Вернувшись домой, я решила сразу лечь спать. Время уже зашкалило за такой предел, что нужно было торопиться, иначе нам всем грозил хронический недосып, как выразилась Маринка. Однако, когда я, вылетев из ванной, пошлепала к своему диванному матрацу, стоящему на полу, я увидела в гостиной Маринку со стаканчиком коньячку в руках, полулежащую в кресле перед телевизором.

– Ты что, мать, – удивилась я, затормозив рядом с ней, – без последних новостей уснуть не можешь?

– Вот еще, ты отстала от жизни, тут могут показать кое-что поинтересней, – туманно ответила Маринка.

Я не стала выяснять, что же именно сейчас ее интересует, потому что объяснение запросто могло затянуться допоздна. Точнее – до утра, а до него уже оставалось, можно сказать, что и совсем ничего.

Утро встретило меня, как обычно, рано. Не буду описывать мои впечатления – самой неприятно.

Помечтав с затаенной безнадегой, лежа на спине с закрытыми глазами, что время у меня еще есть, я поняла, что сама в это не верю, и встала – а куда деваться-то?

Я по утрам ощущаю себя ближе к природе: каким бы тихим ни выдалось утречко, оно все равно полно самых разнообразных звуков, по крайней мере до тех пор, пока я окончательно не открывала глаза. А обычно это происходит в ванне.

До нее как-то не получается.

Бредя до ванной, я не только прислушивалась, но и принюхивалась. Когда у меня дома ночует Виктор, он, очень точно подгадывая время моего пробуждения, всегда стабильно, обязательно и несомненно жарит яичницу. Такая у него визитная карточка. Сегодня я ожидала того же, но, очутившись перед дверью ванной комнаты, вдруг сообразила, что из кухни яичницей и не пахнет, хотя там кто-то, несомненно, был: слышалась негромкая музыка из приемника.

Заинтересовавшись причиной нарушения традиций, я толкнула прикрытую кухонную дверь и заглянула за нее.

А на кухне сидела Маринка! Совершенно одетая!

Глазки мои невыспавшиеся сами собою раскрылись широко и удивленно. Еще бы: Маринка встала раньше меня! Пришла на кухню! Умылась-оделась! А запаха кофе не чувствовалось!

Либо это чудо – либо шиза. Либо молиться – либо вызывать «Скорую». Что делать – непонятно, но не молчать же, как дурочка, и я тихонько откашлялась.

– Ты это чего, а? – опасливо спросила я, не рискуя даже приблизиться.

Маринка посмотрела на меня и затушила сигарету в пепельнице.

– Полный абзац, – сказала она с непонятным выражением лица.

– Да? – спросила я. – А почему?

– А вот потому, – ответила она, побарабанив пальцами по столешнице, – представляешь, сволочь какая? Только я к нему привыкла, так он взял и застрелился!

Я схватилась за сердце и сползла вдоль косяка на пол.

– Как? – прохрипела я. Мысли у меня испуганно заметались. Я ничего не могла сообразить, понимала только, что случилось что-то страшное и кошмарное.

– Как застрелился? – повторила я, с трудом обретя способность говорить четко и ясно.

– Из пистолета, – ответила Маринка, встала и потянулась, поскрипывая суставами, – я как увидела, так расстроилась, что заснуть не могла. Ворочалась, ворочалась, а! – Она махнула рукой и подошла к плите. – Тут Виктор копошился со сковородкой, я его выгнала к чертовой матери, чтобы не мешал переживать.

Услышав про живого и здорового Виктора, я встала и туже затянула пояс халата.

– Кто это там у тебя застрелился, зараза? – спросила я максимально ласковым тоном, чтобы не раздражать Маринкину крышу, явно съехавшую набекрень.

– Малдер, кто же еще, – ответила она, ставя чайник на плиту.

– Какой еще Малдер? – Я ничего не понимала из того, что она мне говорит, но было ясно, что у Маринки наступил очередной бзик.

– Из «Секретных материалов», ну «Х-файлы», ты не смотришь, что ли? – Маринка недоуменно посмотрела на меня.

– Тьфу! – ответила я и, повернувшись к ней спиной, раздраженно прошастала к ванной.

– Это он прикинулся, – догадалась я, выкрикнув из коридора, – чтобы расследование провести.

