Активировав тепловой сканер очков, я убедился в правильности своих ощущений — в синем мареве холодных кустов ярко алеют фигурки людей.

Теплые силуэты вырвались из кустов, пелена тишины разорвалась, раздираемая истошными завываниями. Видимо, это боевой клич, которым нападающие то ли хотят подбодрить себя, то ли напугать потенциальные жертвы. Второе вернее — вряд ли кого-то способен подбодрить пронзительный визг, переходящий в ультразвук. То ли нападающим поголовно прищемило дверью важные органы, то ли они сами боятся еще сильнее, чем остолбеневший шофер.

Вывалившаяся из кустов орда скрутила беднягу водителя. Несколько нападавших достали мотки веревки, принялись вязать плененного. Делали это они неграмотно, бессистемно, куда попало наматывая веревку и скрепляя ее хлипкими узлами. Шофера скорее замотали, чем связали, к концу процедуры несчастный стал похож на мумию.

Подошел пожилой воин. Должно быть, он здесь самый опытный, ибо основную фазу нападения благоразумно просидел в кустах. Критически осмотрев упакованного шофера, разбойник остался недоволен качеством узлов.

Он рявкнул, подробно объясняя молодежи, откуда у них растут руки. Затем легонько хлопнул шофера дубинкой, наглядно показывая салагам, что есть более простые и надежные способы обездвижить пленника. Шофер обмяк, шлепнулся на дорогу. Некоторое время он конвульсивно извивался, как тутовый шелкопряд в коконе.

Двое крупных разбойников подхватили замотанное тело и потащили его в глубь леса. Один, самый молодой, закинул руку на борт грузовика, собираясь залезть внутрь. Я уже приготовился сбросить его и пытался сообразить, что лучше сделать после этого: иммобилизовать всех присутствующих или спасаться бегством, атакуя только тех, кто попадется на пути.

Вряд ли я смог бы вывести из строя всех. Если бы они были вооружены только дубинками — шансы имелись бы. Но у некоторых на поясе болтаются бластеры. Одного или двоих я успею убить до того, как они сообразят вытащить оружие. Но обезоружить всех я не могу, не хватит каких-то секунд. Мой бластер мне тоже поможет мало. Причина та же — не успею я поразить всех. Единственный выход — бежать.

Впрочем, судьба решила дать мне возможность поваляться в кузове еще немного и подождать более удачного момента — вдруг удастся смотаться незаметно.

— Эй, Игнат, куда полез, бабуин недоделанный? — окликнул пожилой разбойник.

— Да я это... — замялся молодой.— Хотел помочь добычу до лагеря дотащить.

— А чего ее тащить? Сейчас машину заведем и прямо по просеке домчим,— вмешался разбойник, стоящий поодаль. Он махнул рукой в сторону. Я перевел взгляд в указанном направлении и действительно увидел просеку, выходящую на дорогу.

— Сдается мне, что Игнат хотел добычу не до лагеря дотащить, а до своего схрона, —заявил мужик, у которого вместо одного глаза зиял темный провал.

Игнат отошел от машины и принялся неубедительно оправдываться — мол, ничего подобного и не думал, а хотел лишь помочь.

Из-за спин остальных высунулся низенький, щуплый и шустрый мужичонка. Он уставился черными бегающими глазенками на Игната, пощипал и без того жиденькую растительность на подбородке и, довольно ухмыляясь, заявил:

— А я вот думаю, что ты как раз хотел урвать кусок больше, чем заслужил. Тебя ведь и раньше в таком подозревали. Нехорошо у своих тырить.

Игнат покраснел — то ли оттого, что его раскрыли, то ли разгневанный несправедливым обвинением. Разумеется, этого никто не видел, кроме меня,— освещение недостаточное. Впрочем, и я могу лишь догадываться о цвете лица Игната, через тепловой сканер это выглядит с точностью до наоборот — когда горячая кровь приливает к голове, спокойный красный огонь теплого Лица сменяется белым сиянием.

— Ну-ка, Федька, повтори, что ты сказал! — взревел Игнат.

Щуплый проворный Федька пошевелил длинным носом, почесал щуплый ус и снова уставился на Игната черными бусинками глаз.

— Я говорю, что ты у своих тыришь. Крыса ты, Игнат.

— Это кто тут крыса? Ты на себя посмотри — сам мыша вылитая!

Щуплый Федька обиделся сравнению с грызуном.

— Я, может, и похож на мышу, но у своих не тырю! — Федька еще раз пошевелил носом и мстительно добавил: — А еще я во сне под себя не хожу.

Игнат взревел, как раненый мамонт, и понесся на Федьку, угрожающе размахивая дубиной. Шустрый Федька юркнул за чью-то спину, Игнат хотел последовать за ним, однако был сбит с ног сразу двумя обрушившимися на него дубинами.

Удары были не сильные, только чтобы остановить. Уже через несколько секунд Игнат приподнялся на локтях, ошалело завертел головой, пытаясь сообразить, что же его опрокинуло. Увидев хмурые лица коллег, он сразу поник — понял, что за крысятничество придется расплачиваться.

— Ребят, вы чего? — жалобно заблеял он, пытаясь закосить под дурачка.

— Сам знаешь чего,— последовал хмурый ответ.— Крысятничаешь, значит?

Дубинка по плавной дуге медленно поднялась вверх. Игнат как зачарованный проводил ее глазами, даже не пытаясь подняться. Достигнув верхней точки параболы, дубинка на мгновенье зависла, после чего обрушилась вниз, с глухим хрустом пробивая череп.

Голова Игната мотнулась назад, стукнулась о плотный грунт дороги и выпустила лужу густой жидкости — горячей, но быстро отдающей тепло.

