— Вот здесь.

Такани для верности притопнул, словно это его погребальный костер пылал здесь год назад. Чародей поморщился, но смолчал.

— Она хотела, чтобы ее положили в костер на закате. И обязательно здесь, чтобы… чтобы духи ветров подхватили прах и понесли прямиком к Солнечному Владыке. Кажется, так она говорила.

Купец обернулся к Ханнану и виновато улыбнулся.

— Память уже не та, что раньше, — пояснил он.

Да, в этом была вся Арсила́… Она любила смех и дорогие ткани, пение птиц и пение золота. Ей было тесно в храмовом Круге Смерти. Даже в смерти она не могла стерпеть гнетущей тишины и одуряющего запаха смолы каммы, которой умащивают покойников перед последним костром.

— Я могу побыть один?

Чародей вопросительно взглянул на Такани, и тот без слов начал спускаться с холма.

Арсила… Это ведь из-за нее Ханнан-мальчишка хотел стать магом. Ради ее внимания, ее беглого взгляда, чтобы она признала его равным.

Арсила… Льдинка на языке, одно-единственное движение губ. Имя — как серебряный бубенец, посмеивающийся неподалеку.

Они встретились в поместье у одного городского вельможи. Наставник брал ученика на встречи, на приемы знати — он и впрямь хотел, чтобы Ханнан стал одним из них, высших из высших. Они познакомились в саду, и Арсила стояла в тени акаций, а закатное солнце, пробиваясь через сень ветвей, разбрасывало по ее одежде блики, окружив девушку золотистым, почти призрачным ореолом. Арсила была в одежде незамужней женщины: бесформенном балахоне, оставлявшем открытыми лицо и кисти рук — но душными ночами парень ворочался в постели, представляя себе мягкое тело под слоями ткани.

В те годы Ханнан уже научился многому. Сперва воровать и не попадаться на глаза, затем — магии и тому, как вести себя в обществе вельмож. Однако никто не рассказал парню, как обращаться с женщиной — и он топтался, глупо молчал или искал подходящие слова, и надеялся, что рано или поздно станет магом, а стало быть — своим среди господ. Своим для нее. Разумеется, до самого конца он так и остался учеником ее дяди и нищим побирушкой, которого старик подобрал на улице.

Мыслями Ханнан был далеко, на холме за городом, который они посещали, и даже еще дальше, в воспоминаниях юности — когда Такани зачем-то пояснил:

— Едут.

На взгляд Ханнана, происходящее не нуждалось в объяснениях. За поворотом дороги, из-за обшитого медью купола храма, уже слышались призывные голоса рожков. Им вторил низкий утробный рык тамтамов. Каждый из них был размером со взрослого человека, а передвигались они в запряженных быками повозках. Темнокожие барабанщики без устали, без передышки работали колотушками, извлекая из громадин кошмарный рокот, так что будь сейчас ночь — Ханнан не сомневался, звезды и те разбежались бы в панике.

Встречающие вахурита чиновники степенно ждали.

— А он нагл, этот жрец, — склонившись к спутнику, проговорил чародей. — В столице тамтамы сопровождают только Царя Царей.

На взгляд Ханнана, церемония была донельзя глупой. Так встречают завоевателя, что вернулся из похода. Так можно ждать Царя Царей. Но не жреца одного из многочисленных святых и божков, что населяют храмы Царства.

Чиновники, купцы, члены местного Совета Достойных — все они выстроились на площади, словно войска на смотре. Только вместо щитов и копий были резные посохи и расшитые одежды. На Такани было жалко смотреть: в раззолоченном кафтане, в бархатных перчатках он потел и стонал, стонал и потел — и потому едва ли прислушивался к магу.

— Здесь об этом никто не знает, — отмахнулся купец.

— Не знает… — соглашаясь, протянул Ханнан. — Но если он решил приехать по-царски, это о чем-то говорит. Верно?

Такани коротко усмехнулся.

— Ты умеешь испортить даже самое поганое настроение.

Первыми из-за поворота показались знаменосцы. Каждый нес по копью с выкрашенным в белый цвет бунчуком: одиннадцать копий — одиннадцать мук Вахура. Затем показались те самые бычьи упряжки с тамтамами. Вооруженный эскорт… кто-то очень хотел, чтобы воины выглядели, как царские Черные братья, но все же не осмелился переступить грань дозволенного. Поверх темных одежд были повязаны густо алые, цвета запекшейся крови, кушаки.

Сам жрец передвигался на подчеркнуто скромных носилках, за его спиной маячил тощий служка с пергаментным зонтиком от солнца. С появлением Кийяза из толпы горожан раздались нестройные крики. Приветствия получились жидкими и неуверенными, но жрец словно не замечал этого.

— Пошевеливайся, — Такани пихнул мага в бок. — Давай же, наш черед!

Процессия горожан потянулась навстречу патриарху.

В столице и других уголках Царства Ханнан дюжину раз видел торжественное прибытие Царя Царей. Провинциальный владетель или назначенный наместник опускался в пыли на колени и, обнажив шею, склонял перед царем голову. Высоко над головой владыка поднимал меч — и опускал на шею подданного. Плашмя. Или, если считал нужным — клинком. В столице рассказывали, что когда Азас Черный надел золотую маску, он решил воскресить ставший почти бессмысленным обычай, и кое-кто из господ действительно лишился голов. Из тех, кто тяжко перенес кончину прежней династии. Впрочем, Ханнан не знал, правда это или выдумки.

Благо, жрецу хватило ума не уподобляться царю хотя бы в этом.

Все было чинно и пристойно. Заверения в вечной дружбе, церемонные знакомства, обещания вечной жизни праведным и смиренным. Ханнан скучал, поглядывая, как закатное солнце заливает купол святилища кровью. Он все же вздрогнул, когда настоящая кровь жертвенного барана пролилась на землю.

Чародей начинал жалеть, что отправился на встречу с торговцем, когда заметил в процессии нечто привлекшее его взгляд. Маски. Четыре железные маски с пустыми чеканными глазами без зрачков. Лики слепцов.

Кляня неверный вечерний свет, маг всматривался в плотную толпу. Ему послышалось, что зазвенели цепи? Или это упряжь? Ханнану казалось, на масках виднеются символы…

Чародей коснулся локтя спутника.

— Мы можем подойти поближе?

Такани бросил на него косой взгляд.

— Это очень важно, — пояснил Ханнан. Склонившись к уху торговца, он почти одними губами произнес: — В крайнем случае, решат, что у тебя проснулось благочестие.

