Важнейшей особенностью крестьянского движения в Поволжье в 1918—1922 гг. был многонациональный состав его участников. Эта особенность определялась спецификой Поволжья как одного из многонациональных районов страны. Крестьянские выступления против политики военного имели место во всех национальных районах Среднего и Нижнего Поволжья. И русские, и татарские, и чувашские, и мордовские села принимали участие в повстанческом движении. Они единым фронтом выступали в защиту своих крестьянских интересов. Об этом убедительно свидетельствует самое мощное в регионе крестьянское восстание, названное современниками «вилочным» или «восстанием Черного орла-земледельца» {1: 16}.

«Вилочное восстание» в начале 1920 г. выявило национальные особенности протестного движения крестьянства Поволжье — огромная территория, заселенная многонациональным населением — русскими, татарами, башкирами, мордвой, чувашами, калмыками, немецкими и латышскими колонистами, давно освоившими крупный район в саратовском Заволжье.

Основную часть повстанцев составили татары и башкиры. Но наряду с ними активное участие в восстании принимали крестьяне русских селений, немецкие и латышские колонисты. Местные руководители в пропагандистских целях пытались расколоть повстанцев по национальному признаку. На Уфимской губернской конференции РКП(б) 3 марта 1920 г. докладчик—председатель губревкома Б.М. Эльцин утверждал: восставшие — мусульманская часть населения, русские же либо пассивны, либо активно защищают Советскую власть {1: 419}. В реальности «вилочное восстание» было многонациональным: в нем принимали участие татары, башкиры, русские, чуваши, мордва, немцы. Оно не являлось национальным движением. Большинство населения территорий, охваченных восстанием, было мусульманское, поэтому в восстании участвовало больше мусульманского населения, чем русского крестьянства.

Определяющим фактором восстаний в многонациональной среде являлся протест против продовольственной политики военного коммунизма. В конце 1918 — начале 1919 г. основная тяжесть продразверстки легла на уезды Симбирской, Самарской и Казанской губерний, освобожденных от власти Комуча осенью 1918 г. В 1919 г. продразверстка была распространена на Уфимскую губернию и прилегающие к ней районы, большинство населения которых составляли татары и башкиры. В Белебеевском уезде Уфимской губернии восстание распространилось на все татарские волости: Старо-Турайскую, В. Бшиндинскую, Чукадытамакскую. Собрание Белебеевской организации РКП(б) 3 марта 1920 г. констатировало: «Нации более низкой культуры не понимают трудностей хозяйственной разрухи» {1:405,412}.

Показателен доклад руководителя Белебеевского уездного исполкома ПК. Касымова в Уфимский губком РКП(б) об обстоятельствах убийства продотрядовцев в деревне Казаклар-Кубово Чукадытамакской волости 16 января 1920 г. В нем сообщалось, что 12 января комиссар продовольственного отряда Михайлов и двое продотрядовцев были убиты жестоким способом: трупы обезображены, у некоторых мозги наружу, глаза выкатились и зубы выбиты. Арестованные участники убийства оказались из числа наибеднейшего и среднего крестьянства: один из них — житель Казаклар-Кубово Альмухамет Шаймухаметов — неимущий бедняк, добывавший пропитание для полдюжины своих детей плетением и продажей лаптей. Он избивал продотрядовцев, держа в одной руке лапти, в другой дубину. Объяснение жестокого убийства не имело под собой никакой национальной окраски: продотряд решил самовольно закрыть местный базар, в результате данной акции неимущая беднота лишалась последней возможности приобрести где-нибудь кусок хлеба. Никакого снабжения бедного населения продовольствием со стороны местной власти организовано не было. Общее собрание жителей татарской деревни признало, что вследствие совершенного на ее территории убийства на деревню пал позор, поэтому общим собранием было вынесено решение: в течение трех дней выполнить годовой наряд хлеба. Белебеевский уездный исполком предлагал организовать в срочном порядке национальные продотряды {1: 332—335}.

Преобладание в составе участников «вилочного восстания» мусульманского населения не отличало его принципиально по своим целям и механизму проведения от подобных выступлении русских крестьян. Характерно обращение Бирского ревкома Уфимской губернии к мусульманскому населению уезда от 5 марта 1920 г.: «Братья-мусульмане! Из вашей среды вышли некоторые группы граждан, которые и сами поддались разным провокационным слухам и которые мирное население с дерзостью поднимают к восстанию против Советской власти. Мысль о восстании, как уже выяснилось, зародилась среди кулаков, торговцев, приверженцев старого царского строя, офицерства и буржуазии, возвратившейся из Сибири. Они пустили в темную мусульманскую массу свой разлагающий яд и эту самую трудящуюся бедноту натравили против Советской власти и коммунистов, а сами остались в стороне. Кто же расплачивается за их предательскую провокацию? Кто кладет свои головы в борьбе с доблестной Красной армией? Кто выступает с цепами, лопатами и другими такими же орудиями против красной винтовки и пулемета? Да та же трудовая беднота мусульманства, на которой всегда выезжала кулацкая наглая свора. Она именно своею жизнью, своими головами платится за чужие грехи только лишь по своему неразумию…

Бедный, заблуждающийся брат-мусульманин! Побереги свою голову и жизнь — они нужны еще для блага твоего семейства, твоих малых дочерей и сыновей! Твои руки еще нужны для поднятия твоего разрушенного хозяйства! Ты неразумно пользуешься лопатами, вилами, цепами — разве это орудия для войны? Если хочешь воевать — бери винтовку, она не изменит, а эти мирные сельскохозяйственные орудия тебе нужны для твоего крестьянского труда. Плох и неразумен тот хозяин, который цепом убивает врага, а винтовкой молотит хлеб. А если у тебя нет подходящих для войны орудий, если ты видишь, что тебя дурачат богачи и толстосумы — возвратись к своему домашнему хозяйству, ибо ты не воин. Работай у себя дома и ты больше пользы принесешь себе и родине, чем отправляясь на войну с лопатой. Пусть Аллах благословит твой мирный земледельческий труд!» {1:437—438}.

Главным фактором протестных выступлений являлся продовольственный вопрос: недовольство возникало на основе просчетов политики военного коммунизма. Национальный и религиозный и аспекты играли важную, но далеко не определяющую роль, причем в данном соотношении религиозный оказался более весомым, чем национальный: основной массой восставших крестьян были мусульмане.

В мусульманских селах Казанской, Самарской и Уфимской губерний местные продорганы в ходе выполнения продразверстки не учитывали религиозные традиции населения. Устанавливая задания по разверстке на свинину на татарские села, продкомы даже не учитывали, что татары свиней не разводят, соответственно, не могут выполнить план разверстки {1:449—453}. Особое недовольство крестьян вызвали действия местных властей по принудительной мобилизации мулл для выполнения трудовых повинностей и взятию их в качестве заложников за невыполнение плана государственной разверстки. Там, где это осуществлялось, происходили протестные акции. Религиозные деятели мусульман — муллы — нередко были среди участников и инициаторов восстаний. Сельские священники, тесно связанные с крестьянами, нередко активно участвовали в крестьянском движении, вели агитацию против политики большевистского государства, в числе первых подвергались репрессиям. Карательные отряды производили аресты татарских мулл в качестве заложников. Однако население не выдавало зачинщиков восстания даже после ареста мулл {1: 449—453}.

Как правило, крестьяне выступали в защиту своих священников и сельской церкви против притеснений со стороны местной власти. Угроза закрытия церквей, аресты священнослужителей, оскорбительные для чувств верующих действия местных активистов нередко провоцировали восстания.

С большей силой религиозный фактор проявился в ходе «вилочного восстания», где основной массой восставших крестьян были мусульмане. В то же время среди лозунгов повстанцев был «За веру христианскую и ислам!».

Просчеты в религиозных вопросах дополнялись ошибками в национальных делах: отбирали метрические книги, требовали регистрацию рождений, смерти и браков на русском языке. Крестьяне-мусульмане восприняли это так, как будто их хотят крестить. Неумелые циркуляры органов власти сыграли негативную роль. Так, с регистрацией рождения был такой случай: мусульманского ребенка зовут Харис, а записывают в волости Борис.

