Юз. Алешковский

Художник Владимир Куприянов

Изд. Детская литература, Москва, 1964

 

Два билета на электричку

Из-за дождей я и Петька целую неделю не могли съездить на озеро. Но вчера утром он разбудил меня и крикнул:

— Едем! Погода!!

Я быстро оделся, положил бутерброды в Петькин нейлоновый пакет, и мы выбежали на улицу. До вокзала мы шли босиком по теплым лужам. Последние пузыри отражали нас и удивленно таращились, совсем как бычьи глаза.

Около пригородных касс я неуверенно сказал Петьке:

— Может, возьмем билеты?

Он посмотрел на меня так, что я стал переминаться с ноги на ногу, как будто стоял перед учителем. Я даже разозлился на себя. Чего я трушу? Одни мы, что ли, поедем без билетов?

Конечно, я немного трусил, но главное, я помнил, как мой отец сказал мне: «Это — мелкое воровство!» Совсем недавно я ехал в троллейбусе без билета и попался. Контролер из детской комнаты милиции позвонил отцу. Я пришел домой, и он сказал: «Это — мелкое воровство!»

Петька добродушно похлопал меня по спине:

— Ладно. Все равно вагоны сейчас полупустые. А если хочешь, купи себе один билет, — добавил он ехидно.

Я уныло подумал, что один билет я, конечно, не куплю. Я не успел понять, почему, но почувствовал, что сделать это так же невозможно, как не поделиться с Петькой бутербродом.

Однако хитрющий Петька догадался, что я борюсь с самим собой, и сказал:

— На озере купим крем-соды. Ты любишь крем-соду?

У меня даже защекотало в горле: так я люблю эту шипучую воду.

— Главное, не трусь. У меня есть система. Ты читал про рыбку-лоцмана, которая перед акулой плавает?

— Ну, читал…

— Вот мы и найдем себе лоцмана. То есть «зайца». И будем за ним следить. Как только покажется контролер, лоцман побежит в другой вагон — и мы за ним. Только солидно, по-акульи, понял?

Мы уже подходили к платформам, но я рассмеялся, до того неожиданной и забавной показалась мне Петькина «система».

Когда мы подошли к электричке, я заволновался и пугливо посмотрел по сторонам. Петька сказал:

— Чего ты вертишься? Иди спокойно, как будто у тебя сезонка.

Мы проходили мимо новеньких зеленых вагонов. Я с тоскливой завистью заглядывал в окна. Пассажиры читали, ели мороженое, обмахивались платками, откинувшись на спинки сидений, и просто разговаривали друг с другом. А какой-то толстый гражданин, высунув в окно синеватую бритую голову, блаженно и часто дышал. Он взглянул на меня и почему-то улыбнулся, словно говорил:

«Вот я какой счастливый! Билет я взял! Не простой билет, а туда и обратно. Уф! Уф!»

Петька все время молчал. Я со злостью сказал ему:

— Нечего выбирать вагон. Теперь все равно. Пошли в этот.

Петька остановился и промямлил:

— Может, возьмем?.. А?

На лице его уже не было выражения храбрости и презрения. Оно стало беспомощным и очень честным. Но тут я не удержался. Я мстительно захохотал, я заплясал на платформе и сказал сквозь зубы:

— О! Теперь-то мы не возьмем. Я тебе покажу акул и лоцманов. Пошли!

Я прыгнул на площадку и вдруг на полу прямо перед собой увидел два желтых, с большими черными цифрами «5» билета.

Они лежали рядышком и были такими ровными, ни капельки не помятыми и чистыми, что я мгновенно сообразил: сегодняшние! Действительны!

Петька сказал шепотом: «Ура, ура!» — и сразу же вбежал в вагон и занял место у окна.

Я поднес оба билета к глазам. Маленькие дырочки проколов стали голубыми на фоне неба. Они обозначали дату выдачи билетов. «Сегодняшние! Действительны!» — радостно сказал я про себя и тоже зашел в вагон. Но как только я взглянул на пассажиров, сердце у меня екнуло. Я покраснел и остановился в проходе.

Я подумал: «Надо было перейти в другой вагон. Ведь люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне. Может быть, вон те девушки с книжками? Или устало вздремнувшие парни? А может, высокий строгий старик и бабушка в темных очках? Или двое военных? Кто же? Ведь наверняка люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне.»

Я взглянул на Петьку. Удобно устроившись, он уже не обращал на меня внимания и наклеивал на слегка порванную пятерку белый бумажный лоскуток. В ту минуту я ненавидел Петьку за все его плутовские системы. Только назло ему, хотя мне очень не хотелось этого делать, я крикнул на весь вагон:

— Кто потерял два билета?

Дремавшие парни вздрогнули и полезли а карманы. Ничего не сказав, они снова задремали. Одна из девушек встряхнула книжку над скамейкой и облегченно вздохнула. Бабушка в темных очках что-то сказала строгому старику. Он презрительно улыбнулся и закрыл глаза. Наверно, это означало, что он не допускает даже мысли о потере билетов. А Петька, схватившись за голову, раскачивался из стороны в сторону. Я понял, что он проклинает меня. Какая-то тетенька загремела бидонами. Потом она сказала:

— Никто не потерял. Старые, небось. Садись, сынок.

У меня отлегло от сердца. Я сел напротив Петьки. Он со злостью вырвал у меня билеты и положил их в карман. Лицо его снова стало храбрым. Он развернул нейлоновый пакет и сказал:

— Люблю есть в поезде! Ничего не может быть вкуснее! Ты будешь?

Я сказал:

— Не буду. Ты тоже не будешь. Съедим на озере. — И положил пакет на дюралевую полочку.

Петька посмотрел на военных, сидевших невдалеке, и не стал спорить. А мне вообще не хотелось разговаривать.

Я и не заметил, как тронулась электричка. Она шла тихо-тихо, почти неслышно и слегка покачивалась, как будто разминалась.

За окном мелькнул дом путевых обходчиков, огромный снегоочиститель, окрашенный в оранжевый цвет. А фонари стрелок казались мне квадратными ромашками с желтым кружком посерединке. Они росли, как на лугу, на привокзальных путях.

Мы ехали в моторном вагоне. Моторы ровно жужжали: «Ууу», — как будто электричка говорила: «Ууух! Как здорово!» И правда, это было здорово — чувствовать на плечах скорость разгона. На секунду я даже зажмурился от удовольствия.

Земля за окном завертелась, и вдали белые дома заводского поселка казались макетиками на зеленой подставке, совсем как на строительной выставке. А когда мы проезжали мимо ТЭЦ, две огромные трубы косо откинулись, словно падали против хода электрички.

Вдруг Петька ударил меня по коленке:

— Смотри!.. Вон лоцман… В тамбуре…

Я сел рядом с Петькой. В тамбуре стоял наголо остриженный парень в форме ремесленника. Фуражку он держал в руках и курил, внимательно всматриваясь в проход следующего вагона.

Петька заерзал на сиденье.

— Смотри, как он волнуется! Точно, без билета. Трус несчастный… Но это лоцман! Такого лоцмана не каждая акула имеет. Лоцман первый сорт! Если пойдут контролеры, он бросится в другой вагон. И мы за ним.

Я удивленно сказал:

— У нас же есть билеты.

Петька перешел на свой любимый заговорщицкий шепот:

— Все надо проверять на практике. Я докажу, что с лоцманом можно проехать без билета. Пусть будет по-настоящему. Все надо проверять на практике. Правда?

