— Ну и замки у наместника! Насилу открыл, — пробормотал Вьюн, быстро проскальзывая в комнату с отмычкой в руке. Он тихо притворил за собой дверь, запер и привалился спиной. — Дрозд, это я. Поговорить забежал.

Арестованный медленно сползал по противоположной стене. Лицо его было белее свежевыкрашенной будки заставы, взгляд остановился.

— Ты умом тронулся в заточении? — шепотом поинтересовался кошак, подходя к приятелю и присаживаясь перед ним на корточки.

— Я… думал… Мне казалось… сейчас войдет…

Рыжий вопросительно поднял брови, ожидая продолжения.

— Судя по твоей роже, не иначе как смерть поджидал, — хмыкнул кошак, так и не дождавшись ответа. — Я очень хотел тебя убить, честно, — Вьюн прижал руки к груди в пафосном жесте. — Но твоя Виночка обещала выдрать мне усы и накрутить хвост, если я тебя не вытащу.

— Она не стала бы так говорить, — сказал Дрозд первое, что пришло в голову. Его все еще трясло.

— Ты ее плохо знаешь. Да, про хвост она не говорила, а вот про усы — было дело. Правда, по другому поводу… Так ты княжич?

Последний вопрос был задан как бы между прочим, но начавший подниматься на ноги Дрозд снова съехал вниз, на сей раз не на корточки, а полностью уселся на пол.

— Это что-то меняет? — спросил он, помолчав.

— Нет, ничего. Мне совершенно без разницы, что тот, кого я считал другом, не один год водил меня за нос.

— Я не водил тебя за нос. Ты хоть раз спросил: "Скажи, Дрозд, как тебя зовут на самом деле?"

— Зато я не раз спрашивал, почему ты стал избегать застав. И потом, ты в самом начале наплел, что родителей не помнишь, с детства бродяжничаешь…

— Вьюн, ты пришел только поговорить или выбраться мне поможешь? — псу не хотелось оправдываться, пускаясь в длинные объяснения.

— Нам пока рано выходить, — сказал рыжий, усаживаясь на стоящий у стены топчан. — Нужно дождаться, пока на кухне все стихнет. Там еще служанки уборкой занимаются, я проверил. Скоро закончат. Ты пока раздевайся. Драпать будем на четырех.

Дрозд, наконец, сумел подняться на ноги и принялся снимать одежду.

— Надо же, какие шмотки тебе отвалили, — кошак покрутил добротную суконную куртку. — Жаль бросать, а придется. Так почему ты темнил?

— Потому что за сведения обо мне назначена немалая награда.

— И ты решил, я побегу тебя сдавать?

— После того, как ты подставил Виночку, я могу лишь радоваться собственной предусмотрительности.

— Ну виноват я, виноват, — вздохнул Вьюн. — Я попросил у нее прощения, она больше не сердится. Прошу и у тебя, — кошак взглянул на усевшегося рядом голого Дрозда.

— Ладно уж, раз она не сердится… Ты тоже прости за недоверие. Я рад, что ошибся. Очень рад, — пес толкнул друга плечом. — Так что у тебя за план? Как мы отсюда выберемся?

— Не волнуйся, все продумано. Поймаем двух рыбок сразу: и из замка утечем и из города. Спасибо Фунту, посоветовал. У него знакомцев — пол-Надреченска, вот и прознал он в свое время про одну полезную вещь. Кухонных отходов в замке — прорва. Для их сбрасывания продолбили тоннель в Ясеницу. Нам нужно всего лишь по-тихому прокрасться на кухню и через него выбраться. На реке ждет лодка. Как тебе?

— Заманчиво. Только мне будет непросто пробираться по замку. Я большой, и псы здесь, в отличие от кошаков, по коридорам не разгуливают.

— Другого выхода все равно нет. Не в людском же обличье идти? Нарвешься на тех, кто запомнил тебя в лицо, и все.

— Пожалуй, — вздохнул Дрозд. — Не пора еще перекидываться?

— Давай. Ты первый. Я потом с дверью разберусь и тоже.

Так и сделали. Выскользнули из комнаты, Вьюн в человеческом обличье запер дверь, сунул отмычку в щель у порога, чтобы она не привлекла раньше времени внимания караульных, и перекинулся.

Путь по коридорам таил в себе определенную опасность. Да, час поздний, большинство обитателей замка давно спит, но исключать вероятность столкновения со страдающими бессонницей, любовной горячкой или излишним служебным рвением нельзя.

Кот и пес шли осторожно, прислушиваясь и принюхиваясь, чтобы загодя узнать о приближении людей и затаиться. Раза два пришлось отсиживаться, сначала в нише, потом в плохо освещенном узком проходе. Рядом никто не появился, но в отдалении слышались шаги и голоса.

Кухни занимали несколько отдельных строений у выходившей на реку стены и соединялись крытым проходом с главным зданием крепости. Это было очень на руку (или на лапу?) оборотням, поскольку избавляло от необходимости выбираться наружу и пересекать освещенный факелами патрулируемый двор.

В обширных низких кухонных помещениях стояла темнота и гулкая тишина. Первая не была помехой для нелюдей, вторая лишь успокаивала: значит, прислуга закончила трудовой день, и никто не помешает побегу.

Пес взглянул на кошака, тот мявкнул и стал принюхиваться. Мол, откуда я знаю, в каком углу этот сброс? Искать надо. Черный тоже потянул носом воздух. Из дальнего угла явственно доносился помойный запашок. Дрозд двинулся туда, Вьюн за ним. Тяжелым духом тянуло из-за круглой деревянной крышки, закрывавшей отверстие, расположенное в стене почти у пола. Рядом находился ворот лебедки, толстая веревка уходила в тоннель.

Пес поцарапал край крышки лапой — безрезультатно, закрыто на совесть. Вьюн тут же перекинулся и открыл деревянную заслонку.

— Ох, ну и вонища, — пробормотал он, прежде чем обернуться кошаком.

Дрозда зловоние не смущало. В конце концов, для него это сейчас запах жизни и свободы, если уж на то пошло. И потом, собачья природа вовсе не находила помойные ароматы такими уж неприятными. Вьюн брезгливо фырчал сзади, а пес-оборотень, посмеиваясь про себя, думал, что звериная ипостась здорово сказывается на человеческих вкусах и предпочтениях.

Оборотни-медведи обожают мед и владеют лучшими пасеками в королевстве. Кошаки неравнодушны к сметане и сливкам, маслицу, печенке и свежей рыбке. Среди них немало рыбаков, а все без исключения сластолюбцы, люди и нелюди, прекрасно осведомлены, что любовников лучше оборотней-кошек не сыскать. Псы заслуженно слывут хорошими охотниками, пастухами и сторожами. Обладая своеобразным восприятием запахов, частенько становятся кожевенниками и золотарями, работают на бойнях. Только любящие непрожаренное мясо волки не могут реализовать свои природные склонности, ибо нелюдей не берут ни в войско, ни в стражу. Впрочем, многие из них уже давно нашли себя в отрядах Воинов Клыка…

Не имеющие никакого отношения к побегу мысли успокаивали и отвлекали, не давали звериным чувствам ввергнуть тело в панику из-за угрожающей тесноты. Да и путь по тоннелю за размышлениями показался совсем не длинным, хотя преодолевать его пришлось ползком. Сам проход был достаточно широким, ведь его прокладывали люди, пядь за пядью продвигаясь в плотном песчанике берега Ясеницы. Но на полу лежал деревянный желоб, в нем, надетые на равных расстояниях на толстую веревку, размещались поперечные дощечки. Стоявшая снаружи лебедка как раз и предназначалась для приведения в движение этого несложного механизма, сбрасывающего отходы в реку.

Наконец потянуло свежим речным воздухом, тоннель сузился. Видно, его окончание специально оставили нешироким, дабы уменьшить риск проникновения с берега Ясеницы. Дрозд в человеческом облике, возможно, и не сумел бы вылезти наружу, а для пса места хватало.

Черный высунулся из дыры. До воды было не так уж далеко, но если там глубина по колено (а это возможно), мало ему не покажется. Он не кошак, прыжок с высоты даром не пройдет. Эх, к чему рассуждать, выбора-то все равно нет… И он прыгнул. Вьюн без колебаний последовал за ним.

Им повезло: русло внизу оказалось достаточно глубоким. Может, его специально расчистили, чтобы вода быстрее уносила кухонные отбросы, и они не гнили б под городской стеной, отравляя воздух и реку. Дрозд погрузился с головой, вынырнул и, отфыркиваясь, оглянулся в поисках лодки. Вьюн уже был рядом, мявкнул, мол, давай за мной, и поплыл по течению.

Вода проникала под шерсть, обжигая кожу холодом, но зверя это не слишком беспокоило. Для человека купание в осенней Ясенице не прошло б даром, а ему хоть бы что. Может, люди ненавидят оборотней из зависти? Тем дано гораздо больше, они полнее воспринимают мир, и платят за это всего лишь невозможностью безболезненно прикасаться к серебру…

От несвоевременных раздумий пса отвлек плеск весел, почти незаметный для человеческого уха, но прекрасно слышный нелюдю. Призывно мяукая, Вьюн быстро направился к темневшей впереди лодке. Стоило рыжему оказаться у борта, как закутанная в плащ фигура нагнулась к воде и вытащила кошака. Дрозд не спешил. Забраться в лодку в зверином обличье не получится, сменить ипостась в воде — тоже. Значит, надо подождать, пока Вьюн перекинется и поможет ему.

Ждать пришлось недолго. Чья-то рука потянула за загривок. Больно! Пес взвизгнул и забил лапами, поднимая брызги. Стыдно… Что поделаешь, собачьи реакции отличаются непосредственностью и сдержать их получается далеко не всегда. Как не мог он в свое время удержаться и не лизнуть аппетитную селяночку… Тут же знакомо пахнущие руки подхватили под передние лапы. Да сколько их там? Ведь еще кто-то продолжает осторожно работать веслами, удерживая лодку на месте.

