Утром я проснулась от тоскливо-тревожных звуков адажио Альбиони. Что ни говори, в самый раз для моего настроения аккомпанемент. Нет, оно мне, конечно, очень нравится – разумеется, адажио, а не мое нынешнее настроение, только слишком прочно засело воспоминание о том, что именно эту мелодию сделали персональным похоронным маршем чуть ли не для все наших генсеков. Кстати, ума не приложу, как этот диск оказался в музыкальном центре, вроде бы с вечера там Боккерини стоял? Может быть, это Володькины каверзы? Так сказать, народный бунт, акция протеста. Он до сих пор не избавился от привычки делать вид, что ненавидит мое пристрастие к классической музыке. Надо же ему, горемычному, хоть что-то во мне ненавидеть. Вот и решил дать мне на собственной шкуре почувствовать, каково ему, бедненькому, приходится – выбрал самое что ни на есть жизнерадостное. Глупые шутки, так ему и скажу.

Впрочем, Володька не виноват, что у меня плохое настроение. Он и так вчера весь вечер вокруг меня прыгал, все пытался дознаться, чего это Иван-царевич невесел, буйну голову повесил. А какое тут веселье, когда мне с утра да на шефский ковер? Я ведь до сих пор не придумала, чем бы смягчить начальнический гнев. Да уж если на то пошло, Кошелеву есть на что гневаться. Не оправдала, так сказать, оказанного доверия. Только я-то тут при чем? Я, что ли, благоверного нашей героини на тот свет отправила? Весь день в ментовке продержала? Только все это детский лепет, даже не отговорки: необходимо было предусмотреть любые ситуации и запастись резервным вариантом. А я наивно понадеялась, вернее, халатно поленилась. Может популярная телезвезда позволить себе такой маленький каприз, как лень? Не может, если не хочет навсегда распроститься со своей популярностью.

Если честно, Альбиони начал меня раздражать. Равнодушно удивившись сему факту, я выползла из кровати, нашла пульт и выключила музыкальный центр. Не хочется мне сегодня музыки, разве что нацистских маршей для поднятия боевого духа. Но решив, что мир к этому еще не готов, по крайней мере, в лице моего супруга, я отправилась на кухню.

Володьки дома не оказалось. Этот факт удивил меня куда больше, чем внезапная мелофобия. Куда же он мог подеваться в такую-то рань? Продолжая недоумевать, я машинально посетила ванную, умылась, почистила зубы и еще раз обошла квартиру. Нет, в кровати он не затерялся и в холодильнике тоже не прятался. Зато я нашла записку на кухонном столе, которая и пролила толику света на сию, покрытую мраком тайну: муж ушел в университет – и кому могло прийти в голову ставить в субботу первую пару?! Ушел пораньше, чтобы успеть занести своему приятелю очередную партию курсовых, написанных для ленивых студентов-тинейджеров с желеобразным коктейлем из пепси, децельных дискотек и ночных клубов, вместо серого вещества под черепной коробкой, а меня будить не захотел – решил дать выспаться. Что ж, спасибо за заботу.

И чего это я такая злая с самого утра? Еще и десяти минут не прошло, как бодрствую, а уже всем досталось: и мужу, и Альбиони, и уж совсем ни в чем не повинным, а даже очень полезным в плане зарабатывания моим Володькой средств к нашему общему существованию студентам. Ох, судьба, судьба, судьбинушка – о двух концах дубинушка! Как же не хотелось мне сегодня на работу! Вообще-то по субботам у нас официально выходной, но мы сами устроили себе этот праздник. Ясное дело: раз вчера набедокурили, будьте любезны сегодня явиться пред темные от гнева очи начальства и ответствовать за свои проступки. Но как же мне этого не хочется! Вот возьму и заболею. Могу я заболеть? Не могу. Чувство товарищества не позволит. Я, значит, буду тут предаваться меланхолии, брызгать во все стороны ядом и оттачивать свой раздвоившийся язычок на даже не подозревающих о таком с моей стороны коварстве Володькиных лоботрясах, а ребятам там одним перед начальством отдуваться придется. Не по совести это, не такому нас классики учили, чтоб им самим всю жизнь ничего, кроме покаянных объяснительных для руководства, не писать!