Я уныло кивнул, хотя и чувствовал, что Петька совсем не прав. Только для того, чтобы доказать ему это, у меня, как всегда, не хватило времени.

Ремесленник заметил, что мы за ним следим, и заволновался пуще прежнего. Он то и дело оборачивался, часто затягивался сигареткой и метался по тамбуру, как загнанный заяц. Вдруг он застыл на месте, низко пригнул голову, словно решил отчаянно защищаться, и с вытаращенными от страха глазами, тяжело дыша, бросился бежать через наш вагон.

Петька схватил меня за руку. Я хотел вырваться и сказать, что у нас есть билеты, но он тянул меня, цепкий, сильный, и я побежал сам, потому что пассажиры уже подозрительно поглядывали на нас. На ходу Петька сказал:

— Лоцман первый сорт!

Мы следом за «лоцманом» вбежали в соседний вагон. «Лоцман» неожиданно сел на скамейку, а я и Петька лицом к лицу столкнулись с высоким пожилым контролером в синем кителе. Ремесленник покраснел, надулся, схватился за живот и, показывая на нас пальцем, противно захохотал: «Гыы-ы!» Потом он достал из кармана сезонку и снова захохотал, растягивая рот до ушей.

Старушка, похожая на учительницу, сказала:

— Дурацкий смех!

Ремесленник замолчал, а мы с Петькой тупо смотрели друг на друга и не могли сдвинуться с места.

Все же я, не глядя на контролера, сел на скамейку напротив того самого толстяка, который блаженно дышал, высунувшись из окна, когда мы шли по платформе, Он читал газету. Я пригнулся и стал рассматривать карикатуру на последней странице, хотя меня так и подмывало броситься на Петьку, схватить его за грудки и трясти и спросить:

«Почему ты вечно втягиваешь меня в приключения? Почему все твои «системы» действуют наоборот? Почему? По-че-му? Отвечай!».

Петька присел рядом. Я бы не удержался, если бы взглянул на него. Я прочел фразу над карикатурой: «Премьер-министр Японии Киси предает интересы своего народа», — и, чтобы отвлечься, подумал: «Слово «премьер-министр» надо было поставить в кавычки. Потому что какой же он премьер-министр, если предает интересы своего народа…»

Потом я спросил Петьку:

— Ну что, лоцман показал контролеру билет?

Петька сказал:

— Угу… смотри… там заваруха…

Налево от нас розовощекий старичок в белом костюме и в панаме что-то объяснял контролеру. Контролер пожимал плечами. Старичок громко, очень вежливо и твердо сказал:

— Я кристаллически честный человек. Я видел, как Толя подошел к кассе и взял билеты. Он положил их в карман. Поверьте мне. Я кристаллически честный человек. Толя, поищи еще раз.

Контролер спросил худощавого тонкогубого мальчика:

— Может, выронили, когда доставали платок?

Мальчик заныл: «Да-а-а» — и разревелся.

Старичок сказал:

— Безусловно, я заплачу штраф. Но дело не в этом. — Голос его задрожал, когда он обратился ко всем пассажирам. — Я кристаллически честный человек!

Я подумал: «Как это кристаллически?» А мальчик заревел еще громче. В этот момент Петька вскочил с места, подбежал к старичку и сказал:

— Вот ваши билеты! Мы нашли их на площадке.

Контролер добродушно усмехнулся.

— Не верите? — продолжал Петька, сделав героическое лицо, — честное пионерское, мы нашли их! Честное пионерское!

Контролер взял билеты, внимательно проверил их и снова усмехнулся, посмотрев на Петьку. Потом спросил старичка:

— До какой станции едете?

— До Покровской, — ответил старичок.

Контролер еще раз усмехнулся, сказал: «Так, так» — и взъерошил Петькин рыжий чуб. А старичок пожал его руку.

— Я очень благодарен. Очень. Вы кристаллически честный человек.

Я не мог при этом не улыбнуться и злиться на Петьку почти перестал. Все же он хороший парень! Петька кивнул в мою сторону. Старичок подошел и тоже сказал мне дрожащим голосом:

— Большое спасибо. Вы кристаллически честный человек.

Лицо у старичка было розовое и доброе, а глаза голубые-голубые, и мне стало обидно, что на самом деле я не кристаллически честный человек.

Старичок подошел к переставшему реветь мальчику:

— Толя, ты растяпа. Встань и скажи спасибо этим ребятам.

Толя не встал, но сказал злым и кислым голосом:

— Спасибо.

А ремесленник притворился спящим.

Петька стоял рядом с контролером. Контролер подозвал меня. Я подошел, и он сказал:

— Идите за мной.

Стараясь не смотреть на пассажиров, мы шли за контролером через весь состав в головной вагон.

Петька шепнул мне:

— Неужели не простит? Мы же поступок совершили. Благородный же поступок… А?

Я молча показал Петьке кулак.

Мы зашли в головной вагон. Контролер открыл дверь служебного помещения, и я как вкопанный встал на пороге.

Прямо на нас неслись две сверкающие подоски рельс. Черные шпалы друг за дружкой летели под электричку. Я подбежал к окну рядом с кабиной машиниста, и мне показалось, что это край пропасти, что электричка стоит на месте, а полосатые столбики, деревья по обеим сторонам пути, железные фермы светофоров, и рельсы, и шпалы мчатся с огромной скоростью нам навстречу.

Мы с Петькой прильнули к стеклу, совсем забыв о билетах и о молчаливом контролере. Потом контролер незаметно подошел сзади и шутливо столкнул наши затылки. Мы обернулись.

Он сказал:

— Значит, вы действительно безбилетники? Зайчики, значит? А я думал: вот это ребята! Свои билеты отдали, выручили старичка.

Петька шмыгнул носом. Контролер улыбался. Я сообразил: «Наверно, набрал много штрафов. Поэтому и рад…»

Контролер сказал:

— А вы знаете, что, кроме вас и старичка с этим плаксой, в поезде больше нет безбилетников?

— Как старичка?! — спросили мы в один голос.

— А вот так. У них не было билетов. Плакса не растяпа. Он простой обманщик. Подошел к кассе и сделал вид, что берет билеты. Деньги проест на мороженое.

— Вот это да! — восхищенно сказал Петька, увидев в этом основные черты новой «системы». Правда, он тут же добавил: — Вот это негодяй! Но как же вы узнали?

— Проверил билеты в остальных вагонах. У одного парня с девушкой их не оказалось. Дали мне честное слово, что потеряли. Едут они до Грибной. Это в пятой зоне. Старичок едет до Покровской. Это в третьей. Дело в том, что билеты, которые вы нашли…

— Пятая зона там была! — перебил я контролера.

— Вот-вот. Такие-то дела. Вы на озеро? — спросил контролер.

— Ага… купаться, — ответил Петька.

— Вам сходить на следующей. Поедете обратно — садитесь на поезд 16.44. В первый вагон. Тогда-то мы и поговорим о зайчиках.

Я подумал: «Сейчас он скажет: «Мелкое воровство». Контролер этого не сказал, Может быть, он понял, что нам и так очень стыдно.

Мы с Петькой не оправдывались. Мы стояли и молчали, пока электричка не остановилась. Когда мы вышли, контролер сказал:

— А плакса-то каков? Старичка не хочется расстраивать. Пока, ребята. Помните, 16.44!

Электричка тронулась. Я крикнул:

— Спасибо!