Купец неразборчиво поворчал о безумных колдунах, но стал протискиваться к патриарху.

Чиновники толпились, принося Кийязу дары. Тончайшие одежды из шелка и атласа и серебряные заколки для волос, наборные пояса и ларцы из благовонного дерева. Они несли больше, чем пристало дарить жрецу и чем любой мог унести. Они все толкались и бранились, надеясь заверить патриарха в своем почтении, и каждый не желал уступать другому. «Базарный день, а не встреча, — думал чародей, пролагая себе дорогу локтями. — Но чего еще ждать от торгашей?»

На мгновение он увидел всю четверку сразу — грубые железные лица и не то ошейники, не то ожерелья под ними — и тут же тучный жрец в белом заслонил их.

«Проклятье, я слишком мало знаю о вахуритах», — подумал Ханнан, когда очередной посох едва не отдавил ему ногу. «Если это особые аскеты, я… за такие шутки я так воздам богам, что Захит подумает, в домашнем святилище гостили варвары». Впрочем, он тут же поправился: «Нет, я буду смеяться вместе с богами, долго и с облегчением. Потому что если это не святые аскеты…»

В группе чиновников возникло замешательство. От толпы горожан отделилось несколько человек и, прорвавшись через заслон, бросились к Кийязу. Ханнан не понял, желали они припасть к светочу мудрости или забросать священника гнилыми фруктами. Целая свора стражников бросилась к бреши. Когда горожан оттеснили обратно, некоторых волокли по земле.

И все же чародей вознес обещанную богам хвалу — потому что когда он обернулся к процессии, он, наконец, увидел их. Четыре сгорбленные, словно под тяжким гнетом, фигуры. Руки пленников были связаны за спиной, но Ханнан не сомневался: на этих руках нет кистей. Маски полностью закрывали глаза. В прорезях не было нужды: теперь, когда чародей видел слабо мерцавшие цепи, он не сомневался, что все четверо лишены не только глаз, но и языков.

В следующее мгновение воины храма заслонили пленников, но магу было довольно увиденного. В Круге их называли ша́хва. Искалеченные.

— Погоди, — Ханнан вновь тронул локоть купца. — Не стоит дальше… Меня могут почувствовать.

— Ты уж реши, чего ты хочешь! — огрызнулся Такани. Он собирался сказать что-то еще, но проглотил готовые сорваться слова. — Ну давай, веди, мой друг.

— Подальше… Как можно дальше, — едва слышно выдохнул Ханнан.

— Ну-ну, погоди! — торговец дернул его за рукав, точно опасаясь, что маг сбежит. — А дары? — Он указал двойным подбородком на шкатулку с драгоценностями. — Мы собирались принести дары.

— Ты можешь сделать это без меня.

Ханнан понимал, что выглядит смешно. Он подмечал и странные взгляды купцов неподалеку, и жреца, маячившего поодаль. Меньше всего ему хотелось подставлять Такани и себя вместе с ним. И все же… попасться на глаза Искалеченным было последним, чего он желал.

— Не дури. Как это будет выглядеть?

Такани все говорил, но Ханнан не слушал. Он вдруг почувствовал взгляд. Не настоящий — как будто прохладный ветер прошелся по головам, ероша прически и топорща волоски на шее. Ханнан немедленно закрылся, с головой нырнув в первую же мысль.

«Жарко… Душно… И пыль, боги, везде эта пыль! Когда уже?» Ханнан долго думал о драгоценностях, которые ждали своего часа, чтобы присоединиться к груде подарков. Перебирал в уме ожерелье, гадая, кому оно достанется. Ясно, что Кийяз не станет все это носить…

Это было похоже на транс. Да, по сути, это и был транс: чародей не слышал и не видел ничего вокруг. Выждав положенное время, он вынырнул обратно, навстречу обеспокоенному голосу:

— …опять. Да что ж такое! В твоей-то хворью нельзя торчать на солнце! Давай, давай, мои парни тебя отсюда выведут.

Ханнан не чувствовал ни малейшего признака слабости, но, благодарно кивнув купцу, оперся на руку темнокожего верзилы. Взгляд ушел. Словно кот среди стаи мышей, он уже искал новую жертву, позабыв о предыдущей.

Маг шел, низко опустив голову, чтобы богачи не видели бегающего, затравленного взгляда.

— Пойдемте, господин, — на ломанном хира́т говорил охранник. — Если хотите, можем взять носилки. Хозяин долго пробудет здесь, слуги успеют сбегать туда и обратно.

Ханнан не сразу нашел в себе силы ответить. Слова не шли, и он вновь думал, зачем он здесь. Он не солдат и не лазутчик, ему не под силу справиться со страхом, подорвавшим волю еще в ту страшную ночь. Не под силу лгать, скрываться от жрецов, теперь еще — и от Искалеченных… Его место в столице, в тихом кабинете, где крики чаек и скрип галер спорят за право нарушать спокойствие обители.

Но маг не вправе выбирать, куда его занесет судьба. С новой решимостью Ханнан посильней оперся на руку охранника и заковылял так, словно силы его покинули.

Такани вернулся к полуночи, под фырканье лошадей, топот забегавших слуг и занудные распоряжения Захита. Чародей услышал его задолго до того, как торговец ворвался в комнаты Ханнана, в шелесте дорогих одежд и облаке сладких южных ароматов.

— Поднимайся, старик! — прогудел купец. — Приходи в себя. Нам нужно многое обсудить.

Маг был к этому готов и спокойно ответил:

— Располагайся. Слуги оставили бутыль…

— Боги, нет! Нечего тут киснуть, — купец пошире распахнул дверь, приглашая друга идти вперед. — И потом, здесь полно челяди. Незачем им слушать торговые дела. Мы идем в сад, я распорядился натащить туда фруктов, вина и света.

— Боишься своих же слуг?

— Я хороший хозяин, — хохотнул Такани. — У них уши завянут, если послушают, как я считаю медяки.

Ханнан послушно набросил на себя накидку. Когда он проходил мимо застывшего у дверей торговца, тот хлопнул чародея по плечу и негромко произнес:

— Не бойся, не дам я тебя в обиду.

Ханнану оставалось лишь пожать плечами.

В саду было прохладно и тихо. Медные светильники с горящим маслом выхватили из ночи небольшой остров света: с парой ковров, низким столиком и грудами подушек. Кипарисы и цветочные кусты сгрудились за чертой темноты, словно не решаясь подступиться к огню. Когда они приблизились, из теней вынырнул Захит с кувшином развязывающего язык питья.

