От дома до школы было чуть больше трех километров. Дорога начиналась от леса, на дальнем конце деревни, и заканчивалась около границы поселка: метрах в пятнадцати от основной, поселковой дороги, упираясь в засыпанную песком площадку так и не построенного Дома культуры имени Пушкина. Круглый год немногочисленные деревенские жители оставшиеся в зачахшем колхозе «Имени героя гражданской войны Федора Григорьевича Подтелкова» таскались в Караичев за водкой, хлебом и солью. Да Артёмка, единственный сын бывшего председателя колхоза, члена Партии с 1953 года, и единственный ребенок в деревне, каждый день отправлялся в школу.

Сперва по деревенской дороге, круглый год представлявшей из себя непролазную кашу: зимой из снега, с колеями от изредка проезжавших тракторов, а все остальное время грязи, обильно сдобренной коровьим пометом и перемешанной чавкающими по ней двуногими и четвероногими. Каждое утро, стадо коров гнали через всю деревню от колхозной фермы к лесу, пасти. Коровы аккуратно закладывали дорогу новым слоем помета, обильно, словно отмечали путь, боясь заблудиться по дороге обратно. Вечером то же самое, только теперь коровы, словно спасаясь от преследования заваливали дорогу куда как более обильно. И так изо дня в день, год за годом.

Потом дорога поднималась на холм, мимо коровника спускалась к бывшему пруду, сейчас превратившемуся в огромную навозную лужу, аккуратно пополнявшуюся каждую зиму и смердевшеую в жару так, что местные жители предпочитали терпеть всю дорогу из поселка и напиваться на дальнем конце деревни, около леса, сразу за Артёмкиным домом. Далее вдоль группы берез, чудом сохранившихся от огромной березовой рощи, теперь ставшей песчаным карьером, давно заброшенным. Здесь дорога расходилась на тропинку спускавшуюся в карьер, и проезжую дорогу в обход огромной ямы.

Внизу тропинка виляла вокруг незамерзавшего даже в самые лютые морозы масляного озерка в самом центре карьера. Озерка оставшегося от растащенного местными жителями до последнего гвоздя огромного гаража где когда-то ремонтировались вывозившие из карьера песок БЕЛАЗы и МАЗы. Дальше она упиралась в склон карьера и начинала вилять по нему до самого верха с торчащим остовом заброшенного кирпичного завода. Там тропинка напрямую шла через цеха с обвалившимися крышами и, около столбов со свисающими воротами, проткнув полуразрушенную проходную, снова присасывалась к дороге. Оставшийся километр был уже прямой, до самого поселка, через превратившееся в свалку поле, тоже когда-то бывшее березовой рощей.

Артёмка ненавидел дорогу, старался о ней не думать и когда шел в школу представлял себя разведчиком в тылу врага пробиравшегося по болотам к секретной базе.

Секретной базой всегда был коровник, он подкрадывался к нему, бросал в облезлую стену несколько камней, секретная база взрывалась, выбрасывая высоко в небо языки племени, а он, отстреливаясь, отступал к березам. Там, возле группы жиденьких березок, был секретный телепортационый пункт спрятанный в огромном, всегда стоявшем здесь валуне. Он открывал тайник под валуном, доставал оттуда состряпанную из палки и консервной банки рацию, связывался с командованием, докладывал об успешном выполнении задания и, получив новое задание, отправлялся на далекую безжизненную планету, чтобы найти пропавшую на ней экспедицию.

Украдкой пробирался через карьер, перебегая от стены к стене бывшего завода, отстреливался от злобных монстров во множестве обитавших в древних развалинах. Потом, включив защитное поле и ускорители, мчался через безжизненную пустыню, оставшуюся видимо после какой-то страшной войны. Там, за пустыней, и находились остатки базы пропавшей экспедиции. Все члены экспедиции всегда оказывались погибшими, но найденные оставшиеся после них дневники требовали обязательного детального изучения. Чем Артём и занимался, часами просиживая в расположенной возле школы поселковой библиотеке. Пока библиотекарь, тетя Варя, окликала его, напоминая, что уже почти два часа и скоро начнутся занятия у второй смены. Пора в школу.

Сегодня Артёмка читал Жюль Верна, «Зимовка во льдах», он был захвачен книгой, был внутри книги. Он ненавидел Андре Васлинга, до слез переживал за Мари и, несмотря на тепло библиотеки, всем телом чувствовал холод.