Мы с Петькой ждали, когда мимо нас пройдет вагон, в котором ехал старичок с хитрым мальчишкой. Мальчишка стоял у окошка и ел мороженое. Он позеленел от злости, показал язык с прилипшей к нему вафлей и держал его высунутым, пока вагон шел вдоль платформы.

Петька хотел плюнуть в окно, но удержался. Ремесленник, увидев нас, сделал «рожки». Мы ему тоже.

— Мы бы справились с ним вдвоем? — спросил Петька.

— Котлету сделали бы! — сказал я мрачно.

Вдруг Петька схватился за голову, закачался и заныл:

— Ты забыл бутерброды с котлетами, с сыром, с колбасой! О-о!

Я действительно забыл бутерброды на полке, когда мы побежали в другой вагон. Петька чуть не плакал:

— Когда приезжаю за город, я сразу хочу есть…

Я сказал:

— Это от воздуха. Сам во всем виноват. Перетерпишь. — Мне его стало жалко. Все же он хороший парень! — Купишь булку вместо крем-соды. А когда приедем на вокзал, диктор объявит по селектору:

«Копенкин Петр. Зайдите в кабинет начальника вокзала. Вас ожидают потерянные бутерброды с котлетами, сыром и колбасой. Их нашел кристаллически честный человек».

Петька проглотил слюнки.

Мы посмотрели в сторону озера. Над полем и березовой рощицей курилась синяя жаркая дымка, а над озером не курилась, потому что в нем было много ключей и даже июльское солнце как следует не согревало чистую озерную воду. И как только мы подумали о ней, нам стало жарко-жарко. Захотелось окунуться и плыть под водой, а потом вынырнуть, лечь на спинку и долго смотреть на синее низкое небо. Петька сказал:

— Бежим. Ты прав. Я куплю булку.

Я ответил:

— Как хочешь! Я все же выпью крем-соды.

Петька не стал меня переубеждать, и мы наперегонки побежали к озеру.

 

Научное открытие

В воскресенье мой отец купил книжку «Внушение на расстоянии». Он читал её весь день, то и дело говорил: «Странно… странно…» — и на все мои вопросы отвечал: «Отстань… возьмись за уроки…»

Тогда я попросил его помочь мне решить задачу. Он понял, что просто так от меня не отвязаться, и рассказал, как на американской подводной лодке один человек почти без ошибок делал рисунки, которые ему диктовали через воду и на большом расстоянии другие люди. Ещё он рассказал про опыты нашего профессора. Профессор, сидя в изолированной будке, тоже на расстоянии усыплял, а потом успешно будил девушку.

— В общем, — сказал мой отец, — учёные сейчас спорят и продолжают делать опыты. А ты решай задачку.

Но я уже не мог успокоиться. Я сразу размечтался, как я проведу серию опытов и совершу научное открытие. Открою какой-нибудь закон. Закон имени Вовки Рыжикова! Главное, меня очень обрадовало, что для опытов передачи мыслей на расстояние не нужно ни проволоки, ни стеклянных трубочек, ни разных прожигающих брюки жидкостей. Я сказал:

— Пап! Пойду к Ленче. Проверю задачку. Всё равно в учебнике нет ответа.

Мой отец только махнул рукой, и я пошёл к Ленче. Так звали мою одноклассницу и соседку по подъезду Лену Котенкову. В третьей четверти ей не повезло. Она увлекалась книжками и нахватала плохих отметок по всем предметам.

Дверь мне открыла Ленчина мама. Я прошёл в маленькую Ленчину комнату и нарочно громко сказал:

— Давай решать задачку!

Ленчина мама вздохнула за дверью.

— Давай! — тоже нарочно громко сказала Ленча. Она поняла, что я пришёл с чем-то интересным.

Под шелест тетрадей и учебников я шёпотом рассказал ей всё, что услышал от отца о передаче мыслей на расстоянии.

— Это всё неправда, — сказала Ленча, — как о снежном человеке. Говорили… говорили…

— Нет, правда! Надо нам сделать опыт и не один, а штук десять и всё проверить! Представляешь, что тогда будет?.. Один пешеход А вышел из пункта Б… (Это на цыпочках вошла Ленчина мама, улыбнулась, взяла кофточку и ушла.) Знаешь, что будет? Всё по-другому! — я собрал в кулак весь свой ум, чтобы сразу поразить Ленчу сильным примером. — Вот смотри. Сидим мы и решаем задачку, а ответа в учебнике нет. Что делать?

— Позвонить любому отличнику, — сказала Ленча.

— Не надо нам звонить и попрошайничать. Мы лучше подойдём к окошку и скажем про себя: «Эй… товарищ Сырнева, вы почему ответа не дали на задачку? Жалко стало? Говорите нам ответ! Говорите! Говорите!» А она вдруг за письменным столом спохватится: «Ай-я-яй! Ответ и не дала на 235 задачку». И подумает: «А и Б встретятся через 8 часов». А её мысль перелетит к нам вместе с ответом.

Вдруг я замолчал и замер. Мне показалось, что кто-то в моей голове говорит: «Через 8 часов… 8 часов… 8 часов».

Я, заикаясь, спросил Ленчу:

— У тебя какой ответ?

— А увидит Б через 1467 часов.

Я бросился за стол:

— Так долго они не могли ходить. У меня через 29 часов.

Мы заново решили задачку и остолбенело уставились на цифру ответа «8», которую я вывел дрожащей рукой.

Ленча побежала звонить, а я просунул голову в форточку, чтобы немного остыть.

— Ой! Вовка! — крикнула Ленча в коридоре и повесила трубку.

Я взял себя в руки и встретил её спокойно.

— Ну что! А ты — «снежный человек… говорили… говорили…» Будешь делать опыты?

— А уроки? — сказала Ленча. — Завтра география, русский, история. У меня по ним двойки! Я же две недели собрание сочинений Чехова читала. Ну и… вот.

— Ха! — меня осенило. — Самый опыт! Ты и не учи уроков. Совсем. А завтра, только начнётся урок, поднимай руку. Они же любят, когда мы сами вызываемся. Только не бойся. Выходи к доске и смотри на меня. Я сегодня всё выучу назубок, отцовскую книжку почитаю и передам тебе на расстоянии домашние уроки.

— А вдруг?

— Ты же видела! — я сжал Ленчину руку. — Ничего не учи. Посмотришь, пятёрка будет.

Но Ленча продолжала сомневаться:

— Давай лучше ты сначала ничего не выучишь…

— Кто сильней? Я! Я! Вдруг у тебя силы не хватит переслать мысль от парты до доски. И потом, тебе же лучше. Не будешь сегодня учить уроки и пятёрку получишь.

— Ну ладно, — сказала Ленча и вздохнула. — Так и так ничего не успею выучить.

Я обрадовался, что мы успели договориться, потому что за мной пришла моя мама. Она погладила меня по голове и сказала:

— Кажется, мой взялся за ум. Я им довольна вот уже двадцать пять дней.

— А моя невыносима, — страдала Ленчина мама. — Её вызывают отвечать, а она молчит. Недавно мне стало ясно почему. Вместо занятий Лена буквально глотает книгу за книгой. Я была вынуждена вынести из дома всю художественную литературу. И не верну, пока не исправит отметки. Пусть ваш Вовочка почаще заходит. Он так хорошо влияет на Лену. А ты… — Ленчина мама чуть не заплакала. — Если бы ты у доски хоть на секунду вспомнила о своей маме!..

Мне это надоело. Я заторопился и напоследок твёрдо пронзил Ленчу взглядом: «Не учи уроки!» Ленча молча кивнула.

