Через несколько минут звон в голове утих, зрение вернулось в норму. И все же встал с пола я с трудом. А ведь мне еще нужно взгромоздить на себя неподъемный рюкзак.

Болтающуюся на шее дыхательную маску я надел вновь. Постепенно я пришел в себя. Однако мысли вялые и безжизненные, как мухи осенью. Надеюсь, что мозг сможет хотя бы немного восстановиться до того, как мне снова м.надобятся все его ресурсы. Хотя еще больше я надеюсь на то, что таких ситуаций в ближайшее время не возникнет. По это уже из области беспочвенных фантазий.

Дойдя до конца коридора, я уперся в лифт. Он не работает — все-таки здесь уже сотни лет обесточены все системы.

Однако вниз можно попасть и другими способами. Например, через служебную дверь рядом с шахтой лифта.

Войдя в нее, я немного поплутал по узким искривленным коридорчикам — этот этап пути Фома описал недостаточно подробно.

Но все же через несколько минут я наткнулся на люк в полу. Туда можно и просто спрыгнуть — так поступил Фома. А обратно выбраться по скобам в стене шахты. Но я предпочел привязать к идущей вдоль стены трубе веревку и спуститься по ней. Не зря же я тащил все это снаряжение! Да и пол внизу мокрый — не уверен, что, спрыгнув туда, я не поскользнусь.

Спускаться пришлось в темноте — руки заняты, а в зубах фонарик категорически не захотел помещаться. Правда, я сначала пробовал закрепить его на поясе. Но в такой позиции он освещал только пол внизу, а с каждым моим движением луч света дергался настолько резко, что даже обработанное чипом изображение содержало лишь невнятное мельтешение. Подобная стробоскопичность сильно отвлекает, а польза от такого освещения — нулевая. Пришлось отклочить фонарик совсем.

На том этаже, куда я спустился, когда-то шли ожесточенные бои — пластик стен местами обуглился, некоторые двери выбиты, а на других замки прострелены.

Здесь явно применялось и дистортионное оружие — огромные участки пола, стен и потолка украшены характерными концентрическими трещинами. Самые большие из таких участков имеют в центре отверстие. Одна из дыр в полу оказалась достаточно велика, чтобы через нее протиснуться — что я и сделал.

Тот коридор, в который я попал теперь, почти не пострадал — лишь на потолке следы боя, проходившего уровнем выше. Из этого туннеля спускаться дальше можно было только на лифте — все, что ниже, слишком секретно, туда не ведут никакие служебные помещения.

Когда-то для этого нужна была специальная карта из фрактального пластика — возле дверей лифта видна характерная горизонтальная щель, куда полагалось помещать карту. Однако теперь в шахту лифта может проникнуть каждый, кто обладает соответствующим снаряжением и толикой безрассудства — и того и другого у меня в избытке. Двери лифта раздвинуты. Похоже, кто-то очень постарался — на сверхпрочном металлопласте дверей остались глубокие вмятины. Фома говорил, что, когда он сюда добрался, двери были уже раскрыты.

Я просунул между створками голову, заглянул вниз. Абсолютно не представляю себе, как Фома спускался сюда без снаряжения. Хотя, с другой стороны, чего только не сделаешь на спор.

Минут двадцать я потратил на то, чтобы как следует закрепить трос. И не только потому, что был слишком неопытным в этом деле. Просто возле шахты лифта веревку было не за что цеплять.

По стенам проходят трубы, но они слишком испорчены временем, некоторые рассыпались в крошку, едва я попробовал завязать на них трос. Одна уцелела, но, когда я дернул веревку, чтобы проверить крепость узла, на ее конце остался болтаться кусок трубы.

И все же я справился с этой проблемой. Пришлось взять нанобластовый резак и прожечь дырку в дверях. Подождав, пока раскаленный металлопласт остынет, я пропустил веревку сквозь него и тщательно завязал.

Сначала я отправил вниз рюкзак — закрепил его на конце троса и потихоньку опустил вниз. Когда он глухо стукнулся о кабину лифта, стоящую в самом низу шахты, я спустился следом.

Ступив на крышу лифта, я посветил себе под ноги. Лифт остановился не прямо напротив дверей, а чуть ниже. Таким образом, между крышей кабины и верхом дверного проема осталась достаточно широкая щель. Я смог пробраться в нее, почти не поцарапавшись.