— Захи будет с нами, — пояснил торговец. — Ты ведь не против?

— Как я могу быть против? Я твой гость.

— Кончай свои унылые разговоры. И без них тошно, — купец упал на подушки.

Ханнан подождал, давая старику наполнить чаши, и осторожно спросил:

— Почему тошно? Церемония прошла неудачно?

Такани поморщился, опрокинул в себя вино и протянул Захиту чашу за обновлением.

— Проклятые вахуриты! Не нравится мне это…

— Что именно?

— Все. Да все! — Такани умолк. Пожевал губами, тяжело вздохнул. И начал заново: — Понимаешь, старик, когда владыка стал Царем Царей… да продлятся его годы и прирастет царство… мы ведь знали, что он пришлет наместника. Думали, все останется по-прежнему, только в крепости будет сидеть другой. А видишь, как вышло: наместник вон где, а мы здесь. Мы стали думать, наместник назначит хранителя города. Тоже не назначил. Сказал, города побережья богаты купцами и товарами и не нуждаются в поводырях. Только намекнул: те, кто соберет деньги на ремонт тракта — те и не нуждаются.

— И что?

— Собрали. Кто бы сомневался? — Такани фыркнул. — Потом на новый храм, на крепость. И мы привыкли. А этот… как ты его назвал?

— Кийяз.

— Да. Именно. Я не могу его винить. Совет Достойных больше препирается, чем управляет. А если власть валяется на дороге: просто так, в пыли, никому не нужная… Глупо ее не поднять, верно? — Такани пожал плечами. — Во всяком случае, я бы поднял.

Чародей со слугой молчали.

— Проклятье, Ханнан, я боюсь! Жрецы почти отобрали у нас вожжи, теперь у них еще появился колесничий… И, судя по всему, он намерен хорошенько нас взять. Видел бы ты прием в ложе торговцев! Не знаю, что от нас теперь останется.

— Ты узнавал, что произошло на площади?

— Узнавал… — Такани выглядел виноватым. — Никто не знает, никто ничего не видел. Это что, так важно?

Маг пожал плечами.

— Просто пытаюсь понять, вцепятся они в меня или в вас, — помолчав, он добавил: — Я могу найти другое пристанище.

— О боги, только не начинай по новой! — Такани замахал рукой. — Одного тебя они выследят и забьют, как шакала. Мой авторитет, по крайней мере, нас защитит.

Ханнан подумал, что ни авторитет, ни власть, ни золото не спасли обитель от толпы, но счел за лучшее промолчать.

— Ладно, кончили с причитаниями, — купец со стуком поставил чашу на стол. — Что ты там углядел на площади?

— Углядел? Может, ты и транс заметил?

— Проклятье, Ханнан, я не слепой! — отрезал купец. — Остальные пялились на жреца и слишком плохо тебя знают.

— Вам нечего опасаться, — вставил Захит. — Кроме нас, такое никто не распознает. Большинство торговцев едва научились читать и писать, они не отличат мага от бродячего поэта, то и другое им одинаково чуждо.

— Ну, того, что я заметил, они точно не знают, — чародей потер висок, думая, с чего бы начать. — Понимаешь, среди магов тоже есть преступники. Раньше было проще. Сам Круг редко судил своих же, но Царь Царей и двор — все были магами. Они хоть понимали, о чем речь. После смуты… — Ханнан помялся, но продолжил: — Сложные дела по-прежнему судит Царь Царей. Но это раньше у мага могли отобрать земли и имения, в самом плохом случае казнили. А сейчас у мага нечего отбирать, а владыке не пристало разбрасываться чародеями. У соседей-то переворотов никто не устраивал, в войне чародеи пригодятся. Маги нужны стране, и Азас это знает. Казнят слабых. Сильных же… им отрубают руки, отрезают языки и выкалывают глаза. Считается, это помогает обуздать Дар. Глупость, конечно… Даром управляют волей, а не словами и жестами.

— Ты о тех шутах в масках? — спросил Такани.

— О них самых. Маги называют их шахва. Искалеченные. Это преступники. Причем, не какие-нибудь… это убийцы. Первый-в-Круге торгует ими. Не то, чтобы у него был выбор… Его поставили перед фактом: либо делаешь по добру и приносишь в Круг золото, либо делаешь то же, но из-под палки.

— Погодите, господин… — встрял Захит. — Так эти Искалеченные, они умеют колдовать?

— И еще как! — усмехнулся Ханнан. — Это самые сильные из преступников-магов. Шахва рабы. Отпуская их в большой мир, Круг надевает на них ошейник, ключ от которого дает хозяину. Ошейник нельзя снять. И хозяин не ограничивает способности шахва, просто в любой момент может уничтожить ключ, а вместе с ним — и раба.

— И что, эти шахва преданно служат владельцу? — Такани забросил в рот маслину, но забыл ее прожевать.

— Кто знает? Им нет повода любить хозяина. Но не забывай, что это преступники. Особой любви к Кругу или простым смертным они не испытывают. Убийства совершаются по разным поводам, но слабых и впечатлительных казнят. Шахва — те, кто способны на все. Это все равно, что набрать телохранителей из насильников и убийц. Они знают, что живы лишь твоей милостью. Дай им золото, шлюх и выпивку — и они у тебя в кармане. Шахва, может, искалечены и ходят в цепях — но они живут и живут неплохо. И знают, что если ослушаются — лишатся всего.

— Для чего они твоему Кийязу? — поинтересовался Такани.

— Моему? — Ханнан усмехнулся. — Спроси у него сам. Но, думаю, не для того, чтобы следить за чистотой одежд.

Купец поморщился, будто очередная маслина вдруг оказалась горькой.

— Что-то ты темнишь, мой друг…

Чародей ничего не ответил.

— Ну, с моей каланчи так видится. Или тебе неинтересно, как со стороны выглядит? — Такани прищурился.

— Что уж там… Рассказывай, чем я тебе насолил.

— Не насолил, нет, — Такани погрозил ему мясистым пальцем. — Вот смотри сам. Слышал я, был в столице такой Ханнан, советник у князя Теде́роса… Бес с тобой, я все годы считал тебя мертвым, а мало ли Ханнанов в Царстве? Этот Ханнан был богат, но не занимался торговлей. Этакий книжник: то ли звездочет, то ли хронист. Но, говорят, бесовски влиятельный был человек, потому как давал князю очень умные советы и держался на хорошем счету.

