Из кабинета Трахалина, расположенного на третьем этаже обшарпанного здания Волжского РОВД, открывалась великолепная панорама Волги. Больше ничем кабинет примечателен не был. Такой же маленький, как и у Здоренко, только, пожалуй, накурено было меньше и дышать легче. «Ну да это ненадолго, — резонно подумала я, ощупывая в сумочке пачку сигарет „Русский стиль“, — если наше свидание затянется, то задымим здесь все, что можно».

— Присаживайтесь, Ольга Юрьевна, — предложил мне Трахалин, сам усаживаясь напротив и доставая из ящика своего стола серую папку.

— Вы кабинет выбирали с учетом вида из окна? — спросила я, постаравшись устроиться поудобнее на неудобном деревянном стуле, подозрительно качнувшемся подо мною.

— Что? — Трахалин оторвал голову от бумаг, добытых им из папки. — А, какой дали, в том и работаем, — скороговоркой ответил он и опять склонил голову. Я не удержалась и зевнула. Можно быть даже не старшим следователем, а самым младшим ассенизатором, но пренебрегать эстетической стороной любого дела просто непростительно.

— Вы мне разрешите закурить? — спросила я, доставая сигареты.

— Что? — снова переспросил Трахалин. — А, да, курите, конечно.

Он запустил руку под крышку стола и извлек оттуда псевдобронзовую легонькую и тоненькую пепельницу с профилем Нефертити на краю. Я оценивающе рассмотрела ее, закурила и задумалась о своем.

— Вам знакома Черемисина Ирина Валерьевна? — спросил наконец Трахалин тихим голосом, внезапно устремив на меня пристальный взгляд.

— Что? — переспросила я. — А, да, конечно, мы учились вместе, — ответила я и посмотрела в потолок.

Похоже, история Ирки о том, как перед ограблением я вела разговоры с водителем «Москвича», стала хитом в здешних коридорах. Нужно будет при встрече предложить ей сменить амплуа, а то губит свое дарование в косметических джунглях.

— Когда вы ее видели в последний раз? — продолжал задавать свои жутко интересные вопросы Трахалин.

— Вчера, — терпеливо ответила я, — я пришла к ней за несколько минут до ограбления, наверное, минут за пять-десять, если быть точной.

— А потом? — совсем уже тихим голосом спросил меня мой следователь, и я почувствована приближающийся приступ раздражения.

— Что — потом? — спросила я. — Вы имеете в виду, что было потом, или еще что-то? Потом случилось сами знаете что. Ну, а затем уже началось самое интересное. Ваш майор Здоренко захватил всех присутствующих в магазине в заложники и — раз уж ему не удалось поймать бандитов — стал развлекать тех, кто попался ему в руки. У меня, например, сохранились самые радужные воспоминания от знакомства с ним.

— Здоренко? — переспросил Трахалин. — Я не знаю такого, он откуда?

— Вы думаете, я знаю? Впрочем, я догадываюсь, откуда он. Под его началом была толпа омоновцев, увешанных автоматами. Он примчался с этой командой почти сразу же после ограбления. Но бандиты оказались более резвыми в движениях, чем ваши коллеги.

Трахалин посмотрел на меня жестко и отчужденно.

— Ваши комментарии, конечно, очень и очень интересны, — заметил он, явно демонстрируя хороший вкус, который вначале я у него и не рассмотрела, — однако я пригласил вас сюда не для того, чтобы слушать замечания о работе моих коллег. Когда вы видели Ирину Черемисину в последний раз?

— Вы у меня это уже спрашивали, — стервозно напомнила я, — а я вам честно ответила, что вчера во время ограбления.

— А после этого вы с ней встречались?

— Нет, после этого я имела беседу с майором Здоренко, потом он отвез меня на работу, и до самого вечера я была в редакции.

— А после работы?

— Вчера был насыщенный впечатлениями день, и новых радостей не хотелось. Я уехала домой.

Трахалин задумчиво посмотрел на меня, а я, соответственно, на него. Последний вопрос породил во мне новое подозрение. С чего бы ему интересоваться тем, что я делала вчера вечером?

— Тогда пойдем другим путем, — вздохнув, сказал Трахалин, — расскажите мне, пожалуйста, как вы провели вчерашний вечер.

— Со скольки и до сколъки? — решила уточнить я его вопрос, потайной смысл которого оставался для меня пока неясным.

— Скажем так, с семи и до одиннадцати-двенадцати, — не сводя с меня нехорошего взгляда, сказал Трахалин.