Дома за обедом я рассказал моему отцу, как мне и Ленче удалось получить правильный ответ на расстоянии. Мой отец буркнул, не отрываясь от книжки:

— Случайное совпадение.

Спорить с ним было бесполезно. Вместо того чтобы пойти к Петьке, я засел за уроки, выучил их как следует, а вечером, когда мой отец уснул, взял у него книжку «Внушение на расстоянии» и читал её под одеялом, пока не разрядилась батарейка ручного фонарика…

Утром по дороге в школу я сказал Ленче:

— Только не бойся. После опытов будет легче. Домашние уроки начнём учить через день. День — ты, день — я. Времени свободного — во! Отметки — во! Между прочим, сегодня я называюсь телепат, а ты ещё как-то. Завтра поменяемся…

Мы уже подходили к школе. Я постарался создать в себе большой заряд воли и напряжения, как учёные в книжке моего отца.

На первом уроке у нас была география. Пока Матвей Иванович отмечал присутствующих, я написал на новой общей тетради «Дневник опытов» и посмотрел на Ленчу. Она трусила, но подняла руку. Матвей Иванович удивился:

— Котенкова? Отвечать? Приятное событие. Прошу.

Ленча вышла к доске. Я, волнуясь, сказал про себя: «Начали!» — и стал про себя же рассказывать урок географии. При этом я глаз не сводил с Ленчи. Она всё повторяла за мной почти слово в слово и вслепую не тыкала в карту указкой. Матвей Иванович прямо расцвёл.

Я не выдержал и крикнул:

— Ура-а!

Матвей Иванович сказал:

— Рыжиков, дневник. Котенкова, пятёрка. Больше не читай на уроках.

Он отдал Ленче «Трёх мушкетёров», а в моём дневнике написал: «Крикнул «ура».

Я ни капли не обиделся, потому что мне хотелось заплясать на парте от удачи. Я записал в «Дневник опытов»:

Вышла. Ответила. Пятёрка. Расстояние четыре шага.

На русском я решил усложнить опыт и, когда Ленча сама вызвалась отвечать, заизолировался от неё учебниками. Игорь Павлович задал вопрос по грамматике. Я сразу про себя ответил, Ленча без запинки повторила. Тогда я пригнулся, поставил перед головой два портфеля, свой и Петькин, и послал Ленче ответы на несколько вопросов Игоря Павловича. Мне было жарко, и заболела шея. Наконец он сказал:

— Видишь, Лена, всё очень просто.

И опять я не выдержал и рассмеялся от радости.

— А за тобой, Рыжиков, я давно и терпеливо наблюдаю. Положи портфели на место, — сказал Игорь Павлович.

Я покраснел, но зато записал в «Дневнике опытов»:

Русский. Вышла. Уроки прошли через два портфеля. Кожаный и дерматин.

На переменке я пожал Ленче руку.

— Только тс-с!

Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее. Ведь любой мальчишка струсил бы на её месте. И я сказал:

— У старших классов есть какой-то закон Джоуля и Ленца. Я тебя возьму в свой закон. Рыжикова — Котенковой он будет. Продержись ещё на истории.

На истории Вера Адамовна сама вызвала Ленчу. Я с «Дневником опытов» залез под парту и стал оттуда пересылать Ленче всё, что выучил дома. Она отвечала не совсем уверенно, но и не запутывалась в датах.

— Рыжиков, вылези из-под парты!

Я засунул «Дневник опытов» за пазуху и вылез.

— Что ты там делал?

Я хотел промолчать, но почему-то гордо заявил:

— Научное открытие!

Все, кроме Веры Адамовны, засмеялись.

— Дай дневник. Продолжай, Котенкова.

Я положил дневник на стол и, когда Вера Адамовна отвернулась, снова залез под парту.

Вдруг Ленча замолчала. Я продолжал передавать, а Ленча всё молчала. Тогда я снова вылез, и Ленча заговорила. Я вздохнул с облегчением. Ей поставили четвёрку, а мне в дневник записали: «Вёл себя вызывающе. Сидел под партой». Но я подумал, что на Галилея тоже гонения были, и успокоился. Я даже решил, что раз опыты удались, можно рассказать о них Петьке и на что-нибудь поспорить. Петька, конечно, не поверил, и мы поспорили. Я на его японский значок, а он на мои бамбуковые палки.

После уроков на школьном дворе я спросил Ленчу:

— Ты почему замолчала? Всё могло рухнуть.

Ленча была весёлой-весёлой. Она сказала:

— Я на секунду вспомнила у доски о своей маме. Помнишь, она просила?

Я стал ругать Ленчу и занёс в «Дневник опытов»:

Молчала, потому что на секунду вспомнила у доски о своей маме. Чуть всё не испортила.

Ленча нагнулась и стала гладить нянечкину кошку. Я подкинул портфель в воздух, крикнул Ленче:

— Завтра я! Учи ботанику с французским! — и побежал на стадион, где уже тренировалось «Торпедо»…

На следующий день, когда начался урок французского, я даже не волновался. Меня вызвали третьим читать наизусть стихотворение.

Я выставил вперёд левую ногу, откинул в сторону руку, выпятил грудь и раскрыл рот, как Пушкин в лицее перед Державиным, но ни одной строчки в моей голове не появилось, хотя Ленча смотрела на меня так, как я её учил, — в упор и даже слегка шевелила губами. Я стоял в торжественной позе под смех всего класса, пока Нелли Петровна не сказала:

— Садись, двойка.

Я сидел, ничего не понимая. Всю перемену кричал на Ленчу и велел ей сократить расстояние. Она пересела на первую парту и испуганно сказала:

— Это… как снежный человек… Говорила?..

На ботанике я мучительно искал ошибку в опыте и подумал, что, если Ленче не хватает напряжения ума, значит, надо его усилить у себя. Я обрадовался, вспомнив заметку в «Технике — молодежи». Там говорилось про то, что в наших мозгах иногда водятся биотоки.

На подоконнике рядом со мной стоял аквариум. За ним горела лампа, согревавшая рыбок.

Я вывернул лампу, помочил палец в воде, зажмурился и всунул его в патрон. Меня трясануло так, что я чуть не вылетел из-за парты.

— Вот ты чем на уроках занимаешься, Рыжиков! Сейчас же иди отвечать!

Набравшись тока, я смело вышел к доске. Ленча усиленно зашевелила губами. Я молчал, уставившись на неё, и наконец уныло сказал:

— Мичурин…

— Ну, ну, продолжай… Положи лампу на стол.

— Мичурин… он… — в голове моей опять-таки не появилось ни одной мысли даже на тройку. — Он… сначала родился… в Мичуринске…

— Допустим. Дальше.

Я вроде Ленчи вспомнил на секунду моего отца и маму, но и это не помогло.

— Он очень любил яблоки и многие другие фрукты и овощи… Он потом захотел помочь…

— Кому?

— Народу, конечно, — я разозлился и выпалил: — Кандиль с китайкой он скрещивал… Сам товарищ Калинин за опыты орден Ленина ему вручил. За научные открытия тоже.

Ленча схватилась за голову.

— Садись. Очень плохо. Это неудивительно при такой дисциплине.

Я пошёл на место, согнувшись от горя. За два дня нахватал замечаний и двоек, проиграл Петьке бамбуковые палки, а опыт не вышел.

Я с надеждой написал Ленче записку.

«Может, ты всё выучила тогда? Вова».

Ленча ответила мне на синей промокашке:

«Я на всякий случай выучила. Лена».

