…Мир эгрегоров являл собой довольно пресную и скучную субстанцию единого энергетического пространства. Вместе с этим, сами эгрегоры некоторым образом были отделены друг от друга. Они различались по мощности и количеству собственной энергии, а также по продолжительности существования.

Единственным безопасным развлечением и занятием для них было – наблюдать за людьми, как за более примитивным уровнем развития сознания, которое еще имеет физическую форму. Опасными занятиями считались контакты с себе подобными: деление, уничтожение, соединение приводило к исчезновению прошлого эгрегора и образованию нового. Естественно, более сильные эгрегоры стремились обезопасить себя и продлить свое существование и, уничтожая заведомо слабых, присоединяли себе их энергию, тем самым, увеличивая свою мощь. Этих беспокойных «воинов» нормальные, среднеразвитые эгрегоры обходили стороной, предпочитая увеличивать собственную энергию за счет естественного питания – от своих источников, которыми являлись люди. Личный источник, которым мог быть, как и человек, и животное, или группа людей – эгрегоры свято оберегали, как дойную корову.

Некоторая часть эгрегоров находилась в покое и не делала абсолютно ничего. Конечно же, от них отщипывали куски жадные до легкой добычи, эгрегоры. Но эгрегоры образовывались вновь от чего угодно: сильная эмоция человека, продолжительное чувство, объединение людей и прочее, прочее. Эгрегоры и сами толком не понимали, что их рождает.

Все, без исключения, эгрегоры считали, что над ними стоит Хозяин – самый мощный эгрегор.

Эгрегоры свысока смотрели на людей и в то же время им завидовали, считая, что их существование хоть и примитивное, но и более занятное…

Данную теорию вывел Первый на основании своего существования, опыта и осознания. Он сравнивал мир эгрегоров с океаном – определенным резервуаром воды, в котором, тем не менее, отдельна каждая молекула воды, но существуют и заливы, и волны, и цунами, и различные течения.

Второго такие рассуждения мало волновали, и он часто пропускал их мимо ушей, не вступая в дискуссии.

– А он не так уж и далек от понимания, – задумался Первый, наблюдая за Семенычем. – Время ему мешает…

– Он вообще не так уж и далек, – туманно согласился Второй.

– Как это?

– Далек, недалек – какая разница. Все относительно. Мне он не нравится. Мутный какой-то. Лезет всюду своими мыслями.

– Или ненужные людям мысли проникают в него, – подтвердил Первый. Мыслительный процесс Первый считал самым основным в своем существовании.

– Может, Катенку дать поручение: вывести его?

– Да? Интересно было бы посмотреть на того, кто смог бы ей дать поручение, – от Первого разошлись истерические потоки энергетического смеха.

– А что тут такого?

– Она никогда никого не слушает!

– А может, не откажет?

– Попробуй, если хочешь. Но не советую.

– Почему?

– Много энергии впустую потратишь.

Второй задумался. Тратить энергию было опасно – все равно, что смертельно болеть для людей.

Но оставить эту тему Второй уже не мог:

– Я все равно попробую!

– Пробуй! Твой риск – твои проблемы!

– А если не получится, я его сотру!

– Не получится.

– Почему это?

– Эта пара создала великого эгрегора. Он не даст их уничтожить. Он ими питается и растет от них. Ему не составит труда вернуть их на землю в другом воплощении, теле или оставить их здесь. А вот тогда он выкачает из тебя в два раза больше энергии, чем ты на это потратишь.

– Так этот новый эгрегор – их? Мика?

– Ну да. А то ты не знал?

– Не обратил особого внимания, – сознался Второй. – Эгрегоры возникают как пыль. За каждым, что ли смотреть? К тому же Мика – очень маленький. Какой он великий?! Подумаешь у двух людей возникла страсть, и образовался временный эгрегор. Таких, вообще-то, миллионы в секунду образовывается и исчезает. Лопнет этот Мика через какое-то время.

– Он очень быстро растет. Такого еще не бывало на моей памяти. Тут что-то не то. Он и сейчас уже многократно превышает нас с тобой вместе взятых.

– А что за имя – Мика?

– По их именам назвали.

– Новость. Великого эгрегора назвать по именам людей! Кто это додумался?

– Он сам и додумался.

– Кто он? Семеныч? – уточнил Второй.

Первый внимательно посмотрел на Второго:

– Какой Семеныч? Сам Мика и додумался.

– Мика. Имя-то какое-то глупое. Эгрегоры с ума посходили. Очеловечиваются. То Катенок, теперь вот – Мика. В общем, я не особо уверен, что он такой уж энергетически сильный эгрегор. Поэтому, давай и проверим. Если он – обычное временное образование страсти – он лопнет, когда Семеныч с Ней расстанется. Они расстанутся, а мы лишь ускорим этот процесс.

– Зачем? – лениво отозвался Первый.

– Затем. Если он действительно великий, то тем более, зачем нам лишние глобальные образования, которые сильнее нас?! Мы по-тихому. Со смыслом того, что мы о Мике ничего не знаем, а просто «разруливаем» в мире. У них обоих, кажется, иные земные союзы? Так? Те эгрегоры страдают. У нас отличный предлог – навести порядок и восстановить справедливость!

– Логика, конечно, у тебя присутствует. А за Семенычем никто случайно не наблюдает? – Первый остерегался того, что, если они без разрешения «вклинятся» в источник питания чужого эгрегора, то неминуемо потеряют часть своей энергии или спровоцируют чреватые нехорошими последствиями «переговоры» с эгрегором, чье «имущество» тронули. А больше всего Первый ценил покой и отсутствие конфликтов.

– Нет, – уверенно ответил Второй. – Случайно нет. Этого не допустит тот, кто за ним смотрит специально.

– Ты, что ли? – Первый излучал веселье.

– Тихо. Я, – важно ответил Второй.

* * *

Она пришла домой. Несмотря на чрезвычайно насыщенный событиями и эмоциями день, Она не чувствовала абсолютно никакой усталости. Свет в квартире не горел. Она прикрыла плотнее двери в детскую и спальню. Собрав всю обувь из коридора, прошла в ванную, перемыла все и затем расставила обратно на полку обувницы. Протерла полы в коридоре. Вернулась в ванную, перестирала мелкие вещи – детские колготки, носочки, пару футболок. Полотенца закинула в стиральную машину.

На кухне обнаружилась сковородка с оставленной порцией картошки. На блюдце рядом лежали нарезанные помидоры. Она с аппетитом поела и поставила чайник.

Звонок телефона застал Ее врасплох.

Семеныч уже отключился, а Она, сжав в руках аппарат, так и стояла с чувством дикого восторга и потрясающим ощущением необъяснимого тепла.

– У сына увеличилась какая-то венка. Не знаю, вроде, не ударялся, – на пороге кухни возник муж.

Она повернулась и удивленно посмотрела на него, словно не узнавая.

– Ты почему так поздно?

– На работе задержалась, – машинально ответила Она.

– Позвонить и предупредить – никак нельзя?

– А я разве не позвонила? Завертелась…

– Я всегда был против этой работы! – завелся муж. – Эти твои подруги, которые ничему хорошему не учат. Курят и пьют. Они приносят вред нашей семье!

– Я их домой не привожу. Ну и курят, и что из этого? А пьют? Ты разве не пьешь? Какой правильный нашелся!

– Женщина, которая курит! Уже этим все сказано, – отрезал он и сжал тонкие губы. Подошел к подоконнику и отдернул тюль. – Это что? Цветы в горшках должны стоять у женщины на подоконнике! Где они?

Она растерянно посмотрела на широкий подоконник, где стопкой бумаг лежал распечатанный курс по программированию, несколько книг по психологии, новый художественный роман, диски с нелицензионными программами по моделированию, учебник по «иллюстратору», пара флеш-накопителей с музыкой и аудиокнигами, жесткий диск в футляре.

– Засохли, – равнодушно пожала Она плечами, припоминая, что после свадьбы какие-то цветы в квартире, действительно, находились. – Или сгнили.

– Кто?!

– Цветы в горшках. Я не умею с цветами. Я к ним полностью равнодушна, и они меня не любят.

– Дома нужно чаще бывать. Поливать их, заботиться о них. И не только цветы.

– У меня работа такая, отстань.

– Работа?! – вне себя прошептал муж, задыхаясь от негодования. – Где, в таком случае деньги?

– Нету. У меня маленькая зарплата. А зачем тебе? Ты хорошо зарабатываешь. Дело, разве, в деньгах?

– Вот именно! Я хорошо зарабатываю, а жена должна сидеть дома!

– Но я умру дома, – Она умоляюще посмотрела на него. – Я же все делаю по дому. Везде чисто, суп всегда есть, вещи в порядке, пыли нет.

– И тебя нет, – добавил он жестко. – Ты в магазин ходишь? Детей в сад отводишь?

– Это наглость, – возразила Она. – Ты занят делами часа четыре в день со свободным графиком. Ничего страшного, если ты развозишь детей и покупаешь продукты.

– Ничего страшного, – согласился он. – Меня даже не напрягает приготовить ужин. Но я хочу, чтобы ты прекратила все отношения со своими Ленками, Машками, Таньками… И уволилась. Все это отвратительно на тебя влияет.

– Ничего на меня не влияет! Почему ты думаешь, что все вокруг меня плохие, а я хорошая? Это я такая!

– Потому. Ты такой не была. Ты сидела дома, и все было отлично.

– Я вынужденно сидела дома. Пока дети не могли без меня обходиться. И не было ничего отличного. Мне дома плохо. Я не уволюсь с работы. И буду общаться с тем, с кем я хочу, а не с твоими друзьями и родственниками. Меня от них тошнит!

– Ключи давай от машины. Не нужна она тебе. Я так решил.

– В сумке, – ответила Она, и тут же, спохватившись, звонко хлопнула себя по лбу. Но муж уже вернулся на кухню с расстегнутой сумочкой. Он демонстративно вытряхнул содержимое на стол: косметичка, бумажные платки, чеки, банковские карточки, кошелек, зарядка от телефона, детские перчатки, паспорт, водительское удостоверение, рабочий пропуск, запасные наушники, две связки ключей, пачка сигарет, зажигалка и пустая стограммовая бутылочка из-под коньяка…

– Без комментариев! – швырнул он сумочку в угол и забрал со стола ключи от машины. Пачку сигарет с силой сжал, смяв ее в кулаке. Показательно разжал ладонь над столом и вышел из кухни.

Она спокойно убрала со стола, одела наушники, включила музыку на телефоне и, найдя в холодильнике свежий кусок мяса и полкочана капусты, приготовилась делать солянку.

Муж вновь заглянул на кухню:

– У сына увеличилась вена.

– Что? – вытащила Она один наушник.

– У сына увеличилась вена! – в бешенстве повторил он.

– Это не ко мне. Это к хирургу. Сходите завтра.

– Ты себя слышишь?

– Да, – кивнула Она.

– Ты похожа на дьявола. В тебе хоть что-то человеческое осталось?

– С каких пор переживания за вену стали божественны?

Муж скрылся с каменным лицом.

Она ринулась в детскую. Отогнула одеяло и посветила на тело спящего ребенка фонариком телефона. Увидев синюю полосу на внутренней части бедра, внимательно присмотрелась. Послюнявив палец, потерла – палец посинел.

«Это маркер», – улыбнулась Она и поцеловала мальчика в висок. Подошла к дочери, поправила ей подушку и вышла.

Через полчаса Она протерла рабочие поверхности, выключила плиту и открыла окно нараспашку, чтобы еда не испортилась до утра.

– Где машина? – спросил муж, когда Она вошла в спальню.

– В сервисе.

– Опять?!

– Лампочки перегорели, – мгновенно соврала Она: рассказывать мужу о мелких авариях Она давно не считала нужным во избежание лишних и ненужных, по Ее мнению, ссор. – Я заберу завтра.

– Я сам заберу. Я сказал, что машина тебе больше не нужна. На работу свою ходи пешком.

– Ну и пожалуйста.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

– Иди к черту, – Она стащила с себя майку и бросила ее на кресло. Туда же полетело и нижнее белье. Сдернула с дверцы шкафа ночную сорочку. Легла, взбив парой ударов кулаков подушку.

– Извини меня, – прижался муж. – У нас все хорошо раньше было. Мы везде вместе были. Вечера проводили вдвоем. Ты ждала меня с работы. Мы гуляли с детьми вместе, ездили в гости, в лес ходили. Помнишь первый утренник в детском саду? А помнишь, она первый раз пела на концерте, и ты плакала? Помнишь ее первый насморк, когда ты, заламывая руки, вызывала скорую? А как мы укладывали детей и на цыпочках шли в спальню и до утра… А сейчас, как будто это не ты стала. Может, это кто-то порчу навел на нашу семью? Кто-то сглазил тебя? Мне порой кажется, что в тебя что-то потустороннее вселилось. Нечеловеческое. У тебя даже взгляд поменялся…

Он замолчал, сглотнув. Она тоже не проронила ни слова. Его душили воспоминания о Ней, прежней. Он подумал, что сейчас ему, наконец, удалось растопить тот лед, который возник между ними.

– Не трогай меня, – Она неприязненно отодвинулась.

– Я попросил прощения. Я разозлился сегодня, потому что ты ни разу не позвонила за день и пришла поздно. Не смотришь на меня совсем. Перестань. Хочешь, машину тебе поменяем? – примирительно спросил он.

– Не трогай меня, – твердо повторила Она и отодвинулась еще дальше, обматывая себя одеялом. Понимала, что рядом находится не чужой Ей человек, но ничего с собой поделать не могла. Перед глазами стоял Семеныч. Его милые родинки по всему телу, которые Она запомнила все до единой. – Я не могу. Мне нельзя.

– Что?

– Я была у врача, по-женски. Что-то у меня там… Подозрение. Она сказала – пока нельзя. И лекарства выписала.

– Извини, извини. Ты поэтому такая нервная? Почему ты раньше не сказала?

– Поэтому. Отстань.

– Спи, спи, – он гладил Ее по волосам. – Прости меня. Ты рано осталась без родителей. И недополучила ласки. Вот и выросла колючей. Тебе пришлось очень тяжело. Работала сама, когда еще школу заканчивала. Потом и институт осилила. У нас двое детей, с которыми ты справлялась одна, без посторонней помощи. А сейчас работаешь с утра до ночи. Я все понимаю. Такой груз нелегкий. Все время у тебя какая-то гонка.