— После окончания рабочего дня вся наша редакция в полном составе поехала ко мне домой. Нам нужно было обсудить, — начала импровизировать я, излагая нарочито монотонным голосом, чтобы поскучнее звучало, — несколько возникших вопросов, связанных в том числе с происшествием в «Материке». Изменение в дизайн-проекте газеты, новые статьи и следующую за ними верстку и так далее и тому подобное. Журналистская работа не подразумевает упорядоченного режима дня, и когда происходит что-то из ряда вон выходящее, то приходится сидеть и за полночь, как у нас вчера и получилось, — я сама увлеклась своим рассказом, и мой голос даже два раза дрогнул от волнения, когда я описывала наши тяжкие будни, — полностью работа была завершена поздно, квартира у меня большая, поэтому все остались ночевать у меня. Такое происходит нечасто, но если уж происходит, тогда мы вкалываем, как говорится, на полную катушку…

Я затушила сигарету о потемневший лоб бабушки-Нефертити и задумалась. «Все будет о'кей, Оля, сейчас тебе толстыми белыми нитками пришьют какое-нибудь соучастие, и Фима Резовский весь свой язык обобьет, спасая тебя от последствий следствия», — пообещала я сама себе.

Словно в ответ на мои мысли противным резким чириканьем зазвонил телефон.

— Трахалин, — представился мой собеседник, и по его взгляду, брошенному на меня, я поняла, что являюсь предметом разговора, — конечно… да… пока не знаю… нет, не против, но лучше подождать…

Очень медленно положив трубку на место, Трахалин посмотрел на меня с усмешкой.

— Ваш адвокат успел уже развить космические скорости. Почему-то вас искать он начал с самых верхов… словно я беседую с вами в кабинете у Свиридова или главного прокурора…

— Метод у него такой, — предположила я, — к тому же он так близорук…

Трахалин закашлялся и спрятал глаза.

— Ладно, — сказал он, — получается так, что несколько свидетелей могут подтвердить, что вчера вечером, с семи до одиннадцати, вы находились вместе с ними и никуда не отлучались. Я вас правильно понял?

— Почти, — поправила я его.

— Что-то вспомнили? — Трахалин словно воспарил. Он подался вперед, его губы раздвинулись в хищной улыбке, крылья носа дрогнули. — Итак, — со вкусом протянул он, — в котором часу вы покинули своих… мм… сотрудников.

— В половине двенадцатого, — призналась я, и, словно в подтверждение моим словам, громыхнула пушка, с недавних пор по прихоти нашего губернатора установленная на Лысой горе. Так губернатору, очевидно, легче было представлять себя Петром Первым. Или арапом его.

— И с кем и куда вы отправились после этого? — тихо спросил Трахалин.

— Сюда и с вами, — резко ответила я ему, окончательно потеряв терпение, — как только я вчера вернулась в редакцию вместе с майором Здоренко, я не расставалась больше со своими сотрудниками до половины двенадцатого сегодняшнего дня. Не будете ли вы настолько любезны, уважаемый Петр Иванович, наконец рассказать мне, что же такое происходит и почему я должна отвечать на ваши бесконечные вопросы, совершенно не улавливая их глубоко скрытого смысла?

Трахалин погрузился в молчание, перебирая на столе бумаги и укладывая их в папку.

— Вы мне сейчас продиктуете данные ваших… сотрудников, — тихо сказал он, — с которыми вы… работали до утра у себя дома, — закончил он почти зло.

— Конечно, конечно, а вы объясните мне, зачем вам все это нужно? — продолжала упорствовать я.

— Что рассказывала вам Черемисина во время вашей встречи?

— А что можно рассказать за пять минут?! — вскричала я. — Только то, что она замуж не вышла, и все.

Трахалин замолчал, и это длилось довольно долго.

— Сегодня утром Ирину Черемисину обнаружила ее квартирная хозяйка, — наконец выдавил он из себя, уже в который раз пытаясь пронзить меня взглядом, и опять у него это не получилось. Я не пронзалась.

— Как это «обнаружила»? — спросила я.

— Она была убита вчера, приблизительно между десятью и одиннадцатью вечера. Застрелена из пистолета, — ответил следователь.

Я просто застыла на своем шатком стульчике, будучи в совершенном потрясении.

Убили Ирку Черемисину! Господи, а я так глупо на нее сердилась!

Трахалин наблюдая эффект, производимый его словами, продолжил:

— Она жила в квартире одна, да вы, наверное, это и так знаете…

Я отрицательно покачала головой.

— На столе осталась бутылка вина, пепельница, тарелки, все на две персоны…

— Так в чем же дело? — вскричала я. — Снимите отпечатки!

— Отпечатки очень тщательно стерты со всех вещей, но не это главное, — Трахалин замолчал и впервые посмотрел на меня с усталостью.

— А что же главное? — спросила я, доставая вторую сигарету.

— В нее попали две пули: одна в область груди, вторая под ключицу… О покойниках плохо не говорят… наверное, она очень много работала, уставала, — Трахалин вздохнул, — короче говоря, под диваном, рядом с которым она упала, скопился толстый слой пыли, и перед смертью она пальцем кое-что там написала… на полу…

Трахалин, перебрав в десятый, наверное, раз бумаги в папке, протянул мне фотографию.