Продармейцы открыто издевались над минаретами, над тюбетейками. Трудовой мобилизации (заготовке дров) подвергались женщины, которые по законам ислама одни, без мужей, не должны были ходить в лес. Продовольственные агитаторы во многих местах вместо агитации занимались избиением не за то, что нет хлеба, а просто потому, что не нравилась физиономия мусульман {1: 453—454}. Все это служило спичкой, вызывавшей пожар. В одной из секретных информационных сводок Саратовской губчека описана протестная акция в селе Старый Мостяк Старо-Атлашинской волости Хвалынского уезда 7 сентября 1919 г. В день советской пропаганды в селе был организован митинг, на котором выступили местные руководители. Во время митинга со стороны татар послышались возгласы: «Почему в школах воспрещают учить Коран, Закон Божий?» Вскоре возгласы превратились в шум. Не дав ответить на заданный вопрос, толпа с криками «Долой трудовую школу!», «Долой коммунистов и Советскую власть!» бросилась на ораторов и принялась их избивать {1: 310}.

Игнорируя национальные и культурные традиции, руководители местных органов власти нередко злоупотребляли своим служебным положением, занимались произволом в национальных районах. Некоторые представители местной власти в пьяном кураже доходили до откровенного издевательства и унижения крестьян. Подобные вопиющие факты часто появлялись на страницах центральных печатных изданий. В селе М. Чурашево Казанской губернии в феврале 1919 г. во время проведения обряда сельской свадьбы один из членов волостного совета Гавриков организовал своеобразную свадебную процессию: запряг четырех женщин в салазки, надел на них хомуты, седелки, бубенцы, к дуге привязал колокольчики, взял в руки кнут и тронул по улице диковинную четверку. Периодически Гавриков слезал со своих салазок, привязывал «четверку» к воротам и входил в чью-либо избу за угощением; «лошади», стоя на морозе, стучали зубами от холода. За эту поездку Гавриков заплатил каждой по 40 руб., но затем вернул их.

Другой случай произвола связан с традицией чувашских женщин носить украшения из старинных серебряных монет. В Ядринском уезде Казанской губернии заведующий отделом труда Акмин и уездный чрезвычайный комиссар Федотов использовали данную традицию в интересах собственного обогащения. В определенное село к председателю комбеда отправлялся нарочный с извещением, что едет начальство, с приказанием приготовить угощение с самогонкой. После угощения начинались облавы у заранее намеченных лиц. Награбленное серебро поступало в личное распоряжение «представителей» власти. В некоторых местах грабители накладывали еще контрибуцию в свою пользу. Председателю за «молчание» давали до 50 руб. или угрожали смертной казнью в случае доноса {2}.

Многочисленные факты насилия и произвола отмечались со стороны красноармейских частей. Так, в одной из оперативных сводок перечислялись вошедшие в повседневную практику факты: «Красноармейцами 93-го батальона у муллы дер. Карабаш отобран тулуп и вылито на него полтора пуда керосина, 27-м батальоном у граждан дер. Карабаш Сулемана Баккулова, Фатиха Сулейманова, Сарбухмали Гаисеевой, Мусехха Баккулова, Закира Виттулова отобрано много одежды, белья с сундуками, самоваров и ковров» {3}. Подобных случаев было немало.

В ходе многочисленных протестных выступлений между повстанцами не было вражды по национальному признаку. Крестьянское движение в Поволжье в 1919—1922 гг. не восприняло националистических идей татарской и башкирской радикальной интеллигенции. Татарские и башкирские крестьяне остались безучастными к политической и вооруженной борьбе националистических сил против большевиков. Определенную роль в данном случае играли родоплеменные традиции. Так, традиционные ценности башкир основывались на идейной основе мусульманства в Башкирии — ишанизме — разновидности суфизма. В традиционном аграрном сообществе с отчетливыми патриархальными чертами, каким являлось башкирское, был высок авторитет ишана (учителя). Представителей же национальной интеллигенции в селах (мугаллимы-учителя) повстанцы нередко подвергали арестам и даже избиениям {1:487}.

Созданные в национальных районах отделения по делам мусульман при Советах, трансформированные впоследствии в отделы по делам национальностей, подчиненные исполкомам Советов и Наркомнацу, были не в состоянии контролировать ситуацию. В Самарском губкоме партии была создана мусульманская секция, при Самарском губисполкоме — губернский комиссариат по делам мусульман, занимавшийся агитационно-пропагандистской работой в национальных районах. В телеграмме Дзержинского командующему Запасной армией Б.И. Гольдбергу 25 февраля 1920 г. предписывалось войскам «никоим образом не затрагивать национальных, религиозных чувств населения» {1:379}.

Оформление национальных республик и областей в Поволжье, по замыслу руководства Советского государства, было призвано устранить в протестом движении национальный фактор. Местные руководители требовали возвратить для работы с местным национальным населением коммунистов-татар, башкир, черемисов (марийцев) и представителей других национальностей с фронтов домой.

18 февраля 1919 г. башкирские воинские формирования, ранее активно участвовавшие в боевых действиях против Красной армии, перешли на сторону Советской власти. В соответствии с «Соглашением Российского рабоче-крестьянского правительства с Башкирским правительством о советской автономии» 23 марта 1919 г. образована Башкирская советская республика. В ее состав входила территория так называемой Малой Башкирии — часть Уфимской, Оренбургской, Екатеринбургской и Самарской губернии с преобладанием башкирского населения. Башкирская советская республика объявлялась составной частью РСФСР. Идеологом национальной республики и ее фактическим руководителем являлся А.-3. Валидов. Позднее, в 1922 г., была создана Башкирская Автономная Советская Социалистическая Республика (Большая Башкирия, включая Уфимскую губернию).

Высшее советское руководство было обеспокоено опасностью вовлечения в крестьянские восстания боеспособных красных башкирских частей: 28 февраля 1920 г. Башкирский и Стерлитамакский полки выступили с совместной резолюцией о присоединении к восставшим, которая начиналась так: «Мы, башкиры и красноармейцы, присоединяемся к крестьянскому восстанию и идем против коммунистов» {4}.

Член политбюро ЦК РКП(б), секретарь ЦК партии Н.Н. Крестинский в телеграмме председателю Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкому 2 марта 1920 г. высказывал опасения по поводу возможности со стороны повстанцев Казанской и Уфимской губерний «увлечь башчасти» {5}. В ответной телеграмме Троцкого Крестинскому сообщалось: «Башкирские части держат себя хорошо». Троцкий предупредил А.-3. Валидова о возможности влияния мусульманского фактора на красноармейцев башкирских частей. По информации Троцкого, «Валидов клялся, что ни один башкир не выступит против Советской власти», более того — «предлагал башкирские части для усмирения». Уверенность Троцкого в лояльности башкирских частей объяснялась тем обстоятельством, что красноармейцы-башкиры были уроженцы в основном из 12 горных, потребляющих районов Башкирии, население которых было враждебно настроено к более зажиточному населению земледельческих районов республики {6}. Уполномоченный ВЦИК Ф.А. Артем (Сергеев) также информировал руководство Советского государства, что Валидов предлагал свои услуги в усмирении повстанцев {1: 390}.

Указанные факты свидетельствуют о том, что националистическое движение в Башкирии развивалось автономно от крестьянского движения и преследовало свои цели. Столкновение между двумя властными органами — Башкирским ревкомом и Башкирским обкомом РКП(б) привело к тому, что в мае 1920 г. А.-3. Валидов перешел на сторону антибольшевистских сил {7}.

В мае 1920 г. оформилась Татарская Автономная Советская Социалистическая Республика. В соответствии с декретом ВЦИК и СНК от 24 июня 1920 г. была образована Чувашская автономная область на территории части Казанской и Симбирской губерний.