Уже одеваясь, я вспомнила о вчерашнем разговоре с Эллой. Надо признаться, оставшийся от него осадок тоже вносил щедрую лепту в копилку моего депрессивного мироощущения. Конечно, всегда тяжело и трудно общаться с человеком, потерявшим кого-то из близких родственников или дорогих людей, но к этому обычному и вполне естественному чувству некоторого смущения и словно бы своей вины за случившееся, когда не знаешь, как себя повести и что сказать, примешивалось странное ощущение неискренности, что ли… Или недосказанности? Или так всегда бывает, когда речь заходит о больших деньгах? Или дело в том, что я совершенно не знаю этих людей и вообще с большим трудом представляю себе, как можно любить такого человека, как Сергей. А глядя на Эллочку, можно подумать, что она его просто боготворила. Впрочем, все люди разные. Может быть, она действительно испытывала к нему сильные чувства: могли же у него быть и иные достоинства, помимо умения зарабатывать деньги. Хотя, если честно, в самом конце разговора мне показалось, что она гораздо сильнее переживает из-за возможности остаться на бобах, чем из-за смерти мужа. Или мне это только показалось? Или она просто устала и действительно была уже не в состоянии испытывать никаких эмоций, кроме потребности остаться наедине со своим горем и грядущими проблемами?

Ну что я за человек такой?! У меня своих хлопот дай бог разгрести, а я уже по самые ноздри увязла в очередном потенциальном расследовании. А с чего я, собственно, решила, что это дело вообще надо расследовать? Может быть, это на самом деле просто трагическая случайность? А я понапридумывала себе коварное убийство с пятью неизвестными, человека переполошила, а ей сейчас и так нелегко. Даже мотивы уже нашла, хотя практически ничего не знаю ни о самих людях, ни о круге их общения, ни о сфере деятельности. И все-таки надо заметить, что даже тех сведений, которые имелись в моем распоряжении, было достаточно для того, чтобы, чуть копнув, найти уйму людей, которым смерть Сергея была бы на руку, или сотню причин, по которым его могли убить. Первая, конечно, деньги, а вторая… Вторая – его необычный суровый характер. Если он и с подчиненными и компаньонами вел себя так же, как с женой, то ничего удивительного, если кто-то из них мог посчитать, что на его чашу терпения темперамента и обходительности этого человека уже достаточно. И уж если говорить о личных качествах, то Эллочка – первая в списке жертв его тирании, деспотизма, узурпаторства и чего там еще принято приписывать товарищам с так называемым сильным характером.

Надо будет поговорить с Костей о его впечатлениях от разговора. Он в этой истории принял на удивление живое участие и не в пример былому активно задавал дельные вопросы новоиспеченной вдове. А, может быть, Эллочка ему просто понравилась? Что ж, ничего противоестественного в этом нет. Он у нас парень холостой, а Элеонора – невеста более чем не бедная, прямо-таки завидная, не говоря уже о том, что и видная тоже. Если, конечно, ее бывший супруг не успел просадить все свое имущество.

Эта мысль показалась мне не слишком приятной. Нет, разумеется, я не строила никаких личных планов насчет Кости, боже упаси, просто уже привыкла, что он повсюду следует за мной как тень, трогательно печется о моей безопасности и готов в любую минуту прийти на помощь. Впрочем, это еще не значит, что он в меня влюблен, как это постоянно пытаются мне представить наши местные язвочки в лице Валерии и Галины Сергеевны. Сам-то он не то чтобы признаться в чувствах, даже намека на симпатию не подавал. Может быть, ему просто нравится о ком-то заботиться? А меня выбрал как самую счастливую на всякие неприятности. Вот только жаль, что не в его власти избавить меня от такой беды, как гнев начальства. Нет уж, это мой крест! И нести его мне! Ну а того, что через край придется, с лихвой хватит на Лерочку, Галину Сергеевну и Пашку. Страшен наш Евгений Иванович в гневе, как Днепр при ненастной погоде. Так что хватит мне чужих забот, пора и о своих подумать. Пойду послушаю, как бушует старый Днепр под кручей. А кручей, надо полагать, быть сегодня моей забубенной головушке. Хотя забубенной бывает душа, а это уже не по моей, а по Сережиной, царство ему небесное, части. Или нет, душа загубленная. А что же у нас тогда с головушкой? А головушка – бестолковушка, значит, с нее и взятки гладки.

