В прошлой жизни при одной только мысли о попадании, если не преждевременно, то в свой час, в окружающую тьму кромешную невыразимо мрачная жуть пронизывала мозг, упиравшийся в тупик — в пределы знания и воображения… а тут, смутно услышав чьи-то голоса, я нисколько не удивился, что не доходят смыслы ни одного из услышанных слов на каком-то незнакомом языке… не удивился и тому, что все происходит так, как следует происходить, а не иначе, хотя непонятно, где именно оно происходит… и вот данный факт говорил о близкой родственности того света с этим… более того, сей факт намекал на имеющиеся и здесь, в личной моей кромешной тьме, ранее неизвестные способы то ли реагирования на что-то, то ли обмозговывания чего-то… главное, он приятно обнадеживал дивной новизной какой-никакой, но все-таки действительности, раз уж таковая воспринимается мною неведомым образом… а то, что ничего не видится, значит, ничего не положено видеть — насмотрелись и хватит — это раз… во-вторых, то, что там привычно считалось умом, должно было бы размещаться в полушариях мозга, который тут ни к чему, как все ранее бывшее материальным… иначе это стало бы источником несмолкаемого смеха над моими прежними представлениями об этом свете… скорей всего, подобно неисчислимым сонмам покойничков, ушедших в самоволку от разумных двуногих, нахожусь я в данный момент в какой-то окраинной точке необозримых полей незнакомой, замечательно невидимой действительности… вот чьи-то голоса пропали, потом вновь я их услышал… однажды — не сразу — разобрал, что один из голосов был Марусиным… Господи, это был именно ее голос… а голос второй, мужской, показался безликим… необыкновенно обнадеживала невероятная чудесность того, что отсюда слышно все, происходящее там, тогда как туда не доносилось до меня в свое время ни звука… да, да, я слышал все: белья шуршанье, чьи-то всполошенные шаги, кажется, чириканье птиц того света, странное, похожее на Опсово, повизгивание…
«Анализ рвоты сделает наша с тобой знакомая, та самая лаборантка… о боже, от ужаса она может обезуметь, ей необходимо позвонить… больше никто не должен знать об этом частном деле, понимаешь? — никто, только ты, я и она, все равно что-либо исправить уже невозможно, поскольку случайность неподсудна, хотя иногда так и тянет за нее убить ко всем чертям… умоляю, сделай все — все, что в твоих силах… останови сепсис… перелей Олуху мою кровь, кажется, у нас с ним одна группа… из-под земли достану любые антибиотики, только скажи, какие именно… представь, что спасаешь мою жизнь».
«Ну а если…»
«Прошу тебя, делай все, что сочтешь нужным, не для «если», а для того, что должно быть… ты же хирург, светило, как сам говоришь, садизма на службе человечеству… не мне тебя учить… сука эта, «скорая» — лишь за смертью ее посылать».
«Побереги себя, не мечи зря икру… в конце-то концов любой случайности все равно — к худшему она или к лучшему».
«Хорошо, не буду тебе мешать… не стони, Опс, не плачь, ты — самое мудрое из всех прошедших по земле живых существ… по сравнению с тобой я не врач, а дерьмо кошачье… лучше просто крути хвостом, вот так… я обязана выбросить диплом на помойку».
«Тут, между прочим, псы бездомные бродят… если ваш с ними цапался, боюсь, не было бы заразы… может, врежем твоему человеку дозу антибешенства?»
«Нет, нет, Опс явно не инфицирован, он домосед… оставь тряпку, ничего не вытирай — ни гной, ни кровищу, потом сама наведу порядок».
«Этот пес, если хочешь знать, не только великий хирург всех времен и народов, но он ведь и потрясный диагност, действительно, унюхавший воспалительный процесс… ни в чем себя не вини, я сам на твоем месте положился бы на данные биопсии… медицина такое дело, что врачебные ошибки всегда возможны, поэтому не ошибаются только покойники… отвлекись… никогда не забуду резидентуру… в операционную вошел наш шеф, видный гинеколог-онколог… как человек — редкий это был мерзавец, но, как медик и учитель — гений… в кресле находилась бездомная баба 42 лет… в комнате стояла вонища, как я подумал, от дамской немытости… «Внюхайся, Сэм, — говорит шеф, — и запоминай: именно так пахнет саркома вульвы, биопсия подтвердит мой диагноз…» биопсия подтвердила… я это к тому, что некоторые опухоли и воспаления, их напоминающие, пахнут: ведь начинается процесс гниения… так что с тебя и с твоего дружка пес имеет по кило «докторской», которую на Брайтон-Бич называют «профессорской» из-за чисто эмигрантской мании величия и шарлатанства производителей… быстро тарань вскипевшие инструменты!»
