1. Мистический опыт и церковное Предание.

Место преподобного Симеона в Православной Церкви.

Главной целью настоящей работы было показать существенное единство и тесную связь между Симеоном Новым Богословом и церковным Преданием, включающем в себя Священное Писание, учение апостолов и Отцов Церкви: на такой близости настаивал сам Симеон в словах, выбранных нами в качестве эпиграфа к настоящей работе. Мы смогли увидеть эту связь, проанализировав отношение Симеона к тексту Писания, к богослужению, к студийской монашеской традиции, к его духовному отцу Симеону Студиту, к богословским спорам его эпохи, к святоотеческому Преданию Восточной Церкви в целом. Мы убедились в том, что полемика, которую Симеон вел со своими современниками, всегда касалась ключевых вопросов христианского Предания — таких как истинное богослов–ствование и святость, истинное покаяние и видение Божественного света, спасение и обожение человека. Во всех этих вопросах Симеон становился на традиционные позиции и выступал против искажения и подмены того, что он считал истинным и неповрежденным Преданием Церкви. В этом смысле Симеона можно рассматривать как вполне традиционного, даже»консервативного»богослова, который во всяком случае не претендовал на роль реформатора или обновителя Предания.

Вместе с тем Симеону было присвоено имя»Нового Богослова», которое в конечном итоге превратилось в почетное звание, впрочем, вполне вероятно, что его первоначально изобрели противники Симеона, дабы тем самым подчеркнуть опасные»новшества»его богословия . Учение Симеона послужило поводом для напряженных споров уже при его жизни, и его деятельность была по крайней мере однажды осуждена Синодом в Константинополе, приговорившим его к изгнанию из столицы. В 4–м Послании Симеон говорит о себе как о человеке»осуждаемом и презираемом всеми, не только мирянами, но и монахами, священниками и архиереями» . Стоит привести здесь отрывок из этого Послания, где Симеон сам перечисляет свои»вины»:

Помолись о мне грешном, ненавидимом за Христа, гонимом за мое желание жить благочестиво во Христе, осуждаемом всеми за то, что из всех я один почитаю духовного отца моего и учителя, выдаваемом ими за еретика, поскольку я всех учу искать свыше благодати и сознательного восприятия Святого Духа… потому что причащающиеся Его не только освобождаются от всех похотей, страстей и непотребных помыслов, но<бывают и богами по благодати, пребывают близ Бога, и находятся вне плоти и мира; и не только сами они становятся святыми и пребывают словно бестелесные в теле>, но и всех других верных видят как святых, и не только как святых, но и как облеченных во Христа и сделавшихся христами. [Я утверждаю также], что если кто не приобрел такие очи сердца, явно, что он не стал еще во свете Христа и не причастился от него, ибо свет Христов даруется, чтобы все видели его… И поскольку я говорю это и проповедую, что духовный отец мой стал таковым в Духе, все осуждают меня как гордеца и богохульника, и диавол поднял против меня клевретов своих и ведет войну, чтобы я перестал проповедовать словом и исполнять делом [заповеди] Евангелия и апостолов Христовых, стараясь обновить обветшавший и почерневший образ евангельского жития… Они предали меня голоду, жажде и смерти за то, что я не обольщаю их и не говорю:«Дерзайте, мы все спасемся без трудов и подвигов, без покаяния и точного исполнения заповедей Божиих», каковое говорящие извращают все учение Христа и апостолов Его.

Итак, Симеон указывает, что подвергается преследованиям, в первую очередь, за следующие моменты в своем учении и своей практике: 1) почитание Симеона Студита и учение о том, что бесстрастия и святости можно достичь в течение земной жизни;  2) призыв стремиться к мистической жизни и сознательному, опытному восприятию благодати Святого Духа; 3) учение об обожении; 4) учение о видении Христа как света и приобщении Божественному свету; 5) настоятельные призывы к покаянию и соблюдению заповедей Божиих, без чего, по мнению Симеона, невозможно спастись. Все это, а также особое благоговение Симеона перед Евхаристией и его практика ежедневного причащения со слезами (оспаривавшаяся его оппонентами), и составляло его»новое богословие», то есть его программу обновления христианской жизни — обновления, которое он понимал не как преобразование или пересмотр Предания, но как его восстановление и возврат к традиционному идеалу»евангельского жития» .