Чародей поймал на себе взгляд старика-слуги и отвернулся. Купец же продолжил:

— Одна беда: Ханнан-советник был умен во всем, кроме придворных интриг. И давал слишком хорошие советы. Влиятельный князь стал слишком влиятельным, чтобы оставаться при дворе: его обвинили в какой-то глупости, лишили титула и сослали в глушь, оставив земли тщеславному братцу. А советник… боги знают, куда он делся. Пропал. Исчез!

Торговец помахал рукой в воздухе, словно показывая, как испарился Ханнан-советник.

— Через полгода заявляешься ты. И можешь носить какое угодно рубище, да только непохоже, чтобы ты нищенствовал. По тебе видно — ты не торчал на солнце, красиво говоришь и проклятые маслины кладешь в рот так, что впору открывать школу для местных купчих. Что скажешь? — Такани наставил на чародея палец.

— Что ты в меру наблюдателен и у тебя богатая фантазия.

— Ладно-ладно, идем дальше… Приезжаешь ты ко мне, весь бедный и потрепанный. Одним богам ведомо, какого беса ты забыл в нашей дыре, но пусть. Через пару недель прибывает Кийяз, да еще с Искалеченными. И всем чего-то надо от города! Мой друг, Сакар — это паршивая, всеми забытая дыра. Он не исчезает с карт, потому что это перевалочный пункт для галер и караванов. Но он и не станет больше, потому что в Царстве полно лучших земель, и рынки будут где угодно, но только не здесь. А теперь скажи: какого беса вы здесь забыли? Маг ты или нет? Что происходит и кого, в конце концов, я приютил в своем доме?

Ханнан хотел уже открыть рот, но купец не дал ему вставить слова.

— И не надо мне рассказывать, что ты готов покинуть мой кров! Мне безразлично, что ты маг. Я, знаешь, изучал грамоту в обители и помню твоего наставника. Старый Амир никого не мучил. Я ненавижу вахуритов! Не знаю, кто кого пытал, но ненавижу! И за резню, и за то, что лезут в ложу торговцев, и пыжатся, пыжатся… И за то, что поучают, на какие праздники напиваться и какую девку лапать — тоже. Но будь я проклят! Если эти искалеченные ублюдки явятся в мой дом, я должен знать, что им говорить и как тебя отбрехивать!

Такани подался вперед, навалившись всей тушей на столик. В тусклом свете гаснущих ламп он казался устрашающим.

— И знаешь еще что? Помимо того, что я сидел с тобой за одной партой, я вижу: что-то происходит. Когда это произойдет… что бы это ни было… я хочу быть первым, кто об этом узнает. И мне не хочется тебя выпроваживать хотя бы из-за этого… Вот теперь можешь говорить. Я все сказал, — закончил он, откинувшись обратно.

— Трудность в том, что я немного могу рассказать, — проговорил Ханнан.

— Ну, так тебя и растак! Если боишься… ну наложи свои чары, чтобы я не проболтался, и дело с концом!

Ханнан рассмеялся, и ночной сад вторил ему шелестящим смешком.

— Я уже наложил Узы Молчания. Да, я не настолько глуп в таких делах, как кажется… Еще в первый день, на вас обоих. Попробуй ты проболтаться, уже бы знал об этом. Ну, и я тоже.

Он попытался найти что-то особенное во взглядах старика и купца, но не нашел. Все, как и полагается: удивление, легкая досада, кажется, даже понимание…

— Нет, дело не в этом, — заключил Ханнан. — Просто я сам не знаю всего.

— Расскажи, что знаешь!

— Попробую…

Сегодня определенно выдался день откровений. Ханнан гадал, радоваться ему или печалиться. Теперь-то все станет проще. Но лучше ли? В конечном счете, он не узнает, если не заговорит.

— Видишь ли, Сакар очень старый город, — медленно проговорил чародей. — Очень старый. Я знаю, что обитель, которая здесь была — одна из первых в Царстве. Еще я знаю, что Круг пытается вернуться в земли, где обители были потеряны. Кругу нужны новые люди, в том числе из южных земель. На случай, если Черный Азас решит раздавить недодавленное. Им нужно восстанавливать влияние…

— Им? — переспросил Захит. — Вы не состоите в Круге?

Ханнан умолк. Это было самое верное оружие против него — и против Верховного. Сможет ли он в случае бегства или предательства обеспечить молчание обоих?

Он колебался всего мгновение-другое.

— Нет. Все маги Царства переписаны, как бараны к пиршеству. Я же родом из города, где все чародеи погибли. Неотмеченный. Свободный. Верховный не мог такого упустить. Отсюда и история с князем: мы получили союзника при дворе, а он — мага, о котором никто не знает.

— Но чего хотят вахуриты? — вновь вопросил Такани. — Какого беса патриарх переезжает в эту глушь? Что всем понадобилось в нашей дыре: святошам, Кругу… может, сюда еще кто заявится?

— Я могу только гадать, — пожал плечами чародей. — Может, слухи, что Круг намерен вернуться, просочились за стены столичной обители. Может, они ищут меня или целый отряд магов, для того и Искалеченные. А может, решили устроить оплот: здесь, где годами не любили колдунов — чтобы отсюда покорять умы в других пределах. И тогда шахва нужны, чтобы подмять Совет Достойных… Может, дело в самой обители, одной из первых в Царстве. Не знаю. Честно.

— Так ты у нас буревестник, — Такани хмыкнул. — Знаменосец. За которым грядет победоносное воинство магов.

— Вряд ли, — покачал головой Ханнан. — Скорее, глаза и уши. Никто не знает, когда будет воинство. Когда-нибудь обязательно, но скоро ли? Я должен просто сообщать обо всем важном и ждать указаний.

— Так ты не можешь покинуть город?

— Мастер ты задавать вопросы, — криво улыбнулся чародей. — Могу. Я многое могу. Но есть вещи, которые лучше не делать.

— И что? Если ты такое выкинешь?

— Вернусь в столицу, — мрачно ответил Ханнан. «Моля богов, чтобы Первый был сперва уж магом, и лишь потом придворным», — закончил он про себя.

За границей почти погасшего круга света далеко в городе забил гонг, словно отмеряя оставшиеся до того дня часы и минуты.

Густо-лиловые сумерки укрыли, окутали, опутали Сакар, когда Ханнан решил закрывать лавку.