— Двадцатого января почти никто из зимовщиков не мог встать с постели. Шерстяные одеяла и буйволовые шкуры до известной степени защищали их от холода, но стоило высунуть руку из-под одеяла, как начинались такие жестокие боли, что приходилось немедленно прятать ее. Однако, когда Луи Корнбют затопил печь, Пенеллан, Мизон и Андрэ Васлинг встали и подошли к огню. Приготовленный Пенелланом горячий кофе несколько подбодрил моряков. Мари тоже встала и выпила кофе.

Подошедшая сзади тетя Варя положила руку ему на плечо и легко потрепала.

— Тема…

Мальчик поднял глаза, холод стоянки зимовщиков постепенно отступил освобождая место теплу и уюту читального зала, Мери улыбнулась ему лицом тети Вари.

— Давай, давай, дружок, время уже. Пора тебе.

Артём вложил в книгу закладку — куриное перо, аккуратно закрыл ее и отдал библиотекарю.

— Теть Варь, можно я завтра пораньше прийду?

— Конечно. — Женщина снова улыбнулась.

— Спасибо, до завтра.

— До завтра Темочка, до завтра.

Мальчик подхватил портфель, выскочил из библиотеки, побежал, потом остановился и медленно побрел к нависшей над ним школе.

Старое дореволюционное здание, из грязного, кроваво-красного кирпича, угрюмой массой нависало над школьным плацем где в начале и конце года проводились торжественные линейки. Раньше в этом здании были казармы и, здесь же, камеры для идущих по этапу преступников. Потом, после революции, к зданию пристроили парадный подъезд с высоким козырьком и подпиравшими его тонкими белыми колоннами от чего оно сразу стало похоже на старуху опирающуюся на костыли. Приколотили около входа табличку с поименным списком содержавшихся здесь революционеров и объявили школой. А в пятидесятых годах табличку отломали и повесили мраморную доску, которая сообщала, что здесь были зверски замучены и расстреляны те же революционеры, а в одном из классов организовали музей, где главными экспонатами были орудия пыток применявшиеся при царском режиме.

Артёмка поднялся на крыльцо, привычным усилием потянул на себя огромную дубовую дверь с циклопической медной ручкой и немедленно проскочил в образовавшуюся щель. Дверь за его спиной привычно запечатала выход.

— Ползи, навозник! — От удара в спину Артём упал, растянулся на полу, из открывшегося портфеля высунулись учебники.

— Хорошо не разлетелись, как в прошлый раз. — Подумал мальчик. — А то пришлось бы снова за ними по всему коридору бегать, собирать, пока эти бы их пинали. — Он молча поднялся, втряхнул учебники в портфель, застегнул его, повернулся к толкнувшему его ученику.

— Новенький? — Спросил Артём стоявшего напротив него парня, тот был на голову выше и на два класса старше.

— А тебе-то что? Навозник.

— А-а… — Протянул Артём. — То-то я и смотрю — дурак.

Парень немедленно схватил его за лацканы пиджака и подтянул к себе.

— Чо?! А ну на колени и молись, навозник!

— Ну так и есть — дурак. — Вслух констатировал Артём. — Попробуй тронь, боль проходит, гордость остается, а тебе потом всю жизнь боятся.

— Что ты сказал! — Взревел старшеклассник замахиваясь.

— Оставь его, Толян, он псих. — Остановил кто-то.

— Ладно, гуляй, зассанец. — Толян отпихнул мальчика, от чего тот снова упал, старшеклассники загоготали.

— Зассанец, так зассанец, как скажешь. — Артёмка поднялся, подобрал портфель и молча отправился в столовую.

В школе его не ненавидели и не презирали, просто он был чужой, не такой как они, городские. Он не интересовался их детскими шалостями, не пробовал курить, не задирал девчонок, никогда не сбегал с уроков, у него всегда было выполнено домашнее задание, и он с удовольствием брался за дополнительные работы: готовил доклады, собирал гербарии и прочее. Они считали, что это из желания подмазаться к учителям, наивные — лишь желание занять себя в бесконечно скуке единственного деревенского ребенка. Лишь одно бесило его и давало одноклассникам неистощимый повод для издевок — въевшийся запах навоза. В первом классе Артёмка плакался тогда еще живой бабушке на издевательства одноклассников и то, что они его дразнят жуком-навозником. Бабушка выслушивала, гладила по голове, но ничего кроме утешения предложить не могла.