Игнат еще жив, еще шевелится, хотя тепловой сканер показывает: его тело холодеет почти так же быстро, как и лужа под его головой.

Парень застонал, попытался ползти. Его сознание начало проясняться после удара, и первое, что он осознал,— что жить ему осталось несколько минут.

Впрочем, столпившиеся над телом решили, что и несколько минут — слишком много. А может быть, им просто стало жалко Игната, и они решили добить его, чтобы не мучался.

Сразу три дубинки взметнулись вверх и обрушились на Игната. Две стукнулись одна об другую — уж слишком близко столпились разбойники над телом своего товарища. Зато третья дубина глубоко вошла в грудную клетку, промяв ребра. Игнат закашлялся, изо рта вырвалась струйка крови.

Один из разбойников потянулся к поясу, где висит бластер, но второй остановил его руку со словами:

— Побереги заряды.

Первый на секунду задумался, потом кивнул — мол, правильно говоришь, нечего по пустякам заряды тратить. После этого он с силой ударил ногой в тяжелом ботинке в бок умирающему.

Зрелище завораживало, парализовывало. И одновременно кричало о том, что нужно действовать. Вот только как именно действовать?

Прекратить жестокое избиение? С этим я уже опоздал. Да и не мог успеть, Игнат был обречен после первого же удара.

Может быть, напасть на разбойников, пока они заняты? Перебью их и пойду выручать шофера. Я уже был готов привести в исполнение этот план, но вдруг услышал крик:

— Эй вы, там! Что за шум-то? Почему грузовик к лагерю не гоните?

Голос звучал с той стороны, куда уволокли шофера. Видимо, лагерь расположен именно там.

— Погоди, сейчас пригоним! — зычным басом отозвался один из разбойников. Он вскинул дубинку, намериваясь ударить уже мертвое тело. Секунду помедлил, повернулся к щуплому Федьке, который из-за широких спин пытался рассмотреть ход избиения.

— Ну-ка, Федька, отгони грузовик к лагерю... Только после этого разбойник шмякнул занесенной дубиной.

Щуплый недовольно пошевелил носом: наблюдение за экзекуцией доставляло ему огромное удовольствие. То ли садист по натуре, то ли чем-то ему крепко досадил Игнат. Однако возражать он не посмел и направился к машине. На секунду я запаниковал — в лагерь мне сейчас совсем не хочется. Конечно, чуть позже надо заглянуть на огонек, выручить шофера и транспортное средство. Но желательно сделать это позже, когда у меня будет четкий план.

Прежний план — выскочить и перебить тех, кто сейчас здесь,— уже не пройдет. Момент упущен, большинство разбойников потеряли интерес к избиению трупа и начали расходиться. Лишь несколько отморозков увлеченно колотят останки Игната.

Пока разбойники стояли тесной группой, у меня был шанс накрыть их шквальным огнем. Но теперь этот номер не пройдет. Да еще и Федька, который направляется к машине,— у него на поясе тоже болтается бластер. Уж не знаю, за что такому щуплому досталась привилегия носить оружие — лишь немногие из нападавших имеют что-то серьезнее дубинок. Может, он великолепно стреляет, поэтому и получил бластер?

Не знаю и не хочу проверять.

Сбежать тоже вряд ли удастся. Внимание разбойников уже не приковано к трупу. Если буду вылезать из кузова, велика вероятность быть замеченным.

Или все-таки доехать до лагеря?

А что потом? Можно открыть огонь в тылу врага, понадеявшись на эффект неожиданности, верный бластер и русское авось. Самое простое решение и потому очень привлекательное. Но я этого делать не буду. За последние дни я сделал много глупостей, сознательно или подсознательно опираясь на штампы из боевиков.

Однако сейчас я слишком хорошо понимаю: то, что сейчас пришло в голову, слишком уж по киношному. Я не настолько помешан на фильмах, чтобы всерьез думать, будто все обязательно завершится хэппи-эндом.

Правда, я знаю, что до момента Развилки доживу. Но теперь уже не уверен в этом на сто процентов. Во-первых, если возможно скрыть в архивах такое глобальное событие, как наступление Развилки, то уж данные о такой мелочи, как моя жизнь, легко могут быть скорректированы. Правда, я до сих пор так и не понял, кому и зачем понадобилось изменять сведения о Развилке. Но в любом случае ни одному предсказанию уже нельзя доверять.

А во-вторых, вокруг фактора Развилки формируется область неопределенности. Так что я не могу наверняка знать, доживу ли я до утра или нет.

Значит, побоище в лагере разбойников отменяется. Не лучше ли проникнуть туда, потихоньку вылезти и по-тихому провернуть диверсию? Но этот вариант опять заставляет надеяться на русский авось. Я и сейчас не могу быть уверен, что в состоянии незаметно выбраться из кузова. А в тылу врага шансов еще меньше.

Значит, самое разумное сейчас — скрыться в лесной чаще, пока у меня еще есть такая возможность. А уж потом строить планы по освобождению плененного шофера.

Я по-пластунски переполз к противоположному борту кузова, пробираясь между тюками и ящиками. Мысленно осмотрев свою позицию со стороны, я решил, что шансы скрыться незамеченным достаточно велики. Под прикрытием груза я перемахну через бортик и нырну в придорожные кусты. Грузовик стоит близко к обочине и надежно прикрывает меня своим корпусом от ненужного внимания.

Однако не все бывает так гладко, как задумывается.

Передняя часть тела удачно перевалила за борт кузова, а вот нога воспротивилась, зацепившись за край борта.

Вместо того чтобы перекувырнуться и мягко приземлиться на землю, я шлепнулся, и очень даже неудачно.