Легкий филологический тренинг, как ни странно, немного исправил мое унылое настроение, поэтому в свой кабинет я вошла с философским настроем: никак быть не может, как-нибудь да будет – выкрутимся, где наша не пропадала! Вошла и остолбенела – время без пяти, начало рабочего дня, а все мои офицеры уже в полном сборе. Даже Галина Сергеевна при полном параде выжидательно смотрит на меня из угла комнаты.

– Вот так сюрприз! – не замедлила я обнародовать свою реакцию.

– Ирочка, и что мы собираемся делать?

Это Галина Сергеевна. Правильно, кому же еще брать первое слово, как не старшему по званию.

– А что мы можем сделать? Будем ждать оглашения приговора и его незамедлительного исполнения. На помилование я особенно не рассчитываю.

В ответ на мою пессимистическую констатацию факта полной капитуляции без попыток выдержать осаду за шаткими стенами крепости, построенной из мегалитов оправданий, эта троица обменялась последовательными недоумевающими взглядами, очевидно, вознамерившись вычертить телекинетический треугольник, чтобы выяснить у соседа, что же это я, собственно, имею в виду. А чего тут удивляться и не понимать? Не надо обладать способностями к инсайту, чтобы предугадать реакцию начальства на наш сверхфеноменальный провал. Можно и банальной логикой обойтись. Вот факты, а вот и вытекающие из них закономерные последствия: виноваты, значит, будем отвечать по всей строгости dura lex. К гадалке не ходи.

– Ты что, хочешь сказать, что уже знаешь, кто убийца? – Галина Сергеевна полувосторженно-полунедоверчиво вздернула свои тонко подведенные бровки.

На сей раз пришел мой черед удивляться и играть в гляделки с подозрительно молчаливыми Лерой и Павликом. Никакого результата мои опыты не дали, из чего можно было смело сделать заключение, что или у меня начисто отсутствуют способности телепата, или мои юные коллеги совершенно утратили способность мышления.

– Какой убийца?! – почти возмущенно воскликнула я. – Вы о чем?! Не знаю я никакого убийцы! А Евгений Иванович не в счет, потому что это будет не убийство, а вполне правомерная расправа над недобросовестными сотрудниками.

– При чем тут Евгений Иванович? – сердито нахмурилась Галина Сергеевна, всем своим видом показывая, что синдром взаимного непонимания достиг своего апогея. – Я тебя про убийцу Эллочкиного мужа спрашиваю.

– Та-ак, – я едва сдержала улыбку: похоже, Костя вчера переусердствовал, исполняя мое поручение посвятить ребят в курс произошедших с нами событий. – Что-то я не пойму, у нас тут телестудия или частное сыскное агентство? Передачи снимать будем или отпечатки пальцев?

– Передачи снимать будем, – уверенно кивнул Павлик. – Больше того, нам с вами, Ирина Анатольевна, через час на выездной сюжет ехать. А отпечатки пусть милиция снимает. Только вы меня извините, но я этого так оставлять не хочу. Они же нам, можно сказать, репутацию подмочили и перед руководством распоследними идиотами выставили.

– Кто они? – ошалев от его напористости, спросила я.

– То-то и оно, что неизвестно, – вздохнул Павел. – Выяснять надо.

– Да что выяснять-то? – продолжала недоумевать я.

– Кто Сергея убил – вот что. Только не говорите, что вам самой это неинтересно.

– Не буду, – не стала я кривить душой и, только теперь поняв смысл начала его тирады, насторожилась. – Постой, что ты там про сюжет говорил? Куда нам ехать?

– В художественный салон.

– Зачем?

– Будем нашу новую героиню снимать. Светлану Лентаеву. У нее сейчас как раз выставка.

– Какая выставка?!

– Художественная выставка. Картины там всякие. Художница она. Эта… как это там… абстракционистка.

– Не абстракционистка, а сюрреалистка, – поправила Валерия.

– Да какая, блин, разница? Все одно мазня фиолетовая, словно ребенку-дауну баллончик с краской в руки сунули и на целый день одного оставили.

– Какое беспардонное заблуждение! – возмутилась Галина Сергеевна. – Тебе, Павел, явно не хватает эстетического образования. Как ты изволил выразиться, «фиолетовая мазня» – это у фовистов, нарочито детские рисунки – у примитивистов. Хотя даже в отношении них я готова с тобой серьезно поспорить. А среди сюрреалистов были такие знаменитые и великие художники, как Хуан Миро и Сальвадор Дали.