Она пролежала минут десять, терпеливо снося движения его руки. Но все-таки не выдержала, поняв, что это Ее раздражает так сильно, что уснуть не получится.

«Это изнасилование какое-то!» – Она резко ударила его по руке.

– Хватит! Я не могу больше ходить на утренники – мне это неинтересно! Сидеть в песочнице и лепить куличи – для меня каторга! Ненавижу ходить в лес и собирать грибы! Ездить к твоим родственникам мне тоже неприятно. Два часа перемывать кости и восхвалять семейные ценности – ужасно! Смотреть с тобой телевизор – наискучнейшее занятие! Я вообще не люблю смотреть телевизор! Пить с тобой чай на кухне по ночам десять лет подряд меня бесит! Я не люблю готовить! Не гладь меня! И машиной своей подавись. У тебя руки противные!

* * *

…На рассвете Она бесшумно выбралась из спальни с ворохом одежды. Торопливо глотала горячий чай и одевалась на кухне. На цыпочках прошла в коридор. Уже щелкнула замком, когда позади жестко раздалось:

– Шесть утра.

Она выпрямилась и развернулась:

– Я к гинекологу.

– Шесть утра, – повторилось опять.

– Трехчасовая очередь в регистратуру. На улице занимают. Толпа там. Третий раз не попадаю. Если сомневаешься, иди и проверь, – выпалила Она и выскочила за дверь.

«Как я не люблю врать, – сбегала Она со ступенек. – Будь моя воля – всегда говорила бы правду. Хоть бы один человек нашелся на свете, которому можно просто не врать! Не жизнь, а тюрьма лжи!»

* * *

– Семеныч? Давай, никогда не будем лгать друг другу? – они расслабленно лежали на смятых простынях в гостинице и бессмысленно разглядывали белый потолок.

– Я никогда не обманывал тебя, – он обеспокоенно приподнялся на локте.

– Повода не было, – Она вертела кольцо с треснутым сапфиром на его безымянном пальце. – Я хочу по-честному. Хоть раз в жизни.

– Как хочешь, так и давай, – с готовностью согласился он, кивнув.

Она засмеялась:

– Ты так согласился, что мне показалось, скажи я: «давай врать» – ты бы тоже согласился.

Семеныч улыбнулся:

– Возможно. Мне все равно. Как захочешь, так и будет.

– А где же твое собственное мнение?

– Какое, еще собственное, если меня, по сути, и нет?

– Как это, нет? Ты опять все переворачиваешь! Постоянно меня путаешь и запутываешь!

– Это не я. Это относительность. Бог, например, есть?

– Относительно, – расхохоталась Она.

– Вот видишь. Люди всегда находили причины любым событиям и явлениям. А если не находили, то придумывали. В состоянии неопределенности человек себя чувствует некомфортно, поэтому люди всегда пытались узнать, почему происходит что-то. События, причины которых не могли быть четко идентифицированы ими, относились к категории непознанных закономерностей. «Случайности – язык бога» – фраза, достаточно хорошо отражающая человеческое стремление везде и во всем расставить точки над «и». А если не получалось, то на помощь приходила религия. Или атеизм с его категоричностью во всем, что не поддается воспроизведению в лабораторных условиях…

– А как ты воспринимаешь женщин, которые курят? – прервала Она его.

– По барабану мне. Каждый, пусть, что хочет, то и делает, – отмахнулся Семеныч. – Человек должен быть свободен во всем.

– Чтобы его врать не вынуждали!

– Чтобы его врать не вынуждали, – эхом отозвался Семеныч.

– Ну, давай дальше, – Она закрыла свое лицо его ладонью.

– Что, дальше?

– Про бога давай дальше. Рассказывай.

– А-аа… – оживился Семеныч. – Рассказываю. Но до бога еще далеко. Целая лестница крутых ступенек. Вот, например, над людьми стоят сущности, которые прекрасно ориентируются в человеческих особенностях восприятия мира. Эти сущности и подбрасывают людям «подтверждения». Например, верующие в бога, получают доказательства своей веры. Не верующие – доказательства его отсутствия. А на самом деле – это все субъективная интерпретация происшествий и явлений. У этих сущностей есть правило: «Каждому по вере его». Во что человек верит, то и будет прозрачным объяснением окружающих его событий.

– Какие сущности? Ангелы и демоны? – Она перевернулась на бок и пальцами стала рисовать невидимые линии на теле Семеныча.

– Ангелы – это существа, которые получают подпитку от положительных эмоций, испытываемых людьми. А демоны – от отрицательных эмоций. Ангелы и демоны, таким образом, смотрят за человеком. Кто сильнее радуется – тому подкидывают больше радостных событий. Кто лучше умеет негодовать, чем радоваться – ему больше неприятностей, чтобы он еще более негодовал, а существа росли от этой энергии. Но это все слова. Ангелы и демоны – это обыкновеннее эгрегоры, но в разных энергетических состояниях. Как и людей, эгрегоров не бывает абсолютно плохих или хороших.

– Кто-кто?!

– Эгрегоры. Все одновременно есть масса, время… – энергия. Каждый человек имеет свою энергию, то есть эгрегора. Двое, трое… – их эгрегоры образуют собой временное объединение – нового эгрегора. Он, соответственно, сильнее и мощнее за счет синергетического эффекта. Есть футбольная команда – у нее свой эгрегор. У семьи – свой. У банды преступников – свой. И эти эгрегоры, то есть некие энергетические сущности, могут влиять на мысли и желания людей. Соответственно, поступки, который совершает человек, не всегда его собственные. Но эгрегору нужно расти, а силу он набирает от своего создателя. И он старается, чтобы человек или группа людей как можно больше отдавала ему своей энергии. Тогда у эгрегора больше силы и возможностей.

– А у нас тоже теперь есть эгрегор? – Она, смеясь, переползла на Семеныча и приподнялась над ним, опираясь на руки. Ее взгляд скользнул по тумбочке, на которой завибрировал Ее телефон в беззвучном режиме. – Семеныч!!! Мы опоздали на работу! Скорее! Десять минут одиннадцатого!

– Черт…

– Это ты все со своими сказками, как понесет тебя вечно, – Она сползла на ковер в поисках нижнего белья.

– Сама просила – рассказывай дальше, – оправдывался Семеныч, торопливо натягивая брюки и рубашку.

– Где моя расческа?

– В сумке, может?

– Нет, я выкладывала, – металась Она по комнате, застегивая юбку.

– Завтра найдешь, пойдем. Номер на сутки – завтра карточку сдавать.

– Тогда давай завтра пораньше встретимся, – Она запихнула телефон в сумку, поправила волосы рукой. – Я готова.

– Есть предложение: начать встречу вечером, – Семеныч обулся, и они выскочили в коридор.

– Предложение принято. Значит – на ночь?

– На ночь, – подтвердил Семеныч, спускаясь по лестнице.

– Я тебя люблю!

– Я люблю тебя, – поцеловал Ее Семеныч на последней ступеньке.

* * *

– А ты веришь в бога? – спросила Она в машине, когда Семеныч гнал автомобиль к Ее работе.

– Нет, наверное.

– Ты атеист?

– Нет, наверное.

– Агностик?

– Нет, наверное.

– Это нелогично. Кем-то ты должен быть!

– А меня нет, – ответил Семеныч, включая левый поворотник.

– Ну… Верить ты во что-то должен? – не унималась Она.

– В тебя, – Семеныч распахнул Ей дверь.

– Я не понимаю! – Она вышла из машины.

Семеныч нагнулся и зашептал на ухо:

– Людям вообще не свойственно пытаться объяснить необъяснимое, узнавать неузнаваемое, раскрывать нераскрываемое. Они хотят гарантии, что получится. Что их «труды не пропадут даром». Несмотря на декларативные утверждения, люди никогда не стремились и не стремятся познать непознанные закономерности. Они только делают вид, что стремятся к новому, а на самом деле, подобны страусу, прячущему голову в песок. Сытыми и невозмутимыми обывателями, якобы все знающими и на все имеющими свое мнение, люди удобно затаились среди гладких теплых стен сформированных стереотипов восприятия действительности. В подавляющем большинстве люди не хотят ничего узнавать, не хотят ничего менять и не хотят никуда уходить от того, что уже имеют. Не с точки зрения обладания материальными благами, а с точки зрения осознания мира. С точки зрения способности к восприятию нового, не укладывающегося в рамки принятого, люди зацикливаются на том, что уже попало «в голову» и всячески «пережевывают» это. Но это секрет.

– Узнать неузнаваемое, – старательно повторяла Она за ним. – Семеныч, ты, вообще, нормальный?

– Относительно. Я полетел. До вечера!

* * *

– Что у них общего? – изумлялся Второй, глядя на них. – Полные противоположности.

– Что-то есть, – размышлял Первый. – Или было, раз дало такой мощный синергетический эффект увеличения выделяемой ими энергии во время первой близости этой странной пары, что спровоцировало возникновения необыкновенной силы эгрегора Мики.

– Более депрессивных и бесполезных личностей я еще не видел, – Второй был явно недоволен парой, от которой мог появиться мощный эгрегор. – Так и хочется подсунуть им веревочку с мылом и сказать: «хватит стонать, идите и сделайте уже свое дело».

– Между прочим, именно такие и являются самыми жизнеспособными, – возразил, смеясь, Первый. – Им скучно в обыкновенной жизни, в равномерном движении. Вот если их судьба превратится в американские горки, по которым они будут вверх вниз сигать, то они будут в восторге, тогда как у нормального человека разорвутся мозги, и остановится сердце. Они не очень приспособлены к обыденности, которая их угнетает.

– Да ну! – отмахнулся Второй. – Ты не прав. Они и там ныть начнуть, то высота не та, то виражи не достаточно крутые. Как от них мог образоваться такой эгрегор?

– Скорее всего, – Первый снова задумался. – Скорее всего, они не растратили свою энергию на что-то другое. На жизнь. Энергия скопилась и дала мощный выброс. Ты посмотри, им же ничего не интересно. А возможно, Мика возник раньше, а их соединил для официального своего объявления в мире эгрегоров?

Второй поморщился:

– Раньше, позже. Ты рассуждаешь человеческими понятиями. Будто у нас время течет как у людей – последовательно.

– Я считаю, что мы очень похожи.

– Мы? С этими? – возмутился Второй. – Ничего подобного. Я любого из этих людишек могу стереть в порошок. Любые мысли могу внушить, любые обстоятельства подстроить. А они что могут?

– Дать тебе энергию. Ты без них существовать не сможешь, – заметил Первый, и Второй смолк, потому что не нашелся, что ответить.

А Первый для себя нашел еще одно сходство с людьми: эгрегоры обладали такими же разными характерами, как и люди.

…То, что эгрегор Мика, как и предполагал Первый, оказался «великим» эгрегором стало известно сразу с момента его появления. Потому что, только появившись, Мика моментально уничтожил несколько десятков других эгрегоров, так или иначе связанных с Ней и Семенычем. Эти эгрегоры, уничтоженные Микой, не были такими уж слабыми образованиями. Некоторые из них были достаточно «взрослыми» и существовали довольно долго. Эгрегоры семьи, знакомых, коллег, друзей, родственников. Часть эгрегоров была призраками, готовыми в любой момент вновь возродиться – фантомные образы Семеныча с его предыдущими женщинами, Ее прошлые связи.

Мика своим появлением вывел Ее и Семеныча из-под влияния всех остальных эгрегоров, которые могли питаться энергией этой пары или ими по отдельности.

Им же казалось, что окружающий внешний мир погас, отодвинулся с момента первой встречи.

Можно было и не уничтожать такое количество эгрегоров, но Мика был еще недостаточно смышлен, поэтому, на всякий случай, ликвидировал всех, кто мог бы помешать расти ему. Создали ли они своим союзом Мику, или он создал их пару, как собственный источник питания – так и осталось нерешенным вопросом для Первого.

Но, как только Мика появился на свет – мир эгрегоров вздрогнул и не знал, чего ожидать далее. Многие гадали, кем он является – новой ли сущностью, эволюционно стоящей над эгрегорами или таким же эгрегором, но невообразимо превосходящим их по силе и возможностям.

Отныне он являлся «белой вороной», и, что совершенно естественно, его существование и развитие всех раздражало, и первым желанием было его уничтожить или отобрать у него часть энергии, чтобы Мика ни в коем случае не вышел за пределы среднеразвитого эгрегора или хотя бы «воина». «Воинов» не уважали, но те были предсказуемы.

В энергетическом мире уничтожение себе подобных не считалось трагедией и являлось нормальным распространенным событием, поскольку появляться и исчезать они могли и не по своей воле, а суммарная энергия их мира все равно оставалась постоянной. Эгрегоры зависели от людей – снизу, и от Хозяина – сверху. Кто такой был Хозяин – эгрегоры представляли плохо. Предполагали, что он имеет над ними и людьми абсолютную и высшую власть и может все.

У эгрегоров существовал некоторый кодекс поведения и чести, какие-то нормы, но все это оказалось никем не регламентировано и настолько размыто, что эгрегоры могли судить и оценивать свои поступки исключительно по реакции Хозяина: наказание, поощрение или спокойствие. Поэтому каждый эгрегор определял для себя сам свои рамки дозволенности и, конечно, стремился навязать их тем, с кем контактировал. Но и это не срабатывало, потому что эгрегоры постоянно появлялись, исчезали, объединялись, возрождались, делились – в этом мире царствовали неопределенность и хаос. Эгрегоры научились существовать и при таких условиях, поскольку других не знали или не помнили.