Я, выходя из себя от ярости, написал:

«Марковь пареная!!! Что же ты не сказала!!!»

Ленча ответила:

«Не марковь, а морковь. Ты и не спрашивал».

А после уроков ко мне пристал Петька:

— Пошли к тебе. Я заберу палки. Отдашь?

Мне, конечно, было жалко их отдавать. Я сказал:

— Отдам. Только, чур, уговор. Если учёные докажут, что мысли всё-таки передаются, ты мне вернёшь палки. Идёт?

— Идёт! И значок японский в придачу, — на радостях пообещал Петька.

— Ну пошли!

— Пошли, пошли, — сказал я. И подумал: «А что дома бу-у-дет?..»

 

Петька — тайный корреспондент

Вчера перед самым концом сбора наш вожатый Слава сказал:

— Так вот: и вам и мне надоело занимать третье место по сбору металлолома. Надо сделать рывок и выйти на первое. Летний автопоход по области — не шуточная премия. Очень не шуточная. Ну как, даём рывок?

— Даём! — закричали мы хором.

Когда ребята выбежали из-за парт, Петька дал мне знак остаться в классе. Мы с ним подошли к аквариуму и сделали вид, что наблюдаем за самкой меченосца. Ребята в стороне обсуждали план победного наступления на новые земли, богатые металлоломом. Тогда, прильнув кончиком носа к зелёному стеклу аквариума, Петька прошептал:

— С их планом никогда нам не победить и ни в какой автопоход не пойти. Понял?

— Ага… — сказал я, смотря прямо в глаза самке меченосца. — Ты что-нибудь придумал?

Я догадался, что Петька неспроста отозвал меня в сторону.

— Придумал… Такое! Теперь не то что наш класс, а вся школа завоюет первую премию. Тс-с!

— Что придумал? Говори же! — У меня даже зубы заныли от любопытства.

— Смотри!

Петька расстегнул китель, распорол зубами зашитый кармашек, вытащил из него белую бумагу, развернул её, поднёс к самому моему носу и убрал обратно. Я только успел заметить фамилию Петьки и что на бумаге, перед орденом, большими красными буквами написано: «Пионерская правда».

— Понял? — спросил Петька, и я кивнул головой, что понял, хотя на самом деле ничего не понимал. — С этой бумагой мы завтра пойдём на завод как корреспонденты. Я через забор видел там столько лома, что о-ле-ле!

Я от удивления стоял перед аквариумом с открытым ртом, как будто передразнивал золотую рыбку, потом вслух подумал:

— А почему тогда я твоих статей не читал в «Пионерке» и почему нам лом отдадут на заводе?

— Я тайный корреспондент. У нас всё зашифровано, — сказал Петька. — Клянись — не проболтаешься!

Я презрительно посмотрел на Петьку.

— Ладно. Не обижайся. Сейчас некогда. Я к тётке еду. Завтра после уроков встретимся у булочной. Всё расскажу. Только — тс-с! И насчёт лома узнаешь…

Мы подкинули рыбкам корму и вышли из класса.

На следующий день на уроках и переменках мне не терпелось узнать у Петьки, что он за тайный корреспондент и какой его план поможет нашему классу завоевать первое место по сбору металлолома. Петька только говорил с секретным видом:

— Тс-с! У булочной… Занеси домой портфель и приходи.

После уроков я так и сделал. Петька ждал меня у булочной. Он дал мне пирожок с повидлом и сказал:

— Ты, как я, перехитри пирожок. Сначала съешь тесто, а потом повидло. Кажется, что его много-много.

Я разозлился:

— Что ты мне «пирожок». Давай рассказывай!

— Тс-с. Так вот: я тайный корреспондент. У нас всё зашифровано. Читал на днях в «Пионерке» вопрос? Большие такие зелёные буквы: «Что ты сделал для украшения родного города?» Читал?

— Чи… читал…

— Так вот. Это они меня спрашивают!

— Не мо-о-жет быть!

— И я отвечаю, что сделал я или что сделали другие. Помнишь, две недели назад был вопрос… большие такие синие буквы: «О чём ты мечтаешь?» Тоже я отвечал. А ты и не подумал, наверно.

— Здорово! А мне и в голову не пришло… Но где же всё-таки статьи?

— Тс-с. Я всё в стихах описываю. Скоро почитаешь.

Я задумался.

— А как же нам лом отдадут?

— Бумагу мою видел? Видел. Я корреспондент, а нас боятся директора, у которых что-нибудь неладно. Идём на завод. Всё увидишь. Весь лом, который у них пропадает, будет нашим.

Мы, щурясь на солнце, пошли по тёплым улицам. Я смотрел на сизых голубей. Они барахтались в лужах на мостовой и, попадая в радужные разводы бензина, становились похожими на маленьких павлинов. Мне было весело. Петька молодец! Скоро каникулы! Первая премия! Автопоход! И пирожок такой вкусный! Больше я ни о чём не расспрашивал Петьку.

Мы подошли к заводу. Это был большой завод. На нём работали наши отцы. Всю его территорию нельзя было окинуть глазом.

Около проходной с вертящимися дверями Петька неожиданно остановился, стал оглядываться, потом отвёл меня в сторону и о чём-то задумался. «Струсил», — подумал я.

Но Петька сказал:

— Вперёд! За мной! Смело! Главное — в дверях не запутайся.

Он достал из кармана бумагу и толкнул дверь. Я, держась за его хлястик, засеменил на цыпочках. Сзади вертящаяся дверь наступала мне на пятки и хлопала пониже спины.

Проходя мимо вахтёра, Петька небрежно развернул бумагу.

— Из газеты!

Пока вахтёр что-то соображал, мы успели зайти за угол огромного цеха с застеклённой крышей. Петька сказал:

— Теперь смотри и запоминай, где что лежит.

Мы с трудом пробирались по талому, покрытому копотью снегу.

Вдруг Петька остановился около больших бугорков. Он носком ботинка расколупал ледяную корочку на одном из них, и я увидел целую кучу ржавых болтов, резцов, каких-то странных шайб, толстых полос стали и разных колёсиков. Мы присели на корточки и смотрели на всё это, как геологи на первые якутские алмазы.

— Тут килограммов сто… и это ещё не всё, — сказал Петька сдавленным голосом.

Снег на следующем бугорке мы разгребали руками. В нём было видимо-невидимо частей старых рубильников и всяких железных штуковин.

В общем, мы по колено в снегу бродили по широкому проходу между цехом и забором и зорко, как грибы в лесу, искали притаившиеся сокровища.

У самого забора я нащупал ломиком, а потом раскопал с пяток электромоторов. Петька изредка вскрикивал: «Ой! Залежи проволоки! Арматурной!», «Ой! Шкивы и валики!», «Смотри что делается!», «Жалко же!», «Повыбрасывали, когда цех переделывали!»

Вдруг Петька вскрикнул: «А-ах!» Я обернулся и увидел около забора только Петькину голову. Мне даже страшно стало, до того она была одна на снегу, как в «Руслане и Людмиле». Голова Петьки испуганно хлопала глазами и пыталась что-то сказать.

Я рванулся на помощь к Петькиной голове и тоже провалился по шейку. Петька сказал, скривив губы от боли:

— В траншею… попали… Здесь станок валяется, а может, два… я ногу поломал…

Я сразу стал подминать снег под себя, чтобы нам обоим выбраться, и правда увидел макушку токарного станка. Петька стоял рядом с ним. Наверно, он об него ударил ногу. Пока я откидывал снег в сторону, Петька стонал и с жадностью очищал станок. Потом я попытался вытащить Петьку, но он не мог шевельнуть ногой и никак не вытаскивался. Тогда я сказал:

— Ты подожди, а я сбегаю за «Скорой помощью».