В четыре руки Дрозда перетащили через борт (спасибо, за хвост никто не схватился). Очутившись в лодке, пес подобрал длинные конечности, скорчился на дне меж сиденьями и начал перекидываться. Очень хотелось сперва отряхнуться привычным для собак способом, но он с трудом подавил это желание. В самом деле: не обрызгивать же сидящих в лодке с ног до головы? Напитанная водой шерсть холодила на промозглом осеннем ветерке, и Дрозд мечтал поскорей одеться. Закончил оборот, сел и оказался лицом к лицу с Винкой. Значит, не показалось, это ее запах он учуял на заботливой паре рук, тянувшей его из воды под лапы. А за загривок наверняка схватил кошак…

— Ты что здесь делаешь?! Зачем?

— Я предупреждал, Ромашечка — ему не понравится, — тут же встрял Вьюн.

— Я хотела сама вернуть тебе твой пояс, Дроздок, — извиняющимся тоном пробормотала девушка.

— Она мне теперь не доверяет, — фыркнул кошак.

Дрозд взял у Винки протянутую одежду, оглянулся, кто же на веслах. Это оказался не Фунт, как на мгновение подумалось, а какой-то незнакомый парень. Обоняние подсказывало: наполовину медведь.

— И куда теперь? — спросил пес, быстро одевшись и глядя, как мощно полукровка работает веслами.

— Да на нашу барку, — пробасил тот. — Как и договаривались. Еще условлено, что я свою плату получу, когда вас двоих вытащу. И хозяину про наши расчеты ни гу-гу. А я промолчу, где вас выловил и откуда вы вылезли.

— Идет, — ответил пес. — На сколько условились?

— Пять златиков, — заявил парень, Винка кивнула.

После получения денег медведь стал грести еще более споро, да и течение неплохо помогало. Горящие на городской стене огни быстро удалялись, и Дрозд вздохнул с облегчением. В очередной раз удалось ускользнуть от смерти, когда она, казалось, крепко схватила за загривок. Он вспомнил ужас, нахлынувший при звуке отмычки в замке, столь неудачно совпавшем с отчаянными мыслями. Если б кошак знал, что его приятель пережил в ту минуту, то, наверное, посчитал бы его достаточно наказанным и перестал обижаться из-за сокрытия правды. Но объяснить не получится, значит, рыжий вытянет из друга всю историю. Придется рассказывать, вспоминать, переживая все заново…

Дрозд взглянул на Вьюна. Тот сидел на дне лодки, привалившись к ногам девушки и прикрыв глаза. Да, кошак он и есть кошак… Так и льнет к ней, хотя и людиной обзывает, и подставил, как последний… А она его так быстро простила, добрая душа…

В этот момент Винка посмотрела на Дрозда и чуть улыбнулась. Он подмигнул ей. Интересно, она хочет и дальше идти с ними или просто пришла попрощаться? Лучше б девочке остаться здесь, в Надреченске. Если поймают вместе с беглым, Виночке придется несладко. Тут же решат, что они любовники, как тот стражник в караулке. А Соколиному не нужны потомки-оборотни. Хорошо, если он согласится подождать, дабы убедиться, что подружка сына не беременна, но, зная его, трудно в это поверить. Что грозному князю какая-то бродяжка, таскающаяся по дорогам с двумя нелюдями?

Как же все запуталось… Когда он скитался один, то ничего не боялся. Князь считал его мертвым и не узнал бы в оборотне, даже окажись сын случайно у него в руках. Потом, когда наткнулся на исковку со своим именем, впервые за несколько лет почувствовал страх. Страх за отца. Вьюну доверял не слишком, и был уверен — стоит попасться сыскарям, и кошак тут же даст деру, не попытавшись выяснить судьбу злосчастного пса. Да это и к лучшему, чего рыжему задаром пропадать? Теперь бывший княжич знает, что может положиться и на Вьюна, и на Виночку. Радоваться бы, а не получается, ведь отныне он повязан еще одним страхом, страхом за их жизни…

Дрозд отмахнулся от безысходных мыслей. Что в них проку? Может, кошак и девочка сами все понимают и не собираются идти с ним. Сейчас причалят и распрощаются… Побери Клыкастый, до чего ж не хочется снова скитаться одному!

Сидящий на веслах полукровка-медведь запыхтел, борясь с течением. Они проходили мимо устья Кленовца, впадавшего в Ясеницу с левой стороны. Лодка прижалась к правому берегу, но струи полноводного притока доставали и сюда, закручиваясь в небольшие водовороты, неся желтые резные листья, хорошо видные оборотню даже в ночной тьме.

Гребец знал свое дело, лодка без потерь прошла трудный участок, и вскоре впереди показались огни речного порта и первые барки, пришвартованные у берега. Медведь повернул к крайней, судя по запаху, недавно просмоленной, обогнул ее, в два гребка вывел посудину на мелководье, выпрыгнул и лихо вытянул нос на песок, будто никаких пассажиров и в помине не было.

— Вылезайте и идите к хозяину, — кивнул на горящий неподалеку костер. — Он ждет.

Вокруг уютно греющего огня спали вповалку гребцы, дюжие косматые мужики. Винка подумала, что если это оборотни, то наверняка медведи. Владелец барки, плотный мужчина, ничуть не похожий на нелюдя, внимательно оглядел троицу.

— Фунт сказал, вам нужно в Венцеград.

— Да, — кивнул Вьюн. — А мне он сказал, что за десять златиков ты нас туда доставишь без лишних вопросов.

— Доставлю, — кивнул мужик. — Расчет сейчас.

Рыжий достал из котомки кошель с заранее приготовленными деньгами и отдал хозяину барки.

— Ночуйте на борту. Снимаемся под утро, а весь груз должен быть на месте с вечера. Щурок, проводи, — отдавая распоряжение, потыкал носком сапога лежащего у костра парня пощуплее и помоложе остальных. Тот мигом сел, и уставился на хозяина. — Пусть сидят на корме, там пенька сложена, — последовал жест в сторону ожидающей троицы.

На барке ступить было некуда. Хорошо, что парнишка прихватил с собой фонарь и светил, пока они перебирались через центральную часть. Все пространство там загромождали бочки, корзины, ящики, мешки. Винка, перешагивая через скамейки для гребцов, дивилась, куда они завтра пристроят ноги.

На корму провожатый не пошел, посветил, указывая направление, и вернулся на берег. Пришлось Винке воспользоваться помощью Дрозда. В результате она уселась с ним рядом, несколько смущаясь. Почему-то знание того, что раньше парень мог быть человеком, причем не каким-то там селянином, а княжичем, подействовало угнетающе.

— Виночка, ты-то зачем с Вьюном увязалась? — перво-наперво спросил Дрозд, когда они устроились на тюках с пенькой. — А если б за нами погнались? В тюрьму захотелось? Надеюсь, утром ты вернешься к Фунту.

— Нет. Мне не понравилось в городе, — голосок звучит твердо, на личике написано недюжинное упрямство.

— Тебе нигде не нравится, — хмыкнул пес. — А в остальном ты вовсе не привередливая.

— Я ж сказал, Ромашечка мне не доверяет. Не хочет бросать тебя одного со злобным нелюдем, — буркнул кошак.

Винка, к его неудовольствию, промолчала.

— И как долго ты собираешься с нами скитаться? — обратился Дрозд к девушке.

— Наверное, когда-нибудь мне встретится место, где захочется остаться… — пробормотала она. — А ты правда раньше был человеком?

— Да.

— А как стал оборотнем?..

— Был какой-то обряд в полнолуние, подробностей не помню.

— Но тогда, наверное, ты снова можешь стать прежним?

— Не знаю и очень в этом сомневаюсь.

— Ромашечка, все в твоих руках, — не выдержал Вьюн. — Всем известно, какой силой обладает непорочная дева.

— О чем ты? — удивилась Винка.

— Попробуй его поцеловать, это должно разрушить поганые нелюдские чары.

— Нет, это не помогло, — девушка тут же прижала ладошку ко рту, досадуя на свою рассеянность.

Дрозд засопел в темноте, Вьюн разразился противным хихиканьем.

— Рад узнать, что и лучшие из людей не такие уж праведники, — промурлыкал он. — Не огорчайтесь, со снятием чар еще не все потеряно. Поцелуя просто оказалось недостаточно. Зато кровь девственницы…

Винка тут же пожелала вцепиться кошаку в волосы, но рыжий сидел по другую сторону от Дрозда, а перелезать через пса (или княжича) она стеснялась. Впрочем, тот не растерялся и дал приятелю подзатыльник.

— Не смей меня колотить, человечишка! — зашипел Вьюн и цапнул Дрозда когтями.

— Мне уйти? — спросил пес спокойно, заживляя разодранную руку. — Ты все же решил странствовать один?

— У-у, кикимору тебе… Нет, не хочу я один. Долго думал, и решил не бросать тебя, горемыку. Только рук не распускай, ясный княжич.

— Еще раз так назовешь, снова схлопочешь. Я уже давно не княжич и вообще не человек.

— Дроздок… — начала огорченная Винка. — Не ругайтесь…

— Виночка, зачем ты-то во все это впутываешься? — устало спросил Дрозд. — Меня наверняка будут искать. Теперь еще более тщательно, чем прежде. И тех, кто окажется рядом, когда меня поймают, ничего хорошего не ждет.

— Но я не могу тебя… вас… так бросить, — пробормотала она. — Ты же пришел в караулку меня выручать… Из-за этого и попался.