Первой катастрофой в их истории явилась Катенок. Мощный, исключительно независимый эгрегор. Сила и возможности ее были почти безграничны. Или совсем безграничны, но об этом знала только сама Катенок. Войти с ней в приятельский контакт никому не удалось, однако, она умудрилась и не нажить себе ни одного недоброжелателя. Никто не знал, в ком или в чем находится источник ее питания. Делала Катенок все, что ей вздумается, и эгрегорам казалось, что Хозяина это лишь забавляет – он совершенно не реагировал на ее выходки. Ее боялись, остерегались, как Хозяина, и завидовали, как сверхмощному эгрегору. Она могла уничтожить разом многих эгрегоров, соединить противоположных, разъединить сильнейших – и делала это с легкостью, без веских и видимых причин. Часто пропадала, доставляя радость остальным эгрегорам – считать ее справедливо ликвидированной Хозяином. Но она также легко появлялась вновь. Страшным было то, что во время своего отсутствия Катенок полностью не обнаруживала себя в мире эгрегоров, и они могли предполагать, что она имеет выходы в иные миры – что для эгрегора являлось, по домыслам Первого, невозможным или смертельно опасным.

Появление быстрорастущего следующего возмущения – Мики – никому из эгрегоров, соответственно, не пришлось по вкусу.

– Разъединить их надо, – решил Второй. – Необходимо.

– На них, кроме Мики, никто влиять не может, – напомнил ему Первый. – Кстати, я не заметил, чтобы он как-то ими управлял. Он им предоставил полную свободу. Такое ощущение, что Мике наплевать, что они являются проводками, которые кто-то сможет разъединить, что его самого приведет к гибели.

– А я опосредованно, через другого человека. Есть у меня подходящая личность на примете. Никто и не догадается, что это все будет иметь отношение к Семенычу с Ней.

– Не лучше ли отстать от них?

– Лучше. Но интереснее пристать, – ответил Второй. – Не нравятся они мне. То есть мне Мика не нравится. А он еще пока от них должен всецело зависеть.

– Ты хотел попросить помощи у Катенка, – напомнил ему Первый.

– Она опять сбежала! – посетовал Второй. – И куда смотрит Хозяин? Что в прошлый раз было?

– Она спустилась в кошку, – спокойно ответил Первый.

– Ты это считаешь нормальным? – заводился Второй. – Сначала она почти потеряла себя в этой самой кошке. Потом, не успев восстановиться до конца, чуть навсегда не осталась кошкой. А потом убила кошку и, не успев вернуться, опять пропала.

– Отчаянная, – дал оценку действиям Катенка Первый, про себя думая, что так рисковать собой у него не хватило бы духу.

– Нет, скажи, это нормально? Давай, мы тоже будем скакать по телам? Что тут, как амебы вибрировать? Давай?

– Возможно, кто-то из эгрегоров так и делает. Только они потом не возвращаются. Или их уничтожает Хозяин за такое самовольство.

– Вот! – восторжествовал Второй. – Вот! А Катенок возвращается! И ей все сходит с рук! Это несправедливо. Что у нее за привилегии такие?

– Возможности есть? – предположил Первый.

– Та-ак интересно. Я тоже хочу. Почему у нее есть, а у меня нет?

Первый поежился: он, в принципе, и не хотел бы иметь такие возможности – спускаться в низшие миры. И со страхом подумал о том, что если такие возможности появятся или обнаружатся, то это может стать и обязанностью. Первый предпочел бы лучше перейти в состояние полного покоя. Пока ему мешали вечные размышления, которые не прекращались ни на мгновение, но, впрочем, не приносили дискомфорта.

Со Вторым они держались вместе давно, решив, на всякий случай опасности поддержать друг друга, поделившись энергией, или при крайних обстоятельствах – соединиться для того, чтобы получился более сильный эгрегор. То, что при этом они потеряют себя, Первого немного беспокоило, и он надеялся, что крайние обстоятельства никогда не наступят.

– И Мика! – кипел Второй. – Он всех нас подомнет под себя. Его надо уничтожить, пока он не нашел себе другие источники питания, когда его сила станет беспредельна, а уничтожение – невозможным. Разлучать их надо. В срочном порядке.

Первый промолчал: горячность Второго не всегда приходилась ему по душе. Первый желал как можно более мирного и спокойного существования.

А Второй сосредоточенно наблюдал за Семенычем. У него уже созрела гениальная, как ему показалось, идея. Озвучивать он ее Первому не стал, решив потом представить результаты своих действий. И всем эгрегорам – гибель Мики, чтобы вызвать всеобщий страх и уважение.

«Тогда, – думал Второй, – пусть я и не стану великим, но все будут думать иначе».

* * *

– Опять! – поднялся Семеныч с постели. – Вставай. Опять опоздали.

Она с улыбкой перевернулась со спины на живот, подвинулсь к краю постели и, дотянувшись до ноги Семеныча, притянула его к себе.

Семеныч нагнулся и поцеловал Ее.

– Вставай! – нетерпеливо повторил он.

– Что ты нервничаешь? – весело поинтересовалась Она, откинувшись на подушки. – Ты, наверное, и школу-то никогда не прогуливал?

Семеныч никогда не любил вспоминать о своем «прилежном» детстве, и поэтому Ее колкость его неприятно задела.

– Вставай! – он рывком сдернул с Нее одеяло и торопливо ушел в ванную.

«Опоздали и опоздали. Мы постоянно опаздываем. Теперь-то чего? Полчаса раньше, полчаса позже», – Она лениво поплелась за ним.

– Я с тобой, – Она открыла дверцу душевой кабины и перешагнула вовнутрь. – Волосы мне не мочи. Еще я поцеловать тебя хочу! Дай я сама тебя помою? А ты меня? Где мыло?

Прошло еще более получаса препираний по поводу температуры воды, страстных объятий в тесной кабинке, вскрикиваний от попадания мыла в глаза, и поцелуев, перемешанных с льющейся водой…

– Ты нарочно это делаешь? – выходя из здания, Семеныч спохватился о намеченном совещании, которое уже минут пять, наверное, шло без него.

– Что делаю? – Она вскинула на него наивный взгляд, в глубине которого Семеныч заметил лукавые искры. – Люблю тебя? Да. Нарочно.

– Я не люблю опаздывать. Мне нравится прийти спокойно, пока дергать не начали. Въехать, так сказать, в рабочий день. А сегодня – важное совещание! Я не отвезу на работу тебя, хорошо? Мне срочно надо. Ладно?

– Срочно? – чуть не задохнулась Она от возмущения, мгновенно разозлившись на то, что после любовных утех совещание заняло первое место в его сознании, хотя еще некоторое время назад Семеныч всецело принадлежал только Ей.

И вместо ласкового взгляда на прощанье Семеныч получил изрядную порцию женской истерики, что вполне естественно вызвало его неконтролируемую агрессию…

– В общем, если это еще раз повториться, мы больше по утрам встречаться не будем, – завершил перепалку Семеныч.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю, – Семеныч уже сел в автомобиль. – До остановки подкинуть?

– В таком случае, мы больше не будем встречаться. Ни по утрам, ни по вечерам, ни по дням, ни по ночам! – Она сердито развернулась.

– Вот и прекрасно, – захлопнул он дверь. – Ты сама это сказала. Так и будет.

Она пошла пешком. Семеныч выруливал со стоянки. На перекрестке они оказались почти одновременно.

Загорелся зеленый свет, Семеныч остановился перед светофором, наблюдая за Ней. Она вставила наушники, пощелкала по телефону и, намотав на него лишнюю болтающуюся часть провода, убрала аппарат в карман. Огляделась и пошла по пешеходному переходу, смотря вниз на белые полосы. Перешла половину дороги, обернулась назад, заметила Семеныча, задержала на нем взгляд, и тепло улыбнулась. Ее губы шевельнулись, но он прочел: «я больше не буду!».

Злость его мгновенно улетучилась. Семеныч открыл окно, намереваясь позвать Ее, и послать совещание к «чертовой матери».

Порыв ветра, ворвавшийся в окно, заставил Семеныча так глубоко вздохнуть, что он приоткрыл рот, но выкрикнуть ничего не смог. Слишком сильным и неожиданным был поток воздуха, полившийся в машину. Пришлось зажмуриться на мгновение от пыльного с песком, холодного ветра.

Семеныч с трудом разлепил глаза: слева, оттуда, откуда дул ветер, неслась на красный цвет серебристая иномарка.

Она уже перешла эту часть дороги, но автомобиль летел с громадной скоростью.

* * *

Второй, смеясь, уже торжествовал, представляя, как будет обезображено Ее тело. Он искренне посчитал, наблюдая за Семенычем, что Она нравится ему как женщина, и что появление Мики обусловлено обыкновенной человеческой страстью.

И если внешнюю привлекательность ликвидировать, полагал Второй, то их союз перестанет существовать в одно мгновение, в которое-то и начнет свой обратный отчет эгрегор Мика, уничтожение которого Второй уже вообразил делом чести.

Второй рассчитал все: и силу удара, и время, и место. А водитель серебристой иномарки просто потеряет сознание на пару минут, не спуская ноги с педали газа. Убивать Ее Второй не собирался – от дороги спускался пологий травянистый холм. И по расчетам Второго, Она должна была отлететь от удара машины и, соответственно, изувечить то, что с таким упоением ласкает Семеныч.

* * *

Семеныч, точно услышав злорадный смех Второго, решительно рванул вперед.

Удар, визг тормозов, замирание сердца, внезапная головная боль, Ее испуганное лицо, ветер, поднявший пелену пыли – все смешалось вмиг в один вихрь…

* * *

Мика возник сверху невидимой стрелой. Его сконцентрированная энергия раздвинула пространство и образовала в нем временную воронку. Доли секунды Мика находился между машинами, сдерживая железные чудовища до полной их остановки.

* * *

Когда Семеныч пришел в себя, первым делом нашел взглядом Ее. Она, в ужасе прижимая руки к лицу, стояла на том же самом месте, на середине перекрестка. Водитель серебристой иномарки полулежал, обронив лицо на руки, в судороге сжимавшие руль.

Она, увидев, что Семеныч в порядке, подбежала к водителю машины, пытаясь открыть помятую дверь. Подошел Семеныч. Дверь не поддавалась, а худощавое тело парня не шевелилось.

Семеныч ударил кулаком по стеклу. Водитель медленно оторвал голову и посмотрел на них остекленевшими глазами, словно это был мертвец. Его безумное лицо исказила злорадная гримаса усмешки. На вид водитель был молод, но его лицо в этот момент казалось лицом дряхлого старика. Серебристая машина рванула с места, и с той же бешеной скоростью умчалась.

– Садись, – Семеныч кивнул на свою машину.

Она оцепенело взглянула на него и не двинулась, не слыша, что он сказал. Перед Ее глазами стоял пронизывающий взгляд парня и его губы, растянувшиеся в жуткой улыбке, как будто это улыбалась смерть.

– Садись! – прикрикнул Семеныч, заметив, что движение на дороге не прекращается, а они находятся на середине перекрестка. Ни проезжающие автомобили, ни люди, проходившие по тротуару мимо или стоявшие на светофоре – ничто и никто не остановился, а более того не обратил внимания на происшествие, словно его не было.

Семеныч сдал машину назад и повернул налево.

Они переглянулись, но промолчали.

Высаживая Ее, Семеныч сказал:

– У автомобиля была смята дверь, но моя машина целехонька, ни одной царапины. Но при таком ударе это невозможно. И он не мог въехать в меня и остановиться на такой скорости. Либо мой автомобиль он должен был протаранить, либо его машину должно было отбросить. И вокруг никто даже взгляда не задержал на аварии, точно ее никто не видел!

– Я не могу забыть, как не по-человечески оскалилось его лицо. Молодое лицо смеялось мертвецкой старостью, – рассеянно проговорила Она, не слушая Семеныча. – Как из фильма ужасов. Он так смотрел на меня. Морщин нет, а лицо старика! Это как?

– Глаза у него, – задумчиво ответил Семеныч. – Пустые глаза. Смертельно уставшие, как высохшие колодцы в заброшенной деревне.

– Страшно, – передернулась Она.

– Не бойся, – приобнял Ее Семеныч. – Я рядом.

– Навсегда? – тревожно уточнила Она.

– Навсегда. Как захочешь.

– Навсегда хочу.

– Мне не дают покоя должные повреждения моей машины, которых нет, – Семеныч еще раз обошел свой автомобиль. Растерянно взглянул на Нее: – Может, и не было ничего. Может, показалось?

– Обоим. Ага. Как же…

* * *

– Ты идиот? – от спокойствия Первого не осталось и следа.

– Да ладно тебе, – Второй отмахнулся. – Не получилось.

– А если Мика узнает, что это твоих рук дело?

– Мика на меня не подумает. Он наверняка посчитал, что это случайное происшествие. Аварий, что ли у людей не бывает?

– Случайных? Не бывает, – ответил Первый.

– Мика может этого не знать. Он еще в игрушки играет.

– Когда-нибудь он прекратит играть в игрушки.

– Мика не успеет повзрослеть.

– Он быстро растет.

– Я потороплюсь.

– Ты имей теперь в виду, что Мика хоть и никак не регулирует отношения этой пары, однако, находится рядом в случае опасности. Вообще, странно. Так эгрегоры себя не ведут. Он мог бы их соединить покрепче любыми обстоятельствами, и быстро набрал бы необходимую силу, позволяющую жизненно не зависеть от них. Но они свободно у него ссорятся, бесконечно ругаются, вечно расстаются – что хотят, то и творят. Мика от этого теряет энергию и силу. Но не вмешивается.

– Я тоже это заметил. Тем хуже для Мики, если он такой глупый. Они его сами и изведут. И я помогу. У меня созрела другая идея…

* * *

Водитель серебристой иномарки носил весьма редкую фамилию – Ребенок. И имелась у него отличительная черта – он никогда не смеялся. А в остальном – был почти нормальным современным молодым человеком.

…С детства Ребенок рос необычным. Еще в детском саду воспитатели обращали внимание на его недетскую смиренность, характерную больше для монаха в монастыре. И никто не мог глядеть в его глаза. Уже в детстве глаза Ребенка казались старыми и выглядели жутко. Он знал это, и старался не смотреть людям в глаза.

Оба его родителя были слепы от рождения и подброшены в дома ребенка. Подкидышам придумывают фамилию и имя, если неизвестны настоящие. По чистой ли случайности, по лености ли оформляющей документы работницы, в доме малютки в итоге обнаружились два разнополых младенца с одинаковой фамилией – Ребенок. После совершеннолетия они поженились и спешно покинули грязный, убогий, с жесткими распорядками дом-инвалидов, решив начать самостоятельную жизнь среди обычных людей. Работали на дому, за копейки собирая не то ручки, не то розетки. И ввиду своей неполноценности и людской жестокости вели очень замкнутый образ жизни. Редко выходили из дома, благо, что государство щедро прикрепило к ним социального работника, который несколько раз в неделю ходил по их просьбе за продуктами и оплачивал в банке необходимые квитанции.

