На том мы и расстались; возвращаясь, я не лихачествовал – все думал и думал, возможно, по глупости пытаясь допереть до тайных смыслов случившейся хвори: что это – наказание или злонамеренно расчетливый удар рока, верх взявшего над судьбой, когда изволил я не последовать какому-то ее веленью и этим сам себя обезоружил?.. быть может, чистая случайность, которой все равно, что калечить: природную плоть всего живого или все неживое, заделанное руками людей, – рельсы, ракеты, самолеты, тачки, одежку, мебелишку, камни зданий, асфальт дорожный, опоры мостов?.. ответа не было – всегда скрытна уклончивая натура лукавого рока, всегда исполнена судьба многозначительного безмолвия.

Дня три, когда сидел я и почитывал или валялся перед ящиком, Опс в отличие от лентяев, не желая терять время, с той же целебной целью вылизывал нывшую и нудившую мою коленку… его старанье не могло не потрясать и, странное дело, немного смешило, заставляя забыть, чем именно вся эта канитель однажды обернется.

Кстати, в один из наездов в город я приобрел новенький мобильник и подключился к компании, набиравшей силу… так что отпала нужда таскаться на станцию… время не торопил, как раньше, – все равно далеко не похромаешь и вообще было не до прогулок… но как я ни бодрячествовал, как ни крепился в ожидании Марусиного звонка насчет биопсии – поджилки задрожали, когда она позвонила… о медицине – ни слова… коротко попросила узнать расписание электричек и перезвонить… велела также купить какой-нибудь жратвы, приехав, говорит, заделаю блюдо… краткость разговора кольнула мнительный мой ум, но душа была ублажена тем, что всего лишь Марусин голос делает настроение сносным… даже подумалось: не по ней ли тосковалось, не из-за нее ли одной бессознательно потянуло вернуться?.. нет, не был в этом я уверен, не был.

Поехали с Опсом на станцию… списал расписание вечерних электричек… звякнул Марусе, правда, снова забыл попросить привезти оставленные иконы… затем купил у бабок овощишки, а жратву – в новом продмаге «Зинаида Васильевна», набитом всякой всячиной, в том числе и ветчиной – той самой, со слезинками на срезе, с неповторимо нежным запашком, в меру мягкой, не прессованной, которой днем с огнем не сыщешь ни в Италии, ни в Швейцарии, ни на Корсике, ни на Сицилии.

Встретив Марусю, прикинулся веселым чуваком, забившим на все мысли о хвори; дома достал скудную посуду, даже свечи зажег, отличного откупорил бутылку вина… печку затопил ради трепета пламечка, хотя до холодов было еще далеко… сели, чокнулись, поддали, подзакусили, болтая о том о сем… затем, опередив Марусю, я мгновенно заделал пару полусырых стейков… потом Маруся закурила, что делала крайне редко… я умолил ее не выходить на терраску – закурила и так говорит.

«Данные биопсии у тебя хреновые – хреновей не бывает… только учти: это не приговор… просто тебе необходимо набраться терпения и отважиться на лечение, каким бы тошнотворным оно ни казалось, – ничего не поделаешь, придется пройти и через эти медные трубы… конечно, на все – твоя воля… я лишь гарантирую отличное качество лечения… наши радиологи – высший класс, новая аппаратура не хуже тамошней… в лучшем случае перетерпишь несколько сеансов, в зависимости от результатов и, между прочим, умения управлять своим настроением».

«Говори прямо: если уж это он, падаль, как я и думал, то в лучшем случае что – ампутация?»

«Не буду врать, не исключена и она – у тебя, Олух, очень паршивый вид опухоли… правда, я удивлена: поначалу эта сволочь предпочитает действовать втихую, человек не чувствует боли, а тебя она терзает… возможно, в твоем случае задет нерв мышцы… вот тебе отличное успокаивающее… не ерепенься – не наркотик… поверь, я никогда бы не посоветовала, как самой себе, ни облучение, ни химиотерапию, ни ампутацию, если б считала бесполезными все эти дела… опять-таки не скрою: статистика удачных излечений сей дряни невысока, но все-таки она имеется… не рискнуть, не отважиться было бы глупо, лично я рискнула бы… тем более к риску тебе не привыкать».

«Ну что ж, дорогая, хватит пока об этом, а если уж поганый рок взял верх над судьбою или сама она изволила обернуться так, а не иначе, то что ж – судьбе видней, когда миловать, когда карать – чего-чего, а наказания я стою… пригубим, что ли, еще по бокалу… одна-единственная есть у меня к тебе просьба: раз звякнул по мне колокол, прошу не ныть и не хлюпать, о'кей?»

