Я отбывал в Сибири наказание, Считался работящим мужиком И заработал личное свидание С женой своим трудом, своим горбом.
Я написал: "Явись, совсем соскучился… Здесь в трёх верстах от лагеря вокзал…" Я ждал жену, жрать перестал, измучился, Всё без конца на крышу залезал.
Заныло сердце, как увидел бедную – Согнулась до земли от рюкзака, Но на неё, на бабу неприметную, С барачной крыши зарились зэка.
Торчал я перед вахтою взволнованно, Там надзиратель делал бабе шмон. Но было мною в письмах растолковано, Как под подол притырить самогон.
И завели нас в комнату свидания, Дурёха ни жива и ни мертва, А я, как на судебном заседании, Краснел и перепутывал слова.
Она присела, милая, на лавочку, А я присел на старенький матрац. Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин, Позавчера – растратчик Моня Кац.
Обоев синий цвет изрядно вылинял, В двери железной – кругленький глазок, В углу портрет товарища Калинина – Молчит: как в нашей хате образок.
Потолковали. Трахнул самогона я И самосаду закурил…Эх, жисть! Стели, жена, стели постель казённую Да, как бывало, рядышком ложись.
Дежурные в глазок бросают шуточки, Кричат зэка тоскливо за окном: "Отдай, Степан, супругу на минуточку, на всех её пожиже разведём".
Ах, люди, люди, люди несерьёзные, Вам не хватает нервных докторов. Ведь здесь жена, а не быки колхозные Огуливают вашинских коров.
И зло берёт, и чтой-то жалко каждого… Но с каждым не поделишься женой… На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою По рельсе железякою конвой.
Давай, жена, по кружке на прощание, Садись одна в зелёненький вагон, Не унывай, зимой дадут свидание, Не забывай – да не меня, вот глупая, – Не забывай притырить самогон.

1963