ознакомиться с содержанием книжного шкафа. Вдруг найду что-нибудь, относящееся к Катерине. Я прошлась по корешкам книг: «Гранатовый браслет» Куприна на немецком языке, двухтомник сочинений Лермонтова на русском, Гёте, Шиллер, Байрон в немецком переводе, Ахматова, Цветаева, Пастернак на русском, Музиль, Томас Манн, Белль…

Я сунула руку за книжный ряд. Пустота. Тогда я решила посмотреть, что в ящиках. Но они были на замке. Так, уже интересно. Если кто-то что-то держит на замке, это значит, он не хочет, чтобы кто-нибудь ненароком увидел содержимое ящика.

– А вот и пельмени, – Харольд торжественно внес ослепительно сияющую кастрюлю, от которой шел душистый пар. – Битте, фройляйн. – Он ловко поставил кастрюлю на металлическую подставку. Еще не все. – Он снова понесся на кухню.

Вскоре он появился с глубокими тарелками, ложками и половником. Сев, Харольд разлил по тарелкам бульон, осторожно выложил аппетитные сочные пельмешки.

– А хлеб? – спросила я.

– Да, я совсем забыл. – Он снова отправился на кухню.

Я достала из кармана пиджака бумажный пакетик с четырьмя размельченными таблетками бисакодила и, развернув, быстро высыпала его содержимое в тарелку Харольда. Я успела сунуть пустой пакетик в карман, до того как появился Харольд с хлебницей в руках.

Мы приступили к трапезе. Пельмени были замечательными. Потом снова было чаепитие. Я пила чай вприкуску с бананом, а Харольд – с бутербродами с «Рамой» и корейкой.

Вина, обещанного им, я так и не дождалась. Не знаю, было ли это желанием сохранить трезвость сознания, а может, он считал, что алкоголь губительно действует на потенцию? Скорее всего он рассчитывал на более близкое общение, но я все время помнила, для чего я сюда пришла, и думала только о том, как бы мне проверить ящики, которые были заперты на ключ.

Бисакодил, если кто не знает, употребляют люди, которые… Как бы это сказать?.. Которые испытывают затруднения с естественной эвакуацией переваренной пищи из кишечника. Начинает действовать, как утверждается в инструкции, через тридцать-сорок минут после приема. Ну, прием состоялся, оставалось ждать результата.

Мы еще не закончили с чаем, когда раздался телефонный звонок, и Харольд, извинившись, снял трубку.

Звонивший, как я поняла, о чем-то узнавал, Харольд ответил, что все в порядке, как договаривались. Видимо, дальше абонент предложил встретиться.

– Что, прямо сейчас? – недовольно спросил Харольд, покосился на меня и добавил: – Ну, хорошо, приходите. Да, с собой.

– Оля, – с ноткой сожаления в голосе сказал он мне, когда положил трубку, – ко мне сейчас должен прийти один человек…

– Я это поняла.

– Это деловая беседа…

– Мне что, уйти? – спросила я.

– Нет, нет, – торопливо ответил он, – просто мне придется на несколько минут оставить тебя одну, пока мы будем разговаривать. Может быть, на десять минут.

– Нет проблем, Харольд, – успокоила я его, – ты у себя дома.

– Да, конечно, но я не предполагал, что он…

– Не нужно оправдываться, – улыбнулась я, – я найду чем заняться.

– Я включу телевизор, – сказал он.

– Очень хорошо, – кивнула я.

Минут пять мы сидели молча, уставившись в экран, а потом раздался звонок в дверь.

– Это, наверное, Гера, – Михалик встал и направился в прихожую.

Я слышала, как он открывает дверь, как гость раздевается.

– Проходите, – пригласил его Харольд.

Когда невысокий коренастый мужчина вошел в комнату, я чуть не свалилась со стула. Он был в пестром джемпере и черных джинсах и без головного убора, но у меня не было никаких сомнений, что это тот самый человек, который вчера пытался убить Веретенникова и два дня назад убил Катерину. В левой руке он держал потрепанный кожаный портфель, а кисть правой была перебинтована, наверное, порезался о стекло, когда разбивал его.

«Вот это влипла», – подумала я, но тут же поняла, что «тиролец» не мог меня видеть вчера вечером, когда удирал от нас. Он был ослеплен вспышками света, а у меня лицо было закрыто «Никоном».

– Познакомьтесь, – представил нас Харольд, – Гера, Ольга.

– Очень приятно, – сощурил Гера и без того маленькие глазки и прошел за Харольдом в смежную комнату.