Шею не сломал, хотя очень боялся этого все те несколько долей секунды, которые летел вниз. Но, упав в кусты, здорово исцарапал об ветки все, что не было скрыто одеждой.

Правда, неприкрытыми оказались только кисти рук и лицо, но мне вполне хватило и этого. И, что самое обидное, на весь лес затрещали ломающиеся кусты.

Приземлившись, я на мгновение замер, надеясь, что на треск не обратят внимания. Это было вполне возможно — разбойники стояли далеко, а из леса постоянно доносились какие-то шорохи.

И все бы обошлось, если бы не шустрый Федька, который уже почти залез в кабину. Он находился ближе всех к месту падения. И, видимо, не только был похож на «мышу», но и обладал крысиным слухом.

Или крысы слышат плохо? Никогда не увлекался зоологией.

Как бы там ни было, но он меня услышал.

— Эй, тут кто-то шебуршится! — раздался испуганный крик.

Я не сразу сообразил, что кричит Федька. От перепуга крысоподобный мужичонка начал верещать пронзительным фальцетом, что сделало его совсем уж похожим на вышеупомянутого грызуна.

А что, если у него и правда были крысы в роду? После встречи с кровожадными растениями я готов поверить в любые мутации. Хотя, конечно, человек-крыса — это уже слишком невероятно.

— Чего ты там пищишь, Федька? — переспросил кто-то.

— Я говорю, что тут шебуршится кто-то! — Голос крысоподобного окреп. То ли он вспомнил, что не один, то ли его таким храбрым сделал бластер в руке — по шороху я догадался, что Федька снял оружие с пояса.

Раздался топот. Похоже, разбойники решили все-таки проверить, кто же это шебуршится? Я вскочил и побежал.

Бежал пригнувшись. Не потому что вспомнил об оружии преследователей — просто ветки слишком больно хлестали по лицу.

Раздался характерный звук, справа промелькнула синяя вспышка — пролетел заряд бластера. Через секунду спереди громыхнуло, нестерпимо яркий белый свет резанул по глазам. На мгновение я не только ослеп, но и потерял ориентацию. Бежать в таком состоянии решительно невозможно, что я и доказал, запнувшись о выступающий из земли корень.

Накопленный импульс по всем законам инерции потянул меня вперед, и я грохнулся на землю. Упал удачно. Не знаю, правда, можно ли в этой ситуации говорить об удаче. Но все-таки я ничего себе не сломал, не потерял сознание. И даже почти не ушибся. Вколоченные упорными тренировками рефлексы просто так не выбьешь, для этого нужна встряска посильнее.

Вскочил почти сразу, бросился в глубь леса. При этом успел заметить, что погоня за мной отправилась солидная. А еще увидел бревно, лежащее поперек дороги перед грузовиком. Так вот как разбойники заставили машину остановиться.

Убегая, я порадовался тому, что на мне очки. Без них вспышка бы ослепила меня надолго — разрушился бы зрительный пигмент, которому нужно некоторое время, чтобы восстановиться. А сенсоры очков способны давать хорошую картинку при очень резких изменениях освещения. Жаль только, что система фильтрации яркости в чипе работает не слишком надежно, если освещенность меняется быстро. Но все равно, на счету каждая минута, и лучше получить запредельно сильный сигнал в зрительный центр мозга, чем потерять способность видеть, пусть даже и временно.

Хорошо, что долго преследовать меня они не смогут — и темном лесу нельзя бежать быстро без риска налететь на дерево. Для меня же нет разницы между днем и ночью, очки надежно выполняют функции прибора ночного видения.

— Эй, Кирпич,— раздалось сзади.— Тепловой сканер у тебя? Тогда возглавляй погоню!

Похоже, мое преимущество не столь велико, как я надеялся. Ночь сегодня прохладная, я разгорячен бегом. На термосканере меня будет отлично видно, даже деревья не помешают.

В какой-то книжке, прочитанной лет двенадцать назад главный герой обмазался клейким озерным илом, который гасил инфракрасное излучение. Жаль, что у меня под рукой нет ни ила, ни времени, чтобы вымазаться.

Что ж, буду использовать те средства, которые у меня есть. А что же у меня есть? Мозги заскрипели, безуспешно пытаясь ответить на этот вопрос.

Выяснилось, что у меня с собой довольно много полезных вещей, вот только в этой ситуации они мне никак не помогут. Моток веревки, нож, медикаменты, плазменная зажигалка, набор инструментов. Бластер, который сейчас мне не поможет: чтобы стрелять, нужно видеть цель. Спиной я видеть не умею. Но даже если обернусь, преследователей надежно закрывают деревья. Впрочем, это к лучшему — иначе уже давно подстрелили бы меня.

А больше у меня ничего и нет, остальное снаряжение осталось в рюкзаке, который преспокойно лежит в кузове грузовика.

Впрочем, я забыл про чип, очки и коммуникатор. А это уже немало.

Во-первых, я могу наблюдать за погоней с высоты птичьего полета. А точнее, с высоты спутникового полета. Правда, сейчас ночь. Но, похоже, сейчас тепловые сканеры есть у всех кому не лень. И у меня, и у разбойников. Создатели спутника наблюдения тоже озаботились возможностью видеть в инфракрасном диапазоне.

Второй визуальный слой расцветился россыпью красных точек. Сюда же я наложил и топографические карты, содранные из Сети. Выяснилось, что преследуют меня непрофессионально. Правильнее всего догонять лишь частью группы, а остальным —огибать меня слева и справа. А разбойники бегут за мной плотной гурьбой.

Впрочем, я не стал возмущаться столь грубыми ошибками преследователей, скорее напротив.