В свою очередь, оппоненты Симеона противопоставляли его учению следующие тезисы: 1) хотя в прежнее время некоторым удавалось достичь подлинной святости и бесстрастия, немыслимо, чтобы подобный святой появился в наши дни; 2) хотя все христиане получают благодать Святого Духа в Крещении и других таинствах, невозможно воспринять ее сознательно и опытно; 3) обожение человека относится к будущему веку, а никак не к настоящей жизни; 4) боговидения можно достичь только в будущей жизни; 5) хотя соблюдение заповедей Божиих — идеал для всякого христианина, очевидно, что все заповеди соблюсти невозможно: достаточно соблюдать хотя бы некоторые; 6) хотя участие в Евхаристии важно для спасения, нет необходимости приступать к ней ежедневно со слезами и с сознательным ощущением присутствия Христа. Иными словами, обывательское отношение к религиозной жизни проти: вополагалась монашескому максимализму: стремление Симеона к абсолютной верности идеалу евангельского жития воспринималось с недоумением и враждебностью. Этот максимализм и был причиной того, что Симеона преследовали его современники, в том числе и представители иерархии, точно так же, как Иоанна Златоуста, Феодора Студита и многих других Отцов Церкви преследовали за их бескомпромиссное отношение к нравственным порокам современного им общества .

В ходе нашего исследования мы стремились доказать, что все основные идеи Симеона коренятся в православном Предании и что его учение соответствует учению предшествующих Отцов, таких как Григорий Богослов, Максим Исповедник, Иоанн Лествичник, Феодор Студит, Симеон Студит, Исаак Сирин. Мы можем, следовательно, утверждать, что богословие Симеона было не более чем продолжением и развитием богословия его предшественников. Можно также утверждать, что Симеон лишь повторял то, чему из века в век учили Отцы Церкви, когда проповедовал, — в свою эпоху и для своих современников, — идеал»евангельского жития» — этот cantus firmus всего святоотеческого богословия. Мы вправе считать мистицизм Симеона частью мистического опыта Православной Церкви: подобного рода опыт всегда был движущей силой в развитии православного богословия. Можно, наконец, указать и на то, что максимализм Симеона фактически является прямым продолжением максимализма Самого Христа, Чью проповедь порой встречали с таким же изумлением:«Так кто же может спастись?»(Мф. 19:25).

И тем не менее Симеон остается глубоко оригинальным автором, внесшим свой неповторимый вклад в развитие восточно–христианской Традиции. Отличительной чертой Симеона в сравнении с прочими Отцами Церкви является его автобиографический подход к мистическим темам и та необычайная открытость, с которой он говорит о своих видениях Божественного света, о своем опыте присутствия Божия. Все элементы богословского и мистического учения Симеона глубоко укоренены в Предании, но само Предание он пропускает через себя, интегрирует в свой собственный опыт. Некоторым вполне традиционным мистическим темам (слезы, экстаз, бесстрастие, обожение) он придает особый, глубоко личный характер. Современники Симеона были не вполне не правы, когда утверждали, что прежде Симеона никто из Отцов не говорил столь откровенно о себе и своем собственном опыте . Добавим к этому, что Симеон первым среди восточно–христианских аскетических писателей поставил Евхаристию в центр духовной и мистической жизни человека, отвел ей ключевую роль в деле спасения и приближения человека к Богу . Он первым указал на видение Божественного света как на главную цель аскетического трудничества. Он первым заговорил о бесстрастии и обожении в такой личностной манере. Мистическое богословие Симеона вполне гармонично вплетается в общую ткань святоотеческого Предания, и вместе с тем он остается одним из самых оригинальных писателей, которых когда‑либо знала Восточная Церковь.

Изучение Симеона с точки зрения его»традиционности»или»нетрадиционности»приводит нас к одному ключевому выводу относительно самой природы православной Традиции–Предания. Его случай весьма убедительно иллюстрирует тот факт, что краеугольным камнем Предания является ничто иное как личный мистический опыт христианина — опыт непосредственной связи между Богом и человеческой личностью. Предание не может быть подлинно православным, если в его основе не лежит опыт встречи с Богом»лицом к лицу». Те, кто пытается противопоставить формальную и рационалистическую»традицию»церковного большинства вдохновенному»мистицизму»отдельных энтузиастов, впадают в заблуждение, не понимая самой сути Предания. Такие люди, вне зависимости от их сана или положения в Церкви (в случае с Симеоном, как и во многих подобных случаях, они были представителями»официальной»церковной иерархии), стремятся всеми доступными им средствами сохранить и оградить то, что они считают»традиционным», на самом же деле они способствуют искажению и извращению подлинной Традиции. Если Традиция лишится своей мистической и пророческой сердцевины, она рискует превратиться в узкий»традиционализм», имеющий мало общего с подлинно христианским Преданием, вдохновенным и мистичным.

