Кныш был вне себя от бешенства, когда узнал от Гвоздя про то, что случилось с Боксером. Надо же так лопухнуться! Не уверен, что получится, нечего браться. Что, загорелось, что ли? Сколько их ни учишь, обормотов, что делать все надо тихо и аккуратно, быстро и наверняка, и лучше всего без свидетелей, никакого толку. А этот остолоп… Шуму на весь Тарасов, а результат – пустышка. Кретин.

Он направлялся к своей знакомой. Как ни крути-верти, а эти балбесы только и умеют, что водку жрать да ширяться. На них сейчас надежды мало. Так что придется все делать самому. Им бы только бычиться да морды бить.

Люська широко распахнула дверь и уставилась на него, будто не веря своим глазам.

– Ой, кто к нам пришел! Кого мы видим! Ну надо же! – расплылась она в улыбке.

– Все цветешь, как погляжу? – небрежно отвесил комплимент Кныш. – В гости-то пустишь? На пороге гостей встречать – дело хорошее, а вот держать подолгу не стоит.

– Ой, да проходи, конечно! О чем ты говоришь! – Улыбка Люськи была сродни куску сливочного масла по горячему блину. – Давно освободился?

– Уже четыре месяца.

Кныш переступил через порог.

– Ну ты гад, – шутливо погрозила она ему пальцем. – А чего же до сих пор не зашел?

– Дела, Люська, дела… – вздохнул Кныш. – Забот, как говорится, невпроворот.

– Ой, деловой! – не очень-то поверила Кнышу хозяйка. – Как там в колонии, трудно сейчас?

– В колонии, Люська, родная ты моя, всегда не сахар, – Кныш продолжал разговаривать с хозяйкой снисходительным тоном. – Что раньше, что сейчас.

– Однако по тебе не скажешь. Вон какой гладкий. – Взгляд Люськи был, можно сказать, даже ласковым и умиленным.

– Умный человек – он нигде не пропадет. Всегда найдет, как пристроиться. А я в дураках сроду не ходил. Да ты тоже, я смотрю, цветешь, как майская сирень.

– Ага, и пахну, – согласилась Люська. – Чего ж ты, если такой умный, на нары загремел? Был бы умный, не попался.

– Обижаешь, начальник, – по тюремной привычке схохмил Кныш. – И на старуху бывает проруха.

Он прошел в комнату и уселся на диван.

– Ну, и чем ты сейчас собираешься заниматься? – спросила его Люська, плюхаясь рядом с ним и заложив ногу на ногу.

– А я уже занимаюсь. Принимаю участие в строительстве светлого демократического будущего во славу нашего не совсем еще правового государства. Работаю я, хорошая ты моя, экспедитором.

– Ой, врешь! – отмахнулась цветущая и пахучая женщина. – Тоже мне экспедитор! С твоей-то ксивой. К тому же кто говорил, что лучше будет сидеть на хлебе и воде, чем ишачить за копейки.

– Права ты, Люська. Во всем права, – согласился Кныш. – Как сказал один сатирик, светлого ума человек: «Каждый народ имеет то государство, которое его имеет». Так что за копейки работать и в самом деле не стоит. Но человеку с моими рекомендациями, или, как ты изволила выразиться, ксивой, именно сейчас работы столько, что успевай поворачиваться. А если выразиться интеллигентно – неограниченные возможности и широкие перспективы.

– Ой как он запел! «Интеллигентно выражаясь», – передразнила поглощенного созиданием светлого будущего экспедитора старая знакомая. – Чего ты мне тут гонишь? Можно подумать, что девочку безмозглую в кабаке охмуряешь.

– Несерьезный ты человек, Люська, – скептически промолвил Кныш. – Я перед тобой, как на исповеди у попа. Кстати, может, сообразишь что-нибудь ради нашей с тобой встречи, так сказать? – попросил он. – Я не голоден, но за чашкой чая и разговор легче клеится.

– Сейчас, – с готовностью согласилась подруга прошлых лет и двинулась на кухню.

Для своих тридцати с лишним она была очень даже ничего. Она по-прежнему сохраняла фигуру, за которую ее и прозвали «Люська Бомба», и при этом не превратилась в толстую неуклюжую бабу, из тех, что таскаются вечно с сумками по базарам и продуктовым магазинам, переваливаясь с боку на бок.

