В те времена понеслась вскачь не только моя жизнь, но и вообще жизнь всего народа, всей страны; причем личности действительно башковитые, шустрые и предприимчивые быстро начали плодиться и размножаться; их то догоняли, то перегоняли банды паханов в законе, справедливо говоря, издавна принципиально отказывавшихся от любых сотрудничеств с властью, от ее законопорядков, от нравственности как таковой, даже от труда в поте лица своего; дело прошлое, уркаганистый дядюшка сказал мне еще до перестройки: «У блатного собственная гордость — мы не диссиденты, а сиденты, со шконок на советских смотрим свысока…»
Словом, история Отечества, подчинившись велениям Времени, вдруг взяла да резко изменила величественную поступь глюковатого своего движения к воздушным замкам на заоблачных вершинах земного рая; достойный вид обретали много лет ветшавшие, ныне спешно ремонтируемые церкви; но вот что казалось отвратительным, несправедливым и преступным: памятник крупному теоретику террора и основателю Лубянки, подвесив над клумбой, вышибли с площади, а почти что все бронзовые, гранитные и прочие истуканы — легендарные герои подохшей Соньки — продолжали торчать на площадях и плешках города; неувядающим красавцем оставался аристократичный Кремль — одно из чудес света, да и немало чего еще вокруг; как всегда, скромно нахмурившись, подобно низколобому мастеру заплечных дел, посреди торцовой мостовой торчало площадное Лобное место; само собой, возвышалась перед кроваво-кирпичной стенкой почетного колумбария красно-мраморная пирамида «киллера от бога», как богохульствовал дядюшка, ненавидевший «самого простого изо всех прошедших по земле людей»; а Котя такой вот сочинил стишок еще до перестройки:
В те дни тот, кто пошустрей, кто вострый нюх имел на спрос, но вынужден был десятилетиями крутиться-вертеться в тени с риском для свободы или таскал за собою нищенскую мыслишку о частном предпринимательстве, как калека таскает культю, — тот мгновенно разбогател от сделок с забугровыми и местными «акулами капитализма»; появились вдруг «мерсы», «бентли», «майбахи», банки, жратвой набитые магазины, секс-шопы, бутики, распертые дорогущим тряпьем, и, разумеется, различные жральни; туда-сюда носились — слава богу, что не верхом на скакунах да не в развевавшихся по ветру бурках, без кривых сабелек и чуть ли не с гранатометами наперевес — носились по площадям, проспектам, рынкам, стрелкам и разборкам молодые, диковато-быковатые, быковато-диковатые, жаждавшие мести и добычи, повидавшие виды предприимчивые ловчилы со всех концов «необъятной родины своей» — с понтом бывшие законные ее хозяева.