Весьма сходным является наш вывод относительно природы мистицизма внутри христианской Церкви: подлинный мистицизм невозможен вне контекста Предания. Истинный мистик — не тот, кто ставит свой собственный опыт выше церковного Предания, но тот, чей опыт находится в согласии с опытом Церкви в целом и ее лучших представителей в частности . Исторической ролью великих христианских мистиков часто была роль защитников Предания и проповедников идеала евангельского жития: вот почему в их взглядах было, как правило, столько максимализма и радикализма. Но именно этот максимализм и служил источникам вдохновения для тысяч рядовых христиан, сохраняя живым ^ православное Предание. В каждую эпоху христианской истории появляются — вернее, даруются Церкви — великие мистики, которые вместе с собственным опытом передают унаследованное ими многовековое Предание своим современникам, а также и последующим поколениям верующих. Так сохраняется и продолжается непрерывная золотая цепь христианской святости.

 

2. Влияние преподобного Симеона на последующее развитие восточно–христианского Предания

Рассмотрев взаимосвязь между Симеоном и Преданием, поставим в заключение еще один вопрос: как само Предание оценило Симеона и какова была судьба его духовного наследия?

Уже при жизни Симеон пользовался широкой известностью, и, несмотря на то, что его учение оспаривалось официальными кругами, у него было много последователей и учеников. Нам неизвестно, когда он был канонизирован и имел ли место какой‑либо специальный акт его канонизации (что маловероятно), но совершенно несомненно, что его почитание как святого началось вскоре после его смерти; посмертные чудеса, описанные Никитой, должно быть, еще более способствовали его популярности. Никита, который сам был выдающимся богословом и церковным деятелем середины XI века , сделал все, что было в его силах, для того личность и сочинения его наставника были должным образом оценены в широких кругах христиан . Никита сделал не меньше для популяризации духовного наследия Симеона Нового Богослова, чем Симеон — для распространения культа своего наставника, Симеона Студита. На примере Симеона Студита, Симеона Нового Богослова и Никиты Стифата мы видим, как идея преемственности духовного опыта воплощается на практике — идея, которую столь горячо отстаивал Симеон Новый Богослов.«Золотая цепь»святости не прервалась после его смерти.

На протяжении девяти веков, которые прошли со времени жизни Симеона, след его влияния был всегда различим в Восточной Церкви, хотя до недавнего времени это влияние ограничивалось главным образом монашескими кругами. О Симеоне вспоминали всякий раз, когда в Восточной Церкви, особенно в среде ее монашества, начинался период духовного подъема: сам этот факт говорит о много-. Влияние Симеона можно проследить и в грекоязычном, и в славянском мире. Отметим некоторые ключевые моменты.

Симеон подготовил возрождение мистицизма в иси–хастскую эпоху . Его имя было известно в Византии уже в тринадцатом веке, преддверии исихазма . В этот период Никифор Уединенник составил свое слово»О хранении сердца», куда включил многие святоотеческие тексты, в том числе некоторые отрывки из сочинений Симеона .

Другой текст, который станет очень важным для исихастов,«Метод священной молитвы и внимания» , именно в XIII веке получил широкое распространение: в монашеское предание он вошел под именем Симеона. Этот краткий трактат содержит, как мы уже упоминали, описание»психосоматических»методов концентрации ума в сердце. Каково бы ни было авторство трактата, вполне симптоматично, что монахи XIII столетия приписали этот трактат именно Симеону: его уже тогда считали одним из великих учителей молитвы.