– Ты, я смотрю, будто целую библиотеку в зоне прочел, – послышался с кухни ее голос. – Сначала про ударный труд мне тут заливал, теперь попов каких-то вспомнил. Такой умный стал. Мне с тобой даже как-то страшно разговаривать. Хотя ты, конечно, опять загнул. И в церкви-то бывал разве что на Пасху, как на экскурсии.

– Религия, мать, это опиум для народа, как сказал другой умный человек, – вспомнил Кныш крылатую фразу классика марксизма-ленинизма. – И этот хомут тоже не для моей шеи. Была бы шея, а хомут, он всегда найдется. Поэтому выбирать нужно самому, и желательно полегче. Ты только глянь, сколько у нас в стольном городе Тарасове уездного масштаба наоткрывали вдруг церквей! И монашки-богомолки по чужим домам и рынкам шастают, членские взносы с одиноких старух собирают и прокламации пьянчугам раздают. Все эти отцы-настоятели православные хуже сектантов. Тоже долдонят про светлое будущее, про рай, терпение, смирение. Пастве не на что калоши купить, а они отрастили брюхо, бороды лопатами, ни дать ни взять – столбовые бояре в теремах с золотыми куполами.

– Чего это ты на попов взъелся? – поинтересовалась Люська.

– Да не взъелся я, просто завидую… Они не дураки. Где бы ни работать, только бы не работать. Но вот знаешь, Люська, я отродясь в шестерках ни под кем не ходил и ходить не собираюсь. И лохом пустоголовым не был.

– Ладно, хватит, – решительно оборвала речь рецидивиста-интеллигента Люська. – Кончай мне тут политинформацию читать. Садись лучше к столу. Прямо философ какой-то.

Кныш, не заставляя себя упрашивать дважды, занял место, предложенное радушной хозяйкой.

– Ты бы мне чего попроще рассказал, – предложила Бомба, глядя томно прямо в глаза дорогому гостю.

– Сейчас расскажу, обязательно расскажу. Давай, что ли, сначала выпьем, а потом, как говорится, и за жизнь поболтаем. Я тут прихватил кое-что.

– Да у меня и свое имеется, – поставила в известность хозяйка.

– Ну как-то неудобно идти к такой роскошной женщине и без подарка. И к тому же вечер длинный, и до остального очер» едь дойдет, – успокоил ее Кныш.

– Ой, что ты, «к роскошной женщине»! – снова передразнила она его. – Тогда уж мог бы и что-нибудь подороже притаранить. Настоящий подарок сделать. А бутылка – ну что это такое? Так, Машку вокзальную снять…

– Да для тебя все, что захочешь! Дай только срок. За мной не заржавеет. Ты же меня знаешь, – заверил Люську Кныш. – За мной не пропадет.

– Угу. Знаю я вас всех как облупленных. Только трепаться горазды, – саркастически усмехнулась она. – Если бы все вы и вправду делали все, что говорите, я бы уж давно на золотых тарелках ела и в шампанском по утрам купалась.

– Ну, зачем же сразу обобщать? – возразил Кныш. – Насколько мне помнится, лично я тебе ничего такого не обещал. Я человек слова, если кому что-нибудь скажу – сделаю. Нет, Люська, в самом деле, смотришься ты, как конфетка. Я хоть сейчас готов тебе ноги мыть, а потом в этой воде чай заваривать гостям.

Шутка Люське ужасно понравилась. Она громко заржала своим несколько вульгарным, грудным смехом, будто довольная лошадь, вволю объевшаяся отборным овсом.

– Чего ж ты тогда четыре месяца назад ко мне не заглянул? – чуть успокоившись, спросила она. – Занят был? К Восьмому марта готовился?

Проницательный Кныш уже давно подметил, что у его старой знакомой был некоторый пунктик. Нет, Люська не была нимфоманкой, но она как-то не совсем была уверена в своих внешних данных. Обладая крупнокалиберными прелестями и стройными ногами, ее мнительная натура почти постоянно желала убедиться в том, какой эффект она производит на мужчин. При этом она не брезговала никакими средствами.