— Не плакай, Темочка. — Говорила она. — Это они от скудоумия. У коровки навоз чистый, хороший, им и дом, и душу почистить можно. А жучок тот добрый, он тлю проказливую пужаить, живет и зла никому не делает.

Артёмка успокаивался. И так изо дня в день, из четверти в четверть. Потом привык и перестал обращать на обидное прозвище внимание, представляя себя, то бледнолицым в плену у индейцев, то пакея в деревне маори, то Ермаком у кераитов. Эта «защитная реакция души» работала без сбоев, а тело нужно было лишь спрятать в библиотеке, до самого начала уроков.

В пятом классе он наткнулся в школьной библиотеке на книгу об индийских религиях, где не без удивления нашел подтверждение словам бабушки: оказалось, веды, коровий навоз считают весьма полезным и практичным, им мыли не только дома, но и храмы, школы-гурукулах. Более того, отвары из коровьего пометы, использовали как лекарство от головной боли и бессонницы. Артёмка рассказал о своей находке бабушке, она рассмеялась.

— Темочка, да на Руси в деревнях отродясь избы с коровьим пометом мыли, да с ним же стирали. После него и в доме дух хороший, как в поле свежекошеном, да спится на таких простынях как на сеновале. А тебя, когда маленький болел, завсегда коровьими лепешками грели, от кашля до сих пор еще ничего лучше не придумали.

— Вот оно! — Подумал Артём, и через неделю на уроке биологии читал доклад о коровьем навозе.

Класс, временами осекаемый учителем, хохотал в полный голос. Это был первый и последний раз когда Артём сбежал с уроков. Он не мог остаться в школе, убивающее чувство несправедливости заставило убежать к его телепортационному камню, забиться под него и хрипло стонать от подавляемых рыданий. Здесь, под камнем, он вспомнил о недавно прочитанной в рубрике «Иностранная литература» книге Томаса Харриса «Красный дракон». Здесь же, решил больше никогда не плакать. Запах навоза стал его «шестым пальцем левой руки», месть — смыслом жизни, знание — орудием мести. Ганнибал Лектер — его героем.

С тех пор он проводил все неурочное время в библиотеке, но уже не читая все подряд, от Александра Дюма, до журнала «Мурзилка», а выбирая книги по химии, физике, философии, психологии и прочим наукам, как кашалот планктон глотая знания.

Первый случай для применения полученных знаний не заставил себя долго ждать. Расшалившиеся, оставшись без надзора в столовой, одноклассники затеяли кидаться в Артёмку омлетом. В качестве объекта для расправы он определил самого сильного, вечно задиравшего его, классного «авторитета», Серегу.

— Немедленно прекрати и извинись. — Спокойно сказал Артём.

— А то что? — Серега аж опешил от такого заявления этого замухрышки.

— Превращу тебя в омлет. — Так же спокойно заявил Артём.

— О-ба-на! Пацаны, да у навозника совсем крыша съехала! — Заржал Серега, схватил остатки омлета и запустил в Артёма.

— Я тебя предупредил. — Сказал увернувшись Артём и спокойно пошел из столовой. — Боль проходит, гордость остается.

На следующий день, класс встретил его общим хохотом и насмешками.

— Волшебник пришел! Дома навозом полы мыл, унюхался, сейчас нас всех в омлет превращать будет!

Смеялись все, в том числе и девчонки. Артём спокойно, не обращая внимания на время от времени шмякающиеся об него шарики жеванной бумаги, просидел весь урок. Так же спокойно посетил физкультуру где, вопреки обыкновению, вышел в зал из раздевалки последним. Отбегал положенное и, спокойно, не обращая на издевки внимания, оделся и отправился в класс.

Следующий урок был сорван: Серега размахивая руками в ужасе прыгал по классу и орал на всю школу. Из него: всех карманов и каждой складки одежды пер, жутко воняя и дымя, испорченный омлет. Серега, уворачиваясь от пытавшейся поймать его учительницы, рвал с себя одежду и метался по классу пока не был пойман прибежавшими на шум директором и трудовиком. Пойман и отправлен в мед пункт, успокаиваться и дожидаться срочно вызванных с работы родителей.