В период наивысшего расцвета византийского иси–хазма — в XIV веке — творения Симеона читались и переписывались весьма широко: именно от этого времени до нас дошли многочисленные рукописи его сочинений. Предшественник Григория Паламы, Григорий Си–наит, ссылается на сочинения Симеона περί ησυχίας και προσευχής («ο безмолвии и молитве»), в первую очередь имея в виду»Метод» . Григорий Палама, великий византийский писатель–мистик, чье богословие во многих отношениях можно рассматривать как продолжение учения Симеона, почти не упоминает его имя , хотя очень пространно цитирует более ранних Отцов — Григория Богослова, Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника. Единственное убедительное объяснение этому можно найти в том факте, что Григорий, вовлеченный в многолетнюю полемику со своими оппонентами Вар–лаамом и Акиндином, сознательно ограничивал выбор своих ссылок теми Отцами, которые являлись авторитетами не только для него, но и для его противников. Однако есть в»Триадах»Паламы одно весьма примечательное место, где Григорий говорит о Симеоне как выразителе того же Предания, к которому принадлежит он сам:

Ты ведь читал»Житие»Симеона Нового Богослова, почти вся жизнь которого… была чудом… так что если бы кто назвал его творения писаниями жизни (συγγράμματα ζωής), не погрешил бы против правды… [Следуют имена некоторых позднейших писателей]. Ты знаешь, что все они и многие другие их предшественники, современники и последователи одобряют это Предание (τκχράδοσιν) и увещевают держаться его…

После падения Константинополя в 1453 году наследником византийской традиции стало Великое княжество Московское; на несколько веков именно Москва становится центром восточно–христианского мира . Но уже за сто лет до окончательного исчезновения Византийской империи с политической карты мира, в середине XIV столетия, влияние византийского исихазма на русскую духовность было очень велико. Именно в это время (которое иногда называют периодом»второго южнославянского»влияния на русскую цивилизацию) многие исихастские тексты, включая сочинения Симеона Нового Богослова, были переведены на славянский язык и стали известны в монашеских и светских христианских кругах Руси . О большом значении Симеона для русского читателя этого периода наглядно свидетельствует значительное количество рукописей славянского пере

вода сочинений Симеона в различных библиотеках мира . Славянская версия Симеона содержит главным образом его Гимны; наших предков более всего вдохновило это самое мистическое по содержанию и самое оригинальное по форме из всех сочинений Симеона .

На основе того факта, что множество славянских рукописей сочинений Симеона дошло до нас от XIV‑XV веков, можно предположить, что с этого времени Симеон стал одним из самых читаемых на Руси византийских авторов . В отличие от поздней Византии, где древние Отцы Церкви считались более авторитетными, чем позднейшие писатели (ср. Григория Паламу, который предпочитал ссылаться именно на древних авторов), на Руси такого предпочтения древним Отцам не оказывали, и Симеон пользовался равным авторитетом и равной популярностью с великими Отцами первых веков христианства.

Как справедливо указал о. Иоанн Мейендорф, невозможно объяснить возрождение монашества на Руси в XIV‑XV веках вне контекста ее связей с Византией .

Один из главных возобновителей монашества на Руси, преподобный Сергий Радонежский (1314–1392) состоял в переписке с Константинопольским патриархом Фило–феем Коккиным, одним из вождей исихастского движения . Сергия иногда называют»первым русским мистиком» : во всяком случае, он — первый, чья жизнь была пронизана мистикой огня и света до такой степени, что в этом отношении его можно сравнивать с Симеоном Новым Богословом . Жизнь Сергия совпала со временем, когда сочинения Симеона получали распространение среди славян. Не удивительно, что они стали весьма популярны в среде учеников Сергия: некоторые из самых древних славянских рукописей Симеона, датируемые XIV и XV столетиями, хранились в библиотеке Троице–Сергиевой Лавры .

Другое подтверждение влияния Симеона на русскую духовность мы находим в том, что на его творения постоянно ссылаются ведущие представители двух противостоящих монашеских групп — так называемые»стяжатели»и»нестяжатели», которые противостояли друг другу на Соборе в 1503 года . Большая часть церковной иерархии, созванной в этом году на Собор, поддержала точку зрения Иосифа Волоколамского (1439–1515) и»стяжателей», но истинным продолжателем исихастской традиции был именно глава»нестяжателей», Нил Сорский (ок. 1433–1508) . В своем учении он делал акцент на внутреннем молитвенном опыте, отречении и удалении от мира ; в борьбе за возврат монашества к своим первоначальным корням Нил обращался к»Преданию Евангелия, апостолов и Отцов» . Неудивительно, что в поисках святоотеческих параллелей своему учению Нил часто обращался к Симеону Новому Богослову, наряду с такими авторами как Иоанн Лествичник, Исаак Сирин и Макарий Египетский. Нила Сорского весьма привлекал мистицизм Симеона; так, среди множества цитат из Симеона в монастырском»Уставе»Нила есть и отрывок из Гимна 13–го:

О, чудо!.. Вижу свет, которого не вмещает мир, и, сидя в келлии, вижу внутри нее Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и питаюсь единым бого–ведением и, соединившись с Ним, превосхожу небеса… Господь меня любит и в Самого Себя приемлет, и в объятиях скрывает… Невидимый для ангелов и Неприступный существом мне видится и с моим соединяется существом…

Будучи сам выдающимся мистиком и одним из величайших борцов за сохранение чистоты монашеского предания, Нил Сорский находил опору в духовности Симеона, где акцент также ставится на внутренний опыт и видение Божественного света.

Менее ожидаемым может показаться то, что и в сочинениях Иосифа Волоколамского, главы партии»стяжателей», встречается немало ссылок на Симеона. Иосиф тоже был выдающимся организатором монашеской жизни, но усилия свои направлял главным образом на ее внешнюю сторону: его более всего заботило улучшение монастырской дисциплины, основанной на безусловном послушании всех иноков игумену . Поэтому его по преимуществу вдохновляли места, где Симеон касается монастырской дисциплины. В»Духовном завещании»Иосиф несколько раз цитирует Симеона; в частности, он приводит рекомендации Симеона во время богослужения не опираться на столпы, не переминаться с ноги на ногу, не сходить с места . Мы видим, как различные стороны учения Симеона воспринимаются представителями разных (чтобы не сказать противоположных) течений внутри русского монашества.

Если вернуться к грекоязычному миру, то здесь интерес к Симеону оживляется во второй половине XVIII века: это было вызвано возрождением монашества на Афоне и во всей Греции. Множество монахов выступило тогда за возврат к корням восточного христианства и святоотеческого богословия: лидеры движения получили название»колливадов» . Одним из важных пунктов их программы было возвращение к практике частого, по возможности ежедневного причащения. Симеон Новый Богослов с его особым евхаристическим благочестием и его призывом к напряженной мистической жизни вновь оказался в центре внимания. Некоторые его творения были включены в»Добротолюбие» — собрание святоотеческих текстов о молитве и трезвении, изданное в 1782 году Макарием Коринфским (1731–1805) и Нико–димом Святогорцем (1748–1809) .

Никодим Святогорец, один из видных членов движения колливадов, весьма почитал Симеона и даже составил службу в честь византийского святого . Эта служба — замечательный литургический текст, пронизанный темами Божественного света, огня и обожения:

Небесный яко воистину подобает имети язык хотящим восхвалити Симеона, небеснаго человека. Сей бо в Дусе зрением несредственне соединився Святому по естеству, свят по причастию бысть; Первому Свету свет вторый наречеся, и по существу Богу бог по благодати содеяся…

Любве горя огнем в сердце твоем, весь во изступ–лении был еси и Богу единому всему, возлюбленному от тебе, срастворился еси, якоже един дух быти с Ним, священнейше.

Желания Божественная имел еси в сердце твоем, святе, яже суть Бога Свет неизреченный, отонудуже богоприятен и обожен весь был еси…

В тот же период другой афонский монах, Дионисий Загорейский, спустя восемь лет после выхода в свет греческого»Добротолюбия»издал объемистый том творений Симеона, куда вошел перевод его Слов и Глав на новогреческий язык, а также оригинальный текст Гимнов .