Один раз, находясь в сильном подпитии, она призналась Кнышу, что на ее счету было к тому времени уже двести тридцать семь «доказательств» ее непревзойденности как женщины и любовницы. Горе было той, от которой Люська не смогла бы отвлечь чье-то мужское внимание. Она воспринимала подобное как вызов судьбы. Бомба была готова убить случайно оказавшуюся на ее пути соперницу-жертву, а если знала ее лично – то особенно, и затем съесть с потрохами. Все подруги из-за этого ее побаивались. И не только подруги, но и даже родная младшая сестра. Люська в борьбе за всеобщее мужское признание была сурова и беспощадна.

– Да не переживай ты так, – успокоил ее гость. – Все у нас с тобой еще впереди. Ты только посмотри, какой кайф. За окном целый день солнышко светит, воробьи-засранцы чирикают. Воля, свобода, мать твою… Эх, хорошо сидим!

Кныш раскинул в стороны сжатые в кулаки руки и сладко потянулся, выпячивая вперед свою богатырскую грудь.

– Ты бы музыку, что ли, какую-нибудь завела, – попросил он. – Есть у тебя? А то сидим, как на поминках. Неизвестно, правда, кого хороним.

Люська с готовностью включила магнитофон, изготовленный где-то за бывшей советско-китайской границей с непонятным японоподобным названием на корпусе. В российском народе эти гонконгские и шанхайские сюрпризы носили имена «балалаек» или «батонов».

Спустя минуту кассета голосом простого русского братана с фамилией, неизменно оканчивающейся на «и краткое», начала неторопливый, правдивый и жизненный рассказ о нелегкой воровской доле, лесоповале, колючке, сторожевых вышках, одинокой старушке-матери и все далее в том же духе.

– Совсем другое дело, – улыбнулся Кныш. – Ну, а ты-то сама как живешь?

– Наконец-то сподобился, спросил, – отметила хозяйка. – Нормально живу.

– Это в смысле счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает? Так, что ли? – решил уточнить гость.

– Да, – согласилась Люська. – Гуманитарная помощь мне бы совсем не помешала. Мне бы спонсора богатого найти. А лучше двух или…

– Тыр-р-р! – зафырчал вдруг захмелевший от первых рюмок водки Кныш. – Тормози, родная! Куда тебе столько? Хватит одного.

– Можно и одного, – согласилась Бомба, принимая на грудь рюмку забористой прозрачной жидкости, и добавила, пережевывая закуску: – Только очень богатого.

– Как-то ты ведешь себя уж больно по-крестьянски иногда. Окультивироваться пора, – последнюю пару слов Кныш произнес, удачно подражая первому и последнему президенту Советского Союза.

– Ах, какие мы культурные! – заметила Люська, нажимая на еду.

Видимо, напиток вызвал у нее внезапный приступ аппетита.

– Может, ты меня поучишь вилку держать или еще предложишь в библиотеку записаться и в оперу сходить? – ехидно спросила Люська, на которую тоже начинал оказывать свое действие алкоголь.

– Да хрен с ней, с оперой! – махнул рукой Кныш. – Слушай, смени кассету. У тебя есть что-нибудь другое?

– Сейчас, – Люська встала из-за стола, порылась в ящике серванта и извлекла на свет божий сразу несколько пластмассовых коробочек. – Тебе что, «Балаган лимитед» или «Золотое кольцо»? Последние записи, – спросила она.

– А! Мне все равно. Лишь бы веселее было. Ну, давай еще? За встречу!

И Кныш снова наполнил рюмки водкой. А страдающая от отсутствия очень богатого спонсора молодая, симпатичная, но малость не поднаторевшая в хороших манерах женщина продолжала радоваться внезапному гостю.

Через полчаса она начала выдавать такую «чуму»:

Люська громко орала, стараясь перекричать знаменитый фольклорный коллектив, который тем временем тянул нечто совершенно другое.

– Не боишься соседей перепугать? – попробовал ее попридержать собутыльник.

– Да пошли они все! – хмельным голосом завзятой гуляки выругалась Люська. – Я у себя дома. Что, уже и в собственном доме не имею права петь? Я свободный человек. Сейчас еще и стихи буду читать. «Выпьем с горя. Где же кружка?» А? – икнув, добавила она.

Кныш хорошо знал Бомбу и прекрасно понимал, что она не столько пьяна, сколько придуривается.

– А хочешь, я сейчас выйду на балкон и стриптиз всем покажу? – продолжала заводиться она. – Хочешь?