Вечерами добрые люди разжигали вокруг базарной площади костры, и когда рынок одевался ожерельем огней, когда в чайных домах начинали греметь посудой, муравейник торговых рядов умолкал. Глуше становились голоса зазывал. Притуплялись острые ароматы пряностей. Даже пыль — и та казалась не такой вездесущей. В эти вечерние часы Ханнан любил возвращаться в особняк Такани. Из распахнутых дверей харчевен слышалось бренчание струн, а нищие не донимали прохожих на узких улочках Старого города.

Сегодня, впрочем, вечерняя прогулка оставалась под вопросом.

Назавтра предстоял базарный день, с самого утра в Сакар один за другим стекались караваны. Верблюды и волы, ослы и телеги, по двое и вереницами — они шли и шли. Чародей давился пылью, перекрикивал погонщиков и думал, когда же это кончится. Но стоило бубенцам одного каравана смолкнуть, вдали едва слышно заводили плач бубенцы другого.

Вот и сейчас: они всё бренчали, а в полумгле мимо лавки плыли силуэты верблюдов, бесшумно ступая, точно призраки. Казалось, это не бубенцы, а ночь звенит и рыдает тысячей медных голосов.

— Всегда удивлялся: как они умещаются в городе? — проговорил Захит. С недавних пор он стал не только управляющим поместья, но и заведовал новой лавкой Ханнана. Лавку чародей мог купить и без помощи Такани, Верховный не испытывал недостатка в золоте. Однако купец уповал на перемены и едва не насильно всучил Захита магу.

«Хочу быть в курсе первым! — упрямо твердил он. — Старик будет за тобой присматривать». Ханнан решил, что это честная сделка: за все те двери, что раскрывались перед ним по слову купца.

— Меня больше волнует, как добраться до дома, — ответил маг, выглянув на улицу.

— О, об этом не беспокойтесь! Так густо они идут по хаса́нской дороге. Это я точно говорю, видел много лет. Если выйдем через черный ход, караваны нам не помеха.

— Мне нужно собраться. Я быстро! — заверил старика Ханнан.

Он взбежал по скрипучей лесенке, где его ждала крохотная комнатка над лавкой. Там он хранил кое-какие вещи, бумаги, сменную одежду. Здесь же стояли, загромождая проход, три окованных медью ларя. С книгами.

Ханнан долго раздумывал, чем бы ему торговать для прикрытия. Драгоценности? Но кто поверит, что в Сакаре такая торговля может иметь успех? Шелк? Его не интересовало, о чем сплетничают купеческие жены. Пряности? Не нужно быть магом, чтобы понять — таких дельцов здесь полно без него.

Чародей остановился на книгах: товаре в меру престижном и редком, чтобы заинтересовать даже местных. Они позволяли перекинуться парой слов с самыми занятными людьми города. И пока Захит руководил лавкой, Ханнан как столичный гость входил в самые закрытые имения, где встречался с хозяевами, рассказывал о столичных нравах и расписывал, как модно собирать библиотеки.

Не реши он сменить кафтан, чтобы пыль не покрыла дорогую ткань, маг столкнулся бы с Искалеченным нос к носу.

Он сверху почувствовал… присутствие — да так и замер, вытянув продетую в рукав руку. Встряхнулся, оделся и вновь застыл, целиком погрузившись в ощущения.

Их было двое, Искалеченный и жрец, и они только что вошли. Вновь — словно стылый ветер, мурашки по спине… Ханнан вдруг понял: шахва делает это каждый раз, оказываясь на новом месте. Словно принюхивается. И то верно, подумал чародей. Ведь мы оглядываемся, стоит нам войти в комнату — почему Искалеченные должны вести себя иначе?

Боги, какие глупости лезут в голову!

«Почувствует? Нет?» — гадал Ханнан. Он привык выходить из дому, замаскировав скрытую силу. Но парадокс в том, что, лишившись глаз, шахва не становились безопаснее. Наоборот — в Круге рассказывали, что Искалеченные куда чувствительней иных полноправных магов. На шестое чувство. На чувство силы. «А как иначе, если внутренний взгляд заменяет глаза?» — вспомнились слова Первого-в-Круге.

Видимо, шахва ничего не заметил, поскольку Ханнан услышал, как жрец беседует с Захитом. Отдернув парусиновый полог, чародей остановился на верхней ступеньке лестницы.

— …применение магии, — говорил священник, — …под носом!..не можем допустить… в базарный день.

Захит что-то спросил, но из ответа маг услышал одно слово — «проверяем».

— Проверяете? — Ханнан улыбнулся: из старика вышел бы неплохой актер. Повысив голос, тот продолжил: — Вы ведь не подозреваете… меня… в этом?

В голосе Захита было столько отвращения, что встреть его Ханнан на улице — обошел бы десятой дорогой. Слова жреца потонули в звоне бубенцов. Старик вышел из-за прилавка, и маг услышал отчетливей:

— Что ж, проверяйте… Хозяина нет, и он не разрешает посторонним соваться в кабинет. А здесь обнюхивайте, что хотите.

Наивный, наивный Захит! Ханнан не сомневался, что Искалеченный пойдет куда захочет и когда захочет — и никто его не остановит. Это вопрос времени — когда парусина у входа откинется, и в комнатушку сунется уродливая, безглазая, как диковинные рыбы, маска.

Ханнан не собирался ждать ее появления.

Задняя стена лавки выходила на узкую грязную улочку, примыкавшую к базарной площади. Даже не улочку — так, проулок… глиняные стены подступили вплотную, стиснули сточную канаву и выросший над ней кривой, почерневший от старости инжир.

Чародей затравленно огляделся. Не будь внизу Искалеченного — он бы прыгнул. Приземлился легко и плавно, словно на речное дно. Но колдовать в присутствии шахва… на такую глупость его не толкнет даже страх. Веревка? Но, оказавшись внизу, ее уже не снять!

Голоса стали громче: должно быть, Захит спорил со жрецом. Не дожидаясь, пока причина ссоры выяснится, Ханнан прыгнул.

Он метил в сточную канаву, надеясь, что гнилые фрукты, помои и прочие отбросы смягчат удар. Вонючая жижа прянула из-под ног, забрызгав полы кафтана. Это ничего. Об этом можно подумать позже. Прихрамывая и слегка подволакивая ногу — точь-в-точь как Захит — Ханнан заковылял прочь.

Проулок петлял, словно уходивший от погони заяц. Подсовывал чародею то высокие глиняные заборы, то задние стены мастерских. Пару раз Ханнану попались узкие проходы, но он не спешил сворачивать. Переулок, во всяком случае, куда-нибудь да выведет, свернув же, маг рисковал заплутать и начать ходить кругами.