– Да плевала я на его расследование, – крикнула мне в ответ Маринка, – мне на дядечку было интересно смотреть, а он, гад, так со мной поступил…

Она там еще что-то выкрикивала, но я захлопнула дверь и включила воду на всю мощь.

Блин! Наверняка это скверная примета: встретить с утра чокнутую. Что-то сегодня должно случиться нехорошее.

После быстрого и тихого завтрака наша теплая компания приехала в редакцию.

А Маринка, кстати, немножко сменила прическу, сменила ее так, чтобы почти полностью закрыть уши. Я тактично не обратила на это внимание, хотя Маринка пялилась на меня очень вызывающе, готовясь резко ответить на все мои ехидства, но я проявила непонимание и не дала ей такой возможности.

Сергей Иванович Кряжимский уже был на работе и, вздыхая, щелкал клавиатурой компьютера, выстукивая статейку для заполнения предпоследней полосы газеты.

Поздоровавшись, я традиционно спросила про новости, услышала, что их нет, и пожаловалась на то же самое.

– Такого не может быть, – вдруг заявил Сергей Иванович, – наверное, не там ищем. Да и ищем ли?

– Как это новостей нет? – вмешалась в разговор Маринка. – А вчерашние дела ты уже забыла?

– А что нам проку от них? – пожала я плечами. – Сергей Иванович, как я поняла, спрашивал про новости, годящиеся к публикации, а из вчерашних событий можно вытрясти лишь ночное нападение хулиганов на женщину, ограбление квартиры… Что еще? – Я честно прокрутила в памяти все, что было. – Для газеты все это пшик и мелочовка. Нужно искать что-то другое.

– Да ты что?! – Маринка присела на край своего стола. – А ты не права, Ольга Юрьевна! Ведь все это произошло с одним человеком, не забывай! И если у нас ничего нет, то почему бы не заняться этим делом? Взять его на журналистский контроль, например? Я понимаю, что многого отсюда не высосешь, но на неделю-другую нам материала хватит. И раздувать ничего не надо: неожиданная смерть, серия нападений, что само по себе рождает подозрения. Кроме того, Света просила консультаций, информационной поддержки, так сказать. Вот мы ее ей и обеспечим. А что? Запросто! И менты уже халявно не смогут провести следствие: чревато оглаской!

Я развернулась и пошла в кабинет. В недобрый час Света ляпнула ту злополучную фразу про уши, и теперь Маринка не успокоится до тех пор, пока или не докажет, что Света – преступница, или, на худой конец, не отобьет у нее Олега. Имея такие благородные мотивы, нельзя заниматься журналистским контролем: нечестно.

– Ты куда? – ринулась за мной Маринка и не дала закрыть дверь. – Беремся за это дело?

– Не считаю нужным, – сказала я, – подождем, и подвернется еще что-нибудь.

Маринка помолчала и вышла. Я вздохнула с облегчением. Однако то, что я приняла за признание поражения, было военной хитростью с ее стороны.

Маринка до обеда вела себя как обычно. Ну, может быть, только немного тише обычного, и я не обратила на это особого внимания. Примерно около часа дня она вошла в мой кабинет без вызова и без подноса.

– А кофе? – спросила я, удивленная таким свинским нарушением священного обычая кофепития.

– Придется пока отложить, мы приглашены на встречу с директором «Роз-Мари».

– Долго его уговаривала? – спросила я, совершенно не собираясь никуда ехать, но уже понимая, что ситуация, похоже, вырвалась из-под контроля.

– Больно надо, – фыркнула Маринка, – он действительно сам пригласил. Еще и временем зажимать не стал: ждет нас с половины второго и до конца рабочего дня. Очень, очень просил нас подъехать.

Я посмотрела на Маринку, Маринка посмотрела на потолок. Мы взаимно помолчали.

Я достала сигарету и, прикуривая ее от зажигалки, заказала правду:

– Колись, швабра, чем ты его взяла? Имей в виду, если не признаешься, я сама позвоню и скажу, что планы редакции изменились.

– Грубый шантаж и зажим инициативы, – Маринка снова подняла голову к потолку, но при этом покосилась на меня, определяя: шучу ли я или нет. При этом фокусе у Маринки получилась такая угарная физиономия, что я рассмеялась.

– Садись и колись, – предложила я ей.

– Да запросто, – пообещала Маринка.

Она села на стул, стоящий напротив меня, и, закинув ногу на ногу, с улыбкой подняла руку.