Значит, Катерина что-то увидела у Харольда, и он приказал Гере убить ее. Нет, что-то не вяжется образ Харольда с убийством. Читает такие книги, поет, слушает классическую музыку… Если человек слушает классическую музыку, возразила я себе, то это не значит, что он не способен на убийство.

Что же делать? Что делать? Пока они не догадываются, что я все знаю, мне бояться нечего, успокаивала я себя. А если узнают? Я заставила себя не думать об этом. Из-за закрытой двери раздавались их приглушенные голоса. Обговаривают план очередного убийства? Я потихоньку поднялась со стула и подкралась к двери.

– Но мы же договорились на тридцати пяти, – возмущенно проговорил Михалик.

– Теперь оно стоит сорок, – отрезал Гера.

Обсуждают стоимость услуг, предположила я.

– Но у меня нет таких денег, – неуверенно произнес хозяин.

– Тогда сделка не состоится.

Я услышала звук отодвигаемого стула и хотела отпрянуть от двери, но Харольд остановил своего гостя.

– Ладно, погодите, я еще посмотрю.

Потом несколько слов Михалик произнес на немецком, и в комнате воцарилось молчание.

Интересно, на что он там смотрит?

– Хорошо, Гера, я покупаю эту вещь, – наконец произнес Харольд, – вот деньги.

– Вы не забыли о моем условии? – произнес визитер.

– Нет, нет, – торопливо ответил Харольд, – никто не узнает, откуда у меня эта вещица и вообще, ее скоро не будет в России.

– Отлично.

Послышался шелест пересчитываемых купюр. Щелкнул замок портфеля. Я на цыпочках отскочила на свое место и уставилась в телевизор.

– До свидания, – дежурно улыбнулся мне Гера по пути в прихожую.

Я молча кивнула и перевела взгляд на Михалика, лицо которого почему-то побледнело. Он безо всяких церемоний попрощался с гостем, захлопнул за ним дверь и вышел было в комнату, но, сделав несколько шагов ко мне, остановился, как бы решая какой-то трудный вопрос. Я предполагала, что его беспокоит, и через пару секунд моя догадка подтвердилась.

– Извини, – жалобно произнес Михалик, держась за живот, – что-то с желудком, – и бросился к туалету.

Я выждала с минуту и, убедившись, что бисакодил заработал, встала и прошла в спальню. На столе я сразу заметила большую плоскую коробку синего цвета. Она была раскрыта и внутри отделана светло-голубым атласом, на котором тускло-розовым цветом поблескивало старинное колье из монет.

Значит, Харольд просто покупатель, поняла я, а вовсе не убийца. Что же такого увидела Катерина, что заставило Геру пойти на убийство? Может быть, это связано как раз с какими-то антикварными штучками? Предположим, что Гера принес Харольду, а, по всей видимости, он снабжает его антиквариатом, какую-то вещь. Ну, принес и принес… Что дальше-то? Возможно, Катерина увидела эту вещь и… И что, Бойкова, что? – подхлестывала я себя. Сама по себе торговля антиквариатом не настолько серьезная провинность, чтобы из-за этого убивать человека. Если только эта вещь не попала продавцу незаконно, например, в результате кражи или… убийства.

Я стояла и как завороженная смотрела на колье, которое словно магнит притягивало мой взгляд. Падавший из окна свет, соприкоснувшись с поверхностью монет, заставлял их тускло мерцать и переливаться, вспыхивать таинственными искорками. Отражаясь от выпуклостей орнамента, он рассыпался на мириады розовых лучей… Казалось, где-то вдали я слышу мелодичный перезвон, который приближается и проникает в меня вместе с отраженными лучами…

– Что ты здесь делаешь, Оля?

Я вздрогнула и обернулась. Харольд недовольно смотрел на меня, всем своим видом показывая, что он не ожидал от меня такого поступка. Не дождавшись ответа, он подошел к столу и, закрыв синюю коробку, спрятал ее в ящик стола, который запер на ключ.

– Харольд, – я повернулась и посмотрела на него, – ты хорошо знаешь этого Геру?

– Почему ты спрашиваешь? – холодно спросил он.

– Потому что он – убийца.

– Это что, такая шутка? – Лицо Михалика словно онемело, заняло оборонительную позицию.

Он вышел в гостиную и сел перед телевизором.

– Я не шучу, Харольд. – Я взяла пульт, и изображение погасло. – Он убил Катю Фадейкину, надеюсь, тебе знакомо это имя.

Он наконец-то начал понимать, что я говорю серьезно, а не пытаюсь запудрить ему мозги.