Он дошел до места, где канава ныряла под забор, когда вновь почувствовал Искалеченного. Другого. У силы был иной… вкус, цвет, запах — для силы все равно не подберешь сравнений. В одном маг не сомневался: поблизости было двое шахва, их взгляды просачивались сквозь стены и вынюхивали… нащупывали…

Облава? Ведь он почти не пользовался Даром! Но если жрецы и выгнали на улицы нескольких рабов для одной им ведомой цели — маг предпочел не рисковать.

Забор казался невысоким. Подпрыгнув и схватившись за край, упираясь в выбоины и невидимые в темноте выступы, он взобрался наверх и перевалился в сад. Сегодня боги решили ему улыбнуться — маг не столкнулся лицом к лицу с хозяевами, не потревожил брехливую собаку. Из окон квадратного домика падал свет и долетал запах плова. Во дворе, выстроившись на кольях, сохли вылепленные за день горшки — в темноте они напоминали насаженные на пики головы.

Держась теней, Ханнан перебежал двор и приник к внешней стороне забора. Прислушался к ощущениям. Похоже, в округе никого не было: он не чувствовал отпечатков сознаний, кроме собравшейся за вечерней трапезой семьи. Еще одно усилие, сдавленные ругательства — и он уже на улице.

Залаял пес. Плотнее запахнув полы кафтана, Ханнан быстрым шагом направился прочь.

Базарная площадь — самый центр Сакара. От нее городок расходится, как клякса на старой карте. Рукав к порту, где вдоль дощатых настилов трепещут вывешенные для просушки сети. Рукав — на северо-восток, вдоль тракта, что ведет в столицу, там селятся ремесленники и бедняки. Рукав на запад… Раньше к хасанской дороге лепилась мешанина харчевен и борделей, что же там располагалось теперь, Ханнан не знал.

Богачи и остатки местной знати селились к югу, сразу за базарной площадью. Там на холмах разлегся Старый город, с мощеными улицами, старинными домами и ветвями столетних вязов, перевесившимися через стены садов. Туда-то магу было нужно, но именно туда он и не мог направиться, опасаясь наткнуться на шахва.

Стараясь идти не слишком быстро, Ханнан все размышлял, куда податься — пока не понял, что его размышления бессмысленны. Сакар вытянулся вдоль побережья на пару схенов, но ни одна подворотня не укроет его от Искалеченных, если те возьмутся за него всерьез.

Маг так и шагал, не глядя по сторонам, пока не понял, что ноги вынесли его к гавани. Здесь жизнь не прекращалась даже с наступлением темноты. Бродячие лоточники на все голоса нахваливали свой товар, притом успевая поносить товар соседей. Из распахнутых окон борделей текли запахи амбры, мускуса и розового масла. В медных чашах шипело и плевалось масло, озаряя улицу неверным желтым светом.

Ханнан двигался с опаской, то и дело прислушиваясь к ощущениям. Он не слышал шахва уже четверть звона, но это еще ничего не значило. К тому же, он забрел в самую неприятную часть города и то и дело ловил на себе оценивающие взгляды.

— Любезный! Эй… мир твоему дому! Любезный?

Его схватили за рукав, но маг вывернулся и нырнул в толпу, сгрудившуюся у прилавка. Он понимал, как ненадежно это убежище. В порту никто не обратит внимания, если его оберут посреди улицы.

Из этой дыры пора было выбираться, и Ханнан свернул в первый же проход, который показался достаточно светлым. Через несколько минут он понял, что «показался» — самое точное слово. Маг свернул еще раз, но вновь ошибся. Людей тоже стало меньше: лишь где-нигде ему попадался встречный, чародей же, кляня невозможность воспользоваться Даром, старался держаться от них подальше.

Уже некоторое время Ханнан шел в полной темноте, спотыкаясь и ругаясь себе под нос — когда услышал голоса. Сперва один, затем другой — грубые, мужские и угрожающие, они не предвещали ничего хорошего. Маг остановился бы или свернул, не услышь он пронзительный детский вскрик:

— Пусти!

Непонятно, мальчик или девочка. Впрочем, это было и не важно.

Глухой удар, возня, звуки драки… Ханнан никогда не замечал за собой ни доброты, ни благородства. Он сам не знал, что толкнуло его в освещенный лунным светом проулок. На бегу он услышал вопль и ругань — наверное, ребенок вцепился зубами в грубую руку.

Когда он выбежал из-за угла, было поздно. Не для ребенка, нет. В лицо дохнуло жаром, и маг в последний миг поднял щиты. Даже он покачнулся от волны силы, прянувшей к нему, как свора голодных псов. «Жертва» была там, в мешанине пламени и поднятой в воздух пыли.

Маг ругнулся. Если не вытащить оттуда ребенка, тот погибнет от своей же руки. Вернее, своего же страха…

Он сделал шаг. Пошатнулся, склонился, будто идя против шквального ветра. Второй шаг… Из-за мерцания щита послышался крик, тут же перешедший в вой. Да, первый удар должен был сбить с ног и опалить бороды — теперь же портовый сброд почувствовал, что на них обрушилось.

Сила клубилась вокруг него. Дикая, необузданная, способная сгноить плоть на костях и измельчить кости в труху. Он нашел ребенка наощупь, схватил его, рванул к себе, спрятав под прикрытием щита. Худой, угловатый, тот дрожал в ознобе и едва держался на ногах. Маг силой развернул его и, глядя в глаза, рявкнул:

— Прекрати. Прекрати, кому говорят!

На него вытаращились две бездонные плошки на перекошенном от ужаса лице. В сполохах силы маг видел, что зрачки расширены, как после черного дурмана.

— Я… Я только… я…

Бросив мимолетный взгляд за плечо ребенка, Ханнан подавил спазм тошноты от вида гниющих тел — и вновь встряхнул дитя. На сей раз посильнее.

— Вот и хорошо. Смотри на меня, слышишь? Там ничего нет, — выдохнул он.

Зубы ребенка клацнули один раз, другой, и обессилевшее тело обмякло у него в руках.

— Так-так-так… — Такани прищурился. В неверном свете Ханнан не понял, что же выражает его взгляд. — Стало быть, хочешь устроить вторую обитель прямо здесь? Соберем, значит, колдунов со всей округи и притащим сюда?

Купец глотнул вина и со стуком водрузил чашу на столик. По ее бокам чеканные львы гнались за чеканными же ланями, и магу казалось, что и сам он, не зная о том — тоже стал участником неведомой погони.