Рождение сына принесло им огромную радость. Но, не имея опыта семейных навыков и будучи условно вырванными из человеческого общества, они растили его, как умели. Мальчик, впрочем, не доставлял никаких хлопот. Гулять с ним было сложно двум слепым людям, поэтому родители, одев сына теплее, просто распахивали окна на несколько часов. В поликлинику по этой же причине тоже не ходили. Несмотря на замкнутый мир двухкомнатной квартиры, мальчик развивался на редкость быстро. В девять месяцев он проворно маленькими пальчиками вставлял стержень в пластмассовую ручку и завинчивал ее. Собирал по сгибам коробочку и складывал туда ручки по пятьдесят штук. За этим занятием он мог спокойно проводить вместе с родителями целый день под звуки скучного радио с одной единственной радиостанцией. Телевизора по бедности в квартире не имелось.

Около года он серьезно заболел тяжелым воспалением легких, к заболеванию прибавилось заражение крови и токсичные от лекарств почки. Матери с ним из-за слепоты находиться не разрешили. Социальный работник, обещавший навещать мальчика, только пару раз в неделю звонил в больницу, справляясь о его стремительно ухудшающемся состоянии.

Родители в горе не отрывались от своей работы и почти не разговаривали друг с другом, сутками собирая пластмассовые детали и ожидая самого страшного известия. Из их слепых глаз беззвучно текли слезы.

Врачи уже махнули рукой на день ото дня синеющего мальчишку со странными глазами. Медсестры поместили его в отдельный бокс и довольно редко к нему подходили, забывая вовремя кормить его и менять ему постель. Мальчик подолгу, не двигаясь, лежал в сползших колготках, полных испражнений, и в сбившейся рубашонке с засохшими на ней рвотными массами. За все время пребывания в больнице он не издал ни звука. Медсестры, забегавшие сделать ему укол, зажимали нос от запаха в непроветриваемом боксе. Впихивали в рот лекарство, делали инъекцию и убегали. А потом и вовсе стали оставлять на ночь голым на клеенке в детской кроватке без подушки и одеяла, чтобы до утреннего обхода врачей, вместе с клеенкой перенести его в ванную и смыть все сильным напором воды под душем, минимально касаясь мальчишки руками в резиновых перчатках. А он смиренно отводил взгляд уставших нечеловеческих глаз от людей, точно все понимал и сам брезговал своим беспомощным существованием.

Очередным вечером, медсестра, забегая, обнаружила, что мальчишка застыл в неестественной позе и не дышит. Поленившись вызывать врачей и оформлять смерть поздним вечером, она просто вышла, решив, что это подождет и до утра.

Но наутро она обнаружила его исхудавшее тельце, твердо стоящее в кроватке и крепко державшееся костлявыми пальчиками за решетки. Осмотр показал, что мальчик здоров. Последующие анализы это подтвердили, и его выписали домой. С тех пор Ребенок никогда и ничем не болел.

После своей страшной болезни в младенчестве, Ребенок почти всегда молчал, если у него что-нибудь не спрашивали, или если ему не нужно было что-то сказать.

Ребенок никогда ни во что не играл. Он вообще ничего не делал без крайней на то необходимости. Учил уроки, ходил в магазин, готовил обед, а в свободное время – вместе с родителями терпеливо выполнял ручную, доступную для слепых, работу. Его странный взгляд, отсутствие человеческих эмоций на лице – родители не видели. И только на их лица он мог смотреть без опаски того, что человек в страхе брезгливо отвернется.

* * *

Ребенок словно всю свою жизнь терпеливо и смиренно ждал какого-то момента. Как снайпер, получает задание и начинает к нему тщательно готовиться, изучать, чтобы с блеском его завершить. И ждать следующего. И весь его смысл существования – в приготовлении и выполнении. Его больше ничего не интересует. Так и Ребенок. Его мало интересовала жизнь обычных людей, у него не было чувств и эмоций, желаний и отвлеченных мыслей. Он ждал «работы». Такому, как он, роботу выполнения, нужен был «хозяин».

Преданный, холодный, расчетливый автомат – вот кем вырос Ребенок. Идеальный исполнитель, который сделает все, что от него требуется, даже ценой своего последнего вздоха.

Как только ему исполнилось восемнадцать лет, родители без видимых причин скончались в одночасье, точно посчитав свой долг исполненным, а уход – своевременным. Вернувшись с выпускного вечера, Ребенок обнаружил их в постели.

До утра молча сидел на табуретке около них.

На рассвете вызвал необходимые службы.

Сердце его в тот момент окончательно окаменело.

До тех пор, пока родители были живы, он не мог наложить на себя руки, жалея их. Почему он не сделал этого в ту ночь – Ребенок не знал. Но позже этого желания больше не возникало. Он смирился со своим никому не нужным существованием.

Ребенок основал крупный фонд слепых и слабовидящих, который помогал незрячему или слабовидящему человеку собирать не только ручки и розетки, а с помощью специально подготовленного оборудования и компьютерного обеспечения – выполнять более профессиональную и высокооплачиваемую работу.

Фонд Ребенка безвозмездно обучал, обеспечивал необходимым инструментарием и поставлял заказы, также помогал социально адаптироваться к жизни. Фонд Ребенка из маленькой частной компании с государственной поддержкой, очень быстро вышел на мировой рынок с соответствующей прибылью. Люди с физически ограниченными возможностями оказались более целеустремленными, упорными и трудолюбивыми. Соответственно и их объединение не могло иметь провала.

Сам Ребенок, став довольно успешным, богатым, но никому не известным человеком, продолжал вести скрытый и замкнутый образ жизни. А его время уже занимало не завинчивание ручек, а удаленная работа в офисе его фонда. Презентации Ребенок не посещал, встречи вел посредством селекторных совещаний, договора подписывались через представителя…

* * *

Именно Ребенка и нашел Второй для своей цели уничтожения великого эгрегора любви – Мики.

Ребенок, ввиду сильнейшей беспристрастности и безучастности ко всему, не образовал собой ни одного эгрегора, и ни один эгрегор не мог питаться его энергией. Поскольку она не колебалась и была в вечном состоянии нуля, то есть покоя. Ребенок для эгрегоров оказался бесполезен, что для Второго оказалось огромной удачей.

Он подключился к Ребенку без труда и без уничтожения других эгрегоров.

* * *

Если Мика и догадывался, чьих «рук» неслучившееся несчастье, то никак себя не выдавал. Ни своим поведением, ни отношением ко Второму.

– Вот видишь, – возбужденно доказывал Первому Второй. – Мика ничего не понял. Он никакой не великий эгрегор.

– Ты не соображаешь, в чем дело, – попробовал объяснить ему Первый. – Он мог сделать вид, что не понял. Иначе ему пришлось бы разобраться с тобой. Мика не хочет войны. Он поберег тебя.

– Он струсил! Он не может меня уничтожить за прямое нападение на его «источник питания». Мика выжидает время, когда наберется сил и сможет сделать это с легкостью. А сейчас – боится связываться. Значит, Мика слабее меня!

– К сожалению, нет, – возразил Первый. – Просканируй его энергию.

– Больше мне делать нечего. Не понял Мика ничего. А если понял, то боится. Меня! – Второму очень понравилось думать именно так. Мысленно он уже видел Мику исчезающим из мира эгрегоров. Второй решил обесточить Мику, и когда тот совсем обессилит, присвоить себе энергию великого эгрегора. Второй в мечтах уже чувствовал себя великим.

Если бы Первый знал, что собирался сделать Второй, то вряд ли одобрил. Но Второй не посвящал в свои планы Первого, увлекшись своей целью.

Второй методично стал обрабатывать Ребенка. А пока тот еще не был готов к совершению самого главного, Второй не побрезговал влиять на ситуацию сам.

Он с чудовищной скрупулезностью и осторожностью вошел в контакты с теми эгрегорами, которые находились в непосредственной близости от Нее и Семеныча. Расплачивался своей энергией.

И дело пошло…

Второй мешал их встречам, как мог. Семенычу кидал командировку за командировкой. Ей бросал кучу работы и семейные проблемы. Отключал сотовую связь в самый неподходящий момент…

События, вызывающие ревность и множество других негативных эмоций, выстраивались Вторым с легкостью.

Она и Семеныч не подводили. На каждое обстоятельство реагировали бурно и деятельно, не жалея слов и взаимных упреков. Словно провода искрились при соединении. Как маятник они друг друга били. По любому поводу и без повода. Ссоры случались одна глупее другой, и их острота не снижалась, и по накалу не уступала бурным примирениям.

Что тянуло их друг другу снова и снова – Второй не понимал.

Мика не вмешивался. Энергию терял медленно, но безостановочно.

Второй радостно подумал о том, что справится своими силами, и Ребенок, возможно и не понадобится, но…

* * *

Они сидели в машине.

– Семеныч, давай больше не будем ссориться? – в тысячный раз попросила Она. Семеныч целовал Ее и кивал. Недавно они в очередной раз «расстались», и не разговаривали дня три. А вечером Она ждала его около офиса. Когда автомобиль Семеныча вырулил со стоянки, Она вышла из темноты ему наперерез и встала посреди небольшой дороги.

Семенычу стоило только увидеть Ее, как забывались все жестокие и обидные слова, которые, они, не скупясь, бросали друг другу в ссорах.

– Понимаешь, – Она отодвинула его лицо. – Послушай же меня!

Но Семеныч не мог оторваться от Нее. Снова целовал и тянулся к Ней.

– Понимаю, – выдохнув, проговорил Семеныч. – Знаешь, как это плохо? Как мне при этом плохо?

– Ну вот скажи, кто был виноват в последней ссоре? – спросила Она шепотом, губами касаясь его губ. А Ее руки крепко сжимали его за шею. Ее тонкие пальцы незаметно проникали за воротник его рубашки. Без труда Ее ладонь уже опускалась до середины его спины, а другая беспрепятственно проникала в отверстия между пуговицами на рубашке и касалась его груди. Пальто и пиджак у Семеныча уже были незаметно как и кем распахнуты.

– Я, – рассмеялся Семеныч. Сейчас на самом деле ему казалось это невероятным: Она, такая милая и желанная, и он. Да разве могли они о чем-либо спорить? – Я не могу даже вспомнить причину.

– Это не смешно совсем, – ответила Она. – Если серьезно, я ее тоже озвучить не могу. Заметь, мы ругаемся при расставании. Вот надо разлучаться, и слово за слово, как мы уже наговорим гадостей. Как будто мы не можем спокойно разорваться. Без брызг и искр. Но, когда предстоит встреча, мы очень покладистые и смирные.

– Я всегда покладистый, – возразил Семеныч. – Это от тебя такие пожары.

– Семеныч! – шутливо оттолкнула Она его и тут же прильнула к нему обратно в легком пальто, под которым Семеныч ощущал соблазнительное женское тело.

– Хорошо. Я не думаю, что мы ссоримся по своей воле. Это необъяснимо происходит, помимо воли. Если все вспомнить, то почти ни одна ссора не имела под собой никакого основания, кроме, пожалуй, твоей горячности.

– Твоей!

– Нашей, – уточнил Семеныч. – Мы живем в физическом мире, где есть рамки, которые даже при большом желании перескочить не получится. В границах наших отношений лучше «бардака» не устраивать, а было бы неплохо осмотреться и подумать об их расширении или исчезновении. И вообще, мне иногда кажется, то, что с нами происходит, не является полностью следствием наших желаний или других естественных причин. Понятно?

– Ага, – Она склонила голову набок.

Точь-в-точь, как Катенок, когда либо не была согласна, но не хотела этого показывать, либо давала заведомо невыполнимые обещания. Этот жест у Катенка означал одно: «Да, да, да. Все, что хочешь, только давай скорее мириться». Семеныч про себя улыбнулся:

– Давай придумаем какой-нибудь пароль. Заклинания. Когда ссора начнет разгораться, один из нас сразу его произносит.

– Это меня устраивает, – согласилась Она. – Я придумаю. Вернее, ты уже их говорил мне. И эти фразы меня приводят в нормальное состояние. Моментально!

– Какие? – притворно удивился Семеныч. – Моментально?

– Ты их знаешь! – рука Ее нечаянно соскользнула вниз, на бедро Семеныча. – Ты не хочешь пересесть на заднее сиденье?

– Очень хочу, – Семеныч расстегнул Ее пальто. – Я не собираюсь больше с тобой ссориться. Никогда.

* * *

К немалому разочарованию Второго, их ссоры после этого разговора, действительно, стали реже и короче.

Мика отряхнулся, словно после небольшого падения. И вновь стал набирать мощь. От превосходящей силы которой, всем эгрегорам делалось не по себе.

Безумная любовь Семеныча соприкасалась с Ее безусловной любовью. И находиться порознь они долго не могли, а если и находились, то чувствовали друг друга не хуже эгрегоров – вне расстояния. Эту неподвластную никому тягу разорвать было невозможно.

Второй начинал злиться. Он решительно не понимал, что делает не так. Человеческая любовь оказалась выше его понимания.

– Отстань от них, – в который раз безнадежно предложил Первый.

– Это не я! – в запальчивости утверждал Второй. – Не я! Не отстану! Они как бельмо у меня на глазу!

– У тебя нет никакого глаза, – вздыхал Первый.

– Они мешают моему видению будущего. Будущего без всяких великих эгрегоров. Есть Хозяин, и достаточно с нас «богов», – твердо отвечал Второй.

Он чувствовал, что не может остановиться, пока не будет разорвана эта пара. Второй был готов к крайним мерам, как и им подготовленный к тому времени Ребенок…

* * *

Разум Ребенка был чист и не обременен лишним мусором. Для Второго такая светлая голова явилась благодатной почвой: он внушал мысли, показывал видения, вкладывал галлюцинации и приправлял твердой программой на разъединение Семеныча с Ней или, в крайнем случае, на уничтожение одного из них.