– Ну и что? – не сдавался Павлик. – Ничего великого я там не вижу. Бред пьяного сумасшедшего. Да они там через одного либо психи суицидальные, либо маньяки озабоченные. Прав был Никита Сергеевич…

– Да как ты…

– Так, – решительно оборвала я грозящий перерасти в настоящую войну спор о достоинствах модернизма. – Давайте оставим эти бессмысленные диспуты на тему высоких материй и объясним мне, что, собственно, происходит.

– Ничего плохого у нас не происходит, а даже совсем наоборот, – успокаиваясь, но все еще бросая на Пашу суровые взгляды, ответила Галина Сергеевна. – Просто я нашла нам новую героиню. И очень прискорбно, что вы все, а особенно ты, Ирочка, коих я по наивности причисляла к образованной элите нашего города, ничего не знаете о своих великих соотечественниках. А Светлана Владимировна Лентаева, между прочим, широко известна в Европе и пользуется заслуженной популярностью. Даже имеет несколько Гран-при на выставках авангардного искусства. И на последнем Венецианском бьеннале ведущие теоретики нового искусства признали ее безусловные заслуги. Совсем недавно она вернулась из Парижа, где изучала жизнь и творчество Макса Эрнста, Андре Массона, Ива Танги, Жана Арпа и других французских сюрреалистов, – очередная молния в сторону Пашки – как только под ним кресло не испепелилось? – Готовится к выходу в свет ее книга под названием «Сюрреализм – последний оплот бунтарей и романтиков». А вернувшись в родной город, Светлана Владимировна решила организовать выставку собственных работ. Мы просто обязаны осветить это событие.

– Галина Сергеевна, мне, разумеется, стыдно за свою серость, но дозволено будет спросить, как вы об этом узнали?

– Ничего сверхъестественного, – улыбнулась наша во всех отношениях уникальная палочка-выручалочка. – Просто Света – моя давняя подруга. Можно сказать, подруга детства. Я как раз была у нее вчера в гостях, мы отмечали ее возвращение, и я предложила ей сняться в нашей передаче. Собственно, я и раньше не раз предлагала, только у нее все времени не находилось, то поездки, то работа. Она и вчера отказывалась, но я ее пристыдила, сказала, что негоже быть знаменитостью на весь мир и обходить вниманием собственный город. Тем более что здесь такое событие: выставка и выход книги. Одним словом, я ее уговорила.

– А у нее есть муж? – спросила я.

– Есть, – удивилась Галина Сергеевна. – Очень милый, хоть и ничем не выдающийся человек. То есть не такой знаменитый, как его жена. По специальности он врач, и притом очень хороший. Только это здесь при чем?

– Милые дамы, – я с опасением покачала головой, – а вам не кажется, что в этом есть нечто пугающе символичное? Сперва одна подруга детства с супругом, теперь другая… Очень странное совпадение.

– Ирочка, ты действительно стала невыносимо суеверной. Ну ответь мне на милость, кому может понадобиться убивать Вениамина Тарасовича?

– А кому понадобилось убивать Сергея?

– Вот этого я не знаю, – почти с огорчением ответила Галина Сергеевна. – Только Светин муж никакими банками не владеет и ночи коротает не в казино, а в законной супружеской постели.

– Даже когда жена в Париже? – язвительно спросил Павел, который, видимо, был не в силах забыть суровой отповеди за нелюбовь к модернистам.

– Что-то вы, молодой человек, нынче разошлись, – кажется, Галина Сергеевна не на шутку рассердилась, и Павел быстро втянул голову в плечи, словно напуганная черепаха.

– Галина Сергеевна, что бы мы без вас делали? – я поспешила исправить настроение нашему режиссеру, усладив ее слух льстивой благодарностью. – Просто и не знаю, как вас благодарить.

– Ты меня очень обяжешь, – оттаивая на глазах, сказала Галина Сергеевна, – если просветишь этого невоспитанного субъекта на предмет элементарных правил хорошего тона. А еще лучше – научишь молчать, когда его глупого мнения никто не спрашивает.

– Обещаю приложить все возможные усилия, – я погрозила открывшему было рот Павлу кулаком, и тот покорно сник.