Вполне определенно ничего не соображая, не понимая, о чем идет речь, я не заметил, как снова поволокло меня с неведомых окраин — в бывшее до них ничто… все же я в него не провалился, поскольку торчал больной ногой в этом самом ничто, а другой, здоровой, сам не знаю как, удерживался на краешке бытия… вспомнилось абсолютно непонятное, но не нуждающееся в понимании, не известно откуда снизошедшее до меня откровение: в истинно Божественном Предложении возможны лишь Неподлежащее и Несказуемое — без каких-либо обстоятельств Времени, Пространства и прочих дополнений… возможно, поэтому до меня не доходили смыслы каких-то существительных, глаголов, наречий, местоимений, само собой, идиом и метафор, словно бы впервые услышанных… короче, поначалу многословная свита Языка казалась мне ранее незнакомой… ясна была, как веянье тепла в холодрыгу, лишь стихия бессмысленной фонетики странных речей, похожих на музы'ку, полную неразгадываемых значений… то ли эта стихия внушала, то ли сам я подумал, что желание понять значения — это всего лишь пережиток, верней, пересмерток… неспроста не имеется такого слова ни в одном из земных словарей… затем во тьме кромешной абсолютного покоя, не примерещившегося, а бывшего самой что ни на есть явью, замигали какие-то зелененькие и красненькие с желтенькими живые светлячки, похожие если не на неоновые рекламы инобытия, то на путеводные огоньки неких дорожных светофоров двустороннего пути, на Котины же «огоньки небесных деревень»… это более чем приятно примиряло со свалом с того света на этот… общее от него впечатление можно и сейчас выразить целиком одним словом, как это ни странно, не нуждающимся в разделенности на отдельные слова из-за нахождения в нем, в этом слове, нескольких очень важных неразделимых смыслов: всепорядкимироустройстваневидимовозвышаютсянадбывшимхаосом...
…своего тела я, естественно, не ощущал, а душу… душе все намекало о том, что наконец-то гарантировано ей великолепие полного отсутствия полюсов, плюсов-минусов, бабок, секса, скучености телесных толп, навязчивых соседств, приятных общений, религии, искусства, властей, технического прогресса, труда, научной деятельности, революций, мракобесия, двусторонних баррикад, различных утопий, массы видов взаимопожирания, вонючих газоиспусканий-испражнений, вирусов, созвездий, проклятых партий, рас, «измов», «ичеств», «фильств» — вообще всех так называемых движений, на самом-то деле кажущихся на том свете досадными приостановками на лестнице Преображения, если не мощными откатами с достигнутых высот назад — в далекое прошлое, во времена человекозверя, предшествовавшие возникновению Гомо сапиенса… и вообще, какое тут может быть движение?.. этим говном тут не пованивает — хватит… доспешили, додвигались, доперемещались, доездились, досуетились, до-взле-тали до состояния покоя… восхищает глубочайшее родство в безграничном пространстве всех остановленных мгновений, равных бесконечной длительности Времени… пока что решительно нигде не разит неравенством, небратством, несвободой душ, наконец-то освобожденных от неимоверно сложного труда существования… само собой, нигде не заметить ни отравленной фауны, ни бездомных животных, ни птичек, отставших от стай, ни китовых, ни моржовых, ни слоновых скелетов, ни бездушных любителей охоты, возведенной разумными идиотами, как и бессонная деятельность генштабов, в ранг искусства… вдруг все снова стало куда-то заваливаться-проваливаться…
И вдруг, в беспамятстве блаженном, когда увидел я над собою — одно средь нескольких — единственно любимое лицо, меня пробрал неимоверный страх: неужели и она?.. душа моя хотела, но не могла вскрикнуть: «Маруся, ну как же ты могла, Маруся?.. а Опс, а Творенье, а жизнь — это ж была последняя моя просьба?.. что же ты наделала?..» из-за явного ужаса снова вырубился… провалился в бездонность, не успев, не сумев вспрыгнуть, как на подножку трамвая, на ступеньку одного какого-то спасительного мгновенья… но, если б успел, все равно не смог бы удержаться — не было поручней… меня уже успела пронзить печальная ясность простейшего из положений, мне открывшегося: все бывает на том свете, разве что кроме разгадки и разрешения мировых вопросов… зато каждому живому существу — от мотылька до белого медведя — гарантирована абсолютная уверенность в том, что, раз был опыт жизни, значит, должен быть опыт смерти…