Ребенок стойко выдержал три недели кромешного ада в виде чудовищной головной боли, шума в ушах и мыслей, которые вертелись около Нее и Семеныча. Они постоянно снились в кошмарах, их голоса переливались наяву то в устрашающееся эхо, то в едва различимый пугающий шепот. Ребенок не знал, что происходит с ним…

Ребенок беспрестанно слышал и видел их и днем, и ночью – и в результате он сдался. После той нечаянной аварии, когда он, подняв голову, увидел их вживую. А увидев их через стекло своего автомобиля, он понял, что ненавидит их, что это они – причина его помутневшего болезненного сознания.

Он стал их искать.

Ребенок нашел улицы, по которым они ходили, нашел дома, в которых они жили. Это было несложно, потому что в ночных кошмарах и дневных внезапных галлюцинациях, он прекрасно видел на заднем плане названия улиц, номера домов и другие значимые детали. Тогда Ребенок сообразил, что не его мозг случайно воспроизводил воображаемые картинки, а ему специально их кто-то показывал. Сразу же после этого прекратились головные боли и стих шум в ушах.

Ребенок подсознательно понял, что дождался той «работы», для которой, очевидно и нужно было кому-то его существование.

Он изменился. Воспрянул. Его цель, обозначенная кем-то, стала четко видна. Ребенок следил за Нею и Семенычем и днем, и ночью. Подслушивал их разговоры, составлял хронологию их встреч, знал, где они встречаются, чем живут, что их интересует. Ребенок ходил по их следам.

И вскоре у него была вся информация о них, которую можно было добыть. Ребенок был полностью готов. Но не спешил. Теперь он ждал сигнала, знака, приказа: цель была на мушке, оставалось нажать курок.

Ребенок снял квартиру в доме Семеныча и стал потихоньку искать с ним контакты…

* * *

Семеныч безуспешно пытался завести машину. Открыл капот, выкрутил свечи, достал из багажника запасные. Делал он все медленно и отстраненно, потому что его мысли были далеки от настоящего.

«Первое – Катенок. Можно допустить, что у меня раздвоение личности, и я слышал свой внутренний голос, а все остальное дорисовалось и додумалось по ходу сценария. Второе – Она. Ну, Она и Она. Третье – тот волк. Я заснул стоя или от регулярного недосыпания воображение мое стало почти реальным. Четвертое – сны. Тут и думать не надо. Сны и сны. И Катенок снится. Пятое. А что пятое? – Семеныч ввернул свечи и сел в автомобиль. Машина, фыркнув, опять упрямо заглохла. Семеныч вновь склонился над капотом. – Авария, которую никто не заметил. Тот парень. Подумаешь, парень и па…»

– Привет. Проблемы? – рядом с Семенычем стоял Ребенок. Темная короткая стрижка, кожаная куртка, светлый вязаный свитер с высоким горлышком, джинсы. Семеныч судорожно сглотнул, но Ребенок склонился над автомобилем, деловито задрал рукава и полез рукой внутрь.

Семеныч в оцепенении стоял рядом.

Через некоторое время Ребенок сказал:

– Попробуй?

Автомобиль завелся. Семеныч поглядывал на него через стекло автомобиля: но Ребенок удовлетворенно закрыл капот, тщательно вытер руки тряпкой, что-то произнес, скользнув мимолетным взглядом по Семенычу – в общем, вел себя абсолютно спокойно и обычно. И Семенычу начало казаться, что Ребенок, действительно, видит его в первый раз.

– А я живу в этом доме, – кивнул Ребенок.

– Я тоже, – растерянно ответил Семеныч.

– Значит, соседи.

– Чем занимаешься?

– Так, – склонил Ребенок голову. – У меня компания своя. Фонд слабовидящих и незрячих. Вроде биржи труда для инвалидов. До встречи!

Семеныч изумленно глядел ему вслед.

Выехав за поворот, Семеныч краем глаза увидел, что Ребенок сел в черную машину.

«Не в серебристую. Но глаза! Глаза те же. Пустые и старые», – двигался Семеныч по дороге.

* * *

…С тех пор Ребенок попадался Семенычу регулярно: в магазине, у сигаретной палатки, на стоянке, во дворе…

Поскольку Ребенок оказал услугу, Семеныч был вынужден с ним здороваться и из приличия перебрасываться парой фраз. А Ребенок, казалось, был искренне рад случайным встречам, и всякий раз находил тему для беседы, чтобы задержать около себя Семеныча чуть дольше, чем того требует вежливость. Ребенок мимоходом рассказывал о себе: поделился тем, что недавно переехал в этот город по делам его фонда, попросил помощи с компьютером, предложил недорогую хорошую резину…

Их отношения плавно перетекали в приятельские. Семеныч ни разу не сконцентрировал внимание Ребенка на той странной аварии. Необъяснимые себе явления, Семеныч умел прятать в подсознание до их созревания или исчезновения.

Вечером Семеныч, идя со стоянки, завернул в компьютерный магазин – остановился у витрины с профессиональными наушниками.

– Любишь музыку? – раздался голос Ребенка рядом.

– Нет, – не отрывая взгляда от мелкого шрифта, небрежно бросил Семеныч, сравнивая технические характеристики на коробках. – Пишу ее. Железо у меня непрофессиональное, соответственно и звучание. А в этих наушниках – наиболее приемлемое качество. Девушка, вот эти я беру.

– Кофе попьем? – предложил Ребенок, движением головы показывая в сторону небольшого кафе.

– Можно, – согласился Семеныч, рассеяно открывая коробку. – Переходник-то положили?

– У тебя разве нет переходника?

– У Нее может не быть. Я не себе купил.

– Давно вы вместе? – мимоходом поинтересовался Ребенок.

– С кем? – моментально напрягся Семеныч, вмиг сообразив, что ранее не обсуждал с Ребенком свою личную жизнь.

– Молодой человек, – вместо ответа Ребенок подозвал официанта. – Два эспрессо. И пару сэндвичей. Ты что-нибудь будешь?

– А-а, нет. Я дома поем. Только кофе.

– А я голодный. Живу один, иногда лень готовить. Вот и питаюсь – где голод застанет.

– При-вет, – Она возникла около их столика, метнув полный возмущения взгляд на мужчин.

Семеныч улыбнулся и придвинул Ей стул:

– Кофе будешь? Поесть заказать? Ты как здесь? Погляди, что я тебе купил.

– Я обувь детям смотрела в торговом центре напротив, – не отрывая глаз от Ребенка, медленно проговорила Она. – Тебя увидела в окно.

В то же мгновение зазвонил телефон. Ребенок ответил на звонок и, выбравшись из-за стола, спешно направился к выходу.

– Да ты что?! – возмущенно прошептала Она.

– Да я что? – в тон Ей ответил Семеныч.

Ребенок стремительно подлетел к столику, выложил пару купюр:

– Прошу меня извинить. Возникли срочные дела. Приятного вечера.

– Ты забыл? – Она приникла к окну, чтобы посмотреть, куда тот пойдет.

– Черная ауди у него, – сказал Семеныч, понимая, что Она хотела увидеть ту серебристую машину с аварии. – Что забыл?

– То, что было! – Она в возбуждении села обратно.

Принесли кофе с сэндвичами.

– А что было? Он ехал с неположенной скоростью на красный свет. Я сам выскочил наперерез ему. Мне показалось, что он мог сбить тебя. Мне просто показалось, – Семеныч оборвал фразу. – В общем, он оказался нормальным парнем, живет со мной в одном доме. Может, это не он? Я об аварии не спрашивал – неудобно было. Но я про машину спросил незаметно. Он сказал, что у него только эта ауди.

– Это он! – воскликнула Она.

– Ну, он и он, – Семеныч взял Ее ладони в свои, успокаивая. – Может, он был пьян или под кайфом? Наркоман? Да я тоже виноват в той аварии. И вообще, ничего не произошло. Давай забудем? Он – хороший парень. Благотворительностью, вроде, занимается.

– Ты посмотри на него! На его лицо! На его мертвые глаза! На его хромоногую походку!

– Браво! Это все твои доводы? Глаза, как глаза, мутноватые, правда. Ну, хромает, может с ногой чего, – засмеялся Семеныч.

– Не общайся с ним? – просительно сказала Она.

– Да ну что ты? Мы видимся иногда. Что ты, в самом деле, глупости говоришь?

– У него волосы черные!

– Весомый аргумент! – Семеныча совсем развеселился.

– Ты же видишь, что что-то происходит! Он в глаза не смотрит!

Семеныч осекся и стал собираться. Ему и самому уже не в первый раз приходило в голову, что все происходящее «нечисто». Отрывисто бросил:

– Доела? Пошли.

Она вздрогнула. Она не могла четко сформулировать, что именно Ей не нравилось в Ребенке, потому что не было никаких объективных и субъективных факторов, кроме смутного тревожного ощущения. Поэтому Она подняла несчастные, немного испуганные глаза на Семеныча. Он тотчас ощутил к Ней невероятный прилив нежности, чем Она незамедлительно и воспользовалась.

– Пойдем домой. Поздно, – мягко сказал он. – Наушники попробуешь.

Она мгновенно отреагировала, обвила руками его шею и зашептала:

– Совсем не поздно! Давай, сбежим?

Ее дыхание коснулось Семеныча, и он замер на полуслове, уплывая из окружающей действительности. Но еще не до конца ушедший «разум», на всякий случай, уточнил:

– До одиннадцати обернемся?

– Конечно! – искренне пообещала Она.

До утра мысли о Ребенке их уже не беспокоили, как впрочем, и все остальные мысли. Когда они были вместе, похоже, и конец света, если бы и произошел, то вряд ли бы остался ими замеченный.

* * *

Первый волновался за Второго, который все чаще и чаще условно исчезал из мира эгрегоров. Однако это не являлось для их мира чем-то необычным. Чаще всего такие «пропадания» эгрегора были обусловлены тем, что эгрегор излишне «глубоко погружался» в решение каких-либо проблем своих «подопечных» в мире людей. Достаточно часто эгрегору приходилось для этого бывать в разных местах, событиях, явлениях и мыслях одновременно, что вынуждало эгрегора рассредотачивать свою энергию, которая опускалась ниже требуемой для минимального обнаружения концентрации. Общая энергия эгрегора от этого не изменялась, но теряла свою плотность. Поэтому такого эгрегора было достаточно трудно выявить.

Первый прекрасно видел, что у Нее и Семеныча все наладилось. Они мало ссорились и много времени проводили вместе. Мика рос и развивался.

Но смутное ощущение тревоги не покидало Первого. Он никак не мог выловить Второго и поговорить с ним. Мало того, Первый чувствовал неясное волнение и в самом мире эгрегоров, будто их общая энергия несколько видоизменилась. Небольшое смятение почувствовали и все остальные эгрегоры. Невидимое напряжение росло, точно шел мелкий дождь, и все эгрегоры почувствовали то, что, если «дождь» не закончится, то они рано или поздно вымокнут. Беспричинный страх овладевал всеми эгрегорами. В их энергию вливалось что-то тревожное и мрачное. Непреодолимый ужас пронизывал насквозь каждого эгрегора.

И все они решили, что Хозяин должен вот-вот появиться, и вряд ли он в хорошем расположении духа. Только Хозяин мог нагнать такой страх перед своим появлением. Этим бы все объяснялось, но Первый не переставал тревожиться: хотя он и был чист перед Хозяином, но Второй…

Впервые в истории эгрегоров один переживал за другого.

* * *

Утром Она по телефону отпросилась с работы, сославшись на семейные обстоятельства. Семеныч отправился в офис.

По дороге Она заглянула в супермаркет, и, рассеянно кидая продукты в тележку, думала о Семеныче. Таща два пакета и проклиная себя за тяжелые покупки, неторопливо дошла до дома.

Положила коробку с наушниками на письменный стол, планируя сначала приготовить обед. Потом не вытерпела и послушала звук, который, действительно, сильно отличался в лучшую сторону.

Протирала пыль, пылесосила, мыла полы и думала о Семеныче. Вспоминала его смех, его шутки, его голос, его тело, его улыбку – все сливалось в одно ощущение радости и тепла. Про Ребенка Она совершенно забыла с самого вечера.

«Почему нам не встретиться было раньше? Как жаль, что мы так поздно встретились. А теперь только и остается, что прятать совесть ото всех подальше и скрываться, где придется, урывая то часик утром до работы, то пару – после. Так тяжело, как будто мы преступники какие, – Ее настроение из хорошего постепенно приходило в норму, и чуть было не ушло в негативное состояние, но Она вовремя спохватилась, остановив себя: – Стоп. Сейчас обед приготовлю и заберу сына из садика пораньше, в парк прогуляемся».

…Суп доходил на плите. Она приготовила легкий салат.

«Ну вот и все. Только зелень порезать», – облегченно улыбнулась Она и открыла холодильник, в котором оказалось темно. Щелкнула выключателем на кухне – электричество отсутствовало.

* * *

Во время разговора с коллегой Семеныч подпирал подборок рукой и нетерпеливо поглядывал на часы: после бурной ночи есть хотелось довольно сильно, а спать хотелось еще больше.

Семеныч уже с утра был не в настроении. Встречи с Ней дарили радость и наслаждение, но после, как отшатнувшийся маятник – гнетущую тоску.

И до Нее Семеныч часто обнаруживал в себе скуку в перерывах между срочными делами и совещаниями, на которых он засыпал от монотонности и неинформативности речи выступающих. Семеныч не любил обсуждать часами то, что можно сделать за считанные минуты. Не любил суматохи, когда невозможно сосредоточиться и выполнить работу быстро. Не любил нерезультативного или заведомо бросового труда. Поэтому, чаще, работа в компании казалась Семенычу бессмысленной суетой на девяносто процентов из общих ста – что не добавляло оптимизма и энтузиазма к ежедневному рабочему процессу.

Приближалось время обеда. Семеныч глубоко вздохнул и резко выдохнул: «Стоп!», желая прекратиться его пессимистическому настрою и немного взбодриться духом.

Запищал источник бесперебойного питания, уведомляя об отключении электричества, погасли индикаторы на кондиционере, и стало непривычно тихо вокруг.

«Авария, наверное, на подстанции», – нисколько не удивился Семеныч и решил доехать до ближайшего ресторана, чтобы пообедать, пока не восстановится подача электроэнергии.