Дальше, если верить Фоме, особое снаряжение не требуется — нужно просто идти по коридору, за третьей дверью справа и расположен главный терминал информационного центра.

За указанной дверью оказалось небольшое помещение. Вдоль стен стоят диванчики. В углу — кадка, в которой раньше, вероятно, росло нечто декоративное. Но теперь в ней только земля, покрытая слоем плесени. Это, наверное, просто курилка. А сам терминал дальше, за дверью на противоположной стене комнатенки.

Там действительно оказался зал, наполненный вычислительной техникой. Стена, в которой расположена дверь, уставлена силовым оборудованием. Неудивительно, что его так много — представляю, сколько энергии потребляет это помещение.

Как известно, мощность кваркотронных схем можно наращивать двумя способами. Либо увеличением размера и сложности самой схемы, либо увеличением потребляемого количества энергии. Наиболее оправдано совмещение обоих путей — в этом случае соотношение производительности и затрат оптимально.

Кваркотронная техника такого размера должна потреблять прорву энергии для достижения огромной скорости вычисления — иначе приобретать столь дорогое оборудование невыгодно.

Стены справа и слева уставлены большими шкафами и какими-то непонятного вида цилиндрами размером с человека. Стена напротив пестрит множеством экранчиков и устройств ввода, а по центру ее украшает гигантская холлопанель.

В центре комнаты расположен проекционный пульт в форме полукольца. В его геометрическом центре стоит вращающееся кресло оператора.

Я подошел ближе к правой стене, чтобы полюбоваться столь мощной техникой — подобной мне не приходилось видеть ни разу. Даже если бы мне сказали, что такое существует, я не поверил бы.

Больше всего мое внимание привлекли большие цилиндры. Я долго не мог понять, что это такое, а когда понял то не мог поверить. Чтобы убедиться, я открыл ремонтную панель.

Сомнений быть не может — это капсулы с брэйн-гелем! Хотя правильнее их назвать не капсулами, а цистернами. Я попытался хотя бы примерно представить себе, сколько нейроидов может содержаться в одной такой капсуле. Даже примерные прикидки показывают астрономическое число, хотя я уверен, что и это число меньше реального — здесь наверняка компоновка нейроидов плотнее, чем в стандартном брэйн-геле.

Но, как бы все это ни было удивительно, пришел я сюда ради другого. Нужно скорее узнать то, что мне нужно, и убираться прочь. Тем более что у меня снова появилось нехорошее предчувствие.

Сначала нужно включить питание — сейчас ни один из генераторов не функционирует. Особых трудностей с этим не возникло — генераторы на джат-гейтах тем и хороши, что просты в обращении, ломаются невероятно редко и абсолютно автономны — для их работы не требуется никакого сырья. Вот только стоит каждый генератор как целая электростанция.

После того как проблема с энергией была устранена, я проследовал к полукруглому пульту и уселся в кресло. Жаль, что здесь нет интерфейс-перчаток,— я терпеть не могу общаться с компьютером через чип и в последние дни делал это только потому, что выбора нет.

Все знакомые мне люди, обладающие чипом-нейроконтроллером, удивляются такой странной привязанности. Они считают, что интерфейс-перчатки, да и вообще все остальные периферийные средства предназначены для «непрочипированных».

Да, взаимодействие через чип открывает гораздо больше возможностей, это удобнее и занимает меньше времени. Однако мне всегда нравилось все, что проводит границу между мной и компьютером. Это позволяет дистанцироваться, не уйти целиком в то, чем ты занимаешься, смотреть на все это как бы со стороны.

Впрочем, сейчас мне опять придется подключаться напрямую — перчаток-то нет. Конечно, проекционный пульт позволяет обойтись и без них — просто води руками над его поверхностью. Однако здесь есть своя специфика, нужны хотя бы минимальные навыки —без них полет сквозь Инсайд превратится в неторопливый заплыв.

Едва я сел в кресло, над пультом прямо передо мной появилась светящаяся голубоватая пирамидка — главное меню.

Я прикоснулся к ней — нужно настроить подключение через чип. Пальцы неумело забегали по пирамидке. Раскрылось вложенное меню, затем еще одно — более низкого уровня. Потом я сбился — никогда не приходилось работать с проекционными пультами. Все меню закрылись, пришлось начинать сначала.