— Ох, благородство-то какое… Так, глядишь, и я забуду, что нелюдем родился, — проговорил Вьюн, на всякий случай перебираясь к Винке. — Сейчас перекинусь и пробегу по барке, посмотрю, нет ли здесь кого, кроме нас. Скорее всего, нет. Нас-то к грузу причислили. А потом, Дрозд, расскажешь, что с тобой приключилось.

— Расскажу, теперь уж не отпереться, — вздохнул пес.

На борту, как и предполагал Вьюн, больше никого не оказалось, и историю Дрозда выслушали без помех. Винка пару раз шмыгнула носом, рыжий угрюмо молчал.

— Ну и почем ты знаешь, что нет способа вернуть тебе человеческую природу? — спросил он, когда друг закончил.

— Если б был, Коготь бы так не радовался, — ответил Дрозд. — И потом, Осинка же что-то заподозрила. Я не признался, а она б запросто могла меня купить обещанием вернуть все на свои места. Но почему-то не предложила. Значит, нет такой возможности.

— Осинка — людская ворожея. Надо узнавать у потаенных.

— У кого? — переспросила Винка.

— У потаенных. Это оборотни, владеющие тайным знанием, — пояснил Вьюн. — Только они и могут обряды всякие творить.

— Предлагаешь обратиться к Когтю? — невесело усмехнулся Дрозд. — Он, наверное, один из них. Кстати, волчара, если жив, мог видеть исковки и сообразить, что к чему. Может, сам меня найдет.

— Почему ты не захотел встретиться с отцом? Неужели он сделал бы тебе что-нибудь? — задала Винка мучивший ее вопрос.

— Не хочу, чтобы князь знал правду. Это его убьет.

— Он уже знает. Или узнает от наместника, — сказал Вьюн.

— Он не поверит окончательно, пока не увидит своими глазами. Так у него остается надежда, что это просто совпадение, что какой-то оборотень похож на его сына, вот и все.

Дрозд сидел, повесив голову и уронив руки меж согнутых коленей. Винка набралась храбрости и погладила его по плечу.

— Бедный Дроздок… Если б ты не пришел вызволять меня…

— Мало что изменилось бы, Виночка. Рано или поздно меня все равно схватят, и тогда…

— Значит, ты не должен попасться, — сказал Вьюн. — И у меня есть предложение.

— Какое? — через силу поинтересовался Дрозд. После побега на него навалилась апатия, усиленная воспоминаниями.

— Мы не пойдем в Венцеград. Сойдем в Синичьей Роще и двинем по бездорожью в Земли Клыкастого. Опять двух рыбок поймаем: собьем со следа возможную погоню и попытаемся выведать у знающих оборотней, нельзя ли снова сделать тебя человеком.

— Погоню? — удивилась Винка. — Откуда они узнают, где нас искать?

— Ромашечка, если хочешь идти с нами, постарайся относиться к людям и нелюдям хоть с небольшим предубеждением. Думаешь, Фунт вынесет ради нас любые пытки? Он расколется, стоит ему серебряные щипчики показать. Или увесистый кошель со златиками. Тут уж как ему повезет. А сыскари о нем знают, потому что за тобой в «Сливочник» присылали.

— Вьюн прав, — кивнул Дрозд. — И план хороший. Во всяком случае, дает мне возможность побегать еще немного, к тому же в приятной компании.

Рыжий хихикнул, довольный, что друг, вроде бы, приходит в норму. Винка покраснела и засобиралась ложиться спать. Возражать парни не стали. Дрозд перекинулся, дабы иметь возможность постоять за себя и друзей, если что. Вьюн остался в человеческом обличье, но, пользуясь кошачьими привилегиями, все равно устроился у девушки под боком. Она не стала отпихиваться, раз уж сама вызвалась идти с обротнями. К тому же так было теплее.

Хозяин барки, узнав о намерении пассажиров сойти раньше, заявил, что не собирается отдавать назад часть денег.

— Мы и не думали требовать, — заверил его Вьюн. — Всего лишь одна просьба, почтеннейший. Вы нас не подвозили и вообще никогда не видели. Конечно, обстоятельства могут сложиться так, что придется припомнить о нашей встрече. Тогда мы сошли в Венцеграде. Или на диком берегу неподалеку от Угрюмого кряжа. Вы случайно слышали, что дальнейший наш путь лежит на юг. Или вот еще…

— Я все понял, хватит болтать! — оборвал хозяин кошака, видя, что тот собирается и дальше излагать многочисленные варианты их исхода.

Вьюн благодарно улыбнулся и отправился покупать молчание гребцов, обошедшееся куда дешевле, ибо они и впрямь оказались кто оборотнями, кто полукровками.

Парни и девушка сошли на берег в большом селении Синичья Роща, стоявшем на левом берегу Ясеницы. Отсюда шли дороги на север, во владения Соколиного, и на восток, к Венцеграду, хотя широкий наезженный тракт в столицу тянулся по правому берегу реки. Путешественникам нужно было на северо-восток, в земли, лежавшие вдоль побережья Свинцового моря и населенные преимущественно оборотнями. Дрозд никогда не бывал в тех местах, Вьюн тоже, но уверял, что там живет его дядька, брат матери, с которым он никогда не встречался.

Нелюди Земель Клыкастого не слишком жаловали земледелие. Заниматься им было непросто в крае, большую часть которого занимали каменистые пустоши, покрытые лесом или заросшие вереском с овсяницей. Оборотни жили охотой, рыболовством да пчеловодством. Подати короне платили еще и янтарем, который во множестве выбрасывали на песчаные берега серые волны Свинцового моря. Правда, в последние десятилетия нелюди нашли еще один источник дохода. Они стали вывозить на продажу поделки из цветных непрозрачных камешков. Их россыпи встречались в восточных отрогах Кедрового кряжа, простирающихся за пределы владений Соколиного. В земли князя, где, по слухам, залежи разноцветных камней были много богаче, ни один мирный оборотень соваться не смел, ибо дружинники по-прежнему не давали детям Клыкастого пощады.

В Синичьей Роще путешественники запаслись провизией и теплой одеждой. Осень полностью вступила в свои права и подумывала, а не уступить ли их зиме. И хотя настоящие холода, лежащий несколько месяцев снег и замерзшие реки увидеть можно было лишь в суровом северном Яре, простиравшемся по ту сторону земель грозного князя, ночевки в лесу без теплого плаща и хороших сапог никого не прельщали.

Парням с некоторым трудом удалось уговорить Винку сменить платье на мужскую одежду. Дрозд упирал на практичность, мол, за ветки не цепляется и в ногах не путается, зато Вьюн вовсю расписывал, как здорово смотрится девичья попка и стройные ножки в хорошо скроенных штанах.

— Ромашечка, насколько я помню по совместному проживанию у Осинки, тебе такой наряд будет к лицу, вернее, к фигуре, — кошак похабно хихикнул и тут же увернулся от подзатыльника Дрозда. — Эй, кажется, был уговор лап не распускать!

— А ты за языком следи, — проворчал пес, вталкивая Винку в лавку торговца одеждой.

Девушка долго перебирала штаны, смущаясь под любопытным взглядом хозяина. Вьюн то и дело подсовывал ей что-нибудь поменьше да поуже, Дрозд искал одежду для себя. В Надреченске он успел обзавестись только рубахами. Наконец Винка определилась, выбрав нечто с широченными штанинами и уже собралась это примерить. Хозяин, нестарый еще мужик, с кислой физиономией указал ей на занавеску, закрывавшую вход в заднюю комнату.

— Ромашечка, примерь еще вот эти!

Рыжий схватил совсем уж узкие штанишки из какой-то необычной ткани с блеском, непонятно для кого и предназначенные. Лицо торговца выразило живейший интерес и возражать против самоуправства кошака он не стал. Дрозд, откопавший для себя добротные суконные штаны, только хмыкнул.

Вскоре из-за занавески показалась Винка, смущенно жмущаяся к стенке. Надетое на ней можно было с легкостью принять за юбку. Вьюн закатил глаза, торговец, заинтересованный в продаже товара, изобразил на лице гримасу, которая, по его мнению, должна была выражать восхищение.

— Нет, Виночка, так не пойдет, — Дрозд окинул девушку взглядом. — Это ничуть не лучше платья, а с непривычки путаться будешь еще больше. Примерь вот эти.

Девушка ушла переодеваться, а когда вернулась, выглядела вполне довольной.

— Спасибо, Дроздок, удобные.

— Ромашечка, ну примерь те, маленькие, — заныл Вьюн. — Что тебе стоит? Уж больно посмотреть хочется!

— И не проси, охальник, — отрезала девушка.

Остальные закупки сделали в полном согласии. Обитатели Синичьей Рощи относились к оборотням довольно терпимо, в селении даже проживало несколько семейств нелюдей. Дрозд, опасаясь сыскарей, старательно прихрамывал, сутулился, да еще перевязал один глаз грязной тряпкой для маскировки. Пока не отросла борода, нужно было как-то выкручиваться.

Вышли в путь рано утром, направившись на восток. Стражникам на заставе сказали, что держат путь в столицу. Те поусмехались, услышав о родстве девушки и пса, но препятствий чинить не стали. К полудню путешественники свернули с дороги в глушь.

Впрочем, настоящей глушью здешние леса назвать было трудно. Высокие сосняки, кое-где с примесью дубов и орешника, перемежающиеся обширными луговинами. Идти было легко, и даже Вьюн, обычно быстро начинавший вспоминать свое городское происхождение, не ворчал, а болтал о всяких пустяках.

— А глаз у тебя наметан, черный, — сказал он, поглядывая на Винку.

— Ты о чем? — удивился Дрозд.

— О штанишках, которые ты выбрал.

— Ну, знаешь, я по-твоему, штаны не могу себе нормальные подобрать?