– Я подозревала, что и ты с ним заодно, – подвинув стул, я опустилась на него почти напротив Харольда.

– Я-а?! – Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но не нашелся и промолчал.

– Сейчас я так не думаю, – успокоила я его, – но ты должен мне кое-что объяснить.

– Но почему он ее убил? – растерянно спросил Михалик.

– Она что-то увидела у тебя, – сказала я, – что-то такое, о чем она знала. В тот день, когда она была у тебя последний раз, Гера тоже приходил?

– Приходил, – подтвердил Михалик.

– Он что-то тебе приносил?

– Какое это имеет отношение?..

– Мне кажется, самое непосредственное. Так что он тебе приносил? – Я смотрела ему прямо в глаза, не позволяя отвести взгляд.

– Вот это колье из орихалка. – Он кивнул в сторону спальни и нервно закашлялся.

– Катя видела его? Колье, я имею в виду?

– Когда Гера пришел, она была… в спальне… – он замялся.

– Не стесняйся, я знаю, что она приходила к тебе не чай пить, – жестко сказала я.

– Мы с Герой сидели здесь, – продолжил Михалик, – он принес колье второй раз, я хотел получше рассмотреть его. Катя неожиданно вышла из комнаты и увидела…

– Она что-то сказала?

– Да, – кивнул он, – что-то вроде, какая занятная штучка…

– И все?

– Кажется…

– Подумай хорошенько, постарайся вспомнить. Это очень важно.

– Кажется, она сказала, что эта вещь знакома ей… Да, она так сказала.

– Знакома… Значит, она ее у кого-то видела.

Я ненадолго задумалась. Харольд выпил из чашки остывший чай.

– Ты знаешь, откуда у него это колье? – упрямо спросила я.

– Он мне не сказал.

– Понятно… – протянула я.

Мысли потихоньку начали выстраиваться в логическую цепочку.

– У Кати был приятель – Слава Козов, – начала я объяснять скорее себе, чем Харольду, который внимательно слушал меня, – его убили около месяца назад и украли самые ценные экспонаты его коллекции. Я не уверена, что среди похищенных вещей было и это колье, но все говорит именно об этом. Катя видела это колье у Козова, когда была у него дома. Увидев его здесь, она узнала эту красивую вещь и, на свою беду, сказала об этом вслух. Гера понял, что он в опасности, дождался, пока Катя выйдет от тебя, и проследил ее до дома. Тянуть ему было нельзя, и он через несколько минут позвонил ей. Когда она открыла (она думала, что это ее племянник), он убил ее.

– Постой, постой, – Харольд поднял руку. – Ты хочешь сказать, что Гера и Козова тоже убил?

– Да я тебе об этом и толкую, – удивилась я его непонятливости. – Ты знаешь, где живет этот Гера?

– Нет, – Харольд отрицательно покачал головой.

– Его телефон?

– Не знаю, – он был растерян.

– Фамилию хотя бы?

– Тоже – нет.

– Как же ты с ним связывался? – разозлилась я.

– Он сам мне звонил, когда у него было что-нибудь интересное для меня.

– Погоди, – выдохнула я, – скажи мне тогда, как ты с ним познакомился?

– А-а, – он радостно всплеснул руками, – у вас в городе есть такой маленький магазинчик, называется «Букинист». Это недалеко отсюда. Там, рядом с этим магазинчиком, собираются люди, которые продают и покупают антиквариат. Вот там я с ним и познакомился. После этого он стал приносить мне разные вещи, которые я у него покупал, но я не знал, что он убийца.

– Это колье, – спросила я, – оно золотое?

– Это орихалк, – сказал Харольд, – сплав золота с алюминием. Поэтому такой оттенок – розовый. Говорят, такой металл использовали в Атлантиде.

– Да-а, – вздохнула я, – попал ты в историю.

– Ты думаешь, у меня могут быть неприятности? – встревожился Харольд.

– Не знаю, – пожала я плечами, достала мобильник и визитку Сорокина. – Принеси колье, мне нужно сфотографировать его.

– Фотографии у меня есть, – угрюмо пробормотал Михалик и поплелся в спальню.

– Александр Петрович, это Бойкова вас беспокоит, – сказала я, когда капитан взял трубку. – Мне нужно срочно с вами увидеться. У меня есть для вас информация.

Наверно, капитан вспомнил мою фамилию, потому что не стал расспрашивать, кто я и откуда. Мы договорились встретиться через полчаса у него в кабинете. Я взяла фотографии колье, которые вынес Харольд, попрощалась с ним и спустилась к машине. По дороге к капитану я заскочила в редакцию и взяла фотографии, которые уже напечатал Витя. Получились отличные кадры – хоть на выставку посылай.