— Кто это сделал?! — Взревел директор, Виктор Петрович, когда Сережу увели. Класс дружно показал на Артёма зашумев, про его давешнее обещание превратить Сергея в омлет.

— Ты?!

— Я. — Встал и честно признался Артём.

— За мной! — Директор вышел из класса, Артём неспеша прошел следом через притихший класс.

— Как ты это сделал? — Спокойно и не без любопытства спросил Виктор Петрович закрывая за вошедшим Артёмом двери директорского кабинета.

— Гидроперит и тиосульфата натрия.

— На химии спер? — Насторожился Виктор Петрович. Он преподавал химию в старших классах, хранил реактивы всегда закрытыми и воровство их шестиклассником счел бы за личное оскорбление.

— Нет. Гидроперит в аптеке купил, а тиосульфат натрия это обычный фиксаж, его при печати фотографий…

— Знаю. — Перебил директор. — А нагрел как?

— Да я и не нагревал, он сам его нагрел.

— Это как? — Виктор Петрович недоуменно поднял брови.

— Я растер все в порошок, а перед физкультурой смешал и, когда все ушли из раздевалки, шприцем задул под подкладки в одежде, в обувь, а остатки рассыпал по карманам. Он на физкультуре вспотел, а пока одежда от него прогревалась, начался урок. Вообще я думал, он на перемене задымит, но что-то неподрасчитал.

Виктор Петрович ухмыльнулся. Он был в курсе происходившего в школе и положения Артёма, соответственно не был склонен его винить.

— Вот что, Артёмий, Владимирович, с родителями Сергея я поговорю, а ты уж, будь добр, больше никого в омлет не превращай. Обещаешь?

— В омлет, не буду, а больше ничего не обещаю.

— Так! — Директор встал. — Мне в школе несчастные случаи не нужны! И постоянно я тебя перед родителями учеников прикрывать не стану!

— А я и не прошу. Ни перед родителями, ни перед учениками меня прикрывать, сам справлюсь.

— Я тебе справлюсь!

— Спасибо, на добром слове. — Артём был холоден, спокоен и смотрел директору прямо в глаза. — Одного накажу, второго, третьего, остальные задумаются, и больше меня никто трогать не посмеет.

— Артём. — Виктор Петрович сел. — Так нельзя, так ты всех друзей растеряешь.

— А у меня их и так нет, так что терять мне некого. Я могу идти?

— Свободен. — Виктор Петрович посмотрел в спину выходящего мальчика, вспомнил собачьи какашки в своем портфеле, сорок лет назад, усмехнулся и ему страсть как захотелось выпить.

Класс встретил Артёма молча, остаток урока тоже прошел в тишине.

— Ты чо творишь?! Вонючка! — Сильный подзатыльник чуть не впечатал в парту голову не успевшего встать Артёма, стоило учительнице покинуть класс. — Ты мне, падла, за Серегу ответишь! — Леха был вторым из самых сильных в классе парней и числился большим другом и «правой рукой» Сережи.

— Вонючка, говоришь. — Артём поднялся из-за парты и повернулся к Лехе. — Боль проходит, гордость остается. Посмотрим, кто из нас больше воняет.

Леха замахнулся, но бить не стал. — Придурок. — Сквозь зубы процедил он и отправился к своей парте собирать учебники. Класс молчал.

Сергея из школы забрали родители. Нервный шок — сказали врачи и рекомендовали им подержать сына пару дней дома. Виктор Петрович, как и обещал, провел с родителями Сергея длительную беседу и те не стали поднимать шум.

На следующий день Артём пришел на обед в столовую с бутылкой «Пепси-Колы» — небывалая в те времена редкость и роскошь. Гордо поставил ее на край стол, подождал немного, взял бутылку, неторопливо открыл, всем своим видом показывая, что он готов поделиться волшебным напитком, если вежливо попросить. Леха, оставшийся в отсутствие Сергея за главного, подошел, бесцеремонно выхватил бутылку у Артёма и гордо, одним махом, осушил до дна.

— Соси, вонючка, тебе такое пить не положено! — Прокомментировал он поступок. Леха был очень горд и доволен собой, хоть хваленая «Пепси-Кола», которую он пробовал первый раз, ему и не очень-то понравилась.

Артём, словно ничего не произошло, пообедал и пошел на урок.