– Все-таки сделаем рекламу газеты со мной в главной роли?

Я пожала плечами:

– Если будет экономическое обоснование этого проекта, то, возможно, бухгалтерия выделит транш. Тогда, если я подпишу…

– Какая херь, – разулыбалась Маринка, – и охота тебе тень на плетень наводить, а?

– А тебе? – так же дружелюбно улыбнулась я. – Так что же ты там насвистела Палычу в уши?

– Да ничего особенного. Я дозвонилась до него, кстати, очень почечуйным оказалось это делом, – они, видите ли, были постоянно заняты – пришлось наехать слегонца, – Маринка задумчиво почесала кончик носа, – но потом он проклюнулся, и я просто поинтересовалась: правда ли, что после происшедших событий он сворачивает свой бизнес? Он так раскричался, – Маринка плотоядно чмокнула губами, – а я так разобиделась, – она хихикнула, – короче говоря, он перепугался, что мы дадим неправильное освещение событий, и приглашает нас на дружескую беседу, которую даже готов нам оплатить на правах рекламы, вот!

– Ну ты даешь, это запрещенный прием! – Во мне боролись два чувства: легкое раздражение от Маринкиной дурацкой инициативы и простая обычная лень, поэтому мое возмущение прозвучало не совсем убедительно.

– Впервые слышу! – Маринка прижала руки к груди. – Почему же запрещенный прием, Оленька?

Я только посопела в ответ и перелистала страницы ежедневника, лежащего передо мной.

– А у тебя там не записано ничего, – ехидно подсказала мне Маринка, это ее замечание переполнило чашу, и я, получив нужный эмоциональный толчок, раскричалась.

Я, постепенно переходя от ленивого пиано до азартного фортиссимо, объяснила ей, что еще одна такая инициатива, и я вообще запрещу ей прикасаться к телефону, к авторучке, к компьютеру и даже банку с кофе ей будет выдавать Ромка, и то только по моему письменному приказу.

– Теперь слух пойдет, что мы занимаемся вымогательством! – орала я так, что Сергей Иванович, приотворив дверь, заглянул в кабинет.

– Все нормально, – отмахнулась я от него и тут же извинилась за невольную грубость. Сергей Иванович кивнул и спрятался обратно.

Кончилось все, разумеется, Маринкиными извинениями, раскаянием и нашими совместными сборами.

Через полчаса мы уже выходили из здания редакции. Молчали обе, но если я по необходимости хмурилась, то Маринка тихо радовалась.

Агентство «Роз-Мари» располагалось на пятом этаже офисного здания, находящегося в самом центре города, на улице Горького, напротив Театра оперы и балета.

Пройдя мимо притаившегося в правом углу вестибюля киоска обмена валюты, мы встали перед лифтом, нажав кнопку вызова.

Несмотря на заявленную крутизну здания, лифт оказался отечествено-привычным: исцарапанным и нечистым. Я только вздохнула, Маринка проворчала что-то, но особенно разглагольствовать не стала. Чувствовалось, что она в напряжении: если одна фотомодель умудрилась сразу же охаять ее внешность, то сейчас нам, возможно, предстоит увидеть таких помпезных девочек много-много. Мне даже показалось, что Маринка стала раскаиваться в своей инициативе.

Лифт выпустил нас в длинный белый коридор.

Пройдя по коридору, мы остановились перед зеленой бронированной дверью с латунной табличкой на ней. Кривляющимся шрифтом, сымитированным под готический, на табличке было выгравировано: «Ателье «Роз-Мари».

– Они хотят нас убедить, что сейчас за дверью сразу же начнется Париж? – спросила Маринка.

– И не мечтай, там будет все тот же Тарасов, – оптимистично ответила я.

Мне очень не хотелось идти в эту контору, но, благодаря моей верной подруге, все-таки придется это сделать. Причем в отличие от меня ей повезло: она еще вчера услышала полный набор дифирамбов своей внешности. Кто его знает, возможно, мне это только еще предстоит.

Я толкнула дверь. Она с легким шуршанием по ковровому покрытию отворилась, и мы вошли внутрь «Роз-Мари».

Нам открылся большой, светлый зал с огромными окнами и десятками потолочных светильников. По периметру зала стояли кресла и диваны. Между диванами – вазоны с торчащими из них пластмассовыми пальмами. Несколько дверей, ведущих в другие помещения, скрывались за раскидистыми зелеными ветвями.