Однако образование национальных республик и областей не устранило рецидивных проявлений политики военного коммунизма, порождавшей новые протестные явления. В Башкирской Республике в период «вилочного восстания» почти в каждой деревне, где проходили карательные отряды, производились массовые расстрелы и реквизиции. В районе Уссерганского, Бурзян-Тангауровского и Тамьян-Катайского кантонов расстреляны сотни и тысячи башкир без всякого повода и причин, без предварительного следствия и суда. В Тамьян-Катайском кантоне расстрелы имели место почти в каждой деревне: в деревне Расулево 28 января 1920 г. было расстреляно карательным отрядом 9 человек, в поселке Васильевке — около 200 человек. В деревнях Абзяково, Мухаметево, Куракаево, Балабаново происходили массовые расстрелы. Мальчик 12 лет был расстрелян за то, что не дал лошадь, изнасилована башкирка, убит старик 70 лет — отец красноармейца кавбригады за отсутствие сына, который якобы дезертир. Отбирались вещи и имущество башкир. В Бурзян-Тангауровском кантоне карательные отряды под командой Поленова и Руденко среди башкирского населения прослыли «зверьми». В качестве меры наказания Поленов возродил ужасные методы царской власти (генерала Тефкелева, в частности) при подавлении восстания в 1872 г. — вешание башкир на колья плетней. Башкирские власти не только не предпринимали мер к пресечению насилия, но нередко сами его поощряли. Председатель Башкирского ЦИК Мансырев одобрил командира карательного отряда Поленова за его «хороший и отличный террор». Ответом на проявления государственного террора являлось усиление народного сопротивления и рост массовых протестных явлений {8}.

Башкирские крестьяне, как и русские, были вынуждены нести все тяготы разверсток и трудовых повинностей. Для Башкирии сложность усугублялась ее особенностями: в деревне проживало 94% населения, земледелие было преимущественно экстенсивным и в нем значительное место занимал патриархально-натуральный уклад. Глубокой была дифференциация крестьянства, имели место существенные отличия в экономическом развитии отдельных регионов республики. В восточных — горностепных и горно-лесных районах республики были сильны традиции феодально-патриархального социально-экономического уклада, на стороне которого находились родовые институты и соответствующая им система внеэкономического принуждения. В период революционной трансформации произошло усиление роли общинных институтов: сельский сход как орган крестьянского самоуправления решал основные вопросы деревенской жизни.

Процесс расслоения крестьянства в Башкирии имел свои особенности. В башкирской деревне, особенно в восточных районах, преобладали бедняки и батраки. Середняк башкирской деревни мало отличался от бедняка русской деревни. Трудности при определении норм землепользования усугублялись активным притоком на территорию Башкирии переселенцев. Нередко мигранты занимали не только свободные земли, но и те, что принадлежали местному населению, заключая грабительские сделки с башкирской беднотой {9}.

Указанные факторы побудили руководство Советского государства предоставить Башкирской Республике определенные льготы по выполнению разверсток и трудовых повинностей. В этой связи в соседних с Башкирией земледельческих районах проявилось стремление крестьян русских селений к добровольному вхождению в состав национальной Башкирской Республики. Подобные настроения в крестьянской среде получили широкое распространение. Данный прецедент являлся подтверждением характерного приоритета общих крестьянских интересов аграрного населения в отношении национальных факторов.

В частности, пограничные с Башкирией волости Бузулукского уезда Самарской губернии заявляли о добровольном присоединении к Ток-Чуранскому кантону: башкирские крестьяне имели меньше повинностей, особенно подворных. В этой связи даже возникла конфликтная ситуация между органами власти: Бузулукский уездный исполком Самарской губернии 17 декабря 1919 г. выдвинул требование к Ток-Чурансмэму кантону Башкирской Советской Республики с требованием о принятии мер против движения за присоединение к Башкирии. В Обращении Бузулукского исполкома к руководству кантона констатировалось «сильное волнение крестьян на почве присоединения к кантону Башкирии» Боголюбовской, Графской и Вознесенской волостей: «Агенты указывали, что “мы у вас ни хлеб, ни скот отбирать не будем, как это делает Советская власть Российской Республики”. Таковые собрания устраивались почти во всех селах, деревнях волостей, и на этих собраниях выносились письменные протоколы и составлялись списки желающих поступить в Башреспублику. Выбирались представители, и со всеми материалами о присоединении отправлялись в кантон и представляли все эти материалы, протоколы и списки Вам. Ваш кантонный ревком охотно принимал эти материалы о присоединении и указывал этим представителям, что все эти волости будут присоединены к башкирам и будут избавлены от большевистской власти Российской республики; эти представители, побывавшие в Вашем кантоне и обнадеженные присоединением к башкирам и избавлением от Российской Советской рабоче-крестьянской власти, повели сильную агитацию. Центральному советскому правительству пришлось принять меры изолирования кантонных мятежников от остальной крестьянской массы; при аресте вожди этого мятежа указывали и заявили, что “все равно мы отойдем к башкирам, ибо прибудут отряды башкир и перебьют вас всех, советских работников, а нас присоединят”» {10}.

Напряженная ситуация сложилась на территории Татарской Республики. Особое возмущение местного населения вызывали действия карательных отрядов. Органы власти были вынуждены провести расследование действий карательного отряда под командованием Жито, совершенных в татарских селах в 1920 г. Результаты проверки выявили «бесконечный ряд беспощадных поголовных порок, прогон сквозь строй, убийств без разбора, поджоги бедных лачуг, грабеж, мародерское, грубое, нечеловеческое обращение с населением». Грабежам подвергались семьи красноармейцев. Подчеркивалась особая жестокость в отношении местного населения со стороны бойцов отряда китайцев и эскадрона мадьяр. В Ново-Шемшинске четырьмя китайцами была расстреляна женщина с грудным ребенком на руках. Отмечались случаи насилия над женщинами {11}.

В своих донесениях татарская ЧК в сентябре 1920 г. констатировала народные волнения в Буинском кантоне: продовольственная политика военного коммунизма вызвала недород хлеба. Недовольство населения отмечалось также в Спасском кантоне: причиной «плохого» настроения называлась продразверстка. Неурожай, разверстка, повинности создали в Чистопольском кантоне, по донесению татарских чекистов, настроение «чуть ли не контрреволюционное». В конце 1920 г., по наблюдению татарской ЧК, настроение крестьян в республике оценивалось как «неудовлетворительное и отчасти враждебное» {1: 564,613}.

В начале 1921 г. восстания охватили Свияжский и Буинский кантоны. Массовые волнения произошли в волостях: Больше-Балтаевской, Ульянковской, Тавзаровской, Яльчиковской, Карлангалинской, Шимкусской. Повстанцы громили общественные амбары и делили семена {12}.

С 18 на 19 января 1921 г. в Чувашской автономной области в связи с семенной кампанией вспыхнуло восстание одновременно в четырех волостях: Акулевской, Чебоксарской, Алми-Касинской, Касинско-Сотниковской. Вооружение повстанцев составили вилы, топоры. К восстанию присоединились Тоганашевская, Помьяльская волости (около 2 тыс. повстанцев), Помарская, Хормалинская и Убеевская волости (до 5,5 тыс.), Табурдановская, Кошелевская волости. Особая активность повстанцев отмечалась в волостях Цивильского уезда: Акулинской, Яниковской, Шоркисринской, Покровской. Основную часть восставших составили чуваши и черемисы. Волнения в республике были вызваны недовольством продовольственной политикой Советского государства, нежеланием населения выполнять семенную разверстку {1:636—638}.

ВЧК обязала губернские ЧК обратить особое внимание на роль немцев-колонистов в крестьянских восстаниях, поощрялась система заложничества из числа наиболее активных повстанцев {1:423}. Подобное внимание чрезвычайной комиссии было не случайным. Трудовая коммуна немцев Поволжья, включая в свой состав часть территории Ново-узенского и Николаевского уездов Самарской губернии, Камышинского и Аткарского уездов Саратовской губернии, являлась автономным государственным образованием. Немецкое население занималось в основном сельскохозяйственным трудом.

В марте 1921 г. на почве семенной кампании началось крестьянское восстание в Трудовой коммуне немцев Поволжья: ссыпные пункты подверглись разгрому, повстанцы заняли уездный город Ровное, где было собрано более 100 тыс. пудов хлеба. Губпродкомиссар Волтко затребовал вооруженной помощи от ВЧК {1: 679}.