Спустя два дня в школу пришел Сережа и, едва зайдя в класс, набросился на Артёма, схватил за грудки, вытянул на себя из-за парты, замахнулся.

— И что? — Артём говорил совершенно спокойным голосом.

— Хочешь начать совсем бояться в школу ходить? Сереженька — омлетик. — Он усмехнулся. Сергей замешкался, застыл, отпустил Артёма.

— Придурок. — Скорее шепнул, чем сказал он и, отпихнув кого-то, прошел на свое место.

А во время обеда, в столовой, Артём спотыкнулся и пролил компот Лехи.

— Ой, Алексей, извини! — Живо извинился он. — Вот, забери мой. — Артём с готовностью отдал Лехе свой стакан.

— Вали отсюда, вонючка! — Леха попытался пнуть Артёма, но тот увернулся.

Теперь, после Серегиного позора, Леха чувствовал себя главным, что постарался сразу же зафиксировать поменяв Артёму кличку с навозника на вонючку.

На следующем уроке кто-то пукнул, дети захихикали. Пук повторился громче и протяжней, класс дружно замычал сдерживая хохот.

— Ти-хо! — Учительница встала из-за стола.

— Пу-у… фр-рррр… — Пронеслось над классом.

— Громко! — Прокомментировал кто-то с последних парт. Класс загоготал. Верочка, соседка по парте и подруга Лехи толкнула его в плечо и замахала руками, как бы отгоняя от себя запах.

— Ти-ши-на! — Елена Матвеевна застучала указкой по столу.

— Пр-пр-пр-уу-у… — Девчонки демонстративно позажимали носы, парни повалились на парты давя хохот.

— Вонючка. — Буднично сказал Артём и повернулся к Алексею.

— Ты кому сказал, сука! — Взревел тот и, не обращая внимания на учительницу, попытался вскочить, но зацепившись за парту снова плюхнулся на стул.

— Тр-тр-тр- уу…

— Не напрягайся, а то еще обкакаешься. — Артём продолжал в упор смотреть на Алешу. Тот снова вскочил, одним прыжком оказался около Артёма, схватил его за грудки но, не успела Елена Матвеевна оказаться возле них, отпустил и схватился за зад. Класс замер и тут же взорвался хохотом и улюлюканьем вдогонку убегающему из класса Алеше — сквозь его брюки проступала коричневая жижа.

— Володарский! Что это было? — Елена Матвеевна была вне себя.

— Алешенька кажется обкакался. — Спокойно ответил Артём и пожал плечами.

— За мной! Живо! К директору! — За тридцать лет преподавания русского языка и литературы, Елена Матвеевна видела много, но с таким еще не сталкивалась.

— Ну-с. — Изрек Виктор Петрович, выслушав рассказ Елены Матвеевны и отпустив ее к классу. — На сей раз, молодой человек, я вас перед родителями пострадавшего прикрывать не стану.

— И не придется.

— Это почему это?

— Я учел первый опыт, больше никто ничего доказать не сможет.

— Однако…. — Виктор Петрович был не просто удивлен, напуган. — Надеюсь с Алексеем ничего плохого не случится?

— Ничего ему не будет, а хорошая чистка только на пользу пойдет.

— Ну а мне может расскажешь, если не секрет, чем был вызван такой резкий и неудержимый понос? Мне что-то такие препараты из доступных в аптеке неизвестны.

— А они в аптеке и не продаются, народная медицина. — Пожал плечами Артём.

— Как интересно, продолжай.

— Черный тмин, мята и зверобой, все у нас вдоль леса растет, да черный чай, для цвета. Сделал густой отвар, посластил, перелил в найденную на свалке бутылку из-под «Пепси-Колы», принес в школу, он у меня ее отобрал и залпом выпил. Наверное вкусно получилось. — Артём ухмыльнулся. — После этого точно два-три дня в туалет не сходить, накопилось. А сегодня на обеде я пролил его компот и отдал свой, заранее приготовленный, с выжимкой чеснока сдобренной кориандром и базиликом. Так же все у нас в обилии произрастает.

— Свободен. — Виктор Петрович махнул рукой в сторону двери. И вдруг добавил, шепотом, женским голосом. — Тише ты!

Артём повернулся и пошел к двери.