— Тьфу, есть мне радость на твою тощую задницу пялиться! Я о Ромашечке.

— А что не так? — забеспокоилась девушка. — Они достаточно широкие…

— Все очень даже так, — разулыбался кошак. — Достаточно широкие, и на бедрах сидят отлично. Можно, я теперь сзади пойду вместо черного? Ты уже достаточно полюбовался, — с хитрецой взглянул на друга.

Девушка заоглядывалась, пытаясь посмотреть, что же так привлекло внимание Вьюна.

— Виночка, не слушай его, — Дрозд приобнял спутницу за плечи, у нее за спиной показывая рыжему кулак. — Все нормально, ничего недозволенного не видно.

— Правда? — все еще сомневалась та.

— Правда-правда, — Вьюн тут же пристроился к девушке с другой стороны. — Не дозволять смотреть на столь ласкающую глаз… форму — преступление, м-м-мр-р.

— Похабник, — Винка беззлобно ткнула кошака локтем в бок. — Ну и смотрите. Коли не запрещать, скоро надоест. А штаны все равно удобные.

Путники быстро продвигались вперед. Погода радовала: безветренная, сухая, неожиданно ставшая не по-осеннему теплой. Иногда солнышко почти весь день не позволяло облакам омрачать свое чело. Ночевать в лесу приноровились давно. Разводили костер, собирали ветки или мох (подложить под бок), заворачивались в теплые плащи. Правда, Дрозд из соображений безопасности спал всегда в песьем облике, чтобы в случае необходимости быстро дать отпор. Вьюн не перекидывался по той же причине. От кота в драке невелика польза, от парня все-таки проку побольше.

Опасались путешественники не зря. В местах, по которым они шли, встречались крупные хищники: волки, рыси, медведи. И, что еще хуже, здесь обретались стаи оборотней-людоедов, главным образом волчьей породы, отваживавшиеся совершать набеги даже на земли Соколиного. Следуя каким-то своим правилам, нелюдей они не трогали, участь же попавших в их лапы людей была ужасна. Дрозд опасался за Винку, но не высказывал этого вслух, чтобы не пугать ее.

Как-то раз устроились перекусить на поляне, заросшей можжевельником. Кусты, высокие и стройные, возвышались наподобие зеленых колонн. У Винки появилось чувство, будто она сидит в просторной светлой комнате без крыши. Вдруг Дрозд насторожился, Вьюн заоглядывался, а девушка моргнула, не веря глазам. Одна из колонн раздвоилась, потом другая…

Из-за можжевеловых кустов бесшумно выходили высокие фигуры. Люди, нет, скорее, это были оборотни, одеты беспорядочно: штаны из богатого материала могли сочетаться с превратившейся в лохмотья рубахой. На некоторых одежда явно с чужого плеча. Но мысли о странных одеяниях тут же вылетели из головы, стоило посмотреть на лица пришельцев. На Винку будто надвигался сонм кошмарных физиономий с исковок.

— Наш ужин, похоже, собирался пообедать, — проговорил один из незнакомцев, высокий плечистый мужик с внушительным тесаком за поясом. Судя по осанке и тому, как смотрели на него остальные, он был здесь главным.

Дрозд и Вьюн уже поднялись на ноги, Винка так и осталась сидеть.

— Парни-то оборотни, вожак, — с некоторым сожалением сообщил один из людоедов.

— Я и сам чую, Чавка. Девку возьми, чтоб гоняться потом не пришлось.

Дрозд попытался заступить дорогу надвигающемуся Чавке. Тот оттолкнул пса, шагнув к девушке, рывком поставил ее на ноги, прижал к себе и стал плотоядно обнюхивать. Винка так испугалась, что не помышляла ни о бегстве, ни о сопротивлении. Ноги стали ватными, и она едва стояла. Пес двинулся было к ней, но его снова оттолкнули.

— Отпусти ее! — Вьюн неожиданно сделал шаг к людоеду.

— Это кто тут вякает? — вожак легко, по-звериному, скользнул к рыжему и оказался с ним лицом к лицу. — Кошачок? Рыженькая постельная игрушечка? — Вьюн побледнел, но не отступил и выпустил когти. — Мы тут к женскому обществу не привычные, — взял кошака за подбородок. — А губки и язычок у тебя, верно, умелые.

— В ротик мне дашь? — зашипел рыжий, обнажая изменившиеся зубы, ставшие острыми, кошачьими. — Попробуй!

Вьюн замахнулся когтистой лапой. В то же мгновение незаметно оказавшийся у него за спиной волк в рукавицах накинул кошаку на шею серебряную проволоку. Тот захрипел, забился, стараясь вырваться. Винка с нарастающим ужасом смотрела на стремительно краснеющую и вспухающую под блестящей полоской кожу и враз ставшие человеческими оскаленные зубы. С серебряной удавкой на шее всякое сопротивление оказалось бесполезно, и кошака быстро поставили на колени.

Девушка в отчаянии взглянула на Дрозда. Того, как ни странно, никто не трогал. Пес смотрел на друга, потом почувствовал взгляд Винки и по своему обыкновению подмигнул ей. Выглядело это настолько нелепо, что девушка лишь широко раскрыла глаза от удивления.

— Ну давай, рыженький, ты наверняка умеешь, — волк стоял прямо перед коленопреклоненным Вьюном и развязывал штаны.

— Эй, вожак, а со мной что? — спросил Дрозд.

— Если хочешь, присоединяйся к стае, шавка. Нет — ступай куда шел. Мы оборотней не убиваем, — ответил волк, сражаясь с завязками. — Взять с тебя нечего. Тебя взять — не интересно. По этой части кошачок отработает.

— Присоединяться к вам я не собираюсь, и без моих друзей никуда не уйду.

— Чтоб тебя Клыкастый! — выругался вожак, отворачиваясь от сжавшего рот Вьюна. Штаны расперло так, что завязки не поддаются, да еще этот щенок под руку тявкает. — Ты же пес. Какого лешака в друзьях у тебя кошак и людина? Трахаешь ты их что ли?

— Никогда не думал, что дружба и сношения, особенно в задницу, имеют что-то общее, — оскалился Дрозд. — Вы же оборотни, чего к коту прицепились? Он с мужиками дела не имеет, отстань от него.

— Вожак, — послышался чей-то неуверенный голос. — Мы ж своих не едим и не насильничаем. Рыжего-то, пожалуй, того, отпустить надо. Ежели он сам, конечно, не желает с нами время провести. Я слыхал, многие из котов не прочь…

— Пошли вы! — с трудом выдавил Вьюн, чувствуя, что давление на шею ослабло. — У вас тут и без меня теплая компания, мужиков хватает.

— Зря, рыженький, отказываешься, — зло ухмыльнулся вожак, по физиономиям стаи понявший, что насильничать своего брата-оборотня они не станут. — Тогда все ласки достанутся ей, — кивнул на побледневшую до прозрачности Винку. — Тоже неплохо: и развлечение, и ужин.

— Это моя женщина, — не моргнув глазом, заявил Дрозд. — Волки, я знаю, дерутся и за самок, и за добычу. Давай один на один. Одержишь верх — она твоя, нет — мы спокойно уйдем, не обессудь.

Вожак зарычал, но не стал отказываться. Он перекидывается в матерого волка, а все псы, как хорошо известно — в мелких кудлатых дворняжек. Этот худой парень наверняка не исключение. У него и в человеческом-то облике голова косматая. А такой противник вожаку на один клык. И все по-честному. Зато устранив досадную помеху, посмевшую взывать к совести его стаи, можно заполучить не только людину, но и строптивого рыжика.

— Договорились, щенок.

— Слово вожака?

— Слово вожака. Стая слышала.

В ответ раздался одобрительный гул. Сегодня им определенно везет. Сначала молоденькая сладенькая людина на ужин, которую, к тому же, для начала можно поиметь. Теперь еще и бесплатное зрелище: драка вожака с глупым сосунком. Жаль, она будет недолгой, но на безлюдье, как говорится… А там, глядишь, и рыжик окажется посговорчивей. Все знают, что кошаки — похотливые твари, им все равно, с кем.

Дрозд, не спеша, стал раздеваться. Волк, обнажаясь, разглядывал его, причем выражение лица людоеда менялось от презрительной усмешки к довольно мрачной гримасе. Огорчиться было от чего. В одежде выглядевший худым и каким-то сгорбленным парень, расставшись с ней, оказался высоким, широкоплечим, поджарым, с крепкими мускулами. И он был моложе, а значит, выносливее. Вожак уже прешагнул пору расцвета, и тело его, знавшее в последние годы охоту лишь на легкую дичь — людей, несколько отяжелело. Впрочем, к чему беспокоиться? Ведь в зверином облике перед ним будет едва достающая до носа шавка, а вовсе не волкодав. Их среди псов-оборотней волку встречать не приходилось.

Противники одновременно улеглись на землю и начали оборот. Вожак поднялся на ноги, горделиво выпятив грудь, и едва не завыл от злости и досады. Перед ним стоял черный пес, ничуть не уступавший ему в размерах. Молодой, сильный, обнаживший в издевательской улыбке острые клыки, сверкающие прямо-таки снежной белизной.

Вожак молча, без предупреждения бросился на него. Пес легко, по-кошачьи, отскочил в сторону, ухитрившись располосовать зубами ухо промахнувшегося волка. Тот рыкнул и развернулся для новой атаки, но черный не стал ждать. Молниеносный выпад — и у людоеда оказалось разорвано плечо. Вожак вновь бросился, пес на этот раз не уклонился, и противники сцепились, рыча, кусаясь, стремясь вцепиться друг другу в горло.