«Все мои слезы, Олух, уже выплаканы – не осталось ни слезинки, так что не беспокойся… возможно, к тому времени наберутся новые, если изволишь загнуться, теперь-то уж, к сожалению, без туфты… я ведь помню, как ты не раз повторял премилую шуточку Каина: нашему брату к смерти не привыкать».

«Это шутка Михал Адамыча… можно по-дружески чмокну тебя в щеку?»

«Конечно, чмокай, хоть двадцать раз, но сначала сними одну штанину: пес так и рвется к коленке – пусть врачует… вот кого надо показывать публике, а не физию Кашпировского с шарлатанской фразкой «устаноувка на добро»…

Странное опять-таки дело, чмокнув Марусю в обе щечки, я не обнаружил в себе ни тягостных мыслей, ни безумной всполошенности, ни ужаса, подавляющего в человеке, как это бывает, все остальные чувства после удара рока промеж глаз… я даже предложил ей шутливую гипотезу насчет малопонятного происхождения пренебрежительного словечка «чмо» от милейшего глагола «чмокнуть» – откуда ж еще ему взяться?..

Что бы там ни говорили, но, вероятно, даже самая страшная определенность кажется психике человека, вконец изведенного страхами и тревогами, легче неизвестности, над ним нависшей и ногтем его, ногтем, как вшу, брезгливо давящей; не исключал я и того, что хотелось продемонстрировать перед Марусей, свидетельницей беды моей проклятой, некий душок железного душевного веселья в самый зловещий из моментов всей жизни.

«А ты знаешь, – говорит она, – после поминок по тебе я всерьез решила, что все, – жить я больше не в силах… психика ведь не стальная болванка… кое-что для души иногда делается неподъемным… напилась со страшной силой вместе с Котей и его прелестной маман… очнулась у себя дома… ты мне снился всю ночь: поил квасом, лед прикладывал к вискам, предлагал опохмелиться… я нашла в себе сил встать, бросилась под холодный душ, глотнула кофе, поперлась в клинику – смогла жить… полечись, Олух, справься, прошу тебя, с малодушьем ну хотя бы ради меня».

Я промолчал – жить хотел, не прочь и ногу отрезать, но ни в коем случае не желал лечиться и наблюдать, как зазря мучается подруга.

Опс снова взялся за свою процедуру; доверял я ему безрассудно; Маруся успела привести в порядок стол, помыла посуду; исключительно для того, чтобы ее повеселить, рассказал пару новых анекдотов и отличную шутку якобы Ельцина, якобы же сообщенную им Клинтону при встрече на высшем уровне: «Минет, понимашь, Билл, – это секс с человеческим лицом»; мы посмеялись, как всегда, отдавая должное то ли любви словесности к тайнам остроумия, то ли, наоборот, – любовному тяготению остроумия к забавам со словесностью.

«Ты что-нибудь чувствуешь, когда пес обрабатывает коленку?»

«Тело вроде бы кайфует, а вот на душе хандра».

«Дай-то Бог, Олух, тебе выкарабкаться… на Боженьку, конечно, надейся, но и с медициной не оплошай – не отказывайся от лечения… многие, попав в эдакие переплеты, полагают, что должны же там в конце-то концов как-то задумываться о нас, болящих, и принимать решительные меры для выручки из беды… но ты ведь понимаешь, что там у них, между прочим, и без нас дел по горло… только с одной Землей, как говорил папашка Диан, приходится постоянно цацкаться: отклонять астероиды, сохранять земную кору, унимать землетрясения, укрощать вулканы, предотвращать всемирные бойни и нашествия новых вирусов… конечно же это детские разговоры, но все же какая-то правда в них есть… словом, пора спать, скажи, где белье, – я постелю… утром – сообрази кофе с бутербродиком, потом добросишь до электрички… приезжать к тебе буду через день – это без вопросов… разрешение не спрашиваю – для тебя я врач, а не телка, ясно?.. не ломай голову, как теперь быть, расслабься, копи силенки, спокойной ночи».

«Минуточку, если Небесам не до людских проблем, то к чему нам тогда ангелы-хранители?.. что за крутые у них дела, мешающие основной их работе?»

«Скорей всего, ангелы больше заняты проблемами души, чем решением проблем здоровья… иначе к чему бы тогда медицина, мы, врачи и вся система здравоохранения?»