Наконец я добрался до нужной диалоговой формы. Выяснилось, что удаленного соединения в этом пульте не предусмотрено. Пришлось перерыть рюкзак в поисках кабеля.

Наконец мой коммуникатор и пульт соединены проводом, система провела тестирование совместимости. Теперь я могу управлять всей информационной мощью этой комнаты одной лишь силой мысли.

Откидываюсь на спинку кресла, прикрываю глаза. Отдаю чипу команду, черное поле второго визуального слоя покрывается цветными прямоугольниками.

Инсайд.

Ухватываю один из блоков. Он стоит особняком, к нему не идут линии информационных связей. Он — не часть глобальной Сети, за ним скрывается содержимое суперкомпьютера, к которому я сейчас подключен.

Отдаю чипу команду идти в глубь этого прямоугольника. Он растягивается на все поле зрения, распадается на отдельные секторы. Ожидаю несколько секунд — это огромное по компьютерным меркам время уходит только на то, чтобы отобразить структуру содержащихся здесь данных. Похоже, здесь хранятся просто невероятные объемы информации.

Наконец возникает изображение тысяч блоков, связанных миллионами информационных нитей. Я отдаю чипу команду провести фильтрацию данных — с теми объемами информации, которые изображены сейчас, человеческий мозг работать не в состоянии.

Чип выдает сообщение: «Выполнение фильтрации займет приблизительно шестьдесят два часа. Продолжить?»

Подобное заявление меня сначала озадачило: как можно работать с информацией, если даже первичная фильтрация займет несколько суток? Но тут меня осенила идея столь же гениальная, сколь и простая — пусть здешний суперкомпьютер сам выполняет все операции, а чип будет только передавать ему мои приказы и отображать готовую картинку.

На самом деле вся обработка информации действительно должна производиться средствами самого суперкомпьютера, без участия всяких посторонних чипов. Просто мне редко приходилось подключаться к компьютеру через чип. Всегда, когда я использовал чип при работе через Инсайд, он сам выполнял все операции, так что такой режим работы установлен по умолчанию.

Суперкомпьютеру понадобилось несколько секунд на то, что чип мог выполнить только за шестьдесят два часа. Теперь количество прямоугольников и линий перед глазами стало значительно меньше, остались только те, которые в процессе фильтрации были признаны наиболее существенными.

С этим уже можно работать, мозг автоматически вычленил из общей массы те блоки, с которых стоит начать. Сознание привычно ринулось вперед, раскрывая информацию, подтягивая к себе линии информационных связей, открывая аналитические модули.

Но уже через несколько секунд я понял, что захлебываюсь в океане информации. Это и не удивительно — я не учел специфику данного информационного пространства, начал работать так, как привык раньше. В Сети нужную информацию приходится по крупицам добывать среди гор ненужного мусора.

Здесь же собраны огромные массивы данных исключительно по интересующим меня вопросам. Раньше я классифицировал всю информацию на две группы: та, которая совсем не нужна, и та, которая может пригодиться, чтобы найти нужные ответы. В данном случае вся информация относится ко второй группе.

Нужно группировать информацию по другому признаку— та, которая дает прямые ответы на мои вопросы, и та, которая лишь имеет отношение к этим вопросам, может дать зацепку. И все, что относится ко второй группе, нужно безжалостно отметать, хотя раньше я и привык работать только с такими данными.

Пришлось продолжить работу с учетом этой специфики. Несколько раз я, правда, сбивался на старый стиль работы, снова оказывался засыпанным лавиной ненужных фактов. Но через несколько минут приспособился.

Несмотря на непривычность, работать так оказалось гораздо проще, чем пробиваться сквозь мусор Сети. Не нужно искать мельчайшие зацепки, пытаться найти ответы там, где их нет, перебирать гору пустой породы. Не нужно изо всех сил напрягать интуицию, которая от такого насилия лишь забивается еще глубже.

Стоит только сформулировать вопрос, как сразу же возникает ответ. И даже не один, а сотни — они дополняют друг друга, освещают проблему со всех сторон, затрагивают самые мелкие и неожиданные ее аспекты.

Все вопросы, над которыми я бился последние дни, теперь разрешатся.

Вопрос первый: могу ли я действительно что-то изменить, выбрать одну из двух ветвей реальности? Ответ — да, могу. Инсайд услужливо разворачивает в своей угольной глубине полотнища информационных форм. Передо мной графики, схемы, целые страницы уравнений, длинные абзацы сухой теории.