Стая застыла, не отрывая глаз от дерущихся. Зрелище оказалось куда более захватывающим, чем они надеялись. Волк, державший Винку, отпустил ее, чтобы лучше видеть. Она, нагнувшись, скользнула к сидящему на земле Вьюну, и пристроилась рядом. Мысль о бегстве лишь на миг коснулась сознания. Да и куда бежать в глухом лесу? Проиграй пес, и волки мигом найдут свой «ужин» по запаху. Нет, может, это и глупо, но она останется с друзьями. Помолится Крылатой, чтобы та помогла Дрозду одержать победу.

Кошак никому не молился, он не отрывал взгляда от рычащего клубка тел и на удивление сосредоточенно грыз выпущенные когти. Тем не менее, соседство девушки почувствовал сразу.

— Он справится, Ромашечка, справится, — пробормотал вполголоса. — Ему приходилось с настоящими волками драться, он рассказывал. А со зверями сложней. Меня по молодости камышовый кот чуть не убил, а кошаков-оборотней я только так луплю…

— Вьюша, спасибо, что вступился за меня.

— Да какие тут благодарности, — рыжий не отрывал глаз от схватки. — Не хочу вечно выглядеть в твоих глазах распоследней тварью.

Пока они разговаривали, Дрозд, плечи которого были изодраны в клочья, вцепился, наконец, в горло волка. Ему было трудно, ведь тело противника защищала густая и довольно длинная шерсть, а его собственная была короткой. Но молодость и выносливость уравнивали шансы.

Челюсти пробирались сквозь мех, вот уже чувствуются напряженные под кожей мышцы и пульсирующая жилка… Еще одно усилие, и он ощутил вкус крови своего врага. Не самый хороший напиток для человека, по крайней мере, пребывающего в здравом уме, а вот для оборотня в звериной ипостаси — лучше нет! Дрозд с животным наслаждением сильней и сильней сжимал челюсти, и дрожь чующего гибель людоеда сладко отдавалась в теле. Да, в облике пса он обычно получал удовольствие от убийства. Правда, прикончить такого выродка, как этот, было б приятно и человеком. Чуть-чуть менее приятно, чем Когтя…

— Эй, парень, оставь, ты победил! — с трудом проникали в сознание чьи-то голоса, но он лишь удобнее перехватил горло волка и сильнее сжал челюсти.

Мгновение, другое, и противник перестал хрипеть и дергаться. Дрозд, почувствовав неподвижность смерти, разжал пасть. Оглянулся, не желает ли кто-нибудь оспорить право победителя. Таких не нашлось. Не удивительно: волки уважают сильнейшего, и вожака выбирают в поединках. А раз ему удалось одержать верх над главным, никто не посмеет тявкнуть. К чему связываться с опасным чужаком, если появилась возможность занять место погибшего?

— Перекидывайся, парень, — вновь прозвучал чей-то голос. — Все видели — ты победил честно. Мы уходим, людина твоя.

Дрозд подождал, пока последний из людоедов скроется за можжевеловыми колоннами, и перекинулся. Встал, вытер с губ кровь вожака, взглянул на Винку и Вьюна. Они уже поднялись на ноги и стояли рядышком.

— Да ты, черный, оказывается, настоящий воин, — сказал кошак. — Такого волчару завалил!

— Получается, все еще воин, — неожиданно усмехнулся Дрозд. — Хоть и без меча. Я оружие столько лет в руках не держал, вряд ли кого теперь одолею с его помощью.

— На кой тебе меч? Ты сам как меч, — уважительно проговорил Вьюн. — На будущее поостерегусь тебя задирать.

Винка, заворожено глядя на покрытые свежими рубцами плечи парня, подошла к улыбающемуся Дрозду и дотронулась до одного из шрамов.

— Все зажило… — с недоумением проговорила она. — Само, так быстро…

Она, конечно, и раньше видела, как исцеляются мелкие раны на теле оборотней, но пес сильно пострадал в драке: шкура на плечах была жестоко исполосована клыками волка, одно ухо разорвано, кажется, прокушена лапа… А у парня остались лишь уродливые ярко-розовые шрамы. Удивительно!

— Я так испугалась, Дроздок… — подняла глаза на оборотня. — За тебя… за Вьюшу… за себя тоже, конечно… А ведь он мог разорвать тебя… — девушка непроизвольно взглянула на мертвого людоеда и тут же отвела глаза.

— Ну что ты, Виночка… — смутился пес, сразу начиная сутулиться. — Я живучий. И о ранах оборотням переживать нечего.

— Да, Ромашечка, — фыркнул Вьюн, казалось, совершенно позабывший о грозившей ему в том числе опасности. — Никакой возможности поухаживать за раненым героем. Мне известно, как вы, девицы, любите завалить мужика в постель, обмотать бинтами, поить всякой дрянью и мазать вонючими мазями. С оборотнем такое непотребство не пройдет! Нелюдь заваливается в постель лишь с одной целью!

— Поспать, нажравшись сливок, — сама от себя не ожидав, выпалила Винка.

Кошак, оценивший шутку, ухмыльнулся во весь рот.

— Откуда ты-то знаешь про любовь девиц к раненым героям? — спросил пес, плечи и шея которого ненадолго подернулись шерстью, а когда очистились, ни одного шрама не осталось. Его рубцы не беспокоят, тем более что они исчезают бесследно после очередного оборота, но Виночка не может оторвать от них глаз да еще так и норовит потрогать. А ее прикосновения весьма живо отдаются в паху, что не удивительно, ведь женщины у него после Осинки не было. Да еще драка, завершившаяся его победой… Драка за нее, за Виночку…

— Я про женщин много чего знаю, — сказал рыжий. — А наш цветочек ничего не знает про мужчин, — ухмылка кошака, отлично понимавшего состояние друга, разъехалась от уха до уха. — На, одевайся, кобелек, — отошел, поднял с земли штаны Дрозда и сунул тому в руки.

— Ох, извини, — смутилась Винка, отвернулась и отошла от пса. Рыжий, по своему обыкновению, гаденько захихикал.

— Пошли, найдем местечко поуютнее и поедим, наконец, — предложил одевшийся Дрозд. — Умираю с голода.

Уходя, пес мельком глянул на труп вожака. Одежду и оружие стая людоедов унесла с собой, а о теле позаботиться и не подумали. Они с Вьюном тем более не станут этим заниматься. Странно получается: тот, кто при жизни питался человечиной, после смерти будет съеден зверьми.

Люди и звери, деревья и птицы, трава и цветы — вспомнилось Дрозду. А это окровавленное нечто, застывшее на земле бесформенной уродливой кучей? Не человек, это точно. Зверь? Они ведь едят других зверей. А кто такие люди для обротней? Пища? Как зайцы для лисы?

Нет, лиса не имеет никаких дел с зайцами и не может обзавестись общим потомством с ушастыми. А люди и оборотни частенько производят на свет совместных детей. Правда, те всегда наследуют способность обращаться в животных. Обротни полукровок не слишком жалуют, люди считают обычными нелюдями. Серебро их жжет, в животных перекидываются, значит, из племени Клыкастого. И всем плевать, что мать или отец у них — человек, что они наполовину люди. Получается, бессознательно род человеческий легко пасует перед оборотнями. Считает их кровь и природу сильнее, раз ненавидит полукровок. И в то же время мнит себя венцом творения, а нелюдей — чем-то вроде животных.

А ведь дело вовсе не в крови, не в том, жжет тебя серебро или нет. Дело в душе. Она, похоже, у всех из одного материала. Может, создали ее одни руки. Может, Клыкастый вовсе не отец оборотней. Или, наоборот, он приложил лапу и к творению человека. Подбросил какую-то дрянь в чан с чистым замесом, когда Крылатая отвернулась… Кому-то мерзости досталось больше, кому-то — меньше, и природа твоя, людская-нелюдская, тут не при чем…

Он родился человеком, прожил человеком большую часть жизни, и даже учен был ненавидеть нелюдей. А такого друга, как оборотень Вьюн, у него раньше не было. Рыжий прохвост, конечно, типичный нелюдь, но не бросил же приятеля в беде. А какая ему в том выгода? Никакой, опасность одна… Виночка, человеческая девочка, почему-то не оставила их, все помочь пытается… Правда, она, может быть, неравнодушна к рыжему… Но даже если так, он ей просто нравится по-хорошему, ведь ее голос плоти еще не проснулся…

Мысли о девушке тут же разбудили собственный, задремавший было голос, и Дрозд тряхнул головой. Винка и кошак шагали чуть впереди, и смеялись над чем-то. Не иначе, над очередной сальностью Вьюна…

Седмица, другая, и путники вышли к первым селениям нелюдей. Деревеньки отличались от людских разве что отсутствием увенчанных позлащенными крылосами храмов, да стайками шаловливых детенышей: котят, щенят, медвежат и волчат, в которых прекидывались дети нелюдей, достигшие десятилетнего возраста.

Лето миновало, и юные оборотни предпочитали проводить свободное время в теплых шкурках, а не в ветхой одежонке, не только не греющей, но и ужасно неудобной. Забудешь стащить перед оборотом, непременно где-нибудь порвется-испачкается, а мамка потом запилит, стирая-штопая, а то и подзатыльника даст.

Так думалось Винке при виде резвящихся зверят. В теплое время года на улицах и во дворах нелюдских селений наверняка полно голых ребятишек, поминутно меняющих облик во время игр. Вот и осуждай теперь Вьюна за нежелание одеваться… Ему просто так удобнее, он не видит в этом ничего предосудительного. А Дрозд так и не привык, не поборол внушенный в детстве стыд наготы. Она б тоже не смогла…

Малышня звериного облика казалась девушке на удивление трогательной. Смотреть на их возню с не достигшими возраста первого оборота детьми было одно удовольствие. Винке так и хотелось потрепать какого-нибудь волчонка или мишутку. Но маленькие нелюди издали чуяли в ней человека и не подходили близко.