Шум погони, доносящийся сзади, стал тише — я сильно оторвался от преследователей. Впрочем, расслабляться рано. Я не скрылся от них. Просто бегаю быстрее. Они хорошо знают, где я,— тепло моего тела выдает с головой. Сейчас меня можно засечь на очень большом расстоянии — этому способствует погода. Холодно, так что посторонних тепловых эффектов не возникает. И сухо — инфракрасное излучение почти не рассеивается. Лучше всего скрываться от теплового сканера в джунглях, там все наоборот — жарко и сыро.

Жаль, что крупных зверей поблизости нет, они создавали бы посторонние сигналы. Если бы у меня было время, я бы разжег костры — они здорово слепят тепловой сканер.

А зачем мне останавливаться? У меня же есть бластер! Я на бегу такой лесной пожар устрою, что у сканера кваркосхемы за брэйн-модуль заедут!

Сорвав с пояса бластер, я, почти не оборачиваясь, принялся палить назад.

С громким звуком принялись лопаться стволы, разбрызгивая кипящий сок, запахло гарью. Некоторые выстрелы попали в землю, покрытую прошлогодней листвой. Взрывные волны разбросали тлеющие листья вокруг, послышался характерный треск, с которым языки пламени лижут сухие ветки.

Один из зарядов не попал в деревья, пролетел куда-то дальше. Через секунду послышался громкий вопль. Похоже, я попал в кого-то из преследователей.

Сзади раздались выстрелы — разбойники принялись палить вслепую. Правда, в меня они не попали, зато повалили и обуглили множество деревьев, еще больше усугубляя тепловой хаос.

Сканер им уже не помогал, они бегут только на звук моих выстрелов. Тогда я решил дать бластеру отдохнуть. Они тоже прекратили стрелять — поняли, что только мешают себе.

Некоторое время преследователи бежали вслепую, «по инерции» сохраняя прежнее направление. Я понял это не сразу, все-таки и спутнику тепловые помехи мешают. Но когда понял, принялся забирать вправо, надеялся оторваться, пока меня не видят.

Хитрость не удалась. Подпаленный участок леса кончился слишком быстро, меня вновь заметили и скорректировали направление погони.

Я снова принялся стрелять из бластера и побежал быстрее. Надеюсь, что в этот раз, ослепив сканер, я успею убежать достаточно далеко.

Несмотря на то что мысли мелькают как молнии, я все равно не успеваю уследить за всем. Надо и стрелять, и уворачиваться от несущихся навстречу деревьев.

А еще надо время от времени посматривать на карту. Вот об этом-то я и забыл. О том, что впереди река, я понял, только выбежав на обрыв берега. Ноги уперлись в землю, влажная трава заскользила, не давая достаточного сопротивления. Инерция швырнула меня вперед. Я засеменил ногами по воздуху, но это конечно же не внесло существенных изменений в мою траекторию.

Промелькнула глупая мысль: у меня все-таки будет шанс вывозиться в иле и стать невидимым для теплового сканера. Инстинктивно я набрал полную грудь воздуха, готовясь к погружению.

Сильный удар заставил подогнуть ноги, я упал и покатился по песку. Налетел на корягу, от неожиданности легкие, наполненные до отказа, выпустили содержимое со смешным сипением.

Попытался вскочить, но не учел, что подо мной нетвердая почва, а сыпучий песок. Кроссовки скользнули, я чебурахнулся обратно. В этот раз ударился о корягу спиной. Наученный горьким опытом, поднялся уже не спеша. Потер ушибленные места, на что ушло немало времени — таковых мест набралось предостаточно.

Только после этого сообразил, что за мной погоня и мне надо сматываться.

С одной стороны — вода, с другой — отвесная земляная стена. Между ними — полоска песка, на которую я и шлепнулся.

Уплывать бесполезно. Мне хоть изредка придется выныривать, чтобы вдохнуть воздуха. В этот момент я буду совершенно беззащитным. Подстрелить меня в такой ситуации легко, а вот палить в ответ и одновременно держаться на воде практически невозможно. Разбойникам даже не придется как следует прицеливаться —даже если они попадут рядом, меня здорово обварит кипятком.

Река отменяется.

Но и на обрыв карабкаться нельзя. Едва я вылезу, как подоспеет погоня.

Бежать вдоль берега — тоже не выход. По песку далеко не убегу — нормальной скорости не развить, да и выдохнусь быстро.

А зачем бежать? Можно прижаться к земляной стене обрыва. Сканер меня так не учует — толща холодной почвы закроет.

Но так я только выиграю время. Если начнут искать, то найдут и под обрывом. Так что эта идея хороша только как тактический ход, как часть более сложного плана.

Впрочем, у меня уже есть нужный план.

На песке в живописном беспорядке разбросаны коряги, бревна и прочие деревяшки. Я выбрал самую большую колоду, веревкой прикрутил камень. Здесь же приспособил и зажигалку, включил ее.

Струйка плазмы ударила в камень. Теперь нужно только столкнуть бревно в воду и надеяться, что веревки выдержат высокую температуру и это сооружение не развалится.

Конструкция поплыла правильно — камнем кверху. Потому что к другому концу бревна прикручен булыжник побольше — этот конец опустился под воду.

Я проводил колоду взглядом, она не спеша поплыла вдаль, покачиваясь на волнах. Чем-то похоже на бакен. На самодельный бакен с инфракрасным маячком на верхушке.

До меня донесся приближающийся топот. Я прижался спиной к земляной стене обрыва. Сверху посыпались сухие листья, земля. Кто-то затормозил на самом краю. Но ни один преследователь не свалился. Толи разбойники хорошо знают местность и были готовы, то ли дело в том, что им не пришлось оглядываться на бегу.

