Псков
Нас застала гроза под стеною кремля.
Небо выло, вздувалось, темнело,
горизонт изгибая и вовсе кругля
так, что берег взлетал неумело.
В этих древних стенах дует вечный сквозняк,
он хватал под кольчугой варяга.
Ну а нас, сквозь футболки, так просто пустяк!
Вот вам первый урок, вот присяга!
Ух, как страшно стихию лицом так к лицу.
Только небо, да ветер, да камни.
А в промокшей суконной поддевке стрельцу,
не прикрытому даже веками?
Без зонта, без портпледа, без – Боже ты мой! —
без подспорья цивилизаций
ворочаться к некрепкому пиву домой —
аж упаришься, чтоб нализаться!
«У женщин-то что?..»
У женщин-то что? Ну какие у женщин заботы?
У них голова так нарядами плотно забита,
что мысль не скользнет; как собака за частым забором
полает, поскачет, да в будку – такая защита.
А чем они заняты? Ладно, стирать и готовить,
детей, там, воспитывать – в общем-то, плевое дело.
А вы их спросите – давно ли читала Платона?
По части проблем мироздания тоже пробелы.
Им жизнь никогда не понять так, как надо мужчинам.
Ну что эти шубы, купила бы мужу жилетку.
Могла бы – пока ферментирует по магазинам —
подумать, допустим, о роли дороги железной.
И мы, безусловно, порыв бы ее поддержали,
мы вечером вместе бы с ней на диване лежали.
Осталось придумать (о, бремя решенья!) лишь малость:
кто б ужин готовил, пока бы она развивалась.
Кухня ведьмы («Фауст»)
Две мартышки возятся у очага.
Фауст и Мефистофель подслушивают у дверей.
1-Я МАРТЫШКА
Мартышка, мы состаримся в девицах!
Сосет меня жестокая хандра.
2-Я МАРТЫШКА
Грей лапы, лучше тощая синица,
Чем грезить каплунами до утра.
1-Я МАРТЫШКА
К пяти годам чего с тобой достигли?
Где спонсоры, друзья и прочий сброд?
2-Я МАРТЫШКА
Помешивай, мартышка, лучше в тигле.
1-Я МАРТЫШКА
Где?
2-Я МАРТЫШКА
В этой банке из-под шпрот!
1-Я МАРТЫШКА
Нам не придет никто с тобой на помощь,
А как просить – так в очередь встают.
2-Я МАРТЫШКА
Ты, брат мартышка, слишком много помнишь,
А я вот долго думать устаю.
ФАУСТ
Какую чушь городят эти звери!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Да в общем ту же, что любой поэт,
Но лаконичнее. Не стой, мой друг, у двери.
ФАУСТ
Вот если бы мне скинуть тридцать лет…
Не верю, что колдунья мне поможет
От импотенции, запора, дряблой кожи.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Веспасиан учил: запоры не беда,
Обходится дороже диарея.
1-Я МАРТЫШКА
Пожалуйте на кухню, господа!
2-Я МАРТЫШКА
Хоть по рублю пожалуйте!
ФАУСТ
Зверею
От попрошаек.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Впрочем, средство есть
Помолодеть без ведьмина напитка.
Езжай в деревню месяцев на шесть,
Где ни одна не шастает лолитка,
Забудь о сигаретах и вине,
В метро не езди – разве на дрезине,
И не читай стихов совсем – оне
Меж импотенцией с гастритом посредине.
С утра трусцой, обед отдай врагу
И только овощное ешь рагу.
Фауст идет к зеркалу, рассматривает его.
ФАУСТ
Но что за образ в зеркале, мой Бог!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Не поминай Его, уж лучше Лейкин,
Тот тоже с бородой…
ФАУСТ
Там, по аллейке…
Какая грудь, бедро, лопатка, бок!
Таких красавиц не видал в природе:
Румяней всех, игривей и дородней!
Валькирии, пожалуй что, нежней!
Таких, клянусь, не видывал Линней!
1-Я МАРТЫШКА
При чем Линней? Не доктор он – бахвал!
2-Я МАРТЫШКА
(разъясняет)
Он женщину к животным приравнял.
Влетает ведьма на помеле.
ВЕДЬМА
Кто тут приперся? Центр закрыт в субботу!
Фуршета нет, поэты дома пьют.
О доля ведьмы! Вечно ей работу
Ненормированную походя суют.
Я промолчу. Вам позже отольются
Мои обиды, рюмки и глотки.
Ужо судьба подсунет вам на блюдце
Мышей тоски!
Что ворвались вдвоем и без бутылок?
Мое зверье сбиваете с пути.
Не слышите, как дышит вам в затылок
Зефир прощания обсценного почти?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ты, матушка, убавь-ка обороты,
Не сыпь напрасно с помела трухи.
Мы ведьм таких сгноим в штрафные роты
Писать непопулярные стихи.
На шабаше и так идешь пробросом,
Полезных не приветствуешь господ.
Гляди, не оказаться б вовсе с носом —
Не «на», не «в» и не «вовне», а «под».