Особенностью волнений во многих немецких поселениях являлось активное участие женщин. Подобная картина наблюдалась в селах Розенфельд, Вейценфельд, Благодарное, Н. Тарлык. Женщины, вооруженные вилами, лопатами, кольями, оказались активными участницами восстания в немецком селе Неймариенталь, где 24 марта 1921 г. колонистами были убиты Алгаевский райпродкомиссар Гваста и комиссар Баронского уездного ЧК Цыцер. В докладе комиссии, расследовавшей причины восстания, события излагались следующим образом. 28 февраля 1921 г. в селе была закрыта мельница и прекращен размол муки для местного населения, что вызвало сильное негодование. На обращение жителей к райпродкомиссару Гваста последний отвечал в грубой форме, выражаясь: «Я вас заставлю стены грызть». 24 марта Гваста, Цыцер и 5 красноармейцев прибыли в Неймариенталь и отправились к мельнице с целью выяснить, как производится работа на мельнице и какую плату берет исполком за размол. Через некоторое время к мельнице стало собираться местное население, убежденное в том, что Гваста прибыл опять для закрытия мельницы. Толпа начала требовать от Гваста увеличения пайка и выдачи хлеба. Угрожая оружием, Гваста предложил разойтись, но толпа не подчинилась. Гваста сделал выстрел из револьвера в воздух, после чего толпа крестьян его обезоружила и стала избивать его и Цыцера. Женщины бросали им в глаза песок и золу. Гваста был убит, Цыцер серьезно ранен, красноармейцы были обезоружены, один из них убит {13}.

На территории Коммуны немцев Поволжья разгорелось повстанческое движение. В оперативных сводках губчека сообщалось об ожесточенности сопротивления повстанцев весной 1921 г. Немецкие колонисты оказывали помощь также рейдовым крестьянским и казачьим повстанческим отрядам, передвигавшимся по территории Коммуны. Так, оперсводка за 27—30 апреля позволяет оценить масштаб повстанчества: «В Голо-Карамышском уезде банды направились в с. Макаровку, что 30 верст западнее Голого Карамыша. Наши отряды — Скорохода, Фабрюса, 24 апреля вели наступление на бандитские шайки, банда отступила, скрываясь в лесах между Таловкой и Ново-Таловкой, численность банды 600—700 кавалерии и пехоты. 26 апреля были бои в районе с. Макаровки, в результате банды отступили. 28 апреля в Золотовском районе банды Попова держат направление Сосновки. 26 апреля в Голо-Карамышском и Мордово появилась разведка — 8 человек противников, причем двое убиты нашей разведкой. В ходе боев между Топовкой и Дмитриевкой у банд отняты два пулемета, взят в плен один руководитель бандитов Еремеев. 27 апреля банда Попова разбита, 100 человек кавалерии, 30 пехоты убито, ушла незначительная часть. В Ровненском уезде 29 сообщается, что уезд наводнен бандами, возвращающимися в свои дома, распускающими нелепые контрреволюционные слухи, дающие почву нового восстания. О вылавливании бандитов в Ровненском уезде меры приняты. Работает полевой военревтрибунал» {1:715}.

Национальные особенности крестьянского протеста наложили отпечаток на протестное движение. В Поволжье, несмотря на общность интересов крестьянских выступлений, традиционная замкнутость этнических групп, многонациональный состав крестьянского населения ослабляли организованность протестного движения как единого целого. В сравнении с Поволжьем крестьянское протестное движение в Западной Сибири, на Украине (махновщина), в Тамбовской губернии (антоновщина) оказалось более организованным, сопротивление значительно более длительным, поскольку население по своему национальному составу было однородным. Тяжелый след на населении Поволжья оставил голод 1921 г. Так, в Малой Башкирии от голода погибло 26,9% населения {14}. Подобная картина была повсеместной.

Отчетливо выраженные национальные черты имели отдельные локальные протестные явления в Сибири. В марте 1918 г. была предпринята попытка по созданию национального государства Ойрот. Активным участником этой акции являлся Кайгородов А.П. — сын крестьянина-переселенца из волостного села Катанда Уймонского аймака Каракорумского уезда Алтайской губернии, участник Первой мировой войны, прапорщик и полный георгиевский кавалер.

В ходе повстанческого движения в Омской и Семипалатинской губерниях летом 1920 г. отмечалось участие киргизов (так тогда называли казахов). Они вступали в отряды повстанцев, киргизское население скрывало повстанцев и оказывало им помощь {15:268}.

В лубковщине в Мариинском уезде Томской губернии в сентябре 1920 г. значительную роль играли представители татарского населения.

Татары составляли основную часть повстанческого отряда Петра Лубкова. Причем вступали они в отряд добровольно. Так, например, татарская деревня Теплая Речка дала Лубкову до 170 человек добровольцев, деревня Нижегородка — до 40 человек добровольцев. Добровольчество объяснялось в значительной мере трудным материальным положением татарского населения. Вступая добровольцами, отмечалось в сводке Томской губчека, они говорили: «Лупка (Лубков) дает торговать, коммунист не тает таркавать, так надо пить камунист, путем прать Мариинск, мала-мала будем себе иметь мануфактуру». Жители татарского таежного поселка Тукаево, враждебно настроенные по отношению к власти, скрывали Лубкова в доме татарина Гайсина и помогли ему уйти в енисейскую тайгу, когда поселок был окружен кавалерийским отрядом 14 октября 1920 г. В ходе длительного и неравного боя окруженный дом был подожжен, однако Лубкову удалось скрыться {15: 411, 429, 432, 437—439}. За участие в восстании выездной сессией реввоентрибунала ВНУС Восточной Сибири среди приговоренных к расстрелу были активные участники лубковщины татары Абузяров Наб и Айкин Николай.

30 октября — 4 ноября 1920 г. произошло восстание в Молькинском хошуне (улусе) Ангарского аймака Иркутской губернии, населенном бурятами. Основу повстанцев составили середняки и бедняки. Организаторами восстания являлись представители коренной национальности улуса Молька — буряты Улаханов Иосиф, Балдаев Гавриил, Развозжаев Иннокентий, Харлов Лука, Сабидаев Степан, Шодоров Матвей. Восстание было направлено против продовольственной политики власти. Проводились перевыборы исполкомов местных советов, аресты коммунистов. Одновременно с Молькинским хошуном восстание охватило также Кохинский хошун {15: 565— 566,570—571, 576}.

В Верхоленском уезде в ноябре 1920 г. произошло восстание бурят в Ленском хошуне Эхирит-Булагатского аймака, основную часть повстанцев составляли середняки и бедняки. Отряд повстанцев около 80 человек, большинство которого составляли буряты, 14 ноября предпринял наступление на город Верхоленск, однако вынужден был отступить вверх по реке Лене {15: 585,591}.

Районом длительного по времени повстанчества являлась хакасская территория Енисейской губернии между Ачинским и Минусинским уездами. Многие местные жители, хакасы, понимая советскую власть как власть сугубо русскую, относились к ней враждебно. С осени 1920 г. на хакасских землях действовали повстанческие группы А. Аргуцаева, С. Астанаева, Ф. Карачакова, А. Кийкова, Н. Кулакова, И. и Е. Родионовых, Н. Соловьева и И. Шадрина (Мотыги). Летом 1921 г. они объединились под командованием Н.И. Соловьева {16}. Осенью повстанцы часто распадались и многие их участники расходились по улусам, сбывая награбленное и ведя разведку. Оставшиеся оседали на зимовку в надежном месте, чтобы весной, собрав новых сторонников, вновь начать действия. К осени 1921 г. численность соловьевцев уменьшилась до 200, к 1922 г. — до 40, но с объединением повстанческих групп летом 1922 г. насчитывала до 500 человек. В отряде Соловьева находили пристанище лица, бежавшие от произвола местной власти, ранее даже служившие в милиции или состоявшие в РКП(б), хакасы-подростки, дезертировавшие с лесозаготовок, охотники, лишенные коммунистами оружия, любители вольной жизни, а также те, кого повстанцы увозили насильно. Лица, какое-то время жившие в тайге, воспринимались местными коммунистами как бандиты и в дальнейшем были вынуждены защищать себя. Хакасская беднота составляла 70—80% всех соловьевцев.

Соловьеву удалось вовлечь в повстанчество значительную часть хакасского населения. Отряд повстанцев был организован по типу кавалерийской части, в которой установили относительный порядок. Конец соловьевщины был предопределен прибытием частей Красной армии и чоновских отрядов, использованием советской властью заложничества и наказаний. Главной же причиной была потеря повстанцами опоры среди хакасского населения. Устав от грабежей и насилия, оно выставило в поддержку чоновцев более тысячи истребителей. В ноябре—декабре 1922 г. повстанцам под ударами ЧОН и частей регулярной Красной армии пришлось покинуть свою главную базу и бежать из района, потеряв убитыми и сдавшимися основную часть повстанцев. Сам Соловьев с небольшой группой скрылся в тайге (убит в 1924 г. в селе Соленое Озеро Минусинского уезда). В целом восстание способствовало ускорению решения вопроса о создании Хакасского уезда {17}.