— Подвинься, не разбуди! — Услышал он за спиной и белая дверь директорского кабинета вдруг стала мягкой, поплыла, кто-то начал нежно гладить его по голове и зашептал в самое ухо глупое «Чи-чи-чи…». Дверь дрогнула, затвердела и по ней побежали черные строчки —

Артём поднял глаза от томика Жуковского.

— Получается, что? Ерунда получается, вот что получается. — Начал рассуждать он. — Познание возможно лишь через страдание, а Адам и Ева были изгнаны из рая за попытку познания. Их вина — непослушание и, это же, причина их страданий, то есть пути к познанию. Замкнутый круг. А для Бога их страдание лишь мзда, непонятно зачем ему потребовавшаяся, но объясняющая замкнутость причинно следственного круга. — Артём откинулся и начал раскачиваться на стуле, тот протестуя заскрипел. Артём продолжил раскачиваться не обращая внимания на скрип — мешать в пустой библиотеке было некому. — Получается, что Бог, подталкивает к поступку и одновременно его запрещает, наслаждаясь терзаниями выбора подопытного. — Артём прекратил качаться на стуле, сел облокотившись на стол.

— Маньяк какой-то. — Подытожил мальчик. — Бог — маньяк, ерунда какая-то получается. — Артём встал из-за стола, подошел к стеллажу, и поставил книгу на место.

Вслух процитировал он один из стихов Блока.

— Хорошо сказал. — Послышался за спиной голос Виктора Петровича. Артём обернулся. — Толик Семкин из восьмого «Б» твоя работа?

— Моя. — Спокойно признался мальчик.

— Попал ты, парень, в больницу его увезли! — Виктор Петрович вдруг преобразился, став стереотипным директором школы.

— Ничего с ним не случится. — По прежнему спокойно ответил ему Артём.

— Ни хера себе не случится! — Взревел директор угрожающе приближаясь к Артёму. — Ссыт четыре часа подряд и остановится не может! Ты думаешь, в больнице не догадаются анализ сделать? Еще как догадаются! А что они там найдут? Верошперон! Вот что они там найдут!

— Ничего они там не найдут, никакой химии я ему не давал. — Спокойствие Артёма подействовало на Виктора Петровича, как гильотина на горячую голову. Он устало опустился на стул.

— Понимаешь ли, Артёмий, папа Семкина, заместитель Федорина, то есть большая шишка, он так это дело не оставит. — Неожиданно спокойно продолжил Виктор Петрович.

— Я знаю. — Холодно, уверенным голосом, перебил мальчик. — И учел это. Не думаю, что кто-то обратит внимание на маленький синячок в области паха, а если и обратит — не страшно, ребенок, что с него взять, сам где-то наткнулся. Полежит дней пять в больнице, под капельницей, чтоб от обезвоживания не умереть и вернется к занятиям.

— Артём! — Виктор Петрович вскочил. — Ты мне это брось! Не знаешь, с кем играешь!

— А я и не играю, так же не могу назвать играми те тычки и подзатыльники, которыми меня ежедневно награждали пока я не начал защищаться.

— Но твои методы…

— Что, мои методы?! — Перебил старшего Артём. — Что в них такого?! Вы их просто не понимаете, поэтому и боитесь. Драки, издевательства, это вам понятно, не выходит за рамки обыденного, вот вы и не переживаете. А между прочим, мои методы. — Артём голосом сильно выделил «мои», остался недоволен получившейся интонацией, повторил. — Мои методы, как вы их назвали, куда безобидней ежедневных унижений. Наверное вам было бы проще и понятней, если бы я пришел в школу с отцовским ружьем и перестрелял всех?

Виктор Петрович не заметил, как снова оказался сидящим на стуле.

— Артём, пойми правильно, я, как директор школы…

— Вы, как директор школы. — Снова бесцеремонно перебил его Артём. — Должны были давно обратить внимание на бесчеловечное отношение ко мне со стороны других учеников и предпринять меры, тогда, защищая меня, а не сейчас, спасая свою задницу от гнева заместителя Федорина, папы Тольки-зассанца, секретаря парт ячейки Кирякова, отца Лехи-вонючки, и других. — Виктор Петрович ошарашено вскочил, но спросить не успел. — Да, других, которые будут, если меня еще кто-нибудь посмеет хоть пальцем тронуть!