Я взяла и всмотрелась в нее. Изображался кусок цветастого линолеума. Сначала я ничего не поняла, но, посмотрев чуть сбоку, смогла разглядеть на его поверхности толстые неровные буквы «ОЛЯ Б».

Замерев от изумления, я взглянула на Трахалина и ничего не смогла сказать.

— Да, да, — подтвердил он, — теперь вы понимаете, зачем мне нужно знать, как вы провели свой вчерашний вечер?

Я молча кивнула.

— Я устрою вам встречу с вашим адвокатом, а пока, если вы не возражаете, мне бы хотелось проверить ваши показания. Договорились? — с неожиданным и ненавязчивым юмором предложил мне Трахалин, и у меня хватило силы только еще раз кивнуть ему.

Сняв трубку телефона, следователь позвонил и вызвал дежурного. Зашел знакомый мне сержант и после недолгого перехода привел меня в почти пустую комнату, ненамного превосходящую по размерам кабинет следователя. У зарешеченного окна комнаты маялся Фима Резовский. Посередине комнаты стоял стол, а рядом с ним два стула.

Увидев меня, Фима подскочил на месте и прямо-таки бросился мне навстречу.

— Ольга Юрьевна! — возопил он, потрясая кулаками. — Я преодолел такие преграды, сокрушил такие препоны! Им это даром не пройдет! Я подключу всю городскую коллегию адвокатов, потому что здесь творятся вопиющие безобразия, потому что нарушаются основные права граждан, и я…

В это время сержант, приведший меня сюда, вышел и прикрыл за собою дверь.

С Фимы весь пафос сдуло, словно его и не было вовсе. Он мгновенно успокоился, обнял меня за плечи, провел в комнату и усадил на стул.

— Ирку убили, — тупо произнесла я.

— Знаю, — отозвался Фима.

— Откуда? — я удивленно посмотрела на него.

— Плохой бы я был защитник, если бы не разузнал все, что только можно, пока был лишен возможности пообщаться с клиентом. Успокойся, здесь ты не задержишься. Ну, может быть, самое большее, до конца дня.

— Успокоил, — фыркнула я, — и все это время сидеть в камере с проститутками?

— Так вот для чего ты меня позвала? А я думал, что тебе нужен адвокат, — разочарованно протянул Фима и дотронулся до узла своего галстука.

— Перестань ерничать, — одернула я его, почти полностью приходя в себя. — Дай лучше сигарету, я свои забыла у следователя.

— Ты же знаешь, я не курю, — с упреком напомнил мне Фима, но, видя мои распахнувшиеся от ужаса глаза, тут же вытянул из кармана пачку «Парламента», — но я всегда, помня о твоих проблемах, просто из кожи лезу вон, чтобы предугадать все твои желания, мечта моя.

— Предугадай поскорее, чего я сейчас хочу, — пожелала я, беря сигарету у него из рук.

— Это элементарно, Ватсон, — ответил Фима, поднося мне зажженную спичку, — ты всего лишь хочешь, чтобы я немного помолчал.

— Точно, — удивилась я.

— Увы, ты не оригинальна. Моя жена постоянно мечтает о том же, — загрустил Фима и тоже закурил.

А говорил, что не курит. Вот и верь после этого адвокатам. И уж тем более — мужикам.

Тишина длилась недолго, и первой ее нарушила именно я. Может быть, это и странно звучит, но моя судьба была мне не безразлична.

— Почему ты уверен, что мне здесь торчать максимум до вечера? — спросила я Фиму.

Фима бросил небрежный взгляд на дверь.

— Когда я понял, в чем тебя подозревают, я тут же созвонился с твоей Маринкой, и она мне сообщила, что вы, всей вашей газетной бандой, черт знает чем занимались у тебя дома всю ночь без перерыва. Твое бесспорное алиби обеспечивают три совершеннолетних свидетеля… Причем один из них весьма заслужен, чего нельзя сказать о тебе, о свет очей.

— Не поняла!

— А ты знаешь, сколько отметок о тебе в картотеке задержанных? Выше крыши. Хорошо еще, что ни один из твоих свидетелей никуда не привлекался.

— Ты позвонил и сказал, чтобы они все звонили этому Трахалину и сообщили о моем алиби?

— С ума сошла, мать? — прошипел Фима, и его темные глаза блеснули опасным бедуинским огнем. — Они должны сидеть и терпеливо ждать, когда им позвонят, их пригласят и их спросят. Правда, твой доблестный профессиональный защитник и здесь проявил свои лучшие качества. Долго им ждать не придется.

Я вздохнула с облегчением.