Засекреченные исследования доказали, что фактор Развилки формирует вокруг себя область неопределенности. Те, кто сталкивается с фактором Развилки, действительно обладают свободой выбора. Здесь даже дает сбой закон соответствия предсказаниям.

Новый вопрос: каким образом может не действовать закон соответствия предсказаниям? Я не формулировал вопрос специально, он сам вырвался у меня. Я действительно поражен. Ведь нарушение закона соответствия предсказаниям вызовет нарушение причинно-следственной связи!

Возникает ответ: нарушения закона не происходит. Просто он срабатывает немножко иначе. Реальность не подстраивает объект под себя, чтобы обеспечить соответствие с предсказанным. Она сама изменяется. Например, если объект, находящийся в области неопределенности, начнет вести себя вразрез предсказанному, то вдруг окажется, что предсказание было ложным. Например, что оно основано на ошибочной интерпретации найденных в Сети данных или что сами эти данные — результат сбоя.

Это открытие должно вызвать у меня эйфорию — оказывается, я даже более свободен, чем мог надеяться раньше! Однако сейчас я целиком захвачен полетом сквозь Инсайд, никакие другие эмоции не могут заглушить экстаз от ураганного обмена с компьютером вопросами и ответами.

Еще один вопрос: как получилось, что после момента Развилки никто не проявит беспокойства от того, что она наступила раньше прогнозируемого на десять лет?

Ответ: причина кроется в этом информационном центре и множестве подобных ему. Когда наступила Развилка, паника от неожиданности этого события была грандиозной. Вся Сеть была наполнена самыми разными статьями и дискуссиями по этому поводу. Однако двенадцать суперкомпьютеров по всей России тщательно вычищали из Сети все упоминания о случившемся, чтобы, когда люди из прошлого будут искать информацию об этом периоде, никто не мог бы понять, когда действительно произошла Развилка.

И в самом деле — прямого упоминания о наступлении Развилки в Сети никто никогда не видел. Даже прогноз момента ее наступления пришлось произвести по косвенным данным — по моменту первых расхождений в архивах «левого» и «правого» будущего.

Информационными центрами, подобными этому, проделана колоссальная работа — нельзя просто взять да и удалить всю информацию по какому-либо вопросу. Всегда останется несчетное число косвенных зацепок, которые способны поведать многое.

И даже если все подобные ключики удалены — хотя я даже не подозреваю, как их можно отыскать,— то в информационной структуре Сети останутся огромные дыры, которые подскажут, что здесь что-то было. А «залатать» эти дыры — задача гораздо более сложная, чем их создать. Возникает новый вопрос: зачем кому-то понадобилось совершать это? Но на него компьютер ответить не может — он знает то, что ему приказано сделать, но не может знать, зачем и кому это понадобилось. Единственное, что я смог узнать,— по косвенным данным компьютер предположил, что подобной работой занимался кто-то еще, кроме двенадцати суперкомпьютеров в России. Скорее всего, подобные информационные центры существуют по всему миру. Я продолжил задавать вопросы. Что мне нужно сделать, чтобы реализовалась та или иная ветвь?

Ответ полностью совпал с моими предположениями. Для реализации «правой» ветви я должен отправить информацию на сетевой почтовый ящик с таймером, который через десять лет выложит ее в свободный доступ. Для реализации «левой» — содержимое «термитника» ни в коем случае не должно попасть в Сеть.

Теперь получены ответы на все мои вопросы, кроме одного: какую же ветвь я должен выбрать? Но на этот вопрос компьютер ответить не сможет.

Я вышел из Инсайда, открыл глаза. Комната, несмотря на свои размеры, кажется совсем крошечной. Такой эффект всегда возникает после работы в Инсайде. Даже несколько минут полета в бесконечном космосе виртуального мира показывают, насколько мал мир реальный. А теперь, когда я только что прикоснулся к глобальным тайнам, эффект еще сильнее.

Я с хрустом потянулся, вытащил один конец кабеля из пульта, другой — из гнезда коммуникатора. Аккуратно смотав покрытый серым пластиком шнур, я убрал его в рюкзак.

— Ну что, все узнал, что тебе нужно? — раздался за спиной знакомый голос.