Артём закончил, сдерживаемое возбуждение не выплеснулась в остававшемся все время спокойном голосе, но предательски разливалось малиновым цветом по лицу и шее. Он опустился на стул и демонстративно открыл первую попавшуюся книгу. Виктор Петрович плюхнулся напротив. Он смотрел на тринадцатилетнего мальчика не зная что говорить, просто смотрел, как тот, не обращая на него никакого внимания, углубился в чтение Нильс Бора, словно и не было только что напряженного разговора.

— Артём. — Мальчик поднял взгляд от книги и посмотрел директору прямо в глаза. — И что ты собираешься делать дальше?

— Через три недели начнутся летние каникулы, буду уходить из библиотеки вечером. — Спокойно пожал плечами мальчик.

— Я не об этом. — Начал было Виктор Петрович, но снова был бесцеремонно перебит ребенком.

— Процитировал Артём.

— Это чьи стихи?

— Почти мои.

— Почти? — Виктор Петрович был несказанно удивлен сочетанию «почти мои». Насколько он знал педагогику, да и без нее было давно известно, что дети с удовольствием приписывали себе любое неизвестное сверстникам высказывание, тем более хоть немного переделанное.

— Именно почти. — Ответил Артём. — Это Габриэла Мистраль, из стиха написанного ею на смерть мужа. В оригинале звучит так:

— Тема, иди домой. — Устало сказал Виктор Петрович. Артём удивленно поднял брови.

— Что это вдруг? Я учусь во вторую смену, до занятий еще почти час.

— Не будет сегодня занятий у второй смены, в школе комиссия из РОНО, всех учителей по стенке и детальный допрос, из-за тебя, между прочим.

— Прекрасно. — Спокойно резюмировал мальчик и снова уткнулся в книгу.

Реакция Артёма была абсолютно непонятна директору, еще и обидна.

— Что ты хочешь этим сказать? — Повысил он голос.

— Собственно этим я уже все сказал. — Пожал плечами мальчик. — Прекрасно. Раз занятия отменены, я могу оставаться в библиотеке непрерывно до самого вечера.

Виктор Петрович посидел пару минут молча, глядя на вернувшегося к чтению ребенка, потом поднялся и пошел к выходу из читального зала. Остановился, на полпути, что-то вспомнив.

— Да, Артём, — мальчик оторвался от чтения, — почему ты отказался участвовать в районной олимпиаде по математике?

— Не вижу в этом смысла.

— Как это, не вижу смысла? — Виктор Петрович опешил. — Ты же всегда ездил на олимпиады.

— Ездил, больше не буду, не вижу смысла.

— Но ведь ты побеждал!

— Побеждал, только мне от этого что, очередная грамота? У меня их и так уже целая пачка. Печь топить ими непродуктивно, дрова и достать проще и горят они жарче.

— Тема, а честь школы!

— Какая честь может быть у заведения в котором не замечается дискриминация по возрасту и физическим данным, и где открыто покрываются хулиганства сынишек «правильных отцов»? — Артём вопросительно посмотрел на директора, тот молчал. — Вот, то-то же, теперь я с вами согласен: ни-ка-кой. — Произнеся по слогам последнее слово он вернулся к книге ни мало не интересуясь дальнейшими действиями Виктора Петровича. Директор, с минуту потоптался на месте, приходя в себя. Он вышел бы из библиотеки, но оставить последнее слово за ребенком не мог, поэтому снова вернулся к столу за которым обложившись книгами сидел Артём.

— Артёмий, а ты не думал, что сам виноват в таком отношении к тебе сверстников. — Артём удивленно поднял глаза, посмотрел на директора, закрыл и отложил в сторону книгу.

— Виктор Петрович, не поверите, но именно об этом я подумал в первую очередь.

— Ну так может надо было сперва изменить что-то в себе, и попробовать найти контакты со сверстниками, а уже потом их травить и поджаривать? — Артём засмеялся, легко и открыто, отчего Виктору Петровичу стало сильно не по себе. Даже страшно.

— Ну конечно! — Отсмеявшись начал Артём. — Моему отцу надо было не только писать протесты против строительства кирпичного завода, из-за которых он, кстати, и вылетел из партии, и перестал быть директором колхоза, а самому лечь под бульдозера утюжащие березовую рощу. Мне, надо было пойти к новому директору колхоза и убедить его отправить все поголовье коров на бойню, а не мучать ни животных, ни селян, гоняя каждый день стадо через всю деревню.