В контексте движения колливадов должно быть рассмотрено влияние Симеона на отношение к Евхаристии в Православной Церкви. Именно в этот период в Греческой и в Русской Церкви получило свою окончательную форму»Правило ко святому причащению», которое включает в себя молитвы, надписанные именами Симеона Метафраста и Симеона Нового Богослова. Стихи Метафраста привлекли составителей»Правила»постоянным обращением к теме Божественного огня . Что же касается Нового Богослова, то одна из молитв, начинающаяся словами»От скверных устен»и включенная в»Правило», носит его имя в заголовке: она составлена из отдельных строк Гимнов Симеона  и отражает наиболее характерные черты его учения о Евхаристии: описание ее в терминах света и огня, учение о необходимости слез во время Литургии, об обожении человеческого естества, включая душу и тело, как следствии причащения, о причастности троическому свету:

Омый мя слезами моими,

Очисти мя ими, Слове…

Но милостию сострастия

Тепле кающияся

И чистиши, и светлиши,

И света твориши причастники,

Общники Божества Твоего

Соделоваяй независтно…

Радуяся вкупе и трепеща,

Огневи причащаюся, трава сый,

И странно чудо,

Орошаемь неопально,

Якоже убо купина древле

Неопальне горящи.

Одновременно с движением колливадов в Греции возрождение монашества происходило и в славянском мире: оно связано с именем Паисия Величковского (1722–1794), игумена Нямецкого монастыря в Молдавии . Его влияние было очень велико не только в Молдавии и Румынии , но и в российских и малороссийских землях, где его ученики основали множество обителей . Паисий, знавший греческий язык, перевел на славянский многие тесты древних подвижников и исихастов, в том числе Добротолюбие  и избранные Слова Симеона Нового Богослова . Весь корпус Гимнов Симеона, а также его»Житие», написанное Никитой, были переведены на славянский язык в это же время . Что касается русского языка, то полное собрание Слов Симеона на нем появилось только в конце XIX века .

Говоря о духовном наследии Симеона, следует сказать не только о том, как читались, переводились и распространялись его творения: надо и в более широком плане указать на то, какое продолжение в рамках восточной Традиции имел мистицизм света, характерный для Симеона и его последователей. Уже в новое время примеры русских святых показали, что тот исключительный опыт, который был дарован Симеону, продолжает жить в Православной Церкви. Один из таких образцов — преподобный Серафим Саровский (1759–1833) , в котором строжайший аскетический подвиг сочетался с исключительными мистическими дарованиями. О нем известно, что он всегда пребывал в радости, сиял Божественным светом, который порой был виден и его ученикам, когда старец преображался благодатью Святого Духа:

Представьте себе в середине солнца, — пишет один из его учеников, — в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека, с вами разговаривающего… Вы слышите его голос, чувствуете, что он держит вас за плечи, но ни рук его не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко…«Что же чувствуете вы?» — спросил меня отец Серафим…«Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, что никакими словами выразить не могу». — «Что же еще чувствуете вы?» — «Необыкновенную сладость и необыкновенную радость во всем моем сердце, теплоту необыкновенную и благоухание.

У нас уже был случай указать на разительное сходство между этим описанием беседы Серафима Саровского с Мотовиловым, во время которой святой преобразился и просиял Божественным светом, и тем, как Симеон Новый Богослов описывает телесное преображение своего духовного отца Симеона Студита . Невозможно не привести здесь в качестве параллели к тому, что нам известно о Серафиме Саровском, описание внешнего облика Симеона Нового Богослова в его»Житии», составленном Никитой Стифатом:

Кротость украшала его, жажда Божественной любви и правды, сострадание к ближнему… Его лицо всегда как бы сияло, он всегда был радостен благодаря внутреннему радованию Святого Духа…

Другой выдающийся пример — преподобный Силуан Афонский (1866–1938) и его ученик архимандрит Софроний (1896–1993)  — показывает, что и в наше время православные монахи обладают тем же духовным и мистическим опытом, каким обладал Симеон. Божественный свет, Божественная любовь, слезы и покаяние: вот центральные темы книги отца Софрония о Силуане . Божественная благодать и покаяние, любовь ко всему миру и молитва за мир — вот лейтмотивы писаний самого Силуана . Многих западных читателей книги»Старец Силуан»она поражает тем, что в середине XX века монахи способны говорить о высочайших состояниях духовного совершенства не на основании академического изучения святоотеческой литературы, а из собственного опыта. Следующее место из книги о. Софрония очень ясно указывает на его близость к Симеону:

Несозданный Божественный свет по природе своей есть нечто совершенно отличное от света физического. При созерцании его прежде всего является чувство живого Бога, поглощающее всего человека… и не знает он тогда о себе — в теле ли он, или вне тела… Он духом видит Невидимого… Сам человек тогда пребывает во свете и уподобляется созерцаемому свету… Несозданный свет, исходящий от бесстрастного Бога, своим явлением сообщает человеку богоподобное бесстрастие, которое составляет конечную цель христианского подвига.