Я обернулся. Прислонившись к недавно запущенному мною генератору, стоит темный силуэт. Впрочем, для меня темнота — не помеха, сенсоры очков способны функционировать и при меньшем освещении. Но после адреналинового шторма Инсайда я еще слишком возбужден, мне нужно некоторое время, чтобы вернуться в реальность.

Наличие в реальности потенциальной опасности сделало возвращение рекордно коротким — уже через секунду я сконцентрировался на знакомых чертах лица.

— Фома, это ты? — облегченно произнес я, снимая маску.— А ты тут чего делаешь?

— Тебя жду. Вообще-то я хотел сюда первым прийти и дождаться, пока ты явишься. Но подзадержался — захожу, а ты уже сидишь, ни на что не реагируешь.

— Вот здорово! Я уж и не надеялся тебя еще раз встретить. Только зачем ты сюда-то пошел? Если я тебе нужен, дождался бы наверху.

— Наверху увидеть кто-нибудь может. А мне свидетели не нужны.

Только тут я заметил бластер в руке Фомы. Сразу после этого у меня в голове стали роиться смутные догадки, которые переросли в уверенность, когда дуло бластера хищно уставилось в мою сторону.

— А ну-ка сними ствол, который у тебя на поясе болтается, и бросай на пол,— велел Фома.—Только без глупостей. Хотя нет, снимай весь пояс целиком.

Очень умно. Если бы мне пришлось отстегивать бластер от пояса, то совсем не сложно схватиться за рукоять и открыть огонь. А если мне придется возиться только с замком ремня, то мои руки не приблизятся к бластеру на удобное для меня расстояние. И если я все же попытаюсь схватить оружие, то среагировать будет проще.

Выбора у меня нет — придется подчиняться. Будь я чуть ближе к Фоме, я попытался бы его обезоружить. А если бы я стоял чуть дальше, то мог бы скрыться за пультом. Но в этой ситуации я не могу сделать ничего.

Ремень упал на землю, дуло бластера глухо стукнуло по пластику пола.

— И что теперь? — поинтересовался я.— Чего тебе от меня нужно?

— От тебя — ничего. Только ты сам. Знаешь, какую награду за тебя в Сети обещают?

Так, значит, федеральная служба безопасности действительно объявила за меня награду.

— И сколько же? — спросил я. В самом деле интересно, в какую сумму меня оценивают.

— Что, неужели сам не знаешь? Много!

— А сколько конкретно?

— А какая тебе теперь разница? Я хотел ответить честно, что спрашиваю из простого любопытства. Но внезапно появилась другая мысль.

— Разница очень большая. Если не больше, чем... — Я попытался вспомнить, сколько у меня осталось из денег, полученных за турнир.— Если не больше, чем десять тысяч, то я готов выкупить себя. Сейчас мы поднимемся в город, и ближайшее банковское отделение. Снимем с моего счета деньги. Хочешь, получишь наличными; хочешь, переведу на любой счет, который ты укажешь. А потом ты меня отпустишь.

— Ладно,— согласился Фома.— Я вообще-то не хотел тебе ничего плохого делать — ты все-таки деревню спас. Просто деньги очень нужны. Я в карты продул больше, чем у меня было, в долги влез. Думал отыграться, но еще больше проиграл. Так что мне деньги позарез нужны, я только потому и решил тебя выдать тем, кто тебя разыскивает. Но раз ты с деньгами мне поможешь, то я тебя отпущу.

Врет. То есть все, что он про карточный долг рассказал, правда. А вот отпускать он меня не собирается. И с меня денежки хочет взять, и награду захапать.

Но я ему платить не собираюсь. Мне бы только к нему поближе подойти. Обезоружить его не будет большой проблемой: по нему сразу видно, что никакого опыта рукопашного боя у него нет, кроме пьяных драк.

Внезапно я вспомнил некоторые мелочи вчерашнего дня.

— Фома, а ты когда узнал, что за меня награда обещана?

— Позавчера. Часа за два перед тем, как ты из люка вылез, я по Сети бродил, вот и наткнулся на это сообщение. Когда ты помог этих Воронов перестрелять и к нам подошел, я глазам не поверил.

Ага, значит, я правильно догадался: мысль сдать меня не была экспромтом, возникшим только сегодня утром.

— И ты поэтому вызвался меня отвезти? Фома кивнул.

— То-то ты так рвался прокатить меня до города. А как врал-то складно — интересно, мол, с таким человеком поговорить. Я уши и развесил. Наверное, и про это место мне рассказал специально?