Как-то в очередном селении волчонок, улепетывавший от полосатой кошечки, чуть не врезался в колени девушки, но вовремя затормозил и плюхнулся на хвост прямо перед ней. Винка не удержалась и протянула к детенышу руку, желая погладить, но тот тут же зарычал, обнажая мелкие острые зубки. Подоспевшая к приятелю кошечка выгнула спину и зашипела.

— Ах вы, мелочь пузатая, кыш отсюда! — прикрикнул на них Вьюн.

Зверята отбежали на безопасное расстояние, причем волчонок тут же перекинулся, повизгивая от боли, и завопил что есть мочи:

— Батя, тут людь! А с ней еще какие-то кошак с кобелем! Они меня обидеть хотели! — и повернулся к путникам, демонстрируя торжествующую щербатую улыбку.

Винка не к месту с удивлением подумала, что в зверином облике недостающие зубы вовсе не бросались в глаза.

— Вот злыдень мелкий, — процедил Вьюн. — Придется его батю ждать, объясняться.

— Объяснимся, — кивнул Дрозд. — Заодно спросишь про эти твои Запечинки. Уже, по-моему, море вот-вот покажется, а их все нет.

— Я не хотела его обидеть… — начала было Винка, но заметила вышедшего на крыльцо ближайшего дома мужика и замолчала.

— Ну чего орешь, Хвостик? Сколько раз тебе повторять: дошутишься. Чуть что, у тебя, сразу "Люди! Люди!" Тебе уж не верит никто. Вот заявятся они, крикнешь, а помощи не дождешься.

Журя сынишку, волк оглядывал путников и принюхивался.

— Я не кричал "Люди!" — заныл мальчишка. — Я сказал: людь, кошак и кобель.

— Парень, за языком следи. Я не кобель, я — пес.

— Велика ли разница? — усмехнулся мужик, впрочем, довольно беззлобно.

— Для меня велика, — ответил Дрозд.

— Да ладно вам к словам цепляться, — вступил в разговор рыжий. — Хозяин, мы твоего пацана не трогали. Это он нашу подружку чуть с ног не сбил.

— Подружку? — переспросил волк, подходя к путникам и внимательно разглядывая девушку, отчего той стало не по себе. — На Лихой, что ли, собрались?

— Да какой Лихой, — махнул рукой кошак. — Просто идем вместе, дорога свела. Знаешь, как бывает?

— Не-а, не знаю. Я по дорогам не таскаюсь, у меня семья.

Мальчишка тем временем перекинулся назад в волчонка и нырнул под ближайший забор. Остальные звереныши уже давно разбежались, зато из домов стали появляться взрослые оборотни. Винка прижалась к Дрозду, он приобнял ее за плечи.

— Это что еще за оборванцы, Чуткий? — поинтересовался подошедший селянин, смахивающий на медведя комплекцией и косматостью.

— Да вот, бродяги какие-то, — ответил волк. — Людину с собой таскают.

Винка с неудовольствием услышала знакомое слово. Видно, оно и впрямь нехорошее, ведь мальчишка называл ее по-другому. А сейчас детей поблизости нет, и взрослые в выражениях не стесняются.

— Мы не бродяги! — возмутился Вьюн. — Идем в Запечинки, к моему дядьке. Всего-то хотели дорогу узнать, а вы сразу зубы щерить да хвосты задирать.

— Мы пока еще не начинали, — проговорил пожилой мужик. — А скажи-ка, рыжий, как твоего дядьку кличут?

— Шорст.

Собравшиеся вокруг оборотни запереглядывались, несколько кивнули.

— Проживает в Запечинках такой кошак, — подтвердил один. — Я его знаю. И вроде даже говорил он как-то, что сестрица у него в городе, не помню, в котором. Мол, давно ничего от нее не слыхал.

— Ладно, тогда ступайте с миром, — собравшиеся расступились, давая путникам возможность пройти.

— Ну вот, так бы сразу, — проворчал Вьюн. — Мало стражи на дорогах, еще и в Землях Клыкастого свой брат-оборотень начнет препоны чинить.

— Почто ж вы с собой людину водите? Были б вдвоем, никто б вам слова не сказал. А так… Может, вы девку умыкнули, и за вами следом стража пожалует, а то и Соколиный отряд пришлет. Нам свои шкуры дороги.

— Неужто князь теперь и за пределы своих земель за оборотнями выезжает или людей отправляет? — спросил Дрозд.

— Нет, мы о таком не слыхивали, но граница близко, и один Клыкастый ведает, что душегуб темными ночами измышляет. Особливо, опять же, если выяснится, что мы лиходеев каких привечали.

— Никакие они не лиходеи, и никто меня не крал, — не выдержала Винка. — И никто не ищет. Я сирота. И мы вовсе не собирались обижать волчон… мальчика. Я просто хотела его погладить…

Селяне-оборотни уставились на девушку, будто на ненормальную.

— Может, меня погладишь? — не растерялся молодой парень, и его уши на глазах стали превращаться в собачьи, но не торчащие, как у Дрозда, а с обвисшими кончиками.

В толпе раздались смешки. Местный острослов высвободил из штанов лохматый хвост и вовсю завилял им. Девушка с раздражением подумала, что для полноты картины ему следует вывесить изо рта длинный собачий язык, но произносить это вслух не стала.

— Есть у нее, кого погладить, — заверил оборотней Вьюн, начиная покусывать губу, чтобы не рассмеяться.

Дрозд, к собственному удивлению, не сумел сдержать звериного рычания в адрес дурашливого парня, но привычные к подобным проявлениям чувств нелюди не обратили на это ни малейшего внимания.

— Я маленького хотела погладить… — попыталась оправдаться Винка.

— Твои дружки тебе и маленьких наделают, ты только скажи! — послышалось в ответ, похохатывания усилились.

— Вьюн, узнавай дорогу и пошли отсюда, — проворчал Дрозд, лучше девушки знакомый с остроумием нелюдей.

В Запечинки пришли на следующий день. Маленький мальчик, которого Вьюн ловко ухватил за рубаху, когда тот пытался пролезть под забор за старшими детьми-щенятами, указал им дом Шорста. Весть об их приходе опередила самих путников. Видно, кто-то из вездесущей ребятни сообщил. Стоило парням и девушке подойти к калитке, как из дому вышел мужик в возрасте. Увидел Вьюна, на миг остановился, потом быстро подошел к забору.

— Где Лапка? — спросил грозно, не сводя глаз с рыжего. — Куда ты ее дел, прохвост?

— Я… Она… — забормотал Вьюн.

Винка с Дроздом недоуменно переглянулись. Неужели Вьюн и здесь успел что-то натворить? А говорил, в родном селении матери не бывал.

— Ох, что это я, — тряхнул головой мужик. — Ты ж молодой совсем, значит, не Вьюрок. Погодь, сын его, что ли?

— Ну да… Его и Лапки… Вьюном меня кличут.

— Племянничек, значит, — оборотень критически оглядел рыжего, потом его спутников. — Компания у тебя подходящая: пес и людина. Батя твой тоже с кем только не таскался.

— Вот так прием, дядюшка, — затянул капризным голосом быстро пришедший в себя Вьюн. — А мне мамка сказывала, любимый братец ее детей завсегда примет.

— А чего ж она любимого братца забыла? — Шорст не собирался сдавать позиций. — Уж сколько лет от нее ни слуху, ни духу. Последний раз весточку получил, когда ее старшенькой десять стукнуло. Ты тогда еще сосунком был.

— Не сосунком уже, — снова насупился Вьюн. — Но до первого оборота еще долго оставалось. А весточек больше не слали, потому что после у нас все скверно стало. Мамке, верно, стыдно было рассказывать.

— Вот как? А сейчас наладилось, раз тебя прислала?

— Какое там… Я сам пришел. Мамка уж давно померла, а батя еще раньше…

Шорст опустил голову, постоял немного молча, потом открыл перед путниками калитку.

— Ну, проходите, — буркнул он. — Чего через забор-то разговаривать…

Войдя в дом, оказались в просторной общей комнате с печью и большим столом, на котором месила тесто жена Шорста. Винка с любопытством огляделась: интересно, насколько житье-бытье сельских оборотней отличается от ее собственного, оставленного не так уж давно. Особых различий заметить не удалось. Бревенчатый чисто убранный дом, печь, широкие лавки, выскобленный стол, вышитые цветами да птицами занавесочки на окнах, пучки ароматных трав по стенам. Даже несколько пуликов имелось, таких же старых и выцветших, как у отчима. Да и сами хозяева, Шорст с Рыбкой, внешне ничем не отличались от людей-селян, разве что у хозяйки в широком вырезе льняной рубахи не виднелся крылик.

После того, как все представления закончились, и гости уселись на лавку у окна, хозяин спросил:

— И надолго вы к нам?

— Сами пока не знаем, — ответил Вьюн. — Но ежели не выгонишь, мы бы погостили седмицу-другую.

— Раз в дом пустил, сразу не выгоню. Коли держать себя будете правильно.

— Да мы ж не звери лесные. За столом себя вести умеем и девок портить не станем.

— Девки у нас бойкие, сами кого хошь испортят, — усмехнулся Шорст. — Прознают про гостей — набегут знакомиться. Огорчатся, когда увидят, что один при подружке, — с любопытством взглянул на Винку.

— Винка — наша попутчица, — объяснил Вьюн. — Строгих правил девушка. Так что вашим красавицам огорчаться не след, а вот парням ничего не светит.

Родичи рыжего оказались радушными хозяевами. Шорст отправился топить баню, Рыбка, закончив вымешивать тесто, показала гостям, где они будут спать.