– Тогда собирай волю в кулак, запасайся терпением и готовь юношу к выезду. Ты обещала, и я надеюсь, что во время съемок никаких непристойностей он себе не позволит.

– Подождите, – растерялась я. – А как же Евгений Иванович?

– Что Евгений Иванович? Думаешь взять его вместо Павлика?

– Нет, конечно! Что за кощунство?! Просто я думала, что мне еще предстоит выдержать суровый разнос по полной программе.

– С Евгением Ивановичем я уже все уладила, – гордо ответствовала Галина Сергеевна. – Он, конечно, побушевал немного, но потом согласился, что все имеют право на неудачу, особенно когда очень многое зависит от человеческого фактора. Так что с вас, господа хорошие, за это причитается бутылка шампанского и коробка конфет. Не меньше.

– Да хоть ящик! Хоть сто ящиков! Галина Сергеевна, миленькая! Вы просто Мерлин и Мэри Поппинс в одном лице! Как вам это удалось?

– Надо уметь находить подход к людям. А насчет ящика шампанского тебя никто за язык не тянул. Вот сделаем передачу, станем знаменитыми на всю страну и отметим это событие.

– Вроде бы это не в наших правилах, – все еще не приходя в себя от счастья, робко возразила я.

– Ничего. Ради такого случая можно. В конце концов, кто сказал, что бутылочка шампанского после передачи – это плохая традиция?

– Галина Сергеевна, вы меня удивляете! – улыбнулась я и тут же спохватилась: – А мы не опоздаем? У нас ведь еще и сценария нет.

– Не суетись, – Галина Сергеевна сделала рукой неопределенный жест, очевидно призванный означать «все путем». – Примерный план передачи мы с Лерочкой составили. Я позвонила ей еще вчера вечером, мы пришли пораньше и все сделали. А в «Союзе художников» нас ждут через полчаса. Там сейчас вовсю идет подготовка к выставке, так что можно будет отснять несколько прекрасных кадров, как Светлана Владимировна руководит организацией процесса. А завтра – с чистой совестью отдохнуть, в понедельник еще раз съездить в «Союз» и снять само открытие. Ну а уже ближе к вечеру, если Светочка не сильно устанет после всяких там презентаций, можно будет ее в домашней обстановке поснимать.

– В домашней обстановке можно и во вторник. – Я просто не могла не умилиться, глядя на моих расторопных трудяг. – Все равно до пятницы время еще есть. А вам с Лерочкой просто по ордену полагается. Орден, конечно, не обещаю, зато с удовольствием исполню любое желание.

– Так-таки и любое? – лукаво прищурившись, спросила Галина Сергеевна.

– Благодарность моя безгранична… в разумных пределах.

– Галина Сергеевна, вот уже и торги начались! – с притворным расстройством воскликнула Лерочка.

– Ничего, мы своего не упустим. Мы запомним, а лучше запишем, хорошенько подумаем и обязательно чего-нибудь затребуем. Ты же ведь не золотая рыбка. Желание сразу оглашать не обязательно?

– Не обязательно, – согласилась я. – К тому же золотая рыбка на несколько желаний расщедрилась, а у меня, извините, лимит. Больше одного из положенных представительских расходов не наскрести.

– Значит, договорились, – довольно кивнула головой Галина Сергеевна.

– Ну так как? – неожиданно подал голос из своей кресла Пашка. – Я, что ли, за Костей пойду? Раньше уедем – раньше вернемся.

– Что ли, пойди… – удивленно ответила я.

Паша сильно оттолкнулся руками от подлокотников, выкинув себя из кресла, и ленивой походкой проследовал за дверь.

– Чего это с ним? – теряясь в догадках, спросила я.

– Знаю я, чего ему не терпится, – хитро улыбнулась Лера. – Потом скажу.

– Потом так потом, – согласилась я. – Тогда пойдемте, милые дамы, а то нас еще в лоботрясничестве и отлынивании от работы обвинят. И кто? Самый знаменитый лентяй на ГТРК! Такого позора мне не пережить.

Ума не приложу почему, но мне казалось, что человек, увлекающийся сюрреализмом, должен быть никак не старше тридцати. Конечно, когда Галина Сергеевна сказала, что это ее подруга детства, в уме вроде бы отложилось, что это дама, как бы помягче выразиться, слегка в возрасте. Но поскольку определить возраст нашего очаровательного, всегда подтянутого режиссера просто не представляется никакой возможности, я была смущена, взглянув на нашу новую героиню.