Петька удержал меня.

— Нет… не уходи… давай лучше кричать вдвоём.

И мы начали кричать:

— На помо-ощь! А-а-а! Сюда-а-а! Э-э-эй!

Наверно, мы долго кричали. Вдруг из-за угла показались двое рабочих в телогрейках. Они подбежали к нам и тоже закричали:

— Ага! Попались!

Петька напряг все силы и повысил голос:

— Никто не попался! Прошу повежливей! Я корреспондент из газеты!

Он достал из кармашка бумагу с орденом и красными буквами, помахал ею перед рабочими и спрятал обратно. Рабочие стали вежливо вытаскивать Петьку, а он разозлился и закричал:

— Ведите нас к директору! Мы с ним сейчас поговорим!

Мне хотелось смыться, но не мог же я бросить Петьку. Рабочие поддерживали его под руки. Я плёлся сзади. Петька сначала еле волочил ногу, потом здорово захромал и, наконец, пошёл сам. Рабочие что-то проворчали и оставили нас одних.

В заводоуправлении я сразу подбежал к батареям и стал отогревать руки и ноги. В моих ботинках было полно снега. Петька дёрнул меня за воротник.

— Пошли!.. Теперь понял, что первое место за нами?

Служащие, ходившие по коридорам, не обращали на нас внимания. Петька, не раздумывая, толкнул дверь с табличкой «Директор завода». Мы вошли в небольшую комнату. В ней никого не было, кроме светловолосой девушки и чёрных телефонов. Девушка, взглянув на Петьку, спросила:

— Вы к кому, мальчики?

Петька снова достал бумагу и помахал ею:

— Доложите директору: корреспондент «Пионерки».

— Ага… — промямлил я.

Девушка открыла другую дверь, обитую жёлтой кожей. Мы услышали много голосов. Потом всё стихло, и кто-то, наверно директор, густым басом сказал:

— Безобразие! Опять корреспонденты? От «Пионерки»? А от «Мурзилки» пока ещё нет? Что? Ну-ка давайте их сюда!

Петька, опередив девушку, первым вошёл в кабинет директора. Я — за ним.

В кабинете за длинным столом, похожим на футбольное поле, сидели какие-то люди. Они захохотали, как только увидели нас.

— В чём дело? — загремел бас.

Я втянул голову в плечи, а Петька опять-таки развернул бумагу и с полминуты подержал её над головой. Потом сказал:

— Я — Копёнкин из газеты. Он — Рыжиков. Как же так, товарищи? Отдавайте нам металлолом! Всё равно он зря пропадает!

Я тоже осмелел:

— Пропадает!

Все снова засмеялись.

Девушка что-то сказала на ухо директору. Он поднял трубку телефона, набрал номер и пробасил:

— Медпункт? Пришлите сестру, бинты и йод. Быстрей… Алло! Главный? Срочно попросите ко мне нашего зама по технике безопасности.

Петька как-то сразу обмяк и попятился к двери. Я вспомнил слова из какой-то книжки: «От храбрости Вилли не осталось и следа…» — и присвистнул про себя: «Вот это влип мой друг!» Ведь Петькин отец был этим самым замом по безопасности. Ещё бы немного, и Петька убежал из директорской, но я, притворяясь спокойным, хотя у меня горло пересохло от страха и щипало в носу, сказал:

— Правда… товарищ директор… Всё равно всё валяется. Нам нужно… и газета велела…

— Так… так, — сказал директор и угрожающе кашлянул, — кстати, покажи мне, Копёнкин, своё удостоверение.

Петька вздрогнул, как-то растерянно улыбнулся и, покраснев, снова попятился к двери.

— Прошу удостоверение! — повысил голос директор.

— Давай! Чего ты? Струсил! — сказал я сквозь зубы и подтолкнул Петьку к столу.

Петька долго рылся в кармане, пыхтел и, наконец, глядя себе под ноги, протянул бумагу директору.

Тут прибежала медсестра с аптечкой, заставила унылого Петьку влезть на стул, задрала его штанину и стала смазывать коленку йодом. Петька сжал зубы и зажмурился. И снова все засмеялись, только директор сидел, мрачно задумавшись, и рассматривал Петькину бумагу.

В этот момент пришёл Петькин отец. Увидев Петьку, он сразу вынул из кармана алюминиевую коробочку, достал из неё белую таблетку и зачем-то положил под язык.

А Петька притерпелся к йоду, наверно, решил «была не была» и, как настоящий докладчик, выбрасывая руку вперёд, заговорил:

— Эх, вы! А? За тем цехом и резцы, и проволока, и болты, и электромоторы, и медные полоски, и стальные, и станок, об который я ранен! Похоронили его в могиле и даже засыпать забыли! Мы целым классом ходим, бывает, ходим, ищем всякий лом, ноги зимой мёрзнут, а у вас тут целые горы лежат! Эх, вы!

— Ты как разговариваешь? Как здесь очутился мой сын? — сказал дрожащим голосом Петькин отец.

И снова все засмеялись.

— Я здесь не сын, — тихо заявил Петька, не слезая со стула. — Я — товарищ Копёнкин из газеты и товарищ Рыжиков тоже. И мы требуем отдать пятому «Б» лом, который мы нашли, и всё. И не думайте, что пионерский патруль только свистит на перекрёстках и проверяет «зайцев» в троллейбусах!

Петьке было тяжелее, чем мне, но он держался молодцом, а я вспотел, как от чая с малиной, снял пальто и положил сзади себя на стул.

— Вы что, воевать с нами собираетесь? — обиделся директор, не отрывая глаз от Петькиной бумаги.

Мы с Петькой сказали: «Ага!» Петькин отец, сдерживая ярость, засучил рукава и обратился к директору:

— Разрешите? — Наверно, он хотел за уши довести нас до проходной.

И снова все засмеялись. Тогда директор вышел из себя:

— Смеётесь, Волгин? Как обстоит дело со слесарным инструментом для подшефной школы? Безобразие!

Один из смеявшихся сразу покраснел и часто заморгал глазами.

— Батюшков! Вы уверяли меня в ноябре, что станки будут реставрированы и переданы школьной мастерской! Приказываю: реставрировать!

Директор заглянул в Петькину бумагу и продекламировал:

И чтоб моторы заурчали в школе,

Как принесённые в тепло щенки!

Петька почему-то радостно заулыбался, я был удивлён, что директор ни с того ни с сего заговорил стихами, а ещё один из смеявшихся изменился в лице и остолбенело смотрел в потолок.

— Товарищи прорабы! Я завтра же побываю на стройплощадках и проверю…

Петька перебил директора:

— Чур, там тоже за нашим классом числится! Чур, мы первые у них лом нашли!

Прорабы за столом что-то пролепетали и погрузились в блокноты. Им теперь тоже было не до смеха. Директор встал из-за стола:

— Инженер Копёнкин! Неужели я лично должен был проверить, засыпана ли траншея? Не вы ли сочинили лозунг: «В металлоломе 10 % железа и 90 % бесхозяйственности!» Составьте акт на ногу вашего сына.

Петькин отец неловко затоптался на одном месте. Мне стало жаль всех присутствующих.

— А вы! — директор загремел басом надо мной и Петькой. — Вы настроение мне, понимаете, сорвали и совещание испортили!

Петька сполз со стула.