Взял телефон в руки, чтобы позвонить Ей, но сотовой связи не было, и городской телефон не работал.

«Странно, – подумал он. – Нет электричества, но причем тут сеть мобильного оператора?».

Семеныч вышел из кабинета, но коридоры офисного здания оказались неестественно пусты, и везде стояла гробовая тишина. Поскольку его мысли всецело были поглощены Ею, голодом и желанием поспать, Семеныч преспокойно спустился по лестнице к выходу, даже не обратив внимания, что и пост охраны тоже пуст.

Только выйдя на улицу, Семеныч заподозрил что-то неладное: вокруг тихо и нигде не души. Он огляделся: здания, припаркованные машины, деревья – все на своих местах, но тишина, как в бескрайнем поле. Еще раз посмотрел на телефон: связи по-прежнему не было. Снова, но уже с беспокойством, огляделся – сомнений не осталось – в городе, по крайней мере, в этом квартале, людей нет.

* * *

Мучительный страх нарастал, убивающий способность Первого мыслить, а мыслительный процесс составлял все его сносное существование. Первый начал терять энергию и готовиться к своей «смерти». Он ждал конца. Другие эгрегоры чувствовали то же самое: энергетическое пространство оказалось полностью обесточено. Необходимая для существования энергия от земного мира не поступала. Эгрегоры метались, теряя свою концентрацию – они перестали владеть собой.

Казалось, мир эгрегоров сходит с ума, или Хозяин загнал их в газовую камеру и собирается уничтожить, как ненужный ему мир. Безысходность страшного конца овладело каждым по отдельности и всеми вместе.

– Что-то грядет, – в отчаянии паниковал Первый.

Возник пропавший Второй, растерявший добрую половину своего существа. Ощущать его было страшно, как увидеть безнадежно больного. Но, несмотря на это, Второй был удовлетворен.

– Нормально все, – ухмыльнулся Второй. – Я свое дело сделал.

– Что ты сделал?!

– Кнопку нажал.

– Какую кнопку?! Нам конец.

– Терпи. Это ненадолго. Мике конец…

* * *

«Отлично! В единственный отгул остаться без света. Какая подлость! – Она подошла к раковине ополоснуть зелень, но кран загудел, не проронив ни капли воды. – Это уже слишком!»

«Еще газ заодно отключили бы, – проворчала Она, ополаскивая зелень из чайника. Стряхнув излишнюю воду, порезала пучок. Ей не понравилось, что Ее планы безобразно рушатся предположительными перебоями в работе коммунальных служб. – И никакого объявления не повесили! Ни воды, ни света».

Придерживая доску, ножом поочередно стряхнула зелень в кастрюлю с супом, в сковороду с мясом и в глубокую тарелку с салатом.

«А хотя, теперь можно ничего не делать, потому что сделать ничего нельзя», – Она нагнулась, чтобы убавить газ под сковородой и оставить мясо томиться на несколько минут, и замерла – комфорка не горела.

– Нормально, – сказала вслух. – Спасибо, что я все успела, конечно…

Она достала из заначки сигарету, распахнула настежь окно и закурила. С удивлением обнаружила безлюдный двор и полное отсутствие шума дороги за домом.

«Здорово! Это мне не снится? А в магазинах тоже никого нет?» – выбросила недокуренную сигарету в окно, ополоснула руки оставшейся водой из чайника и побежала одеваться.

* * *

Семеныч подъехал к Ее дому быстро: светофоры не работали, а дороги в безмолвном городе также оказались пусты, не считая припаркованных на обочинах автомобилей. Семеныч не на шутку встревожился, оглядывая темноту раскрытых дверей магазинов и никем необитаемое в данный момент окружающее пространство.

Взлетел на Ее этаж и в нетерпении ногой забарабанил в дверь. Прислушался – все та же гробовая тишина. Несколько раз стукнул кулаком и отступил.

Опустился на ступеньку.

«Нигде нет ни одного человека. На улицах города нет ни одной машины. Этого не может быть! Если произошла какая – то катастрофа или конец света, то почему не коснулось меня? Значит, не катастрофа. Значит, снова очередной сон. Выходит, я заснул на работе? – Семеныч обхватил голову руками. – Да черт с ней, с работой! Где же Она?»

Семеныч вспомнил, что когда-то читал про осознанные сновидения. В этих книгах утверждалось, что во сне можно передвигаться силой мысли, необходимо было представить место или человека, к которому хотел бы переместиться, и: «раз, и там».

Семеныч мысленно сосредоточился на Ее образе, насколько смог. Но никакого: «Раз, и там» – не произошло. И никакой серебряной нити, о которой писали в книгах, как о видимой связующей энергетической субстанции физического и астрального тела, при их разлучении, он у себя не заметил.

«Значит, это не осознанное сновидение, а обычный сон, во время которого мне снится, что я думаю о том, что это не сон. Бред, – Семеныч поднялся со ступенек, безнадежно стукнул по Ее двери в последний раз и стал спускаться по лестнице. – Что со мной в последнее время происходит-то?»

* * *

Она в восторге шла по безлюдным улицам, заходя во все открытые двери. Зашла в бутик, выбрала себе сумку, полагая, что в такой «нереальности» незаконное приобретение сумки не будет считаться преступлением.

Следующие двери являлись входом в ресторан, куда Она тоже заглянула. Зашла за барную стойку, придирчиво выбирая себе вино. Взяла бутылку, бокал, с кухни притащила легкую закуску и расположилась за столиком. Принесла свечи с остальных столов и зажгла их.

– Шикарно! – Она чокнулась с воздухом. – За всех вас, которых больше нет! Боже, если это не шутка, то это великолепно! Наконец-то все кончилось.

Никакого страха и тревоги Она не испытывала, и даже не спохватилась того, что не работает телефон, потому что ни секунды не верила в происходящее и твердо была убеждена, что еще мгновение, и все станет на свои места.

– Повторить? – спросила сама себя, опустошив бокал.

– Достаточно, – вежливо ответила, отставив бокал в сторону. – Нет времени. Не упуская шанса, мне срочно нужно в компьютерный магазин.

Бессонная ночь напомнила о себе невольно закрывающимися веками. Сдернув с соседнего столика скатерть, Она натянула ткань на себя и положила голову на валик мягкого диванчика: «Пять минуточек», – и тут же уснула.

* * *

Семеныч вышел из подъезда и закурил.

«Если Она осталась, то рано или поздно заглянуть домой Она должна. Но не исключаю, что Она могла прийти ко мне на работу, и мы разминулись, – размышляя, он нарезал круги около своей машины. – Если все люди исчезнуть не могли, а никого здесь нет, то, значит, из того мира, где есть все, исчез я».

Семеныч выбросил окурок и сел в машину. Пощелкал кнопками радио – ровное шипение.

«Если исчез я, – продолжал он рассуждать. – Значит, надо определить «точку» выхода отсюда и входа туда, которую и можно будет использовать для обратного «перехода». Или проснуться».

Семеныч выбрался из автомобиля, нашел кусок отвалившейся штукатурки и крупными буквами написал на асфальте около подъезда: «Жди меня здесь!». Он решил съездить к своему офису, чтобы оказаться на том самом месте, где, по его мнению, все и началось.

Бесполезно просидев в своем кабинете с полчаса, потому что так ничего и не произошло, Семеныч вернулся к Ее дому.

Разум ошпарило подозрение:

«Ее тоже нет»…

* * *

Она проснулась оттого, что в лицо попал мягкий свет. В раскрытую дверь проникали низкие закатные лучи солнца. Вокруг по-прежнему стояла тишина.

Она недоуменно огляделась: на столике в стеклянных формах мерцали свечи, рядом стояла неполная бутылка вина, тарелка с оставшейся закуской. Мятая скатерть на ногах. Новенькая сумка на диване. Полутемное помещение ресторана.

И только тогда до Нее дошел весь ужас сложившегося положения: Она осталась совершенно одна в городе. Если до сна все выглядело, как забавное приключение, то сейчас оно превратилось в чрезвычайное происшествие.

«Семеныч, – судорожно вытащила Она телефон. Но полоски антенны на дисплее отсутствовали, лишний раз подтвердив реальность неправдоподобной ситуации. – Что и следовало ожидать».

Схватив сумку, Она выбежала из ресторана.

Здание офиса, где работал Семеныч, ничем не отличалось от других зданий в городе: темнота, пустота и тишина.

«Только бы ты остался! Ну где же все? Что произошло? Как будто весь город эвакуировали, пока я занималась домашними делами, – Она направилась к дому Семеныча. Задыхаясь, перешла на шаг, торопливо пересекая его двор через детскую площадку. Подъездная дверь была закрыта. Ее крики к окнам квартиры Семеныча не произвели на пространство никаких действий.

Она отступила назад. Присела на качели, перебирая по земле ногами. Раскачиваясь сильнее, решала, что делать дальше.

«Круп и консервов в магазинах года на два хватит, пока они не испортятся. Вода. В реке грязная. Можно в источнике за городом набирать. Но как туда добираться? Брошенных машин в городе полно, но ключей-то нет. А! Велосипедный магазин. Можно сходить в автомобильный салон, там новые автомобили наверняка с ключами. Или дома поискать, где муж спрятал ключи от моей машины, – качели взлетали, и Она как в детстве, пыталась достать ветви дерева ногами. – А потом? Картошку сажать? Сейчас апрель, и можно посадить что-нибудь в садовом товариществе на этот год. Не могло это произойти в июне? Тогда бы я осенью собирала урожай. А дальше? Когда мне надоест? Нет, надо раздобыть машину и ехать в соседний город. Неужели все живое исчезло со всей земли? Кто-то же должен остаться, если осталась я?»

Солнце закатилось за дом, и Ее сердце забилось от страха. Хоть Она и любила темное время суток, но явно не при таких экстремальных условиях. К тому же, как назло, разум начал воспроизводить позабытые фильмы ужасов, где в безлюдных городах с наступлением темноты появлялись оборотни и призраки.

Она соскочила с качелей, и, подгоняемая собственными страхами, помчалась в сторону своего дома.

«Ты же обещал быть всегда рядом! – мысленно обратилась к Семенычу с упреком, вспоминая, есть ли дома свечки. Около дома посетила супермаркет. Отыскала свечи и воду, в отделе канцелярии нашла полку с книгами, выбрала несколько книг и журналов. Недолго думая, взяла себе бутылку виски. Положила в тележку и пару пятилитровых баллонов с водой, решив докатить тележку до дома.

– Еда дома есть, но теперь никогда не выпить горячего чая. Никогда… – Она говорила вслух, потому что звук человеческой речи, пусть и своей собственной, хоть немного придавал Ей смелости. Сдернула оплетку с бутылки и нетерпеливо сделала несколько больших глотков, чувствуя, что сейчас разревется. Протерев руками огурец, закусила им. Потом вернулась, захватив на кассе пачку сигарет.

Катить тележку по неровному асфальту было неудобно. Она остановилась. Выкурила сигарету, глядя на небо, солнце с которого уже скрылось за горизонт. Голова моментально закружилась. Слезы, подстегнутые крепким напитком, уже текли по щекам. Выпила еще. Доедая хрустящий огурец, присела на бордюр. Страхи, навеянные вспомнившимися фильмами-катастрофами и опустевшим городом, немного отступили. Сейчас сердце билось учащенно по другой причине: Она внезапно поняла, что Семеныча никогда больше не увидит. Как на катушку наматывалась фотопленка, в голове отпечатывались кадры: первая встреча, первая ночь, первая ссора, неизменная приветливая улыбка, нежный взгляд светлых глаз, пальцы, сжимающие Ее руку…

«Напьюсь и сброшусь с девятиэтажного дома. Нет, лучше с двадцатиэтажного, чтобы наверняка, – решила Она, поднимаясь с бордюра. – Набрала воды помыться. А греть-то ее как?»

Во двор Она зашла, рыдая в голос. Сердито толкала тележку по тропинке, смотрела на землю, пытаясь выбрать более ровную траекторию для маленьких неповоротливых колесиков…

* * *

«Господи, прости, что я не верила в тебя. Господи, спасибо!!!» – Она бросила тележку и помчалась к своему подъезду, возле которого стоял автомобиль Семеныча с распахнутой дверью. Семеныч, развалившись на сиденье, крепко спал.

«Мой хороший», – на цыпочках подкралась к нему.

Тихо наклонилась и звучно поцеловала в губы. Семеныч вздрогнул, но тут же, еще не открыв глаза, крепко прижал Ее к себе.

– Ты плакала? – целуя, Семеныч собирал соленые слезы с Ее счастливых глаз.

– Конечно! Страшно было, – быстро говорила Она. – Я в детстве картинки в журналах смотрела, фотографии с заброшенного города в Чернобыле. Это сейчас еще город наш нормальный, а потом все начнет зарастать и ветшать. И я это все так живо представила: выбитые окна и я одна. А потом – зима…

Семеныч, отстранив Ее, выбрался из машины, размял затекшие ноги.

– Ты где была?

– Тебя искала. К работе твоей ходила и к дому. Пойдем ко мне?

– Нет, давай, в гостиницу, – мотнул головой Семеныч. – Нехорошо, тут ты с мужем… Не могу я.

– Поужинать хоть зайдем? Или с собой возьмем? Хлеба надо купить, – Она засмеялась. – Ой, то есть взять в магазине.

– Это можно, – согласился Семеныч, озираясь. – Сейчас я, погоди.

– Куда ты?

– В туалет.

– Я с тобой.

– Чего ты? – засмеялся Семеныч, но Она испуганно вцепилась в его руку, намереваясь больше ни на шаг не отпускать его от себя…

* * *

Бродили по супермаркету, набирая всякую мелочь, и веселились как дети. Их уже мало волновало то, что случилось, потому что приближалась ночь, где они будут вместе. И на этот раз отсутствие людей делало ночь незапрещенной невидимой паутиной совести.

– Воды возьми!

– Я пепси-колы взял.

– А умываться чем?

– А воды нет? – удивился Семеныч.

– И газа нет! – подтвердила Она.

– Ты зачем молоток с ножами берешь?

– А как ты собираешься открыть двери номера? Или думаешь, они, распахнутые, нас ждут? Пойдем в самый люкс!