За ужином познакомились с многочисленной семьей вьюнова дядьки. У стола, гомоня, исподтишка толкаясь и стреляя глазенками в сторону незнакомцев, расселись четверо ребятишек. Две старшие дочери по людским понятиям уже были девками на выданье, сидели чинно, с интересом поглядывая на Дрозда. Рыбка несколько раз вспомнила в разговоре сына, недавно женившегося и перебравшегося жить в другое селение.

— Рассказывай-ка, племянничек, что с родителями сталось, — сказал Шорст, когда ужин был окончен, и младшие дети вышли из-за стола. — Отец твой Лапку не обижал?

— Нет, они хорошо жили, — покачал головой Вьюн. — Батя все какие-то делишки проворачивал, видать, успешно. Златики мамке часто приносил. Я его плохо помню. Веселый он был, мамку смешил. Нас с Лиской любил, пулики дарил, петушков медовых. Играть с ним было здорово… А потом… С сестренкой беда случилась… Бати тогда в городе не было. Я ничем ей помочь не мог… Когда мамку привел, Лиска уже мертвая лежала… там, в подворотне… — рыжий замолчал, уставившись на кучку крошек, оставшуюся от горбушки, которую он теребил. Никто не попросил его продолжать, спустя некоторое время он заговорил сам. — Мамка уж так батю упрашивала не пытаться управу найти… Он ей пообещал, а сам все меня расспросами донимал, когда ее поблизости не было. Я, дурень мелкий, ему и назвал тех, которых узнал. Двоих из пяти, что сестренку… Он ушел как-то вечером, и больше мы его не видели. Мамка после меня ни словом не укорила…

Без бати жить нам стало не на что, работы мамка никак найти не могла. Предлагали ей… Да она не захотела. Уж очень по нему тосковала. Думала одно время в Запечинки вернуться, но дорога ее сильно пугала. Для одинокой женщины из наших, да еще с дитенком, это, считай, верная гибель. А у оборотней в городе выбор невелик… Руки у нее всегда ловкие были, изменялись легко, когти длинные, острые. Вот один волчара, Нетопырь, и пристроил ее кошели на рынках цеплять. Тогда мы голодать перестали. Она долго этим занималась, мы в нескольких городах успели пожить. Потом попалась… Пальцы ей переломали, срастить сразу не дали… Ну, а уж после это не руки были. Я, почитай, всю работу по хозяйству стал делать, она не могла. Подрос уже я тогда, сам мог кое-что заработать, да мамке мои занятия не нравились. Вот и стала она в кошачьем облике все для того же волчары в окна лазать. То вынесет вещицу ценную, то дверь изнутри откроет, когда хозяев нет али спят. Просил я ее бросить, она ни в какую… Мне, говорит, тоже не нравится, чем ты живешь. Я потом только понял, что она из-за Нетопыря этого завязывать не хотела. А тому на нее было плевать.

Ну, сколь хвост не поджимай, рано или поздно дверью прищемят. Попалась мамка. Люди сразу припомнили, что не в первый раз ее ловят, и, помимо прочего, надели ошейник из заговоренного серебра. Шерсть у нее на шее больше не росла, еще и шрам страшный остался. Я ее из зверинца выкупил, да долго деньги собирал, уж очень много запросил тот стражник… Мамка после так в себя и не пришла. Из дому, почитай, не выходила, быстро зачахла… А я с тех пор по дорогам брожу. Вот, решил тебя, дядька Шорст, навестить…

— Говорил я им, не надо в город идти, да Вьюрок уперся, — Шорст горестно покачал головой. — Я, мол, городской кот, там только и жизнь, а не в ваших диких краях. И Лапке голову заморочил своими сказками… Принес его тогда Клыкастый в Запечинки. Чего в городе разлюбезном не сиделось? Море, видишь ли, захотелось повидать да глянуть, как сельские оборотни живут. И ты также шляешься, а, Вьюн?

— Наверное, — не стал возражать рыжий. — Да я ж не виноват, что ни к чему другому душа не лежит.

— Да я тебя и не виню ни в чем, — ответил Шорст. — Весь в отца, морда рыжая. Небось тоже найдешь хорошенькую влюбчивую дурочку, да загубишь почем зря. — Старый кошак покосился на Винку. — А ты, пес, чем промышляешь?

— Да ничем, просто брожу, — пожал плечами Дрозд. Он давно знал печальную историю вьюнова семейства и теперь смотрел на Винку, которую услышанное определенно расстроило.

— И куда мир катится, а, Рыбочка? — заворчал Шорст, обращаясь к жене. — Два здоровых парня дорожную пыль топчут, да еще девчонку людскую сгоношили и с собой таскают. Кому рассказать…

— Ну что ты, Шорстушка, — проговорила хозяйка. — Может, они за советом али помощью пришли.

— Да, — тут же воодушевился Вьюн. Они с Дроздом долго обсуждали, как бы поаккуратней выведать у Шорста про потаенных. Никто не должен был знать их истинной цели. Любые слухи крайне опасны, да и реакцию оборотня на известие, что перед ним сын Соколиного, предугадать не сложно. — Слыхали мы в странствиях, что иной раз совет потаенного может на путь истинный вывести. Говорят, в Землях Клыкастого ведающих проще всего встретить.

— Городская молодежь, — фыркнул Шорст. — Потаенного им подавай! Совет умудренного жизнью кошака для них — что бульканье из-под воды.

— Мы с благодарностью твои наставления выслушаем, — заверил Дрозд. — Да только не обессудь, хозяин, и с потаенным поговорить хочется. Столько о них слышать доводилось, а встретиться не пришлось.

— Ладно уж, будет вам потаенный, — проворчал кошак. — Погостите и отправитесь, дорогу объясню.

Троица с радостью приняла приглашение Шорста. На следующий же день Вьюн перезнакомился со всеми родственниками. Дядька вовсю хвастался городским племянником перед остальными селянами. Любивший поговорить рыжий без устали рассказывал желающим о чудном житье-бытье за каменными городскими стенами, а любопытным молоденьким кошечкам еще и показывал что-то наедине.

Дрозд быстро нашел общий язык со старшими двоюродными сестрицами Вьюна, и большую часть времени пропадал то с одной, то с другой в лесу или на сеновале, тщательно избегая при этом общества Винки. Девушку это очень удивляло. Непонятно, чего пес от нее бегает? Они ведь просто друзья. Ну, целовались как-то, ну, перебрасываются иной раз двусмысленными шуточками, и что? Дрозд — парень, а те частенько проводят время с девушками, особенно, если находятся заинтересованные. К чему вести себя так, будто она его подружка или сестра? Прятать глаза, бояться слово сказать… То ли дело Вьюн. Рыжий редко ночевал дома, зато днем всегда находил время покрутиться около Рыбки и Винки. У тетки он клянчил вкусненькое, девушку якобы охранял от местных парней, на самом же деле приставал сам.

Ни в какой охране Винка не нуждалась. В Запечинках, как и во всяком уважающем себя селении, новости распространялись со скоростью лесного пожара в ветреный день. Деревенская молодежь, конечно, не преминула взглянуть на хорошенькую людь, но раз домашние Шорста сказали, что девица дружков не ищет, так чего и время тратить? Своих девок хватает, охочих да сговорчивых. Да и кто знает, чего от человека ждать? Пусть попутчики с ней возятся. Вон, рыжий племянничек цельными днями рядом отирается, то на ушко ей что-то шепчет, то голову на колени кладет. И при этом успевает местных девиц развлекать. Прыткий! Неужто в городе все такие?

Винку ухажеры не интересовали, а к штучкам Вьюна она давно привыкла, и они ее смешили. Историю с браслетом девушка кошаку простила, зато хорошо помнила, как он попытался вступиться за нее перед людоедами. Рыжий и Винка вновь стали хорошими друзьями, возможно, более близкими, чем раньше.

— Вьюша, Дроздок на меня за что-то сердится? — спросила девушка, когда они с кошаком сидели на завалинке и любовались закатом.

— Нет, с чего ты взяла? — удивился рыжий. — Кобелек просто изголодался, вот и наверстывает. На тебя времени не остается. Псы — они все такие. То ли дело мы, кошаки, — рыжий прижался к девушке и громко мурлыкнул ей в ухо.

— Ага, у вас на жену и десяток любовниц будет и времени хватать, и всего прочего, — засмеялась девушка, отталкивая прохиндея.

— Чем плохо? — подмигнул кошак. — Главное, чтобы все довольны были.

— Я не о том спрашивала, Вьюша. Дрозд, даже когда мы встречаемся, старается побыстрей мимо пробежать, даже двух слов не говорит и в глаза не смотрит. В чем дело?

— О-о, я и не подумал… — Вьюн рассеянно почесал нос. — Наверное, на него это сильнее действует, он же раньше человеком был… — последние слова рыжий прошептал девушке на ухо. Она вопросительно взглянула на кошака. — Ромашечка, у тебя сейчас дни, не располагающие к разговорам. Вот Дрозд и старается держаться подальше, бедолага.

— Что? Какие дни? — удивилась Винка, знавшая только одни неудобные женские дни, но до них было далеко.

— Ох, люди, дикий народ, — показно вздохнул Вьюн, наклонился к девушке и судорожно втянул воздух, будто валерьку нюхал. — Хорошо пахнешь, но не так притягательно, как наши женщины. Оборотень от такого голову не потеряет. Дроздок, видать, исключение.

— Да о чем ты? — чуть ли не с обидой спросила Винка.

— Все очень просто, Ромашечка. Нелюди чуют, когда женщина зачать способна и дуреют от этого. У нас это называется запахом любви. Ты благоухаешь с тех пор, как мы в Запечинки пришли, но никого особенно не беспокоишь, потому что… — рыжий непривычно замялся, подыскивая слова. — Ну, к примеру, ты почуешь запах сладких булочек и каши. На что тебя больше потянет?