— Передайте завучу — через десять дней привезём станки и инструмент. И можете писать в свою газету, что хотите. Всё! Марш! Забери своё… удо-сто-ве-ре-ние!

На обратном пути, когда мы подходили к проходной, вахтёр, нетерпеливо потирая руки, облизнулся, как будто собирался нас съесть. Наверно, Петькин отец объявил ему выговор. Мы побежали от проходной и перелезли через забор.

…Через три дня мы всем классом пошли на стройплощадку нового заводского посёлка. Петька сказал ребятам, что он открыл новое месторождение металлолома.

Каково же было наше удивление, когда за снесёнными бараками мы не нашли ни старых водопроводных труб, ни разбитых газовых колонок, ни чугунных бачков от уборных. Конечно же, их увезли по приказу директора, и нам ничего не досталось.

А около новых домов взад и вперёд ходили бульдозеры и не было видно ни обрезков балок, ни скомканной арматурной проволоки, ни кусков кабеля. Всё это было самой главной Петькиной надеждой в борьбе за автопоход. У ребят опустились руки. Петька шёл сзади всех, зло пиная ногой старый ночной горшок. Короче, никакого лома мы не нашли. Я не стал ругать Петьку: ведь он хотел сделать лучше, но ему пришлось выпутываться и рассказать про историю на заводе. Ребята сказали нам:

— Эх… тайные корреспонденты!

А когда подвели итог школьного соревнования, наш класс слетел с третьего места на одиннадцатое. Зато шестой «А» бегал на переменке цепочкой, рычал, как колонна автомашин, и воображал, что переключает скорости.

В этот же день на сборе наш вожатый Слава долго молчал, а потом сказал:

— Автопоход, конечно, не шуточная премия, но Петька и Вова всё-таки молодцы. Я заходил в цех и видел там два красивых станочка для нашей мастерской. И электромоторы для наждака, и ящики с инструментами и резцами. Между прочим, на них написано: «Сделано из лома, найденного пятым «Б».

Ребята зашумели: «И на станках так напишем!», «Мы ими заведовать будем!», «В поход пешком пойдём!», «На машинах плохо!», «Шины лопаются!», «Бензином воняет!», «Ура!»

— Вот как всё получилось! — толкнул меня Петька. — Вот что такое корреспондент! Даже директор понял.

Я сказал:

— Дай хоть посмотреть.

Петька достал из кармана бумагу и под партой протянул мне.

Я снова успел только заметить красные буквы: «Пионерская правда».

— Вова! Что-нибудь интересное читаешь? — спросил наш вожатый Слава. — Дайка и нам посмотреть.

Я взглянул на Петьку. Он сказал:

— Ладно… дай.

Слава прочитал бумагу сам, рассмеялся и стал читать вслух всему классу. И вот что, оказывается, было написано во всемогущей Петькиной бумаге:

Дорогой Петька!

Получили твои новые стихи. Чувствуется, что ты растёшь не по дням, а по часам. Нам понравился один образ в стихах о металлоломе:

…И заурчат моторы в нашей школе,

Как принесённые в тепло щенки.

Отвечаем на твой вопрос: «мешок — ишак», «мелко — стамеска» — рифмы плохие.

Конечно, стихи твои ещё слабы и напечатать их мы не сможем. Не унывай, пиши, присылай.

С приветом! Редакция.

Все ребята, и сам Петька, и наш вожатый Слава смеялись так, что к нам в класс заглянул завуч. Только я не смеялся и думал: «Вот почему директор заговорил тогда стихами, ему Петькины строчки понравились: «Как принесённые в тепло щенки»…

Я с уважением посмотрел на Петьку и спросил:

— А в газете был вопрос, большие такие чёрные буквы: «Куда катится Западная Германия?» Ты что будешь отвечать?

Петька задумался и важно сказал:

— Надо бороться за разоружение. А все пушки, и танки, и пулемёты, и ракеты, и пули выкинуть на металлолом!

Глаза у него загорелись.

— Представляешь?

— Здорово! — сказал я и ещё раз с уважением посмотрел на Петьку.

 

Ананас

Мысль купить большой ананас пришла мне в голову на уроке географии. Пришла она неожиданно. Матвей Иванович рассказывал нам о Южной Америке, о её зверях, овощах и фруктах.

Я, закрыв глаза, пытался представить в уме тропические джунгли, пантеру и анаконду, срывающую с пальм бананы и ананасы.

Только почему-то вместо зверей и пальм я представил в уме витрину нашего овощного магазина.

В ней, как богатыри на пьедестале почёта, на красных ступеньках стояли три ананаса. Большой, поменьше и совсем маленький. На зелёном хохолке самого большого висела бирка: «кг 1 р. 60 к.»

— Рыжиков! Повтори! — окликнул меня Матвей Иванович.

Я вздрогнул, встал и… ничего не смог повторить.

— О чём ты думал?

— Как о чём?.. О… о флоре и фауне…

— Садись.

Матвей Иванович продолжал рассказ, а я грустно думал о бирке «кг 1 р. 60 к.».

Если бы я сказал дома: «Мам… мне почему-то ананаса захотелось…», — моя мама ответила бы: «Мне почему-то хочется, чтобы мой сын Вова стал круглым отличником…» Поэтому я, не откладывая дела в долгий ящик, забрался на перемене на парту и произнёс:

— Слушайте меня все! Нам нужно по плану сделать полезное мероприятие? Нужно!..

— Молодец! — перебил меня редактор нашей стенгазеты Валька. — Давно пора включиться в работу.

— Так вот, — продолжал я, — давайте купим ананас! Большой! В складчину!

— Не! Не! Не! — сразу же завопил Валька. — Ананас не является полезным мероприятием!

— Наоборот — является. Я его отцу в больницу носила, — тихо сказала Людка.

— А я этих ананасов могу и дома есть хоть каждый день, — похвалился Гарик.

Он был хвальба и жадина.

Все стали спорить. Я крикнул:

— Кто «за»? Поднимите руки!

Девчонки-сластёны тут же подняли руки, почти все мальчишки тоже, а остальные, увидев, что полезное мероприятие принято большинством голосов, перестали воздерживаться. Я обрадовался, однако редактор Валька предложил:

— Товарищи! Если уж на то пошло, мы его завтра утром купим, потом срисуем на рисовании и только потом съедим. Тогда будет полезное мероприятие. Я настаиваю.

— Идёт! Обязательно надо его срисовать, — сказал Петька.

Мы тоже не были против.

На другой переменке я составил ведомость на двадцать шесть человек. Все внесли по пятнадцать копеек и по настоянию Вальки расписались.

Утром перед уроками мы с Петькой встретились у овощного магазина.

Продавщица быстро предложила нам несколько ананасов, но они были маленькими, а мы хотели выбрать самый большой. В очереди уже начали ворчать:

— Вот чем они вместо школы занимаются…

— По отцовским карманам мастера… Налопаются яств и в кино… Знаю… Сам бывший школьник.

Ругаться с бывшим школьником не хотелось. Я от всей души попросил продавщицу:

— Девушка! Дайте с витрины! А? Нам очень нужно.

Продавщица быстро достала с витрины богатырский ананас. Денег у нас хватило. Даже ещё осталось девять копеек.

По дороге мы подкидывали ананас на руках. Он и вправду был как богатырь в своей панцирной светло-медной кожуре с зелёным темляком на макушке.

В класс я внёс его в шапке, так же, как совсем недавно черепаху, и поставил на учительский стол. Девчонки запрыгали от радости, а мы, мальчишки, договорились взять на переменке у буфетчицы Настеньки глубокую тарелку и колбасный нож.