ВЕДЬМА
Ах, голубь сизый! Сразу не признала!
Простите, не признала без копыт!
Здесь света, извиняюсь, очень мало…
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ужо тебе! Но яростно кипит,
Но булькает во мне желанье, зрея.
Залей его вином, да поскорее!
ВЕДЬМА
Дружок ваш, примечаю, – не Коровин
И не Фагот. Да кто же он такой?
Непосвященному винишко стоит крови.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Кончай трендеть! Мы выпьем, дорогой,
Без всякого вреда для организма.
Вино гигиеничнее, чем клизма,
Выводит шлаки, очищает мозг.
А дух в вине такую сыщет степень,
Глоток нас подстегнет почище розг,
Пробороздим леса, моря и степи!
ФАУСТ
Мне надоели пререканья ваши,
Как жеребцу седло и стремена.
ВЕДЬМА
Прошу испить из нашей скромной чаши,
И мне глоток… (Мефистофелю) Не слышит ни хрена.
Все выпил – что за горестный урод!
А клялся – не возьмет ни капли в рот.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Не парься, я с тобой сквитаюсь позже.
Нам маргаритки надо пощипать.
Ты видишь, он подходит, точно дрожжи.
ВЕДЬМА
Терплю от вас, терплю от вас опять!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Бывай, красотка, нас зовет сюжет!
1-Я МАРТЫШКА
Ох, я б тебя с перловкой на фуршет…
ВЕДЬМА
Мартышка, цыц! Он главный, как редактор.
2-Я МАРТЫШКА
Милей, мартышка, ядерный реактор!
Агафья Матвеевна («Обломов»)
Что знаете вы о хозяйке?
О той, что всегда под рукой,
О той, что поможет вам зябкий
И вечный освоить покой?
Что нежит и холит вас в детстве,
Что в зрелости – ваша жена?
Не нужен ей берег турецкий,
Венеция ей не нужна.
Хозяйка – на то и хозяйка,
Чтоб мир, словно дом, содержать,
Покуда – на то и хозяин —
Усердно продолжит лежать.
Агафья зазря не разбудит,
Позволит от пуза поспать.
Обломов смял белые… Будем
Локтями ту часть называть.
Агафья Матвевна до ночи —
Пружина внутри у ней, што ль? —
Кружит над котлами, хлопочет,
Но ею побрезговал Штольц.
– Зачем тебе пошлая баба? —
Обломова грубо спросил.
Ильич возражал как-то слабо.
Жена выбивалась из сил,
Чтоб гостя приветить любого,
Чтоб мужа вкусней накормить,
Заложит в ломбард дорогого
Белесого жемчуга нить,
Родит между делом ребенка,
И там поспевает, и тут.
Согласье семейное тонко,
Но белые локти цветут,
Мелькают над кофе с корицей,
Как крылья, прикроют детей…
Летят перелетные птицы,
Не хочется вылететь ей.
Пусть молодость свечкой сгорает —
Горелого нету блина,
Утешит тебя, обстирает,
И даст, не поморщась, вина.
Она – пусть завидует Ольга! —
Покойна, и счастье – внутри.
Читатель! Задумайся, сколько
Земля будет дуть пузыри?
Засуличи, цеткины, занды —
Куда уж тут – мир содержать?
В курсистках Европа по гланды,
И некому стало рожать.
Ну разве спасут азиатки
С локтями шафрана желтей.
Читай Гончарова в кроватке,
Над «негероиней» балдей!
Представь ее суп с потрошками,
Ее аккуратность и такт…
На чёрта пространство стежками
Нам Олек стегает? И так,
Пропали стыдливые ласки,
Варенья-соленья и щи.
Читатель, не бойся огласки,
Агафью Матвевну ищи!
А если умрешь, как Обломов, —
Прочел про Агафью, дружок?
И хлеб ей – не хлеб, а солома,
И жизнь ей – ни с чем пирожок.
Пульсирует вечность морзянкой,
Транслирует градом в окно:
Хозяйка, на то и хозяйка,
Что мир, или муж – ей одно.
О гибели литературы
Любой поэт наш после сорока —
специалист в литературной смерти,
пускай упруга до сих пор строка…
Припомните свой возраст и поверьте.
По молодости тянется поэт
воробушка возлюбленной оплакать,
над сломанным цветком разводит слякоть;
а в зрелости – хоронит целый свет.
– Литература, – говорит, – мертва:
поэзия подернулась верлибром,
пожухла проза, как в октябрь листва,
и критика не тем разит калибром.
Мы – могикане, после нас – мертво,
а речь убога и ненормативна
настолько, что и говорить противно,
а слушать – так и вовсе озорство.
Литературы нет. Пора, пора!
Который век покоя перья просят. —
И носит на корабль и со двора
А. С. и Осю. И другого Осю.
Но колокол звенит почти как зуммер,
и траурным не делается креп,
покуда новый мальчик гонит рэп:
«Дружок моей подружки, птенчик умер…»