— Куда он ушел? В воду, что ли, прыгнул? — послышался голос— Кирпич, ну-ка глянь по сканеру.

— Без тебя знаю,— огрызнулся Кирпич. Несколько мгновений были слышны только сосредоточенное сопение и тяжелое после бега дыхание.

— Он там! — прорезал ночь истошный вопль.— В воде! Раздался многоголосый гомон. Разбойники наперебой уточняли у Кирпича, где именно находится преследуемый. Затем один из них заорал:

— Я вижу! Вон он, плывет!

Покачивающийся на волнах конец бревна, который едва высовывается из воды, в темноте действительно можно принять за плывущего человека.

Через секунду «меня» увидели и остальные. Воздух озарился вспышками сразу нескольких выстрелов.

Вода с громким шипением фонтанами взметнулась вверх и обратилась в пар. Выстрелы продолжались, и через какое-то время меня накрыла душная пелена пара. В таких условиях увидеть бревно уже невозможно, но разбойники продолжали стрелять вслепую. Сквозь белесый пар синий свет вспышек кажется чем-то призрачным, таинственным. Я почувствовал себя стоящим внутри тучи, которая то и дело озаряется разрядами синих молний.

Наконец выстрелы затихли. Несколько секунд тишины — видимо, разбойники всматриваются в воду, пытаясь понять, удалось ли им меня подстрелить. Непонятно, как они рассчитывают что-то увидеть: после такого фейерверка глазам необходимо время, чтобы привыкнуть к темноте. Да и клубы пара сильно мешают.

— Кирпич, ну как там? Подбили мы его?

— А я откуда знаю? Вы ж всю реку вскипятили! Даже если там дюжина человек плескаться будет, сканер ничего не покажет!

— Ну так и хорошо, что вскипятили. Ежели бластами его не убило, так он наверняка сварился. Пошли в лагерь.

— А разницы-то для нас нет — живой он или мертвый. Бластеры разрядились, а с дубинками за ним не побегаешь.

— Да мертвый он, мертвый. Сварился в кипятке.

Из этого разноголосого обмена репликами я понял, что быть подстреленным мне больше не грозит — преследователи посадили батареи бластеров. А уж дубинки мне не страшны — в моем-то бластере больше половины заряда осталось.

Спасибо деду Ивану, стрелял я много, гораздо больше, чем все разбойники, вместе взятые. И заряд остался только потому, что у моего бластера аккумулятор с увеличенной мощностью, а у разбойников — самые дешевые модели. Спасибо тебе, дед Иван, никогда тебя не забуду.

Разговор наверху начал удаляться. Я подтащил к земляной стене бревно и взобрался на него. Вцепившись в траву и почву наверху, засеменил ногами по обрыву. Удивительно, но взобрался я таким способом довольно быстро.

Взяв бластер, я направил его в спину разбойникам.

— Стоять! — гаркнул я изо всех сил.

То ли разбойники мне попались крайне нервные, то ли их переклинило от моего крика, но повели себя они неадекватно. Обернувшись на крик, они вскинули дубинки и с громким рыком понеслись на меня. Может быть, просто не заметили в темноте бластера?

А ведь хотел я обойтись без крови. Не получилось.

Троих заряды повалили на землю. Но мужиков оказалось слишком много, и бежали они слишком быстро. Большая часть отряда оказалась в опасной близости от меня.

От атаки первого я просто увернулся. К этому моменту он успел набрать приличную скорость. Кроме того, стремительно опущенная дубинка, не нашедшая препятствия, потянула вниз. Затормозить разбойник не успел, громко зарычал и рухнул с обрыва.

Осталось еще трое. Угрожающе задрав дубинки, они ревели, как берсерки. Выпученные глаза ярко светятся — в инфракрасном диапазоне, разумеется.

Ну с этими проблем не будет. Они привыкли дубинками головы пробивать. А о том, что силу противника можно обратить против него, даже и не слышали.

Стремительный рывок навстречу. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что я просто пробежал мимо одного из разбойников и только в последний момент уклонился от столкновения. Но массивная туша с размаху плюхнулась на землю, пропахав широкую борозду и взметнув в воздух тучи листьев. Я не только поставил подножку, но и успел одним комплексным движением нанести три удара по голове — основанием ладони, ее ребром и локтем. А ведь выглядело это как простой взмах руки. Если гипотетический наблюдатель не присматривался, то он даже не заметил, что я касался головы разбойника. Хорошая штука — айкидо!

Оставшиеся двое пронеслись мимо, остановились, попытались сообразить, куда же я делся. Внизу, под обрывом раздавалось громкое шебуршение — похоже, тот, который первым добежал до меня, безуспешно пытается выбраться. Еще бы, с такой-то массой.

Пока двое оставшихся сообразили обернуться, их стало на одного меньше. Я не стал унижаться до выстрела в спину, просто пинком ноги придал мускулистой туше нужное ускорение. Туша рухнула с обрыва прямо на своего товарища, которому почти удалось выбраться.

Последний разбойник попер на меня, размахивая дубиной.

Подныриваю под занесенную руку, захватываю ее. Тяну сначала от себя — туда, куда рука и так двигалась. Затем вниз, потом на себя.

Разбойник совершил немыслимое сальто-мортале и растянулся на земле. Подойдя ближе, я понял: сальто действительно оказалось мортале — разбойник мертв. Может, шею сломал, может, просто расшибся.

Те двое, которые валяются под обрывом, тоже не шевелятся, но живы они или нет, я проверять не стал.

— Кирпич! — раздался вдруг хриплый голос.

Я вскинул бластер. Там, откуда шел звук, никого не было. Точнее, там лежит труп. Но говорил явно не он.

— Кирпич! Вы где? Отвечай!