— Фима, когда я вернусь, я с удовольствием заплачу тебе самый великолепный гонорар, который ты только можешь пожелать… в пределах разумного, естественно, — как истинная руководительница добавила я, сотворив постное выражение лица.

Фима понял меня и демонстративно скривился.

— Вопрос о безусловно заслуженном мною гонораре я предпочел бы обсудить с вами потом, Ольга Юрьевна, — скучно заметил он. — Ай, знали бы вы, драгоценная моя, как мне не хочется брать с вас денег за свою тяжелую работу. Как не хочется!

— А чего же вы хотите, если не денег? — переполошилась я.

— Потом скажу, — еще скучнее ответил Фима и, тяжело вздохнув, пригладил свои разлохмаченные волосы.

Фимино предсказание исполнилось даже раньше, чем он предполагал. Не прошло и двух часов и даже не ополовинилась еще пачка «Парламента», как меня пригласили в кабинет к Трахалину. На этот раз Фима был рядом, и я точно знала, что никому на свете уже не удастся его от меня оторвать. Он… — как бы это сказать помягче? — умел быть настойчивым.

Петр Иванович Трахалин встретил нас, все так же сидя за столом. Он курил и, казалось, был погружен в свои печальные мысли.

— Проходите, пожалуйста, Ольга Юрьевна, — сказал он бесконечно уставшим голосом, — и вы…

— Ефим Григорьевич Резовский, — счастливо улыбаясь, подсказал Фима, выскакивая у меня из-за спины, — член Тарасовской Коллегии адвокатов.

Представившись, Фима обогнал меня, прошел первым, отодвинул стул, стоящий напротив Трахалина, и любезно предложил его мне.

— Спасибо, — поблагодарила я его и присела.

Фима медленно отошел к окну и встал там тихонько и скромненько.

— У меня для вас приятная новость, Ольга Юрьевна, — сказал Трахалин, — ваши сотрудники подтвердили ваши показания. Сделали они это охотно, активно и почти что одними и теми же словами…

— Минуточку! — Фима тут же буквально навис над Трахалиным. — Ваши инсинуации, господин старший следователь, недопустимы, оскорбительны и…

— Хватит, — внезапно рявкнул Трахалин, и я даже подпрыгнула на стуле от испуга, — ваша активность мешает нам нормально работать, господин адвокат… кому вы только не успели позвонить… в администрацию президента, наверное, еще не сообщили, что Ольгу Юрьевну жестоко притесняют в Волжском РОВД. Вы создали нервозную обстановку вокруг всего этого дела, а тут и без вас трудностей хватает!

— Что?! — заорал Фима. — Вы оскорбляете адвоката во время выполнения им своих прямых обязанностей?!

— Ребята, хватит! — неожиданно для самой себя выкрикнула я, и они, оба резко замолчав, посмотрели на меня с интересом. У меня даже мелькнула мысль, что, возможно, Трахалин впервые обратил внимание на то, что я некоторым образом женщина и как бы даже очень ничего…

— Короче говоря, — спустя несколько секунд, очухавшись и успокоившись, начал бубнить Трахалин, — ваше алиби полностью подтверждено и сомнений у меня не вызывает… Более того, ваша сотрудница Широкова подтвердила, что с Черемисиной о вашей встрече договаривалась именно она. Короче говоря: к вам претензий у меня нет…

Подписав мне бумажку, необходимую для безопасного выхода отсюда, Трахалин с сожалением в глазах пожелал мне всего хорошего. Я ушла, немного озадаченная его сожалением: я ему понравилась или он хотел бы засадить меня в тюрьму?

Когда я села в импозантную машину Фимы — ядовито-зеленую «Ауди» не совсем свежей модели, — я спросила у него, что он думает по этому поводу.

— Конечно, засадить в тюрьму, — убедительно проговорил Фима, — больше скажу: он остался в твердом убеждении, что дело здесь нечисто и тебе просто оказали помощь влиятельные друзья, сочинив тебе алиби.

— Какие еще друзья? — возмутилась я.

— Не знаю, — пожал плечами Фима, — ну я, например. А куда мы едем? — вдруг спросил он, когда здание РОВД скрылось за поворотом.

— В редакцию, куда же еще, — я недоуменно посмотрела на него, — а позвольте узнать, куда вы, юноша, собрались меня прокатить?

Мы с Фимой были такими старинными приятелями, что у нас даже выработалась своя манера общения с постоянным переходом с «вы» на «ты».

Фима недовольно посопел носом, но спорить не стал. Он развернул свою зеленую иномарку в нужном направлении и не ответил на мой прямой вопрос. Опасаясь его неминуемого нытья насчет неформального гонорара за его мелкие услуги, я решила пока не будить зверя и тоже промолчала. Так, в великолепном, звенящем молчании мы и доехали до места моей работы.