В крупнейшем в советской истории Западно-Сибирском восстании протест против насильственных методов политики военного коммунизма объединил многонациональное крестьянское население Сибири. Примечательно, что в Тарском уезде на севере Омской губернии первыми восстали Карагайская и Тукузская волости, населенные преимущественно инородцами. В сообщениях советского военного руководства отмечалось, что в Петропавловском уезде — на юге Омской губернии — инородцы объявили «нечто вроде газавата» {18: 199, 326}.

В северных уездах Тюменской губернии (Тобольском, Сургутском, Березовском) в восстании принимали участие самоеды (совр. саамы, ненцы), остяки (совр. ханты), манси, татары. В Тобольском районе в марте 1921 г. советские войска вели ожесточенные бои за Истяцкие, Бегитинские, Карагайские, Кляшевские и Индерские юрты, в Тарском уезде — юрты Аксурка, Салинские, Решинские юрты {18: 656, 662}.

Переход на сторону повстанцев частей отдельного Казанского стрелкового полка, сформированного для подавления восстания, советское военное командование объясняло национальными особенностями. При наступлении в районе Ярково 2 марта на сторону повстанцев перешли красноармейцы 4-й роты 2-го батальона Казанского полка с пулеметами. В Тюменском уезде Ярковский район был населен преимущественно мусульманами. Рота красноармейцев, перешедшая к повстанцам, также состояла из мусульман (татар и чувашей). Аналогичный случай произошел и с другой ротой Казанского полка {18: 699}.

Существенные особенности протестное движение имело на Северном Кавказе. Данный многонациональный и густонаселенный регион отличался своеобразием, связанным с этнической пестротой и глубоким влиянием ислама и исторических традиций в этом регионе. Особенностью региона являлась также историческая вражда терских казаков и горских народов. Сунженская линия казачьих станиц разъединяла Ингушетию на две части. Горско-казачья вражда определяла главное содержание социальных противоречий на Тереке. В 1918—1919 гг. большевики нашли в лице горцев активного союзника, с осени 1920 г. прежние союзники стали непримиримыми врагами, в результате чего значительная часть горского населения Северного Кавказа поддержала и приняла участие в восстании Н. Гоцинского. В чем причина подобной кардинальной трансформации взаимоотношений горцев с Советской властью?

Сложная и запутанная ситуация на Северном Кавказе была далека от классической марксистской схемы. В тактике большевистской партии на Северном Кавказе проявился объективный учет реального соотношения сил, при необходимости — тактический отказ (там, где это ей было нужно) от строго классовой линии, приводивший к желаемым результатам. Отношения к национальным общественным группам строились не только по классовым признакам. Политика большевистской партии на Северном Кавказе продемонстрировала умелое манипулирование общественным сознанием с целью решения конкретной прагматической цели — привлечения на свою сторону национальностей, отличающихся глубокой религиозностью и консерватизмом. Причем роль религии и религиозных деятелей, с точки зрения коммунистов, не носила на Северном Кавказе однозначно негативной и враждебной оценки, характерной для ортодоксальной коммунистической доктрины.

Сложившаяся в большевистском руководстве оценка всего казачества как «сплошной контрреволюционной массы» обусловила ставку на поддержку горцев. II Терский областной съезд, проходивший с 16 февраля по 15 марта 1918 г., принял «Закон о социализации земли», сделав тем самым первый шаг к решению аграрного вопроса в пользу горцев. 22 мая 1918 г. III съезд народов Терека принял резолюцию, в которой наркому земледелия предлагалось «немедленно приступить к урегулированию чересполосицы путем переселения для уравнивания национальных границ применительно к закону о социализации земли». В этих целях переселению подлежали казачьи станицы Сунженская, Акки-Юртовская, Тарская и Фельдмаршальская. В результате этого акта ликвидировалась часть казачьей Сунженской линии.

С этого времени в лице вооруженных отрядов ингушей и чеченцев, часто возглавляемых духовными лицами, Советская власть получила самоотверженных защитников, выступавших за нее в критические моменты, в частности, во время Терского восстания казаков летом 1918 г. Горцы оказали поддержку власти во время попытки казаков захватить Владикавказ 6 августа. На съезде представителей аулов, проходившем в селе Базоркино, горцы заявили о своей готовности помочь Советской власти. К концу марта 1920 г. совместными действиями Красной армии и горских партизан Северный Кавказ был освобожден от белых. Осетины, ингуши, кабардинцы, дагестанцы, балкарцы были проникнуты сознанием могущества новой власти и доверием к ней. Примечательно, что многие решения аулов в поддержку Советской власти принимались «согласно духу шариата и революции». В те дни Северо-Кавказский ревком заверял дагестанцев: «Религию, нравы, ваши обычаи, весь внутренний уклад горцев советская власть оставляет в полной неприкосновенности и сделает все к тому, чтобы горцы Северного Кавказа стали истинно свободными в своем национальном развитии и самоопределении» {19}. Ленин в телеграмме Реввоенсовету Кавказского фронта на имя Г.К. Орджоникидзе требовал: «Еще раз прошу действовать осторожно и обязательно проявлять максимум доброжелательности к мусульманам, особенно при вступлении в Дагестан. Всячески демонстрируйте и притом самым торжественным образом симпатии к мусульманам, их автономию, независимость и прочее. О ходе дела сообщайте точнее и чаще» {20}.

Однако вскоре после укрепления советской власти на плодородном Северном Кавказе на местные органы власти в регионе обрушился поток циркуляров и декретов в русле политики военного коммунизма: регион рассматривался как одна из основных житниц для всей страны. Прежние исполнители государственных разверсток и трудовых повинностей — казаки — потеряли значительную часть своих земель, немалая часть казаков была выселена в ходе массовой депортации терского казачества.

Горец, боровшийся с «контрреволюцией» за Советскую власть, получил в награду бывшую казачью землю. Немедленно появились чрезвычайные продкомиссары во главе продотрядов, устанавливались плановые задания по продразверстке и трудовым повинностям. Тотальный учет кур, яиц, масла, национализация примитивных горских мельниц, требование от аулов, не способных прокормить даже себя, сдачи определенного количества баранов, шерсти, хлеба быстро подготовили почву для недовольства горских народов. Попытки представителей новой власти, невзирая на особенности края, рассматривать социальные отношения в горских областях лишь через призму классовой борьбы приводили к серьезным негативным результатам. Отрицательное впечатление на горцев, даже искренне сочувствовавших советской власти, производила система отказа в выдаче тел расстрелянных «контрреволюционеров» для погребения по исламскому обряду. В разных местах происходили эксцессы атеистического экстремизма.

Летом 1920 г. духовенство и святые шейхи со своими мюридами развернули пропаганду для мобилизации горского населения на борьбу с «гяурами-большевиками». Они использовали массовое недовольство горцев в отношении политики военного коммунизма. Учитывалось при этом, что на Северном Кавказе духовное лицо — не просто священник, но и судья, народный учитель, военный вождь, борец за свободу, носитель образованности. Муфтий (глава мусульманского духовенства) Н. Гоцинский осенью 1920 г. поднял в горах антисоветское восстание. Восстание началось в сентябре 1920 г. в Андийском и Гунибском округах Дагестана. Идейную основу восстания, по задумке его инициаторов, составляла попытка связать с исламом у горцев идею национальной независимости. Гоцинский в октябре 1920 г. был провозглашен имамом и руководителем восстания. В начале 1921 г. оно перекинулось на Чечню. Численность восставших составляла около 10 тыс. человек. Высшей властью был провозглашен «Совет четырех шейхов».

Восстание носило упорный и ожесточенный характер. Несмотря на то что большинство его участников было вооружено допотопным дедовским оружием, повстанцы нанесли Красной армии ряд тяжелых поражений. Ответные действия регулярных частей и карательных отрядов сопровождались проявлением жестокости по отношению к мирному населению. По оценкам современных исследователей, восстание Гоцинского стоило Красной армии больших жертв, чем десятилетнее басмачество в Средней Азии. Оно продолжалось около 9 месяцев и было подавлено в мае 1921 г. {21}.