Только теперь я обратил внимание на неестественное звучание голоса. Источником звука оказалась рация, висящая на поясе у трупа.

Что делать? Нельзя, чтобы в лагере что-то заподозрили: мне необходимо сохранить эффект неожиданности, чтобы освободить шофера. Однако отсутствие ответа насторожит главаря. Можно попытаться ответить, имитируя хриплый голос разбойника. Нет, как только меня начнут расспрашивать, по моим ответам будет понятно, что говорит посторонний.

— Кирпич, собака, ты опять забыл зарядить рацию? Ну только вернись, я тебе мозги прочищу!

Отлично, пусть думают, что в рации просто села батарея. Не буду их разубеждать.

Я направился к лагерю, оставив позади грязно ругающуюся рацию, проклинающую плохую память убиенного Кирпича. Интересно, зачем с такой изобретательностью ругаться, если уверен, что тебя не слышат?

Высветив перед глазами карту, я побрел обратно к дороге, по пути тщательно осмотрел инфракрасную картину местности и нашел лагерь. Три ярких пятна костров, менее отчетливые точки людей.

Через четверть часа я вышел на дорогу в том самом месте, где был остановлен грузовик. Правда, теперь здесь нет ни самой машины, ни бревна, ни трупа Игната. Только темное пятно посреди дороги говорит о произошедшем здесь жестоком убийстве.

На дороге я не стал долго задерживаться. Легкой тенью прошмыгнул на противоположную сторону и исчез в кустах. Умом я понимаю, что увидеть меня здесь никто не может, просто некому — я ежесекундно сканирую окружающее пространство. Однако пробудившиеся древние инстинкты заставили как можно быстрее миновать открытое место.

Теперь время напрячь свой чип — риск нежелательной встречи слишком высок. Спутник посылает сразу несколько картинок во всех возможных диапазонах. Сотни программ независимо друг от друга обрабатывают эти картинки, анализируют, сравнивают друг с другом, прогоняют через все мыслимое фильтры. Огромные массивы полученных данных отсеиваются, вычленяется действительно важная информация и выводится в доступной форме.

Мир вокруг преобразился. Деревья перестали быть просто столбами с ветками или едва различимыми пятнышками на картинке со спутника. Теперь я ощущаю пространство вокруг себя, чувствую структуру леса вокруг, выделяю полянки и тропинки.

Следующим включается анализ данных, снимаемых со слуховых нервов. Звук раскладывается по частотам, вычленяются базовые элементы звуковой картины окружающего мира. Затем элементарные сочетания звуков оцениваются в динамике, анализируются их сочетания. Теперь, в достаточной степени изучив звуковой фон окружающего мира, программа способна предупредить меня о любом постороннем звуке, будь то треснувшая под неосторожной ногой ветка или чих. И неважно, какой силы будет звук, главное, чтобы он был хоть немного сильнее порогового уровня восприятия моего слухового нерва.

Пространство вокруг заполнилось сложной структурой. Мельчайшие шорохи, на которые я сам не обратил бы внимания, подмечаются чипом. Колыхание ветвей, шорох крыльев, шелест листьев под крохотными лапками. Но ярче всего выделяются совсем другие звуки — неприятные, диссонирующие с гармоничными шумами леса.

Пьяные выкрики, стук пластиковых кружек, мощный храп. Слабые, едва различимые, эти колебания воздуха заслоняют собой все прочие, гораздо более мощные звуки. До лагеря еще далеко, но он бесцеремонно вторгается в естественный шумовой фон, разрушая все очарование лунной ночи.

Но я сюда пришел не тишину слушать, так что отключать программы, обостряющие слух, нельзя.

Теперь очередь зрения. Ему нельзя помочь так же сильно. Именно зрение является главным источником информации об окружающем мире, человеческая психика и без того выжимает из визуального аспекта сенсорики эффективность, близкую к максимальной. Да и обработка графической информации — процесс, требующий больших вычислительных мощностей.

Но кое-что сделать можно. Во-первых, как следует отрегулировать яркость и контрастность изображения. Теперь можно в ночном лесу разгуливать как в ясный полдень. Во-вторых, добавим всякие полезные мелочи. Например, автоматическое слежение за движущимися объектами. Кроме того, я вывел отображение теплых предметов прямо на первый визуальный слой. Мне наверняка понадобится быстро ориентироваться в ситуации, не стоит загромождать сознание лишними данными.

Последние приготовления. Корректировка бета-ритма мозга и фильтрация моторных сигналов. Если придется сражаться (а придется наверняка), то это поможет мне достичь высокой реакции и точности движения.

Теперь я чувствую себя полностью готовым к бою. Твердым, но неслышным шагом я направился к уже виднеющейся сквозь деревья огромной поляне, освещенной тремя кострами.

На пути мне попался разбойник, вставший около дерева по малой нужде. Я прошел мимо него, не замедляя шага.

Разбойник остался лежать с разбитым о ствол сосны черепом.

На бревнышке спиной ко мне сидят трое. Смотрят на пляшущие языки огня, размахивают кружками, пьяными голосами орут песни. Нож, еще секунду назад висевший на поясе, уже в моей руке. Резкий взмах — и один из разбойников сполз с бревна. Вместо пения воздух огласился хриплым сипением.

Его товарища непонимающе уставились на труп. Однако петь не прекратили — похоже, вокальные потуги у них уже никак не зависят от сознания и работают на автопилоте.

Еще пара взмахов руки прекратили немузыкальные вопли.

Возле другого костра идет игра. Четверка бородачей с сосредоточенными лицами выкладывает на большой пень карты. Воздух оглашается громким матом одних и радостным смехом других. Рядом сидят еще двое и наблюдают за ходом партии. Перед ними лежат пластиковые купюры — похоже, они поспорили на результат игры.