* * *

В кабинете у Сорокина было сумрачно и неуютно. Старая полированная мебель, серые, с маслянистыми пятнами обои, стол, заваленный бумагами, на котором стояла механическая пишущая машинка, и вдобавок – решетки на окнах… Атмосфера этой узкой комнаты была гнетущей и удручающе вневременной еще и благодаря чудовищному, но показательному для органов анахронизму – двум огромным портретам вождя мировой революции. Портреты висели друг против друга, так что независимо от того, с какой стороны ты сидел, холодный испытующий взгляд гениального картавого человечка пронзал твою душу ледяной иглой тотального недоверия, обволакивая его на всякий случай во влажный блеск ехидной приглядки.

– Здравствуйте. – Я сделала шаг к столу, за которым сидел капитан, и остановилась.

– Здравствуйте, – невозмутимо посмотрел на меня Сорокин и провел рукой по волосам, – присаживайтесь.

– Скажите, Александр Петрович, – начала я, стараясь не встречаться глазами с проницательным до неприличия взглядом Ильича, – могу я узнать, как продвигается расследование убийства Екатерины Фадейкиной?

– Смотря что, – уклончиво ответил Сорокин, поигрывая карандашом.

– Я бы хотела узнать, нашли ли ее убийцу?

– Прошло всего два дня, – чеканно произнес он, давая мне понять, что я слишком многого хочу.

– Но у вас есть подозреваемые? – настойчиво спросила я.

– Мы работаем, – опять уклонился от прямого ответа капитан, – я не все могу вам рассказывать, как представителю прессы.

– Я пришла к вам не как представитель прессы, а как частное лицо. Обещаю, что все, что вы мне скажете, не выйдет за стены этого кабинета.

– Вы, кажется, говорили о какой-то информации. – Его лицо не выражало никаких эмоций, но в глубине глаз таилась живая заинтересованность.

– Я предприняла собственное расследование, – сказала я, решив, что буду держаться с ним начеку.

– Я читал некоторые ваши статейки, – капитан Сорокин вдохнул через нос, с силой втягивая воздух. – То, чем вы занимаетесь, это дилетантизм чистейшей воды. Когда-нибудь вы поплатитесь за свою самонадеянность. Не спорю, вам везет, но это не может продолжаться бесконечно, наверное, вы и сами это понимаете. Сунувшись в очередную авантюру, вы свернете себе шею, или, что скорее всего, вам просто помогут это сделать.

Выдав эту тираду, капитан положил ногу на ногу и со скрытой усмешкой посмотрел на меня. Какого черта он так со мной разговаривает? Во мне так все и закипело.

– Я пришла к вам, – не выдержала я, – не для того, чтобы выслушивать предположения человека, гадающего на кофейной гуще, вместо того, чтобы ловить преступников.

– Полегче, госпожа Бойкова, – мышцы на шее у него напряглись, а в глазах заиграли злые искорки, – если у вас есть что сказать – выкладывайте, если же нет – освободите кабинет, мне надо работать.

Наверняка он сдерживался из последних сил, и то только потому, что разговаривал с журналистом. Надо отдать ему должное, он даже не повысил на меня голос. Но я уже выговорилась и как-то сразу успокоилась.

– Я знаю, кто убил Фадейкину, – заявила я и проследила за его реакцией.

Злые искорки в его глазах погасли и в них загорелся неподдельный интерес.

– И кто же? – почти ласково спросил он.

– Тот же, кто убил Вячеслава Козова.

– У вас есть доказательства?

Я положила перед ним фотографии колье из орихалка.

– Я предполагаю, что это колье было похищено у Козова, после того, как его убили.

– Кажется, в списке похищенного есть какое-то «украшение из розового металла», – он достал из стола список, напечатанный на машинке, – точно, есть. Но скорее всего это подделка.

– За эту подделку, как вы говорите, товарищ капитан, отдали сорок тысяч марок. – Я не могла отказать себе в удовольствии еще разок подковырнуть Сорокина. Но он даже не обратил внимания на мою иронию.

– Что вы от меня хотите? – тоном побежденного, но до конца не сдавшегося спросил капитан.

– Ответьте мне на один вопрос. Преступник оставил отпечатки на ноже?

– И очень хорошие. Я ответил на ваш вопрос?

– Да.

– Тогда теперь ваша очередь, – капитан приготовился слушать.

– Его зовут Гера.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Адрес?

– Не знаю.