Светлане Владимировне на первый взгляд можно было дать никак не меньше сорока пяти лет. И это несмотря на превосходный макияж и молодежную короткую стрижку. Может быть, ее старили широкие очки в тонкой золотой оправе? Хотя нет. Руки и шея самым предательским образом свидетельствовали о том, что перед нами далеко не девочка. Как же нашей Галине Сергеевне удается держать себя в такой превосходной форме?! Ума не приложу. Вот бы разузнать секрет! Думаю, лет через семь-десять он мне пригодится.

Однако пять минут пообщавшись с именитой художницей, я уже усомнилась в своих первоначальных выводах. Это был просто какой-то неистощимый генератор энергии – действующая модель перпетуум-мобиле! Она ни секунды не стояла на месте, и я чуть не взмокла, бегая за ней с микрофоном по всему залу. А бедняжке Павлу с камерой на плече и вовсе пришлось несладко. Светлана Владимировна успевала отслеживать все, что творилось вокруг, при этом руки ее мелькали у меня перед глазами, словно крылья зависшей над цветком колибри. Самым необъяснимым образом ей удавалось общаться с нами, с воодушевлением рассказывать о своих любимых сюрреалистах, объяснять, чем ей так близко именно это направление, и давать советы по размещению экспозиции, гоняя из угла в угол несчастных служащих «Союза художников».

– Нет-нет, Ванечка! – кричала она через весь зал, так что я невольно отодвигала микрофон. – Здесь эту картину вешать нельзя. Тут слишком много света из окна. Разве ты сам не видишь? Все краски теряются. Вот в Париже в галерее Бюхер, – Светлана Владимировна неожиданно возвращалась к разговору, и я торопливо подсовывала микрофон прямо ей под нос, – я целый час простояла перед «Борьбой рыб» Андре Массона, просто не могла оторваться. И не только потому, что невозможно не восхищаться потрясающим сплетением растений, животных и совершенно не поддающихся описанию, нереальных декоративных форм, но и потому, что в сочетании с освещением и другими картинами это произведение приобретает совершенно иной, особенный смысл. А как прекрасно размещены картины в Национальном музее современного искусства… Это просто песня какая-то! Илюша! Будь добр, не вешай коллаж напротив других картин. Он же под стеклом, в нем все отражается!..

До сих пор не понимаю, как Пашке удалось за всем уследить и все заснять. Но даже и без просмотра уже было ясно, что материал получается великолепный – яркий, эмоциональный, живой… И хоть я, к стыду своему, ничегошеньки не смыслю в сюрреалистах, думаю, после этого сюжета добрая половина нашей аудитории непременно проникнется к ним чувством искренней симпатии и глубокого уважения к труду художницы. Но больше всего меня радовало то, что такому увлеченному человеку, как Светлана, да еще с таким неистощимым запасом энергии, да еще и с подобным опытом работы с людьми вряд ли будет неуютно в студии под пристальным взглядом собравшихся зрителей. Терпеть не могу ситуации, когда, увидев камеру и глаза публики, человек теряется и совершенно забывает о том, на каком языке привык говорить с детства, а то и вовсе забывает об этой особенности, отличающей род людской от приматов. А Светлане Владимировне только задай вопрос, и можно быть уверенным в том, что подробная интересная лекция минут эдак на десять, причем в самых красочных выражениях, не замедлит пролиться благодатным дождем на благодарных слушателей.

Галина Сергеевна сияла просто как масленичный блин. И было с чего. Несмотря на чудовищную усталость и невероятное обилие впечатлений, мы все были в восторге от результата поездки.

– Ну что, матушка? – спросила Галина Сергеевна, когда мы загрузились в машину и отправились в обратный путь. – Теперь твоя душенька довольна?

– Более чем, дорогая вы наша, незаменимая! Пусть отсохнет мой грешный язык, если не слетит с него тысяча слов самой изысканной благодарности!

– К чему такие крайности? – рассмеялась Галина Сергеевна. – Во-первых, меня вполне удовлетворит банальное «спасибо». Во-вторых, язык тебе еще пригодится – как ты без него вопросы Светлане будешь задавать? А в-третьих… Мы тут с Лерочкой посовещались и придумали свое заветное желание.