– Пойдем. Свечки взяла?

– Взяла! Я еще и деньги из кассы выгребла, пусть будут на всякий случай. А дальше что будем делать? – поинтересовалась Она.

– Пока не знаю. Мы похожи на мародеров, – ответил Семеныч.

– Ага. Где же все люди?

– Не знаю, – пожал он плечами. Семеныч стоял у стеклянной витрины с аккумуляторами для гаджетов. Найдя батарею к своему айпаду, вытащил коробку и забрал несколько штук…

Номер выбрали самый просторный.

Зажгли свечи и расстелили покрывало на полу, на котором разложили еду.

Ужин плавно и незаметно переходил в более приятное занятие. Она, целуя, откусывала у Семеныча изо рта кусочек мяса, языком слизывая капельки соуса с его губ. Он запивал еду газированным напитком, и, прижавшись к Ее губам, передавал Ей часть жидкости…

* * *

Семеныч, лежа на постели, включил айпад.

– Кино посмотрим? У меня тут есть закачанное.

Она собрала с пола остатки легких закусок. Покрывало стряхнула, и сложила его на диван. Повесила одежду в шкаф и подошла к окну, намереваясь задернуть шторы: на улице стемнело, и Ей становилось не по себе оттого, что через стекло тьма неосвещаемого фонарями города будет напоминать о своей безлюдности.

Внезапно вскрикнула и отшатнулась.

– Что? – Семеныч подлетел к Ней.

– Я видела его!

– Кого?

– Того парня с дороги, с которым ты вчера был в кафе! Этот хромой, старый – молодой, с мертвыми глазами.

– Знаешь, как у него фамилия? Ребенок, – Семеныч подошел к Ней, обняв Ее за плечи и всматриваясь в окно. – Где?

– Я видела его! Он стоял и смотрел на меня!

– Тебе показалось. На улице стемнело, вот тебе и привиделось, – Семеныч приник к стеклу, чтобы лучше рассмотреть улицу. Но с третьего этажа не было видно даже земли. – Нет никого.

– Да нет же! Я видела! Я боюсь…

– Давай бояться вместе! – Семеныч задернул штору и увлек Ее на постель. – И кино заодно посмотрим.

Однако, уже через несколько минут Семеныч крепко спал, сжав Ее в объятиях.

Она досмотрела фильм. Порывшись в айпаде, нашла старую советскую киноленту. Включила воспроизведение, пытаясь уснуть под звуки знакомого фильма. Засыпать в тишине Ей было страшно. Постепенно тело наливалась тяжестью, и глаза стали закрываться.

* * *

В дверь тактично постучали.

Она застыла. Сказать, что Она испугалась – значит, не сказать ничего. В ужасе посмотрела сонным взглядом на айпад, с надеждой подумав о том, что стук в дверь был в фильме. Нажала на «стоп».

Робкий стук в дверь повторился.

«Кроме нас кто – то еще остался? И заметил свет от свечей? Дверь мы не закрывали, кажется…» – промелькнули мысли. Она осторожно выкарабкалась из объятий Семеныча и бесшумно встала с постели. Разбудить его Она не догадалась, поскольку от страха перестала вообще что-либо понимать.

Все еще надеясь, что стук ей показался, Она накинула на себя гостиничный халат и подкралась к двери.

Дрожащей рукой плавно опустила ручку двери вниз. Перед ней стоял Ребенок. Его глаза, слабо освещаемые в полумраке, казались вырванными из темноты коридора, и еще больше походили на застывшие глаза мертвеца.

Страх сковывал Ее сильнее. Она придерживала дверь, как будто та смогла бы Ее спасти.

– Уходи, – угрожающе прошептала Она. – Я не знаю, кто ты. Но я все помню. Это ты хотел сбить меня на машине. Не приближайся к нам.

– На какой еще машине? Ты неверно все поняла, – шепот Ребенка был миролюбив, дружелюбен и немного обеспокоен. – Никого нет в городе. Надо обсудить, что произошло.

– Уходи отсюда, – Она на секунду смолкла. И решительно продолжила: – Если ты хоть что-нибудь еще захочешь сделать, я… Я убью тебя.

Страх полностью завладел Ее разумом и помутил рассудок. Она судорожно держалась за приоткрытую дверь. Ей казалось, что Она стоит перед лицом смерти.

Инстинктивно Она стала медленно прикрывать дверь, но Ребенок придержал дверь ногой и сделал шаг вперед.

«Он не хочет разбудить Семеныча!» – догадка внезапно осенила Ее, но закричать Она не успела. Ледяные костлявые пальцы Ребенка сдавили Ей горло.

* * *

Распахнулось окно от безумно сильного порыва ветра. Рама с шумом стукнулась о стену. Погасли свечи. Ветер больше походил на смерч.

Поток воздуха оторвал от Нее Ребенка и унес с собой.

Она ногой захлопнула дверь и, сделав несколько шагов, нащупала край постели.

– Спи, спи, – проговорил Семеныч и перевернулся во сне. – Спи…

Онемев от испуга, Она, стуча зубами от страха, смотрела на открытое окно. Ее тело колотило от ужаса. Губы пересохли, но дойти до столика, где стояла бутылка с водой, Она была не в состоянии…

* * *

Она проснулась и, натягивая одеяло к подбородку, в панике огляделась: половина шторы сдвинута к центру, и в распахнутое окно льется солнечный свет. Весь пережитый ночной кошмар вновь подобрался к Ней. Она закричала.

Шум шагов, стремительно поднимающихся по лестнице, заставил Ее замолчать.

Семеныч подбежал, руками схватил Ее лицо и прижал к своим губам.

– Что?! Что?

– Где ты был? Где? – закричала Она.

– Успокойся, что ты? – говорил Семеныч, – Я пошел разводить костер! Хотел сделать кофе. Ловко я придумал? Чего ты испугалась, мы же одни на целом свете. Кого теперь бояться?

– Мы не одни, – сбивчиво бормотала Она. – Ночью приходил Ребенок. Он душил меня.

Семеныч отпрянул и стал нервно ходить по комнате.

– Почему ты меня не разбудила? – спокойно поинтересовался он.

– Не знаю! – воскликнула Она.

– Что же было дальше?

– Его забрал ветер, влетевший в окно.

– В закрытое окно? – уточнил Семеныч.

– Оно открылось ветром!

– А Ребенок как оказался в номере?

– В дверь постучал! – крикнула Она в отчаянии, догадываясь, что Семеныч совсем не верит Ей.

– Как ты могла меня не разбудить и пойти открывать двери кому бы то ни было? Мы вдвоем остались – это уже за гранью разумного. Как в твою голову приходит одной что – то делать? – Семеныч подошел к Ней ближе и внимательно посмотрел Ей в глаза. – Может тебе приснилось все это? Это чертовщина откровенная. На тебя напал Ребенок, которого унес ветер в окно. Это возможно? Так бывает, что сон кажется явью.

– А окно? Кто открыл окно? И сдвинул шторы?

– Ты не страдаешь лунатизмом? – попробовал он разрядить обстановку.

– Нет, – обиделась Она и тотчас насупилась.

Семеныч замолчал, вспоминая недавний случай с нереальным волком. Ведь он тогда не спал, но видел все отчетливо, как наяву. Более того, он на миг почувствовал и боль от укусов и царапин на своих руках. И в тот же вечер он видел Ее исцарапанные руки. Объяснять себе то событие, как материализацию своей же собственной эмоции – Семенычу оказалось трудно. Легче было допустить, что это галлюцинация, и забыть об этом.

Семеныч оглянулся: Она сидела, прижав колени к груди и обняв их руками. Чуть раскачивалась, пытаясь успокоиться, и смотрела на него совершенно несчастными глазами.

«Рассказывать о мистическом волке, пожалуй, не время сейчас. Еще больше напугается», – решил он.

– Я рядом. Я не отойду больше от тебя ни на сантиметр. Вставай! Пойдем делать завтрак на костре. Можно предположить, что на данный момент мы живем в общей для нас галлюцинации. А ночью у тебя была еще одна – от страха. Ты же боишься Ребенка. Ну и…

– Где мы сейчас живем? – переспросила Она совсем убитым тоном. Семеныч понял, что его утешение-объяснение еще больше напугало Ее. – Впрочем, не отвечай. Мы найдем магазин, где есть оружие. Мне нужен хотя бы пневматический пистолет. Так мне будет спокойнее. Кинь мне джинсы.

Семеныч молча подал Ей одежду, подумав о том, что легче дать Ей пистолет и научить им пользоваться, чем убедить Ее в том, что это опасно…

* * *

Оружие они нашли в комнатушке помещения пропускного пункта на въезде в город. К немалому удивлению Семеныча, Она неплохо управлялась с пистолетом. Меткостью, впрочем, Она похвастаться не могла.

– Меня ни пристрели, – прикрепив мишень и смеясь, Семеныч отходил от деревянного щита на пустыре.

– Не смешно, – тщательно прицеливаясь, процедила Она. – В себя бы не попасть.

– Не смешно, – перестал он улыбаться. – Мимо!

Меткость у Нее немного улучшилась, но все же оставляла желать лучшего. Днем бродили по городу, держась за руки и наслаждаясь позволительным бездельем. Свесив ноги вниз, сидели на городском мосту, глядя вдаль…

К вечеру заехали в торговый центр. На первом этаже из-под холодильных витрин расползались лужи, и витал еле уловимый запах начавшихся портиться продуктов.

– Ой-ей-ей, – вздохнула Она. – Скоро все протухнет.

Семеныч задумчиво стоял у мясного отдела, перебирая вакуумные упаковки колбасных изделий. Он пытался разобрать мелкий шрифт со сроками хранения и температурным режимом на этикетках.

– Думаю, надо выехать в соседний город.

– Зачем? – напряглась Она, листая журналы.

– Посмотреть, там тоже никого нет?

– Не хочу. Мне здесь – нормально. Нет там никого. А если и есть, зачем они нам?

– Ты хорошо представляешь, как мы будем здесь жить дальше? – спросил он, трогая хлеб.

– По обстоятельствам, – отрезала Она, удаляясь в глубину торгового зала.

– Как хочешь. Если тебе нравится здесь, остаемся здесь, – Семеныч рассеянно ходил по рядам, заглядывая в витрины и ища еще что-нибудь, пригодное для употребления в пищу. Окна в торговом центре были закрыты рекламными вывесками и баннерами снаружи, поэтому в глубине помещении торгового зала было достаточно темно. Семеныч раздобыл фонарик у кассы и освещал себе путь им.

– В принципе, нравится. Теперь никакой суеты. Живи себе и живи. Можно не чувствовать себя неудачником или кем-то несостоявшимся, – Ее голос становился глуше. – Сколько же еды вокруг. Сколько же город жрал…

Наверху внезапно раздался хлопок и звон разбитого, посыпавшегося на пол, стекла. Семеныч оглянулся: Ее поблизости не было. Сердце его на миг остановилось.

И вновь застучало, едва раздался Ее торжествующий крик:

– Семеныч, я попала! Я попала в лампочку!

Он облегченно перевел дыхание, не успев рассердиться. И в очередной раз убедился, что глаз с Нее лучше не спускать ни на минуту.

– Это хулиганство, – поднял он голову вверх, оценивая расстояние выстрела.

– А это занудство, – ответила Она. – Я, видишь, как издалека попала! Мог бы и похвалить.

* * *

– Номер хочу другой. Чтобы больше без галлюцинаций, хорошо? – Она держала кружку с горячим чаем в руках.

Они вынесли на веранду из ресторана столик и пару стульев. Гостиница располагалась на набережной, и вечерний вид умиротворял: неспешное течение небольшой реки, русло которой обрамлялось вдали нежно-зеленоватым весенним лесом. Костер разожгли в бетонной декоративной вазе, сверху положили решетку, найденную на кухне, и получилось сооружение нечто вроде плиты, на котором можно было приготовить нехитрую еду.

Семеныч расслабленно развалился на стуле, вытянув ноги. Он задумчиво смотрел через железную ажурную ограду на реку.

– Мимо течет вода… Быстро, но не туда, – проговорил он еле слышно.

– Очень даже туда, – возразила Она.

– Да это песня, – пояснил он.

– Я не слышала такую.

– Странно, – сказал он с небольшим удивлением.

– Твоя?

– Моя.

– Ты не давал ее мне, – Она припомнила слова его песен.

– Так я ее еще не написал, – улыбнулся Семеныч.

– Все равно вода течет теперь туда. Как и время, и пространство, – твердо проговорила Она.

Семеныч с любопытством взглянул на Нее.

– Вот и дождались мы покоя, – продолжила Она. – Нет больше никакой гонки. Нет раздражения. Ничего нет. Теперь я вполне могу существовать, как Будда. В миру. Я больше никому ничего не должна: деньги зарабатывать, карьеру строить, дом облагораживать, себя развивать, вещи покупать, быть в курсе новостей. Можно просто жить. Начать жить. Смысл упростился, понимаешь?

– Я бы сказал, он не упростился. Его больше вообще нет, – Семеныч потянул руки вверх. – Будда будет сегодня мыться?

– Воды нагреем на костре?

– Где-то в хозяйственном блоке я видел ведро. Сейчас принесу, – Семеныч поднялся из-за стола.

– Я с тобой! – с готовностью вскочила Она на ноги и повисла на нем, целуя щеки, нос, глаза.

– Куда я теперь без тебя, – усмехнулся Семеныч, бесполезно пытаясь стряхнуть Ее с себя.

…Стемнело, и они поднялись в номер. Валялись на постели, размышляя о том, что же все-таки могло произойти с городом, с людьми, с животными, с птицами. Потихоньку стали планировать будущее.

– Газовые баллоны можно найти. Подсоединить к плите, хотя бы.

– Ты точно не хочешь прокатиться до соседнего города?

– Нет. Мне пока и тут хорошо, – Она повернулась к Семенычу. Ее лицо было совсем рядом. Она смотрела на него и гладила пальцами его веки, проводила по жестким бровям.

– Не боишься, что станет скучно? – спросил он.

– Как-то нет. Больше страшно мне от того…

– От чего?

– Врача нет. Вдруг зубы заболят…

Семеныч расхохотался. Она показала ему язык и, встав с постели, прошла в ванную.