Потом зазвенел звонок. Я снова положил ананас в шапку и спрятал в парту.

На первом уроке Петька то и дело толкал меня в бок и канючил:

— Дай хоть понюхать его… Он же пахнет…

Весь класс поглядывал в нашу сторону и глотал слюнки.

Между прочим, оказалось, что Гарик, который, по его словам, мог каждый день есть дома ананасы, почему-то отсутствует.

На переменке мы любовались ананасом и говорили о тропиках. На втором уроке Петька решительно прошептал:

— Не могу я больше ждать… Отрежь мою дольку… Тогда спокойно сидеть буду. И — всё… Я же видел на картинке ананас в разрезе…

Я задумался: «Что же делать? Впереди ещё три урока, а есть охота, как никогда… Если пойти в буфет — пропадёт аппетит!..» Вдруг ананас станет от этого не таким интересным. Наверно, все ребята тоже так думали.

В классе было тихо. Женя решал у доски трудную задачку и вот-вот должен был получить двойку. Все за него болели. Я прошептал Петьке:

— Давай притворимся, что мы его едим… Посмотрим, что будет…

Мы тихо зачмокали, задвигали челюстями и, в общем, сделали вид, что глотаем ананас большими кусками. Все сразу стали грозить нам кулаками и делать страшные глаза. Мне за шиворот запихнули записку. Я прочёл её:

Прекратите!!! Эх, вы! Товарищи…

Пред. сов. отр. Блинов и др.

Тогда я дал понять ребятам, что мы притворялись, и весь класс дружно вздохнул. Софья Васильевна сказала:

— Чем вздыхать тяжко, лучше бы подтянули своего товарища.

Женя из последних сил всё ещё мужественно держался у доски. Через полминуты он сдался, получил двойку, и урок кончился. Петька забрался на парту.

— Ребята! Я ждать никак не могу. Я требую отрезать мне кусок! Я и по памяти срисую, а пока съем.

— Правильно! — тут же пришёл в себя Женька.

— Эх, ты! — сказал предсовета Блинов. — Первый же согласился сначала срисовывать.

— И мне хочется… — робко заявила Людка.

— Сорвётся же мероприятие! — запротестовал редактор Валька. Он стал спорить и что-то доказывать на исторических примерах.

Тогда я предложил:

— Давайте устроим тайное голосование. Кто не хочет есть сейчас — пусть напишет на промокашке «не хочу». Кто хочет — пусть ничего не пишет. Можно и воздержаться. Промокашки кидайте в корзину.

Кое-кто продолжал упрямиться, часть ребят задумалась, а многие бросились к тетрадям — и вот уже в корзину полетели скомканные промокашки. Я стал их проверять, когда все проголосовали. Промокашки оказались чистенькими. Слов «не хочу» не было написано ни на одной из двадцати шести. Даже за Гарика кто-то кинул промокашку. Воздержавшихся не было. Наверно, они побоялись, что ананас могут съесть и без них. Редактор Валька сказал:

— Ладно. Я не виноват, что так получилось. Но, братцы, нужно же провести что-нибудь полезное! От ананаса после всего останется только зелёный хохолок. Я предлагаю вручить его завтра тому, кто первый решит контрольную по арифметике! Во!

— Ура!! — закричали ребята.

Только Женя приуныл.

Мы и не заметили, как зазвенел звонок и начался другой урок. У нас должен был быть французский. Но Нелли Петровна почему-то не приходила.

Петька поставил на парту глубокую тарелку и протянул мне колбасный нож.

— Режь!

Коля — наш лучший арифметик и будущий обладатель зелёного хохолка — ехидно спросил у Жени:

— В классе двадцать шесть человек. За партами сидят по двое. На сколько частей нужно разделить ананас?

— Поровну, конечно… На двадцать шесть! — не задумываясь, ответил Женя.

Все засмеялись. Петьке не терпелось:

— Дели на тринадцать. Потом сами разделят на глаз или линейкой.

Коля циркулем наметил на ананасе дырочки. Все на цыпочках подошли к моей парте. Сначала я ножом срезал зелёный хохолок.

— Ой, кактус! — изумилась Людка.

— Можете сразу отдать его мне, — сказал Коля.

— Ничего не сразу мне! — возмутился Петька. — Американский Томас тоже хвалился, как ты, а Брумель его взял и перепрыгнул!

— Точно! — сказали ребята.

Вдруг за дверью послышались шаги. Ребята разбежались. Я спрятал ананас.

В класс неожиданно вошёл Гарик. Он подозрительно посмотрел на нас и злобно сказал:

— Так и знал, что без меня съели… Ла-адно!

— Почему прогулял два урока? — спросила староста Лёлька.

— Я болел сначала… вот записка… Сожрали… Отдавайте деньги… — заныл Гарик.

Надо было отдать ему деньги обратно и оставить без ананаса за такие слова… Ребята снова нетерпеливо обступили меня.

Тогда я воткнул нож в ананас сверху вниз, и по нему на тарелку заструился светлый сок. И в классе сразу запахло так прекрасно и непонятно, что все мы с минуту молчали и, расширив ноздри, поглядывали друг на друга.

Я сделал ещё два глубоких надреза, и первые две дольки отвалились от ананаса на край тарелки, как будто он раскрывал лепестки. И староста Лёлька дала их Жене и Людке. Я резал и резал ананас, а он внутри переливался соком, как кристалл светом, и кожура его крепко-крепко держалась за сочную мякоть.

Ребята брали свои дольки, и дольки плыли по классу кожурой книзу, как маленькие пироги туземцев, доверху нагруженные самым сладким на свете товаром.

Наконец на тарелке осталась только моя и Петькина долька. Мы разделили её и незаметно для себя съели. Почти все ребята съели тоже. А Людка смотрела на свою дольку, смотрела, пока Игорь не толкнул нечаянно пузырёк с чернилами. Они залили Людкину дольку. Людка захлопала ресницами и, конечно, разревелась.

У меня прямо сердце перевернулось, я сказал:

— Давайте, кто ещё не доел, по кусочку в Людкин фонд… Мне сок полагается за то, что резал… Пусть она пьёт…

Петька недовольно облизнулся: он надеялся, что я поделюсь с ним соком.

Все, недоевшие свои дольки, ни слова не говоря, поделились с Людкой. Только Гарик заворчал на меня:

— Сам небось успел съесть…

Я посмотрел из окна на уличные часы и удивился: после переменки прошло всего двадцать минут.

В этот момент в класс вошёл Матвей Иванович.

— Садитесь, — сказал он. — Нелли Петровна заболела. Займёмся повторением Южной Америки. Флора и фауна Кубы.

Матвей Иванович как-то незаметно повёл носом и наморщил лоб. В классе всё ещё прекрасно пахло ананасом.

Потом он спросил:

— Что у вас тут происходило? Честно.

Тогда Людка сказала:

— Мы вчера решили… Ну, в общем, для закрепления материала по Южной Америке съесть ананас. И съели. Вот только кожура осталась. Мы, как туземки, сделаем из неё бусы и браслеты.

Матвей Иванович посмотрел на кожуру, его обычно строгое лицо подобрело; он кашлянул и тихо прочитал наизусть:

…Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран,

И мир опять предстанет странным,

Закутанным в цветной туман…

…Это — Блок.

А я понюхал нож и вздохнул: уж очень он был вкусным — этот ананас из далёкой страны.

 

Самый красивый гриб