– А вот этого не надо. Это уже статья, – предостерег ее Кныш.

Но Люська как бы его и не слышала.

– Ты что думаешь, мне слабо? – почти орала она. – Слабо?!

– Ладно, сбавь обороты, сердечная моя. Оставим шоу на потом. Отложим до следующего раза, – предложил гость. – У меня к тебе вообще-то дело есть. Я ведь не просто так пришел.

– Ах ты гад, – пристыдила его несостоявшаяся стриптизерша. – Ну ты! Ну, какой же ты все-таки гад. Я его как родного! Я к нему, можно сказать, со всей душой! А он!

– Да ладно, хватит тебе, – попытался остановить ее Кныш.

– Что, поверил? Поверил, да? – Люська снова зашлась в своем неподражаемо простецком лошадином ржании.

Когда она малость успокоилась, Кныш спросил:

– Хочешь заработать?

– Смеешься, что ли? Кто ж этого не хочет? А сколько? – С Люськи быстро сошел хмель, и она вмиг посерьезнела. – Много? Если сумма приличная, я согласная.

– Не сомневайся, получишь вполне солидное единовременное пособие или вознаграждение. Это уж называй как хочешь, – заверил Кныш.

– А кроме того? – заигрывающе улыбнулась боевая любительница частушек.

– Что «кроме того»? – не понял Кныш.

– Что я буду иметь? – по-матерински сюсюкающим голоском спросила Люська, будто разговаривала с маленьким ребенком.

– Как это? Тебе что, кроме денег, еще что-то нужно? – удивился Кныш.

– Ну, догадайся. – Люська покинула свое место и приблизилась к нему.

Наклонившись, она обхватила его за шею и, не отпуская, уселась к нему на колени.

– Мне сейчас, по правде сказать, совсем не до загадок, – сказал Кныш, прекрасно понимая, о чем идет речь.

– Мне нужно не «что-то», а «кого-то», – пояснила Люська.

– Мадам, вы вгоняете меня в краску. – Кныш старался быть до предела серьезным.

– Ты останешься у меня сегодня?

– Вообще-то у меня сегодня дела! – начал ломаться Кныш подобно девке, «динамящей» желающего полакомиться ею мужчину.

– Какие еще там дела в такое время? – усомнилась неравнодушная к отсутствию мужского внимания Люська. – К бабе, что ли, собираешься? Так скажи! А кто она? Я ее знаю?

Кныш держал паузу.

– А я что, тебе уже не нравлюсь? – продолжала наседать Люська. – Ну скажи, скажи мне: что такое у нее есть, чего нет у меня? Оставайся, не пожалеешь!..

– А если не останусь? – сделал предположение деловой гость.

– А если не останешься, ищи себе помощников в другом месте, понял? – посоветовала сухо Бомба.

Но Кныш вовсе не собирался отказываться от приглашения. Более того, заранее предполагал подобное развитие событий. Но уж очень хотелось ему разозлить Люську, раздразнить поганку этакую. И сразу получал два удовольствия по цене одного. С одной стороны, реализовал намеченный план, для которого она вполне подходила, а с другой, что тоже было немаловажно, – ночь последних утех.

– Ну хорошо, убедила, – сдался наконец Кныш. – Дела действительно могут подождать. Кроме одного, конечно… Сейчас я тебе все объясню.

– Давай потом, – предложила хозяйка. – Скажи, а как у тебя с этим… со здоровьем?

Люська сделала многозначительный кивок головой в сторону «нижнего этажа» Кныша.

– Все ли там в порядке? – переспросил Кныш. – Да вроде не жалуюсь. Не совсем состарился, надеюсь… Не переживай, подруга. Не обману…

И, неожиданно сделав паузу и откинувшись на спинку дивана, выспренне спросил Люську:

– А сейчас скажите-ка мне, мадемуазель Селиверстова, любите ли вы театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?

– Да ты что, Кныш, сбрендил? Или вправду собрался меня в оперу пригласить? – вылупилась на него Люська.

На ее лице даже отразился испуг, вызванный неадекватным и непонятным, с ее точки зрения, поведением старого приятеля.

– Нет, что ты! Опера – это сейчас неактуально, – тоном Остапа Бендера безапелляционно заявил Кныш. – Скорее всего мы поедем на сафари.