Изучение национальных аспектов протестного крестьянского движения позволяет утверждать о необходимости пересмотра оценки карельских событий 1921—1922 гг. и исторически обоснованного определения места крестьянского восстания в Карелии в истории первых лет советской власти как одного из крупных эпизодов ее завершающего этапа {22}. Карельские события, трактовавшиеся в советской историографии как «белофинская авантюра», имели особое значение для Советской Республики: через Карелию пролегал единственный выход страны к незамерзающему мурманскому порту.

Объективный анализ развития карельских событий с определенностью приводит к заключению о том, что к их определению необходимо подходить не как к белофинской авантюре, а к крестьянскому восстанию, которое имело выраженные национальные особенности, связанные с пограничным положением и национальным составом населения региона.

В «Краткой инструкции по борьбе с бандитизмом в Карелии» была дана четкая, недвусмысленная оценка движения: «Бандитизм в Карелии носит глубокий политический характер, почему при применении карательных мер к бандитам необходимо иметь большой политический такт и серьезно взвешивать все обстоятельства, дабы не вызвать возмущения широких масс населения». Далее предлагалось деление участников бандитизма на две основные группы: первая — «пришлый элемент», состоящий из русской и финской белогвардейщины, чинов миллеровской армии и кронштадтских мятежников; вторая — уроженцы края. На вторую группу в «Инструкции» обращалось особое внимание, поскольку она разнородна и состояла, помимо «кулаков, буржуазии и аграриев», «из политически неразвитых крестьян и охотников», обманутых и одураченных белогвардейскими агитаторами, и, наконец, «насильственно мобилизованных крестьян, политически совершенно неразвитых». Такая дифференциация свидетельствовала об участии в восстании различных категорий местного населения.

По отношению ко второй группе предлагалось руководствоваться следующими соображениями: если установлено, что бандит «происходит из кулацкого элемента и вообще из враждебных нам слоев общества, имущество их конфисковать, а самих выслать из пределов Карельской трудовой коммуны». Конфискованное имущество подлежало передаче бедноте, пострадавшей от бандитов, что преследовало политическую задачу: приобрести симпатии и социальную опору среди бедноты.

К принимавшим участие в мятеже из крестьянской среды надлежало применять конфискацию имущества с большой осторожностью, только в отдельных случаях. Если было установлено действительное участие в мятеже с корыстной целью, бандитов предавали суду военного трибунала. К насильно мобилизованным конфискацию имущества не применялась, за исключением случаев их участия, в том числе по принуждению, в вооруженных мятежах {23}.

Карельское восстание было обусловлено этнической близостью карелов финнам: независимость Финляндии вызвала активизацию националистических настроений у карелов, а также стремление Финляндии присоединить к себе Карелию. В итоге оба фактора — национально-территориальный и социальный — образовали своеобразный сплав.

Примечателен характер антибольшевистских прокламаций 1921—1922 гг. В них речь шла об обмане карельского населения большевиками, которые объявили автономию для карельского народа, но не соблюдали условия договора: «Они (большевики) обещают много страдавшим карелам автономию и свободу… Но исполняют мало… Россия вновь управляет, как и при царизме. Они идут под лозунгом народной власти и свободы, но в действительности они — продолжение прошлого царизма, они со временем уничтожат всю народную свободу, автономию и всю карельскую национальность заставят обрусеть… Но автономию для Северной Карелии мы можем получить лишь через наше правительство, но не путем большевистских разговоров. Русские — лисицы, мы знаем это из прежних опытов. Так почему же мы доверяем их словам и обещаниям? Все равно они их не исполняют. Прогнанное русскими наше правительство, находящееся в Финляндии, добьется для нас автономии. Прогоним же долой большевиков с нашей земли, таким путем лишь сохраним и дорогую свободу, свои леса в целом. Правительство достанет хлеба, и мы сами определим нашу судьбу» {24}.

Хронологически карельские события явились продолжением выступлений крестьянства против политики Советского государства: Кронштадтского мятежа, антоновщины, Западно-Сибирского восстания. Причины, возникновение, развитие событий во многом аналогичны. Восстание в Карелии объективно не могло достичь такого же размаха, как, например, антоновщина, но это явления одного порядка: Карелия не столь густо населена, как Черноземье, и по местным масштабам силы восставших были значительны. Необходимо учесть местные условия. Главком Красной армии С.С. Каменев подчеркивал, говоря о ликвидации восстания, что главная трудность — в природных условиях, в которых приходилось вести военные действия. На борьбу с повстанцами были брошены регулярные части Красной армии, отряды «красных финнов», в разработке и осуществлении операций участвовали Генеральный штаб, Реввоенсовет Республики, командование Петроградского военного округа. Методы ведения военных действий с той и другой сторон, меры по ликвидации повстанчества, хотя и не столь жестокие, как, скажем, в борьбе с антоновщиной, носили характер, свойственный крестьянской войне. Осложнялась борьба возможностью для повстанцев уйти за рубеж под давлением частей Красной армии, там довооружиться, пополниться и вновь вернуться на территорию Карелии.

Финны обеспечивали снабжение и военное руководство повстанческими формированиями, но старались получить необходимую поддержку местного населения, опираясь на недовольство крестьян политикой советской власти. Карельское крестьянство в этих событиях выступило в качестве активного участника.

Обострению социально-политической обстановки в Северо-Западном регионе способствовала нерешенность национального вопроса. В еженедельных информационных сводках секретного отдела ВЧК сообщалось, что имела место неприязнь отдельных лиц русской национальности к финнам и наоборот; между русскими и карелами — сильная национальная рознь, карелы тяготели к финнам.

Остроту сложившейся обстановки подчеркивал народный комиссар иностранных дел Чичерин в письме Ленину от 11 августа 1921 г.: «Уважаемый Владимир Ильич! Одно из мест, требующих наиболее серьезного внимания в отношении политических последствий голода, есть Карелия. Именно поэтому Карелия играла и играет такую роль в наших отношениях с Финляндией, и мы столько хлопотали о создании там автономной Карельской коммуны, что в географическом отношении она занимает одно из важнейших для нас мест, а именно коридор на север к Мурманскому окну в Европу. Создание Карельской коммуны разрешило задачу национального удовлетворения карел при сохранении единства с РСФСР. Но эти удачные результаты расстраиваются крайне тяжелым продовольственным положением Карелии, которая в этом отношении принадлежит к наиболее страдающим частям РСФСР. Она всегда питалась привозным хлебом. В настоящее время мы ее настолько недостаточно снабжаем, что в ней советский аппарат распадается, рабочие разбегаются или увольняются, всякие промыслы приостанавливаются, постоянные настойчивые телеграфные просьбы о высылке хлеба остаются без ответа и в данный момент во всей Карелии остается продовольствие только для детей и больных. Результат тот, что белофинны чрезвычайно усиливают свою агитацию, они через границу перевозят хлеб и пользуются им дня своей политической работы, в населении создается чрезвычайно сильная тяга к Финляндии, которая может накормить. Если мы не примем меры, которые при скудном населении Карелии для нас относительно вовсе не так тяжелы, нам могут грозить самые неблагоприятные политические осложнения. Именно теперь… финляндское правительство усиленно выдвигает карельский вопрос и обвиняет нас в нарушении договора и во всех прегрешениях в Карелии, что, конечно, находится в связи с усилением агитации в населении и с какими-то нам неизвестными планами. Удар по Карелии был бы для нас настолько чувствителен, что необходимо принять те сравнительно незначительные жертвы, ценою которых мы можем успокоить карельское население, хотя бы немного накормив его» {25}.

Ко времени указанного письма Чичерина прошел уже почти год существования Карельской трудовой коммуны. Она была образована

7 июля 1920 г. постановлением ВЦИК: «1. Образовать в населенных карелами местностях Олонецкой и Архангельской губерний в порядке ст. 11 Конституции областное объединение в Карельскую трудовую коммуну». В нее вошли 24 административных единицы (волости и города) Олонецкой губернии и 20 — Архангельской губернии {26}.