— Но ведь… — Попытался перебить его Виктор Петрович.

— Да, именно мне надо было идти! — Не обращая внимания на директора продолжал мальчик. — Отца-то моего не послушали, как же, беспартийный провокатор! А стране надо мясо. А еще мне надо было написать письмо в госплан, чтоб нормативы сдачи мяса для нашего колхоза снизили, и новому председателю не пришлось отбирать скот у жителей, чтоб не подвести партийное руководство. Тогда из деревни бы не поразбежалось большинство жителей, из детей был бы не я один, и сельскую школу бы не закрыли, и я бы ходил туда, через два дома, а не таскался пешком за несколько километров! — Артём переставал контролировать себя, и если бы не встрявший Виктор Петрович, перешел бы на крик.

— Артём, но… — Снова попытался он перебить мальчика.

— Что но? — Сразу успокоившись и погрустнев не дал себя перебить Артём. — Я виноват в том, что завод не построили? Или мне надо было самому его достроить? Или все таки гражданин Киряков, прежде чем подписывать одобрение на строительства завода должен был подумать откуда будет браться сырье?

— Артём, решения о строительстве завода принимает не Киряков. — Сумел ввернуть фразу Виктор Петрович.

— И что? — Артём был беспощаден. — Одобряет-то местное руководство, вот могли бы и не одобрить, указать вышестоящим товарищам на ошибки. Дескать, нет у нас столько нужной глины, сколько вы непонятно как насчитали.

— Артём! Думай что говоришь! — Аж подпрыгнул Виктор Петрович. — Да за это…

— За это что? — Артём не дал ему закончить. — Всего лишь из партии попросят. Фу-ты беда какая! Зато передовой колхоз не развалится, село не сопьется а от нас мама не уйдет. Какие мелочи! — Артём снова начал утрачивать над собой контроль. — Налаженная жизнь и уверенное будущее пятисот человек, против партийных билетов господина Кирякова и рядом с ним стоящих товарищей! — Уже не на шутку перепуганный Виктор Петрович снова вскочил, перегнувшись через стол опустил руки на плечи стоящего за столом мальчика.

— Тише, тише, тише. — Успокаивающе зашептал он.

— Jederstirbtfiir sich allein — Понуро сказал Артём, садясь за стол. — Каждый умирает в одиночку. А знаете, Виктор Петрович, я ведь застал ту рощу, да. — Артём задумался на минуту, и тихо-тихо продолжил. — Да, помню, как ходил туда с бабушкой за грибами и земляникой, а по весне, с отцом, резать березовые веники. А огромное коровье стадо не гоняли тогда через всю деревню в лес, а пасли в примыкавшей к тогда еще полным коровникам роще. Мы и коз туда гоняли пасти, а коз тогда в деревне было много. — Артём снова задумался ненадолго, и продолжил, глядя сквозь притихшего Виктора Петровича. — Не было в деревне заброшенных домов, и по утрам деревню будил не дерущийся с женой пьяный тракторист, а покрик сзывавшего пастуха: «Коз давайте! Коз!». Бабушка вставала и шла открывать сарай. — Артём снова замолчал.

— Послушай меня, мальчик, у тебя не получится быть все время изгоем, надо как-то… — Хотел сказать что-то на его взгляд очень умное Виктор Петрович, но Артём снова бесцеремонно перебил его.

— Да расслабьтесь вы, Виктор Петрович, я и не собираюсь всю жизнь играть в злого гения. — Он усмехнулся. — Это так, защитная реакция организма. Следующий год переломный, восьмой класс, дальше кто-то уйдет в ПТУ, а оставшиеся будут учиться думая об институте, тут-то я им и пригожусь, заигрывать начнут, как миленькие начнут, пытаясь замазать прежние обиды. Обижать меня уже вряд ли кто станет, побоятся, если только из новеньких, но это уже от вас зависит, как вы с ними «приемную беседу» проведете.

Мальчик пододвинул к себе книгу и посмотрел четко в глаза директору. Виктор Петрович молча встал и пошел к выходу из читального зала, его ощутимо трясло.

Артём, проводил его взглядом, открыл книгу и вдруг ему стало нестерпимо жарко. Его прошиб пот, он моргнул, разгоняя стремящиеся в глаза струйки пота, не помогло. Еще раз моргнул, и еще, еще…