– И что же мне грозит?

– Я считаю, – серьезным тоном ответила Лера, – что мы просто обязаны помочь Элеоноре.

Мое радужное настроение, тихо заскулив, робко запросилось в кратковременный отпуск.

– Чем же мы можем ей помочь? Я же не господь бог и умерших мужей воскрешать не умею.

– Мы должны найти его убийцу, – категорично отрезала Лера.

– Костя, а скажи-ка мне по совести, – сурово потребовала я, – что ты такого вчера наговорил, что меня уже полдня всякими убийцами пытают?

– Ничего особенного, Ирина Анатольевна, – не смутившись, ответил Костя, переводя взгляд с дороги на меня. – Как все было, так и рассказал. Вы же сами просили.

– Тогда с чего вы все решили, что это убийство?

– Потому что молодые, здоровые парни просто так ни с того ни с сего от сердечного приступа не умирают, – не сдавалась Лерочка.

– На свете многое бывает, друг Горацио, – философски заметила я.

– Чего не знает ни одна администрация, – съязвил Павел и добавил: – И правоохранительные органы тоже.

– Сговорились вы, что ли?! – театрально возмутилась я. – И вообще, на что вы меня подбиваете? В конце концов, я журналистка, а не сыщик.

– Эллочка – моя подруга, – сказала Лера. – И ее судьба мне небезразлична.

– А ты уверена, что она захочет, чтобы мы вмешивались в ее судьбу? – уже серьезно спросила я. – Может быть, ей проще думать, что это несчастный случай?

– Значит, нам следует поговорить с ней и выяснить. Узнать подробности, узнать, что известно милиции…

– Вряд ли ей сейчас до этого, – с сомнением ответила я. – Я имею в виду Эллочку. Милиции-то, понятно, никакого дела нет, если только там не замешан какой-нибудь видный общественный деятель, что в общем-то совершенно бессмысленно.

– Почему же бессмысленно, – возразил Костя. – Мы же не знаем, кому давал ссуды банк Сергея. Кому, на каких условиях… Вариантов бездна.

– На свете многое бывает, друг Горацио, – отомстила мне Галина Сергеевна.

– Уели. – Сопротивляться дальше было бесполезно. – Только объясните мне, как вы себе представляете этот процесс. Вот сейчас мы все бросим, придем в милицию, сделаем официальное заявление, что недовольны ходом расследования, которое толком еще даже не начиналось, поэтому решили сами принять надлежащие меры?

– Опять ты все преувеличиваешь, – всплеснула руками Галина Сергеевна. – Ничего мы бросать не будем, тем более когда намечается такая замечательная передача. И в милицию нам ходить не обязательно – это просто глупо…

– Это не глупо, это прямо-таки особо изощренное самоубийство какое-то, – не сдержалась я. – На их месте я просто упекла бы нас в кутузку, чтобы под ногами не мешались.

– Тем более, – продолжила Галина Сергеевна. – Но ведь быть в курсе расследования нам никто не мешает? По крайней мере, мы можем поговорить с близкими Сергею людьми, навести, так сказать, справки.

– Ага, так вам в банке все и выложили. К тому же, насколько я могу судить, у него и не было даже никаких близких друзей, по словам Эллы.

– Но ведь что-то же мы можем сделать? – в голосе Лерочки прозвучала такая мольба, что я почувствовала себя последней свиньей: в самом деле, а если бы такое, не дай бог, случилось с моей подругой.

– Что-то, наверное, можем. Дайте мне подумать, и обсудим это позже.

– Ладно, – неохотно согласилась Лера. – Я Эллочке вечером позвоню, узнаю, как она там. Может, помощь какая нужна, в смысле с похоронами. Заодно постараюсь выяснить, что она сама думает по поводу смерти Сергея и как отнесется к тому, если мы попытаемся найти его убийц.

– Костя, а можно остановить возле этого мини-маркета? – неожиданно спросил Паша.

Костя, пожав плечами, остановился, и Павел шустро выскочил на улицу.

– Там пиццу вкусную продают, – пояснил он, нагнувшись и заглянув в салон.

– Тогда уж на всех бери, утроба ненасытная, – наказала Галина Сергеевна.

Через десять минут мы уже сидели в моем кабинете, ели разогретую в микроволновке пиццу, которая действительно оказалась очень недурна, и запивали ее отменным Лерочкиным чаем. Только Костя, сославшись на дела, отказался разделить с нами скромную трапезу.