8 подготовительном докладе к постановлению ВЦИК о создании коммуны подчеркивались цели ее создания: «а) в целях осуществления и дополнения права самоопределения карельского народа для противовеса завоевательным стремлением финнов, которые, возбуждая карельский национализм, стремятся к присоединению карельской территории к Финляндии…; б) в целях развития и поднятия карельской местной экономической жизни и ее производительных сил…; в) для содействия революционной пропаганде в Финляндии и Скандинавии». В докладе отмечалось, что большинство населения коммуны является крестьянским, которое кроме земледелия и скотоводства занималось рыболовством, охотой, рубкой и сплавом леса {27}.

Карельская трудовая коммуна, согласно резолюции первого Всекарельского съезда Советов, «сохраняет тесную связь с рабочими массами России и с Российской Советской Республикой в ее целом. Но как часть Республики, отличающаяся от остальных частей ее своими национальными и экономическими условиями, Карельская трудовая коммуна будет иметь свои собственные компетентные органы самоуправления с широкой свободой действий» {28}. Декларировалось предоставление коммуне права национального самоопределения, широкой автономии во внутренних делах, вхождения в Российское государство на федеративных основах; карельский язык признавался языком административного законодательства и народного просвещения. Соглашением предусматривалось право устраивать экономическую жизнь коммуны согласно местным потребностям {29}.

С созданием автономной национальной области настроение карельского населения изменилось в лучшую сторону. Ревком Карелии сообщал Совету труда и обороны, Реввоенсовету республики и Народному комиссариату иностранных дел: «Многие из трудовых карел, оказавшихся после ликвидации Северного фронта на территории Финляндии, раскаиваются в своих поступках и имеют желание перейти в Советскую Карелию. На территории Финляндии, граничащей с Кемским уездом, оперирует банда из пятисот человек, преимущественно из карел, во главе с белофиннами. Кемский уездревком указывает, что достаточно издать постановление о разоружении и гарантировать возвратившимся непризыв в войска, как банда разойдется и возвратится в свои деревни. Ревком Карельской трудовой коммуны, учитывая необходимость обеспечения рабочей силой… необходимость ограждения Кемского уезда в дальнейшем от бандитов, присоединяется к Кемскому уездревкому и просит санкционировать издание постановления, где будет указано, что всем трудовым карелам, возвратившимся из Финляндии и сдавшим оружие, будут гарантированы замена призыва в войска трудовыми мобилизациями и право пользования свободами революции наравне с остальными гражданами Советской Карелии» {30}. В этой связи Президиум ВЦИК в ноябре 1920 г. постановил: «Ходатайство Карельской трудовой коммуны удовлетворить. Ввиду предстоящего празднования 3-ей годовщины Октябрьской Революции применить к карелам, ушедшим в белые банды в Финляндию, амнистию. Практическое применение амнистии поручить наркомвнуделу совместно с Карельской трудовой коммуной» {31}. Акция оказалась успешной. По данным руководства Карельской коммуны, «согласно амнистии и по персональным разрешениям из Финляндии до сих пор вернулись обратно 8000 чел., и осталось в Финляндии еще 4000 чел.» {32}. Из данных Карельского ревкома следовало: в Финляндию ранее ушло 12 тыс. повстанцев-карел, что, по масштабам Карелии, немало. Немало беженцев впоследствии не только приняли участие в восстании 1921—1922 гг., но и оказались в числе его зачинщиков.

Поводом к восстанию в Карелии послужили непродуманные и противоречащие обещаниям действия местных властей. Оно началось в октябре 1921 г. в Тунгудской и Юшкозерской волостях. Начальник штаба Петроградского военного округа телеграфировал в конце ноября 1921 г. Реввоенсовету Республики, что «180 граждан Летнеконецкой волости, соседней с Тунгуцской, вызывались на 1 октября на суд сессии Ревтрибунала в Кемь по делу причастности к восстанию 1920 года. Провокаторы запугивали граждан предполагаемыми жестокостями Ревтрибунала, призывали к восстанию против соввласти. Между тем Карревтрибунал за недоказанностью дела 180 граждан производство прекратил и сообщил эту милость начмилиции 18 ноября. В промежуток времени между вызовом на суд и его отменой большинство граждан, желая избежать кары, ушли в Тунгуцскую волость. Указанное обстоятельство могло быть одним из поводов к восстанию» {33}. Данную точку зрения разделял также заместитель председателя РВСР Э.М. Склянский, который направил ВЦИК копию телеграммы с запиской: «Препровождая при сем копию телеграммы начштаба Петроградского военного округа от 24 ноября с. г. за № 263742/оп по поводу событий в Карелии и полагая возможным согласиться с выводом названного штаба, что факт привлечения к суду 180 граждан Тунгудской волости не мог не сыграть значительной роли в Карельском восстании, Революционный военный совет Республики просит Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет обратить особое внимание на этот факт и назначить специальное расследование этого случая, имевшего место в сессии Ревтрибунала Кеми» {34}.

Активизировалось Ухтинское правительство, которое вместе с белой армией Миллера ушло за кордон в Финляндию, продолжая свою деятельность как правительство в эмиграции. Организацией помощи карельским повстанцам занимались представители Ухтинского правительства Сидоров и Борисов. Приняв название «Верховный комитет Карелии», оно разработало структуру гражданской власти. В деревнях предлагалось избрать старшин, в волостях — временные волостные комитеты, в городах — старшин участков и временные городские комитеты {35}.

4 октября Сидоров и Борисов организовали съезд жителей 6 волостей, населенных карелами, в котором участвовали 100 человек. Съезд принял решение приступить к созданию лыжного карельского партизанского отряда и начал вербовку добровольцев-карел. По докладу военкома второго боевого участка Карельского района, «численность банд в районе волостей Рогозерской, Тунгудской, Кадожской, Вокнаволоцкой, Тихтозерской, Ухтинской, Погоской, частью Костенской и Маслозерской — 1000—1500 чел. По проверенным сведениям в Вокнаволоцкой волости имеется 50—60 чел. приезжих из Финляндии из числа ранее бежавших карел…» {35}.

В октябре 1921 г. первым перешел границу отряд финского офицера Токкунена численностью в 60 человек. Вслед за ним в различных волостях перешли границу другие отряды и, по данным советских информсводок, «слившись с бандами местного происхождения, поддавшимися на удочку белогвардейских финских офицеров, начали свою каинову работу… производя набеги на деревни, разоряя лесные и рыболовные промыслы, склады и советские учреждения. Деревни и села, населенные не сочувствующим бандитам элементом и пытавшиеся не повиноваться их распоряжениям в отношении поставки подвод, продовольствия и др., беспощадно сжигались» {36}.

В конце 1921 — начале 1922 г. шла усиленная вербовка добровольцев в Карелию во всех городах Финляндии. Контингент завербованных относился к финским карелам, кронштадтским мятежникам. В информационной сводке на 1 января 1922 г. отмечалось увеличение численности повстанцев и усиление процесса объединения действующих отрядов, формирования из них боевых единиц — полков. Полки строились по территориальному принципу: деревня, имеющая 30—40 дворов и более, составляла роту, 4 роты сводились в батальон, 3 батальона составляли полк. Роты носили название деревень, в которых они были сформированы. Приведенные в сводке отрывочные данные о составе отдельных отрядов также подтверждают факт участия в восстании местного населения. Отряд в деревне Костамукша численностью в 120 человек под командованием трех финских офицеров состоял на одну треть из финских добровольцев и на две трети из карел. В деревне Кудом Губа такой же отряд состоял на 30% из финских добровольцев. Из карел-беженцев, работавших в восточной пограничной полосе, был сформирован отряд в 750 человек {37}.

Участие карельского крестьянства в восстании, таким образом, опровергает преувеличенную роль финских добровольцев. Повстанчество имело опору в местном населении. Кроме того, перечисление волостей, население которых поддерживало восставших, показывало, что им сочувствовали не только карелы, но и представители других национальностей.