— Ну да. Мы пока ехали, я все думал — как бы вместе с тобой в безлюдном месте оказаться. Если бы я тебя до города так и не довез, наши деревенские узнать могли бы. А в городе можно ненужное внимание привлечь. Кто-нибудь посмотрит и тоже твою морду опознает — в Сеть-то не я один хожу. И тогда в лучшем случае делиться пришлось бы. В худшем — вообще без ничего остался бы.

— Понятно. Тебе повезло здорово, что Савве ногу прострелило. Иначе он бы меня повез. Невероятное совпадение— одного только человека из оборонявшихся ранило, и как раз того, которого тебе нужно. И главное, странность — ну никак тот Ворон не мог в ногу попасть. Ну в голову, ну в грудь — Савва как раз из окопа высунулся. Но никак не в ногу. И уж больно ты перед боем хотел рядом с Саввой в окопе сидеть.

— Вообще-то я в руку его ранить хотел. Потом сказал бы: мол, случайно вышло. Но тут этот Ворон пальнул, я от испуга дернулся и попал в ногу. А мне даже оправдываться потом не пришлось — у Савки шок приключился, он и сам толком не помнит, как его ранило. А остальные видели, как в окоп заряд летел, вот и сделали выводы. Ну я их разубеждать не стал.

Мне захотелось сказать все, что я о нем думаю. Однако я сейчас не в том положении. Не стоит злить человека, который целится в тебя из бластера.

— Ну пойдем,— сказал я и направился к двери. Фома отошел подальше, не сводя с меня бластера. Опыта у него нет, но здравый смысл имеется.

Я вышел в дверь, Фома последовал за мной.

— Эй, не в ту сторону! — окликнул он меня, когда я миновал курилку, вышел в коридор и направился к шахте лифта.

— Как это не в ту? — удивился я, поворачиваясь к Фоме.— Выход же там!

— Один выход там, другой — в противоположной стороне. Тут полно путей. Я специально тебя направил по самому трудному. Надеялся, что смогу тебя опередить. Но все утро угробил, чтобы добыть эту штуку.

Фома помотал в воздухе бластером, демонстрируя, какую именно штуку он искал так долго.

Зря он это сделал. Когда, удивленный его окликом, я поворачивался к нему, мужик по инерции сделал еще два шага вперед, но не придал значения тому, что дистанция стала опасно малой.

А уж когда он начал размахивать бластером, вместо того чтобы держать меня под прицелом, я понял — лучшего момента не будет.

Резкий рывок вперед — Фома спохватился, выбросил руку с бластером в том направлении, где я только что стоял. Но меня там уже нет — я сбоку, перехватил его руку и с силой шмякнул Фому об стенку. Бластер все-таки выстрелил, опалив пластик пола.

Похоже, я перестарался — широко раскрытые глаза Фомы медленно угасают, сам он сползает по стенке, изо рта бежит струйка крови. Помочь ему уже нельзя, но почему-то сожаления во мне нет, хотя я и не собирался его убивать.

Мне вспомнились слова, которые говорил Фома, когда предлагал меня отвезти. «У меня этот праздник в жизни не первый и, надеюсь, не последний». Не суждено было сбыться твоим надеждам. Легких денег тебе захотелось. А легкие деньги обычно ведут к тяжелым последствиям.

Что ж, надо выбираться отсюда. Правы городские легенды об этом месте — гиблое оно. Эти коридоры повидали уже много смертей, если судить по обожженному пластику стен — в таких яростных боях наверняка полегло много людей. Трупов я не видел только благодаря шныряющим и туннелях крысам. А за последние пару часов здесь умерло еще четыре человека. Гиблое место.

Но хоть и неприятно мне пребывание здесь, все же пришлось вернуться в информационный центр — там остались мой рюкзак и пояс с бластером.

А заодно я отключил генератор. Не с какой-то целью, а просто так. Подошел и щелкнул выключателем. Наверное, мне просто не захотелось оставлять суперкомпьютер включенным. Жутковатое ощущение возникало, когда я представлял, что сейчас уйду, а нечеловеческий сверхразум останется здесь, в темном царстве смерти.