Примеры Силуана и Софрония наглядно показывают, что идея Симеона о преемстве духовного опыта, передаваемого от наставника к ученикам, все еще находит воплощение на практике в православном монашестве. В этом отношении весьма характерен эпизод, рассказанный о. Софронием. В 1932 году русский монастырь на Афоне, где жил преподобный Силуан, посетил западный ученый, доктор богословия. Он спросил инока, отвечавшего за прием гостей, какие книги читают монахи.«Иоанна Лествичника, авву Дорофея, Феодора Студита… Макария Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова… и других Отцов, имеющихся в Добротолюбии», — ответил инок. Доктор изумился:«Монахи ваши читают эти книги! У нас читают их только профессора». Позднее инок пересказал свой разговор Си–луану, который заметил:«Вы могли бы сказать доктору, что наши монахи не только читают эти книги, но и сами могли бы написать подобные им… Если бы эти книги почему‑либо пропали, то монахи написали бы новые» .

Не эту ли мысль выражал Симеон Новый Богослов, когда говорил, что человек, сознательно стяжавший в себе Бога, уже не нуждается в чтении книг: он сам становится книгой, в которой записаны тайны Божий?  Разумеется, ни Симеон, ни Силуан не предлагали в буквальном смысле оставить чтение Библии или святоотеческой литературы: они просто подчеркивали, что целью такого чтения должен быть не академический интерес, а стремление приобщиться к тому опыту, которым жили Отцы.

Прослеживая путь сочинений Симеона в Предании Восточной Церкви, мы видим, что»симеоновская нить»непрерывно тянется вплоть до наших дней. Тем не менее до недавнего времени влияние Симеона было достаточно ограниченным. Фактически только в наши дни Симеон становится одним из наиболее читаемых авторов во всем христианском мире. На Афоне, переживающем период духовного оживления, сочинения Симеона — настольная книга многих иноков. В России, где поворот к духовному обновлению также весьма очевиден, к творениям Симеона обращаются как монахи, так и миряне. Симеон начинает становиться популярным и на христианском Западе.

Открытие Симеона в последние десятилетия нашего века в значительной степени вызвано трудами ученых, подготовивших критическое издание текста его творений. Впервые влияние Симеона выходит за рамки восточно–христианского мира по мере того, как все более широкие круги на Западе знакомятся с его сочинениями. Но не случайность — то, что среди инициаторов критического издания Симеона был афонский монах, представитель православного Предания, архиепископ Василий (Кривошеий). Внутри этого Предания наследие Симеона является не просто предметом академических изысканий, но тем опытом, которым многие продолжают жить. По слову современного богослова,«золотая I цепь душ, озаренных и преображенных пламенем любви ' Христовой, ведет от преподобного Симеона к Григорию ' Паламе… и к великим наставникам византийской духовности; она продолжается вплоть до наших дней» .

Влияние Симеона с каждым годом возрастает. Всего г пятнадцать лет назад архиепископ Василий сожалел о том, что»никогда ни один храм не был посвящен его имени» ; ныне ему посвящают не только храмы, но и целые монастыри . Симеон уже не тот»бедный святой», у которого, по греческой поговорке,«нет славословия» : во многих местах возродилось почитание Симеона Нового Богослова и появились его иконы. Православное Предание усвоило литературное наследие Симеона в его целости: это служит наилучшим подтверждением того, что наследие Симеона укоренено в православном Предании. За пределами православного мира Симеона почитают как одного из величайших писателей–мистиков, а его творения для многих становятся руководством к подлинно христианской жизни. Это именно то, к чему сам Симеон стремился и ради чего писал свои книги:

Блажен тот человек, который слышит эти слова, принимает их с верою и (исполняет] на деле. Он обретет великие блага, что превыше слова, ума и мысли; он ублажит убогую руку мою, написавшую это, и прославит милосердного и многомилостивого Господа, через скверный язык и нечистые и скверные уста [мои] предавшего это писанию как образец обращения и покаяния и как безошибочный путь для тех, кто от всей души желает спастись и наследовать будущее Царствие в Самом Боге и Спасителе нашем, Которому слава во веки. Аминь.

12 марта 1995 г.

Память преподобного Симеона Нового Богослова

Оксфорд