В середине зала возвышался тихо булькающий псевдомраморный фонтан, а почти сразу напротив входной двери – овальный стол со стеклянной столешницей. Стол был завален рекламными проспектами, на его правом краю стоял компьютер, за которым в кресле сидела девушка в сложной прическе и с очень умным видом щурилась в монитор. На носу девушки плотно восседали очки в модерновой оправе.

Несколько девушек и юношей, одинаково высоких и тощих, сидели тесной компанией на одном из диванов. Они лениво осмотрели нас с Маринкой с ног до головы и зашушукались.

Девушка, сидевшая за столом, напротив входа, с очень важным видом махнула нам рукой.

– Ну что вы там застряли? Проходите сюда!

Мы с Маринкой переглянулись и прошли.

– Так, – приобретая еще более важный вид, проговорила девушка, листая тонкую тетрадочку с замятой на углах обложкой, – значит, пришли, да?

Не дожидаясь ответа, она сдвинула очки на кончик носа и, смотря на нас поверх очков, из-за чего получалось, что смотрит она как бы сверху вниз, хотя это было совсем не так, девушка спросила:

– Вам известно, сколько сейчас времени, или нет?

Так как мы с Маринкой продолжали ошарашенно молчать, девушка усилила нажим и повысила голос:

– Если вы сейчас скажете, что и купальники не принесли, я вас сразу же отправляю обратно и не буду слушать никаких оправданий.

Она перевела взгляд с меня на Маринку.

– А вот вы, девушка, между прочим… – неизвестно, что она собиралась сказать, но Маринка, уже накануне наслушавшись критики по поводу своей несравненной внешности, постаралась резко заткнуть обрушившийся на нас бюрократический фонтан.

– Девушка, – Маринка процедила это слово буквально сквозь зубы, и впервые в глазах разговаривающей с нами девушки промелькнул какой-то интерес к нашим скромным персонам, – Аркадий Павлович Постников очень просил нас зайти в любое удобное для нас время с половины второго и до конца рабочего дня…

Маринка сделала паузу, великодушно подождав, пока ее слова уложатся в голове нашей визави, и продолжила:

– Так вы, пожалуйста, известите его, что пришли журналисты из газеты «Свидетель».

После этих слов Маринка пробуравила девушку взглядом и, взяв меня под руку, повернула меня налево.

– Давай пока живопись посмотрим, – вальяжно произнесла она, и мы отошли от стола.

Краем глаза я заметила, что наша собеседница, положив тетрадь в ящик стола, вскочила и бодрой трусцой поскакала к одной из дверей, расположенных в глубине помещения.

– Где ты так научилась наезжать? – тихо спросила я Маринку, разглядывая мутный пейзажик, висевший на стене.

– Уж мне ли не уметь себя вести с секретутками, – усмехнулась она.

– С кем, с кем? – переспросила я.

– С кем слышала, – огрызнулась Маринка, и в этот момент мы услышали сзади приближающиеся быстрые шаги, и обе оглянулись. Причем Маринка-зараза сделала это медленнее и помпезнее меня. Иногда она действительно переигрывает.

К нам подходила высокая девушка – шатенка, с прической «длинное каре». Она шла как-то роботообразно, прижимая локти к бокам и совершенно ненужно, на мой взгляд, выворачивая наружу некрасивые большие ладони. Одета она была в длинное платье светло-зеленого цвета. Очевидно, она выбрала этот цвет, чтобы не выпадать из ансамбля с входной дверью.

Мы с Маринкой с первого же взгляда оценили все недостатки ее внешности и многозначительно переглянулись.

– А мы-то покруче будем, – прошептала мне Маринка, и я, немного застеснявшись, что нас могут услышать, рассеянно произнесла:

– Мы обсудим этот важный вопрос позднее…

– И не один раз, – кивнула мне Маринка, и в этот момент девушка приблизилась и пригласила нас пройти с ней на свидание с директором.

Кабинет Постникова не потрясал размерами, можно даже сказать, что он был маловат. Но кабинет удивил меня какой-то подчеркнутой богемностью, отчего его можно было принять за отдел магазина дорогих безделушек.