Наверх я отправился не тем путем, которым пришел, а тем, которым хотел выбираться отсюда Фома. Несколько раз я сбивался с верной дороги, заходил в тупики, возвращался назад. Жалел, что у меня нет плана этих туннелей. В Сеть отсюда не выйти — слишком велик слой почвы над головой. Впрочем, Сеть бы мне и не помогла — глупо надеяться, что схемы коридоров сверхсекретной лаборатории выложены в свободный доступ.

И все же этот путь оказался гораздо проще того, которым я спустился, не пришлось никуда карабкаться. Преодолел его я гораздо быстрее, тем более что на этот раз нежелательных встреч не случилось.

Оказавшись на поверхности, я первым делом решил замаскироваться. Раз в Сети действительно помещена моя фотография, а рядом с ней соблазнительное число, то не стоит светиться.

Я решил прибегнуть к той же хитрости, которую уже применил в Москве,— надел на голову мешок с дырками. Для этого пришлось пожертвовать частью запасной одежды, которую купил только сегодня утром. Конечно, кромсать совсем новую шмотку было жалко. Но другой ткани у меня нет, а отправляться за ней в город небезопасно. Тем более я не уверен, что вещь совсем уж новая, хотя продавец и клялся духами предков, что до меня это не надевал никто. Однако на честного человека он не был похож — пытался продать мне дешевый костюм, утверждая, что это эксклюзив от кутюр. В качестве доказательства демонстрировал косо пришитую этикетку.

Нацепив на голову мешок, я почувствовал себя легче, хотя идти с мешком на голове было скверно. Мало того что воздуха внутрь проникает недостаточно, так еще и ужасный запах, который окончательно убедил меня в том, что вещь уже ношенная.

Замаскировавшись, я направился прочь от развалин, к дороге, по которой время от времени проносятся машины. Надо ехать в Москву — Развилка наступит уже завтра (я выяснил это у суперкомпьютера), и в этот момент я должен находиться в своем времени. Можно, конечно, попробовать поискать машину времени где-нибудь поблизости. Но легальными я воспользоваться не могу, а нелегальные найти трудно — их владельцы не афишируют себя.

Так что самый лучший вариант— аппарат в доме Андрея. Тот, через который я и прибыл в это время.

Но сначала необходимо добраться до Москвы. Нужно ловить попутку —других вариантов я не вижу.

Машину на Москву я остановил быстро. Грузовик, груженный тюками и контейнерами,— уже не в первый раз мне приходится ехать на таком. Удивительного в этом ничего нет — народ в R-будущем не слишком склонен к перемене мест, так что ни общественный транспорт, ни легковушки здесь не прижились. Только и остались, что грузовые машины для перевозки товаров. Да еще боевые броневики, наподобие тех, которые мы так лихо подрывали вчера.

Я снова поехал в кузове — так же, как и когда ехал сюда. И даже не потому, что мне нужно что-то обдумать. Нет, то, что связано с моей «миссией», я все равно умом не охвачу. А если буду пытаться, то только обеспечу лишнюю нагрузку на и так уже пошатнувшуюся нервную систему.

Пытаться что-то искать в Сети тоже бесполезно — уж если на оставшиеся вопросы я не нашел ответа в недрах суперкомпьютера, под завязку напичканного интересующей меня информацией, то больше нигде не найду. Только если в своей голове. Но это уже относится к тому разряду озарений, которые нельзя вызвать искусственно.

Так что у меня нет причин избегать общества водителя. В моей голове так пусто, что сбить меня с размышлений никак нельзя в связи с отсутствием таковых.

А в кузов я попросился просто потому, что за последние дни привык избегать ненужных контактов. Все эти дни я старался не высовываться лишний раз, не привлекать к себе внимания. Правда, в качестве психологической отдушины оставались разговоры с интересными людьми, которым я доверял. Однако случай с Фомой показал, что мое чутье на хороших людей функционирует не столь уж четко.

Теперь мне хочется какое-то время совсем не общаться.

Нет, я не потерял веру в людей, не почувствовал себя преданным. Я вовсе не максималист, и отдельные случаи обмана не могут перевернуть мое отношение к людям в целом. Но все же неприятный осадок остался, и мне хочется забиться подальше от всех, свернуться калачиком и уснуть.

Тем более что дорога сильно располагает к одиночеству.

Уже через несколько минут созерцания мелькающих по сторонам елок и берез меня посетило умиротворение и спокойствие. Как хорошо было бы вот так же ехать и ехать, без конкретной цели, не думать о судьбе человечества, а просто смотреть на уток, заходящих на посадку над гладью озера, на темно-зеленые сети листвы, в которых путаются солнечные лучи, на облака, вальяжно проплывающие в синеве неба.