Чародей не помнил, как добрался до дома. Дорога стерлась, смазалась. Огибая базарную площадь, он выбрал самый далекий из кружных путей. С ребенком на руках маг скорее плелся, чем шел, не меньше нескольких звонов. Уже на входе в Старый город его пытались остановить, но Ханнан рыкнул на стражей, и все их рвение испарилось. Когда он, наконец, сгрузил ношу слугам — ему казалось, он совершил пешее паломничество к горе Гнева.

Маг парился в облицованной изразцами ванной, когда в клубах пара появился Такани. Недовольно поджимая губы и цедя слова, тот говорил и говорил, но слова терялись во влажной дымке — или в том гулком шуме, что не покидал голову мага. Все же Ханнан разобрал, что Захит давно вернулся, и только старый осел таскался по городу, так что купец подумывал снарядить людей на поиски. Объявившись же, еще и притащил с собой оборванку…

«Значит, девочка», — то была единственная мысль, мелькнувшая в ответ на монолог купца.

Чародей погрузился в ванную с головой и лежал там, задержав дыхание. Когда он вынырнул снова, Такани уже исчез, а его место заняли две молоденькие служанки.

Теперь купец сидел перед магом, грузный и мрачный, как грозовая туча. Ханнан сказал бы, что тот в бешенстве, но надеялся — это тени ложились на лицо торговца. Слуги зажгли едва ли четверть светильников, в каждом жесте челяди читался вопрос: отчего ж так неймется господам, когда за окном скоро утро?

— Вина? — подал голос Такани.

Ханнан покачал головой. После противоборства с дикой силой девчонки в вине он нуждался в последнюю очередь.

— Как хочешь… — буркнул купец. Он залпом осушил чашу, вытер губы рукой и выдохнул: — Боги, ну что за бесов день!

— У тебя тоже были неприятности?

— Думаешь, к тебе одному заглянула слепая маска? — желчно спросил купец. — Они и сюда явились. Как думаешь, что я чувствовал, когда мне доложили о гостях?

Ханнан примерно представлял.

— Я не маг, но на первых уроках старика сидел с тобой, и помню, что чары оставляют след. Значит, все маленькие просьбы, которые ты исполнял, могли выплыть наружу.

— Я позаботился об этом, — негромко произнес Ханнан.

— Боги, а мне откуда было знать? — в голосе торговца прорезались визгливые нотки. — Я не отпущу тебя ни за какие коврижки, я слишком долго ждал, кто растрясет это болото! Но я на своей шкуре почувствовал все, что ты говорил: поставить под удар, опасно и все такое…

Ханнан потянулся через стол и успокаивающе похлопал Такани по плечу.

— Все будет в порядке, старый друг… Я привык никому не верить. Но если я защищаю спину, то и не подставляю других. Риск всегда есть… Но не больше того, как если б ты вообще не знал, что я учился магии.

Видя, что минутная слабость неприятна самому Такани, он спросил:

— Чего они хотели? И как ты их встретил?

— Бес их знает, чего хотели! — выплюнул купец. — Жрец говорил, они проверяют весь город. Представил маску как одного из ордена и сказал, что теперь они будут охранять наш покой. Такое знакомство. Маска все зыркал на меня, если так можно о слепом… Но он со всеми так, я уже спрашивал.

— А ты?

— Что я? Пригласил их в сад испить вина и вкусить моего гостеприимства. Главное, подальше от дома. Жрец выдался вежливым и отказался.

Ханнан спрятал лицо в руках и провел ладонями, стирая тяжелые мысли.

— Я знаю, что ты думаешь, — наконец сказал он. — Девчонка необученный маг и не может обуздать свой Дар. Ее нужно бросить, и пусть вахуриты все спишут на нее. Здесь ее держать опасно.

— Я такого не говорил, — проворчал купец.

— Я же сказал «думаешь», — маг улыбнулся краешком губ. — Ты прав. Я тоже так думаю е. Но… я не могу. Я должен отправить ее в Круг. Меня посылали ради таких, как она, но даже не это главное. Просто… — он замялся, подыскивая слова, — старый Амир подобрал меня на улице. Она — это я, только на тридцать лет моложе и в платье.

— В лохмотьях, — так же ворчливо поправил толстяк. Ханнан не смог сдержать улыбки.

— По меньшей мере, я должен выяснить, она ли напала на меня на рынке или в городе есть другие маги.

Такани молчал. Чародей все ждал и ждал ответа, но так и не дождался. За окнами неторопливо занимался рассвет. Небо над городом стало цвета синей сливы, а птицы в саду перекликались уже с ползвона.

— Мне нужно осмотреть девочку.

Маг встал и разгладил полы кафтана. Выжидательно посмотрел на купца, пожал плечами и собрался было направиться к дверям.

— Погоди, — Такани наконец оторвал взгляд от чаши. — Что ты собираешься делать?

— Связаться с Кругом, — веско произнес Ханнан. — И думать дальше. Я не могу гадать, пока не поговорю с Верховным.

— Лучшее, что он может сделать — прислать свое мажье войско и разогнать жрецов. Всего остального будет мало.

Ханнан не нашел, что ответить. Постояв еще несколько мгновений, он развернулся и зашагал прочь.

Маг не слишком торопился, давая каждой ступеньке сыграть свою скрипучую ноту. Вопросы теснились в голове… Сумел ли он вселить в Такани надежду на помощь Верховного? Сам он не разделял уверенности, которой лучился. Боги, почему его, в одиночку — отправили сюда лазутчиком? Ведь он простой книжник, он не может, не умеет быть воином или соглядатаем… Почему?

Благо, двери показались прежде, чем родилась еще дюжина вопросов.

Девочка спала на низком топчане при входе. Маленькая, хрупкая, она напоминала цыпленка. Ханнан присел на пуф рядом, не решаясь сразу же войти в ее сознание.

Было так странно смотреть на нее и понимать, что она такой же маг, как и он. Что в этих ручках, выложенных поверх покрывал, таится сила. За свою жизнь Ханнан нечасто сталкивался с детьми и не понимал их. Они казались ему недоделанными взрослыми. Он терялся в догадках, что с нею делать. Наконец, маг взял ее руку в свои и закрыл глаза.

…Арсила, его юношеская страсть, шагала рядом, держа малышку за руку. Ханнан не узнавал улицу, но это был Сакар: над плоскими крышами маячил купол вахурова святилища. Стояла несусветная рань, и прикосновения ветра к коже были холодными и влажными. Им еще не встретилось ни одного прохожего, но девочка все равно побаивалась. Их не любили в городе. Сама она не знала иной жизни, но мать рассказывала, что раньше было по-другому — все из-за родича-колдуна.