– Слушайте, Ольга Юрьевна, что вы мне голову морочите?

Кажется, нервы у капитана начали сдавать. Во избежание каких-либо недоразумений, я не стала тянуть дальше.

– У меня есть его фотография, и я знаю, где он может быть.

– Что же мы тогда сидим? – Сорокин поднял на меня глаза, в которых загорелся охотничий азарт. Он уже забыл о моей вызывающей резкости.

– Поехали.

* * *

– Вот он, – показала я Сорокину, сидевшему рядом с водителем, – коренастый мужик в черной куртке.

«Уазик» остановился прямо напротив собравшихся у «Букиниста». Капитан и бойцы не спеша начали выходить из машины. Тут Гера посмотрел в сторону милицейской машины, наши глаза на какое-то мгновение встретились, и я поняла, что он догадался, зачем мы здесь. Он бросил свой потрепаный портфель и метнулся в сторону кинотеатра, но оттуда уже выворачивала еще одна милицейская машина. Сделав несколько огромных прыжков в сторону, он оказался на проезжей части и едва не попал под колеса черной «Волги», которая с леденящим душу визгом тормозов остановилась в нескольких сантиметрах от него. Перекатившись через ее капот, Гера очутился с другой ее стороны, и, может быть, ему удалось бы благополучно пересечь дорогу, если бы не двигавшийся за «Волгой» троллейбус. Он начал тормозить, потом, видя, что не успеет, решил объехать «Волгу», и Гера влетел прямо ему под колеса. Раздался глухой удар, скрежет металла – троллейбус все-таки зацепил «Волгу» боком – и все стихло.

Я подошла к лежащему на асфальте телу и сразу поняла, что помощь ему уже не требуется.

* * *

Выслушав мой немного сбивчивый от волнения рассказ, Кряжимский принялся с сосредоточенным видом гладить рукой подбородок.

– Да, ну и приключение, – помотал он головой, – чего только не бывает. Статья получится «горячая». А фотографии – «Криминальному Тарасову» с нами не тягаться, – лукаво посмотрел он на меня и причмокнул, что означало у него высшее удовольствие.

Мне стало как-то не по себе. Погони и агонии, если выражаться метафорически, были уже позади. Вся эта чехарда с поисками убийцы отвлекла меня от жестокой непреложной реальности – смерти моей подруги. Но факт оставался фактом. Катьки больше нет. В моем сердце опять заныла тоскливая пустота. Обычная, «рабочая» реакция Кряжимского почему-то показалась мне до невозможности нелепой, если не циничной.

Так что же, папарацци действительно должны быть непрошибаемыми циниками, чтобы от номера к номеру сохранять трезвое сознание, бодрость и вкус к жизни? Чтобы чья-то трагическая гибель или беззащитность, или подлость не могли обескуражить? Чтобы не утратить упрямой веры хирурга, который, несмотря на неудачную операцию, снова и снова берет в руки скальпель, в очередной раз пытаясь потягаться со смертью?

В какой-то момент мне показалось, что профессия журналиста имеет несколько сторонний, наблюдательный характер. В этом смысле название еженедельника «Свидетель» как нельзя лучше отражало эту незапятнанную, перстом указующую сторонность. Вгорячах я была готова уподобить трусости и малодушному чистоплюйству дистанцию, отделяющую журналиста от происходящего.

Но если нет чистых и неподкупных глаз рядом, если совесть людей зачастую отказывается быть такими глазами, то, слава богу, есть еще такой энергичный, немного чокнутый народ, как папарацци. Я говорю о непродажных и отзывчивых, о смелых и мужественных, о светлых идеалистах и отважных практиках…

Я взяла выходной. Вышла из редакции, села в машину и направилась к Волге. Мне нужно было сообщить приятелям – Вадиму и Веретену, что их труд не прошел даром и что теперь Иван может спокойно влиться в поток спешащих с работы и на работу прохожих. Или в разлившуюся реку бездельников поневоле – безработных. Главное, что он мог теперь не опасаться за свою жизнь. Хотя делать это нам приходится почти всегда. Просто мы вытесняем этот страх, а порой и сознательно рискуем, чтобы урвать причитающуюся нам в минуты высшего вдохновения и дерзости толику бессмертия. Не путать дерзость с хулиганством!

Запиликал сотовый. Я прижала трубку к уху и узнала голос Вадима. И мне стало не так одиноко – еще чье-то сердце в этих каменных джунглях было прострелено пулей, отлитой из свинца недавней утраты. И для этого сердца мой голос смог стать спасительным канатом над бездной одиночества.