А еще лучше, чтобы рядом сидел хороший друг, знакомый с детства, с которым можно поговорить обо всем на свете, а можно просто помолчать. С которым можно вспоминать, как его чуть не убили из гауссовика, потому что он в очередной раз кинулся вершить справедливость и спасать мир, а в итоге мир пришлось спасать мне.

Но, к сожалению, я слишком хорошо понимаю, что этого не будет никогда. Если я выберу правую ветвь, то Олег умрет. Если левую — то он уже не сможет считать меня своим другом, никогда не сможет простить меня за то, что я выбрал для человечества плохое будущее.

Да и сам я в этом случае буду терзаться. Правда, сейчас я уже не уверен, что правое будущее лучше. В самом деле, человеческая психика — гибкая штука. Вряд ли даже в сверхупорядоченном обществе исчезновение предопределенности вызовет серьезные катаклизмы.

Зато это будет общество, в котором из языка почти пропали понятия несправедливости, зла, беспорядка. Вряд ли в таком обществе может возникнуть хаос, который предсказывал Егор Федорович. Скорее всего, старик просто ошибался, поддавшись свойственному в его возрасте пессимизму при взгляде в будущее.

А может быть, ошибаюсь я? Да, в сознании жителей левой ветви не осталось слов «беспорядок» и «несправедливость». Но исчезли и слова «порядок» и «справедливость», заменились безликим понятием «норма».

А ведь ничто не меняется с такой легкостью, как нормы. То, что еще вчера было неприемлемым, сегодня становится естественным. И единственное, что удерживает любое общество от вымирания,— это моральные категории, а вовсе не нормы.

Мораль. Такая абстрактная, беспредметная и бесполезная, когда речь идет о статичной ситуации — тут нужны именно нормы. И абсолютно незаменимая в динамике, в ситуации, когда нормы меняются.

А ведь левой ветви будущего предстоит такое потрясение, которое не может не перевернуть все нормы с ног на голову. Что будет с этой реальностью, не имеющей морали и нравственности, а лишь правила и нормы? Так значит, прав был Егор Федорович?

Но разве есть будущее у правой ветви? Смогут ли его жители построить нормальное общество? Или так и останутся на стадии кланового феодализма?

Или это не так уж и плохо? Не знаю, как дело обстояло в настоящем Средневековье, но местные жители не выглядят грязными невежами. Они знакомы с достижениями медицины, не пренебрегают правилами гигиены, пользуются техникой. Конечно, это не тот уровень, которым обладает действительно развитое общество. Местные жители не вкушают блага цивилизации в полной мере. Но зато они избавлены и от многих ее недостатков.

Так значит «правое» будущее — идеальный вариант, утопия? Но смогут ли местные жители сохранить все это? Они уже сейчас поклоняются языческим богам, верят в духов и магию. Не одичают ли они совсем?

А может быть, все это — лишь следствие потрясений, происшедших здесь три века назад? И впереди — только светлое будущее?

Не знаю. Я не социолог и не психолог. Да и слишком много неизвестных факторов, слишком велико влияние случайностей.

Но даже будь этот мир хоть трижды идеальным, есть весомый довод, чтобы отказаться от такого варианта. В Данной ветви реальности Олег не выживет.

Как я могу сделать выбор, если так мало знаю? Как я могу выбрать будущее для всего человечества, если не могу выбрать будущее для одного человека? Как я могу выбрать, что лучше — сверхупорядоченное общество или разумная анархия, если я не могу решить, что важнее — жизнь моего друга или смысл его жизни?

За этими размышлениями я совсем потерял ориентацию во времени. Так что, когда грузовик остановился, я решил что мы уже приехали.

Однако вокруг темно, а до Москвы мы должны добраться только к утру. Я хотел заглянуть в кабину, спросить, что случилось.

Меня остановила тишина.

Тяжелая тишина, не имеющая никакого отношения к колебаниям воздуха. Звуки никуда не пропали, по-прежнему шумит ветерок в кронах, доносятся выкрики ночных птиц, матерится водитель, вылезая из кабины. Но все это хотя и не утратило ни громкости, ни четкости, однако доносилось сквозь плотную пелену. Пелену, сотканную из десятков взглядов.