Улица была грязной и обшарпанной, и Ханнан дивился, куда это занесло Арсилу. Что бы ни случилось с ее семьей после резни — как нужно пасть, чтобы оказаться в трущобах? На серых стенах красовались пятна отвалившейся побелки. В сточных канавах плавал мусор и не вонял потому лишь, что влажный ветер уносил прочь запахи.

Арсила всхлипнула, и девочка (а вместе с ней глядевший ее глазами маг) подняла голову. Только сейчас чародей отметил, что они идут в куцей похоронной процессии: человек пять родственников и пара соседей следовали за грубо сколоченными носилками. Снизу чародей не видел тела, но откуда-то знал, что это брат наставника.

Это было странно и даже страшно: один раз Ханнан уже участвовал в похоронах в семье старика… В той процессии были музыканты и лицедеи, а тело было усыпано лепестками цветов. За носилками шла вереница родичй в масках предков, а на площади актеры разыгрывали смешные и трогательные сценки из жизни покойного.

Что же произошло? Ханнан бегло просмотрел остаток образа, но дальше были людные улицы вокруг Дома Смерти и улюлюкающие встречные. Это воспоминание больше ничего не могло ему дать.

…Арсила умирала долго, наверное, пару лун. Истощенная голодом и холодом, она лежала в углу их каморки, глядя в потолок пустыми глазами. Ее волнистые волосы, бывшие раньше цвета густого шоколада, были немыты и нечесаны, липкими прядями разметались по простыням.

— Папа… папа? — почти одними губами говорила она. — Почему так холодно?

«Потому что ты горишь в лихорадке», — хотел сказать Ханнан, но вместо него подле любимой сидела девочка, от усталости неспособная вымолвить и слово. Год назад, на рассвете, когда он сам лежал в объятиях смуглянки с южных островов, а ветер с моря колебал кисейные занавеси на окнах, Арсила умерла. Затем были еще одни похороны, и на них и впрямь был Такани, похоронивший женщину, как царицу. Девчонка сбежала из дому, едва завидев чернокожих верзил. Ее пугал этот тучный громогласный человек, и за последним костром она следила с холма неподалеку.

Ханнан, словно старые письма, перебирал детские воспоминания, но чем глубже, тем туманней они становились. Одно он мог сказать наверняка: сила в девочке пробудилась недавно, Арсила не знала, что растит колдунью — и ее Дар ощущался не так, как сила давешнего мага на базарной площади.

Он вынырнул в настоящий мир, навстречу пробуждающемуся городу и солнечным пятнам, ползущим по постели девочки.

Ява́на. Так назвала дочь его возлюбленная.

— Явана… — негромко проговорил маг. Он покатал имя на языке, словно пробуя на вкус.

Веки девочки даже не дрогнули. Сказать по правде, и не должны были: после устроенного в гавани, она придет в себя к вечеру, а то и на следующее утро. И долго еще не сможет колдовать, пока неокрепшая сила не восстановится.

Впрочем… это и хорошо.

Маг встал и отошел к окну, глядя на одетую в шелка даму, ведущую по улице чистого мальчика в миниатюрном кафтане. Так могла бы выглядеть Арсила, если бы не потеряла имение. Что же произошло? Если только…

Маг отчетливо помнил самое яркое и жуткое воспоминание своей жизни: если бы копались в его мыслях, как он проделал с девочкой, то наткнулись бы именно на него.

Старик лежал лицом вниз на пороге — в отличие от обугленных нападавших, ему досталась чистая смерть: голова была проломлена метким броском камня. Только какая разница, если все они стали трупами?

Мебель в комнате была частью поломана, частью свалена на пол. Нападавшие крушили все, вымещая злобу, но не забывая и грабить. Этим-то они и занимались на других этажах обители, что позволило парню выбраться из укрытия и добежать до ставших родными комнат. Ханнан не очень соображал, что делает. Страх и растерянность пробудили все, что с детства въелось в кожу, в самую его суть. Сбережения старика, конечно, были нетронуты. Окованный медью ларь и сейчас стоял в углу комнаты, невидимый простецам через слои иллюзий.

Двор обители уже заволокло дымом. Дым тянул свои щупальца в комнаты, клубясь у окон и собираясь удушливым облаком под потолком. Снаружи кричали. Вопили. Захлебывались страхом… Ханнан все переводил взгляд с мертвого тела у порога на сундук. Что было дальше, чародей помнил не очень хорошо.

Кажется, он схватил сумку и даже не расплел чары — разнес сундук в щепки своей силой. Приглушенно тренькая, перезваниваясь, столбики монет один за другим посыпались в утробу сумы. Юноше показалось даже, есть в этом звоне нечто радостное, будто деньги залежались и сами хотели повидать мир.

Он бросился к выходу со всех ног — но теперь, в чадном сумраке, было не разобрать, где дверь. В удушливом смоге он метался по комнате как загнанный, обезумевший от боли зверь — натыкаясь на мебель и стены.

Чего Ханнан уже вовсе не помнил — так это как обитель осталась позади. Он очнулся ближе к окраинам, баюкая, как ребенка, сумку с деньгами, в полностью измаранной гарью одежде. Деньги, без которых ставшая париями семья оказалась нищей.

Так ли все было? Кто знает… Однако история вновь повторяла себя — как в песнях бродячих сказителей, где каждый куплет заканчивается одной и той же фразой. Неудивительно, что в девочке пробудилась сила: в семьях магов Дар встречается чаще, чем в прочих. Удивительно, что он нашел ее, и мог вернуть ей долг, который не выплатил наставнику.

Ханнан обернулся к спящей девочке.

— Я обязательно отвезу тебя в Круг, — негромко проговорил он. — Обещаю…

Настанет день — и они уедут. Вместе. И он никогда больше не вернется в эти земли. И ранней весной, когда в столице задувают южные ветры, неся долгожданное после сезона бурь тепло, он будет уезжать куда-нибудь на север: в белокаменную Ги́ллу Тхан или еще дальше, к предгорьям Зубов Амма́т. Туда, где его не сможет достать даже ветер.

Понравилась история? Оставьте комментарий на страничке Самиздата — это лучшая награда автору! Другие истории из мира Анхар, продолжение приключений Ханнана — все это вы найтеде у меня на сайте:

Vsevolod-Alferov.ru