Заметив движение, один из наблюдающих за игрой повернул голову. Кроссовка жестким ребром подошвы раскроила череп лучше, чем это могла бы сделать дубинка.

Трое игроков обернулись на шум. Четвертый уже не может — из его лба торчит рукоять ножа. Второй спорщик тоже отправился в небытие тем же способом, что и первый. Вот только на этот раз нога была не правой, а левой.

Кувырок, захват, сломанная шея. Рука сама хватает лежащую на земле дубинку, последовал резкий тычок в висок. Размах, удар по черепу, дубинка хрустнула и разломилась.

Шесть трупов остались лежать у костра, а я уже в нескольких метрах. Еще несколько отморозков, которые считают, что умеют петь. Здесь ситуация обстоит еще хуже, если в воплях первой группы, несмотря на фальшь, можно было различить мелодию, то эти четверо издают нечто среднее между хрюканьем и мычанием. Этот стон у них песней зовется.

Еще двое раскуривают самокрутку. Сладковатый запах однозначно говорит, что курят они не табак. Меня заметили, но значения не придали. Похоже, решили, что я — глюк.

Пара мощных ударов еще раз доказала, что курение травы приводит к преждевременной смерти.

Поляна усеяна трупами, запахло паленым — один из покойничков упал в костер. Теперь осталось разобраться с теми, кто скрывается в палатках.

Начну с самой маленькой. Оттуда доносятся сдавленное пыхтение, шумное дыхание, стоны. Два разных голоса — мужские...

Какая мерзость!

Заряда парализатора хватило на то, чтобы пыхтение прекратилось. Не убил я их вовсе не потому, что пожалел. Нет, я видел, как разбойники убили человека только за подозрение в воровстве. Ни капли сострадания, ни грамма жалости, ни крупинки человеколюбия. Жестокость и извращенное удовольствие. Это уже не люди. Хладнокровно убить их — жестоко. Но оставить их в живых — еще более жестоко по отношению к другим жителям этого мира.

А парализатором я воспользовался просто потому, что бластер — слишком шумное оружие. Выстрелив, я бы переполошил живых. Все доступные мне сейчас бесшумные средства убийства требуют тесного контакта с жертвой. Контактировать с этой парочкой мне совсем не хочется. Даже оттого, что я лишь заглянул в палатку, осталось гадостное ощущение и желание вымыться.

В следующей палатке оказалось четверо разбойников, оглашающих окрестности громким храпом. С каждым взмахом ножа храп становился тише и после четвертого движения затих совсем, превратившись в судорожное хрипение. Осмотр в инфракрасном спектре показал, что живые люди есть лишь в одной палатке — самой большой.

Пожалуй, это сооружение даже слишком велико, чтобы его можно было назвать палаткой. Тут больше подойдет слово «шатер». Судя по нечетким пятнам на его стенках, внутри находится шесть источников тепла.

Я вошел в шатер, в нос ударил пронзительный запах спирта.

В углу шумно пыхтит пищевой синтезатор, наполняя кружку очередной порцией алкоголя. В центре шатра стоит пластиковый ящик, заставленный закуской.

Люди, сидящие вокруг ящика, даже не обратили на меня внимания. Может быть, решили, что это кто-то из своих, и может, и не слышали.

— Тук-тук! — сказал я.

Хотел продублировать слова стуком, однако это было бы затруднительно — стены шатра сделаны из дешевой синтетической ткани, постучать просто не обо что.

Один из сидящих, самый щуплый, повернулся первым. То ли самый трезвый, то ли самый шустрый.

Это оказался крысоподобный Федька. Я вспомнил, как он натравил разбойников на Игната, как потом стоял и с наслаждением наблюдал за жестоким избиением... Заряд бластера проделал дыру между глаз и разорвал череп изнутри, расшвыряв по стенам ошметки крысиной морды.

Остальные разбойники оказались не столь уж пьяными, чтобы проигнорировать случившееся. Засуетились, попытались встать. Наверное, это получилось бы у них с третьей или четвертой попытки. Однако они успели попытаться только раз, потом их накрыла очередь ярко-синих зарядов. Теперь я пользовался бластером не таясь — скрываться больше не от кого.

Один заряд попал в шест, подпирающий шатер. Я успел выскочить до того, как грязно-серое полотнище накрыло следы побоища.

Повесив бластер на пояс, я направился к краю поляны — туда, где приметил связанное тело водителя грузовика.

Моя походка стала стремительно меняться, как и все остальные движения. Психика стремительно покидает столь эффективный и столь утомительный боевой режим. Сознание, до этого равномерно разлитое и внутри тела, и в окружающем мире, тонкими ручейками стало стекаться, концентрируясь в одной точке. Мир вокруг поблек, предметы перестали ощущаться как часть меня самого, стали всего лишь картинками со сканера. Пространство потеряло свою глубину и наполненность — теперь я понимаю, что двигаюсь внутри него, но не ощущаю этого, иду на одних спинномозговых рефлексах.

Пропала острота восприятия, утихла эмоциональная буря, ушли яркие впечатления. Впрочем, мозг принял это состояние с наслаждением — за последние дни я слишком устал от впечатлений и эмоций.

Когда я подошел к бесчувственному телу, запутанному в веревки, то был уже самым обычным человеком, а не боевой машиной. Психическое состояние отличается от обычного только навалившейся апатичной суетливостью. Но это нормальная побочная реакция после нескольких минут ураганной работоспособности. По сосудам все еще струится огромное количество адреналина, да и раскрученный маховик психики так быстро не остановить, но в это же время мозг пытается минимизировать любые невитальные нагрузки, чтобы скорее восстановить силы. Из этого противоречия и рождаются тяжелая тягучесть мыслей, дерганность движений, дрожащие руки, ватная тяжесть в мышцах.