— На булочки, — Винка так заинтересовалась, что позабыла о смущении.

— Правильно. На кашу поведешься, если больше ничем интересным не пахнет. Для нас запахи своих и людских женщин как для тебя булочки да каша. А для черного, похоже, нет. То-то он от тебя бегает, и моим сестричкам покоя не дает, — хихикнул кошак. — Они, впрочем, не в претензии.

Упоминание похождений Дрозда почему-то заставило, наконец, смутиться. Простота нравов оборотней по-прежнему была непривычна. Псу, судя по его поведению, тоже.

— Спасибо, что рассказал, — поблагодарила Винка кошака. — Я, пожалуй, спать пойду, — сидеть с рыжим, ощущая себя миской каши, не хотелось.

— Сладких снов, — мурлыкнул Вьюн. — Можно к тебе как-нибудь под бочок подкатиться?.. В кошачьем облике! — быстро закончил он, пару мгновений понаслаждавшись возмущенным выражением лица девушки. — Хотя чего ты ломаешься, не понимаю. От оборотня не понесешь случайно, только если сама захочешь. Дурные болезни мы чуем и никогда их у вас, людей, не цепляем. А в благодарность только и слышишь: "грязный оборотень!" Большой вопрос, кто более грязный: бродяга-оборотень или какой-нибудь благородный завсегдатай веселых домов.

— Болтун ты, Вьюша, — Винка потрепала кошака по рыжей шевелюре и пошла в дом.

* * *

В камине потрескивали поленья, отблески пламени играли на украшенных яркими самоцветами серебряных кубках с дорогим вином. Король Беркут задумчиво смотрел на сидящего напротив Соколиного. Князь заметно постарел с тех пор как узнал об участи, постигшей младшего сына. Да, в некоторых случаях смерть предпочтительнее… Но это лишь в глазах отца, а для государства приключившееся с княжичем может оказаться весьма полезным.

— Как продвигаются поиски, князь? — Беркут пригубил ароматное янтарное вино.

— Почти безрезультатно, ясный государь, — Соколиный помрачнел еще больше, взял свой кубок, поболтал напиток и, не поднеся ко рту, поставил на стол. — Недавно в Надреченске задержали похожего, но он сумел бежать.

— Похожего? Они не удосужились проверить, есть ли у него сокол на плече?

— Они все проверили очень тщательно, ясный государь. Орлик сам смотрел и даже разговаривал с подозреваемым. Но избавиться от татуировки без следа для оборотня нетрудно.

— Но тогда у вас никогда не будет уверенности, что это ваш сын. Иной раз встречаются двойники, а тут еще и столько лет прошло.

— У меня есть одна верная примета, не указанная в исковке. Чтобы никому не пришло в голову избавиться и от нее.

— И какая же?

— Золотистое пятнышко на радужке правого глаза. Такое же было у его матери. Я узнаю, когда увижу.

— Не давайте волю гневу, князь, когда найдете его. Он по-прежнему ваш сын, — Беркута встревожило выражение, появившееся на лице Соколиного при воспоминании о покойной княгине.

— Да, ясный государь, я помню. Я это очень хорошо помню, — князь взял кубок и резко опрокинул в рот, осушив одним глотком.

Король подумал, что, налей он туда сивуху, а не драгоценное чемрянское, гость, пожалуй, не заметил бы разницы.

Мужчины помолчали, потом князь спросил:

— Ясный государь, что вам сказала Верховная Ворожея? Есть хоть какая-то надежда?

— Они все еще ищут решение, — проговорил Беркут, вспоминая слова Омелы: "Мы не можем ответить, пока не увидим прошедшего обряд. Нелюди держат его в глубочайшей тайне, мало кто из их потаенных посвящен. Доставьте к нам обращенного, это очень ценный материал." Будто мало мальчишке Соколиного того, что он стал оборотнем. Отец, похоже, не думает встречать его с распростертыми объятиями, а Соцветие Ворожей мечтает разъять на части, дабы узнать механизм обращения. И даже у него, короля Беркута Великодушного, имеются на парня свои планы. Возможно, не самые свирепые, но, скорее всего, идущие в разрез с устремлениями княжича. Откуда у него такое чувство? Жизненный опыт подсказывает. — Князь, может быть, убрать исковки и пустить слух, что гибель вашего сына подтвердилась? В противном случае за ним начнут охотиться еще и Воины Клыка.

— Не страшно, ясный государь. Они не убьют его, пока не поставят в известность меня. А я уж найду способ…

Соколиный замолчал, не глядя на Беркута. Король лишь покачал головой. Нужно действовать самому. Князь определенно не собирается сажать сына одесную и провозглашать наследником. В лучшем случае запрет парня в башне или подземелье, пребывая в уверенности, что спасает от позора. Его и свой род, который на том и прекратится… Но это, конечно же, лучше, чем стать посмешищем всего Лада, отверженными, с которыми никто не захочет ни породниться, ни вступить в иной союз. Так думает Соколиный и пытаться переубедить его, рассказать о собственных планах бессмысленно.

Теперь хозяин замка на Грозовом утесе не разделит устремлений короля. А много лет назад, когда жива была княгиня, они частенько вместе думали, как сделать жизнь на землях Лада справедливой не только для людей… Тогда главным препятствием было упрямство служителей Крылатой, теперь добавилась ненависть хозяина северных земель. И другие дворяне начинают все больше прислушиваться к Соколиному, требуя ужесточения мер против оборотней, а то и полного отделения их, выселения на совсем уж непригодные для людей территории. Будто сейчас нелюди блаженствуют на сумрачном, продуваемом всеми ветрами Лихом острове и в каменистых Землях Клыкастого…

Беркут-человек не любил обротней. Он относился к нелюдям с брезгливостью, подобно большинству представителей его племени. Но Беркут-король был весьма неглуп и имел в характере несколько черт, выгодно отличавших его от многих других правителей. В народе его не зря прозвали Великодушным. А еще государь терпеть не мог несправедливости. Но благородные устремления мало значат для приближенных, если не находятся приземленные мотивы в их поддержку. И таковые не замедлили обнаружиться.

В последние годы и северный Яр, и западный Кветень стали брать оборотней на военную службу, формируя из них специально обученные отряды. Солдатам людской крови трудно противостоять такой силе. Воины-волки отличаются мощью и свирепостью, с легкостью заживляют на ходу достаточно тяжелые раны. За примером далеко ходить не надо: Соколиный много лет не может истребить в своих землях не только хорошо обученных Воинов Клыка, но и полудикие шайки людоедов. А случись война, эти не столь уж малочисленные группы сразу перейдут на сторону врага, и исход будет предрешен.

Король, отличавшийся философическим складом ума, частенько размышлял о причинах своей личной неприязни к нелюдям. Он знал близко нескольких оборотней и должен был признать, что отрицательное отношение к их племени заложили прежде всего воспитатели в детстве и юности. Его самого, как и многих благородных мужей, выкормила медведица-оборотень, ибо среди людей бытовало стойкое убеждение, что молоко нелюдей делает детей сильнее и выносливей. (Никто, правда, не прибегал к услугам кошек, боясь наделить ребенка излишней склонностью к постельным утехам.)

Раздумья помогли понять, что на самом деле племя Клыкастого не так уж отличается от человеческого. Те же представления о добре и зле, о горе и радости, счастье и беде. Некоторые нелюди даже пытались чтить Крылатую, но препоны в этом им чинили сами же служители Всеблагой, многие из которых не отличались глубоким умом. Или просто не желали утруждать свои головы размышлениями о другом устройстве мира, чуть более справедливом. К чему озадачиваться? В Своде все сказано: создания Крылатой — люди и звери, деревья и птицы, трава и цветы. Ни слова о нелюдях. Их место рядом с Клыкастым.

Беркут не желал раздоров в королевстве и старался поддерживать установленные до него порядки, не усугубляя положения оборотней. К сожалению, в последние годы это плохо получалось. Источником сложностей стал бывший соратник, Соколиный.

Король сочувствовал князю, но не поддавался на соблазнительные нашептывания подленького голоска, убеждавшего поставить себя на место хозяина северных земель. Соколиный на своем месте, он, Беркут, на своем, за что не устает благодарить Крылатую. Почему происходит так, а не иначе — не его ума дело. А радение о подданных, всех без исключения, людях и нелюдях, его прямая обязанность, коей он не вправе пренебрегать. Достаточно посмотреть на князя, нарушившего долг правителя. Страшная месть за жену не принесла ему ни утешения, ни уж тем более счастья. Один из его сыновей пополнил ряды бесчисленных жертв, второй…

Участь второго стала незаживающей раной для отца и неожиданной надеждой для главы государства. А может, не только для него, но и для всех нелюдей Лада. В кровавые, полные ненависти планы Клыкастого относительно младшего княжича в какой-то миг проникло нечто чужеродное, разладившее продуманную схему. Что именно? Любовь? Доброта? Великодушие? Прощение? Справедливость? Громкие слова, обозначающие простые вещи. А может, это был всего лишь взмах крыла, колебание невесомых перьев в воздухе, которое, согласно блаженному Кипрею, может погасить горящий город и отогнать от его стен врагов, если только защитники крепости не впустят в свои души ярость и жажду крови…

Впрочем, он опять не к месту углубился в любезную сердцу и уму философию… Сейчас его задача — не размышлять, а скорее найти младшего княжича. Найти раньше Соколиного, раньше Соцветия Ворожей и Воинов Клыка. Разыскать и поговорить с ним, в надежде, что парень унаследовал от отца не только имя и не успел заразиться его ненавистью. Хотя, если б это произошло, он давно убил бы себя. Синеглазый пес-оборотень, с которым говорил Орлик, этого не сделал. А у нелюдей не бывает глаз цвета неба — еще один аргумент в пользу их неугодности Крылатой…