– Семеныч! – позвала Она его через какое-то время. – Принеси мне шампунь из соседнего номера!

В ответ стояла тишина. Она, не вытираясь, набросила халат и приоткрыла дверь, предполагая, что Семеныч уснул. Но его на постели не оказалось.

* * *

Она прислушалась: из коридора доносились глухие удары. Достала пистолет из-под подушки и на негнущихся от страха ногах направилась к двери. Бесшумно открыла дверь, и замерла, стараясь не дышать. В коридоре было темно. Но характерные звуки не оставляли сомнений – кто-то дерется.

Буквально через несколько секунд Она могла различить движения Семеныча. Его Она узнала бы не только в темноте, но и, если бы глаза Ее были слепы. Потому что Она чувствовала его сердцем.

Второго человека Она тоже незамедлительно почувствовала – Ребенок. Семеныч, несомненно, превосходил его физически, и можно было бы не беспокоиться. Но время шло, а борьба не заканчивалась и не стихала, словно Ребенок и Семеныч дрались на равных.

«Что же ему от нас надо? Неужели он действительно пытается нас убить? Но за что? – Она по сантиметру приближалась к ним. – Надо быть очень аккуратной, потому что ничего не видно, и я могу промахнуться. Я сейчас убью человека? Нужно стрелять в ногу. Но что скажет Семеныч? А вдруг он скажет, что справился бы сам? Скажет, зачем влезла… Он же вообще против любого насилия в принципе».

Она подошла совсем близко. По шуму можно было определить, что мужчины находятся в двух метрах от Нее. Они боролись жестко, суматошно натыкаясь на стены узкого коридора. Хруст чьих-то пальцев, крепкие удары кулаков по телу, непроизвольные вскрики, учащенное шумное дыхание – все это нагоняло на Нее решимость действовать. Она прижалась к стене, сползла спиной по ней вниз, и, сев на корточки, вытянула руку с пистолетом. Затаив дыхание, и не сводя глаз, Она ждала момента.

Выстрел.

Яркий ослепляющий свет полился с потолка. Она испуганно сидела все в том же положении и смотрела на Семеныча в разодранной рубашке. Между ними никого не было, только удивительный бело-синий столп искрящегося света, который расширялся и терял свою насыщенность. Уши заложило от стремительно изменившегося давления.

Семеныч и Она не двигались, остерегаясь пройти через этот неестественный свет.

Через мгновение башня света сузилась в диаметре и стала еще ярче до боли в глазах.

Еще миг, и свет воронкой закрутился в потолок и пропал.

Семеныч осторожно подошел к Ней, сел рядом, прижал Ее голову к себе, и забрал пистолет из Ее рук.

– Я не убила его? Он убежал?

– Я держал его в своих руках. Выстрел. Свет. Ребенка нет. Он не убегал, не уходил, не падал. Он растворился в пространстве.

– Я ничего не понимаю. Он неубиваемый? Зачем он охотится на нас? С чего вы начали драться?

– Ты пошла в душ, я задремал и вдруг, открыв глаза, увидел, как он крадется к двери ванной комнаты.

– Как он попал в номер, если дверь была закрыта?

– Либо он прошел сквозь дверь, либо влетел в окно, либо…

– Либо что?

– Либо он все время был в номере. Мы же пришли, когда стемнело. Свечки еле освещали метра четыре из двадцати метров комнаты.

– Он что-нибудь говорил?

– Нет. Я подскочил сразу, схватил его за руку, и возникла эта потасовка.

– Мне становится жутко. Может, он маньяк?

– Какой-то бес. Появляется, исчезает…

– Семеныч!!! Нельзя мне на ночь такое говорить!

– В смысле… – Семеныч замялся на секунду. – Хорошо, что ты его не убила. У меня рубашка вся разорвалась.

– Поехали в магазин?

– Тебе лишь бы не спать. Утром съездим, а сейчас пойдем умываться. Только вдвоем. Похоже, нам нельзя находиться вне зоны видимости друг друга.

– Холодной водой? – заныла Она. – Может, погреем ведро еще раз?

– А спать мы не ляжем сегодня? Пока костер опять разожжем… – передразнил Ее тон Семеныч.

– Пойдем, пойдем! Я еще выпью чашку горячего чая. Меня трясет то ли от страха, то ли от холода.

– Маленькая моя, – Семеныч прижал Ее к себе.

…Умывались в полной темноте, потому что, как только Семеныч зажигал свечи, Она тут же беззаботно плескала на них водой и смеялась. Семеныч, устав на ощупь искать то зубную пасту, то упавшее мыло, то кружку, чтобы набрать теплую воду, в отместку обдал Ее холодной водой, и сразу же набросил на Нее полотенце, закутал и бережно унес на постель…

Семеныч засыпал всегда раньше. Но сейчас, у Нее первой слипались веки.

– А что дальше было в той песне? – пробормотала Она, засыпая.

– В какой?

– Про воду, которая текла не туда.

– Не было, а будет, – поправил Ее Семеныч. – Просто я мимо шел…

– Почему же все мимо?

– Нельзя попасть в цель, если ее нет.

– Найди ее, Семеныч. Обязательно най… – Она, не договорив, уснула, уткнувшись в его грудь.

– Хорошо, – ответил он. – Конечно, найду. Не здесь, так там.

Ее неслышное дыхание на секунду замерло. Семеныч почувствовал это по остановившемуся теплу, выдыхаемому Ею на его кожу. Она дернулась, судорожно и глубоко затянулась воздухом. Вырвался стон.

– Семеныч, я боюсь Ребенка. Пусть все возвращается назад. Верни все обратно, – сбивчиво проговорила Она.

– Конечно. Спи. Все вернется, – Семеныч прижал Ее к себе крепче, целуя в висок и гладя Ее волосы. – Спи. Я верну.

Он еще долго глядел в темноту, которая потихоньку начинала светлеть, обозначая своим растворением очередной рассвет.

* * *

Когда обесточенный мир эгрегоров окончательно обезумел от прежде неведомого, неистового и ничем не объяснимого страха, когда их составляющие энергии колотило в исступлении, а томительное беспокойство достигло своего ожидаемого всеми апогея, перед Первым появился Мика.

Тотчас все успокоилось. Исчез страх, растерянность и смутная боязнь. Пропало нехорошее предчувствие, рассеялась парализация тревожного состояния.

Только тогда Первый понял, что недовольство или волнение Мики чувствовали все эгрегоры на собственной шкуре, словно часть Микиной энергии находилась в каждом эгрегоре.

И только тогда Первый ощутил, насколько Мика великий эгрегор.

Эгрегоры жадно набирали начавшую вновь поступать от земного пространства энергию. Это походило на всеобщий вздох энергетического мира после того, как оно осталось без воздуха продолжительное время, после того, как оно оказалось на краю гибели, а в последний момент «гибель» отменилась.

Растерянная в недавнем обезумевшем состоянии ужаса энергия эгрегоров стремительно восстанавливалась, точно кто-то вливал ее в каждого эгрегора. Умиротворяющим спокойствием она входила во всякого, наполняя все до единой сущности безмятежной гармонией, которой ранее не бывало.

После чего пространство вновь содрогнулось, словно кто-то с легкостью тряхнул банку, в которой, как шарики, находились эгрегоры.

– Я мог бы уничтожить вас всех, – казалось, будто в каждом эгрегоре обнаружилось Микино присутствие. – Но в любом из вас есть то, чего я уничтожать не хочу. Я не собираюсь вас подчинять себе. Я не буду устанавливать правила и законы, ставить ограничения, потому что свободу считаю таким же необходимым условием развития. Таким же, как и любовь. Но запомните, моя мощь сильнее вашей, потому что в каждом эгрегоре, в каждом живом существе есть моя часть, моя энергия. Энергия любви. Она сильнее всего.

Мика бесследно растворялся, а мир эгрегоров обволакивался колоссальным чувством самообладания и самоуверенности, идеального единения, потрясающего равновесия и сочетания мировосприятия и ощущения себя в совершенном комфорте.

Ничто не напоминало о недавнем происшествии. Энергия от людей, словно очистившись и обновившись, текла к эгрегорам благодатными ручьями.

* * *

Семеныч проснулся от ее крика: Она наполовину высунулась в открытое окно, в которое доносился обычный городской шум: машины, люди, ветер.

Она оглянулась:

– Все на месте!

– А… – Семеныч не знал, что сказать. Она метнулась к выключателю – зажглась люстра. К городскому телефону – пошли гудки. В ванную – из крана брызнула вода. К телевизору – все каналы работали. – Сколько времени?

– Без пятнадцати семь.

– А день?

– Утро, – Она посмотрела на экран мобильного телефона. – Вчера вечером Ребенок был с тобой в кафе. Ты купил мне наушники. Мы ушли в гостиницу. Прошла лишь одна ночь. Этих двух дней не было.

– Да? – оживился Семеныч. – Но то утро уже было. Я пошел на работу, ты – домой. В обед ведь все произошло?

– Да, – пожала Она плечами.

– А наушники здесь? Которые я купил тебе. Мы их с собой взяли вечером.

– Нет, – Она посмотрела на столик. – И рубашки разодрана. А сумка осталась, которую я в магазине взяла. Да, и номер другой. Тот, который мы выбрали вчера. Хотя, судя по дате «вчера» не было.

– Просто я мимо шел, – пробормотал Семеныч. – На работу, значит, надо?

– Выходит, надо.

– Ты расстроилась?

– Как-то да, – призналась Она.

В коридоре на ковровом покрытии пола и на стене они заметили пятна крови.

Молча прошли мимо…

* * *

– Я прошу тебя, – осторожно начал Первый. – Прекрати все это.

– Еще чего. Я же сказал, что нажал кнопку. Все. Я больше делать ничего не буду. Все произойдет само собой.

– Неужели тебя не останавливает то, что произошло?

– Хо! – рассмеялся Второй. – Мика не уничтожит нас. Тогда он уничтожится сам. Ты наоборот посмотри. Мика сказал, что нас убивать не хочет, потому что в нас есть его часть, хотя я бы поспорил. Это он себя убивать не хочет.

– С тобой-то что случилось? – забеспокоился Первый. – Где твоя сущность? От тебя скоро ничего не останется.

– Не переживай. Я частично вошел в человека.

– Этого нельзя делать!!! – ахнул Первый.

– Да ты что? – Второй превратился в притворное удивление. – Ты на земле видел людей с некоторыми возможностями эгрегоров: влиять на тонкий энергетический мир и видеть его?

– Видел, – подтвердил Первый. Он не раз задумывался о том, каким образом у человека смешивается его человеческое и их нечеловеческое.

– Какие-то эгрегоры постарались. Влили свою энергию в человека, и он тогда отдает эгрегору в тысячу раз больше, чем мог бы дать просто человек. Я все это прозондировал. И сделал то же самое. Я быстро восстановлюсь.

– Все так сложно, – Первый наконец вернулся к своему постоянному мыслительному процессу. – Так сложно. Это твое предположение. Но, эгрегоры, возможно, вливали не часть своей энергии в человека, а всю. Как Катенок тогда вошла в кошку. Где она теперь?

– Где-то, – Второй опять подумал о том, что если его новый план не сработает, можно обратиться к Катенку. Она не должна потерпеть еще одного великого эгрегора наряду с собой. – Не обнаруживается. Снова куда-то пропала. Вот это я понимаю – великий эгрегор. Никому не мешает и права свои не качает. И вечно где-то бродит, подальше от эгрегоров, чтобы не смущать их своим величием. Не то, что этот. Высказался…

– Оставь Мику в покое?

– Я оставил! – вспылил Второй. – Оставил! Все сделает Ребенок. Ненавижу эту парочку! Им даже ссориться не надо будет. Я их изведу, прибью, уничтожу!

Первый вопросительно посмотрел на Второго.

– Одного из них точно не будет. Ребенок не остановится. Моя ненависть в нем, – пояснил Второй.

– Хозяин узнает…

– Не нагнетай. По-моему, он давно на нас плюнул. Мое существование до сих пор это прямо доказывает. Все равно Хозяину, что здесь творится. Наместничка себе сделал и слинял. А теперь давай просто смотреть, как будут развиваться события. Я уверяю тебя, что я ни мыслью, ни действием не пошевелю. К дальнейшей истории я буду непричастен.

– И зачем ты в это ввязался? Зачем?

– Хватит стонать. Не нужны нам великие эгрегоры. Мы не хуже их. Кстати, во время той встряски, я понял, почему у нас нарушилась естественная связь с людьми.

– И?

– Они исчезали.

– Кто?

– Люди.

– О, – Первый впал в ступор, понимая, что Мика мало того, что парализовал энергетическое пространство, так еще и нижний мир подверг временной остановке во времени и пространстве.

– Но не все, – продолжал Второй. – Часть людей осталась вне времени и пространства. Я же был и там, и здесь.

– Катенок как-то сказала: «людей в чистом виде не существует», – вспомнил Первый.

– Типа так. Чистый вид и исчез, – подтвердил Второй. – Оставались лишь нелюди, получается.

– И сколько их? – поинтересовался Первый.

– Пару сотен, – твердо ответил Второй. – Вот в них влились какие-то эгрегоры. Частично или полностью.

– А всего людей сколько? – Первого заинтересовала статистика количества эгрегоров и соотношение людей к энергетическому миру.

В ответ последовало долгое молчание и исчезновение Второго.

– Много, – ухнул, возникший ниоткуда Второй. – Я сбился. По-моему, это какая-то биомасса. Людей очень много. Но все – зря.

– Как это зря? Люди – это наше рождение, существование, и смерть!!! Это не может быть зря.

– А вот и может. Переливание из пустого в порожнее. По большому счету, – уверенно ответил Второй. – Ради баланса постоянной материи. А историю творят и переворачивают единицы. Единицы людей и единицы эгрегоров.

Второй вновь окунулся в свою цель – стать той самой единицей.

«Уж я бы точно установил правила игры, – думал он. – Порядок был бы безукоризненный».

Первый задумался о бесполезности существования людей и эгрегоров, что привело его к предчувствию близкого, но фундаментального открытия. К сожалению Первого, нерадостного. И он мгновенно задумался в другом направлении.

От страха, что ничего никому не нужно, Первому стало не по себе…