Не страшно, скоро пройдет. Запас медикаментов на поясе я решил не трогать —состояние не критическое, и в ближайшие несколько часов высокая работоспособность не потребуется. Просто высплюсь и буду чувствовать себя лучше. А химией пичкать организм не стоит — ему и так сильно досталось.

Тем более что медикаменты лучше приберечь для шофера. То ли он так и не пришел в себя после того, как его оглушили дубинкой, то ли ему потом еще добавляли. Так или иначе, сейчас он в паршивом состоянии. Ну ничего, современные препараты еще и не таких поднимали.

Уже через несколько минут, когда стимуляторы побежали по кровеносной системе, бедняга застонал и открыл глаза. Увидев меня, он вначале испуганно отпрянул, но потом узнал. Полной уверенности у него еще нет — у меня на голове мешок, который я надел только что. Сделал это я специально — без маски шофер меня не видел, ее я снял, только сев в кузов его машины и укрывшись за ящиками. Так что сейчас лучше не открывать лицо, иначе шофер не узнал бы меня и от испуга снова провалился бы во мрак бессознательного состояния.

— Ты как себя чувствуешь? — Я задал вопрос вовсе не для того, чтобы получить ответ. И так понимаю, что чувствует он себя ужасно. Просто мой голос должен окончательно убедить его, что под маской скрывается именно тот человек, которого он согласился подвезти.

— Нормально,— покривил против истины шофер.— А где те, которые из леса повыскакивали?

— Вон там,— ткнул я пальцем в кучку трупов.—А еще вон там и вон там. Это основные скопления. Ну еще кое-где по одиночке валяются.

Наверное, не надо было так шутить — шофер не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать подобные приколы. Но ничего не могу с собой поделать, после нервного напряжения во мне просыпается непреодолимая тяга к черному юмору.

Шофер поводил глазами по поляне. В темноте он не мог видеть раны и кровь, но сразу сообразил, что разбойники не сами отдохнуть прилегли, а кто-то их уложил. По каким-то только ему ведомым признакам водитель догадался, что этот кто-то — я. Все-таки хорошо, что он еще не окончательно пришел в себя и воспринимает ситуацию несколько отстраненно. Иначе сдвиг по фазе ему был бы гарантирован.

Проглотив пару таблеток, шофер взбодрился и даже заявил, что в состоянии вести машину. Выглядит он действительно неплохо, и я решил, что посадить его за баранку будет не рискованно. Водила полез в кабину, бормоча что-то о проклятых разбойниках, из-за которых задерживается доставка срочного груза. Сам я забрался в кузов и с наслаждением стянул маску. Генератор загудел, зажглись фары, и машина тронулась.

Просека вывела нас на дорогу, и мы продолжили путь на Москву.

Я решил подремать, однако психика еще слишком возбуждена воспоминанием бойни. Чтобы отвлечься и успокоиться, я решил смотреть по сторонам.

Однако что-то конкретное рассмотреть трудно — темно, да и слишком уж быстро мы едем. Воспользоваться очками — глупо, кто же любуется лесом через прибор ночного зрения? От этого терапевтический эффект еще ниже, чем от наблюдения за мелькающими по сторонам темными силуэтами.

Так что отвлечься не получилось, и в голову лезет разная пакость: трупы, кровь, предсмертные хрипы. А ведь я даже не колебался, когда решил перебить лагерь. Что со мной? Виновато напряжение последних дней? Но никакое напряжение не смогло бы заставить меня убить человека, если бы я не был к этому готов.

Мне приходилось убивать и до происшествия с Олегом. Но одно дело — убить случайно, в драке, защищая девушку от вооруженного обколовшегося насильника. И совсем другое — хладнокровно первым напасть и убить многих людей. И пусть они тоже были убийцами и, может быть, даже насильниками.

Проблема не в том, было ли это справедливым возмездием или жестоким избиением. Играя словами, можно доказать и ту и другую точку зрения. Проблема в том, что мне даже в голову не пришло вызволить шофера каким-то другим способом. Что со мной?

Голова ответила на этот вопрос тупой болью. Все-таки моя нервная система вынесла слишком многое, сейчас не самое лучшее время для самоанализа. Ответа не найду, а мозги поломаю.

Уж лучше буду смотреть по сторонам. Тем более что глаза и без очков адаптировались и к скорости, и к темноте. Сейчас я вполне могу любоваться ночными пейзажами.

Так я и сделал. Все-таки приятно смотреть собственными глазами — это подтвердит каждый, кому приходилось в течение долгого времени получать графическую информацию напрямую в мозг.

Сколько бы ни говорили ученые и инженеры, что прямое вмешательство воздействует на мозг так же, как и естественные сигналы от органов чувств, но это неверно. В такой сложной системе, как человеческий мозг, нельзя учесть всего. Можно принять во внимание больше деталей и взаимосвязей или меньше. Но все — никогда.

Так что просто необходимо время от времени забыть про блага цивилизации. Смотреть своими глазами, слушать своими ушами, думать своей головой.

Клятвенно пообещав себе, что буду следовать этому правилу чаще, я принялся созерцать деревья, убегающие в сторону Петербурга.

Огромная ель, которая даже на фоне ночного леса умудряется выглядеть мрачной. Разлапистая сосна, по-матерински укрывшая ветками низкорослые деревца. Березка, которая, несмотря на недостаток света, по-прежнему белеет. Маленькая девочка с лукошком, бегущая из чащи леса к дороге...

Маленькая девочка?!