В правом углу, где раньше, в более пасторальные времена, вешали иконы, стояла или, правильнее было бы сказать, сидела статуя обнаженной девушки. О достоинствах модели судить не берусь, но статуя эта была очень блестящей, так как отлили ее из какого-то металла. В углу напротив статуи торчала высокая напольная ваза, тоже с блеском. На стенах – картины в блестящих рамках, и на самих картинах изображалось что-то тоже блестящее.

Сам хозяин кабинета сидел в широченном кожаном кресле за столом. По краю столешницы проходила широкая металлическая блестящая полоса.

Постников – чахлый плешивый старикан с бородкой а-ля фараон, был одет в ярко-синий костюм– тройку и желтый галстук. Он сделал вид, что не заметил, как мы вошли, и, изображая жуткую занятость, что-то писал, низко наклонившись над блокнотом.

– Как тебе натюрмортик? – тихим равнодушным голосом спросила я у Маринки.

– Импортное, дорогое, блестящее – это три слагаемых истинной красоты, – ответила она.

– Что-что? – Директор поднял голову и, широко улыбнувшись, уперся руками в подлокотники.

– Приветствую нашу дорогую свободную прессу, – выдал он, бодренько вскакивая с кресла и помахивая руками, что означало, очевидно, приглашение для нас подойти ближе, что мы и сделали.

Сев в кресла, стоящие напротив директора, и отказавшись от чайку-кофейку и прочего, мы представились и постарались сразу приступить к теме разговора.

– Мы, к сожалению, увы, при исполнении, – достойно замотивировала я отказ.

– Тогда, значит, чайку, – заупрямился Постников.

Он понажимал кнопки на селекторе, вошла пригласившая нас девушка и поставила на стол бокалы с фирменными логотипами: головка девушки в соломенной шляпке, на шляпке две розы. В эти бокалы она разлила чай из заварника с таким же логотипом.

– Спасибо, Ниночка, – сказал Постников и, обращаясь к нам, объяснил: – Этот чай – настоящий «Оранж Пеко» с кенийских плантаций. Как вам, конечно же, известно, хороший чай – это не индийский чай в принципе. Там слишком истощенные почвы. Этот же божественный напиток с лепестками роз и почками азалии могут позволить себе только истинные ценители…

Пришлось попробовать предложенную нам изысканную роскошь. Истинной ценительницей, надо сказать, я себя не почувствовала.

– Так о чем, собственно, вы хотели бы со мной поговорить? – спросил Постников, не дождавшись положительной оценки чая от двух профанок.

– Это вы нам собирались что-то сказать, – хитро улыбнулась Маринка, – в частности, опровергнуть информацию о сворачивании своего бизнеса.

– Дела в бизнесе идут как никогда хорошо, – затараторил директор, – наши модели выполнили ряд заказов в Москве и в Питере. Агентство наработало определенный авторитет. Даже было бы смешно слышать о каком-то сворачивании дела.

Постников оглядел нас с Маринкой и решился хамски пошутить. Он почесал кончик носа и сказал:

– Честно говоря, о такой газете, как «Свидетель», кажется, я раньше никогда и не слышал. Она недавно образовалась?

Это меня доконало. Я тяжко вздохнула о своей доле, о хронической невыспанности в жизни, о Маринке с ее дурацкими идеями и о прочих грохнувшихся на меня неудобствах.

Посмотрев Постникову прямо в глаза, я сказала:

– Дела у нас идут как никогда хорошо, наши материалы перепечатываются в центральной прессе, в московских и питерских газетах и журналах. У нас есть авторитет. Кому нужно, знают, что сплетнями мы не питаемся. У нас всегда только проверенные факты, и если вы не желаете дать разъяснение некоторым из них, так, ради бога, извините, мы и не настаиваем. Нашим читателям будет и так интересно прочитать о странной смерти одной вашей модели, о похищении у вас из офиса документов, касающихся вашего бизнеса, о странных систематических неприятностях, преследующих другую вашу модель. Говорите, что дела идут хорошо? Я очень рада за вас, до свидания, Аркадий Павлович.

Мы встали. Сузившаяся к концу моей речи улыбка Постникова зазмеилась снова.

– Ну куда же вы так торопитесь! – словно бы нехотя произнес он, привставая и наклоняясь в нашу сторону. – Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

– О чае, что ли? – уточнила Маринка. – Мы все поняли, он растет в Африке.

– Не только, не только о чае, – Постников широко развел руками, словно показывая, что общих тем у нас пруд пруди.

Это оказалось не совсем так, что и выяснилось после того, как мы снова присели.