– Ну что, Ирина Анатольевна, вы уже подумали? – спросил Паша, доедая вторую пиццу, так как Лерочка наотрез отказалась есть эту «холестериновую отраву».

– Нет еще, – ответила я. – Подумаю завтра, тебе не мешало бы отснятый материал посмотреть.

– Не вижу смысла? Все равно сейчас в монтажной никого нет. А то, что материал хороший, и так понятно. В понедельник все и сделаю. – Он посмотрел на часы, потом на Леру. – Ты готова?

В ответ та быстро кивнула.

– Тогда пошли.

– Куда это вы? – От удивления я абсолютно запамятовала, что существует такая вещь, как чувство такта.

– В кино, – едва заметно краснея, ответила Лера. – Паша достал билеты на последнюю голливудскую премьеру и любезно предложил мне составить ему компанию. А я страсть как люблю голливудские фильмы.

– Особенно с участием бородатых актеров. – У Галины Сергеевны такта оказалось еще меньше, чем у меня.

– Нет, – совсем смутившись, выдохнула Лера, – особенно с Брюсом Уиллисом. У нас ведь все равно сегодня выход внеплановый, мы подумали, что день будет ненормированный. Можно?

– Ну, конечно, идите. Что вы меня-то спрашиваете?

– Спасибо. Всем до понедельника!

Лерочка быстро оделась и в сопровождении Павлика исчезла за дверью.

– На свете многое бывает, друг Горацио! – повторила Галина Сергеевна ставшую фразой дня цитату, глядя на мою отвисшую челюсть.

– Воистину так! Однако ж, чудны дела твои, господи.

– Молодость, – немного печально констатировала Галина Сергеевна. – Сами разберутся. Однако и нам тут сидеть нечего. Может, по домам?

– С превеликим нашим удовольствием! – ответила я.

Открывая дверь своей квартиры, я вспомнила, что не предупредила Володю о том, что сегодня мне надо быть на работе, а уже войдя в коридор, поняла, какой это было ошибкой с моей стороны.

– Когда ты прекратишь надо мной издеваться?! – вместо приветствия выдал любимый супруг.

– Я, между прочим, была на работе, не где-нибудь.

– Вот как? А записку оставить трудно? Я себе все нервы истрепал.

– Володенька, сейчас всего три часа дня. Я ровным счетом не вижу никаких поводов для волнения. В конце концов, я могла просто выйти в магазин.

– Да? Я, понимаешь ли, возвращаюсь после пары в надежде застать дома еще спящую жену и провести субботний день в семье, а тут полное запустение и забвение. На студию я, между прочим, звонил. Там никто трубку не брал.

Вот еще новости! Не хватало еще, чтобы он вздумал меня ревновать, хотя, конечно, лестно.

– А на проходную ты звонить не пробовал? Там бы тебе сказали, что я на выезде. Мы сегодня сюжет снимали.

– Извини, не догадался, потому как душевное смятение отнюдь не способствует умственной деятельности.

– Да с чего бы ему взяться, смятению-то?

– Ты об этом у Валеры спроси.

– У какого Валеры?

– У Гурьева. От его звонков наш телефон просто раскалился. Вынь ему да положь Ирину. Ничего не объяснил. Сказал, дело срочное. Я, естественно, про твои расспросы об обезболивающих вспомнил, подумал, что тебя опять угораздило втихаря от меня у милиции хлеб отбивать, и доигралась.

Вот ведь как. А я про Валеркиного «потешного покойничка» беспалого и думать забыла. У меня тут и свой, не менее забавный нарисовался.

– Володя, ну что за глупости! Я про Валеркины дела и знать ничего не знаю. – Что самое приятное, мне даже не потребовалось врать. – Мы с ним и не общались последние дни, своих забот невпроворот. А чего он звонил-то?

– Говорю же, не знаю, – несмотря на по-прежнему сердитый и обиженный тон, было видно, что мои слова Володьку успокоили. – Да и знать не желаю. Сама с ним разбирайся.

– Как же я с ним разберусь, если его нет?

– Сейчас, может быть, и нет.

– А когда будет?

– Завтра твой криминальный тип будет. Сказал, непременно в гости заявится. Ты ему зачем-то сильно понадобилась.