Финские добровольцы обеспечивали поддержку карельских повстанцев вооружением, снабжением и организацией военных отрядов. Общее руководство осуществлял командующий войсками финский офицер Ту-лонен. Штаб вооруженных сил находился в Ухте, возглавлял его финский офицер Тусконда. В качестве резерва при штабе находился отряд «Медвежья гора». Войска были разделены на два фронта — Северный и Южный. В Северный входили Архангельский полк — 827 человек, Олангский отряд — 205, отряд Алоярви — 66 человек. Полк делился на три батальона, батальон — на три роты, рота — на три отряда, отряд — на три звена. В полку были два разведотделения, пулеметная команда— 30 человек, 4 пулемета. Общая численность войск фронта — 1098 человек. В Южный фронт входил Карельский партизанский (лесной) полк со штабом в Кимасозере. В нем было 4 батальона (один из них — лыжный) по 250 человек; общая численность фронта — 1210 человек, в каждом батальоне — по 4 роты, включая пулеметную и резервную (100 чел.), 150 подвод. Всего на территории Карелии силы повстанцев насчитывали 2708 человек {38}.

Командованием повстанцев был отдан приказ о мобилизации карел в занятых районах. Набор среди мужского населения от 18 до 45 лет производился и добровольно, и по принуждению. Как отмечалось в советских оперативных сводках, «мобилизации проводились почти всюду насильственным путем, кроме Тунгудской и Ухтинской волостей, где большинство мужчин еще в начале бандитского движения явились в банды добровольно» {39}. Восстание начиналось при опоре на местное население. Для снабжения использовались продукты, поступающие из Финляндии. При этом «Верховный комитет Карелии», хотя и скудно, обеспечивал не только свою армию, но и местное население. Для этой цели им были созданы в деревнях «этапные комендатуры», задача которых состояла в распределении продовольствия среди мирных жителей.

Обобщающие данные об отношении населения к восстанию приведены в «Ориентировке» главкома РККА С.С. Каменева о политическом положении в Карелии по состоянию на 25 и 26 декабря 1921 г., адресованной председателю Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкому: «Из оценки настроения по волостям оказывается, что из всех 46 волостей бесспорно на нашей стороне 26… в выжидательном настроении 11, и не сочувствующих нам 11. На вопрос: указать волости, захваченные бандитами, местные работники назвали 7 волостей: Тунгудская, Ребольская, Вокнаволоцкая, Тихтозерская, Ухтинская, Поросозерская, Маслозерская». О враждебном отношении к советской власти свидетельствовали случаи уничтожения и порчи местным населением неохраняемых линий связи в приграничных районах. Вместе с тем в Ребольской волости при отходе частей Красной армии населением было оказано содействие — выделены подводы и проводники из числа местных жителей. В Тунгудской и Маслозерской волостях при проведении повстанцами мобилизации часть жителей сбежала. По поводу пополнения повстанческих отрядов за счет местных жителей отмечалось, то «бандиты проявляют активность лишь вдоль границы, опасаясь отрываться от последней. Между тем, — по оценке Каменева, — если бы они чувствовали поддержку населения, то, вероятно, шли бы вглубь, тем более, что порча железных дорог является, казалось бы, одной из важнейших задач противника» {40}.

Оценка ситуации оказалась противоречива. В одной из сводок командования Красной армии говорилось: «Местное население Карелии в большей части отказывалось от участия в “восстании”, в силу чего его мобилизовывали под угрозой расстрела и сожжения имущества. При отступлении повстанцы насильно уводили с собой мобилизованных или отправляли их с конвоем на территорию Финляндии, оставляя в деревнях одних женщин и детей. Особенно это соблюдалось в пограничной полосе, где в деревнях осталось по нескольку человек — исключительно стариков, и в некоторых одни только женщины и дети» {41}. Однако в политсводке за 31 марта уход крестьян в ряде волостей характеризовался иначе: «В Ребольском районе положение крайне тяжелое. Ощущается недостаток продовольствия. Нет фуража для рабочего скота, бандами угнано в Финляндию много лошадей. Из Ребольского района ушли добровольно с бандами 200 мужчин и 308 женщин. Кроме того, бандами мобилизовано до 300 мужчин. Оставшееся население нетрудоспособно. Лесозаготовительные работы не проводятся. В Ухтинском районе сохранилось всего 15% рогатого скота и 5% лошадей» {42}. Уход за кордон был относительно массовым. В Финляндию для работы среди карел-беженцев ушли три санитарных отряда. В Гельсингфорсе было создано особое бюро для поиска и предоставления беженцам работы. За один месяц 305 беженцев были отправлены на сельхозработы. Молодых женщин было решено направить в школы огородничества, мужчин — в сельхозучилища. О враждебности пограничного населения телеграфировал Троцкому Зиновьев {43}.

Другой документ свидетельствовал об озлобленном настроении крестьян в связи со сбором продналога. «В Туломозерской волости имели место волнения крестьян в связи с неправильной раскладкой продналога… Отношение крестьянства к советской власти большей частью безразличное» {44}.

Для подавления восстания советское военное командование сосредоточило значительные силы. Командующим войсками Карельского района был назначен начальник Петроградского укрепрайона, известный военачальник по Гражданской войне — А. Сидякин. Было решено немедленно перебросить из Тамбовского района в Петрозаводск две стрелковые бригады. Из состава войск Петроградского военного округа прибывали учебно-кадровые полки и дивизионные школы двух дивизий. В район военных действий были направлены три бронепоезда, авиаотряд и, по специальному распоряжению главкома, поезд связи штаба РККА с Западного фронта с пятью ротами обеспечения.

Источники и примечания:

1. Крестьянское движение в Поволжье. 1919—1922 гг.: документы и материалы. М., 2002. С. 16.

2. ГАРФ. Ф. Р—393. Оп. 13. Д. 580. Л. 115.

3. РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 55. Л. 68.

4. РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1884. Л. 56.

5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 63. Л. 13.

6. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 63. Л. 17—18.

7. См.: Верещагин А. С. Некоторые новые тенденции в изучении Башкирского национального движения в годы Гражданской войны // Отечественная история. 2002. № 4.

8. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 86. Л. 19—20.

9. См.: Отечественная история. 1999. № 6. С. 135—137.

10. РГВА. Ф. 110. Оп. 1. Д. 2. Л. 69а.

11. РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 55. Л. 78—80.

12. РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 36.

13. РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 18. Л. 12—13.

14. Отечественная история. 1999. №6. С. 135.

15. Сибирская Вандея. 1920—1921. Документы. В 2-х т. / Сост. В.И. Шишкин. Т. 1. М, 2000.

16. Соловьев Н.И. — уроженец станицы Фарнус (Солено-Озерное) Минусинского уезда, казак Сибирского войска, житель улуса Теплая речка Енисейской губернии.

17. Вопросы истории. 2006. № 2. С. 109—110.

18. Сибирская Вандея. Т. 2. М., 2001. С. 199,326, 656,662,699.

19. Магомедов М.Л. О некоторых особенностях Октябрьской революции и Гражданской войны на Северном Кавказе // Отечественная история. 1997. № 6. С. 87.

20. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 175.

21. Отечественная история. 1997. № 6. С. 89; Вопросы истории. 2002. №6. С. 31.

22. См.: Гусев К.В. К истории Карельского мятежа // Отечественная история. 1996. № 6.

23. РГВА. Ф. 740. Оп. 1. Д. 154. Л. 1.

24. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 87. Д. 34. Л. 100.

25. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 197. Л. 3—4.

26. ГАРФ. Ф. Р-130. Оп. 6. Д. 65. Л. 56.

27. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2929. Л. 2—8.

28. ГАРФ. Ф. Р-130. Оп. 6. Д. 65. Л. 55—56.

29. Там же. Л. 57.

30. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2929. Л. 1.

31. ГАРФ. Ф. Р-1235. Оп. 37. Д. 5. Л. 234.

32. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 712. Л. 22—23.

33. ГАРФ. Ф. Р-1235. Оп. 99. Д. 70. Л. 40.

34. Там же. Л. 4.

35. РГВА. Ф. 740. Оп. 1. Д. 443. Л. 81.

36. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 719. Л. 38.

37. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2496. Л. 27.

38. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 719. Л. 40—41.

39. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 719. Л. 41.

40. РГВА. Ф. 740. Оп. 1. Д. 156. Л. 78—79.

41. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2496. Л. 44.

42. Там же. Л. 13.

43. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 87. Д. 337. Л. 34; Оп. 109. Д. 99. Л. 1.

44. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 99. Л. 74.