Однажды, видимо, посчитав, что я вполне готов к самым мрачным сообщениям, Маруся подошла окольными путями к основной теме.
«Есть, Олух, хорошая новость и паршивая — с какой начнем?»
«Лучше с хорошей, потому что хуже той плохой, что недавно была мне открыта и пережита, быть не может».
«О'кей, я тебя обожаю до головокруженья… кроме того, ты в порядке и после долгого наркоза выдаешь мудрые вещи, как старый даос… теперь — о плохом: у нас тут разразился полнейший дефолт, то ли темнят, то ли действительно погорели какие-то, видимо, не нужные верхам банки, фирмы и компашки… внезапно обнищали люди, позакрывались бизнесы, одна за другой рушатся пирамиды — никакому Шойгу не спасти легковерных вкладчиков из-под обломков их идиотских упований на неслыханные проценты… как обычно, в такие времена одни разоряются, другие наживаются, третьи тихо злорадствуют — терять им было нечего… так что, Олух, ты да я, да мы с тобой и Опсом крепко попали… банковское заведение, где велено мне было снять пару штук, прикрыто в связи с банкротством».
О том, что оставил по глупости у В.С. прежний свой, Николая Васильича Широкова, паспорт, только по которому и мог бы получить остатки вклада, я умолчал — не стоило расстраивать Марусю… никогда не пойму природы своего в тот момент состояния… я не то что бы никак не отреагировал на рассказанное о дефолте, наоборот, меня одолел недавний мой знакомый — родниково освежающий смех… между прочим, никакая это была не истерика, неожиданно растрясающая психику на составные части, причем растрясающая так, что трудно собрать их в нечто целое, всегда сообщающее тебе чувство пожизненной социальной везухи, необходимое для беззаботного существования… но об этом я и не думал — просто отдал себя на волю стихии смеха… он показался мне прямым родственником стихии душевного счастья, исток которого, на мой взгляд, в выражении благодарности Небесам за все — за существование, за судьбу, какой бы она ни была… состояние ничем не омрачаемой веселости поддерживалось еще и тем, что мне действительно был до лампы крупный финансовый прогар… тем более я — как предчувствовал — снял со счета в бывшем банке Михал Адамыча почти все свои бабки для расчета с Котей за размен и покупку его квартиры, за дачу… вот мы и остались почти без бабок, если не считать какой-то суммы в Швейцарии…
«Это, Олух, еще не все, приготовься к самому плохому известию… я первый раз в жизни не доверила феноменальной своей, как у тебя на языки, памяти на цифры… записала кодовый номер забугрового счета на листке из блокнота, который ты вполне бездушно сообщил перед туфтовой своей смертью… проклинай, можешь убить — я перерыла весь дом, но вспомнить не могу, ума не приложу, куда я его дела, листок этот, пропади он пропадом… вот он и пропал… вероятно, я его выбросила… сам сообрази: ну на фига он нужен вместе с номером, когда тебя не стало?.. пожалуйста, не отчаивайся, ты жив, мы счастливы, ты многоязыкий, как дракон, мы подумываем с Фелдом, двумя коллегами и несчастной Эллой, прогнавшей своего блядуна, открыть частную поликлинику — так что выкрутимся».
В этот момент я хватился квадратного амулетика… забыть о нем было немудрено… Фелд или Маруся непременно сняли бы его перед операцией и уже возвратили… в нем вместе с фоткой баушки притырена была бумажка Михал Адамыча с кодовым номером в том же Лозаннском банке… пропали и цепочка и амулетик, значит, и приличные пропали бабки, которыми поделился бы с Котей… могли и схлямзить амулетик санитары, всегда желающие поддать, когда меня, вроде бы подыхавшего, везли на «скорой»… об этом Марусе — тоже ни слова, словно ничего такого не произошло… могу поклясться: ни высылка на необитаемый остров, ни голод, ни холод, ни наличие одних только черных работ, ни момент крушения всех социальных надежд — ничто не могло бы омрачить моего и Марусиного состояния беззаботности, покоя и воли… наоборот — вместе мы вдруг захохотали над вывертами жизни и оборотами судьбы.
Жаль, говорю, баушкину фотку, и не думай о листике пропавшем — он или сам отыщется, или вспомнишь цифры… если не найдешь и не вспомнишь — Опсу внушим порыскать по углам, ящичкам, сумочкам, коробочкам и прочим вашим дамским загашникам, его чутье и наитие способны на всякие чудеса… забудем об этом… как денежки пришли, так они и ушли, а если повезет, еще появятся, правда, играть не буду — почему-то не чувствую былого безразличия к игре… очень странно, я как чуял, что надо снять побольше из банка В.С. — вот и снял, чутью всегда надо верить… кроме того, есть у нас дорогущие рисунки Кандинского, сама понимаешь, мне было не до них… слушай, нам вообще начхать на бабло, даже если б мы остались без копейки… в крайнем случае, чтоб не бодануть дачу, пойду служить к тому же крутому В.С…. такие, как он, выстаивают на палубе в любую погоду… на этот раз скажу ему правду: так, мол, и так, было дело под Полтавой, чуть было не подох, зато восстановилась память, ибо, согласно диалектике нашего народа, вышиблен клин клином… естественно, приглашу человека на свадьбу — он очень мне помог… кроме того, подзаработав, упрошу Резо Габриадзе — он гений перышка, кисточки театра и литья — заделать полуметрового бронзового Опса… позу моего личного хирурга обдумаем за бутылкой «шампанзе»… поставим его фигуру в саду, кстати, и торжественно ее откроем на свадебной попойке… пусть бронзовый Опс будет свадебным нам с тобой подарочком от твоей и моей — от общей нашей судьбы…
«Это, Олух, тоже еще не все, но из области наиважнейших новостей… полгода назад меня разыскали твои предки… немедленно пригласила их попить чайку с моими фирменными овсяными печеньицами… оба живут прекрасно, ни в чем не нуждаются… так вот, попиваем чаи, выслушиваю охи и ахи… мамаша твоя, тетя Тоня, заявляет вдруг, что явлен был ей во сне голос ангела-хранителя… он настоятельно повелел отдать не кому-нибудь, а именно Марусе, заметь, не Мэри, все тетрадки с дневниками твоей баушки… прочитать их было предкам не по силам из-за плохого почерка… раньше тебе было не до дневников… принимайся за чтение — там полно такого, что захватывает дух… дочитаю после тебя… чей именно ангел повелел — баушки или матушки, — остается неизвестным… я думаю, баушки, потому что предки не забывают о своей комсомольской юности, опохабленной глупым Горбачем, алкашом Ельциным, наймитами Америки и реваншистами Германии».